Свиток Лазаря

Все персонажи, события и организации, описанные в данном произведении, являются полностью вымышленными и созданы исключительно авторским воображением.

Любое сходство имен, мест, событий или реальных организаций с действительно существующими или существовавшими является абсолютно случайным и не преднамеренным. Данное произведение является художественной литературой и не претендует на историческую или документальную достоверность.

Автор и издательство не несут ответственности за любые ошибочные интерпретации или совпадения, которые могут возникнуть у читателя.

Глава 1. Опасная находка

«И откроется книга запечатанная, и прочтут её те, кто не должен был читать…» – Из Апокалипсиса Фомы (апокриф.)

Конгрегация доктрины веры. Ватикан

– На нас с вами, монсеньоры, возложено тяжелое бремя, – начал госсекретарь Святого престола кардинал Фулканелли, обведя тяжелым взглядом четверых присутствующих. Трое были в красных мантиях, один – в строгой чёрной рясе.

– Неужели опять? – проскрипел сухонький старец, кардинал Зафирелли.

– А в чем, собственно, дело? – спросил кардинал Квон, невозмутимый, словно Будда.

– Мемуар Лазаря, – помедлив, продолжил Фулканелли.

– Лазаря? – рассмеялся Квон. – Того самого Лазаря, которого оживил Иисус? Всегда полагал, что это вымышленный персонаж. Выходит, этот Лазарь писал мемуары?

– Наша официальная доктрина, как вы знаете, состоит в том, что каждое слово Священного Писания достоверно, – ответил Фулканелли. – Но мы намеренно не препятствуем тому, чтобы некоторые персонажи Евангелий считались… всего лишь героями притч. Хотя Лазарь из Вифании действительно существовал. Если бы он оставил записки, они, без сомнения, были бы более авторитетны, чем Евангелия, написанные позже. Но если бы оказалось, что содержание его записей не соответствует Евангелиям, особенно в основных догматических вопросах, – Фулканелли подчеркнул последние слова, – это вызвало бы такой кризис, от которого Церковь не смогла бы оправиться.

– Слава Богу, что этот так называемый Мемуар не существует, – воскликнул кардинал Эстерхази. – Это всего лишь фейк! Даже в Википедии написано, что это выдумка еретиков, что такого документа не существует.

– Про вас, друг мой, – усмехнулся кардинал Квон, – в Википедии тоже ничего нет. Однако вы ведь существуете.

Кардинал Эрнандес, генеральный настоятель Общества Иисуса, похожий на ворона в своей черной рясе, до того хранивший молчание, заметил: – Комиссия профессора Шлёйера пришла к выводу, что нет убедительных свидетельств существования этого документа.

– Вот и я про это! – сказал Эстерхази. – Нет документа – нет проблемы!

– Вывод Шлёйера, – возразил госсекретарь, – сделан на основании изучения, как там написано: «доступных комиссии документов». Однако возникли новые обстоятельства, о которых не было известно комиссии Шлёйера.

При оцифровке фондов нашей библиотеки в архиве Климента III обнаружилось письмо, не отмеченное в каталоге. Это письмо Бернара, патриарха Антиохийского. Бернар сообщает, что нашёл и изъял у еретиков, называющих себя «Эдим», то есть «Свидетелями», подлинную рукопись Лазаря.

– Это не подделка? – спросил Квон.

– Нет, почерк совпадает с другими документами Бернара, аутентичность пергамента и чернил подтвердждена – заверил Фулканелли, и раскрыл бювар: – «Первым моим порывом, – пишет Бернар, – было уничтожить эту кощунственную книгу, но потом обуяло меня сомнение, ибо в ней указано место подлинного Гроба Господня…»

– Значит, из-за нерешительности Бернара Мемуар не был уничтожен? – прошептал Эстерхази.

– Если об этом письме до сих пор никто не знал, – предложил Квон, – может быть, пусть так и останется?

– Письмо-то, конечно, можно постараться… не заметить, – ответил Фулканелли, – но его находка высветила проблему, с которой нам уже приходилось сталкиваться. Думаю, будет лучше, если об этом расскажет кардинал Зафирелли, который в свое время занимался этим вопросом.

Зафирелли, по-старчески пожевав губами, начал трескучим голосом: – Семь лет назад наши братья из Общества Иисуса сообщили, что некий археолог, Николас Холланд, ищет инвесторов для финансирования раскопок места захоронения подлинных останков… самого Иисуса Христа.

– Но это же невозможно! – возмутился кардинал Эстерхази. – Наш Господь вознесся на небеса. Какие останки?

– Минуточку, брат мой! Холланд заявил, что располагает документом, указывающим их расположение.

Мы вышли с ним на контакт, якобы от лица частного инвестора. И что бы вы думали? Холланд прислал фотографию страницы рукописи, в которой упоминается Свиток Лазаря, а почерк совпадает с почерком патриарха! Мы навели справки, и выяснили, что этот Холланд недавно руководил раскопками в Турции, в Антакье, – так турки теперь называют Антиохию. Очевидно, там он и нашел дневник антиохийского патриарха, упоминаемый в литературе как «Антиохийская хроника», которая считается утраченной.

– Так ведь Холланд мог найти и сам Мемуар Лазаря, который находился в распоряжении патриарха! – предположил Эстерхази.

– Такую возможность исключить нельзя. Иными словами, – резюмировал госсекретарь Фулканелли, – помимо письма из нашего архива, существуют и другие документы, которые находятся вне нашего контроля.

– Что-то было сделано, чтобы купировать эту опасность? – поинтересовался Квон.

– Разобраться с эти было поручено братьям из Общества Иисуса, – ответил Зафирелли, – Им были предоставлены для этого… неограниченные полномочия. Насколько мне известно, они направили к Холланду некоего Рюггера, специалиста по урегулированию критических ситуаций. Жуткий тип, между нами говоря, у меня до сих пор мурашки по коже… Он должен был изъять у Холланда имеющиеся у того документы.

– Судя по тому, что мы вновь обсуждаем этот вопрос, он этого не сделал?

– Как вы понимаете, я не был посвящён в детали операции, – развел руками старик Зафирелли, – В газетах писали, что профессор Холланд стал жертвой серийного убийцы. Казалось, само Провидение вмешалось… Во всяком случае, семь лет было тихо.

– Однако дневник Патриарха найти не удалось, – закончил за него Фулканелли.

– Получается, что мы семь лет сидели на пороховой бочке? – растерянно констатировал Эстерхази. – Манускрипт, опровергающий всё учение церкви, сейчас… гуляет где-то по рукам? После того, что мы здесь услышали, полагаю, никто из присутствующих сегодня спокойно спать не будет, – воскликнул Эстерхази. – Я-то уж точно.

– Именно эту озабоченность я и хотел вам передать, – сказал госсекретарь.

