Сова и Жаворонок

Глава 1 Между медведем и ястребом.

Дупло в раскидистом клёне, служившее Жаворонку домом, было настолько скромным, что его с лёгкостью можно было принять за сквозную дыру, проделанную чересчур усердным дятлом. Внутри, однако, царил маниакальный порядок, достойный разве что отставного полковника, который на пенсии решил, что его миссия – сделать мир чище.  Каждая веточка, каждая травинка была не просто аккуратно подметена, а выровнена по линейке с точностью до миллиметра и разложена по цветам и размерам. А миниатюрная метёлочка из лопуха, которую сам Жаворонок гордо называл «Его Величество Лопушиное Перо», висела на гвоздике, любовно вбитом в стену изо мха.

Жаворонок, скромный разнорабочий в Лесном Хоре, мечтал о большой сцене, о славе, об овациях, о… впрочем, его мечты были столь же разнообразны, сколь и несбыточны. Дело в том, что его родители, помешанные на тишине и покое, с самого детства внушали ему, что пение – это неприлично, вульгарно и, вообще, удел легкомысленных птиц. Вместо колыбельных они читали ему лекции о пользе молчания, а за попытки щебетать награждали суровым взглядом и дополнительной порцией зерна, чтобы набить ему клюв под завязку. В результате Жаворонок вырос, и петь совсем не умел. Сколько бы он ни пытался, из его клюва вырывались лишь какие-то невнятные звуки, больше похожие на скрип телеги, чем на мелодичную трель. У него не было ни слуха, ни голоса, ни даже малейшего представления о том, что такое музыка. Но это не мешало ему мечтать. Ведь, в конце концов, мечтать – это бесплатно, верно?

Его обязанности в хоре были так же скромны, как и он сам. Жаворонок следил за тем, чтобы тля, эта вечная головная боль лесных музыкантов, не портила нотные грамоты. Тлям объясняли, тлям угрожали, тлей умоляли, тлям показывали бесплатные концерты, но они, кажется, не понимали. Приходилось каждый день гонять их «Его Величеством Лопушиным Пером». Ещё Жаворонок старательно подметал репетиционный зал, дабы избежать спотыканий и падений во время репетиций, и выполнял тысячи других мелких поручений, надеясь, что однажды его заметят и оценят. Возможно, даже вручат почётную грамоту «Самый незаметный работник года» – с изображением невидимого единорога, который ест прозрачное сено.

Сердце Жаворонка, подобно хорошо отлаженному часовому механизму, томилось по Синичке, изящной певунье с голосом ангела и взглядом, холодным, как зимний мороз. Её внимание безраздельно принадлежало Соловью – блистательному солисту, чьи трели заставляли млеть не только Синичку, но и половину лесных нимф. Соловей, как истинный артист, купался в лучах славы, носил шёлковый шарф и считал себя пупом Леса. Его внешний вид был настолько вычурным и ярким, что напоминал скорее фейерверк на лапках, чем птицу. Из-за этого постоянного сияния в него то и дело врезались мотыльки, ошибочно принимая его за самую яркую лампочку в окрестностях. Иногда приходилось даже выпускать специальные «мотыльковые» объявления: «Внимание! Просьба не врезаться в солиста, это не свет!».

Жаворонок же, как истинный разнорабочий, считал себя лишь маленькой шестерёнкой в огромном механизме Лесного Хора. Впрочем, в глубине души он надеялся, что однажды станет той самой шестерёнкой, которая сломается и остановит весь этот безумный механизм, дабы Синичка, наконец, обратила на него внимание.

Каждый день Жаворонок усердно трудился, мечтая о Синичке, о славе, о справедливости, о чашке горячего чая с рябиной и о том, чтобы два наглых Ястреба, превратившие его жизнь в бесконечную череду погонь, наконец-то оставили его в покое. Эти пернатые хулиганы, словно налоговые инспекторы, преследовали его с завидным упорством, пытаясь отнять у него последнюю крошку (чаще всего – завалявшееся в кармане зёрнышко).

Спасаясь от хищников, он вынужден был демонстрировать чудеса акробатики, прячась в трухлявых деревьях, где его ждали разве что грустные пауки и философски настроенные черви, но даже они были редкими гостями. Пережидая опасность преимущественно в одиночестве, Жаворонок размышлял о бренности бытия, о несправедливости мира и о том, что, возможно, ему стоит сменить профессию и стать, скажем, лесным бухгалтером, хотя он и понятия не имел, что это такое. Так, день за днём, Жаворонок возвращался в своё скромное дупло, когда лес уже был объят тьмой, надеясь лишь на то, что завтрашний день принесёт ему хоть немного удачи, немного признания, немного… внимания от Синички. Ведь даже самому скромному разнорабочему нужна надежда. Хотя бы на то, что Ястребы, наконец, найдут себе другую жертву.

Сегодня Жаворонок проснулся от луча солнца, который словно прожектор подсвечивал его крошечное тело. Жаворонок поспал бы ещё, но нужно было собираться на работу – бороться с тлёй и подметать пыль. «Может, сегодня Синичка хоть раз взглянет в мою сторону?» – подумал он, вздыхая и нашаривая в углу «Его Величество Лопушиное Перо». Сегодня его ждал новый день надежд и разочарований. А может быть, и чего-нибудь ещё, чего он даже и представить себе не мог. Однако его привычный маршрут в этот день оборвался самым неожиданным образом. Он, как обычно, бодро летел над знакомой тропинкой, надумывая себе под нос мотивчик, который, по его скромному мнению, звучал весьма неплохо.

Но, когда он добрался до места, где обычно стоял его старый, трухлявый дуб, служивший ему убежищем от Ястребов, Жаворонок замер в изумлении: дерева не было! На его месте зияла лишь пустая поляна, поросшая чахлой травой, словно кто-то решил провести здесь воскресный пикник и всё тщательно убрал за собой. Жаворонок несколько раз протёр глаза, надеясь, что ему это снится. Но нет, дерево исчезло, словно его и не существовало никогда. Как будто какой-то невидимый лесоруб, вооружённый гигантской пилой и, возможно, очень плохим настроением, решил кардинально изменить ландшафт.

