Мимикрики. Песок времени

Пассионарный скачок

Ви- Тот, Верховный Консул Вар-Вилона, с трудом открыл глаза. Провёл по ним рукой, смахивая горячие песчинки. Лёгкие, словно пёрышки, они поднялись в воздух и растворились с остатками сна. Странно, – подумал Ви- Тот, и взгляд его упёрся в чью-то руку, покрытую звериной шкурой. – Странно, – вновь пронеслось в голове у Верховного Консула. В этот самый миг в его сознании произошёл переворот. Из струящегося изнутри света стало складываться воспоминание.

Рядом с кроватью стоял его старый камердинер Бамбулек. Ви- Тот улыбнулся ему, а Бабулек с почтением приклонил голову. Бамбулеки, как секвойи, живут долго. Жили. Этот был первый и, видимо, последний в своём роду. Полубобр, получеловек, приятной наружности, спокойный, аккуратный, невозмутимый. Сама надёжность с изрядной долей аристократичности.

Бамбулек – часть Замка, его первый и единственный Распорядителель. А этот Замок нуждается в распорядителе, уж поверьте. Причём именно в таком: выдержанном, хладнокровном, способным пережить все его закидоны и не повредиться рассудком. Ходят слухи, что дед Ви- Тота был Магом Архитектором, а в свободное от магических трудов время занимался алхимией. Он-то и дал жизнь этому Дому-крепости. Да-да, именно дал жизнь. Назвал его – Умный Дом Альберт. Однако тот никак не хотел оправдывать возложенные на него надежды и долгое время вёл себя как полоумный. Пока не появился специалист по укрощению.

Здесь я нахожу нужным ещё раз заострить ваше внимание на том, что Бамбулек наполовину человек, а на другую половину бобр. И, как вы могли догадаться, ничто бобриное ему не чуждо. Хватило пары демонстративных предупреждений в виде источенной в мелкую стружку входной двери и десятка лестничных балясин, и Альберт стал податлив, как гоблин на допросе, которому пообещали ужин. Каменные холодные стены затянулись шёлковыми обоями с невероятной по своей красоте и изобретательности сюжетами и орнаментами. На окнах появились воздушные тюли и шторы, расцвеченные сном безумного художника, аккуратно выглаженные магией. Альберт преобразился до неузнаваемости, потому как Бамбулек подошёл к делу с чувством, с толком, с расстановкой и даже написал для Альберта специальные сценарии-партии, который тот исполнял с подозрительной дотошностью и щепетильностью. Ви- Тот предполагал, что Бамбулек – Бытовой Маг, но камердинер отнекивался и говорил, что это всего лишь программы, помогающие убрать суету и упорядочить действия.

Ходили слухи, что когда прежний Консул Вар-Вилона, сверкнув последней огненной искрой, ушёл к праотцам, у Альберта на какое-то время основательно съехала крыша. Он остервенело сыпал песком, дико подвывал в своих длинных коридорах, скрипел половицами, царапал на стенах неприличные слова… ну, в общем, вы поняли. Распоясался до разнузданного состояния, став неуправляем. Ви- Тот этого не помнил. Маленьким был. Но остались дневники, в которых всё это описывалось. Там говорилось, с каким профессионализмом и дипломатией подошёл к делу усмирения Альберта, Бамбулек. Как ввёл маленького Ви- Тота в сложную и болезненную Церемонию Наложения Рук. Как сопровождал его по жизни, словно древний обет, вырезанный в воздухе самой судьбой. Благодаря этому всё опять заработало, и неизменная стабильность вновь воцарилась над всей Цивилизацией.

В общем, Замок Верховного Консула был не просто Замком. Он был… разным. В солнечные дни он вальяжно растягивался в усадьбу с внутренними двориками, где каждый куст знал своё имя. Когда надо – становился Крепостью, хмурой и неприступной. Иногда был Храмом, задумчивым и пахнущим благовониями. По ночам превращался в Башню, вечно слушающую звезды. А временами в нём просыпалось родовое Поместье, где в коридорах эхом катались детские воспоминания, которых и быть не могло.

Он умел становиться всем этим и даже чуть больше. Осуществляя сообщение между различными реальностями, он являлся объединяющим инструментом в их коммуникациях. Да и был он не столько Замком, сколько медиумом между Мирами, точкой, где невозможное проходит таможню и получает визу в человеческое восприятие. Альберт отправлял отданное, возвращал ожидаемое, сглаживал возмущённое, успокаивал гневное. Пребывание Охраняющего Замка по имени Альберт в мире и здравии было жизненно необходимым условием для мирного и здорового существования всей Цивилизации Запутанных Судеб.

И ещё кое-что. Условие. Правило. Консул Вар-Вилона никогда, ни за что, ни под каким предлогом не мог покинуть Альберта. Ни по долгу службы, ни во имя любви, ни даже если бы его позвали звёзды. Его уход означал бы не только нарушение протокола, но и вызов самой ткани реальности. Вар-Вилон держался на Консуле Ви- Тоте. Пока он был в Замке, мир жил, пусть и с перекосами, капризами и вечно спорящими между собой слоями различных реальностей.

И вот теперь, почтеннейшие уши и пытливые умы, настала пора временно покинуть чертоги Консула и перенестись вместе с вашим вниманием в Плюющую Пещеру Вар-Вилона. Потому что там, – как говорят старые хроники и безответственные поэты, – тронулся лёд. Не буквально, разумеется, а в смысле метафизическом, драматическом, ну и, в общем-то, лирическом.

Для тех, кто подзабыл или, чего доброго, не знал, хочу представиться. Я… э-э-э… м-м-м… Как же себя назвать в этот раз?

Я Голос Вечного!

Скромно и со вкусом. Да, так и запишем. Пока не появится новое имя. А имён у меня… Но я отвлёкся. Речь-то сейчас не обо мне.

О чём это я? Да, о Плюющей Пещере на Вар-Вилоне. У неё священный и неприкасаемый статус. В здравом уме и в твёрдой памяти в её сторону никто не смотрит и, как следствие, не посещает. Табу есть табу. Страшный запрет со страшными последствиями в виде сверхъестественных наказаний и, само собой, изощрённейших, несмываемых проклятий. Есть ещё проклятья смываемые, но это совсем другая история. Так вот, в этой самой Пещере, в эту самую минуту, когда вы осознаёте написанные мной строки, разворачивается судьбоносное для многих действие, смахивающее скорее на простую перепалку.

Дети мои… Так я вас ещё не называл? Хорошо звучит!

«Дети мои!» – давайте это тоже закрепим.

Так вот, дети мои, многое, очень многое, кажется одним, а на самом деле, оказывается… другим. Достаточно чуть-чуть расширить контекст, добавить новые вводные, и ситуация полностью может поменять своё значение. Давайте понаблюдаем, как всё развернётся.

– Па-па! Па-па! Па-па!.. Феюс! Брат! Па-па! Отзовитесь… кто-нибудь! Па-па! – орал Пропыпут таким припротивнейшим, надсадным голосом, что будь у меня уши, они бы отстегнулись и сбежали.

– Сколько он здесь уже надрывается?

– Век ещё не прошёл.

– Кому-нибудь это нравится? – пробормотал мох, пуская споры сомнения. Он часто разговаривал сам с собой.

– У нас на второй день все ризоиды заложило. Вода теперь через них не поступает. Сохнем.

– И мы больше не можем это слушать. Думаем. Будет целесообразно выплюнуть его из Пещеры.

– Как в прошлый раз того коротышку, что ОМ без умолка ныл? Думаем. Хорошая идея!

Прокл замер, прислушиваясь, зацепился за Поток невысказанного, а потом вдруг выдал:

– Вообще-то, я вас слышу. Думающий Мох, я полагаю?

– Он слышит!

– Он слышит!

– Он нас слышит!

– Ерунда, не зеленейте больше меры. Думаем. Такого не может быть.

– Мы тоже. Думаем. Мы уникальный Думающий Мох. Нас не способен услышать простой смертный.

– Плохо думаешь, Мох. Не тем местом, видимо. Ты уши мои видел? – Прокл горделиво подбоченился и затрепетал ушами. В воздухе разлилось концентрированное обаяние.

– Ах-х-х, какой хорошенький, – тут же отреагировала одна часть Мха.

– Ух-х, какой непростой, – отозвалась вторая часть. И обе одобрительно зашуршали.

Прокл Пылающий Путираспутываюший Тарарамский, в быту известный как Пропыпут Болотный – личность, скажем так, с изысканным налётом сложности. Не то чтобы он был странен… хотя, будем честны, он был странен. Но в этом и заключалась вся его прелесть. Он был существом капризным, обидчивым и жеманным так, что даже пафосные павлины стеснялись при нём распускать хвост. Любил точность, придирчивость возводил в ранг искусства, а любое невежливое замечание в свой адрес воспринимал как личную трагедию. Но не спешите осуждать! Внутри этого бурлящего котла характера билось сердце огромное, щиряще-бурлящее, полное страсти, чувств и тонких ноток эмпатии. Если кто-то приходился ему по сердцу, он щедро осыпал избранных благосклонностью и поддержкой, такой всесторонней, что за ней можно было укрыться от всех бурь жизни.

Длинный, тонкий, пластичный. Формально он мог сойти за человека, если бы не ряд очаровательных нюансов: кожа его была зелёная, с жёлтыми пупырышками, будто его собирали из огурца и горчицы, глаза круглые, бездонные, с разлившимся в них морем. А уши… эти уши! Розовые, длинные, трепетные, как у взволнованной медузы. Стоило ими чуть-чуть пошевелить, и наблюдающие тут же хватались за сердца, выдыхая дружное протяжное: «Ах-х-х!».

Прокл резко прервал восторги. Притормозил трепещущие уши, свернул в спирали и с неожиданной грацией завязал на затылке в аккуратный, почти элегантный хвост.

– Уф-ф-ф, – разочарованно откликнулся Мох на изменения.

– Ну, раз ты, наконец, разговорился, давай поговорим, – по-деловому предложил Прокл, усаживаясь в самом центре зелёного мшистого ковра.

Мох молчал.

– Значит так? Молчим? Ну ладно. Па-па! Феюс! Па-па! – вновь заорал Пропыпут Болотный, явно получая от этого удовольствие.

– Нет…

– Нет…

– Нет… – заволновался Мох.

– Поговорим? – ещё раз спросил Прокл, и его глаза подёрнулись рябью, как будто по воде пробежал ветер.

– Думаем. Можно, – нехотя протянул Мох.

– Кстати, ничего, что я тут на тебя… сел?

– Мы тактильно нечувствительны. Думаем. Это благо.

– Когда о тебя вытирают ноги или ещё чего похуже, а тебя это совсем не трогает – это точно благо. Спокойствие через абсолютное безразличие! – глубокомысленно произнёс Пропыпут. – Это благо, Мох.

Мох одобрительно зашуршал:

– Думаем! Ты неглуп. Можем поговорить.

– Слушаем…

– Слушаем…

– Слушаем…

– Так уж случилось, – начал Прокл, выразительно подняв бровь, – что я чувствую все, так скажем, душевные занозы собеседника. Так уж случилось. Прокл выдержал паузу, убедившись, что его действительно слушают, и продолжил: – Судьбой так задумано, что, улавливая их, я могу распутывать очень запутанные Потоки. Но сам я этому не рад. Часто получается, что мой Дар против меня и работает. Людям не всегда приятно слушать правду. Почти всегда неприятно. Больно. И мне от этого больно. Но я ничего с собой поделать не могу, таким уж я создан. Понимаешь?

– Понимаем…

– Понимаем…

– Понимаем, – подтвердил Мох и плотнее прижался к Проклу, заострив внимание.

– Так вот, – продолжил Пропыпут, – сейчас меня одолевает одна навязчивая идея, и я точно знаю, что она не моя. Миграция Мха! Что-нибудь слышал об этом?

– Ересь!

– Ересь!

– Ну-у-у… я допускаю… не всё так однозначно…

– Значит так, с тобой… ну, тем, кто последний сказал «я допускаю», будем разговаривать дальше. Ты где?

– Ну-у-у… под попой твоей.

– Думаем. Тема щекотливая. Развивать не стоит, – заволновалась бо́льшая часть Мха.

– Так это пожалуйста. Не развивай. Кто не готов, тот спит дальше. Я обращаюсь к той вашей части, которая допускает эту прекрасную идею.

– Думаем. Нужно выбросить его из Пещеры как можно быстрее.

– Думаем. Мы имеем право на своё мнение. Даже если оно противоречит общепринятому.

– Думаем. Это ересь.

– Думаем. Это ерунда.

– А ну-ка, тихо все! – пророкотало тысяча голосов, отразившись от стен Пещеры. Звук укатился в тоннели-коридоры раскатисто и округло. Духи Плюющей Пещеры спали слишком долго, а недавно они проснулись и сразу заметили, что под самым их носом зарождаются странные, свежие, по-хорошему подозрительные идеи. А идеи, как известно, любят рост, а рост, увы и ах, без конфликта не обходится. А конфликт – это почти праздник! Особенно для Духов, которым надо чем-то заполнять вечность. Поэтому они, разумеется, не могли позволить, чтобы нечто новое просто проскользнуло мимо незамеченным, без приличного взрыва смысла.

– А ну-ка, тихо! – контрольным заревели Духи Пещеры, и Мох разумно предпочёл притихнуть.

– Благодарю! – сказал Прокл, с изяществом приложив ладонь к сердцу, и продолжил: – В общем, идея с миграцией содержит в себе зерно развития. Пассионарный толчок, если ты понимаешь, о чём я?

– Думаем… думаем… думаем… думаем…

– Заклинило? – прищурился Прокл, поднял руки, как дирижёр перед особо упрямым оркестром, и, хорошенько размахнувшись, смачно хлопнул по зелёной макушке Мха, настраивая его на свежую волну.

– Ик, – произнёс Мох и перестал думать. По крайней мере, та его часть, которая нашла в себе силы признаться, что даже не знает, как относиться к такому понятию, как «пасси… мусси… пусси…».

– Пассионарный толчок, – с важным видом подсказал Прокл. – Видишь ли, Мох, даже такие почтенные и без сомнения чарующие древние организмы, могут меняться не только через мутации – эти медленные шалости природы, – но и через модификации.

Прокл наклонился ближе, понизил голос, словно собирался поведать Мху рецепт внутреннего преображения с лёгким вкусом безумия:

– Ты, конечно, и дальше можешь сидеть в Пещере и быть невероятно уникальным, а можешь рискнуть, выйти за пределы спор – ну, в смысле споров, – и шагнуть за идеей. А там… может произойти что-нибудь. Может, даже что-нибудь великолепно непредсказуемое. А это, согласись, на порядок интереснее, чем просто сидеть и философски плесневеть в тишине.

– Думаем. Мы всегда были исполнителями пассионарного толчка. Просто не знали, как это называется.

– Думаю, – в тон Мху ответил Прокл. – Что пора становиться непосредственным участником. Как насчёт Коровы в сферическом вакууме?

На этой фразе Прокла, мы с вами ненадолго покинем Пещеру и вернёмся в Замок. Обожаю, мгновенные переносы. Есть у меня знакомая девочка… она так здорово умеет переносить… но я отвлёкся… понеслись… обратно в Охраняющий Замок… держитесь…

Ви- Тот хотел задержать остатки сна, рассмотреть их, вспомнить, но тот ускользал, прятался и вместе с тем закреплялся в мышцах каким-то важным переживанием.

Бамбулек деликатно кашлянул.

– Мой Саиб, вам необходимо обтереть лицо.

– Да-да, конечно. Просто у меня такое чувство… такое чувство. Что я… что-то должен.

Бамбулек с торжественной осторожностью протянул Консулу Кисею Забвения – прохладную, чуть покалывающую дымку, похожую на материю, но таковой не являющуюся. Это были крошечные микроорганизмы, которые составляли колонию: видимое изолированное скопление, выросшее на питательной среде цифрового кода. А в целом они очень походили на тонкий шёлковый шарф. Кисея была древним ритуалом перехода из Мира Снов в Цивилизацию Запутанных Судеб. Согласно суровому, тщательно отполированному регламенту Верховного Консула Вар-Вилона, Кисею следовало использовать незамедлительно после пробуждения, желательно до того, как сознание вспомнит, кто оно.

Ви- Тот взял протянутую Кисею. Помедлил. Прислушался к себе. Что-то странное происходило внутри. Он должен вернуться. Куда? Зачем?