– Вам это удалось, монсеньор, – сказал Квон. – Но одной озабоченности недостаточно. Вы не допускаете, что документ сейчас может быть у Рюггера, который, устранив единственного свидетеля, решил им воспользоваться. Или выгодно продать. Покупатели-то наверняка найдутся: эта информация дала бы её обладателю невиданную власть!

– Согласен с монсеньором Квоном, – поддержал его Эстерхази. – Почему бы не допросить исполнителя с применением полиграфа и других средств? А заодно, пусть расскажет, почему он провалил свою миссию.

– К сожалению, это невозможно, – ответил Эрнандес. – Брат Рюггер, который был исполнителем в том деле, уже семь лет находится в турецкой тюрьме.

– Вот как? Не по этой ли причине Свиток до сих пор не обнародован! – воскликнул Эстерхази. – А разве нельзя потребовать его экстрадиции? Обменять на какого-нибудь арестованного турка? Обжаловать приговор через Европейский суд по правам человека? Выкрасть из тюрьмы, в конце концов? Надо действовать, пока джинн не вырвался наружу! Разве у братьев – иезуитов недостаточно влияния, полномочий и средств для этого?

– Хорошо, монсеньоры, – подытожил госсекретарь. – Тогда с вашего позволения я попрошу присутствующего здесь кардинала Эрнандеса, нового генерала Ордена иезуитов, организовать доставку брата Абеля Рюггера к нам для выяснения всех обстоятельств. Полагаю, монсеньоры, о конфиденциальности вас предупреждать не стоит?

Глава 2. Добро пожаловать в Ад

«Оставь надежду, всяк сюда входящий» – надпись на вратах Ада согласно «Божественной комедии» Данте Алигьери.

Семь лет назад. Тюрьма Дёртйол, Турция.

Дёртйолская тюрьма строгого режима в прошлом была приграничной крепостью. От тех времён остались мощные стены и двойные ворота, окованные железом. Поверх стен, правда, теперь вились спирали Бруно, а по углам стояли деревянные будки с часовыми.

Грузовик, в котором везли Абеля и ещё шестерых заключенных, прикованных к бортам наручниками, преодолел первые ворота и остановился перед вторыми, узкими. Водитель, ожидая, пока закроют въездные и откроют внутренние, слишком резко нажал на газ, и кузов ударился краем о каменную стену. Один из арестантов вскрикнул, из-под его наручников брызнула кровь.

Охранники на смотровой площадке громко заржали, показывая пальцем на водителя, который в ответ обрушил на них серию отборных ругательств.

Конвоиры отстегнули наручники и пинками подгоняли узников, заставляя спрыгивать на землю. Прыгать со связанными за спиной руками было неудобно. Подстегиваемые ударами сапог, заключенные с грохотом падали на желтую пыльную землю. С площадки, где стояли охранники, эти барахтающиеся, покрытые пылью фигуры напоминали рыб, выброшенных на берег.

Спустившись, охранники рывками поднимали заключенных. Один, худой старик, застонал, показывая на вывихнутую при падении ногу. На это не обратили внимания. Их выстроили в шеренгу перед невысоким, мордатым человеком в офицерской фуражке, шагавшим навстречу.

«Наверно, это и есть начальник тюрьмы, господин Али», – подумал Рюггер. Этого человека советовал опасаться бесполезный турецкий адвокат.

Господин Али прошел вдоль шеренги в обе стороны, вглядываясь в лица. Страх в глазах раненого парня позабавил его, и он удовлетворенно хмыкнул. Затем остановился напротив Абеля, впившись в него взглядом.

– Аврупали? Нереден? – спросил он, ткнув пальцем в грудь.

– Господин Али спрашивает, откуда ты, – на плохом английском перевел охранник в очках.

– Австрия, – ответил Рюггер.

– Авустральяли, – хмыкнул Али и, поджав руки, несколько раз забавно дёрнул головой.

– У нас нет кенгуру. Не Австралия. Австрия.

Улыбка сошла с лица господина Али. Его лицо сделалось злобным. Сделав жест охранникам, он развернулся и ушел.

Двое охранников, схватив Рюггера, потащили его к воротам. Внутри крепостных стен находился ещё один охраняемый контур – лабиринт из обшарпанных зданий, почти без окон. Когда Рюггера втолкнули под арку, ему показалось, что он внутри Вавилонской башни, как он представлял её, глядя на гравюру в иезуитском колледже.

Длинный двор, образованный двумя пятиэтажными зданиями с открытыми галереями и ветхими лестницами. Повсюду слонялись, сидели или лежали оборванные, неопрятные люди, а раскаленный зловонный воздух был наполнен гомоном и стонами.

Охранники грубо втолкнули его в зияющий черный проем, где скользкие, кривые ступени вели вниз. Пахнуло сыростью и плесенью, но царящая здесь прохлада показалась спасением от безжалостного солнца.

Проведя плохо освещенным коридором, Абеля втолкнули в помещение, где стояли металлические конструкции, отдаленно напоминающие спортивные снаряды. С некоторых свисали толстые веревки и проволочные крюки. Охранник жестом приказал ему ждать, но когда Рюггер попытался облокотиться на одну из конструкций, его больно огрели дубинкой.

В комнату вошел господин Али в сопровождении двоих подручных. Тыча толстым пальцем в лицо узника, он что-то пролаял на своем языке, явно недовольный слишком дерзким взглядом Рюггера. Отойдя в сторону, он равнодушно наблюдал, как охранники прикручивают руки заключенного к железной решетке и срывают с него одежду.

Господин Али подошел к железной бочке, из которой торчали палки и металлические пруты, и стал выбирать инструмент. «Как клюшку для гольфа…» – мелькнуло в голове Рюггера.

Али вытащил круглую палку, похожую на черенок лопаты. Он размахнулся и ударил Рюггера по ребрам, отчего тому показалось, что его стянуло огненным обручем. Али продолжал бить его, пока Рюггер не потерял сознание.

Очнулся он от того, что его окатили холодной водой.

«Дает понять, кто тут главный, – подумал он, исподлобья посматривая на начальника тюрьмы. – Хочет сломить сопротивление, запугать, превратить в послушного зомби. Профессионал в своем деле. Психолог».

Он полагал, что на этом всё закончится. Но ошибся. Господин Али извлек черную карболитовую коробку допотопного вида с проводами в крученой оплетке. Один из подручных стал крутить ручку, а сам Али, натянув резиновые перчатки, поднес концы провода к гениталиям Рюггера.

Его пронзила дикая боль, будто ему в живот выстрелили из дробовика.

«Слишком хорошо про тебя подумал, – пронеслось в мозгу Рюггера, – Какой ты на хрен психолог? Ты просто садист!»

Свиноподобная морда господина Али, с «молитвенной шишкой» – темным пятном на лбу – приблизилась вплотную. Толстые губы пробормотали:

– Севмёрум? Бираз даха истармисин? (Не нравится? Хочешь еще?)

Он вновь вонзил концы проволоки. Абель извивался и дергался, пока снова не потерял сознание и не обвис на привязанных к железным прутам руках.