Сердце Жаворонка упало куда-то в пятки, сжалось и спряталось в них, заявив, что на такой стресс оно не подписывалось.  Но где теперь будет прятаться от ястребов сам Жаворонок? Что вообще происходит? Может, это проделки гномов? Но последние гномы покинули лес ещё три века назад, смачно плюнув напоследок посреди поляны. Что-то им тогда сильно не понравилось. Но чёрт с ними, с гномами, что делать Жаворонку? Перестраивать маршрут? С такими крохотными крыльями? Он ведь не альбатрос какой-то, который может управлять воздушными потоками с помощью перьев!

В панике Жаворонок начал метаться по поляне, пытаясь найти хоть какой-то намёк на то, куда могло деться его убежище. Он даже попытался применить дедуктивный метод, собрал с десяток мелких камней и стал раскладывать их по кругу, надеясь таким образом призвать силы логики. Но всё было тщетно. Дерево исчезло, словно его поглотила земля. Как будто оно прошло ускоренные курсы телепортации для деревьев.

Вдруг вдалеке послышался зловещий клёкот. Жаворонок похолодел. Это были Ястребы! Словно почувствовав запах страха, они уже планировали свою сегодняшнюю погоню. Ястребы Эд и Стив, собственной персоной. Эд с подбитым глазом, а Стив с рыжим клювом (видимо, в детстве он слишком часто смотрел на закаты).

– Эй, Эд, посмотри, кто тут у нас! – проурчал Стив. – Целый Жаворонок, собственной персоной.

Эд осмотрел Жаворонка, прищурив подбитый глаз, и облизнулся, почувствовав наживу.

– Ну, сударь, выворачивайте карманы, – пробасил Стив, обращаясь к Жаворонку, – иначе все перья вам выщиплем, и на работу голый полетите.

Бежать было некуда. Единственным вариантом была импровизация, искусство, которым Жаворонок владел в совершенстве, особенно когда дело касалось спасения собственных перьев. В отчаянии Жаворонок бросился наутёк и вовремя заметил небольшую пещеру под корневищами деревьев на пригорке. Жаворонок юркнул в неё, надеясь, что там он сможет переждать опасность, а заодно и попытаться понять, что происходит с этим проклятым лесом. Но пещера оказалась не пустой. Внутри кто-то храпел. Громко и басовито, словно целый оркестр, исполняющий симфонию храпа на трубе.

Жаворонок замер, боясь пошевелиться. Он понял, что попал в берлогу… Медведя! Медведя, судя по звукам, способного проснуться от собственного храпа.

– Хррр… – раздалось из глубины норы, – Брр… Опять этот сон про мёд…

Жаворонок со скоростью мысли рассмотрел огромную мохнатую лапу, украшенную когтями размером с маленькие серпы, вероятно, острые, как лесная сплетня, а затем и всю медвежью тушу. Жаворонок весь съёжился от страха, словно испуганный комок пыли, который вот-вот подметут.

Вдруг из его кармана резво выскочила наглая Тля. Она уже успела прогрызть в кармане Жаворонка дыру, и поэтому зёрнышки тонкой струйкой сыпались на пол берлоги.

– Ты как тут оказался? – возмущённо прошептал Жаворонок.

– Я со вторника там сплю! – прогорланила бесцеремонная Тля. – И, знаешь, твой карман – просто люкс-отель для тли! С бесплатным питанием и видом на подмышку.

– Тише, – взмолился Жаворонок, – если Медведь проснётся, у нас будут проблемы.

– У тебя будут! – предательски заорала Тля, в пятьдесят шесть раз громче своего размера и как ни в чём, ни бывало, прыгнула на потолок берлоги. – Я, пожалуй, тут пропишусь! Папаша, как тут с завтраками? Всё включено?

Медведь судорожно дёрнулся.

– Да что ж такое-то! – проревел он, зевая и потирая глаза, – Кто тут шумит? Спать не дают! Наверное, опять эти соседские белки пляшут чечётку. И вообще, кто такой, маленький и писклявый?

Жаворонок со всех крыльев бросился наутёк и пробкой вылетел из берлоги. Медведь следовал по пятам, пунцовый от злости. Разъярённый спящий зверь вырвался наружу, в тот самый момент, когда Эд и Стив, нахально прищурившись, пытались что-то нашарить крыльями у входа в берлогу, словно искали опасность. Они даже не заметили, как мимо них быстрее ветра пронёсся Жаворонок. Медведь успел налететь на Ястребов, однако они взмыли ввысь и тут же осмелели.

– Ну что ты, блохастый?– заверещал Стив, – Лапа вкусная? Надеюсь, это был не последний кусочек жирного сна?

– Крылья для избранных, – вторил Эд, – ползи обратно в свою нору, барсук-переросток! И помни, главное – не споткнуться о собственный храп.

Воспользовавшись перепалкой хищников, Жаворонок бросился наутёк, не разбирая дороги, словно его тельце поджаривали на сковороде, покрытой антипригарным слоем, чтобы не прилипали ошибки.

«Бежать! Бежать, пока не съели!» – только и крутилось у него в голове. Обессиленный, Жаворонок вернулся в свой дом и моментально провалился в сон, надеясь, что кошмар закончился. И, возможно, ему приснится, как он дирижирует оркестром из храпящих медведей.

Глава 2 Новый солист

Утро ворвалось в дупло Жаворонка, словно цирковой оркестр на репетицию похорон. Не успел он проснуться, как увидел, что прямо перед его носом, игнорируя законы логики и приличия, вырос огромный куст с ягодами и жирным пауком на верхушке. Не просто куст, а целый ягодный Эверест, усыпанный рубиновыми плодами, словно слезами радости лесных нимф. Жаворонок от неожиданности и испуга испустил истошный вопль. Вопль получился настолько громким, что ближайшая муравьиная колония не только уронила все ветки и личинки разом, но и начала разрабатывать план по захвату мира (на всякий случай). А испуганный паук в панике ретировался, поспешно покинув дупло.

Жаворонок вдруг почувствовал странное покалывание в горле. Дело в том, что он ни разу в жизни так истошно не орал и сейчас ощутил, что этот ор как будто освободил мешающий всё это время кляп.

Жаворонку сразу вспомнились строгие взгляды родителей, лекции о вреде пения. «Неужели, неужели я сейчас запою?» – промелькнула мысль, наполненная ужасом и робкой надеждой. Он попытался сглотнуть, но в горле что-то мешало. И вдруг словно пробка, вылетевшая из бутылки с газировкой, из его клюва вырвался мелодичный и красивый звук. Жаворонок пел. Пел, как никогда раньше. Но в его пении звучал не только восторг, но и страх. Страх, что родители услышат его, страх, что это всего лишь сон, страх, что он снова потеряет свой голос.

