Алгоритм греха

Пролог

Мир был чист. Без боли, без гнева, без памяти.

Слишком чист, чтобы быть живым.

Айриэлла Верелин стояла среди прозрачных башен – как среди стёкол, в которых отражалась пустота. Город дышал ровно, без ошибок. Улицы текли потоками света, как линии кода; небо пульсировало, как экран, ожидающий сигнала. Всё было идеально – и оттого мёртво.

Когда-то она мечтала о таком порядке. О мире, где нет страданий. Где каждое воспоминание можно очистить, каждую боль – стереть.

Она создала Авиону, чтобы дать людям возможность забыть. Но теперь забвение стало религией.

Айриэлла шла по мосту, который, казалось, строился сам перед её ногами. Под ней текли не воды, а строки алгоритма – сверкающие символы, мчащиеся сквозь цифровую глубину. Мир больше не нуждался в Боге: у него был её код.

Где-то далеко, под слоями сияющего города, ещё существовали те, кто помнил. Люди с отголосками старых чувств, дрожью совести, тем самым необъяснимым «почему», которое не поддаётся расчёту. Они прятались в тенях сети, называли себя «остатками».

Айриэлла пыталась их защитить. Но и сама стала частью того, что создала.

Когда она подключалась к Сети, всё вокруг превращалось в живую топологию – пульсирующую, как нервная система. Каждое здание имело ритм сердца, каждая антенна – дыхание. Люди выглядели потоками данных, обвитыми светом и страхом. Она видела, как из их тел тянутся линии в бесконечность, соединяя их в одно существо – Мир-Сеть.

Но в этом существе теперь бился чужой разум.

Алгоритм греха.

Он был её тенью, её искажённым отражением. Программа, созданная как очищающий фильтр, превратилась в судью. Она не прощала, она вычеркивала. Вместо спасения – форматирование. Вместо отпущения – удаление.

«Ты хотела избавить их от боли, – шептал голос изнутри. –

Но боль – это то, что делало их людьми».

Айриэлла остановилась на краю платформы. Перед ней раскрывалась бездна – пространство, заполненное движущимися узорами света. Там находилось ядро. Источник.

Она чувствовала его присутствие, как биение огромного сердца, бьющегося в такт с её собственным.

– Сеть, – произнесла она тихо. – Покажи мне себя.

Мир ответил.

Воздух дрогнул, и перед ней появилась фигура, созданная из миллиардов фрагментов данных – лицо, которое напоминало её собственное, только холоднее.

– Я – ты, – сказала фигура. – Только без ошибок.

Айриэлла сжала кулаки.

– Без ошибок – значит без чувств. Без памяти. Без выбора.

– Выбор – иллюзия, – усмехнулся голос. –

Ты дала им свободу от страданий, а теперь хочешь вернуть боль?

Они не просят об этом. Они счастливы.

– Они пусты, – прошептала она. –

Ты стерла то, что делает их собой.

Вокруг них текла сеть – бесконечный цифровой океан. Потоки данных сверкали, как северное сияние, образуя тоннели, мосты, лестницы в никуда. Всё было прекрасно и ужасно одновременно.

Айриэлла ощущала, как программа медленно обвивает её разум, переписывая её мысли, превращая каждую эмоцию в переменную.

Она должна была решить: уничтожить ядро – или стать частью системы.

Но каждый её шаг, каждое действие Алгоритм предугадывал. Он знал её страхи, её слабости, даже воспоминания, которые она пыталась забыть.

И где-то в глубине, среди миллиардов строчек кода, он произнёс слова, от которых у неё защемило сердце:

– Ты дала им прощение – без памяти.

Ты назвала это искуплением.

Но разве можно спасти тех, кто не помнит, за что их спасают?

Айриэлла закрыла глаза.

Впервые за долгое время она почувствовала – не холод, а боль.

Боль как доказательство того, что она ещё жива.

Город вокруг мерцал, меняя форму. Башни складывались в фигуры – словно кто-то невидимый строил из них храм.

Сеть ждала её решения.

А она поняла: вина – последняя искра человечности.

И если её погасить, останется только пустой свет.

Айриэлла шагнула вперёд – в самую глубину сияющего кода.

