ТИШИНА МЕЖДУ МИРАМИ. Записки Сумеречной Ведьмы

Вы держите в руках не просто книгу. Вы держите ключ. Ключ к миру, который всегда был рядом, но который большинство предпочитает не замечать в суете будней. Миру, который прячется в шепоте листвы за окном, в промежутке между вдохом и выдохом, в той самой тишине, что наступает с приходом сумерек.

Меня зовут Амалия Ригер. Я – ведьма. И не спешите представлять себе горбатую старуху у котла. Я не летаю на метле и не пью кровь младенцев. Я – женщина, рожденная в суровой Сибири, среди гор, тайги и горных рек, вскормленная силой этой земли. Я – ключница. Последняя в роду, где Дар передавался из поколения в поколение, от моей прабабушки-ведьмы, от бабки Ульяны – донской казачки, от бабки Анны – сибирской травницы. Для меня Магия – не набор заклинаний из яркого фильма. Это – сама жизнь. Дыхание. Состояние души.

С самого детства я чувствовала себя не такой. Я видела то, чего не видели другие: тени ушедших, отсветы будущих событий, невидимые нити, связывающие людей и их судьбы. Со мной боялись дружить, меня сторонились. Мама, бывало, шептала: «Помолчи, Амалия, а то люди подумают…» И я училась молчать. Прятать свой Дар, как прячут постыдный изъян, лишь бы не выделяться из серой толпы. Были и слезы, и страх, и жгучее желание отказаться от этого «проклятия».

Но от Дара ключника не откажешься. Для нас Магия – это не хобби и не профессия. Это способ существования. Не будешь колдовать – засохнешь, как растение без воды. Этот Дар – мой крест и моя благодать, мое одиночество и моя величайшая связь со всем сущим.

Я прожила долгую жизнь. Я прошла огонь, воду и медные трубы. Я искала знания в самых дальних уголках нашей необъятной страны – у колдуний на Рязанщине, у шаманов на Алтае. Я постигала молчание в Тибете и искала ответы на вечные вопросы в Индии. Я помогала тысячам людей, и каждый, кто ко мне обращался, оставлял в моей душе свой след. Я видела, как рушатся и вновь возводятся судьбы. Я говорила с мертвыми и знаю, что смерть – это не конец, а лишь дверь в иное состояние.

И за все эти годы я поняла одну простую и страшную истину: мы сами – творцы своей реальности. Мы сами, словно упрямые гусеницы, цепляемся за свое прошлое, за обиды, за страхи, боясь превратиться в бабочку. Мы зашториваем окна своей души и жалуемся на нехватку света. Мы ищем волшебную палочку, которая одним взмахом решит все проблемы, забывая, что главный волшебник – это мы сами.

Магия – не панацея. Это инструмент. Молоток в руках плотника. Он может построить дом, а может и покалечить. Я могу указать путь, расчистить дорогу, дать сил. Но идти по ней должны Вы сами.

Эта книга – мои записки. Мои признания. Мои истории – смешные, горькие, поучительные. Это не учебник по магии. Это разговор по душам. О Дарах и Проклятиях. О силе Рода и языке Вселенной. О простой деревенской магии по средам и о сложнейших ритуалах, меняющих судьбу. О том, как выстроить свои границы и как услышать шепот предков. О том, почему иногда Магия бессильна, и о том, где черпать силы, когда жизнь рвет на части.

Я не обещаю легких ответов. Но я поделюсь с Вами той мудростью, что добыта ценой ошибок, слез и пролитого пота.Я не буду учить Вас летать. Но я помогу Вам вспомнить, что у Вас есть крылья.

Присядьте. Прислушайтесь к тишине за окном. Это и есть тот самый миг между мирами. Давайте начнем наше путешествие.

Амалия Ригер.Всегда Ваша,

Мое детство прошло в маленьком сибирском городке, зажатом меж горных хребтов, как в каменной ладони. Он был невелик, всего несколько улиц, но за последним домом сразу начиналась великая, безмолвная тайга. Мы жили в старом бревенчатом доме на самой окраине, где асфальт сменялся грунтовой дорогой, уходящей в лес. Воздух здесь был особенный, густой, напоенный запахом хвои, дымом из печных труб и чем-то еще, чего не ощутить обычными легкими. Этим «чем-то» – дикой, древней силой – я дышала с рождения.

