Скажи мне это

Обращение автора

Однажды я наблюдал, как в метро женщина долго держала телефон возле уха, но не нажимала кнопку вызова. Она то прикусывала губу, то убирала руку, то снова брала трубку. Казалось, она репетирует. Но репетиция шла без слов – только в её глазах, в лёгком дрожании плеч. Наконец звонок прозвучал, и она произнесла:

– Мам, я не приеду…

И замолчала. Я вышел раньше, чем узнал, что было дальше. Но я тогда подумал: сколько людей в этом городе каждый день вот так «держат телефон возле уха» и никак не решаются сказать.

Мы все носим внутри целую библиотеку таких диалогов.

Неврученные письма, несостоявшиеся звонки, недосказанные просьбы.

И каждый раз они возвращаются эхом: «А если бы я тогда сказал…»

Любой из нас живёт среди невидимых разговоров. Они кружат вокруг нас, будто призраки невысказанных слов. Каждый носит в себе маленький «архив» таких бесед: с начальником, которому мы так и не сказали «нет»; с другом, которому не признались в обиде; с любимым человеком, которому промолчали самое важное. Иногда кажется, что именно несказанное и формирует нас сильнее, чем сказанное.

Конечно, можно подумать: «Ну к чему тут готовиться? Это же всего лишь слова». Но именно слова становятся мостиком – или стеной. Мы можем раз за разом прокручивать их в голове, но в реальности голос дрожит, мысли путаются, и то, что было ясным и простым, превращается в хаос.

И всё же у каждого есть желание – хотя бы раз – сыграть этот разговор правильно. Без фальши, без дрожи в голосе, без жалости к себе. Чтобы в словах было не «как получится», а «как нужно».

Тогда в голове рождается странная мысль: а что если разговор можно отрепетировать? Как монолог на сцене. Прогнать интонацию. Проверить, выдержишь ли паузу. Подобрать слово не самое первое, а самое точное. Сыграть собеседника. Попробовать – и услышать себя со стороны.

Может, именно тогда появится шанс – выйти в реальность уже с голосом, который не предаст.

Эта книга выросла из таких мыслей и наблюдений. Она не о театре и не о психологии, а о простом: о нашей жажде быть услышанными. Каждый из нас хотя бы раз держал в руке воображаемый телефон, бумажку, или собирался сделать шаг вперёд, но так и остался на месте. Данное произведение о том, как важно учиться говорить – не красиво, не умно, а честно. И о том, что у каждого есть право на слово, и что иногда репетиция может быть не менее драматичной, чем сам разговор.

Если вдруг, читая, вы вспомните свой собственный «несостоявшийся диалог» – значит, мы встретились не зря.

Роман «Скажи это мне» – литературное воплощение такой идеи. Он не учебник и не инструкция, а скорее зеркало, в котором каждый узнает себя. Возможно, читая её, вы тоже вспомните те разговоры, которые не состоялись. А, может быть, вдохновитесь на новые – чуть смелее, чуть яснее, чуть человечнее.

Глава 1. Пятнадцать секунд тишины

Весна в Москве всегда начинается с влажного стекла. Ночью дворники тянут по асфальту шланги, и к утру на крышах машин остаются разводы, как шрамы после зимы. Я смотрел на них из окна своей кухни и пытался угадать настроение дня по каплям на подоконнике. Троллейбус у светофора кашляет контактными рогами. Соседка сверху роняет ложку – по расписанию, как смена караула. Тепла в этих звуках немного, но в них есть жизнь: город настраивает голос после долгой простуды. Кофе заканчивался. Деньги – тоже. В телефоне пикали напоминания: «Коммуналка до 25-го», «Кружка для школы – оплатить», «Абонемент на транспорт – продлить». Я, как обычно, выключал их одним большим жестом, будто так выключал саму реальность.

На столе лежали кеды дочери: белые, с маркерными сердечками по швам. Рядом – тетрадь в клетку, в уголке аккуратный почерк: «Ира М.». Я провёл пальцем по букве «И», как будто от этого могло прибавиться времени на разговоры. Ира оставила на краю блюдца кусочек шоколада и записку: «Пап, я ушла пораньше. Контрольная. Я сама». Дата внизу, смайлик, сердечко. Всё как обычно – и всё равно тревожно. Ира любит слово «сама». Я – нет. Люди редко справляются «сами», просто так легче не просить.

На холодильнике висела старая театральная афиша: «Король Лир. МАНЕЖ». Моя фамилия там мелькала мелко, ниже технических служб: «Михаил Морозов – Страж № 3». Я долго не снимал её, хотя давно не ходил ни на какие прогоны. Привычка – держаться за бумагу. Бумага редко кричит. Сколько их было, уже и не вспомнить: «Ревизор», «Три сестры», «Гамлет». Внутри его реплики – подчеркнуты красным: иногда одна фраза на весь акт. «Господин, караул на месте». Или «Есть ли приказ?» Я до сих пор помнил интонацию. Голос вставал в горле автоматически.

Жена тогда сказала: «Ты всё время играешь, даже дома. Даже со мной. Я не знаю, где ты настоящий».

Вспомнилось, как она собирала чемодан. На кухне, в два часа ночи. Тихо, почти без слов. Ира тогда спала. Я не мешал. Просто смотрел. Как зритель. Как будто это спектакль, где мне не дали роли.

Теперь прошло шесть лет. Сам не понял, когда привык к одиночеству. Только иногда, когда открывал холодильник и видел пустые полки, слышался её голос: «Ты опять забыл купить молоко». Смешно – молока-то я покупал регулярно. Только не для неё.

Я сделал кофе, сел на край табурета и включил телефон. Письма: «Прослушивание отменено», «Спасибо, ваш отклик рассмотрен», «Доработайте резюме». Дальше – реклама курсов, где обещают «стать востребованным актёром за 6 недель». Я усмехнулся: двадцать лет в массовке, озвучке и корпоративных постановках, и всё ещё есть люди, которые верят в шесть недель. У меня были годы. Они закончились.

Собрал грязную посуду, включил воду и услышал, как шуршащий звук в трубах совпал с гудком мусоровоза во дворе. Весна. Город просыпается через раздражение.

Зазвонил телефон. На экране – «Школа № 512». Я машинально вытянул спину, как на ковёр к режиссёру.

– Да, здравствуйте.

– Михаил Сергеевич? Это классный руководитель Ирины. Минуточку… – в трубке шуршали бумажки, кто-то стукнул дверью. – Хотела бы поговорить. Утром была неприятность. Ирина, кажется, забыла форму… и… – пауза – …и ещё у неё возникают сложности с одноклассниками. Мы бы хотели пригласить вас сегодня после уроков, в пять.

Слово «сложности» крутилось в ухе, как комок в горле. Я сказал: «Да, приду», – и положил трубку. Потом – привычный жест: ладонью по лицу, короткий вдох носом. В голове всплыла готовая фраза из пособий по родительскому такту: «Спасибо, что сообщили, мне важно понимать, как помочь ребёнку». Это я мог сказать чужому человеку как текст на сцене. Но не себе.

Я открыл окно – впустил воздух, влажный и прохладный, из которого исчезла острая мартовская злость. На подоконнике лежала бумажка с цифрами – мои расходы за прошлый месяц. Внизу в столбик: «аренда – 24 000, еда – 18 700, школа – 5 400, проезд – 1 300…» и ниже крупно карандашом «другое?». Я провёл по этому вопросу ногтем и стёр половину мягкого графита. «Другое» всегда кушает больше всего: то, что ты не планировал, но без чего идём ко дну.

На стуле висит куртка Иры, в кармане шуршит билетик из кино – мы ходили зимой, на мультик, который я проспал. Иногда отцовство пахнет попкорном и виной. Я убираю кеды с маркерными сердечками в прихожую, иду в ванную, бреюсь почти на сухую – горячей воды нет второй день. Весна в Москве – это когда кран, батарея и небо в сговоре.

Через полчаса мне нужно было идти в коворкинг, где по пятницам я вел тренировку по сценической речи для менеджеров. Смешное дело: работа называлась «Речевая фасилитация», стоила как два хороших обеда и каждый раз заставляла меня произносить слова, которых я съедал бы в другой жизни. Я надевал серую рубашку, чтобы казаться серьёзнее. На пути к метро мне всегда попадалась одна и та же бабушка, торговавшая мимозой. Сегодня у неё были тюльпаны. Я остановился, купил семь. «Ире», – сказал я, хотя знал: цветы подросткам не решают ничего. Но иногда вещи говорят вместо людей.

Подземка пахла резиной и чужими духами. Я зашёл в вагон, сел у окна, стал смотреть на своё отражение в чёрном стекле: сорок – не сорок, сорок ещё нет, но чувствуется. Морщины на лбу появились не от смеха. Рядом подростки обсуждали вчерашний ролик, кто-то в дальней части вагона громко читал на распечатке: «Уважаемые пассажиры, просьба быть внимательными…» – и тут я поймал себя на том, что повторяю про себя интонации диктора. Привычка актёра: копировать звук. Смешно и грустно.

В коворкинге пахло кофе и полиролем. На стойке сидела Лера – администратор. Ей двадцать девять, у неё короткая стрижка и косой взгляд, которым она умеет проверять людей на вшивость. Мы кивали друг другу как старые соседи.

– Морозов, – сказала она вместо «здравствуйте». – Ваши ораторы уже в переговорке. Я по привычке записала вам «чистую воду» и «маркер, который пишет». Если не пишет – это ваша карма.

– Спасибо, Лера. Я постараюсь не кармить маркер.

– Это что? – она кивнула на тюльпаны.

– Для Иры.

– Деньги есть на цветы?

– Это для красоты. Красота не в бюджете.

– Очень по-московски, – сказала Лера и отдала мне карточку с номером комнаты.

Комната была узкой, с длинным столом и стеклянной стеной. Пятеро менеджеров в одинаковых рубашках сидели полукругом. Их звали Сергей, ещё один Сергей, Марина, Костя и дамочка с брошью в форме листа монстеры. На стене висела плазма, где значилось: «Мягкая коммуникация. Модуль 3». Я сам придумал этот модуль, но всякий раз хотелось смеяться: людям обещали «мягкую коммуникацию», а они приходили учиться говорить без «э-э-э».

– Коллеги, – начал я. – Пятнадцать секунд тишины – это не провал, а инструмент. Давайте попробуем.

– Что? – спросила Марина.

– Молчать. Четко пятнадцать. А потом сказать главное.

Мы молчали. Я смотрел на секундомер на телефоне. Пятнадцать секунд – это много. Большинство людей ломаются на восьмой. Костя не выдержал на десятой: кашлянул. Я остановил секундомер.

– В реальном разговоре тишина вам помогает. Другой человек склонен заполнить её тем, что вы хотите услышать. Но это не манипуляция, это просто уважение к паузе.

– А если начальник орёт? – спросил один Сергей.

– Тогда у нас есть три карточки, – сказал я, доставая из папки три прямоугольника с надписями «Мягко / Чётко / Жёстко». – Но это в следующем модуле.

Мы делали упражнения, читали скороговорки без «колбасной» интонации, маркер, конечно, перестал писать на второй минуте – моя карма, – и я сцеживал в бутылку чужое нетерпение. За деньги, небольшие, но достойные для тех, кто хочет выглядеть уверенно. Иногда, когда кто-то из них после пары часов говорил: «Мне стало легче», – я верил, что день был не зря.