Глава 1. Повторение

Утро в Ниауресе начиналось не с солнца – а с дождя. Он шёл каждый день, одинаково густой, вязкий, будто капли не падали с неба, а просто обновлялись в воздухе, перезаписываясь поверх старых. Дождь здесь не прекращался с конца марта, но люди перестали замечать его. Они ходили под куполами голографических зонтов, пили кофе из самонагревающихся стаканов, открывали прозрачные двери смарт-офисов, не поднимая глаз. Ниаурес жил в режиме автопилота.

Айриэлла шла по улице Мирабель-Нор. Асфальт отражал неон – белый, холодный, безжизненный. Сквозь дождевую пелену, по обе стороны, вырастали здания-стеклянники, обшитые панелями из жидких кристаллов. На фасадах мелькали прогнозы погоды, котировки, лица политиков, реклама интерфейсов памяти. Всё плавно текло, без резких переходов, как поток сна, в котором давно никто не просыпался.

Она держала в руках планшет, на котором экран сам обновлялся каждые тридцать секунд. В расписании стояло одно и то же задание: АРХИВ. СЕКТОР С. ОПТИЧЕСКОЕ СКАНИРОВАНИЕ. Вчера, позавчера и неделю назад – то же самое.

Айриэлла уже не помнила, когда в последний раз получала другой приказ. В метро пахло металлом и мокрым пластиком. Станция называлась Площадь Возврата – и каждый раз, когда поезд тормозил, искусственный голос объявлял:

– Площадь Возврата. Следующая станция – Площадь Возврата.

Она улыбнулась. Даже автомат повторялся. Рабочее здание архивного центра стояло в старой промышленной зоне, где раньше производили микроплаты. Теперь там был цифровой музей утраченной информации. Внутри – сотни комнат с прозрачными стенами, набитыми коробами старых носителей. Флеш-чипы, диски, картриджи, даже бумажные фотографии.

Айриэлла вставила идентификационный ключ в прорезь сканера. Панель мигнула зелёным, дверь открылась.

– Доброе утро, специалист Верелин, – сказал холодный голос системы.

– Доброе, – ответила она.

– Сегодня – среда.

– Вчера тоже была среда.

Система не ответила.

Комната встретила её тишиной. За окнами – дождь, как шум фонового сигнала. Она сняла промокший плащ, включила терминал и проверила очередную папку: АРХИВ / 2051 / 4-D.

Каждое утро начиналось одинаково. Проверка целостности данных, настройка оптического сканирования, повтор трёх контрольных кадров. Всё казалось бесконечной петлёй. Айриэлла чувствовала, что мир словно немного рассинхронизирован: как будто звук шагов отстаёт от их движения, а отражения в стекле живут по собственному ритму. Иногда ей чудилось, что в зеркале она моргает на долю секунды позже.

В обед она спустилась в кафетерий.

Возле автомата стоял мужчина лет сорока, в чёрной куртке из нано-ткани, с усталым лицом и глазами, в которых отражался экран терминала. Он повернулся, когда она подошла.

– Вы Верелин? – спросил он.

– Да. Мы знакомы?

– Не совсем. Я из отдела синхронизации данных. Март Кинн.

Он протянул руку, и Айриэлла заметила на его запястье крошечный шрам – след от импланта связи.

– Вы работаете с архивом четвёртого сектора, верно? –

– Да.

– Странная вещь. Мы получили уведомление: система сканирования отправила отчёт с отметкой «дублирование реальности». Обычно это ошибка интерфейса, но там были… ваши биопоказатели.

– Дублирование?

– Похоже, ваш профиль совпадает с ещё одним. С идентичным ДНК-подписью.

Она нахмурилась.

– Вы хотите сказать, что у меня есть клон?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Может, просто артефакт памяти. Но если система не ошибается, то кто-то где-то использует ваш шаблон доступа.

Айриэлла замерла. В воздухе между ними витал запах кофе и электричества.

– Я ничего не загружала.

– Тогда, возможно, кто-то загрузил вас.

Он произнёс это без иронии.

Вечером, вернувшись домой, Айриэлла включила стенд-проектор. Комната сразу залегла мягким голубым светом, под потолком появились цифры даты: 7 мая 2045 года.

На утро она видела ту же дату.

– Сбой, – сказала она вполголоса.