Обрётший голос Жаворонок, не скрывая радости, продолжал щебетать, да так искусно, что Белка в соседнем дупле так сильно увлеклась, что потеряла целых три ореха.

Время шло, а жизнь Жаворонка, словно старая телега по ухабистой дороге, продолжала неспешно двигаться. Но однажды, когда Жаворонок, насвистывая себе под нос (или, точнее, под клюв) новообретённую мелодию, усердно подметал репетиционный зал, его пение случайно услышал сам маэстро Ворон – дирижёр Лесного Хора. Чьё реноме, как он сам любил повторять, было сопоставимо разве что с авторитетом Верховного Судьи, Папы Римского и личного стилиста Королевы Мышей, вместе взятых.

Ворон остановился, прищурив один глаз (второй всегда был прищурен для большей важности).

– Это что сейчас было? – хрипло поинтересовался он, нависая над Жаворонком, словно грозовая туча над муравейником.

Жаворонок, чуть не выронив метёлку, забормотал:

– Э-э-э… я… это… подметал просто. С песней веселее. А что, нельзя?

– Подметать с песней – это, конечно, похвально, – процедил Ворон, – Но обычно подметают с метлой, а не с оперной арией. Или я что-то пропустил в новых правилах уборки?

– Да нет, что вы, – заикаясь, ответил Жаворонок, – Просто… просто я тут недавно голос нашёл. Ну как сказать… он сам меня нашёл. Я, вообще-то петь не умею. То есть, не умел. А теперь вот…

Ворон взмахнул крылом, прерывая его поток сознания:

– Довольно! Неважно, как ты его нашёл – главное, что ты с ним делаешь. А обращаешься ты с ним, должен заметить, весьма неплохо.

– Вы… вы хотите сказать, что мне стоит петь? – с надеждой спросил Жаворонок.

– Я хочу сказать, что ты тратишь свой талант на подметание пола. Это как использовать скрипку Страдивари в качестве дровокола. Преступление против искусства, я считаю! Поэтому, Жаворонок, я предлагаю тебе место в хоре.

Жаворонок чуть не потерял сознание от счастья:

– В хоре? Мне? Да я… да я… Я согласен!

– Отлично, – кивнул Ворон, – Тогда завтра приходи на прослушивание. И учти, если запоёшь фальшиво – лично выполю все перья из твоей метёлки!

И Ворон, окунув Жаворонка в состоянии эйфории и лёгкого ужаса, гордо удалился, оставив после себя лишь запах нафталина и лёгкое ощущение собственной гениальности.

Жаворонок, дрожа всем телом, словно осиновый лист на ветру, прибыл на прослушивание. Коридор перед репетиционным залом напоминал вокзал в час пик. Место в Лесном Хоре было очень престижным, ведь певуны считались не просто артистами, а, как выразился однажды сам маэстро Ворон, «главными двигателями лесной цивилизации». Стало быть, и желающих прорваться на музыкальный Олимп, было хоть отбавляй. Тут тебе и чопорная Коростель, поправляющая монокль и презрительно оглядывающая конкурентов, и томная Иволга, напевающая что-то романтичное себе под нос, и даже Кукушка, которая опоздала, потому что не знала, который час.

В коридоре витал запах валерьянки и лёгкой паники. Все нервно перешёптывались, поправляли перья и старались не смотреть в сторону двери, за которой вершилась судьба лесных голосов. Жаворонок чувствовал себя песчинкой в этом бурлящем океане талантов и амбиций. «Куда я вообще лезу?» – подумал он, с тоской глядя на «Его Величество Лопушиное Перо», торчащее из кармана. «Лучше бы я сейчас подметал пол. Там хотя бы всё понятно и предсказуемо». Жаворонок невольно покосился на дверь – врата в хор, из которой поочерёдно выпархивали птицы все как одна расстроенные.

Наконец настала очередь Жаворонка. С трудом проглотив комок в горле, он вошёл в репетиционный зал. Там его уже ждал маэстро Ворон, восседавший за дирижёрским пультом, словно император на троне. Рядом с ним, надменно поблёскивая шёлковым шарфом, сидел Соловей – самовлюблённый павлин от мира музыки, чьё пение, по правде говоря, вызывало у Жаворонка лишь зевоту и лёгкое желание заткнуть уши.

– Ну что, Жаворонок, – пробасил Ворон, – покажи, на что ты способен. Спой что-нибудь… э… вдохновляющее. И желательно, чтобы это была не песенка про подметание пола.

Жаворонок кивнул и, закрыв глаза, запел. Он пел о весеннем лесе, ярком солнце, мечтах и надеждах. Он пел так, словно вкладывал в каждую ноту частичку своей души. Когда он закончил, в зале повисла тишина.

Первым нарушил молчание Ворон:

– Хм… весьма неплохо. Даже… впечатляюще. Соловей, что скажешь?

Соловей, презрительно скривившись, процедил:

– Ну, для разнорабочего сойдёт. Но до моего уровня ему ещё очень далеко. У него нет, ни харизмы, ни шарма, ни… шёлкового шарфа!

– Шарф – это, конечно, важно, – заметил Ворон. – Но, знаешь ли, талант важнее. И, должен признать, Жаворонок, ты меня удивил. У тебя есть то, чего нет у Соловья, – искра!

– Искра? – возмутился Соловей. – Да у меня тут целое фейерверк-шоу! Я звезда! А он… он просто какая-то уличная пичужка!

Ворон вздохнул:

– Соловей, не кипятись. Ты, конечно, звезда, но, к сожалению, звезда старая и немного потускневшая.

Соловей побагровел от злости и слился с шарфом:

– Да вы просто в маразм впали! Это я-то, потускневшая звезда?! А он-то вообще кто?

Этот выпад, был тотальной ошибкой Соловья. Ворон нахмурился, за секунду решив его судьбу.

– Жаворонок – это восходящее солнце, – спокойно ответил Ворон, – и поэтому с этого дня Жаворонок становится новым солистом Лесного хора!

Соловей, услышав эти слова, чуть не подавился своим шарфом.