На перерыве я вышел к стойке, где Лера раскладывала новую стопку журналов про дизайны офисов.

– Ну как, ваши слова сегодня пошли? – спросила она, не поднимая глаз.

– Как всегда, сначала они ждут от меня волшебную таблетку. А потом угадывают, что таблетка – это их собственный рот.

– М-да, – сказала Лера. – Волшебник вы, значит. Ваше имя будет где-то в списке. Сначала контактные линзы, потом вы.

– Сегодня позвонили из школы, – сказал я, глядя на её руку, которая переворачивала страницы. – У Иры «сложности с одноклассниками».

Лера поджала губы.

– Буллят?

– Они так не сказали. Сказали «сложности».

– Знаете, – Лера наконец подняла глаза, – я в вашей лекции слышала одну хорошую фразу: «Говорим не про меня, а про ребёнка и его учебу». Может, пригодится.

– Там – про учительницу и токсичного родителя, – сказал я, – а здесь мой ребёнок и ваша администрация. Это разные войны.

– Мы все тут администраторы, – ответила Лера, – только у каждого свой коридор.

Я посмотрел на стеклянную стену переговорки. Внутри Сергей номер два в это время объяснял Марине, что «мягко – это для слабых, а чётко – для сильных». Я поймал себя на желании вмешаться и сказать: «Чётко – это не громко, это коротко». Но у меня был перерыв.

В коридоре зазвонил телефон. Номер – «Папа». Экран за секунду стал каменным. Я вдохнул, как перед прыжком в воду.

– Да, – сказал я.

– Это ты? – голос отца всегда начинал с проверки. Будто я мог сдать экзамен на сына или провалить его в зависимости от интонации.

– Я.

– Ты когда приедешь? Тут врач требовал родственника. Я не люблю, когда другие требуют.

– После пяти. У Иры встреча в школе, после – подъеду.

– Вечером поздно. Врачи уже все по домам. Ты всё делаешь поздно.

Я хотел сказать фразу из-вежливости: «Пап, я стараюсь». Я хотел сказать умно: «Система работает так, что по-другому нельзя». Я хотел сказать по-человечески: «Мне тяжело». Вместо этого сказал: «Буду как смогу». И отключил.

Лера смотрела на меня снизу вверх, как кошка на предмет, который сейчас упадёт.

– Старший администратор? – спросила она.

– Военный пенсионер, – ответил я. – У него устав и собственная палата. И устав в палате.

– Может, и правильно, – сказала Лера. – Если бы вы всё делали вовремя, мне бы стало скучно. Я люблю, когда люди выкручиваются.

– Вы меня вдохновляете, – сказал я и вернулся в переговорку.

Вторая часть занятия прошла быстро. Я рассказывал про «зеркальную минуту» – когда повторяешь чужую фразу в его же интонации, и человек вдруг слышит сам себя со стороны. Менеджер с монстерой сказал: «Это жестоко». Я ответил: «Это честно». Они записали. В конце мы потренировали три короткие фразы: «что хочу», «почему важно», «что предлагаю». Марина спросила: «А если человек после этого всё равно скажет “нет”?». Я ответил так, как отвечал бы себе: «Значит, по крайней мере вы это сказали».

После занятия я собрал тетрадки, сложил карточки, положил маркер, который не пишет (чтобы не забыть купить другой, который тоже не будет) и снова вышел в коридор. Лера придерживала для меня дверь плечом – обе руки заняты подносом с кружками.

– У вас сегодня лицо такое, – сказала она, – как будто вы сами себе не расплатились.

– А вы всё видите?

– Работа такая.

– Есть минутка? – спросила девушка у стойки. Молодая, в цветастой блузке, с таким выражением лица, будто она уже трижды извинилась, прежде чем сказать «здравствуйте».

– Вам к кому? – Лера кивнула на меня. – Это у нас специалист по словам. Скажете «извините» – он возьмёт штраф.

Она улыбнулась скованно.

– Я… не знаю. У меня начальник… ну… – она запнулась, поправила очки. – Я бариста в кофейне. Мне обещали прибавку и всё… никак. Я каждый раз хочу сказать и… не могу. Мне сказали… знакомые… что здесь есть… – она взглянула на Леру, как на диспетчера воздухоплавания, – что здесь у вас… тренируете?

Лера посмотрела на меня: «Ну?» – взглядом, как будто бросала мяч.

Я почувствовал лёгкое движение внутри – как когда слышишь первую ноту песни, которую давно любишь. Я до сих пор зарабатывал тем, что учил людей «говорить уверенно» на презентациях. Но в этом «я бариста» была другая просьба: не про презентацию, а про жизнь.

– Можно мы сядем в переговорку на полчаса? – спросил я. – Без счёта.

– У нас по правилам, – сказала Лера, – по правилам… – потом махнула рукой. – Правила подождут. Комната тринадцать свободна.

Мы сели напротив друг друга. Стеклянная стена делала нас аквариумом. Бариста держала пальцы сцепленными, как будто молилась о смелости.

– Скажите, как вы начнёте разговор, – попросил я.

– «Сергей Иванович, у меня вопрос по зарплате, можно… если… я понимаю, что у вас…» – она споткнулась об собственные же слова и погасла.

– «Зеркальная минута», – сказал я мягко, и в её же интонации повторил: – «…если… я понимаю… можно… вопрос по…» – и замолчал на полуслове. В её глазах вспыхнуло раздражение – но на себя, не на меня. Это хороший знак.

– Ещё раз, – попросила она. – Без «если».

– У нас есть три карточки, – я положил на стол «Мягко / Чётко / Жёстко». – Выбирайте тон.

– «Чётко», – сказала она. – Я устала.

– Тогда – три фразы. Что хотите?

– «Повышение на…» – она растерялась, посмотрела на меня, – «на десять».

– Почему важно?

– «Потому что я закрываю утреннюю смену одна и научила двух новых девочек. И у нас постоянники, они приходят ко мне».

– Что предлагаете?

– «Обсудить сейчас или в понедельник после смены».

– Сложите это в одно предложение, – сказал я.

Она кивнула, закрыла глаза, как перед прыжком, и произнесла ровно:

– «Сергей Иванович, хочу обсудить повышение на десять процентов: я закрываю утреннюю смену одна и обучила двух новых бариста, постоянники приходят ко мне; давайте обсудим сейчас или в понедельник».

В комнате стало тише.

– Теперь я – Сергей Иванович, – сказал я. – «Сейчас не время. Бюджет, сами понимаете».

Она вдохнула.

– «Я понимаю. Давайте назначим понедельник и соберём цифры по утренней выручке. Я принесу статистику за месяц».

– «Нам некогда считать. Работайте».

– «Я работаю. И хочу, чтобы моя работа была видна. Назначим время?»

Её голос дрогнул, но не сломался. Мы прогнали ещё две-три реплики. В конце она улыбнулась впервые по-настоящему – не как извинение, а как благодарность себе.

– С вас – кофе, – сказал я. – Когда у вас станет на десять процентов больше.

– А если не станет? – спросила она.

– Значит, вы всё равно это сказали, – ответил я. – И это уже больше, чем ничего.

Когда она ушла, я остался в комнате и вдруг почувствовал, как что-то внутри щёлкнуло. Небольшой, очень тихий звук. Я достал из сумки блокнот, помятый, с заломленными уголками, и написал крупно на чистой странице: «Репетиция трудных разговоров. 45 минут». Ниже – четыре пункта, которые всплыли сами:

Роль и контраргументы выбираю я.

Зеркальная минута – повторяю дословно вашу последнюю фразу.

Карточки тона: Мягко / Чётко / Жёстко.

Три фразы: что хочу, почему важно, что предлагаю.

Я смотрел на эти слова и думал: «Эта работа – не сцена. Но, может быть, это честнее сцены». Я умел входить в интонации других, копировать их жесты, предугадывать гипотетические ответы. Это было бесполезным в театре, где предпочитают чужих людей с нужной внешностью. Но в жизни это может помочь говорить тем, кто боится.

Я вышел к стойке. Лера листала ленту новостей, откусывала яблоко. На экране мелькали одинаковые заголовки про курс валюты, пробки, новый гастрономический фестиваль.

– Если я повешу объявление, вы меня не выгоните? – спросил я.

– Смотря что в объявлении.

– «Репетиция трудных разговоров. 45 минут. Комната тринадцать». – Я поднял блокнот, как будто это был манифест.

Лера пожала плечами.

– Повесьте. Только красиво. И не маркером, который не пишет.

Я взял лист А4, написал аккуратным печатным «РЕПЕТИЦИЯ РАЗГОВОРОВ», ниже – четыре коротких пункта. Внизу – номер телефона. Присосками на стекло. Лист чуть выгнулся дугой и встал, как маленькая дверь, ведущая в отличную неизвестность.

– Вы верите в это? – спросил я.

– Я верю в людей, – сказала Лера. – Иногда они сами себя удивляют. Это приятно наблюдать. Плюс у нас будет контент для корпоративного Инстаграма, которого больше нет.

– Хорошая мотивация.

– Нормальная, – сказала она. – Идите уже. В школу опоздаете. А потом – к вашему отцу-начальнику.

На улице пахло мокрым асфальтом и тюльпанами, которые я нес в бумажном пакете. Я посмотрел на объявление ещё раз через стекло: буквы немного плясали от отражения улицы. Рядом кто-то приклеил рекламу: «Психолог. Помогу наладить отношения. Недорого». Я усмехнулся. Из нас двоих психолог из меня, наверное, хуже. Но я хотя бы честно не психолог.

По дороге в школу я вспомнил, как в детстве отец водил меня на стадион. Его шаги были ровные, как барабанная дробь. Он всегда хвалил чужих и учил меня не просить. «Настоящий мужчина не просит, он делает». Я всю жизнь делал вид, что не прошу, даже когда просил. Почти все мои роли были о том, как сделать вид.

В школе меня встретила женщина в синем костюме и с серьгами, похожими на крошечные спутники.

– Михаил Сергеевич? Спасибо, что пришли. Ирина – хорошая девочка, но у неё… – она чуть наклонила голову, – …сложности.

– Вы уже говорили это слово, – сказал я мягко. – Что конкретно?

– Она не хочет участвовать в общих активностях. Не отвечает, когда к ней обращаются. А девочки в классе… вы знаете, они бывают… – она остановилась, подбирая слова, – …прямолинейными.

– «Прямолинейными», – повторил я, как в «зеркальной минуте». – Вы имеете в виду…?

– Мы работаем с ситуацией, – учительница отступила к доске, будто в театральной мизансцене. – Просто нам нужна поддержка семьи. Ире важно чувствовать уверенность дома, чтобы в школе она могла… взаимодействовать.

Я кивнул. Внутри всё кипело: я хотел спросить, кто именно и что именно, хотел включить все свои три карточки и сказать чётко, но было ясно: сейчас не мой монолог. Я сказал: «Спасибо, что сказали. Мы поговорим». И впервые за день я понял, что это не пустая фраза. Я действительно поговорю. Или хотя бы попробую.