Очнулся он на ржавой железной койке в помещении, больше похожем на чулан. Камеры здесь не запирались. Они не имели ни решёток, ни дверей, только широкий проем, выходящий на галерею. Заключенные донашивали то, в чём их арестовали, ходили по большей части босиком и прикрывали головы от солнца тряпьем.

Не было здесь и столовой. Еду покупали у барыг, охранники имели с этого свой бакшиш. Готовили на примитивных печах, ели прямо во дворе, отбиваясь от мух и крыс. Многие, осужденные на гигантские сроки (Абелю показали человека с приговором в семьсот лет!) и вконец отчаявшиеся, давно махнули на себя рукой.

За внешним впечатлением вольности сквозила безнадежность и парализующий страх перед господином Али, который мог утащить в пыточную за слишком пристальный взгляд или просто так, ни за что.

Господин Али, однако, был не только садистом, но и дельцом. Он превратил тюрьму в доходное предприятие: цех по изготовлению мебели, кузнечная мастерская, автосервис и цех пошива одежды. Абеля определили работать в пошивочный цех, где он должен был прострачивать на машинке наволочки и рабочие рукавицы. Он, никогда не имевший дела со швейной машинкой, считал это чисто женским занятием.

Внешне Абель оставался уравновешенным. Он старался не конфликтовать, не нарываться и ждал, когда толстомордый Али скривится в улыбке и объявит о пересмотре дела и освобождении.

У Абеля были для этого основания. Он был членом могущественного Ордена, деликатные поручения которого он всегда выполнял точно и профессионально. В последнем случае, правда, что-то пошло не так. Но он всё же постарался выполнить поручение, хотя ради этого пришлось устранить трёх человек, включая чертова старика, из-за которого здесь и оказался. Но он уверен: Ордену не составит труда его отыскать и вызволить.

«Неужели такая могущественная организация не поможет мне выпутаться? – думал он. – Они занимаются такими делами уже четыреста лет! Что им стоит надавить на турецкие власти, или пригрозить компроматом?»

В конце концов, они должны понимать: если что, он многое может порассказать об их делишках. Не стоит доводить до отчаяния человека, который так много знает!

Он ни на минуту не сомневался, что операция по его вызволению уже запущена, и результатов следует ожидать со дня на день. Сидеть здесь тридцать два года? Об этом не может быть и речи. Он и трех месяцев терять не намерен.

Однако дни тянулись за днями, месяцы за месяцами. Минуло уже почти полгода, а никакого интереса к своей персоне со стороны «братьев» он не ощутил.

Зато во время очередной прогулки заметил на себе косые взгляды группы заключенных, которых он частенько видел вместе. Они сидели в углу двора и о чем-то вполголоса переговаривались на языке, который он не понимал. Вожаком был жилистый человек с вытянутым лицом.

– Кто это? – спросил Рюггер у сидевшего рядом турка.

– Албанцы. С ними лучше не связываться. Для них зарезать человека – что стакан чая выпить.

Рюггер ещё раз бросил взгляд в угол, заметив, что они тоже смотрят в его сторону.

Глава 3. Солнечные часы и новая метла

«Иногда Бог говорит с нами через молчание. А иногда – через дождь, который не кончается» – Северное предание

Берген, Норвегия.

Йен приоткрыл дверцу своего старого «Вольво» и высунул ногу, одновременно выставляя вперед складной зонт. Хилое изделие китайской промышленности немедленно атаковал порыв ветра. Холодная капля упала за воротник. Ветер рвал искореженный зонт из рук, за него пришлось сражаться. Жонглируя полуоткрытым зонтом и пультом от машины, он, наконец, захлопнул дверцу и готовился уже перебежать чертову Христиесгате, как из-под шатающейся тротуарной плиты выплеснулся мокрый протуберанец, окатив правую штанину по самое колено. Вот дерьмо!

Чертыхнувшись, Йен побрёл по руслу ручья, в который превратилась улица. В довершение всего, машинально вскинув руку, обнаружил, что забыл надеть часы. «Пипец» – констатировал он.

Безлюдие перед уродливой башней Хордаланнского полицейского участка подсказывало, что он опоздал. Вопрос на сколько? На козырьке навеса над входом красовалось табло электронных часов, но их недаром прозвали «солнечными». В ненастье их то ли заливало, то ли ещё что, но они показывали не время, а нечто другое. Сегодня как раз такой день. На табло вместо часов и минут вспыхивали и гасли какие-то иероглифы, складывающиеся в слово «rass» (Задница (норв.).) «Точнее не скажешь», пробормотал Йен, распахивая стеклянную дверь.

В холле, где у кофемашины обычно царила толчея, сейчас было непривычно пусто. Фрита за стойкой ресепшен сделала круглые глаза и молча указала в направлении конференц-зала. Сквозь стеклянную стену было видно, что все собрались там, а перед ними выступает незнакомый тип.

– Вот пример того, о чем я вам говорил, господа! – провозгласил выступающий, указывая на пытавшегося деликатно пробраться на свободное место Йена. – Полицейская служба – это дисциплина, и прежде всего – дисциплина! Это как раз то, чего здесь не хватает. Начинается с малого, с нарушения распорядка. А заканчивается провалами операций!

– Что за клоун? – спросил Йен толстяка Брууна.

– Тс-с! – прошипел тот. – Это Раттманн, наш новый шеф.

– Надеюсь, – продолжил Раттманн, уставив начальственный взор на Йена, – вы согласны со мной, герр…

– Дюваль. Инспектор Дюваль.

– Так вы со мной согласны?

– Насчет дисциплины? Безусловно.

– Тогда, если вас не затруднит, после совещания соблаговолите составить рапорт о причине вашего опоздания. Что? Не слышу ответа?

– Так точно! – ответил Йен.

– Не буду скрывать, министр очень недоволен работой полиции Бергена. Нашу репутацию, замечу, и без того не блестящую, едва не смыло потоком дерьма из-за «Флесланнского дела». Этот скандал удалось замять, но вы же понимаете, это ваш косяк, джентльмены.

Дело с незаконным арестом экипажа украинского самолета в аэропорту Бергена, прозванное журналистами «Флесланнгейтом», в очередной раз выявило некомпетентность полиции. Йен, на глазах которого все это происходило, направил рапорт в Службу внутренней безопасности. Никакого ответа не получил, разве что начальство стало косо на него смотреть. Возможно, внезапная смена руководства стала последствием «Флесланнского дела».

– Хочу поставить на вид всем присутствующим, – продолжал новый шеф, – что, согласно инструкции, сотрудник полиции при исполнении своих полномочий должен иметь что?

– Средства служебной идентификации! – проявил рвение Ааре Морк.

– Совершенно верно! То есть – форму! Чтобы граждане видели, что имеют дело с офицерами полиции Его Величества. А посему. Настоятельно советую. Являться на службу. В полицейской форме! А не в свитерах и джинсах, как сраные хиппи. Всем понятно?