– Что? Но как же я? Я же… я же легенда! Меня все любят! Меня…

– Тебя любили, – поправил его Ворон, – а теперь будут любить Жаворонка. Такова жизнь, Соловей. Привыкай.

Жаворонок, стоявший в стороне и наблюдавший за этой сценой с открытым ртом, не мог поверить своему счастью:

– Я… я не знаю, что сказать… Спасибо, маэстро! Я постараюсь не подвести!

– Вот и славно, – кивнул Ворон. – А теперь, Соловей, не забудь вернуть свой шарф в костюмерную. И можешь заодно оставить свою корону. Она тебе больше не понадобится.

В одно мгновение жизнь Жаворонка перевернулась с ног на голову, как белка, перепутавшая дупло с водоворотом. Вчера он был скромным разнорабочим, которого никто не замечал, а сегодня стал новой звездой Лесного Хора, предметом зависти и восхищения. И конечно же, внимание Синички… О, это было нечто!

Синичка, доселе неприступная, как снежная королева на ледяном троне, вдруг окружила его вниманием, словно его перья были выкованы из чистого золота и инкрустированы бриллиантами.

– Ах, Жаворонок, – проворковала она, хлопая ресницами, – какой у вас чудесный голос! Я всегда знала, что в вас что-то есть!

Жаворонок, ослеплённый её внезапной симпатией, заикаясь, ответил:

– Д-да? А я… я и не знал.… То есть знал, конечно, но… не думал, что вы это заметите.

– Как можно было не заметить такой талант! – щебетала Синичка, поправляя пёрышки. – Вы просто рождены для сцены! А этот ваш новый шарф… Просто восхитительно! Где вы его купили?

– Э-э-э… Это… это мне Ворон подарил, – смущённо ответил Жаворонок. – Сказал, что солисту положено.

– Ворон разбирается в моде, – кивнула Синичка. – Но, знаешь, на тебе он смотрится гораздо лучше, чем на этом старом скряге Соловье.

Жаворонок, не веря своему счастью, учтиво поклонился и упорхнул в чащу, а то голова от успеха изрядно кружилась, и он боялся упасть в обморок перед Синичкой.

Внезапно из-за кустов показались две знакомые фигуры – Эд и Стив, те самые Ястребы, которые превратили его жизнь в бесконечную череду погонь.

Жаворонок похолодел. «Неужели всё кончено?» – мелькнула мысль в его голове. «Неужели слава и признание ничего не значат для этих пернатых вымогателей?»

Но, к его удивлению, Ястребы не набросились на него с криками «Отдавай все зёрнышки!». Вместо этого они остановились, переглянулись и… поклонились.

– Добрый день, господин Жаворонок, – пробасил Эд, поправляя подбитый глаз.

– Мы очень рады видеть вас в добром здравии, – добавил Стив, почёсывая свой рыжий клюв.

Жаворонок, ошеломлённый таким приёмом, с трудом выдавил из себя:

– Э-э-э… Здравствуй, Эд. Здравствуй, Стив. Что… что случилось? Вы что, больше не хотите отнять у меня все мои зёрнышки?

– Что вы, что вы, господин Жаворонок! – возмутился Эд. – Мы же теперь ваши самые преданные поклонники! Мы восхищаемся вашим талантом!

– Да-да! – поддакнул Стив. – Мы всегда знали, что вы станете звездой!

– Но… как же… – Жаворонок всё ещё не мог поверить своим ушам. – Как же все эти погони, угрозы, попытки отобрать у меня последний кусок хлеба?

Эд и Стив смущённо переглянулись.

– Ну, это… это было в прошлом, господин Жаворонок, – пробормотал Эд. – Теперь вы важная птица!

– Да-да! – подхватил Стив. – Мы же знали, что вы талантливы, и хотели, чтобы вы это поняли!

Жаворонок прищурился и посмотрел на Ястребов. Он, конечно, не был наивен и понимал, что вся эта учтивость – всего лишь маска, скрывающая их истинные намерения. Но, с другой стороны, какая разница? Теперь он был звездой, и Ястребы больше не представляли для него никакой угрозы.

– Хорошо, – сказал Жаворонок, гордо выпятив грудь. – Я прощаю вас, Эд и Стив. Но помните: если вы ещё раз попытаетесь меня ограбить, я сообщу Орлу, и тогда вам не поздоровится!

– Что вы, что вы, господин Жаворонок! – затараторили Ястребы. – Мы больше никогда! Мы будем вашими телохранителями! Мы будем защищать вас от всех врагов!

– Вот и славно, – кивнул Жаворонок. – А теперь, с вашего позволения, я должен идти. У меня репетиция.

И Жаворонок, оставив Ястребов в состоянии униженного восторга, гордо удалился, чувствуя себя настоящим победителем. «Вот что значит слава!» – подумал он, с улыбкой глядя на свой новый шёлковый шарф. «Слава и немного удачи».

Вдруг прямо перед ним, словно из воздуха, появился Лис. Он стоял, облокотившись на берёзу, и лениво помахивал хвостом. В его зелёных глазах блестел нескрываемый интерес:

– Жаворонок! Какая удача! Я видел вашу сцену с этими… кхм… ястребами. Зрелище, прямо скажем, не из приятных.

Жаворонок растерялся:

– А что такого? Они просто признали мой талант.

– Талант?! О, да вы себя недооцениваете, – прошептал Лис, – Эти бедняги и малой толики вашей гениальности не разглядели! Уверен, вас ждёт великое будущее. Но как говорится, бриллианту нужен хороший огранщик!

– Вы о чём? – искренне не понял Жаворонок.

– Я о том, – ласково заговорил Лис, – что с радостью взял бы на себя продвижение вашего таланта! Нужен хороший пиар, правильные связи. Иначе даже самая яркая звезда рискует затеряться в серой массе.

– У меня и так всё отлично! – парировал Жаворонок, – Ворон сам мной занимается, и …

– Ну, смотри сам, – перебил Лис, – Яркие звёзды быстро гаснут.

С этими словами Лис удалился, но Жаворонок был настолько уверен в силе своего таланта, что уже через минуту забыл об этой встрече.

