СИ

Нижний Новгород, август 2014 года

Утро обычного дня

Катя проснулась от того, что кто-то громко ругался на кухне. Отец опять пытался починить капающий кран – безуспешная война, которая шла уже третий месяц.

– Да что ж такое! – донеслось из-за стены.

Их двушка в девятиэтажной панельке в Сормово видела лучшие времена. Обои с коричневыми розами, которые клеили еще в конце восьмидесятых, местами отходили от стен. Паркет скрипел так, что ночью в туалет приходилось идти на цыпочках. На потолке в большой комнате красовалось водяное пятно – привет от соседей сверху, затопивших их прошлой зимой.

Катя встала, натянула джинсы и футболку с надписью «I don’t care» – купила на школьной ярмарке в конце десятого класса. Волосы – рыжие, густые, до плеч – собрала в хвост. В зеркале мелькнуло худенькое лицо с россыпью веснушек на носу.

На кухне восемь квадратных метров было не протолкнуться. Холодильник «Минск» гудел как трактор, газовая плита с одной нерабочей конфоркой занимала полстены, стол у окна с трудом вмещал четверых.

– Доброе утро, – сказала Катя, протискиваясь к холодильнику.

Отец высунул голову из-под раковины:

– Какое оно доброе? Вторую прокладку меняю за месяц.

– Коль, да брось ты. – Мама помешивала кашу на плите. – Завтракать иди, почти готово.

– Щас, щас… Вот зараза!

Из соседней комнаты донеслось покашливание – бабушка уже давно встала. В свои восемьдесят шесть она раньше всех была на ногах, с шести утра, как привыкла еще в колхозе.

– Катюш, после завтрака сходишь к тете Наде? – попросила мама. – Дрожжи обещала дать. Хочу завтра пироги печь, к приезду Бориса. А у нее много.

– Угу, схожу, – кивнула Катя, наливая себе чай.

Дворовая жизнь

Тетя Надя в первом подъезде. Катя поднялась по лестнице – так быстрей, чем ждать тормозной лифт. На площадке третьего этажа курил дядя Сережа, сантехник. От него пахло перегаром.

– О, Катюха! Как жизнь молодая?

– Нормально, дядь Сереж.

– Братан твой когда приедет? Обещал инструмент привезти из Москвы.

– Не знаю. Работает много.

– Эх, повезло парню. Здесь тоска смертная.

Тетя Надя открыла сразу – видимо, ждала.

– Катюша! Заходи, заходи, милая!

Катя начала снимать кроссовки в прихожей.

– Ой, не снимай, не снимай! – замахала руками тетя Надя. – У меня тут не убрано совсем. Проходи на кухню, я как раз чайник поставила.

Квартира у тети Нади была сестрой-близнецом их собственной – та же планировка, тот же потертый линолеум, но воздух был другим. Здесь пахло свежей выпечкой и ладаном, а не отцовским табаком. Только иконостас в углу больше и фотографий на стенах полно. На всех – ее покойный муж, погиб на стройке лет пять назад. Тетя Надя всегда хорошо к Кате относилась – когда маленькой была, конфетами угощала, а в прошлом году помогала с сочинением по литературе.

На кухне пахло свежей выпечкой.

– Садись, садись. Пирожки с капустой только из духовки. Будешь?

– Теть Надь, я за дрожжами только…

– Какие дрожжи! Сначала чай. Молодая, а уже вся на бегу. – Она поставила перед Катей чашку с блюдцем, из тех, советских еще, с золотой каемочкой. – У меня тут «Рафаэлки» есть, – с озорной улыбкой подмигнула Кате.

Катя улыбнулась – знает слабые места. На столе лежала старая книга – потрепанный том Достоевского.

– Читаете?

– Перечитываю. «Братья Карамазовы». В молодости не понимала, а сейчас… – Тетя Надя покачала головой. – По-другому читается. Вот Вася мой… я его пилила вечно – то не так, это не эдак. А теперь думаю: а стоило? Хороший был мужик. Золотой.

Тетя Надя встала, достала из шкафа банку.

– Вот дрожжи. И скажи маме, если мука нужна, у меня мешок есть, поделюсь. Как учеба-то? Последний год?

– Да, одиннадцатый.

– Время летит… А братец твой как? В Москве всё?

– Работает там. На стройке.

– В Москве-то! Небось девушку там завел, столичную? – Тетя Надя хитро прищурилась. – Красивый парень, видный. Не женился еще?

– Нет вроде. Мама переживает.

– А чего переживать? Двадцать шесть всего! Мужчина в самом соку. – Тетя Надя подсела ближе, понизила голос заговорщически: – А у тебя-то есть кто на примете? Я вчера видела – Санька Волков тебя провожал.

Катя чуть чаем не подавилась:

– Теть Надь!

– А что? Хороший мальчик. Умный. И на тебя смотрит так… знаешь как? Только ты не спеши. В твоем возрасте мы все готовы в омут с головой. А жизнь-то длинная.

– Мы просто друзья.

– Я и говорю, друг хороший. – Тетя Надя с озорством подмигнула. – Мы три года дружили, пока он не решился предложение сделать. Борька приедет – передай привет. Пусть заходит, про Москву расскажет. Я там с восемьдесят седьмого не была!

Возвращаясь с дрожжами, Катя увидела подругу Лену – та сидела во дворе соседнего дома на лавочке, листала какой-то глянцевый журнал.

– Смотри, какие сапоги! – ткнула в страницу. – Хочу такие.

– Это ботфорты, – поправила Катя и глянула на цену. – Че за цены?!

– Ну хочется же красивое! – Лена вздохнула. – Зачем они вообще такие цены ставят?

– Чтоб мы смотрели и страдали, – усмехнулась Катя. – И на таких каблуках ходить нереально.

– Зато красиво! На выпускной бы такие, – мечтательно протянула Лена.

– На выпускной? В ботфортах? – фыркнула Катя. – Ты что, стриптиз танцевать собралась?

– Ну че ты сразу! – засмеялась Лена. – Просто мечтаю! Кстати, придешь вечером? Родители на дачу уехали.

– Мама не пустит.

– Скажи, что ко мне учебники обсуждать идешь. К ЕГЭ готовиться.

– В августе к ЕГЭ готовиться?

– Ну придумай что-нибудь! – Лена понизила голос. – Санька спрашивал про тебя.

– Что спрашивал?

– Придешь или нет. И еще… – Лена замялась. – Спросил, есть ли у тебя парень.

– И что ты сказала?

– Правду. Что нет.

Семейный завтрак

Катя вернулась с дрожжами. За столом уже все собрались – редкость в последнее время. Отец успел временно укротить кран и теперь с аппетитом ел гречневую кашу. Бабушка сидела в своем обычном месте у окна.

– Борис звонил, – сказала мама, нарезая овощи для супа. – На следующей неделе приедет.

– Опять залетом? – отец оторвался от газеты.

– Говорит, работы много. На той стройке.

Отец усмехнулся:

– Который год уже это чудо возводят. Владелец-то не банкрот еще?

– Борька говорит, денег там немерено. Платят щедро, особенно за верхние этажи. Только вот… – Мама замялась. – Сказал, мужики что-то увольняться стали.

Бабушка подняла голову:

– А чего эт они увольняются?

– Да не знаю.

– Борьке бы тоже другую работу найти. Шустрый он больно, всё куда-то лезет.

Катя любила брата, хоть и видела редко. Он уехал в Москву три года назад, сразу после армии. Сначала говорил – временно, подзаработать. Потом втянулся. Приезжал всё реже.

– Кать, помоешь посуду? – попросила мама.

– Угу, сейчас.

Катя собрала тарелки со стола и подошла к раковине. Выдавила средство на губку.

– Мам, что за фигня? Совсем не пенится! – возмутилась Катя, растирая губку.

– Какой-то эко-гель. В «Пятерочке» по акции был, написано «экологичный, без фосфатов».

– Экологичный? – Катя выдавила еще средства, потерла сильнее. Пены почти не было. – Это вода какая-то!

– Зато природу не загрязняет, – философски заметила мама.

Катя вздохнула, продолжая тереть тарелки еле мылящейся губкой.

– Мам, я к Ленке вечером обещала зайти. Ненадолго.

– А пироги печь кто поможет? – Мама оторвалась от овощей. – Вечером хотела поставить.

– Молодые должны гулять! – Отец подмигнул Кате. – Правильно, дочь, последние дни лета. Иди повеселись.

– Ну раз такой умный, сам и поможешь. – Мама ткнула его ложкой.

Вечер

На «тусовку» Катя подготовилась. Накрасилась, правда, чуть-чуть (мама не любила косметику – «молодая еще размалевываться»), надела лучшие джинсы и футболку без дурацких надписей.

У Лены уже собрался народ. Музыка из колонок – что-то попсовое, кажется, Нюша. На столе чипсы, кола, пара бутылок пива, которые старшеклассники притащили.

– Катька пришла! – Ленка обняла подругу. – Саня на кухне, кстати.

На кухне действительно был Саня – показывал карточный фокус двум десятиклассницам. Колода мелькала в его руках – он тренировался с картами еще с седьмого класса, когда увлекся выступлениями Дэвида Копперфильда по телевизору.

– Как ты это делаешь? – восхищенно спросила одна.

– Секрет фирмы, – отмахнулся Саня, но делал всё это механически, без азарта.

Тут он заметил Катю в дверях. Лицо сразу изменилось – оживилось.

– О, какие люди, – сказал он, убирая карты в карман. – Думал, не придешь.

– Почему не приду? – Катя подошла ближе.

– Ну мало ли. Родители не пустили бы.

– Не такие уж они строгие. – Она села на подоконник.

Девчонки, поняв, что внимание переключилось, потихоньку разошлись.

– Показываешь фокусы? – спросила Катя.

– Время убиваю. – Саня сел рядом с ней на подоконник. – Ждал тебя вообще-то.

– И долго ждал?

– С восьми. Полчаса уже.

– Можно было и не ждать, – сказала Катя, разглядывая свои кроссовки.

– Можно было, – согласился он. – Но я надеялся.

Она подняла глаза, встретилась с его взглядом. Отвела быстро.

– Фокус покажешь? – спросила, чтобы что-то сказать.

– Тебе? – Он достал колоду. – Смотри. Выбери карту, любую.

Катя вытащила карту, посмотрела – дама черви.

– Запомнила? Клади обратно.

Он начал тасовать, карты мелькали в руках. Потом резко остановился, протянул ей колоду:

– Подуй.

– Зачем?

– Магия, – усмехнулся. – Давай.

Она дунула. Он перевернул верхнюю карту – червовая дама.

– Как ты это делаешь?

– Если расскажу, не будет волшебства. – Он убрал карты.

Музыка из зала громыхала, кто-то смеялся.

– Пойдем к остальным? – предложил Саня.

– Пойдем.

Вечер прошел обычно – танцы, разговоры, кто-то целовался в углу. Денис напился пива и начал рассказывать, как собирается после школы в Питер уехать, в универ поступать.

– В Нижнем делать нечего, – вещал он. – Провинция. Тухлое болото. Вот в Питере – там жизнь!

– А я в Москву хочу, – сказала другая девочка, Марина. – Там возможностей больше.

– Москва – это муравейник, – спорил Денис. – А Питер – культурная столица!

