Марена в зените. Часть 1. Ищейка

Глава 1

Над рекой висела луна цвета начищенной меди. Она мерцала тусклым блином ниже грозовых облаков, и даже бродячие псы понимали, что луна ненастоящая. Я старался не замечать ее и глядел на реку. Отсюда с вершины холма она казалась полоской полузастывшего гудрона, растекшегося по пепельной долине. В смолянистой воде отражались электрические звезды и вечный смог, заменяющий небо. Ее название когда-то было выбито на табличке, проколоченной к стене барака, пока он не сгорел с третьей попытки дотла. На ее левом берегу чернели, тыкая высокими трубами в затянутое смогом небо заводы и нефтяные терминалы Казанского конгломерата. А напротив, дыша паром и подсвечивая неоном клубы едкого тумана кипел в вечном движении «муравейник».

У муравейника тоже было название и скорее всего оно сохранилось где-то на старых картах или ржавых указателях, погребенных нутром громоздящихся друг на друга трущоб, но никто никогда не называл его иначе чем Пригород. Пригород, давно поглотивший остатки самого города и сотни километров вокруг него.

– Эй! Какого черта ты тут делаешь?

Голос позади меня только казался угрожающем. На деле в нем притаились плохо скрываемый страх и усталость. Корявая тень заняла все пространство между валуном и остовом сожженной машины. Я повернул голову, даже не думая подниматься с теплого камня. Просто шнырь. Совсем молодой еще – пуговица впилась в кадык, на выскобленном лице растерянность. Я молча отогнул край воротника куртки и показал темный ромбик значка.

– Ищейка магистра? Такой можно купить за сотню на Нижнем Базаре.

– И лишиться пальцев, – добавил я.

Шнырь потоптался рядом. Затем присел на край валуна. Луна на мгновение потеряла тусклый блеск и тут же вспыхнула потоком ослепительного света. Я едва успел прикрыть глаза ладонью. Вспышка длилась лишь миг, выхватив из ночи черно-белые контуры улиц. Тыльную сторону руки обдало жаром.

– Все? – шнырь отвернулся вовремя и теперь не решался открыть глаза.

– Нет. Посиди так. Я знаю интервалы – ты не знаешь.

Он согласно кивнул.

Город казался мертвым, притих от ужаса, ожидая что вместо электрического света на его замшелые крыши может пролиться поток настоящего огня.

– Это из-за тебя, верно? – потер ладонями слегка обожженное лицо.

– Да. И продолжится, пока я не закончу дело.

Шнырь уставился на меня как бы спрашивая, чего я тогда жду, если над городом висит эта непредсказуемая смертельная штука. Вступать в долгие беседы с ним совершенно не хотелось. Хотелось слегка придавить его шею, оправив в недолгий сон без светских бесед и ненужных вопросов, забрать его форму и раствориться в недрах Пригорода, не забыв засунуть в ближайший ливневый сток значок. Но нельзя. Око над городом не только поджаривать умеет. Наблюдает оно тоже очень неплохо. Я невесело усмехнулся своим мыслям, но шнырь не увидел этого. Сплюнув под ноги, он вытер подбородок рукавом и назвал меня счастливчиком.

Счастливчик. Пожалуй, он был прав. Я бы мог сказать, что родился под счастливой звездой. Но не потому, что я появился на свет в этом лабиринте, а по той причине, что смог выбраться отсюда раньше, чем мазут и дым въелись в кожу, а безысходность в мозги, быстро усыхающие от нехватки чего-либо, кроме Пригорода вокруг. Под звездой, счастливой или несчастливой, тут родиться тяжело. Их просто не видно. Даже с холмов не разглядишь ничего, кроме низких туч и электрического зарева конгломерата, а из с глубины узких улиц подавно. Над тобой только паутина проводов, капающих труб и жидкий черно-оранжевый дымок. И окна громоздящихся друг на друга домов.

– Проведи меня в клуб, – сказал я негромко, но достаточно четко, чтобы шнырь понял сразу. И все же тот испуганно и неуверенно затряс головой. Его тень на шершавом бетоне была низкой и уродливой – точно маленький божок, кивающий крупной башкой с округлым подбородком. – Хватит, я знаю зачем ты пришел. Ты не в патруле, а если и так, то вряд ли пришел бы в этот район один. У тебя есть билет, верно?

Конечно же у него был билет. Не спуская с меня взгляда, он пригладил карман тыльной стороной ладони, словно убеждаясь, что он все еще там. Напрягся, готовый к нападению. Но ради такой ерунды беспокоиться совершенно не стоило. Купить билет не проблема, проблема найти место, где его можно предъявить.

Поиски Клуба – дело сложное и опасное. Даже если ты шнырь и у тебя билет. Мне вообще не следовало показываться даже рядом с ним, мой латунный ромбик на воротнике – верный пропуск на тот свет. Обычно вокруг клуба суетились спекулянты и охотники. Первые предлагали копию билета за огромные деньги, а потом толкали тебя в спину прямо в фальшивую нору-ловушку, откуда выхода не было. Вторые делали это совершенно бесплатно. Зачистить его и переловить организаторов было еще сложнее, чем попасть туда. Клуб каждую неделю менял расположение, хоть «церемонии» в нем и проходили не чаще чем раз в квартал. Шнырь отрицал, что знает место, пока я не пообещал ему главную вещь – защиту, если что-то пойдет не так. А тайные ритуалы в Клубе частенько шли не так как задумывалось, и шансы выбраться с закрытой церемонии всегда были чуть ниже, чем хотелось бы. Он об этом знал или догадывался, потому только кивнул с готовностью и поднялся, сообразив видимо, что отнимать билет я не собираюсь.

Я шел за шнырем, держась на небольшом удалении и не спуская глаз с его сутулой спины. За нами следовали две тени, прыгая на кочках: одна от медной луны, другая от далекого фонаря, в свете которого кружились хлопья сажи. Изредка угадывались силуэты охранников подпольного клуба, но они мелькали на приличном удалении от нас, а значит шнырь вел окольной дорогой. Не обманул. Вероятнее всего, кроме билета он купил и безопасный маршрут, что могло обойтись вдвое дороже, но того стоило.

У стены пустого старого барака он остановился. В заколоченных досками окнах насвистывал ветер. Не говоря ни слова, он протиснулся в узкий, не более полуметра проулок между стенами. Я последовал за ним, мокрая кирпичная кладка царапнула спину. Небо над головой стало темно-фиолетовой полоской. Шагов десять по узкому лазу и стена под рукой стала фальшивой, прогнулась куском темного брезента. А за ним лестница в тускло-освещенный подвал без окон. С охраной хлопот не возникло, хотя на поясе каждого покачивалась предусмотрительно расстегнутая кобура. Шнырь протянул руку с билетом и покосился на меня, но я сделал зеркальный жест. Хорошо, что его попросили предъявить билет первым. Мне нужен был только чертов цвет – то, что меняется постоянно. На этот раз грязно-желтый, как стекло уличного фонаря. Тут все просто. Фальшивка желтого цвета во внутреннем кармане справа, пурпурный – в нагрудном, синий и ярко-алый в карманах брюк. Еще один кислотно-зеленый прямо в рукаве и, если честно, я ставил на него.

Кусок желтого картона с печатью оказался убедительным. Маленькие прищуренные глазки скользнули по нашим лицам, а не по номерам билетов. Будь иначе, проблем не избежать. Широкие как лопата ладони постучали по карманам и спине на предмет оружия. Охранник выудил из моего нарочно пустого кармана кислотный кубик – затравку, чтобы не копались в других усердно, с кривой ухмылкой бросил его поверх горстки мятых купюр и с легким отвращением толкнул меня вглубь подвала. Шепнул что-то про отброс, но я не обернулся. Я смотрел на лиловые шторы, отгородившие часть подвала и превратившие ее в комнату для церемоний. Все как я и представлял: стулья полукругом, большое зеркало, тонкий меч справа и кочерга слева на красной, смердящей подгоревшим салом электрической спирали. Все места заняты, даже не придется ждать. Тут обычно собирались те, кто сам считал себя элитой. Разумеется, интеллектуальной элитой. Обычная разжиревшая давно съехала под электрические небеса анклавов или столицы.

Шнырь присел на свободный стул перед шатким столиком под недовольные взгляды соседей. Я остался стоять у края ширмы, спрятав руки глубоко в карманы пальто, но досталось и мне. Подчеркнутые сажей глаза на мертвенно бледном лице дамы с неестественно прямой спиной скользнули по моей засаленной одежде, тонкие губы презрительно сжались. Я с легкой усмешкой поклонился, желая доброго вечера великосветской соседке, в каждом движении и жесте которой чувствовалась принадлежность к поэтам «высокой черни». Поклонись она в ответ, искусственный цветок из ее волос угодил бы в самую середину наполненного бокала. Почуяв неладное, гость справа от меня засуетился, раздраженно отодвинул стул, сверкая лысиной и стеклами декоративных очков. Так, еще просьбы позвать охрану не хватало. Я слился с ширмой и придал лицу выражение раздраженного любопытства.

– Ni estas super la infero, fratoj1[1]. Друзья, я рада вновь видеть вас на нашем собрании, – женщина неопределенных лет в обтягивающем кричаще-красном делала вид, что она организатор, отводя подозрения от скрытых среди публики истинных хозяев вечера. Ее сияющий блеском рот растянулся в дежурной улыбке, показав на кончиках зубов следы яркой помады. – Я вижу новые лица и с теплом и надеждой приветствую вас, надеясь, что вас привело сюда не праздное любопытство, а вера в общее дело. Впрочем, не будем многословны. Сегодня у нас особый гость.

С жестом фокусника и улыбкой его ассистентки она сдернула шелковый платок, небрежно покрывавший круглый стеклянный столик. Кто-то искренне, а кто-то с деланой притворностью удивленно вздохнул. Я стиснул кулаки в карманах. Амальгама старого зеркала пошла рябью, отражая поблескивающий в центре столика перстень.