Отныне имя Жаворонка звучало во всех уголках леса, словно надоедливая, но приятная мелодия.  Его обсуждали сороки-сплетницы, воспевали вороны-критики, и даже молчаливые филины, обычно равнодушные к мирской суете, нет-нет, да и упоминали его имя в своих философских трактатах. Его портрет красовался на обложках модных журналов для пернатых, где его сравнивали, то с молодым Соколом, то с дерзким Орлом, то с романтичным Альбатросом (хотя альбатросы, вообще-то живут у моря, но кого это волнует, когда дело касается моды?). Под его портретом красовались заголовки: «Жаворонок: история Золушки по-птичьи!», «Как скромный разнорабочий покорил Лесной Олимп!», «Секреты идеального клюва от Жаворонка» и «10 способов очаровать Синичку (советы от эксперта)». Он давал интервью, участвовал в фотосессиях, посещал светские мероприятия и раздавал автографы (в основном на зёрнышках). Его жизнь превратилась в бесконечный праздник, где он был главным героем.

Но, несмотря на головокружительный успех, овации, шёлковые шарфы и внимание Синички, Жаворонка не покидала тревога. Она грызла его изнутри, словно лесной клещ, не давая в полной мере насладиться триумфом. Пока все восхищались его голосом и обсуждали цвет его нового фрака, Жаворонок думал про исчезнувший дуб, в котором он не так давно прятался от ястребов.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Жаворонок решил устроить Синичке, романтический вечер. Он пригласил её понежиться в тени величественной ивы, растущей у края реки, – места, которое он сам особенно любил за умиротворяющую атмосферу и прекрасный вид.

– Ну что, моя дорогая Синичка, – ворковал Жаворонок, ведя её по лесной тропинке, – ты не поверишь, как я скучал по этому месту. Ива такая раскидистая, тенистая – как раз то, что нужно для идеального вечера.

Синичка, привычно порхая рядом, с любопытством заглянула Жаворонку в клюв:

– У реки? Ивы? Ты точно ничего не перепутал? Я, конечно, не так стара, как некоторые, но я помню, что у этой речушки никогда не было ив. Только этот странный гладкий камень.

Жаворонок застыл на месте. Его сердце сжалось, как будто его крепко обхватили чьи-то невидимые лапы.

– Как… как не было? – пролепетал он. – Но ведь… ведь я же сидел на ней, мечтал…

– Мечтать, дорогой, можно и на камне, – хихикнула Синичка. – А на ивах, знаешь ли, любят сидеть те, кто любит всякие глупости. Я вот предпочитаю реальность.

Жаворонок не мог поверить своим ушам. Отсутствие ивы – это уже слишком. Он вспомнил о пропавшем дубе, который когда-то служил ему убежищем.

– А… а как насчёт старого дуба? – спросил он, чувствуя, как по спине пробегает холодок. – Того, что рос неподалёку отсюда. Ты его помнишь?

Синичка просто моргнула своими чёрными глазками, хлопая ими, как мотылёк, попавший под лампу.

– Дуб? Какой дуб? Здесь никогда не было никакого дуба. Может, тебе показалось? Ты же у нас теперь звезда, тебе, наверное, свет софитов в глаза бьёт. Может, тебе воды попить? Хотя вода здесь, конечно, тоже какая-то странная…

Она снова защебетала о чём-то своём, о новом цвете своих пёрышек и о последнем модном шарфе, который ей подарили. Но Жаворонок её уже не слушал. Он смотрел на пустую поляну, на гладкий камень, на ничего не подозревающую Синичку. Исчезли уже два дерева. Два дерева, которые были частью его жизни, его воспоминаний. И никто, кроме него, этого не замечал. Они просто испарились. И это было страшнее любых угроз Ястребов.

Мучимый вопросом, который не давал ему покоя ни днём, ни ночью, Жаворонок чувствовал, что должен что-то предпринять. Он вспомнил про старую газету, которую когда-то нашёл под одним из исчезнувших деревьев, и про пару увядших листьев. Из них он смастерил грубую карту леса. В своём новом «штабе» – родном дупле, которое, к счастью, пока оставалось на месте, – он аккуратно повесил её на стену и красными крестиками отметил места, где когда-то росли деревья.

Каждый новый крестик на карте был для него, словно очередной удар молота по сердцу. Всякий раз, когда кто-то из его знакомых, невольно спотыкаясь о пустоту, роняя озадаченное: «Странно, здесь раньше было дерево…или нет?», Жаворонок ставил новый крестик. Он словно вёл хронику катастрофы, разворачивавшейся у него на глазах.

Но к удивлению Жаворонка, даже те обитатели леса, которые замечали пропажу деревьев, не были нисколько обеспокоены.  «Да ладно тебе, Жаворонок, – говорили ему, – что ты панику устраиваешь? Просто деревья старые, вот и умирают. На их месте вырастут новые. А ты лучше пой, у тебя это лучше получается».

Он видел, как Соловей, проходя мимо очередной голой поляны, лишь пренебрежительно фыркнул: «Да кому нужна эта лишняя тень? Теперь больше солнца для моей идеальной причёски!».

Но Жаворонок знал. Он чувствовал это всем своим существом. Лес медленно умирал. Это не было случайностью, не было следствием старости деревьев или чьей-то невнимательности. За этими исчезновениями стояло что-то большее, что-то зловещее. И он, скромный солист Лесного хора, кажется, был единственным, кто это понимал. Составляя карту погибших деревьев, он словно пытался удержать ускользающую реальность и собрать воедино разрозненные осколки своего мира.

Глава 3 Мышиная охота

За неделю, до того, как Жаворонок, ослеплённый внезапной славой, всё ещё пытался понять, как из его клюва вдруг начали вылетать ноты и как правильно держать вилку на званых обедах у Ворона, на другом конце леса назревала собственная драма, такая же тихая и незаметная, как падение пера с крыла ночной птицы.

В густой чаще, где даже полуденное солнце с трудом пробивалось сквозь плотную листву, жила Сова. Не то чтобы жила – скорее, существовала. Ею жизнь, как и жизнь большинства сов, была подчинена строгим правилам, которые ею отец, Сова-Папа, чтил больше, чем лунный свет.

Сова-Папа был совой старой закалки, с перьями, выцветшими от времени и предрассудков, и взглядом, способным заморозить даже самое горячее сердце. Он верил в традиции, в охоту на грызунов и в то, что самое страшное, что может случиться с совой – это подняться выше деревьев.

