Обещания, которые мы собирались сдержать

Monica Murphy

PROMISES WE MEANT TO KEEP

Печатается с разрешения литературных агентств New Leaf Literary & Media, Inc и Andrew Nurnberg.

© 2022 by Monica Murphy

© А. Ивлева, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Пролог

– Мамочка! – Мой голос звучит хрипло, горло так и саднит. Все тело болит, мне никак не устроиться в постели. Как бы я ни легла, мне все равно неудобно. Одеяла кажутся тяжелыми, жаркими, и я раздраженно откидываю их в сторону.

– Сильви, дорогая! – Мама врывается ко мне в спальню, хватает отброшенное одеяло и снова закутывает меня. – Лежи под одеялом. Ты и так плохо себя чувствуешь, неужели хочешь разболеться еще больше?

Меня с такой силой захлестывает раздражение, что хочется кричать, но вместо этого я закрываю глаза и фокусируюсь на том, чтобы сделать глубокий вдох и при этом не закашляться. Последние пару дней приходится сидеть дома, и мне ужасно скучно.

– Я и так уже простужена.

Мама вздыхает.

– Верно. Поэтому тебе вообще не стоит ходить в школу. Ты вечно что-нибудь подхватываешь. – Она говорит об этом так решительно, что мне остается только смотреть на нее во все глаза. – Это же просто рассадник инфекции! Уж казалось бы, в самой дорогой школе города все должно быть совсем по-другому.

– Мне нравится в школе. – Она постоянно угрожает лишить меня возможности туда ходить, а я все время плачу и умоляю не забирать меня. Не хочу учиться дома. Тут целый день только мы с мамочкой. Мне нравятся учителя и мои друзья, хотя их у меня немного. Я никогда не задерживаюсь в школе надолго, так что меня не приглашают с ночевкой в гости и на праздники по случаю дня рождения.

Я вечно болею. Не знаю даже, что со мной не так и почему я постоянно хожу по врачам. Им, похоже, тоже никак не удается выяснить, в чем проблема.

– Который час? – спрашиваю я, отчаянно пытаясь сменить тему. Если мама чересчур зациклится на школе, она может попытаться что-нибудь предпринять. Например, окончательно забрать меня оттуда.

Она так уже делала. Нынешняя моя школа – третья по счету (детский сад не в счет), а я ведь только в третьем классе. Папочка говорит, мне нужна стабильность, но, когда мы с мамой остаемся наедине, она объясняет, что папа понятия не имеет, о чем говорит.

Я ей, пожалуй, верю.

– Почти девять. Пора принимать лекарство.

Я сажусь в кровати, устраиваюсь поудобнее. Мама тянется к комоду, где стоит сироп от кашля, и я морщусь. Вкус у него отвратительный.

Так что я принимаюсь ныть.

– А это обязательно?

– Да. – Она поворачивается ко мне, наливает в крошечный стаканчик густой бордовый сироп и протягивает мне. – Давай, все до капли.

Я делаю как велено: скривившись, глотаю мерзкую жидкость. Сироп от кашля всегда мерзкий на вкус, но этот даже хуже обычного. После него во рту остается странный металлический привкус – даже не понимаю, какой именно, а каждый раз, когда я спрашиваю почему, мама говорит, что так и должно быть.

– Вот и умничка, – бормочет она, когда я возвращаю пустой стаканчик. – Спасибо, что не споришь, милая.

Я поправляю подушки, устраиваясь поудобнее. Мне ужасно хочется сбежать из комнаты – пойти посмотреть, что сейчас по телевизору. Может, идет какой-нибудь фильм? Но мама ни за что не позволит, я точно знаю. Скажет, что уже поздно.

У нее всегда найдется повод.

– Тебе надо поспать. Уверена, ты вымоталась. – Она натягивает одеяло до самого моего подбородка, склонившись, целует в лоб. – Моя малышка, дорогая моя красавица. Надо ведь, чтобы кто-нибудь о тебе позаботился, да?

Я игнорирую ее слова – мне от них не по себе.

– Я не устала. Я весь день спала.

– Тебе надо отдыхать.

– Мне скучно. Ты позвонила моей учительнице, узнала, что задали? – Мне очень хочется хоть чем-нибудь заняться. Я не получила задание на неделю, и мне надо выучить таблицу умножения.

Мама выпрямляется во весь рост и будто возвышается над моей кроватью.

– Ты ведь не собираешься на самом деле делать уроки, а?

Уроки. Она это слово произносит как какое-то ругательство.

Я пожимаю плечами.

– Мне нравится учиться.

– Я тебя столькому могла бы научить – в школе такого не расскажут. Разным практичным, полезным вещам, которые потом пригодятся в жизни. – Она садится на краешек кровати, улыбается мне. – Мы не такие, как все, понимаешь. Наша семья, у нас другой образ жизни. Некоторые предметы из тех, что тебе преподают… Тебе это никогда не понадобится.

Она постоянно так говорит. Что мы не такие, как все. Как будто мы лучше остальных. Иногда мне и самой хочется в это верить, а иногда…

От подобных мыслей у меня появляется чувство вины.

– Но мне нравится в школе. И нравится общаться с друзьями.

Она хмурится.

– А мамочка тебе разве не нравится?

– Я люблю тебя, – без колебаний отвечаю я.

Лицо мамы тут же разглаживается.

– Тогда лучше, если ты всегда будешь дома. Со мной.

Вот только я не хочу. Как ей сказать об этом так, чтобы не обидеть?

Нас прерывает стук в дверь – резкий, быстрый. Дверь приоткрывается, и в проеме появляется мой отец. Он смотрит на меня, и лоб его прорезает морщинка, как бывает всегда, когда он беспокоится.

– Ты тут в порядке, букашечка? – ласково спрашивает он.

Ответить я не успеваю – вклинивается мама.

– Не называй ее так. Она не букашка. – Когда мама произносит слово «букашка», у нее кривится рот. Как будто это слово плохое.

– Все нормально, – говорю я папе. Хватаю плюшевого единорога, купленного им пару лет назад, прижимаю к груди. – Просто простыла.

Будто в подтверждение моих слов меня вдруг разбирает кашель.

Папа хмурится еще больше, поглядывает на мамочку.

– Голос у нее ужасный.

– Завтра утром мы идем к врачу, нам назначено, – прохладно отвечает мама.

Меня тут же переполняет разочарование. Не хочу к врачу. Я и так только и делаю, что по врачам хожу. А это всего-навсего простуда. Ничего страшного.

– Ты ее постоянно по врачам таскаешь, а лучше ей, судя по всему, так и не становится. – Папа мельком улыбается мне, а потом устремляет все внимание на маму. – Почему, как ты считаешь?

– Что ты хочешь сказать? Ты во мне сомневаешься? Они все еще пытаются выяснить, что с ней не так. – Она поворачивается к выходу из спальни. – Скоро вернемся, дорогая.

Я смотрю им вслед. Слышно, как они яростно шепчутся в коридоре, а когда оба повышают голос, я закрываю глаза и стараюсь покрепче вжаться в подушку.

– Давай я хотя бы раз сам займусь этим? Что бы ты ни делала, ничего не получается.

– Да как ты смеешь! Как будто я виновата, что она болеет. Мы даже не знаем, что с ней не так! Я хоть что-то пытаюсь предпринять и помочь ей.

– Я тоже хочу помочь, но ты мне никогда не даешь. Такое ощущение, что ты пытаешься заполучить ее целиком.

– Может, так и есть. Может, у меня кроме нее ничего и никого нет. Тебе ведь плевать на то, что мне нужно, да и на то, что ей нужно, тоже.

Отец замолкает. Я буквально сквозь стену чувствую исходящую от него злость – и от мамы тоже.

Они постоянно сердятся, когда говорят обо мне. А оставшись наедине со мной, мама и о папе многое говорит. Жалуется, что он ее больше не любит.

Мне все это не нравится. Не хочу ничего об этом слышать. Мамины слова пугают меня. А иногда…

Иногда меня пугает она сама.

Глава первая

– Выбирай, – наседает мать, не выпуская моей руки. Хватка у нее стальная, такая, что синяки останутся, а голос напоминает шипение гадюки.

Я вырываю руку, потирая то место, где она прикасалась ко мне, сверлю мать взглядом. Разумеется, на нее это не оказывает ровным счетом никакого воздействия. Как всегда.

– Нет. Ты просишь у меня невозможного.