– У нас мало времени и потому нам нужен доброволец, – она обвела рукой переглядывающихся и перешептывающихся гостей, протирающих скомканными платками напряженные шеи и потные лбы.

– Жребий, – хрипло напомнил кто-то из зала.

Женщина лжеорганизатор брезгливо кивнула на потолок, намекая на клубящееся над ним небо и развела руками. – Магистр ищет нас и потому сегодня обойдемся добровольцем. Итак, – она натянуто улыбалась. – Есть желающие стать свидетелем Infero сегодня. Может кто-то из новых лиц? Нет? Тогда, позвольте, я.

Показная жертвенность, словно кто-то еще верит в этот цирк. Дамочка отдала не меньше двух состояний за право разыграть из себя конферансье и шагнуть навстречу отражению. Может еще полгода назад я и сам бы пришел в ужас и восхищение от подобной жертвы, но тогда я и не помышлял о подобных местах.

Все строго по ритуалу. Зеркало чуть пододвинули, не рискнув трогать столик. Амальгама почернела и стала похожа на лежалое серебро. Серебристая накидка легла на плечи ставшей непривычно серьезной ведущей, платок укрыл ее локоны. Ее лицо стало бледным, глаза закрылись.

Немного допустимой артистичности, куда без этого. Такая есть и словах, и движениях Ленивого Равиля на «железном ринге», что под кожевенной мастерской. Тот, брызжа слюной и потом призывает желать ставки на натертых маслом бойцов и рвет на себе майку, когда его любимчик получает хук. Будто исход каждого боя не прикуплен заранее. Клуб мог бы быть собранием молчаливых снобов, но за немалые отданные за билет деньги, многим хотелось немного шоу, которое, к тому же, слегка скрашивало тот жуткий исход, которым заканчивался вечер.

– Все мы помним, что следует молчать, что бы не произошло. И не делать лишних движений. Mi atestas la inferon!2[1]

Она шагнула в зеркало быстрее, чем получила ответ. Крайний гость слева извлек из кармана механический таймер и показал присутствующим. Ровно минута. Я ждал, не сводя взгляда с перстня, хотя казалось, что поглотившее женщину зеркало куда любопытнее. Несмотря на малый размер, перстень казался тяжелой медной глыбой, которую каким-то чудом выдерживает тонкое стекло старого столика. Подобраться к нему ближе несложно, но завладеть им – задача посерьезнее. Почти наверняка при любом подозрительном движении в зале, руки приглядывающих за украденной вещичкой людей мгновенно скроют ее с моих глаз. И то, что несчастная женщина навсегда останется по ту сторону амальгамы, стало бы невысокой ценой. Что ж, будет небольшая, наполненная любопытством пауза между ее возвращением и тем моментом, когда перстень уберут. Я был готов.

Возвращение сопровождалось тишиной. Нестерпимо глубокой, словно все звуки выдернули из пустой комнаты и наполнили ее взамен ощущением тревоги. Так было и с этот раз. Заструился легкий сквозняк. Разрывая туманную поверхность зеркала, вышла, держа перед собой руки, женщина, чья кожа стала еще бледнее. Сделав пару шагов, она наконец хрипло вздохнула полной грудью и покачнулась. Казалось, что обрывки амальгамы повисли на ее плечах, но приглядевшись, можно было рассмотреть, что они слабо шевелятся. Полупрозрачные и скользкие, словно из живого стекла, они пытались свиться в кольца на ее плечах и голой шее.

– Не шевелитесь.

Ассистент потянулся к щипцам. Осторожно он снимал одну студенистую тварь за другой и складывал глубокое лишенное ручки ведро.

– Холод. Невыносимый холод и затхлый воздух. Светило там – лишь призрак нашего солнца. Оно не ярче луны и не затмевает света звезд. Я видела голые холмы Ада и склизкие души, копошащиеся в лощинах. Там жизни нет, там тлен. Мир магистра – это прах, это само Инферно.

По залу прокатился рокот, особенно громки от новичков. Полумертвая от увиденного, женщина больше не говорила заученных слов. Игра прекратилась, в ней больше не было смысла. Путешественницу трясло от холода и страха, и каждое слово, произнесенное ей, вселяло еще большую тревогу. Сомневаться в их правдивости не приходилось. Еще минута – другая, и она начнет брезгливо отряхивать руки и шею, затем, скорее всего, пронзительно закричит или упадет без чувств. А значит, момент настал правильный.

Достаточно странного театра. Я слегка коснулся циферблата фальшивых часов, пряча руку до времени от ненужного внимания. Прежде чем охрана успела заметить мой жест, я поднял руку на уровень глаз. Зеркальный кружок вместо циферблата – в нем отразились потные лбы, тяжелые шторы и край закрывшейся норы в место, которое так влекло завсегдатаев клуба. Ниже, нужно показать ему перстень, но его упорно прикрывало чье-то плечо. Я подался вперед.

– Зеркало! – истошно заверещал кто-то за моей спиной, видимо поняв, чем я занят.

Но было поздно, край перстня попал в отражение, несмотря на спешные попытки его скрыть. Ко мне пробиралась охрана, но давка уже началась. Напирающий разношерстный сброд в нафталиновых платьях и смокингах пытался протиснуться к выходу. Они почуяли запах озона и меди, прежде чем огненным белым прутом из зеркальца с моих часах вырвался свет. Он опалил воздух и напудренные прически и бороды, скользнул по пыльным шторам, оставляя прожженные дыры. Стекло столика треснуло. Раздался крик. Споткнувшись о ведро, к давящей саму себя толпе бросилась выбравшаяся мару минут назад из зеркала женщина, мгновенно отойдя от шока пребывания по другую его сторону. Прозрачные круглые полуслизни-получерви, едва заметно пульсируя расползались по дощатому полу.

Поток огня и света иссяк так же быстро, как и появился. Достаточно для суеты и ужаса. Я никого не собирался убивать из толпы этих идиотов. Вжимаясь в стену и уворачиваясь от прокладывающих локтями путь перепуганных людей, я медленно продвигался к сцене. Тлели шторы и выжженные в деревянном полу дыры, но, к счастью, ни дыма, ни огня. Покосившийся столик находился в паре шагов от меня и перстень все еще на нем. От него исходило легкое жужжание, словно в маленькой вещице уместились тысячи разозленных ос. Я коснулся его прежде, чем на столик легла пятерня. Тонкие пальцы царапнули стекло, на котором секунду назад лежала смертоносная вещь.

Полные отчаяния глаза смотрели на меня из-под широких полей шляпы.

– Это ты?

Я задал вопрос, но такой же задавали глаза, только безмолвно. Их взгляд скользнул к моему запястью, будто ожидая, что вот-вот вырвется из зеркальца и выжжет их беспощадное пламя. Что-то коснулось моей лодыжки. Я брезгливо отшвырнул холодное существо, пытающееся обвить мою ногу. Остальные уползали в еще идущую рябью, хоть и утихающей, нору-зеркало.

– Уходи отсюда, – сказал я путающимся под ногами гостям. – Живее!

Пустеющий клуб наполнялся легкой дымкой от тлеющих штор. От старинного зеркала веяло нестерпимым холодом. Я стоял рядом и чувствовал, что нора еще не закрыта. В зеркале копошились тени, а оно само массивным магнитом притягивало внимание. И влекло меня самого, словно имело гипнотический взгляд. Шагнув к нему, я убеждал себя, что сделал его осознанно. Просто взглянуть, не больше. Там в глубине толстого стекла за мелкой рябью торчали, втыкаясь в клубящееся небо острые пики мертвых скал. Серебряное море лежало за ними, сливаясь с горизонтом, на пустынном берегу которого копошились неведомые твари. Я заставил себя моргнуть, смахнул рукой видение. Ничего, только мутные отражения опрокинутой мебели в потрескавшейся амальгаме.

Крики протискивающийся к выходу толпы сменялись криками, доносящимися из-за стен. Ни спокойствия, ни спасения их там не ждало – они слишком быстро забыли о фальшивой луне над городом.

Я присел на край опрокинутой скамьи, снял и бросил под ноги часы. Перстень тяжелым грузом оттягивал карман. Шнырь стоял рядом и говорил, что пора бежать вместе со всеми. Не оставил меня, хотя знать не мог, что на лице начнется чистый ужас. Я жестом остановил его, убедив, что уйти успеем.

– Где ты, там безопасно, да? – спросил он и, не дожидаясь ответа, присел на скамью рядом со мной.

Зал опустел. Крики стихли. В просторный хал вернулось спокойствие запустения и ночи окраин.

– Что теперь? – спросил тихо шнырь.

– Теперь мне нужно кое-кого убить.

Шнырь понимающе кивнул, но все же покосился на меня, пожевывая губы. В его глазах читался осторожный вопрос: кого?

«Магистра», – ответил я про себя и на мгновение закрыл глаза.

Глава 2

Пригород не менялся много лет и скорее всего останется таким, даже когда солнце погаснет. Ему солнце ни к чему, за туманом смога и дыма заводских труб, он и так почти не видит его. Фонари в окнах – вот и весь свет. Кому нужно больше?

Но полгода назад ночь была веселее, без медной луны в небе и похищенных перстней. В ней витал обычный запах приключений, которые редко заканчивались хорошо. Тогда в одном из окон торчала голова Кнута, близоруко вглядывающегося с конец улицы, по которой бурным потоком неслась вода после недавнего ливня. Он тарабанил пальцами по подоконнику и страшно этим раздражал. Силуэт его головы за грязным стеклом приоткрытой створки напоминал ощипанную голову голубя.

– У нее желтый плащ? – хрипло спросил он и щелкнул зажигалкой. В комнату полился сизый дым, настолько едкий, что перебил даже вездесущий запах вареной капусты.

– Дождевик, – поправил я.

– Значит не она, – он выглянул из-за створки и выпустил в комнату струйку дыма. – Долго еще будешь копаться?

Я попросил прикрыть рот и не торопить меня. Ким не шла, хотя смена давно закончилась. В выходные смены почти вдвое короче.

