В этом сборнике публикуются публицистические произведения, которые я опубликовал в своём «Живом Журнале» в 2023 году.
Мой Живой журнал находится по ссылке
© Виктор Балдоржиев
Историческая память, которая хранится в генах любого человека, – единственное условие, ведущее его по жизни, придавая смысл всему его существованию, ибо она двигает его и заставляет развиваться. Остальное – эволюция биологии.
Человеком его делают знания и мысль, развивающиеся в процессе истории и создающие память.
Виктор Балдоржиев
Вдохновлённый Ольхоном
В июле 1982 года я спустился с вершин Алханая, где пробыл два с лишним месяца, и отправился с друзьями на остров Ольхон. Много позже я узнал, что с древних времён верующие и шаманы восточных бурят-монголов молятся, обращая взоры в сторону Ольхона. Может быть, и меня звали духи моих предков, живших некогда на берегах Байкала и его Малого моря?
Алханай в те годы был совершенно глухим и диким местом с буреломами и завалами. Всюду – тайга, горы, камни, вода. Но паломники умудрялись доезжать на крепких советских машинах до самого источника, где в прохладе свисающих ветвей деревьев, бурлили потоки горной речки, а над естественными каменными ваннами люди протянули деревянные желоба, с которых шумно падал исцеляющий аршан. Пахло хвоей и листьями, лес пронизывали лучи солнца, проворно сновали бурундуки. Лица людей были светлыми и одухотворёнными, места вокруг – дикими.
Люди отдыхали, лечились в студёной, радоновой, воде. Я работал над книгой, для чего мне поставили две палатки довольно далеко от скопления народа, но всё равно до меня доносились шум, смех, весёлые голоса. Так я прожил два с лишним месяца. Книга была о Бадме Жабоне, командире роты партизанского отряда имени Спартака, действовавшего на Брянщине в годы Второй мировой войны. Он жил в селе у подножий гор, иногда навещал меня. Мы подружились с ним и беседовали у костра. (Опережая события, скажу, что после выхода книги, в 1996 году Бадма Жабон был удостоен звания Героя России).
Алханай связал меня с Ольхоном напрямую. О том, что эти сакральные для всех бурят-монголов места связаны с древних времён я узнал позже, уже в зрелом возрасте. Боги бурят-монголов или 13 северных нойонов живут на Байкале, а Һотон нойон – хозяин святого острова Ольхон и глава собрания 13 богов, почитаемых во всём монгольском мире. Это потрясающе живописный фольклор, вызывающий сильнейшие эмоции у людей всех возрастов.
Почему мы так редко говорим о своих богах, а также о связи Ольхона, Байкала и всех сакральных мест бурят-монголов? Да потому что большую часть жизни мы были «заняты», пусть и нужной, но чужой для нас культурой, а свою, в наиболее полной мере, стали узнавать совсем недавно. Да и то не все. Не все.
Как же мне не быть благодарным Ольхону, если он пробудил и вдохновил меня в далёком 1982 году, дав силы на всю оставшуюся жизнь!
Иркутск – Усть-Ордынский – Баяндай – Еланцы – Сахюрта (МРС) – пролив Ольхонские ворота. Кажется, таким был наш маршрут. Этническая земля бурят-монголов священна. Кто и как расскажет об этом пространстве, какие откроются перед ним времена?
Помню МРС, причал, мотоботы. На одном из них, став частью команды, мы выходили в море. На самом острове не гостили, но трудились на его берегах, куда причаливали на лодке и тянули сети. Ловили омуля, сига и прочую, сорную, как называют здесь, рыбу.
Малое море Байкала – его самое живописное и сакральное место. Мне довелось пройти по берегам священных вод пешком, с пятилетней, смеющейся девочкой Даримой на плечах, тридцать, из сорок пяти, незабываемых километров по каменистой тропе, погружаясь в мечты и мысли о своём народе и его истории.
Как можно рассказать о неописуемой красоте Байкала и Ольхона, играющей переливами серебра воде, голубой дымке над зелёной тайгой, причудливых очертаниях скал, старых рыбацких тонях, деревнях, смуглых и смеющихся людях и о многом, многом другом, навсегда поселившемся в моём сердце? Кстати, мне довелось знать уроженцев берегов Байкала, живших и работавших в других местах, и каждый раз при беседе с ними я недоумевал: что за несчастья настигли их, что потеряли они, как можно оставить такую чарующую землю, красота и доброта которой навсегда поселились в душе человека из знойных и студёных монгольских степей, как напоминание о своей исторической Родине-матери-матрице?