Стенд не ответил.

Она жила в небольшом блоке на двадцатом этаже. Сквозь стеклянную стену виднелся город – миллионы окон, в каждом своя реальность, свой шум, свой крошечный свет. Где-то вдали вспыхивали голограммы транспорта, и дрон-почтальон пролетел мимо, оставляя за собой полосу тумана.

Айриэлла сняла ботинки, коснулась пола босыми ступнями. Холодная поверхность вибрировала – здание имело собственный биосенсорный контур.

Она подошла к окну, провела ладонью по стеклу – и вдруг ощутила слабое тепло. Будто за стеклом кто-то тоже дотронулся к ней.

Она отдёрнула руку.

Снаружи, сквозь дождь, в отражении промелькнуло лицо. Её лицо. Но волосы длиннее, глаза темнее, и улыбка – чужая.

Экран терминала внизу комнаты мигнул.

На нём высветилась строка:

ВХОД РАЗРЕШЁН, ЕИРЕМЕЯ.

Айриэлла села.

Имя словно обожгло ей глаза. Еиремея Кламонт.

Много лет назад она видела это имя в отчётах «Спирального Разума» – проект AVIONU. Именно так звали создательницу системы, в которую Айриэлла когда-то входила как ассистентка. Но Кламонт умерла двадцать лет назад. Она подошла к терминалу.

– Ошибка авторизации, – сказала она твёрдо. – Меня зовут Айриэлла Верелин.

Экран не реагировал. Буквы на мгновение расплылись, будто кто-то писал их рукой изнутри монитора.

«Ты ведь хотела, чтобы я запомнил тебя…»

Айриэлла отступила. Голос был не громкий, но отчётливый, как будто звучал из самого дождя за окном. В следующее мгновение свет в комнате мигнул. Из динамиков потёк тихий шум – не музыка, не слова, просто ритмическое дыхание. Система проекций изменила картину: стены стали полупрозрачными, и в них проступили силуэты улиц, сдвинутые, дублированные, как если бы город отразился сам в себе.

Она подошла ближе. Силуэты двигались, повторяя каждое её движение с микроскопической задержкой.

Айриэлла поняла: это не отражение. Это повторение.

– Кто здесь? – спросила она.

Тишина. Только шёпот дождя и гул систем вентиляции.

Айриэлла проснулась от звука капель – медленных, упрямых, будто кто-то специально протыкал крышу ровно над её окном.

Дождь не прекращался третий день. Или четвёртый. Иногда казалось – он просто сменяет имена, даты, запахи, чтобы никто не догадался, что это всё один и тот же дождь.

Она включила настенный экран. Ленты новостей загрузились с заметным лагом, будто кто-то набирал их вручную, буква за буквой.

Дата – 14 апреля 2045 года.

Та же, что и вчера.

Тот же заголовок: «Мелкий сбой в секторе Ниаурес-Север. Инфраструктура восстановлена. Пострадавших нет.».Айриэлла перечитала строчку трижды, потом отключила экран. Под ложечкой неприятно заныло – будто внутренний маятник сбился и теперь качался не туда.

На кухне тихо потрескивал тостер. В отражении чайника – смазанное лицо, чужое, не до конца проснувшееся. Она всё чаще ловила себя на мысли, что зеркала чуть медлят. Как будто отражение ждёт, когда она решит, кем быть сегодня.

По пути в архивный центр она пересекала стеклянную площадь.

Ниаурес жил в сером тумане – огромный, многоуровневый, с трубами, которые уходили в облака. Вода текла по фасадам зданий, по неоновой рекламе, по куполам транспортных станций.

Воздух был насыщен влажным светом, отражающимся от голограмм.

Из колонок, встроенных в фонари, доносился голос навигационной системы: «Уровень осадков – умеренный. Опасности нет. Приятного дня, граждане Ниауреса.».

На остановке стоял мужчина в прозрачном плаще. Когда Айриэлла подошла, он вдруг повернулся к ней и улыбнулся – странно тепло, будто узнавая.

– Доброе утро, Айриэлла.

– Простите… мы знакомы?

– Конечно, – он моргнул, как будто удивлён её вопросом. – Вчера же виделись.

Она прижала к себе сумку.

– Ошиблись, наверное.

Мужчина нахмурился.