Она изгибает изящно очерченную бровь. Мама у меня красива – классической, традиционной красотой. Благодаря многочисленным современным процедурам она прекрасно выглядит для своих лет, на лице у нее ни морщинки, хотя никому до ее морщинок в любом случае нет никакого дела: отец ушел от нее много лет назад, мужчины в ее жизни нет, внимание направить не на кого.

Разве что на меня.

– Нет ничего невозможного, дорогая. Кто-кто, а ты должна это понимать. Взгляни на себя. Ты же сама – воплощение чуда.

Меня охватывает такая ярость, что, кажется, даже кровь застывает в жилах. Я до сих пор жива только по одной причине: я выяснила, что творила моя мать. Она годами убеждала целую гвардию врачей, что со мной что-то не так, хотя на самом деле я была в полном порядке.

Абсолютно здорова.

А она все это время травила меня токсинами неизвестного происхождения. Подрывала мое здоровье, разрушала его основы, не давала толком высыпаться, из-за чего я выглядела и вела себя все хуже и хуже.

Клянусь, у меня сохранилось смутное воспоминание о том, как она прижимала к моему лицу подушку, а я задыхалась. Неужели такое на самом деле было? Или это лишь плод не на шутку разыгравшегося воображения?

Я до сих пор не знаю наверняка.

Хотя я несколько раз вызывала ее на разговор, обличала в том, что она со мной сотворила, она делает вид, что наших душераздирающих споров никогда и не было, – и я следую ее примеру. В предпоследний год обучения в школе у меня чуть не случилась передозировка, причем на сей раз по моей собственной вине, а не по вине моей матери, и вот тогда она прекратила весь этот фарс. Все это представление.

Всю мою жизнь мама чертовски убедительно играла свою роль. Она не просто актриса, ей за лицедейство награда полагается. Вечно строила из себя исступленную, обезумевшую от беспокойства мать, которая не в силах помочь своей бедной больной дочурке. Я не сразу поняла, что происходит, но первые подозрения у меня появились лет в восемь.

В восемь.

Тогда я моментально выбросила подобные мысли из головы. В конце концов, никто не захочет признаваться себе, что его мать творит с ним что-то настолько ужасное. Я и представить себе не могла масштабы ее жестокости, а потом осознала простой факт: она хотела, чтобы я умерла.

Вот только почему? Потому что это гарантировало бы ей внимание? Я не смогла придумать другой причины. Отец пренебрегал ею. Мой брат избегал ее, а моя сестра притворялась, что матери попросту не существует.

Так что она сосредоточила все свои дьявольские потуги на мне. В ее собственной жизни царил настоящий хаос, и лишь меня она все еще могла контролировать.

Ирония заключалась в том, что, когда я чуть не умерла, это произошло из-за решения, принятого мной самой, а не из-за маминых действий. Я тогда предала лучшую подругу, разрушила наши отношения и просто обезумела от горя. Казалось, жить дальше не имело смысла. Вся моя жизнь представлялась мне огромной ложью – так я тогда думала.

А теперь выясняется, что у моей матери до сих пор имеются на меня далеко идущие планы: она снова намерена отправить меня на смерть, только теперь совершенно другим способом.

– По крайней мере, я предоставила тебе варианты, – продолжает она. У нее холодная улыбка, расчетливый взгляд. – Давай. Выбирай.

Вся эта сцена разворачивается в мамином кабинете в пентхаусе на Манхэттене, хотя место действия можно было выбрать любое – этой битвы было не избежать. Мы постоянно сталкиваемся лбами, постоянно спорим, с самого моего детства. Мы будто попросту не умеем общаться по-другому – только разрывая друг друга на куски.

Мой старший брат Уит всем сердцем презирает нашу мать – настолько откровенно, что у нее перехватывает дыхание каждый раз, когда он прогоняет ее от себя (иными словами, часто). Каролина, моя младшая сестра, с головой окунулась в обучение балету – благодаря этому ей не приходится сражаться с вечными мамиными попытками контролировать всех и вся. Каролина уехала из дома в тринадцать и с тех пор не возвращалась.

Прошло уже много лет. Меня всегда забавляло, что она выбрала балет – самую жесткую, самую косную форму танца на свете, – и все равно Каролина нашла в нем свободу. Вот какой деспот наша мать, если только дать ей волю.

А я дала. Именно у меня все комплексы и проблемы – из-за отношений с матерью, из-за нехватки ее любви. Именно я вечно пытаюсь добиться от нее внимания, одобрения, принятия. Она чуть меня не убила, а я все равно люблю ее. И буквально жажду ее любви в ответ.

К моему бесконечному стыду, из трех детей в семье только мной наша мать и может толком манипулировать.

– Ну так что? – Резкий материнский голос вырывает меня из размышлений. Я на мгновение теряюсь – смотрю на нее и только глазами хлопаю. А потом спохватываюсь, о чем шла речь.

Мое решение. Мой якобы выбор. И за кого же мне выйти замуж, матушка? Может, за мистера Кризис-среднего-возраста? Или за мистера Из-которого-песок-сыпется?

Даже не знаю, какой вариант хуже.

– Дай мне подумать до завтра. – Распрямляю спину, вздергиваю подбородок, выискивая в душе остатки сил. К величайшему моему прискорбию, я пуста и взять их неоткуда. – Завтра я тебе отвечу.

– Тебе нельзя давать ни минуты времени, это попросту опасно. Сама знаешь. – Мама недовольно складывает руки на груди, окидывает меня сердитым взглядом – словом, всем своим видом источает неодобрение. – И даже не пытайся сбежать от меня, дорогуша. Я тебя найду. Всегда нахожу.

– О, я знаю. – Я улыбаюсь, но улыбка выходит вымученной. Видимо, не стоит и пытаться. – Сбегать я не планирую.

Какой в этом смысл? Она права. Она меня всегда найдет.

Теперь меня уже никому не спасти. Даже тому мальчику, который вечно клянется, что в любой момент примчится мне на помощь.

Я чувствую, как при мысли об этом мальчике губы невольно складываются в улыбку. Милый, глупенький Спенсер Донато. Только он меня и терпит – на такое больше никто не способен, и меня это с ума сводит. У его отца якобы имеются связи с мафией (по крайней мере, ходят такие слухи), но сам Спенсер куда больше похож на свою мать – очень приятную, преданную семье женщину, уроженку Среднего Запада. Когда мне хочется забыться, я могу рассчитывать только на Спенсера.

Даже если забытье мое недолговечно.

– Хорошо. – Мама делает пару шагов мне навстречу – я уж думала выйти из комнаты, но нет. Она останавливается прямо напротив меня. – Ты ведь знаешь, что я пекусь о твоих же интересах, Сильви. Ты совершенно не способна о себе позаботиться, особенно после всего, что случилось. Надо, чтобы тебя кто-то направлял, и кто справится с этой задачей лучше, чем муж, особенно если он будет старше и мудрее тебя? Сблизившись с юношей своего возраста, ты можешь… совершить ошибку.

Я молчу. Одно наследство я уже получила. Трастовый фонд станет моим – причем безо всяких оговорок, – когда мне исполнится двадцать один год, то есть меньше чем через два года. Мама, видимо, уверена, что я потрачу впустую все до последнего доллара, а долларов в трастовом фонде несколько сотен миллионов.

Она мне не доверяет. И никогда не доверяла.

Стало быть, мы с ней играем на равных условиях, ведь я ей тоже не доверяю.

– Взять хотя бы твоего очаровашку Спенсера. – Я вздрагиваю, когда с маминых губ срывается его имя, и она тут же это замечает. Ну конечно, как же иначе. Она улыбается, и посторонний человек счел бы ее улыбку доброй, но это не так. Оружие пущено в ход, удар достиг цели. Ей удалось ранить меня, а она как раз на это и надеялась. – Он же как плюшевый медвежонок, милая. Не понимает нашего мира. Совершенно не понимает. Весь в простачку-мать.

Сильвия Ланкастер ни к кому не испытывает ни уважения, ни симпатии. Она считает себя выше всех.

– У него очень богатая семья… – начинаю я, пытаясь как-то защитить Спенсера, но она тут же перебивает меня.

– Их богатство не чета нашему. И близко нет. Кроме того, значительная часть средств, принадлежащих его семье… запятнана. – Она притворно вздрагивает. – Лучше сразу отсечь этот вариант, разве нет? Кто знает, может, теперь он работает вплотную со своим отцом.

