Сквозь времена. Том 2

Глава 1. Как Пашка в школу спешил

В тот зимний день Пашка проснулся от того, что в избе было непривычно тихо. За окном царила кромешная тьма – зимнее утро наступало поздно, и солнце ещё не успело пробиться сквозь густую пелену ночи. Только тусклый огонёк керосиновой лампы, стоявшей на столе, разгонял мрак в комнате.

Мальчик потянулся в тёплой постели, вдыхая знакомый запах печного тепла и свежеиспечённого хлеба. В такие ранние часы деревня словно замирала, и только изредка можно было услышать, как потрескивают дрова в печи да как кошка возится на тёплой лежанке.

Мальчик потянулся в тёплой постели, но тут же подскочил – ведь сегодня в школу, а значит, нужно успеть первым схватить валенки!

Мальчик рывком сел на кровати, быстро напялил портянки и сунул ноги в тёплые валенки. В избе было тихо – только дрова в печи потрескивали, да кошка мурлыкала на печи. Пашка на цыпочках пробрался к выходу, стараясь не разбудить братьев.

Только приоткрыл дверь, как услышал торопливые шаги по полу – это прошмыгнула Дашка, старшая сестра. Но она, как обычно, ее не интересовала холодная улица – её больше интересовал запах свежего хлеба из печи. Пашка заметил, как она тайком спрятала в карман здоровенный ломоть и прихватила самую большую кружку молока.

«Глупый молодняк опять все проспит!» – промелькнуло в голове у Пашки, но времени на препирательства с Дашкой не было. Он протопал в сени, где его ждало ледяное ведро с водой. Деревянный рукомойник покрылся тонким слоем инея, а вода в нём была такой студёной, что перехватывало дыхание.

В сенях было прохладно. Мальчик подошёл к рукомойнику, где в деревянном корытце застыла тонкая корочка льда. Пашка разбил её деревянной ложкой, зачерпнул студёной воды и плеснул себе в лицо. Студёная вода окончательно разбудила Пашку. Он быстро выпил молоко, отломил кусок хлеба и, жуя на ходу, крикнул вернувшейся с дойки матери:

– Мам, я в школу убежал!

В этот момент из соседней комнаты выскочил Юрка, младший брат.

– Пашка, отдай валенки! Ты же вчера уже брал! – закричал он, хватая Пашку за рукав.

Пашка, не ожидавший такой подлости, попятился к лестнице. Валенки предательски заскользили на деревянных половицах. Он едва удержал равновесие, чуть не скатившись вниз.

– Да ты что, с ума сошёл?! Мне же в школу надо! – прокричал Пашка, пытаясь вырваться.

Но Юрка вцепился мёртвой хваткой. В этот момент Пашка принял отчаянное решение – рванулся вперёд, перепрыгивая через ступеньки. Юрка не успел среагировать, и Пашка, чудом удержав равновесие, вылетел за дверь.

За спиной раздался возмущённый вопль брата, но Пашка уже мчался по заснеженной улице. В ушах свистело, в груди колотилось сердце. Сегодня был слишком важный день, чтобы позволить Юрке всё испортить. Школьная фотография, украденная рубашка Кольки, скандал вечером – всё это казалось мелочами по сравнению с возможностью попасть на снимок в красивом виде.

«Потом разберёмся», – подумал Пашка, ускоряя шаг. Впереди ждала школа, фотограф и, возможно, лучшие воспоминания этого года.

Деревня была укутана в белоснежное покрывало снега. Вдали виднелась школа – до неё было неблизко, добрых полторы версты. Но Пашка не боялся долгой дороги – он любил эти зимние утра, когда каждый шаг оставлял чёткий след на свежем снегу, а под ногами весело похрустывали снежные корочки.

Сегодня был особенный день – в школе обещали фотографировать всех учеников. Пашка давно мечтал о школьной фотографии, но была одна проблема – у него не было приличной рубашки. Вчера вечером он приметил у Кольки, старшего брата, чистую белую рубашку и, пока тот спал, ловко стянул её из сундука.

«Только бы не заметил до вечера», – думал Пашка, ощущая под тулупом жесткую украденную рубашку. Она была великовата и немного кололась, но для фотографии сойдёт. Он знал, что вечером будет скандал – Колька не прощал таких проделок. Но это будет потом, а сейчас нужно успеть в школу вовремя.

Морозный воздух обжигал лёгкие, но он лишь улыбнулся – впереди ждал важный день, а школьная фотография станет его гордостью на целый год.

Тропинка, петляя между сугробами, уводила его всё дальше от дома. Пашка шагал быстро, предвкушая, как будет красоваться на фотографии в новой рубашке, пусть даже и не совсем своей. Главное – результат, а с Колькой он как-нибудь договорится. Ведь школьная фотография важнее любых ссор.

Пашка действительно любил школу. Для него это было не просто место, где нужно отсидеть уроки – это был целый мир, полный удивительных открытий и возможностей. В то время как другие ребята посещали занятия лишь изредка, да и то только из-за угроз председателя, Пашка каждое утро просыпался с мыслью о предстоящем дне в школе.

Всё дело было в том, что в деревне существовала особая традиция: ходить в школу только тогда, когда председатель колхоза, Демьян Петрович, бывший агроном, приходил с очередной проверкой к Анне, матери Пашки. Он постоянно ругал её за то, что дети пропускают занятия.

– Анна Серафимовна, ну как же так? – ворчал он, поправляя очки на носу. – Вы сами-то не учились, ладно, но ведь дети должны получать образование!

Анна только виновато опускала глаза, не находя что ответить. А вот отец Пашки, Александр Иванович, всегда замыкался в себе при таких разговорах.

– Кому надо, того наука сама найдёт, – повторял он свою любимую поговорку, отворачиваясь к окну.

Но Пашка не разделял отцовской философии. Он видел, как другие ребята, которые не ходили в школу, оставались в деревне, работали в поле или на ферме, и их жизнь казалась ему слишком простой и однообразной. Пашка мечтал о большем. Он хотел узнать мир, увидеть города, может быть, даже уехать учиться в город.

Именно поэтому каждое утро он вставал раньше всех, чтобы успеть в школу. Именно поэтому он готов был даже украсть рубашку у брата – ради того, чтобы хорошо выглядеть на школьной фотографии. Для Пашки школа была не просто обязанностью, а путём к его мечте.

И сегодня, убегая от Юрки с валенками, он думал не о возможной ссоре с братом, а о том, что ждёт его в школе. О новых знаниях, о друзьях, о возможности стать кем-то большим, чем просто деревенским парнем.

Пашка вбежал в школу, тяжело дыша после быстрого бега. В ушах всё ещё стоял шум ветра, а в голове – мысли о том, как бы не опоздать. На ходу он начал бормотать себе под нос, повторяя заданный пересказ:

– «Был морозный день. Филипок собрался в школу. Мать не пускала его… А мне можно в школу? Я тоже хочу учиться!» – шептал он, торопливо скидывая тулуп и платок.

Пашка быстро поставил портфель у вешалки, кое-как заправил дырявые штанины в валенки – дыры на коленях уже давно просили заплат, но мать всё никак не находила времени их зашить.

«Ну и ладно, – подумал Пашка, – главное – успел до звонка!»

Он окинул взглядом своё отражение в мутном школьном окне: украденная рубашка Кольки всё ещё топорщилась на плечах, но в целом вид был приличный. Пашка расправил плечи и, чувствуя, как колотится сердце, бросился к двери класса.

– «А что, разве Филипок не может учиться? – продолжал бормотать он про себя. – И я могу! И буду!»

В коридоре уже слышался голос учительницы, и Пашка, последний раз поправив воротник рубашки, толкнул дверь класса. Урок вот-вот должен был начаться.

В углу раздевалки, где пахло сыростью и старыми валенками, Серёжка уже успел окружить своей шайкой младшего парнишку из первого класса. Хулиганы в деревне 60-х были особой породой – они не просто задирали, а делали это с особым деревенским размахом.

– Эй, Ванька, а ну-ка покажи, что в портфеле носишь! – процедил Серёжка, нависая над перепуганным первоклассником.

Его приятели, Мишка и Колька, стояли рядом, поигрывая верёвочками от портфелей – в деревне это считалось крутым аксессуаром.

– Не твоё дело… – пролепетал Ванька, пытаясь прижать к себе сумку.

– А ну не дерзи! – рявкнул Серёжка и толкнул мальчишку к стене. – Думаешь, раз в школу ходишь, так самый умный?

– Отстань от него! – вдруг раздался голос Пашки. Он только что забежал в школу и увидел происходящее.

Серёжка обернулся, презрительно усмехнулся:

– А ты куда лезешь? Не твоё дело, как мы тут с малышнёй разбираемся.

– Не трогай его! – Пашка шагнул вперёд, хотя внутри всё дрожало от страха.

– Ой, смотрите, защитник выискался! – фыркнул Мишка. – Поди, сам такой же малявка.

Но Серёжка неожиданно отступил.

– Ладно, сегодня прощаем, – бросил Серёжка, махнув своим дружкам. – Но это только сегодня.

Хулиганы разошлись, оставив Ваньку в покое.

А Пашка, чувствуя, как колотится сердце, побежал в класс – звонок уже прозвенел, а ему ещё нужно было успеть занять место рядом с окном.