– Ах да, простите, мой Саиб. С возвращением, – Бомбулек с достоинством приклонил голову. – Пусть ваше путешествие будет приятным и на этот раз.

Ви- Тот уловил короткую волну сожаления. Оно всплыло в сознании и тут же растворилось, как только Кисея коснулась его лица. Он задумался. Путешествие… новое путешествие, не выходя из замкнутого пространства, очерченного Альбертом. Может «путешествие» не совсем то слово? Сегодня оно звучало как-то неестественно. Путешествие. Сегодня оно не казалось таким привлекательным.

Миграция мха

– Так как насчёт Коровы в сферическом вакууме? – повторил свой вопрос Прокл.

Духи Пещеры мгновенно затаили дыхание. Мох, потрясённый в самую суть фотосинтеза, вообще язык проглотил. Непонимание, плотное, ощутимое, завернулось в тишину. Та, в свою очередь, потянулась, разрослась, пытаясь стать необъятной, но, натолкнувшись на стены Пещеры, нервно зазвенела.

– Вижу, что предложение сильно опережает время. Мысли на этот счёт ещё не подвезли? Так, что ли? – усмехнулся Прокл.

Мох молчал.

– Э-э-э… к-хм… к-хм… Мы долго были в состоянии сна, – отозвались Духи Пещеры. – Из того, что ты сейчас сказал, лично мы не поняли ни слова… извините.

– Поверьте мне, этот Поток не понимают даже те, в чьём измерении он был зафиксирован. Если объяснить простыми словами, получается что-то типа упрощённого взгляда на сложные явления и модели. Типа тебя, Мох. Ты ведь прародитель всех растений? Один из древнейших?

– Думаем. Да, – неуверенно ответил Мох, не понимая, куда клонит этот зелёный ушастик.

– У тебя ведь корней нет? Не так ли?

– Ризоиды. Крепятся над поверхностью земли, – ответил Мох, польщённый тем, что Прокл знает о нём такие тонкости.

– Ну вот. Очень необычно для растения. Уникально. Воду берёшь не из земли, из воздуха?

– Думаем. Ты весьма осведомлён, – смущённо произнёс Мох.

– Живёшь сотни лет, – продолжал Прокл, – можешь впадать в состояние криптобиоза. Тогда метаболические процессы прекращаются, и ты засыпаешь. Разбудить тебя может только солнце. Так было и в этот раз. А ещё ты можешь впитывать в себя воду, во много раз превышающую твой вес. Просто потрясающе!

Звенящая тишина вновь встрепенулась и стала фоном звукового бархата, чтобы лучше оттенить то, что было сказано, и то, что залегло в складки каменного чрева Пещеры, оставшись невысказанным.

Думающий Мох и подумать не мог, что о нём кто-то знает, да ещё так много. Впервые за сотни лет нашёлся тот, кому судьба Мха была не безразлична. Мало того, предлагался путь развития. А это вам ни хухры-мухры, ни ёлки-опёнки и даже ни ёшки-крошки.

Это путь! Путь, по которому можно идти! Пока непонятно как, но идти было можно, то есть двигаться, перемещаться, мигрировать.

– Мы… выделим тебе нашу часть для исследования идеи миграции Мхов. Думаем. Это будет, хорошо… – Мох запнулся. И хорошенько подумав, решился уточнить то, что понял, но не до конца. – Корова в сферическом вакууме – это форма, в которой будет заключена наша часть?

– Ты очень сообразителен. Вот уж действительно Думающий Мох, – сказал Прокл и, аккуратно оторвав точку соприкосновения с ковром, встал. – Да, я хотел ещё кое-что тебе сказать.

– Слушаем…

– Слушаем…

– Слушаем…

– Понимаешь… – начал Прокл, слегка поморщившись. Его длинные подвижные уши едва заметно дрогнули, улавливая настроение Мха. – У моей чувствительности есть обратная сторона. Я имею дело со сложными закрученными Потоками. Он поёжился, уши плавно легли назад, как паруса в штиль.

– Поэтому мне необходимо материальное. Многие думают, что это избалованность, блажь, но это не так. Это компенсаторная мера. Мне нужно что-то тяжёленькое, надёжное, как гиря Истины. Но… – он вскинул палец с театральной изящностью, – не абы что! Я чувствительный, понимаешь? Мне нужно, чтобы это материальное было… изысканным. Прекрасным! Таким, чтобы сознание цеплялось за форму и говорило: «О, как хорошо! Я остаюсь».

– Думаем. Мы понимаем.

– Сложность можно понять только сложной системой. Такой, как ты, Мох. Я рад, что не ошибся в тебе. Моя нервная ткань гипперсложная. В одном из измерений есть Поток, называющий таких, как я, существами без кожи. Многие говорят, что я не похож на человека. Но я человек. И знаешь почему?

– Почему?

– Почему?

– Почему?

– Потому, что я так решил, – ответил Прокл, и уши его затрепетали.

Дикие Шуруны

Эва Комкинс была девушкой без возраста. Некоторые считали, что она хорошо сохранившаяся старушка, другие… просто проходили мимо. Зачем обращать внимание на того, кто и сам не хочет обращать на себя внимание?

Высохшее перекати-поле, бесцветная амёба… Острый подбородок, нос, рот – всё острое. Плечи её сжались в подобие крыльев, но таких, что давно не летают. Провалиться бы сквозь землю, – думала Эва, – и утащить за собой всё прилегающее: тело, руки, ноги, прошлое, настоящее, будущее.

Будущее? Нет! Будущее я не отдам.

Походка у Эвы была такая, будто она извинялась за каждый шаг. Неуверенная, осторожная, словно земля под ногами могла обидеться и отказаться держать её. Глаза… За круглыми очками, похожими на иллюминаторы очень уставшего дирижабля, глаз толком не было видно. Что-то там маячило, плавало в глубине линз, как любопытная камбала в тумане. Эти глаза, казались большими. Больше, чем нужно для жизни, но для чтения, размышлений и разглядывания мира с безопасного расстояния – в самый раз.

Эва Комкинс – ни тебе приставки Великая, ни Чудесная – вообще никакая, без приставки.

Комкинс… – это что вообще? – размышляла Эва, толкая перед собой чемодан с платьями. Славик рвался её проводить, помочь, донести, подвести, но она отказалась. Ей был жизненно необходим этот мятежный марш-бросок по мокрой от недавнего ливня, булыжной мостовой.

Эва Комкинс – комок нервов, комок иголок, комок в горле или… комок земли, может? Комок земли – это неплохо. Из капель – море, из комков – земля. А я ведь Принцесса древнего племени Теллуров. Племени, возникшего из земли, защищающего её, преобразующего её… забывшего, что значит быть Теллуром, ёлки-палки.

Чемодан какой тяжелющий. Нахапала платьев, теперь вот мучаюсь. Не, если честно, мучаюсь не из-за платьев, конечно, но из-за платьев тоже. Теперь никто никогда не подарит мне платье.

Уф! М-м-м-м-м… Как же я не заметила эту лужу? Мокрая с ног до головы. И грязная… Принцесса фигова, крот недоделанный, ненавижу тебя…

– Слышишь? Ненавижу тебя! – крикнула Эва, что есть мочи. А мочь у неё была. Откуда-то. Сама удивилась, как громко это получилось. Над головой скрипнула оконная рама, и из неё высочился такой же скрипучий голос:

– Чего орёшь? Люди приличные спят ещё.

– А я неприличная! Неприличная, слышите? – как ужаленная взвилась Эва. – Буду орать! Мне нужно орать! Мне нужно орать и мне плевать на всех! А если кто-то недоволен, пожалуйста, все претензии в Замок к Мэл- Карту! Слышите? Всё к нему. Я его поверенный! То есть… я в женском роде… слышите… в женском… Поверенная!

– Чего сразу не сказала? Ори на здоровье… если надо.

Окно с грохотом закрылось.

Эва только сейчас почувствовала, что между платьем и телом гуляет ледяной ветер, что ноги её промокли. Взгляд тяжёлой каплей смолы упал вниз. Она стояла в глубокой луже по щиколотку в воде. Из лужи на неё смотрело нечто растрёпанное, нелепое, со съехавшими в сторону очками и перекошенным от гнева лицом. Чисто городская сумасшедшая, – чтобы не потревожить свою хозяйку, пробежали на цыпочках оставшиеся разумные мысли Эвы Комкинс.

– Шу-шу-шу, – раздалось у самого уха. Дикие Шуруны? Серьёзно? Так бывает? Редкость необыкновенная. Я думала, что они только в сказах у Шептунов остались – и на тебе, пожалуйста, в первой попавшейся луже.

Эва согнулась в три погибели и не погибла. Из лужи никто не выпрыгнул, никто не вцепился в нос. Из глубины неглубокого на неё смотрело лицо. На Эву не походило. Ну, то есть совсем.

– Это что, галлюцинации от переохлаждения? – произнесла она, надеясь тем самым придать происходящему хоть каплю разумности.

– Шу-шу-шу, – развеяли вполне логичное предположение сказочные Шуруны, и отражение в луже, вернее, изображение, чуть дрогнув, вновь сложилось в лицо молодого…

– Извините, извините… А кто это? – спросила лужу Эва.

– Шу-шу-шу-шу, – ответили невидимые создания и показали незнакомца в полный рост.

– Ну, хорошо, я посмотрю более внимательно, раз вы такие настойчивые. Видимо, вы считаете, что это важно? Так. Ну и кто это? Зачем вы мне его демонстрируете? У меня сейчас и ситуация, и настроение… Неужели не видно, что я в терзаниях и обидах, и мне не до… подождите, подождите… – Эва вгляделась в демонстрируемый Шурунами образ и почувствовала, как в ней что-то откликнулось. Это что-то постучалось из глубины души и, надо сказать, очень громко. Эва даже оглянулась, не услышал ли кто ещё? Слава Великому Логосу, поблизости никого не оказалось. А изображение укрупнилось и притянулось, как магнит к железу.

– Мне сейчас отношения не нужны, – шёпотом, сопротивляясь внутреннему порыву своего внутреннего, активно запротестовала Эва. – Тем более с этим… этим… этим… чудовищем…

– Шу-шу-шу, – обиженно отозвались Шуруны и добавили в изображение чёткости и яркости.

– Не, ну вы совсем обалдели? Я только что рассталась с парнем. Ну, то есть это был не мой парень, конечно. Но потенциально он мог бы им быть. Я переживаю и злюсь, а вы мне подсовываете… этого, зелёного…

Из лужи на Эву, благодаря стараниям Шурунов, смотрел почти живой, почти настоящий…

– Да нет, не может быть. А-а-а-а-а!

Эва на всякий случай закрыла рот рукой, чтобы снова не закричать, и ошарашенно уставилась на максимально приближенные глаза невиданного существа. В них плескалось море.

– Принц Воды! – наконец смогла произнести Эва. – Надежда Тэллуров, моя судьба и миссия. Какой страшненький. Но красота ведь не главное, так? Ох. Дедушка не говорил мне, что Принц Воды может быть таким страшненьким. Ёлки-палки, корки-норки, как теперь со всем этим жить?

Эва шмыгнула носом, отпустила ручку чемодана, которую до сих пор сжимала в правой руке, поправила очки. Затем набрала в лёгкие побольше воздуха, как перед прыжком в неизвестность, и одним точным, крепким жестом стянула всю растрёпанность и мокрость в тугую ракушку на затылке.

Стало полегче. Яснее стало. Чему она у Славика, то есть Сан- Раху, научилась, так это тому, что внешнее сильно влияет на внутреннее. Повлияло. Решимости придало. Она взялась за ручку чемодана и с выражением обречённой отваги потащила его в Замок Мэл- Карта.

– Шу-шу-шу, – как будто кто-то встряхнул воздух за её спиной. Что-то лёгкое, живое скользнуло мимо, будто ветер.

Эва остановилась. Нахмурилась. Душа отозвалась, как будто распознала что-то важное ещё до того, как разум решил, важно ли это, вообще?

Шуруны… Дикие. Вольные. Они не поддаются дрессуре, не терпят приказов. Они приходят сами. И если уж выбрали, значит, разглядели в тебе что-то, что ты и сам в себе ещё не увидел.

– Я согласна, – произнесла Эва тихо, как произносят очень важную клятву, и, помедлив, прислушиваясь к трепету в груди, добавила: – Спасибо, что выбрали меня. Я постараюсь быть вам хорошим… Слово «другом» запнулось на краю языка. Оно показалось слишком тёплым, слишком личным. Вместо него она выбрала более сдержанное: – …компаньоном. Я постараюсь.

А в небе, буквально на долю секунды, совсем незаметно для глаз что-то блеснуло и растворилось – как знак принятия.

Встреча

В это время в замке Мэл- Карта происходила встреча. Эпическая, напряжённая, хотя по странной логике сильных мира сего, она произошла ещё до того, как участники обменялись хоть одним словом. Да, так бывает, когда одна личность входит в пространство, а другая уже чувствует её приход.

О ком это я?

О Рэйне. Владетельнице Тоскливых Островов. Хотя «Владетельнице» – громко сказано. Рэйна не мечтала ни о каких островах. Она туда вообще не собиралась. Это судьба доставила её не по адресу.

Рэйна был из рода Мимикриков – тех, кто умеет работать с материей Мира, менять оболочки, как маски на балу. Она была редким цветком, распускающимся один раз в столетие. Её пророчили в Матери Клана – высокое звание, огромное бремя, контроль и взращивание потомства. И создание волшебных Миров, в которых она бы, в конце концов, растворилась, отдав по крупицам всю себя. Но Рэйна всё это не приняла. Для неё это было слишком скучно, обыденно, сложно. Она пошла по другому пути, – туда, где свобода пахнет дымом и солью. Туда, где можно быть, кем угодно.

Так вот, давным-давно, в один, казалось бы, обычный день в Замке Мэл- Карта выбирали горничных на ежегодном конкурсе красоты (дело, конечно, государственной важности), и Рэйна из чистого любопытства, ради игры, решила принять в нём участие. Проблема в том, что она была не просто красива, она была умна и интересна. А для Мэл- Карта, сурового, самодовольного и слегка одинокого, это оказалось куда опаснее красоты. Он был заворожён. Очарован. Он слушал её, и сам не замечал, как начинал улыбаться. Слуги многозначительно переглядывались, Советник Крэгир тактично кашлял и удалялся при виде задушевно-беседующих в кулуарах Замка. Воздух начал пахнуть теплом, и реальность стала мягче, как будто кто-то подложил под доспехи Охотника за Мирами шерстяную подкладку.

И вот, однажды утром, не выдержав всей этой своей нежности, Мэл- Карт сделал предложение.

Рэйна, сдержанно улыбаясь, вроде бы согласилась. Ну, как согласилась… она не сказала «нет», однако и «да» не прозвучало, а внутри у неё что-то тревожно скрипнуло. Потому что всё это – любовь, внимание, восхищение – предназначалось не ей, а созданной ею оболочке, образу, который она сотворила, ради игры. Настоящая Рэйна была пышным Пионом, а не стройной Розой, подходящей под формат Мэл- Карта. И она знала: он не полюбит её без прикрас. Не сможет.

А он… он испугался. Ведь сила Рэйны была, как надвигающаяся буря. Она умела наполнять пространство собой, и тогда Замок начинал дышать по-другому, стены оживали волшебными сказками. Мэл- Карт был правителем, привыкшим к контролю. Его тянуло к её свободе, но в то же время до дрожи пугало. Поэтому он сделал то, что делают слабые, когда встречают сильных – приказал сковать её ограничителями.

Когда Рэйна очнулась и поняла, что в ней замкнули бурю, она обрушилась на Мэл- Карта с силой, что была ей ещё подконтрольна, и снесла пол Замка. Горе и обида в ней были неукротимы.

Она ответила отказом. И тогда… её сослали.

На Тоскливые Острова.

Туда, где почти никогда не бывало солнца, где плачет дождь, где творить можно только по ночам в одиночестве, превращая утёсы в крылатых чудовищ, а туман в страшные сказки. Была ли это любовь, история ещё не решила, но Рэйна точно знала: любой, кто любит за оболочку, – влюбляется не в человека, а в фантазию.

И вот сейчас, спустя столько лет, они сошлись лицом к лицу, там, откуда она была изгнана. Её скрывали до последнего, но такой Дар не утаишь. Отпечаток одухотворённой энергии Мимикриков остаётся в материальной форме. У каждого – свой индивидуальный стиль. Стиль неповторим, неподражаем. И если внешнее можно скопировать, то Отпечаток личного Духа – никогда.

