Полдень в Тихой Миле

Часть первая

В полуденный час Барлоу по своему обыкновению скрывался от жары под навесом террасы бистро «У Энцио», что на главной улице городка Тихая Миля. Здесь аккуратной рукой хозяина были расставлены три круглых столика, возле каждого – пара плетеных стульев. На безупречно белых скатертях – маленькие деревянные подставки, на них солонка, перечница, оливковое масло и бальзамический уксус. Каждого гостя ждал комплимент от владельца  – бутылка белого вина с самодельной этикеткой.

Вино, как и многое другое, например, сигары попадало к Энцио не самым законным путем. Обычно в трюмах контрабандистов, с которыми, как выражался сам хозяин, у него «налажены связи». Связи предприимчивого толстяка – еще одна причина, кроме спасительной тени, по которой Барлоу каждый день навещал бистро и сидел за столиком лицом к улице, приветствуя редких в этот час прохожих.

Барлоу – высокий костистый мужчина зрелых лет. Его худое лицо можно было бы назвать неприметным, если бы не глаза. Серые или, скорей, бесцветные, будто выцветшие, они всегда оставались холодными, слегка прищуренными, даже когда Барлоу улыбался. А улыбался он много и охотно. При этом верхняя губа у него приподнималась над крепкими желтоватыми зубами и забавно двигались аккуратно подстриженные пшеничного цвета усы под слегка крючковатым носом.

В дневное время, когда Барлоу выбирался на прогулку из своего загородного дома, он обычно бывал одет в свободный белый костюм из тонкого льна, сорочку и мягкие туфли на босу ногу. Седые коротко стриженные волосы и намечающаяся лысина на затылке прятались под плетеной шляпой. Знакомых мужчин он приветствовал, касаясь полей шляпы кончиками указательного и среднего пальцев правой руки. Перед дамами галантно приподнимал головной убор. За это он слыл в Тихой Миле, городке, чего уж скрывать, донельзя провинциальном, женским угодником и изрядным сердцеедом.

По общему мнению городских сплетниц, у много повидавшего холостяка (а Барлоу не носит кольца ни на левой, ни на правой руке) была в душе незаживающая рана, с которой он и прибыл в свое время в Тихую Милю. Так ли это было в точности или нет – неизвестно. О прошлом Барлоу не распространялся, что в городе было скорее правилом, чем исключением. Здесь любили безобидные сплетни, но превыше всего ставили право каждого жителя на неприкосновенность собственного маленького мира.

Деликатность соседей, безусловно, входила в число причин, по которым Барлоу так ценил Тихую Милю.

Ему нравилось сидеть вот так запросто, ни о чем не думая. Еще можно было пускать клубы ароматного сигарного дыма, за которые в местах, где с законом построже, запросто окажешься в наручниках. Нравилась здешняя незамысловатая архитектура – сплошь крашеные дощатые стены и двускатные черепичные крыши. Единственные здания, построенные из камня, – ратуша на центральной площади и пассажирский терминал, через который он сам прибыл в свое время в Милю.

Нравились Барлоу люди, такие как ленивый толстяк Энцио, мастер варить кофе и проворачивать сомнительные сделки. Шериф Хаген, оплот закона и порядка в городе, где, считай, и нет преступности. Или вот вдова полковника Бигли, вечно сидевшая напротив бистро в кресле-качалке на балконе собственного дома.

Несмотря на жару, ноги старушки были укрыты клетчатым пледом. В левой руке дымилась сигарета в длинном мундштуке. Правой вдова чесала между ушей откормленного черного кота с нахальной мордой грабителя. Кот стоически терпел и косился зеленым глазом в сторону пустой тарелки для корма.

Барлоу сочувственно улыбнулся коту, а так как вдова приняла улыбку на свой счет, отсалютовал ей поднятием бокала с лимонадом. Старушка расцвела. Она игриво поправила выбившийся из-под чепчика огненно-рыжий крашеный локон и принялась нашептывать что-то в настороженно повернутое ухо четвероногого пленника. Возможно, сетовала на годы, бездарно потраченные замужем за полковником Бигли, сухарем и грубияном.

До ушей Барлоу донеслись ужасные грохот и лязг. Сразу затем оказалось травмировано и его обоняние – жуткой токсичной смесью выхлопных газов, горелого машинного масла и чего-то совсем неописуемого вроде испарений метана. Посреди главной улицы, распугивая редких прохожих, ползло чудовище.

Оно было ржавым, древним и уродливым. Подобно монстру Франкенштейна, сшитому из частей тел мертвецов, этот плод больной механической фантазии был собран и сварен на скорую руку из остатков отживших свое машин. Шаровые катки исследовательского вездехода, кабина трактора, необъятный кузов военного грузовика с закрепленным в нем краном-манипулятором. В довершение – громадный бульдозерный отвал впереди с торчащими зубьями, как вывернутая нижняя челюсть дракона.

В кабине для вентиляции были выбиты стекла и вырезана дыра в крыше. Там сидел, счастливо улыбаясь, дергал за рычаги и производил впечатление человека, всячески довольного жизнью, городской мусорщик. Он же по совместительству механик, сантехник и кандидат на первый в истории Тихой Мили суд Линча – Тэм.

Тэм, которому Барлоу втайне симпатизировал, парадоксальным образом сочетал в себе черты деревенского дурачка и гения-изобретателя. Все время, свободное от уборки мусора или починки очередного сгоревшего тостера, он проводил за редкими в своей смелости экспериментами. Плоды трудов Тэма ползали, летали, ездили и часто взрывались, насмерть пугая особо впечатлительных горожан.

Раз в месяц происходил сбор подписей за то, чтобы запретить Тэму кататься по главной улице на своем чудовищном вездеходе-бульдозере. Раз в полгода на имя мэра писали петицию с требованием выселить мусорщика подальше за город. Но каждый раз у Тэма находилось достаточно сторонников, чтобы отстоять его право громыхать под окнами и взрывать самодельные бомбы по выходным.

– Опять в Карьер поехал, – раздался за спиной Барлоу голос Энцио. – За деталями.

Повернувшись, Барлоу увидел хозяина бистро в дверях. В одной руке тот держал пугающих размеров нож для разделки мяса, вторую машинально вытирал об измазанный фартук. Взгляд, которым толстяк провожал вонючий гремящий агрегат, был тяжел. Он никак не вязался с круглым, всегда добродушным и приветливым лицом весельчака и балагура. Насупленные брови и нож в руках придавали Энцио весьма угрожающий вид.

«Не будите спящую собаку», – наверное, сказал бы сейчас шериф Хаген, любитель древних поговорок.

– Все ему stronzo¹ неймется, – продолжал толстяк какую-то свою давно начатую мысль. – Допросится он когда-нибудь.

Словно спохватившись, хозяин бистро виновато улыбнулся гостю и тут же скрылся обратно в помещении. Барлоу, на которого угрозы Энцио не произвели особого впечатления, вернулся к ленивому созерцанию улицы. Внезапно снова раздался грохот.

В первую секунду можно было подумать, что произносимые вслед Тэму проклятия возымели действие и несчастный механик взлетел на воздух вместе со своей адской телегой. Но реальность оказалась милостива к мусорщику. Рев, от которого грозили повылетать все до единого стекла в городе, издавали двигатели снижающегося корабля.

Корабль шел опасно низко, как будто пилот выискивал место для посадки прямо на улице. Едва ли такая мысль могла прийти разумному человеку в голову: хоть корабль был совсем небольшим, не фрегат и не эсминец, все же это было судно межзвездного класса. Сесть он мог разве что на центральной площади, разгромив монумент Первооткрывателей и фонтан. Барлоу надеялся, что пилот все же выберет космопорт Тихой Мили. Как и город – единственный на планете.

Он задумчиво разглядывал корабль, вспоминая, где видел такие характерные обводы корпуса. Будто птица-оригами из подвижных матовых пластин – очень запоминающаяся конструкция.

– Точно! – он громко щелкнул пальцами. – «Конкордия-Венатор»!

Она самая, в конфигурации атмосферного полета. Барлоу не узнал модель сразу. Он больше привык к тому, как меняющий форму корабль выглядит в открытом космосе. Темный кристалл-многогранник с хищно заостренным носом. Драгоценность, красивая и опасная, для настоящих ценителей, не привыкших экономить.

Барлоу прищурился. Обвес несерийный: сканер тахионного следа, дополнительные излучатели Штайнера на корме, гразеры в бортовых спонсонах. Серьезная экипировка, не для мелких разборок с зарвавшимися пиратами. Пара таких птичек вскроет орбитальный форт третьего класса, как консервную банку, да и одна наделает бед. Бреющий полет над городом – это не случайность, это демонстрация силы.

– Гости пожаловали, – сказал Энцио, вновь появляясь в дверях. – Давно гостей у нас не было, да, сеньор Барлоу?

– Давненько, – согласился Барлоу и затушил половину сигары в пепельнице. Он всегда курил так, не больше половины. Говорил, что удовольствие тоже должно быть в меру.

– Корабль по виду сойдет за торговый, – рассуждал Энцио вслух. – Как думаете, сеньор, торговать они к нам прилетели?

– Торговать, – медленно произнес его собеседник. Повторил задумчиво: – Торговать… Не думаю, мой друг. Очень не уверен.

Энцио глубоко вздохнул и больше вопросов не задавал. Он встал в дверях, провожая взглядом корабль, отправившийся наконец в сторону космопорта. Между густых бровей хозяина бистро залегла непривычно глубокая морщина. Из задумчивости его вывел голос гостя, просившего счет.

– С вас как обычно, сеньор, – сказал Энцио и вдруг просиял, хитро усмехнулся: – Или сыграем в «вдвое или ничего»?

Барлоу, уже достававший бумажник, замер на секунду, потом кивнул.

– Сыграем, – он отпил глоток лимонада, причмокнул, прикрыл на секунду глаза. Сухое его лицо сделалось отрешенным и задумчивым.

– Смелей, смелей, – подбодрил его Энцио. Черные глаза толстяка сверкали от предвкушения, он и думать забыл про сулящий неведомые хлопоты корабль.

– Имбирь, – предположил Барлоу, и Энцио взорвался радостным хохотом.

– Нет, сеньор, нет, – возвестил он. – Сегодня снова не угадали! Платите вдвое.

Делая вид, что очень огорчен и даже немного ошарашен, Барлоу рассчитался. В прошлый раз он отгадал секретный ингредиент лимонада всего две недели назад. Согласно их уговору Энцио пришлось угостить его обедом и сменить рецепт. Барлоу сразу определил, что хозяин бистро стал использовать кардамон. Однако снова давать верный ответ он не спешил.

«Если играешь с друзьями, выигрывай пореже и поменьше», – часто говаривал его отец, обучая сыновей игре в покер. С годами Барлоу понял, что в словах отца, любителя приказывать и спорить, было много горькой мудрости: закат жизни он встретил в одиночестве. Сам Барлоу пытался жить иначе, но однажды, в местах весьма удаленных от Тихой Мили, позволил себе сорвать куш по-крупному.

Те, кого он переиграл, называли себя его друзьями, хотя правильней было бы сказать, что они были клиентами. Но как бы то ни было, они очень болезненно восприняли свое поражение. Они очень ясно дали понять Барлоу, что сколько бы ни прошло времени, как бы далеко он ни забрался, они найдут его и взыщут долг.

Тогда он решил, что Вселенная велика и не так-то сложно затеряться среди триллионов жителей населенных людьми планет. Но сегодня, прощаясь с Энцио, Барлоу, стоявший на залитой солнцем улице, как будто ощутил холодное дуновение. Словно само его прошлое стало ветром, дувшим со стороны космопорта, где приземлился корабль новых гостей Тихой Мили.

Однако же изменять заведенному распорядку дня Барлоу не стал. Он покинул бистро и направился на площадь, где несколько минут наслаждался свежестью и прохладой возле фонтана. Здесь его сердечно поприветствовал заместитель мэра Кингсли, возвращавшийся с обеда на работу, в ратушу.

От фонтана путь Барлоу лежал к лавке семьи Белквистов. Там он оставил список продуктов и некоторую сумму денег с тем, чтобы его заказ доставили домой к вечеру. Они мило поболтали с мамашей Белквист. На прощание она одарила его спелым яблоком, которым Барлоу с благодарностью угостился.

Далее он собирался навестить парикмахерскую сестер Карро. По дороге случилась остановка у прилавка торговца цветами – иссианина Нерза. Цветочник был одним из немногих жителей Тихой Мили, прибывших из-за пределов освоенного человеком пространства. Барлоу считал его приятным, хоть и чрезмерно меланхоличным собеседником. А еще лучшим в городе игроком в инвертированные шашки.

Вечно страдающий от жары негуманоид, похожий на прямоходящего ската, пожаловался Барлоу на скудный урожай перекати-грибов, составлявших его основной рацион, и на сухость кожи. После Нерз сделал очередной ход в их с Барлоу партии, которая продолжалась вторую неделю. Барлоу задумался. Инвертированные шашки играются задом наперед, что естественно для иссиан, но сложно для человека.

Пока он держал черную шашку, выбирая ей место на доске, Нерз неожиданно всхлипнул. На вопрос Барлоу, чем тот расстроен, цветочник сказал: «Речь мистера Кингсли на похоронах послезавтра будет чрезвычайно трогательной».

Барлоу благоразумно не стал уточнять подробности. Каждому жителю Тихой Мили было известно, что сознание иссианина движется одновременно в разнонаправленных временных потоках. Из-за этого общение с ним было чревато опасными темпоральными парадоксами. Увы, подобная репутация не прибавляла Нерзу друзей, что делало цветочника весьма несчастным существом. Во многом из сочувствия Барлоу стал его партнером по игре, в которой у гуманоида не было шансов на победу.

Они сделали еще по два хода. Нерз, иногда путавшийся в настоящем и будущем, попрощался с Барлоу, поблагодарил его за покупку и тут же протянул два одинаковых букетика фиалок. Барлоу расплатился, пожелал иссианину хорошего дня и отправился в сторону парикмахерской. Нерз остался страдать от жары под синим зонтиком. Его большие глаза с тоской провожали Барлоу, пока тот не скрылся из виду.

В парикмахерской Барлоу вручил букеты сестрам, сдобным и круглым, как пончики с сахарной пудрой. Не уставая кланяться и приподнимать шляпу, он наделил вниманием всех клиенток парикмахерского салона.

Перед уходом Барлоу купил два флакона травяного шампуня («Помогает от облысения», – доверительно сообщила ему Милена) и тюбик крема для рук («Кожа будет как бархат», – нежно шепнула Лиза). Овеянный приторным запахом духов, с легкими ожогами от многообещающих взглядов он вырвался из сетей сестер Карро и бодрым шагом двинулся на окраину Тихой Мили.

Солнце, яростный белый гигант спектрального А-класса, жгло вовсю, несмотря на развернутую на орбите защитную сеть. В небе не было ни облачка, так что в бирюзовой вышине можно было разглядеть мерцание шестиугольных сегментов сети. Над горизонтом виднелось исполинское кольцо орбитальной боевой станции серии «Гибралтар», построенной еще во время Войны Поколений. Пятьдесят лет назад власти Рубежа перевели ее в режим автономной консервации. Оборонять планету было больше не от кого.

