Запретный холст

Плейлист

Музыка, под которую рождалась эта история.

Asea Sool – I'm gonna go far

Rodrigo Gallardo – Kalimera

Mihail – Dincolo de noi

Santi & Tugce – Hikâye Retold

NSC, Ciprian Iordache – Agatha (Calavera & Manya Remix)

Bajofondo – Zitarrosa

Omeria – Liberta

Elaven – Hermoso Mundo

Parov Stelar – Hurt

Kimo – La Reseta

Céu – Sangria

Riva Starr, Rssll – Absence

The Knife – Marble House

Las Aves – N.E.M.

Hugo Kant – Sure the Sun Will Rise

Black Honey – Spinning Wheel

Gotan Project – Mi Confesión

Reyko – Dancing on My Own

Torii Wolf, DJ Premier – Shadows Crawl

Natalia Doco – Quédate Luna (10 Ton Obsidian Remix)

Mar Malade – Quickborn

Polo & Pan – Attrape-rêve

I Monster – These Are Our Children

Old Caltone – Tolede

Tour de Manège, Jim – Il Pleut Sur Le Parc

Freddie Mercury – Living on My Own (Special Edition)

Enya – Only Time

Пролог

Лейквуд. Знакомое и чужое слово одновременно. В этом городе я родилась, бегала по двору до позднего вечера, рисовала первые каракули на бумаге и на стенах своей комнаты. Он всегда казался мне чем-то вечным, как старое дерево во дворе, под сенью которого проходит все детство. Но сегодня… я покидаю его.

У окна моей комнаты прохладный сентябрьский воздух пахнет сыростью и свежестью. Я вдыхаю его так жадно, словно пытаюсь сохранить частицу этого утра навсегда.

Двор пуст, хотя когда-то он гудел детскими голосами, и мама кричала мне в окно: «Олли, домой! Уже семь!» Теперь же – тишина. Как будто сама жизнь медленно уходит отсюда вместе со мной.

Позади – чемоданы, впереди – Нью-Йорк. Юриспруденция. Законы и параграфы вместо красок и кистей. Почему я снова выбрала не себя, а их? Или, правильнее сказать – почему позволила им выбрать за меня?

Отец, успешный адвокат, всегда смотрел на мои рисунки так же строго, как на плохо составленный договор: холодно, скептично. Мама – как учитель математики на ученика, путающего простейшие формулы.

«Это все несерьезно, Олли. Кто тебя прокормит?»

Прокормит… От этого слова внутри что-то рвется на куски. Я давно научилась улыбаться и делать вид, что мне все равно. Но разве можно не чувствовать, как мечты осыпаются в пыль от их слов?

Белые стены комнаты, увешанные моими картинами, и акриловые пятна возле стола, мой крошечный акт бунта, мой личный штрих свободы. Никто этого не замечал, но я знала: я оставила след.

– Олли, ты готова? – голос отца снизу сух, как всегда. В нем нет ни капли праздника, только расписание и часы.

– Да, пап.

Я закрываю дверь и в последний раз оглядываюсь. Все, что составляло мое детство, остается здесь. Я уезжаю туда, где буду чужой в городе из стекла и бетона. Там меня ждут лекции по юриспруденции, которые я должна посещать не ради себя, а ради их ожиданий.

«Ты делаешь это для них», – звучит внутри.

«Да», – отвечаю я себе.

Но что будет с моими картинами? Моим настоящим голосом? Они останутся пылиться в памяти, пока я пытаюсь соответствовать. Мне страшно.

Я спускаюсь по лестнице, держу голову высоко, чтобы никто не заметил дрожь в руках. Родители уже ждут у двери: отец проверяет время, мама улыбается, но глаза выдают тревогу. Брат Тонни встречает меня на улице с привычной дурацкой улыбкой, в которой прячется забота.

– Эй, сестренка, – он крепко обнимает меня.

– Надеюсь, у тебя припасены парочка дурацких шуток, – отвечаю я, чтобы не расплакаться.

Он смеется. Я знаю: он единственный, кто всегда понимал меня и мои мечты.

Машина трогается, и дом исчезает за поворотом. Впереди – неизвестность. Сентябрьское небо кажется почти белым, и дорога тянется бесконечно. Я смотрю в окно и спрашиваю себя:

Готова ли я на самом деле?

Я не знаю.

Глава 1

Когда мы въехали в Нью-Йорк, у меня звенело в ушах от шума. Машины, крики, какие-то песни из открытых окон – все сразу, будто город специально проверяет меня на выносливость. Город жил собственной жизнью, и мне казалось, что я просто случайная прохожая в огромной декорации. Кажется, даже воздух здесь движется быстрее.

– Вот оно, – подумала я. – Начинается.

Отец молчал. Как обычно. Он всегда был человеком конкретным, без лишних слов. Экономил слова так же, как бензин – ни капли лишней.

– Третий этаж, – произнес он.

И все. Без пояснений, без «добро пожаловать». Просто новая глава. Точка.

Мама, как всегда, выглядела безупречно: аккуратная прическа, пальто цвета сливок, голос спокойный, уверенный. Та, кто умеет управлять даже хаосом.

– Олли, бери сумку, – сказала она, не глядя на меня. – Папа возьмет чемоданы.

Дом оказался старым, но не унылым. С характером. Каменная лестница с облупившимися перилами, стены с выцветшими отпечатками времени, запах пыли. Откуда-то снизу доносилась музыка. Старая пластинка, хриплая и уютная. Здесь было гораздо тише, и это радовало.

Квартира встретила нас скрипом паркета и высоким потолком, на котором виднелись узоры штукатурки.

Окно выходило прямо на улицу. Редкие машины, разговоры и гуляющие люди с собаками. Серый асфальт блестел после дождя.

Я провела рукой по подоконнику, и на пальцах осталась пыль, ощущение, что эта пыль принадлежит чьей-то прошлой жизни.

– Местечко старое, но надежное, – сказал отец, осматриваясь. – Главное, не сожги плиту.

– Пап, я же не ребенок.

– Именно поэтому я это сказал, – бросил он и улыбнулся краем губ.