Я даже не утруждаю себя ответом. Мы и правда не знаем, чем он там занимается. Я его не спрашиваю. Мы не разговаривали несколько месяцев. Если верить соцсетям, он теперь учится в Нью-Йоркском университете, но так ли это на самом деле? Я не знаю.

А если моя мать пожелает, то никогда не узнаю.

– Тебе нужен надежный человек. Состоявшийся. Вроде тех, кого я тебе предложила. Оба – прекрасные кандидаты в мужья. За кого бы из них ты ни вышла, о тебе позаботятся, даже несмотря на твое… недомогание.

Мое недомогание. Какая очаровательная формулировка, чтобы объяснить, что родная мать с детства подрывала мое психическое здоровье. Она говорит так уже много лет. С тех самых пор, когда впервые отвела к врачу, чтобы он разобрался, что со мной не так.

Со мной не так абсолютно все. Вот к какому выводу я пришла. Я – развалина. Кто меня такую захочет?

Впрочем, судя по тому, что мне успела поведать мать, на меня претендует Эрл Уэйнрайт Четвертый и еще один, куда более пожилой господин, чье имя я уже благополучно забыла.

Эрлу почти семьдесят. Он разведен и одинок и ищет смазливую молоденькую девицу, которая будет сопровождать его на светские мероприятия.

Хочет меня. И моя мать не против отдать меня в полное его распоряжение – за приличную сумму, разумеется. Не знаю, сколько именно она потребовала, но знаю, что мама за последнее время совершила ряд неудачных вложений и здорово поиздержалась.

При мысли о том, что меня кому-то пообещали, меня охватывает дрожь.

А ведь сердце мое принадлежит совсем другому человеку. Всегда принадлежало.

Всегда будет принадлежать.

В дверь я стучу с такой силой, что умудряюсь содрать кожу на костяшках пальцев. Поспешно зализываю ранки, другой рукой сжимаю холодную бутылку шампанского, и тут дверь резко распахивается.

На пороге стоит Спенсер. Смотрит, как я стою у него под дверью и лижу себе руку, и на его красивом лице проступает неописуемое изумление.

– Как ты вошла в здание?

Я опускаю пораненную руку и окидываю его мрачным взглядом.

Никаких тебе «привет, входи».

Никаких тебе «о боже, как я по тебе скучал, Сильви».

Ничего подобного. Ему всего-навсего интересно узнать, как я пробралась в здание.

– Подрочила швейцару. – С этими словами я протискиваюсь мимо него в квартиру, оглядываюсь. Вокруг чисто, просторно. К горлу подступают слезы, и я пытаюсь подавить их усилием воли.

Не время грустить. У меня есть дело.

– Ты разве не рад меня видеть?

Мы не виделись несколько месяцев: Спенсер устал от моих игр.

Он именно так и сказал тогда и, помнится, сильно меня ранил. Мне и сейчас больно, но я отчаянно хотела увидеться с ним. Прикоснуться к нему.

Обнять в последний раз.

Я поворачиваюсь к Спенсу лицом, демонстрирую бутылку шампанского. Жаль, что я не выпила заранее – не ощутила легкость пузырьков на языке, приятный трепет в животе, покалывание по коже.

Дверь Спенсер закрывает медленно – и так же медленно подходит ко мне. От него ощутимо веет настороженностью. Я смотрю на него во все глаза, жадно запоминаю каждую черточку его лица, как будто вижу в последний раз. Вполне возможно, так оно и есть.

Спенсер всегда был невыносимо красив, а теперь, когда он позврослел и сформировался, – особенно. Темные глаза, темные волосы – он подобен грехопадению, глотку густого шоколада. Широкие плечи, могучий торс, а еще он высокий – такой высокий! – особенно по сравнению со мной.

Я крошечная, изящная, как сильфида, – так он однажды меня назвал. Тогда мы оба еще учились в «Ланкастере», и я помогала ему пробраться тайком ко мне в спальню, чтобы он мог побыть со мной. Странное время.

Мы часто так делали в ту пору. Часто встречались тайком. Мне этого не хватает.

Не хватает его.

Последняя наша встреча состоялась в городе. Здесь, в этой самой квартире. Я явилась неожиданно, без приглашения (за мной такое водится), а он пытался меня спровадить, как будто я ему помешала, хотя в квартире никого не было.

По крайней мере, насколько мне известно.

Кажется, я здорово тогда наорала на него. Кажется, сказала, что больше не хочу его видеть.

Я ведь лгунья. Постоянно вру. Ему это прекрасно известно.

– Я-то думал, ты меня ненавидишь. – Голос его лишен всякого выражения, во взгляде – сплошное равнодушие, и все мое тело каменеет от страха.

– О, я и правда тебя ненавижу, Спенсер. Меня здесь и быть не должно. Какая ошибка с моей стороны – вот так явиться к тебе на порог. Ты это знаешь. Я это знаю. – Во взгляде его разгорается раздражение, и меня это несколько успокаивает. Стало быть, ему не все равно. Ему еще есть до меня хоть какое-то дело. – Но это не значит, что мне от тебя ничего не надо.

Я подхожу к нему вплотную, хватаю за рубашку, резко тяну на себя, заставляю склонить голову. Он молчит. Губы его совсем рядом с моими – такие пухлые, сочные, греховно-соблазнительные. Я крепко и коротко целую его, а потом, поддразнив, отстраняюсь.

– Давай напьемся.

– Сильви…

– Мне надо напиться, Спенсер. Сегодня особый повод. – Мой голос похож на шепот, на хрип. Я боюсь, что он откажет.

– И что за повод? – Его взгляд жадно скользит по моему лицу, будто запоминает каждую мелочь, все несовершенства и шрамы. Он единственный, кому всегда удавалось разглядеть меня настоящую. И при этом он меня не отталкивает. И не пытается изменить.

Таких, как Спенсер Донато, больше нет.

Нет, и все.

– Мне надо напиться, чтобы набраться храбрости и хоть раз по-настоящему трахнуться с тобой. – Я отпускаю его рубашку и иду прямиком на кухню. Бутылка шампанского отправляется на стол, а я – рыться в шкафчиках в поисках бокалов.

А вот и они.

Не знаю точно, откуда во мне взялась такая уверенность, что у него дома будут бокалы для шампанского. Может, все дело в том, что раньше я проводила немало времени у него дома, в квартире его семьи, а потому знаю, что там есть все на свете, особенно все, что связано с выпивкой.

Он следует за мной по пятам в кухню, включает свет. Я киваю в сторону бутылки.

– Открой, пожалуйста.

Он закатывает рукава темно-синей рубашки и берется за дело. Вскоре пробка вылетает из бутылки, и я вздрагиваю от громкого хлопка. Повернувшись к Спенсеру, я на мгновение замираю, завороженная видом сильных, мускулистых предплечий. Он берет бокал, наливает мне шампанского, потом себе.

Я салютую ему дрожащей рукой.

– Ну, выпьем.

– За что? – спрашивает он. Тихо. Спокойно.

Этот вопрос вкупе с выражением его лица…

Это просто уничтожает меня.

Я улыбаюсь, распрямляю плечи, и представление начинается. Главное – сделать вид, что на свете нет никого и ничего, кроме нас с ним, хотя на самом деле уже завтра никаких «нас» больше не будет. Я обещана другому, и неважно, что сама я всегда хотела связать свою жизнь со Спенсером.

– За будущее.

Бокалы встречаются с негромким звоном, мы оба отпиваем шампанское, не сводя друг с друга глаз. Я пью большими глотками, осушаю бокал за несколько секунд, а вот он потягивает по чуть-чуть, потом и вовсе ставит шампанское на стол. Я меж тем хватаю бутылку, наливаю себе еще, собираюсь плеснуть и Спенсу… и вижу, что он почти не притронулся к шампанскому.

Пожимаю плечами. Как хочет.

Шампанское льется через край – я не рассчитала силы. Смеясь, хватаю бокал. Шампанское брызгами разлетается в разные стороны, но мне плевать. Оно заливает стол. Мое пальто. Стекает по моей шее. По моим губам. Я все пью и пью, и с каждым глотком мне все жарче.

– Ты почему в пальто, Сил? – спрашивает Спенсер. Он отбирает у меня бокал, пока я не налила себе еще.

Даже не знаю, сколько я выпила, – потеряла счет. Знаю только, что недостаточно.