Какое-то время ходили слухи, что колонию откроют для новой волны поселенцев, а станцию переделают в транспортный терминал, но потом все как-то заглохло. Тихая Миля оставалась единственным городом, а триста с небольшим ее обитателей – единственными представителями человечества (и других рас) в секторе радиусом семьсот световых лет.

Барлоу, как и других горожан, это более чем устраивало. Жару и другие мелкие неудобства, связанные с жизнью в удаленной провинции, вполне можно было терпеть, пока Тихая Миля оставалась действительно тихой.

На окраине Барлоу миновал лавку городского похоронных дел мастера Луки де Вриса. Господин де Врис вопреки жаре был, как всегда, одет в цилиндр и черный костюм-тройку, мешком висевший на его тощем долговязом теле. Он приветствовал проходившего Барлоу, стоя в дверях с неизменным выражением скорби и участия на узком, как нож, лице с глубоко запавшими щеками.

Про хозяина лавки говорили, что он большой знаток своего дела. Не только высококлассный гробовщик, бальзамировщик, камнерез, знаток высокохудожественной ковки и посмертного макияжа, но и творец проникновенных эпитафий. Желающим убедиться в том, что молва не лжет, достаточно было пройти всего сотню шагов до городского кладбища. Там можно было всласть налюбоваться работами мастера – от скромных, но полных достоинства надгробий до исполненных с большим чувством скульптур. Многие посетители не могли сдержать слез, читая полные скорби строфы, которыми де Врис провожал своих любимых клиентов в последний путь.

Раскланявшись с поэтом гробовой доски, Барлоу миновал наконец городскую черту. Быстрым шагом он пересек ничем не примечательный и потому безымянный обширный пустырь, на котором не росло ничего, кроме редких раскидистых паукодрев. Слегка запыхавшись, Барлоу поднялся на холм, покрытый на удивление живучей, несмотря на жару, травой.

Год назад он взял холм и прилегающие к нему несколько сотен акров в аренду на девяносто девять лет. На вершине он выстроил скромный деревянный дом в духе первых колонистов. В его кондиционированную прохладу Барлоу вошел с облегчением, которое знакомо каждому жителю Тихой Мили, заставшему здешнее лето.

Он не замедлил избавиться от одежды и принять холодный душ. С особой тщательностью он намылил голову новоприобретенным шампунем, старательно втирая его в те места, где волосы предательски поредели.

После душа Барлоу переоделся в тонкий халат, наполнил графин ледяным чаем и отправился на террасу с книгой из своей небольшой, но тщательно подобранной библиотеки. Предпочтение в ней отдавалось толстым монографиям по психологии негуманоидных рас и историческим исследованиям.

Выбор Барлоу пал на труд, посвященный парадоксам мышления иссиан. Первая глава носила интригующее название «Предвидение смерти как причина хронической депрессии».

Около восьми Бобби Белквист привез заказ из лавки. Барлоу дал ему на чай, налил холодной воды и усадил на террасе. Следующий час он рассказывал Бобби истории времен освоения Рубежа, до которых тот был очень большим охотником. Этим вечером Бобби узнал про то, как началась «хидовая лихорадка», смертельно опасная охота за артефактами планеты Пандора. А еще какой трагедией обернулся Первый Контакт с грофами, самыми опасными существами в Галактике.

Мальчик слушал с открытым ртом, пока Барлоу не взглянул на небо, на первые высыпавшие на нем звезды Рукава Лебедя и не сказал: «Достаточно на сегодня, Роберт». Он наказал Бобби быть внимательней на дороге и не попасть колесом велосипеда в яму, после чего младший Белквист укатил в сторону города.

А Барлоу, снова оставшись наедине с собой, принялся ужинать.

После ужина он расположился на террасе с бокалом вина и книгой. Вино – каморрианское кьянти, еще один контрабандный привет от хозяина бистро. Книга – незапоминающийся ироничный детектив, легкое чтение перед сном. В подступавшей к дому темноте пели местные насекомые, которых за неимением другого слова в Тихой Миле называли цикадами.

Уютно мерцал зеленый абажур лампы. На столе тихо гудел маломощный генератор поля, закрывавшего террасу от комаров. Загадочно переливалось вино на донышке бокала. Был один из тех безмятежных вечеров, которые он так полюбил, обосновавшись в Тихой Миле. Злое солнце наконец покинуло небеса, уступив место прохладному мерцанию звезд. Заброшенная боевая станция, когда-то символ борьбы человечества за место под этими самыми звездами, сверкала в лишенном лун небе, как забытое богами ожерелье.

Лирическому настрою, который часто посещал Барлоу вечерами, мешало лишь одно обстоятельство. Корабль, прилетевший сегодня в Тихую Милю.

Барлоу допил вино. Выключил имитатор книги, создающий визуальное и тактильное ощущение настоящей бумаги и переплета. В задумчивости он взял со стола салфетку, на которую ставил бокал, и начал складывать ее так и эдак, словно оригами. Будь на террасе кто-то, давно знакомый с Барлоу, он бы заметил, как серьезно тот озабочен.

Плетеное кресло напротив него, как обычно, пустовало. Ни в Тихой Миле, ни, пожалуй, во всей Галактике у Барлоу не осталось давних знакомых. Время и различные обстоятельства об этом позаботились.

Как правило, Барлоу не нуждался в компании и не искал, перед кем распахнуть душу. Сегодня тоже. Тихая Миля давала все, что нужно. Но завтра ему может потребоваться нечто большее, чем собутыльник или партнер по шашкам.

Он не знал, зачем или за кем прилетела «Конкордия». Если она была посланцем из его неспокойного прошлого – в одиночку ему не справиться.

Он отложил салфетку и жестом погасил лампу. Некоторое время Барлоу сидел в темноте во власти невеселых мыслей. Почти машинально он включил систему безопасности, которая обошлась ему вдвое дороже дома. Никто и ничто не сможет нарушить границы его участка, минуя многочисленные камеры и датчики. Мощный экранирующий генератор не позволит за ним шпионить.

С момента установки системы Барлоу включал ее всего пару раз – для проверки. В городе, где нет грабителей, жители не закрывали окна и не запирали двери.

Но если его подозрения насчет прилетевших гостей оправданы, время быть беспечным осталось позади.

Барлоу вернулся в дом, почистил зубы и отправился в спальню. Там он отодвинул кровать и долго смотрел на большой люк в полу. Покачал головой и вернул кровать на место. Рано. Все то же чутье подсказывало: свой первый ход гости сделают завтра.

Завтра, когда они закончат собирать информацию и планировать начальные шаги. Утром станет ясно, что привело их в Тихую Милю. Сегодня же стоит на время забыть о том, что он прячет в тайнике под кроватью. Постараться заснуть и не гадать о том, чьи похороны видел цветочник Нерз.

Барлоу вытянулся во весь рост на прохладной простыне и еще долго лежал с открытыми глазами. За окном спальни скрипели неугомонные цикады. Гремел вдалеке тягач механика, возвращаясь доверху груженным из Мусорного Карьера. Катилось по звездному небу колесо оставленной экипажем станции.

На столике на террасе лежала фигурка из салфетки, свернутая Барлоу. Она была похожа на птичку-оригами, на «Конкордию-Венатор», дорогую и смертоносную. Любимый корабль наемных убийц и охотников за головами.

Барлоу наконец забылся беспокойным сном. Ему снились изменчивые ландшафты Пандоры, небо непроизносимых цветов и облака из сверкающих кристаллов. Снился схрон, полный хидов, артефактов исчезнувшей расы, умевшей изгибать пространство и поворачивать вспять время.

Он видел во сне блондина со шрамом на подбородке, который преграждал ему вход в схрон. Когда Барлоу шагнул к нему, тот схватился за кобуру на поясе.

– Не надо, Саймон, – прошептал Барлоу во сне. – Прошу тебя.

Блондин потянул излучатель из кобуры, и лицо его растаяло в нестерпимо яркой вспышке.

Он проснулся, как всегда, в шесть утра. За тонкими занавесками вовсю полыхало солнце. Некоторое время Барлоу лежал в постели и разглядывал дощатый потолок. Ни о чем особенном он не думал в тот момент. Просто вдыхал утренний воздух, наслаждался простыми вещами – своим еще не старым крепким телом, пением птиц за окном, узором трещин на рассохшейся краске.

День обещал быть прекрасным. Таково обещание солнечного утра. Ты жив, безмятежен, и смерть кажется чем-то ненастоящим, нестрашным. Тем, что никогда не случится с тобой и теми, кого ты любишь.

Если бы кто-то сейчас спросил у Барлоу, что ему снилось, он бы, не задумываясь, честно ответил, что не помнит.

Потягиваясь, Барлоу вышел на террасу. Намокшие доски пола приятно холодили ступни, да и сам воздух еще не успел прогреться. Дувший с востока ветерок ободряюще касался обнаженного торса.

Тело Барлоу было смуглым и худым. Когда он делал глубокий вдох, не в силах надышаться утренней свежестью, можно было легко пересчитать его выпирающие ребра. Худоба не казалась болезненной, под кожей переливались упругие мышцы. Барлоу был гибок, нагнувшись, он без труда коснулся ладонями пола. Постоял так с минуту и распрямился, медленно поднял перед собой руки. Громко выдохнул:

– Х-ха!

С выдохом Барлоу изменил положение руки и ног, мгновенно перетек в боксерскую стойку. Задвигался по террасе, затанцевал, сражаясь с тенью. Джеб, джеб, кросс, нырок, хук правой.

– Х-хэ!

Внезапно он уронил руки, с душераздирающим хрустом вывернул плечевые суставы назад. Потом вперед, весь сжался, согнул колени, поднял перекрученные руки ладонями вверх, пряча за ними лицо. Такую дикую, чуждую анатомии стойку диктовали правила на-кхакра-аири, «искусства причинять смерть» – рукопашного боя расы гроф. Барлоу потратил в свое время немало денег, сил и времени, чтобы овладеть на-кхакра-аири на доступном человеку уровне. Ведь если в чем грофы и были вне конкуренции, так это в причинении смерти.

Из верхней стойки Барлоу буквально провалился в нижнюю. Выстелился вдоль пола и бросил руки вперед в атакующем выпаде. Взлетел, нанес удар коленом, локтем, лбом, окаменевшими, сомкнутыми в щепоть пальцами, ребром ладони, стопой. И снова – базовая стойка, защитные движения, цепочка атак. И снова. Как говорили его учителя: «Пока солнце в глазах не погаснет».

Если вы спросите Барлоу, он, как большой знаток, ответит, что нет лучше способа забыть о заботах, чем предписываемая на-кхакра-аири разминка. Попробуйте-ка подумать о бедах, которые обещают прилетевшие в Тихую Милю гости, когда пульс зашкаливает за сто восемьдесят ударов в минуту.

Не получится.

Через тридцать минут Барлоу завершил упражнения. Он с хрустом вправил плечевые суставы, восстановил ритм дыхания и расслабил мышцы. Его бронзовый торс блестел от пота.

У Барлоу не было шрамов, татуировок, родимых пятен, ничего, что можно было отнести к особым приметам. Если он был когда-то киборгизирован, то тщательнейшим образом позаботился скрыть следы имплантаций. Для любого наблюдателя, который пропустил демонстрацию искусства причинять смерть, Барлоу представал просто немолодым человеком в хорошей форме. Любителем загорать и делать зарядку на террасе своего загородного дома. Рядовым жителем городка Тихая Миля на безымянной планете, затерянной где-то в Рукаве Лебедя.

«Вы, может быть, слышали о нас разное, но с этого дня советую помнить: у нас обычный город и в нем живут обычные люди», – так прямо в космопорту его приветствовал шериф Хаген. Они прекрасно поняли друг друга.

После завтрака Барлоу не стал дожидаться полудня, чтобы отправиться в город. Он надел широкие льняные брюки и голубую сорочку навыпуск, на ноги – плетеные сандалеты. Задумчиво глянул в сторону кровати, того, что было под ней, качнул головой, словно говоря самому себе «нет». И, прихватив с вешалки шляпу, вышел из дома, как всегда, не запирая дверь.

На самой окраине, напротив жилища мусорщика Тэма, что рядом с лавкой гробовщика, Барлоу повстречал шерифа Хагена. Человек новый в Тихой Миле решил бы, что встреча эта случайна и шериф, чей участок был на другом конце города, просто выбрался на улицу размять ноги. Однако Барлоу изучил привычки шерифа так же хорошо, как тот его собственные. Хаген искал встречи, хоть и первым делом сказал, что собирается навестить Тэма и сделать ему строгое внушение за позднее и шумное возвращение из Карьера.

Шериф был невысоким кряжистым мужчиной с простым квадратным лицом, тщательно взращенными вислыми усами и пристрастием к галстукам-шнуркам в сочетании с остроносыми сапогами. Несмотря на это и шляпы с загнутыми полями, лошадей, которых в городе было немало, Хаген избегал, отдавая предпочтение велосипеду или в редких случаях спешки ховербайку. Шериф говорил, что в детстве лошадь его лягнула и с тех пор он «этим бестиям не доверяет».

Про мужчин нельзя было сказать, что они дружили, но Хаген был одним из немногих горожан, кого Барлоу хотя бы раз приглашал к себе домой больше чем на пять минут. Раз в три месяца, когда шериф устраивал себе выходной и оставлял город во власти порока и беззакония, они с Барлоу выпивали вместе, любуясь много значившим для каждого жителя Мили пейзажем Мусорного Карьера.

Встретившись, Барлоу и Хаген поговорили пару минут на общие темы. Затем шериф сунул большие пальцы за ремень, что для него было признаком предстоящего серьезного разговора. Покачавшись с каблука на носок и обратно, он со значением кашлянул и сказал:

– Я насчет вчерашних гостей, Джон. Видел же ты их корабль?

За минувший с их знакомства год Хаген от силы трижды называл Барлоу по имени. Во всех случаях то, что он говорил следом, оставляло долгий неприятный осадок.

– Еще как видел. Роскошная посудина. Уйму денег стоит.

– Да уж, чертову уйму. Хорошо, надо думать, зарабатывают рекламационные агенты.

– Кто? – удивился Барлоу.

– Рекламационные агенты, – повторил Хаген. – Так представился их главный, Дерек. Я с ним говорил по коммуникатору сегодня утром. Агенты, ха! По мне – чертовски ласковое словечко для банды головорезов. Охотники за головами, вот они кто.

– И за чьей же головой они охотятся, шериф?

Хаген, все время глядевший куда-то в сторону, первый раз посмотрел Барлоу прямо в глаза.

– Дерек сказал, что ищет человека, прибывшего в Тихую Милю чуть больше года назад. Имя назвал незнакомое, но ДНК-профиль, который он прислал совпадает с твоим, Джон.

– Вот как, – Барлоу задумчиво пощипал себя за кончик уса. – Что ты ему ответил?