Ира стояла в коридоре у окна, смотрела на двор, где месили лужи двое мальчишек в одинаковых серых куртках. Тюльпаны в моём пакете казались слишком пёстрыми для этого серого.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – сказала она, не отводя взгляда. – Ты пришёл.

– У нас договор: я прихожу.

– Мы никогда не договаривались, – сказала Ира. Сказала просто. Без злобы. Как факт.

Я протянул ей цветы. Она взяла, покрутила в пальцах резинку, перевязавшую стебли.

– Красиво, – сказала она. – Но не обязательно.

Я хотел сказать: «Мне хотелось». Я хотел объяснить, что цветы – это не взятка и не извинение, а сигнал: я вижу тебя. Я хотел сказать три фразы: что хочу, почему важно, что предлагаю. Вместо этого сказал:

– Я нашёл работу.

– Правда? – она повернулась ко мне. В её глазах вспыхнуло что-то вроде осторожной улыбки. – Сколько платят?

– Пока ничего, – признался я. – Но я повесил объявление. В коворкинге. «Репетиция трудных разговоров».

– Репетиция чего?

– Разговоров. Люди будут приходить и… мы будем тренировать, как сказать важное. И я буду играть тех, кому они это скажут.

Ира кивнула. Она часто кивала, когда не понимала, но хотела показать, что старается.

– Ты опять будешь играть, – сказала она. – Значит, это ты умеешь.

– Может быть, – сказал я. – Но теперь это про них. И – может быть – про нас.

Мы шли домой пешком. Дождь снова припустил, мелкий, как мука на столе у пекаря, от которого на щёках остаются белёсые разводы. Ира шла чуть впереди, я – на полшага сзади. Я думал о том, как вечером поеду к отцу в больницу, как он посмотрит на меня так, как будто я опять что-то не сдал. И о том, что сегодня, возможно, я всё-таки начал сдавать: не экзамен на сына, а свой собственный. На человека, который умеет говорить.

Дома Ира поставила тюльпаны в стакан. Вода была холодная, и стебли скрипнули в стекле. Она села за стол, достала тетрадь и открыла новую страницу. Написала наверху: «Пятница. Весна». Я стоял в дверях кухни и смотрел на её буквы. Когда-то я учил её писать «ж» – мы выводили петли вместе. Сейчас она писала быстрее меня, а иногда и жёстче.

– Пап, – сказала она, не отрывая глаз от тетради, – если они будут… ну… если будет… – она поискала слово, – …сложно, ты можешь со мной… репетировать?

Я сел напротив, положил на стол три карточки, которые носил в папке как талисман, и улыбнулся.

– Можем. Мягко, чётко или жёстко?

– Честно, – сказала Ира.

Я кивнул. Тишина в комнате была не пустой, а та самая – инструмент. Пятнадцать секунд, которые делают место для главного.

Я вдохнул и впервые за долгое время почувствовал, что слова – это не только то, что я продаю. Это то, что у меня всё ещё есть.

Мою кружку. На дне остаётся кофейная линия – как уровень прилива в самой маленькой чашке. На подоконнике высохшие следы капель – солнце наконец вышло, и стекло становится тёплым. Весна приподымает город за края, как скатерть. Сегодня я тоже чуть-чуть приподнял что-то – не город, не мир, только свою руку с карточками. Но, может, этого и достаточно, чтобы начать.

Глава 2. Объявление на стекле

Утро было прозрачным, будто город вымыл глаза. На стекле коворкинга мой лист держался на присосках и немного выгибался дугой – будто пытался сделать шаг наружу. «РЕПЕТИЦИЯ РАЗГОВОРОВ. 45 МИН.» Ниже четыре пункта. Рядом – афиша вебинара про тайм-менеджмент, ниже – объявления курьеров о подработке. Мой лист выглядел честнее всех: ничего лишнего, никаких обещаний про «успех за неделю».

Лера принесла тряпку и тщательно протёрла вокруг, чтобы не казалось, будто мы клеим на грязь.

– Так лучше, – сказала она, – чистая рамка прибавляет веса словам.

– Ты администратор или арт-директор?

– Здесь я всё, – ответила и подмигнула. – Даже служба контроля чудес. Сегодня чудес не будет.

Первый час никто не останавливался. Люди проходили мимо, глазели на себя в отражении, проверяли прическу, поправляли рюкзаки. Мой лист оставался невидимкой. Я сидел в холле с бумажным стаканом кофе и считал шаги – не вслух, по движениям плеч у проходящих. У кого-то спина прямая и упругая – владелец графиков и дедлайнов. У кого-то осанка вынута из розетки – вечная усталость. Эти люди и будут моими клиентами, думал я. Те, кому надо сказать важное, но язык крутит кольца и не ловит нужный узел.

– Вы слишком прилично написали, – Лера наклонилась к стеклу и вслух перечитала пункты. – Надо бы добавить что-нибудь хищное: «Прокачай голос», «Научись ставить границы за 45 минут».

– Тогда получится ярмарка. У меня не ярмарка.

– У вас лавка.

– Лавка честных слов.

– Хорошо звучит, – Лера постучала ногтем по стеклу. – Но клиенты пока не бегут.

Она пошла разбираться с курьерами, спорящими у ресепшена, а я поднялся в комнату и проверил маркеры – один действительно не писал, второй скрипел, третий оставлял следы, похожие на след дождя. Я заменил их на новые, отложил карточки «Мягко / Чётко / Жёстко», разровнял стопку чистых листов. Комната 13 ждала свой первый «сеанс».

Вернулся в холл. На диване юноша в худи рвал на мелкие кусочки бумажный стаканчик. Рядом девушка печатала в ноутбуке без остановки, у неё пальцы бегали быстро и уверенно, словно ей обещали премию за каждое слово. За стойкой Лера разговаривала с парой из соседнего офиса – улыбалась крайне вежливо, губы растягивались, глаза оставались спокойными. У неё получалось держать дистанцию так, что никто не обижался. Это редкий навык.

– У тебя когда-нибудь была любовь, из-за которой ты не хотела говорить? – спросил я, когда пара ушла.

– Это вопрос или заявка на «репетицию»?

– Исследование, – сказал я. – Ты внутри слов живёшь иначе, чем снаружи.

– Я внутри слов не живу, – пожала плечами Лера. – Я рядом с ними стою и смотрю, куда повернутся.

– Это из-за кого?

– Вопросы по одному, Морозов, – улыбнулась. – Лимит бесплатной терапии у вас на сегодня исчерпан.

Она ушла, оставив после себя шлейф мятных леденцов. Я опять сел у стекла. Лист чуть шелохнулся – входная дверь открылась и впустила в холл струю прохладного воздуха. Весна делала город терпимым, но ещё не обещала наград.

Позвонил отец.

– Ну? – сказал вместо приветствия. – Ты занят делом?

– Да, – отвечаю. – Жду клиента.

– Ждать – не дело. Дело – работать. Подумай об этом, сын. Мужчина должен приносить пользу, а не ожидание.

– Пап…

– Я всё сказал. Сегодня в восемь у меня процедура. Будь раньше. И без своих артистических «потом».

Связь оборвалась. Я положил телефон на стойку, словно это горячая крышка. Лера молча налила мне в стакан горячей воды – без комментариев. Иногда помощь выглядит именно так: не спрашивают, не лезут, просто ставят перед тобой тёплое.

– У меня сестра, – сказала Лера вдруг, – старшая. Банковский отдел ипотечных чудес. У неё всё раньше: учёба, свадьба, ипотека, ребёнок. Я у нас в семье – «творческая личность с незаконченным образованием».

– Творческая личность в коворкинге – звучит честнее, чем в рекламе шампуня.

– В рекламе шампуня платят, – ответила Лера. – А здесь – только доступ к кофемашине.

Я улыбнулся. Её ирония не ранила, потому что в каждом уколе слышалась забота. Она умела бросить фразу, которая не резала человека, а аккуратно подталкивала.

Ни звонков, ни сообщений. В перерывах между «ничего» я бродил по этажам: в стеклянных ячейках кипела чужая жизнь. Стартаперы спорили о логотипе на коробке для кормов: «Собака должна улыбаться глазами». Руководитель небольшой компании объяснял сотрудникам, почему «сейчас не время повышать». Молодая учительница проводила онлайн-урок и улыбалась экрану, а затем, выключив камеру, закрыла лицо ладонями. Я остановился возле лестницы, где двое спорили о том, кто должен вешать полку в студии – «ты обещал», «нет, ты». Каждый второй разговор мог закончиться моим объявлением, думал я, но у людей есть старая привычка – тянуть резину, пока не порвётся. Я эту привычку знаю отлично.

В обед Лера принесла мне контейнер с гречкой и запечённой курицей.

– Это что?

– Компенсация за отсутствие очереди к вашему стеклу. Ешьте. У меня на кухне лишнего нет, но сегодня щедрый день.

Мы сидели за маленьким столиком у окна. На улице суетились курьеры в разноцветных куртках, женщины с колясками ловко лавировали между самокатами, мужчина в сером пальто разговаривал по телефону слишком громко – отрывки фраз долетали до нас и оставались на стекле, как отпечатки пальцев.

– Я раньше работала в стартапе, – сказала Лера не сразу. – Продавали «голос бренда». Придумывали компаниям текст, который звучит «как будто они живые». Это смешно. Компания – не человек, голос ей не нужен, ей нужен доход. Но нам платили за слова.

– И как это кончилось?

– Кончилось тем, что нас сократили, а все придуманные «голоса» остались вверху сайтов, как вывески над пустыми складами. Тогда я пошла в коворкинг. Это честнее: сдаёшь комнату, получаешь деньги. Никто не делает вид, что спасает мир.

Она сказала «честнее» так, будто взвешивала на ладони два яблока. Я заметил у неё на запястье тонкий шрам – видимо, порезалась стеклом когда-то. У этих людей – у «администраторов мира» – свои отметины, которые не замечают посетители.

В три часа дня я снова перепроверил почту – пусто. Наклеил второй лист с объявлением возле лифта – там, где взгляд обязательно цепляется. Написал чуть крупнее телефон. Мелочь, а хочется верить: это поможет.

Под вечер в холле стало шумнее. В соседней переговорной кто-то праздновал закрытие сделки – шарики двинулись по потолку, кто-то громко смеялся, к спинкам стульев приклеили цифру «10%». Я смотрел на эти проценты и думал о баристе – её «десять» тоже может оказаться праздником. Если она вернётся. Если у неё хватит решимости дойти до финиша разговора, а не свернуть у самой кассы.

– Снимем лист? – спросила Лера, будто проверяя мою стойкость.

– Повисит ещё. У меня терпение крепче скотча.

– Это не терпение, – сказала она мягко. – Это упрямство, но оно вам сейчас полезнее.

Она отошла к стойке, и в этот момент дверь на улицу открылась. Прошла девушка в светлом пальто. Волосы собраны в небрежный пучок, из которого выбивались тонкие пряди – будто она спешила и не проверила зеркало. На лице – знакомая смесь стыда и решительности, у людей перед важным делом так бывает: внутри шумит страх, но по лицу это не видно. Я сразу узнал её – та самая бариста из новой главы моей новой жизни.

– Здравствуйте, – сказала она и сжала ремешок сумки так, что костяшки побелели. – Я сегодня пробовала… сказать начальнику. Не вышло. Он отмахнулся. Поэтому я… вернулась. Меня зовут Алина.