В деревне все знали: с Ковалевыми лучше не связываться. Четверо братьев, как четыре стены одной крепости – дома могли и подраться, повздорить, но на улице всегда стояли друг за друга горой. Пашка был одним из них, и эта негласная братская клятва придавала ему уверенности.

Старшая сестра Даша, хоть и старалась казаться серьёзной, всё равно не могла скрыть свою заботу о младших. Её глаза всегда искали их в толпе, а сердце замирало, когда братья затевали очередную драку. Она понимала – это всего лишь мальчишеские забавы, но материнское чувство, проснувшееся в ней рано, не давало покоя.

А дома царил настоящий бедлам. Младшая Людка только-только научилась ходить, и матери приходилось привязывать её вместе с маленьким Витькой к ножке стола. Иначе – пиши пропало! Людка, едва научившись стоять на ножках, уже стремилась исследовать мир, а Витька, хоть и был младше, но характером пошёл в братьев – упрямый и непоседливый.

– Да куда ж вам деваться-то! – ворчала мать, привязывая малышей лентами к столу. – И так за всеми уследить невозможно, а тут ещё вы двое!

Но братья Ковалевы знали: за спиной у них – надёжное плечо родных, и это придавало им сил. Даже когда Серёжка с дружками задирался, Пашка не боялся – он знал, что если что, братья всегда придут на помощь. А пока… пока нужно бежать в класс, потому что звонок уже прозвенел, и учительница не любит опозданий.

Зинаида Васильевна, заметив вбежавшего Пашку, только головой покачала:

– Ковалев! Только тебя и ждём. Всех уже повели фотографироваться!

Пашка, тяжело дыша после бега, поспешил к классу, где собирались ребята. Он был в мать – невысокого роста, крепкий, с упрямым взглядом. Но именно из-за своего роста учительница попыталась поставить его в первый ряд на фотографиях.

– Павлуш, – обратилась она к нему, – давай-ка вставай сюда, в первый ряд. Ты же знаешь, как важно, чтобы все были видны на фотографии.

Но Пашка, заметив свои заштопанные штаны с дырками на коленях, упёрся:

– Нет! – буркнул он, зло посмотрев на учительницу. – Нормально мне во втором ряду будет

В его голосе прозвучала такая искренняя обида, что в глазах Зинаиды Васильевны промелькнуло понимание. Она внимательно посмотрела на мальчика, а потом мягко улыбнулась:

– Ну ладно, Паш… А давай я лучше твой чубчик расчешу? Будет на фотографии как настоящий красавчик.

Пашка немного смягчился, но всё ещё хмурился. Учительница, не дожидаясь ответа, достала из кармана маленький гребень и аккуратно начала причёсывать его непослушные вихры.

– Вот так… Вот так… – приговаривала она, стараясь отвлечь мальчика от переживаний. – Теперь точно красавец!

Ребята вокруг заулыбались, видя эту сцену. А ведь Пашка весь этот месяц прятался от матери, как только мог. Та имела привычку брить всех детей в один день – и если бы она добралась до его чуба, то на фотографии он бы выглядел как все остальные – с коротко стриженой головой. За это ему пару раз влетало от матери, но в нужный момент, он снова куда-то успевал спрятаться.

Фотограф уже готовился к съёмке, и вскоре все выстроились в ряды. Пашка, хоть и стоял во втором ряду, чувствовал себя увереннее – ведь учительница не просто смирилась с его просьбой, но и нашла способ поддержать его достоинство по-своему.

Когда фотограф крикнул «Внимание! Улыбаемся!», Пашка, несмотря на все сомнения, постарался принять самый серьёзный вид. В конце концов, это была школьная фотография – память на долгие годы. И пусть он будет стоять во втором ряду, зато с чубом и с чувством маленькой, но важной победы.

После фотографирования все разошлись по классам. Первым уроком была математика – любимый предмет Пашки. В отличие от других ребят, которые морщились при виде цифр и примеров, он буквально расцветал, когда учительница писала задания на доске.

Пашка обожал этот момент, когда числа, словно послушные солдатики, выстраивались в ряды на листке тетради. Он с удовольствием решал примеры, внимательно следил за каждым действием, и когда в конце получался правильный ответ – это было настоящее торжество!

Его пальцы ловко скользили по страницам тетради, карандаш уверенно выводил цифры. Когда другие ребята путались в многозначных числах, Пашка легко справлялся даже с самыми сложными задачами. Он любил математику за её чёткость, за то, что здесь всегда есть один правильный ответ, за то, что не нужно гадать или сомневаться.

Особенно приятно было сдавать решённые задания. Пашка всегда первым тянул руку, когда учительница спрашивала, кто готов показать решение. Он горделиво поднимал тетрадь, словно преподнося драгоценность, и с замиранием сердца ждал оценки.

– Молодец, Павлуш! – часто хвалила его Зинаида Васильевна. – Опять всё правильно решил!

Эти слова грели его сердце. Он садился на место, улыбаясь про себя, и чувствовал себя настоящим победителем. В такие моменты Пашка понимал, что математика – это не просто школьный предмет, это его страсть, его маленькая победа над сложностями деревенской жизни.

На уроке время летело незаметно. Пашка с головой погружался в мир чисел, забывая обо всём на свете – и о том, что на нём чужая рубашка, и о дырявых штанах, и даже о том, что мать скоро заметит его неподстриженный чуб. В математике он был по-настоящему счастлив.

День пролетел незаметно. После вкусного школьного обеда, который так любил Пашка – горячая каша с маслом, свежий хлеб и компот из совхозных сушенных яблок – он собрал свои вещи и отправился домой.

Полторы версты в огромных валенках – не ближний свет, но Пашка не жаловался. К тому же в этих тяжёлых, но тёплых обувках он не боялся замёрзнуть даже в лёгкой курточке. Дорога пролегала через заснеженное поле, где под ногами похрустывал снег, а вокруг расстилались белоснежные просторы.

Издалека он заметил, как в окне их избы мелькнула знакомая фигура – это был Юрка, его младший брат. Тот, увидев Пашку, тут же начал грозить ему кулаком – наверняка злился из-за утреннего инцидента с валенками.

Пашка лишь улыбнулся, качая головой. Он хорошо знал характер брата – тот быстро отходчивый, и завтра они уже будут вместе играть во дворе. Мальчик помахал Юрке рукой и ускорил шаг – дома наверняка уже готовились к ужину, а мать, наверное, волновалась, где так долго пропадает её сын.

В ушах всё ещё звучали слова учительницы, похвалившей его за решение задачи, а в кармане лежала тетрадка с отличной оценкой. Этот день, как и многие другие, стал ещё одной страницей в книге его школьной жизни – трудной, но такой важной для его будущего.

Глава 2. Хроники деревенского детства

Вот и пролетела начальная школа. Для Пашки это был важный этап в жизни, но впереди ждали новые испытания. Теперь предстояло ходить в пятый класс – а это означало переезд в соседнюю деревню, которая находилась в добрых пяти километрах от дома. Путь неблизкий, особенно зимой, когда сугробы заносят дороги, а мороз кусает за щёки.

Но Пашка не сомневался – школу нужно заканчивать. Он видел, как некоторые ребята после четвёртого класса бросали учёбу и шли работать в совхоз. Видел и Матвея – того самого разгильдяя, который еле-еле дотянул и закончил восьмой класс.

В те годы действовала государственная программа с громкими лозунгами «без второгодников». Школа, боясь не соответствовать заданию партии, выпускала всех учеников с аттестатами, даже тех, кто едва ли мог написать своё имя. Матвей был как раз из таких – учился кое-как, пропускал уроки, но благодаря этой программе всё-таки получил документ об окончании восьмилетки.

Пашка же понимал: просто так, за красивые глаза, успеха не добиться. Нужно учиться, стараться, преодолевать трудности. И пусть путь до школы далёк, пусть придётся вставать ещё раньше – он готов к этим испытаниям. Ведь образование – это его шанс на другую, лучшую жизнь.

В его голове уже зрел план: закончить школу, а потом, может быть, даже поступить в техникум или институт. Кто знает, какие возможности откроются перед ним, если он будет упорно идти к своей цели.

И хотя Пашка любил учиться, летние каникулы он обожал ещё больше. С первыми лучами солнца он вместе с братьями и сёстрами убегал в лес – там было столько интересного!

Лес манил своими тайнами: спелой земляникой на полянках, грибами после дождя, шумными ручьями и высокими деревьями, на которые так хотелось забраться. Ребята целыми днями пропадали среди берёз и сосен, придумывая новые игры и находя удивительные вещи.

Дома же царила особая атмосфера. Еды часто не хватало – то ли из-за того, что ртов в семье было слишком много, то ли мама, бросившая работу из-за многодетности, просто не успевала готовить на всех. Отец, как и многие в деревне, жил своим укладом. С утра, не засиживаясь за столом, шагал на конюшню – там его ждали лошади, там была его забота. А после обеда спешил на пасеку, где ульи стояли в ряд, словно солдатики на плацу.

Не гонялся он за лишней деньгой, не бегал по деревне в поисках подработки. «Всяк сверчок знай свой шесток», – говаривал он, когда бабы на селе шушукались за его спиной, мол, непутёвый мужик, семью не обеспечивает.