– То же самое, что и любой другой в Тихой Миле. Нам не нужны проблемы. А от себя я добавил, что, если у него и его агентов нет ордера, выданного Магистратом сектора, пусть выметаются с планеты. Хоть мы и живем на Рубеже, у нас дела делаются по закону и никак иначе.

– Полагаю этот, как его, Дерек не обрадовался.

– Спокойно воспринял. Изображение он не включил, но голос у него все время был ровный. Он сказал: я вас понимаю, шериф. И добавил эдак с издевочкой, я всегда за сотрудничество с законом. Ордер, мол, у вас уже в почте.

Хаген раздраженно сплюнул в сторону.

– Я открываю ящик – и действительно. Рекламационный чертов ордер. Претензия о ненадлежащем исполнении обязательств таким-то лицом. Указанному лицу надлежит для урегулирования спора явиться на Каморру-три.

Лицо Барлоу не дрогнуло, но при упоминании Каморры, домашней планеты Синдиката его сердце пропустило удар. Шериф тем временем продолжал:

– В случае нарушения предписания уполномоченный агент имеет право применить меры убеждения по своему усмотрению. Заверено Магистратом второго числа этого месяца, ограничения срока действия не имеет.

– Липа.

– Липа, – легко согласился шериф. – Запрос в Магистрат я уже выслал. Но со всеми проволочками на ответ у чиновников уйдет не меньше недели. А этот Дерек, сам понимаешь, столько ждать не будет.

– Понимаю, – Барлоу снова прихватил себя за ус. Унаследованный от отца жест, которым он сопровождал непростые размышления. – Могу я тебя спросить, шериф?

– Конечно, – Хаген кивнул.

Барлоу помедлил, подбирая слова.

– Если, давай предположим, у меня не получится с рекламационными агентами договориться по-доброму. Климат на Каморре гораздо хуже здешнего, да и я тут за год совсем стал домоседом. Так вот, если они начнут применять ко мне меры убеждения…

– Послушай, – перебил его шериф, мрачнея на глазах, – Ты войди в мое положение, Джон. Я должен подумать о людях. Триста душ у меня на попечении. Никак нельзя, чтобы из-за твоих разборок с Дереком кто-то из них пострадал.

– А как насчет меня, шериф? Мне, получается, можно пострадать? Вроде я здесь не чужой. Не вчера прилетел.

– Не вчера, – согласился Хаген. – И в городе ты на хорошем счету. Даже господин мэр о тебе отзывался недавно с большим уважением. Барлоу, говорит, образцовый гражданин. За целый год ни малейших нареканий.

– Вот оно что, – протянул Барлоу. – Намекаешь, года в Тихой Миле недостаточно, чтобы стать своим, так, шериф?

Хаген молчал и двигал челюстью, как будто жевал ответ.

– Ладно, – нарушил тишину Барлоу. – Ладно. Я понял. Я сам по себе. Извини, что полез к тебе со своими проблемами, шериф.

– Это ты меня извини, Джон, – тихо сказал Хаген и почему-то бросил быстрый взгляд вверх, на парящее в небе колесо боевой станции. – Не я придумываю правила. Ты хороший человек. Очень жаль, что так вышло.

На руке Хагена пискнул смарт-браслет.

– Помяни дьявола, – расстроено сказал шериф. – Мэр вызывает на совещание с Кингсли. Срочно. Я пойду, ладно?

Хаген протянул Барлоу сухую, твердую и здоровенную, как лопата, ладонь.

– Мне правда жаль, – лицо у него сделалось совсем виноватым. – Если хочешь моего совета, беги из города.

После колебания Барлоу все-таки пожал предложенную руку.

– Спасибо за участие, – сказал он и Хаген скривился, иронию в прозвучавших словах невозможно было не услышать. – Если сложится с бегством, пришлю тебе открытку.

После не самого теплого расставания идти в одну сторону с шерифом не хотелось. Барлоу и до разговора с Хагеном, собирался навестить билетные кассы космодрома. Путь к ним лежал через Площадь Первооткрывателей, куда, к ратуше, торопился страж закона.

Барлоу решил подождать, пока тот окончательно не скроется из виду. Пока он стоял на месте, старательно отгоняя невеселые мысли,  его окликнули.

Похоронных дел мастер Лука де Врис стоял на пороге своей лавки и махал рукой.

Когда Барлоу подошел, де Врис снял цилиндр и поклонился. Напомаженные волосы, разделенные идеально ровным пробором, блеснули на солнце.

– Прекрасный какой денек, мистер Барлоу, – это были едва ли не первые слова гробовщика, обращенные к Барлоу за все время пребывания того в Тихой Миле. У мастера похоронных дел оказался приятный мелодичный голос. – Что-то вы давно не навещали наш магазинчик, как же так?

Барлоу, который никогда не подходил к ритуальной лавке ближе чем на пять шагов, промычал что-то неразборчивое с извиняющейся интонацией.

– А зря, зря не навещали, так я вам скажу, – с воодушевлением продолжал де Врис. При этом он понемногу пятился назад, наполовину оставаясь в поклоне и преданно смотря на Барлоу снизу вверх. – О-очень интересные мы получили позиции недавно. Например, вот.

Барлоу, следуя за пятящимся мастером, сам не заметил, как оказался на пороге лавки. Де Врис посторонился, совершил указующий взмах в сторону гроба, поставленного на попа в центре помещения.

– Ручная работа, – вкрадчиво произнес он. – Дорсианский орех, глянцевый лак. Внутренняя отделка из алого бархата. Полностью герметичная конструкция. При оплате наличными бесплатная установка криогенного модуля. Гарантированная консервация усопшего на срок до двухсот лет.

– Я, знаете ли, – выговорил Барлоу, огорошенный таким напором, – как-то не задумывался…

– А стоило, стоило бы, – с жаром сказал Лука де Врис. – Как говорили предки, memento mori. Нужно, значит, помнить. Да что я вам рассказываю. Знаете наверняка историю бедняги Шульца.

– Не-ет, – растерянно протянул Барлоу, который не далее как позавчера забирал у сапожника сандалеты из ремонта. Одноглазый Шульц был, как всегда, меланхоличен, если не сказать мрачен, но умирать точно не собирался.

– Два года назад, если меня память не подводит, Шульц женился. С будущей невестой познакомился случайно, по переписке, представляете? Пригласил ее в гости, даже оплатил билет. Так влюбился без памяти, что чуть ли не сразу из космопорта повел ее к алтарю. Вы знаете, на вид милейшая была девушка, все от нее были в восторге, – де Врис вздохнул. – А оказалась андроидом-убийцей. Сожгла церковь, Шульца оставила без глаза. Чудом ее угомонили.

– Не совсем понимаю вас, мастер де Врис. Шульц же выжил.

– Выжил, – печально сказал гробовщик. – Хотя душевные его раны остались неизлечимы. Мой рассказ о том, как жестока и непредсказуема бывает судьба, мистер Барлоу. Шульц сделал из случившегося верные выводы. Буквально на следующий день он приобрел у вашего покорного слуги платиновый пакет ритуальных услуг, включая бальзамирование и отпевание по высшему разряду.

– Для себя? – зачем-то уточнил Барлоу.

– Разумеется. Все, что осталось от андроида, Тэм отвез в Мусорный Карьер.

Они помолчали. Тишину нарушил хозяин лавки.

– Ужас какая жара стоит, – сказал он и кружевным платком утер пот с бледного лба. – Не желаете ли холодного чаю? Освежитесь и заодно ознакомитесь с нашим каталогом и прейскурантом на услуги.

– Сердечное вам спасибо, мастер, но надо бежать, – произнес Барлоу с сожалением, которое не испытывал. – Зайду и ознакомлюсь как-нибудь в другой раз.

– Ах, да, конечно-конечно, – рассеянно проговорил де Врис и скосил глаза куда-то в сторону. – Заходите обязательно. Всегда рады.

Барлоу машинально проследил за направлением его взгляда. Мастер-гробовщик разглядывал дверной косяк, возле которого стоял посетитель. На косяке Барлоу обнаружил белые линии-метки, служившие, как он догадался, для измерения роста потенциальных клиентов.

– Кхм, – де Врис откашлялся. – А не желаете ли, кстати, оставить контакты ваших родственников или, скажем, душеприказчика? На всякий случай. Так, поверьте, многие делают.

– С родственниками не сложилось, – сухо сказал Барлоу. – Завещанием тоже пока не озаботился, – и прежде чем похоронных дел мастер открыл рот, Барлоу приложил два пальца к полям шляпы. – Хорошего вам дня.

Он вышел из лавки и направился в сторону ратуши. Барлоу знал, что Лука де Врис смотрит ему вслед. Как будто всегда прохладные бледные пальцы осторожно, с терпеливым умением бальзамировщика касались его затылка и шеи. Палящее солнце быстро прогнало это ощущение, но Барлоу, поежившись, все равно ускорил шаг.

Следующим, кого Барлоу встретил на пути к площади Первооткрывателей, оказался черный кот вдовы Бигли. Тот по-хозяйски расположился на перилах террасы дома отца Фредерика и с брезгливым видом пробовал растущую в кашпо бегонию. Свисавший вниз хвост недовольно подрагивал. Гордость патерского цветника была усатому мерзавцу не по вкусу.

Барлоу, знавший любимца вдовы не первый день, был уверен, что тот портит растение из чистой вредности.

– Брысь! – громко сказал он коту.

Сам Барлоу во Вселенского Творца не верил и церковь не посещал. Это не мешало ему искренне симпатизировать отцу Фредерику, человеку искреннему, доброму и работящему. Насколько Барлоу было известно, всю первую половину дня патер навещал тех прихожан, кому требовалась помощь и забота, чем и воспользовался лохматый диверсант.

По какой-то причине кот невзлюбил священника, часто заходившего к его хозяйке, и гадил ему не первый раз. От сестер Карро Барлоу знал, что на прошлой неделе кот пометил дверной коврик, а незадолго до того пробрался на задний двор и учинил расправу над сушившейся там сутаной.

– А ну брысь, я тебе сказал! – чтобы придать своим словам вес, Барлоу топнул ногой.

Кот наконец обратил на него внимание. Он оторвался от несчастной бегонии, нехорошо прищурился в сторону Барлоу и мявкнул. Барлоу был уверен, что удостоился одного из самых грубых оскорблений на кошачьем языке. Затем кот поднялся на все четыре лапы, выгнул спину, вздыбил шерсть, поднял хвост трубой и зашипел. На этот раз, решил Барлоу, в его сторону прозвучали угрозы.

– Шипи не шипи, а цветы я тебе жрать не дам, – сказал Барлоу и добавил миролюбиво: – Шел бы ты лучше домой.

В первую секунду ему показалось, что кот его послушался. Он перестал шипеть, грациозно спрыгнул с террасы и двинулся поперек улицы. Когда гордо поднятая антенна хвоста поравнялась с Барлоу, тот осознал, какую подлость замыслил соперник.

– А ну не смей! – с этими словами Барлоу сделал несколько шагов, пытаясь опередить черного кота, который самым подлым образом собрался перейти ему дорогу. – Брысь!

Куда там! Питомец вдовы Бигли сорвался с места и пронесся перед Барлоу. На другой стороне улицы он скрылся в тени между обувной лавкой Одноглазого Шульца и питейным заведением «Последняя кружка». Барлоу не смотрел ему вслед. Крайне раздосадованный, он встал посреди улицы и принялся беспощадно теребить левый ус.

Ему нужно было попасть в билетные кассы космопорта. Путь к ним лежал через площадь Первооткрывателей, а до нее он мог дойти только по главной улице, минуя дом вдовы Бигли и ресторанчик Энцио. Хорошо знакомая дорога, но идти вперед ему мешало древнее, как Старая Земля, суеверие.

Он вспомнил, как однажды при патере Фредерике рассыпал соль и торопливо бросил три щепотки через левое плечо. «В церковь не ходите, – с улыбкой, но, как ему показалось, и с легким упреком сказал святой отец, – а в приметы верите». Барлоу мог бы ему ответить, что для охотника за хидами с тридцатилетним стажем он еще довольно-таки трезвый тип. Среди его коллег встречались люди, верившие в духов, в амулеты и наговоры и в то, что можно сохранить жизнь и рассудок, раскапывая схроны на Пандоре.

Он мог бы немало занимательных историй рассказать священнику, но в Тихой Миле не принято было говорить о прошлом.

– А чего вы здесь стоите, мистер Барлоу? – услышал он и обернулся на голос.

– Здрасьте, – сказал ему Бобби Белквист, остановивший свой велосипед в нескольких шагах. – А я вас еще во-о-о-он оттуда заметил. Думал, вы собираетесь в «Кружку», а вы стоите и стоите на месте.

Бобби показал в сторону синего здания школы, где, если верить часам на ратуше, как раз началась большая перемена.

– Здравствуй, Роберт, – вежливо ответил Барлоу. – Пожалуй, рановато для посещения «Кружки», как ты считаешь?

– Ну, для бати моего утро было в самый раз, – Бобби вздохнул и в этот момент показался Барлоу гораздо старше своих десяти лет. – Это хорошо, что вы не пить идете.

Папашу Белквиста Барлоу в Тихой Миле не застал. От разных людей он слышал, что Папаша изрядно допек супругу, хозяйку бакалейной лавки пьянством и разгильдяйством. В один прекрасный день она наставила на него ствол гаусс-дробовика и выгнала из дома. Изгнанник помыкался-помыкался, а потом нанялся в команду навестившего городок вольного торговца и исчез.

Судя по рассказам самого Бобби, старший Белквист действительно был далеко не идеальным мужем и отцом. От работы он отлынивал, свободное время предпочитал проводить с верными собутыльниками. Если был пьян, под горячую руку ему лучше было не попадаться. Мог обругать или даже поколотить.

Удивительным образом все это мало сказалось на сыне. Мальчик рос скромным, усердным и воспитанным. По отцу он втайне от матери отчаянно скучал. Отчасти этим объяснялась его искренняя привязанность к Барлоу, который всячески отвечал ему взаимностью.

Роберт Белквист грезил приключениями и путешествиями. Он жаждал оказаться подальше от Тихой Мили, поближе к манящим загадкам неисследованных планет. Детское бесстрашие сочеталось в нем с не по годам цепким умом.

Он напоминал Барлоу его младшего брата. Да, будь он на пятнадцать лет старше и обзаведись приметным шрамом на подбородке, был бы вылитый Саймон. Он, как и Бобби, мечтал вырваться из гравитационного колодца родной планеты. На самом деле не ради богатства и славы – как понял с годами Барлоу, чтобы стать ближе к отцу.

Они вырвались вместе с Барлоу. И однажды оказались на Пандоре.

Глядя в голубые глаза Бобби Белквиста, Барлоу вспомнил недавний сон. Рубчатая рукоятка флетчера под ладонью. Глаза и лицо Саймона, тающие во вспышке. Горло сжалось так, что ему пришлось буквально выдавливать из себя слова.

– Я собирался в космопорт, – проговорил он и сглотнул горчившую слюну, – по делу. Но тут возникло некоторое затруднение. Скажи, Роберт, ты веришь в приметы?

Сын Мамаши Белквист почесал вздернутый кончик носа.