Имя прозвучало твёрдо, хотя сама она явно сомневалась в твёрдости всего остального. Алина была из тех девушек, которые кажутся младше, чем есть: тонкая, почти школьная фигура, большие глаза, но в зрачках – усталость, накопленная на утренних сменах. Руки жили своей жизнью: то теребили ремешок, то прятались в карманы, то снова выходили наружу, будто боялись стоять на месте. Умная – это читалось сразу: она строила фразу аккуратно, пыталась подобрать слово получше, даже когда сбивалась. Она смотрела на меня с осторожностью, в которой смешались просьба и вызов: «Ну, давайте, если вы умеете, докажите».

Я посмотрел на Леру. Та кивнула: «Комната 13 свободна». В её взгляде мелькнуло удовлетворение сотрудника, который запускал новый сервис и наконец увидел первого клиента.

– Пойдёмте, – сказал я Алине. – Возьмём ваш «потом» и сделаем из него «сейчас».

Мы вошли в переговорную. Дверь закрылась, отрезав наружный шум. На столе – мои карточки, маркеры, стопка чистых листов. Я поставил воду, предложил ей присесть, попросил положить телефон экраном вниз – такой маленький ритуал помогает сосредоточиться. Она послушалась.

– Начнём с того, где вы остановились, – сказал я. – Какая фраза была последней?

– «Давайте позже», – повторила она. – И я не знала, что ответить.

– Ответим. Но сначала соберём каркас. Три пункта вы помните?

– «Что хочу, почему важно, что предлагаю», – перечислила она.

– Отлично. А теперь – «тон». Выберите карточку.

Она взяла «Чётко», сжала в пальцах, будто это спасательный круг. И я понял: нужный момент наступил. Вот он – первый платный урок моей новой работы, где я не на сцене, не в массовке, не «Страж № 3». Здесь я – проводник чужой смелости. И, может быть, впервые за долгое время не вру самому себе про пользу.

Мы работали сорок минут. Алина несколько раз путалась, один раз хотела уйти и «не мучиться». Мы вернулись к началу, повторили её же слова моим голосом, отсеяли лишние извинения и собрали фразы заново. В конце она произнесла свою просьбу уверенно, без нажима, как факт. Это прозвучало ровно.

– В понедельник, – сказала она, собирая вещи. – Приду с цифрами.

– Придёте с результатом, – поправил я. – А если нет – с новым планом. Это тоже результат.

Когда она ушла, я сел, уставился на отражение в стекле и вдруг почувствовал то, ради чего, вероятно, стоило опрокинуть половину прежней жизни. Чужая благодарность у меня внутри не взрывается фейерверком. Она оседает простым теплом, похожим на свет карманного фонарика – не ослепляет, зато освещает ступеньку впереди.

– Поздравляю, – Лера появилась в дверях, прислонилась плечом к косяку. – Официально стало меньше пустых комнат.

– Я пока даже цену не назвал, – признался я.

– Она вернётся, – сказала Лера. – И не одна. У людей цепная реакция: кто-то один выходит и говорит, остальные идут следом.

– Это религия?

– Это двор, – усмехнулась она. – Мы все смотрим, кто первым вынес мусор, и тогда выносим свой.

Я засмеялся. Впервые за день смех вышел легко.

– Кстати, – Лера кивнула на телефон, – отец звонил ещё раз. Я сказала, что вы на приёме.

– Ты сказала моему отцу, что у меня приём?

– А что мне было говорить? «Ваш сын сидит и ждёт у стекла»? У мужчин старой школы от этого повышается давление.

– Спасибо, – сказал я. – За «приём» особенно.

Мы закрыли комнату. Я снял со стекла второй лист возле лифта – там уже кто-то поверх написал ручкой «сорок пять минут – мало». Улыбнулся. Для тех, кто годами молчит, и пять минут – храбрость. Сорок пять – почти подвиг.

Уже на улице я достал телефон и набрал сообщение Ире: «Как день? Готовлю ужин. Пельмени подходят?» Пришёл стикер с лицом кота и подписью «Ок». Для подростков «ок» – иногда лучше длинной благодарности.

Я сел в автобус – окна чуть запотели, прохожие оставляли на стекле ладонные круги, кто-то спорил о маршрутке, водитель выкручивал радио на старый рок. Весна продвигалась через город неторопливо: лужи отступали, асфальт становился темнее, в киосках появились клубника и черешня по ценам, за которые моя зарплата сказала бы: «нет». Я ехал к отцу – рано, не в последний момент. Решил зайти до восьми. Хватит откладывать встречу, которую всё равно не обойти. У меня появился язык, который можно приложить к любой двери. Осталось открыть две – самую сложную и самую важную.

Перед больницей я свернул в магазин за яблоками – зелёными, он другие не признаёт. Продавщица дала пакет, улыбнулась: «Отцу?» Я кивнул. У опытных продавцов есть интуиция, способная заменить психолога. Сумка потяжелела, но шаг стал легче. Вечером мы поговорим. Не про искусство, не про «дело жизни». Про простые вещи: что я делаю, зачем мне это, и почему мне важен он. И ещё скажу, что у меня получилось помочь одной девушке начать свой разговор. Может, это звучит скромно, зато честно.

А в понедельник вернётся Алина. И, возможно, за ней кто-то ещё. Жизнь редко меняется толпой. Сначала приходит один человек и надевает на твоё объявление взгляд, который держит его крепче любого скотча.

Глава 3. Карточки на стол

В понедельник она вернулась. Светлое пальто то же, только взгляд другой – усталый, будто за выходные он ещё больше потяжелел.

– Я пыталась, – сказала Алина, едва сев на стул. – Подходила три раза. Он всё время: «потом». Сегодня тоже: «зайди позже». И я поняла, что если не прорепетирую до конца, то вообще брошу.

Она положила ладонь на стол, вторая всё ещё держала ремешок сумки. – Можно мы попробуем по-настоящему? Не «на будущее», а прямо так, как будто завтра последний шанс.

Я кивнул, достал чистый лист.

– Хорошо. Давайте сделаем финальную репетицию.

Мы сидели друг напротив друга в комнате 13. Стекло стены собирало в себе коридор, но внутри всё было по-домашнему: стол, два стула, графин воды, три карточки с надписями. Лера на секунду показалась в проёме, глянула на нас, кивнула и исчезла. Умеет уходить в нужный момент.

– Расскажите коротко, что вчера было, – сказал я.

– Подошла к начальнику, – Алина соединила пальцы, – начала говорить… Он сказал «потом» и ушёл. Я застыла. А потом стало стыдно.

– Что хотите получить? Не «в идеале», а ближайший шаг.

– Назначить встречу и согласие обсудить цифры, – она удивилась собственной точности. – И ещё… перестать извиняться за то, что я существую.

Я записал: «Встреча. Цифры. Без извинений».

– Хорошо. Теперь правила. Сорок пять минут. Разрешаете мне играть вашего начальника, говорить неудобные вещи и перебивать?

– Давайте.

Я выложил карточки на стол:

Мягко / Чётко / Жёстко.

– Это три тона. Смысл один, подача разная. Выбирайте, с чего начнём.

– Чётко.

– Тогда ещё один инструмент. – Я положил рядом маленькую карточку «Зеркало». – В любой момент я повторяю вашу последнюю фразу дословно. Это может быть неприятно. Но работает. Готовы?

– Готова.

Мы обменялись кивками. Я стал «Сергеем Ивановичем»: сдержанный, уставший, привыкший, что к нему подходят с просьбами в неудобное время.

– Что у вас? – бросил я взгляд на «телефон» (пустая ладонь), будто спешу.

– Хочу обсудить повышение на десять процентов, – сказала Алина. – Я закрываю утреннюю смену одна и обучила двух новых бариста, постоянные клиенты приходят ко мне. Предлагаю назначить разговор, я принесу цифры по выручке.

Звучало ровно. Но руки у неё дрожали – мелко, еле заметно.

– Сейчас не время, – ответил «начальник». – Бюджета нет.

– Тогда давайте назначим встречу во вторник и посмотрим цифры.

– Какие цифры? Выручка скачет. Вы молодые всегда любите проценты.

– Я соберу статистику утренних часов за месяц, – Алина не сбилась, – покажу дельту после тренировки новых сотрудников.

– После тренировки? С чего вы взяли, что это ваша заслуга?

Она моргнула. Сомнение ударило по голосу, но формулировка осталась на рельсах.

– Я учила девочек, – сказала уже тише, – поэтому поток…

Я поднял карточку «Зеркало»:

– «Я учила девочек, поэтому поток…» – повторил её точные слова.

Она сжала пальцы крепче.

– Исправим, – выдохнула. – «Я обучила двух сотрудников, после чего утренние чеки стали выше. Принесу выручку по неделям».

– Допустим. И что вы хотите за это?

– Десять процентов.

– Много просите. Другие не просят вовсе.

– Я не другие, – прозвучало неожиданно цельно. – И я прошу честно: за работу, которую делаю.

– Вы эмоциональны.

– Я настойчива.

– В чём ваша зона роста? – «начальник» не сдавался.

– Вечерние смены, – нашлась Алина. – Готова подменять, если нужно.

– Хорошо. Вторник в девять. Принесёте цифры – посмотрим.

Алина кивнула и перевела взгляд на меня-не-начальника. Всё.

– Неплохо, – сказал я, вернувшись в себя. – Но было место, где вы провалились в оправдание. С «девочками». Там вы вдруг стали маленькой и виноватой. Слышали?

– Слышала. От этого всегда трудно уйти – хочется понравиться.

– Понравиться – не цель. Цель – назначить встречу. Попробуем ещё раз. Поменяем тон?

– Давайте «мягко», – сказала и взяла соответствующую карточку.

Раунд два. Те же фразы, другая подача:

– Понимаю, что вы перегружены, – начала она спокойнее. – Предлагаю назначить вторник для встречи и посмотреть утреннюю выручку. Я отвечаю за обучение двух сотрудников, и это отражается на потоке гостей. Если цифры подтвердят рост, обсуждаем повышение.

– Звучит как план, – буркнул «начальник». – Почему сейчас?

– Чтобы сохранить темп. Мы и так тянем утро одним человеком, а утро даёт четверть дневной выручки.

– Утро – святое, – усмехнулся я.

– И я его тяну, – спокойно подтвердила она.

Мы остановились. Я сделал пометку: «Мягко – держит».

– Осталась третья карта, – сказал я. – «Жёстко». Это не про грубость. Это про коротко и без извинений. Нужно почувствовать край, чтобы знать, где ваша середина.

– Попробуем, – сказала Алина и положила ладонь на карточку, словно на педаль.

Раунд три:

– Повышение на десять. Вторник в девять. Принесу цифры утренней выручки. – Она сама удивилась, насколько это коротко. – Согласны?

Я как «начальник» сморгнул – такие удары выбивают привычную игру «потом».

– Ладно. В девять.

Мы замолчали. Я ощущал, как у неё постепенно опускаются плечи – не в усталости, в облегчении. Она улыбнулась краешком губ – в первый раз за репетицию.

– Чувствуете разницу? – спросил я.

– Да. В «жёстко» я себя слышу отчётливо. Но так я не смогу с первой попытки.