– Эй. – Окидываю его мрачным взглядом. – Я хочу еще.

– Сними пальто. Посиди. У нас весь вечер впереди.

Ничего он не понимает. Нет у нас всего вечера. У меня есть, наверное, не больше пары часов, а потом надо возвращаться домой. Одному богу известно, чем сейчас занимается моя мать, но она оставила меня без присмотра, и то была первая ее ошибка. Я воспользовалась возможностью и сбежала, зная, что это мой последний шанс. Моя последняя ночь.

Со Спенсером.

– Хочешь, чтобы я сняла пальто? – Оно из плотной черной шерсти, с воротником из искусственного меха. Пояс крепко затянут на талии, из-за чего любой мог бы увидеть, что я просто жутко худая.

– Тебе разве не жарко? – Он с сомнением разглядывает меня, вопросительно изгибает темную бровь.

– Сейчас узнаешь.

Развязываю пояс, скидываю пальто – оно растекается у моих ног.

А под ним я абсолютно голая – угощение для единственного мужчины, чьи прикосновения мне приятны.

Глаза Спенсера в изумлении распахиваются, но он по-прежнему смотрит мне в глаза.

– Сильви…

Я шагаю к нему, обвиваю руками шею, касаюсь его обнаженным телом.

– Трахни меня, Спенс.

– Ты что творишь? – Его взгляд его по-прежнему прикован к моему лицу, ладонь невесомо лежит на моем бедре. Он будто боится прикоснуться ко мне.

– Я хочу тебя. – Привстав на цыпочки, закрываю глаза и целую его. Он целует в ответ, но потом, будто одумавшись, вздрагивает, отстраняется. Я, потеряв равновесие, опускаюсь на пятки. Спенсер смотрит на меня внимательно и с беспокойством, и мне это попросту ненавистно. Не хочу, чтобы он волновался. Хочу, чтобы трахнул меня.

– Не смотри на меня так.

– Что случилось? Расскажи мне.

Он слишком умен. Вечно видит меня насквозь.

– Ничего. – Я улыбаюсь, тянусь к нему, прикасаюсь к заметной эрекции. Он возбуждается от одного только взгляда на меня.

– Врешь. – Голос у него такой спокойный, что мне хочется визжать от досады. Рвать на себе волосы и вопрошать небеса, почему моя жизнь так чертовски несправедлива.

– Честное слово, ты – единственный мужчина, который будет ставить под сомнение мотивы обнаженной девушки. Разве не понимаешь? Я хочу консумировать наши отношения, Спенс. Разве недостаточно долго я тебя дразнила? – На губах моих витает улыбка, по рукам и ногам разливается приятная истома – сказывается действие алкоголя и принятых перед этим таблеток. Надо мне, конечно, быть поосторожнее. Не хочется отключиться и пропустить все веселье. – Ни один мужчина не стал бы так делать. Любой другой подхватил бы меня на руки и понес прямиком в постель.

– Я же тебя знаю, Сил. Ты меня беспокоишь.

– Все со мной в порядке. – Я слегка откашливаюсь. – Правда. Полный порядок.

Может, если повторить эти слова несколько раз, я и сама в них поверю.

– Порядок?

– Да. – Я выпрямляюсь. Мне ужасно хочется выпить еще шампанского. – А теперь отведи меня в постель.

Он хватает меня за руку, притягивает ближе. Губы его складываются в развратную улыбку.

– Кто сказал, что я хочу трахнуть тебя в постели? – шепчет он.

Я пораженно смотрю на него, стараясь не обращать внимания на настойчивую пульсацию между ног.

– Я же юная девственница. А ты хочешь… чего ты хочешь? Взять меня у стены? Или, может, трахнуть прямо здесь, на кухне? – Я выпутываюсь из его объятий и взбираюсь на столешницу. Мраморная поверхность холодит зад. – Иди сюда. – Тянусь к нему, но он слишком далеко. – Давай-ка проверим высоту.

Он приближается, и я медленно развожу ноги, жду, пока он подойдет вплотную. Ладони Спенсера опускаются мне на бедра, легонько ласкают, и от его прикосновений под кожей разгорается пламя.

– Юная девственница, – бормочет он. От его низкого, глубокого голоса у меня бегут мурашки. – В тебе нет ничего девственного, Сильви.

– Кроме моей нетронутой девственной плевы. – Я совершенно не в состоянии сосредоточиться, когда он вот так прикасается ко мне – скользит пальцами по телу, все ближе и ближе к киске, а в последний момент убирает руку. Знает, где мне больше всего хочется ощутить его прикосновение, и отказывает мне в этом. – Мой врач только что подтвердил моей матери, что я во всех отношениях девственница.

У Спенсера дрожат веки, и я оказываюсь под прицелом темных глаз.

– У тебя самый двинутый врач – и самая двинутая мать – на свете.

Господи, до чего неприятно слышать правду.

– Это не его вина. Он попросту делает все, о чем она попросит, – тихо замечаю я. Пальцы Спенсера легонько касаются влажного входа в мое тело, и я принимаюсь отчаянного кусать губы. Он меня испытывает. Дразнит. – Она продает меня тому, кто больше даст.

Рука его замирает.

– В каком смысле?

Вместо ответа тянусь к его рубашке, начинаю медленно расстегивать пуговицы и не отвожу от них взгляда. Лучше так, чем смотреть ему в глаза.

– Я помолвлена, Спенсер. Уверена, скоро появится объявление.

– С кем?

– Ты его не знаешь. Он инвестиционный банкир. Намного, намного старше меня и такой искушенный жизнью. Уверена, он многому меня научит. Мать с ним щедро рассчиталась, так что теперь я – не ее проблема. Раз не удалось убить меня с помощью выдуманных заболеваний, она решила довести дело до конца так. – Заговорив, я не могу остановиться: слова срываются с губ одно за другим, а я будто совершенно не властна над ними.

Спенсер усмехается себе под нос и возвращается к прерванному занятию. Подушечка большого пальца прижимается к моему клитору, и я шиплю от удовольствия.

– Смешная ты, Сил.

Я и не рассчитывала, что он поверит мне. Я ведь и прежде несла подобную дичь, но на деле ничего никогда не происходило. Я так и не умерла. Меня не отправили в Австралию, не заперли в заведении для душевнобольных, я не превратилась в лесбиянку и не поступила в Гарвард.

Я клялась Спенсеру, что все это непременно случится, – но ничего не произошло.

Я лгунья со стажем. Эксцентричная девица, которая творит что хочет. Говорит что хочет. Покупает все, чего ее душа пожелает.

Вот как это выглядит со стороны, но здесь и сейчас? С этим мальчиком, который теперь уже мужчина?..

С ним я настоящая. И все же он не верит мне. Жаль, что он не видит дальше моего фасада. Обычно ему это удается, но в последнее время я и сама точно не знаю себя настоящую.

Отмахнувшись от нахлынувшей тоски, я стараюсь сосредоточиться на происходящем. На прикосновениях. Я должна насладиться этим чувством, опытом, который смогу получить только со Спенсером. Вот моя цель на сегодняшний вечер.

Единственная цель.

Откидываюсь назад, опираюсь на столешницу. Пальцы Спенсера скользят по чувствительной коже, и я дрожу всем телом.

– Я серьезно, Спенс. Следующая глава моей жизни начнется со слов «однажды была свадьба». Разве не романтично?

Он игнорирует меня, взгляд его не отрывается от моего тела, от заветного места, которое он потирает, поглаживает.

– Ты же говорила, что никогда не выйдешь замуж.

– Значит, соврала. Тебя это что, правда удивляет? – Он смотрит на меня, и я только бровями поигрываю. – Так и думала.

– Ты что-нибудь принимала перед тем, как прийти сюда? – Пальцы его на мгновение замирают, и с моих губ срывается стон досады.

– Конечно, нет, – вру я и шире развожу ноги. Максимально широко. – Сделай так, чтобы я кончила, Спенсер. Мне это нужно.

Я начинаю двигать бедрами в такт его прикосновениям. Кусаю губы, когда пальцы уверенно скользят в мое тело. Он медленно двигает ими, аккуратно сгибает, задевает загадочное место, и у меня искры сыпятся из глаз.

– Ты только посмотри на себя, – бормочет он, поглаживая меня. Его взгляд прикован к его собственной руке. – Вся мокрая и голая на моем кухонном столе. Прямо ожившая мечта.

Мечта, которая не продлится долго, сказала бы я, но не говорю.