– Ну, это смотря какие, – рассудительно произнес он. – Вот, например, тетя Энни ставит молоко для домового. Это, я считаю, глупость. Домовых не бывает.

– Здесь согласен, – кивнул Барлоу.

– А вот на трещины на мостовой лучше не наступать, – Бобби задумчиво поковырял носком сандалии коричневую сухую землю под ногами. В Тихой Миле брусчатки удостоилась только площадь Первооткрывателей. – И зеркало если разобьется в доме, тоже ничего хорошего.

– Ага. А что насчет черных котов?

– Ой, ну тут дело ясное, – Бобби махнул рукой куда-то в сторону дома вдовы. – У нас в Тихой Миле такой один. Кот старухи Бигли. Про него сам патер Фредерик говорит, что это исчадие нечистого.

– Вот-вот, – Барлоу вздохнул. – Дело как раз в упомянутом тобой коте. Не далее как пять минут назад он перебежал мне дорогу. Вот прямо здесь.

Он показал рукой.

– А-га, – протянул Бобби Белквист. – Так вот почему вы здесь стоите. Из-за кота.

– Будешь смеяться, но именно из-за кота, Роберт.

Бобби помотал головой.

– Совсем я не думал над вами смеяться, мистер Барлоу. Здесь дело серьезное. А скажите, вам очень нужно туда, ну, в космопорт? Вы не улететь, случаем, собираетесь?

Барлоу подумал над ответом. Врать мальчику ему совсем не хотелось, а правда могла расстроить Бобби. Но тот его опередил.

– Знаете что, вы не отвечайте, – сказал он и снова показался Барлоу очень взрослым. – Не мое дело. Думаю, что раз идете туда, а не сидите у себя на террасе или у Энцио, значит, вам нужно.

Того, что случилось дальше, Барлоу совсем не ожидал. Бобби резво оседлал велосипед и сразу крутанул педали. Двухколесная машина загудела электродвигателем, замерцала разноцветными огнями на ободах колес и спицах и, направляемая мальчиком, пересекла роковую черту. Тут же Бобби выполнил лихой разворот, встал поперек улицы и посмотрел на Барлоу.

– Вот! – громко сказал он. – Пожалуйста! Можете теперь пройти!

Глаза его заблестели от сдерживаемых слез, когда он добавил:

– Вы только, пожалуйста, если надумаете улететь – приходите попрощаться.

Прежде чем Барлоу нашелся что ответить, Бобби сорвался с места, обогнул его и понесся в направлении школы. Барлоу смотрел ему вслед и беззвучно шевелил губами.

Минуту спустя он продолжил свой путь к космопорту.

– Должен вас предупредить, мистер Барлоу, – пробасил заместитель мэра Кингсли. – Времени у меня немного. Потому, давайте сразу к делу. Вы, полагаю, решили последовать совету шерифа и оставить наш гостеприимный городок?

Барлоу помедлил, собираясь с мыслями. Посмотрел на шляпу у себя на коленях, на Кингсли, который, несмотря на уличную жару, был, как всегда, одет в клетчатый костюм-тройку из тонкой шерсти. Если бы не костюм и не письменный стол, за которым заместитель мэра восседал в кресле, похожем на трон, Барлоу никогда бы не сказал, что беседует с чиновником. Лицо Кингсли, широкое, с глубоко вдавленной переносицей и узкими губами всегда выглядело угрожающе, даже когда тот пытался придать ему приветливый вид. Дополняли образ огромные и вечно сжатые веснушчатые кулаки, которые сейчас лежали на столешнице.

Еще в первую их встречу Барлоу мысленно сбрил Кингсли роскошные рыжие бакенбарды и отрастил ему густую бороду. Кабинет со стенными панелями из привозного красного дерева, книжными шкафами и тарсидским кристаллофоном он заменил на боевой мостик корабля. Заместитель мэра немедленно превратился в пиратского капитана. Дальнейшее их знакомство только укрепило Барлоу в его догадках.

– К делу, так к делу, – сказал он и поерзал. Антикварное кресло для посетителей, в котором он сидел напротив хозяина кабинета, в былые времена, должно быть, использовалось для допросов под пытками. Поясница Барлоу прямо-таки стонала. – Насчет покинуть город, вы правы, в свете некоторых обстоятельств совет мистера Хагена показался мне весьма разумным.

– Ну, еще бы, – неприязненно буркнул заместитель мэра, внимательно разглядывая свои кулачищи.

– Не одобряете? – удивился Барлоу. – Мне показалось, шериф говорил от вашего с мэром имени.

– Все, что Хаген должен был вам сказать: с вашими проблемами разбирайтесь сами. Остальное он добавил от себя.

– Предположим. Так чем вам не нравится мой способ разобраться с бандой головорезов – оказаться от них подальше?

Кингсли наконец взглянул на него. В глубине зеленых глаз, которые, по мнению Барлоу, не раз и не два смотрели на врага сквозь забрало абордажного бронескафандра, горели мрачные огни.

– Знаете, как назвали наш город отцы и матери Основатели? – спросил он.

Барлоу покачал головой.

– Испытание, – сказал Кингсли и как будто подчеркивая свои слова стукнул костяшками пальцев по столешнице. – Догадываетесь почему? Жизнь у них была не сахар, мистер Барлоу. Пираты, рейдеры Чужих, смертоносная звезда над головой. Они справились. Не сбежали. Выстояли. И город выстоял с ними. Он зовется теперь по другому. Когда война закончилась, люди захотели покоя. Но те, кто считают Милю домом, знает, на каком он стоит фундаменте, так-то.

Барлоу громко присвистнул.

– Вот какой у нас разговор, мистер Кингсли, – протянул он. –  Охотники Синдиката это, по вашему, мое испытание. Ну, знаете, вам бы с отцом Фредериком в церкви выступать по воскресеньям, отбоя бы не было от слушателей.

Шея Кингсли налилась кровью. Он покрутил головой, как будто ему жал воротник белоснежной рубашки.

– Дерзить не советую, – процедил он. – А насчет проповедей, и мысли такой не было. Поступайте, как вам вздумается. Решили бегать, бегайте. Не задерживаю.

– Именно, что задерживаете. Я, видите ли, только что побывал в билетных кассах космопорта. Они закрыты, а единственный доступный вечерний рейс почтовика отменен. Особым распоряжением мэрии, и никак иначе.

– Верно. Закрыты. Во избежание инцидентов и на неопределенный срок.

– Могу ли я, – медовым голосом произнес Барлоу, – на правах жителя города Тихая Миля, уплатившего пай поселенца, узнать, о каких инцидентах идет речь?

– Например, такой инцидент. Во время взлета почтового клипера происходит сбой у систем распознавания «свой – чужой» корабля рекламационных агентов. Клипер превращается в облако плазмы. И с ним груз информационных носителей, посылка нашего мусорщика родственникам на Тангреди и единственный пассажир. Вы, мистер Барлоу.

– О, благодарю за заботу, – Барлоу, понимая, что дальнейший разговор никуда не приведет, поднялся и надел шляпу. – Премного вам обязан.

Он сделал шаг по направлению к двери, но не удержался и снова повернулся к хозяину кабинета.

– Удивили вы меня, господин помощник мэра.

– Чем же? – угрюмо спросил Кингсли.

– Тем, что с Хагеном пляшете под дудку Синдиката. И дня ему не понадобилось, чтобы навести на планете свои порядки. Вашими историями про Испытание вы меня с толку не собьете. Дерек на вас надавил. Не думал, вы с шерифом из тех, кого сможет запугать какой-то залетный охотник.

Секунду Барлоу казалось, что Кингсли кинется на него через стол. Он даже стал прикидывать, как половчее приложиться к его квадратному подбородку. Внезапно рыжий здоровяк расслабился, откинулся на спинку кресла и произнес почти дружелюбно:

– А я не думал, что вы из тех, кто бежит от какого-то охотника.

Барлоу с горечью усмехнулся.

– Я-то бегу всю жизнь, мистер Кингсли. Так я выжил. Так оказался в Тихой Миле. Можете назвать меня трусом, я даже не моргну глазом. Естественный отбор благоволит тем, кто умеет бегать.

Уже у самой двери его догнали слова бывшего пирата.

– Может, в этом и все дело. Может, если бы вы нашли, ради чего стоит драться, мистер Барлоу, не пришлось бы больше убегать.

Барлоу пожал плечами и вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

Все было, на первый взгляд, как обычно. Барлоу сидел на своем привычном месте перед витриной бистро, пил лимонад и ждал, когда Энцио приготовит для него сигару. Вдова Бигли напротив клевала пупырчатым носом, просыпалась, вздрагивая, и судорожно искала на коленях кота. Мордатый мерзавец уже вернулся к хозяйке и занял привычную позицию на перилах напротив нее.

Вдова находила кота, облегченно вздыхала и замечала Барлоу. Благосклонно кивнув ему, она роняла голову на грудь и вновь засыпала. Ее прерывистый храп вплетался в мелодию, которую наигрывал тапер Вилли в «Последней кружке». Разминал пальцы перед вечерним выступлением, пока Тихая Миля погружалась в томную полуденную дрему.

Охотники шли со стороны космопорта.

Должно быть, ночь они провели самым надежным образом на собственном корабле. Барлоу сам бы так поступил на их месте. Он был уверен, что сегодняшнее утро гости Тихой Мили потратили с пользой. Чтобы найти его, они наверняка засеяли городок сотнями крохотных дронов-разведчиков, передававших звук, изображение и даже идентификацию запахов на «Конкордию». Теперь они точно знали, куда идти.

Охотники не спешили. Их расслабленный, практически прогулочный шаг выдавал уверенность в том, что он не сбежит. Напоминал, на чьей стороне сила.

– Рисуются, – с неприязнью сказал Энцио, и Барлоу мысленно с ним согласился.

Чужаков было семеро. Барлоу почувствовал себя польщенным: Синдикат и правда не жалел на него денег. Отправить такую солидную команду в удаленную систему Рубежа стоило целое состояние. С другой стороны, то, что он украл у каморрианцев, стоило гораздо дороже.

Барлоу вздохнул. Как же наивно было думать, что его оставят в покое.

– Может быть, стоит вызвать шерифа? – спросил Энцио. – У нас не принято разгуливать по улице с оружием.

– Не надо, – Барлоу покачал головой. – Уверен, у них оформлены надлежащие разрешения. Да и шериф ясно дал понять, что не собирается вмешиваться.

Четверо охотников, шедших впереди, действительно выставляли напоказ смертоносные игрушки – импульсные карабины и скорострельные лучевики. Они и без них выглядели достаточно грозно в своих длинных темных плащах, давно ставших визиткой их профессии. Плащи, возможно, скрывавшие еще больше оружия, комби-броню и тактические экзоскелеты, словно кричали «я настолько суровый парень, что мне плевать на жару».

Все четверо были гуманоидами, даже, скорее всего, людьми, уроженцами Рубежа или Центральных Систем. Они были молоды, что неудивительно для ремесла, где мало кто доживает до старости. Барлоу был знаком с их коллегами, которые, едва разменяв третий десяток, убили намного больше людей, чем им исполнилось лет. Он не был так наивен, чтобы считать молодость признаком отсутствия боевого опыта. Но все равно, куда больше передовой четверки он сосредоточился на трех, что шли следом.

Еще один человек и двое Чужих.

– Что это с ними за твари? – спросил Энцио.

Обычно он был гораздо терпимей к гостям из-за Рубежа и даже водил дружбу с Нерзом. Но сейчас хозяин бистро кипел от переполнявшего его возмущения и напрочь забыл о манерах. Барлоу знал, что дело здесь далеко не только в том, что Энцио ему сочувствовал. Приближавшиеся к ресторану охотники нарушали привычный и любимый Энцио уклад Тихой Мили. Со своего места за столиком он увидел, как на виске толстяка забилась нервная жилка, как приоткрылись его губы, готовясь выплюнуть очередное ругательство, и поспешно сказал:

– Спокойней, дружище. Эти двое слышат каждое наше слово. Не надо их злить.

Первый из нелюдей был тарсидом, низким, обманчиво медлительным негуманоидом с коротким широким туловищем и толстыми ногами. Все его тело покрывала гладкая белая броня без единого заметного шва. Ушастый белый шлем целиком скрывал голову и лицо, точнее, как было известно Барлоу, отталкивающую мохнатую морду прямоходящего нетопыря.

За спиной тарсида вздымался белый горб, скрывавший рудиментарные крылья, а еще прыжковый ранец и боекомплект винтовки, которую охотник нес в тонких руках. Двухметровый ствол, опутанный тонкими светящимися трубками, к счастью, безопасно смотрел в небо.

– Это тарсидский снайпер, – сказал Барлоу. – У жителей темной планеты сонарное зрение и невероятная способность к баллистическим вычислениям. Лучшие стрелки в Галактике, поверь моему опыту.

– А второй?

– А второй, – Барлоу щелкнул языком. – Второй – это тот, кого я меньше всего ожидал здесь увидеть.

Вселенной и людям в частности повезло, что к моменту Контакта с кремнийорганическими обитателями планеты Гроф те были далеки от изобретения клонирования (в их случае скорее трехмерной печати). Их численность ограничивали медленное размножение и сложные брачные обряды. Особенно та их часть, где после дуэли за самку следовало ритуальное пожирание соперника.

По уровню развития материальной культуры грофы находились где-то на уровне человеческого Средневековья. Это не помешало им с устрашающей легкостью расправиться с первыми визитерами, вооруженными всеми техническими достижениями двадцать восьмого столетия. В другое, более спокойное время, планету грофов закрыли бы для посещения, но человечеству как раз были нужны солдаты, способные наводить ужас на любого врага. Война Поколений, более чем двухвековой конфликт homo sapiens с соседями по Галактике, был в самом разгаре.

Грофы прекрасно годились на эту роль. К сожалению, их было невозможно подкупить и запугать, даже угрожая тотальной бомбардировкой родного мира. Им была чужда корысть, и, в противовес любым представлениям об эволюции разума, они были лишены инстинкта самосохранения. Зато, как оказалось, главным их движущим мотивом было любопытство.

Ключ к союзу с ними лежал в их философии «познания через смерть». Грофы, альфа-хищники родного мира, всегда имитировали повадки тех, за кем охотились. Как говорили они сами: «Ты должен стать тем, кого убиваешь. Наблюдение открывает дорогу к слиянию. Слияние отворяет двери смерти. Смерть дарует суть».

Казавшиеся людям чудовищными нравы грофов, включая каннибализм, были следствием их метаболизма. Переваривая пищу, инопланетники не только получали энергию. Они считывали информацию на молекулярном уровне. Убийство было для этого вида Чужих одним из ключевых механизмов обучения.

Когда стало ясно, что мягкотелые пришельцы предлагают им отправиться на обратную сторону неба, они немедленно согласились. Вселенная была необъятна и полна жизненных форм, которым предстояло насытить неутолимую жажду познания грофов.

Гроф, который сопровождал охотников, был молодой особью. На взгляд Барлоу, никак не старше двухсот пятидесяти стандартных лет. Он был очень высок, тонок и словно скручен из угольно-черной проволоки. Его ноги выгибались коленями назад и опирались на трехпалые когтистые ступни. На очень длинной шее сидела маленькая треугольная голова с безносым плоским лицом.