– И не нужно. В реальном разговоре вы начнёте «мягко», перейдёте в «чётко», а если собеседник снова уйдёт в «потом» – дадите короткий «жёсткий» маркер и снова станете спокойной. Лестница. Вы на ней главный.

Она кивнула.

Я положил перед ней чистый лист.

– Домашка. Три фразы. Пишите сами. Не переписывайте моё.

Алина немного подумала и вывела:

Хочу: обсудить повышение на 10%.

Почему важно: тяну утреннюю смену одна, обучила двух сотрудников, утренние чеки выросли.

Что предлагаю: встреча во вторник в 9:00, приношу выручку по неделям.

– Теперь прочтите вслух и добавьте вопрос в конце. Вопрос двигает разговор вперёд.

Она прочитала и добавила:

– «Согласны на вторник?»

– Хорошо. А теперь сыграем неприятный сценарий. Я – «Сергей Иванович», которому на всё всё равно.

Я открыл блокнот, сделал вид, что смотрю мимо собеседника.

– Мне некогда.

– Вторник в 9:00. Это пять минут. Я принесла данные. – Она поймала ритм.

– Отложим до следующей недели.

– Тогда во вторник в 9:00 я оставлю цифры у вас на столе и зайду в четверг в 10:00. – Ни одного «если».

– Давайте после праздников.

– Давайте сейчас назначим конкретный день после праздников. Вторник 10-го, 9:00. – Алина не моргнула.

Я поднял глаза – «начальник» впервые обратил на неё внимание. Мы остановились.

– Это и есть «чётко», – сказал я. – Вы не давите, вы ведёте. Отлично. Что чувствуете?

– Страшно меньше. И почему-то смешно, – она улыбнулась шире. – Будто я нашла ручку у двери, которую считала запертой.

Я отметил слово «ручка». У каждого свой образ.

Стук в дверь. Лера просунула голову:

– У вас время, мистер Морозов. – Она перевела взгляд на Алину. – Получается?

– Получается, – ответила Алина, и в голосе больше не было извинений.

– Тогда берегите это, – сказала Лера и скрылась.

Мы вернулись к листу.

– Последнее. – Я показал жестом на карточку «Зеркало». – Давай отработаем два ваших «слабых места»: «эмоционально» и «хочу понравиться». Каждый раз, когда будете туда проваливаться, я повторю ваши слова. Ваша задача – заменить.

Алина кивнула.

Раунд «узких мест»:

– «Я очень-очень старалась…» – начала она по привычке.

– «Я очень-очень старалась…» – повторяю тем же голосом.

– «Я обучила двух сотрудников, и это видно по цифрам».

– «Мне очень неудобно отвлекать…»

– «Мне очень неудобно отвлекать…»

– «Пять минут во вторник в 9:00. Этого хватит».

– «Я понимаю, вы заняты, но…»

– «Я понимаю, вы заняты, но…»

– «Поэтому предлагаю назначить конкретное время. Девять ноль-ноль».

Мы работали ещё десять минут, пока старые рефлексы не проиграли новому плану. В конце я попросил её записать три коротких напоминания себе:

– «Я не извиняюсь за существование».

– «Коротко – это не грубо».

– «Вопрос – двигатель».

Она положила лист в сумку, поднялась и вдруг смутилась:

– Сколько я вам должна?

Я перевернул другой лист, нарисовал квадратик и написал внутри «0». Рядом – «потом расскажете, что вышло».

– Серьёзно? – удивилась.

– Серьёзно. Первый клиент – это я вам должен. За возможность проверить, что всё это не театр.

– Это точно не театр, – сказала Алина. – Театр я смотрела один раз, мы там засыпали на «Ревизоре». А здесь не до сна.

Мы вышли в коридор. Лера уже приготовила чек и карточку оплаты.

– Мы это пока не проводим, – сказал я. – Первый визит – бонус.

– С какой радости? – Лера приподняла бровь.

– С человеческой, – ответил я. – И с маркетинговой.

– Маркетинг у нас будет завтра, – буркнула она, но улыбнулась. – Девушка, удачи вам.

– Спасибо, – Алина кивнула ей и мне, поправила пучок и ушла, держа сумку иначе – не за ремешок, а за ручку, уверенно.

Мы остались у стекла вдвоём. Лист с объявлением держался крепко.

– Было хорошо, – сказала Лера. – Видела со стороны.

– Ты подслушивала?

– Я администратор. Я всё слышу, что нужно для безопасности. И чуть-чуть больше. Кстати, – она сунула мне в руку бумажку, – вот список «тёмных» запросов, что пришли в директ после вашей афиши. «Научите давить на жену», «как выбить из партнёра долю», «как разговаривать так, чтобы соглашались без вариантов». Я уже ответила: «не наш профиль».

– Спасибо, – я прочитал и ощутил смесь злости и странного облегчения: значит, мы видны.

– К отцу я заеду пораньше. Попробую без споров.

– У вас есть три фразы? – Лера прищурилась. – Или будете импровизировать?

– «Я работаю», «мне это важно», «я заеду завтра тоже». – Я пожал плечами. – Проверим.

Телефон мигнул: от Иры сообщение – фото тюльпанов в стакане и две буквы: «норм». Для подростка «норм» – иногда высшая похвала.

– Поеду в больницу, – сказал я. – Потом домой, шарлотку обещал.

– Шарлотка – это план, – Лера одобрительно кивнула. – А завтра – новый лист с ценой. Бесплатных чудес не бывает, помните?

– Помню.

Она вернулась за стойку. Я собрал карточки в папку, бросил взгляд на стекло. В отражении – уставший мужик с тремя картонками и ощущением, что на этот раз он сделал что-то по-настоящему. Не громко и не с фанфарами. Зато к делу.

Перед выходом набрал номер отца. Ответил сразу.

– Я буду в семь, – сказал я. – Привезу яблоки или апельсины. И расскажу, что делаю. Коротко.

– Посмотрим, – буркнул он.

– Не «посмотрим». Я расскажу.

Я положил трубку, удивившись собственной интонации: без нажима, но без уступок. В голове щёлкнуло знакомо – то же самое чувство, что было у Алины, когда она сказала «в девять». Может быть, моя собственная репетиция тоже началась сегодня. Не в комнате 13, а чуть раньше – когда я перестал ждать и просто поднял трубку.

На двери коворкинга кто-то оставил отпечаток ладони – пятно от дождя. Я провёл по нему пальцем и вышел на улицу. Весна не обещала чудес, зато давала свет до вечера. Этого хватало, чтобы дойти до больницы без лишних мыслей и без бегства. Завтра мы повесим рядом со списком ещё один лист – с ценой и расписанием. А через неделю, если всё сложится у Алины, на стекле появится маленькая надпись от руки: «Вторник – плюс десять». Не ради рекламы. Ради тех, кто боится первый шаг.

Вечером, сидя у отца, я действительно говорил коротко. Он слушал, ворчал про «болтовню за деньги», но яблоки ел до хруста. Не победа, но движение. Дома Ира спросила: «Сильно устал?» Я пожал плечами и впервые не ушёл от ответа:

– Устал хорошо.

– Это бывает? – удивилась она.

– Бывает, – сказал я. – Когда делаешь то, что умеешь, и это кому-то нужно.

Она кивнула и ушла к себе. Дверь не хлопнула. Я достал папку, разложил карточки на столе, написал на верхнем листе: «Расписание». И вдруг поймал себя на мысли, что не думаю, получится ли. Думаю, когда у кого-то получится во вторник в девять.

Глава 4. «Я не хочу на юрфак»

– Это здесь «репетиции разговоров»? – парень стоял у стойки, сжимая лямку рюкзака так, будто там держится его наглость.

Лера подняла взгляд, оценила кеды, худи, аккуратно подстриженную чёлку и выдала приговор:

– Здесь. Но у нас играют серьёзные разговоры, не стендап. Вы выдержите?

– Попробую, – сказал он. – Я видел лист на стекле. Три раза прошёл мимо, потом сфоткал. Решил, хуже не будет.

– Смельчак, – Лера кивнула на меня. – Морозов, это по вашей части. Комната тринадцать ждёт. И дверь наконец скрипит не зря.

Парню было лет семнадцать. Не худой и не спортивный – из той породы, чьи плечи держат рюкзак, а не штангу. На куртке пришит значок с пиксельным мечом. На пальце след от ручки, на запястье – тонкая чёрная нитка. Глаза честные и осторожные; в таких легко застревают чужие ожидания.

– Как тебя зовут? – спросил я у двери переговорки.

– Лев, – ответил. – Если можно без отчества.

– Можно. Я – Михаил. Хочешь воды?

– Нет. Если начну пить, буду бегать каждые пять минут.

Сели. Я положил на стол три карточки: «Мягко / Чётко / Жёстко», рядом – чистый лист и ручку. Лев посмотрел на карточки, будто это экзаменационные билеты.

– Расскажи, зачем пришёл. Одним предложением.

– Мама решила, что я поступаю на юрфак, а я не хочу, – он проглотил конец фразы и добавил: – Совсем.

– Что хочешь вместо?

– Я рисую интерфейсы. Приложения, сайты. Ну, дизайн. Хочу портфолио добить и в один колледж подать. Там дальше стажировки нормальные.

– А сейчас что происходит, когда ты пытаешься это сказать?

– Я начинаю, мама ставит чайник, говорит, что «на юрфаке у тебя будет профессия», потом добавляет про «мы ж не миллионеры, чтобы ты искал себя», я отвечаю что-то невнятное и ухожу играть. Ну… не играть. Работать. – Он поправился сам, быстро.

Я записал: «Цель – не юрфак; хочу – дизайн/портфолио/колледж; препятствие – мамина тревога/аргументы «профессия/деньги»».

– Окей. Правила такие: сорок пять минут. Я играю твою маму и говорю то, что неприятно. В любой момент могу повторить твою фразу дословно – это «зеркало». В конце у тебя будет три коротких фразы: что хочешь, почему важно, что предлагаешь. Годится?

– Да. Только… можно без крика? – Он неловко усмехнулся. – Мама не орёт. Она просто говорит так, будто на меня тратят бюджет страны.

– Сыграем бюджет.

Мы кивнули, я взял «мамин» тон: мягкий, но железный, с привычкой ставить точку раньше, чем собеседник успеет закончить.

– Лёвушка, ну что ты опять с этими картинками? Ты хороший мальчик, ты умный, тебе надо на юрфак. Будет хлеб, будет стабильность.

– Я хочу поступать на дизайн интерфейсов, – сказал Лев, слегка дрогнув. – Это важно, потому что у меня уже есть заказчики и портфолио на Behance. Я предлагаю сходить вместе на день открытых дверей и посчитать варианты оплаты.

– Картинки – это хобби, – «мама» улыбнулась печально. – Хобби – вечером, после работы. Все так живут. Ты думаешь, я не хотела в своё время быть…

– Зеркало, – поднял я карточку и повторил его тон: – «Я хочу поступать на дизайн интерфейсов… это важно… Behance… посчитать варианты оплаты».

Там не хватало главного – живой причины, зачем ему это. Лев понял.