Первое воспоминание, от которого до сих пор бегут мурашки по коже, случилось, когда мне было лет пять. Мы жили в небольшой двухкомнатной квартире в бараке. Я сидела на полу, играла с тряпичной куклой, а в старом вольтеровском кресле, что стояло в углу, сидела… другая бабушка. Не та, что читала мне сказки, а та, чей портрет в золоченой рамке висел на стене. Прабабка Анна. Она смотрела на меня бездонными, темными глазами, а вокруг нее колыхался легкий, словно дымка, туман. Я не испугалась. Мне было спокойно и любопытно.

– Баба Нюра, – позвала я.

Мама, готовящая ужин к приходу папы, резко обернулась, побледнев. – С кем это ты, дочка? – С той бабушкой, – простодушно указала я пальцем в пустоту, где для меня сидела совершенно реальная старуха.

Тишина, что повисла потом, была гуще и страшнее любого крика. Мама молча подошла, крепко взяла меня за руку и увела на кухню, сжав губы так, что они побелели. «Люди подумают, что ты не в себе, – шептала она потом, наливая мне чай дрожащей рукой. – Нельзя говорить о том, чего нет. Это плохо».

Так я впервые узнала, что вижу то, чего не видят другие. И что это – «плохо».

С годами «плохое» становилось все явственнее. Я могла зайти в гости к подружке и почувствовать тяжелую, липкую печаль, висящую в их квартире, словно паутина. Через день мы узнавали, что ее родители устроили крупную ссору. Я могла взять в руки чужую ручку или расческу и вдруг ощутить чужую боль или радость, что была с ней связана. А однажды, возвращаясь из школы через пустырь, я ясно увидела, как мальчик Витька с нашего двора падает с высокой груды старых покрышек. Картинка была настолько живой и яркой, что я закричала. Ребята, шедшие рядом, лишь рассмеялись: «Амалия дурочка опять не с той ноги встала».

На следующий день Витьку забрала «скорая» – он сорвался с той самой кучи шин и сломал руку. Все случилось именно так, как я видела.

После этого случая со мной перестали дружить окончательно. Дети во дворе обходили меня стороной, а в школе шептались за спиной, бросая исподлобья взгляды, в которых читался и страх, и любопытство. «Ведьма», «Колдовка». Я приходила домой в слезах, мама молча гладила меня по голове, и в ее глазах я читала тот же страх. Страх за меня и страх передо мной. Она покупала мне новые книжки и конфеты, словно пыталась заменить реальный, пугающий мир на более безопасный, бумажный. А отец, суровый и молчаливый человек, работавший на заводе, однажды вечером, глядя куда-то мимо меня, сказал: «Не выдавай себя, дочка. Мир не любит тех, кто высовывается».

Я пыталась бороться. Я сжимала кулаки и шептала в подушку: «Уйди! Я не хочу тебя видеть! Я буду как все!». Я запирала свои «видения» в самом дальнем углу сознания, старалась не смотреть людям в глаза, не прикасаться к чужим вещам в школе или в гостях. На какое-то время это помогало. Дар затихал, становясь глухим, давящим фоном, как предгрозовая тишина. Но он не исчезал. Он ждал. И стоило мне расслабиться – задуматься у окна, глядя на игру света в ветвях сосен за забором, – как он прорывался с новой силой, и я снова слышала шепот ушедших или видела мимолетные тени грядущих событий. Это было похоже на попытку заткнуть пальцем бурлящий родник – вода все равно находила себе путь.

Переломный момент наступил, когда мне было лет тринадцать. Я уже измоталась этой внутренней борьбой. Однажды я ушла из дома далеко в городской парк. Я сидела и смотрела, как садится солнце. В городе зажигались огни, слышались отдаленные голоса, гудки машин – вся эта обычная, знакомая жизнь. А передо мной лежала другая жизнь – дикая, вечная, безмолвная.