Гроф не носил одежды, кроме браслетов из темного металла на запястьях длинных тонких рук. Все его тело покрывали тысячи мелких чешуек. Они, как хорошо было известно Барлоу из собственного горького опыта, при близком контакте могли запросто снять с человека кожу вместе с мясом, как шкуру акулы. Не следовало ни в коем случае обманываться и мнимой хрупкостью Чужого: его небелковая плоть и кремнийорганические кости с легкостью выдерживали восемь «же» родной планеты. В эволюционном смысле грофы были ближе к кристаллам, чем к людям.

Инопланетник ступал в ногу с охотниками, как будто даже копировал их неторопливую походку. В естественной среде его собратья передвигались на четвереньках, но гроф следовал ритуалу. В настоящий момент он охотился на двуногую дичь по имени Джон Барлоу.

– Это гроф, – сказал Барлоу, и толстяк негромко охнул. – Послушай, Энцио, я не буду в обиде, если ты отойдешь и дашь мне наедине побеседовать с гостями города. Совершенно ни к чему вмешивать тебя в мои дела.

Его все-таки немного задело, что Энцио не стал спорить, а сразу скрылся в помещении бистро. Стеклянная дверь за его спиной звякнула колокольчиком, пухлая рука повесила изнутри табличку «Закрыто».

Барлоу снова остался один, и теперь он смотрел на седьмого охотника, человека, который шел между грофом и тарсидом.

Он не был похож на своих коллег. Скорее седьмой выглядел как богатый турист на сафари: на нем было белоснежное поло, пиджак песочного цвета и брюки в тон, заправленные в начищенные до блеска сапоги. Дополняла образ светло-коричневая шляпа и ярко-красный шейный платок, завязанный замысловатым узлом. Барлоу не заметил у охотника никакого оружия, что утвердило его в мысли: перед ним предводитель рекламационных агентов, Дерек.

Глаза предполагаемого Дерека скрывались за зеркальными стеклами очков, но Барлоу чувствовал его встречный взгляд. Не меняя расслабленной позы, он помахал Дереку дымящейся сигарой. Вопрос на миллион уникредов: какие инструкции охотники получили от своих нанимателей. Хотят ли каморрианцы старой доброй вендетты или все еще надеются вернуть свою собственность.

Барлоу очень надеялся, что его бывшие партнеры по-прежнему ставят бизнес на первое место.

Когда до охотников оставалось меньше десяти метров, внимание Барлоу сосредоточилось на грофе. Если гроф упрет верхние конечности в землю и примет позу агрессии, никаких переговоров не будет. Все закончится быстро, и, к неудовольствию Луки де Вриса, хоронить будет нечего.

Если он может этому помешать, действовать надо сейчас.

Барлоу положил сигару на широкий край пепельницы-черепашки. Его пальцы выбили на столешнице сложную ритмическую последовательность. Гроф резко втянул шею с головой в грудную клетку, так что снаружи оказалась только россыпь черных бусин на лбу – дополнительные охотничьи глаза негуманоида. Еще несколько ударов пальцами – голова грофа «выстрелила» вверх, шея вытянулась метра на полтора, изогнулась вопросительным знаком и стала покачивать головой взад-вперед.

Дерек, как казалось, с удивлением посмотрел на своего спутника и что-то тихо сказал. Из серебристой капли транслятора, закрепленной у грофа на плече, полились щелкающие звуки. Гроф очень по-человечески скрестил верхние конечности на груди, перестал качать головой и прощелкал ответ. Транслятор перевел, и, кажется, ответ Дерека удовлетворил. Он бросил еще несколько слов, обращаясь к остальным охотникам, и двинулся к Барлоу.

Его спутники образовали полукруг за спиной предводителя. Никто из них не направлял оружие в сторону ресторана. Барлоу был измерен, взвешен и признан неопасным.

– Доброго денечка, – сказал охотник и приложил два пальца к шляпе. – Позволите присоединиться?

Барлоу вежливо кивнул и указал ему на стул напротив. Охотник расстегнул пиджак, сел и протянул Барлоу руку:

– Рад наконец познакомиться, – сказал он. – Мистер Барлоу, я не ошибаюсь?

– Он самый, – ответил Барлоу, пожимая ухоженную мягкую ладонь. – А вы, полагаю, мистер Дерек, рекламационный агент?

– Вы только наполовину правы, – охотник улыбнулся и продемонстрировал очень белые, очень ровные зубы, которые весьма шли его гладкому загорелому лицу.

Такие лица с широкими скулами и выдающимся подбородком принято называть мужественными. Барлоу с юности настороженно относился к обладателям подобной внешности: они, как правило, считали, что Вселенная со всеми ее обитателями перед ними в неоплатном долгу.

– Я действительно представляю агентство «Дерек и Кларк». Мое имя Уильям Морган Кларк. Мой партнер Дерек в настоящий момент находится на борту «Брумхильды», нашего корабля, но видит нас и слышит каждое слово.

Кларк сдвинул рукав пиджака и приоткрыл смарт-браслет на запястье. Браслет подмигнул Барлоу зеленым огоньком активного канала.

– Для начала позвольте сказать, как я рад наконец с вами познакомиться, – с подкупающей искренностью произнес Кларк. – Ваше досье, полученное нами от нанимателя, изобилует просто невероятными подробностями.

Он покачал головой и звучно щелкнул языком:

– Подумать только, я сижу за одним столом с первооткрывателем Исчезающей Гробницы. С единственным человеком, который вернулся с Тропы Мебиуса и собрал все тринадцать Осколков Ксуфа. С самим…

– Здесь меня знают как Джона Барлоу, – мягко перебил его собеседник.

– Да-да, конечно, простите, – Кларк прижал обе руки к сердцу. – У вас были все причины сменить имя, лицо и место жительства.

– И одна из этих причин привела вас сюда, в Тихую Милю, – заметил Барлоу и принялся заново раскуривать погасшую сигару. – Я же не ошибусь, если скажу, что ваш наниматель – это Синдикат?

– Абсолютно верно. Но позвольте вас заверить, мистер Барлоу, это совсем не тот Синдикат, который вы знали.

Барлоу приподнял бровь. Синдикат Каморры, который он знал, был легальной вывеской одной из самых могущественных преступных группировок, действующих в Центральных Системах. Каморрианцы владели целыми планетами, собственным теневым флотом и парой десятков беспринципных сенаторов Конгресса.

– Времена изменились, – Кларк наклонился к нему и доверительно понизил голос. – В управляющем совете люди, которые понимают, что нельзя вести дела, как раньше. Они полностью готовы к компромиссам.

Барлоу обвел красноречивым жестом спутников рекламационного агента.

– Ваш компромисс выглядит вооруженным до зубов, мистер Кларк, – сказал он.

– Просто Уильям, прошу вас, – Кларк вздохнул. – Понимаю ваши опасения. Но и вы нас поймите: мы все-таки на Рубеже. Семьсот парсек до ближайшей густонаселенной планеты. Кто же мог подумать, что под названием Тихая Миля действительно скрывается такой очаровательный тихий городок. Кстати, а почему Миля?

– Главная улица, на которой мы сейчас находимся, длиной ровно в милю и упирается прямо в космопорт. Изначально, кроме нее, других улиц и не было.

– Прелестно. Такая подкупающая прямота. На карте я видел некий Мусорный Карьер. Дайте я догадаюсь – там расположена местная свалка?

– Именно, – в подробности Барлоу вдаваться не стал.

– Что ж, замечательно, что здесь нет Долины Смерти или какого-нибудь Ущелья Призраков, – Кларк хохотнул, довольный собственным остроумием. – Очень уютная планета. Совершенно не удивлен, что вы ее выбрали, Джон. Я же могу называть вас Джон?

Барлоу пожал плечами. Мол, как вам будет угодно.

– Так вот, Джон, возвращаясь к компромиссу, который я упомянул. Наш наниматель готов закрыть глаза на недопонимание, возникшее между вами шесть лет назад. Все, что интересует управляющий совет, – это карта Мордена, которую вы отказались передать представителю Синдиката.

Барлоу поморщился. Недопонимание, как деликатно выразился Кларк, закончилось резней, которую бойцы Синдиката учинили на базе искателей хидов. За прошедшие годы Барлоу так и не изжил в себе чувство вины за случившееся.

– Как прекрасно известно вашим нанимателям и вам, мистер Кларк, – сухо сказал он, – карта Мордена уничтожена.

– Увы, увы. Насколько все было бы проще, если бы карта уцелела, – с глубоким сожалением сказал охотник. – Если бы вы, Джон, передали ее Синдикату, как было договорено.

Уильям Морган Кларк медленно снял очки, сложил дужки и убрал их в карман пиджака. Он оперся локтями на стол, положил подбородок на переплетенные пальцы и добавил, пристально глядя в глаза Барлоу.

– Если бы вы не остались последним человеком в Галактике, который знает, как попасть к тайнику экспедиции капитана Мордена.

Темные глаза Кларка сказали Барлоу куда больше, чем одежда охотника или его манера вести беседу. Они как будто сразу состарили Кларка лет на десять, сделали их ровесниками. Глубокие морщины от частого прищуривания выдавали опытного стрелка, как и серебристые кольца оптических имплантов вокруг радужки.

Что-то безжалостное ощущалось в том, как агент Синдиката смотрел на собеседника, ни разу не моргнув с той секунды, как снял очки.

– Вы же не будете отрицать, что как минимум один раз побывали в тайнике, Джон? – спросил охотник после затянувшейся паузы. – Артефакты, которые помогли вам бежать, совпадают с описаниями в дневнике Мордена.

– Не вижу смысла спорить, – сказал Барлоу. – И не думаю, что для вас имеет значение, что я уничтожил карту после возвращения из тайника.

– Вы правы. Не имеет. Карта хранится у вас в памяти, хотите вы того или нет.

– А на Каморре-три специалисты Синдиката извлекут ее у меня из головы, хочу я того или нет. Вы же к этому ведете, мистер Кларк?

– То, что случится с вами на Каморре, не входит в мой контракт, – охотник развел руками. – Он подразумевает только то, что вы будете доставлены в штаб-квартиру Синдиката. Нам же с вами стоит сосредоточиться на том, что может случиться до вашего отлета.

Не отводя взгляда от глаз Кларка, Барлоу дотянулся до пепельницы и тщательно затушил сигару.

– Собираетесь перейти к угрозам? – спросил он. – Я в одиночестве и безоружен, так что это будет несложно.

Рекламационный агент покривил губы.

– Давайте оставим угрозы дикарям. Мы с вами цивилизованные люди, Джон, пусть и оказались в сложных обстоятельствах. И лучшим выходом из них будет прямо сейчас вместе отправиться в космопорт. На «Брумхильде» вас ожидает комфортная стазис-капсула. Закроете глаза здесь – проснетесь уже на Каморре.

Кларк постучал указательным пальцем по смарт-браслету.

– Мы с партнером замолвим за вас словечко перед боссами. Ставлю на то, что они к нам прислушаются. Поделитесь информацией и с чистым сердцем возвращайтесь в вашу Тихую Милю.

Барлоу мог бы возразить, что процедура извлечения памяти, которой его, без сомнения, подвергнут, в девяносто процентах случаев приводит к остановке высшей нервной деятельности. Еще он бы мог добавить, что в том маловероятном случае, если медики Синдиката не превратят его в растение, его все равно будут пытать и отправят в цистерну с растворителем.

Какие бы новые люди ни оказались в управляющем совете, каморрианцы останутся каморрианцами. Нельзя построить крупнейшую в Галактике криминальную империю, если ты подставляешь обидчику другую щеку.

Вместо этого он сказал:

– Не вижу других вариантов, кроме как принять ваше щедрое предложение, мистер Кларк.

Губы охотника растянулись в улыбке, не затронувшей его глаза.

– Очень рад, что не ошибся и вы действительно оказались разумным человеком, Джон.

– У меня же есть время до завтра? – уточнил Барлоу. – Закончить кое-какие дела, попрощаться с друзьями. Все полеты остановлены, так что деваться с планеты мне некуда. Вам с командой тоже наверняка не помешает расслабиться. Здесь буквально за углом есть чудесное место, называется «Последняя кружка»…

– Простите, Джон, но нет, – Кларк покачал головой. – Я достаточно внимательно изучил ваше досье, чтобы понимать: вы человек исключительной смекалки. Довериться вам было ошибкой, которую однажды совершили наши наниматели, и я ее не повторю. Мы с вами уйдем отсюда вместе и прямо сейчас.

Рука Барлоу, скрытая скатертью, проникла в карман брюк. Лежавший в нем овальный твердый предмет отозвался привычным электрическим покалыванием и холодом, оставляющим чувство онемения в пальцах. Его спрятанный козырь, единственное напоминание о прошлом, которое Барлоу носил с собой каждый день с момента переезда в Тихую Милю. Он мог воспользоваться им и раньше, но ему хотелось понимать, с кем он имеет дело.

Теперь, когда он сполна удовлетворил свое, стоит признать, весьма опасное любопытство, следовало переходить к самой важной части его плана: организации побега из Тихой Мили.

– Боюсь, мистер Кларк, – протянул Барлоу, не отнимая пальцев от предмета, который становился все холоднее, – в таком случае я вынужден отказаться.

– А я вынужден настаивать, – громко сказал агент.

Его слова, похоже, были условным сигналом. Ближайший к бистро охотник, точнее охотница, наставила на Барлоу ультразвуковой станнер. Остальные повторили ее движение стволами карабинов и лучевиков. Тарсид вскинул в боевое положение винтовку. Только гроф пока медлил, все еще не принимая позу агрессии.

За спиной Барлоу звякнул дверной колокольчик.

– Ай-ай-ай, – раздался голос хозяина бистро. – Как нехорошо. Нехорошо целиться в безоружного человека, да еще и постоянного клиента. Вынужден, сеньорита и сеньоры, попросить вас немедленно удалиться.

Слова Энцио сопровождались гудящим звуком, который был очень хорошо знаком Барлоу и казался совершенно неуместным в Тихой Миле. Он взглянул через плечо на хозяина ресторана. Веселый безобидный толстяк уже не выглядел столь веселым и столь безобидным теперь, когда у него был тяжелый противопехотный излучатель «Смерч».

Обширную талию Энцио сдавливал обруч баллистической подвески, которая помогала управляться с сорокакилограммовым «Смерчем». Его ладонь лежала на панели управления огнем, включенной в режим «рука мертвеца». Весьма предусмотрительный шаг. Если Энцио убьют и ладонь соскользнет, излучатель начнет стрелять.

Гудение, которое узнал Барлоу, издавал блок из шести стволов, который пока вращался вхолостую и был направлен в сторону охотников. Мало кто из них успеет увернуться или активировать защиту, когда «Смерч» начнет выжигать все живое и неживое в конусе поражения радиусом шесть метров.