Катя молчала. Она никуда уезжать не собиралась. Нижний – ее город. Здесь ее семья, ее корни. Бабушка часто говорила: «Где родился, там и пригодился».

Около одиннадцати начали расходиться – у многих родители строгие. Саня предложил проводить Катю.

– Я тут рядом живу, – смутилась она.

– Ну и что? Темно уже.

Шли молча. Август в Нижнем – теплые вечера, но уже без дневной жары. Где-то вдалеке слышалась музыка из кафе, лаяла собака.

– Знаешь, что странно? – вдруг сказал Саня.

– Что?

– Все рвутся отсюда. В Москву, в Питер. А я иногда думаю – может, бегут не туда, а от чего-то?

– От чего же?

– От себя, наверное. Думают, переедут – и всё изменится. А ты с собой везде одинаковый.

Катя удивленно посмотрела на него:

– Не ожидала от тебя такой философии.

– Да я много чего умею, чего от меня не ожидают. – Он криво усмехнулся. – Например, могу молчать целый день. Или читать Бродского.

– Бродского?

– «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку», – процитировал он. – Иногда думаю, может, он прав был. Сиди себе в комнате, и всё будет хорошо.

– Скучно же.

– Зато безопасно. – Саня остановился. – Слушай, завтра погуляем? Покажу место одно на набережной. Там старая ротонда, никто не ходит.

Сердце екнуло.

– Давай.

У подъезда попрощались. Саня неловко обнял ее, развернулся и пошел обратно, засунув руки в карманы.

Ночь

Дома все уже спали. Только из комнаты бабушки доносился слабый свет лампадки – она всегда зажигала ее на ночь перед иконой.

Катя тихо прошла к себе, легла на кровать не раздеваясь. В окно светила луна – почти полная. Завтра воскресенье. Кате казалось, что это будет хороший день.

Нижний Новгород, сентябрь 2014 года

Первое сентября

Школьный двор гудел как улей. Первоклашки с огромными букетами, родители с фотоаппаратами, старшеклассники, обнимающиеся после лета. Катя стояла у входа, высматривала своих.

– Рыжая! – Ленка налетела сзади, обняла. – Ну что, готова к последнему году каторги?

– Ага, прямо жду не дождусь ЕГЭ. – Катя закатила глаза.

Школа номер 79 – типовая четырехэтажка из красного кирпича.

– Смотри, Санька идет. – Ленка толкнула ее локтем.

Саня шел через двор с парнями из своего класса. За лето загорел, волосы выгорели на солнце. Увидел Катю, помахал рукой.

После той августовской прогулки они несколько раз гуляли. Ничего особенного – мороженое на набережной, кино в «Золотой миле», разговоры обо всем и ни о чем. Но что-то между ними промелькнуло. Пока неуловимое, хрупкое.

– Гончарова! Савельева! – Классная руководительница махала им от входа. – Стройтесь по классам! Линейка через пятнадцать минут!

Школьные будни

– Итак, – Марина Анатольевна встала у доски, – последний год, а что это значит? ЕГЭ, ЕГЭ и еще раз ЕГЭ. Никаких расслабонов.

– У кого какие репетиторы? – спросила Ленка на перемене.

– Буду сама готовиться, – пожала плечами Катя. – В интернете полно материалов, учебников.

Про репетиторов она даже не заикалась дома. Знала: родители и так еле концы с концами сводят. Отцу на заводе зарплату задерживают, мама на почте копейки получает. Борис помогает, но у него самого съемная квартира в Москве.

– Серьезно? А математика?

– И математика. Брат из Москвы задачники привез, говорит, лучше любого репетитора.

– А я к трем сразу. Родители с ума сходят, говорят, последний шанс нормально сдать. Только за сентябрь пятнадцать тысяч отдадут.

– Ого, – только и сказала Катя.

На большой перемене в буфете к Кате подошел Димка – невысокий парень с вечно растрепанными волосами.

– Кать, в субботу у меня ДР. На даче собираемся, с ночевкой. Придешь?

– С ночевкой? – замялась Катя. – Родители вряд ли отпустят.

– Да ладно, все свои будут. Человек восемь максимум. Старший брат за нас отвечать будет, родители в курсе.

– Всё равно… Мама точно против будет.

– Скажи, что у Ленки ночуешь. Она прикроет.

Катя задумалась. Врать родителям не хотелось, но и день рождения пропускать тоже.

– Подумаю.

Приезд Бориса

В пятницу вечером неожиданно приехал Борис. Без предупреждения – просто открыл дверь своим ключом.

– Семья! – крикнул с порога. – Принимаете беженцев из столицы? Или только по записи?

Катя выскочила из комнаты:

– Борь! Ты чего не предупредил?

– А что, места мало? Я на раскладушке могу, я привычный!

Он выглядел отлично – загорелый, подтянутый. Одет был не как обычно – новая куртка из натуральной кожи, хорошие джинсы, дорогие кроссовки. Москва явно шла ему на пользу.

– Ого, – присвистнул отец, выходя в прихожую. – Смотрю, в Москве дела идут.

– Нормально идут, пап. – Борис снял куртку, повесил аккуратно. – Вот, кстати.

Достал из рюкзака конверт, протянул отцу:

– На ремонт ванной. Вы же собирались трубы менять.

– Борь, не надо… – начала мама.

– Мам, всё нормально. Я сейчас хорошо зарабатываю. Особенно на верхних этажах – там доплаты за сложность. А вам тут с этими трубами мучиться…

За ужином рассказывал про Москву – где живет, как добирается до работы, какие цены в столице.

– На каком этапе стройка? – спросил отец.

– Фасад почти готов. Внутри отделка идет, коммуникации доводим.

– Это сколько ты уже там работаешь? – спросила мама.

– С 21 декабря 2012-го. Помню, все про конец света трындели, а я на собеседование пошел, – усмехнулся Борис. – Думал, если конец света близится, то хоть с деньгами встречу. Почти два года уже.

– А что за идея у этого здания? – спросил отец.

Борис помолчал, подбирая слова.

– Там внутри… – Он потер переносицу. – Странно. Я провел там весь день, а сейчас… не могу вспомнить, что именно делал. Только обрывки и ощущение…

– Какое ощущение? – спросила Катя.

– Что пространство живет по своим законам. Коридоры идут не туда, куда должны. Поднимаешься на десятый этаж, а ощущение, что спустился в подвал. Или наоборот.

– Оптические иллюзии? – предположил отец.

– Может быть. Там какие-то зеркала особые, изогнутые панели. Свет падает под такими углами, что тени ложатся неправильно. В одной комнате стоишь – и кажется, что потолок дышит. В другой – стены будто раздвигаются, когда не смотришь прямо.

– Борь, ты там травку не курил? – Мама нахмурилась.

– Мам! – Борис рассмеялся. – Там вообще запрещено всё. Даже кофе только без кофеина. Владелец помешан на «чистоте восприятия», как он говорит.

– А что за владелец? – спросила Катя.

– Никто не знает, – пожал плечами Борис. – Мы его и не видели ни разу. Через прорабов всё идет. Но судя по тому, что строим… человек необычный. Собрал команду со всего мира. Архитекторы приезжают, инженеры какие-то. Не наши точно. Один японец там есть, он вроде храмы проектировал. Говорит, в «Драконе» та же идея, только… современная.

– Так, погоди про владельца, идея-то в итоге какая? – не отставал отец.

Борис задумался.

– Ну как тебе объяснить… Знаешь, как в церкви особая атмосфера? Входишь – и сразу другое состояние. Так вот там похоже, только без религии. Наверное, пространство так устроено, что ты себя чувствуешь иначе.

Он отпил чай, собираясь с мыслями.

– Официально – бизнес-центр. «Драконом» прозвали, потому что изогнутая форма, панели на фасаде, как чешуя, переливаются. Владелец требует всё по чертежам до миллиметра. К середине сентября 2015-го сдать – ни днем раньше, ни позже.

Борис вдруг замолчал, уставившись в пустоту. Катя напряглась – брат словно выпал из разговора на секунду.

– Мужики наши жалуются, – продолжил Борис, моргнув. – Головные боли, странные сны. На той неделе парень уволился прямо посреди смены.

– И много так уходит? – забеспокоилась мама.

– Ну так, – уклончиво ответил Борис. – Но платят хорошо, так что новые тоже приходят.

Бабушка покачала головой:

– Не нравится мне это. Драконы – существа нечистые. В сказках всегда зло воплощают.

– Бабуль, это просто здание. Метафора такая.

– Мета-чего? – Бабушка прищурилась. – Это по-вашему что значит? Бутафория для дураков? – Она хмыкнула. – Не обманешь ты меня словами заморскими. Дракон, он и есть дракон. В сказках-то ясно написано – змей поганый, души губит. А вы всё в игры играете.

Она быстро перекрестилась – движение молниеносное, привычное.

– Смотри там, Борька. Не к добру это всё.

Мама начала рассказывать про соседку:

– Лидка вчера говорила, что племянник ее в МГУ поступает. На юридический хочет. Такой мальчик хороший, учится отлично.

– Хм, – промычала Катя. Ей явно не нравилось, к чему идет разговор, и она тихонько встала из-за стола. – Я пойду уроки делать.

– Какие уроки в пятницу вечером? – удивилась мама.

Но Катя уже ушла.

После ужина Борис зашел к ней:

– Как учеба?

– Нормально. Учителя уже пугают ЕГЭ, хотя еще весь год впереди.

– ЕГЭ – это ерунда. Главное не это. Главное… – Борис сел на край кровати, подбирая слова. – Главное, всегда учиться новому, не останавливаться…

Катя устроилась рядом, поджав ноги. Он заметил, что она явно не слушает, мнется, будто хочет о чем-то спросить.

– Говори уже, что крутишь.

– Борь, можно спросить? Только по-честному.

– Валяй.

– Завтра на дачу зовут, у одноклассника день рождения. Родителям сказала, что к Ленке на ночевку химию делать. А там… ну, выпивка будет, наверное. И Саня.

Борис усмехнулся:

– Саня… Сильно залипла на него?

– С чего ты взял?

– Си, мне двадцать шесть, не шестьдесят. Тоже был молодой. – Он потрепал ее по голове. – Езжай. Только аккуратнее там. Пива немного можно, но знай меру. И если что-то пойдет не так – звони мне, не родителям. Приеду, заберу, вопросов задавать не буду.

– Правда?

– Правда. Но смотри: парню этому своему сразу границы обозначь. Чтобы без дурости. С ним я точно разговаривать не буду.

– Намек понятен, – хихикнула Катя. – Спасибо, Борь.

Она обняла брата:

– Ты лучший.

– Знаю, – усмехнулся Борис. – Иди спать, завтра веселиться будешь.

Суббота на даче

В субботу утром Катя собрала рюкзак – запасная футболка, зарядка для телефона, пачка жвачки. Родителям сказала, что у Ленки останется – готовиться к контрольной по химии.

Встретились с Ленкой на остановке. Та уже накрасилась – тушь, блеск для губ, румяна.

– Для химии готовишься? – усмехнулась Катя.

– А что? Химия, она и между людьми бывает, – подмигнула Ленка.