В зале повисла тишина. Сотрудники удивленно переглядывались. Инструкция допускала работу в гражданской одежде, а при оперативных мероприятиях форма означала бы неминуемый провал.

– Надеюсь, понятно, – подытожил Раттманн. – А теперь за работу, господа.

«Ну и дерьмо!» – подумал Йен, уставившись в монитор на рабочем столе. Никаких идей, что писать в объяснительной.

– Новая метла по-новому метет, – тихо, но явственно обозначила ситуацию Астрид Фьёльд, начальник отдела убийств. Тётка она была что надо, понимающая, хотя ей приходилось балансировать между норовистыми подчиненными и начальством.

– Слушай, Йен, – Астри понизила голос, – думаю, сейчас тебе лучше не маячить у него перед глазами. В дежурную часть был звонок от какого-то неравнодушного гражданина, вроде бы почтальона. Насчет чьего-то там исчезновения. Скорее всего ерунда, но проверить мы обязаны. Сходи, разберись что к чему. Заодно и проветришься.

– Яволь, мэм! – отсалютовал Йен и вышел из кабинета.

Глава 4. Молчание букиниста

«В его кабинете стены от пола до потолка уставлены полками с книгами – книгами, которые он никогда больше не раскроет, не потому, что их не стоит читать, а потому, что у него осталось мало времени» – Из книги Дж. М. Кутзее «Медленный человек»

За стеклом дежурки, как в аквариуме, виднелось лицо дежурного Хальварда Брууна. Сдвинув наушники на одно ухо, тот уплетал огромный сандвич с колбасой.

– Эй, Хальвард, что там приключилось-то?

– Пока ничего. Только заступил.

– А в предыдущую смену?

Бруун откусил ещё кусок и распахнул дежурный журнал.

– А, да, есть что-то. Звонил почтальон… Черт, не разберу, как фамилия… Короче, он заметил, что возле одного дома скопились газеты за несколько дней. Хозяин – старик, владелец букинистической лавки. Вот тут его данные. Почтальон подумал, что со стариком неладно.

– Понятно. Я съезжу, гляну. Адрес есть?

Бруун уставился в журнал, одновременно отправляя в рот очередной кусок сэндвича, и невнятно пробубнил что-то вроде «Туугатен одиннадцать».

– Это ж рядом! – сказал Йен.

Хальвард неопределенно пожал плечами и открыл банку пепси.

Вспоминая, с каким трудом нашлось место для парковки, Йен решил пройтись пешком, тем более что дождь кончился.

Пройдя два квартала по Маркен, он свернул на Тверргатен – поперечную улицу. Ага, вот и номер 11. Небольшой магазинчик. Никаких газет перед входом.

Йен распахнул стеклянную дверь. Звякнул колокольчик. За прилавком возник смуглый лысоватый мужчина средних лет.

– Чем могу помочь? – спросил он с сильным акцентом, расплываясь в улыбке.

Йен огляделся. На стеллажах – безделушки и украшения, в углу – пестрая одежда. Стойкий запах сандала заставил его поморщиться.

– Инспектор Дюваль, – сказал Йен, показав служебную карточку. – Вы «Верденс Ганг» выписываете?

– Чтобы я выписывал эту гадость? Мы для них – «цветные»! Представляете?

– Кто хозяин магазина?

– Я и есть хозяин. Мое имя – Сурадж Микхопадхьяй. Желаете что-нибудь?

– Спасибо, нет. Ваш магазин был открыт вчера?

– Конечно. Мы работаем каждый день.

– А книги? Вы продаете книги?

– Вон там, на прилавке есть несколько: «Кама-сутра», путеводители. Не желаете?

– А тут есть другой магазин? Скажем, на втором этаже?

– Нет, инспектор. На втором этаже проживает моя семья.

– Прошу прощения, должно быть, это ошибка. Извините за напрасное беспокойство.

– Ну что вы, какое беспокойство? Всегда готов помочь. У нас говорят: «Кто промолчит, зная правду, подобен лжесвидетелю».

– Я это запомню, герр Микхопадхьяй. Хорошей торговли!

«Проклятье! – пробормотал Йен, выходя из магазинчика. – Опять наши что-то перепутали… Ох и говнюк этот Хальвард! Постой! Он промычал что-то вроде „Туугатен“. Если это не Твергатен, то что? Ах, черт, да это же Торггатен, 11, а не Тверргатен!»

Торггатен находилась совсем в другой стороне, за парком.

«Прогулки пешком полезны», – сказал себе Йен, поймав себя на мысли, что говорит словами Лены.

Вот и дом 11 – большой, серого цвета, четырехэтажный. Не то…

А вот в окне белого двухэтажного особнячка номер 11 «b» он увидел стеллаж с книгами. Перед домом – каменное крылечко. На крыльце – несколько промокших газет, придавленных кирпичом вместо пресс-папье. Похоже, это здесь.

Йен нажал кнопку, но не услышал звонка. Дверь закрыта. Сквозь окно виднелось окутанное полумраком помещение книжной лавки: полки с книгами вдоль стен, стопки книг на полу…

Потоптавшись, он завернул за угол в узкий проулок.

Задняя стена лавки примыкала к высокому рыжему зданию. В проулок смотрели два окна, а за ними – неприметная дверца, выкрашенная той же краской, что и стены. Типичный черный ход. Йен дернул ручку. Дверь оказалась незапертой.

Вытащив пистолет и сняв его с предохранителя, он вошел внутрь.

– Эй! Есть тут кто? – Ответом была тишина. – Магазин работает?

Никто не отозвался.

В небольшом коридорчике было сумрачно и тихо. Коридор одной стороной упирался в кухню, а другой – в гостиную.

В кресле, обращенном спинкой ко входу, кто-то сидел.

– Простите за вторжение, господин… э-э… Шварц, – извинился Йен, прочитав имя владельца по бумажке, – Дверь была открыта. Я инспектор Дюваль. Нам поступил сигнал…

Человек в кресле сидел неподвижно. Спит, что ли? – подумал Йен, и тронул старика за плечо, от чего голова того склонилась влево. Йен коснулся шеи, чтобы проверить пульс.

И тут же отдернул руку, нащупав вздувшийся шрам, обвивавший шею. На лице старика застыло выражение ужаса. Пульса не было. Старик мёртв.

В комнате следы беспорядка. Сброшенные на пол книги, вывороченные ящики письменного стола. В вещах явно кто-то рылся. Дверь в спальню распахнута, там тоже беспорядок: постель разворошена, матрац сбит набок, двери гардероба распахнуты.

Убийца что-то искал. Нашел ли?

Йен набрал номер участка и вызвал экспертов.