Пчёлы да кони – вот что было ему по душе. Сидел он часами возле ульев, слушал, как жужжат пчёлки, или в конюшне, поглаживая гривы лошадей, рассказывал им что-то тихим голосом. А про достаток семьи будто и позабывал.

Другие мужики в деревне, те и на лесопилку ходили, и на мельницу, и в поле на подмогу нанимались. А Пашкин отец – нет. «Каждому своё», – отмахивался он, когда его укоряли.

И хоть жили мы небогато, отец своего уклада не менял. Говорил, что работа должна душу радовать, а не только карман набивать. И хоть не все его понимали, да кто ж посмеет деревенского мужика учить, как жить-то надобно? В такие моменты лес становился не просто местом для игр – он кормил ребят. Они собирали ягоды, грибы, иногда удавалось поймать рыбу в речке. Эти находки помогали разнообразить скудный домашний стол.

По вечерам, уставшие, но счастливые, дети возвращались домой. Пашка часто думал о том, как нелегко приходится родителям, но никогда не жаловался. Ведь главное – они были вместе, а значит, любые трудности можно было пережить.

И пусть лето было порой голодным, оно оставалось самым свободным временем года. Время, когда можно было забыть об уроках и тетрадях, и просто быть ребёнком – бегать, играть, исследовать окружающий мир и помогать семье всем, чем мог.

Пашка отчётливо помнил тот день, как вчера. Тётя Марфа, встретив его на деревенской улице, с улыбкой протянула кулёк конфет. Радости мальчика не было предела – сладости в их доме были редким гостем. Не раздумывая ни секунды, он помчался домой, чтобы поделиться радостью со всей семьёй.

Он вбежал в избу, размахивая кульком, и с гордостью высыпал конфеты на стол. «Смотрите, сколько конфет!» – радостно объявил он, ожидая похвалы. Но вместо радости на лице матери появилось гневное выражение.

– Как ты посмел взять подачку?! – голос матери дрожал от гнева. – Немедленно выброси это!

Пашка не понимал, что происходит. Он ведь хотел как лучше, хотел поделиться со всеми. Но мать была непреклонна. Она выбросила конфеты в печку, а потом, взяв охапку крапивы, отхлестала сына.

– Запомни, – строго произнесла она, – никогда не бери еду у чужих. Пусть никто не думает, что мы здесь голодаем и не можем накормить своих детей!

Пашка стоял, глотая слёзы, и впитывал каждое слово. В тот момент он понял: гордость и честь семьи важнее любых сладостей. Этот урок он запомнил на всю жизнь – лучше голодать, но сохранить достоинство, чем принять подачку и запятнать честь семьи.

С тех пор он никогда не брал еду у чужих, даже когда очень хотелось есть. В его сердце навсегда остался след той горькой обиды, смешанной с пониманием важности семейных ценностей и уважения к себе.

Спина долго горела от крапивных ударов. Мать не выбросила оставшуюся крапиву – сварила из неё щи, как делала это почти каждый день с весны. Пашка не мог смотреть на это блюдо, вспоминая недавнее наказание.

Не выдержав, он убежал в лес – туда, где можно было спрятаться от всех и выплакаться в одиночестве. Но плакать он себе не позволял – ведь он уже взрослый, не маленький.

В лесу уже вовсю пробуждалась весна. Пашка знал, какие травы можно есть – мать учила его этому с малых лет. Он нашёл молодые листья одуванчика, кислицу, сныть – всё то, что росло весной.

Мальчик собирал травы и ел их, стараясь не думать о случившемся. Горьковатый вкус зелени смешивался со слезами, которые он пытался сдержать. Он же мужчина, а мужчины не плачут.

В лесу было тихо и спокойно. Только птицы щебетали, да ветер шелестел в ветвях. Пашка сидел, прислонившись к стволу старой берёзы, и думал о том, как важно быть сильным. И о том, что иногда сила заключается не в кулаках, а в умении принять тяжёлый урок.

Вечером, когда голод стал совсем уж сильным, он вернулся домой. Щи из крапивы, как ни странно, оказались вкусными. Он взял кусок хлеба и отправился спать.

В их семье всё было устроено по-особенному: старшие дети учили средних, а те, в свою очередь, передавали знания младшим. Так, из поколения в поколение передавались секреты выживания в деревне.

С весны до осени вся детвора пропадала в лесу. Старшие показывали младшим, какие травы можно есть, где растут самые сочные ягоды, как отличить съедобные грибы от ядовитых. Каждый день приносил новые открытия и знания.

Пашка помнил, как впервые нашёл поляну с земляникой – ярко-красные ягоды, так и манили своей сочностью. А потом была черника, малина, грибы… Лес щедро делился своими дарами с теми, кто знал его тайны.

Но особое волнение охватывало всех, когда приближалась пора яблок. В бывшей графской усадьбе, что стояла на окраине деревни, росли великолепные фруктовые деревья. Их сочные плоды были настоящим сокровищем для деревенских ребятишек.

Как же все радовались, когда яблоки начинали созревать! Ребята бежали в заброшенный сад, собирали спелые плоды и возвращались домой с полными карманами. Эти моменты становились настоящим праздником – ведь сладкие яблоки были редкостью в их простой жизни.

Так, день за днём, дети учились выживать, помогать друг другу и находить радость в простых вещах. Лес и старый сад стали для них не просто местом сбора даров природы, а настоящей школой жизни, где каждый урок был важен и запоминался навсегда.

Пашка не мог скрыть своей зависти к старшему брату Матвею. Пока он помогал матери по хозяйству, Матвею отец разрешал с самого утра кататься на лошадях. А какие это были моменты – скачки по лесу, купание лошадей в речке, запах конского пота и свободы…

Матвей, несмотря на свой разгильдяйский характер, иногда проявлял неожиданную доброту. Он знал о зависти младшего брата и, случалось, брал его с собой. Крепко держась за брата, Пашка сидел на крупе лошади, чувствуя, как под ними мерно переступают сильные ноги, как ветер развевает волосы.

В такие минуты все обиды и зависть отступали. Он чувствовал себя настоящим наездником, пусть и маленьким. Матвей, хоть и относился к нему порой свысока, всё же был заботливым старшим братом – никогда не гнал лошадь слишком быстро, следил, чтобы Пашка крепко держался.

Эти редкие моменты счастья оставались в памяти Пашки яркими пятнами. Он понимал, что брат тоже не волен делать всё, что хочет – отец строг и к нему. Но в эти минуты, сидя за спиной Матвея, вдыхая запах конского пота и свободы, Пашка чувствовал себя самым счастливым на свете.

А потом, когда лошади входили в прохладную воду речки, и брызги летели во все стороны – это было настоящее волшебство, которое он делил с братом. И в такие моменты Пашка понимал, что зависть – плохое чувство, а братская любовь и забота стоят гораздо больше любых привилегий.

Раннее утро в деревне начиналось с суеты и детского смеха. Ковалёвы, как всегда, собирались большой гурьбой. Матвей и Дашка, старшие в семье, вели за собой остальных: Кольку, Пашку, Юрку. А за ними, словно хвостик, бежали младшие – Витька и Людка, едва успевая за старшими братьями и сёстрами.

Матвей и Дашка сразу бросались в глаза – высокие, статные, с русыми волосами, точно такими же, как у отца. Но что объединяло всех Ковалёвых, так это их яркие карие глаза, почти чёрные, будто две бездонные пропасти.

Юрка был особенным в семье Ковалёвых. С самого рождения судьба преподнесла ему испытание – небольшая травма оставила след, из-за которого его походка была чуть-чуть неровной. Но это нисколько не мешало ему быть частью шумной компании братьев и сестёр.

Он двигался немного иначе, чем остальные дети, но никто в семье не обращал на это особого внимания. Для всех он оставался таким же любимым братом, который умел находить радость в простых вещах. Юрка не чувствовал себя обделённым – старшие всегда поддерживали его, а младшие смотрели на него с восхищением, как на остальных старших.

В играх он находил свои особенные таланты: мог часами сидеть неподвижно, наблюдая за природой, прекрасно разбирался в травах и растениях, а его умение находить съедобные коренья и ягоды поражало даже старших братьев. Его неторопливость часто выручали всю компанию в их деревенских приключениях.

Семья приняла его таким, какой он есть, и Юрка рос счастливым ребёнком, зная, что любовь родных не зависит от того, как человек ходит. Он был частью их шумной, дружной семьи, и этого было достаточно для счастья.

Глава 3. Судьба Матвея: между городской мечтой и деревенской реальностью

Дети высыпали на улицу, где утренний воздух был ещё прохладным и свежим. Матвей, как самый старший, шёл впереди, важно вышагивая и иногда оглядываясь на младших. Дашка, не отставая от брата, командовала остальными, распределяя, кто что будет делать.

Колька и Пашка, чуть пониже ростом и поскромнее, держались вместе, перешёптываясь и улыбаясь. Юрка, самый молчаливый из всех, шёл чуть в стороне, наблюдая за происходящим чёрными глазами. А Даша шла и учила Люду плести венок из травы.

Витька и Людка, самые маленькие, то и дело норовили убежать вперёд, но быстро уставали и возвращались к старшим, хвастаясь найденными камешками или травинками. Их чёрные глазки-бусинки с любопытством осматривали всё вокруг, впитывая каждое мгновение этого нового дня.