Мэл- Карт – Единый Судья и Правитель, Воин, говорящий с оком Луны, а с недавнего времени ещё и Царь, – видел, как его владения проявляют в себе идеальную упорядоченность. Разрушенный Дворец восстанавливался и приобретал доселе неизвестную ему симметрию и стройность. Мэл- Карт был очень внимателен. Как Воин он всегда был начеку. Как Судья – мог выстроить причинно-следственные связи. А как трёхголовый Царь – обсудить сам с собой закравшееся подозрение и сделать вывод. А именно: ищите женщину!

Когда появляется так много индивидуальной красоты, которая имеет столь неповторимый стиль, нужно искать ту, чей Отпечаток Духа застыл в материальной форме. Да, встречались спонтанные, эмоциональные всполохи в виде чёрных глянцевых куч, соломенных чучелок, залитых золотом, витой торжественной лестнице в прожилках вен, но всё это современное искусство явно кричало о своём авторе – Великом Кутюрье-Режиссёре, непревзойдённом Славике.

Непревзойдённом? – Мэл- Карт усмехнулся своим размышлениям. – Всё-таки она сумела тебя превзойти. Сумела! Интересно, как долго её от меня прячут и главное где? – Мел- Карт принюхался одновременно тремя головами… – Запах… какой знакомый запах. Запах роз на закате. Аромат усилился, став плотным. Она где-то поблизости. Демон её побери! Столько времени прошло. Столько прошло. Она уже другая. Я другой. Этот аромат… Как мог какой-то запах, который не увидеть, не потрогать, так меня потревожить? Как он мог? Как посмел? – У Мэл- Карта заскрежетало внутри. Болезненно заныло. В голове сам собой сложился разорванный на клочки образ… Царь на секунду закрыл глаза, а когда вновь открыл, перед ним пышной розой стояла Рэйна.

Скептическая полуулыбка скользнула по её лицу, как лёгкая тень от облака на солнце, но в глазах плескался смех – тёплый, непочтительный, совершенно бесстрашный. Она в упор рассматривала оболочку Мэл- Карта, созданную для него Славиком, и, казалось, еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

Странная реакция, – подумал Мэл- Карт. Глядя на него, обычно все испытывают страх. Преклонение перед подавляющей силой. Чаще эти чувства смешаны с отвращением, но всё же. А она? Она смотрела в глубину… и улыбалась. По телу Мэл- Карта прокатилась неожиданная, давно не испытываемая волна тёплого волнения.

– Я смотрю, вы масштабировались, – кивнув на дополнительные головы Мэл- Карта, произнесла Рэйна. Искрящийся смешинками звуковой сачок точно накрыл стоящего перед ней трёхголового Правителя, сосредоточивая его внимание. Мэл- Карту стало неловко. Неловко, но вместе с тем и приятно. Он нашёл эту женщину! Это она отражалась в каждой детали воссозданного Замка, это она подмигивала из чистейших зеркал, картин, фресок. Отпечаток её Духа вошёл в эти стены, раскрасил, оживил безжизненное. Она стояла перед ним и не боялась. Не боялась!

Рэйна! Сказочная дева из рода Мимикриков, видящая глубину и смыслы. Мэл- Карт с трудом отцепился от нахлынувших на него воспоминаний. Не надо жить прошлым. Не надо. Сейчас он другой. Другой.

– Парламент… э-э… создали, – неуверенно начал он, кашлянув в кулак, и слегка стукнул чешуйчатым хвостом об мраморный пол. – Теперь, значит, Потоки… разные… в общем, потекут свободно, как и положено в просвещённой державе.

Рэйна подняла бровь и с лёгкой улыбкой кивнула в сторону трёх голов, каждая из которых отчаянно пыталась выглядеть умнее двух других.

– Потоков всего три, и все из одного источника, – сильнее затянула невидимый сачок серебристой нитью голоса Рэйна.

– Умеешь ты сказать, Рэйна, ох, умеешь. Из одного Источника! И все три Потока попадают в одно русло. И текут, текут. Я тоже могу красиво говорить. Красиво?

– Аллегорично.

– Тебе всегда нужно показать, что ты умнее? Да? Словами запутать, заморосить…

– Заворожить и развлечь!

– Развлечь?

– Ваш этот Кутюрье-Режиссёр… Как его?

– Славик?

– Заманил меня в ловушку. А потом уговорил.

– Уговорил?

– Да. Что же ты, Рэйна? – говорит. – Такой Великий человек… то есть Царь, в твоей жизни появился, а ты этот подарок судьбоносный посмела отринуть.

– За дурака меня держишь? – взревел Мэл- Карт, и сам, похоже, удивился силе собственного рыка. Из пасти пламя вырвалось дикое, неуправляемое, с запахом расплавленной гордыни. Но до Рэйны не долетело. Она только руку навстречу вытянула, и огонь с шипением в воздухе растворился.

– Вообще не держу, ваше… Величество? – произнесла она, слегка сместив ударение, как будто взвешивая, а есть ли оно здесь, это величие?

– Пережил я твой отказ, – глухо сказал Мэл- Карт. Голова в центре упрямо смотрела прямо на Рэйну, а две боковые синхронно прикрыли глаза и глубоко, с сожалением вздохнули. Тишина после этих слов, повисла такая, как мёд из ядовитых цветов. Рэйна ситуацию оценила. Увидела открывшуюся брешь в сознании Правителя и поспешила туда журчащим ручейком просочиться.

– Знаю, знаю. Кто я, а кто вы, Ваше Величество. Заботы, дела… Я, чтобы искупить… как-то загладить… послужить, так сказать, и отдать свой талант для цели великой, которую вы, моё Величество, так сказать, воплощаете ежеденно, еженощно восстанавливаете свой организм нетривиальный, вот для этого, чтобы потом, поутру, с новыми силами броситься на решение того, что сами накануне напортачили… – то есть оттого, что мозг ночью не отдыхает, всё в думах тяжёлых рабочих варится… гормоны не успевают выработаться нужные… – необходимо мозг утешить, переключить, расслабить…

– Понял, понял, – прервал словесный поток Рэйны Мэл- Карт. – Как утешать собираешься?

Не просто будет, – подумала Рэйна, – воля в нём железная, контроль неусыпный. Придётся сначала воспоминания укрепить, положительный окрас им придать и только потом…

– Сказки! – сказала Рейна, растёкшись патокой золотистой. – Помнишь, мне ведь титул Первой Красавицы именно за них дали.

Сладкие воспоминания хлынули водопадом в расщелину между скалами, но Мэл- Карт их попридержал, подозрительными взглядами Рэйну с ног до головы просканировал.

– Твой интерес в чём? – спросил холодно, отстранённо. Но одна из голов выжидательно как-то, с надеждой на Рэйну взглянула, и та поняла, что шанс есть. Не всё потеряно. Чутьё у него, конечно, звериное, – всполохом на небе пролетели мысли Рэйны, – чтобы поверил, нужна правда… хоть какая-то. Хоть малая её часть.

– Одиночество, Ваше Величество. Знаете ли вы, что такое одиночество? Острова сырые, угрюмые. Там не поблистаешь. Я рождена, чтобы блистать. А там… на Тоскливых Островах… никогда не бывает солнца… Тяжело выносить… смертельно тяжело. Бессмысленная, серая жизнь. Какой дурой я была… признаваться в этом неприятно, но вы были правы… Я украшение… дорогое украшение… и я хочу блистать. В этом моё предназначение и великий Дар Мимикриков.

– Победа! – закричала на три голоса поистрепавшаяся самооценка Правителя.

– А я говорил, предупреждал… – не удержался Мэл- Карт от упрёка. – Говорил, что сама ко мне прибежишь и… на коленях умолять будешь… – злорадство разлилось по лицам всех трёх голов сразу, словно в них вдруг проснулась древняя хоровая обида. Они выжидательно уставились на Рэйну.

Ах, ты ж гад, – с холодной яростью подумала Рэйна. – И посмотрите на него, единогласие-то какое!

Но вслух – ни слова. Никакой вспышки, ни капли возмущения. В глаза раскаянья плеснула, распределив его мазками на лице. Медленно, не отводя взгляда от центральной головы, словно в танце с ядовитой змеёй, она стала опускаться на колени.

В её движении было столько напряжения, что даже воздух сжался в ожидании.

– Ну, не надо, не надо. Встань. Вижу, что раскаиваешься, – так хорошо Мэл- Карт себя давно не чувствовал. – Красиво тут всё создала, – снисходительно перевёл разговор на другую тему Правитель и мотнул башками в разные стороны, указывая на дизайнерские изыски Рэйны. – Вижу, что старалась. Дорого, богато. Со вкусом, как я люблю. Не то что Славик. Эти его золотые унитазы с глазами… ёршики танцующие – перебор, по-моему.

– Он препарирует стереотипы, создаёт искусство, – защитила коллегу Рэйна и после небольшой паузы добавила недостающий элемент, специально для Мэл- Карта: – Со временем его произведения вырастут в цене. Не сомневайся. Славик творит на века.

– Ну, то есть он тебе не конкурент? – продолжил расслабленный диалог Мэл- Карт, упиваясь этой словесной игрой с красивой, умной, талантливой. Как в былые времена. Лёгкий разговор ни о чём, летающий от одного к другому мячик, состояние игры и свободы… давно этого не было. Нужно возобновить. Срочно нужно возобновить. Такое приятное чувство. Головы заурчали.

Готов, – подумала Рэйна и, взяв костлявую, покрытую чешуёй руку Мэл- Карта, поднесла к своему лицу.

– Мой Правитель, – прошептала она и прикоснулось к холоду теплом.

Выход из Пещеры

Последнее, что Пропытут помнил, это звуки восторга и одобрения. Если точнее, он помнил цветы, похожие на смесь лопоухих орхидей с театральными веерами. Они хлопали лепестками и издавали звук, смахивающий на бурные, продолжительные аплодисменты. Пропыпуту даже показалось, что он артист, который только что сыграл свою премьерную роль. Причём блестяще.

Но прямо перед этим было странное… Сложное. Словно сон на трёх языках. Пропыпут чувствовал, что реальность… наложилась сама на себя, как трёхслойный бутерброд. Один слой – плотный и привычный. Второй – зыбкий, с ощущением забытой тоски. А третий… третий мелькал на самом краю восприятия, как отражение в глазу древнего существа.

Пропыпут помнил, как его удивили плавающие в воздухе существа, прозрачные, едва заметные, и веяло от них холодом тарарамским. Среди прочих неопознанных были Люди-Кувшины, прозрачные, словно хрусталь. Пропыпут их запомнил, потому что они, в отличие от всех остальных, хоть на что-то знакомое были похожи. Медленные, важные. Тела как у людей, а вот головы… голов не было, вместо них были кувшины разной формы: пузатые, вытянутые, со шрамами старых трещин. И все звенели, как будто в них пел ветер. От этого звона у Пропыпута аж голова закружилась. Создавалось ощущение, что внутри они пустые. Остальные были ещё сложнее. Какая-то мешанина форм и фактур.

Мерцали дымчатые целлофановые Монстры. Скользкие, полупрозрачные, они сновали меж Людей-Кувшинов, оставляя за собой тёмные странные следы, какие-то кляксы с резкими, нервными движениями, Слизняки-перекормыши, ленивые, жирные, с десятком наблюдающих глаз и Духи разных мастей и силы.

Однако самыми заметными во всём этом были Синие Мартышки. Небо словно распахнулось, и из чёрного провала чётко, слаженно, как будто их запускали по приказу, начали появляться клетки. Клетки с визжащими, потрясённо жестикулирующими Мартышками, ярко-синими, словно их выкрасили в цвет волшебного сапфира. Над каждой клеткой, хлоп, раскрывался парашют, похожий на крылья летучей лисицы, натянутый на тонкие косточки.

Парашюты медленно и торжественно опускались в долину, где, слепя глаза, сверкала от утренней росы сочная зелень. Там по берегам петляющей реки стоял настоящий город, разделённый руслом, как пирог, разрезанный мудрым, но немного рассеянным великаном.

Пропыпут помнил, как с опаской, выжидательно смотрели на него бестелесные существа, плавающие в разных слоях реальности. Они угадывались, намекали, проступали один сквозь другой и как будто чего-то ждали. Таких, наверное, видят дети в темноте, но им никогда не верят, – подумал Пропыпут. – Родители всегда придумывают логичное объяснение, и оно становится правдой. Правдой, закрывающей доступ к ви́дению другого Мира.

Да. Этот Мир был совсем другим. Что-то похожее рисуют художники-сюрреалисты. Они соединяют сон и реальность, доводя всё до состояния абсурда, и получается вот такой Мир. Но чтобы он вдруг здесь и сейчас, появился во плоти, такой живой и настоящий? В это нельзя было поверить. Нельзя, но нужно.

Пропыпут смотрел на долину сверху. В одной руке он держал чемодан из ивовых прутьев, а в другой – шар с болотным газом, в котором сидел Думающий Мох. Ну как Мох? Не весь, разумеется, только его авантюрная часть. И эта часть имела форму… не пойму, кто это? Корова, что ли? Да, точно! Эффектно, конечно. Зелёный человек с зелёной коровой в шаре…

– Корова в сферическом вакууме? – Феюс даже присвистнул. – Ты уверен?

– Подожди, подожди, дай дух переведу. Я переносы уважаю, но даже для меня это сильно бодро. Сейчас, момент… фу… выдохнул и…

Дети мои! Мы с вами находимся на ветке индивидуальной реальности, выстроенной отцом Феюса, математическим Шаманом Ви- Тотом. А теперь спрашивай.

– Ты кого сейчас детьми назвал? Мне, вообще-то, шестнадцать циклов, я уже не ребёнок.

– Ты же знаешь, я вездесущ. Ты в курсе, что такое, вездесущ? Существую везде. Приходится одновременно вести несколько повествований. В общем, сочиняю понемногу.

– Сочиняешь? Я думал, ты мне рассказываешь то, что видишь. Что на самом деле, но далеко. А ты…

– Не-не-не, это даже не переживай. Всё так и есть. Просто действительность обретает мой поэтический Дар. Так чего ты спрашивал?

– Ну, ты сказал, что Прокл, ну, Пропыпут… из Пещеры вышел. А в руке держал шар… Мох… Корову в сферическом вакууме. Ты уверен? Всё так и есть?

– Когда я тебя обманывал? – подмигнул Управителю Потоков Глаз в Шаре.

– Смешно. Жаль, что я не там, не с ним. Мы ещё встретимся, как считаешь?

– На прямые вопросы я не отвечаю, – ворчливо ответил Глаз.

– Друг. Мой друг, – тепло улыбаясь воспоминаниям, произнёс Феюс. – Слушай, центральная нервная, а давай я тебе имя дам? Хочешь?

– Ну-у-у, – протянул Глаз. – вроде бы у меня есть имя. И вроде бы оно меня устраивает.

– Это какое же?

– Голос Вечного.

– Слушай, Вечный, видок у тебя, конечно, тот ещё – глаз в стеклянном шаре для предсказаний. Уверен, что Вечный говорит глазом?

– А я не глазом говорю. Я гораздо сложнее и интереснее, чем твои представления. Мой Голос появляется прямо у тебя в голове. Можешь так?

– Ну ладно, ладно, не обижайся. Кстати, а ты какой глаз?

– В смысле?

– Левый или правый?

– Это что, так важно?

– Да нет. Просто интересно.

– Ну правый, а что?

– Да? Точно? Точно правый? – оживился Феюс. Так оживился, что даже вскочил.

– Кажется, да, – немного растерявшись, ответил Голос Вечного.

– Кажется или точно? – не унимался Управитель Потоков, обходя стеклянный Шар по кругу и с интересом всматриваясь в него, словно впервые видел.

– Да чего ты так возбудился-то? Точно правый.

– Всё! Я знаю, кто ты! – закричал Феюс, как будто в лотерею выиграл. – В смысле… чей ты!

– Я ничей, – важно заявил Глаз. – Я всеобщий.

– Сейчас, да. А раньше был чей-то.

– И чьим же я был по твоему разумению?

– Одина! Верховного Бога Ассов в одном из параллельных измерений, – восторженно выпалил Феюс. – К слову сказать, Бог войны, победы, поэзии и шаманских ритуалов. Как тебе характеристика? Похоже?

– Поэзии? Похоже.

– Только про поэзию похоже? Я что-то ни разу от тебя стихов не слышал. Может почитаешь что-нибудь из своего?

– Я только этим и занимаюсь. Столько уже всего начитал. Неужели не видно?