Глава 5. Аббадон

«Единственная возможность однажды перевернуть свою жизнь – это изменить свои взгляды» – Джим Рон

Подойдя к длинному, почерневшему от времени кирпичному дому времен короля Хокона VII, Сэйди опасливо огляделась. Чахлые деревца, ветхие деревянные пристройки, обвалившаяся кладка… Она никогда не была в этом районе. Об этих местах ходила дурная слава. И, похоже, небезосновательно. Под ногой что-то неприятно хрустнуло. Сэйди гадливо отшвырнула носком обуви раздавленный пластиковый шприц. И вздрогнула от неожиданного прикосновения.

– Здаарова, паадруга, – растягивая гласные пропела Дейдра, сжимая в руке окурок. – Пойдем, все уже там, наверно.

Она потащила Сэйди к обшарпанной двери подъезда.

Внутри было темно, пахло кошками и ещё чем-то, напоминавшим сено. Поднявшись на несколько пролётов, они остановились около высокой двери, выкрашенной потрескавшейся черной краской.

Сэйди тихонько корила себя, что согласилась. Ей хотелось оказаться дома, запереть дверь, упасть на кровать и слушать песни русского певца Rasty, глядя в потолок…

– Не дрейфь! – сказала Дейдра и решительно нажала кнопку звонка. Никакой реакции.

Сэйди с облегчением вздохнула, но Дейдра остановила её, схватив за руку.

– Да чего ты? Пришли уже.

И изо всех сил забарабанила свободной рукой в дверь.

За дверью что-то лязгнуло, она приотворилась, и из-за неё выглянула бледная физиономия с неопрятной копной зеленых волос.

– Вам чего? – недовольно произнес зеленоволосый.

– Гостеприимство – это не твое, да? – спросила Дейдра, заблокировав дверь ногой в массивном ботинке.

– Кто там? – раздался голос из глубины квартиры.

– Чувырла какая-то, – растерянно отозвался страж двери.

Дейдра ободряюще улыбнулась оробевшей Сэйди и толкнула плечом дверь, так что зеленоволосый отлетел в сторону.

– Аббадон! Ты охренел что ли? – крикнула Дейдра, входя в распахнутую дверь и таща за собой упирающуюся Сэйди. – Так вы неофитов встречаете?

– А, это ты, – приветствовал её высокий худой парень, – Ну, извини.

– Воин Тьмы не извиняется! – сказала Дейдра. – Вот, принимайте новичка. Это Сэйди. А это Аббадон.

– Аббадон, всадник Ада, – представился парень и протянул руку ладонью вниз.

Сэйди неловко пожала его ладонь, чувствуя, как предательский румянец обжигает щеки.

– Добро пожаловать в каверну, – сказал Аббадон и отдернул плотный черный занавес, отделяющий прихожую от остальной квартиры.

В квартире находились несколько человек, но центром внимания был, несомненно, он, Арвид Стене по прозвищу Аббадон.

Говорили, что он совершил паломничество в Лхасу и участвовал в ритуалах индейцев Амазонки. Когда Сэйди слышала о нём от Дейдры, ей представлялся мужественный путешественник. На самом деле, Аббадон не слишком соответствовал этому образу/ Он был худ, высок, скорее стеснителен и неловок, похож на подростка-переростка. Но едва начав говорить, Арвид мгновенно привлек к себе все взоры.

– То, что мы видим вокруг себя и принимаем за Вселенную, на самом деле лишь ничтожная часть мира, – тихо, но убежденно говорил он. – Подобно тому, как спектр видимого света – лишь доля всех электромагнитных волн. Воспринимать мир нашими органами чувств, – всё равно, что взирать на него сквозь узкую щель в заборе. Мы видим отдельные вещи, разделенные пустотой.

Он объяснял, что если бы наше зрение воспринимало волны иных длин, мы увидели бы, что нас окружает сплошная ткань мира, не имеющая никаких разрывов. Мы сами плотно вплетены в эту ткань. Те, кого мы считаем умершими, никуда не исчезают – они часть этой бесконечной ткани, они сплетены с нами. Вселенная – единое целое, в котором прошлое сливается с будущим, образуя сплошное настоящее.

Арвид утверждал, что несовершенное мироустройство – грязная политика, эксплуатация, неоколониализм, власть корпораций – происходит оттого, что люди не видят истинной картины. Они считают себя отдельными, обособленными субъектами, а не нитями в единой ткани мироздания.

– Если бы люди просто увидели это, – говорил он, – прекратилась бы вражда, ненависть, зависть, злоба. Различие рас, классов, гендеров – всё, что разделяет людей и порождает конфликты – следствие того, что они видят только отдельные, нестыкуемые фрагменты реальности, которые на самом деле составляют единое целое.

– Чтобы увидеть мир таким, каков он есть на самом деле, нужно всего лишь расширить сознание и овладеть способностью видеть то, что недоступно обычному зрению, – объяснял Арвид.

Он перечислил способы развития холистического зрения: медитация, техники сна, контакты с астральными сущностями. Наиболее эффективным он считал сочетание этих методов. Он приводил в пример практику храмовой инкубации, а также античные мистерии. Участники таких таинств, из числа которых вышли Платон и Пифагор, видели невидимое и вступали в контакт с умершими как с живыми.

– Есть места, наиболее благоприятствующие раскрытию оккультного зрения, – говорил Аббадон. – Это места, подобные руинам Помпеи, или брошенному городу Припять. Там существуют очень сильные астральные поля с высокой напряженностью.

Он объявил, что собирает группу единомышленников, готовых отправиться с ним в места повышенной паранормальной активности, чтобы провести там сеансы групповой медитации.

Сеанс коллективной медитации, участники которой объединены в магнетическую цепь, создаёт мощный синергетический эффект.

Сэйди с радостью согласилась примкнуть его группе. Ей казалось, что это может изменить течение её жизни, наполнить её смыслом. Даже если затея кончится неудачей, это всё равно сулит путешествия и приключения, в которые она никогда бы не попала в одиночку. К тому же её подруга Дейдра ещё раньше дала свое согласие.

Группа, которую Аббадон предложил называть «искателями», была сбалансирована по принципу «инь-ян»: трое парней и три девушки, всего шестеро. Изначально в неё вошли сам Арвид, Дейдра, Сэйди, китаянка Джия, студент-психолог Бранн и компьютерный гений Стоковски, который снабдил группу «индикаторами психической активности».

Однако, когда они встретились в аэропорту перед вылетом, вместо Бранна и Стоковски Сэйди увидела двух шведских обалдуев: гитариста Ника и ударника Эрика. Как объяснил Аббадон, студент и айтишник поехать не смогли, поэтому пришлось заменить их музыкантами.

– Вселенная знает, кого выбрать, – сказал он.

Глава 6. Ночь Святого Иоанна

«Истина не умирает – она лишь скрывается от недостойных» – из “Свитка Правды” (фрагмент, ок. XI в.)

Густая тьма ночи расступилась перед трепещущим огнем факелов. Пламя отражалось на белых одеяниях братьев и сестёр – “эдим”, сынов и дочерей Церкви Праведности, собравшихся у священной скалы.