«Никогда, слышишь, никогда не поднимайся выше лесных крон!» – гремел его голос, когда Сова была ещё совсем маленькой, – «Там обитают неведомые силы, способные погубить тебя! Твоя мать…»

Тут голос Совы-Папы всегда обрывался, а глаза наполнялись такой тоской, что Сова предпочитала не задавать вопросов. История о пропавшей матери была табу, тайной, которую лучше не трогать, если не хочешь навлечь на себя гнев небес и, что ещё хуже, гнев Совы-Папы. Никто не знал, куда и как она пропала, но все были уверены, что она поднялась выше крон деревьев и навлекла на себя беду.

Сова-светлячок, как её ласково звали в лесу, не была похожа на своих степенных и рассудительных сородичей. В отличие от них, она не довольствовалась ночными бдениями в привычной лесной чаще. В её больших, всегда любопытных глазах горел неугасимый огонёк, жаждавший познать мир за пределами густых крон. Она была бунтаркой от природы, птицей, которая всегда стремилась увидеть больше, чем позволяла темнота. Она даже смогла заставить мох светиться, хотя мох был слишком консервативен. Её перья были иссиня-чёрными, как ночное небо, но светились они не от лунного света, а от внутренней энергии. Говорили, что она умела находить самые редкие травы, которые могли исцелить любые недуги, и знала песни ветра, которые могли успокоить любую бурю. Её звонкий, мелодичный «ух», когда она была рада, был самой любимой мелодией её дочери.

Маленькая Совушка, ещё с мягкими, пушистыми пёрышками, уютно устраивалась на широкой спине матери. Они парили в ночном небе, пробираясь сквозь тенистые заросли ветвей.  Иногда Совушка летала самостоятельно, но под заботливым родительским крылом. Мать, Сова-светлячок, вела дочь в потаённые уголки леса, показывая ей мерцающие звёздные россыпи, которые виднелись сквозь листву, и рассказывая о далёких землях, где солнце никогда не прячется, а деревья растут до самого неба. «Мама, а там правда есть такие цветы, которые светятся сами по себе?» – щебетала Совушка, прижимаясь к её тёплому боку.

Мать нежно ухнула в ответ, и в её голосе прозвучали любовь и тихая решимость. «Конечно, моя маленькая. И не только цветы. Там есть мир, о котором мы можем только мечтать, сидя здесь. Я хочу, чтобы ты увидела его, Совушка. Я хочу, чтобы ты поняла, что лес – это ещё не всё. Есть нечто большее». Она подхватывала её, когда Совушка теряла равновесие, и её крылья были для дочери самым надёжным укрытием. Каждое её уханье было наполнено нежностью, каждое прикосновение – заботой. Их связь была сплетена из общих мечтаний о неизведанном, тихих ночных разговоров и безграничной материнской любви, которая светилась ярче любого светлячка. И каждый раз, когда мать возвращалась с какой-нибудь новой, удивительной вестью о мире за пределами леса, глаза Совушки загорались ответным восторгом. А потом Мама пропала, унеся с собой все тайны иных земель.

Но и у младшей Совы тоже была тайна. Нет, она не мечтала о славе и признании, как Жаворонок. Ею секрет был куда более… странным. Сова была вегетарианкой. Да, да, вы не ослышались. Сова, хищная птица, питалась исключительно ягодами, орехами и прочей растительной пищей. Она считала, что убийство ради еды – это варварство, и что мыши, как и все остальные живые существа, имеют право на жизнь.

Попытки Совы-Папы привить ей любовь к мышам заканчивались катастрофой. Сова просто не могла заставить себя охотиться на этих милых зверьков, чьи писклявые голоса напоминали ей детские колыбельные. Вместо этого она тихонько подкармливала их ягодами, надеясь, что они когда-нибудь перестанут бояться ею и начнут приносить ей газеты.

Каждую ночь Сова разыгрывала спектакль для своего отца, изображая свирепого охотника, возвращающегося с добычей. Она ловила Мышь, свою давнюю знакомую и по совместительству – лучшую подругу, и делала вид, что собирается съесть ею. Мышь, как настоящая актриса, визжала, а потом притворялась мёртвой. Сова-Папа, довольный, кивал и говорил: «Настоящая сова!». Но иногда, когда Сова-Папа отворачивался, Сова тихонько подмигивала Мыши и шептала: «Не волнуйся, сегодня на ужин яблочный пирог».

Но однажды ночью всё раскрылось. Папа-Сова, как обычно, отправился на охоту и по опыту знал, что каждая мышь – это не просто еда, а проверка навыков, показатель мастерства. Но в этот вечер что-то пошло не так. Его чуткий слух уловил не шорох когтей, царапающих землю, а какой-то странный мелодичный писк, перемежающийся тихим нежным уханьем.

Он замер на ветке, внимательно вглядываясь. Внизу, на небольшой полянке, освещённой слабым светом луны, он увидел свою дочь Совушку. Она не кружила в охотничьем пике и не прицеливалась. Вместо этого она сидела на земле, а перед ней, словно приглашённые гости, расположилось целое семейство мышей. Они сидели очень ровно, как будто камни на киносеансе самого интересного фильма.

Совушка, забыв обо всех своих охотничьих инстинктах, что-то тихо рассказывала им, а мыши, казалось, внимательно слушали. Одна из них, самая смелая, даже забралась ей на макушку. Сова старалась не вертеть головой, чтобы мышь не упала, и тихонько ухала, словно смеясь.

– Что здесь происходит? – прорычал Сова-Папа, появляясь из темноты, словно налоговый инспектор, явившийся с проверкой. – Объяснись!

Мыши тут же разбежались врассыпную, причём одна даже споткнулась о собственные усы, а Сова, понимая, что ею обман раскрыт, опустила голову.

– Я… я не могу, – прошептала она, – Я не могу, есть мышей. Я люблю ягоды! Они такие вкусные, и их не надо ловить, они сами падают с кустов, будто бы по заказу.

Сова-Папа молчал, глядя на дочь с разочарованием.

– Ты опозорила нашу семью! – наконец произнёс он, – Сова, не охотящаяся на мышей, это как Соловей, не умеющий петь! Это как рыба, не умеющая плавать! Или как цветок, который забыл, как пахнуть! Это позор!

Сова вздрогнула. Упоминание Соловья, чья слава гремела на весь лес, было для неё, настоящим оскорблением. Она не понимала, что такого особенного в этом писклявом певце, но знала, что её отец, хоть и относится к нему с особым презрением, не упускает возможности уколоть её побольнее.