– Слушай, – голос Кнута стал более тихим и елейным, – если она тебе не родня, чего ты с ней не того…? – он постучал ладонью по подоконнику, с которого посыпалась мелкими чешуйками краска и загоготал, давясь дымом.

Я сделал вид, что смущенно улыбнулся, на деле лишь скрипнув зубами. Кнут бывает идиотом, а бывает и засранцем.

– Смотри на улицу, не отвлекайся.

– Да ладно тебе, – Кнут поднял воротник, зажав окурок в зубах. – Ни себе ни людям.

Последнее он процедил, но я услышал. Не в первый раз слышу этот треп. В полумраке комнаты не разглядишь ничего. Я лишь знал, что самые ценные вещи Ким хранит здесь, за изголовьем своей узкой кровати, прикрытой потрепанным пледом. Такой же плед прикрывал стену, и под ним расползалось, я знал это наверняка, черное пятно вездесущей плесени. Рыться в вещах Ким – задача не из легких. Все слишком аккуратно расставлено, и даже огрызок карандаша на желтом блокноте всегда на своем месте. Попробуй еще верни его обратно правильно. В бардаке копаться было бы куда проще.

Но я знал, что искать. Под стопкой аккуратно сложенных квитанций и старых писем и книг отца жались друг к другу несколько розовых ассигнаций. Я вытянул одну, на секунду задумавшись, подхватил пальцами другую и сунул обе в карман. Задержался взглядом на грязно-оранжевой бумажке, торчащей между писем – разглаженная тонкими пальцами Ким обертка от какой-то дешевой сладкой ерунды, которую можно купить в центре за половину дневной выручки. Сентиментальная чушь, как и эти письма, скрепленные резинкой, которые она мне все порывалась прочесть. К ним, видимо прибавлялись и новые, хотя кто мог нам писать?

Все на месте, как и вчера, когда я так же копался тут, норовя стянуть десятку. Ким не прятала деньги от меня, но брать их в открытую я не мог, хотя на половину из них имел полное право. Особенно за тот месяц в загаженном цеху, где, закатав рукава мы таскали железную стружку в дырявых корзинах. Вчера поверх мятых купюр лежало письмо. Я хорошо его помнил, хотя и жалел, что не смял и не выбросил немедленно, как только увидел. На нем, совсем белом, еще не тронутом плесенью и пылью стояла чернильная печать Магистрата – два скрещенных ключа и витиеватая надпись на новой латыни.

– Игнат, шевелись! Кто-то идет!

Я торопливо прикрыл стопку писем желтой тряпкой, которая когда-то была сарафаном. Вернул на место россыпь бессмысленных вещей и обернулся. Кнут и не думал смотреть в окно. Держа на весу крышку, он копался пальцами в сковороде.

– Готово? – спросил Кнут и вытер руку о штанину. Уронил крышку. Грохоча, она закатилась под шаткий табурет. – Ладно, хрен с ней!

В дверях я обернулся, вытолкав в спину Кнута и ища по карманам ключ. В темноте наша с Ким крохотная комната казалась непомерно огромной. Желтое пятно света от окна косым крестом повисло на стене, и к нему медленно подползала из сырых углов темнота. В свете кружилась пыль, которая, казалось, не оседала здесь никогда. Я поморщился. Сложно ненавидеть это место еще больше.

– Ну, ты идешь или как?

Закат над Пригородом всегда грязно-красный. Он бордовой полосой протянулся по небу над маслянистыми крышами громоздящихся на холмы бараков, облезлых домиков и кирпичных уродливых зданий, казавшихся тут высотками со своими тремя-четырьмя этажами. Узкие улицы, петляя, ползли на холмы, терялись среди угрюмых заборов и стен, спускались к реке. Запахи жареного сала, дешевых сигарет, капусты и дождя наполнял улицу, по которой все еще катилась вниз мутной рекой вода.

До центра недалеко, но петлять придется изрядно. Тут и там переулки перекрыты или непроходимы от глубоких луж, грозящих остаться здесь до осени, а кое-где и вовсе не следует появляться, если не хочешь неприятностей.

– Куда? – Кнут дернул меня за рукав, не дав перепрыгнуть на ту сторону потока под дырявый навес давно закрытой швейной мастерской. – Пойдем через Тубенурам.

– Зачем такой крюк?

Проулками через склады всегда было намного ближе. За дырой в стене на вершине холма видна была россыпь гнилых спичечных коробков – таким казался оттуда Пригород – заполнивших низину до самой реки. За рекой под прожекторами охранных аэростатов чернели разбухшие шашки нефтяных терминалов, а прямо внизу неоновым заревом горел центр и манил какофонией звуков.

– Ты что ли проснулся только? – Кнут попытался щелкнуть мне по лбу все еще жирными от сала пальцами, но поскользнулся на глине и ругнувшись схватился за стену.

– Ты о чем?

– Верховный магистр же прибыл в Пригород. Тебе ли не знать? Значит, перегорожена половина улиц – это точно тебе говорю. И шнырей столько, что без пропусков шага не ступить. Магистр в нашей дыре, подумай?

Звучало не более правдиво, чем новость о выигрыше в лотерею, например. Я всмотрелся в конец улицы, на которую наползала тень домов. Вот почему Ким так долго, мог бы догадаться. Об этой новости гремел весь Пригород еще позавчера, в то время как я, дыша теплой сыростью боролся с полуденным зноем, пока он окончательно не сморил меня.

Мысли бродили в голове только о том, куда могла запропаститься Ким. От моего предложения пойти домой, Кнут отмахнулся.

– Еще скажи – на завод. Мы точно встретим пару сменщиц в баре, и они скажут видели твою сестру или нет. Разве не разумно?

Звучало действительно резонно. Но бары были все еще пусты, хотя это нисколько не мешало Кнуту опрокидывать в себя по рюмке в каждом из них. Когда казалось, что он уже не способен стоять на ногах, у Кнута вдруг открылось второе дыхание. Он говорил с какими-то типами с мутными глазами о таких же мутных делах. Мимо других торопливо проходил, вцепившись в мой локоть.

Солнце почти скрылось за крышами домов. Оно красным призраком просвечивало сквозь смог, нависший над горизонтом. А значит шесть вечера уже давно позади. Ладно, поздно о чем-то жалеть. Я забрал у Кнута только что открытую бутылку пива. Он проводил ее взглядом и покачал головой.

– Так не пойдет. Если уж пить с приятелем, то пить красиво и много.

Он наугад ткнул пальцем в сторону случайного бара,

Насчет шнырей Кнут оказался прав. Нас остановили дважды. Сначала на перекрестке Тубенурам и Тины – закопанной речушки, превращенной в извилистую улицу между пекарнями и кожевенной мастерской. Меня тут знали в лицо. Один из шнырей волочился за Ким полгода назад и все еще не рисковал напрягать меня просьбами показать пропуска. А второй раз уже почти у центра. Нам бы прыгнуть под полог, из-под которого дым трубой и запах пива, да смешаться с толпой, но Кнуту приспичило задержаться – погладить бывшую по тощей заднице и перекинуться парой слов со своими пронырливыми дружками. Я как раз хотел его окликнуть, как пальцы схватили меня за локоть. А над ними манжета с орлом и унылая зелень кителя. Шнырь. Последнее время не ладится у меня с ними. Как бы не прошел слушок, что я разбил скулу одному из них и все еще на свободе, хотя это звучало неубедительно. В таком крысином месте как Пригород, я ни разу не приложился кулаком ни к одной физиономии, хотя поводов была дюжина в день. На это у меня был Кнут.

– Карманы! – он ловко похлопал меня по полам куртки, заинтересовался хрустом. Ясное дело – там же две по полсотни. Даже пропуск не спросил.

– Куда без пропуска собрался? – это уже Кнут, сделал напускное серьезное лицо и зашагал ко мне, виновато поглядывая в сторону шныря. Пальцы с локтя исчезли сразу, как только он сунул под манжету сложенную трубочкой пятерку. «Пропуск» шныря устроил.

– В забегаловке Рамиля угощаешь ты! – заявил Кнут.

Рамиль раскошелился на новенькую вывеску и повесил ее повыше. У старой отбили пару трубок месяц назад, и она неприлично искрила. Подозревал он меня и все еще смотрел нехорошо. Хотя, все может быть. Что там было месяц назад – пойди упомни.

Я кинул взгляд поверх голов. Показалось, что фигурка в желтом нырнула в проулок. Может и она. Хотя тут таких дождевиков…

– Чего унылый? – Кнут вложил мне в ладонь липкий комочек. «Повар» придал ей некую уродливую форму и даже подкрасил с кислотный цвет. Я все еще продолжал надеяться, что он не сам их жует, нашпиговывая потом своей дрянью.

– Не хочу, – поморщился я, вспомнив редкозубый оскал «повара», но Кнут сжал мои пальцы в кулак, пряча жвачку от любопытных глаз. Он склонился ниже и шепнул прямо в ухо. – Я тебе гостинец, ты – кассу. Выпивка и пара бабочек на вечер. Кнут обещает.

– Ладно, – я нехотя сунул ему купюру. Кнут победно щелкнул у меня перед носом пальцами и скрылся в пестрой массе рыл.

Я ждал, оглядываясь и подпирая спиной столб, на котором держался навес. С него все еще падали тяжелые капли. Попрошайка в промасленном жилете ошивался рядом, пару раз пытался завести разговор и просил сигарет.

– Все кипит, бормочет, сплетничает, – говорил он, кивая на кривые улицы. – Не иначе магистр пожаловал снести тут все и построить еще нефтехранилищ. Что думаешь? – поняв, что ничего я не думаю по этому поводу, он продолжил. – Набирают всех подряд. Зарплата – деньжища немеряные. Кого прислугой, кого в охрану, а то и лакеем специальным для колки льда. Работка не пыльная, жаль, что временная, пока старый хрыч не вернется в свой анклав, – попрошайка облизнул губы. – Могу поговорить с кем надо – сунут в свиту. Десятку возьму. Что скажешь?