Вместо этого я выдыхаю и резко вскидываю бедра.

Вот только он не дает мне провернуть задуманное. Нет, он все только усугубляет: склоняется надо мной, проводит языком по одному затвердевшему соску, потом по-другому. Они блестят от слюны, их сладко тянет. Я не могу отвести от него глаз. Приоткрыв от наслаждения рот, хватая воздух, наблюдаю, как он трахает меня пальцами, как обхватывает губами то один сосок, то другой. Мой вечно застегнутый на все пуговицы Спенс греховно сексуален. Рубашка расстегнута, накачанные мышцы, обычно скрытые одеждой, выставлены напоказ.

Может, неправильно с моей стороны искать его компании только в те моменты, когда мне страшно? Когда я знаю, что все вот-вот рухнет? От старых привычек избавиться трудно, так что с тех самых пор, как я окончила «Ланкастер», мы каждый раз отыгрываем один и тот же сценарий. Доводим друг друга до оргазма. Несем всякую чушь, после яростно спорим, а потом я уношусь прочь, громко хлопнув дверью. И клянусь себе никогда больше с ним не видеться.

Обещание – это всегда ложь.

Проблема заключается в том, что в последнее время чушь, которую я так часто несу, обернулась реальностью.

А он думает, что я до сих пор играю в игры.

Вот что бывает, когда ты молода и богата и тебе будто бы ни до чего на свете нет дела. Притворяешься, что вся жизнь – одна огромная игра и ты собираешься выиграть.

Спенс даже не осознает, что я уже давно проиграла. Я собираюсь взять от жизни последнее – то, что будет только моим, а потом мне придется довольствоваться утешительным призом.

– К тебе на порог когда-нибудь являлась девушка в одном только пальто, под которым ничего нет? – Я откидываюсь на локти, мысленно благодаря вселенную за существование длинных, широких столешниц. Спенсер склоняется и прикасается ко мне ртом, и я ахаю.

Закрываю глаза. С моих губ срываются стоны, я тянусь к нему, зарываюсь пальцами в мягкие густые волосы и держусь что есть силы, пока он вылизывает каждый дюйм моей киски. Его язык дразнит меня, кружит вокруг входа в мое тело, ласкает клитор, обводит снова и снова, теребит.

Сводит меня с ума.

Он сжимает мои бедра, притягивает ближе, отрывается от меня, и мои пальцы выскальзывают из его волос.

– Не припоминаю такого.

Я уже даже не соображаю, о чем он говорит, но это и неважно. Все его внимание снова устремляется к моей киске, и я наслаждаюсь ритмичными движениями языка, тяжестью горячих ладоней у меня на бедрах, синхронностью движений. Я на ощупь тянусь к нему и случайно задеваю позабытый бокал из-под шампанского. Он стремительно катится к краю стола и с тихим звоном падает на пол.

– Не поранься, – шепчу я, надеясь, что стекло его не задело.

Он ничего не говорит. Только бормочет что-то прямо в мою плоть, и это ощущение сводит меня с ума. Я толкаюсь навстречу любопытным губам, двумя руками хватаюсь за его волосы, смотрю на него, не отрываясь, а он точно так же смотрит на меня.

В итоге за край меня толкает его взгляд. Губы на моей киске, пальцы впились глубоко в мое тело. Во мне поднимается волна удовольствия, поднимается – и захлестывает, застав врасплох. Я кричу его имя, кричу от удовольствия, снова и снова подаваясь навстречу его лицу.

Его прекрасному, любимому лицу.

Когда все кончено, он сгребает меня в объятия и уносит прочь из кухни, осторожно обходя стекло на полу. Несет прямиком в спальню, кладет посреди кровати. Наверное, на огромном матрасе я похожа на гору костей. Все еще задыхаясь и не сводя со Спенсера глаз, я наблюдаю, как он раздевается. Догола. Член у него полностью встал, и он огромный.

Весь для меня.

К кровати Спенсер подходит медленно, забирается на нее подобно хищнику, который крадется к жертве. Он возвышается надо мной, я будто оказываюсь в клетке его тела. Смотрю на него снизу вверх, наматываю на палец тонкую золотую цепочку, которую он носит не снимая, тяну его на себя. Наши губы легонько соприкасаются. От его губ и подбородка все еще исходит насыщенный, земной запах моей киски, и я слизываю запах с его кожи, смакую вкус.

– На этот раз трахнешь меня по-настоящему, – шепчу я. – Понятно тебе?

Это я всегда отталкивала его в последний момент. Слишком боялась продолжать. Как только у меня начались месячные, мама заговорила со мной о девственности, о том, что это ценный дар, приберегаемый для мужчины, за которого выйдешь замуж, и ни для кого другого.

«Хочешь быть шлюхой? – часто спрашивала она. – Хочешь разводить ноги для каждого мужика, который назовет тебя хорошенькой?»

«Нет, мэм», – дрожащим голосом отвечала я всякий раз, когда заходил этот разговор.

Я всем своим существом защищала свою девственность. Не то чтобы на нее было много желающих. Как правило, я так мало времени проводила в школе, что ни один мальчик не успевал мной заинтересоваться.

До Спенсера. Впервые встретившись с ним взглядом, я поняла.

Все поняла.

Я уже столько всего попробовала. Стольким занималась со Спенсом, кроме, собственно, секса. О, я и до него целовалась с несколькими мальчишками. Парочке даже позволила себя пощупать. Но практически весь мой сексуальный опыт исчерпывается Спенсером.

С ним я испытала все – кроме одного.

Когда мать заставляет тебя регулярно обследоваться, чтобы удостовериться в твоей девственности, ты делаешь так, как она хочет. Я всегда считала, что у меня и вариантов других нет. Хоть я и повзрослела, покинуть мать мне было сложно. Есть во мне какая-то часть, которая вечно в ней нуждается.

Разве это – не извращение?

А теперь она сосватала меня без моего согласия, и это напомнило мне, что я себе не принадлежу. Никогда не принадлежала, если на то пошло. Моя девственность мне тоже больше не принадлежит, а значит, нет смысла ее охранять, и я решила расстаться с ней. Плевать на последствия, плевать, что я обещана другому. Будь оно все проклято.

И обещана я не тому мужчине, который прямо сейчас нависает надо мной, чей толстый член касается моего живота, оставляет на нем мокрые разводы – доказательство его желания. Я тянусь к нему, провожу кончиками пальцев по чувствительной головке, и член дергается от моего прикосновения.

Спенсер судорожно выдыхает, опускает голову и, кажется, пытается перевести дух. Как будто хочет восстановить хотя бы подобие контроля.

– На самом деле ты этого не хочешь.

Теперь он отталкивает меня. Его член побывал у меня во рту, его руки изучили все мое тело. И все же он отвергает меня, потому что знает, как много моя драгоценная девственность для меня значит.

И для моей матери.

Меня уже тошнит от ее вечного присутствия в моей жизни.

– Я хочу. С тобой. – Снова тяну за цепочку, и мы сливаемся в поцелуе, наши языки сплетаются. С каждым их прикосновением огонь страсти разгорается все сильнее – знакомое пламя, которое сжигает меня всякий раз, когда я с этим мальчиком.

Мужчиной. Он теперь мужчина. А я – помолвленная женщина.

И собираюсь трахнуть человека, который не является моим будущим мужем.

Я поглаживаю его член, и он медленно подается навстречу моей ладони, стонет мне в рот. Мое тело кажется таким пустым, оно все сжимается – а внутри ничего. Мне впервые хочется узнать, каково это. Каково ощущать его внутри. Пальцев уже недостаточно. Даже его губ – абсолютно божественных – недостаточно.

Мне нужно больше.

– Дай я возьму презерватив. – Он перегибается через меня, тянется к тумбочке, выдвигает ящик. Я стараюсь не думать о Спенсере с другими девушками, но ничего не могу поделать.

Он держит презервативы в прикроватной тумбочке. Скольких девушек он приводил в эту квартиру? Скольких трахнул? Мы с ним никогда не договаривались насчет каких-либо обязательств, нас просто неумолимо влекло друг к другу. Наши жизни постоянно переплетались. А иногда я по несколько месяцев с ним не виделась.

У меня нет никаких ожиданий. Никаких требований. Нет на все это права, как бы дорог мне ни был Спенсер.

Впрочем, слово «дорог» – не самое подходящее. Я люблю Спенсера. Правда люблю. Только не могу набраться храбрости и сказать об этом вслух.