Получилось просто: нас перебросили напрямую, по воде, на мотоботе от МРС до Курмы. Расстояние, вероятно, километров тридцать или немного больше. Был шторм. Мотобот качало, кренило, причаливались трудно. Но всё обошлось. Погода наладилась, мотобот ушёл, и мы остались в Курме, где стояли семь или восемь старых изб, за ними начинались горы и тайга…
Незабываема баба Катя в Курме. Живописная бурятская старуха с прокопчённым ольхонским солнцем лицом с глубокими морщинами. Ходила в грубом, чуть ли не домотканом, платье или сарафане. От неё веяло дремучей тайгой, тайнами тёмных вод, древней историей, суровыми годами военного тыла, где обязательны крепкие мышцы и жилы неприхотливых, привычных к тяжёлому труду колхозников Байкала. Зоркие и внимательные глаза, натруженные и сухие руки, сантиметровые мозоли на ступнях и пятках. Говорили, что в морозы и жару ходит босиком. Курила старую деревянную трубку, чёрная чаша которой представляла грубо вырезанную голову медведя.
Незабываема её старинная изба, особенно – кладовая, где я увидел старинные, покрытые пылью, вещи: два старинных ружья, одно из них чуть ли не кремнёвое, понягу и прочие охотничьи и рыбацкие снаряжения. О поняге особый разговор, ибо с тех пор не слышал от кого-либо о таком важнейшем для своего времени изделии. Проще – это старинный прообраз рюкзака, но открытый. Ещё проще: прутья или доски (у бабы Кати – доски), на которые приспособлены крючья и верёвки-ремешки для прикрепления нужных в походе вещей, одежды, снаряжения, добычи. И ремни для плеч, как у рюкзака. Надёжная вещь.
Незабываемы старинные, покрытые пылью, амбарные книги, хранившиеся в кладовой. При внимательном рассмотрении оказалось, что по ним можно изучать жизнь старинного рыбацкого колхоза, который находился в Курме или Сарме, а может быть и в Чернорудах или даже в Сахюрте (МРС). Там были списки колхозников, нормы добычи, выполнения планов, номера тоней, фамилии ударников, цифры, разные события. Думаю, что записи эти делал муж бабы Кати.
Любознательный по натуре, я с интересом изучал эти книги, слушал бабу Катю, и перед моим мысленным взором вставали предвоенные, военные и послевоенные годы байкальских колхозов, смуглые и мускулистые мужчины, женщины, старики, дети, лодки, сети, слышались зычные крики, серебрящиеся под солнцем потоки рыбы, розовато-багряные восходы и закаты, отливающая бронзой гладь байкальской воды. Оживала история! Ведь она оживает при каждой встрече, каждом, памятном, случае.
Вот один такой случай, погрузивший меня в чарующие и страшные пучины народного фольклора. И связан он с добрейшими людьми, учившими меня варению (или курению?) тарасуна, иначе молочной водки. Процесс и угощение были настолько мощными, что далее перешли в ошеломляющий ёхор, а сказочная тайга вместе с людьми и избами закружились, поплыли в глазах и на пике задорно-ликующих голосов внезапно померкли, но голоса наяривали:
Хадар ябаһан хандагай-ии
Охотник юундэ алаба бэ?
Амар байһан Пушкины-ы
Дантес юундэ буда бэ?
(Зачем охотник убил пасущегося в горах оленя? Зачем Дантес застрелил мирно живущего Пушкина?)
Далее голоса медленно затихли и вовсе исчезли вместе с образами чернявого абиссинца Пушкина и блондинистого француза Дантеса, о которых иркутские буряты знали, возможно, ещё в 1837 году…
Пили много, стакан за стаканом. До умопомрачения.
Очнулся в тайге, на мху, покрывавшем бугры и камни, всюду деревья и какие-то накренившиеся в разные стороны столбы, а меж ними плывут сизоватые клочья тумана, похожие на зомби и привидения с тёмными провалами глаз и носов. Стало холодно и жутко.
Но, голова, как ни странно не болела.
С трудом, зигзагами, выйдя к деревне, я пришёл к бабе Кате Увидев меня, она испуганно всплеснула руками, а когда узнала о месте, где я спал, отшатнулась и вскрикнула:
– Это же кладбище! Тебя приведения-бохолдои не замучили?