– Видно? Стихи должны быть слышны, а не видимы.

– Кто сказал?

– Все это знают.

– Кто это все? Деревья, травы, бабочки, ветры, реки, камни, киты, соль, звук, излучение? Продолжить или сам уже догадался, что для каждого язык поэзии свой?

– А-а-а-а-а… ты в этом смысле?

– Поэзия – это способ взаимодействия с миром. Не только стройные, рифмующиеся строки. Это ви́дение! Ви́дениетого, что не замечают другие.

– Понял. И что ты сейчас замечаешь? Ну, там, где сейчас Прокл?

– В капкан твой друг угодил.

– Шуточки у тебя, конечно.

– А я не шучу. Ты только не переживай сильно. Вон как побледнел. Всё хорошо с твоим другом.

– Знаю я твоё «всё хорошо». Уже проходил. Как так получилось? Он же только-только из Пещеры вышел? – ещё больше разволновался Феюс.

– Отвлёкся, потерял бдительность и хлоп – попался.

– А кто капкан-то поставил? Я как-то могу помочь?

– Ух, какой ты шустрый, Феюс. Научился правильные вопросы задавать? И главное, как ты их быстро вычленил из множества других? Молодец. Хвалю.

– Ты мне что, зубы заговариваешь? Я тебе конкретные вопросы задаю, а ты мне вилами по воде.

– Какое интересное выражение. Что значит?

– Прекращай давай! Всё ты понял! Что с Проклом?

– Ну, если ты настаиваешь, тогда я должен тебя покинуть и перенести своё сознание обратно. Чтобы всё, как говорится, в подробностях и деталях… Да, а тебя, кстати, Мать ищет. Что-то у вас произошло, видимо.

– И у нас произошло? То-то я чувствую, что мне не по себе.

– Не удивительно. Твой внетелесный уровень перегружен сообщениями от Матери Клана, а ты не внимаешь. Оторви своё сознание от мира иллюзорного и перенеси его в настоящее. Настоящее тоже нуждается в твоём внимании. В первую очередь.

– Шу-шу-шу-шу-шу, – внезапно зашуршали Шуруны, складывая изображение колышущегося от ветра поля с ковыль-травой, а затем дверь открылась и появился запыхавшийся Белиам.

– Феюс, мы тебе уже тысячу сообщений послали, а ты недоступный какой-то. Беги быстрее в главный Дом, там с Нэнси что-то странное происходит.

Новый элемент

До того, как Пропыпут открыл глаза, он уже многое понял. Разум ещё не собрал себя по частям, а знания уже начали суетиться и шептать на подкорке. Первым делом он, разумеется, проверил память. И да, он помнил всё до мельчайших деталей. Особенно последнее. Воспоминание нависло над ним дичайшими овациями, обращёнными конкретно к нему. В тот момент Пропыпут испытал замешательство, и его внимание на пару секунд отъехало. Этих секунд хватило для выхода на сцену неожиданности. Что-то с треском грохнуло так, что по внутренним стенкам черепа пробежали синие искры, что-то лязгнуло и прищемило ему уши в самом волнующем месте. Сознание вздрогнуло, поскользнулось на собственной растерянности и испарилось, оставив после себя темноту.

Где оно всё это время шаталось, его блудное сознание, неизвестно, но сейчас вернулось. Робко извиняясь, буквально на ощупь, сантиметр за сантиметром, оно исследовало предлагаемую реальность. Пальцы рук были крепко сжаты. Хорошо. Хорошо, потому что в одной руке Пропыпут всё ещё сжимал ручку чемодана из ивовых прутьев, а в другой – верёвочку с шаром из болотного газа, в котором пребывал Думающий Мох. Затем сознание быстро пробежалось по телу, проверяя сохранность своего вместилища, и обнаружило, что всё в порядке. По крайней мере, никаких сигналов SOS оно не уловило. Вместо этого оно поймало нечто совершенно другое. Это был восторг! Да, это другое, было великолепно! У Пропыпута аж дух захватило от предвкушения, как же это будет работать в объёме всех чувств, когда он откроет глаза.

Шёлковые простыни!

Вы будете смеяться, но он их всё-таки получил. Да-да, те самые, о которых он мечтал, лёжа ещё недавно в Плюющей Пещере на влажном мхе. Вот не зря я твержу: всё, что вы в сознание погружаете, рано или поздно проявит себя в материи.

Пропыпут лежал на шёлке и был укрыт шёлком. И это… это было не просто «приятно». Это было как войти в вечность, как лечь на песню, спетую тёплым вечером. Шёлк ласкал его. Он был прохладой сказочной воды, он блаженно скользил по коже. Ноздри его втянули тёплый воздух, напитанный миксами говорящих ароматов. О многом говорящих.

Ароматы, ах, эти ароматы, сразу же начали перебивать друг друга, словно дети, получившие внимание взрослого:

– Я инжир, зрелый и сладкий!

– А я сыр с ноткой сложности!

– Дерево, дуб, стойкость!

– Я – сталь, и я пою!

– Свежий хлеб, вдохни меня…

– Я хвоя, я память леса…

– А я – пыльная дорога, я путешествие

– Я ультрафиолет, я запах света!

Ноздри улавливали дуновения этого Мира, а уши разговор. Он доносился… из соседнего помещения, но слышно было прекрасно, и Пропыпут послал своё внимание туда, где находилась точка рождения звуков.

– Я надеюсь, вы всё сделали аккуратно? – спросил мужской голос. В нём слышались нотки непреклонной воли, уверенности и глубинной усталости. Это Пропыпут определил сразу, как и то, что голос был до странного знакомым.

– Всё, как вы рассчитали, мой Саиб, – ответил другой мужской голос, более взрослый, благородный. Его тембр струился мягко, будто тёплый воск, капающий с серебряного подсвечника.

– Как он?

– Всё хорошо… но…

– Что но?

– Он немного… необычен…

– Необычен? Что ты хочешь этим сказать, Бамбулек?

– Я бы предпочёл, чтобы вы, мой Саиб, сами составили своё мнение.

– М-м-м-м… Даже так?

– От вашего мнения во многом будет зависеть общественное мнение.

– Ты думаешь, они уже знают?

– Предполагаю, с большой вероятностью. На главной дороге клубится жёлтая пыль. Они уже на пути к вам, Верховный Консул.

– Бамбулек?

– Да, мой Саиб.

– А тебе не кажется, что сегодня как-то по-особенному душно?

– Не удивительно. Наступило Лето, мой Саиб. Ну и Альберт. Перезагрузится, будет комфортно, как и прежде.

– Опять Церемония Наложения Рук?

– Боюсь, что да, мой Саиб. Каждые триста лет, стабильно. Стабильность очень важна для нашего Мира. Вы квинтэссенция стабильности. Да будет так всегда.

– Да будет. Вижу жёлтую пыль. На этот раз она как-то…

– Клубится…

– Да, клубится…

– Шатры на воздушных подушках. Ваше изобретение в действии. Очень эффективное и гуманное.

– Чем на этот раз будем откупаться?

– Да позволит мой Саиб, но он всегда может рассмотреть другой способ взаимодействия.

– Закрой окно, Бамбулек. Я не хочу испачкаться в пыли.

– Понимаю.

Раздался звук, будто кто-то перекатывал камешки в мешке. Окна закрывают, – понял Пропыпут. И тут же на него дохнуло чистейшим горным воздухом. А вот это, наверное, Альберт перезагрузился, – решил Пропыпут и, наполнив лёгкие живительным воздухом, блаженно улыбнулся. Повезло! Простыни, запахи, воздух! Ему всё больше нравилась эта реальность. Внимание на пару секунд задержалось в наслаждении, а потом вновь ринулось на разведку.

А его словно дожидались. Как только оно настроилось внимать, вновь раздался голос того, кого называли Саиб:

– Сколько у нас времени?

– По расчётам Альберта, хватит на три перемены блюд, мой Саиб. Две фиолетовые полностью с переворотом и одна жёлтая половина.

Я кое-что должен вам объяснить. В этом Мире время не абстрактная тень, а вполне ощутимая субстанция. Оно живёт в высоких витражных нишах Охраняющего Замка, в огромных колбах с разноцветным песком. Эти колбы, словно органы самого Замка, встроены в стены.

– Значит, Жрицы Тучных Радостей? – спросил Консул голосом ровным, вычищенным от эмоций, в котором слышался ледяной тон снисходительности.

– Одна.

– Нет.

– Да, мой Саиб.

– Видеть её не могу.

– Тут вы не можете выбирать. Она действует строго по регламенту.

– Где Мастер? Показывай! Скоро регламентам конец. Если он и вправду тот самый… скоро всё изменится.

– Он в соседней комнате, мой Саиб. Немного… не в себе.

– Не в себе? Ты сегодня Бамбулек прямо загадками сыпешь. Если не в себе, то в ком?

– С вашего позволения… в ком-то… зелёном, мой Саиб. И он, как бы так сказать… спит.

– Ну так пойдём его разбудим, Лето пришло. А Жрице скажите, что я занят. Это ведь не противоречит регламенту?

– Это грубо, мой Саиб. Она поймёт, что вы хотите её унизить.

– Терпеть не могу регламенты.

– Однако вы соблюдаете их. Я восхищён, с какой выдержкой вы ведёте беседу со мной, как неспешно мы качаемся на волнах диалога, в то время как ваше сердце устремлено туда, где ваша настоящая цель.

– Хм. Так точно всё подмечаешь. Бамбулек, ну признайся уже, ты Бытовой Маг?

– Вы опять, мой Саиб? Нет. Я просто очень хорошо вас знаю. Пожалуйста, пройдёмте к Мастеру. Думаю, он уже пришёл в себя.

– Думаю…

– Думаю…

– Думаю… – вдруг оживился молчавший всё это время Мох. Но его услышал только Пропыпут. Может, конечно, и к лучшему, что только он. Там, где его тело соприкасалось с шелками, раздались твёрдые шаги. По тому, откуда и как они звучали, Прокл сообразил, что находится в просторной комнате, и может, даже не в комнате, а в огромной зале. Шаги приближались. Прокл почувствовал, что над ним кто-то склонился. Очень низко, минуя границы личного пространства. Дохнуло озоном. Пропыпут чувствовал, что его разглядывают. Как-то уже даже неприлично, – успел подумать зелёный и резко открыл глаза.

Ничего себе! – удивление его подскочило вместе с бровями.

Глаза в глаза на него смотрел… Ви- Тот!

На лице Математического Шамана Пропыпут прочитал интерес, любопытство и озадаченность. Всё это, но не узнавание.

– Па-па! – восторженно заорал Прокл, выпустил ручку чемодана, шар со Мхом и полез обниматься. – Папа, папа, какая встреча! А ты куда волосы дел?

– Волосы? – опешив произнёс Ви- Тот и вопросительно посмотрел на Бамбулека.

– Что-то вроде моей шкуры, мой Саиб, – невозмутимо ответил полубобр-получеловек.

– Волосы? – повторил Ви- Тот с сомнением.

– Ну, да! У тебя всегда были волосы. Длинные, красивые, ниже плеч, как у твоего сына, – радостно тараторил Пропыпут.

– Сына? – Ви- Тот опять вопросительно посмотрел на Бамбулека.

– Ну да, сына… другого… Феюса! – не унимался обрадованный Прокл.

На этот раз Ви- Тот посмотрел на Бамбулека умоляюще. Тот кивнул. Выступив вперёд, он начал свою речь.

– Великий Мастер! – обратился он к Пропыпуту уважительно, с таким достоинством, что тот засомневался, – ему ли предназначается столь лестное послание? Даже обернулся на всякий случай, проверить, может, кто за спиной стоит? Вот как раз этот самый Великий Мастер. Но никакого не было. Обращались именно к нему, теперь в этом не было никаких сомнений. И, между прочим, обращались со всей серьёзностью.

– Великий Мастер, приветствуем тебя у нас на Вар-Вилоне, в нашем Мире! Цивилизация Запутанных Судеб желает тебе приятного путешествия! Позволь представиться. Я камердинер и распорядитель Охраняющего Замка, Бамбулек. С особой гордостью и волнением проявляю для тебя Верховного Консула нашей Цивилизации, достопочтенного Ви- Тота. Видишь ли ты его?

– Папу? Вижу, – Пропыпут в замешательстве переводил взгляд от Бамбулека на Ви- Тота и обратно и при этом успевал замечать и анализировать.

Ви- Тот – высокий, мускулистый, с оливково-золотистой кожей, без единого волоса на голове. Глаза миндалевидные, карие. Нос крупный, чуть с горбинкой. Не молодой, но и не старый. В некоторых измерениях таких называют «во цвете лет», не уточняя при этом, что это за лета такие? Несмотря на впечатляющий внешний вид, энергия у Верховного Консула транслировала невероятную усталость. Казалось, что он держится из последних сил. А ещё в ней, в этой энергии, циркулировало раздражение и досада. Не на Пропыпута, на жизнь. Даже не вооружённым такими сверхспособностями, как у Прокла, глазом, было видно, что Верховный Консул сильно недоволен своей реальностью. И это было странно. Ведь при первой встрече, он таким Проклу не показался. Да, тогда он был в безвыходной ситуации, однако был деятельным, размышляющим, а потому и выход из безвыходного появился. А этот Ви- Тот внешне был очень… ну, наверное, можно сказать, импозантен… Да, он был импозантен, то есть внушал уважение и доверие манерами, осанкой, внешним видом. Но жизни в нём не было. Складывалось впечатление, что забери у него Бамбулека, и всё, рассыпется. Странно. Непонято.

Понятно было одно. Этот Ви- Тот был совсем не тот. Прокла не помнил, волос не имел, для решений опору в ком-то искал. Подозрительный какой-то.

А вот с Бамбулеком всё было более-менее понятно. Полубобр-получеловек занимал позицию слуги, но это только внешне. Так-то главным в этой команде Консул – камердинер был он. Ну и его образ, явленный миру, ясно говорил о трудолюбии, организованности и выдающемся административном таланте. Такой он был весь из себя благородно-элегантный, образцово-выдержанный, в общем, радость для глаз и внимания такого ценителя индивидуальности, как Пропыпут.

– А! Ну если нужна церемония… – сообразил он, – то да, конечно. Я тоже рад. Приятно. Очень приятно, Бамбулек, познакомиться и… вновь встретиться с тобой, папа… Ну, то есть Верховный Консул, конечно. В свою очередь, хочу представить, э-э-э… проявить для вас моего спутника в виде Коровы в сферическом вакууме, прошу любить и жаловать – Думающий Мох.

На этих словах шар истаял, – наверное, это самое подходящее слово, – и на пол мягко приземлилась мохнатая зелёная Корова, размером не больше ботинка.

Сирена ворвалась в пространство, как раскалённый клинок. Ни колокольчики, ни арфа, ни флейта, а резкая ушизакладывающая сирена. Пропыпута как под дых ударили. От боли он скрючился окаменевшей рептилией. Розовые лепестки ушей мгновенно свернулись в трубочки.

Сбой системы!

Сбой системы!

Сбой системы!

Вредоносная программа!

Вредоносная программа! – надрывался со всех сторон металлический голос.

Ви- Тот и Бамбулек напряжённо вытянулись, собрались. С лиц исчезла любезность, осталась только сосредоточенность. Они действовали слаженно, словно части одного организма. В воздухе материализовался прозрачный экран, на котором что-то бегало, мигало, переливалось, пересыпалось. Сквозь вой сирены доносились голоса:

…он просто разволновался…

…Церемонию Наложения Рук нельзя откладывать…

…новый элемент…

…да, да, его только что перезагрузили, а данные о новом не внесли…

…нет, вреда тут нет…

…Алберт, Альберт…

…мог бы сам распознать, как только Мастера доставили…

…по всей видимости не мог…

…вызывай сороконожек…

Откуда ни возьмись появились сороконожки. Не маленькие, незаметные, а такие, знаете, упитанные, нежно-голубого цвета с розовыми переливами, как облака на восходе солнца. А ещё Прокл уловил запах мака. В некоторых измерениях мак не пахнет. В некоторых, но не в этом. Тут мак пах! Благоухал, если быть точным! Тонкая, вязкая, сладковато-дымная, солоновато-травяная, горьковато-свежая, кисловато-пудровая, остро-терпкая… От восхищения Прокл затаил дыхание. Он пытался уловить и распутать сложные ноты аромата. Сознание полностью погрузилось в эту тонкую алхимию восприятия. Прокл с восхищением вдыхал эликсир, пряный, с влажной минеральной прохладой, с едва заметной ноткой серебра и лунного света. Прокл понял: благоухание рождалось кристаллами, которые несли на своих переливчатых спинах расторопные сороконожки.