В маршрутке трясло нещадно. Сначала на автобусе до метро «Пролетарская», потом на маршрутке через весь город – мимо автозавода, через Оку. Ленка пыталась селфи сделать на мосту, но стекла были заляпанные. Не доезжая автостанции «Кстово», пересели на пригородный автобус до Зеленого Города. Всего почти два часа тряслись. Ленка всю дорогу трещала про Димкиного брата – «такой классный, двадцать два года, на машине ездит».

От остановки шли минут десять по разбитой дороге. Обычный дачный поселок: покосившиеся заборы, яблони через дорогу, собаки на цепях.

Народу собралось человек восемь – только свои. Жарили шашлыки, пели под гитару. Димкин старший брат привез ящик пива. Димка договорился с родителями – они специально в эти выходные не поехали на дачу, остались в городе.

Катя сидела у костра рядом с Саней. Он накинул на нее свою толстовку – вечером похолодало.

– Замерзла?

– Немного.

Она смотрела в огонь, и вдруг накатило воспоминание из детства. Ей было лет семь, они с Борисом жгли костер на даче у деда. Треск костра, игра языков пламени в сумраке вечера, запах дыма и свежий ветер, как же хорошо. Она тогда так засмотрелась на пламя, что перестала слышать, как брат ее зовет. Борис потом тряс ее за плечи, испуганный. «Ты куда уходила, Си?» – спрашивал.

– Эй, ты чего зависла? – Саня легонько толкнул ее плечом.

Катя моргнула.

– Задумалась просто.

Кто-то предложил играть в «Правду или действие». Обычная подростковая игра, но после пары бутылок пива казалась верхом веселья.

Когда бутылка указала на Катю, она выбрала правду.

– В кого влюблена? – спросил Димка с ухмылкой.

Все замолчали. Саня сидел рядом, смотрел в огонь.

– Ни в кого, – соврала Катя.

– Врешь! Штрафную!

Пришлось выпить полстакана пива. Голова сразу закружилась – она почти не пила раньше.

Около полуночи начали расходиться спать. Кто-то устроился в доме, кто-то на веранде. Саня позвал Катю:

– Пойдем прогуляемся немного? Голова кружится от дыма.

Вышли за калитку, пошли по темной дачной улице. Где-то лаяли собаки, в окнах соседних дач гас свет.

– Кать…

– Что?

– Ты правда ни в кого не влюблена?

Она остановилась. Сердце колотилось так громко, казалось, он должен слышать.

– А если влюблена?

Саня шагнул ближе. В темноте его лица почти не было видно, только глаза блестели.

– Тогда этому человеку очень повезло.

И поцеловал ее. Неумело, нежно.

Катя замерла. Сердце, кажется, остановилось на секунду, а потом забилось так сильно, что выпрыгивало из груди. Руки не знали, куда деться. Глаза закрылись сами собой. Мир сузился до прикосновения губ, до запаха дыма и яблок, до тепла его дыхания.

Когда Саня отстранился, она всё еще стояла с закрытыми глазами. Боялась открыть – вдруг всё исчезнет, окажется сном.

– Кать? – тихо позвал он.

Она открыла глаза. Саня смотрел на нее с тревогой – боялся, что перешел границу.

– Я… – начала она и не смогла продолжить. Что сказать? Что ждала этого? Что думала об этом каждый день с августа? Что сейчас счастлива и напугана одновременно?

Вместо слов просто взяла его за руку. Ладонь дрожала.

– Пойдем обратно? – спросил Саня. – А то потеряют нас.

– Пойдем, – согласилась Катя, но не отпустила его руку.

Первый поцелуй. На темной дачной улице, под звездами, в семнадцать лет. Момент, который запомнится навсегда.

Воскресенье

Ночевали на даче – кто в доме на диванах, кто в спальных мешках на веранде. Катя с Ленкой устроились в комнате наверху.

– Ну что, рассказывай! – Ленка села на кровать по-турецки, глаза блестели от любопытства. – Куда вы с Саней уходили? Час вас не было!

– Гуляли просто. – Катя отвернулась, делая вид, что ищет что-то в рюкзаке.

– Ага, гуляли! – Ленка хихикнула. – У тебя губы припухшие, и вообще вид такой… довольный!

– Лен!

– Что «Лен»? Подруга я тебе или где? Колись давай! Целовались?

Катя покраснела до корней волос.

– Ну Кать! – взвизгнула Ленка и кинулась обнимать. – Наконец-то! Я думала, вы до Нового года тянуть будете! Ну и как?

– Как-как… – Катя села рядом, обняла подушку. – Страшно было. И хорошо. И непонятно.

– Он первый поцеловал?

– Да.

– И что дальше? Вы теперь вместе?

– Не знаю. Мы об этом не говорили.

– Вот дурочка! – Ленка покачала головой. – Надо было сразу всё выяснить! А то он теперь думает невесть что.

– Что он может думать?

– Да мало ли! Мальчики, они такие – поцелуют, а потом сами не знают, что дальше делать. Ты ему завтра в школе намекни, что не против продолжения.

– Как это – намекни?

– Ну не знаю… Улыбайся больше, за руку возьми. Покажи, что ты рада.

Катя задумалась. Всё это было так сложно и непонятно. В книжках про любовь писали красиво, а в жизни – сплошная неразбериха.

– Лен, а у тебя… был кто-нибудь?

– Был. – Ленка вздохнула. – В лагере летом. Но это так, ерунда. Две недели повстречались, и всё. Он из Москвы был, даже телефонами не обменялись.

– И ты не грустишь?

– А чего грустить? Было и было. Зато опыт! – Ленка подмигнула. – Главное, Кать, не бойся. Если нравится – будь с ним. Жизнь короткая.

Утром Димкин брат всех поднял в девять:

– Подъем, молодежь! Убираемся и валим. Родители в три приедут, чтобы всё блестело!

Собирали бутылки, подметали веранду, мыли посуду. Димка ходил с мусорными пакетами, приговаривая:

– Если батя увидит хоть одну бутылку, мне хана. Больше никаких дач не будет.

Саня помогал Кате складывать спальники. Руки случайно соприкоснулись – оба замерли на секунду, потом отдернули. После вчерашнего поцелуя они еще не разговаривали наедине, только переглядывались украдкой.

– Кать, ты мусорный пакет видела? – крикнула Ленка с веранды.

– В кладовке смотрела?

– Нашла уже!

К полудню дача выглядела даже чище, чем до их приезда. Димкин брат обошел все комнаты, проверяя:

– Так, вроде норм. Поехали, развезу вас по домам.

Развозил на своей старенькой девятке в два захода. Сначала отвез четверых до остановки маршруток в центр – они там пересядут кто куда надо. Вернулся, забрал остальных – Катю, Ленку и еще двоих ребят из Сормова.

Домой Катя вернулась в воскресенье к вечеру. Родители были дома. Борис сидел на кухне, помогал отцу с каким-то чертежом.

– Как позанимались? – спросил с ухмылкой, но без осуждения. – Химию сделали?

– Угу. – Катя смутилась, поймав его взгляд.

– Понятно. – Он улыбнулся одними глазами. – Кофе?

– Давай.

Отец ушел в комнату – досматривать футбол. Мама занялась стиркой в ванной. Остались вдвоем на кухне.

Сидели молча. За окном сентябрьское солнце косыми лучами било в окно.

– Борь, а ты влюблялся когда-нибудь?

– Конечно. А что?

– Просто интересно. Ты никогда не рассказываешь.

– Нечего рассказывать. Была одна девушка в Москве. Не сложилось.

– Почему?

– Разные мы. Она хотела стабильности, мужа, семью, квартиру в ипотеку. А я… я пока не нашел себя. Ищу, сам не знаю что. Да и забот у меня полно, не брошу же я вас.

– Не брошу вас? – Катя нахмурилась. – Борь, мы не обуза.

– Знаю, Си. Но я старший. Должен помогать. Отец весь в работе, мама с бабушкой возится, ты учишься. Кто-то же должен деньги приносить нормальные.

– А своя жизнь?

Борис усмехнулся:

– Вы и есть моя жизнь. Может, когда-нибудь и свое найду, но пока… пока так.

Он встал, потрепал ее по голове:

– Ладно, иди спать. И про мальчика этого не переживай. Если суждено – всё сложится.

– Какого мальчика? – притворилась Катя.

– Того, от которого ты пахнешь одеколоном и костром. – Борис подмигнул.

Катя хотела что-то ответить, но вдруг заметила – брат смотрит не на нее, а как бы сквозь. Словно видит что-то за ее спиной, что-то невидимое. Моргнула – и всё прошло. Борис улыбался как обычно.

– Ладно, спать иди, – сказал он и ушел в другую комнату.

Выборы

14 сентября – день выборов губернатора. С утра родители пошли голосовать, взяли с собой бабушку.

– Всё равно переизберут Шанцева, – ворчал отец. – Но явку им обеспечить надо.

На избирательном участке в школе было оживленно. Продавали пирожки, играла музыка. Детям давали воздушные шарики.

– Цирк, – сказала бабушка. – Раньше хоть делали вид, что выбор есть.

После голосования зашли на рынок. Воскресный Сормовский рынок – особое место. Шум, гам, торговцы зазывают, бабушки торгуются за каждую копейку.

Это был их семейный ритуал – воскресный рынок. Катя любила сюда ходить с детства. Да, в основном овощи-фрукты, но были и ряды с дисками, книгами, всякой всячиной. Можно было найти что-то интересное – старую пластинку, редкую книгу, винтажную брошку. Борис, когда был дома, всегда покупал ей что-нибудь с книжного развала.

Зашли к знакомому продавцу овощей – полноватый армянин с добродушным лицом, всегда улыбался. У него был небольшой ларек в крытых рядах. Мама покупала у него уже года три – говорила, что честный, не обвешивает.

– Здравствуйте, Елена Владимировна! – расплылся он в улыбке. – Для вас специально отложил болгарский перец, вчера привезли, самый свежий!

– Спасибо, – улыбнулась мама. – А помидоры как? Для салата хочу.

Пока он показывал помидоры, расхваливая каждый сорт, Катя смотрела на продавца. Что-то беспокойное было в его глазах.

– Плохой у него друг, – тихо сказала Катя маме, когда отошли с покупками.

– Что? Какой друг? Ты его знаешь?

– Нет… показалось

Катя помогала нести пакеты, когда увидела знакомую спину – Саня стоял у мясных рядов со своей мамой.

Поймал ее взгляд, улыбнулся. Подошел, пока родители были заняты:

– Привет.

– Привет.

– Как ты?

– Нормально.

Стояли, смотрели друг на друга. После вчерашнего поцелуя всё изменилось – появилась какая-то тайна между ними, невидимая нить.

– Кать, пошли! – позвала мама.

– Увидимся в школе, – сказал Саня.

– Увидимся.

Борис уехал обратно в Москву на вечернем «Сапсане» – теперь он мог себе это позволить.

На прощание Борис обнял Катю:

– Учись, сестренка. И не теряй время зря. Оно быстро проходит.

К ночи объявили предварительные результаты выборов – Шанцев лидировал с восьмьюдесятью семью процентами. Папа посмотрел новости по телевизору, хмыкнул:

– Как всегда.

Нижний Новгород, октябрь 2014 года

Утро после

– Гончарова, к доске! – рявкнула математичка.

Катя поплелась к доске. Ноги ватные, в голове туман. Последняя парта до доски как эшафот. Все смотрят.