– Нам не нужен презерватив. Я на таблетках. – Проверяю его, жду, скажет ли он, что презерватив нужен в любом случае, потому что у него до меня были другие девушки, но он ничего не говорит.

По крайней мере, сначала.

– В каком смысле – на таблетках? – На его лице проступает удивление.

– Подумала, что лучше подготовиться.

– И давно ты готовилась?

Дергаю плечом, изображаю беззаботность.

– Не волнуйся на этот счет.

Взгляд у него такой пристальный – и такой горячий! Я не выдерживаю. В горле ком. Если сейчас он меня отвергнет…

Я не знаю, что буду делать.

Вот только он меня не отвергает. Конечно, не отвергает. Я лежу распластанная прямо перед ним – готовая, жаждущая. Он не сможет от меня отказаться.

Так что он захлопывает ящик и возвращается на прежнее место – нависает надо мной, встает на колени, обхватывает эрекцию у основания. Дрочит себе у меня на глазах, и от этого зрелища у меня пересыхает во рту. Вот только мое время на исходе, и я это понимаю.

Надо, чтобы он сделал то, за чем я пришла. Прямо сейчас.

Развожу ноги, демонстрирую все, что у меня есть. Естественно, взгляд его скользит вниз, устремляется к блестящей розовой плоти. Я касаюсь себя между ног, потираю, и от влажных звуков из меня течет еще больше.

– Пожалуйста, – шепчу я.

Я никогда никого не умоляю. Судя по выражению лица Спенсера, он об это знает.

– Хочу ощутить тебя внутри.

Он еще несколько раз проводит рукой по члену – уже красному, налитому кровью.

– Пожалуйста, Спенс. – Закрываю глаза, хныкаю. – Ты мне нужен.

Услышав мои слова, он, не колеблясь, направляет член в мое жаждущее тело. Я резко вдыхаю, когда он входит в меня, бедра мои сжимаются, все тело коченеет.

Вся моя готовность отдаться ему сменяется всепоглощающим страхом.

– Расслабься, – шепчет он. Губы его почти касаются моих, а в следующую секунду он приникает ко мне в долгом, страстном поцелуе, скользит языком мне в рот. Чем дольше он целует меня, тем легче мне сделать, как он велел, и расслабится. Я вдруг осознаю, что он наполняет меня – один невыносимый дюйм за другим, и чем глубже он погружается, тем больше у меня захватывает дух, пока его член не оказывается полностью внутри меня.

На этот раз мое тело сжимается уже вокруг его члена, и меня будто пронзает чистым электричеством. Охватывает пламя – разливается в крови, горит под кожей, пробирает до костей. Немного пощипывает, жжет, особенно когда он подается назад, а потом снова толкается вперед, в мое тело, а потом…

Потом ничего не пощипывает. Не жжет.

Спенс двигается, и я двигаюсь вместе с ним – полностью завороженная всем, что он делает. Тем, как упирается руками в кровать по обе стороны от моей головы. Как раскачивается цепочка с каждым его толчком. Как выступает пот у него на лбу и остальном теле. Как завиваются темные волоски у него на груди – волоски, которых не было в семнадцать лет, когда мы впервые раздевались вместе, уединившись у меня в комнате в «Ланкастере», где он доводил меня до оргазма пальцами, а я дрочила ему в ответ.

Ох, старые добрые деньки. Тогда мои переживания никак не были связаны ни с будущими мужьями, ни с детьми, ни с прочим жутко ответственным дерьмом, сопровождающим взрослую жизнь. Тогда я еще могла беззаботно проводить время со Спенсом.

– Черт, Сильви. – Голос его звучит сдавленно, будто ему больно. – Ты такая тугая.

– Слишком тугая? – спрашиваю, как идиотка-девственница, коей я, собственно, и являюсь.

Он усмехается.

– Ни в коем случае. – Склонившись, целует меня. – Ты так крепко сжимаешь меня, что я за несколько минут кончу.

Вот и хорошо. Я и хочу, чтобы он кончил за несколько минут. Нам следует поторопиться. Это мой последний шанс побыть со Спенсером, прежде чем я навеки откажусь от него.

Должно быть, он чувствует, как согреваются и расслабляются мышцы моего тела, потому что вскоре начинает трахать меня всерьез. Жестко. Комнату заполняют шлепки, разливается запах секса. Хотя я уже испытала один оргазм, все мое тело объято огнем и готово к новой волне наслаждения. Рука моя скользит между нашими телами, я нащупываю распухший клитор и начинаю его поглаживать.

Спенс отталкивает мою руку, и его мозолистые пальцы кружат вокруг чувствительной плоти, подбираясь все ближе. Я запрокидываю голову, у меня перехватывает дыхание, и меня настигает, подобно взрывной волне, новый оргазм – такой, после которого не перевести дух.

В голове – ни единой мысли.

– Проклятье! – сдавленно произносит Спенсер, и я чувствую, как меня заполняет сперма. Один толчок, другой… Вскоре из меня уже течет, а он все вбивается и вбивается, и только рваные стоны срываются с губ.

Ослабев, он опускается на меня, придавливает всем весом своего тела. Я поглаживаю его по спине. Вверх и вниз. Прокладываю дорожку по гладкой коже, вдыхаю аромат одеколона. Шампуня. Его член все еще во мне, и я гадаю, удастся ли мне запомнить это ощущение, буду ли я вспоминать его всякий раз, думая о Спенсе.

О том, как он стал частью меня.

– Я слишком тяжелый. – Он начинает отстраняться, но я только крепче сжимаю его в объятиях, не даю уйти.

– Нет, – шепчу я. В горле стоит ком, я с трудом сглатываю. Мне тяжело дышать и ужасно хочется плакать. – Не уходи. Еще рано.

Он уступает и какое-то время просто лежит рядом, но потом не выдерживает. Когда он вынимает член, из меня потоком хлещет сперма – стекает по бедрам и по простыням, и я чувствую себя пустой. Опустошенной. Мне так и хочется затолкать его семя обратно, унести хоть каплю с собой, когда буду уходить, но я этого не делаю.

Не хочу, чтобы он спрашивал, зачем мне это.

– Надо было мне презерватив надеть. – Он падает рядом со мной, тянется рукой мне между ног – стереть сперму.

Я шлепаю его по руке и тут же об этом жалею.

– Оставь как есть. Все нормально.

Он поглаживает меня. Пальцы медленно скользят то вверх, то вниз.

– Тут кровь. – На его пальцах – разводы крови и спермы. – Ты и правда была девственницей.

– А ты во мне сомневался? – Голос мой звучит совсем тихо. Уязвленно.

– Разве что немного, – говорит он. Я окидываю его испепеляющим взглядом, и он отстраняется. – Да брось, Сил. Ты ведь вечно несешь всякий вздор.

Мой взгляд смягчается. Тут он прав.

– Но ты ведь знаешь, что для меня ты – единственная, – бормочет он. Взгляд его лучится искренностью, и мне не выдержать такого напора чувств.

– Ты все что угодно скажешь, лишь бы затащить девушку в постель, – подначиваю я, пытаясь разрядить атмосферу.

На смену искренности приходит мука, но я стараюсь не обращать на это внимания.

– Тебе понравилось, когда я в тебя кончил? – спрашивает он, и голос у него почти… застенчивый?

Мой милый, милый Спенс. Такой романтик. Рыцарь в сияющих доспехах. Вечно мчится спасти меня.

На сей раз меня уже ничто и никто не спасет. Даже он.

Я с намеком изгибаю бровь.

– А ты когда-нибудь прежде кончал в девушку? Вот так, без презерватива?

Он медленно качает головой, потом склоняется ко мне в очередном поцелуе.

– Никогда.

– Честное слово? – Я не даю ему снова поцеловать себя, вместо этого кладу голову ему на грудь, прямо туда, где гулко и часто бьется сердце.

– Да, – шепчет он мне в губы. Раздвигает их языком, пальцами снова проникает в мое тело. Играет с киской, обводит чувствительный клитор, и мое тело тут же реагирует на него. Рядом с ним я превращаюсь в настоящую шлюху. – Хочу, чтобы ты еще раз кончила.

– Но я так устала. – Откатываюсь подальше от его настойчивых пальцев. Мне ненавистно отталкивать его, но ничего не поделаешь.