– Никто меня на мучил. А вот тарасуном меня замучили.
Баба Катя засмеялась, успокоилась и, обречённо вздохнув, сказала:
– Бохолдои восток-бурятов не трогают. Ты – смелый парень. А тарасун можешь пить, можешь и не пить. Лучше просто пригубить.
Потом были Еланцы, Таловка, чабанская стоянка на берегу Байкала, ферма в тайге. Шумная толпа водит тебя из ограды в ограду, из избы в избу, всюду угощают рыбой и тарасуном. Всюду тебя окружают доброжелательные люди. Вдохновляющие и вдохновенные мысли о своём народе посещают в деревянной юрте, под сводом которой чирикают ласточки. а снаружи доносятся звонкие струи молока, бьющие в подойники буряток, которые доят своих коров. Хорошо спать в такой юрте и видеть прекрасные сны… (Такие юрты я видел потом только в этнографическом музее Бурятии).
Прошли годы… Байкал часто встаёт в памяти. Малое море манит. Тринадцать Северных богов зовут из туманов истории. Ольхон – объединяющий центр бурят-монголов, продолжает вдохновлять, напоминая о первой встрече.
Таёжная, каменистая тропа всё ведёт и ведёт меня в голубые дали берегом Байкала: Курма, Сарма, Черноруды, Сахюрта, пролив. Столько прекрасных мыслей в голове, что лёгок любой подъём и нетруден любой путь! И маленькая Дарима смеётся на моих плечах, и прекрасные люди смотрят нам вслед, и Ольхон благословляет мой путь.
P.S. С той далёкой поры я полагал, а теперь непоколебимо убеждён, что Байкал начинает нуждаться в защите только при вмешательстве человека. Если люди уйдут с его берегов со всеми своими промышленными и сельскохозяйственными причиндалами и курортно-санаторными прибамбасами на много километров, то священному морю не нужна будет никакая защита, тем более – завалы денег для организации защиты. Неужели бурят-монголы не думают о таком простом факте?
Байкалу, как и всей нашей планете, нужен покой, аналог – Швейцарский национальный парк, где сохранность и доход как в швейцарском банке. Всё остальное, включая крики о защите, ему во вред. Угомонитесь и отойдите…
12 июля 2022 года
Полёт над Унгинской долиной
Человек – не птица. Жаль. Он не может физически обозревать землю с разных уровней высоты. А надо бы! Надо бы время от времени взлетать над суетой, ощущать величие природы и народов, своё ничтожество, что очень полезно, видеть живую карту, на которой он обитает вместе с такими же, как и он, существами и своим видом. Надо обогащать себя мудрым созерцанием и корректировать свой жизненный путь.
Только с высоты проявляются пройденные дороги и открываются горизонты. Но человек мыслит, у мысли есть крылья, и я зову вас в полёт.
Мы были в Новонукутском, беседовали с людьми в Нукутах, в библиотеке, на фермерской стоянке в Бутукее, петляли по дорогам района. Где-то нас ждали люди, но мы не успевали. Как и всегда, события происходили в суете, пространство для полёта мысли сужалось, но появлялись и запечатлевались в памяти образы, речи, виды, краски.
Так складывается картина, а за ней – взлётная полоса для полёта мысли.
Первая поездка в Иркутскую область – только разбег и набор высоты. Первый полёт – ознакомительный, а потому парение, при котором обостряется взгляд, будет долгим и станет частым. Без этого мы не познакомим друг с другом бурят-монголов, живущих в разных местах планеты, а потому и высота у нас будет разной. Мы будем возвращаться к этим местам и менять высоту, фокус и угол зрения до тех пор, пока у нас не возникнет вся панорама бурят-монгольской истории и современности вместе с колониальной культурой, убивающей живую мысль человека. Полёт возможен при освобождении от такой культуры, которая может существовать только на сцене и праздничных мероприятиях при соответствующем финансировании.
Мы должны изучить эту культуру, как трагическое явление, но не более. Всё, к чему прикоснулась эта культура или вошло в её границы, недолговечно и исчезает вместе с населёнными пунктами и народами.
Человек видит горы, реки, озёра, населённые пункты. Но что слышит и чувствует он при их виде, о чём они говорят ему, как формируют стереотипы его поведения? Вот Унгинская долина – впечатляющая земля Гэсэра. Уже это, историческое и устоявшееся, определение ведёт к изучению большого и живого пласта истории, где возможно формирование непобедимого этноса с неумирающей культурой.