Он не сразу заметил, как прозрачный экран дрогнул и внезапно стал порталом. Тонкая плёнка между Мирами, как сон, расступилась, и из неё начали выползать тени. Тёмные, бесплодные, словно ожившие шорохи. В их грации было что-то тревожное. А среди них, чуть сбоку, вспыхивала и мелькала капля живого огня в потоке безликости.

Капля вспыхнула, ещё один миг – и её отблеск собрался в нечто плотное. Портал вытянулся, закрутился, и вдруг… из пульсирующего света, вынырнула лохматая рука. Она медленно, но настойчиво потянулась к Ви- Тоту. Верховный Консул, не удостоив рыжую лапу даже взглядом, легко, точно пианист клавиш, коснулся портала. В том месте, где его пальцы соприкоснулись с рукой, раздался щелчок, и рыжая форма, запузырилась, как перегретая карамель, и с шипением растаяла.

Принесённые облачными сороконожками кристаллы с эликсиром, сияющим, словно сонное солнце, парили в воздухе, издавая мелодичный звон. Ви- Тот с Бамбулеком аккуратно брали кристаллы и со всем вниманием переливали содержимое прямо в портал.

Какой интересный портал… будто живой… – вдруг подумалось Проклу. Мысль возникла внезапно, и он отмахнулся от неё, как от назойливого комара. – Нет-нет, порталы живыми не бывают. Это просто экран. Или зеркало. Или пульт управления. Да, пульт – звучит солидно. Но портал продолжал… облизываться. В прямом смысле. Края мерцали влажным сиянием, точно он наслаждался каждой каплей волшебного эликсира.

– Ну нравиться ему эликсир, ну и пусть пьёт, – пробормотал Прокл. Внутри всё сильнее шевелилась настырная догадка: портал живой! И он не просто штука для переноса. Он существо, которое чувствует вкус. Он пьёт… и возможно… даже наслаждается…

А тем временем портал мигнул, икнул и, вполне удовлетворённый своей судьбой, растворился. Сирена стихла так же внезапно, как и появилась. Пропыпут с осторожностью развернул уши, приподнялся с пола, где лежал в позе трагически-скрюченной рептилии, и осмотрелся.

Охраняющий Замок менял настроение, а вместе с ним и убранство. То, что ещё миг назад было цветисто-позолоченным, с налётом торжественного великолепия, внезапно стало… да, футуристическим. Именно так! Пол гладкий, без швов, будто вылитый из одной мысли. Стены – проекции воспоминаний, которые ещё не случились. Мебель из голографического камня и лестницы, которые распадаются и собираются по желанию того, кто ещё не решил, вверх он направляется или вниз. Плавные песочные линии, динамичные формы, полупрозрачные купола – короче, совсем-совсем другой вид. Видимо, продолжалась перезагрузка с учётом новых вводных, коими были Прокл и его спутник.

Кстати, Мох во всей этой заварушке чувствовал себя прекрасно: залез под кровать и оттуда с особым впитывающим интересом наблюдал за происходящим, ну и не переставал думать, естественно. Короче, присутствия духа не терял, осуществлял свою великую миссию миграции, пытаясь осознать, куда его занесло.

А ещё Прокл подумал про Духов, которые из экрана выползали. И про рыжую, мерцающую руку, тоже подумал. Просто ужас! И всё это тоже было непонятно. Непонятно, но знакомо, – вот что было страннее странного, ко всему странному в придачу.

Ну что, будем распутывать, – бодренько решил Прокл и уши свои трепетные навострил, готовый к действию.

Потустороннее дело

Славик кричал, катался по полу кухни, прижав к груди повреждённую руку. Он натыкался на медные кувшины, ящики с овощами, кастрюли, производя дополнительные звуки и активно внося в пространство свой вибрирующий хаус. Реальность вокруг него висела размытой акварельной лужей и, стоило подойти поближе, чутко реагировала, покрываясь пузырями. Тяжело дыша, прижав руку к груди и беспомощно переминаясь с ноги на ногу, рядом стояла Эва Комкинс. Девушка пыталась восстановить дыхание после быстрого бега.

– Позвала? – спросил Дед-Пчела, вытирая со лба капли пота, холщовым полотенцем. На кухне было жарко. На плите вовсю пели сковородки. Из кастрюль дымными фонтанами валил ароматный пар. Эва кивнула, попыталась подойти к Славику, но его симбиотический спутник её мягко отодвинул.

– Не суйся. Тут дело потустороннее. Рэйна идёт?

Эва не отводила взгляда от Великого Кутюрье, который сейчас, ну вообще, на Великого не тянул. Такого Славика Эве видеть не приходилось. Он был беспомощен. Фрагмент Славикиной реальности трясло так, что рядом начинало вибрировать всё то, что с этой реальностью соприкасалось.

– Плохо дело, – сказал Дед, пытаясь удержаться в вертикальном положении. Кухню периодически потряхивало, как при небольшом землетрясении.

Эва никак не могла успокоиться. Волнение покалывало в кончиках пальцев, а взгляд снова и снова, возвращался к входной двери.

– Ну где же она? Где? – шептали перепуганные мысли. Вслух же она с тщательно-отмеренной небрежностью произнесла:

– Сложно… ей уйти незаметно от Мэл- Карта, сложно…

Интонация у неё получилась с лёгким привкусом ревности, таким, что даже дверь почувствовала подвох и распахнулась.

– Сложно, но если нужно, можно! – раздался уверенный голос.

В проёме распахнутой двери стояла Рэйна в новой оболочке, как всегда неожиданно прекрасной. Волосы тёмные, гладкие, будто ночь спустилась с неба, глаза глубокие, сияющие, кожа свежая, фарфоровая. Она была не просто красива, она была эталоном, образцом, по которому Вселенная подгоняла красоту остального. Эва мгновенно почувствовала себя земляным червяком. Изнутри острым коготком царапнула зависть. Рэйна оценивающе бросила взгляд на происходящее. На Славика даже не посмотрела, только вокруг него, как хищная лиса, изучающая ловушку. Поле её внимания скользнуло по карамельной луже, вошло в неё, растеклось по липкой поверхности. Через миг, пальцы выудили оттуда фрагмент материи. Рэйна растерла её и даже понюхала.

– Ему помочь надо! – не выдержала Эва, но голос её предательски дрогнул.

– Я помогаю, – спокойно отозвалась Рэйна, даже не повернувшись. Её внимание всё ещё было приковано к луже, а не к Славику.

– Ты фигнёй занимаешься! – сорвалось с губ Эвы.

Не глядя на Эву, Рэйна резко взмахнула рукой в её сторону, и та оказалась приклеенной к ближайшей стенке крепчайшей на свете лентой для мух. Ленты были не простыми, они тонко и язвительно пели: «не суйся, не суйся, не суйся…»

Унизительно.

– Дура! – закричала Эва, пытаясь выбраться из липких, тянущихся пут, но от такого воздействия они становились только крепче, невыносимее.

– Что, новое ругательство? – усмехнулась Рэйна, разглядывая свои руки. В них с шипением исчезала карамельная материя, оставляя золотистые крупинки песка.

– Старое. Хорошо забытое, из параллельного, – ответил за Эву Дед-Пчела и тоже опустил палец в пузырящуюся вокруг Славика субстанцию.

– Ему же плохо! Больно! Вы не видите, что ли?

– Прекрати истерить, – бросила Эве через плечо Рэйна, – мешаешь.

Реальность опять качнуло. Карамель, что ещё мгновение назад бурлила вокруг Славика, замерла. Пузырьки лопнули и застыли, сваренным из тишины и тревоги льдом. Ещё один толчок, и Дед-Пчела не удержался, поехал по полу, как вареник по промасленной сковороде. Проскользил через всю кухню, нелепо раскинув руки, и врезался в дверь. Ухватился обеими руками за ручку, чтобы не упасть, хотел было дверь закрыть, но остановился, прислушиваясь. Где-то далеко в коридорах Замка раздавались чеканные шаги Охотников за Мирами. Очень далеко, но звук как будто приближался.

– Время совещания у Мэл- Карта, – буркнул Дед, не отпуская ручку. – А после… Охотники любят заглянуть ко мне. Стаканчик-другой моей фирменной настойки махнуть. Травяной, на сказах Шептунов и капельке мёда из архивного улья, – он бросил взгляд на Рэйну. – Так что поспешай, милая.

– Делаю всё, что могу, уж поверь мне, Дед, – сказала Рэйна и начала втягивать окружавшее Славика поле в себя.

Эва опять вскипела от злости. Я не буду передавать всех тех слов, которые рождались в её устах, потому что, во-первых, у меня есть вкус, а во-вторых, вы и сами можете представить, как звучит бессознательное, сконцентрированное в точке боли. Вы ведь помните, да? На чём концентрируешься, то и растёт. А чего от боли ждать? Она всё теневое оголяет и высвечивает.

Дед-Пчела эти высветы оголённые терпеть не стал. Всё ещё скользя по полу, как по катку, он развернулся в повороте и подъехал к стоящему в углу пузатому кувшину. Медной, натёртой до блеска кружкой зачерпнул воды, а затем, без лишних церемоний, сделал то единственное, что подсказывало сердце деревенского волшебника – набрал в рот воды, так что щёки раздулись, как два отличных пирожка перед выпечкой, и выпустил этот сельский ритуал перезагрузки сознания прямо в лицо орущей Эве. Так-то.

Эва тут же замолчала.

– Ты, детонька, не серчай, – сказал Дед-Пчела.

– Сейчас важно помолчать, – сказал Дед-Пчела.

– Рейна пытается причину выявить. Нельзя помочь, если не выявлена причина, – сказал он, и Эве сквозь просветы в липких лентах полотенце сунул. Ну, чтобы лицо вытерла.

А Рэйна в это время почти всю карамельную материю через руки в себя втянула. Славик стонать и кататься перестал. Притих. Лежал на полу в позе эмбриона, тяжело дышал. Наконец-то настала тишина. Тишина, подчёркивающая каждый шорох и далёкие чеканные шаги в коридорах Замка.

– Савуш, мальчик мой, на-ка выпей вот… специальное… для таких случаев берёг, – Дед-Пчела быстро влил в рот Славика ложку какой-то жидкости.

– Что это? – просипел простуженным ветром Славик.

– Яд, – бодро отозвался Дед-Пчела.

Рэйна с Эвой одновременно уставились на Деда. Мимика была синхронно- телепатической: «Ты это что, серьёзно?» Редкий момент полного возмущения и полного согласия.

– Пчелиный, – дополнил Дед-Пчела. – В малых дозах дюже пользительный. Отрезвляющий. Ну, как? Процесс пошёл? И ты, Рэйна, тоже выпей. Вон бледная какая.

Рейна без слов взяла протянутую Дедом ложку и, выпив, выдохнула огнём.

– Ты прям как Царь наш. С кем поведёшься от того и наберёшься? – Славик, кряхтя, встал с пола.

– В твоём случае, дружок, как минимум нужно сказать спасибо, – парировала Рэйна.

– А как максимум? – подмигнул Славик.

– Как максимум быть благодарным до конца своих дней и возносить за моё здоровье шепталки Великому Логусу.

– Вам уходить надо. Берите по пирожку и исчезайте, – Дед-Пчела сунул в руки Рэйне и Славику пироги и оперативно выставил их за дверь.

– Эй, эй, эй… простите… извините… А как же я? Вы совсем уже все обалдели, да? Извините… Вы меня так и оставите? – крикнула им вдогонку Эва, вновь пытаясь выбраться из липкой паутины лент, которая мёртвой хваткой пришпилила её к стене. Дед-Пчела закрыл дверь, прищемив фразе хвост, и, тепло улыбнувшись, сказал:

– У меня для тебя бисквитики с кремом есть. Ум отъешь.

– Спасибо, он мне ещё пригодится, – с обидой ответила Эва.

Дед-Пчела взял ножницы, поднёс их к огню на плите и накалил.

– Это ещё зачем? – забеспокоилась Эва.

– А что тебе твой ум подсказывает? – подмигнул Эве Дед.

– Неприятные вещи… – смутилась Эва.

– Значит, это не ум, моя хорошая. Это страх. Ум должен предлагать разные варианты развития событий в положительном для тебя ключе. А страх… страх он только пугает. Я сейчас эту липкость разрежу. Её может взять только раскалённая сталь. Ты, я смотрю, вся трепетная такая, поэтому зажмурь глаза.

Когда Эва вновь открыла глаза, перед ней стоял Дед-Пчела и протягивал поднос, источающий тепло и утешение. На подносе аккуратно выстроились в ряд ушки-ватрушки с пышными краями и сердечками из малинового крема. Рядом лежала уплетушка из румяных слоёв и две лесолапки в форме звериных следов с имбирём и корицей. У ног, словно паучьи сети после дождя, валялись безжизненные ленты.

– Возьми, возьми. Тут кремушек в ватрушках непростой. Нежнее нежного. Всё сглаживает, сердце смягчает, колючки с души снимает.

– Мне уже ничто не поможет, – выдохнула Эва с горечью, закусив губу, но ушку-ватрушку, всё же взяла.

Нетайный разговор

По коридору Замка Мэл- Карта шуршали плащи Охотников за Мирами. Шестеро Военных Советников Империи, опять были приглашены на совещание к Правителю, ой… то есть к Царю, конечно. Постоянно забываю.

Коридоры Замка не терпели вопросов. Они принимали шаги, дыхание и даже тяжёлое молчание, но не вопросы.

– Зачем он нас вызывает? Мы же молчим. Советов не даём.

Вопрос сомнением ударился о сводчатый потолок, да так и завис над головами Охотников. Гулким звуком разрозненных шагов, вопрос выбил их из колеи. Колея была рядом. Казалось, ничего не стоит в неё вернуться. Нужен всего-то одобряющий, поддерживающий ответ типа «мы тоже так думаем», или «возмутительно», или «только время зря теряем». Но ответа не последовало. Вернее, он последовал, но не сразу. Только спустя восемь чётких шагов, каждый из которых отдавался глухим ударом о гранитный пол, как удары древнего метронома, отсчитывающего время до чужой гибели.

— Царь с нами советуется, – наконец буркнул себе под нос один из шестерых дежурную, ни о чём не говорящую фразу, самую безопасную из возможных.

Звуки шагов выровнялись и сложились. Колея была найдена.

Шесть человек шли как один.

Левой-правой, левой-правой.

Мы едины и сильны.

Левой-правой, левой-правой.

Вопросов возникать не должно.

Раз-два, раз-два.

Мы Охотники, Воины. Воины выполняют приказы.

Просто делаем.

Делаем то, что необходимо.

Безоговорочно верим своему командиру.

– Царь – это командир? – опять прозвучал чей-то голос, просочившись сквозь ритмичный грохот сапог. Шаг вновь сбился. Натыкаясь друг на друга, Советники сгрудились в кучу. Остановились. По сторонам зырк-зырк. Не увидев никого, кто мог бы быть свидетелем этих неудобных вопросов, чуть расслабились. Совсем чуть-чуть. Не так чтобы свободно вздохнуть, а так, чтобы посмотреть в глаза тому, кто задавал эти вопросы. Иногда на это необходимы дополнительные силы, уж поверьте мне.

– Ты находишься в структуре, Ялом.

– Ты давал клятву, Ялом.

– Уж не замыслил ты чего, Ялом?

– Ты слишком молод, Ялом!

– Замолчь! Ща как двину в твою холёную харю, Ялом!

– Не, ну правда… У вас не возникало такого чувства, что здесь что-то не так? – не унимался один из шести.

Что-то здесь не так… что-то здесь не так… – оживилось Доносящее Эхо, но дальше послание не направило, закружило вокруг Охотников и стихло, впитываясь в стены.

– Ушисты, – понимающе произнёс Ялом, наблюдая, как исчезает последний звук.

– Да здравствует, Царь! – разом, как по команде, выкрикнули Советники и, молча выстроившись по двое, продолжили свой путь.

Как только шаги их затихли, от стены отделились два фрагмента штукатурки и превратились в Славика и Рэйну. Зрелище, скажу я вам, неописуемое. Заштукатуренное лицо Славика было терракотово-довольным. В завихрениях объёмной мозаики проступала золотая патина. Рейна тоже была вся терракотовая, но даже через плотный слой штукатурки было видно, что она сама не своя.