– Задача номер 347. Система уравнений.

Мел выпадал из пальцев. Цифры путались. Простейшая система с двумя неизвестными – нужно было методом подстановки найти X и Y. В обычный день решила бы за минуту, но перед глазами всё плыло – спала всего три часа. После того, что случилось ночью, уснуть удалось только под утро.

– Гончарова, ты издеваешься? – Математичка подошла ближе. – Это базовый уровень!

– Я… я не выспалась.

– Дискотеки до утра? – съязвила учительница. – Садись, два.

Катя села на место. Руки всё еще дрожали – то ли от усталости, то ли от вчерашнего перенапряжения.

– Эй, – Ленка толкнула локтем, – ты чего такая? Реферат же вчера закончили, сдала?

– Сдала, – кивнула Катя.

На перемене Саня подошел:

– Ты как вообще? Выглядишь… – Он замялся.

– Паршиво выгляжу, знаю.

– Я не это хотел сказать. Что случилось?

Катя хотела рассказать, но слова застряли в горле.

– Просто не выспалась. Поздно от Ленки вернулась.

После школы

Шли домой молча. Саня нес ее портфель – взял не спрашивая. Осенние листья шуршали под ногами. Где-то вдалеке гудел завод – смена заканчивалась.

– Доклад на завтра тоже у Ленки будешь делать? – спросил Саня.

– Да, вечером. У нее комп нормальный, а мой динозавр по полчаса Word открывает.

– Слушай, – Саня остановился у лавочки, – давай прогуляем завтра первые два урока? Сходим на набережную, кофе попьем.

– С ума сошел? У нас контрольная по физике.

– Ну и что? Один раз живем.

– Один раз – и сразу отчислят, – фыркнула Катя, но улыбнулась. – Ты плохо на меня влияешь.

– Стараюсь. – Он взял ее за руку.

Ладонь у него была теплая, сухая. От прикосновения по коже побежали мурашки.

Дома мама действительно расстроилась:

– Катя, ты же умная девочка. Что случилось?

– Мам, просто не выспалась. Реферат делала.

– Реферат важнее математики? ЕГЭ на носу!

– Мам, еще весь год впереди…

– Вот именно! Весь год! А ты уже двойки хватаешь!

Катя сбежала к себе в комнату. Легла на кровать, уткнулась лицом в подушку. Всё тело еще помнило вчерашний страх.

Вчерашняя ночь

За день до этого

Катя поздно возвращалась от Ленки – засиделись за рефератом по истории. Обычно мама не разрешала так поздно ходить одной, но сегодня исключение – завтра сдавать.

Половина первого ночи. Свернула с главной улицы в свой проулок – узкая дорога вдоль подъездов. Слева – их девятиэтажка, бордюр, редкие лавочки. Справа – толстые водопроводные трубы, за ними сетчатый забор и развалины бывшего отделения полиции. Вдоль труб, как всегда, припаркованы машины – проход совсем узкий остался. Фонари работали через один.

Она шла быстро, прижимая к груди папку с распечатками. До ее подъезда – четвертого – еще метров сто пятьдесят. Сначала первый подъезд, второй, третий…

Еще на подходе заметила их. Трое мужчин стояли у лавочки напротив ее подъезда. Курили, негромко переговаривались. В полумраке не разглядеть лиц – только силуэты да огоньки сигарет.

Катя замедлила шаг. До подъезда метров пятьдесят. Проход узкий, придется идти прямо мимо них. Подождать, пока уйдут? А если не уйдут?

Сердце застучало быстрее. Она достала телефон – позвонить папе или Борису. Борис как раз приехал на выходные, отоспаться после недели на стройке.

Палец завис над контактом брата. Набрала.

– Алло, Си? Ты где?

– Борь, я перед домом. Тут… тут мужики какие-то у подъезда стоят.

– Сколько?

– Трое.

– Где именно ты?

– У второго подъезда.

В трубке что-то зашуршало – видимо, Борис вставал.

– Так, стой там. Никуда не иди. Я сейчас выйду.

Катя подняла глаза от телефона – и похолодела. Один из мужчин смотрел в ее сторону. Толкнул локтем соседа, кивнул в ее направлении. Все трое повернулись.

Медленно двинулись к ней.

Катя развернулась. Бегом. Назад, к первому подъезду. Тетя Надя. Код. Она знала код. Руки тряслись. Пальцы – чужие, деревянные. Три-семь-два… Нет. Три-два-семь… Черт!

За спиной топот, всё ближе.

Три-два-семь-решетка. Щелчок! Дернула дверь, забежала, захлопнула. Через стекло видно – они подошли к двери, один дернул ручку. Но без кода не откроешь.

Катя побежала наверх по лестнице – не стала ждать лифт, вдруг они код знают. Телефон завибрировал – Борис.

– Си, ты где?!

– В первом подъезде, у тети Нади! Они за мной бежали!

– Какой этаж?

– Поднимаюсь на третий!

– Так, слушай меня. Лифт вызови и отправь на последний, девятый этаж – пусть едет пустой. Сама поднимись на третий и смотри вниз через пролет. Если зайдут – беги наверх и на каждом этаже жми кнопку вызова лифта. Я уже выхожу. Как буду в подъезде – крикну «Си!». Всё поняла?

– Да.

– Не бойся. Я мигом.

Катя вызвала лифт, отправила наверх. Поднялась на третий этаж, встала у перил. Внизу тихо. Только сердце колотится так громко, что, кажется, во всем подъезде слышно.

Прошла минута. Две. Внизу хлопнула дверь.

– Си!

– Борис! – Катя сбежала вниз. Брат стоял у входа – в спортивных штанах и футболке, накинута только ветровка. В руке – бита.

– Где они?

– Не знаю. У двери стояли, дергали.

Борис выглянул на улицу. Двор пустой.

– Пошли домой. Быстро.

Вышли из подъезда. Борис шел рядом, оглядывался. До их подъезда – рукой подать, но Кате казалось, идут целую вечность.

Дома Борис усадил ее на кухню, налил чаю. Родители уже спали – отец храпел в спальне, мама давно легла.

– Больше одна вечером не ходишь. Ясно?

– Ясно.

– И запомни: сомневаешься, боишься – звони мне. Не стесняйся. Лучше перебдеть. – Он сел напротив, посерьезнел. – Си, это важно. Мир не такой безопасный, как кажется. Особенно для девушек. Будь осторожнее.

– Я… я просто реферат делала… – Голос сорвался, слезы покатились по щекам. Всё тело дрожало.

Борис молча встал, обнял ее. Катя уткнулась лицом ему в плечо и разревелась – от страха, от облегчения, от того, что он рядом.

– Тихо, тихо. Всё хорошо. Я здесь.

Немного успокоившись, Катя шмыгнула носом, отстранилась.

– Прости, я…

– Знаю. Ты ни в чем не виновата. Просто… – Он потер лицо ладонями. – Просто я не всегда буду рядом. Нужно, чтобы ты умела себя защитить. Хотя бы убежать вовремя.

– Борь, а ты… – Она всхлипнула. – Ты с битой вышел.

– А что мне оставалось? – Он криво усмехнулся. – Трое мужиков за моей сестренкой гонятся. Тут уже не до разговоров.

Катя смотрела на него и вдруг поняла – он же прекрасно осознавал, что против троих с одной битой шансов мало. Но всё равно выбежал. Рассчитывал, что отпугнет, что побоятся связываться. А если нет…

– Спасибо.

– Не за что. – Борис встал, потрепал ее по голове. – Ладно, родителям не будем говорить. Мама с ума сойдет от страха. Просто будь осторожнее, договорились?

– Договорились.

Катя легла в кровать в половине второго. Сердце всё еще колотилось. Закрывала глаза – и видела тех троих, как они двигаются к ней.

Заснула только под утро, когда за окном уже начало светать.

И проспала всего три часа до будильника.

Выходные с братом

Суббота

Утром Борис разбудил ее стуком в дверь:

– Си, вставай! Пойдем гулять.

– Который час?

– Девять. Мама блины напекла.

За завтраком Борис был веселый, шутил, рассказывал московские байки. Про то, что случилось в четверг ночью, – ни слова, будто и не было ничего.

– Пойдемте на набережную, – предложил он. – Погода хорошая.

– Холодно же. – Мама поежилась. – Я лучше дома останусь, обед готовить.

– И я дома посижу. – Отец покачал головой. – Футбол скоро начнется.

– Зато солнце. Си, собирайся, хоть ты со мной пойдешь.

На набережной действительно было хорошо. Волга блестела под октябрьским солнцем, ветер гонял желтые листья. Они шли вдвоем – брат и сестра, как в детстве.

– Помнишь, мы здесь с тобой змея запускали? – спросил Борис.

– Помню. Он на дерево сел, ты полез доставать и штаны порвал.

– И мама ругалась, что новые джинсы испортил, – расхохотался он. – А мне пятнадцать было. Думал, герой, сестренке змея спасаю.

Шли молча. Внизу, у воды, рыбаки сидели – вечные нижегородские рыбаки, им хоть снег, хоть дождь.

– Борь, можно спрошу?

– Валяй.

– У тебя в Москве… всё нормально?

Он посмотрел на нее внимательно:

– А что может быть не нормально?

– Не знаю. Ты какой-то… другой стал. Задумчивый.

– Просто устаю. Стройка тяжелая. – Борис остановился, оперся о парапет. – Знаешь, что странно? Работаю на стройке, а ощущение, что что-то разбираю. Разбираю себя, что ли…

– Не понимаю.

– Я и сам не понимаю. – Он усмехнулся. – Просто иногда кажется, что мир не такой, каким мы его видим. Что есть что-то еще. За поверхностью.

– Борь, ты меня пугаешь.

– Прости. – Он взъерошил ей волосы. – Забудь. Философия московская, ерунда. Лучше расскажи про своего Саню.

– Он не мой…

– Ага, конечно. Я же видел, как он на тебя смотрит. И ты на него.

Катя покраснела:

– Ну смотрит и смотрит.

– Си, – Борис повернулся к ней, – запомни одну вещь. В жизни мало что имеет значение. Но то, что имеет, – имеет огромное. Семья. Любовь. Понимаешь?

– Не очень.

– Поймешь потом. – Он вздохнул. – Пойдем домой. Мама небось обед готовит, обидится, если опоздаем.

Воскресенье

В воскресенье Борис уезжал. На вокзал поехали всей семьей – мама настояла.

– Ты там поосторожнее. – Бабушка перекрестила его. – За тебя молиться буду.

– Бабуль, да что ты.

– А что я? – Она взяла его за руку, сжала и пристально посмотрела в его глаза. – Борька, ты там береги себя. Технику безопасности соблюдай.

– Всё будет хорошо, бабуль.

– Дай-то Бог. – Бабушка еще раз перекрестила его, отвернулась, утерла глаза платком.

У вагона Борис обнял всех по очереди. Катю – последнюю.

– Береги себя, Си.

– И ты береги.

Поезд тронулся. Катя смотрела, как красно-белый вагон медленно набирает скорость, и вдруг накатило странное чувство. Будто что-то важное ускользает.

– Пойдемте, – сказал отец. – Нечего тут стоять.

Но Катя еще долго смотрела вслед поезду, пока он не скрылся за поворотом.