Барлоу взглянул на грофа. Негуманоид мог успеть не только убить Энцио, но и удержать его руку на излучателе. Пальцы Барлоу вновь выбили по столу быструю дробь. Треугольное «лицо» грофа повернулось в его сторону. По укрывавшим небелковую плоть чешуйкам с шелестом пробежала быстрая рябь, как будто ветер гулял по верхушкам деревьев в бескрайнем лесу.

– Очень занятно, – произнес Кларк и откинулся поудобнее на спинку плетеного стула.

Вид нацеленного на его команду «Смерча» не произвел на охотника заметного впечатления.

– На тихой планете есть тихий город, – произнес он, щурясь в сторону Энцио. – В нем есть улица длиной ровно в милю, а на ней уютный ресторан. В ресторане подсобка, где тихоня-хозяин держит не только продукты, но еще и излучатель военного образца. Известно ли дорогому хозяину, что за одно только хранение «Смерча», не говоря уже о применении, ему светит пожизненно добывать руду на астероидах?

– Не вам разъяснять мне законы, сеньор, – сказал Энцио. – Повторяю последний раз: уходите, veloce².

Барлоу набрал полную грудь воздуха и приготовился задействовать лежащий в его кармане хид.

– Уильям, – произнес незнакомый Барлоу вкрадчивый голос. – Я думаю, господин Энцио выразился предельно ясно. Не стоит злоупотреблять его гостеприимством.

Голос доносился из браслета на запястье Кларка и, без сомнений, принадлежал таинственному Дереку. По тому, как беспрекословно подчинился Кларк, Барлоу сделал вывод: тот хоть и считал себя совладельцем, играл у Дерека вторым номером.

– Прошу меня простить, – сказал охотник, обращаясь к хозяину бистро. – Не хотели доставить вам беспокойство. Мы уже уходим.

Барлоу не уловил знак, который Кларк, видимо, подал остальным рекламационным агентам. Стволы уставились в землю.

Охотник с деланной неторопливостью достал из кармана и надел очки. Поднялся и стряхнул с рукава невидимую пылинку.

– Мистер Барлоу, – сказал голос из браслета. – Мне хочется думать, что, соглашаясь с моим партнером, вы не пытались ввести его в заблуждение. У вас есть двадцать четыре часа. Завтра в полдень Уильям встретит вас на пустыре перед вашим домом и проводит до космопорта. Буду с нетерпением ждать нашей встречи.

– Я тоже, мистер Дерек, – сказал Барлоу. – Я тоже. С нетерпением.

Зеркальные стекла очков Кларка плеснули в Барлоу расплавленным светом белой звезды.

– Приятно было пообщаться, Джон, – сказал он и коснулся пальцами шляпы. – До завтра, – затем Кларк приветливо кивнул хозяину бистро, как будто тот провожал его не стволами «Смерча», а рюмкой домашнего мараскино. – Прощайте, Энцио.

Толстяк не ответил и как автоматическая турель поворачивался вслед за охотниками, когда те начали удаляться от ресторана. Замыкал процессию гроф. При этом его шея выдвинулась над плечами метра на полтора и лицо повернулось назад – негуманоид продолжал наблюдать за Барлоу и Энцио.

– Мне показалось, сеньор, или вы общались с этой тварью? – спросил Энцио.

Только сейчас Барлоу заметил струйки пота, сползающие по щекам хозяина бистро. Ладонь, лежащая на панели управления огнем излучателя, подрагивала от напряжения.

– Тебе не показалось, дружище, – рассеянно сказал Барлоу, все еще не решаясь убрать руку с артефакта в кармане.

Только сейчас он осознал, как сильно пересохло у него во рту за время разговора с Кларком. Спина и подмышки у него тоже вспотели, и отнюдь не только из-за жары. Барлоу облизнул губы и представил себе запотевший графин с фирменным лимонадом Энцио. А еще с гораздо меньшим энтузиазмом он вообразил, как мог бы выглядеть сейчас ресторанчик толстяка и его хозяин, если бы не вмешательство Дерека. Да и он сам мог бы не успеть воспользоваться хидом и оказаться сожженным, изрешеченным или растерзанным.

Следовало поблагодарить Дерека и каморрианцев, которые очень сильно хотели заполучить Барлоу живым.

– Я какое-то время жил на планете нашего гибкого гостя, – объяснил он Энцио, с трудом разжимая пальцы, сдавившие артефакт. – Усвоил кое-какие тамошние обычаи, о которых ему напомнил.

Удалявшийся гроф замер и развернул голову в сторону дома вдовы Бигли. Оттуда, спрыгнув с балкона, где дремала хозяйка, приближался черный кот – весь вздыбленная шерсть и торчащий трубой хвост. Не доходя метров трех до грофа, зверь принялся шипеть и плеваться в его сторону, всем видом выказывая ненависть и презрение.

Гроф опустился на корточки и вытянул шею параллельно земле. Треугольное лицо приблизилось к коту. Питомец вдовы отважно держал рубеж и шипел все громче. Негуманоид встал на четвереньки, вздыбил чешую на всем теле и издал ответное шипение.

Кот подпрыгнул больше чем на метр, изогнулся в воздухе, упал на четыре лапы и дал деру в направлении родного балкона.

– А котик-то не дурак, – сказал Барлоу, который уже переживал, что гроф перейдет к познанию черного гаденыша.

Кота, после сегодняшней с ним встречи, ему было ничуть не жалко, а вот вдова Бигли могла не пережить такой потери. Стоило Барлоу о ней подумать, как старуха проснулась, оценила обстановку и неожиданно зычно заорала:

– А ну пошел отсюда, мразь! – она погрозила грофу маленьким сухим кулачком и сделала вид, что собирается встать с кресла. – Мы с полковником в семьдесят втором таких, как ты, штабелями жгли на Танзиме! Ты, ублюдок, гнида, насекомое, я тебе яйцеклад выдеру вот этими руками, ты, – и тут из горла вдовы полились щелкающие нечеловеческие звуки.

Барлоу опешил. Более того, кажется, удивился и гроф. Он снова сел на корточки и с хлопком втянул голову в грудной мешок. Оттуда он как будто украдкой разглядывал вдову Бигли охотничьими глазами на лбу. По чешуе на его боках и спине гуляли туда-сюда беспокойные волны.

Вдова долго не унималась. Ей приходилось делать паузы, не хватало дыхания. Она хрипела, точно заходясь в припадке. Из ее широко открытого рта летела слюна. Когтистые согнутые пальцы делали движение, как будто спускали невидимый курок.

Вдоволь насладившись зрелищем, гроф нагнулся вперед, но не вернулся в позу агрессии. Он принялся быстро чертить что-то передними конечностями на земле. При этом он время от времени выдвигал шею вверх и разворачивал лицо к Барлоу.

– Что он делает? – с интересом спросил Энцио.

– Мне кажется, пишет послание для меня, – задумчиво сказал Барлоу. – А заодно размечает границы своих новых охотничьих угодий.

Ушедшие вперед охотники остановились, кто-то окликнул грофа. Тот вскочил и изогнулся, как человек, собирающийся встать на мостик. Затем он вывернул верхние конечности и уперся ими в землю. В такой неестественной позе гроф с огромной скоростью помчался следом за своими товарищами. Голова на бескостной, как шланг, шее вращалась, бдительно высматривая возможные источники опасности.

С исчезновением грофа вдова Бигли перестала извергать ругань и угрозы. Она начала чмокать губами и говорить «кис-кис», сообщая коту, что опасность миновала. Зверь послушно выполз из-под кресла, запрыгнул хозяйке на колени и начал ласкаться, бодая ее головой в остренький подбородок.

Барлоу наконец позволил себе с облегчением выдохнуть.

– Спасибо, Энцио, – сказал он. – Я твой должник.

Хозяин бистро отключил энергоблок «Смерча», стволы излучателя остановились, и назойливое гудение смолкло.

– Не стоит благодарности, сеньор Барлоу, – сказал он, ожесточенно растирая ладонь, которой больше не надо было замыкать контур «руки мертвеца». – Я должен был выйти к вам сразу, а не прятаться в подсобке.

Толстяк помолчал, потом с ожесточением добавил:

– Я стоял там, смотрел на мою посуду и думал: «Кто ее заберет, если меня убьют?» Представляете, сеньор, вас готовились сжечь прямо у меня на пороге, а я не мог оторваться от кастрюль и сковородок. Вспоминал, как заказывал каждую, как они добирались ко мне через сотни парсек. Мне так стыдно теперь.

По пухлой щеке Энцио скатилась слеза.

– Ну-ну, не стоит, дружище, – растерянно проговорил Барлоу.

Зрелище мужских слез всегда приводило его в полнейшее замешательство. Своего отца, звездолетчика, ксеноархеолога и человека множества достоинств, которые Барлоу не находил в себе всю жизнь, он не видел плачущим ни разу. Он часто вспоминал, как на похоронах матери отец стоял в окружении рыдающих родственников и единственным признаком горя на его лице был подрагивающий уголок рта.

– Не стоит, – повторил Барлоу. Он поднялся со стула, обошел торчащие стволы «Смерча» и деликатно похлопал Энцио по плечу. – Со всеми бывает. В конце концов, ты сам-то нагнал страху на этих мерзавцев.

Энцио всхлипнул, долго по-детски выдохнул лесенкой и утер глаза белым рукавом поварской куртки.

– Простите, сеньор, – сказал он. – Не знаю, что это на меня нашло. Совсем ваш Энцио размяк. Кажется, здешний воздух на меня так действует.

– Да на всех действует, пожалуй, – Барлоу вспомнил Хагена.

Шериф никогда не производил на него впечатления человека, который беспрекословно сдаст город кучке залетных головорезов.

– Вы же про Хагена и Кингсли, да? – проницательно спросил Энцио. Барлоу кивнул. – Эти двое шагу не сделают без указания мэра, я так вам скажу. Если он дал команду не вмешиваться, они теперь и пальцем не шевельнут, хоть вас на куски будут резать прямо на центральной площади.

Нарисованная картинка показалась Барлоу чересчур яркой, а главное, не такой уж несбыточной. Он даже помотал головой, чтобы избавиться от накатившего скверного предчувствия.

– Ох уж этот мэр, – сказал он. – Я на планете больше года и ни разу его не видел. Он вообще бывает в городе? С ним можно встретиться?

Как уже не раз бывало при его попытках завести беседу о человеке, управлявшем жизнью Тихой Мили, разговор немедленно зашел в тупик. Лицо Энцио приняло непроницаемое выражение, и он сказал, как будто с трудом подбирая слова:

– Ну… разное говорят, сеньор. Он ни с кем особо не встречается. Кажется, даже Кингсли с ним общается только через браслет. Так вот.

– Но чем-то я ему, значит, не нравлюсь, – задумчиво произнес Барлоу. – Или Дерек надавил на него, как на Хагена с Кингсли. Ладно. Ладно.

Энцио молчал, только громко шмыгал носом. Глаза его стреляли по сторонам, как будто таинственный мэр, скрытый хидом невидимости, прямо сейчас подслушивал их разговор.

– Что ж, дружище, – Барлоу вздохнул. – Раз никакой помощи от местных властей не дождаться, придется выкарабкиваться самому.

Он указал рукой в сторону входа в ресторан.

– Как ты смотришь на то, чтобы зайти внутрь, снять с тебя «Смерч» и немного еще поболтать за бокалом холодного лимонада? Есть у меня одна мыслишка, хотел с тобой обсудить. Может получиться организовать сюрприз для наших гостей.

– Я только за, сеньор, – толстяк похлопал по кожуху излучателя. – Поясница ужас как ноет от этой штуки. Только как насчет того, чтобы вместо лимонада принять по рюмочке граппы для успокоения нервов? За счет заведения, само собой.

Барлоу вышел из бистро через полчаса. Его слегка штормило, чему виной, без сомнений, было солнце, вскарабкавшееся в самый зенит. Жара стояла просто оглушительная. Барлоу некоторое время, покачиваясь, стоял на месте, очевидно соображая, куда направиться теперь. Наконец он взял курс на веранду вдовы, перед которой остались нацарапанные грофом символы.

На ознакомление с ними у Барлоу ушло не больше минуты. Он задумчиво похмыкал себе под нос, после чего направился в сторону окраины. Но перед тем обернулся к бодрствующей мадам Бигли и приподнял шляпу над изрядно вспотевшими редкими волосами. Вдова послала ему воздушный поцелуй.

– Видишь, котик, – сказала она лежавшему у нее на коленях питомцу. – Господин Барлоу – настоящий мужчина. Как он дал укорот этим стервятникам. Такой храбрец. И такие манеры. Точь-в-точь полковник Бигли в молодости.

Мадам Бигли глубоко вздохнула.

– Пока он не начал пить и не пустил, скотина, всю мою жизнь с ним под откос. А какой он был, красавец, кавалер, герой Второй Ягдарской. Голову мне вскружил, влюбилась, как девчонка. А ведь мне сам губернатор Танзима руку предлагал, сердце и долю в Передовых Транспортных Системах. А я, эх… Я рассказывала тебе, котик, как мы познакомились с губернатором Лорексом?

Кот вдовы Бигли молчал, слушал и жмурил на солнце мудрые янтарные глаза. Хозяйка кормила его, чесала спину и разрешала спать на ее подушке. Хозяйка прогнала страшного, черного, гибкого, чей запах приводил кота в ужас и ярость, а шипение заставило напустить лужу под креслом.

Хозяйка была Богом, а Богу позволительно не помнить, какие истории он рассказывает уже в стотысячный раз. Бог будет говорить, кот слушать, а потом Бог заснет, как всегда, на полуслове. И он, кот, чье место на коленях Бога, будет хранить его сон.

Часы на ратуше пробили полдень.

Остаток дня Барлоу провел, не выходя из дома. Лишь ближе к сумеркам он появился в дверях, но не ради вечерней прогулки. Барлоу ждал гостя, которого он пригласил на обратном пути из города.

Со стороны пустыря донесся душераздирающий треск и лязг. Барлоу усмехнулся в усы. Подобной какофонией могло сопровождаться явление только одного жителя Тихой Мили.

На этот раз визит Тэма был обставлен с чуть меньшим шиком. По многочисленным жалобам шериф Хаген конфисковал у механика чудовищный бульдозер. В традиционный еженедельный объезд города и окрестностей с целью опустошения мусорных баков Тэм отправился на младшем собрате тюнингованного монстра.

На взгляд Барлоу, в прошлой жизни этот гибрид был колесным портовым погрузчиком. Узнавался силуэт кабины с парой гибких манипуляторов. Неугомонный гений изобретателя оснастил машину адски громыхающим прицепом, сваренным из каких-то уже совсем не поддающихся опознанию останков. Один из манипуляторов обзавелся пугающей клешней. Второй – сварочным аппаратом и лазерным резаком.

Итог трудов Тэма не посрамил бы пустоши варварских миров Зыбкого Пояса. Барлоу не сомневался: у любого из тамошних военных вождей мусорщик Тихой Мили занял бы как минимум почетное место техношамана с участием в дележе добычи и обширным гаремом.