Мне стало смешно. Бродяга предлагал мне то, от чего я пытался спрятаться в недрах Пригорода. Но ему откуда знать.

Кнута он не заметил. Тот сгреб его за шиворот и отправил смачным пинком под дождь. Подмышкой он держал бутылку без этикетки и три пачки сигарет. Одну тонкую и зеленую с кривыми буквами.

– Для бабочек, – пояснил он. – Идем, нас там уже ждут.

Я обернулся на угол, где попрошайка обиженно потирал бедро и уже поглядывал на зевак.

– Может правда с подвязками человек.

– Этот? – Кнут кивнул в его сторону и пожал плечами. – А оно тебе надо?

– А тебе?

Кнут криво усмехнулся.

– Чего я там не видал? Записаться прихвостнем в свиту за жирную котлету? Я лучше идею знаю. Есть старый мастер один в цехах, через полгода списывают, но пока ищет помощников чтобы место передать. Мы с тобой к нему пойдем. На все полгода, – он хлопнул меня ладонью по плечу, – доступ к меди и прочим гостинцам без всяких шнырей! Потом сольемся. Понял, куда веду?

Я промолчал, не решаясь сказать, что все еще, пока не наступили чертовы шесть вечера, числюсь в свите магистра стараниями непонятно куда исчезнувшей сестры. И понятия не имею что будет, если не приду на проходные вовремя. Впрочем, я и не собирался идти туда. В конце концов, Ким, как всегда, залезла не в свое дело, снова решив, что знает как для меня будет лучше.

Он загоготал и толкнул меня в спину в двери низкого замшелого бара, из которого тянуло подгоревшим мясом.

Бабочки Кнута тянули максимум на мотылька и моль. Одна возраста Ким в короткой курточке без пуговиц на голое тело. Она смотрела на меня сквозь облака выдуваемого дыма, хотя Кнут держал ее за талию крепко и что-то нес насчет едва ли не личного знакомства с верховным магистром. Вторая полностью ушла в себя и мутным взглядом следила за дракой на улице сквозь залапанное окно. Я позвал ее по странному имени, но она не ответила.

Тогда я уставился в экран, показывающий беззвучные картинки над рядом полок с дешевым пойлом. Сначала дымили трубы на фоне закопченного неба. Вот удивили – у нас такие сразу за рекой. Мельком показали голубые башни столицы. Правильно, что мельком – чтобы зависть и злость не грызла. После рукопожатий и фальшивых улыбок, на экране всплыл линкор – флагман Соединенного Космического Флота. На его фоне командующая Марита Кэссиди казалась еще мельче чем обычно. Ее тонкие губы сжаты до нездоровой белизны, серые глаза с прищуренными уголками равнодушно смотрели с экрана.

– Эй, ей форму на спецзаказ шьют, а то бы фуражка на ушах висела! – Кнут заржал, откинулся на стуле и облился пивом. – Черт!

– Не твоего уровня девушка, так и признай, – буркнул Рамиль за своей стойкой.

– Чего? – Кнут скривился в улыбке и принялся тереть пятно на кофте рукавом. – Это само собой. Она же мелкая как степная мышь. И такая же злая. Ты посмотри на нее, – Кнут сунул рукой в сторону экрана, но попал уже в какого-то костлявого члена Директории. – Будь она без охраны и голышом, я бы в жизни к ней не подошел.

Он делано скривился и сунул сигарету в зубы, а затем нагнулся ближе ко мне.

– Хотя, нет, подошел бы. Знаешь зачем?

Гогоча через слово, и заглушая клекот бара, он принялся делиться подробностями. Бабочки Кнута демонстративно ушли, захватив недопитое пиво.

– Ну и катитесь! – буркнул Кнут.

Он совсем скис, пошарил мутным взглядом по бару и вернулся к стакану.

– Меня взяли, Кнут, – сказал я еле слышно, надеясь, что он не расслышит. Но так легче. Вроде как поделился. Моя проблема, что он набрался и не слышит ничего? Но он все слышал. Его лицо на миг протрезвело, отразив легкое непонимание, почему эту новость он узнает только сейчас.

***

Я поступил на службу магистра, по глупости, засевшей в моей голове в тот момент, когда я решил, что мой настоящий дом – Пригород, а не ничтожно маленькая его часть на окраине, где ютились я и Ким.

Дом я чувствовал по запаху. Плесень и прогорклое сало. Иногда каким-то чудом в нем различался тонкий запах мыла. Так пахли волосы Ким. Вот и сейчас. Я понял, что она склонилась надо мной. Ее прохладные пальцы потрогали мой лоб. Я хотел позвать ее по имени, но Ким сказала, что еще ночь.

Ночь. Но жидкий свет уже сочился в окно. Значит до смены пара часов.

– Ты уйдешь?

– Нужно. Так нужно.

Я попытался повернуть голову, но затылок взорвался тяжелой тупой болью. В глазах вспыхнули и погасли лиловые пятна. Ким не включала свет. Даже свечку не зажгла. Все верно – не привлекать же окошком ночных бродяг. Я смутно различал в темноте ее худое тельце в халате. Нет, не в халате. На ней комбинезон, хотя на работу еще рано.

– Ким? – я облизал губы. Страшно хотелось пить.

– Я ждала. Хотела поговорить.

Я спросил, о чем и зачем.

– Письмо на столе. Ты увидишь утром. Пожалуйста, пойди туда. Я обо всем договорилась. Ты должен пойти, обещай!

– Куда? – спросил я. Но видимо лишь в своей голове. Искать в темноте силуэт Ким было все сложнее, веки налились свинцом. Я закрыл их и открыл снова. В окно светило солнце, разбрасывая тени. Грязные штаны висели на спинке стула, сохли. Ким ушла.

Мне потребовалось куда больше времени, чтобы прийти в себя, чем я думал. Я ждал Ким, прихлебывая воду из банки, но она все не шла. На столе, где обычно под гнутой крышкой она оставляла мне завтрак, не было ничего, кроме письма. Оно сразу привлекло мое внимание ненормальной белизной бумаги, но прочесть смог лишь когда пятна перестали плясать в глазах.

Большая часть на новой латыни – не понял ни строчки. Внизу от Ким:

«Игнат. Это пропуск на площадь сегодня с полдень. Найди охрану магистра и отдай им. Сделай, прошу тебя».

И маленький чертик внизу из кляксы и палочек.

– Черт! Ну спасибо.

Я предпочел бы завтрак, а не задания с утра. Оставалось кинуть в рот пару отыскавшихся в столе сухарей, запить все той же водой и напрочь забыть о причудах Ким. Так я и собирался сделать. Но за злостью пришла тревога, а за ней липкий страх. Выходной у Ким – единственный в этом месяце по календарю сегодня. Время, когда мы молча сидим в своих углах и стараемся не раздражать друг друга. Но к вечеру ее тихое пение про себя и шептание самой с собой, когда она начинала перебирать письма и раскладывать их на старом пледе в одной ей известном порядке, начинало бесить. Тогда я брал куртку и уходил, видя краем глаза, что она смотрит вслед.

Я покосился на ее маленький столик между изголовьем и заплесневелой сырой стеной. Блокнот и карандаш на полу. Это странно. Письма на месте, но ворохом, словно не хватило минуты чтобы их сложить. Тоже подозрительно, но не так, как отсутствие Ким. А стрелки часов продолжали ползти к полудню.

Найти сводную сестру в Пригороде не сложно. Тут куда меньше мест, которые ей по душе, чем тех, где обычно торчим я и Кнут.

Чистая, хоть и поношенная, и залатанная не один раз одежда ждала меня на стуле аккуратной горкой. Оставила, хоть и наверняка обижена на меня. Хотя я точно помнил, как она поцеловала меня в висок ночью. Обычно так не делает, хотя в глазах ее никогда нет ни следа злобы.

Я наспех натянул на себя чистое, сунул письмо в карман и проверил грязные с засохшими пятнами штаны. Вторая купюра бесследно исчезла. Ким не могла не заметить! Я бросился к ее столику. Остальные деньги лежали на месте. Я взял только пару монет, на случай если закончатся сигареты.

У дверей зачем-то снова обернулся. Паршивая привычка. Раскиданные вещи застыли в ожидании ловких рук Ким, которая вернет все по местам. Конечно, в первую очередь письма. Я прикрыл дверь и отправился на площадь.

Верховный магистр никогда не приезжал в Пригород. Более того, большинство обитателей нашей мусорной кучи, возможно, сомневались даже в том, что он существует, как и в том, что какой-то другой, более приличный мир за границами пустошей, обтянутых проволокой, тоже есть в нашем мире. Единственным свидетельством существования магистра для других оставался Зеленый дом под холмами, за стенами которого день и ночь кипела работа – подготовка к визиту кого-нибудь из крупных шишек Магистрата, в который всерьез вряд ли кто-то верил.

Зеленый дом назывался так не из-за садов, которые если и были когда-то, давно уже стали гнилью в ядовитой земле. Зелеными были сами его стены, а вечно затянутые шторами окна едва выглядывали из-за высокого забора, за который, как всем казалось, никогда не опускалось ни чешуйки пепла или сажи. Купол с обращенным к небу барельефом в виде скрещенных ключей. Слева и справа минаретами покачивались радиовышки. Больше за оградой не разглядеть.

Зелень стен я видел издалека. Ее не скрывали ни море косматых голов, ставших единой икорной массой, ни выросшие длинной щетиной флагштоки. Я стоял поодаль от тех мест, где стекающиеся ручейки зевак приобретали угрожающую давкой плотность. Приближаться ни к толпе, ни к охране, выстроившейся за прозрачными щитами вдоль перегороженной улицы, желания никакого не было. Трепля уголки письма в кармане, я был уверен, что не извлеку его оттуда. Все что я собирался сделать – вытащить отсюда Ким, пока толпа не втерла ее в щербатый асфальт.