– Попробую ещё раз, – сказал и вдохнул. – Я хочу в дизайн, потому что у меня получается и я уже зарабатываю на этом. Мне важно развиваться там, где я сильный, а не быть плохим юристом. Я предлагаю план: поступить в колледж, параллельно делать заказы, а через год вместе оценить, что вышло.

– Зарабатываешь? – «мама» прищурилась. – Сколько? На коммуналку хватит?

– За прошлый месяц было двадцать две тысячи.

– Это игрушки. Жить на это нельзя.

– Это не потолок, – он выпрямился. – Это без диплома и без связей. И это лучше, чем ноль на первом курсе юрфака. Я не против закона, я против чужой жизни.

– Ты ребёнок, – «мама» вздохнула. – Откуда тебе знать, где хлеб?

Впервые у него возникла злость. Хорошая – та, что помогает говорить.

– Я не ребёнок, мне скоро восемнадцать. Если я промолчу сейчас, потом буду винить вас. Я не хочу. Я хочу, чтобы вы меня уважали в моём выборе. Я предлагаю компромисс: год на моём пути с условием, что я сам оплачиваю половину обучения. Если не вывожу – обсуждаем юрфак снова.

Мы остановились. Лев отвёл глаза, уши у него слегка покраснели. Это нормально – кровь приходит туда, где человек впервые говорит то, что не говорил вслух.

– Неплохо, – сказал я. – Но я слышу пару дыр. Первое – ты уходишь в «я не хочу», вместо «я хочу вот это, и вот почему». Второе – в начале ты звонишь в общий колокол «дизайн – моё», а мама слышит «деньги». Тебе надо показать мостик: что твой план снижает её тревогу.

– Типа «я не буду сидеть у вас на шее»? – Лев поморщился.

– Не такая формулировка, – я поднял карточку «Мягко». – Попробуем этим тоном. Смысл тот же, подача мягче и ближе.

Он взял «Мягко», погладил пальцем по картону, будто проверял фактуру.

Раунд два:

– Мам, я понимаю, что ты переживаешь про деньги, – начал он спокойно. – Я предлагаю конкретный план: колледж по дизайну, параллельно работа, часть расходов беру на себя. Через год вместе смотрим на результаты. Сейчас у меня есть заказы на двадцать две тысячи, я могу поднять до сорока за лето, если успею закрыть портфолио и пару стажировок.

– Стажировки – это бесплатно, – «мама» не сдавалась. – Кто будет платить за автобус, за еду?

– Я возьму подработки на лето по соседним задачам: нарезка макетов, верстка. Это скучно, но платят. Я составлю бюджет на месяц, мы вместе посмотрим.

– А если не получится?

– Тогда я признаю ошибку и вернусь к разговору про юрфак. Но решать вслепую – хуже.

Снова пауза. Он посмотрел на меня – не за одобрением, за калибровкой.

– Слышишь? – я постучал ручкой по листу. – Чуть больше конкретики – и мамина тревога оседает. Добавим ещё одну опору: цель на год. Не «вообще стать дизайнером», а «через 12 месяцев иметь три кейса и доход не ниже N». Сформулируй.

Лев задумался, потом уверенно сказал:

– Три кейса в портфолио: мобильное приложение, сайт, сервис. Доход – от тридцати ежемесячно к декабрю.

– Хорошо. Теперь «Чётко».

Он сменил карточку.

Раунд три:

– Мам, я хочу заниматься дизайном интерфейсов. У меня уже есть заказы и портфолио. Предлагаю план на год: колледж + работа, бюджет я принесу и часть расходов возьму. Цель – три кейса и доход от тридцати к декабрю. Встречаемся через год и подводим итоги. Согласна на такой договор?

– «Договор» – слово хорошее, – «мама» невольно смягчилась. – Но юрфак…

– Юрфак можно вернуть через год, – не повышая голоса, сказал Лев. – А мою жизнь – нельзя.

Мы остановились. Я положил карточку «Зеркало» и мягко повторил его последнюю фразу. В этот раз зеркалу нечего было исправлять – прозвучало точно.

– Теперь давай сыграем неудобные вопросы, – сказал я. – Я – мама с аргументами: «все так живут», «у нас нет денег», «дядя Коля юрист и нормально зарабатывает». Ты – отвечаешь коротко, не оправдываясь. Поехали.

Я стрелял очередями фраз, он отражал:

– «У всех так не работает» → «Я не все».

– «Нет денег» → «Поэтому я принесу бюджет и часть возьму на себя».

– «Дядя Коля юрист» → «У дяди Коли другой путь, мой – про дизайн».

– «Это мода, через два года забудут» → «Команды постоянно ищут дизайнеров, я принесён вакансии и зарплатные вилки».

– «Соседский Ваня пошёл на эконом и доволен» → «Рад за Ваню, но мои сильные стороны – в другом».

Мы смеялись в пару мест – не над мамой, а над универсальностью фраз «у всех так» и «Ваня доволен». Смех иногда снимает ржавчину с языка.

– Домашка, – сказал я и придвинул ему чистый лист. – Три фразы для начала разговора и одна для финала. Пиши.

Он задумался, и буквы пошли уверенные, без школьной робости:

Хочу: заниматься дизайном интерфейсов и поступить в профильный колледж.

Почему важно: это моя сильная сторона, уже есть заказы и портфолио, могу развиваться и зарабатывать.

Что предлагаю: годовой план с бюджетом, часть расходов беру на себя, через год подведение итогов.

Финал: «Согласна на такой договор?»

– Прочитай вслух, не спеша, – сказал я. – И добавь конкретику: когда и где ты начинаешь разговор.

– Сегодня вечером на кухне, – сказал он, не отрывая глаз от листа. – Когда будет чай.

– Отлично. И ещё просьба. – Я показал на карточки. – Начни «мягко». Если мама уйдёт в «потом», добавь «чётко». «Жёстко» оставь как маркер – короткое «да/нет» по времени и месту. Не дави. Веди.

Лев кивнул. Сложил лист аккуратно, спрятал за обложку рюкзака, проверил, не торчит ли край. Это мелочь, но по таким мелочам видно, насколько человек готов идти до конца.

– Сколько… – он запнулся. – То есть…

– Сегодня – ничего, – сказал я. – Придёшь завтра или послезавтра и расскажешь, как прошло. Это полезнее денег.

– Спасибо, – он поднялся. – Я думал, будет неловко, а получилось… не знаю.

– Получилось по делу, – сказал я. – И это главное.

У двери он обернулся:

– А вы с отцом тоже так репетируете?

Вопрос прилетел без злобы, без наезда – просто любопытство подростка, который вдруг поверил, что взрослые тоже могут учиться.

– Пытаюсь, – признался я. – Пока выходит хуже, чем у тебя.

– Тогда, – Лев улыбнулся, – вам тоже домашка нужна.

Он ушёл лёгким шагом. Я остался в комнате и посмотрел на свои карточки. Иногда самые точные уроки приходят от тех, кому ты их объясняешь.

Лера встретила меня у стойки:

– Парень хороший. Плечи пришёл опущенные, ушёл вровень. Это не магия?

– Нет, – сказал я. – Это план.

– План – это скучно звучит, – возразила она. – Но сегодня был не скучный. Кстати, я всё же сделала пост. Без хештегов, не бойтесь. Просто фото ваших карточек и подпись: «Три тона, один смысл».

– И сколько будет комментариев «психологи развелись»?

– Стандартный набор, – пожала плечами Лера. – Но будут и нормальные. Нам нужны вторые.

Телефон завибрировал: «Папа». Я вышел на лестничную площадку, там тише.

– Да, – сказал я.

– Ты приедешь? – голос отца был усталым, с металлическими нотками.

– Сегодня поздно. Завтра до обеда.

– Не затягивай. И без своих разговоров. Врачи не любят, когда им объясняют.

– Я не врачам. Я тебе хочу объяснить, чем занимаюсь.

– Потом, – отрезал он. – Принеси нормальные яблоки.

Связь оборвалась. Ничего нового. Ровная стена, по которой не пробежит ни одна трещина только потому, что ты нашёл правильные слова для чужих.

Вернувшись в холл, я увидел сообщение от Иры: «Сегодня у меня у подруги подготовка к олимпиаде. Я поздно. Поесть возьму сама». Стикер с лисой, которая изображает «всё под контролем». Я напечатал: «Ок. Напиши, когда вернёшься». Стер. Написал: «Заберу тебя в девять у метро?» Ответ пришёл сразу: «Не надо. Я с ребятами». Ещё одна маленькая стена.

– Дочь? – спросила Лера, не поднимая головы.

– Дочь, – кивнул я.

– И кто у нас сегодня сильнее – вы или ваша карточка «Жёстко»?

– Сегодня – карточка, – сказал я. – Я в неё верю больше, чем в себя.

– Правильно, – Лера хмыкнула. – Карточки не срываются на эмоции.

Я улыбнулся. Внутри было не легче и не тяжелее – просто понятнее. Сегодня один человек нашёл слова для своей кухни. Это уже что-то.

Перед уходом я достал блокнот и записал три строчки для себя:

«Не путать чужую ясность со своей.»

«Отец – длинная дистанция.»

«Ира – не клиент. Папа, не тренер.»

Я убрал блокнот, погасил свет в комнате 13 и ещё раз проверил лист на стекле. Он держался крепко. Рядом Лера незаметно приклеила маленькую бумажку с надписью от руки: «Сегодня – полиграфия. Завтра – люди». Я хотел возмутиться, что это шутка на грани, но сдержался – слишком в точку.

На улице свежело. В витрине напротив отражались буквы «РЕПЕТИЦИЯ РАЗГОВОРОВ». Они не обещали чудес и не пугали. Просто предлагали попробовать. Иногда этого достаточно, чтобы кто-то пришёл второй раз. Или впервые сказал на кухне не «потом», а «в девять».

Глава 5. Цена вопроса

Днём город выглядит честнее. Уже не утренний бег и не вечерняя усталость, а нормальная дневная скорость: люди несут пакеты, офисы меняют смену, дворники курят в тени. Я шёл к коворкингу, считал витрины с полузаклеенными афишами и думал про странную вещь: раньше я мечтал о больших ролях, теперь мечтаю о маленьких разговорах, которые доходят до конца.

На перекрёстке мальчишка тащил по асфальту велосипед без цепи и кричал другу: «Не ржать, сейчас починим!» – и вдруг это звучало про жизнь. Ничего, починим. Что-то уже крутится.

У дверей коворкинга на меня махнула Лера. Махнула не ладонью – папкой. Значит, новости.

– Морозов, – произнесла тоном начальника ЖЭКа, – пройдёмте в бухгалтерию. Бухгалтерия – это я, если что.

– Уже страшно, – сказал я.

– И правильно. Садитесь. – Она прошла за стойку, разложила листы. – У нас с вами кружок по интересам затянулся. Я люблю доброе сердце, но проект без цены – это кружка с бесплатным чаем.

– Ты так говоришь, будто чай – преступление.

– Чай – святой. Но свечки стоят денег. Короче: я накинула прайс. Старт – три тысячи за сорок пять минут. Для первых пяти клиентов – две. Повторные – в полцены. Без веры и мистики, просто воронка. Принимаем переводами. Наличка – в конверт, конверт – в коробку. Коробка – под мою ответственность, я всё равно сплю тут иногда.

– А консультация «дочери администратора»? – осторожно уточнил я.