Нижний Новгород, 31 декабря 2014 года

Утренняя суета

– Кать, сбегай за майонезом! И мандарины не забудь!

Мама носилась по квартире с тряпкой и пылесосом. Новый год надо встречать в чистоте – святое дело. Полы помыть, пыль протереть, чтоб всё блестело.

– Мам, у нас три банки майонеза. – Катя заглянула в холодильник.

– Это на оливье! А мне еще на мимозу нужно и на селедку под шубой. И маслины не забудь, банку возьми.

– Мам, какие маслины-то?

– Ну какие-нибудь хорошие возьми. Без косточек лучше.

Катя натянула пуховик поверх домашнего свитера.

– И колу возьми! – крикнул отец из комнаты.

– И сыр «Российский», если будет! – добавила мама.

Катя уже надевала ботинки в прихожей, когда из комнаты донеслось:

– И огурчики соленые! Забыла совсем!

– И воблу, воблу! – добавил отец. – Или барабульку, че там будет!

– Хорошо! – крикнула Катя, застегивая молнию на пуховике.

За окном валил снег – настоящий новогодний, крупными хлопьями.

В магазине было не протолкнуться. Весь Сормовский район, казалось, ломанулся за последними покупками. У касс очереди до молочного отдела.

– Катюш! – окликнула ее тетя Надя из первого подъезда. – С наступающим! Борис приехал уже?

– Сегодня будет, – улыбнулась Катя.

– Хороший парень вырос. Родителей не забывает. Не то что некоторые – уехали в Москву и как в воду канули.

Катя кивнула, пробираясь к полкам. Так, что там надо было… Майонез на салаты, мандарины, маслины…

У полки с консервами остановилась. Маслины, оливки – десять разных банок минимум. С косточками, без косточек, зеленые, черные, фаршированные чем-то…

– Какие брать-то, хрен их знает, – пробормотала себе под нос. – Только не фаршированные, гадость жуткая.

Взяла обычные черные без косточек – вроде самые нормальные.

Папа просил колу… Взяла пару бутылок – большую двухлитровую и еще литровую про запас. Воблу… или барабульку? Где ж я ему барабульку найду… В рыбном отделе взяла вяленую воблу – три рыбины покрупнее. Сыр «Российский», огурчики соленые…

Соки какие взять? Взяла пару коробок «Добрый» – яблочный и мультифрукт. И еще лимонад – «Дюшес» и «Буратино» по бутылке. На праздник самое то.

В хлебном отделе взяла батон и буханку черного – на праздники хлеба никогда много не бывает. Еще печенье «Юбилейное» схватила – бабушка любит к чаю.

У полки со сладостями остановилась. Взяла шоколадных конфет «Коркунов» – Борис любит. И еще зефир в шоколаде – мама обожает. Бенгальские огни увидела у кассы – схватила пачку. Пусть будет красиво.

На кассе смотрела на три набитых пакета.

– Черт, как я это всё дотащу, – пробормотала.

Кассирша равнодушно протянула сдачу.

У выхода пыталась взять все пакеты разом: два в правую руку, один – в левую. Тяжеленные, ручки врезаются в пальцы. И тут телефон завибрировал в кармане.

Прижала пакеты к стене, балансируя на одной ноге, кое-как достала телефон. Саня звонит. Ну конечно.

– Алло?

– Кать, ты где? Когда встретимся?

– Сань, я из магазина с пакетами, неудобно говорить.

– Ну давай завтра? Погуляем?

– Не знаю, у нас гости будут.

– Ну Ка-а-ать…

– Давай потом, – сбросила звонок и сунула телефон обратно в карман.

– Некогда мне щас, – буркнула себе под нос.

Подхватила пакеты. Домой идти минут пять, но руки режет жуть.

Приезд

Борис приехал около полудня. Катя услышала, как хлопнула дверь подъезда, и выскочила на лестничную площадку.

– Помоги, а? – Борис стоял с огромными сумками и рюкзаком. – Тут пол-Москвы, кажется.

– На «Сапсане» приехал?

– Ага. В 6:45 из Москвы, в одиннадцать с чем-то уже в Нижнем. Удобно блин! Только на маршрутке шумахер какой-то был, думал не доеду. А народу – тьма!

– Ты что, магазин ограбил? – кивнула на сумки.

– Почти. Давай занесем, пока мама не увидела, а то начнет причитать, что деньги трачу.

В квартире запахло мандаринами и еще чем-то праздничным. Отец выглянул из комнаты:

– О, блудный сын вернулся!

– Не блудный, а успешный московский строитель! – Борис обнял отца.

– Ну-ка, показывай, что привез.

– Сначала елку поставим. Кать, где у нас коробка с игрушками?

– На антресолях вроде.

Мама выскочила из кухни в фартуке:

– Борька! Худой какой! Не кормят тебя в этой Москве?

– Мам, я нормальный.

– Нормальный он! Кожа да кости. Три недели не звонил – я уж думала, что случилось! А он является как ни в чем не бывало.

– Мам, ну я же предупреждал – работы много, сдача объекта в следующем году.

– Предупреждал он! Хоть бы смс написал, что жив-здоров. Отец места себе не находил.

– Лен, ну всё, приехал же, – вмешался отец. – Давай без нотаций в праздник.

– Всё, марш за стол! Щи горячие.

– Вот это разговор! – отец легонько хлопнул в ладоши и потер руки. – Лучше есть, чем не есть!

Обед

Сели обедать всей семьей. Мама наливала щи, резала хлеб. На столе простая еда – суп, вчерашние котлеты с макаронами, салат из капусты. Праздничное потом будет, а сейчас надо нормально поесть.

– Расскажи, как там дела на стройке? – Отец открыл бутылку «Окского» с характерным пшиком, пена поднялась в горлышке.

– Да нормально всё. Внутрянку делаем. Начальник доволен.

Отец сделал глоток, довольно крякнул:

– Ох, хорошо. Не то что ваши московские бодяги. – Он поставил бутылку на стол. – А ребята, с кем работаешь, нормальные?

– Разные. Много приезжих, но и наших хватает.

Бабушка молча ела, изредка крестилась. Катя заметила – она на Бориса странно смотрит.

После обеда отец предложил:

– Давайте елку поставим, пока силы есть. А то потом эта суета – некогда будет.

Елка

Ставили елку всей семьей. Отец ругался с основанием – каждый год одно и то же, никак не влезает. Борис держал ствол, Катя подавала игрушки из коробки.

– Смотри, твоя любимая! – Борис достал стеклянную лису, облупившуюся местами.

– Я ее в пять лет разбила же.

– А папа склеил. Вон, видишь, трещина?

Бабушка сидела в кресле, наблюдала:

– Вот в наше время елки были настоящие. В лес ходили, выбирали. А эти пластмассовые – душа не лежит.

– Бабуль, зато лес целый, – отозвался Борис, распутывая гирлянду.

– Лес-то целый, а вот люди пластмассовые, – проворчала она.

Вечерние приготовления

После елки все разбрелись по делам. Мама засела на кухне – начала готовить салаты. Резала овощи для оливье, чистила селедку, варила яйца. Катя помогала – терла морковку, резала огурцы.

– Кать, глянь, курица-то не сгорела? – сказала мама, не отрывалась от разделки селедки.

– Нормально всё, мам. Еще минут пятнадцать.

Папа с Борисом в комнате сидели с бутылками «Окского». По телевизору какой-то концерт шел – Киркоров в блестках прыгает.

«Пшик!» – еще одна бутылка открылась.

– Борь, ты там не спейся в своей Москве. – Отец покосился на сына.

– Да ладно тебе, пап. Праздник же.

Бабушка дремала в кресле, изредка открывала глаза.

К десяти вечера мама вытерла пот со лба:

– Так, салаты готовы. Осталось картошку пожарить и выложить всё красиво.

В половине одиннадцатого начали жарить картошку – чтоб с корочкой золотистой была, как все любят, и к столу горячая попала. Запах по всей квартире разнесся.

К одиннадцати вечера стол был накрыт. Белая скатерть с Санта-Клаусами, мама нашла на рынке. Салфетки в кольцах – где-то вычитала, что «так красиво». Оливье, селедка под шубой, холодец, мимоза, нарезки всякие. И курица румяная, а рядом картошка жареная – еще шипит на сковороде, только что с плиты.

– Так, – отец потер руки, – раз все в сборе, можно и подарки.

– Пап, рано еще! – запротестовала Катя.

– Как это рано? А когда?

– После боя курантов! Традиция же! Потерпи!

– Ладно, убедила, – отец усмехнулся. – За стол тогда садимся?

– Ты в трениках за столом будешь? – мама возмутилась.

Она убежала в ванную. Слышно было, как зашумела вода.

– Вот мамка дает, – покачал головой отец. – Тридцать лет живем, а она всё как на первое свидание собирается.

– Это хорошо, пап, – улыбнулся Борис. – Значит, праздник для нее важен.

Пока мама наводила красоту, мужчины переоделись – отец достал свою единственную белую рубашку, Борис влез в свитер с оленями, который Катя ему когда-то связала.

– Кривоватый немного, – рассматривал он оленей.

– Зато с душой! – огрызнулась Катя. – Мне тогда четырнадцать было.

– Я не жалуюсь. Наоборот, горжусь – у меня эксклюзив от сестры.

Бабушка тоже переоделась – достала свое праздничное платье, темно-синее с брошкой.

Пока мама была в душе, Борис и Катя стали раскладывать подарки под елкой, пытаясь уместить всё в углу. Получилось не очень, что-то пришлось положить на спинку дивана, что-то на пол. Но зато как надо – под елкой, как в детстве.

– Помнишь, как ты всегда пыталась поймать Деда Мороза? – улыбнулся Борис. – Ложилась спать, а сама притворялась. Глаза закроет и лежит – дышит ровно, ага… А мы с родителями на кухне сидим, ждем. Папа каждые пять минут проверять ходил – спит или нет. Возвращается и говорит: «Еще нет, ресницы дрожат». Мама нервничает, уже спать хочет. А ты упрямая – могла до двух ночи терпеть. Потом наконец засыпала. Папа тогда крался как партизан, елка у тебя над головой почти стояла.

– Правда? – удивилась Катя. – Я думала, вы просто телевизор смотрели.

– Хах, телевизор! Каждый год целая спецоперация!

За столом

– Кать, а ты куда поступать собираешься? – Борис разливал шампанское по бокалам.

– В ННГУ, наверное. На экономический или на маркетинг.

– Маркетинг? – удивился отец. – А что это вообще такое?

– Ну как… это про то, как продавать товары, рекламу делать.

– Реклама – это хорошо, – кивнула мама. – Везде нужна. И работа чистая, не на стройке же.

– А может, в Москву поедешь? – спросил Борис. – Там возможностей больше.

– Не надо ей в Москву, – быстро сказала мама. – Что ей там делать одной? Тут дом, семья.

– Мам, я пока никуда не собираюсь. Сначала поступить надо.

– Поступишь, – уверенно сказал Борис. – Ты у нас умная. Помнишь, как ты в одиннадцать лет мне письма в армию писала? Каждую неделю. Я их все сохранил.

– Это бабушка заставляла, – улыбнулась Катя. – Говорила, солдату письма из дома важны.