Вскоре послышались угрожающие свистки. Охрана качнулась, оттесняя толпу от обочины. Мне казалось, что я слышу шорох трущихся друг о друга щитов. Ясно было, что без разбитых голов и вывернутых рук сегодня не обойдется. Главное – вовремя исчезнуть, пока редкая забава для любопытных не превратится в настоящую заварушку. Не помешал бы поблизости Кнут. Его способность вовремя исчезать из любого тупикового места и удивляла и была очень полезной. Особенно сегодня.

Я, прищурившись, вглядывался в неровную кляксу толпы. Где же ты, Ким? В ее маленькую головку иногда прилетали безумные идеи. Как, например, сбежать из Пригорода и попытать счастья на окраинах анклава, того, что поближе. Или раздобыть ведро краски и привести в порядок стены в доме, словно это что-то изменит для нас самих. Сейчас она заполучила где-то дурацкое письмо… Хотя стоило признать, что некоторые ее чудачества я вспоминал с теплотой.

Тот единственный наш поход в кино был ее затеей. Мне было четырнадцать, и я отчаянно хотел остаться дома, но Ким молча тянула меня за руку и то и дело показывала раздобытые неизвестно как билеты. Я злился. Мне казалось, что глупое кино – совсем не то, что нам нужно сейчас, когда дом еще помнит запах и голоса отца и мамы, но потихоньку утрачивает их. И каждый миг вне стен – еще один миг, потраченный зря. Ведь неуловимые тени их присутствия тают слишком быстро. Я рассчитывал злиться весь фильм, но, как назло, он был хорошим. Не нашим – я не понимал ни слова, но в мелькании рук и ног в моменты драк или соития и в манерных полетах пуль был свой язык, не требующий перевода. А перед ним обычный поучительный ролик минут на двадцать, объясняющий, что наша жизнь в заплесневелой комнате среди свалки, бесконечных заводов, нефтехранилищ и стальных труб вовсе не напрасна. Он начинался бодрым голосом диктора, говорящим то, что в общем-то знал каждый. Просто все это давно уже было не важно.

«Объединенная империя, Земной Консорциум – еще полвека назад никто не слышал этих слов. Мир раздирал хаос, холодная война, революции и мятежи. Мир голодал и накапливал ядерные арсеналы, мир отчаялся выбраться из тупика, в который загнал себя сам. Нехватка ресурсов, истощение резервов в бесконечных войнах – вот к чему пришла к середине ХХ века мировая история. Мы не знаем каким был бы мир сегодня, если бы ранним утром тысяча девятьсот пятьдесят второго года Антон Боши не запустил Гальванический куб и не открыл первое окно в мир, который известен нам как Марена…»

Марена… О таких вещах лучше не думать, вообще не держать их в голове, когда живешь в месте подобном Пригороду. От фантазий о кристально чистом небе далекого мира и городах среди лесов и парков, которые наверняка сделаны из прозрачного кварца, озираться по сторонам особенно тошно. Нет, не от черных заводов, грязи и трущоб. Я вырос в них, и они были моим домом. От оптимистичных рыл, сующихся туда, где им почуялась кормушка. Тут таких было полно, и я ненавидел каждое.

– Куда? – локоть стукнул меня в грудь, оттеснив на метр от зевак, пробравшихся куда ближе к дороге.

Я промолчал, и шнырь в серой форме с дурацкими нашивками потерял ко мне всякий интерес. Над краем его тряпичной маски бегали маленькие прищуренные глаза. На каске обычный знак «КК» – значит еще полиция Пригорода. Охрана магистра скорее всего засела ближе к шоссе и вряд ли заявляла о себе шевронами.

Я пропустил момент, когда на повороте у холма показалась первая машина кортежа. Но заметил, как шевельнулась толпа – как слаженная колония мелких тупых существ. Кто-то завизжал, скорее всего придавленный движущейся массой. Кроме зевак были тут и те, кто пытался пробраться вверх к Пригороду после смены, встречая сопротивление толпы и шнырей.

Глупой идеей было явиться сюда. Обернувшись, я заметил, что людей отогнали от фургонов, стоявших на пыльной обочине. На пару минут там образовался проход наверх, по которому можно было прошмыгнуть к ютившимся на холме кварталам.

– Черт с вами! – я зашагал к проходу. Пропустил перед собой чудом уцелевших в толпе бедолаг, как и я спешивших домой. Тощий техник – еще мальчишка, как и я, в висящем балахоном комбинезоне пробежал под тент, едва не сбив с ног девчушку, семенящую за мамой или старшей сестрой. Их я тоже пропустил и получил короткий кивок. Наверняка не с кем оставить и оба спешат с завода. Знакомо до боли. Особенно мутное чувство усталости после тревожного сна в цеху, где машины гремят, не переставая и предчувствие удовольствия от того, что скоро наконец поешь тем, что осталось с ужина. Я так таскался каждую неделю, с тех пор как Ким перестала сидеть дома и тоже отправилась на завод. Проход быстро перекрывался. Техник проскочил за машину, но нарисовавшийся за ним шнырь грубо толкнул девушку в плечо. Она налетела на меня, едва не сбив девчушку с ног. Техник обернулся, но сделал это неуклюже. Мгновенный замес погас ударами двух коротких дубинок, только пыль взвилась над тощим телом, полетевшим на асфальт. Бывает. На то они и шныри. Один, разгоряченный удачным ударом по умной роже техника на секунду отвлекся на девчонку под локтем, а затем смахнул ее на дорогу.

– Полегче, шнырь!

Я может и не назвал бы его так, понимай его маленькая голова с кем можно так обращаться, а кого лучше просто попросить. Толкни он меня, только виновато кивнул бы да обматерил сквозь зубы и вроде как квиты. Может и сейчас так стоило – промямлить что виноват и увести девочек подальше от автомата на его пузе. Определенно стоило.

На всякий случай, я встрял между шнырем и девчонками – кто знает, что у него там в башке – может искрит от избытка секундной власти. Может за оружие схватится. Само собой он ударил и не просто так. Получить кулаком в скулу – обыденное дело, от шныря тоже вроде как нормально – что-то вроде налога, только проплаченного рожей. Но он залепил ладонью – унизил значит?

Толпа за моей спиной колыхнулась. Что там происходило я не знал, я смотрел в узкие глазки, совершая этим еще одну ошибку. Наконец поднявшиеся на ноги девочки юркнули в сторону дороги и скрылись. И хорошо. Я сделал бы то же, если бы пухлые пальцы шныря не скользнули по моему лицу еще раз.

Я толкнул его в ответ, хотя на моем месте Кнут заехал бы по шныревской роже. Он отшатнулся, опешив от такого поворота. Мне бы бить до конца. Понятно же, что извиняться и опускать голову поздно. Надо было бить… Удар сзади по шее я почувствовал почти мгновенно. Ладно бы по затылку – выключился бы и очухался уже когда все закончится. Но по шее зверски больно. Отошедший от шока шнырь ударил по коленкам, сбив с ног, сунул мне в лицо дуло автомата. Кислый запах железа я хорошо чуял, ожидал что он вот-то прервется одной яркой вспышкой.

– Грузи гниду! – меня схватили за шиворот. На мгновение перед лицом мелькнула фуражка офицера.

– Капитан! – хрипло крикнул я, все равно что сплюнул. Во рту сладковато – сильно сунул дулом в зубы, гад.

Офицер брезгливо скользнул по мне взглядом. Я сунул руку в карман, пытаясь достать письмо, но мне из быстро скрутили за спиной. Письмо! Держать бы его в руке. К черту его содержимое и мутные фантазии Ким, тут не угодить бы в расход. Иногда тела таких вот как я находят на пустыре, сами шныри и находят – заблудились, говорят и замерзли. В июне то.

– Что тут? – шнырь выдернул конверт у меня из пальцев, впился в него глазами, затем озадаченно отдал капитану. Все это время я старался не шевелиться, чтобы не вырвать руку из плеча. Их, видимо, лет пять выкручивать руки обучают. Может даже медальки за это дают. Мой шнырь явно из лучших в группе, достоин ордена.

Офицер недолго смотрел на смятое письмо, на штамп – скрещенные ключи.

– Где ты это взял?

– Мое, – прошипел я.

– Громче, ублюдок!

– Мое! Это мое!

Меня снова толкнули к машине. Фургоны уже завелись, солдаты отгоняли прохожих от выезда. Я глубоко дышал, прощаясь с пыльным воздухом свободы. Лет пять, а может и семь им дышать не придется. Жалел о том, что не остался дома и вдвойне – что ударил не от всей души. Второго шанса уже не выпадет.

Меня все еще держали, прижимая щекой к брезенту, но не запихивали в фургон. Хватка шныря вдруг ослабла. Я краем глаза заметил его круглое лицо под каской – и следа не осталось, даже губа целая.

Капитан сунул рацию за пояс. От гудящей толпы, за которой уже медленно двигалась колонна кортежа, торопливо шагали двое штатских. Они молча забрали письмо, мельком скользнули по мне взглядами. Не нравлюсь? Но этих бить нельзя. Даже сгоряча.

– Идем, – пальцы штатского крепко впились в локоть и меня повели наверх. Кажется сработало. Спасибо, сестренка!

Отсюда хорошо был виден кортеж – восемь машин на пустом шоссе, вдоль которого полоскались на ветру флаги Казанского конгломерата.

Уж не к зеленому ли дому ведут? – мелькнуло в голове. Почти угадал. Некогда пустые корпуса за его оградой со слепыми окнами ожили и гудели теперь, как потревоженные ульи.

Таким было утро моего последнего дня в Пригороде. Таким было утро того дня, в который мы в последний раз сидели за барной стойкой с Кнутом.

***

– И где твоя сеструха достала это чертово письмо? Не иначе как грохнула кого-то за него, – он делано прикрыл руками рот и икнул. Потом икнул снова и вдруг вскочив со стула заорал на весь бар. – Мой дружище теперь служит самому Магистру! Поняли, ушлепки хреновы?

– Да заткнись ты!