Сам Барлоу когда-то на пару лет застрял в Поясе на очень неуютной планете, которую какой-то умник назвал нежным женским именем Фелисити. Его гораздо более скромные, чем у Тэма, навыки инженера позволили приютившему его племени завоевать целый континент. Именно на Фелисити, где до сих пор стояли статуи, возведенные в его честь, подальше от рекламационных агентов, Барлоу рассчитывал оказаться в ближайшее время.

В этом ему должен был помочь Энцио, а вот чтобы дожить до отлета, Барлоу нуждался в Тэме.

Городской мусорщик при виде Барлоу расплылся в улыбке и замахал ему из кабины рукой. Его движение повторил оснащенный клешней манипулятор – на запястьях Тэма подмигивали огоньками браслеты обратной связи.

Барлоу ответил приветственным жестом, с трудом удерживаясь от желания отпрыгнуть в сторону. Гремящий агрегат несся прямо на него, грозя обрушить фасад дома. За секунду до трагедии где-то в недрах машины сработал блок безопасности, и бывший погрузчик намертво застыл. Каким-то чудом Тэм не влип в лобовое стекло. Через секунду он уже кузнечиком выпрыгнул наружу и принялся изо всех сил трясти руку Барлоу. Над их головами извивающийся манипулятор конвульсивно повторял движения механика.

– Добрый, добрый, вечерок, шушу, – голос у мусорщика был тонкий, под стать его субтильному телосложению. Он всегда почтительно и в то же время по-дружески называл Барлоу «шушу» – дядюшка на диалекте своей родины Народной Республики Антареса. – Слышали, какие дела у нас творятся?

Барлоу осторожно освободил руку и слегка отодвинулся от Тэма. Ярко-оранжевый комбинезон химзащиты, который, по всеобщему мнению, мусорщик не снимал даже во сне, был покрыт подозрительными пятнами с резким запахом. Любимая обувь Тэма, сапоги от древнего скафандра класса «Индиго», были измазаны в густой бурой слизи. Единственным хоть сколько-то чистым предметом одежды была красная кепка с черными иероглифами, которую Тэм носил козырьком назад на маленькой овальной голове.

– Слышал, разное творится, Тэм, – сказал Барлоу, стараясь дышать через раз. – Ты о чем именно?

– Хаген отобрал у меня Хризантему, – сказал Тэм, и его покрытое копотью детское лицо сморщилось, как будто мусорщик собирался заплакать. – Как вам такое, шушу?

– Хризантема – это вездеход? – уточнил Барлоу, и Тэм закивал. – Поня-я-ятно.

Своим рожденным в муках творчества монстрам Тэм, как однажды с удивлением узнал Барлоу, ласково давал цветочные имена.

Пришлось выгонять из гаража Ромашку, – Тэм сделал движение рукой назад, и Барлоу пришлось пригнуться, чтобы манипулятор не снес ему голову. – Ну, да, ей полезно, застоялась. А Хагену я это так не оставлю. Сегодня же отправлю жалобу мэру. У нас свободная планета. Захочу, чтобы мной помыкали церберы, вернусь в Республику.

Как и про других жителей города, Барлоу немного знал про Тэма. Нет-нет в нарочито простой речи мусорщика проскакивали обороты, выдававшие в нем если не ученого, то уж точно не обычного любителя возиться со списанной техникой. Как-то Кингсли проговорился, что Тэм в одиночку поддерживает работоспособность коллапсарного реактора, обеспечивающего Тихую Милю энергией.

Одно не вызывало сомнений: в городском механике не было ни грамма тоски по далекой родине.

– Ох, да что я все о себе, – спохватился Тэм. – У вас своих неприятностей хватает. Говорите, где…

– В саду, – сказал Барлоу. Он приложил палец к губам, потом к уху, давая понять Тэму, что их могут подслушивать. Умница-мусорщик закивал. Годы, прожитые в одном из самых суровых полицейских государств, давали о себе знать. – Бак для органических отходов совсем уже полный.

– Ни слова больше, шушу Барлоу.

Тэм принялся размахивать руками, как дирижер, и послушная его движениям Ромашка закружилась, загремела и отправилась к ограде прилегавшего к дому скромного садика. В нем Барлоу выращивал лимоны, кумкваты и помидоры. Еще он мечтал построить теплицу для тюльпанов, к которым всегда был неравнодушен, но с прилетом рекламационных агентов на этих планах пришлось поставить крест.

Машина Тэма выудила из-за ограды упомянутый мусорный бак, обхватив его клешней. Бак перевернулся над контейнером в прицепе, и из него вывалилось несколько черных пластиковых мешков. Вряд ли кто-то успел бы заметить их подозрительную угловатость, нехарактерную для выкорчеванных сорняков, сгнивших плодов и другой подлежащей утилизации органики.

Кое-какая органика в мешках все-таки была. Солидный запас армейских пайков в герметичной упаковке. А еще портативная росяная ловушка-конденсатор, спальный мешок с охлаждением и подогревом и ториевый аккумулятор. И дюжина других мелочей, полезных, если ты собираешься провести несколько недель, скрываясь в Мусорном Карьере.

– Два вопроса, шушу, – сказал Тэм, когда навестивший его днем Барлоу закончил излагать свой план.

Перед началом разговора Тэм опустил ставни и включил самодельный, как и вся техника в его доме, генератор помех для защиты от прослушивания. Он внимательно выслушал гостя и не перебил его ни разу. Лицо мусорщика выглядело непривычно сосредоточенным и серьезным.

– Слушаю, – Барлоу ожидал, что в первую очередь Тэм спросит, что он получит за свою помощь. Он перебирал в голове собственные сокровища, соображая, с каким будет расстаться легче всего.

Но Тэм спросил совсем другое:

– Первый вопрос: как вы собираетесь попасть в Карьер? Уверен, окрестности города охотники уже взяли под наблюдение. Второй: как долго думаете там отсиживаться? Положим, засечь вашу биосигнатуру они не смогут, свалка фонит очень серьезно. Но безвылазно там находиться не вариант. Тамошний фон – он же для здоровья ни разу не полезный.

– Отвечу сначала на твой второй вопрос, Тэмми. Я целюсь в неделю. Может, в две. Энцио обещал сегодня же связаться со своими контрабандистами. У них птичка с экранирующим генератором, сядет у Карьера и взлетит незамеченной даже для «Конкордии».

– Не стал бы я доверять Энцио, – Тэм поморщился. – Сомнительный тип. Руку даю, он сам раньше работал на Синдикат.

– Энцио сегодня за меня вышел один против семерых, – сказал Барлоу. – Да и выбор, кому доверять, особо не стоит.

Мусорщик покрутил головой, но не нашелся что возразить. Барлоу продолжил:

– Что до первого вопроса, то вот.

Он выложил на стол хид из кармана. Тэм подался вперед, навис над жемчужного цвета овальным предметом, который казался немного не в фокусе, с какого расстояния на него ни смотри. Если бы не эта особенность, его можно было бы принять за камень редкого цвета.

Мусорщик провел над хидом ладонью и пошевелил пальцами.

– Холодом тянет, – сказал он. – Это же то, что я думаю? Половинка прыгуна?

– Именно, – Барлоу кивнул и осторожно взял хид на ладонь. – А вторую половинку я еще год назад запрятал в Карьере. На всякий случай. Всегда полезно иметь запасной вариант для отхода.

– Ну, шушу, – Тэм восхищенно цокнул языком. – Нет слов. Вы, значит, гуляете себе по городу с ксенообъектом первой категории в кармане. Вы хоть представляете, сколько  стоит ваш прыгун?

– Очень хорошо представляю, дружище Тэмми, – Барлоу улыбнулся. – Можно прикупить небольшой кораблик. Не такой роскошный, как «Конкордия-Венатор», но вполне достойный.

Тэм, не отрывая взгляда от пандорианского артефакта, кивнул.

– Скажи, хватит одного целого прыгуна, чтобы компенсировать твое беспокойство? – спросил Барлоу.

Барлоу осознавал, что очень дорого платит за простую услугу – отвезти мусорный бак со снаряжением в указанное им место. С другой стороны, как и в случае с Энцио, у него не было выбора. Отправившийся в Карьер Тэм вызовет у внешнего наблюдателя наименьшие подозрения.

В принципе, он мог бы обойтись без всего, что спрятал в баке. Год назад вместе с половиной прыгуна он оставил в Карьере кое-какие запасы на черный день. Но в его тогдашнем плане не была предусмотрена двухнедельная отсидка, а опыт подсказывал Барлоу, что обещанные Энцио две недели могут превратиться и в месяц. Полагаться же на то, что охотники махнут рукой и улетят, он тоже не мог.

Так что он решил не жалеть о своей щедрости. Того, что он добыл в тайнике Мордена, должно было хватить не только на то, чтобы купить помощь Энцио и Тэма. Барлоу надеялся на долгую безбедную жизнь после того, как он окажется за много световых лет от Тихой Мили.

Если окажется. Прямо сейчас Дерек и его команда наверняка обсуждают, стоит ли им дожидаться завтрашнего полудня. Барлоу полагался на то, что, если охотники решат застать его врасплох в собственном доме, сработают сторожевые датчики и он успеет воспользоваться прыгуном.

– Ну, я поехал? – спросил Тэм, постукивая друг о друга ботинками. Засохшая слизь осыпалась с них бурыми хлопьями. – Хочу успеть отвезти мусор в Карьер до темноты.

– Одну минуту, Тэм. Есть небольшая просьба.

Барлоу ушел в дом и почти сразу вернулся к механику. Он протянул Тэму антикварный книгоимитатор в кожаной обложке.

– Если тебе не сложно, передай, пожалуйста, младшему Белквисту. Он просил у меня что-нибудь почитать.

В память имитатора были записаны книги, которые Барлоу тщательно отобрал для Бобби. В основном труды историков, которые он вечерами пересказывал мальчику, добавляя для увлекательности щепотку выдуманных подробностей.

А еще Барлоу наговорил небольшое сообщение, в котором прощался с Бобби и извинялся, что не смог навестить его лично перед отлетом. Он убеждал себя, что передает подарок через Тэма, потому что не хочет подвергать мальчика опасности. Такой, как Дерек, не побрезгует взять ребенка в заложники, если решит, что он чем-то важен для Барлоу.

– Конечно, передам, – заверил его Тэм. – Мне как раз по дороге, когда поеду из Карьера.

– Лучше все-таки завтра отдать, – сказал Барлоу. – Сегодня поздно, Бобби наверняка спит.

Меньше всего ему хотелось, чтобы Бобби прибежал к нему прощаться. Во-первых, все из-за тех же охотников, которые могут наблюдать за домом. Во-вторых, ему пришлось признаться себе, что он охотнее вновь окажется под дулами направленных на него лучевиков, чем скажет младшему Белквисту «прощай».

Или, что еще хуже, солжет, что они еще увидятся.

Он провожал взглядом Ромашку, которая катилась вниз по склону холма. Тэм махал ему рукой из кабины и манипулятором над крышей. Барлоу махал в ответ и думал: если уж он чему и научился за все эти годы, так это понимать, когда прощается с кем-то навсегда.

Он постоял еще некоторое время на пороге. Налетавший со стороны Тихой Мили ветерок нес родные и привычные запахи человеческого жилья, среди которых еле угадывалась холодная тоскливая нотка наступающей осени.

Лето, его последнее лето в Тихой Миле, как будто тоже прощалось. Барлоу вздохнул, еще с минуту смотрел на засыпающий город и, наконец, вернулся в дом.

В первую очередь он проверил работу сторожевой системы, охранявшей подступы к жилью. Все датчики работали без перебоев. Скрытые камеры исправно передавали картинку прямо на смарт-браслет Барлоу. Ничего крупнее и опасней ужей и землероек в окрестностях холма не наблюдалось. Установленный на крыше дома мультидиапазонный детектор не регистрировал даже пролетающих сов, не говоря уже о беспилотниках-шпионах.

Барлоу разочарованно хмыкнул. Он ожидал от Дерека и компании более тщательного подхода к работе. В те времена, когда Барлоу сам промышлял ремеслом охотника за наградой, он никогда бы не оставил цель без наблюдения. Неужели он переоценил агентов Синдиката? Или же он отставал от них на неизвестное число шагов, а все его планы были для Дерека открытой книгой?

От последней мысли становилось по-настоящему неуютно. Барлоу решил, что ни на минуту не задержится в доме дольше, чем необходимо. Заночевать он сможет и в убежище, которое подготовил в Мусорном Карьере. Надо только прихватить с собой те немногие вещи, с которыми он покинет планету на корабле контрабандистов.

Барлоу прошел в спальню и отодвинул кровать от стены. Опустился на колени перед практически незаметным квадратным люком и прижал большой палец к контактной пластине ДНК-замка. Он поморщился, когда тонкие иглы проникли под кожу, добывая образцы хромосом. Загудел сервомотор, и люк отошел в сторону, открывая доступ в подвал. Зажглась неоновая лампа, осветившая металлическую лесенку.

Он спустился не сразу. Сначала пришлось активировать секретное приложение на браслете, которое обезвреживало многочисленные ловушки и мины. Дождавшись отключения последнего из смертоносных сюрпризов, Барлоу на полчаса скрылся в подвале.

Вернулся он несколько утомленный и весь в пыли. Поставил возле люка матовый кубический контейнер приблизительно метр на метр. Поверх домашней рубашки на Барлоу теперь был надет армейский проектор защитного поля – мигающий огоньками готовности серебристый диск на перекрещенных металлических ремнях. Бедра Барлоу охватывал широкий пояс, на котором с левой стороны висела универсальная аптечка, а с правой – открытая кобура с широкополосным излучателем Флетчера.

Барлоу вынул флетчер из кобуры. Улыбнулся. Это было больше чем просто оружие, скорее старый верный друг. Изогнутая рукоятка привычно и удобно легла в руку. Дизайн, напоминавший древние револьверы Старой Терры радовал глаз. Откинутый зарядный барабан успокоительно подмигнул хозяину шестью зелеными огоньками ториевых аккумуляторов.

Надежный испытанный во многих перестрелках флетчер как будто говорил: «Я с тобой, Джон. Переживать не о чем».

С глубоким вздохом Барлоу вернул излучатель на пояс. Поводов переживать оставалось немало. Он задумчиво посмотрел на спуск в подвал. Внизу осталось еще немало полезных вещей и целый разрушительный арсенал. Однако там не было ничего, что может померяться с главным калибром «Брумхильды», корабля охотников.

Да и каждый килограмм груза, который он возьмет с собой, убегая с планеты, обойдется в астрономическую сумму. Деловые партнеры Энцио едва ли возьмут пассажира по доброте душевной или предложат скидку.

Путешествие до Фелисити встанет ему дороже, чем круиз на суперлайнере в компании очаровательной Дениз Кросби.

С выражением крайнего сожаления на лице Барлоу закрыл люк и вернул кровать на место. Он активировал ловушки на тот случай, если охотники решат ворваться в дом и искать его в подвале. Представшая перед ним картина команды Дерека, хозяйничающей в его жилище, вызвала у Барлоу горечь и злобу.