Мама оглядела комнату внимательнее:

– Здесь можно сделать уютно. Немного света, цветы… ты справишься.

Она сказала это так, будто я собираюсь строить дом, а не просто провести тут пару лет обложившись учебниками и законами. Но в ее голосе не было сомнения, и почему-то от этого стало спокойно.

Когда они ушли, дверь тихо щелкнула, и в квартире повисла тишина.

Настоящая. Полная.

Я осталась стоять посреди комнаты с ключами в руке.

В окне мигал неон, где-то внизу лаяла собака, а по стеклу текли редкие капли дождя. Я вдохнула глубоко, почти до боли.

Свобода пахла пылью, неизвестностью и немного страхом.

– Ну что, Нью-Йорк, – шепнула я в пустоту, – посмотрим, кто из нас кого.

Горячая вода текла по плечам, и я впервые за день позволила себе просто стоять. Без мыслей, без чемоданов, без «надо». Тело ныло от переезда, но внутри наконец стало спокойно. Я сделала это. Я в Нью-Йорке.

Сквозь шум воды послышался какой-то глухой звук. Дверь хлопнула? Я замерла, прислушиваясь.

Может, показалось? Хотя…

– Господи, кто включил свет в коридоре? – донесся женский голос.

– Понятия не имею, – отозвался другой, чуть выше и звонче.

Я вздрогнула. Что?!

В панике выключила воду, схватила полотенце, кое-как обмотала его вокруг себя и прижала ухо к двери, пытаясь расслышать. Но шаги уже приближались к ванной.

– Эй, – раздался первый голос, – а кто вообще поставил чемодан у двери?

Дверь в ванную распахнулась.

– АААА! – синхронно завизжали мы втроем.

Я стояла в паре шагов от них, мокрая, в полотенце, с взъерошенными волосами и совершенно круглыми глазами. Передо мной, две девушки с одинаково ошарашенными лицами и пакетами из супермаркета в руках.

– Боже! – крикнула та, что черноволосая. – Почему у нас в ванной чужая женщина?!

– Это призрак! – выпалила блондинка, отступая на шаг назад.

– Какой еще призрак?! – я возмутилась. – Я живая! Меня… меня сюда подселили сегодня утром!

– Что?! – синхронно повторили они.

Пару секунд все просто стояли, пялясь друг на друга, потом та, что с черным каре, первой очнулась.

– О, черт. Подожди, ты новенькая? Тебя зовут…

– Оливия, – выдохнула я, крепче придерживая полотенце.

– Кэйти, – сказала она и неловко усмехнулась. – А это София, – кивок в сторону блондинки. – Прости, но, честно, ты выглядела так, будто хочешь нас убить.

– Я просто не ожидала, – буркнула я.

София все еще стояла с круглыми глазами, потом внезапно расхохоталась.

– Вот это знакомство! Мы даже кофе не успели предложить, а ты уже почти голая!

Я не удержалась и рассмеялась тоже. Смех сорвал напряжение, и на какое-то мгновение мы все втроем начали хохотать, как будто знали друг друга уже сто лет.

– Ладно, – сказала Кэйти, когда дыхание наконец вернулось, – раз уж лед сломан, давай начнем заново. Добро пожаловать в сумасшедший дом, Оливия.

– Спасибо… я, пожалуй, сначала надену штаны, – ответила я, все еще смеясь.

– Иди, конечно, – подмигнула София. – А потом приходи на кухню. Мы купили вино и пиццу. Отпразднуем то, что теперь нас трое.

Когда я вернулась, уже одетая и с мокрыми волосами, квартира казалась совсем другой.

Из кухни доносился смех, приятный запах, и все это будто согревало даже сильнее, чем горячий душ.

София стояла на табуретке, в одной руке бокал, в другой, кусок пиццы.

– Добро пожаловать в наше царство хаоса! – торжественно объявила она. – Здесь не принято стучать в ванну, и полотенца теперь наше общее достояние!

– Прекрати пугать человека, – закатила глаза Кэйти, отбирая у нее бутылку. – Олли, не слушай ее, она просто всегда на грани комедийного кризиса.

– Я на грани вдохновения, – возразила София, запихивая в рот кусок. – Ты только посмотри на нее! Новая соседка с глазами цвета грозового неба и волосами, как из рекламы шампуня. Мы обречены на подружескую любовь.

– О, Господи, – пробормотала я, усмехнувшись. – Слушай, если ты сейчас начнешь петь «I will survive», я сбегу обратно к родителям.

Кэйти прыснула со смеху, и капля вина едва не вылилась из бокала.

– Не вздумай! Мы слишком долго искали нормальную соседку, – сказала она, – предыдущая выращивала микрозелень на подоконнике и устраивала медитации в три ночи.

– Медитации? – переспросила я. – Это еще ладно. Моя бывшая соседка по колледжу гадала на свечах, а потом уверяла, что моя аура мешает ее чакрам.

– Ооо, – София театрально прищурилась, – у нас своя ведьма, класс! Тогда я буду феей алкоголя, а Кэйти… Кэйти, ты кто?

– Я трезвый водитель и голос разума, – ответила та, доставая еще одну тарелку.

Я не удержалась и засмеялась.

Эти двое были полными противоположностями: Кэйти, она, собранная, умная, с глазами, в которых читается «я всегда права», а София как ураган эмоций, яркая, шумная, как фейерверк в воскресенье утром.

И почему-то именно вместе они создавали ту самую атмосферу, в которой невозможно чувствовать себя одинокой.

– Итак, – сказала Кэйти, поднимая бокал, – предлагаю тост. За новое начало, новую соседку и за то, что мы все еще живы после этого знакомства.

– И за полотенца! – добавила София, звонко чокаясь с нами.

Мы хихикнули, и я поймала себя на том, что впервые за долгое время смеюсь искренне. Не из вежливости, не потому что «так надо», а просто потому, что хорошо.

Эти две девушки, случайные соседи, шум, пицца и недорогое вино – все это вдруг стало казаться началом чего-то настоящего. Как будто жизнь наконец перестала быть черновиком.