Так, шумной ватагой, Ковалёвы отправлялись навстречу новым приключениям, и каждый день приносил им что-то особенное, что навсегда оставалось в памяти яркими воспоминаниями. У речки закипела весёлая жизнь. Матвей с Колькой, ловко орудуя прутьями, насаживали рыбу на вертела, а Дашка с младшими ловко чистила грибы, приговаривая весёлые считалочки. Пашка, как заправский костровой, поддерживал огонь, подбрасывая сухие ветки.

– Эй, Юрка, а где же твой анис? – поддразнивал Матвей, потирая руки.

– Сейчас, сейчас! – Юрка, улыбаясь во весь рот, побежал собирать старвы.

Пока рыба запекалась, а грибы томились в котелке, ребята устроили весёлые забавы. Витька и Людка, стоя на бревне, изображали гимнастов из картинки последней открытки, которую прислала тетя Валя, а старшие хохотали до слёз, когда малыш Витька, пытаясь сделать сальто, плюхнулся прямо в траву.

– Ой, не могу! – держась за живот, кричала Дашка. – Смотрите, как наш акробат приземлился!

Колька, изображая важного повара, важно ходил вокруг костра, приговаривая:

– Сейчас будет вам не просто еда, а барский пир!

Матвей, глядя на брата, не удержался:

– Смотри не обожгись, повар! А то у нас вместо ужина будет плач по сгоревшей рыбе!

Пашка, самый серьёзный из всех, вдруг подхватил песню, и вскоре вся ватага уже подпевала, прихлопывая в такт:

Но машина летимМы летим, ковыляя во мгле. Мы летим на последнем крыле! Бак пробит, хвост горит,

Младшие, Витька и Людка, носились вокруг костра, изображая то зайцев, то медведей, а старшие только смеялись, глядя на их проказы. Когда еда была готова, все уселись в кружок, передавая друг другу горячие угощения.

– Ну, за нашу дружную компанию! – провозгласил Матвей, и все, улыбаясь, закивали, соглашаясь с тостом.

Этот день надолго остался в памяти каждого Ковалёва как один из самых счастливых и весёлых.

Матвей с Дашкой часто наведывались к бабушке Варваре – та всегда встречала их с улыбкой и теплотой. Особенно радовалась, видя, как дети растут высокими и статными, совсем как отец.

А вот Пашка с Колькой, когда приходили в гости, чувствовали себя не в своей тарелке. Бабушка Варвара, хоть и была женщиной воспитанной, всё же не могла скрыть своего особого отношения. «Молодые люди», – так она называла Пашку с Колькой, но в её голосе всегда проскальзывала лёгкая снисходительность.

Иногда она замечала: «Ну что, подрастающее поколение, опять к бабушке пришли?» или «Ох, юные гости, не тесно ли вам у меня?» – и в этих словах чувствовалось, что её сердце не лежит к этим визитам.

Матвей с Дашкой, заметив неловкость младших братьев, порой отводили глаза в сторону. Возможно, им было неудобно за такое отношение бабушки, но заступаться они не решались – слишком ценили её внимание.

Пашка особенно остро ощущал эту разницу. В то время как Матвей купался в бабушкиной любви, он сам чувствовал себя незваным гостем.

В тот день в их дом вошла бабушка Варвара. Её взгляд привычно скользнул по неидеальной чистоте жилища, но, как и положено воспитанной женщине, она не произнесла ни слова упрёка. Вместо этого достала из сумки свёрток с конфетами и, поцеловав раскрасневшуюся от радости Дашу, поинтересовалась, где можно найти Матвея.

Остальным детям она лишь сдержанно кивнула, но в этом жесте не было прежней холодности – годы сглаживали острые углы характера даже у таких строгих людей, как Варвара.

– Нет, Анна, некогда мне засиживаться. Приехала пригласить – Валя сегодня приезжает. Просим зайти к нам в гости – и Сашу, и тебя, и Матвея.Анна, стараясь быть гостеприимной, предложила гостье чаю. Но Варвара, как всегда, была немногословна и деловита:

– И передайте Матвею, пусть не опаздывает. Валя его давно не видела.С этими словами она развернулась к выходу, но у самой двери остановилась:

Хлопнула калитка, и во дворе стало тихо. Дети переглянулись между собой, а Анна задумчиво посмотрела вслед ушедшей гостье, гадая, что же такое важное хочет сообщить им Валя.

Когда родители с Матвеем ушли, Дашка долго стояла у окна, прислушиваясь к каждому шороху. В доме стало непривычно тихо, и эта тишина давила на плечи.

«Теперь я старшая», – думала она, обходя комнаты и проверяя, всё ли в порядке. Эта мысль радовала её.

– Чего выхаживаешь тут, как взрослая? Мы и без тебя справимся!Витька, заметив её важность, насупился:

– Вить, ну что ты? Я же не ругаю никого. Просто теперь мне придётся следить, чтобы все были в порядке.Но в его голосе слышалась неуверенность. Дашка это заметила и смягчилась:

– А Матвей нас бросит? – шёпотом спросил Витька, и его нижняя губа предательски задрожала.

– Нет, глупый. Матвей просто стал старше, вот и всё. Он всегда будет нашим братом, просто теперь у него появятся другие заботы. А я буду помогать вам, как помогала раньше.Дашка присела рядом с братом:

Она обняла Витьку, чувствуя, как его плечи вздрагивают от едва сдерживаемых слёз.

«Как быстро мы растём», – подумала Дашка, гладя брата по голове. – «Ещё вчера мы вместе играли в куклы, а сегодня я уже должна быть сильной и мудрой».

Она оглядела младших: Пашка с Юркой возились в углу, Людка рисовала на столе. Каждый из них нуждался в её внимании, и Дашка вдруг почувствовала, как внутри просыпается что-то новое – не детская беззаботность, а настоящая забота о близких.

«Ничего, мы справимся», – мысленно пообещала она себе и всей семье. – «Ведь мы Ковалёвы, а Ковалёвы никогда не сдаются».

Когда Ковалёвы переступили порог дома Варвары, их встретила Валя. Она выглядела непривычно – в городском костюме, с модной причёской, словно и не было тех лет, что она отсутствовала.

– Как же ты вырос, мой мальчик. Жаль, что не увижу Дашу – она ведь стала настоящей красавицей, верно?Валя тепло обняла Сашу, едва заметно кивнула Анне, а затем крепко прижала к себе Матвея. Её глаза светились радостью, но голос оставался сдержанным:

Анна, стоя в стороне, приподняла брови, но промолчала. Её взгляд скользнул по дорогому наряду Вали, по её безупречной причёске, и в душе шевельнулось что-то похожее на обиду.

– А остальные… Они ведь ещё малы. Не стоит их тревожить.Валя, словно прочитав её мысли, добавила:

– Если хотите увидеть всю семью – заходите к нам завтра. Двери нашего дома всегда открыты для гостей.Но Анна не дала ей закончить. Её голос прозвучал неожиданно твёрдо:

– Благодарю за приглашение. Я подумаю.Валя замерла на мгновение, её лицо дрогнуло, но она быстро взяла себя в руки:

В воздухе повисла напряжённая пауза. Саша переглянулся с Анной, чувствуя, как между ними растёт невидимая стена недопонимания. А Матвей, стоявший в стороне, впервые за всё время почувствовал себя неловко в объятиях Вали.

Вышла Елизавета, опираясь на свой неизменный деревянный костыль, направилась в сени и подозвала к себе Матвея.

– Матвейка, – голос её звучал непривычно мягко, – пособи-ка старухе. Кадушки с соленьями надобно переставить, а мне уж не под силу.

Матвей, не задавая лишних вопросов, тут же принялся за дело. В сенях пахло квашеной капустой, яблоками и немного – сыростью. Кадушки, тяжёлые и неповоротливые, выстроились вдоль стен, словно солдаты на параде.

Елизавета указывала, куда поставить каждую кадушку, вспоминая при этом, в какой заготовке что хранится:

– Вот эту, с огурцами, поставь повыше – они острые, на зиму пригодятся. А эту, с грибами, поближе к двери – их реже берём.

Матвей ловко управлялся с тяжёлыми посудинами, удивляясь, как в этой хрупкой на вид старушке столько знаний о хозяйстве. Его руки, привыкшие к крестьянской работе, легко справлялись с задачей.

Когда последняя кадушка заняла своё место, Елизавета удовлетворённо кивнула:

– Вот теперь порядок. Спасибо тебе, Матвей. Не всякий нынче возьмётся помочь старухе.

Матвей лишь улыбнулся в ответ, чувствуя, как тепло разливается в груди от этих простых, но искренних слов.

Валя предстала перед гостями в строгом костюме, который сразу выдавал в ней важную персону. Тёмно-синее шерстяное платье-костюм с юбкой-карандаш идеально сидело по фигуре, подчёркивая её статность. Белая блузка с накрахмаленным воротничком и манжетами придавала образу официальность, а нитка жемчуга на шее добавляла нотку элегантности.

Её причёска была безупречна – высокая причёска из тщательно уложенных волос, собранных в узел на затылке. Лёгкий макияж – аккуратно подведённые брови, неброский блеск на губах и едва заметные тени – подчёркивал её природную красоту, не нарушая дресс-кода серьёзного руководителя.