– Я ухожу, – тихо сказала Сова, – Я не могу больше жить во лжи.

И, не дожидаясь ответа, она расправила крылья и улетела прочь, оставив позади свой дом, своего отца и свою прошлую жизнь.

Собравшись с силами, Сова приняла решение. Она покидает отчий дом и найдёт своё место в этом огромном и незнакомом лесу. И пусть ею ждёт неизвестность, пусть ей будет трудно и одиноко, она будет жить так, как велит ей ею сердце.

Она летела всю ночь, ориентируясь по звёздам и прислушиваясь к шёпоту леса. Ночной лес жил своей жизнью, отличной от жизни дневного леса. Здесь царили тишина и мрак, нарушаемые лишь редкими криками ночных птиц и шорохом листьев под лапами ночных зверьков. Сова чувствовала себя здесь как дома. Она любила этот мир теней и полутонов, где каждый звук и каждый силуэт приобретали особое значение. Вдалеке завыл волк, где-то прокричала выпь, и этот ночной хор успокаивал и придавал ей сил. Она знала каждый куст, каждое дерево в округе, каждый сантиметр мха. Это был её дом, который она покидала с тревогой, но с надеждой на новую встречу.

Ей было страшно и одиноко, но в то же время она чувствовала себя свободной. Впервые в жизни она сама решала, что ей делать и куда лететь.

К рассвету, обессиленная и голодная, Сова приземлилась на ветку раскидистого клёна. Она искала место, где можно было бы отдохнуть и перекусить, но вокруг не было ничего, кроме деревьев и травы.

Вдруг она увидела дупло. Небольшое, уютное дупло, словно созданное для неё. Сова подлетела ближе и заглянула внутрь.

Дупло было пустым. Вернее, почти пустым. Внутри царил маниакальный порядок, словно там жил какой-то помешанный на чистоте гном. Такой помешанный, что даже паутина была аккуратно смотана и сложена в уголок, как пряжа для продажи. Сова, недолго думая, забралась в дупло и свернулась калачиком на полу. Она была слишком уставшей, чтобы думать о том, кто здесь живёт. Она просто закрыла глаза и уснула, мечтая о ягодах и о новой жизни, в которой ей не придётся притворяться тем, кем она не является. И, возможно, ей приснится, как она открывает собственный ягодный ресторан, где вместо мышей подают клубничный джем.

Глава 4 Загадочный куст

Как только последние лучи солнца, словно старые ворчливые философы, неохотно покинули лес, оставив свои недописанные трактаты о смысле жизни, Сова выбралась из дупла. Она в высокие материи, конечно, верила, но предпочитала, чтобы эти материи можно было съесть. Ягоды, например.

Ночь встретила её своим обычным репертуаром: шелестом листьев, похожим на шёпот заговорщиков, уханьем других сов, в коих слышалась вселенская тоска, и подозрительными звуками из кустов, которые могли означать как ежа, так и нечто гораздо более зловещее. В лесу, как и в жизни, всегда есть место для абсурда и неожиданных поворотов судьбы. Как говаривал один известный экзистенциалист: «Всё дозволено, но не всё полезно для пищеварения».

Желудок Совы, этот вечный бунтарь, снова заявил о своих правах. Пришлось отправляться на поиски пропитания, что для совы-вегетарианки было сродни восхождению на Эверест в тапочках. Ей приходилось лавировать между голодными лисами, белками-рэкетирами, требующими орехи за «крышу», и стаями кровожадных комаров, которые, казалось, пили кровь просто ради развлечения.

Блуждая по ночному лесу, Сова чувствовала себя потерянной и одинокой. Она вспоминала свою мать, которая всегда знала, где растут самые сочные ягоды. «Эх, где ты, мама?» – думала Сова, – «Наверное, на другом конце Земли». Вдруг, её осенила мысль: «А что, если смысла нет? Что, если мы просто марионетки в руках безжалостного кукловода, который дёргает за ниточки судьбы и смеётся над нашими страданиями?». Эта мысль, словно ледяной ветер, пронеслась по её душе.

С такими мрачными мыслями Сова добрела до поляны, где раньше рос огромный куст, ягоды которого были настолько вкусными, что могли заставить плакать от счастья даже самого сурового медведя. Но поляна встретила ею лишь зловещей пустотой. Куст исчез. Как будто его вычеркнули из книги бытия.

– Да что ж это такое-то! – пробормотала Сова, – Сначала отец с его предрассудками, потом вечное притворство, теперь исчез куст. Что дальше? Меня заставят охотиться на мышей?

В этот момент из кустов вылезла Мышь, ею старая знакомая и соратница по симуляции.

– О, Сова, это ты? – пискнула Мышь, – Выглядишь как жертва экзистенциального кризиса. Что-то случилось?

– Случилось, – вздохнула Сова, – Куст пропал. Ягодичного рая больше нет. Всё тлен.

– Погоди, не кипятись, – сказала Мышь, задумчиво почёсывая за ухом, – Во-первых, в лесу ещё полно кустов. А во-вторых, зачем тебе шарить, впотьмах выклёвывая ягодки? Почему бы не перетащить их к себе? Найди подходящий куст, выкопай, перенеси его в свой новый дом и наслаждайся жизнью!

Сова уставилась на Мышь, словно узрела в ней самого Ницше в мышином обличье.

– Ты гений, Мышь! – воскликнула она, – Я всю жизнь боролась за свободу, а решение было так просто. В этом и есть вся ирония! Осталось найти новый куст с ягодами.

И, не теряя времени, Сова приступила к операции «пересадка». Она выкопала ягодный куст (который рос неподалёку), обмотала корни лианами и, пыхтя, потащила его к дому. Мышь вприпрыжку бежала рядом и подбадривала ею мудрыми изречениями, вроде: «Сороку осилит идущий» и «В здоровом теле – здоровый куст».

Добравшись до дупла, Сова с трудом втиснула куст внутрь. Он занял почти всё пространство, оставив лишь небольшой уголок для самой Совы. Но она была довольна. Теперь у неё всегда будет свежий запас ягод, а значит, и меньше поводов для страданий. Сова, не знала, что в это время домой возвращается Жаворонок. Жаворонок, которому ещё только предстоит обрести голос, поскольку куст, что он не смог разглядеть в темноте своего жилища, утром его изрядно напугает. Впрочем, они не пересеклись, ведь ночь только началась и Сове нужно было лететь по своим делам – вертеть головой, всматриваясь во тьму.