Прошло всего пару дней, а квартира уже не казалась чужой. Мои чемоданы превратились в «вещи», а полки, в часть меня. Я даже купила лампу с мягким золотистым светом, потому что, как сказала София, «уют начинается с правильного освещения и бокала вина».

Вечером, когда я сидела за столом и пыталась разобраться с какими-то документами из университета, в мою дверь без стука ворвалась София.

– Собирайся! – с порога объявила она.

– Куда?

– Отмечать твой переезд, конечно! Мы идем в «Le Petit Coin». Это святое место.

Через пару секунд из коридора выглянула Кэйти с ехидной улыбкой.

– София не упустит шанс лишний раз выпить кофе и поспорить с Андрэ, – сказала она. – Он там бармен, и у них вечный диалог на тему «что вкуснее, капучино или латте».

– Капучино, – уверенно сказала я.

– Вот, видишь! – София всплеснула руками. – Я знала, что ты нормальная.

Через час мы уже шли по вечернему Нью-Йорку. Листья кружились под ногами, в воздухе пахло кофе и карамелью, а свет витрин отражался в лужах, как в старом фильме. София болтала без умолку, Кэйти то и дело одергивала ее, а я просто шла рядом и впитывала все вокруг, как будто боялась что-то упустить.

Кафе оказалось маленьким, но до безумия уютным. Оно стояло на углу улицы. Над входом висела вывеска с потертыми буквами и гирлянда из лампочек, внутри атмосферно, деревянные столики, книги на подоконниках и запах свежеобжаренного кофе, от которого кружилась голова.

– Андрэ! – радостно закричала София, как только вошла.

Парень за стойкой поднял голову и, увидев ее, улыбнулся.

– Господи, Соф, ты хоть раз можешь войти спокойно? – протянул он, вытирая руки о фартук.

– Нет, потому что жизнь скучна без эффектных появлений, – ответила она, гордо подбоченившись.

Он засмеялся, и только теперь я смогла его рассмотреть: высокий, с теплой улыбкой, темные волосы собраны в небольшой хвост, на шее висит кулон в виде кофейного зерна. Тот тип людей, с кем хочется разговаривать часами.

– Так вот ты кто, новенькая соседка, – сказал он, когда Кэйти представила меня. – Ты только появилась, а про тебя уже все уши прожужжали.

– Надеюсь, только хорошее, – улыбнулась я.

– Смотря, что ты понимаешь под «хорошим», – ухмыльнулся он и подмигнул Софии.

– Андрэ! – возмутилась та. – Не пугай ее! Она у нас милая и воспитанная.

– Вот поэтому вы с ней не продержитесь и недели, – спокойно парировал он.

Мы засмеялись. Кэйти, качая головой, заказала три капучино и чизкейк «как всегда».

Пока Андрэ возился за стойкой, я осмотрелась. Кафе было почти полным, за столиками сидели студенты, молодые пары, а также пожилые мужчины с газетами. Все казалось живым, настоящим. Я чувствовала, как легкость, давно забытая, пробуждается внутри. Будто этот город, этот вечер, эти люди начали заполнять пустоту, о которой я и не догадывалась.

– Ну что, как тебе наше место силы? – спросила Кэйти, делая глоток кофе.

– Оно… теплое, – ответила я после паузы. – Знаешь, как будто ты сидишь внутри чьего-то сердца.

– Господи, – простонала София, – все, я обожаю тебя. Ты поэтичная, а не юрист!

Я рассмеялась.

Может быть, впервые за долгое время.

А потом пришел Андрэ, поставил перед нами чашки и, шутливо склонившись, сказал:

– Добро пожаловать в клуб. Здесь лечат кофеином, смехом и немного беспорядком.

Мы сидели уже больше часа. София рассказывала про своего преподавателя по актерскому мастерству, который, кажется, был влюблен в собственный шарф, Кэйти спорила о новой реформе в юрфаке, а я слушала, улыбаясь.

Было хорошо. По-настоящему.

– Я пойду возьму еще что-нибудь, – сказала я, поднимаясь из-за стола. – Хочу капучино с сиропом, чтобы окончательно утонуть в сахаре.

– Вот она – юрист с диабетическим уклоном, – пошутила София.

Я закатила глаза и пошла к бару. В кафе было шумно, кто-то смеялся, играла старая песня Фрэнка Синатры, а за окном снова начинал накрапывать дождь. В этом году осень была более дождливой.

Я сделала заказ. Андрэ, вернувшись, подмигнул и поставил на стойку мой кофе.

– Вот, для самой загадочной соседки, – сказал он с улыбкой.

– Спасибо, – ответила я, подхватывая чашку.

Развернулась, и БАХ.

В следующее мгновение кофе оказался не в моей руке, а на моем белом свитере. Горячий, липкий, и, кажется, с легким ароматом дорогого парфюма.

– Черт! – выдохнула я, отскакивая назад. – Серьезно?!

Передо мной стоял мужчина, высокий, в пальто и серой рубашке, с телефоном у уха. Он даже не сразу понял, что произошло.

– Минуту, – сказал он в трубку, глухо, низким голосом. – Я перезвоню.

Когда он наконец поднял взгляд, то застыл, его карие глаза, чуть прищуренные, брови сведены на переносице. Никакой растерянности. Только холодное, спокойное раздражение.

– Вы в порядке? – произнес он, так, будто не очень-то волновался о моем состоянии.

– А вы как думаете? – я посмотрела на свое пятнистое отражение в чашке. – Просто обожаю аромат «жареного юриста с привкусом карамели».

Один угол его губ дернулся. Не то чтобы улыбка, а скорее, еле заметная насмешка.

– Прошу прощения, я вас не заметил.

– Да вы вообще, похоже, мир не замечаете, – парировала я, чувствуя, как закипает. – Сначала звонки, потом пролившийся кофе. Удивительно, что вы еще не сбили кого-нибудь по дороге.

– Если бы я сбил, уверен, это была бы не вы, – спокойно ответил он.

– Ух ты, как мило. То есть я даже для аварии недостаточно интересна?

Он наконец посмотрел прямо на меня. И почему-то от этого взгляда стало жарче, чем от кофе.