– Правильно говорила, – кивнула бабушка. – Связь с родными держать надо. А письмо, оно душу греет, перечитать можно.

– Знаете, – Борис задумчиво крутил бокал, – иногда думаю: что-то мы теряем с этим прогрессом. Вроде всё удобнее становится, больше свободного времени. А куда мы его деваем, это время?

– Души не хватает, – тихо сказала бабушка.

– Может и так, – кивнул Борис. – В Москве особенно чувствуется. Все бегут куда-то, торопятся, а друг друга не видят.

– А ты что, святой стал? – поддел отец.

– Да нет, просто думаю иногда. На стройке заметил – старшие мужики в обед анекдоты травят, курят, общаются, смеются. А молодые – по одиночке… музыку в наушниках слушают, в телефоне переписываются, не общаются. Один парень у нас есть, Серега – философ бывший. Говорит, раньше на кафедре работал, теперь прорабом на стройке. «Рукам думать не мешает», – смеется.

– Это точно, – кивнул отец. – У нас на заводе то же самое. Молодые приходят – ни поговорить нормально, ни пошутить, ни баб обсудить.

Мама подняла брови: «И каких же баб вы там обсуждаете, интересно?»

– Лен, ну что ты…

– Зарплату лучше обсудите. И повышение.

– О бабах только и говорите, – фыркнула бабушка. – Сколько лет, а в голове винегрет. В наше время хоть о важном говорили – о работе, о жизни.

– А о политике? – поддел Борис.

– Да какая политика, внучек. У нас ее и не было толком. Что партия скажет, то и правильно. Зато спокойно было, не то что сейчас – каждый умник со своим мнением, – бабушка хитро улыбнулась.

– Ну не скажи, мам. Спокойно-то спокойно, да в магазинах пусто было, – возразила мама. – Помню, за колбасой в четыре утра вставали, номерки на руках писали. А бананы только на Новый год и видели.

– Зато когда привозили, всем хватало! – парировала бабушка. – Соседка прибежит: «Анна Ивановна, в универсаме апельсины дают, по два кило в руки!» И все бегут, друг другу места занимают. А сейчас? Всего полно, а люди за очередь дерутся.

– Это точно, – неожиданно поддержал отец. – Помню, сосед Петрович, Царство ему Небесное, всегда из командировки что-нибудь дефицитное привозил – то югославские сапоги, то польскую косметику. И всему подъезду раздавал по себестоимости. А сейчас попробуй у соседа соль попроси – косо посмотрят.

– А помните очереди за мебелью? – вдруг оживилась мама. – Мы за стенкой «Ижевской» три месяца в очереди стояли. По ночам дежурили, список вели. Борька маленький был, с собой брали, в одеяло кутали.

– Не помню, – покачал головой Борис.

– Тебе четыре года было. Ты на раскладушке в очереди спал, а утром тебя домой относили, – улыбнулась мама. – Зато какая радость была, когда получили! Соседи помогали заносить, потом чай пили, стенку разглядывали.

По телевизору «Ирония судьбы» уже давно идет – с половины восьмого начали. Тридцать девятый раз подряд, но все равно смотрели урывками, между делами.

– Каждый год одно и то же, – проворчал отец, но глаз от экрана не отрывал, когда проходил мимо.

– Так уж сложилось, – отозвалась мама.

Катя достала телефон – тринадцать пропущенных от Сани. Бли-и-ин, совсем забыла в суете. Почувствовала укол совести – он же весь день звонил, а она даже не перезвонила.

– Я сейчас, – тихо сказала маме и вышла в коридор.

Набрала номер. Гудки… один, два…

– Алло? – голос у Сани был немного обиженный.

– Сань, прости! Я совсем закрутилась – магазин, готовка, елку ставили…

– Да ладно. – Он явно расстроился, но старался не показывать. – Я понимаю, праздник, семья…

– Сань, ну не обижайся. Правда, весь день как белка в колесе. Ты как? Отмечаешь?

– Да нормально. С родителями дома. – Голос потеплел. – Слушай, может, увидимся на каникулах? Погуляем?

– Да, давай. Созвонимся, – пообещала Катя.

– С наступающим тебя!

– И тебя, Сань.

Вернулась за стол – мама вопросительно посмотрела.

– Саня звонил, поздравлял.

Полночь

– Так, готовимся! – Отец схватил бутылку шампанского. – Где штопор?

– Не нужен штопор для шампанского, – засмеялась Катя.

– Знаю! Это я так, для порядка.

Отец начал раскручивать проволоку на пробке. По телевизору Путин поздравлял страну.

– Минута осталась! – крикнул Борис.

– Бокалы готовьте!

Все встали с бокалами в руках. Отец держал бутылку наготове, большой палец на пробке.

– Десять секунд!

– Давай, пап!

– Пять! Четыре! Три! Два! Один!

Пробка вылетела с громким хлопком. Шампанское зашипело.

Куранты! Первый удар. Второй.

– Загадывайте желания! – крикнул отец, разливая шампанское по бокалам.

Катя закрыла глаза. Третий удар. Четвертый. «Пусть все будут здоровы и счастливы». Пятый. Шестой. «Пусть Борис чаще приезжает». Седьмой. Восьмой. «Пусть поступлю в универ». Девятый.

Открыла глаза – проверить, успевает ли. Глянула на настенные часы.

Десятый удар.

Секундная стрелка замерла. Прямо между отметками – не дрожит, не движется. Замерла.

Одиннадцатый удар растянулся, загустел. Как будто время стало тягучим, как мед. Звук курантов словно замедлился, понизился на октаву.

Катя моргнула – стрелка дернулась, побежала дальше, догоняя упущенные мгновения.

Двенадцатый удар. За окном взорвались первые салюты.

– С Новым годом! С новым счастьем!

Обнимались, целовались. Борис поднял Катю, закружил:

– Пусть у тебя всё получится, лисенок!

– И у тебя!

Вышли на балкон – смотреть салюты. Холодно, но красиво. Весь город взрывался огнями.

Стояли молча, смотрели на праздничные огни.

– Красиво, – тихо сказала Катя.

– Ага. У нас в Москве тоже салюты будут, но там не так видно. Дома высокие.

– А ты что загадал?

– Не скажу. А то не сбудется.

Подарки

Вернулись с балкона – замерзли.

– Теперь можно и подарки! – объявил отец. – Раз уже Новый год наступил.

Борис полез под елку, стал доставать коробки.

– Это вам с мамой вместе.

Внутри оказалась кофе-машина – не простая, а навороченная, с кучей кнопок.

– Борь, это же дорого очень! – ахнула мама.

– Тут всё автоматическое – картриджи специальные покупаете с кофе, вставляете, нажимаете кнопку, и всё. Чистить легко.

Отцу отдельно – электроинструмент какой-то, отец аж присвистнул. Маме – палантин кашемировый, нежно-голубой.

Бабушке – радио маленькое, цифровое:

– Чтоб твой «Маяк» ловил без помех.

– Вот спасибо, внучек. А то старое совсем хрипит.

– Кать, а ты закрой глаза.

– Зачем?

– Закрой, говорю!

Катя зажмурилась. Услышала шуршание, потом Борис поставил ей на колени что-то увесистое.

– Открывай.

Белая коробка. На крышке надкусанное яблоко.

– Борь… это же не…

– Открывай давай.

Внутри – MacBook Air, тоненький, серебристый. Катя просто смотрела не веря.

– Борь, ты… ты с ума сошел?

– Нормальный я.

– Это же… это же безумно дорого! – Катя подняла глаза, на них выступили слезы. – Я не могу…

– Можешь и будешь. Тебе в универ поступать, учиться. Да и вообще, XXI век на дворе, а ты на допотопном компе сидишь, который минуту сайт грузит.

– Борис, это слишком, – вмешался отец. – Не надо ее так баловать.

– Пап, она у нас умница. Ей гаджеты нужны для учебы. И потом, я же не «Порше» ей купил. Ноутбук для учебы – это необходимость.

Катя встала, обняла брата. Слезы потекли по щекам:

– Спасибо… я даже не знаю, что сказать…

– Не плачь, лиса. Новый год же!

– Я от счастья. – Она всхлипнула. – Просто… у меня никогда ничего такого не было. У нас ни у кого в классе такого нет!

– Ну, вот теперь будет. Научишься на нем работать – и подрабатывать сможешь, если захочешь. Там программы всякие установлены уже, для дизайна, для текстов.

– Это самый лучший Новый год! – Катя вытерла слезы улыбаясь. – Самый-самый лучший! Стоп! – вдруг спохватилась она. – Я же тоже подарки приготовила!

Убежала в комнату, вернулась с пакетом.

– Они не такие… ну, не магазинные, – смутилась. – Но я старалась.

Достала первый сверток:

– Это тебе, бабуль.

Бабушка развернула – внутри вязаный шарф, мягкий, теплый, сине-белый.

– Сама связала?

– Ага. Два месяца вязала, распускала три раза – петли путались.

– Красота какая! – Бабушка сразу накинула на плечи. – Как раз под мое пальто подойдет.

– Маме вот, – протянула следующий.

Мама развернула – фотоальбом ручной работы, обтянутый тканью, с кружевом по краям. На первой странице – старая фотография: молодые родители и маленький Борис.

– Катюш… – Мама открыла альбом. – Ты все фотографии собрала?

– Которые нашла. И подписала – где, когда. Вот смотри: это вы на даче у деда, это Борькин первый класс, это мой садик…

Мама листала, на глазах выступили слезы.

– Папе – вот.

Отец развернул – кожаный чехол для очков, с тиснением «Н. Г.» – его инициалы.

– Сама делала?

– На кружке кожевенном. Преподаватель помогал, но шила я.

– Отличная работа! – Отец сразу переложил очки. – Как раз мои старые в кармане болтаются.

– А тебе, Борь… – Катя протянула последний пакет. – Это чтобы ты не забывал.

Борис развернул. Рамка для фотографии, деревянная, по краям выжжено: «Лучшему брату». А в рамке – их фото прошлого лета: Катя и Борис на набережной, оба смеются, Катя показывает рожки над его головой.

– Си… – Борис молчал, разглядывая фото.

– Выжигала сама. Криво немного получилось…

– Идеально получилось. – Борис обнял сестру. – Это лучший подарок. Поставлю на стол, чтобы московские девчонки знали: у меня есть младшая сестра, которая за меня горой.

Катя уткнулась ему в плечо, пытаясь скрыть слезы:

– Я тебя так люблю, Борь. Ты лучший брат на свете. Просто… просто не исчезай больше надолго, ладно?

– Эй, что за слезы в Новый год? – Борис крепче обнял ее. – Никуда я не денусь, лиса. Обещаю.

Обнимались все вместе – родители, дети, бабушка.

– Ладно, ладно, – засмеялся отец. – А то задушишь всех от счастья. И вообще, салаты стынут!

За окном продолжали греметь салюты. На столе остывали салаты. Но никто не спешил садиться обратно.

После полуночи

Минут через пятнадцать после боя курантов начались звонки. Первым позвонил папе его армейский друг из Казани:

– Коля! С Новым годом, братан! Как там? Да мы тут тоже отмечаем… Приезжай к нам летом, на Волгу сходим!

Потом начальник с завода:

– Николай Сергеич, с праздником! Здоровья вам и семье! В новом году на премию рассчитывайте, заслужили!