Унгинская, конечно, от реки Унга. Рек с таким названием в России два. Одна из них в Чувашии, вторая – наша, петляет по просторам Нукутского района Усть-Ордынского Бурятского округа Иркутской области. На бурятском языке Унгэ – это цвет, на якутском, говорят, – правый.
У могучей Ангары много притоков. Унга – одна из них. Географическое место – юго-западная часть Иркутской области или Балаганско-Нукутская лесостепь, возвышенная равнина, где преобладает степь, местами напоминающая степь юго-восточного и южного Забайкалья. По берегам Унги – сёла и деревни в окружении смешанных лесов.
Природа Унгинской долины создана для людей, призванных заниматься животноводством, естественным видом деятельности человека, которая, сохраняет и возобновляет место его обитания. Ничто другое, кроме животноводства и земледелия, не связывает его с землей, именуемой Родиной. Словосочетание «малая родина» придумано моральными уродами и делает человека безродным. Разве может Унгинская долина или ещё какое-нибудь дорогое для сердца место стать для людей, родившихся там, какой-то малой и не столь значительной? Стоит, стоит послушать песни и сказания Унгинской долины. Большинство из них на бурятском языке, ведь бурятская речь всё ещё звучит во всех уголках Нукутского района!
Уулэгуйхэн тэнгэриин
Ундэр майхан hайхан даа,
Унгын голой дангинын
Илдам гээшэнь гайхалтай,
Гоохон хатан дангина
Гоёшоожо нэрлэнхэй
Урин даруу зангыень
Юунhээшь ехээр сэгнэнхэй.
Унгын голой дангина. Слова Г. Чимитова,
музыка В. Пантаева, испольнитель Д. Занданов.
Об Унгинской долине и людях сложено множество песен и сказаний с древнейших времён до наших дней.
О чём говорит современнику имя Пёохона Петрова (1866-1943), легендарного улигершина, сказывавшего на память около двадцати больших эпических произведений, а это более 100 000 стихотворных строк! Петровы из села Хадахан Нукутского района были, вероятно, династией сказителей-улигершинов. Отец Пёохона Пётр Иванов или Петруунха Бааниев был знаменитым в округе улигершином.
В улусе Баян-Жалга или Нижний Мельхитуй Нукутского района родился Папа Тушемилов (1877-1954), ещё в колыбели услышавший улигеры из уст своей бабушки. Феноменальная память Папы Тушемилова хранила более 30 глобальных эпических сказаний! Более того он знал наизусть почти 100 народных сказок, легенды, предания, были, загадки. Папа Тушемилов жил и дышал прекрасным фольклором бурятского народа, был носителем подлинной бурятской культуры, которую обогащал своими сочинениям, знанием народной музыки, педагогики, истории, метеорологии, медицины, он ведь был прекрасным был костоправом. О нём нам рассказывает фольклорист Р. Шерхунаев, называя Папу Тушемилова «Энциклопедией народных знаний»!
О скольких своих знаменитостях не знают бурят-монголы Байкальского региона, Монголии и Китая, сколько имён забыто вместе со своими произведениями? Что нам известно, хотя бы вкратце, из истории Унгинской долины?
Официальное мнение извещает, что в V-XI веках Унгинскую долину заселяли курыкане, то есть предки якутов. В период монгольских завоеваний и после долину заняли предки булагатов. Колонизация русскими Верхнего Приангарья началась в середине XVII века, когда в устье Унги был поставлен Балаганский острог, который в настоящее время ушёл под воды Братского водохранилища вместе со многими русскими и бурятскими деревнями.
Кстати, некогда здесь существовала Балаганская Степная дума. Крупнейшая из всех бурятских дум, объединявшая территории современных районов Иркутской области – Зиминского, Нукутского, Заларинского, Аларского.
(Попутно замечу, что город Зима, центр Зиминского района, вовсе не от русской Зимы, а от бурятского – Зэмэ, что означает вину, провинность. Но об этом в другой раз).
Какие сведения об этой думе имеются в сети?
«Балаганская степная дума образована в конце 1824 года и объединяла 15 родовых управлений, подчиняясь Иркутскому окружному управлению. Работой думы руководили выборные тайша, помощник, 2 заседателя и писарь. Первым тайшой был Андрей Назаров. В фонде 468 Национального архива Республики Бурятия имеется оттиск личной печати «Его благородия Балаганского тайши Андрея Назарова», датированный 1808 годом. Земские сборы производились на основании особого положения, внутренние – по постановлению степной думы или по общественным приговорам. В 1899 году дума была упразднена и создана Балаганская инородная управа».