Но бар был набит до отказа и никому не было дела до того, что орет какой-то пьяный придурок. Только две девушки в углу обратили на нас внимание. Одна брезгливо поморщилась. Другая едва заметно улыбнулась и подняла свой стакан. На ней полупрозрачной дымкой светилась под фиолетовыми лампами белая блузка, а волосы собраны в хвост. И никакой яркой помады на губах. Такая явно не стружку в цеху носит.

– Видел, а? – Кнут подмигнул мне. – Запали сразу. А все почему? Да потому что ты король теперь! Король этого гадюшника, понял? А я лучший друг короля. Этот, – он повертел пальцами у своего лица, потом перед моим носом, вспоминая, – первый министр!

Кнут собрал стаканы и мою недопитую бутылку со стола.

– Идем к ним, живо!

– Хорошо, только если не будешь трепать через слово, что я теперь на службе магистра.

– Это еще почему?! – почти завопил он, толкая меня в спину вперед.

– Да есть, знаешь ли, причина…

Кнут оказался еще большим засранцем, чем я думал. Он не переставал твердить о том, что вот-вот мы с ним покинем продымленный паршивый Пригород и отправимся в анклав. А может и дальше – на саму Марену. Вот только ни друзей, ни родственников взять с собой не можем. Разве что пару подружек, которые не против дальних путешествий и шикарных развлечений. Высокая девушка в комбинезоне все еще морщилась, но уже не так презрительно и позволила купить ей эль. Ее красивая подружка с хвостиком смеялась глазами и покачивала головой. Когда наши взгляды пересеклись, она кивнула, намекнув выйти подышать. Мы смотрели в низкое серое небо. Она сказала, что ее зовут Идель, а мой друг придурок и трепло. Я возражать не стал, но и не согласился. Она попросила закурить, я отдал пачку, припасенную Кнутом, но сам не стал. Идель смотрела на меня, словно хотела что-то спросить. Но спросил в итоге нашего недолгого молчания – не видела ли она мою сестру. Понятно, что в городе, где нас больше двух миллионов, хотя никто никогда не считал, но поговаривали, что так, никто не обязан знать другого. Идель сказала, что ей пора и поцеловала в щеку. Я был слишком пьян, чтобы как-то ответить на это.

«Удачи на службе», – сказала она напоследок и исчезла на людной улице. Я пытался выследить ее в толпе, но увидел только расплывчатое лицо Кнута перед собой.

– Эй, возвращайся. Скажи им! Там никто не верит.

– И правильно делают.

Кнут нахмурился.

– Трепло что ли?

– Дело не в том. Я должен был явиться три часа назад, но я никуда не собираюсь.

***

Я ожидал допроса. Но его не было. Больше никто не выкручивал рук и не бил прикладами в шею. Все потому, что шнырей тут не было больше. В наспех обжитой комнате, где еще не со всех столов стерли пыль, были только знакомый штатский на новеньком вращающемся стуле, который при мне вынесли из машины, распаковали и собрали шустрые такелажники, молчаливый долговязый тип с гладкой как яйцо головой и я. Были еще типы, но я их за мебель считал. Они неподвижно, как те манекены в витринах в центре, смотрели в свои мониторы, на которых кипела икра голов. Изредка, когда потные лица попадали в фокус, на экране всплывало имя. Ищейки.

Кто-то задернул шторы, оттеснил меня от двери. Синий свет вспыхнул в новеньких лампах, и лица ищеек сразу стали как у мертвецов. У меня, скорее всего, тоже.

Штатского теперь можно было рассмотреть получше. Острый нос и выпуклая родинка на подбородке – вроде бы человек, не монстр, каким представляют слуг магистра. Только череп выбрит до синевы. От виска к затылку синяя вязь татуировки, обвивающей шею и уходящей за воротник рубашки. В пробитом ухе болталась тяжелая серьга. Он постоянно щурился, вкладываясь в экран переносного компьютера. Я не мог вспомнить, как они зазываются. Похожи на книжки и сто́ят, наверное, как все мои органы на черном рынке в Казани. Штатский все время оттягивал воротник и потирал рукой шею – видно, что скучал по кителю, воротнику стоечкой с гербами Консорциума. Имперцы. Смотреть на них неприятно, как на комету, что однажды стояла в небе – что-то далекое и непонятное. Чужое, одним словом.

– С гарантийным письмом от самого магистра полез в драку, да еще и с полицейским, – скучающим тоном говорил штатский, словно диктовал. Видимо и правда не мне. Один из ищеек едва заметно кивнул не оборачиваясь. Пойди пойми кто тут у них главный.

– Объяснитесь! – продолжил он.

Странно он выражался, как будто нас тут несколько или я двоюродная бабушка строго воспитания, к которой так обращаться надо. Я погладил скулу.

– Не дрался я. Шнырь девочку толкнул…

Штатский кивнул, развернул мое письмо и близоруко всмотрелся в оттиск.

– Имея это в кармане, лучше обходить неприятности стороной. Вы позорите не себя, вы позорите магистра. Тут его печать.

– Там девочка была, – напомнил я. – Шнырь-гнида ее чуть не раздавил.

– Шнырь…, – повторил штатский, словно пробуя слово на вкус. Видимо, для него – новое. Я ждал разноса или внушения, тот только барабанил по клавишам.

Принесли какие-то коробки. Заменили оставшиеся стулья. Покосились на мое кресло, которое стояло тут лет двадцать до меня, но сгонять не стали.

– На исправительные работы теперь? – предположил я не самое худшее, просто чтобы развеять неприятную тишину.

Штатский пощелкал языком и ответил не сразу, заставив меня прокрутить в голове все варианты на остаток дня.

– Вы теперь работник магистра – почти что его собственность. Если вы не украли это письмо и действительно Игнат, то…

– Игнат. Сафин.

– Хорошо, Игнат Сафин. Пока можете идти. Соберите вещи, попрощайтесь с родными и в шесть вечера ровно подходите к канцелярии – это здесь. Вас будут ждать на проходной.

Я поднялся, не особо веря тому, что меня отпускают.

– Отказаться можно? Не прийти, например?

– Нет.

Я вспомнил про собственность магистра. Не жилось ему в своей резиденции или дворце, или где они там живут?

– Я понял вас.

Ноги моей тут не будет.

– Хорошо, что вы все понимаете, Игнат Сафин, – штатский порылся в папке и протянул мне узкий конверт. – Это постоянный пропуск, держите его на виду. И надеюсь, вам не хватит ума явиться в таком виде вечером? Купите нормальную одежду и сходите к парикмахеру.

К парикмахеру. Вот загнул! Про одежду тоже. Из какого места они вообще приехали? Впрочем, неважно.

– Меня берут охранником или что-то вроде того? Я вашей латыни и приемов боя не знаю, но могу…

Штатский издал странный звук, который я посчитал сдавленным смехом, и повернулся ко мне. Один его глаз почти что смеялся, хотя лицо оставалось скучно-непроницаемым, второй смотрел в одну точку неживым стеклянным взглядом. Наверняка ненастоящий. Видал я такое.

– Игнат, вас берут уборщиком. Выносить мусорные корзины и протирать пыль. И не показываться на глаза магистру при этом. Пока Его превосходство не закончит все формальности и не отправится на Марену.

Буду натирать паркет перед кожаными туфлями магистра и за ними тоже. Прекрасно. Спасибо, сестренка Ким, просто лучший подарок! Прикладом в зубы – как-то более приятно.

Я вышел в кишащий военными и штатскими двор и услышал смешок за спиной от долговязого. Словно плюнули в затылок. Черта с два я сюда вернусь! Кнут что-нибудь придумает!

***

– Понимаю, – Кнут медленно Кивнул.

Пожав плечами, я кинул кислотную жвачку в рот и отправил туда же рюмку паленого рома. Тут ромом называлось все от мутных пузырей без этикеток до узких флаконов всех цветов радуги, выстроившихся передо мной на полках неровной шеренгой. Через минуту все они начали закручиваться в тугую пятнистую спираль, сквозь которую пробивались пятна курточек мотылька и моли, которые снова всплыли передо мной. И голос Кнута, говоривший что-то то ли мне, то ли безглазому механику, закручивающему спираль в тугую пружину золотым ключом.

– Эй, – жесткие пальцы Кнута побили меня по щекам. На меня смотрел фонарь и два его мутных глаза. – В порядке, братишка?

– Где мы?

Впереди и позади дождливая улица. Над нами плазменный экран – значит все еще в центре – мигает рекламой механических часов, словно кто-то тут может их купить. Кусок экрана в самом углу искрится и помигивает радужными помехами.

– Давай в яблочко, – Кнут вложил мне в ладонь половинку кирпича.

Он держал сигарету зубами и хлопал широкими ладонями, подбадривая. Волосы торчали над стоячим воротником его куртки как иглы ежа.

– На хрен, – я запустил кирпич в темноту переулка. Там скользнула по стене и затихла чья-то тень. Я прищурился, попытался поймать в фокус подозрительное движение. Там, где в конце переулка клином сходились дома, стоял силуэт. Не настоящий, пустой, словно кто-то нарисовал его прямо поверх улицы жирным карандашом. Его округлая голова пошатывалась из стороны в сторону и мне стало жутко. Чертов повар с его дрянью!

– Давай уйдем.

– Хорошо. Но сначала вот это, – Кнут сунул мне мутный флакон, перед тем сам глотнув из горлышка. Я последовал его примеру.

Улица казалась знакомой. Фонарь над моей головой отчаянно светил мне под ноги, в его свете искрились капли дождя. Темнота с концов улицы наступала, приближалась, не обращая внимания на его на его бодрый свет. Я жался к столбу, боясь, что мокрая холодная темнота вот-вот коснется меня и прилипнет к коже.

– Эй, это же мой дом!

– Ты сам нас тащил сюда, приятель! Орал, что я не помогаю тебе сестру искать. Пришли. Доволен? – он отхлебнул из бутылки и зло уставился на меня, а я на темные окна дома. Приоткрытая дверь хлопала от сквозняка. Видимо забыл закрыть.