– По бартеру, – мгновенно ответила Лера. – Ты мне – честный разговор в финале. Я тебе – порядок в делах сейчас. И ещё: я сделала форму записи. Вот кнопка. Нажимай и будь счастлив.

На экране – простая таблица: имя, телефон, «о чём разговор», время. В графе «стоимость» стояло пусто, под ней Лера жирно вписала: не меньше нуля и перечеркнула. Затем приписала: больше нуля и нарисовала галочку.

– С юмором у вас всё ещё в порядке, – сказал я.

– Серьёзность – скучная кожа для бизнеса, – отрезала она. – Ещё новость: у нас сегодня клиент. Я взяла трубку, пока ты шёл. Медсестра. Ночные смены, выгорание, разговор с главврачом про доплаты. Голос у неё усталый-усталый, но слова складывает правильно. Похожа на людей, которые держат мир.

– Сколько мы берём?

– Две, – сказала Лера. – Первая пятёрка – промо. Рекламы у нас нет, зато результат сам себя разнесёт. И не смей спорить. Я редко прошу «не спорь» всерьёз.

– Не спорю, – поднял руки. – Ты у нас силовой блок.

– Я у вас блок, который делает «кружку с бесплатным чаем» – сервисом. Всё. Дай сюда карточки – протру.

Она взяла мои «Мягко / Чётко / Жёстко», провела салфеткой, как любимую посуду. Движения лёгкие, отточенные. Администраторская ласка.

Пока она наводила порядок, я подумал о том, как легко было раньше «жить не по делу»: отыграл «караул на месте», получил наличку, купил курицу, заснул. А потом Ира спрашивала: «Пап, а кто главный в «Короле Лире»?» – а я не знал, что ответить. С той поры главный у меня – список дел.

Ира вообще выучила меня быстро. Например, что косичку со второго раза получается не плести, а собирать. Что резинки для волос существуют двухсот видов, и покупать «какие были» – преступление. Что шампунь «для объёма» – не просто заговор маркетологов, а маленькая магия на утро. И ещё – что «папа, я сама» обычно звучит как «папа, подстрахуй, но не лезь, я тебе скажу, когда».

Жена тогда уезжала тихо. Я долго потом думал: что я не договорил. Удивительное дело – наверняка были слова, но я во всё это время надеялся, что дальше само как-то. Дальше никогда «само» не случается. Это мне Лера повторяет чаще всех: «Либо говоришь, либо потом разгребаешь». Я ей верю, хотя с отцом всё ещё глухо. Ну так и должно быть. Длинная дистанция.

– Эй, – Лера щёлкнула пальцем у моего носа, – не уходите в грусть. У нас клиент. Соберитесь, Страж № 3, вы теперь Начальник комнаты 13.

– Это должность или диагноз?

– Это основание для счёта, – сказала она и улыбнулась. – Пошли знакомиться. Женщине на посту точно некогда ждать.

Она пришла без белого халата, но вся – больница: аккуратная, собранная, волосы затянуты в гладкий узел, на шее тонкая цепочка с маленьким крестиком. Лет сорока. На лице – следы масок и ночных ламп. На пальцах – короткие ногти «по правилам», чистые руки, видно: стирают антисептиком, пока кожа не просит пощады.

– Я Оксана, – сказала сразу, не «здравствуйте». – Не люблю тратить чужое время.

– Миша, – представился я. – Лера – администратор, наш таймер и совесть.

– Совесть – это вы, – кивнула Оксана на меня. – Мне нужна репетиция. К главврачу. Про доплату за ночные. На отделении всё держится на нас, но ставки… – она споткнулась на слове, – …ставки в прошлом году пересматривали, и мы остались в минусе.

Лера тихо исчезла, оставив графин и стакан. Я усадил Оксану в комнату 13, положил карточки на стол.

– Правила такие, – сказал, – сорок пять минут. Я – главврач. Говорю неудобные вещи. В любой момент могу повторить вашу фразу дословно – это «зеркало», иногда неприятно, но полезно. В конце у вас будет три фразы: что хотите, почему важно, что предлагаете. Подходит?

– Подходит, – она кивнула. – Только у меня одна просьба. Без медийной лирики. Я устала от слов «призвание», «героизм» и всего, чем обычно закрывают карманы. Мне нужны деньги за ночь. Я не прошу звёзд с неба.

– Согласен, – сказал я. – Призвание не закрывает ипотеку. Начнём.

– Начальник у нас – человек прямой, – сказала Оксана. – Он любит фразу «всем тяжело». Я от неё горю.

– Буду прямым. – Я стал «главврачом»: уверенный, занятый, глаза всегда бегут к телефону. – Что у вас?

– Хочу обсудить доплату за ночные, – сказала Оксана чётко. – Наше отделение закрывает четыре ночные в неделю, фактически за двоих. У меня на руках графики и список передержек.

– Сейчас не время, – уронил «главврач». – Бюджет трещит, вы же видите.

– Тогда назначим время, – не сломалась она. – Понедельник, 8:30, я принесу табели и заполняемость по койкам за квартал.

– Вы хотите особые условия?

– Нет. Я хочу оплату по работе, которая уже делается.

– Все хотят. Я сам ночами не сплю.

– Вы не стоите у кровати после четырёх вызовов подряд, – сказала спокойно, без пафоса. – А я – стою.

– Зеркало, – поднял я карточку и повторил её фразу ровно её тоном. – Слышите удар? Тут не просьба, тут факт. Он сильный.

– Сильный – не значит убедительный, – сказала Оксана. – Он может злить.

– Значит, рядом ставим мост – цифры. У вас они есть?

Она достала аккуратную папку. Таблицы, распечатки, в клетке карандашные пометки, где-то бумага заламинирована – видно, что это не маскарад ради встречи, а их обычная внутренняя жизнь.

– Ночные вызовы по дневнику за март и апрель, – сказала. – Листы учёта нагрузки, распределение по постам, ковид-остатки по отделению, хотя это уже прошлое. И отдельно – «перекидывания» с соседнего отделения, когда у них нехватка, а у нас «прикрыть».

– Отлично. Скажете один раз «мы не просим особых условий», второй – покажете «мы уже закрываем дырки – вот». И ещё: добавьте «это снижает текучку». Он любит слово «текучка», я слышу.

Оксана усмехнулась:

– Любит. И ещё любит «вы молодцы, мы гордимся». Мы, конечно, молодцы. Но нам надо купить обувь, а не гордость.

– Тогда «тон». – Я положил карточки. – С чего начнём?

– «Чётко», – без раздумий выбрала она.

Раунд первый:

– Доплата за ночные по отделению. Понедельник в 8:30. Принесу табели, вызовы, нагрузку. Мы не просим особых условий, мы просим оплату за фактическую работу.

– «Бюджет трещит», – отвечаю я как «главврач».

– «Удержание людей дешевле набора новых. У нас уже двое раздумывают уйти. Текучка стоит дороже».

– «Вы шантажируете?»

– «Я предупреждаю о рисках».

– «Мы дадим премию по итогам квартала».

– «Премия – разово. Речь о системной ночной. Нам нужна ставка за ночь. Премия – дополнительно, если найдёте и захотите».

– «Вы требовательная», – киваю строго.

– «Я взрослая», – отвечает спокойно.

Мы остановились. В её голосе появился металл – не срыв, а опора. Я кивнул: держит.

– Теперь «мягко». Мягко – не значит «слабее». Это вариант для захода, когда у другого высокий уровень раздражения.

Оксана взяла «Мягко»:

– «Понимаю, что вы держите все учреждение и вам прилетает со всех сторон. Поэтому предлагаю структурный разговор: в понедельник в 8:30. У меня на руках табели и учёт вызовов. Мы не просим исключений, мы хотим, чтобы ночи были оплачены как работа, а не как подвиг. Это уменьшит текучку».

– «Давайте после праздников».

– «Тогда сейчас поставим дату после праздников, чтобы не размазалось. Вторник, 8:30, в вашем кабинете. Принесу цифры. Согласны?»

– «У меня в это время планёрка».

– «Тогда предложите окно в тот же день. Я подстроюсь».

– «Хорошо, в 7:45».

– «Записала».

Я поднял «Зеркало», повторил её «записала». Звук стоял твёрдо. Видно: женщина привыкла фиксировать.

– И «жёстко» оставим как маркер, – сказал я. – Это финал короткими ударами, если собеседник снова уходит в «потом».

Оксана кивнула.

Раунд третий:

– «Доплата за ночные. Понедельник 8:30. Табели – у меня. Согласны?»

– «Позже».

– «Нет. Дата?»

– «После праздников».

– «День, час?»

– «Вторник 7:45».

– «Отлично».

Мы на секунду улыбнулись. В сухих репликах шёл бык в гору – без хвастовства, с системным шагом.

– Два узких места, – сказал я. – Первое – раздражение на «призвание». Оно понятно, но выплёскивать его не надо. Второе – опасность сорваться на «мы еле живые». Это правда, но она не двигает переговоры, только будит жалость или защиту. Нам нужен не жалостливый ответ, а решение.

– Записала, – сказала Оксана. – У меня дома сын-подросток. Я ему тоже иногда говорю «призвание», и он меня за это ненавидит. Забавно.

– Не забавно, – я улыбнулся, – знакомо. У меня дочь. Обещал, что куплю ей нормальные кроссовки, а деньги ушли на лекарства деду. В итоге мы выбрали вместо «нормальных» шнурки поприкольнее. Иногда компромисс – это шнурки.

Оксана впервые рассмеялась – коротко, тихо.

– Я запомню про шнурки, – сказала и снова вернулась к делу. – Вы сказали три фразы для финала?

– Да. Давайте соберём ваши.

Я подвинул лист. Она взяла ручку и быстро вывела:

Хочу: ночная доплата по отделению, оплата фактических ночей.

Почему важно: удержание людей, снижение текучки, стабильность в ночные. Цифры прилагаю.

Что предлагаю: встреча в понедельник 8:30, табели и учёт вызовов приношу; при необходимости – компромиссный график перераспределения.

– А ещё – один вопрос в конце, – добавил я. – Он двигает разговор вперёд.

Она приписала: «Согласны на понедельник 8:30?»

– Теперь сыграем «плохого главврача», – сказал я. – Аргументы: «деньги – на ремонт крыши», «соблюдайте табель», «мы уже премировали в марте», «в других отделениях никто не жалуется», «вас никто не держит».

– Последнее я терпеть не могу, – Оксана положила руку на стол, будто прикалывала себя к месту. – Давайте.

И мы пошли в «жёсткий разбор»:

– «Деньги – на крышу» → «Крыша не спасёт, если ночью некому взять вызов. Падение качества дороже любого ремонта».

– «Соблюдайте табель» → «Соблюдаем. В табеле не видно ночных «перекидываний». Я принесла листы – вот».

– «Премии в марте» → «Разово. Ночные – системно».

– «Другие не жалуются» → «Это не значит, что у них нет проблем. Я пришла за отделение, где отвечаю я».

– «Вас никто не держит» → короткая пауза (она лишь вдохнула и сразу) → «Я пришла не угрожать уходом, я пришла удержать людей. Ставка за ночь – решение. Вот цифры».

Я повторил её последнюю фразу, слегка меняя интонацию:

– «Я пришла не угрожать, а удержать». – Хорошо звучит. Оставляем.