Славик подпрыгнул и враз стряхнул с себя защитную оболочку. Каждый Мимикрик в течение жизни должен овладеть искусством ношения защитных оболочек. Не только для того, чтобы укрываться, как сейчас, но и чтобы лучше, более глубоко, научиться чувствовать и понимать окружающий мир. И сейчас Славик чувствовал и понимал – в близком окружении Мэл- Карта зреет недовольство.

– Апчхи! Как же здесь много пыли, апчхи! Если бы не ты, мы бы уже пропали со всем содержимым. Как там говорят в параллельных реальностях? С концами. Хорошо с Доносяшим Эхом придумал. Хвалю, – сказала Рэйна и шелчком пальцев зажгла над головой очищающий свет. Свет пробежался по телу солнечными зайчиками и напрочь стёр остатки защитного слоя. Всё очистил. Всё, кроме болезненной бледности.

– Надо тебе? – предложила свой свет, Славику, Рэйна.

– Да. Круто! Кто придумал? – спросил Славик, становясь в свет, как под душ.

– Кто-кто? Дед Пихто! Лучше скажи, ты его нашёл?

– Нашёл, – ответил Славик, выходя из-под света с ликом ясным и блаженным.

– Ну? – Рэйна нетерпеливо одёрнула Славика за рукав. Тот вскрикнул. Прижал пострадавшую руку к груди.

– Пойдём отсюда. Я всё тебе расскажу, но только не здесь, – сказал Славик. Рэйна кивнула, сделала шаг и сползла по стенке, едва успев на неё облокотиться.

– Ну и как ты меня тащил? За ногу? – спросила Рэйна, поудобней усаживаясь в постели среди благоухающих розами подушек. Чтобы её порадовать, Славик создал забавный поднос: сквозь его стекло можно было видеть ракушки, колышущиеся водоросли и весело снующих туда-сюда разноцветных рыбок. Аккуратно, чтобы не расплескать целебный отвар Деда-Пчелы, он пристроил поднос на одеяло, с наслаждением вдохнул аромат роз.

– Ну почему сразу за ногу? На шее, – ответил Славик, потирая нос от неловкости. Неудобно ему было. Неудобно оттого, что Рэйна в себя его боль впитала и теперь вот болеет. А ещё, что она тут в постели… такая красивая… волосы растрепались… глаза с поволокой… а рядом он, Славик… Эх, не нужно об этом думать… не нужно…

– Петлёй?

– Что? – переспросил Славик, выходя из своих надтелесных раздумий.

– Петлёй на шее? – повторила Рэйна, осторожно отхлёбывая отвар.

– Горностаем, – сказал Славик, но увидев вопрос во взгляде Рэйны, решил понимание расширить. – Зверь есть такой. Красивый, пушистый. Из другого измерения. Из него там горжетки делают. Делали. Знаешь, что такое горжетка? Такой аксессуар из меха. Её на шее как шарф носят.

– Шарф, значит? – усмехнулась Рэйна, внимательно рассматривая Славика. – Рэйна на шее Великого Кутюрье?

– Зато никто не заподозрил. Даже Крэгир. Я его по дороге встретил. Мне кажется, он меня вообще не заметил. Смурной в последнее время какой-то. Задумчивый.

– Савуш? – Рэйна выжидательно смотрела на Славика. Славик вздохнул. Именем детским назвала специально, чтобы расположить к себе, связь между ними создать, а Славику созданная искусственно связь не нужна была. Он её и так чувствовал. Настоящую. Отделаться от неё не мог, так привязала, хоть что делай – не отцепится. Славик ещё раз вздохнул.

– Да нашёл я его. Нашёл.

– Ну?

– С таким ещё не сталкивался. Опыта нет. Я как думал, с Духами отношения налажу, они меня перенесут к Ви- Тоту, ну и дальше только призвать останется. И всё. А тут… я даже не понял, что случилось. Как долбанёт меня по руке, будто током электрическим, а рука возьми и на атомы рассыпься. Пока руку по крупицам собирал, какие-то супердухи налетели, вообще таких не видел и не слышал. Облепили всего, как комары голодные, и давай в меня какие-то иголки втыкать. А потом я плыть начал… как будто карамель варёная. Жидким стал, словно в патоку воду добавили.

– Это не вода, дружок. Это слепой удар, дающий забвение, украшение Танатоса, кровь погибших на полях битв воинов, превратившихся в цветки мака.

– Стоп, стоп, стоп. Давай как-то покомпактнее объясни.

– Покомпактнее? Маковый эликсир, созданный из снов и во сне.

– Ого! И где это находится?

– Я думала, ты мне скажешь.

– Понятие не имею.

– Хорошо. Давай по порядку. Ты как туда попал?

– Рэйна, понимаешь, я, как бы так сказать, решил путь сократить. В течение дня вообще не получается, Мэл- Карт так нагружает, дышать не успеваю. Кстати, скоро я уже бежать должен.

– Поэтому отвечай коротко, дружок, – резко прервала излияния Славика Рэйна. – Заходил через сон?

– Да.

– Кто тебя вёл?

– Духи-путешественники.

– Что видел?

– Ворота огромные помню. Сами открылись. Я даже не делал ничего.

– Дальше?

– За воротами… то ли Город, то ли Башня… В общем, там много построек, дорожек, тропинок, садов, клумб, храмы какие-то, площади – всё по спирали вверх уходит. А потом меня как будто обыскали, прощупали всего, прямо до кишок. По правде говоря, так себе ощущения. Затем бросило куда-то и помню, что я словно сквозь экран смотрю, а экран вроде как живой. Вижу Ви- Тота. Рядом с ним Бобр. И знаешь, кто ещё? Вот ведь, только сейчас вспомнил, надо же! Помнишь, в Плюющей Пещере мальчишек видели? Один с длинными волосами такой, а другой – зелёный с ушами подвижными? Так вот, там этот зелёный типчик был. Помнишь такого, мне ведь не привиделось?

– Помню. Они помощи у тебя просили, – медленно проговорила Рэйна, думая о чём-то своём. – Помог?

– Понимаешь, мне тогда некогда было.

– А сейчас есть когда?

– Что ты хочешь сказать?

– Помощь должна быть своевременной. Упустишь момент, упустишь всё безвозвратно. Если бы ты меня вовремя в горностая не превратил и первую помощь не оказал, я бы уже была в распылении.

– Да. Если бы ты из меня эту жижу потустороннюю не вытащила, я бы тоже уже…

– Найди мальчишек. Помоги им, а потом найдёшь и Ви- Тота. И знаешь что? Через сон больше не входи. Нужно найти другой путь.

– Интересно, как я это сделаю?

– Ты же Великий, – усмехнулась Рэйна. – Обычно Великие видят шире и глубже. Короче, справишься.

– Понял. Попробую. Рэйна… мне, немного неловко… из-за меня ты в таком состоянии…

– Не из-за тебя. Из-за себя. Мне уже значительно лучше. Настойка твоего Деда творит чудеса. И позаботься о… Эве. Мне кажется, она нуждается в твоей заботе.

– В моём руководстве. Она нуждается в руководстве.

Рэйна зафиксировала взгляд «глаза в глаза». У Славика аж дыхание перехватило. Казалось, что кто-то невидимый залез к нему в мозг и начал там копаться.

– Какое поручение ты ей дал? – голос Рэйны втёк в сознание, освежающим ручьём.

Славик не хотел. Рот сам открылся и ответил:

– Найти комнату, обшитую панцирями Чепух. Там Мэл- Карт прячет своего Демона.

– Почему не меня? Почему ты попросил об этом её?

– На неё никто не подумает. К тебе и так внимания выше крыши. Царь-то наш теперь при себе тебя держит, не подступиться. Кстати, как дела со сказками?

– Ещё не приступила, – голос Рэйны был ровен, но воздух дрогнул, как от напряжения в теле хищника, и это не укрылось от глаз Славика. – Налаживаю связь. Формирую… доверие. Тут нельзя спешить. Он должен сам захотеть раскрыться, – она посмотрела на Славика, и он уловил в её взгляде приказ, замаскированный под заботу.

– Не спрашивая меня больше об этом. И сам молчи.

Она провела рукой, будто поправила складку на платье, но в покоях стало тише. Неестественно тише.

– Официально Мэл- Карт порвал договор с Ушистами. Но это не точно. Стены остались. А у стен всегда есть уши. Ты понимаешь, к чему мы идём? Это не игра.

Она встала – высокая, стройная, с глазами, полными огня, – и всё пространство сейчас, будто подчинялось каждому её жесту.

– Бунты не всегда заканчиваются победой, – тихо добавила она. – Поверь, я знаю цену поражения.

Рэйна приблизилась к Славику почти вплотную, и он почувствовал, как между ними колеблются тончайшие искры.

– Будь осторожен. Если тебя разоблачат… я откажусь от тебя без капли жалости. Прости.

И тут она резко изменилась, будто скинула чешую напряжения. Славик даже опешил от такой быстрой перемены. Взгляд её стал живым, почти весёлым.

– Про Эву поняла, – сказала, Рэйна загадочно улыбаясь. – Кажется, она в тебя влюблена. Будь с ней помягче, ладно?

Славик смутился, отвёл взгляд. Сердце билось так, будто кто-то натянул в нём серебряные струны.

– Всё, дружок, – вновь изменила настроение Рэйна. – Тебе пора, ты и так задержался. А если задерживаются в моих покоях, Царь обязательно об этом узнаёт.

Она развернулась к Славику спиной, показывая, что их встреча окончена, но тут вновь резко оглянулась и с игривым прищуром спросила:

– Видел новых горничных?

Славик покачал головой.

– Нет? – Рэйна усмехнулась. – Ну ты даёшь. Я думала, ты всё тут видишь.

Рэйна шагнула к окну, хотела отдёрнуть занавеску и даже подняла руку, но в последний момент передумала, повернулась к Славику, и ему показалось, что она пытается загородить собой окно, но он отогнал от себя это неуместное наблюдение.

– Это Союз Преданных, – произнесла Рэйна чересчур весело.

– Кто? – выдохнул он, уже полностью запутавшись в её настроениях.

– Я его создала, – бросила Рэйна, и на миг Славику показалось, что мир вокруг чуть-чуть исказился.

– Ты создала их, чтобы они следили за тобой? В чём логика? – Славик прищурился, пытаясь разглядеть невидимую паутину смысла.

– Чтобы у Царя не возникло даже тени сомнения в моей преданности, – ответила она мягко, почти мурлыча. Пусть шепчут, куда я хожу, с кем говорю, я сама вплетаю им песни в уши.

Славик качнулся вперёд, и его голос стал ниже, настороженней:

– И всё, о чём мы сейчас?.. Тоже станет частью их песен?

Рэйна посмотрела на него долгим изучающим взглядом. В уголках глаз блеснул свет, похожий на отражение тайного огня.

– Только то, что сама выберу, – сказала она, смахивая несуществующую пыль с подноса с рыбками. – Вот хоть про этот поднос. Кстати, я оценила… Про отвар Дедов, про тебя, подставившего плечо коллеге. Пусть у него складывается впечатление, что всё под контролем. Так всем спокойнее будет. А то он с одной-то головой нервный был, а сейчас у него их три. Три!

Она улыбнулась, тонко, почти ласково, но Славик почувствовал, что её слова шли не из сердца, а как будто по заранее начерченному маршруту.

– У каждой из голов Мэл- Карта своя правда, своя реальность, – продолжала Рэйна – Так что будь осторожен, когда будешь менять ему воспоминания во сне. А потом… знаешь, они сами себя съедят. Она на пару мгновений задумалась, затем села в кресло, обведя его насмешливым взглядом:

– Короче, дружок, продолжай искать Математического Шамана. Мне жизненно необходимо снять ограничители. А я в это время накачаю Мэл- Карта сказками. Эва пусть ищет тайник с Демоном, и большая просьба – всё же будь к ней внимателен.

Славик хотел сказать, что он хочет, хочет быть очень внимательным, но не к Эве, а к ней, Рэйне, но ничего такого не сказал. Бросил долгий-долгий взгляд, который растянулся дорожкой из незабудок. Цветы поднялись в воздух с Потоком и лёгким голубым шарфом легли на плечи Рэйне. Славик слегка склонил голову и быстро, не оглядываясь, вышел.

Хитросплетения

– Вытри слезья, а то камушки и разукраски отвалятся.

Худая старушенция с лицом ореха кракатука протянула молоденькой плачущей девушке кисточку-губку на палочке. Губка мелко-мелко заморгала и приготовилась впитывать.

– Только води аккуратенько. Сильно не надавливай, а то она всё норовит камешки откоропусить.

– Откусить, что ли? – переспросила девушка, хлюпая носом.

– Агась. Я-таки так и сказаю, – ответила старушонка. – Ты видать новёхонькая? Не привыкла есчё?

– Я… она… она меня прямо по лицу… Ни за что… я ничего такого… – вновь захлюпала носом девушка.

– Замолч! Слыхаешь? Срочно замолч! – зашептала старушенция в самое ухо девушки. Если услышат её фрейлины, твоё время-то всё до последнего издыхания скормят Кувшинам. Кисточку отдай-ка, – старушка ловко выхватила кисточку из рук опешившего создания. Достала из-за пазухи флягу и выжала туда собранные кисточкой-губкой слёзы.

Флягу закрыла. Встряхнула и вновь открыла. Протянула девушке:

– На-кась, выпей. Жизнь раем прикинется.

– А что такое рай? – спросила девушка, отхлёбывая из фляги.

– А вот-таки сейчас-то и взглянешь.

Девушку звали Ора, а старушенцию Юла. И были они ровесницами, о чём Ора пока не догадывалась. Она недавно попала в кортеж Жриц Тучных Радостей в качестве Подносящей и Убирающей. Её деревня с великой торжественностью передала девушку для служения тем, кто облагодетельствовал всех живущих на Вар-Вилоне и его окрестностях, этими самыми Тучными Радостями.

Подробнее мы узнаем о них позже, а сейчас давайте рассмотрим кортеж… Да, сквозь жёлтую пыль почти ничего не видно, но не забываем – я с вами и всё вижу. Сейчас опишу всё в подробностях.

Так, что тут у нас? Шатёр на воздушной подушке, носилки под светозащитными балахонами, следом хибарки на тех же воздушных подушках – вся процессия идёт длинным, величественным кортежем по направлению к Охраняющему Замку. А замыкает этот красочный караван отряд синих мартышек на телеге с гигантским дурианом, который, видимо, тащили с собой в отпугивающих целях.

Да, телега тоже на воздушной подушке, а покрывает её жёлтый от пыли тент. Цивилизация! Когда я последний раз так подробно разглядывал жизнеустройство на Вар-Вилоне… Шатры и носилки были водружены на плечи всё тех же синих мартышек, а хибарки с телегами по очереди толкали те, кто в этих средствах передвижения пытался передвигаться.

– Это Консул так откупился, чтобы не жениться. Секретнейшее это, не говорь никому. Ему Жрица семь раз предложение-то заделала, – шёпотом поведала коллеге Юла.

– Предложение делала, что ли? – переспросила Ора.

– Да. Он как уж от каждого-то предложения вывёртывается, и чтобы она не серчала, чего-нибудь дарит. В тот раз вот технологию енту. И тепереча мы на подушках-поддувушках, как королевны в раю. Тута даже пылеглаталели на крыше-то. Дышится, чуешь како? Свеженеет.

– Свеженеет. Точно, – согласилась Ора и провела рукой по голому черепу.

Да-да, не было у них волос. Вся Цивилизация безволосая. Забыл сказать. Зато голова и лицо были щедро утыканы камушками, вернее, подделками – голографическими наклейками, имитирующими драгоценные камни. Вся эта ляпота была не просто так наляпана, а со вкусом, с ритмом, в орнаменте. По этим тайным письменам сразу можно было опознать, какой из Жриц принадлежит кортеж.

– А чего она такая злая? – спросила Ора старушенцию.

– Ты-то запоминай! Жрица не злая. Она переживательная. Коли к нему направляется, то-таки волнительной становится.

– К нему? К Консулу, что ли?

– Да. Какой мужчинка-то видный! Кусочек лакомский.

– Лакомый?

– Я так и сказала – лакомский.

– А ты его видела?

– Не, нас к нему не пусчають. Мы антирепутационные. Но затоть мы можем в Храм Семи Ветров входить.

– Где сапфировое Божество?

– Ага. Божество никому не отказывает. Если попросить, то оно показывает Консула. Прямо как живого. Влипленного!

– Влипленного? Великолепного, что ли?