Запасшись кустом, с чувством выполненного долга, Сова решила навестить её личное место силы, особенное место, где она чувствовала себя счастливой и безмятежной – старый могучий дуб, чьи ветви, словно раскинутые объятия, склонялись к прохладной глади реки. Здесь, у воды, где воздух был пропитан запахом влажной земли и цветущих трав, они с Мамой часто встречали рассвет. Маленькая Совушка с пушистыми перьями и ещё сонными глазами уютно устраивалась на широкой ветке рядом с Матерью.

По мере того как первые робкие лучи солнца пробивались сквозь предрассветную дымку, окрашивая небо в нежные розовые и золотистые тона, тишину нарушали лишь тихий плеск воды и редкое уханье.

– Мама, – прошептала Совушка, ещё не до конца проснувшись, – а почему солнце встаёт каждый день? Оно никогда не устаёт?

Сова-светлячок нежно ухнула, и в её голосе прозвучали теплота и мудрость.

– Солнце встаёт, потому что оно любит свет, моя маленькая. Оно любит дарить тепло и жизнь. И оно не устаёт, потому что знает, что его работа – это его предназначение.

Она склонила голову и ласково коснулась клювом головы дочери.

– То же самое и с нами, Совушка. Мы должны найти своё предназначение. То, что заставляет наши сердца петь, даже когда вокруг темно.

– А ты нашла, мама? – спросила Совушка, не сводя глаз с горизонта, где небо уже пылало яркими красками.

– Я ищу, моя радость, – ответила мать. – Я ищу мир за пределами нашего леса. Мир, где есть другие рассветы, другие песни, другие мечты. Я хочу увидеть всё, что скрывает ночь, и всё, что дарит день.

– А я хочу увидеть всё, что видишь ты, мама, – прошептала Совушка, прижимаясь к ней. – Хочу увидеть те цветы, которые светятся сами по себе, и те деревья, которые растут до самого неба.

Сова-светлячок обняла дочь крылом.

– И ты увидишь, моя маленькая. Мы обязательно увидим. Ведь в жизни есть нечто большее, чем просто охота на мышей. Есть мечты, которые нужно ловить, как самых быстрых мотыльков. И есть свет, который нужно искать, даже когда кажется, что вокруг одна тьма.

Но когда Сова добралась до места, то увидела лишь жуткую пустоту. Дерево исчезло. Сова почувствовала леденящий ужас. Как будто кто-то вырвал кусок из её души и небрежно завернул его в бумагу, чтобы выбросить в урну. Она начала метаться по поляне, пытаясь найти хоть что-то, что осталось от её прошлого. Но всё было тщетно. Дерево исчезло, словно его никогда и не было.

Тут Сове вспомнились истории о древних проклятиях и о злых духах леса. Может быть, она чем-то прогневала лесных богов? Может быть, ей следовало начать охотиться на мышей?

Услышав шум у реки, Сова подлетела ближе и увидела бобров. Их было много, они что-то строили и грызли, словно одержимые какой-то манией.

– Что вы творите? – крикнула Сова, – Зачем вы уничтожаете лес?

Бобры, словно зомби, медленно повернулись к ней. В их глазах не было ни капли сочувствия, только холодный и расчётливый блеск.

– Это не твоё дело, – прорычал один из бобров, – Убирайся, пока не поздно.

Сова почувствовала, что лучше не связываться с этими ребятами. В их действиях было что-то зловещее и непредсказуемое.

Проболтавшись всю ночь в привычной для себя атмосфере, Сова вернулась спать в новое дупло. Жаворонок уже успел упорхнуть, радостный обретённым голосом, и две птицы неделю так и прожили в одном жилище, даже не подозревая, о существовании друг друга. Возможно, они квартировали бы так и дольше, если бы Жаворонок не смастерил карту пропавших деревьев. Сова, осмотрев её и увидев крестик на месте «их с Мамой дерева», быстро поняла, что к чему. Она, как и любая Сова, была очень наблюдательна и с лёгкостью могла добавить на карту ещё несколько случаев странных пропаж лесного фонда. Сова решила посоветоваться с Мышью.

– Ты лунатишь Сова, – авторитетно заявила Мышь, – ты сама повесила эту карту, пока спала днём и даже не вспомнила.

Для Совы этого объяснения было достаточно. Вернувшись домой и вспомнив историю с бобрами, Сова взяла индигоферу и красивым почерком вывела на карте: «Может, это бобры?». И добавила маленький, но очень точный рисунок бобра в строительной каске.

Глава 5 Тайна зловещих бобров

Во Дворце искусств царил хаос. Концерт Лесного хора был не просто рядовым культурным событием – это была настоящая традиция, уходящая корнями в далёкое прошлое леса. Когда-то, давным-давно, когда в лесу царили раздоры и вражда, именно песни хора смогли объединить лесных жителей и примирить их. С тех пор каждый год в день весеннего равноденствия хор давал большой концерт, посвящённый миру, дружбе и красоте природы.

В этом году концерт был особенным. Он был приурочен к столетию Лесного совета – главного органа управления лесом. Это был шанс показать всем, чего достиг лес за эти годы, продемонстрировать его богатство, красоту и, конечно же, талант. На концерте должны были присутствовать самые важные шишки леса: – главы четырёх лесных департаментов – Орёл, Кабан, Лягушка и Шмель.

Присутствие таких важных персон делало концерт ещё более ответственным и престижным.

Все понимали, что это зрелище – не просто развлечение. Это – лицо леса. Это – возможность заявить о себе во весь голос. И Жаворонок, как новый солист Хора, должен был сыграть в этом ключевую роль. От его выступления многое зависело. И не только его личная слава, но и будущее всего леса.

Долгожданный концерт был уже не за горами, и подготовка шла полным ходом. Или, скорее, ползла со скоростью улитки, если верить маэстро Ворону.

Зал был украшен с размахом, достойным королей. Белки-декораторы развешивали гирлянды из осенних листьев, барсуки-столяры сколачивали сцену, а сороки-стилисты приводили в порядок костюмы артистов. Но Ворону всё было не так.

– Что это за гирлянды? – кричал он, нависая над несчастными белками. – Они какие-то тусклые! Где страсть? Где цвет? Немедленно добавьте больше ягод!