В конце мы прошли один мини-раунд полностью, без моих подсказок. Оксана вела разговор ровно. В голосе не было ни «выпрашивания», ни «обиды». Только задачи и шаги.

– Сколько я вам должна? – спросила, закрывая папку.

Я открыл блокнот, посмотрел на Лерину бумажку «цены» и вдруг понял, что в этот момент действительно перехожу из кружка в работу. Сердце не подпрыгнуло, не затряслось – просто всё стало на место.

– Две тысячи, – сказал я. – И один отчёт в понедельник вечером: как прошло.

Оксана кивнула, достала конверт, положила на стол, придавила ладонью, будто взвешивала, не улетит ли. Потом написала на листе крупно «ОКСАНА / НОЧНЫЕ». Я положил конверт в коробку, которую Лера хитро подложила под стол.

У двери она остановилась:

– Я много лет не просила. Всегда было неловко. Сегодня впервые не неловко.

– Потому что вы не просили, – сказал я. – Вы предложили решение и назначили время. Это разное.

Она кивнула. Сказала «спасибо» так, будто приняла укол – быстро, без лишних слов – и ушла.

Лера появилась через пять секунд, как будто сидела в вентиляции.

– Ну? – глаза у неё блестели по-кошачьи.

– В коробке – две, – сказал я. – Не люблю это говорить, но… мне спокойно.

– Наконец-то, – вздохнула она, – взрослый мужчина не стесняется денег за свою работу. Чудо. – И тут же, уткнувшись в ноутбук: – У нас три заявки в форме. Один «тёмный» – «научите говорить так, чтобы никто не смеялся». Я ответила: «сначала попробуйте не говорить гадости». Двое нормальные: «бухгалтер против начальника-крика» и «учительница/родитель». Я выставила слоты – завтра и послезавтра.

– Ты взяла всё в свои руки, – сказал я. – Грозно.

– Во мне сидит маленький диспетчер, – призналась Лера. – Ему плохо в хаосе. Кстати, оставь мне две карточки. Я повешу их на стене, чтобы люди понимали, что здесь не гипноз, а ремесло.

– Вот «Мягко» и «Чётко», – сказал я. – «Жёстко» оставлю себе.

– Правильно, – кивнула она. – Она на вас похожа: не громкая, но упрямая.

Зазвонил телефон. Ира: «У нас завтра биология. Я возьму у тебя старый планшет?». Я написал: «Возьми. Только зарядку не забудь». Добавил: «Пельмени сегодня, как обещал». Пришёл эмодзи с вилкой. Для нас это уже тёплое «да».

Отец не звонил – и слава богу. Сегодня я не был готов к новому «потом». Завтра заеду с чаем, скажу коротко, что в комнате 13 у меня получилось. И всё. Пускай привыкает к факту, а не к объяснениям.

– Над чем думаете? – Лера подлетела снова.

– Над тем, что «мужчина и дочь» – иногда вообще с разных планет. И всё равно надо попасть друг к другу в окно связи.

– Дочери на самом деле не инопланетяне, – фыркнула она. – Им просто нужен доступ и опция «не лезь». Ставишь обе – и живёшь. Ещё из лайфхаков: научитесь делать хвост на бегу. Это +50 к уважению. Косички – уже бонус.

– Я смотрел видео, – признался. – Косичка выходит как лестница пожарная. Она смеётся.

– Значит, всё правильно делаете, – сказала Лера. – Смех – признак, что им с вами можно быть собой.

Она вдохнула, потом вдруг тихо добавила:

– У меня батя тоже был строгий. Не военный, но из той породы «мужик – слово – молчи». Я с ним ровно два раза говорила по-настоящему. Оба – в больнице. Не затягивайте, ладно?

– Постараюсь, – ответил я. – Но быстро не выйдет.

– Быстро и не надо, – отрезала. – Главное – не в ноль. Даже разговор на пять минут – уже не ноль.

Она снова ушла в дела, а я сел и нацарапал в блокноте:

•  «Цена = уважение к времени обоих».

•  «Урок Оксаны: просьба → предложение решения».

•  «Лера – диспетчер. Благодарить чаще».

•  «Ира – хвост на бегу. Купить резинки».

День ещё не закончился, но внутри всё стало яснее. Не светлее – яснее. Есть расписание, есть прайс, есть коробка под столом, не как символ жадности, а как знак, что я перестал стесняться собственной работы. Есть люди, которые пришли не за чудом, а за планом: бариста, Лев, теперь Оксана.

Перед уходом я открыл форму записей. Три строки. В графе «о чём разговор» у второй заявки было написано рукой: «Я больше не хочу кричать». Я провёл пальцем по экрану, словно по живой фразе. Это уже не про «научите давить», это про как перестать давить. Правильный клиент.

Я выключил свет в комнате 13, поправил лист на стекле: «РЕПЕТИЦИЯ РАЗГОВОРОВ». Под ним Лера прилепила маленькую бумажку: «С сегодняшнего дня – платно. Бесплатно – только чай и уважение». Я хотел возмутиться, но улыбнулся. Смешно и честно – наш стиль.

На улице ещё держался дневной свет. Я взял яблоки, зашёл в магазин за пельменями, поймал себя на том, что выбираю сметану как сомелье – читаю этикетки, сравниваю жирность. Представил, как Ира скажет «норм» и уйдёт в комнату, а потом вернётся за второй порцией, потому что «вкусно». Это будет лучший счёт за день – не в коробку, а на столе, где хрустит вилкой посуда и пахнет обычным домом. И где рядом лежат три карточки – «мягко, чётко, жёстко», – к которым я теперь отношусь не как к фокусам, а как к молотку, отвертке и рулетке. Ремесло.

Завтра Оксана в восемь тридцать предъявит свои табели. Потом – бухгалтер. Потом – учительница. Потом – я снова поеду к отцу. И однажды скажу не «потом», а «я здесь». Не ради красивой реплики. Ради дела.

Глава 6. Без крика

– С этого момента у нас всё серьёзно, – Лера притащила к стойке жёлтую коробку с надписью «РАСЧЁТ». – Денежки сюда. Бумажки сюда. Нервы – вон туда, на общий крючок. У меня визуальная система.

– Мы музей? – спросил я.

– Мы мастерская, – отрезала она. – А вот ещё нововведение: автоответчик. Записывай: «Здравствуйте, вы позвонили в “Репетицию разговоров”. Если вы хотите научиться давить, положите трубку. Если хотите говорить – оставьте имя и тему». Давай, голосом диктора.

Я послушно начал:

– Здравствуйте, вы по…

– Стоп, – Лера махнула рукой. – Не диктором. Собой. Ты у нас человек, а не ведомство.

Я повторил проще. Получилось.

– Уже теплее, – сказала она. – А теперь хорошая новость: у нас бухгалтер.

– Наконец-то кто-то посчитает мои вопросы, – вздохнул я.

– Он уже всё посчитал, – Лера кивнула на экран. – Тихий мужик, начальник на него орёт. Хочет «разговор без крика». Запись на три.

– Хорошо. У нас есть свежий кейс. – Я переложил карточки из папки на стол. – Где будем репетировать?

– В тринадцатой, как всегда, – ответила Лера. – И я сегодня участвую. Добровольно. Я – ваш «начальник-крик». Я умею быть убедительной на повышенных оборотах.

– Ты уверена? – спросил я.

– Уверена. Если что, у меня же автоответчик, – она подмигнула. – Плюс: потом протестируем «понижающий трансформатор». Хоть раз в жизни пригодится мой HR-шный опыт.

Телефон в кармане пискнул. Ира: «Пап, ты забыл купить те резинки. Я сегодня собрала хвост проводом от наушников. Это стильно». Я ответил: «Стильно, но не повторяй. Вечером зайду». Прилетел стикер с енотами. Это была сговорчивость высшей категории.

В три ровно в холл шагнул мужчина в сером свитере, чуть великоватом. Руки аккуратные, ногти короткие, на переносице маленькие очки. На бейджике, который ему вручила Лера, он сам написал «Иван (бухгалтер)» и поставил точку после «н».

– Иван, – представился он, сжимая ремешок сумки. – Я заранее извиняюсь.

– Не начинайте с этого, – сказала Лера, мгновенно. – Здесь не извиняются за существование. Это у нас платная опция, но сегодня я добренькая. Проходите.

Мы сели в тринадцатой. На столе – карточки «Мягко / Чётко / Жёстко», графин воды, листы. Иван сел ровно, как у доски на контрольной.

– Расскажите одним предложением, зачем вы здесь, – сказал я.

– Я хочу научиться отстаивать порядок работы без крика и унижения, – выдохнул он. – Начальник повышает голос, когда я говорю «мне нужно время на проверку». После – весь отдел ходит мимо меня на цыпочках.

– Что вы хотите изменить конкретно? – уточнил я.

– Закрепить регламент: дедлайны реальны, внеплан – через окно, «срочно» – только с обоснованием, – он достал блокнот. Там аккуратными столбиками были выписаны фразы и даты. – И ещё – чтобы на меня не кричали. Я… перестаю слышать.

– Отлично. Правила наши знаете: сорок пять минут, я – ваш начальник, говорю неприятные вещи, иногда повторяю ваши слова дословно – «зеркало». Плюс сегодня у нас есть Лера – она сыграет «эмоциональную волну». Это безопасно, обещаю.

– Я не против, – Иван посмотрел на Леру благодарно и чуть испуганно. – Меня редко слушают.

– Сегодня слушают, – сказала Лера. – Но сначала – деньги. Извините, романтику отложим. У нас двушка за сессию.

– Конечно, – сказал Иван и достал конверт. – Я… специально снял наличными, чтобы было… видно.

– Видно, – сказала Лера, спокойно положила конверт в жёлтую коробку «РАСЧЁТ» и закрыла крышку. – Теперь – репетируйте.

– Иван, начнём «мягко». Это когда вы признаёте общий контекст и предлагаете конструкцию. Без обид, без «вы не правы». Сыграем.

Я стал «начальником»: энергичный, грузный, «полчаса до отчёта».

– Иваныч, у нас ад! Срочно выгружай сводный по контрагентам за квартал, прямо сейчас, мне в кабинет. Почему ещё не у меня?

Иван перевёл дух, посмотрел на карточку «Мягко», и голос у него звучал ровно:

– Понимаю, что горит. Готов отдать короткую версию через пятнадцать минут, полную – завтра к двенадцати. Сейчас нет смысла обещать невозможное – будут ошибки.

– Мне надо сейчас, – повысил голос «начальник». – У директора вон там совещание.

– Тогда целесообразно дать им «светофор»: зелёные риски – там, где всё нормально, жёлтые – вопросы, красные – проблемы. Десять минут – и у вас цветовая карта, – Иван улыбнулся краем губ. – Ну и «жёлтых» будет больше: я реалист.

Лера фыркнула:

– Реалист – это почти оптимист, только в бухгалтерии.

– Неплохо, – сказал я уже «собой». – Юмор – хорошая смазка. Но добавим рамку: «чтобы не было ошибок». Он ценит безошибочность?

Иван кивнул.

– Ценит. И любит слово «ответственность».

– Тогда поставим якорь: «Беру ответственность за точность в дедлайне». Снова.