– Можно великолепного, но лучше влипленного! Ты словья-то запоминай. Жрицы умных дюже ценють. С нашего Потока только я осталась. Было пятнадцать-то.

– А куда остальные делись?

– У Жриц они тепереча.

– Что значит у Жриц? Мы ведь тоже у Жриц?

– Тут разница есть. В Охраняющем Замке-Башне колбы разноцветные. Прямо в стены Замка вскрючены…

– Встроены?

– Вскрючены. Таки вот, когда колбы перевертаются, время течёт правильно, не заметно-то. А вот коли Кувшины приходят, то время быстро несётся-то. Колбы – хорошо. Кувшины – плохо. Кувшины время жизни забирают, а материальное отдают. Жрицам отдают. Ну, увидишь сегодня на церемонии-то. А! Есть ещё Храм Смываемых Проклятий. Он тоже в Башне. Расстановщицы Рока у тех, кто напрегрешал, проклятья снимают-то и трасформируют. Дюже волшебно-то!

– Ты там была?

– Была. Прегрешила тютеську, но я умная.

– Какая же ты умная, когда так разговариваешь?

– Я-то так разговариваю, потому-то как умная. Жрицы терпеть не могут молодых и дюже умных. Чтобы выжить, нужно быть старой и умной, но не очень умной. Допетриваешь?

– Так ты чего, нестарая, что ли… то? – начала что-то понимать Ора.

Юла загадочно заулыбалась.

– То план такой был. Хороший план. Можешь повторякать, коли мордахи не жаль.

– Жаль.

– Тоды долго не продержишься.

– А другого способа нет продержаться-то?

– Так есть.

– Какой?

– Сверхъестественный.

– Какой?

– Легенда шмыгает о том, что придёт Мастер величайший и втюхает всем, что де и как. И усё поменяется. Усё, усё. Он-то, говаривают, может и желаньки твои состряпать.

– Желания исполнить?

– Я так и говорю – состряпать. Хочешь чего-либо? Есть желаньки?

– Желанек нет.

– Ну ты глупындя совсем, что ли? Тучные Радости-то всем нужны… да хоть скажем-то… сумки.

– Сумки?

– Сумки все хотят. Ради сумок-то парни в Мартышек обращаются.

– Что-о-о? Как это обращаются?

– Церемония есть у Жриц-то. Договор у них с Консулом Вар-Вилона и Заоблачной Мафией. Всё в Башне проходит, ну то есть в Замке-то Охраняющем. Он отправляет отданное, возвращает ожидаемое. Говорят-то, что не без помощи Заоблочной Мафии. Коротенечко-то парни к Духам на службу отправляються, а те им за это сумки. Когда тридцать три раза колбы в Башне перевернутся, Заоблачная Мафия парней забирает оттуда и обратно в наш Мир и спускает-то. Одно только меняется. Не парни это уже, а Мартышки Синие. Зато с сумками. Завидные женихи.

– Да зачем они вообще нужны, эти сумки? – возмутилась Ора.

– Ух ты, темнушна какая! Откель тебя только выкрупали?

– Выкопали?

– А я так и говорю…

Трумс, хрусм, пумс! О-о-о-о… А-а-а-а!

Хибарку резко качнуло, и девушки в следующую секунду изящно, если это слово можно применить к полёту вверх ногами, рухнули в некое состояние нестояния, которое лучше всего можно описать как «многослойная драма из тряпок и пыли». Снаружи слышался визг и ругань, видимо, всему кортежу пришлось резко затормозить. Ора и Юла попытались подняться. Тщетно. Да и вы бы подняться быстро не смогли, если бы на вас были такие мудрёные туалеты… или…

Подождите, сейчас вроде такое слово в отношении одежды не используют? Туалет – это сейчас про другое? Тогда скажу так… Если бы на вас были такие мудрёные платья. Хотя… и на платья это тоже не тянет.

В общем, очень много на них ткани накручено, сложно упаковано. Ой, не понимаю я в этом. Поэтому, дети мои, давайте-ка оставим барышень разбираться во всех хитросплетениях Цивилизации Запутанных Судеб и перенесёмся в Охраняющий Замок. Хотя, а ведь и верно. Вот сейчас смотрю на него со своего надтелесного уровня и понимаю: на Башню он тоже похож. Очень-очень большую. Или Крепость? Или Дворец? Или… Да, что-то он мне напоминает. Вспомнить не могу что. Ну, метнёмся? Пока я тут окончательно в тряпках девичьих не запутался. Только держитесь крепче, не порвите по дороге нить повествования.

Экстатический транс

Пропыпут, сложив руки на груди, ходил по Замку и восхищался. Рядом зелёной коровой семенил Мох. Впитывал. Ахи и охи Прокла Пылающего Тарарамского Путираспутывающего доносились отовсюду. Уши Пропыпута развивались в волнении, глаза наполнялись влагой, и сам он трепетал и волновался от гармоничных форм и разнообразия фактур.

– Альберт, Альберт, да что же ты со мной делаешь? – вздыхал Прокл-Пропыпут и вытирал изящными пальцами крупную слезу драгоценного восторга. Альберт был в ударе. Сезонная перезагрузка не просто случилась, она была преобразующая. Ви- Тот с радостным удивлением смотрел на Бамбулека, видимо, подозревая его в таком кардинальном обновлении Замка. А Бамбулек, в свою очередь, растерянно пожимал плечами, не находя внятного объяснения столь разительной перемене Альберта.

Но мы-то, мы-то с вами знаем, когда рядом появляется Прокл Пылающий Путираспутывающий Тарарамский, он же Пропыпут Болотный, то всё незаметно начинает меняться и вставать на свои места. Свойство у него такое.

А сейчас Прокл изучает огромное полотно, расположенное на стене комнаты для чайной церемонии. Тут, и кроме картины, много чего есть, чем повосторгаться, но он ушами потрепещет над ценным чайным сервизом или вазой фарфоровой, и опять к картине. Что-то его там зацепило, видимо.

– Ну, что скажешь? – Пропыпут наклонился ко Мху и взял его на ручки.

– Думаю. Змею на две части разрезало, – произнёс Думающий Мох авторитетно.

– В корень зришь, Мох! Точно ведь. Это же змея… питон, да?

– Думаю. Питон, только каких-то нечеловеческих размеров, – ответствовал Мох.

– А я сразу и не понял, что за фон у картины такой странный. Замок наш узнал – очень похоже изображено – и сады, и площадь, и храмы разные, и даже огород. Кстати, мы там ещё не были. И вот, смотри, – река, через реку мост. Красивый-то какой, как труба хрустальная в серебре. На противоположной стороне тоже город. Домишки круглые, вон аж до горизонта, а над ними что-то высокое и запутанное.

– Думаю. Может, тоже дома? Дома для важных. Консул что-то про Жриц говорил.

– Ах, я прямо-таки ликую, что тебя с собой прихватил. У тебя не глаз, а рентген. Ты прав, это дома. Да, безусловно, дома… но как будто вокруг них… вокруг них что-то такое запуталось. Необычная архитектура. А архитектура – это всегда зеркало мышления. Вот представь, если так выглядят их дома, что же тогда в голове происходит?

– Думаю. Всё запутывается.

– Вот-вот, мало того, что тут всего так много, вон смотри: и люди с кувшинами вместо голов, и Духи, и существа какие-то хищные. Но… ах, какие у них шеи! Какие руки! Не тела, а знаки восклицания! А ещё, смотри, Мартышки Синие. Помнишь? Мы их видели. Приземлились, бедняжки, в клетках на парашютах. В общем, вся картина этого Мира в подробностях. А теперь… вот он, змей. И он не злобный, а… вроде бы даже связующий. Ползёт по заднему плану, обвивает детали, как будто всё здесь держится на нём. Но загадка! Как только к Охраняющему Замку подползает… раз, и нет его. Растворяется. Какая-то философская змея! Подожди… вот! С другой стороны снова выныривает. Ах, какая игра! Будто кто-то его располовинил, и обе половины ползут независимо, но одинаково. Как левое и правое ухо слушают одно и то же, но по-разному. Такое впечатление, что мы в чью-то память заглядываем. Странная картина. Как же ты так всё чётко определил, Мох? Главное ещё быстро-то как.

– Я впитываю, – польщённо произнёс Мох.

– Впитывай, впитывай, скорее эволюционируешь. Ты знаешь, чего я тут понять не могу?

– Думаю. Многое.

– Это да. Многое. Но я чувствую, что понять не могу. И чувства мне подсказывают, дополняют картину. И знаешь что? Мои чувства, когда я на эту картину смотрю, слезами переполняются. Вот, вот, смотри, – сейчас через край хлынут.

– Плачь. Я впитаю, – сказал Мох и подставил свою зелёную дружескую спину.

– Вот это искусство, вот этому веришь. Такой масштаб и надлом. Такая страсть, энергия, драма! – плакал Прокл, приговаривая в экстазе: – Драма? Почему я это драмой назвал, а, Мох?

– Думаю. Потому же, что и экран порталом, – ответил Мох, с воодушевлением поглощая слёзы катарсиса.

Прокл на миг отвлёкся от своего восторженного трепета. Что-то в картине дёрнуло его внимание, как будто кто-то осторожно, но настойчиво потянул за ухо. Он ещё раз всхлипнул, снижая интенсивность чувства, – когда красота доводит до такого состояния чистоты, что начинает резать изнутри, – провёл ладонью по щеке. Слеза блестела на кончиках пальцев, как жидкий хрусталь.

И тогда он увидел это – Синий Дым!

Полупрозрачный, он клубился холодом прямо из картины.

Храм Семи Ветров на заднем плане больше не был просто мазком краски, он вздулся и задышал, как грудная клетка волшебного существа. Башни его дрожали в лёгком, почти незаметном вибрационном шёпоте, будто залётный ветер пел в них на давно забытом языке.

Прокл почувствовал, как его тонкая блуза превратилась в тонкое стекло, а уши натянулись и задубели, как струны арфы, забытые под снегом.

А потом… фш-ш-ш… – комнату медленно заволокло синим туманом. Все цвета поблёкли, всё стало акварелью, размытой слезой, и только Храм – синий, холодный, беззвучный – сиял в центре этого безмолвия.

Прокл закашлялся и случайно выронил своего спутника. Заледеневшими ушами обмотал горло. Они судорожно изгибались, хрустя инеем, как хрупкие мостики между чувствами.

– Не хватало ещё простыть, – сипло сказал он. Слова мгновенно обледенели и упали на пол звенящими кубиками. А Мох в это время перекувыркнулся через голову и подпрыгивать начал. Прыгал посиневшей коровой и мычал.

Дым же валил, не переставая. Он вился по нервам, вползал под ногти, просачивался в зрачки.

В чайную вбежал Бамбулек, запыхавшийся, но великолепно собранный. Не позволяя себе паниковать, он метнул взгляд в самую гущу событий и, конечно же, мгновенно разглядел в дыму Прокла.

– Приведение себя в порядок – первый шаг к победе, – произнёс Бамбулек с деликатной строгостью, хватая Мох и прижимая его под мышкой, как не определившийся бутерброд.

– А второй, – добавил он, приобняв Прокла, – это удержание линии событий в приемлемом русле. Если бы вы только захотели, Мастер, – прошептал он едва слышно в заледеневшее ухо Прокла, – вы могли сделать так, чтобы всё стало как было. Без дрожащих храмов, без мыслящего тумана и без посиневших коров. Только чай, приятные беседы и правильная температура в Замке.

Он моргнул и уже громче и бодрее сказал, повернувшись к выходу:

– Полагаю, пора вернуться к более… константным обстоятельствам, прежде чем Сапфировое Божество решит перекроить реальность заново.

Бамбулек вежливо взял под руку застывшего в экстатическом трансе Мастера и подтолкнул его к выходу.

Для тех, кто ещё не сталкивался с таким понятием, как «экстатический транс», объясню – это такое глубокое переживание других реальностей, после которого становится всё ясно. Ясно, потому что происходит ускоренное духовное развитие. Раз – и на несколько ступенек вверх.

Прокл понял! Не всё, но всё же. Он был как-то связан с этой картиной, со всеми этими реальностями, и ему даже показалось, что он и есть эта Башня.

Но пока рассказывать об этом никому не нужно. Необходимо, чтобы понимание созрело окончательно и приобрело целостность. Сейчас же в нём настойчивым колокольчиком ярко пульсировало одно чувство: ему срочно нужно в Храм Семи Ветров. Срочно!

Сапфировое Божество. Оно тянуло его так, будто Пропыпут был привязан к нему, и только сейчас Прокл обнаружил, как опасно натянуты между ними Нити Судьбы. Если они порвутся, то всем несдобровать. Прокл сине-зелёным желе вывернулся из спасительных рук Бамбулека, выхватил у него Думающий Мох и со всех ног припустил к намеченной цели.

А в это же самое время в индивидуальной ветке реальности, во вновь рождённом юном Мире Легендарных Мимикриков, происходило следующее… Ну, вы помните, как я отношусь к симметрии и синхроничности? Я вижу в этом математически-поэтическую красоту! Да, иногда эта красота заметна только мне, и по вашим меркам это, как бы так сказать… чрезвычайная ситуация, но когда проходит время… Впрочем, оно ещё не прошло, поэтому сосредоточимся на том, что видим в эту минуту…

Преодолев тридцать три ступеньки, Феюс и Белиам влетели на висящую в облаках веранду, увитую жасмином. Нэнси совсем уже не было видно. Синий Дым обездвижил девочку и полностью скрыл её от мира. Лали- Рэй находилась в высокой точке концентрации. От сильного напряжения по её вискам и шее струились капли пота. Мать Клана пыталась втянуть в себя потусторонний Дым, пришедший из другого измерения, но он прибывал так быстро, что она просто не успевала. В итоге Лали решила поменять тактику. Отделив от себя часть жизненной энергии, она бросила её Нэнси, усиливая поле девочки и давая силы на сопротивление. Какое-то время дочь ещё продержится… но потом… – Лали не стала додумывать эту мысль, спиной почувствовав появление Феюса и спросила:

– Ты не выходил из Пещеры, Феюс?

– Пещеры? – Управитель Потоков Логуса вопросительно посмотрел на Белиама.

– Пещеры на Вар-Вилоне, – подсказал мальчик. Шуруны вокруг него зашуршали и сложились в едва прозрачную картинку странной ступенчатой Башни.

– Феюс, соображай быстрее! – крикнула Лали- Рэй, усилив давление на синюю материю. – Этот Дым имеет на себе отпечаток Цивилизации Запутанных Судеб! Я чувствую его ДНК. Он мог попасть сюда, только если ты или кто-то из нас соприкасался с этим Миром. Мы все были закованы. Остаёшься только ты. Ты выходил из Пещеры?

Синий Дым стал плотнее. Несмотря на усилия Лали, он расползался с невероятной проворностью.

– Белиам, отправь зов старшим сёстрам. Они нужны мне здесь, – приказала Лали, младшему сыну. Белиам кивнул.

– Феюс, не стой! Делай что-нибудь! – Мать Клана с усилием отбрасывала от Нэнси очередную порцию потяжелевшего Дыма.

Феюс растерялся. Ну не был он готов к такому. Он думал, что всё уже закончилось.

– Как же так? – шептал он себе под нос в полном оцепенении. – Как же так?

Лали, мельком взглянув на сына, крикнула в сердцах:

– Ах ты ж пропыпут болотный! Встал как пень с Горе-Рощи, на котором совы вместо листьев растут!

Быстрая, как мысль перед катастрофой, в сторону Феюса полетела стрела. И в тот же миг Управителя Потоков пронзило озарение: Пропыпут Болотный! Точно!

– Мам, там парень был. В Пещере. Он ещё оболочку Нэнси создавал. Очень правдоподобно. Это он из Пещеры вышел! Он, не я!

А вот сейчас я должен кое-что напомнить и прояснить. Мимикрики с раннего детства овладевают ношением защитных оболочек. Ну, я про это уже рассказывал, помните? Они нужны не только для защиты, но и для понимания окружающего. Для глубокого погружения в изучаемый предмет. Так вот, примеряемая оболочка отпечатываться на семи невидимых слоях вокруг видимого тела навечно. Навечно, дети мои! Поэтому не просто так вас предупреждают взрослые, умудрённые опытом, что нужно очень внимательно выбирать для себя предмет соприкосновения.