Сегодня, в Ночь Святого Иоанна, юный Хаддад принимал своё посвящение.

Он чувствовал гордость, страх и что-то вроде звенящей радости – будто всё происходящее было заранее предначертано в его судьбе.

Он ощущал причастность к церкви истинного Бога и впервые увидел изображение Учителя Праведности, две тысячи лет назад положившего начало их Церкви.

Вместе с другими «эдим» он, теперь уже не как ребёнок, а как полноправный член церкви в белых одеждах возносил молитву и вместе со всеми пал ниц перед Ковчегом Священного Свитка.

– Помни, сын мой, – сказал Рав БарСабба, – истинная вера не в предмете, а в ожидании. Здесь, в ковчеге, – не Свиток, а его образ, как знак того, что истина не исчезла, но скрылась.

– Получается, – спросил Хаддад, – мы поклоняемся пустоте?

Старец покачал головой: – Не пустоте, дитя моё. Мы поклоняемся памяти о свете. Подлинный Свиток был похищен тысячу лет назад, но однажды он вернётся. И тогда ковчег обретёт свою душу.

– Я тоже хочу искать книгу! – воскликнул Хаддад.

– Ты еще юн. Тебе надо учиться, тебе надо постичь священные знания, стать искусным воином. Ты должен овладеть языком иноземцев и утвердиться в праведности. Когда ты будешь готов, апостолы, возможно, благословят тебя на поиски книги. Много отважных братьев пытались её найти, и многие из них сложили свои головы. Твой отец, Хасан, был одним из них. Он посвятил свою жизнь поискам и отдал ее за истину. Каждую осень в ночь осеннего равноденствия мы отмечаем память погибших в поисках священного Свитка.

– Я буду учиться, буду постигать тайные искусства и овладею языком неверных, – поклялся Хаддад. – И я найду священный Свиток Лазаря!

После того, как таинство посвящения свершилось, Хаддад облачился в одежды Праведности и вместе с другими братьями и сестрами, возжегши факел, двинулся к горному уступу, заключавшему священный образ Учителя Праведности, того, кто поведал слово истины две тысячи лет назад.

Из-за вершины горы над долиной поднималась бледная луна.

Хаддад опустился на колени.

«Если истина скрыта – я найду её.

Если она мертва – я оживлю её.

Если за ней смерть – я приму её»

Ветер сорвал с его плеч капюшон. И когда Хаддад поднял глаза, ему показалось, что каменное лицо Учителя мгновенно ожило – глаза сверкнули отблеском факела.

БарСабба, стоявший рядом, тихо прошептал:

– Он услышал тебя. Теперь твоя жизнь принадлежит ему.

Глава 7. Падение Холланда

«На один миг сверкающий огненный ужас озарил его мысли, открыв перед ним черную бездну. И черная бездна поглотила его» – Из книги Леонида Андреева «Бездна».

Семь лет назад, Антакья, Турция.

– Может ли быть что-то чудеснее! – восхищенно сказала Глэдис, зачарованно разглядывая открывающееся внизу полотно, сотканное из тысяч золотых огоньков. Сюда не доносился шум вечернего города, не достигали ароматы блюд. Только море золотых огней, заполнивших всю долину, да извилистая полоса реки Оронт, разрезающей город на две неравные части. Но ещё более чем рукотворные огоньки, Глэдис восхищало небо, раскинувшееся над долиной наподобие бархатного шатра, украшенного узорами из голубых бриллиантов.

Мужчина бросил на нее насмешливый взгляд и, сняв с головы щегольскую соломенную шляпу, промокнул платком вспотевшие волосы. Под лунными лучами его аккуратно подстриженная бородка отдавала сединой.

Они сидели на каменном уступе, отвесно обрывающемся вниз. Позади, за колючими зарослями барбариса, сгущающуюся тьму прорезали резкие лучи галогеновых фонарей и слышались обрывки разговоров, смех и тарахтение генератора.

Участники экспедиции отмечали окончание археологического сезона. Застолье проходило перед фасадом церкви святого Петра, – самой первой христианской церкви в мире. Апостол Пётр, как утверждали, основал ее и служил в ней. То, что он поднимался по этим склонам и произносил слова молитвы у этого алтаря, – в этом не было никакого сомнения. Перед великолепным белым фасадом с тремя арками, напоминающим портал в иное измерение, археологи устроили свою тайную вечерю.

Начальник экспедиции, профессор Холланд, осушив несколько бокалов «Кьянти», поднялся из-за стола, пожелав молодежи хорошо повеселиться. Чуть позже из-за стола незаметно выскользнула Глэдис, американская студентка, внимания которой неуклюже и безрезультатно добивался гориллообразный австралиец Дик.

Теперь оба они сидели у края обрыва.

– Тебе не холодно? – спросил профессор, и набросил на плечи Глэдис свою замшевую куртку.

– Спасибо, Ник.

– О чем ты думаешь?

– О том, что было здесь в те времена. Представляешь, ведь по этим тропинкам ходил сам святой Пётр. А эти звёзды, которые мы сейчас видим, – живые свидетели тех времён? Самые дальние звезды находятся на расстоянии двух тысяч световых лет. А значит, это тот самый свет, который был излучён в пространство, когда по земле ходил Иисус и когда апостолы проповедовали его учение.

– Никогда об этом не задумывался, – сказал профессор и, подняв пузатую бутылку в соломенной плетенке, предложил: – Ещё немного «Кьянти»?

– Нет, мне, пожалуй, уже хватит. Замечательный вечер! Спасибо, Ник!

– Я рад, что тебе понравилось, – сказал мужчина и приобнял девушку за плечи. – В работе археолога есть своя романтика. Стоит только захотеть, и у нас будет еще много таких прекрасных вечеров… и восхитительных дней. Я обещаю.

Он притянул её к себе, и она ощутила его жаркое дыхание на шее. Девушка попыталась отстраниться. Но он всё теснее сжимал объятия.

– Ник! – сказала она, – Профессор, что вы делаете?

– Не беспокойся, дорогая, нас никто не видит.

– Нет, нет, не надо…

Девушке удалось вывернуться из объятий и оттолкнуть его. В его руках осталась только куртка. Ноги Глэдис скользнули в пружинящую поросль акантолимона, она оступилась, но, восстановив равновесие, скрылась среди стволов молодых сосен.

– Чёрт побери! – ругнулся мужчина по-норвежски. Выдернув зубами пробку, отхлебнул из пузатой бутылки. Затем, пошатываясь, поднялся, криво нахлобучил шляпу на голову и двинулся вслед за строптивой беглянкой, прислушиваясь к звуку осыпающихся камней.

Галогеновый свет фонарей и нестройный гомон подвыпивших голосов остались за поворотом. Путь освещала только полная Луна.

– Проклятая девчонка, – бормотал он, – строит из себя святую невинность. Вот напишу ей отрицательный отзыв по практике, будет знать, как бегать. Однако не дай Бог расшибётся, а отвечать кому?