На пальцах поблескивали золотые кольца, а на запястье – тонкие часы на кожаном ремешке.

Походка Вали была уверенной, почти военной – она привыкла командовать и отдавать распоряжения. В её осанке чувствовалась та особая стать, которая появляется у людей, ежедневно принимающих важные решения. Взгляд – прямой, немного холодный, но проницательный – выдавал в ней человека, привыкшего видеть суть вещей.

В её облике не было ничего лишнего: ни ярких украшений, ни кричащих деталей. Всё говорило о том, что перед вами – серьёзный руководитель, женщина, посвятившая себя карьере. И хотя в её жизни не нашлось места ни мужу, ни детям, она явно нашла себя в работе, став значимой фигурой в аэропорту.

Она держалась прямо, как всегда.

– Александр, – начала Валя, усаживаясь на краешек стула, – дозволь слово молвить.

Саша, сидевший у окна, отложил ложку и кивнул, приглашая сестру говорить.

– Матвей уж вырос, возмужал. Что ему в этой глуши делать? – голос Вали звучал твёрдо, почти приказно. – Я его к себе заберу, пристрою на службу достойную. Будущее у него будет.

Анна не выдержала:

– Да как же так, Валентина? Матвей-то у нас – опора и надежда. Без него как же мы?

Но Валя лишь холодно улыбнулась, не удостоив Анну взглядом:

– Анна, надо решать судьбу Матвея. Александр, ты же видишь – деревня его погубит. Пусть в люди выйдет, человеком станет.

Саша потёр виски, переглянулся с женой, но промолчал. Валя продолжала:

– У меня квартира просторная, трёхкомнатная. Места всем хватит. Должность при мне сыщу ему достойную.

В этот миг в горницу вернулся Матвей. Румяный от вечерней прохлады, он молча поклонился гостям. В его глазах читался немой вопрос.

– Ну что, племянник, – произнесла Валя, – готов ли ты к новой жизни?

Анна, не в силах сдержать слёзы, подошла к сыну:

– Решай сам, дитятко. Только помни – дом родной никто не заменит.

В горнице повисла тяжёлая тишина. За окном догорал закат, окрашивая небо в багряные тона. Где-то за печкой тихо тикали ходики, отсчитывая минуты, которые могли изменить судьбу молодого человека навсегда.

Матвей стоял, опустив голову, и в его душе боролись два чувства: стремление к новой жизни и привязанность к родному дому, где каждый уголок был ему дорог.

– Ты ведь понимаешь, – Саша размашисто жестикулировал, будто чертил в воздухе схемы аэропортов, – здесь тебя ждёт участь любого деревенщины: пахота, пьянки да ранняя старость. А у Вали…

Тень пробежала по лицу Матвея. Он машинально провёл пальцем по шраму на ладони – следу от косы, которую точил вчера. Вспомнил, как Витька, заливаясь слезами, прятал лицо в его фланелевой рубахе. Как Дашка, стиснув зубы, тащила вёдра из колодца.

Валя резко встала. Её тень, вытянутая закатом, накрыла Матвея с головой:

– Решай, племяш. Завтра в семь утра “Волга” уезжает.

Вечер медленно вступал в свои права, наполняя горницу мягким полумраком. Валя ожидала ответ на своё предложение, а Анна молча слушала, сжимая в руках платок.

Наконец, Анна поднялась со своего места. Её движения были неторопливыми, но в них чувствовалась твёрдость принятого решения. Она распрямилась во весь рост, и в этот момент стала похожа на ту девушку, какой была когда-то – гордую и непреклонную.

– Валентина Ивановна, – произнесла она негромко, но твёрдо, – благодарю за предложение. Утро вечера мудренее. Утром мы с Александром и Матвеем дадим вам ответ.

Её слова повисли в воздухе, словно тяжёлые капли дождя перед грозой. Валя хотела что-то возразить, но Анна уже повернулась к ней спиной и вышла из горницы, не проронив больше ни слова.

За окном догорал закат, окрашивая небо в багряные тона. В доме стало тихо. Только тиканье старых часов да редкое поскрипывание половиц нарушали эту тишину. Матвей стоял у окна, глядя вслед уходящему дню, а в его душе боролись противоречивые чувства.

Саша, оставшись наедине с сестрой, тяжело опустился на лавку. Он понимал, что решение предстоит непростое, и что Анна, права – утро действительно мудренее вечера.

В доме воцарилась атмосфера ожидания. Каждый думал о своём, но все мысли были о будущем, которое предстояло решить уже завтра.

Саша поднялся из-за стола, его движения были неторопливыми, но решительными. Он кивнул Матвею, и тот понял без слов – пора идти. Вдвоём они вышли вслед за Анной, оставив Валю одну в горнице.

В сенях было прохладно и пахло смолой. Лучина, горевшая в светце, отбрасывала причудливые тени на бревенчатые стены. Матвей шёл следом за отцом, чувствуя, как колотится сердце.

Анна уже ждала их на крыльце. Вечерний воздух был свежим, с лёгкой примесью дымка от далёких печей. Она стояла, обхватив себя руками, словно пытаясь согреться не столько от холода, сколько от внутренней тревоги.

– Пойдёмте домой, – тихо произнесла она. – Там и поговорим.

Они спустились по скрипучим ступеням. В саду было тихо, лишь изредка шелестели листья на ветру. Анна остановилась у старой яблони, чьи ветви склонялись под тяжестью последних плодов.

– Решать будет Матвей, – твёрдо произнесла она. – Но помните, родные стены помогают.

Саша кивнул, а Матвей, глядя на мать, впервые за весь вечер почувствовал, как внутри что-то надломилось. Он знал – это решение изменит его жизнь навсегда.

Они постояли ещё немного в молчании, слушая, как шумит сад, и пошли домой, где их ждала непростая ночь и утро, которое должно было всё решить.

Где-то за рекой заскулила собака, и вдруг стало ясно, что даже тишина здесь пахнет по-особенному – дымком печурки, мокрой полынью, детским потёкшим вареньем

Глава 4. От деревенского порога

Заря только-только занималась, когда Анна, накинув на плечи шаль, вошла в светелку. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь тонкие занавески, золотили спящих. Она тихо покашляла, и вскоре послышалось сонное бормотание.

– Вставайте, соколики мои, – голос её звучал мягко, но твёрдо. – Дело есть.

Матвей, потягиваясь, поднялся с лавки. Саша, протирая глаза, сел на кровати. В горнице было свежо и пахло хлебом – Анна, как всегда, встала до петухов.

– Ну что, родимые, – начала она, усаживаясь за стол, – думалось мне всю ночь. Матвейка, сынок, может, и правда стоит тебе в Москву податься? Не век же тебе в деревне сидеть.

Матвей опустил голову, теребя край рубахи. Саша, произнёс:

– Мать правду молвит, сын. Время сейчас такое – надо учиться, расти. Да и Валентина дело говорит – квартира, работа приличная.

Анна, словно не замечая их слов, продолжала:

– Только ты, дитятко, помни – дом-то наш не забывай. Пиши, приезжай. Мы с отцом всегда тебя дождёмся.

В глазах Матвея мелькнула решимость. Он выпрямился и сказал:

– Еду, матушка. Но и вас не забуду. Обещаю.

Саша, одобрительно кивнув, поднялся:

– Ну что ж, раз решили – так тому и быть. Собирайся, Матвей. Не век нам тут рассиживаться.

Анна, смахнув непрошеную слезу, улыбнулась:

– Вот и ладно. Вот и хорошо. Только обещай, сынок, что не забудешь, откуда родом.

В горнице воцарилась особая, тихая радость – радость от принятого решения, пусть и горького. А за окном уже вовсю разгорался новый день, сулящий перемены и надежды.

Матвей принялся было собирать свои нехитрые пожитки, но Анна остановила его:

– Постой, сынок. Не торопись. Ботинки-то отцовские возьми старые. Тебе там Валентина новые купит, а Колька как же? Ему в школу осенью идти.

Матвей замер, глядя на изношенную обувь, что стояла у порога. Вспомнил, как отец ходил в них по хозяйству, как скрипели они на морозе.

– Да что ты, матушка, – начал было он, но Анна уже доставала из сундука старую рубашку:

– Надень эту. Она хоть и поношенная, да крепкая. А штанам-то уж коротковаты, оставлю младшим. Всё одно – вырастут скоро.

Матвей послушно натянул рубашку, что была ему велика. На босу ногу надел отцовские ботинки, уже не раз чиненные матерью. Глянул в зеркало – неказисто выглядел, но что поделаешь?

Анна, утирая слезу, продолжала:

– Ты там, сынок, не стыдись. Люди смотрят не на одёжу, а на душу. Да и недолго тебе в этих ходить – Валентина, чай, приоденет.

Саша, молча наблюдавший за сборами, подошёл к сыну:

– Смотри, Матвей. Не забывай, откуда родом. И письма пиши. Мы с матерью ждать будем.

В горнице повисла тяжёлая тишина. Только тиканье старых часов нарушало её. Матвей, чувствуя, как ком подступает к горлу, кивнул:

– Не забуду, батя. Обещаю.