Еще больнее, он даже не ожидал насколько, оказалась мысль, что всего через несколько минут он покинет свой дом насовсем. Как удивительно глубоко и быстро, всего за год, проникли его корни в холм на окраине безымянного пустыря. Двенадцать месяцев, прожитых в Тихой Миле, оказались одними из самых спокойных и благополучных в его жизни, вдали от привычного хаоса, рискованных предприятий и безумных авантюр.

Барлоу отдал бы немалую часть того, что скрывал в себе поднятый из подвала контейнер, чтобы завтра оказаться на террасе бистро Энцио. Доиграть партию с Нерзом. Прогуляться вечером с шерифом Хагеном и не думать о том, каким тот оказался трусом. Заскочить к сестрам Карро и наконец-то пригласить одну из них на свидание. Почитать на ночь Бобби Белквисту историю изгнания ягдарских рейдеров из системы Танзима.

Остаться Джоном Барлоу, жителем городка Тихая Миля. Не превращаться вновь в беглого добытчика хидов, меняющего имена и миры. Заснуть в своей кровати под пение садовых цикад, а не в остове разбитого корабля на дне Мусорного Карьера.

Перед мысленным взглядом Барлоу предстал отец. Не тот полный жизни, сил и стремлений герой его детства – капитан межзвездного корабля и прославленный первооткрыватель. Тех воспоминаний с ним почти не осталось.

Гораздо лучше он запомнил отца в его последние дни. Источенного болезнью и старостью, легкого и ломкого, как сухая ветка. Отец грелся у камина в любимом кресле, оранжевый отсвет ложился на иссеченное морщинами лицо. Над камином на полках пылились трофеи, привезенные из бесчисленных экспедиций.

Каждый артефакт на тех полках напоминал о месяцах и годах, которые они не видели отца.

– Саймон, – проговорил старик тихо, как будто задыхаясь, – сходи за Джоном. Мама звала вас обедать.

Теперь он все чаще путал сыновей и говорил с ними как с детьми. Его разум угасал стремительно и необратимо с того момента, как он узнал, что Саймон погиб.

– Джон пошел в сад. Я попросил его нарвать тюльпанов для мамы.

Утомленным движением отец поднял бледную до прозрачности руку с темным рисунком вен. Он махнул ей в сторону за окна, за которым когда-то цвели тюльпаны и шумели кронами апельсиновые деревья. Лишенный ухода сад давно погиб. Задернутые шторы скрывали высохшую землю и черные мертвые стволы, съеденные изнутри древоточцами.

– Ты, – отец прервался и с удивлением посмотрел на свою руку, как будто ее не узнавал. Перевел взгляд на стоявшего в двери сына. – Джон?

– Да, папа, – сказал он. – Я пришел попрощаться. Мне надо улетать.

Он не сказал, что с каждой минутой, которую проводит в их старом доме растет опасность, что на пороге появятся гончие Синдиката. Он вообще не был уверен, что отец его слышит и понимает.

– Джонни, – отец улыбнулся и протянул руку уже к нему. – Ты принес тюльпаны?

Не в силах ничего ответить он подошел и молча взял в ладони тонкую холодную ладонь отца. Ощутил, как она дрожит.

– Джон, сыночек, – ему пришлось наклониться к самым губам отца, чтобы услышать прерывистый шепот, – не улетай, пожалуйста. Без тебя здесь совсем…

Отец закрыл глаза и замолчал и сын, не отрываясь, следил  как медленно вздымается и опадает его впалая грудь. В какую-то секунду перестала дрожать ладонь, которую он сжимал, стала, как будто мягкой и бескостной.

С губ старика сорвался долгий прерывистый вздох. За ним наступила та ужасная тишина, которую не прервать ни криком, ни рыданиями. Остался только треск поленьев, сгорающих в камине.

– У меня будут тюльпаны, папа, – произнес Барлоу и поставил на стол контейнер из гладкого матового сплава, очень тяжелый и холодный настолько, что от прикосновения немели ладони. – На Фелисити у меня будет сад.

Он подышал на руки и нажал на кнопку, поднимающую крышку. Из чрева контейнера дохнуло еще большим холодом и пошел пар. Внутри он оказался наполнен прозрачной, похожей на желе массой, в которой плавали предметы необычных форм и цветов, для которых не было слов в большинстве известных Барлоу языков.

Он стиснул зубы, решительно опустил руку в обжигающе ледяное желе и выдернул оттуда нечто, напоминающее прозрачную ленту Мебиуса. Как живая, лента подвижно струилась, перетекала между его пальцами, и Барлоу просунул внутрь одномерной петли запястье левой руки. Лента охватила его, прижалась к коже так же плотно, как смарт-браслет на правом запястье.

– У-ух, – выдохнул Барлоу, когда от ленты по всему его телу покатилась холодная волна. Каждый волосок на его коже наэлектризовался и встал дыбом. Во рту появился отчетливый металлический привкус.

Избегая резких движений, он провел рукой с лентой перед лицом. В воздухе появились и тут же растаяли призрачные силуэты, повторяющие контуры его ладони. Пандорианский хид, известный среди знатоков как ведьмино зеркало, исправно работал. Барлоу вновь хмыкнул, на этот раз удовлетворенно.

Зеркало трижды спасало ему жизнь. Он бы с радостью не расставался с ним, как с прыгуном, но, в отличие от последнего, длительное ношение ведьминого зеркала приводило к необратимым и крайне опасным для жизни мутациям. Не столь уж редкая история, если речь идет о наследстве исчезнувших обитателей Пандоры. Как и скверное свойство хидов утрачивать полезные свойства от длительного хранения в экранированном контейнере.

К счастью, с ведьминым зеркалом все было в порядке. Теперь, когда Барлоу ощущал его привычный холод на запястье, ему стало спокойней. Более того, на задний план отодвинулись все мысли и эмоции, мешающие главному: подготовке побега.

Он переоделся в подходящую для бегства одежду – штаны и рубашку из прочной непромокаемой ткани защитного цвета, высокие ботинки с бактерицидными охлаждающими стельками и «умной» подошвой. Снова надел проектор щита, пояс с кобурой и вдобавок военный прибор ночного видения, который дожидался своего часа в шкафу вместе с походным костюмом. Окинул дом прощальным взглядом, подхватил в правую руку контейнер с артефактами, оснащенный для этого ручкой на крышке.

– Пора, – сказал Барлоу самому себе и поднял к лицу левую ладонь с половинкой прыгуна.

Три секунды на активацию хида. Еще столько же, чтобы квантово запутанные частицы двух половин пандорианского устройства для телепортации синхронизировали свои спины. Прыгун подаст сигнал готовности болезненной, проникающей в кости руки вибрацией, и дело сделано. Джон Барлоу исчезнет из собственной гостиной и оставит после себя несколько кубометров вакуума температурой около трех кельвинов.

За полторы секунды до нарушающего законы ньютоновской физики прыжка в Мусорный Карьер, Барлоу услышал бесцеремонно громкий стук в дверь.

Перед тем как подойти к двери, он проверил систему безопасности. Никаких нарушителей периметра. Во всех наблюдаемых секторах чисто – ни малейших признаков движения и никаких подозрительных источников тепла.

Резидентный антивирус системы заверил Барлоу, что никто не осуществлял взлом спрятанного в подвале сервера, не пытался перехватить и подделать идущий от детекторов и камер сигнал.

К сожалению, мудрая программа не могла ответить хозяину дома на вопрос: откуда взялась нацарапанная перед его крыльцом надпись и лежащий на крыльце предмет.

Барлоу осторожно приоткрыл дверь и выставил ствол флетчера. Выждал и шагнул на улицу, поводя перед собой излучателем. Неосторожный комар спикировал на него от висевшей над крыльцом лампы и с громким щелчком сгорел в защитном поле. Барлоу помнил про снайпера-тарсида и перед тем, как подойти к двери, включил силовой проектор.

Однако никто не собирался него стрелять. Ночь была по-прежнему тиха и безмятежна. У подножья холма ветер катал по пустырю шары перекати-поля. Звезды на бархатных стенах небесного шатра перемигивались между собой. Успокоительно светился зеленым смарт-браслет на руке, потеющей на рукоятке флетчера.

Барлоу негромко, но с чувством выругался. Не выключая силовое поле, он убрал излучатель в кобуру, оставив его на боевом взводе. Наклонился, руки уперты в колени, чтобы всмотреться в надпись на земле.

Не было никаких сомнений в том, кто был ее автором. Даже если не принимать во внимание то, что надпись сделали с помощью силоксановых когтей, уходивших в сухую землю больше чем на десять сантиметров. Барлоу был готов поставить все свои хиды, что в Тихой Миле и в радиусе сотен световых лет вокруг нее есть только одно существо, которое могло обмануть его систему безопасности.

Неудивительно, что для общения с Барлоу оно пользовалось глифами расы гроф.

Два ряда символов, выглядевших как шрамы от ударов четырехпалой когтистой конечностью. Похожие начертания Чужой днем оставил перед домом вдовы Бигли. В них он ответил на послание, которое, которые Барлоу выстукивал по столешнице, пока охотники приближались к бистро Энцио:

«Твой народ зовет меня Белым Странником, воин. Это имя я заслужил, вкусив от плоти поверженных врагов. Я бросаю тебе вызов по обычаю кланов Грофа. Пусть смерть дарует суть победителю».

Ответа грофа был:

«Общая память кланов хранит имя Странника. Если ты – он, мы встретимся в бою. Так говорю я – Идущий по Небу».

Нельзя сказать, что ответ Идущего полностью успокоил Барлоу. Все-таки зарабатывая себе имя и репутацию на суровой родине Чужого, он был гораздо моложе и, чего греха таить, отчаянней. Но в нем была важная деталь – гроф был согласен с тем, что возможная схватка пройдет по клановому обычаю. То есть один на один, без команды поддержки в виде остальных охотников.

Барлоу не был уверен, что Идущий признает в нем Странника. Он полагался на уникальную способность грофов буквально по нескольким молекулам вспоминать запахи, особенно запахи других живых существ. И на коллективную память соплеменников негуманоида, слепок которой тот хранил в себе.

Он внимательно прочел новое послание грофа. Посмотрел на предмет, лежавший рядом с высеченными Чужим символами. Губы Барлоу сжались в тонкую линию, придавшую лицу неприятную жесткость. Таким никто еще не видел его в Тихой Миле.

Идущий передавал ему сообщение от Кларка. Простое и недвусмысленное, как, в общем-то, любое сообщение, кодируемое с помощью азбуки грофов. Кремнийорганические философы-убийцы пользовались глифами в сугубо утилитарных целях. Для передачи сложной информации было проще отдать получателю небольшой кусочек собственного тела, для переваривания и познания смысла.

Так, буквально отрывая от себя части, грофы признавались в любви, делились научными достижениями и писали стихи. В большинстве случаев без особого вреда для себя: их небелковая плоть очень быстро регенерировала. Но случались и трагедии. На Барлоу в ту пору, когда он жил на Грофе, произвела большое впечатление история Мечтателя, Открывшего Душу Рассвету, знаменитого поэта, который был целиком съеден поклонниками во время выступления.

Судьба Мечтателя и его пронзительные стихи (в любительском переводе некоего Белого Странника) глубоко тронули и юного Бобби Блеквиста. Он несколько месяцев поглощал все, что было можно было найти о родине поэта в городской библиотеке. Барлоу посмеивался в усы, когда мальчик заверял его, что при первой возможности посетит мир кремнийорганических охотников и сведет знакомство с его обитателями.

Он искренне надеялся, что к моменту, когда Роберт дорастет до самостоятельного путешествия за пределы Тихой Мили, он поймет, что во Вселенной есть места гораздо приятней и, главное, безопасней Грофа. Барлоу не мог и помыслить, что сам станет причиной, по которой опасная мечта Бобби исполнится так скоро и неожиданно.

Послание Кларка служило напоминание о встрече, назначенной в полдень на пустыре. Два последних глифа скрывали в себе новое дополнительное условие. Их можно было вольно перевести как «непослушание влечет боль».

Чтобы у Барлоу не оставалось сомнений в том, кто именно испытает боль в случае, если он не явится на пустырь, ночной гость оставил на крыльце две вещи. Красную кепку с черными иероглифами мусорщика Тэма. Антикварный книгоимитатор – прощальный подарок Бобби Блеквисту.

Барлоу вернулся в дом. В гостиной он положил книгу и имитатор на стол. Между ними половинку прыгуна. Надо было решить, как действовать дальше. Фундамент его плана побега только что дал трещину.

Он все еще может воспользоваться хидом, чтобы скрыться в Карьере. Даже если Тэма перехватили, когда он выехал от Барлоу, само тайное убежище должно быть в безопасности. Ни Тэм, ни кто-либо еще в городе не знал, где оно находится. Для запасов, которые механик должен был спрятать на свалке, Барлоу предусмотрел отдельное от убежища место.

Казалось бы, к чему размышлять. Артефакт осилит несколько килограммов сверх веса самого Барлоу. У него дома остались кое-какие запасы, те же армейские пайки. Хид надолго разрядится после прыжка, поэтому не получится челноком сновать между домом и убежищем, но оно и ни к чему. Если Энцио не подведет, он дождется прилета контрабандистов, пусть ему и придется голодать и собирать воду с помощью куска полиэтилена, а не росяной ловушки. Как-нибудь он выживет, случались передряги и похлеще.

Барлоу скривился, как от сильной зубной боли. Он-то выживет, а вот Тэм и Бобби, скорей всего, нет. Кларк производил впечатления человека, который не будет размениваться на пустые угрозы. В лучшем случае он убьет заложников, а в худшем будет пытать в надежде выведать, куда скрылся беглец.

Учитывая же полный перевес в огневой мощи над жителями города, которое охотникам давал их корабль, на Бобби с Тэмом они могут не остановиться.

В какой-то момент он обнаружил, что сидит на стуле и переводит взгляд с вещей пленников на артефакт и обратно. В голове звучал его собственный голос, его слова, произнесенные в кабинете заместителя мэра Кингсли:

«Я бегу всю жизнь, мистер Кингсли. Естественный отбор благоволит тем, кто умеет бегать».

Ни Кингсли, ни Хаген не собирались за него умирать. Не собирался и Тэм, он просто помогал Барлоу бежать и брал за это немалую цену. Бобби… а что Бобби? Он ведь не был его сыном или младшим братом. Просто мальчишка, который привозил продукты и иногда просил почитать ему вслух.

Сам Барлоу ведь не первый раз оказывался в обстоятельствах, когда из-за него предстояло погибнуть другим людям. Взять ту же Пандору и бойню, которую там учинил Синдикат. Тогда, перед тем как скрыться от каморрианцев, Барлоу не сомневался ни секунды.

Почему же он колеблется сейчас? Выбор звучит так просто: задействовать прыгуна сейчас и снова бежать. Снова выжить. Или завтра в полдень выйти на пустырь ради почти незнакомых ему жителей Тихой Мили. И скорей всего стать замороженным грузом в трюме корабля охотников.

Очень медленно, сантиметр за сантиметром, как будто преодолевая сопротивление воздуха, рука Барлоу двинулась к лежащему на столе хиду.

_______________________________________________________

¹ Stronzo – грубое ругательство на одном из языков Старой Земли

² Быстро