Тропинка, казалось, сошла с ума, дергаясь синусоидой под его ногами. После очередного подъема он остановился и прислушался. Ветер принес обрывки заунывного пения. Что бы это могло быть?

Приблизившись к краю обрыва, внезапно открывшегося слева, он увидел цепочку колеблющихся огоньков и разглядел процессию людей в белых одеждах, поднимающихся к расщелине в скалах.

Облокотившись о большой гладкий валун и положив рядом шляпу, Холланд наблюдал, как процессия медленно втягивается вглубь расщелины, распевая гимны. Впереди четыре человека несли на плечах носилки, над которыми колыхался красный балдахин.

Приблизившись к расщелине, люди в белом опустили носилки на широкий плоский камень и воткнули рядом факелы. Профессор вздрогнул от неожиданности: прямо перед ним, освещенное колеблющимся светом факелов, из сумрачной тени выступило огромное лицо, покрытое чем-то вроде капюшона. Это было вырезанное в скале гигантское поясное изображение то ли человека, то ли древнего божества.

Пение прекратилось. Один из людей, очевидно, священник, встав спиной к гигантскому идолу, стал что-то говорить. К нему подошли двое, откинули края балдахина и подняли крышку скрытого под ним ящика.

Профессор отвернулся и больно ущипнул себя за предплечье. А затем опять выглянул из-за камня. Сюрреалистическое зрелище не исчезло.

– Вот, чёрт! Девчонка! Где она? – опомнился, наконец, профессор, завороженный ритуалом.

Он отполз от своего наблюдательного пункта. Откуда-то сверху послышался шум камней. «Слава Богу!» – прошептал профессор, и стал карабкаться по крутому склону. Тропинки больше не было. Он избегал смотреть направо – от вида огней города его начинало мутить. Карабкаться пришлось довольно долго.

Наконец склон закончился. Перед ним был обширный пустырь, заросший сухими колючками. Девушки нигде не было. Куда же она делась?

Профессор был непостоянен в своих привязанностях, но на Глэдис он, что называется, запал. Она была с ним мила, по-дружески называла его Ником, охотно проводила с ним время…

Он искренне не понимал, что же пошло не так. Случись с ней что, его собственная карьера окажется под угрозой.

От тревожных мыслей профессора отвлек шум в зарослях терновника за кучей камней.

– Глэдис! Это ты? Глэдис, ну хватит уже дуться! Извини, я вовсе не хотел тебя обидеть. Просто выпил лишнего. Давай забудем этот инцидент и вернёмся. Нас уже, должно быть, хватились…

Бормоча извинения, профессор приблизился к месту, откуда раздался шум.

И тут же отшатнулся, атакованный выскочившим прямо на него из зарослей лохматым чудовищем. Он попятился, не удержал равновесие и, запнувшись о корягу, упал спиной на покатый склон широкой воронкообразной ямы. Перед ним на фоне звездного неба мелькнула рогатая морда с шевелящимися губами.

Мгновение спустя чёрная дыра, зиявшая на дне воронки, поглотила его.

Глава 8. Эвен голель

"Некоторые не видят выход, даже если найдут. Другие же просто не ищут" – Льюис Кэрролл.

Когда он открыл глаза, перед ним был кусок ночного неба с неровными краями, а вокруг – непроглядная чернота. В носу засвербело, он громко чихнул. Пошарив вокруг руками, сообразил, что лежит на спине, на куче песка. И услышал голос Глэдис, которая звала его по имени.

Повернув глаза, он различил едва уловимые в сумеречном свете очертания ее лица и рук и вздрогнул, почувствовав прикосновение к своему запястью.

– Что случилось? – спросил он, ещё не совсем осознавая, на том ли он свете.

– Поднимайтесь, профессор, здесь опасно. Свод того и гляди обрушится.

Неловко, как опрокинутый на спину майский жук, профессор повернулся на бок и скатился с песчаной кучи. И вовремя. В проеме показалась та же рожа с рогами, и раздалось громкое блеяние, а вслед за этим вниз упало несколько кирпичей.

– Так это была коза! – рассмеялся профессор, и, оглядевшись вокруг предположил: – Карстовая пещера?

– Не похоже, – ответила Глэдис, и тут же воскликнула – Ах! Чёрт!

– Что случилось?

– Наткнулась на что-то. Что-то деревянное.

– Сейчас, – сказал профессор и пошарил по карманам. – Где-то тут был… Ах, вот он, слава Богу! Только бы батарейки не подвели.

Он щелкнул тумблером, и направил вспыхнувший конус света на Глэдис.

– Ой! – вскрикнула она. – Не надо в глаза. Теперь я опять ничего не вижу.

– Хорошо, что ты не видишь своего лица. Возьми платок, вытри грязь. А я как? – он прикрыл глаза и направил фонарь на себя.

– Профессор, вы весь в пыли. Как будто из могилы выбрались, – сказала Глэдис.

– Ладно, ладно. Издержки профессии. Так, любопытно, что тут у нас.

Луч фонаря упал на предмет, на который наткнулась Глэдис.

– Ого! – воскликнул профессор, – Да это стул. Какая изящная работа. Посмотри на пол. Он выложен плитами. Если это пещера, то довольно комфортабельная.

Затем направил фонарь вверх и присвистнул:

– Купол из кирпича! Предметы мебели. Железные канделябры. Канцелярия какая-то. А если так – здесь должна быть дверь.

– Это не она? – Глэдис указала на дверное полотно, лежащее на полу под кучей крупных камней.

– Да-а… – протянул профессор. – С дверью понятно. А окна?

– Скверно, – сказал профессор. – И никто не в курсе, что мы здесь. Давай поищем, может тут есть еще какой-нибудь выход.

Вооружившись железным канделябром, он стал простукивать им стены.

– Тут книги, – сказала Глэдис. – Можешь посветить?

Глэдис распахнула одну из книг. Корешок был трачен плесенью.

– Ерунда какая-то, – сказала она перелистнув несколько страниц, – записи про пшеницу, горох, сало, вино, и прочую дребедень. Сплошная бухгалтерия. Судя по плохой латыни, XI или XII век.

– Ладно, давай лучше выход искать, – сказал профессор. – А это что? Нет, тебе лучше сюда не смотреть…

– Что там, профессор?

– Ну, раз уж ты всё равно видела…

На полу прямо перед ними лежал труп. Точнее, скелет в истлевших лохмотьях.

Профессор и Глэдис молча уставились на материализовавшийся перед ними образ смерти.

– Ник, – тихо сказала Глэдис. – Мы здесь умрём?

Профессор не ответил. Он вдруг почувствовал, что очень устал, и опустился на неудобный стул.

Попытки разобрать камни, завалившие дверной проём, оказались безуспешными. Тяжелые валуны прочно удерживала набившаяся глина и проросшие корни.