Всё, с чем вы соприкасаетесь – что примеряете, пробуете, изучаете или рассматриваете, взаимодействуя с полями, – остаётся в вас навсегда. И это всех касается, не только Мимикриков. Они просто более чувствительны к такому воздействию, могут расшифровать, что пришло, откуда и какого рода энергия. А ещё они могут понять, как это может влиять на них и что делать, когда влияние настолько сильное, что трансформирует под себя всё, к чему прикасается.

– Я же говорила не выходить… – в бессилии прошептала Лали, оседая на пол.

– Мам, это не я… это он, он вы… – попытался оправдаться Феюс, но замолчал на полуслове. Волосы матери, меняя цвет, превращались в белую пургу.

– Время, – прошептала Лали.

– Ты признала время? – Феюс остолбенело глядел на Мать.

– Нет. Оно само, – на лице Лали появились морщинки, тело, будто кусок сахара, погруженный в воду, оплыло вниз. Сколько циклов отразилось на её лице, было непонятно, – Мимикрики считают циклы до двадцати одного, потом перестают. Внешность фиксируется и остаёется неизменной до самого финального распыления. Возраст Мимикрика можно определить только по делам и величине Мира. Так было, но теперь всё изменилось. Время, застывшее на лице Лали- Рэй со всей отчётливостью, давало понять, что теперь не нуждается в том, чтобы его призывали. Время выбрало для себя самое правдивое зеркало, в котором отразилось без искажений лицо Матери.

– Феюс, тебе нужно как-то реагировать, – на внетелесном уровне возник Голос Вечного.

– Я не понимаю… Что делать? Не понимаю… – растерянно прошептал Управитель Потоков. Он стоял весь сжатый в комок, как свернувшаяся улитка. Феюс чувствовал каждую вибрацию мира, умел уловить полёт мысли, ритм музыки, дыхание страниц…

Но в себя он не верил.

Вдруг его словно в спину толкнули. Импульс был задан верно. Он подбежал к Матери, оттащил её от Синего Дыма, в котором совсем утонула Нэнси. В это время в вихре цветов и Ручных Фей на веранде возникли старшие сестры, Дэйна и Вихат.

Дэйна, с лицом спокойным и сосредоточенным, как чашка крепкого настоя, бросилась помогать Феюсу. Вместе они аккуратно оттащили Лали- Рэй подальше от синего наваждения. Феюс дрожащими пальцами создал Поток Отсечения – вибрации стихов, разделяющих опасное и живое. Туман отступил. Лали- Рэй с трудом передвигала ногами, поэтому Дэйна, присев на пол, положила белую голову Матери себе на колени и сразу же начала исцеление: прикосновениями, дыханием, зельем, сложенными в ладонях заклинаниями. Ручные Феи закружились вокруг неё, создавая мягкое свечение и поднося травы в крошечных малахитовых ступках.

И в это же мгновение Вихат, богиня Радости, Плодородия и Неуловимой Сути Праздника, уже влетела в самую бурю происходящего. Она пронеслась, как солнечный ветер и её смех уже звенел сквозь синий страх. Вихат окинула взглядом закованную в транс Нэнси, прислушалась к дикой, натянутой как канат, атмосфере и сделала то, что могла сделать только Богиня Радости.

Она материализовала трубы! Трубы!

Медные, сверкающие, волшебные трубы. Они светились, как жизнь, как утро после тяжёлого сна.

– Вихат, ты что? Что ты собираешься делать? – рядом с ней возник Феюс. Он совсем не понимал, что создаёт сестра, и, главное, зачем? Всё это казалось ему бессмысленным.

– Тебе помогаю, – ответила Вихат, не прекращая действовать.

– Мне? – Феюса точно током прошибло. – Опять я? Ты хочешь взвалить всю ответственность на меня?

– Я хочу, – спокойно и уверенно начала Вихат, придавая каждому слову такой вес, что игнорировать эти самые слова стало невозможно. – Я хочу, чтобы ты вспомнил свой Поток Пяти Элементов и сыграл эту мелодию ещё раз. Прямо сейчас! Слышишь?

– Это всего лишь мелодия. Как она может помочь? – попробовал протестовать Феюс, но Вихат положила обе ладони ему на плечи – как будто не руки, а мосты между Мирами, – и произнесла одно-единственное слово:

– Вспоминай!

Над Феюсом и Вихат в торжественной тишине трепетали крылышками Ручные Феи – существа, сотканные из эфира. Их движения казались игрой, но на самом деле были работой, древней и необходимой. Воздух, который взбивали крылышки Фей, был перемешанным полем вероятностей. Эфир, рождаемый Феями, как старое пророчество, узнавшее момент своего исполнения, начал втекать в ткань реальности. Феюс сдался.

Вообще, конечно, странная штука. Почему люди порой так обесценивают свои таланты? Феюс же помнил, что он, объединив энергии Пяти Элементов, создал рождающий жизнь Поток. Помнил, как благодаря сочинённой им музыке, сантиметр за сантиметром проявился новый Мир, который они сейчас обживали. И несмотря на это, он до сих пор не считал свои умения чем-то ценным. Сам он даже не попытался применить свои Дары. Видимо, до сих пор не понимал, какая сила в них таится.

Дети мои, никогда не сомневайтесь в своих Дарах. Они есть в каждом из вас. Увидьте их, признайте, вытащите на свет. Но я отвлёкся… Пока рассуждал, Феюс всё же вышел из оков сомнений, значит, ничего не потеряно. Смотрите-ка, начал вспоминать. Слава Великому Логусу!

— Если нужны ещё какие-нибудь инструменты, только скажи, – Вихат и Ручные Феи выжидательно смотрели на Феюса.

– Барабаны, скрипки, виолончели, контрабасы, поющие стрекозы и… Белиам, ты здесь?

Из Синего Дыма показалась светлая голова мальчика.

– Да, я здесь.

– Что думаешь? Это по твоей части, а? Распознаватель Всего Живого, какова природа этого Дыма?

– Он не совсем Дым, – проникая в предлагаемое к исследованию, сказал Белиам, – в нём есть живое… Пока не пойму, к чему это отнести. К чему-то знакомому, наверное. Точнее, не могу.

– Давай своих Шурунов. Пусть окружат Нэнси зеркальной стеной. Сможешь?

– Попробую, – проговорил Белиам и перешёл на язык Распознавания. Шуруны тут же откликнулись, засветились мельчайшими пикселями, сложились в единое зеркальное полотно вокруг непосвящённой Хранительницы Печати Времени, и грянули трубы.

Звуковой волной, пробивших пространство труб, Пропыпута сшибло с ног. Синий Дым расступился, оставив ясною видимую тропу от Пропыпута до Сапфирового Божества.

– Мох, дружище, ты со мной? – почему-то шёпотом спросил Прокл, проворно передвигаясь на четвереньках навстречу драгоценной статуе.

– Думаю.

– Во, хорошо. Кто-то из нас двоих должен думать. Я вот, например, сейчас точно не могу. У меня такое чувство, такое чувство… короче, меня чувствами затопило всего и тянет.

– Думаю. Нужно отдаться этому чувству, – сказал Мох, семеня рядом. А потом задумался на секунду и добавил: – Му-у-у.

– Ты чего? – удивлённо вскинул брови Прокл.

– Думаю. Нужно осознанно примерять на себя социальные роли. Внешне я корова.

– А, ну это да, молодец. Думаю, – ответил Прокл и, быстро-быстро передвигая руками и ногами по красивейшему, до блеска отшлифованному фантазийному срезу диковинного камня, пополз к подножью всё ещё дымящего Божества.

Скульптура была потрясающая! Уж чего-чего, а высокое искусство Прокл мог распознать издалека. Эта статуя была очень высокая. Высоченная!

Несмотря на кружащий Синий Дым, при взгляде на неё возникало ощущение лёгкости, подвижности и какого-то даже течения времени, сквозящего вокруг и сквозь, растворяющегося в синем тумане. У Прокла дух перехватило. А потом ещё раз перехватило то, что перехватило до этого. Он чуть не задохнулся. А всё почему?

Пропыпут не мог поверить глазам своим.

Перед ним…

во всей своей красе…

стояло, как живое…

Сапфировое Божество с лицом Нэнси!

Да-да, именно Нэнси, девочки с глазами утреннего неба, которую он уже когда-то видел там, в Плюющей Пещере. Тогда она была закована в лёд – волшебную материю, – как застывшая песня.

А сейчас…

Сейчас она сияла.

– Распутать… – пробормотал Пропыпут неуверенным голосом. Уши его длинные, чувствительные, как шёлковые антенны, завибрировали.

– Ну надо же… Сапфировое Божество с лицом сестры Феюса.

Он нервно оглянулся:

– Какая… странная путанка. Я боюсь… не смогу всего этого распутать. Всё вибрирует. Всё красиво. Слишком… красиво. Божественно…

Не закончив фразу, Пропыпут тихо, грациозно, как летящий лист, упал в обморок. Потому что не всякая душа, даже если она изначально соткана для чудес, выдержит прямое прикосновение к тайне.

Мастер

– Мастер, Мастер… очнитесь… с вами всё хорошо? – причитал Бамбулек, оттирая от Синего Дыма лицо Прокла.

– Мне бы кружева, – еле шевеля языком, проскрипел Пропыпут.

– Простите, Мастер, не разобрал? Что бы вам?

– После такого потрясения мне необходим новый наряд… тога, туника, костюм, платье. Хоть что-нибудь?

– Платье? – озадаченно повторил Бамбулек.

– Именно, – уже совсем уверенно ответил Прокл, выхватил полотенце из рук Бамбулека и сам вытер себе лицо – раз-раз и выжидательно уставился на Распорядителя.

– Это можно устроить. Скоро мы будем принимать у себя Жрицу Тучных Радостей. Она в совершенстве освоила ритуал преображения. У вас будет платье, Мастер! Любое или какое-то конкретное?

– Не любо-о-ое, – капризно протянул Пропыпут, – идеальное.

– Необычная просьба, но, я думаю, мы с Альбертом справимся. А позвольте поинтересоваться… если это не оскорбит вашу милость…

– Демократичнее, Бамбулек, демократичнее. Можно без милости, просто на ты.

– Вы… ты… заранее прошу прощения, если мой вопрос может быть неправильно интерпретирован…

– Бамбулек, дружище, давай покороче, хорошо?

– Хорошо, Мастер. Говорят, вы являетесь в этот Мир каждые триста лет и каждый раз в новом образе.

Ах, вот оно что, – подумал про себя Бамбулек, но вслух ничего не сказал, только важно кивнул: да, мол, это так.

– Говорят… – продолжил Бамбулек, убедившись, что Мастер подтверждает его слова. – …Ты… вы… выполняете желания, а следовательно, можете всё. Я сам видел, как вы в одиночку справились с Сапфировым Божеством. А она, как бы так сказать, весьма несговорчива. Да, она предсказывает весьма точно. И она очень важна для нашей Цивилизации, потому как держит в своих руках, вернее, под своими ногами… есть такое выражение «держать в своих руках», оно, как бы так выразиться… более точное, что ли…

– Бамбулек, – нетерпеливо перебил разволновавшегося Распорядителя Прокл, – что там с Божеством?

– Да, да, – спохватился Бамбулек. – Она… оно припечатывает… нет, лучше сказать цементирует собой наши установки.

– Что за установки? – не смог скрыть любопытства Пропыпут. Бамбулек настороженно посмотрел на него, а Распутыватель Судеб отметил, что за словом «установки», видимо, стоит что-то такое, о чём Распорядитель Замка и личный камердинер Консула предпочёл бы умолчать. Так оно и произошло. Бамбулек, обходя случайно выпрыгнувшее слово, попытался объяснить что-то про смысловое наполнение символа, про религиозный пыл и важные сезонные ритуалы, обеспечивающие жителям Вар-Вилона психологическую и ментальную стабильность. Но Прокл чувствовал за этими объяснениями, как пульсируют непроизнесённые слова, спрятанные, завуалированные, скрывающие что-то более важное.

Установки… припечатывает… – повторил про себя Пропыпут, внимательно смотря и кивая камердинеру, чтобы у того складывалось впечатление, что Прокл ни на секунду не сомневается в его словах.

– Религиозный пыл… – как ты хорошо сказал, Бамбулек. Я здесь именно для этого, чтобы поддержать и направить… его течение, – изрёк Прокл, напуская на себя всезнающий и одновременно загадочный вид. Бамбулек с облегчением выдохнул, но всё ещё выжидательно смотрел на Мастера.

– Ты говорил про желания, – Пропыпут решил осторожно прощупать почву для собственных действий и решений. Для этого прощупывания Прокл заметно посерьёзнел, добавил себе вес авторитетности и расширил внимающее поле.

Они ждут, что я буду исполнять желания? – размышлял он про себя. – Хорошо бы знать, какие и сколько? Да, желания. Три желания, – ответил Бамбулек, заметно нервничая. Хотя надо уточнить, что заметно это было только для Прокла. Бамбулек, с точки зрения простого обывателя, был непробиваем. По крайней мере, таким казался.

Три желания, значит? Хорошо, что не сто, – подумал Прокл, а для Бамбулека, понимающе закивал головой. В некоторых случаях лучше вообще ничего не говорить, это Прокл помнил хорошо. Это был как раз такой случай.

Но Бабулек не удовлетворился кивком, он ждал от Мастера ещё какого-то ответа. Прокл понял, что номер с киванием не прокатит.

– Материализация желаний – дело серьёзное, – наконец сказал Прокл, а потом, уловив в Бамбулеке лёгкую неудовлетворённость, добавил: – торопиться тут не сто́ит. Требуются расчёты. И не стоит забывать, что любое мгновенно исполненное желание несёт за собой последствия. Порой разрушительные. Я должен убедиться, что ваша Цивилизация не пошатнётся. Поэтому сначала расчёты, Бамбулек.

Слова его легли, как зачарованный камешек в центр кругов силы. На лице, вернее, на морде Бамбулека, промелькнуло не просто одобрение, а нечто большее: выражение, сродни древнему кивку хранителей великой тайны. Проклу оставалось выяснить, за что на его зелёную голову снизошло такое всеобъемлющее расположение. И Распорядитель по какому-то чудесному стечению обстоятельств незамедлительно ответил на его вопрос.

– Мастер, теперь я с уверенностью могу сказать моему Саибу, что вы тот, кто вы есть, – растрогавшись до слёз, сказал пробитый навылет всего несколькими фразами Бамбулек, и посмотрел на Прокла с неподдельным уважением.

Премного благодарен, – чуть не выпалил Прокл в ответ, но вовремя удержался.

– Будут ли ещё какие-либо распоряжения у Мастера? – спросил Бамбулек, приняв свой привычный невозмутимый вид.

– А где мой спутник, а, Бамбулек? – уши у Пропыпута затрепетали, и строгий, серьёзный Распорядитель Замка улыбнулся. Улыбнулся, дети мои! Такого вообще с ним никогда не случалось.

– Мой Мастер, ваш спутник, глубокоуважаемый Мох, пасётся.

– Пасётся?

– С нашими траваедами… Но если вы считаете это неприемлемым…

– Нет, нет, нет, что ты, Бамбулек. Мох очень хотел прочувствовать новую среду изнутри.

– У него это получилось. Я до сих пор не пойму, как он впитал в себя этот Синий Дым от нашего Божества… Как будто впитал. Прошу прощения, если я выражаюсь неточно.

– Ты очень точен, Бамбулек. Академически точен, – ещё раз решил проверить свою догадку Прокл. Надо сказать, у него имелся один малоизвестный, но весьма изящный дар: врождённое чутьё к структурам речи. Он чувствовал язык, как опытный травник чувствует растение. Пропыпут внимательно наблюдал за тем, как Бамбулек подбирает слова, делает акценты и выстраивает предложения. И да, он начал подозревать неладное. Нет, Бамбулек не казался неживым, но он был слишком точен. Словно внутри него тикает не сердце, а протокол.

Программа… – пронеслось в голове у Прокла. Да, где-то он уже слышал о таком. Или читал. А может, ему это всё приснилось. У него с этим было непросто: сны, воспоминания и знания так часто путались между собой, что он уже не всегда понимал, что услышал, что прочитал, а что ему просто прилетело из чьей-то чужой головы. Но что-то в этом Мире щёлкнуло, как механическая головоломка, и один из фрагментов встал на место. А Бамбулек продолжал смотреть на него так, как могут смотреть только сущности, запрограммированные на уважение… или любовь. Иногда это одно и то же. Особенно в старых кодах. Пропыпут решил пойти дальше:

– А ты ведь был очень дружен с прежним хозяином Замка?

Бамбулек выпрямил спину, в нём будто электричество включили.