– Вы чертовски язвительная для человека, который стоит в луже кофе.

– А вы чертовски самоуверенны для того, кто не умеет ходить прямо.

Он тихо хмыкнул, взял с барной стойки бумажные салфетки и протянул мне одну.

– Держите. И, если хотите, я оплачу химчистку.

– Щедро. Обычно мужчины ограничиваются «ой, простите» и бегут к своей машине.

– Можете и меня отпустить, – он усмехнулся, – но, боюсь, пятно останется с вами надолго.

Я уже открыла рот, чтобы что-то съязвить в ответ, но вдруг услышала за спиной знакомый голос:

– Лео?!

Он чуть обернулся, и в его взгляде мелькнуло узнавание.

– Кэйти?

– Ты что творишь, а? – Кэйти уже стояла, между нами, руками развела нас, как в детском саду. – Это наша подруга!

– Вижу, – спокойно ответил он, – я случайно.

– Конечно, «случайно»! – вмешалась София, которая, как всегда, появилась откуда-то внезапно. – Ага, пролить кипяток на девушку, это отличная стратегия для знакомства!

– Софа, тихо, – сказала Кэйти, закатывая глаза. – Лео, знакомься – это Оливия Кюстин, наша новая соседка. Олли, это Лео Риверс.

Он слегка кивнул, угол его рта снова дрогнул.

– Рад знакомству, мисс Кофейное пятно.

– А я, нет, – ответила я, глядя прямо в глаза. – Но спасибо, впечатление вы произвели.

Кэйти сдержанно вздохнула.

– Господи, не начинайте, пожалуйста. Лео, иди уже, пока София не вызвала полицию за оскорбление.

Он усмехнулся, поправил рукав пальто и отступил на шаг.

– Передай, что я все оплачу, – сказал он, глядя на Кэйти, потом перевел взгляд на меня. – И, может быть, в следующий раз я просто приглашу вас на кофе. Без проливаний.

– В следующий раз я надену бронежилет, – ответила я, и София прыснула от смеха.

Он ушел, не оборачиваясь, оставив за собой запах парфюма, что-то теплое, терпкое, и странное ощущение, будто меня слегка током ударило.

Мы вернулись к столику, и София сразу же произнесла:

– Ну все, Олли, поздравляю! Ты только что вступила в конфликт с самым желанным мужчиной этого города.

– И пролила на себя кофе, – добавила я. – Отличное начало дружбы.

Кэйти улыбнулась уголками губ.

– Это было… эффектно. Хотя вы вдвоем, еще та, опасная комбинация.

– Почему?

– Потому что он любит дерзких.

Я сделала глоток нового латте, который принес Андрэ, и почувствовала, как сердце все еще бьется быстрее, чем должно.

Черт, – подумала я. – вот с этого точно начинаются неприятности.

Неделя пролетела так, будто кто-то нажал перемотку. Нью-Йорк уже не казался таким огромным и чужим, и я начала запоминать маршруты, запахи, даже любимые витрины по дороге в университет. Но каждый раз, когда садилась в аудитории, все внутри будто глохло.

Первые лекции тянулись бесконечно. «Юридическая база», «правовая система», «введение в гражданское право» – слова звучали громко, но никак не приживались в голове. Я конспектировала, делала вид, что внимательно слушаю, но в какой-то момент поймала себя на том, что рисую маргаритку в углу тетради.

И тогда вспомнила:

«Художники не зарабатывают на жизнь,» – говорила мама.

«Это не профессия, а каприз,» – добавлял отец.

Они оба мечтали, чтобы я стала «разумной женщиной», а не той, что бродит по миру с кистями в рюкзаке. Вот только я не чувствовала себя разумной. Я чувствовала себя чужой.

Когда вечером я вернулась домой, в квартире пахло корицей и чем-то сладким.

На кухне стояли Кэйти и София: первая – в очках, сосредоточенно листала какие-то записи, вторая – облокотившись на стол, громко рассказывала историю о том, как на репетиции случайно уронила декорацию на партнера.

– Как день, новоиспеченная юристка? – спросила Кэйти, не поднимая головы.

– Как у человека, который понял, что выбрал не тот факультет, – вздохнула я и бросила рюкзак на стул.

София усмехнулась:

– Добро пожаловать в клуб страдающих! У меня в театралке один парень уже неделю изображает страдание через танец. Хочешь, я запишу тебя к нему?

Я улыбнулась.

– Нет, спасибо, у меня и так талант страдать без хореографии.

София протянула мне кружку чая, и я впервые почувствовала себя… как дома.

– Слушай, – начала она, – ты не похожа на человека, которому нравится зубрить законы.

– Хмм… возможно, потому что я не люблю зубрить законы, – ответила я.

Кэйти подняла взгляд от конспекта.

– А что тогда любишь?

Я замолчала на секунду.

– Рисовать, – призналась наконец. – С детства. Но родители считали, что это пустая трата времени.

– То есть ты художница?! – София подалась вперед, глаза загорелись. – Господи, ну хоть кто-то творческий в этом доме!

– Да ну, – я отмахнулась. – Я просто рисовала, вот и все. Сейчас уже почти не беру в руки краски.

– Почему? – удивилась Кэйти.

– Потому что… – я пожала плечами. – Каждый раз, когда начинаю, в голове звучит папин голос: «Это не принесет тебе ничего, кроме проблем».

На секунду повисла тишина. Только чайник тихо булькал на плите.

София подошла ближе и уселась на край стола.

– Слушай, у всех родителей свои тараканы. Мои, например, были уверены, что актриса, как это сказать, это не профессия, а диагноз. Но я все равно поступила.

– И не пожалела?

– Ни секунды, – сказала она твердо. – Когда делаешь то, что любишь, ты наконец дышишь.

Кэйти мягко улыбнулась:

– Может, тебе просто нужно время. Никто не говорит, что ты обязана выбрать одно навсегда.

Я кивнула.