И в этот миг понял – не вещи важны, а то, что родители учат его главному: щедрости, заботе о близких и умению жертвовать малым ради других.

В горнице было ещё сумрачно, когда младшие дети, проснувшиеся от непривычной суеты, тихонько примостились на лавке у окна. Они переглядывались, не решаясь задать мучивший их вопрос.

Матвей, застёгивая пуговицы на старой рубашке, заметил их настороженные лица. В его сердце что-то дрогнуло – как объяснить малышам, что старший брат уезжает?

– А куда ты, Матвей? – наконец не выдержала младшая сестрёнка, теребя край передника. – На рыбалку, да?

Старший брат опустился перед ними на корточки, стараясь, чтобы голос не дрожал:

– Нет, малыш. Я уезжаю к тёте Вале в город. Буду там жить и работать.

Дети переглянулись, не понимая. Ведь обычно все поездки были недолгими – то в лес за грибами, то на речку купаться.

– А когда вернёшься? – спросил самый младший Витька, сжимая в руках игрушечный кораблик.

Матвей обнял их обоих:

– Буду приезжать, обязательно. Но сейчас мне нужно уехать. Только вы тут маму не обижайте, папу слушайтесь. Хорошо?

Дети закивали, но в их глазах стояли слёзы. Они не понимали, почему брат уезжает один, без удочек, без рюкзака с припасами.

Даша, стоявшая в стороне, не выдержала – подошла, обняла всех разом:

– Ну-ну, не плачьте. Матвей скоро приедет в гости.

Матвей, чувствуя, как ком подступает к горлу, потрепал малышей по голове:

– Вырастете – и сами поедете куда захотите. А пока берегите друг друга.

И в этот момент каждый из них понял – жизнь делает первый серьёзный поворот, и не всем суждено остаться на родной земле.

Пашка стоял, словно пригвождённый к месту, не в силах вымолвить ни слова. В его глазах застыло неподдельное отчаяние. Как же теперь без Матвея? Кто разнимает вечно дерущихся мальчишек? Кто научит их так же ловко удить рыбу, как старший друг?

Людка, не выдержав, бросилась к Матвею, вцепилась ручонками в его штанину и залилась слезами:

– Не уезжай! Не уезжай, пожалуйста! Кто же с нами играть будет?

Матвей, чувствуя, как сердце разрывается от жалости, наклонился к девочке:

– Людка, солнышко, я обязательно вернусь. И буду писать вам письма. А пока ты подрастешь – и мы снова вместе поиграем.

Но девочка лишь сильнее заплакала, не желая отпускать его.

В этот момент вернулся отец от Вали. Его лицо было серьёзным:

– Матвей, пора. Время не ждёт.

Анна, видя страдания детей, подошла к ним:

– Ну-ну, милые, не плачьте. Матвей скоро приедет в гости. А пока давайте поможем ему собраться.

Но дети не унимались. Они не понимали, почему их старший друг и защитник должен уехать. Для них это было настоящим потрясением.

Матвей, чувствуя, как ком подступает к горлу, оглядел родных. В их глазах читалась такая тоска, что ему самому хотелось остаться. Но он знал – это необходимо. Ради будущего, ради всех них.

С тяжёлым сердцем он начал собираться, понимая, что это прощание надолго останется в памяти каждого.

Матвей остановился на пороге, обернулся. В глазах стояли слёзы, но он старался держаться стойко. Поцеловал мать в щёку, она перекрестила его, прошептав что-то напутственное.

Вся семья высыпала на крыльцо. Утренний туман ещё не рассеялся полностью, окутывая деревню лёгкой дымкой. Солнце только-только поднималось, золотя соломенные крыши домов.

Тётя Валя, сидя в машине, даже не вышла попрощаться. Лишь Даша, самая любимая племянница, подошла к автомобилю. Валя одарила девочку улыбкой, и та, смущённо улыбнувшись в ответ, отступила.

Мотор мягко заурчал, и блестящая «Волга» плавно тронулась с места. Матвей смотрел в окно, а родные всё стояли на крыльце, провожая взглядом уезжающую машину.

Машина скрылась за поворотом, а родные всё стояли, провожая взглядом тучу пыли, оставшуюся на дороге. Эта пыль, казалось, была символом уходящего Матвея, который навсегда покидал родные места.

Дети медленно побрели к реке, погружённые в свои невесёлые мысли. Утренний туман ещё не рассеялся полностью, и река казалась серебристой лентой, извивающейся среди деревьев.

– Колька! – донёсся голос матери с крыльца. – Принеси воды из колодца!

– Мы на мостике будем ждать! – откликнулась Дашка, не оборачиваясь.

Проходя через лес, они наткнулись на знакомую поляну, усыпанную гарлупой.

– Дашка, сбегай за хлебом и солью, – попросила Людка. – Гарлупа горькая, надо бы с чем-то.

Не успели они расположиться на поляне, как из кустов выскочил Мишка – местный задира, которого раньше всегда усмирял Матвей.

– Ну чё? Куда пошли? – гаркнул он, наступая. – Гарлупу отдавайте, мелочь пузатая!

Дети притихли, переглянувшись. Без Матвея они чувствовали себя беззащитными.

– Чё, без Матвея языки проглотили? – продолжал издеваться Мишка, наступая.

Пашка сжал кулаки, но понимал – в одиночку против Мишки не выстоять. А Людка, шмыгнув носом, тихо произнесла:

– Матвей скоро вернётся…

Но эти слова прозвучали неубедительно даже для неё самой.

Но Ковалёвы были не из робкого десятка. Пашка с Юркой, переглянувшись, с боевым кличем бросились на Мишку. Витька, проявив неожиданную смекалку, запрыгнул ему на спину, а Людка, не раздумывая, принялась осыпать пинками его ноги.

Мишка, не ожидавший такого отпора от маленьких ребят, растерялся. Его лицо выражало смесь удивления и испуга.

– Сумасшедшие! – только и смог выговорить он, поспешно отступая. – Ну-ну, как хотите!

В этот момент с бугра показались Колька и Дашка. Колька, едва сдерживая смех, бежал, прихрамывая, а за ним спешила Дашка с хлебом и солью.

Увидев, что произошло, они остановились как вкопанные. А потом, не сговариваясь, бросились обнимать младших:

– Вот это да! – восхищённо произнёс Колька. – Ну вы даёте!

– Без Матвея справились! – радостно воскликнула Дашка. – Вот это я понимаю!

Малыши, раскрасневшиеся от борьбы, стояли, тяжело дыша, но в их глазах светилась гордость. Они поняли, что могут постоять за себя и без старшего брата.

Машина уносила Матвея всё дальше от родной деревни. Мелькали за окном знакомые с детства пейзажи, но с каждым километром они становились всё более размытыми, словно растворяясь в дымке прошлого.

Тётя Валя, погружённая в свои мысли, методично планировала его будущее:

– Сначала определимся с учебой, пойдёшь в вечернюю школу за средним образованием. Сейчас заедем в магазин, купим тебе приличную одежду – рубашку, брюки. А в школе обязательно запишись на автодело.

Матвей молча слушал, вцепившись в ручку двери. Новая жизнь пугала его своей неизвестностью. В голове крутились мысли о родных, оставшихся в деревне, о матери, о младших братишках и сестрёнках.

Тётя Валя, словно почувствовав его состояние, мягко добавила:

– Не переживай так, Матвей. Всё будет хорошо. Ты парень умный, справишься. Главное – не бойся просить помощи.

Матвей кивнул, но внутри всё равно было неспокойно. Городские улицы, встретившие их гулом машин и суетой прохожих, казались враждебными. Магазин, куда они заехали, поразил своим ассортиментом, но радость от новых вещей не приходила.

В зеркале витрины он увидел своё отражение: деревенский парень в городской одежде, с растерянным взглядом. «Ничего, – подумал он, – справлюсь».

Машина остановилась возле многоэтажного дома. Новая жизнь начиналась прямо сейчас, и отступать было некуда. Тётя Валя уверенно провела Матвея по коридорам, и вскоре они оказались в просторной квартире.

– Вот твоя комната, – сказала она, открывая дверь.

Матвей замер на пороге. Комната оказалась именно такой, какой он себе и представлял – большой и светлой. Солнечные лучи, проникая через широкое окно, заливали помещение тёплым светом.

Тётя Валя, заметив его растерянность, принялась показывать всё вокруг:

– Располагайся. Вон там холодильник, здесь телевизор. Смотри, как его включать.

Она продемонстрировала, как пользоваться техникой, словно читая его мысли о том, насколько всё это непривычно.

– Я ненадолго отлучусь, у меня встреча, – сообщила она, бросив взгляд на часы. – А ты пока осмотрись, приди в себя.

Матвей остался один. Он медленно прошёлся по комнате, трогая стены, присаживаясь на кровать. Всё здесь казалось чужим, непривычным. В деревенском доме каждый предмет хранил тепло рук родных, а здесь всё было стерильно чистым и безличным.

Он подошёл к окну. Отсюда открывался вид на городской пейзаж – спешащие люди, машины, многоэтажные дома. Совсем не то, к чему он привык.

Матвей включил телевизор, но звуки городской жизни заглушали его мысли. Он сел на кровать, обхватив голову руками.

В комнате было тихо, только тиканье часов нарушало эту непривычную тишину. Матвей начал распаковывать свои нехитрые пожитки, стараясь привыкнуть к мысли, что теперь это его дом.

Глава 5. Утренний шёпот

Пашка проснулся от резкого шепота. В комнате было ещё сумрачно, только первые лучи солнца пробивались сквозь занавески. Он приоткрыл глаза и прислушался.

В кухне происходил напряжённый разговор. Отец, собираясь на работу, что-то бурчал себе под нос, а мать, словно разъярённая пчела, не унималась:

– Ты опять к Настьке бегать стал? Совсем с ума сошёл? Молодость вспомнил?

Пашка замер, прислушиваясь к каждому слову. Он знал эту историю – отец когда-то «закрутил» с Настей, соседкой по деревне, но потом всё как-то сошло на нет. А теперь, видимо, старые чувства дали о себе знать.

Отец, стараясь говорить тише, отвечал:

– Да брось ты, чего сразу кричать? Просто зашёл по-соседски.

– По-соседски? – ядовито переспросила мать. – А то я не вижу, как ты туда ходишь!

Пашка осторожно перевернулся на другой бок, стараясь не выдать своего пробуждения. Он понимал, что сейчас не время вмешиваться. Родители должны сами разобраться в своих отношениях.

В комнате было тихо, только слышно было, как отец гремит ключами и застёгивает пуговицы на рубашке. Мать продолжала что-то бормотать себе под нос, но уже тише.

Пашка закрыл глаза, но сон уже не шёл. В голове крутились мысли о том, как эта ссора может повлиять на всю семью, особенно сейчас, когда Матвей уехал.

Отец долго молчал, собираясь с мыслями. Его лицо выражало усталость и раздражение от этого разговора. Наконец, он тяжело вздохнул и произнёс:

– Ань, давай не будем. Сейчас главное – сено подготовить. Матвей уехал, придётся младших с собой брать, какая-никакая, а помощь.

Мать продолжала сверлить его взглядом, но уже не так агрессивно. Отец, словно пытаясь разрядить обстановку, добавил:

– И не переживай ты так, накрутила себя. Куда я денусь? Сама же видишь. Людям не верь, они любят всякое болтать.

Он подошёл к двери, надел сапоги и, не оборачиваясь, вышел из дома. Мать осталась стоять у стола, сжимая в руках кухонное полотенце. Её плечи дрожали, но она старалась держаться.

Пашка, всё ещё лежавший в кровати, услышал, как хлопнула входная дверь. Он знал, что этот конфликт не исчерпан, что он лишь временно утих. В деревне слухи распространяются быстро, и теперь вся округа будет обсуждать поведение отца.

Мальчик вздохнул и поднялся с постели. День обещал быть тяжёлым не только из-за предстоящей работы, но и из-за напряжённой атмосферы в доме. Нужно было что-то предпринять, чтобы помирить родителей, но как это сделать, он пока не знал.

Мать, направляясь к кровати старшей дочери, заметила наконец проснувшегося Пашку. Её лицо, ещё хранящее следы утренней ссоры, стало более деловым и собранным.

– Пашка, иди за яйцами, собери все, – коротко приказала она, не останавливаясь. – Даша, вставай! Отец сказал, что сегодня идём на сенокос.

В доме начиналась обычная утренняя суета, которая, казалось, могла заглушить все семейные неурядицы. Пашка, не проронив ни слова, вышел во двор, где его ждала работа с яйцами. Он знал, что сейчас не время для разговоров – дела не ждут.

Тем временем мать продолжала раздавать указания Даше:

– Сбегай к Семену, у нас же делянка общая, спроси, когда они пойдут. Надо поделить работу. И зайди к бабушке Варваре, отец спрашивает, что там с сеновалом.

В доме постепенно просыпались остальные дети. Кто-то зевал, потягиваясь, кто-то уже спешил помочь. Обычная деревенская жизнь брала своё, заставляя забыть о личных переживаниях ради общего дела.

Пашка, собирая яйца, думал о том, что родители в ссоре, и только общая работа могла сплотить семью. Он старался не думать об утреннем разговоре, сосредоточившись на своих обязанностях.

Каждое утро в деревне начиналось одинаково – с забот и хлопот, но именно это и делало их жизнь такой цельной и осмысленной.

Анна, закончив раздавать поручения старшим детям, направилась к младшим.

– Ребята, вставайте! – громко произнесла она, приоткрывая занавески. – Отцу нужна помощь на сенокосе.

Колька и Юрка, сонно потирая глаза, начали подниматься с кроватей.

– Вам сегодня особое задание, – продолжала мать, – нужно наготовить воды на весь день. И не забудьте про верёвки – их тоже надо подготовить.

Мальчики переглянулись. Они знали, что работа предстоит нелёгкая. Колька, будучи постарше, уже имел опыт работы на сенокосе, а Юрка только начинал постигать тонкости этого дела.

– Сначала натаскаем воды из колодца, – деловито предложил Колька, – а потом займёмся верёвками.

Анна одобрительно кивнула:

– Вот это правильный подход. Только не торопитесь, делайте всё аккуратно. И не забудьте позавтракать как следует – работа предстоит тяжёлая.

Мальчики, приободрённые похвалой матери, начали собираться. Впереди их ждал долгий день работы на поле, но они были готовы к этому – ведь это взрослое важное поручение.

Отец вернулся домой как раз в тот момент, когда восьмилетний Юрка, пыхтя от усердия, тащил из сарая мотки верёвок, оставшихся с прошлого сенокоса. Его маленькое лицо светилось от гордости и важности момента.

– Ну-ка, ну-ка, – Сашка подошёл ближе, с улыбкой наблюдая за сыном. – Вот это сила! Настоящий помощник растёт.

Юрка приосанился, вытирая пот со лба:

– А я ещё и знаю, какие верёвки для чего нужны! Вот эти для стога, а эти для вил…

– Гляди-ка, разбирается! – похвалил отец, потрепав сына по голове. – Молодец, сынок.

В это время Колька, что-то бурча себе под нос о том, что «опять эта вода», уже направлялся к колодцу. Сашка, наблюдая за сыновьями, достал из сарая свою верную косу. Постоял немного, задумчиво потирая щетину, и достал ещё две.

– Ну что, мужики, – обратился он к Пашке и Кольке. – Знаю, что малы ещё для настоящей работы с косой, но попробовать надо. Сила в руках должна быть.

Мальчишки переглянулись. Конечно, они понимали, что настоящая работа пока не для них, но сам факт того, что отец разрешил попробовать, наполнил их гордостью. Колька, хоть и ворчал, но в глубине души был рад – ведь это значило, что он становится взрослее в глазах отца.

Сашка, видя их энтузиазм, решил не портить момент:

– Только осторожно. И не переусердствуйте. Главное – научиться правильно держать косу.

Так началась подготовка к сенокосу – время, когда каждый член семьи вносил свой вклад в общее дело, пусть даже самый маленький.

Даша вернулась, тяжело дыша после быстрой ходьбы.

– Дядя Сеня сказал, что придёт на делянку, как поест, – сообщила она, вытирая пот со лба. – А бабушка Варвара просила, чтобы отец сам зашёл посмотреть на сеновал – там дыры в крыше надо латать.

Сашка задумчиво кивнул, слушая дочь. В голове его крутились тяжёлые мысли. Он вспомнил Филимона – верного помощника, без которого теперь было так трудно. Филимон был не просто работником – он был другом, человеком, которого Сашка искренне любил и уважал.

«Без него забот стало на две усадьбы», – подумал Сашка, сжимая в руках косу. Сложный характер Варвары не позволял ей ладить с новыми помощниками. Каждый, кого они пытались нанять после смерти Филимона, не выдерживал и пары дней.

Теперь, когда Матвей уехал, ситуация становилась ещё более напряжённой. Сашка понимал, что нужно срочно что-то придумывать. Как распределить работу? Кто будет помогать с хозяйством? Кто возьмёт на себя обязанности Матвея?

Он посмотрел на сыновей, которые суетились во дворе, и сердце сжалось от тревоги. Пашка, Колька, Юрка – все они ещё слишком малы для такой работы. А Даша, хоть и старательная, но одна не справится со всем.

«Надо будет поговорить с соседями, – решил Сашка. – Может, кто-то сможет помочь хотя бы временно. Нельзя всё взваливать на плечи семьи».

Мысли крутились в голове, словно пчелиный рой, не давая покоя.

За воротами раздался пронзительный свист – верный знак того, что Степан пришёл и собирает стадо. Сашка выглянул за калитку и увидел старого вояку, который, несмотря на свой возраст, держался прямо и уверенно.

Степан за лето успел собрать вокруг себя целую команду помощников – мальчишек 9–10 лет, которые с восторгом тянулись к нему. Они видели в нём не просто пастуха, а настоящего героя, знатока деревенских преданий и умелого рассказчика.

Бывало, что и сыновья Сашки прибивались к компании Степана. В такие дни у костра собирались все вместе: парни жарили грибы, собранные в лесу, а Степан, попыхивая своей трубкой, рассказывал удивительные истории.

Его байки про старый колодец, в котором, по слухам, водилась нечисть, про русалок, что ночами плещутся в речной заводи, и про призраков, обитающих в заброшенном графском доме на холме, заставляли мальчишек затаить дыхание. Каждый раз они слушали эти истории с открытым ртом, то боязливо оглядываясь по сторонам, то восхищённо перешёптываясь.

Степан умел так подать свои рассказы, что даже самые невероятные истории казались правдой. Он знал все деревенские легенды и умел их так пересказывать, что они оживали перед глазами слушателей.

Сашка невольно улыбнулся, вспоминая эту картину. В ней было что-то тёплое и правильное – то, что делало деревенскую жизнь особенной, связывало поколения невидимыми нитями традиций и историй.

Сашка вышел за ворота, щурясь от яркого солнца. Степан уже был там – стоял, опершись на посох, и задумчиво глядел на пасущееся невдалеке стадо. Его седая борода аккуратно подстрижена, а военная выправка, приобретённая за годы службы, всё ещё бросалась в глаза.

– Здравствуй, Степан! – Сашка приветственно поднял руку.

– И тебе доброго дня, сосед! – отозвался пастух, выпрямляясь. – Как жизнь-то?

Они присели на старую лавку у ворот. Степан достал из кармана трубку, неторопливо набил её табаком.

– Да вот, – Сашка махнул рукой в сторону деревни, – сенокос на носу, а тут ещё мамка прислала просьбу – глянуть на её сеновал надо. Крыша, говорит, потекла.

Степан затянулся, выпустил дым колечком.

– Варвара – баба крепкая, уважуха ей особая. Сколько лет уж одна управляется, а всё держится. И хозяйство в порядке держит, и людям помогает, когда просят.

– Это верно, – согласился Сашка. – Только вот без Филимона теперь совсем тяжко.

– Без помощника всегда тяжело, – кивнул Степан. – Но Варвара – она такая, не раскисает. Помнишь, как в прошлом году с урожаем управлялась? Одна! Вся усадьба на ней была, а она справилась.

Сашка вздохнул, глядя вдаль.

– Крыша-то, Степан, дело серьёзное. Надо бы глянуть, пока дожди не начались.

Пастух задумчиво почесал подбородок.

– А что, может, подсобить? Мои парни уже большие, в помощь пойдут.

Сашка оживился:

– Было бы здорово, Степан. С их помощью и дело быстрее пойдёт, и Варваре полегче будет.

– Ну, тогда после обеда и заглянем. А сейчас мне пора – скотина без присмотра заскучает.

Они поднялись. Степан, не прощаясь, направился к своему посту, а Сашка ещё долго смотрел ему вслед. В душе у него теплело от мысли, что в деревне ещё остались такие люди – готовые прийти на помощь, не спрашивая ничего взамен.

Вернувшись в дом, он с новыми силами принялся за дела, зная, что с одной проблемой работа пойдёт быстрее, и Варвара не останется один на один со своими проблемами.

Анна, ворча себе под нос, выгнала корову из хлева. Животное, недовольно мотая головой, потянулось к свежей траве.

– Ишь ты, мужики! – громко фыркнула она, глядя на беседующих у ворот Сашку и Степана. – Языками чешут, как бабы на посиделках! Небось, все секреты деревенские уже обсудили, осталось только про женихов посудачить!

Корова, будто соглашаясь с хозяйкой, громко замычала.

– Тьфу ты! – Анна покачала головой. – Два взрослых мужика, а ведут себя как школьники на перемене, всё обсудили!

В это время Сашка, заметив жену, смущённо почесал затылок:

– Анют, ты чего там бурчишь?

– А то ты не знаешь! – парировала она. – Как бабы, ей-богу! Того и гляди, начнут про сны рассказывать да приметы обсуждать!

Степан, не удержавшись, хохотнул:

– Ну ты, Анна, и скажешь! Мы, может, о деле разговариваем, а ты нас с бабами сравниваешь!

– О деле, говоришь? – прищурилась Анна. – А чего тогда так долго? Небось, уже и про урожай поговорили, и про скотину, и про сеновал! Всё как у нас на посиделках!

Сашка, улыбаясь, поднялся с лавки:

– Ладно тебе, Анюта, не бурчи. Мы и правда о деле говорили.

– О деле, как же! – продолжала поддразнивать Анна. – Небось, и про Варвару всё обсудили, и про её хозяйство!

Степан, не выдержав, расхохотался:

– Ну, Анна, ты и язычок! Прямо как наша баба Маня на ярмарке!

– А то! – подбоченилась Анна. – У нас, у баб, тоже ума хватает, не только языками чесать!

Мужчины переглянулись и, не сговариваясь, рассмеялись. Даже серьёзный Степан не смог удержаться от улыбки.

– Ладно, – махнул рукой Сашка. – Пошли делом заниматься, а то жена права – не наше это дело, языками чесать!

Анна, довольная своей победой в словесной перепалке, покачала головой и вернулась к своим хозяйственным делам, продолжая посмеиваться про себя.

Сашка собрал вокруг себя старших детей. Витька и Людка, заметив серьёзное выражение лица отца, сразу начали недовольно ворчать.

– Ну что, опять куда-то уходите? – пробурчала Людка, скрестив руки на груди.

– Да ну вас! – поддержал сестру Витька. – Опять без нас всё делать будете!

Сашка, не обращая внимания на их нытьё, снял с головы свою старую кепку, изрядно поношенную, но любимую. Медленно, с важным видом, он надел её на голову Витьки.

– Ты за старшего! – строго произнёс он. – Будешь следить за хозяйством.

Витька, почувствовав тяжесть отцовской кепки на голове, сразу приосанился. Его лицо расплылось в довольной улыбке, а грудь расперло от гордости. Он расправил плечи и выпятил живот, стараясь выглядеть максимально солидно.

– Вот так! – продолжал Сашка. – Теперь ты отвечаешь за порядок в доме.

Но не всем пришлась по душе такая новость. Людка, которая всегда соперничала с братом, не смогла сдержать злости.

– Да что ты себе позволяешь! – воскликнула она, топнув ногой. – Почему именно он?

Не найдя других аргументов, она в сердцах плюнула в сторону брата и, развернувшись, убежала прочь, громко хлопнув дверью.

Витька, хоть и был расстроен реакцией сестры, всё же не мог скрыть своей важности. Он поправил кепку, стараясь держаться как настоящий глава семьи, хотя внутри него всё трепетало от гордости и ответственности.

Сашка, глядя на эту сцену, лишь покачал головой.

Глава 6. От росы до звёзд

Когда Сашка с сыновьями добрались до сенокосного участка, Сеня уже был там – расхаживал по лужайке, придирчиво осматривая траву. Его седая борода топорщилась от важности момента, а в руках он держал старую карту участка.

– А, пришли! – приветствовал он прибывших, потирая руки. – Ну-ка, поглядим, как тут у нас с распределением.

Мужчины встали в круг, оглядывая лужайку. Трава действительно была хороша – высокая, сочная, с примесью лесных трав, придающих сену особый аромат. Участок имел причудливую форму – то сужался, то расширялся, словно кто-то нарисовал его с закрытыми глазами.

– Вот тут, – Сеня ткнул пальцем в карту, – будет наша полоса. А вот здесь…

Пошли долгие переговоры. Каждый старался урвать себе кусок получше, но беззлобно, по-соседски. Спорили о каждом кустике, о каждом изгибе местности.

– Тут трава погуще будет, – заметил Сашка, присаживаясь на корточки и проводя рукой по стеблям.

– А тут место посуше, – возразил Сеня, – значит, и косить легче будет.

После долгих обсуждений, пересыпанных шутками и прибаутками, границы были наконец определены. Мужчины пожали друг другу руки, довольные тем, что всё прошло без обид.

– Ну что, – сказал Сеня, оглядывая участок, – работа предстоит знатная. Но и сено будет отменное.

Сашка кивнул, удовлетворённо потирая руки. Главное – всё решили миром, без ссор и обид. А это в деревне ценилось превыше всего.

Мальчишки, наблюдая за взрослыми, уже предвкушали начало работы. Для них сенокос был не просто трудом – это было настоящее приключение, часть их деревенского детства.

Раннее утро разлилось над лугом. Роса ещё не успела сойти, и трава блестела в лучах восходящего солнца. Сашка с сыновьями вышли на покос, как и положено – «со светом».

Отец распределил работу: Колька встал в одну полосу, Пашка – в другую, а сам Сашка работал рядом, следя за сыновьями.

Колька, уже считавшийся старшим, уверенно взмахнул косой. Трава ложилась ровными рядами, словно расчёсанная гребнем. Пашка же то и дело втыкал косу в землю, не рассчитав силу удара.

– Эх, сынок, – покачал головой Сашка, – не торопись. Коса должна идти легко, словно по маслу. Смотри: не от плеча бей, а от локтя.

Он показал правильный приём, и Пашка попытался повторить.

– А ещё помни: «На острую косу много сенокосу», – поучал отец. – Без заточки далеко не уйдёшь.

Постепенно Пашка начал входить в ритм. Хотя его полоса получалась не такой ровной, как у брата, но уже не приходилось каждый раз выдёргивать косу из земли.

Дашка с Юркой, вооружившись трёхрогими вилами, трудились не покладая рук. Следуя за косарями, они разбивали свежескошенную траву, чтобы та лучше просыхала на солнце.