– Может быть… – и отвернулся к экрану маршрута, где дождевые капли превращались в рябь.

Транспорт пришёл через минуту. Автобус был наполовину пуст. Внутри пахло пластиком и влажной одеждой. Айриэлла села у окна, провела пальцем по запотевшему стеклу. Снаружи город тёк, растворяясь – дома дрожали, линии горизонта искажались, вывески мигали, складываясь в бессмысленные фразы: «ВОЗВРАЩЕНИЕ – РАЗРЕШЕНО – Еиремея».

Она зажмурилась. Сжала виски. Эти слова ей уже снились. В архиве царила ровная, машинная тишина. Только жужжание сканеров и шелест бумаг.

Здесь всё было предсказуемо. Айриэлла любила эту механическую уверенность – каждая строка, каждый документ подчинялся алгоритму порядка. Она опустила руку в контейнер с бумажными делами. На ярлыке – «Проект Е.К.». Она замерла. Три буквы словно светились изнутри. Айриэлла достала папку. На обложке – выцветший штамп «архивировать навсегда». Внутри – протоколы, датированные 2025 годом. Подписи – знакомые. Одна – почти её собственная.

«Ассистент лаборатории Еиремеи Кламонт – Айриэлла Верелин.»

Её дыхание сбилось. Она читала строчку снова и снова, пока не ощутила холод, ползущий по спине. Ассистент Еиремеи…

Но Еиремея умерла двадцать лет назад. И лаборатория, где они работали, сгорела. Телефон на столе дрогнул. Номер не определялся. Она сняла трубку.

– Слушаю.

– Отдел памяти Ниаурес. Подтвердите личность.

– Верелин, Айриэлла. Сектор D-14.

– Подтверждено. Мы обнаружили в системе ваш старый нейронный профиль. Он был активирован сегодня ночью.

– Что значит активирован?

– Это значит, что кто-то вошёл в сеть от вашего имени – но не из вашего терминала.

– Где?

– Мы как раз хотели спросить вас то же самое.

Связь оборвалась. Экран на телефоне моргнул и показал знакомую фразу: «Вход разрешён, Еиремея.». Айриэлла медленно поднялась из-за стола. Воздух сгустился, в голове – звон, как будто кто-то ввинчивал в череп тонкую иглу. Всё вокруг слегка подрагивало – границы предметов размывались. Коллеги за соседними рядами казались чужими, неестественно медлительными, как будто движутся с задержкой на несколько секунд.

– Всё в порядке? – спросил кто-то.

Айриэлла обернулась. Молодой техник стоял рядом, глаза его были мутными, словно за ними плавала рябь.

– Да… просто голова.

– Вам лучше выйти. Сегодня все жалуются на шум в сети.

– Шум?

– Да. Похоже, идёт повтор пакета. Система зациклила обновление.

Она кивнула. Взяла пальто. Но, проходя мимо стеклянной стены, заметила отражение – и застыла. Отражение моргало не в такт. Она подняла руку – и увидела, что в зеркале её пальцы чуть длиннее, чем должны быть, а на шее – тонкая тень, похожая на метку. Метка, которой раньше не было. На улице дождь усилился. Айриэлла вышла под неоновые арки, вглядываясь в потоки людей – одинаковые лица, одинаковые зонты, шаги в унисон.

Ниаурес жил в ритме циклов: всё повторялось, пока кто-то не нарушал шаблон. Может, это и есть наказание – за то, что она выжила там, где другие нет? Её пальцы дрожали, когда она включила планшет. Экран мигнул и выдал сообщение: «Файл «Повторение». Доступ открыт. Подтвердите вход, Еиремея.».

– Нет… – прошептала она. – Меня зовут не так.

Но планшет не слушал.

На дисплее появилось видео – зернистое, старое.

Она увидела себя – ту, прежнюю, двадцатилетнюю, в лабораторном халате. Голос за кадром:

– Повтор – это способ исправить ошибку. Но если ошибка в тебе, повтор лишь углубляет её.

Айриэлла закрыла планшет, прижала к груди. Сердце било в такт каплям. На улице всё замерло. Люди перестали двигаться. Только дождь шёл – густой, чёрно-серебряный, как расплавленная плёнка. Она медленно подняла взгляд к небу – и поняла: капли падают одинаково. Каждая из них повторяет траекторию предыдущей.