И впервые за долгое время почувствовала, что меня не осуждают. Мы еще долго сидели на кухне, пили чай с корицей и разговаривали о пустяках, о преподавателях, странных соседях сверху и о том, кто из нас выживет до конца семестра. Смех, шум, теплый свет лампы. Все это вдруг стало родным. Может, я все-таки не потерялась, – подумала я. Может, просто начала возвращаться к себе.

***

Прошло несколько недель.

Я уже привыкла к ритму города, утренней суете, к толпам людей у метро и вечным пробкам. К огням, которые не гаснут даже глубокой ночью.

Учеба шла своим чередом, и хоть юриспруденция все еще казалась мне чужой, я уже не чувствовала себя потерянной.

Наверное, благодаря девочкам.

В тот вечер София буквально влетела в мою комнату с глазами, сияющими как витрина ювелирного.

– Собирайся! Сегодня будет ночь века!

– Боже, что опять? – спросила я, не отрываясь от ноутбука.

– Клуб «Eclipse»! – торжественно произнесла она, будто объявила лауреата «Оскара». – Андрэ нас проведет.

Кэйти появилась в дверях, уже на каблуках и с идеально уложенными волосами.

– Без возражений! Ты целыми днями учеба-дом, пора вытащить тебя в люди.

Я закатила глаза, но уже знала, что спорить бесполезно.

– Если я умру от смущения, вините себя.

– Если ты умрешь, – усмехнулась София, – мы хотя бы знаем, что у тебя будет шикарный наряд.

Через час я стояла перед зеркалом.

На мне было черное платье по фигуре, волосы распущены, мягкие, блестящие, падающие на плечи.

Никогда не думала, что могу так выглядеть. Не юрист, не прилежная дочка, а просто – я.

Такси остановилось у входа в клуб, и я поняла, что это не просто место. Это целый мир. Высокое здание с неоновой вывеской, очередь вдоль тротуара, фейерверк света, отражающийся в блестящих дверях.

Но Андрэ махнул охраннику, и тот без слова открыл нам проход.

Внутри все утонуло в полумраке и блеске. Музыка вибрировала под кожей, свет скользил по лицам, в воздухе пахло дорогими духами и ночной свободой. На потолке вращались хрустальные шары, а на барной стойке стояли бокалы с дымящимися коктейлями.

– Это нереально! – крикнула София сквозь музыку, схватив меня за руку. – Говорила же, что тебе понравится!

Я засмеялась, потому что действительно понравилось. Все было как в фильме: танцы, смех, свет, и это чувство, что за этим всем стоит что-то большее, чем просто ночь.

Мы пошли к бару. Андрэ уже был там, он был в белой рубашке с закатанными рукавами, с улыбкой, которую наверняка можно было продавать вместе с коктейлями.

– Девочки, – сказал он, наклоняясь к нам, – только ведите себя прилично. Это не тот клуб, где можно падать с барной стойки.

– Мы? – София изобразила ангельскую невинность. – Я вообще веду себя идеально.

– Да-да, особенно когда танцуешь на стуле, – поддел он, разливая напитки.

Я смеялась, крутя в руках бокал. Музыка будто пробуждала что-то забытое, ту самую живость, что терялась в аудиториях и лекциях.

И вот в какой-то момент я повернулась. И время будто застыло.

В нескольких шагах от нас стоял мужчина. Высокий, широкоплечий, в темной рубашке и джинсах, которые, казалось, стоили больше, чем вся моя стипендия. Он не делал ничего особенного. Просто стоял, разговаривал с кем-то. Но весь зал словно невольно притягивался к нему. Уже знакомые мне карие глаза, уверенный взгляд, спокойствие, которое чувствовалось даже на расстоянии.

Лео Риверс.

Я еще не знала, что это имя останется в моей жизни надолго. Просто почувствовала, это где-то глубоко, почти физически, будто, между нами, что-то щелкнуло. Его взгляд на мгновение скользнул по залу и остановился на мне. Тот самый миг, короткий, как вдох, но бесконечный по ощущениям.

Сердце дрогнуло.

Он чуть приподнял бровь, будто узнал меня. Я – та самая с кофе.

А я…

Я просто отвернулась, делая вид, что ищу салфетку, хотя руки дрожали.

– Олли, ты чего? – перекричала музыку София.

– Ничего, – ответила я, глотнув воздуха. – Просто показалось.

Но мне ничего не показалось.

Он шел в мою сторону. Музыка гремела, свет метался по лицам, а сердце било в ребра как барабан. Я старалась не смотреть в ту сторону, где стоял он. Но это было бессмысленно. Лео Риверс чувствовался, даже когда не двигался. Как будто в воздухе стало плотнее.

– Олли, ты точно в порядке? – крикнула Кэйти, наклоняясь ко мне.

– Абсолютно, – соврала я и сделала глоток, хотя напиток был уже теплым.

Я видела, как некоторые девушки в зале смотрели на него так, будто вот-вот подойдут сами. Он шел через толпу. Высокий, уверенный, с тем взглядом, от которого забываешь слова.

И, конечно же, прямо ко мне.

Я успела только мысленно вздохнуть: только не это.

– Серьезно? – пробормотала я, когда он остановился напротив.

– Что, судьба? – угол его рта чуть дрогнул.

– Нет, ночной кошмар, – парировала я, не поднимая взгляда.

Он усмехнулся.

– Рад видеть, что ты все еще в ударе. И без кофе в руках. Это уже прогресс.

– А я вот не рада. Удивительно, но моя одежда сегодня сухая, и мне бы хотелось, чтобы так и осталось.

– Могу гарантировать безопасность, – сказал он спокойно, наклоняясь ближе, чтобы перекричать музыку.

От его голоса внутри будто вибрировало все вокруг. Бархатный, низкий, чуть насмешливый, голос, от которого хочется держать дистанцию, но не можешь.

– Сомневаюсь, что ты способен гарантировать хоть что-то, кроме хаоса.

– Хаос – это мое хобби, – ответил он, глядя прямо в глаза. – И, похоже, твое тоже.

– Мои хобби тебя не касаются.

– Это пока.

Он сказал это так спокойно, что внутри у меня будто что-то щелкнуло. Не нагло, а просто уверенно, будто он привык получать то, что хочет.