– А вы еще кто?

Кнут швырнул бутылку через плечо, и она покатилась по грязной мостовой, чудом оставшись целой. Кнут выставил перед собой руки, готовый достойно встретить три тени, выплывшие на пустую улицу.

– Игнат Сафин? – сказала тень. Не спрашивала, утверждала, словно я не знал собственное имя. Я не ответил. Я продолжал смотреть в окна не понимая, почему в них все еще нет света.

– Братишка, эти трое, кажется, ищут проблем, – усмехнулся Кнут и шагнул вперед.

Я ждал мордобоя и был бы ему даже рад. Только голоса мне не понравились. Совсем не похожи на шнырей.

Кнут завизжал. Я не сразу понял, что это был именно он. Осознание пришло, когда мне под ноги шлепнулось его костлявое тело. Странно вывернутые назад руки и остекленевшие глаза. Но он еще дышал. Из рваной штанины торчала и поблескивала на свету розовая кость. Я открыл было рот, чтобы позвать на помощь, но резкий удар выбил весь воздух из моих легких.

– Ты заключил контракт, придурок!

Я лежал и не мог встать. Хорошо, что лицом не в сторону темных окон. Передо мной белело опухшее лицо Кнута, который был совсем не похож на себя. И все еще слабо дышал. На его сальной коже играли блики огня. Того, который трещал позади и обдавал жаром затылок. Там горел мой дом.

***

По привычке, оставшейся с очень далекого детства, в котором еще было место книжкам и рассказам отца перед сном, от слов Объединенная империя – тогда Консорциум еще иногда так называли – перед глазами, возникала картина миллионов немыслимых миров, стянутая в единый организм волей маленькой голубой планеты. Но на самом деле, это не так. Нет необъятного количества колоний, нет богатой метрополии и армады космических крейсеров, бороздящих из конца в конец могучую империю и еще не покоренные пространства, нет мудрых генералов и загадочного всесильного правителя. Нет ничего, кроме безжизненного пространства, Земли, все так же летящей по своей орбите вокруг желтого карлика и Марены.

Марена – это колония. Единственная, зато дающая моральное право маленькой разрозненной Земле называть себя империей. Странное название, я бы сказал даже – не красивое. Говорят, что так звали жену Антона Боши, впервые увидевшего пейзажи тогда еще безымянной планеты в своем гальваническом кубе. Красивая легенда для детей, даже отчасти не являющаяся правдой.

Можно было бы сказать, что достопочтенный Боши не очень любил свою жену, поскольку первое, что он увидел, поместив в куб секретные реактивы – была безжизненная каменистая пустыня с белесыми пятнами соленых озер. Марена Боши, существуй она в действительности, осталась бы очень недовольна. Но вся правда заключается в том, что Боши вообще не был женат. Более того, он не имел даже собаки и, как гласит уже канонический текст его скромного жизнеописания, вся его жизнь была посвящена изучению темных наук, перевернувших за несколько лет с ног на голову привычный мир землян.

Каким был мир до того заурядного утра тысяча девятьсот пятьдесят второго года, изменившего все и навсегда. Говорят, что странным, но в общем то простым – две сотни грызущих друг друга стран и беднеющие нефтяные запасы. Марена изменила все. Вчерашние нувориши, пузатые министры и секретари мгновенно заняли свои места в новом механизме, закрутившимся мириадами шестеренок. Кители стянули их жирные тела, из вальяжных ртов полился искусственный язык, а в венах забурлили деньги, текущие рекой из Марены на Землю через сотни алхимических нор. Еще один мир, девственно богатый и не запоганенный такой ерундой как собственное человечество. Пойди пойми, где он находится, да это и не важно, когда газовые и нефтяные трубы пульсируют, насыщая метрополию.

Я тоже не знал, где нахожусь. Если и в Зеленом доме, то у него чертовски глубокие подвалы. Надо мной висел кирпичный свод, но я видел его лишь мельком, когда меня тащили в полупустую комнату без окон где-то в конце лабиринта коридоров. Я пытался сопротивляться, но чертов паленый ром и та дрянь, которой напичкал меня Кнут позволяли лишь вяло шевелить пальцами. Меня швырнули на стул, прихватили ноги липкой лентой, видимо, чтобы не причинял сюрпризов, и на какое-то время оставили в покое. В углу копошились все те же ищейки за своими зелеными мониторами – то-то высматривали и настраивали все также молча. Я хотел попросить воды, но внезапно отключился. Передо мной поплыли кудрявые волны пламени, превращающиеся в пустом небе в черный дым. Они вырывались из единственного окна и дверного проема нашего с Ким дома. Я пытался броситься вперед, сбить огонь своей курткой, но почему-то у меня не было ни куртки, ни тела. Хрупкий силуэт в огне сидел за столом и разглядывал свои руки. Письма в них превращались в пепел.

Чья-то легкая тонкая рука похлопала меня по щеке. Горящая Ким превратилась в девушку в черном комбинезоне. С ее тонкой шеи свисал такой же черный шелковый шарф. Собранные в хвост светлые волосы оголяли уши без сережек. Яркая имперская нашивка сияла в свете люминесцентных ламп на груди. Она сидела на стуле, напротив меня, уложив руки на спинку и рассматривала с любопытством как я пытаюсь попросить отпустить меня. Высокий нескладный тип в очках и в форме листал блокнот.

– Забавный. Сколько ему?

Тип перевернул страницу.

– По документам девятнадцать.

Я хотел поправить, но не смог.

– Повреждения есть?

Есть. Еще какие. Я почти не чувствовал ноги и дико болело плечо.

– Его старались не бить. Несколько синяков над видимой линией, один порез – но это еще до нас.

Девушка быстро натянула перчатки, провела резиновой ладонью по моему лицу, тронула скулу и ухо.

– Дай! – она протянула руку и забрала у типа блокнот. Быстрым размашистым почерком набросала что-то наискосок. – Обезболивающее только вот это. Сорбент. Утром что-нибудь тонизирующее с таурином. Насчет скул – пока обойдемся гримом. К одиннадцати он должен выглядеть как ты, ясно?

Тип усмехнулся и вернул себе блокнот.

– Отдыхай, бедняга, – рука в перчатке потрепала меня по волосам.

– Сколько возни с отбросом, – донеслось сквозь расплывающийся в глазах туман и шорох блокнота.

– С бумагой магистра даже крыса – уважаемый член общества. Вбей это в свою бритую башку!

Я почувствовал воду – слишком прохладную, несколько уколов, но не смог открыть глаза. Затем, кажется, меня бросили в кресло, но уже без липкой ленты на ногах. Кто-то ткнул меня пальцем в середину лба. Хорошо бы та девушка с приятным голосом. Но перчатка оказалась кожаной. А лицо бывшего теперь уже штатского совсем не походило на тонкие черты девочки-медика. На нем был китель на этот раз – стоячий воротник врезался в шею и закрывал ее до самых скул, показывая только острый кадык.

– Ким Сафина – твоя сестра?

Я кивнул. В голове мгновенно прояснилось, хоть и на секунду.

– Хорошо. Послушай меня, недоносок. Наш контракт довольно простой. Ты ведешь себя прилично, как подобает слуге Магистра, три месяца или дольше, если это потребуется Его милости, делаешь то, что тебе скажут, а потом забираешь деньги, свою сестру и уголек от дома на память, и вы едете подальше отсюда. В анклав, или куда вы там хотели?

– Откуда вы?..

– Или получится так, что в том пожаре выжил только ты, со страшными и вечно болящими ожогами – поверь, Лиза умеет не только лечить их, но и искусно наносить. Надеюсь, для калеки найдется местечко на заводе. Протирать табличку с некрологом, например.

Я пытался ощутить злость к этому бледному лицу со стеклянным глазом, но откуда-то выполз страх – липкий и холодный как та лента, которую недавно отодрали от ног.

– Замечательно, – сказал бывший штатский и поднялся, прочитав, видимо, согласие с условиями в моем бесцельно блуждающем взгляде. – Добро пожаловать на службу в корпус Верховного магистра!

Глава 3

С приходом дождей воздух в Пригороде не становится чище. К нему примешивается запах сырости и цветущей плесени – только и всего. Но в Зеленом доме было свежо всегда. Словно невидимая стена отделяла этот мир в три тысячи квадратных метров от города далеко внизу под холмом – сине-серого скопления трущоб, разрезанного кривыми улицами. Казалось, что и дым из далеких труб за рекой полз куда угодно, только не в сторону Зеленого дома.

В короткие промежутки между муштрой и работой можно было выбраться на балкон и вдохнуть странный запах дождя без примеси гари. Поначалу я пытался вернуть подзабытую привычку – отыскать сигареты или выпросить у кого-то из таких же «счастливчиков», как я, но те лишь усмехались и бесшумно называли идиотом. Приходилось просто стоять и разглядывать моросящий дождь. Из головы потихоньку выветривался голос главного камердинера со странной фамилией – Жирь.

«Взгляд строго перед собой», – в сотый раз одно и тоже, – «Даже когда обращаются. У каждого в руках план его территории. Когда магистр и сопровождение покидают помещение, ответственный приводит его в порядок. Расположение вещей отмечено на карте. Никогда не трогаем книги и личные вещи магистра. На уборку ровно семь минут».

Моя территория – проходной кабинет, и мне повезло. Он состоит из книжных стеллажей под толстым стеклом, к которым даже прикасаться нельзя. Тут никто не задерживается и не успевает нагадить. Наверняка смогут собрать ногами и тяжелые ковровые дорожки, когда магистр наконец явится и создаст настоящую суету, но пока лишь ищейки сновали туда-сюда через кабинет.

«Проверка пепельниц и освещения – первое, что вы должны сделать…»

Когда Жирь говорит, у него раздуваются вены на лбу. За этим можно было бы наблюдать бесконечно, если бы не его постоянные окрики смотреть перед собой.