Будь моя воля, он бы трахал меня всю ночь напролет, я бы кончала снова и снова, но такой возможности нет.

Наше время вышло.

Спенсеру даже говорить ничего не приходится – я чувствую, как от него волнами исходит раздражение. Оно будто клеится к коже, эхом отдается в его голосе, когда он все-таки принимается настаивать.

– Сильви. Позволь мне. Ты ведь хочешь этого – сама знаешь.

– Нет, не хочу. Мне надо поспать. – Я оглядываюсь на него через плечо. Он дуется, но ему даже идет. Я стараюсь его игнорировать. Сопротивляться ему сложно, но я вынуждена так поступить. – Это же был мой первый раз, Спенсер. Мне больно.

На самом деле нет, но надо отсюда убираться.

– Ах, моя бедная крошка. – Он больше со мной не спорит. Лишь притягивает к себе – спиной к груди, обвивает мое тело мускулистыми руками, кладет большую ладонь мне на живот, удерживая на месте. Я чувствую, как его член упирается мне в задницу. Он все еще возбужден. Надо быть осторожнее, а не то мы увлечемся, и он снова окажется внутри меня. Все будет так просто! У нас со Спенсом всегда все просто – а потом раз, и сложно. – Дай-ка я возьму тряпку. Почищу тебя.

– Нет. – Я качаю головой. Мои волосы тут же лезут ему в лицо, и он отводит их в сторону. – Просто… дай мне прилечь и закрыть глаза. Всего на несколько минуток.

– Ладно. – Он целует меня в висок – долго, нежно. Я чувствую, как он вдыхает мой запах, будто смакует, и у меня просто сердце разрывается, богом клянусь.

Оно будто трескается ровно посередине под напором эмоций, которые я так долго сдерживала. И теперь они затапливают меня. Я могу истечь кровью в этой постели, умереть в объятиях этого мальчика, и ни у кого не возникнет никаких вопросов. Уж у меня самой точно. Он убивает меня – самым сладостным образом. В итоге я причиню ему боль, и он возненавидит меня. А мне придется с этим жить, нравится мне это или нет.

Мы оба молчим, и царящая в квартире тишина мгновенно убаюкивает меня. Резко вскочив, я понимаю, что заснула. Прошло, наверное, всего несколько минут, хотя как знать – я понятия не имею, который час. В комнате темно. Слышно, как снаружи шумит город. Гудят машины. Воют сирены.

Надо идти.

Замерев, я прислушиваюсь к размеренному дыханию Спенса. Он дышит медленно, глубоко – стало быть, крепко спит. Он всегда умел быстро засыпать.

В этом я ему завидую.

Осторожно, стараясь не потревожить его, я выскальзываю из кровати, поворачиваюсь к нему в последний раз, прежде чем уйти.

Он лежит на боку, натянув одеяло до пояса. Веки плотно сомкнуты, губы приоткрыты. Вид у него такой безмятежный! А еще он очень красив. Темные волосы разметались по лбу, и меня так и подмывает сдвинуть в сторону непокорные пряди, поцеловать его в лоб. Вдохнуть его запах, как он вдыхал мой.

Прошептать, что люблю его.

Ничего подобного я не делаю. Смотрю на него еще несколько секунд, пытаясь запечатлеть этот момент в памяти, а потом сбегаю из спальни. Голой несусь по коридору в кухню, где бросила пальто. Хватаю его с пола, поспешно натягиваю и наступаю прямо на разбитое стекло. Морщась, кусаю губы, чтобы не закричать.

Нет времени вытаскивать стекло из ноги – приходится быстренько стряхнуть его и двинуться дальше. Натягиваю босоножки на шпильке, потуже завязываю пояс пальто, достаю из кармана телефон.

При виде часов на экране меня охватывает беспокойство. Я отсутствовала дольше, чем собиралась.

Должно быть, мать меня уже ищет.

Вне себя от страха, я даже не смотрю на уведомления – просто засовываю телефон в карман и сбегаю из квартиры, медленно прикрыв за собой дверь. Спускаюсь на лифте на первый этаж, машу на прощание швейцару (я подкупила его, притащив ему из ближайшей пекарни его любимое печенье) и выскакиваю из здания.

За минувшие годы я неоднократно бывала у Спенса, и швейцар знает меня в лицо, но я всегда приношу ему какое-нибудь угощение – в знак благодарности за то, что он никогда не доставляет мне неудобств.

Только оказавшись на заднем сиденье машины и направившись домой, я нахожу в себе достаточно храбрости, чтобы проверить телефон. Меня уже ждет сообщение от мамы.

Ну конечно.

Сейчас же возвращайся домой.

Уверена, она знает, где я была и с кем. Она годами терпела мои заигрывания со Спенсером, как она их называет, и по большей части закрывала на них глаза.

А теперь все изменилось. Теперь у нее есть обязательство – обеспечить Эрлу Уэйнрайту идеальную молоденькую невесту-девственницу.

Губы мои кривятся в злобной усмешке.

Какая неприятность.

Похоже, я несколько разрушила ее планы.

Глава вторая

Я не собиралась напиваться перед свадьбой собственного брата. Честно – не собиралась.

Но, когда ко мне в квартиру на Парк-Авеню заявляется мой лучший друг Клиффорд фон Уорт с огромной бутылкой водки Clix, я тотчас же понимаю, что у меня неприятности. Бутылку Клифф демонстрирует прямо с порога, так что я сразу замечаю этикетку. Прищуриваюсь, пытаясь прочесть название, и у меня аж рот открывается от изумления.

– Тут что, написано «Клит»? Как «клитор»? – восклицаю я.

Клифф смеется и закрывает за собой дверь.

– Сильви, я тебя умоляю. Как будто я бы купил водку, в названии которой есть хотя бы намек на клитор. Я даже не знаю, как с ними обращаться.

Мы с Клиффом живем в одном здании – в том самом доме, куда мы с мужем въехали сразу после свадьбы. Мы с ним быстро поладили, а потом и вовсе стали лучшими друзьями, особенно в свете вечных командировок Эрла – его никогда не было дома. О, мой муж очень хотел, чтобы я его сопровождала, чтобы он мог всем похвастаться идеальной женушкой, которой едва за двадцать перевалило. Прямо конфетка, а не спутница, да? Вот только я всякий раз притворялась больной (было несложно: я на самом деле много лет болела, так что у меня большой опыт в исполнении этой роли), и он позволял мне остаться дома.

С милашкой Клиффом, моим замечательным другом.

– Скажи мне правду, Клиффи. Ты что, никогда не прикасался к женскому клитору? Вообще никогда? – спрашиваю я по дороге к бару в углу огромной гостиной. Клифф следует за мной по пятам.

– Я вообще ни разу не прикасался к женщине с сексуальными намерениями. – Я встаю за стойку бара, поворачиваюсь к нему, и он тут же принимается картинно изображать, как его передергивает при одной только мысли о сексе с женщиной.

– Ты так себя ведешь, как будто это самое отвратительное, что есть на свете. – Пока Клифф открывает бутылку, я достаю стаканчики для шотов, и он бодро наливает нам по одному.

– Так и есть. От вагин один бардак. – Он салютует мне стаканчиком, мы чокаемся и залпом опрокидываем шоты. – Женщины – не мое, ты же знаешь.

– От пенисов тоже бардак. Так текут! И выстреливают в самый неожиданный момент. – Я облизываюсь и ощущаю привкус водки на губах. Наливаю себе еще шот. Вот почему мне так нравится проводить время с Клиффом. С ним безопасно. Он абсолютно ничего от меня не ждет, кроме дружбы, и вообще не испытывает влечения к женщинам, так что никаких подкатов тоже не будет. Кроме того, мы с ним никогда и ни в чем не были соперниками, конкурентами. – Просто подумала, может, ты, не знаю, обжимался в старшей школе с какой-нибудь девчонкой, довел ее пальцами до оргазма в порыве страсти?

Лицо его искажает такая гримаса, что даже смешно становится.

– Отвратительно. Ни за что.

Я смеюсь, наливаю себе еще шот, залпом выпиваю – и делаю вид, что не замечаю обеспокоенного взгляда Клиффа. Алкоголь приятно согревает.

– Знаешь, тебе бы очень понравился мой друг Монти.

– Что за Монти? – Тут Клифф с грохотом ставит стакан и с пораженным видом поворачивается ко мне. – Погоди-ка. Ты случайно не о Монтгомери Майклзе говоришь?