– Знаешь, ты очень в себе уверен, – я скрестила руки, глядя на него прямо. – Даже слишком.

– Опыт, – пожал плечами он. – И немного врожденного таланта.

– И ты правда думаешь, что все это срабатывает на каждую?

Он усмехнулся, чуть склонив голову набок.

– Нет. Но я не встречал никого, кто бы мне перечил так красиво.

Черт. Это было слишком.

Я почувствовала, как в груди что-то опасно дрогнуло.

Он знал, как говорить. Знал, когда замолчать. И знал, как смотреть.

– Тогда считай, встретил, – сказала я и сделала шаг в сторону. – Только на мне твои приемы не работают.

Он чуть повернулся, следя за мной взглядом, и снова та самая едва заметная ухмылка тронула губы.

– А я люблю сложные задачи.

– Тогда пожелай себе удачи, – ответила я, проходя мимо.

– Она мне не нужна, – сказал он тихо, но я все равно услышала. – Я все равно тебя найду.

Я не обернулась, но почувствовала его взгляд на спине. Горячий, уверенный, почти вызывающий.

Музыка гремела, София махала мне с танцпола, а Кэйти, заметив нашу сцену, только покачала головой с усталой улыбкой.

Ну вот и все, – подумала я, беря коктейль со стойки.

Началось.

Глава 2

Я проснулась от мерзкого, слишком бодрого звука – кто-то щелкал выключателем в коридоре, а потом грохнул дверцей шкафа. Голова отозвалась гулом. Я приподнялась, зажмурилась от солнечного пятна на стене и застонала:

– Черт, зачем солнце вообще придумали?

Из кухни донесся звон ложек и смех, слишком звонкий для этого времени суток. София. Конечно, София. Она могла смеяться даже на собственных похоронах.

Я кое-как выбралась из кровати, надела первое, что попалось, огромную серую футболку, и поплелась на кухню. Там уже сидели девочки, обе сияющие, собранные, будто вчера не танцевали до потери пульса.

– Доброе утро, звезда танцпола, – протянула Кэйти, наливая мне кофе. – Как спалось после… как там его… Лео Риверса?

Я чуть не поперхнулась.

– После чего? – сделала я вид, что не понимаю, но они уже переглядывались, как кошки перед тем, как вывалять кого-то в сметане.

Софа захихикала, подперев щеку рукой:

– Ой, не прикидывайся. Ты видела, как он на тебя смотрел. Если бы взгляды могли раздевать, тебе бы пришлось вызывать такси без одежды.

– Боже, вы сумасшедшие, – буркнула я, пытаясь не улыбнуться. – Он просто… подошел. С самолюбием размером с Манхэттен.

Кэйти приподняла бровь.

– Ага. И теперь ты сидишь тут, третий раз мешаешь кофе и выглядишь так, будто вспоминаешь, какого он роста.

– Не помню, – отрезала я слишком быстро. И слишком громко.

Пауза. Потом обе прыснули от смеха.

Софа взмахнула ложкой:

– Я же говорила, она покраснеет!

– Нет, я просто… – я мотнула головой, – вспоминаю, как его лицо было на уровне моих глаз. Вот и все.

– Ага, и глаза у тебя сейчас как раз такие же, на уровне восторга, – ехидно сказала Кэйти.

Я откинулась на спинку стула, закатив глаза:

– Господи, у вас слишком много свободного времени.

– Зато у тебя, похоже, слишком много мыслей о мистере «Я вхожу в комнату – и свет сам включается», – не унималась София.

Я уткнулась в кружку, пряча улыбку. Он и правда вошел в ту ночь, как будто клуб был его сценой. И как бы я ни пыталась стереть из памяти ту ухмылку, она снова всплывала, в свете фонарей, в отражении витрины, даже в пене на кофе.

Я мысленно встряхнула себя.

«Оливия, остановись. У тебя сессия скоро, а не роман с голливудским лицом и комплексом бога». Но внутри что-то упрямо теплилось. Маленький огонек раздражения, интереса… или чего-то, что я еще не хотела называть.

– Я просто хочу кофе, – пробормотала я. – И день без мужских ухмылок. Это слишком много?

– Для Нью-Йорка? – София театрально вздохнула. – О, детка, это невозможно.

Кэйти рассмеялась, стуча ложкой по краю чашки:

– Добро пожаловать в город, где даже кофе флиртует с тобой.

Я улыбнулась, хотя старалась не показывать. Может, они и правы. Может, он действительно остался где-то в голове.

Но я все равно сказала:

– Лео Риверс – просто идиот. Красивый. Самовлюбленный. Идиот.

И, конечно, это была ложь.

***

Прошло несколько дней после клуба, но все вокруг будто вернулось в серую реальность. Без музыки, без неоновых вспышек, без того взгляда, от которого я до сих пор ловила себя на глупом чувстве… будто меня кто-то видит насквозь.

Теперь же, только утро, шумный кампус, кофе навынос и скука, растянутая на целые часы лекций.

Я сидела в аудитории, где запах мела и старых книг смешивался с духами чужих пальто. Лектор говорил монотонно, с видом человека, который давно потерял веру не только в закон, но и в жизнь.

– «Объективность судебного прецедента в контексте…» – его голос тянулся, как старый винил, заевший на одной фразе.

Я уставилась в блокнот. Синие строчки, мелкие каракули. Пытаюсь записывать: «Юриспруденция – система регулирования…» И уже на слове «регулирования» замечаю, что рука делает не буквы, а линии.

Прямая, изломанная, еще одна.

И вдруг – профиль.

Мужской.

Слишком отчетливый, чтобы быть случайностью. Плотные брови, линия подбородка, чуть вздернутый нос. Даже тень от улыбки. Я застыла, держа ручку в воздухе, как будто поймана на преступлении.

– Серьезно, Оливия?! – прошептала я себе под нос.

Сосед по парте бросил удивленный взгляд, я сделала вид, что просто кашляю. Но внутренний диалог не остановить.

Почему именно он? Почему не профессор, не случайный прохожий, не вообще кто угодно другой? Потому что он раздражал. Потому что был слишком уверенным. Потому что я ненавидела таких. И, возможно, именно поэтому не могла выбросить его из головы.