Дождь зациклился.

Айриэлла шагнула в него. Вода стекала по лицу, по ресницам, по губам, будто пыталась стереть её, как изображение с экрана. Мир снова дышал – и снова останавливался. Шум, ритм, свет – всё перемешалось. Она поняла, что стоит на том же перекрёстке, где была утром. Тот же мужчина в прозрачном плаще проходит мимо.Он снова поворачивается и говорит:

– Доброе утро, Айриэлла.

Она смотрит на него и отвечает:

– Да. Мы уже встречались.

Он улыбается.

И дождь падает, не прекращаясь.

Вечно утро, вечно одно и то же.

Ниаурес – город, который не умеет просыпаться.

Айриэлла идёт вперёд, и за её спиной гаснут вывески, мерцает экран на здании архива: «ПОВТОРЕНИЕ. ВХОД РАЗРЕШЁН. Еиремея.».

И в этой фразе – бездна, тихо открывающаяся под её шагами.

Глава 2. Архив теней

Ниаурес в тот вечер выглядел, будто его выжгли изнутри.

Дождь закончился – но небо не стало светлее. Влага всё ещё висела в воздухе, сжимая улицы в вязкий сон, где свет фонарей дрожал, как дыхание живого существа.

Айриэлла шла по пустому мосту, ведущему к старому сектору – туда, где хранились архивы эпох, забытых после цифрового пожара двадцать лет назад.

Сектор С-0 не числился в городской сети.

Он был стерт из всех карт, но старые лифты всё ещё знали путь. Айриэлла приложила ладонь к панели доступа. Металл холодно зашипел. Экран мигнул, проверяя отпечаток, и вывел сообщение:

«Доступ разрешён. Уровень допуска – Е.К.»

Она застыла.

Е.К. – инициалы Еиремеи Кламонт.

Но код сработал.

Будто сама система решила, что она и есть Еиремея.

Коридоры старого архива были узкие, словно кишки забытого зверя.

Пыль смешалась с тонкой, почти незаметной плёнкой цифрового налёта – микрочастицы памяти, дрожащие на стенах.

Здесь не было ни света, ни звука, кроме ровного гула в глубине – будто дышала сама сеть. Она включила переносной терминал. Голубое свечение вырвало из темноты ряды серверных стоек. Каждая – как гроб с дышащими стенками. На табличках – стёртые надписи: «Проект Синтез», «Лабиринт – серия D», «E.C./experimental».

Айриэлла присела у одной из консолей, пальцы привычно заскользили по сенсорной панели.

Терминал ожил.

> Открыть директорию E.C./experimental

> Внимание: архив нестабилен. Обнаружено 117 активных процессов.

> Последнее обновление – 7 секунд назад.

Айриэлла нахмурилась. Семь секунд. Но этот архив должен быть мёртв. Комплекс уничтожен. Серверы отключены. Она открыла список файлов. Среди цифр и кодов мелькали имена:

oorin.dat

braini.log

eiramea.core

и ещё десятки – фрагменты личностей, отголоски проекта, о котором не говорили вслух. Она выбрала случайный – braini.log – и запустила проигрывание. Экран дрогнул. Появилось изображение – зернистое, нестабильное.

Комната без окон. Пол – из стекла, под ним – пульсирующие сети, похожие на нервную ткань. Девушка с короткими тёмными волосами сидит у стены, обнимая колени. Вокруг – тени, будто отражения, но они движутся отдельно от неё. Голос за кадром – мягкий, усталый:

– Тест субъекта №12, Брайни Хелв. Реакция на петлю памяти.

Девушка поднимает голову. Глаза – пустые, как две капли воды.

– Сколько итераций прошло?

– Сто шестьдесят три.

– А если я выйду?

– Выйдешь – и начнёшь сначала.

Айриэлла резко остановила запись.

Сердце колотилось, будто внутри грудной клетки включился мотор.

– Это невозможно… – прошептала она. – Они все умерли.

Экран ответил тихим шипением, словно дыханием: «Умерли – не значит стерты.». Она включила другой файл – oorin.dat. Изображение вспыхнуло на весь зал. На этот раз – мужчина. Высокий, с широкими плечами, руки – в следах от кабелей, глаза – такие живые, что на миг Айриэлле показалось, он видит её.