Профессор простукивал ржавым канделябром плиты пола. Глэдис обшаривала помещение в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь выбраться из ловушки.

– Ник, тут в нише что-то вроде секретера. Дверца заперта. Вдруг там веревка, или ещё что. Не поможешь?

Профессор, разочарованный своим обследованием, подошел к ней. Наклонить и опрокинуть шкафчик не составило труда. Ударившись о каменный пол, шедевр средневековых ремесленников развалился в щепы.

– Смотри! Там что-то есть! – воскликнул профессор, указывая на заднюю стену ниши, прежде скрытую поваленным шкафчиком-секретером.

– Обыкновенная каменная стена, – пожала плечами Глэдис.

– Нет! – сказал профессор, и Глэдис уловила в его голосе нотки энтузиазма. – Это «эвен голель».

– Что?

– Запорный камень! Здесь выход!

Присмотревшись, Глэдис увидела, что каменная плита в глубине ниши имеет сверху скругление, а нижняя её часть вставлена в вырубленный в полу паз. Это был огромный каменный диск.

– Отойди, – сказал профессор, – здесь мало места.

Войдя в нишу, он уперся в камень руками и покачал его. С хрустом и скрежетом каменный диск повернулся и откатился влево, открыв небольшое отверстие, в которое едва мог протиснуться человек.

Из открывшегося проема, хлопая кожистыми крыльями и попискивая, выпорхнула стая летучих мышей.

– Вперёд! – скомандовал профессор, и, освещая путь фонарем, шагнул в проем, из которого потянуло вековой затхлостью и экскрементами нетопырей. Глэдис, отбиваясь от круживших вокруг нее тварей, двинулась следом.

Вырубленный в скале проход был узок и низок. Приходилось идти, пригнувшись. Но дальше пол понемногу понижался, а потолок становился выше. Чувствовался легкий сквозняк, что внушало надежду.

Пройдя около сотни шагов, они различили впереди пятно серебристого света.

– Отдохнем, – взмолился запыхавшийся профессор. – Кажется, нам удалось. Теперь мы точно выберемся отсюда.

Он уселся, привалившись спиной к стене, с наслаждением вдыхая смолистый сосновый запах, вливающийся из окна и, свернув куртку, предложил Глэдис присесть рядом.

– Ну, что скажешь? – спросил он.

Глэдис обвила рукой его шею и, прильнув к нему, поцеловала в щеку, что тронуло даже его циничную натуру.

– Ты мой спаситель, Ник! – сказала она.

Что-то твердое ткнуло его в ребро. Скосив глаза, профессор увидел, что Глэдис прижимает к себе объемистую книгу.

Глава 9. Дневник Патриарха

«И возопи Господь к свидетелям, и они услышали голос Его, но не поняли смысла слов, ибо сердца их были полны страха» – Апокриф от Лазаря, гл. II

На обрывистом склоне горы Ставрион рабочих разместили отдельно от основного лагеря, выше по склону, на узком пространстве, вытянутом вдоль «галереи» – скального уступа с пробитыми в нём отверстиями.

Хаддад вернулся в лагерь далеко за полночь, переполненный чувствами благоговения и принадлежности к братству «эдим». Всё ещё переживая события сегодняшней ночи, он присел на камень возле палатки. Небосвод на востоке уже начал светлеть.

Послышался приглушенный стук, будто кто-то высекал огонь. Хаддад посмотрел вокруг. Никого. Стук повторился. Он исходил из проема, пробитого в скале позади палатки. Уперевшись ногой в выемку в скале, Хаддад попытался заглянуть в проем. Там было темно. Но он явственно расслышал голоса, говорившие по-английски, а потом мелькнул луч фонаря. Говорили двое, мужчина и женщина.

– Посвети сюда, – потребовала Глэдис, и распахнула книгу.

– Ну, что там? – поинтересовался профессор.

– Погоди, погоди… Так… Интересно… Ник! Это что-то вроде дневника или летописи. Хроника, которую вел какой-то священник. А, вот тут он называет свое имя. Вот, здесь, смотри. Его зовут Бернар.

– Что-то такое припоминаю, – сказал профессор. – Был некий Бернар в эпоху Первого крестового похода, который стал патриархом захваченной крестоносцами Антиохии. Поздравляю, коллега! Это открытие! Живой документ эпохи!

– Хм… Забавное словечко: «эдим», – сказала Глэдис, перелистнув несколько страниц, – «хаеретичи эдим».

– Еретики. Как ты сказала? «Эдим»? Эдим… Эдим… Где-то мне попадалось это слово. Какая-то секта на Ближнем Востоке. «Эдим» по-арамейски значит «свидетели». И что тут про них написано?

– Сейчас… Думаешь так легко читать средневековую латынь?

– Ну, ты же изучала палеографию? Ладно, давай сюда, – сказал профессор и протянул руку за книгой. – Бесплатный мастер-класс. Учись!

Он водрузил на нос очки и принялся читать.

«Прибыв в эти земли, – пишет Бернар, – я сильно ужаснулся деяниям еретиков «эдим», их кощунственным обрядам и богохульному учению. Ибо отрицают они божественность Иисуса Христа, глумятся над христианскими символами и поклоняются вырезанному в скале идолу». Дальше тут про то, как он повёл с этими еретиками настоящую войну. Уничтожить их не смог, потому что они скрывались в подземных пещерах, но ему удалось захватить их главную святыню, Eleazari Volumen. Что? – перебил сам себя профессор, – Свиток Лазаря? – профессор ошарашенно воззрился на Глэдис.

– Лазарь? – спросила Глэдис, – это тот, что в Евангелии?

– Да. Тот самый. И якобы в этом свитке указано место, где находится склеп, в котором похоронен Иисус и его семья! Представляешь? В руках этого Бернара оказались собственноручные записи Лазаря. Дальше идет зашифрованный текст, возможно, Бернар здесь приводит какие-то сведения из свитка.

Хаддад явственно расслышал, как незнакомцы говорят про «эдим», а затем – про книгу Лазаря! Откуда чужаки про это знают? Может, им удалось найти Священный свиток?

Подставив один на другой несколько ящиков, чтобы добраться до отверстия, Хаддад, просунул в проем голову. В неровном свете фонарика он разглядел рукопись, которую разглядывали эти двое. Нет, это не Свиток. Это была обычного вида книга, хотя, судя по всему довольно древняя. Но в этой книге написано, где спрятан Свиток Лазаря!

– Я заберу у них эту книгу, – поклялся Хаддад, – Может быть, это приблизит день, когда священный свиток вернется в свой ковчег!

Когда его глаза свыклись с темнотой, он узнал в одном из говоривших начальника экспедиции.

– Ингредитур таламос еретикорум патриарка пер секутус сепиус, – неуверенно прочитала Глэдис.

– Это Бернар жалуется, что еретики за ним следили, преследовали его и несколько раз проникли в его дом, – перевёл профессор. – Это не удивительно! Очевидно, хотели вернуть свою священную книгу.