Лекция тянулась бесконечно.

Слова о «праве собственности» и «законных основаниях» звучали как заклинания против жизни. Юриспруденция, это мир правил, сухих, беспощадных. Мир, где нужно быть правильной, логичной, надежной. Совсем не мой мир.

Я всегда видела мир через цвета. Даже в людях были оттенки, тени, свет. В Кэйти – глубокий черный и теплый янтарь. В Софии – молочный, переливчатый, как перламутр. А в себе – серо-голубой, как небо перед дождем. И вот теперь этот цвет разбавился чем-то новым – темным, медовым, тревожным. Карие глаза, которые почему-то не выходили из головы.

Я закрыла блокнот.

Ручка дрожала в пальцах, будто знала, что я предаю сама себя.

В конце лекции профессор сказал:

– На следующем семинаре будет практическое задание. Приготовьтесь защищать свои аргументы. Я усмехнулась. Аргументы? Да хоть защищайся от самой себя.

Когда я вышла из аудитории, солнце било прямо в глаза, а в ушах гудел его голос, такой низкий, спокойный, и тоном, будто он все время держит тебя на крючке.

Я помотала головой.

– Нет, хватит, – сказала я себе. – У тебя экзамены, не гормоны.

Но где-то внутри тихо шепнуло:

«Ты ведь все равно его нарисуешь снова».

Вечер выдался теплый, редкий для конца сентября. Небо будто решило дать городу передышку от осенней серости.

Кэйти первой предложила выбраться куда-нибудь.

– Мы не можем просто учиться и страдать, – сказала она, доставая из шкафа куртку. – Это антинаучно.

– А я за, – подхватила София. – У меня есть шикарное предложение – Le Petit Coin.

Так я снова оказалась у знакомой двери с деревянной вывеской и запахом свежей выпечки, который вырывался наружу каждый раз, когда кто-то входил.

Внутри было оживленно: люди разговаривали вполголоса, кто-то читал газету, кто-то тихо смеялся над экраном телефона. Мягкий свет, старый граммофон в углу, за стойкой, как всегда, был Андрэ. Он двигался легко, будто все это не работа, а сцена, а он – главный актер.

Заметив нас, он широко улыбнулся, будто и правда рад видеть.

– О, мои любимые бедовые девчонки, – произнес он. – И новая муза с вами!

София закатила глаза:

– Андрэ, только не начинай.

– Ну что ты, Соф, я же просто наблюдаю. – Он скользнул взглядом по мне. – Олли, тебе уже сказали, что у тебя грустные, но красивые глаза?

– Я думала, это глаза студента-юриста, который не высыпается, – парировала я.

Он засмеялся, откинув голову.

– Возможно, но в них явно что-то есть. Может, след от вдохновения… или от Лео Риверса?

Я замерла на секунду, а потом, сделав вид, что не поняла, спокойно произнесла:

– Не знаю, о ком ты.

– Конечно, – протянул Андрэ, облокотившись о стойку. – Просто совпадение. Но если вдруг встретишь этого «кого-то», передай, что он настоящая катастрофа для женского спокойствия.

– У кого-то слишком много свободного времени, – бросила я.

София мягко поддержала меня:

– Не слушай его. Андрэ флиртует даже с чайником, если тот блестит.

– Врешь, – ухмыльнулся он. – Только с исключительными людьми.

Он подмигнул ей, и та притворно всплеснула руками:

– Вот, опять! Видите? Ему нужна терапия!

Я уселась у окна, наблюдая, как за стеклом город переливается огнями.

Мимо проходили люди, кто-то спешил, кто-то останавливался под вывеской, кто-то держал чужую руку. Нью-Йорк в эти вечера казался живым организмом, огромным и непредсказуемым.

Разговор за столом шел своим чередом. Девочки болтали о предстоящей неделе, о лекциях, о новой паре туфель Софии, купленных «по скидке, которую невозможно было игнорировать». Я слушала вполуха, улыбаясь, иногда поддакивая, но мысли упрямо блуждали где-то в стороне.

На секунду я поймала свое отражение в витрине, мне показалось, что я вижу в нем не себя, а кого-то, кто ждет чего-то, сама не зная чего.

– Эй, ты с нами? – спросила Кэйти, щелкнув пальцами.

– А? Да, конечно, – соврала я.

София ухмыльнулась:

– Ага. Она мысленно где-то далеко. Наверное, в клубе, где нахальный тип с хищным взглядом снова…

– Софа, – перебила я. – Не зли богов случайностей.

Она захихикала:

– Думаешь, он появится?

– Пусть попробует, – ответила я, откинувшись на спинку стула. – Мне все равно.

Я, конечно, соврала.

Потому что в ту же секунду дверь кафе тихо звякнула, и прохладный воздух впустил в зал кого-то высокого, в темном пальто.

Он снял перчатки, прошел к стойке уверенной походкой человека, которому принадлежат все взгляды в радиусе пяти метров.

Лео Риверс.

Сердце предательски дрогнуло, но я быстро опустила глаза в меню, делая вид, что увлечена выбором десерта. Он не посмотрел в нашу сторону. По крайней мере, я надеялась, что не посмотрел. Андрэ тем временем кивнул ему, обмениваясь парой коротких фраз.

Телефон завибрировал как раз в тот момент, когда София рассказывала анекдот про студентов-актеров и судебные заседания.

На экране высветилось: «Тонни. Эмодзи сердечко».

Я извинилась, поднялась из-за стола и направилась к выходу.

– Только не говори, что сбегаешь, – крикнула мне София.

– Мне просто нужно ответить, – улыбнулась я и показала телефон.

– Кто этот красавчик? – Кэйти округлив глаза произнесла, посмотрев на экран телефона, где под именем была фотография.

– Брат, – коротко ответила я и подмигнула ей.

На улице опять моросил дождь. Такой тихий, как будто кто-то сверху решил немного смыть блеск города. Воздух был влажный, холодный и пах асфальтом, и этот запах почему-то всегда возвращал в детство, дождливые улицы нашего маленького городка, где я пряталась под зонтами родителей и мечтала о жизни, полной света, красок и свободы.