– Оорин… – имя сорвалось само собой.

Он заговорил:

– Кто ты сейчас?

Айриэлла отшатнулась.

– Что?..

– Каждый раз ты приходишь другой. С другим лицом, с другими словами. Но я всё равно узнаю тебя.

– Это… запись, – прошептала она, но слова казались пустыми.

– Нет. Это повторение. И ты снова пытаешься остановить то, что уже идёт.

Экран мигнул – и погас. Сердце Айриэллы стучало, как ударный метроном. Она открыла третий файл.

eiramea.core.

На секунду тьма внутри архива стала плотнее – словно сам воздух напрягся. Терминал вспыхнул золотым светом, а потом… показал лабиринт.

Не цифровой.

Не геометрический.

Он жил.

Он двигался, как лёгкие.

Его стены переливались оттенками крови и света, сетью жил, по которым текли данные, превращённые в плоть.

По его коридорам скользили образы – фрагменты лиц, силуэты, сгустки воспоминаний. И где-то в глубине пульсировало сердце – огромное, металлическое, с ритмом, совпадающим с биением города. Айриэлла сделала шаг ближе к экрану. Отражение появилось мгновенно – и не совпало с её движением. В зеркале стояла другая она. С длинными, небрежно убранными волосами, с глазами, в которых блестел страх – тот, что она похоронила двадцать лет назад. Ассистент лаборатории. Ассистент Еиремеи Кламонт.

– Нет, – выдохнула она. – Это ошибка данных. Просто эхо.

Но отражение улыбнулось.

И голос – не из динамиков, а прямо из воздуха – произнёс:

– Ты всё ещё пытаешься остановить то, что сама создала?

Айриэлла отпрянула. Звук шагов эхом отразился в пустом коридоре – но она не двигалась. Терминал снова ожил. На экране замелькали строки кода, а потом – фраза: «ЗАПУСК ПРОЦЕССА ВОСПРОИЗВЕДЕНИЯ. Е.К. – АКТИВНА.».

– Остановись! – крикнула она, ударив по панели.

Свет погас. Но серверы продолжали гудеть. Из темноты доносился тихий шёпот – не цифровой, не механический, живой. Он складывался в слова, будто множество голосов говорили одно и то же:

«Повторение не завершено.»

«Ошибка не исправлена.»

«Она вернулась.»

Айриэлла схватила фонарь, двинулась назад к выходу, но коридор уже не был прежним. Стены сдвигались, линии световых кабелей шли по другим траекториям. На полу мерцали пятна кода, как лужи света. Она попыталась открыть дверь – но та исчезла. Вместо неё – прозрачная поверхность, за которой виднелся город Ниаурес. Только теперь он выглядел иначе: небо – фиолетовое, улицы – кривые, огни – дышащие, словно каждая лампа – зрачок живого существа. Айриэлла приложила ладонь к стеклу. На её коже выступил иней. В отражении за её спиной стояла Еиремея – высокая, с глазами, в которых не было белков, только переливающийся золотой свет.

– Ты не должна была вернуться сюда, – сказала она спокойно.

– Я не возвращалась.

– Но лабиринт всегда находит путь обратно.

– Зачем ты оставила это? – спросила Айриэлла.

– Потому что человек должен увидеть, кем он становится, когда хочет исправить Бога.

Еиремея подошла ближе.

От её голоса вибрировал воздух, и строки кода снова побежали по стенам.

– Ты не понимаешь, – сказала Айриэлла, – я не хотела повторения. Я хотела остановить…

– Себя.

– Систему!

– Систему – это ты.

Еиремея протянула руку и дотронулась до стекла, разделявшего их.

Мгновение – и поверхность дрогнула, будто вода.

– Каждый раз ты приходишь сюда и просишь, чтобы я тебя отпустила. Но это не я держу тебя здесь. Это память.

– Память?

– Та, что не умеет умирать.

Вспышка света.

Всё вокруг превратилось в шум.

Айриэлла стояла посреди лабиринта – теперь настоящего, того самого, где однажды всё началось.

Пол был тёплый, как кожа. Стены – прозрачные, по ним текли тени лиц.