Папа ходил с телефоном по квартире, громко разговаривал, смеялся. За полчаса человек десять позвонило.

Маме тоже стали звонить – подруги, родственники.

– Ленусь! С Новым годом! Как дети? Борис приехал? Ой, какой молодец!

– Тань, и тебя с праздником! Да, готовила весь день, устала как собака!

Кате позвонила Ленка:

– Ка-а-ать! Ты как? У нас тут родители уже навеселе, папа анекдоты травит!

– А у нас спокойно всё. Борис приехал, подарки дарили.

– Круто! Что подарили?

– Макбук, – Катя всё еще не могла поверить. – Представляешь?

– Офигеть! Везет тебе! Ладно, пока, мама зовет салаты есть!

Потом еще пара одноклассниц – поздравляли, желали счастья в новом году.

А Борису – тишина. Он сидел с телефоном в руках, изредка проверял экран. Ни одного звонка, ни одной смс.

– Московские друзья забыли? – спросила мама, заметив.

– Наверное, отмечают, – пожал плечами Борис, но было видно – задело.

– Может, сеть перегружена? – предположил папа. – В праздники всегда так.

– Да, наверное.

Катя подсела к брату:

– Борь, а почему тебе не звонят? У тебя же друзья есть?

– Есть… были. В Москве как-то по-другому. Каждый сам по себе.

– А девушка?

– Какая девушка?

– Ну… у тебя же есть кто-то?

Борис покачал головой:

– Нет, Си. Некогда мне. Работа, стройка…

– А друзья на стройке? Ты же говорил, там много ребят работает.

Борис помолчал, потом тихо сказал:

– Был один… Арам. Армянин, он из Нижнего, кстати. С Автозаводского района. Говорил, что у него тут дядя на рынке торгует. Две недели назад… свихнулся. В психушку увезли.

– Как свихнулся?

– Начал нести чушь какую-то, орать, бросаться. Перестал узнавать людей. Прямо на стройке это случилось. «Скорую» вызвали, увезли. В Кащенко, наверное – туда обычно везут с психозами.

– Погоди, погоди… – вмешалась мама. – На рынке? Дядя? Он тоже армянин? Усатый такой, всегда шутил?

– Вроде да, – кивнул Борис. – Ашот его звали. А что?

– Так я вчера там была! Другой уже стоит, молодой какой-то. Спросила, где усатый-то, что раньше торговал, а он пожимает плечами – купил, говорит, точку три недели назад. Прежний хозяин с долгами остался, по слухам, его напарник кинул. Точку продал и уехал.

– Племянник? – нахмурился Борис. – Погоди… Арам же говорил, что его дядя… Вот скотина!

– Что? Кто?

– Арам! Это он дядю кинул! – Борис ударил кулаком по столу. – Вот же сука! Я с ним работал, а он… своего дядю…

– Господи, – ахнула мама. – Родного дядю обманул?

– Выходит, так. Видимо, карма настигла – через неделю после этого крыша и поехала.

– Вот оно что… – Мама покачала головой. – Нельзя так с родными поступать.

Помолчали. Тема была неприятная – предательство, исчезновение. В Новый год о таком не хочется.

– Ладно, – папа махнул рукой. – Чего мы о плохом? Праздник же! Давайте лучше выпьем.

За столом. Час ночи

Звонки наконец стихли. Все снова сели за стол – доедать салаты, допивать шампанское. Телевизор бубнил что-то про концерт, но никто не смотрел.

– Давайте за семью выпьем, – предложил папа, разливая остатки шампанского по бокалам. Кате плеснул чуть-чуть, на донышко. – За то, чтобы в новом году все были живы-здоровы и вместе.

– За семью! – поддержали все.

Подняли бокалы. Чокнулись.

ХЛОП!

Бокал в руке Бориса взорвался. Без предупреждения, без причины – просто взорвался с резким хлопком, как лопнувший воздушный шар. Осколки брызнули во все стороны – в оливье, в селедку под шубой, зазвенели по тарелкам. Шампанское окатило скатерть и Борисову рубашку.

Все замерли. Тишина. Только по телевизору кто-то пел.

На ладони Бориса – глубокий порез. Кровь хлынула, закапала на белую скатерть, растекаясь красными пятнами среди осколков.

– Какого черта! – выругался папа. – Что за хрень?

Борис смотрел на порез странным, отстраненным взглядом. Кровь текла между пальцев, но он словно не чувствовал боли.

– Стекло знает, когда ломаться, – сказал он тихо, почти шепотом.

– Что? – Мама вскочила. – Борь, ты чего?

Он моргнул, словно очнулся:

– А? Я… блин, порезался. Мам, бинт есть?

– Сейчас! – Мама бросилась в ванную за аптечкой.

Бабушка перекрестилась:

– Не к добру это. На Новый год кровь – плохая примета.

– Мам, не каркай! – прикрикнул отец. – Просто бокал бракованный попался.

– Бракованный? – Бабушка покачала головой. – Сам по себе лопнул? Я такого за восемьдесят лет не видела.

Мама вернулась с бинтом, йодом, ватой:

– Дай руку!

– Мам, да всё нормально, неглубоко…

Но мама уже схватила его ладонь. Замерла.

Порез был глубокий – Катя видела, как рассечена кожа. Но крови уже почти не было. И края раны… сближались?

– Странно, – пробормотала мама. – Вроде глубокий был…

– Показалось, – быстро сказал Борис, отдергивая руку. – Царапина просто. Давай забинтуй, и всё.

Мама обработала рану йодом, забинтовала. Но Катя видела ее лицо – мама тоже заметила.

– Ладно, – папа пытался разрядить обстановку. – Говорят же, посуда бьется к счастью!

– К счастью на осколки не наступить, – буркнула бабушка, собирая стекла в совок.

Пришлось выкинуть салаты, в которые попали осколки. Мама молча достала чистые тарелки, наложила из того, что осталось на кухне.

Сели обратно. Но настроение было испорчено. Ели молча, изредка перебрасывались фразами.

Катя украдкой наблюдала за братом. Он ел механически, взгляд отсутствующий. Несколько раз ловила себя на том, что смотрит на его забинтованную руку.

Через полчаса, когда убирали со стола, бинт сполз. Катя увидела – на ладони только тонкий розовый шрам. Как будто порез был неделю назад, не час.

Так быстро не заживает. Это невозможно, — подумала она.

Но шрам был реальным. Розовая полоска на ладони брата – доказательство того, что что-то происходит. Что-то странное и пугающее.

Нижний Новгород, январь – март 2015

Вечерний разговор

Телефон зазвонил в половине одиннадцатого вечера. Катя лежала на диване в тихом доме, смотрела «Начало» по телевизору – СТС показывал повтор, но ей нравился этот фильм.

– Борька! – Катя подскочила, увидев имя на экране.

– Си… привет.

В голосе было что-то непривычное.

– Ты чего так поздно? Всё нормально?

– Да, всё… Слушай, мама дома?

– Мама с папой в гостях. Я с бабушкой дома.

– А, понятно. Ну ладно, с тобой поговорю.

Катя села прямо, поджав ноги. После Нового года Борис звонил почти каждый день. Раньше – раз в неделю или реже, а теперь…

– Си, ты помнишь, как мы в детстве на даче жили? У бабушки?

– Ну, помню. А что?

– Расскажи что-нибудь. Что помнишь.

– Борь, что происходит? Ты сам на себя не похож.

– Да всё нормально. Просто… тоскую. Расскажи.

Катя прикрыла глаза, вспоминая.

– Помню, как ты меня на велике катал. Я на раме сидела, а ты крутил педали. И врезались в куст смородины, помнишь?

Тихий смех в трубке.

– Помню. Бабушка так ругалась. А еще?

– Ну… как в речке купались. Ты меня плавать учил. Я боялась сначала, а ты говорил, что вода держит, нужно только довериться.

– Вода держит… – эхом повторил Борис. – Си, сфотографируйся и пришли мне. И маму сфотографируй. И папу.

– Зачем? Ты же на Новый год нас всех щелкал.

– Те удалил случайно. Пришли новые.

– Сейчас? Я в пижаме уже.

– Завтра тогда. Обязательно, ладно?

– Ладно… Борь, что происходит?

Долгая пауза.

– Ничего. Просто… здание почти достроено. Скоро начнём внутреннюю отделку. Там такие коридоры… или комнаты? Не помню точно. Странно как-то.

– Как не помнишь?

– Ну… знаешь, как сон. Вроде был там весь день, а вечером уже не помню деталей. Только ощущение, что что-то важное происходит.

Катя нахмурилась.

– Может, к врачу сходишь? Память проверить?

– Не, нормально всё. Просто устаю. Слушай, а бабушка не спит?

– Уже легла.

– Жаль. Хотел с ней поговорить. О нашем роде расспросить.

– О роде? – Катя удивилась. Борис никогда не интересовался семейной историей.

– Ну да. Откуда мы, кем предки были. Бабушка много знает же.

– Знает. Но тебе-то зачем?

– Интересно стало. Корни, понимаешь… Важно знать корни. Слушай, мне пора. Завтра позвоню.

– Борь, подожди…

– Что?

– Ты правда в порядке?

– Да, Си. Всё хорошо. Просто… держись за меня, ладно? Как я за тебя держусь.

– Ладно. Люблю тебя.

– И я тебя, рыжая.

Связь оборвалась. Катя еще долго сидела с телефоном в руках, глядя на темный экран.

«Держись за меня, как я за тебя держусь». Странная фраза. Борис всегда был практичным, приземленным. А тут прямо философ какой-то.

За окном послышался шум машины. Родители вернулись. Через минуту мама заглянула в комнату.

– Кать, мы приехали. Не спишь еще?

– Не сплю. Борис звонил.

– Борька? – мама сразу оживилась. – Как он? Всё хорошо?

– Странный какой-то. Про детство расспрашивал, про корни. Сказал, завтра еще позвонит.

– Скучает, наверное, – мама вздохнула. – Ложись спать. Поздно уже.

Утро в школе

Понедельник. Первым уроком литература – обсуждали «На дне» Горького.

– Итак, – Марина Викторовна прошлась вдоль доски, – Лука врет умирающей Анне про загробную жизнь. Это милосердие или жестокость?

Класс молчал. Понедельник есть понедельник.

– Гончарова? – учительница остановилась напротив Кати.

Катя подняла глаза от тетради, где машинально рисовала узоры – завитки, похожие на чешую.

– Это неважно, – сказала она неожиданно для себя. – Важно, что он верит. Анна должна услышать именно это в данный момент.

Класс обернулся. Катя обычно отвечала коротко и по учебнику.

– О как! – Марина Викторовна приподняла бровь. – Интересно! А где граница между верой и самообманом?

– Ну… – Катя замялась. – А что, если сама идея границы – это и есть самообман?

Тишина. Даже Саня повернулся, удивленно глядя на нее.

– Неожиданно, – кивнула учительница. – Откуда такие мысли?

Катя пожала плечами. Сама не знала откуда. Может, вчерашний разговор с Борисом как-то повлиял.

После урока Ленка налетела:

– Ты чего такая умная с утра? И что за узоры рисуешь?

Катя посмотрела в тетрадь. Поля были исчерканы странными завитушками.

– Не знаю. Само получается.