И в этой тишине, на границе двух миров, ко мне пришло странное, щемящее успокоение. Я вдруг поняла, что пытаюсь вырвать из себя собственную душу. Что мой Дар – такой же естественный, как эти сосны, как это солнце. Он не «плохой» и не «хороший». Он просто есть. Это мой способ воспринимать мир. Более целостный, более объемный, но и беззащитный перед его болью. Я смотрела на огоньки в окнах и думала о том, что в каждом из них живут люди со своими тайнами, страхами и болью, которую они, как и я, прячут ото всех. И я чувствовала это. Все это.

Проклятие ли это? Да. Оно обрекло меня на одиночество, на непонимание, на вечный груз чужой боли. Оно заставляло меня чувствовать страдания других как свои собственные.

Но был ли это Дар? Безусловно. Он давал мне знание. Прямую, ничем не замутненную связь с миром, невидимым для других. Он позволял чувствовать живую душу в камне, в дереве, в ветре, гуляющем среди многоэтажек. Он был моим наследием, моей связью с прабабкой Анной и всем нашим Родом, нитью, уходящей вглубь времен.

Я поняла главное: отказаться от Дара – все равно что отказаться дышать. Не будешь колдовать – умрешь. Это не метафора для ключницы. Это закон. Ты либо принимаешь свой источник и пьешь из него, либо медленно засыхаешь.

Я перестала сражаться с самой собой. Я перестала пытаться быть «нормальной». Я приняла свою тишину между мирами – между миром людей и миром незримого. И именно в тот момент, когда я перестала сопротивляться, мой Дар из источника страха и стыда начал превращаться в источник силы. Тяжелой, требующей огромной ответственности, но – силы.

Я расправила плечи и пошла домой. Уже не сгорбившись от стыда, а с новым, еще робким, но твердым пониманием: я – Амалия Ригер. И я – ведьма. Такова моя судьба, и я научусь нести ее с достоинством.

А как научилась – это уже совсем другая история.

Сила нашей крови – самая древняя Магия на свете. Она течет в наших жилах задолго до того, как мы приходим в этот мир, и продолжит свой путь долго после того, как мы его покинем. Это не метафора. Это закон, такой же неумолимый, как закон тяготения. Вы можете не знать имен своих прадедов, можете никогда не бывать на их могилах, но вы несете в себе их смех, их слезы, их невысказанные обиды и несбывшиеся мечты. Вы – живой портрет всей своей родни, написанный кровью на холсте плоти.

Мой Род – моя крепость и моя темница. Моя сила и моя цена. Я – ключница. И ключ, который мне доверили, отпирает не только двери между мирами, но и тяжелый, кованый сундук нашего семейного наследия.

С самого детства я слышала голоса. Нет, не так, как слышат их в психиатрических лечебницах. Это был шепот, доносившийся не снаружи, а из самой глубины меня. Шепот, который знал названия трав, которых я никогда не видела. Шепот, который подсказывал, как унять кровь или как понять, что за человек стоит перед тобой, еще до того, как он раскроет рот. Это была моя прабабка Анна, сибирская травница, чьи руки помнили форму каждого листа, а нос – аромат каждой корешка. Ее знание жило во мне, как инстинкт.

А еще во мне жила бабка Ульяна – донская казачка, чья Магия была такой же огненной и непокорной, как и она сама. От нее мне достался жесткий, волевой стержень, не позволяющий сломаться даже в самые темные времена. И бабка Анна, молчаливая сибирячка, уходившая в тайгу на недели и возвращавшаяся с такими знаниями, что перед ней склонялись даже старейшины. От нее я унаследовала умение слушать тишину и понимать язык природы.

Но Род – это не только светлые Дары. Это еще и долги. Неотработанные уроки, невыплаченные слезы, не отпущенные обиды. Они, как трещины в фундаменте, передаются из поколения в поколение, пока кто-то один не найдет в себе смелости их зацементировать. Это и есть родовые программы, а в запущенных случаях – проклятия.