Я киваю, забираю у него стаканчик и снова наполняю.

– Он друг семьи. Дорогой друг. И он будет на свадьбе.

– Господи, ты серьезно? Почему ты раньше не сказала? О, он же роскошен. – Я придвигаю Клиффу новый шот, но он поспешно качает головой. – Теперь мне напиваться нельзя. Надо хорошо соображать при первой встрече с Монти.

Так что вместо него я расправляюсь с шотом сама. Причмокиваю губами от наслаждения.

– Я вас познакомлю.

– Да уж надеюсь. – Он выхватывает у меня стакан. – Дражайшая Сильви. Пожалуйста, не пей слишком много. Ты же не хочешь выставить себя дурой на свадьбе собственного брата, а?

– Да мне плевать на самом деле. Все и так будут ожидать, что я поведу себя как дура. – Хватаю свою стопку, наливаю шот, пока Клифф меня не остановил. – Кроме того, разве на меня будут обращать внимание? Сильно сомневаюсь. В конце концов, это день Уита и Саммер. Все только на этих двоих и будут пялиться. Они шикарны вместе.

Я замолкаю. Вы только послушайте – рассуждаю как завистливая карга. Впрочем, если подумать, я такая и есть. И у меня есть на то причины.

Почему Уит женится на любви всей своей жизни, а мне пришлось выйти за старика? У меня даже большой свадьбы не было: мы с Эрлом поехали в ЗАГС, и нас расписали. Видимо, псевдовозлюбленным полагается коротенькая церемония бракосочетания.

Не то чтобы я хотела масштабное торжество с Эрлом, просто такая возможность упущена.

– Как, кстати, у вас дела с Саммер? – спрашивает Клифф. Голос у него мрачный. Он все знает о нашем с Саммер прошлом.

Ну, по большей части.

– Да ничего. – Я пожимаю плечом, а потом сама же смеюсь оттого, как безжизненно прозвучали мои слова.

Когда речь идет о дружбе с Саммер, именно такой я себя и чувствую.

Безжизненной.

Будет ли она когда-нибудь снова самой собой в общении со мной? После моего давнего предательства нам удалось более-менее реанимировать наши отношения, но не до конца. Я в ту пору была молодой, глупой и находилась под колоссальным влиянием своей матери. Неуверенность в себе и недоверие к людям меня так и переполняли.

Я до сих пор такая, разве что пресловутое колоссальное влияние матери исчезло.

И слава богу.

– Как скажешь. – Судя по выражению лица Клиффа, он не согласен с моей оценкой ситуации. – И поверь мне: в какой-то момент все присутствующие так или иначе обратят на тебя внимание. Это ведь твой первый выход в свет после случившегося, верно?

– Первый официальный, да. – На самом деле я теперь никуда не хожу. Живу отшельницей, прячусь в шикарной квартире и держусь особняком. Мне так лучше.

Выходы в свет, вечеринки… Там повсюду искушения. Соблазны – то, к чему нельзя прикасаться, то, что нельзя впускать в свою жизнь.

– Ты вот это планируешь надеть на свадьбу? – Голос Клиффа вырывает меня из размышлений. Кошусь на строгое черное как смоль платье, найденное в фондах бабушки Ланкастер. Да, у моей семьи есть фонды одежды – прямо как в музее, но с нашими деньгами это умный ход. Одежда, которую мы покупаем, по большей части потом становится легендарной. Исторически значимой.

– А что с ним не так?

– Оно черное.

– Я в трауре.

– Милая, нельзя надевать черное на дневную свадьбу.

– Кто сказал?

Клифф мой вопрос благополучно игнорирует.

– И уж тем более на весеннюю свадьбу. Ты похожа на темное и жуткое облачко.

– А все остальные будут как пасхальные яйца. Во мне одной будет хоть капля утонченности – кроме невесты, конечно. – Я снова прикладываюсь к водке. Алкоголь приятно разливается по телу, согревает, расслабляет. Ощущение такое, будто я вот-вот рухну на пол квартиры и прямо там засну. Клифф уже не мешает мне напиваться, хотя по светло-карим глазам видно, что он меня осуждает.

Лучше игнорировать его многозначительные взгляды.

– Разве мало времени прошло? Разве не пора снимать траур? – И во взгляде, и в голосе моего друга чувствуется такое беспокойство, что я застываю.

Вздохнув, опираюсь о барную стойку, до боли впиваюсь в мраморную столешницу.

– Времени никогда не будет достаточно.

– Бессмысленно оплакивать человека, которого ты даже не любила…

– Для тебя – бессмысленно, – перебила я. – А я считаю, что обязана оплакивать его и дальше как раз потому, что не любила, Клифф. Я позволила ему умереть. Как минимум он заслуживает уважения после смерти.

Фразу «позволила ему умереть» Клифф не комментирует, потому что в этом вопросе он мне не верит. Хотя, по-моему, он меня попросту не слушает, ведь если бы послушал, то осознал бы, что я в кои-то веки говорю правду.

Смерть Эрла – моя вина. И он заслуживает не просто жалкого уважения, а куда большего, но я – всего лишь женщина и на большее не способна.

– Тебе нельзя являться в черном к брату на свадьбу, – заявляет Клифф – решительно и с таким напором, что застает меня врасплох.

Меня так и подмывает с ним согласиться.

– Я так и не понял, почему ты не участвуешь в организации свадьбы. Он же твой брат, а ты – всего лишь гостья на торжестве. В особняке, принадлежащем вашей семье. – Клифф качает головой. – Бессмыслица какая-то.

– А по-моему, все логично, – тихо говорю я. Я совершенно не хотела участвовать в свадьбе Уита и Саммер. Во-первых, потому что попросту этого не заслуживаю, а во-вторых, потому что тогда мне пришлось бы проводить время в компании моей матери, а я не хочу так рисковать. Я обо всем откровенно рассказала брату, а он хоть и расстроился, что я не буду активно участвовать в подготовке, понял, чем я руководствовалась.

Мать там точно будет. Я неминуемо столкнусь с ней и очень постараюсь ее игнорировать, сделать так, чтобы наше с ней общение было кратким и безболезненным. Может, люди потом и будут болтать о моей апатичности, но мне плевать. Речь идет о банальном самосохранении.

– Пойдем-ка. – Он берет меня за руку и уводит от бара (а заодно и от моей новой дражайшей подруги – водки по имени «Клит»). Вслед за ним я тащусь в спальню – в комнату, которая прежде принадлежала Эрлу, а теперь – мне.

Внутри темно, опущены блэкауты. Клифф, отпустив мою руку, решительно направляется к окну, нажимает на кнопку, и шторы медленно поднимаются, являя яркий солнечный день. Перед нами расстилается город. Повсюду высокие здания, их окна блестят на солнце.

Я поспешно прикрываю глаза рукой.

– Слишком ярко, – ворчу я.

– Господи, да ты же гребаной вампиршей стала, – смеется он, а потом берет курс на гардеробную. Я сохранила в спальне всю мебель Эрла. Комната даже пахнет им, и я задумываюсь, не стоит ли мне избавиться от его вещей.

Мне не нужны лишние напоминания о мертвом муже. Я, наверное, могла бы продать эту квартиру, но куда я пойду? Переезжать к отцу не хочется. Переехать к матери я не могу.

Так что пока квартира сгодится.

Едва тело Эрла предали земле, я наняла человека, чтобы он полностью вычистил шкаф. Одежду покойного я пожертвовала неимущим, а в гардеробе разместила собственные вещи, которых было несметное множество.

О, его дети были просто в ярости. Я даже не дала им шанса порыться в его вещах, да они и не захотели бы. Кроме того, вдруг они нашли бы что-нибудь? Крошечную подсказку, улику в кармане брюк Эрла или в его пиджаке.

Я не могла так рисковать.

Кроме того, его детям хотелось злиться на меня, и я вполне понимала почему. Я – легкая мишень. Новоиспеченная жена их отца, намного младше него. Их мать мертва, а я для них – отверженная. Я младше их всех и наверняка не вызываю у них ничего, кроме отвращения.

Теперь все это неважно. Единственное, в чем они не могли меня упрекнуть, так это в охоте за деньгами Эрла. Стоимость квартиры я им возместила по рыночной цене. Позволила драться за его банковские счета, хотя по завещанию сумма делилась между ними поровну – на четыре части. Эрл, может, и женился на мне, но в завещании не упомянул, так что я ничего не решала.