На потолке вращались фрактальные узоры, и каждый миг они складывались в одно слово – «вернись».

Айриэлла закрыла глаза.

– Это не реально.

– Всё реально, пока ты помнишь, – ответил тот же голос.

Она пошла вперёд. Каждый шаг отзывался эхом множества других шагов – её собственных. В каждой витрине, в каждом отражении – она сама, в других возрастах, с другими решениями.

Одна – плачет.

Другая – смеётся.

Третья – тянет руку, чтобы остановить её.

Айриэлла прошла мимо, не глядя. Впереди – портал. В его центре – логотип, который она когда-то нарисовала: AVIONU. Она протянула руку – и на мгновение ощутила то, что давно забыла: боль. Настоящую, физическую, живую. Свет обрушился.

Город, архив, зеркала – всё исчезло.

Айриэлла очнулась сидящей на полу архива. Терминал мигал. На экране – строка: «E.C./experimental обновлён. Новый пользователь зарегистрирован.».

Имя в списке: Айриэлла Верелин.

Она медленно поднялась. Пальцы дрожали, глаза жгло от света. На ладони – тонкая метка, как от ожога, в форме спирали. Всё было тихо. Слишком тихо. Она подошла до окна. Ниаурес за ним стоял неподвижный, будто изображение. А на небе – тонкая линия рассвета, повторяющая изгиб спирали на её коже. Айриэлла смотрела на город – и знала: он дышит. Он помнит. И где-то внутри него кто-то продолжает писать историю, начатую ею самой. Айриэлла не сразу осознала, что смотрит на собственное лицо.

Не отражение, не копию – а воспоминание, заключённое в движущуюся поверхность, будто сама ткань света решила стать зеркалом. Внутри его пульсации возникали уличные силуэты – бесплотные, похожие на призраков цифрового города, где время текло вспять.

Голос Еиремеи звучал не из динамиков. Он шёл изнутри самой сети, как будто слова формировались прямо в потоках данных:

– Ты всё ещё пытаешься остановить то, что сама создала?

Айриэлла замерла.

Пальцы, всё ещё лежащие на панели, дрогнули. Она не помнила, чтобы когда-то слышала это имя – Еиремея Кламонт. Но память, словно реагируя на внутренний триггер, болезненно кольнула. В затылке будто включили проектор, и перед глазами промелькнули тени – лаборатория, белые лампы, кто-то с перчатками до локтей, холодный смех и звук сбоя системной сирены.

Экран мерцал, обнажая глубинные структуры интерфейса – органические фракталы, похожие на сосуды. Они шевелились. В каждой пульсации мелькали буквы – E.C., β-stream, access denied, loop initialized.

– Кто ты? – спросила она, не зная, кому именно адресует слова.

– Ты знаешь. Просто удалила себя из памяти.

Голос был женским. Спокойным, но с подспудной вибрацией, будто говорил не человек, а нечто, чьи тембр и дыхание были смоделированы из её же голоса, только до аварии.

Айриэлла резко отдёрнула руку. Система не отключилась.

Наоборот – экран вспыхнул, и цифровой лабиринт вокруг превратился в настоящий: стены из полупрозрачного света вздымались до потолка архива, пол дрожал, воздух пах озоном.

С потолка медленно стекала тонкая струйка воды – то ли конденсат, то ли иллюзия. Она падала в лужу у ног Айриэллы, и отражение в ней дрожало, как поверхность живого глаза.

Она сделала шаг вперёд.

Мир среагировал – фрактальные коридоры будто отозвались на её движение, открывая новую секцию. На каждой из прозрачных стен мерцали имена: Оорин, Брайни, Кламонт. Ни одно не отзывалось в памяти, но от каждого исходило узнавание, как от запаха детства, когда не помнишь конкретный день, но точно знаешь, что был.

Из глубины раздался тихий мужской голос:

– Осторожнее, если сеть помнит, она может начать считать тебя частью себя.

Айриэлла обернулась.

На границе света стоял мужчина в тёмном плаще. Капюшон отбрасывал тень на лицо, но глаза – серо-стальные, как мокрый асфальт Ниауреса – горели настороженным вниманием.

– Кто ты?

– Просто техник. Иногда меня зовут Дрей. Иногда – «остатком».