Наконец-то отвечаю на звонок:

– Привет, сестренка, – голос Тонни всегда звучал как-то спокойно, уравновешенно, будто в нем ничего не могло поколебаться.

– Привет, – я улыбнулась, прижимая телефон к уху. – Что-то случилось?

– Просто решил проверить, как ты. Мама волнуется.

– Мамa всегда волнуется. Она, наверное, думает, что я тут пропаду без ее контроля, – усмехнулась я. – Все нормально. Учеба, соседи, город, кафе, клубы… жизнь кипит.

Он тихо хмыкнул:

– Клубы? Уже влилась в местную богему?

– Не начинай, Тонни, – я закатила глаза. – Мне просто нужно иногда… выдыхать.

– Знаю, – ответил он мягко. – Просто не теряй себя в этом всем.

– Серьезно, ты сейчас звучишь, как папа.

– Может, потому что кто-то из нас должен, – сказал он с улыбкой в голосе.

Я тихо засмеялась.

– Ладно, старший брат, все под контролем. Правда.

Мы еще немного поболтали. Про его работу, про очередной проект, который «почти готов, если заказчик не решит снова переделать крышу», про папу, который «вечно занят, но все такой же буркун», и про маму, у которой, видимо, новый виток мании контролировать всех.

Разговор потихоньку сошел на нет.

– Ладно, мне нужно идти, – сказала я. – Люблю тебя, Тонни.

– И я тебя, Олли. Не теряй себя, ладно?

Связь оборвалась.

Я осталась стоять под моросящим дождем, глядя, как капли ложатся на асфальт, размывая отражения огней.

Что значит «не теряй себя»?

Иногда я и сама не понимала, кто я, то ли студентка юрфака, или послушная дочь, девочка, которая прячется за сарказмом, или кто-то совсем другой.

Я вдохнула глубже, собираясь вернуться в кафе, как вдруг из-за угла вышел он.

Лео.

Без пальто, с расстегнутым воротом рубашки, темные волосы чуть влажные от дождя.

Он говорил с кем-то по телефону. Низким, ровным голосом. Тот самый тембр, от которого внутри что-то будто вибрировало. Остановился прямо напротив, но, кажется, не заметил меня сразу.

– И слава богу, – подумала я и отвернулась, делая вид, что рассматриваю витрину книжного магазина напротив.

Но шаги приближались.

И вот уже он был рядом.

Мелькание взгляда в отражении стекла.

Он смотрел прямо на меня.

– И все же, – сказал он, явно заканчивая разговор, – если поставки не будут готовы к понедельнику, мы ищем других.

Голос стал холоднее.

Он отключил телефон, сунул его в карман и, чуть насмешливо прищурившись, произнес:

– Что, снова ты? Или мне просто везет?

Я медленно повернулась.

– Скорее наоборот, – сказала я спокойно. – Не уверена, что это удача.

Он улыбнулся, опуская взгляд.

– Даже под дождем не успокаиваешься. Впечатляет.

– А у тебя хроническое желание лезть не в свое дело?

– Возможно, – он шагнул ближе, и между нами осталось меньше метра. – Но мне кажется, вселенная настойчиво нас сталкивает.

– Вселенная, – я фыркнула. – Или твоя мания контролировать все, что движется.

– Ну, кое-что я бы, возможно, и не прочь контролировать, – сказал он тихо, почти на выдохе.

Я почувствовала, как по спине пробежала дрожь.

И ненавидела себя за это.

– Мечтатель, – бросила я, пряча смущение под маской спокойствия. – Тебе не кажется, что ты слишком заносчив?

– Мне часто так говорят, – он чуть склонил голову, уголок губ дрогнул. – Но обычно перед тем, как доказать, что я был прав.

Я прищурилась:

– Может, тебе просто никто не сказал «нет»?

– А ты скажешь?

Молния где-то над городом вспыхнула, как будто отвечая за меня.

Я выдержала его взгляд, холодный, пронизывающий, и сказала тихо:

– Уже сказала.

Он кивнул, будто признавая поражение, но в глазах промелькнул интерес, который всегда появляется, когда хищник видит добычу, решившую не убегать.

– Значит, до встречи, мисс Кюстин, – сказал он, развернулся и пошел прочь.

Он повернулся и ушел.

Просто так, достаточно спокойно, как будто эта короткая стычка ничего не значила. А я осталась стоять, чувствуя, как дождь стекает по лицу, щекочет шею, и в этом холоде есть что-то странно живое. Я даже не сразу поняла, что все это время сжимала в руке телефон. Он погас, разговор с Тонни давно закончился, а я будто застряла между фразами. Люди проходили мимо, зонт за зонтом, кто-то смеялся, кто-то спешил, а я все стояла, как идиотка, посреди тротуара, с мокрыми волосами и глупым ощущением, что что-то только что началось.

Хотя, нет, не началось.

Не могло.

Он просто парень, раздражающий и… чертовски красивый. Я выдохнула, запахнула пальто и пошла обратно.

В кафе пахло теплым хлебом и чем-то ванильным, уют в квадрате. В сравнении с промозглой улицей это место казалось другим миром.

– Олли! – воскликнула София, заметив меня. – Мы уже думали, тебя похитили!

– Почти, – пробормотала я, отряхивая капли с рукавов.

Кэйти поинтересовалась:

– Как поговорили?

– Его смутило что я ходила в клуб, – я поджала губы в улыбке. – Но все хорошо.

– Ты не говорила, что у тебя есть такой симпатичный брат, – протянула она с прищуром.

– Потому что это мой брат. Кто вообще говорит о братьях, – я приподняла бровь и раскинула руками.

– А что? – фыркнула она. – У него взгляд… хм, уверенный.

– У всех уверенный, когда звонят младшей сестре с лекцией, – вставила я.

Значит, строгий, – сделала вывод Кэйти. – Но симпатично строгий.

– Заинтересовал значит? – я уже рассмеялась.

– Возможно… – ответила она, изображая смущение.

– Я вас познакомлю. