Под прицелом твоей души

Глава 1

«Смерть – это не самая большая потеря в жизни. Самая большая потеря – это то, что умирает внутри нас, пока мы живём.»

Ирина

Холодный ветер пронизывал до костей, а пасмурное небо давило на плечи так сильно, будто само оплакивало мёртвого. Тяжелые тучи нависали над кладбищем, воздух был пропитан сыростью и напряжением.

Я стояла среди чёрных силуэтов и смотрела на гроб, опущенный в землю. Молчание было почти оглушительным, прерываемое лишь тихими шагами, хрустом снега и шорохом земли, падающим на крышку гроба. Я не плакала, слёзы уже высохли, оставив на сердце глубокие трещины. Вместо этого, я чувствовала что-то другое. Тревогу… Холодок пробежал по спине, ведь всё происходящее было не просто похоронным обрядом. Это начало войны.

Мужчины в строгих пальто держались по краям толпы. Много охраны, чрезмерно много. Каждое движение проверено, каждый взгляд изучает чужие лица, пытаясь прочитать ответ на вопрос, который гудел в воздухе, как звон колокола: Кто это сделал?

– Скоро кровь потечёт рекой, – за спиной раздался хриплый голос Михаила Сергеевича. – Мы найдем их, каждого, кто осмелился поднять руку на брата босса. – Его слова прозвучали как обещание.

Я обернулась. Морщинистое лицо Михаила   исказилось в гримасе ярости. Рядом стоял Антон Литвинов, мужчина, примерно, одно возраста с Михаилом, он был родным братом моей бабушки. На них, как и на остальных, были чёрные костюмы, поверх которых длинные пальто. Сжав в пальцах перчатки, я подняла глаза на отца, стоявшего у самой могилы. Он выглядел старше и тяжелее, чем обычно, но его взгляд был холоден, как сталь.

Я смотрела на людей: оплакивающие, угрюмые, взвинченные, скрытые. Семья и чужаки. Убийца мог быть кем угодно. Отчаяние смешивалось с беспокойством. Месть неизбежна, но кого это остановит? Только больше крови, больше похорон, больше таких вот дней. И так по кругу.

– Ирина, – голос отца тихий, но твёрдый, как камень. Он перевёл взгляд на толпу. – Здесь много чужих лиц, будь начеку.

Я кивнула, хотя знала, что не смогу распознать врага в этой толпе. Семья, друзья, охрана, все выглядели одинаково.

– Думаешь, здесь опасно?

– Опасно везде, – ответил он. – Особенно сегодня. Подожди меня здесь.

Оставив меня одну, отец направился к священнику, который уже заканчивал молитву. Я провела взглядом его спину и внезапно почувствовала, как по коже побежали мурашки. Убийца мог стоять где-то здесь. В очередной раз обвела взглядом толпу: люди шептались между собой, кто-то бросал взгляды на охранников, кто-то на отца. Было в их поведении что-то неестественное, подозрительное. Я слышала, как Михаил говорил о мести, но даже его слова казались лишь отголоском того, что действительно витало в воздухе.

– Ему было этого было мало, – послышалось рядом.

Вздрогнув, я обернулась. Это был сын Михаила. Крепкий и высокий парень с голубыми глазами, он нервно теребил край рукава.

– О чём ты, Ник?

– Власть… Всё из-за власти. Мы же все это понимаем. Кто-то решил, что может бросить вызов семье.

– И что будет теперь? – осторожно спросила я, хотя знала ответ.

– Теперь смерть найдёт их всех, – Николай пожал плечами, но его голос дрогнул.

Я отвела взгляд от Ника и снова посмотрела на могилу, где уже почти скрывался гроб. Лопата скребла по снегу и мерзлой земле, и каждый раз этот звук отдавался чем-то резким и болезненным. Впереди, чуть дальше могилы, отец стоял с группой старших членов семьи. Среди них были Михаил, дедушка, дядя Руслан и незнакомый мне светловолосый мужчина. Их голоса были тихими, но каждый жест и взгляд говорил больше слов и напоминал скорее военный совет, чем скорбь по утрате.

– Ирина Марковна…

Я обернулась и встретилась взглядом с одним из телохранителей отца. Его звали Кирилл. Здоровенный мужчина с широкими плечами, гладко выбритым лицом и короткой стрижкой каштановых волос стоял в паре метров от меня. В ухе поблёскивала рация, руки были расслаблены лишь на вид, а суровый взгляд сканировал окружающих.

– Вас просят подойти к семье.

Кивнув, я двинулась вперёд, протискиваясь сквозь людей. Я чувствовала на себе их взгляды: любопытные, изучающие, иногда даже сочувствующие, но ни одному из них я не верила. Здесь слишком много посторонних.

– Ира, иди сюда, – отец жестом подозвал меня ближе.

Послушав, я встала рядом с ним и мамой, и голоса мужчин были отчётливо слышны.

– Я говорю тебе, это был кто-то из своих, – рыкнул Михаил, зло косясь на молодого мужчину напротив. – Никто не мог так

близко подобраться к Кравченко без помощи.

– Брось, Михаил, – хрипло возразил дядя Руслан. – Ты опять ищешь врагов среди своих.

– А если я прав? Что тогда? – не унимался отец Николая. Его голос дрожал от гнева.

– Разве ты не такого же мнения, Марк? – блондин обратился к отцу, но тот поднял руку, и все трое замолчали.

Он повернулся ко мне, взгляд его изумрудных глаз был усталым.

– Поезжай домой, моя девочка. Сейчас не время для тебя находиться здесь.

– А ты? – тихо спросила я, пытаясь скрыть нарастающую обиду. – Все здесь. Я тоже хочу быть с тобой, отец…

– Я хочу, чтобы моя дочь была жива. Ты не их часть, – отрезал он. – И я хочу, чтобы так и оставалось.

– А если убийца придёт прямо сюда? Что тогда?

– Ты не сможешь помочь ни мне, ни семье. Твоя задача быть в безопасности. Всё остальное не твое дело, Ирина.

Сердце болезненно сжалось, но я не ответила. Его слова ранили, однако в глубине души я понимала: за этим стояла боль. Отец уже потерял близкого человека и теперь не был готов смириться с новой потерей того, кто был ему дорог.

– Я отвезу её домой, – сказал Николай, вдруг подходя ближе.

Отец на секунду замешкался, но потом кивнул.

– Хорошо. Только без лишних остановок.

Я посмотрела на Ника, который вяло

махнул рукой в сторону машин.

– Пойдём. Здесь всё равно больше нечего делать.

Я медленно последовала за ним, ощущая, как кто-то из толпы провожает нас глазами. Мне казалось, что спина горит от этих взглядов. Скрытых, подозрительных… Не выдержав, я обернулась лишь на секунду и переглянулась с мужчиной в тёмно-сером пальто. Он стоял в стороне, почти сливаясь с тенями, но выражение его лица было пристальным и настороженным.

«Кто он?» – пронеслось в голове.

– Ирина! – окликнул Ник, и я вздрогнула.

– Да, иду… – Я снова оглянулась, но мужчина уже исчез.

Сев на переднее сиденье автомобиля, я закрыла за собой тяжёлую дверь. Николай занял место водителя, запуская двигатель. В салоне пахло кожей и слабым запахом бензина.

– Тебе тоже кажется, что все притихли слишком быстро? – пробормотал он, не глядя на меня.

– Что ты имеешь в виду? – я повернулась к нему, нахмурившись.

Он медленно вырулил с парковки, ведя автомобиль к воротам кладбища. Здесь была куча машин. Его пальцы крепко сжимали руль.

– Слишком много охраны, десятки лиц, которых я не знаю. Это не похоже на простое убийство. Кто-то пытается сказать нам что-то… показать, насколько мы уязвимы.

– А ты думаешь, отец этого не понимает?

– Конечно, понимает. Но никто не хочет признавать правду. Среди нас есть крыса, – Николай бросил на меня короткий взгляд. – И когда её найдут, всем будет наплевать на оправдания.

Мне нечего было сказать, глядя в окно на мимо проносящиеся серые здания, я не могла не думать о словах друга. «Крыса»… Предательство. Наша семья всегда была как стальной механизм, где каждый знал свое место. Но теперь в этом механизме появилась трещина, и через неё сочилась кровь.

Машина выехала на широкую дорогу, залитую тусклым светом. Тучи всё ещё клубились над городом, не давая солнцу пробиться сквозь их плотную пелену.

– Ты не думаешь, что это странно? – спросила я.

– Что именно?

– Дядя Дима всегда был осторожен. Он не ездил без охраны, не подпускал к себе посторонних. Но кто-то всё равно оказался достаточно близко, чтобы выстрелить почти в упор. Прямо на улице… Как это вообще возможно? – Николай молчал, но челюсть у него напряглась, словно он сдерживал что-то, чего я не знала. – Это сделал человек, который знал, где и когда его ждать, – уверенно продолжила я. – Всё произошло за секунду, мотоциклист выстрелил и исчез… Пять пуль, ни лица, ни номера. Так не бывает, Ник. Как его могли упустить?

– Тише, Ир, – Он замедлил машину и обернулся ко мне. – Об этом нельзя говорить вслух. Даже между нами.

– Но… почему? Все говорят об этом, и я уж точно имею право делать предположения!

– Потому что ты не должна быть частью этого, – ответил он резко. – Дядя Марк был прав: ты другая. И это хорошо.

Я посмотрела на него, пытаясь понять, говорит ли он искренне или просто повторяет слова отца. Николай снова отвернулся, сосредоточившись на дороге.

– Мы все по горло в этом дерьме. Поверь, Ирина, тебе лучше не знать лишнего.

Я хотела возразить, но вдруг заметила нечто впереди.

– Ник, осторожно!

Машина резко затормозила. Прямо на середине дороги стояла большая чёрная машина, намеренно преграждая путь.

– Что за хрень… – Он ругнулся сквозь зубы и потянулся к бардачку.

– Что ты делаешь? – прошептала я, чувствуя, как сердце начинает колотиться сильнее.

– Запирай двери!

Николай достал пистолет и прищурился, вглядываясь в людей, выходящих из машины впереди. Трое мужчин, все в чёрном.

– Это люди отца? – в надежде спросила я.

– Не знаю, – ответил Ник, сжав пальцы на оружии.

Один из мужчин шагнул вперёд, не спеша, как хищник, приближающийся к добыче.

– Спокойно, малец, – сказал он насмешливым голосом в приоткрытое окно, остановившись в метре от машины. Его лицо скрывала тень. – Мы просто хотим поговорить.

– Оружие на виду, а значит, ни о каком разговоре речи не идёт, – прошипел он, не опуская пистолета. – Что вам нужно?

– Только она, – мужчина пальцем указал в мою сторону, и по спине пробежала дрожь. Наши взгляды пересеклись.

– Что?..

– Вытащи её из машины, – послышалось чуть дальше. – Пацана можешь убрать, мы не за ним пришли.

Время замерло. Хлопья мокрого снега прилипали к лобовому стеклу и медленно сползали вниз, превращаясь в капли дождя. Ник повернулся ко мне, его голубые глаза горели решимостью.

– Сиди здесь и не двигайся, – приказал он.

—Ник, нет! – я вцепилась в его рукав. – Уезжаем… Скорее!

– Поздно, – прошептал он.

Мужчины начали двигаться быстрее, и я увидела, как один из них потянулся за оружием. Нет… этого не может быть.

– Ир, пригнись!

Всё произошло за считанные секунды: выстрелы, крики, грохот осколков, разлетающихся по салону. Ник неожиданно выкрутил руль, и машина сорвалась назад, скользя по снежному асфальту, как по льду. Я зажмурилась, вцепившись в ремень безопасности, сердце бешено колотилось где-то в горле.

– Держись! – крикнул тот, разворачивая автомобиль.

Я слышала, как пули глухо впечатываются в металл, как визжат шины, как всё вокруг сливается в один раскалённый шум. В голове царил хаос, как после взрыва, а потом пугающая тишина.

– Всё в порядке? – хрипло спросил Ник, не сбавляя скорости.

Я с усилием разжала веки, осторожно, почти боясь взглянуть вперёд. Дорога перед нами была пуста, автомобиль мчался, унося нас прочь от того, что только что едва не оборвало жизнь. И лишь теперь, в эту гулкую, хрупкую секунду, пришло осознание: мы живы. Не во сне, не в иллюзии, не в затянувшемся кошмаре. Живы несмотря на то, что мгновение назад это казалось невозможным.

– Кто они?

Николай не ответил. Его взгляд был устремлен на дорогу, но в нём я увидела то, что пугало больше всего. Страх.

Глава 1

Сквозь огромные окна в холл просачивался серый свет, слабо освещая залитую горем комнату. Дом был полон людей, но теперь их голоса звучали ещё тише, как будто снаружи туман забрал с собой и звуки, и жизнь. Я вошла в гостиную и на миг остановилась у порога. Воздух был пропитан запахом кофе, сигарет и старого дерева. Ник шёл позади, молча, но я чувствовала его натянутость, как стальную пружину, готовую разжаться в любой момент.

– Не говори никому, – прошептала я, оборачиваясь.

Он нахмурился.

– Что?

– О том, что произошло на дороге. Сейчас не время. Все так едва держатся. Если узнает, что кто-то попытался.... – я запнулась, проглотив комок в горле. – Мы разберёмся с этим позже.

– Ты не понимаешь. Они пытались тебя убить, Ир, – процедил Николай сквозь зубы. – Это не случайность. Если мы сейчас молчим, мы даём им фору.

– Я понимаю больше, чем ты думаешь, – мой голос был решительным. – Но если мы поднимем панику сейчас, ситуация станет ещё хуже. Прошу тебя, Ник, давай подождём.

Он пристально посмотрел в мои глаза, его взгляд был нервным и колеблющимся.

– Пожалуйста…

– Ладно, но недолго.

Я слабо кивнула в знак благодарности и развернулась к гостиной.

Внутри люди сидели группами, кто-то шептался, кто-то молча пил кофе, воду или виски.

– Ирина, – раздался голос позади.

Проводив Николая взглядом, я неспешно обернулась. Передо мной стоял Антон. Он был немного младше, широкоплечий, с волнистыми волосами и пронзительным взглядом, который всегда искал подвох. Глаза у него были карие, как и у его матери Елены.

– Соболезную, – громко произнёс Роман.

В его тоне не было ни капли тепла. Сейчас издёвка сочилась ядом с губ двоюродного брата и это вызывала у меня горькую улыбку, которую было трудно скрыть.

– Спасибо, – сдержанно ответила я.

Все будто ещё больше притихли.

– Ты как всегда в центре внимания, – усмехнулся он, скользя по мне оценивающим взглядом. – Даже на похоронах. Стоит тебе появиться, и все забывают, ради кого сегодня здесь собрались.

Я ничего не ответила.

– Не понимаю, зачем ты приехала. Или… хотя нет, понимаю. Ты просто не выдержала, да? Наверное, слишком соблазнительно снова почувствовать себя важной.

– Прошу, не здесь, – произнесла я, но мои слова его явно не волновали.

– Разве ты ни этого всегда желала? – склонился ко мне, и я уловила резкий запах алкоголя. – Все ждут, что ты скажешь, как посмотришь, в чью сторону кивнёшь… Но ты не принадлежишь этому миру, Ирина, и никогда не сможешь.

– Я не хотела…

– Вот в этом-то и дело, – грубо оборвал он, – а значит, тебе здесь не место.

Я сглотнула. Всё в нём сейчас выражало злость: голос, взгляд, даже поза, но за этим гневом слышался другой тон, старый и знакомый. Больная обида, как рубец под тканью, её не видно, но она ноет, стоит только прикоснуться. На секунду мне показалось, что мы снова в детстве: ругаемся, спорим о какой-то ерунде, но где-то внутри оба знаем, не пройдёт и пяти минут, как снова будем смеяться. Тогда это было просто.

– Когда боль разъедает, легко начать бить вслепую. Только я не твой враг, Ром.

– Не смей! – рявкнул он, и, словно обжёгшись, отшатнулся, когда моя рука почти коснулась его плеча. – Не надо делать вид, что ты всё ещё понимаешь меня.

В этот момент десятки глаз были направлены в нашу сторону. Я не обернулась, не смотрела по сторонам, это давящее внимание ощущалось каждой клеткой.

– Я не на твоем долбаном сеансе.

– Сейчас не время для этого, – уверенный голос Елены врывается, между нами. – Хватит.

Её карамельные волосы были небрежно собраны в пучок, тонкие пряди мягко обрамляли лицо. Чёрное силуэтное платье ниже колен идеально сидело на стройной фигуре. Лена была красивой женщиной с тёплой кожей, большими карими глазами, пухлыми губами и мягкими чертами лица. Она выглядела заметно моложе своих лет.

Женщина что-то прошептала сыну, это было слишком тихо, чтобы разобрать. Карие глаза ещё несколько секунд сверлили меня взглядом, прежде чем Рома скрылся на выходе из гостиной. Я выдохнула, чувствуя, как волна напряжение сковывает плечи.

– Тебе лучше пойти за Ромой, – слова сорвались прежде, чем я успела их удержать. Лицо Елены передёрнулось. – Он нуждается в тебе.

– Твой отец и дядя сейчас думают о мести, – проговорила она, вообще не слышала, что я только что сказала. – Мы оба знаем, что Марк не остановится.

– Они не должны были терять своего двоюродного брата.

– А я не должна была терять мужа, – голос Елены надломился. – Но, видимо, это мало кого интересует, кроме меня. Двойняшки ещё ничего не знают, да и как я им скажу? Как объяснить маленьким детям, что их отца больше нет?

Глаза наполнились слезами, и от былой стойкости не осталось и следа. Для Елены младшие дети значили всё: они были её опорой и смыслом, тем, что не выразить ни жестами, ни тоном голоса, ни самыми точными из признаний.

Мне не нашлось слов, чтобы дать ей ответит. Я открыла рот и тут же закрыла, потому что любое сказанное сейчас прозвучало бы пусто и фальшиво. Что я могла сказать? Что всё будет хорошо? Что мы справимся? Что жизнь снова наладится? Но ведь это ложь. Уже ничего не будет как прежде, и мы оба это понимали слишком ясно.

– Знаешь, я иногда завидовала ни твоей матери, ни тебе, – продолжила тетя, склонив голову набок. – Ты выросла в стороне от всего этого. Обычная жизнь, учёба, работа, свобода… Тебя никогда ничего не касалось.

– Отец хотел оградить нас от…

– А тебе не кажется, что Марк был слишком идеалистичен? – губы её тронула усмешка. – Он и впрямь думал, что сможет вырвать тебя из этого порочного круга? Но кровь есть кровь, Ирина, и она всегда зовёт.

– Дядя Дима хотел поступить так же с двойняшками, ты знаешь это лучше всех, теть Лен. Он желал другой жизни своим детям.

– Ну, конечно, ведь Марк…

– Я не позволю винить моего отца за его выбор, – Она не успела закончить, как я её прервала. – Даже тебе.

– Я никого не виню, – взгляд стал колким. – Просто констатирую факты. Димы больше нет, а твой отец уже выбрал нового наследника, не так ли?

– Что ты хочешь сказать?

– Ох, не прикидывайся. Близнецы еще маленькие, у твоего дяди Руслана две дочери. Рому мы не берём в расчёт . Ставки слишком высоки, и он вечно в тени. А вот брат Максим… – она замолчала на полуслове, взвешивая мысль, – по рождению первенец, любимец Бориса. Да и к тому же именно он держит в руках весь семейный бизнес, тот… о котором вслух не говорят. Ты ведь знаешь, Дмитрий всегда держался в стороне от этих грязных дел. Ну а теперь мой муж мёртв, и путь свободен. Его сын никогда не будет частью этого мира, ведь не имеет значение, что он тоже носит фамилию Кравченко. Разве не этого вы все добивались?

– Ты не в себе, тетя Лена, – прошептала я, едва удерживая голос.

– Кто у нас ещё остался? – задумчиво продолжила она, теперь уже улыбаясь. – Кажется, это все… Если, конечно, Борис не оставил где-то парочку ублюдков на стороне… Типичная драма из разряда «сами не знали, чьих кровей». Удивительно, что они ещё не всплыли, – Елена издала горький смешок. – Что ж, раз таковых нет, у нас остаёшься ты, Кравченко Ирина и твой брат Максим. Интересно… Как думаешь, женщина смогла бы править в этом мире?

– Отец никогда не хотел власти и не искал себе места во главе того, что уже было выстроено до него. – тихо, но уверенно ответила я, не отводя взгляда. – Откуда ты знаешь, чего желал мой отец на самом деле? Может,так же, как твой муж, он хотел остаться в стороне… Но у отца не было выхода. Кто-то должен был удержать всё это, и он взял на себя бремя, которого никогда не желал. Так что не обманывай себя. И если уж ты хочешь услышать имя, за которым могла бы пойти семья, то это точно не твой сын. И уж точно не я.

– Максим, не так ли? – с ядовитой улыбкой протянула она.

– Кравченко Марк Борисович, – вырвалось из моих губ без колебаний. – Человек, которого ты слишком рано списываешь со счетов.

Она прищурилась. Лицо её застыло, но в глазах промелькнула странная вспышка, что-то между гневом и страхом.

– Ты умная девочка. Другого ответа я и не ожидала. В этом доме любовь отца, это сила. А сила, как ты знаешь, это власть.

Я промолчала, лишь тяжело вздохнув. Каждое слово впивалось в меня шипами. Чувствуя злость, я не могла отделаться от мысли, что мать Ромы говорит больше, чем просто предположения. Она точно что-то скрывала.

– Елена Владиславовна, – голос Ани, няни двойняшек, раздался откуда-то из коридора. – Могли бы вы, пожалуйста, подняться наверх? Денис капризничает, просит вас.

Она кивнула и лениво направилась к выходу из гостиной. Но, прежде чем уйти, остановилась на пороге и обернулась:

– Ирина, будь осторожна. Вокруг тебя слишком много глаз, и ни одни из них не смотрят с добром.

– Ненавижу её голос. – Николай оказался рядом незаметно. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и внимательно наблюдал за гостями. – Сколько я себя помню, эта Елена всегда плела интриги и сыпала ядом.

– Она потеряла мужа, Ник, – устало ответила я.

– Это не дает ей права травить всех вокруг. Будь внимательнее с ней. И с этим упырем Романом тоже. Мы давно уже не дети, куколка. Он вёл себя так, словно это ты была виновата в смерти Дмитрия.

– Его гложет печаль, и он не знает, куда свалить этот груз. Сейчас это я… Ну что ж, пусть так, если ему станет хоть немного легче.

– И ты просто будешь молчать?

– В этом доме тишина спасает лучше слов, – ответила я, пожав плечами.

Он взглянул на меня долгим, пристальным взглядом.

– А что на счёт произошедшего на дороге? Ты уже рассказала отцу? Не пытайся прикрыться аналогиями, Ирин, здесь это не прокатит.

– Ник…

Внезапно снаружи раздался шум, громкие шаги, гул голосов, хлопок дверей. Я всем телом ощутила, как напряжение возвращается с новой силой. Дедушка вернулся в гостиную, за ним следовал отец, а позади него дядя Руслан. Все трое выглядели сосредоточенными и угрюмыми.

– Все сюда, – громко потребовал Борис, его голос эхом прокатился по комнате. Люди замолчали, взгляды устремились на патриарха семьи. – Я долго думал, – начал он, сверля всех взглядом. – Кто-то посмел поднять руку на моего племянника, решил бросить вызов нашей семье.

В его голосе звучала не просто решимость, это была ярость, жестокая и беспощадная.

– Мы начнём поиски и дойдём до каждого. Любой, кто хоть краем зацепился за смерть Дмитрия, заплатит. Мы вычистим всё подчистую, и спрятаться не удастся никому. Так что если кто-то из вас что-то знает, лучше говорить сейчас, пока есть шанс. Потом будет поздно. Я не прощу никого… даже того, с кем сидел за одним столом.

Борис обвел всех глазами, и на мгновение задержался на мне. Я почувствовала, как морозная дрожь проскользнула сквозь меня, заставив кожу покрыться мурашками.

Оставшись стоять на месте, я ощущала, что стены вокруг становятся всё теснее. Мысли вихрем проносились в голове, пока где-то внутри рождалось страшное, но чёткое понимание: всё изменилось и назад пути не будет. Это был поворотный момент, либо мы скатимся в бездну, сжигая всё, что ещё связывало нас как семью, либо остался последний шанс удержать то, что не успело рассыпаться окончательно.

***

Молчание ночи было таинственным. Зимний сад казался застывшим в ожидании, как хищник перед прыжком. Я стояла на каменной дорожке, кутаясь в пальто. Дыхание превращалось в белый пар, а ноги утопали в слое свежевыпавшего снега.

Свет в доме ещё горел, но доносившиеся из окон голоса стихли. Семья разошлась по своим комнатам, каждый в одиночестве переживая боль утраты. Я подняла голову и посмотрела на чернеющее небо. Снег падал медленно, кружась в воздухе, но я почти не замечала его. Мысли о произошедшем сжимали разум. Нападение, выстрели, крики Николая… Эти образы вновь и вновь всплывали перед глазами, а воспоминания обжигали душу.

Тишину нарушили шаги. Обернувшись, я увидела, как из дома спешил папа. Он был в расстегнутом пальто, сжимающим кулаки. Я не видела его со вчерашнего вечера. Ни один из мужчин не ночевал дома прошлой ночью, теперь так будет долгое время. Никто не сомкнёт глаз, пока дядя не будет отомщён.

Его лицо, обычно спокойное, теперь было перекошено гневом.

– Ирин! – он выкрикнул мое имя, едва не поскользнувшись на заснеженной дорожке.

– Пап, ты… – начала я, но он не дал мне договорить.

– Ты понимаешь, что могло случиться?! – его голос дрожал от ярости. – Они могли убить тебя, Ирина. Убить!

Я замерла. Отрицать произошедшее нет смысла. Ник всё рассказал?

– Но этого не случилось. Мы с Ником справились, – мой голос был спокоен.

– Справились? – с издёвкой переспрашивает отец. – Посмотрите, они справились! Справились, чёрт возьми! – последнее он буквально прорычал. Я прикрыла глаза. – Вы были загнаны в ловушку, как дети! Ты вообще понимаешь, что на нас объявлена охота? О чем ты только думала, когда решила скрыть это от меня?

– Они хотели предупредить семью, а не убить нас.

– Не будь наивной, моя девочка!

– Пап, прошу тебя…

—Нет! – перебил он меня, голос отца стал ещё громче. – Ты уезжаешь.

– Хорошо, завтра же вернусь в квартиру, которая находится в Санкт-Петербурге…

– Через два дня ты покинешь этот город. – Я шагнула назад, в недоумении глядя на отца. – Улетишь в Лос-Анджелес. Я уже всё подготовил, временно будешь жить там.

– Ты не можешь быть серьёзным, —прошептала я, чувствуя, как мир вокруг рушится.

– Более чем серьёзен.

– Я не могу уехать, пап… Здесь моя жизнь, мои друзья, работа, клиенты. Как я могу всё это бросить?

– Это не обсуждается, – отрезал отец.

– Ты всегда так делаешь, – резко ответила я. Голос задрожал от эмоций. – Думаешь, что можешь контролировать всех вокруг. Но это моя жизнь! Я не ребёнок!

– Ты мой ребёнок! Мой! – выкрикнул папа, не выдержав. – Моя дочь! И если ты думаешь, что я позволю тебе умереть из-за амбиций этой семьи, то ошибаешься.

– Ты сам часть этой семьи, – напомнила я ему, сжав кулаки. – Ты всегда был частью этого мира, а теперь хочешь меня от него отгородить? Да, мы жили отдельно от семьи, но не в другой стране, пап! Знаю, ты делал все от тебя зависящее, чтобы отгородить меня от проблем, но Лос-Анджелес… – я проглотила комок, – думаешь расстояние их остановит?

Папа тяжело вздохнул, пытаясь успокоиться.

– Я совершил много ошибок, Ир. Но самая большая из них это то, что я позволил тебе остаться здесь так долго.

Слёзы начинают жечь глаза.

– Я не уеду, – тихо, но решительно сказала я. – Есть множества других вариантов, отец. Давай найдем более надежную квартиру? Приставим охрану? Хочешь, я могу временно пожить в особняке. Но не Америка, пап…

– Слёзы градом текли по щекам. – Здесь моя жизнь… Я не могу бросить всё!

– Это не просьба, Ира, – его голос вновь стал непреклонным. – Ты покинешь страну, даже если мне придется сделать это силой.

Я крепко сжала челюсть, чувствуя, как внутри всё клокочет от ярости и боли.

– Ты всегда думал, что знаешь, как лучше для меня. Но ты даже не понимаешь, что твое решение разрушает всё, что для меня важно!

Отец посмотрел на меня долгим, тёмным взглядом, прежде чем тихо произнести:

– Лучше разрушить твою жизнь, чем потерять вас с братом навсегда.

С этими словами отец развернулся и ушёл обратно в дом, оставив меня стоять под хлопьями снега в одиночестве.

Опустившись на влажную, каменную скамью, я уставилась на белый ковёр перед собой. Сердце было сжато страхом и гневом. Но глубоко внутри я знала: что бы ни решил отец, я не сдамся. Не останусь. Эта война была нашей реальностью, и бежать от неё не выход. Я потеряла счёт времени, когда медленно шла по заснеженной дорожке, возвращаясь к дому. Мысли обрушивались, словно каменные глыбы. Слова отца резали душу. Его страх был понятен, но я не могла смириться с тем, что мою жизнь снова хотят превратить в тень чьих-то решений.

Я поднялась в свою комнату. Это сложно было назвать «моей комнатой», я была здесь так редко. В последний раз это было в июле, на десятилетие двойняшек. За девять лет здесь почти не осталось ничего родного. Большое окно в спальне выходило на входную группу, где только что происходил наш разговор с папой. Медленно прижавшись лбом к запотевшему стеклу, я вспомнила тот день, когда мне исполнилось шестнадцать. Тогда отец вошел в спальню с ключами от новой квартиры.

– Это твой шанс на нормальную жизнь, моя златовласка, – сказал он. – У тебя будет всё, что нужно, чтобы стать кем-то другим, а не частью тёмной стороны этой семьи.

Я всё ещё помнила, как смотрела на него в тот момент. Лицо папы было непоколебимым, но глаза выдавали сомнения. Конечно, мне хотелось отказаться. Я должна была устроить истерику, возразить, попытаться сопротивляться, проявить хоть каплю собственного желания. Но вместо этого молчала и соглашалась. Почему? Сама не понимала, это было во мне как что-то врождённое. Привычка слушаться, не перечить, быть на своём месте в присутствии папы уже заложена с малых лет. Папа всегда был фигурой, чьё слово решало всё, ослушаться его казалось невозможным, и я почти бездумно принимала то, что от меня требовали. Внутри бурлила раздражённая энергия, желание вырваться, закричать, разорвать этот невидимый узел, но внешне я оставалась спокойной, тихо беря ключи в руки, будто так должно было быть.

Жизнь в своей квартире в центре Москвы стала для меня глотком свободы. Просторная квартира, университет, друзья… Я училась, работала, ни в чём себе не отказывала и гордилась тем, что выбрала профессию, которая помогает людям. Каждый день приносил большие возможности, новые впечатления, и казалось, что весь мир открыт для меня. Но на праздники всё менялось, когда я возвращалась в семейный особняк. Редкие встречи с семьей заставляли чувствовать себя чужой и одновременно тянули к корням, к тому, что сформировало меня, несмотря на всю противоречивость этого мира. В такие моменты я остро ощущала контраст между жизнью, которую выбрала сама, и наследием, которое досталось мне от семьи.

Особенно близким для меня был дядя Дима. Добрый и мудрый, он умел поддержать в нужный момент, и это значило многое. Когда я хотела поступать в медицинский университет, дедушка был против, дядя же встал на сторону папы, переубедив Бориса. Он настоял на том, что это правильное решение.

Мысли о дяде, что он больше не позвонит, не появится в дверях, не рассмешит меня и не даст своего мудрого совета, разрывали меня изнутри, оставляя пустоту, которую невозможно было заполнить. Мой взгляд остановился на старой фотографии, стоявшей на столе у кровати. Я, папа, дядя Дима и дедушка, редкий момент, когда все улыбались. Я провела пальцем по стеклу рамки, чувствуя, как в горле сдавливает ком.

Я не спала всю ночь. Ворочалась с боку на бок, смотрела в потолок, вслушивалась в тишину дома, которая временами нарушалась приглушенными шагами за дверью. Сон был роскошью, которую я не могла себе позволить, пока не придумаю, как убедить папу. Покидать Москву? Это казалось абсурдным. Здесь была вся моя жизнь, всё, что я строила годами.

Пять раз в неделю я проводила сессии с пациентами, чьи судьбы и проблемы стали для меня почти такими же важными, как моя собственная. У каждого была своя история, свой путь к исцелению. Кто-то приходил с болью, некоторые отчаянием. Мы разбирали страхи, травмы, утраты. Многие доверяют мне уже полгода, другие всего несколько недель, но каждый шаг вперёд в их прогрессе я воспринимаю как маленькую победу. Бросить их? Это невозможно. Для них я была опорой, а для себя якорем, который удерживал меня в реальности. И я не могу всё это разрушить.

***

Утром я не нашла сил спуститься на завтрак. Впрочем, сомневалась, что кто-то из семьи вообще ел. Никто не мог заставить себя проглотить и кусочка последние несколько дней. Мне просто принесли поднос с едой в комнату. Я мельком взглянула на него: омлет с овощами, два аккуратно разложенных кусочка тоста, круассан, джем и кофе. Всё выглядело безупречно, сервировка была идеальна, а еда приготовлена точно по давно выученному порядку. Этот дом, кажется, давно разучился делать что-то иначе.

В этот момент телефон завибрировал на тумбочке. Я посмотрела на экран, это была «Дилара».

– Привет, Ирина, – её голос, как всегда, звучал бодро, но я уловила нотку сомнения. – Как ты?

– Привет! Нормально… насколько это возможно, – комок снова подошел к горлу.

– Прости, что беспокою. Знаю, тебе сейчас совсем не до работы.

– Нет, не переживай. Что-то случилось?

Дилара работала ассистентом у меня и ещё у нескольких психологов. Её помощь была незаменима: она записывала клиентов, принимала звонки, вела отчеты. Без неё я бы точно погрязла в хаосе.

– У нас новый запрос, – начала она. – Мужчина… он хочет записаться на приём, говорит, что ему посоветовали именно тебя.

– Хорошо. Ты уточняла, он ранее проходил терапию?

– Ранее не бывал. Если честно, он вообще мало что говорил. Просил записать его на завтра, но ты ведь пока не принимаешь, мы и так с трудом перенесли остальных клиентов.

– И что ты ответила?

– Сказала, что перезвоню. Так что будем делать? В целом могу предложить ему Никиту. – Я нахмурилась, подойдя к окну.

Ситуация вокруг меня была хаотичной. Семья погружена в траур и гнев, отец пытается отправить меня за океан, а тут новый запрос. Я пыталась понять, что важнее: разобраться с семьёй или продолжать работать, чтобы не сойти с ума.

– Ир?

– Да-да, я здесь… На какой день мы можем его записать?

– Секунду, – Дила недолго стучит по клавишам, а затем бормочет что-то полушепотом. – На понедельник. У тебя в два часа дня свободно, а в три к тебе записана Вера Анатольевна, мы перенесли её запись во вторник, помнишь?

– Да, конечно. – На самом деле нет. – Хорошо, запиши его.

– Ты уверенна? – переспросила она, зная, что у меня сейчас происходит. Я закрыла глаза, чувствуя, как напряжение стягивает плечи. – Слишком большая загруженность, будет сложновато… Особенно сейчас, понимаешь?

– Да, – я сделала паузу, – но я не могу бросить работу. Так будет лучше… должно быть.

– Ладно, – она вздохнула, – тогда я записываю. Держись, Ириш. Если что, звони, хорошо?

– Спасибо, Дила.

Отключив звонок, я кинула телефон на кровать.

Принять нового пациента в такой момент казалось безумием, но отказаться от работы означало признать поражение. Я не могла этого допустить.

***

Я не выходила из комнаты весь день. Поднос с завтраком сменился обедом, потом ужином, но еда так и осталась нетронутой. Даже не могла заставить себя сделать глоток чая: всё казалось пресным и безвкусным, лишённым какого-либо смысла. За окном сгущались сумерки, а внутри меня только крепла неотвратимая безысходность. Я проплакала весь вечер, и теперь слёз уже не осталось, их запас иссяк окончательно. Осталась только гнетущая пустота, такая, что даже дыхание становилось трудным. Казалось, всё, что я когда-то имела: жизнь, работа, дом, надежды, растворилось в темноте. Как будто кто-то вычеркнул всё это одним небрежным движением. И в этом бессилии я вдруг почувствовала, как сама превращаюсь в тень, неспособную ни двигаться, ни сопротивляться.

Свернувшись клубком на кровати, я укуталась в одеяло и цеплялась за наивную мысль, что оно способно отгородить меня от реальности. Что мне делать? Как найти выход? Вопросы без ответа кружились в голове, а я чувствовала себя загнанной в угол, лишённой даже малейшей возможности выбора или права оспорить решение папы. Сон не приходил, вместо него было размытое чувство тревоги и неизвестности. Что будет завтра?

Дверь тихо скрипнула, и в комнату проник тёплый свет из коридора. Сердце тут же замерло. Это был папа. Я знала его шаги слишком хорошо, чтобы спутать с чьими-то ещё. Паника охватила меня мгновенно, и я зажмурилась, притворившись спящей. Может быть, если я не открою глаз и не заговорю с ним, всё обойдётся? Возможно, эта ночь выдержит мой обман и отложит разговор, которого я боялась больше всего? Хотя бы до утра, хотя бы на несколько часов. Мне хотелось верить, что молчание и неподвижность станут щитом, пусть и таким слабым, но единственным, который у меня оставался.

– Златовласка, – тихо произнёс он, и я почувствовала, как он подошёл ближе.

Я застыла в той же позе, молясь про себя, чтобы папа просто развернулся и вышел.

– Ты всегда так делала, когда была маленькой, – продолжил он, и в его голосе слышалась усталость. – Притворялась спящей, думая, что я не замечу.

Сдавшись, я всё же открыла глаза и встретилась взглядом с отцом. Лицо папы было усталым, измученным, но в его глазах читалось не раздражение, а беспокойство.

– Я пыталась, – пробормотала я, и уголки его губ дрогнули в слабой улыбке. Он сел на край кровати, положив руку на мое плечо.

– Ты плакала? – спросил отец, задержав взгляд на моих покрасневших глазах. Я отвернулась, не находя в себе сил ответить. – Ир родня… ты ведь понимаешь, что я прав. Ты должна уехать.

Сбросив одеяло в сторону, я поднялась на кровати, принимая сидячее положение.

– Нет, пап, я не могу! – мой голос дрожал, но я старалась говорить твёрдо. – Москва, это моя жизнь. Здесь всё, что я построила… Как ты можешь так легко просить меня всё это оставить?

– У тебя нет выбора, – отец вздохнул и посмотрел в окно. Его взъерошенные пряди ложились мягкими волнами. – Ты даже не представляешь, насколько опасно быть здесь сейчас.

– Но я не могу просто взять и исчезнуть! Почему для тебя это так просто?

– Потому что это вопрос твоей безопасности, – его голос стал жёстче, а взгляд холоднее.

– Безопасности? – я усмехнулась, хотя на глаза снова наворачивались слёзы. – А как насчёт тебя, мамы, брата? Вы останетесь здесь, в самом центре всего этого кошмара?

– Наше с мамой место здесь.

– Но я не могу бросить вас, пап, – я схватила его за руку, почти умоляя. – Если ты хочешь, чтобы я уехала, то уезжайте со мной. Мы можем начать всё заново, вместе.

Он покачал головой, и я почувствовала, как внутри меня что-то разрывается.

– Родная, я не могу. У меня есть долг перед семьей, – отец смотрел прямо мне в глаза, его лицо было серьёзным. – Не переживай за меня. Это последнее, о чём ты должна думать.

– А я не твоя семья? – прошептала я, не сдерживая слёз.

– Именно поэтому я хочу, чтобы ты уехала, – его голос едва дрогнул, но он быстро взял себя в руки. – Потому что ты моя дочь.

Я отвернулась, не в силах больше смотреть на отца.

– Ты не понимаешь…

– Нет, это ты не понимаешь, чёрт возьми! – резко оборвал он и, поднявшись, начал шагать по комнате. – Ир, я потерял твою бабушку, Диму. Потерять ещё вас? Это разрушит меня.

– Но я потеряю себя, если уеду, – я вскрикнула, сжимая пальцы. – Ты этого хочешь? Чтобы мы были в безопасности, но несчастны? Ты хочешь оставить нас одних?

– Ты уже проходила через это! – Это не надолго, – не унимался он. – Пол года, может быть больше.

– Не важно, пап, это не имеет значение. Как я должна находится в Лос-Анджелесе зная, что ты в опасности?

Отец закрыл глаза, положил руки на пояс и глубоко вдохнул, стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями.

– Ирин, это не обсуждается. Я не позволю, чтобы с вами что-то случилось. Я не смогу пережить, если потеряю вас.

– Тогда уезжай с нами.

– Это так не работает, – грустно усмехнулся он, отвернувшись к окну. – Если бы всё было так просто, думаешь твой дядя лежал бы в сырой земле?

– Это не честно, – лишь прошептала я.

– Они нуждаются во мне, особенно сейчас… Дмитрия больше нет, я должен быть рядом с твоим дедом.

– Но мы тоже твоя семья…

– Именно поэтому я хочу, чтобы вы уехали. Потому что я люблю вас больше жизни.

– Если бы любил, то не поступил бы так с нами. Но ты всегда делал так, как хочется именно тебе. Чего хочу я, было последним, что волновало кого-то из вас… Кроме дяди.

Отец обернулся. Сумеречный свет очертил его спину и широкие плечи, делая фигуру ещё более внушительной.

– Он всегда понимал меня, и, наверное, был единственным, кто умел это делать без лишних слов и нравоучений. Я никогда не забуду тот день, когда ты сообщил мне о переезде. Ты не стал ничего объяснять, не попытался облечь это в красивые слова… просто сунул ключи в руки и сказал: «Это твой шанс на нормальную жизнь». А потом ушёл, оставив меня наедине с этим решением.

Я скользнула взглядом в сторону, и мысли снова вернули меня в ту сцену девятилетней давности.

– Я тогда долго сидела на этом же месте, не понимая, что чувствовать. Всё внутри разлетелось на куски, и впервые в жизни мне стало по-настоящему страшно. В ту ночь я не спустилась на ужин, просто потерялась в слезах. И вдруг вошёл дядя Дима. Измотанный, с усталыми глазами, он опустился рядом, и… – печальная улыбка тронула мои губы, – знаешь, готова поспорить, что в тот момент ему ужасно хотелось спать. Но вместо этого дядя просто сидел и слушал, пока я выговаривалась, жалуясь на несправедливость мира и на то, почему его брат поступил со мной именно так. И именно тогда я поняла, что он единственный по-настоящему хотел понять меня. Не ради жалости, не ради долга, не чтобы стать «хорошим» в моим глазах, а потому что умел слышать. Но теперь его больше нет. дядя мёртв. А вместе с ним умерла и надежда, что мой папа хоть раз сделает то, о чём я прошу.

Он бросил взгляд на комод и подошёл ближе. На углу стояла фотография в рамке, точно такая же, как у меня в кабинете. Его рука заметно дрогнула, словно он хотел взять её, рассмотреть поближе, но в последний момент остановился, передумав. Он молчал долго, слишком долго, а затем с трудом произнёс:

– Я даю тебе месяц.

– Что? – я уставилась на него, не понимая.

– Месяц. Чтобы завершить свои дела. Но потом ты уезжаешь. И больше никогда не возвращаешься.

– Никогда? – мой голос надломился.

– Никогда, – его изумрудные глаза были непреклонными.

Сердце замерло. Слова отца оглушили меня, как выстрел в тишине. Никогда?

– Ты ведь не можешь говорить это всерьёз, – прошептала я, стараясь подавить нарастающий ком в горле.

Отец глубоко вздохнул и провёл ладонью по лицу. По его виду было ясно: он устал от этого разговора, от нашего вечного кружения вокруг одних и тех же слов, от невозможности понять друг друга.

– Ир, ты должна понять: я не делаю это, чтобы наказать тебя, я делаю это, чтобы спасти тебя.

– А если я не хочу спасения такой ценой? – я вскинула на него глаза, наполненные болью. – Как ты можешь просить меня оставить всё? Оставить вас?

– Потому что другого выхода нет, – его голос снова стал решительным. – Здесь слишком опасно. И ты видела своими глазами… Ты чудом выжила, родная!

– Но я не хочу держаться за чудо. Я хочу жить по-настоящему… обычной жизнью. Здесь. С вами. В Москве. – Он посмотрел так, что у меня в груди всё стянулось горьким комком. – А ты останешься… в самом центре этого ада. Думаешь, мне станет легче от того, что я в безопасности, пока мой отец…

Слова сорвались с губ неровно, и я сжала себя в объятиях, пытаясь удержать дрожь. Отец приблизился и, остановившись рядом, положил руки мне на плечи.

– Ирин, я не могу уехать, – сказал он негромко, но в его тоне не было и тени сомнений. – Это мой долг, я обязан быть здесь. Ради семьи. Сколько раз мне ещё повторять это? Тебе нравится доводить меня до отчаяния этими вопросами?

– А для меня? – прошептала я, чувствуя, как слёзы вновь подступают к глазам.

– Я делаю это ради тебя, – отец крепче сжал мои плечи. – Ты даже не представляешь, какого это, жить с мыслью, что твой ребёнок может исчезнуть лишь потому, что ты не сумел его защитить.

– Если ты действительно хочешь меня защитить, папа… не оставляй меня одну.

Он закрыл глаза, и я поняла, что мои слова задели его куда больнее, чем он был готов признать.

– Златовласка, – его голос стал почти умоляющим. – Не на надо, моя красивая девочка.

– Это уже трудно, – ответила я еле слышно. – Ты забираешь у меня всё.

Мы застыли, не произнося ни слова, посреди комнаты, пока моё дыхание сбивалось и выдавалo волнение. Отец разжал пальцы и

снова отступил к окну.

– Месяц, – наконец сказал папа, глядя куда-то вдаль. – Больше я не могу тебе дать.

Спорить дальше было бесполезно. Я знала, что любые слова будут впустую, но внутри меня всё клокотало от боли и обиды.

– Хорошо, – выдавила я, едва сдерживаясь, чтобы не не закричать. – Месяц.

Он повернулся ко мне, его взгляд смягчился.

– Я знаю, что ты не простишь меня за это.

– Ты прав, – я отвела взгляд, чувствуя, как слеза скатилась по щеке. – Не прощу.

Марк Кравченко

Я стоял в кабинете, прислонившись к массивному книжному шкафу. В центре кабинета располагался длинный стол из темного дерева, за которым во главе сидел отец. Суровый взгляд отца был устремлен на документы, разложенные перед ним, но я знал, он слышит каждое слово.

Борис никогда не поднимал голос, не нуждался в демонстрации силы, она исходила от него естественно, в каждом движении и вдохе. Широкие плечи, крепкая фигура и густая седая борода, аккуратно подстриженная, придавали ему вид старого льва. Властного, спокойного, но готового к броску. Волосы, давно утратившие цвет, откинуты назад, открывая высокий лоб. Лицо отца пересекали глубокие морщины, каждая из которых хранила след прожитых сражений. Тёмно-зеленые глаза смотрели исподлобья, холодно и пронзительно. В этом взгляде не было сомнений, он был вожаком, и никому не дано было поставить это под вопрос.

Напротив стояло кожаное кресло. Обычно его занимал наш брат, но уже больше недели это место пустовало. Никто не смел его занимать.

Рядом с отцом, чуть наклонившись над столом, стоял Антон, родной брат матери, с округлыми чертами лица, заметной полноватостью и глубоким взглядом тёмно-карих глаз. Его редеющие чёрные волосы были с достаточной проседью, что выдавало возраст, а одет он был в безупречно скроенный тёмно-синий костюм. Дядя держался уверенно, слегка покачиваясь на носках дорогих кожаных туфель.

Напротив него, с другой стороны стола, стоял Михаил. Его широкие плечи и угловатое лицо делали его похожим на каменную статую. Каштановые волосы с проблесками седины были коротко острижены, а гладко выбритое лицо придавало облику ухоженный вид. В руках он держал планшет с записями, время от времени листая страницы длинным тонким пальцем. На нём был строгий коричневый пиджак и белая рубашка без галстука, всегда функционально, никогда лишнего. Он был старше меня на двадцать лет, но выглядел значительно младше своего возраста.

Возле камина, с расстегнутым кардиганом, стоял сын Димы Роман. Его короткие волнистые волосы были взъерошены, а взгляд постоянно перескакивал с одного человека на другого. Он выглядел немного растерянным, но старался скрыть это за маской безразличия. Белая футболка поло была слегка измята, словно он пришел сюда в спешке.

Николай стоял чуть дальше, прислонившись к стене. Его высокий рост и крепкая фигура выделялись в комнате. Светло-русые волосы были которого подстрижены, а голубые глаза смотрели внимательно и недоверчиво. Он держался в тени, как всегда, готовый вмешаться только тогда, когда это будет необходимо.

– Мы выяснили, кто мог быть замешан в нападении, – начал дядя, отодвинув на себя один из документов. Его голос был низким, но ровным, наполненным уверенностью. – Всё указывает на одного из людей семьи Громовых. У нас с ними давняя история.

– Громовы? – спросил отец, отрывая взгляд от стола и поднимая его на дядю. – Эта семья слишком слаба, чтобы осмелиться на такое.

– Слаба, но у них есть что-то, чего нет у других, – возразил он. – Мотивация. Ты забрал у них всё десять лет назад.

– Мотивация – это не оружие, – перебил его Михаил, с раздражением поднимая взгляд от планшета. – Мы искали доказательства их причастности. Всё чисто. Если это они, то они оставили за собой слишком мало следов.

– Или это кто-то, кто хочет, чтобы мы подумали на них, – предположил я, делая шаг вперед.

– Например? – Отец поднял бровь, внимательно посмотрев на меня.

– Кланы, которые затаили обиду, но недостаточно близки, чтобы действовать напрямую. Кто-то мог воспользоваться их именем, чтобы отвлечь нас.

– Тогда кто? – вмешался Антон, отходя от камина и подходя ближе. – Я видел убитых людей, это не была импульсивная атака. Всё было продумано.

– Ладно, Громовы слишком мелкая рыба, – признал дядя, махнув рукой. – Но есть ещё Лапины. Они ненавидели Диму, и не скрывали этого. Особенно ублюдок Гордей, – выплеснул он едко.

– Слишком рискованно для них, – сказал Михаил, качая головой. – Они в первую очередь ценят своё положение. Напасть на Диму, значит подписать смертный приговор.

– Ещё варианты? – в голосе Николая зазвучало нетерпение. Он оттолкнулся от стены и сложил руки на груди. – Если не Громовы, не Лапины, не соседние кланы, то кто мог осмелиться на такое?

– Возможно, это кто-то изнутри, – тихо произнёс Борис, и все разом замолчали.

Эти слова повисли в воздухе, словно удар молнии.

– Изнутри? – переспросил я, нахмурившись. – Отец, ты думаешь, что это кто-то из нашей семьи?

– Не обязательно из семьи, – произнёс отец, медленно постукивая пальцами по столу. В его голосе сохранялась внешняя сдержанность, но за ней ощущалась тревожная внутренняя напряжённость. – Те, кто сделали это, располагали точными сведениями. Они не просто знали, когда Дима выйдет из дома, им было известно, куда тот направится, что он будет один, без охраны и предупреждения. Такие визиты никогда не согласовывались заранее, он часто принимал решения в последний момент. Поэтому появиться там именно в ту минуту, когда он подъехал, было возможно только в одном случае – если за ним давно следили. А значит, это не случайность. Это слежка.

Отец сделал паузу, словно позволял остальным переварить сказанное, а сам в это время будто прокручивал всё в голове ещё раз.

– За ним наблюдали. Не день, не два и даже не неделю. Они собирали его распорядок, выжидали, подбирали точку. У них был чёткий, выстроенный план. И самое страшное – мы этого не заметили. Ни одна тварь в этой чёртовой семье не заметила, что за моим племянником идёт слежка. Мы упустили момент, когда угроза прошла мимо всех наших кругов.

Михаил нахмурился ещё сильнее, его взгляд стал колючим, как натянутая проволока.

– Хочешь сказать, что у нас предатель?

– Это всего лишь предположение, но оно самое логичное. Такое не совершается без помощи изнутри, – заверил Борис, его голос был наполнен точной уверенностью. – И я хочу, чтобы вы начали с него.

– С кого именно? – уточнил Антон, поднимая бровь.

– Сначала с ближайшего круга. Я должен знать, кто был рядом с Димой в последние недели. Все, до единого.

По телу прокатилась волна холода. Этот разговор может привести к вещам, которые я не хотел бы знать, но сидеть и молчать я тоже не мог. Михаил переводит взгляд в мою сторону, его голубые глаза пристально изучают выражение моего лица, словно пытаются найти в нём ответ.

– Нужно проверить место нападения на Ирину и Николая, – спокойно, но твердо произнёс он, опираясь руками на стол.

– Мы уже проверили всё ещё вчера вечером, – перебил Ник, его голос звучал жестче, чем обычно. – Там ничего нет. Ни следов, ни зацепок. Нападавшие знали, что делают.

– Ты так уверен? – Михаил прищурился, обращаясь к сыну, но не сдвинулся с места. – Я знаю таких, как они. Эти твари могли оставить след, даже сами того не осознавая.

– Например? – Я вмешался, скрестив руки на груди. – Что ты ищешь?

Он задумался на секунду, а потом, словно решившись, заговорил:

– Во-первых, маршрут нападения. Это не случайное место, а точка, которую выбрали заранее. Кто-то знал, что вы поедете именно этой дорогой. Значит, есть информатор.

– И ты думаешь, мы найдем его следы там? – с недоверием спросил Николай, но в его голосе появилась тень сомнения.

– Марк, – голос отца был особенно тихим. Теперь четыре пары глаз были устремлены в мою сторону. – Твой план с переездом Ирины… – он словно прочитал мои мысли, – в данной ситуации, это невозможно. Слишком опасно, чтобы рисковать жизнью моей внучки. Как я уже и говорил, ей лучше остаться в Москве. Так будет безопаснее.

– Да, отец, – я сглотнул. – Мы уже поговорили, она остается. – отец ободряюще кивнул, снова переведя взгляд тёмно-серых глаз к бумагам, лежавшим на столе.

– Война или предупреждение, – вдруг произнес Антон, отходя к камину. Он долго молчал. – Если Громов действительно замешан, то он не мог сделать это в одиночку. Кто-то здесь дал ему доступ. Человек изнутри.

Все замолчали, осознавая вес его слов. В этот момент отец медленно встал из-за стола, и его глаза вспыхнули холодным блеском, от которого становилось не по себе. Бумаги больше не волновали его, мы пришли к тому, с чего начали.