Я смотрел с балкона на мокрую крышу террасы. В первый выход сюда я не думал ни о чем другом, кроме того, что сказал мне штатский, имя которого я так и не узнал. Думать о том, что он не блефовал, было страшно, а замыслить что-либо против него – еще страшнее. В конце концов тут две сотни имперских охранников и ищеек, которым обычные шныри даже на корм не годятся. Это не кабак на окраине Пригорода, где можно решить проблему ударом в нос, это чертов центр паутины. И жирный паук вот-вот обещает вернуться в свои владения.

Ни дома, ни Ким, ни даже приятеля, который вряд ли в хорошем состоянии сейчас. Серая форма уборщика и клубок невеселых мыслей – все что есть.

Я вцепился пальцами в узкие перила. Да и черт с ним! Злая опасная мысль скользнула в голове. Три метра вниз и десяток шагов до забора. Никто и не заметит, если бежать прямо в форме! Там за забором лабиринт таких трущоб, что меня в жизни не отыскать, если не соваться домой или на завод. Пока имперцы не покинут Пригород, так точно не стоит высовываться. Но бежать нужно сейчас!

– Когда выходишь, не оставляй приоткрытой дверь – это привлекает внимание, – дверь позади меня едва слышно скрипнула. Я отшатнулся от перил. Заметил, как выступили на лбу крупные капли пота. Обернулся и увидел близнецов. Волосы Василики собраны под темно-синей косынкой. Иначе они рассыпались бы по плечам, лопаткам, лицу, оставив только кончик вздернутого носа и ярко-зеленые глаза. Эмиль не оставил таким же рыжим волосам ни единого шанса – его череп искрился медной щетиной. Оба бледные в серой форме уборщиков. Территория Эмиля соседняя с моей – малая проходная. Где работала Василика я точно не знал. На ее лице всегда играла тень серьезной, но снисходительной улыбки, обращенной к Керну, даже когда она «смотрела перед собой» или изучала карту.

– Ты Игнат, верно?

Я кивнул. Убрал руки в карманы.

– Эмиль, – она пощелкала пальцами. Тот закатил глаза и извлек из кармана тонкую пачку женских сигарет. Протянул ее Василике с видом несказанного одолжения. – Ты без предрассудков?

Я с благодарностью принял тонкий валик и получил вместе с ним одобрительную улыбку.

– Разве можно?..

– Если Жирь увидит – будет орать. Но это лучше, чем стоять тут и смотреть на этот кошмар всухомятку.

Эмиль согласно кивнул и оперся на тонкие перила, не замечая крупных капель на них. Типичный мирок близнецов.

– Он не курит, – пояснила Василика. – Носит мою пачку, потому что я бросила полгода назад. Это тебе. Не могу смотреть, как ты мучаешься.

– Кто из вас старше? – задал я идиотский вопрос вместо благодарности за долгожданную сигарету.

Василика пожала плечами и провела пятерней по коротко стриженному затылку брата. Он, поморщившись, скинул ее руку.

– Никогда не проясняли этот вопрос. Так что никто. Но скорее всего мы все-таки не смогли это сделать одновременно.

Я засмеялся и потер пальцами лоб. В последний раз я нормально разговаривал только с Ким, если таковым можно назвать наши перерывы в молчании. Остальное – обмен бредом с Кнутом и мой растерянный взгляд в ответ на условия штатского.

– Откуда ты тут? – спросила Василика.

Я хотел отмахнуться в ответ, но почему-то рассказал про письмо. И про то, как приперся с ним на площадь в день приезда свиты.

– А вы?

Василика поправила воротник и указала на мою сигарету. Крупная капля упала на белый валик и зашипела. Я тихо ругнулся.

– Заявка на службу сразу после совершеннолетия в четырнадцать. И еще четыре года ждали ответ. Без бонусов не обошлось, иначе ждали бы еще лет пятьдесят. Нет, не взятка, не подумай. И я не спала с начальником охраны, – Василика облокотилась на перила и приняла такую же позу, как брат – словно его женская копия. – У нас были небольшие преимущества. Эмиль буддист, и потому его легко пускают в эфиропорт, а значит, на службе проблем меньше. А я слепая как крот. Что тоже иногда требуется на службе.

Я аккуратно провел ладонью перед ее лицом. Василика улыбнулась и свободной рукой поймала мои пальцы.

– Эй, ты же меня видишь!

– Инфракрасную часть спектра и еще несколько волн совсем не из радуги – только и всего. Мы родились в Шатках, где неподалеку Управление проводило свои засекреченные якобы опыты с гальваническими кубами, когда мама ходила пузатой. Мне еще повезло.

Я слышал об этом, но всегда считал бреднями болтунов вроде Кнута. Да и Шатки… Забытый городок между Пригородом и анклавом. Слишком далеко, чтобы быть правдой.

– По крайней мере ты видишь хоть что-то.

– По крайней мере, я не полная дура, в отличие от тебя, – она забрала мой окурок и затушила о крупную каплю на перилах, убрала его в карман. Ее зеленые глаза смотрели прямо на меня и мимо меня. – Задумал сбежать?

– Нет, я…

– Притом, что лучшего шанса чем сейчас найти сестру у тебя просто нет и не будет никогда. Я не знаю, что там у вас за отношения, может ненавидите друг друга и пытаетесь тихонько отравить, как мы с Эмилем, но если ты действительно хочешь ее найти, то выкинь дурь насчет побега из своей головы. И не надо на меня гневно смотреть, я все равно этого не различаю.

Не придумал ничего умнее, чем пробормотать извинения. Василика махнула рукой в сторону забора.

– Она там, верно? Пропала в день, когда каким-то чудом заполучила для тебя письмо, что уже плохо тянет на совпадение. А теперь подумай, много ли шансов отыскать ее в двухмиллионных трущобах без жилья и денег, где каждый постовой будет рад сломать тебе нос и доставить имперцам. Или все же проще сделать это имея неприкосновенность магистерского лакея и пусть и незаконный, но возможный доступ к Сетке, где зарегистрирован каждый вшивый затылок этого города? Подумай!

Она мгновение смотрела на меня со злостью, а потом вдруг улыбнулась.

– Ты – мой здравый смысл, верно? – спросил я.

– И инстинкт самосохранения. В тебе будет порядка семидесяти пулевых дырок, прежде чем твои ноги коснутся крыши.

– К чему такая забота? Может, семьдесят пуль – то, что мне сейчас нужно?

– Говоришь как капризный подросток, – она поморщилась. – Я тут появилась раньше, чем ты и немного вижу, что к чему, хотя в моем случае «вижу» – громко сказано, – она усмехнулась. – Но вчера-таки уболтала одного идиота вроде тебя не перечить Ильдару и не смотреть ему в глаза. Сегодня вот еще одного придурка пытаюсь спасти от сомнительных идей. На этой неделе коридоры – моя территория ответственности, и если произойдет что-то неприятное, то тебе, начиненному свинцом, до лампочки, а страдать буду я. И Эмиль…

– Кто такой Ильдар?

– Правая рука Магистра. Но тебе лучше не пересекаться с ним, поверь мне. Это второй совет. А третий – будь хорошим мальчиком и служи Магистру как следует. Хорошая служба – гарантия того, что ты будешь незаметным, а колоссу плевать на то, что творится под его ногами, если их не кусают. Со временем станешь незаметным, как шнурок в ботинке, и тогда смело можешь продолжать поиски сестры или искать честный способ слинять отсюда, да даже пропуск в анклав получить, если повезет.

– Ты так и делаешь, верно?

– Это не имеет значения. Важно одно – понял ты меня или нет.

Я покачал головой. Возможно, она заметила это, улыбнулась снова.

– Ты говоришь много, страшно, но разумно. А что за Сетка такая?

Эмиль толкнул ее в бок и постучал пальцем по своим губам.

– Да ладно тебе. За это не убивают. Я познакомлю тебя с одним человеком. А теперь придай себе раболепный вид и поправь воротник. Наша смена через три минуты.

***

«…Директивой четыреста сорок межгосударственный совет по делам колонии ввел дополнительный лимит на добычу металлов платиновой группы. Этой же директивой увеличены квоты на добычу редкоземельных элементов и углеводородов. Ожидается, что к концу квартала…».

«Новые выступления экстремистов церкви пятидесятников. Сегодня мирная демонстрация противников эфирных перемещений возле главного эфиропорта Мельбурна была нарушена дерзкой выходкой представителей радикального крыла Церкви веры евангельской. Экстремисты, переодевшись активистами экологической партии, проникли в ряды демонстрантов и попытались закидать здание эфиропорта бутылками с зажигательной смесью. Нарушители выкрикивали антиимперские лозунги, сжигали портреты достопочтенного Антона Боши и пытались разрисовать территорию перед ограждением изображениями крестов. Полиции вовремя удалось пресечь действия нарушителей, и никто во время гальванического перемещения не пострадал. Не установлена прямая связь действий экстремистов с повстанческой группой Свидетелей Ада, однако, в дальнейшем власти намерены…».

Приглушенный телевизор не замолкал и включался, едва я входил в бетонную коробку, выделенную мне под жилье. Вдоль узкого коридора таких дверей было дюжины две, ведущих в комнаты ничуть не лучше моей. Только кровать и стул на наспех постеленном на пол квадрате линолеума и никакого окна. Серые шершавые стены и такой же потолок. В него можно всматриваться бесконечно, пока не уснешь. Лишь первый день комната казалась тюрьмой, пока я не сообразил, что двери не запираются. Впрочем, дальше первого поста вряд ли куда-то убежишь, а он в десяти шагах от моего логова. Но хотелось признавать, но Василика была права – даже тут в бетонном гробу под бдительной охраной мои шансы найти сестру куда выше, чем за пределами Зеленого Дома.

От невеселых мыслей меня спас стук в дверь, вполне уверенный, хоть и тихий. Не дожидаясь ответа, в проем протиснулась рыжая голова.

– Не молчи, я все равно тебя вижу, хоть и хреново, – она проскользнула внутрь и прикрыла за собой дверь. – Собирайся!