– Слушай, Саня на тебя весь урок пялился. После той дачи вы того… встречаетесь?

– Не знаю. Наверное.

– Как это не знаешь? – возмутилась Ленка. – Или да, или нет!

Но Катя правда не знала. После того поцелуя они виделись в школе, перекидывались парой фраз, но никто не говорил о «встречаться». Просто что-то изменилось между ними.

На перемене Саня подошел:

– Ты чего такая задумчивая?

– Да так… Борис вчера звонил, странный какой-то.

Саня нахмурился:

– Опять брат? Ты только о нем и говоришь последнее время.

– Сань, он же в Москве один…

– Взрослый мужик, двадцать шесть лет. Сам разберется. – Саня взял ее за руку. – Кать, мы же договаривались в кино сходить в пятницу?

– Ой, прости, я забыла…

– Забыла. – Он отпустил ее руку. – Знаешь что? Когда определишься, что для тебя важнее – твой брат или наши отношения, – тогда и поговорим.

– Саш, это нечестно! Нельзя так ставить вопрос.

– А по-моему, очень даже можно. – Он развернулся и ушел.

Катя смотрела ему вслед, чувствуя и обиду, и облегчение одновременно.

Вечер с фотографиями

Вечером, как и обещала Борису, Катя достала старенький Canon.

– Мам, давай сфотографируемся!

– Зачем? – Мама подняла глаза от вязания.

– Борис просил. Фотки семейные хочет.

– А, ну давай. Папа! Иди сюда!

Отец вышел из комнаты с газетой в руках:

– Что случилось?

– Фотографируемся. Борис попросил.

– Бабушка! – позвала Катя. – Иди к нам!

Бабушка вышла из кухни, вытирая руки о фартук:

– Чего раскричалась?

– Фото семейное делаем.

– Не надо меня, – замахала руками бабушка. – Нехорошая примета – фотографироваться без повода.

– Бабуль, ну пожалуйста! Для Бориса!

Бабушка вздохнула, но подошла.

Встали у окна – мама причесалась, папа снял очки для чтения, бабушка сняла фартук. Катя поставила камеру на таймер, побежала к ним.

Щелкнул затвор.

– Еще одну, – сказала Катя, проверяя кадр. – Тут папа глаза закрыл.

После фотосессии Катя села в своей комнате, открыла обычную школьную тетрадь. На первой странице написала: «Дневник странностей Бориса».

Первая запись: «10 января – звонил поздно, просил рассказать про детство. Голос странный. Сказал „держись за меня“. Не помнит, что делал днем в здании».

Перечитала. Звучало как бред. Но что-то подсказывало – надо записывать. Может, потом увидит закономерность.

Февральские странности

Февраль принес новые странности.

Борис прислал диктофон по почте. Маленький, цифровой.

«Запишите ваши голоса, – написал в записке. – Хочу слушать, когда тоскливо».

Папа покрутил в руках устройство.

– Чудит парень.

Но записали. Мама читала стихи Есенина, папа рассказал пару историй с работы, Катя спела песню, которую Борис любил в детстве. Даже бабушку уговорили.

Бабушка долго молчала перед включенным диктофоном. Потом заговорила – тихо, словно себе:

– Борька, внучек. Чувствую я – тянет тебя… как прадеда твоего тянуло куда-то… за грань. Он не устоял. И себя потерял. Ты держись за нас, слышишь? За семью держись. Мы твой якорь. Без якоря унесет.

– Мам, что ты такое говоришь? – папа нахмурился.

– Что есть, то говорю. Сердце мое неспокойно.

Диктофон отправили обратно. Через неделю Борис позвонил – часа два говорил с бабушкой. О прадедах, о прабабках, о местах, где жили, о традициях.

– Крестик носишь? – спросила бабушка в конце разговора.

– Ношу.

– И правильно. Только знай, без веры он железка.

– Бабуль, я не верю особо…

– А ты верь не в Бога. В род свой верь. В связь с корнями. Это тоже вера.

История прадеда

После разговора Бориса с бабушкой Катя не выдержала – зашла к ней в комнату.

– Бабуль, что ты имела в виду тогда про прадеда? Про «тянуло за грань»?

Бабушка сидела в кресле у окна, перебирала старые фотографии. Подняла глаза на внучку.

– Садись, расскажу. Только мать твоя не любит эти разговоры.

Катя села на краешек кровати, подтянула ноги.

– Прадед твой, Федор Николаевич, был человек образованный. Инженер-мостостроитель. В тридцатые годы работал на строительстве моста через Оку. И вот начал он… меняться.

– Как меняться?

– Сначала просто задумчивый стал. На работе всё делал, даже перевыполнял план – время такое было, не забалуешь. Но дома… прабабка рассказывала, приходил и будто выключался. Спрашивает – о чем думаешь? А он отвечает: «О том, как по-разному можно видеть одно и то же». Странные вещи говорить начал. Что мир – это не то, что мы видим.

Бабушка достала из стопки старую фотографию – мужчина лет сорока в инженерной форме, серьезное лицо, глубоко посаженные глаза.

– Похож на Бориса, – тихо сказала Катя.

– Да, есть сходство. И характером похожи – упрямые, всё до конца доводить должны. – Бабушка вздохнула. – В тридцать седьмом его в больницу положили. Психиатрическую.

– Почему?

– Перестал узнавать людей. Путал, где он, какой год. Врачи сказали – шизофрения. Хотя кто знает, что там было на самом деле. Время такое – кого угодно сумасшедшим объявить могли.

– И что с ним стало?

– Умер там через три года. Прабабка ходила к нему, но он ее не узнавал.

Катя поежилась.

– Бабуль, но это же… это болезнь была. При чем тут Борис?

Бабушка долго молчала, глядя на фотографию.

– В нашем роду какая-то склонность… думать слишком глубоко. Твой отец этого избежал – он практичный, приземленный. А вот Борька… – Она покачала головой. – Шустрый он больно. Всё ему мало, всё дальше лезет.

– Бабуль, да это же хорошо! Его наверняка на работе хвалят именно за это. Он же умнее других, видит то, что они не замечают.

– Эх, Катюша. – Бабушка покачала головой. – Ум без корней что парус без мачты. Далеко не уплывешь. Смотри за ним. Если заметишь, что совсем от земли отрывается – тяни назад. Семья – это якорь. Без якоря человека унести может.

Катя взяла фотографию прадеда, всмотрелась. Действительно Борис похож на него – те же скулы, тот же упрямый подбородок.

– Можно я ее себе возьму?

– Бери. И запомни, Катюша: человек рожден на земле. Можно нырять сколь угодно глубоко, главное возвращаться на твердую землю. Иначе утонешь.

День Святого Валентина

14 февраля. Катя пришла в родной кабинет за десять минут до первого урока. Застыла на пороге. На ее парте сидел огромный плюшевый медведь с красным сердцем в лапах.

– Сюрприз! – Саня выскочил из-за двери с букетом роз.

Все вокруг замерли, смотрели. Кто-то достал телефон, начал снимать.

– Сань, ты что… – Катя покраснела.

– С Днем всех влюбленных! – Он протянул розы. – Ты самая красивая девушка в школе. И я хочу, чтобы все знали: ты моя.

«Ты моя». Слова повисли в воздухе. Катя взяла розы – что еще оставалось делать под десятками взглядов?

– Спасибо, – засмущалась она.

Весь день чувствовала себя неловко от всеобщего внимания. Девчонки то завидовали, то подшучивали, а парни смотрели как-то по-другому. Медведя пришлось оставить в углу класса – таскать с собой по кабинетам было невозможно. Каждую перемену кто-то подходил посмотреть, потрогать, сфотографировать.

Вечером была школьная дискотека. Саня кружил Катю в медленном танце, прижимал к себе. В полумраке актового зала, под «Я хочу к тебе» Горячего Шоколада, всё казалось правильным. Его рука на ее талии, ее голова на его плече.

– Ты самая красивая, – шептал он ей на ухо.

Катя улыбалась. Хорошо быть рядом с ним, чувствовать себя нужной.

Когда медляк закончился и заиграла быстрая песня, попросилась отдохнуть. Села на лавку, Ленка тут же подскочила с бутылкой воды. Саня пошел за соком.

– Фух, жарко! – Ленка обмахивалась рукой. – Вы с Саней прям не отлипаете друг от друга.

– Он милый. – Катя пила воду маленькими глотками.

– Милый и ревнивый. Видела, как он на Дениса смотрел, когда тот тебе на физике помогал?

Катя пожала плечами. Через несколько минут заиграла «Между нами тает лед». Народ повалил танцевать.

– Пошли! – Денис подбежал к девчонкам. – Катюх, идем, это же бомба-трек!

– Давай! – Катя вскочила. Энергичная песня – самое то после медляков.

Танцевали весело, всей компанией – Ленка, Денис, еще несколько одноклассников. Денис дурачился, изображал движения из клипа, все смеялись.

Саня вернулся с двумя стаканами сока. Увидел их. Протянул Кате стакан, но взгляд был недовольный.

– Весело танцевали, – сказал сухо.

– Ага, классная песня! – Катя взяла сок, сделала глоток.

Саня молчал. Потом вдруг взял ее за руку:

– Пойдем на балкон, душно тут.

На балконе актового зала было холодно. Февральский ветер пробирался сквозь приоткрытое окно.

– Ты на меня злишься? – спросила Катя.

– Не злюсь. Просто… – Он отвернулся. – Денис на тебя смотрит как-то не так.

– Саня, мы просто танцевали. Всей компанией.

– Знаю. Но мне не нравится, как он на тебя смотрит.

– И что? – Катя отстранилась. – Саня, ты меня пугаешь.

– Я тебя люблю! – почти крикнул он. – А ты… ты как будто не здесь. Вечно где-то витаешь. То о брате думаешь, то еще о чем-то. А я рядом – и ты меня не замечаешь!

– Саш, зачем ты душишь? – вырвалось у Кати.

Тишина. Саня смотрел так, будто она его ударила.

– Прости, – тихо сказала Катя. – Я не хотела…

– Нет, всё правильно. – Он отступил на шаг. – Я душу. Своей любовью душу. Знаешь что? Может, тебе вообще никто не нужен. Может, ты просто не умеешь любить.

Развернулся и ушел внутрь. Катя осталась одна на балконе, глядя на закрывшуюся дверь.

Слезы подступили к глазам. Она правда любила его. Или могла бы полюбить, если бы… если бы он видел в ней не картинку идеальной девушки, а живого человека со всеми страхами и странностями.

Февральский ветер трепал волосы. Катя обняла себя за плечи и глядела вниз на заснеженную улицу. Внутри пусто и одновременно тяжело. Почему нельзя просто быть собой?

В ту ночь Борис позвонил поздно:

– Си, как день прошел?

– Нормально, – соврала она.

– Голос странный. Что случилось?

– С Саней поссорились.

– Из-за чего?

– Да так… сложно объяснить. Борь, а ты когда-нибудь чувствовал, что тебя душат любовью?

Долгая пауза.

– Знаешь, Си… В здании есть комната. Маленькая, без окон. Когда туда заходишь, кажется, что стены сжимаются. Но если не сопротивляться, не паниковать – вдруг понимаешь: они не сжимаются. Это ты расширяешься. Становишься больше, чем комната. И тогда стены исчезают.