Даржаев С. Ю. История Бурятии. В 3 Т. XX–XXI ВВ.
Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2011 Т.2., с. 159-163.
«Балаганская Степная Дума, к которой причислялись буряты унгинские. В ее составе значились следующие административные единицы, обозначенные как «роды»:
1) Булутский,
2) 1-2-й Икинатский,
3) 1-3-й Ноётский,
4) 1-2-й Олзоевский,
5) 1-2- й Муруевский,
6) 1-2-й Онгоевский,
7) 1-2-й Кульметский,
8) Выкотский,
9) Зунгарский,
10) Бараевский,
11) 1-2 Холтубаевский,
12) Онхотоевский,
13) Шаратский,
14) Боролдоевский,
15) Хангинский,
16) Ашехабатский,
17) Харанутский,
18) Тыретский,
19) Тагнитский,
20) Зангеевский,
21) Изголовский,
22) Кутуликский,
23) Островский.
Всего двадцать три наименования, из которых последние три были образованы во второй половине XIX века. Зангеевский выделился из Холтубаевского, что указывает на основной этнический компонент. Изголовский выделился из 1-го Кульметского, в этот род перешли буряты Изголовского, Нельхайского и Налюрского улусов. Последние два являются территориальными образованиями. Население составляли малые булагатские племена, а также племена ойратского и монгольского населения, оказавшиеся в этом регионе в течение длительного периода, с эпохи средневековья вплоть до XVIII-XIX веков».
Нанзатов Б. З. Этногенез западных бурят (VI-XIX вв.).
Иркутск. 2005. с.79-83.
Мои читатели свидетельствуют, что возле Енисея находятся четыре деревни, население которых произошло от бурят, а потому большинство людей этих деревень метисы. Случается, что буряты Байкальского региона женятся на тамошних девушках.
В бурят-монгольских названиях – почти вся карта Восточной Сибири, не говоря о Нижнеудинском и других районах. Знаменитый советский государственный деятель Александр Александрович Ежевский, проживший 102 года, из которых 100 работал (!), любил повторять, что он родился в бурятском мешке, то есть в городе Тулун. А сколько свидетельств других известных личностей? О чём говорит название деревни Наймодай или Зунгар?
О чём говорит признание Александра Андреева о шарайдах Унги, отправленное мне моими друзьями: «В унгинской версии легенды о лебедице и Хоридое упоминается только сын Шарайд и дочь Хангин. Потомки дочери обосновались на острове посреди Ангары, образовав впоследствии село Хадахан. Потомки Шарайда поселились в местности, где расположены деревни Куйта и Шараты. В отписках казаков XVII века, более поздних документах род шарайд упоминается среди других бурятских родов Унгинской долины. Род фиксируется и в местах, расположенных намного западнее долины Унги – по реке Ока среди нижнеудинских бурят.
В XIX в. потомки Шарайда на реке Унга составили административный род в Балаганской степной думе с улусами Верхняя Куйта (Дээдэ Хуйд) и Верхние Тангуты (Дээдэ Тангад). По этому принципу род подразделялся на хуhи шарайд и тангаhы шарайд. К этому времени род локализовался по речкам Куйтинка и Тангутка, левыми притоками Унги.
Мои предки происходят из Верхней Куйты. В семейных преданиях говорится, что род пришёл сюда из Западной Монголии. По словам дедушки, «шарайд яhан сагаан шубуунhаа таhаран». Мы являемся унгинскими хори и ведём своё происхождение от Хоридоя и Матери Лебеди, почитаемой нами священной птицы. А насчитывается нас порядка тысячи человек в Нукутском районе Иркутской области, Бурятии и других регионах».
Не о предках ли моих шарайдов, которым принадлежу, идёт речь? Не о своих ли галзудах, частичкой которых являюсь, слышал я на Ольхоне? Велика иркутская земля – Родина всех бурят-монголов…
О какой истории смешения народов, каких походах и битвах монгольских племён, трудовых подвигах и трагедиях современников, их спортивных и других достижениях говорят названия местностей и сёл только одного Нукутского района? Какая картина, которую должны увидеть бурят-монголы других регионов, открывается с высоты нашего недолгого полёта?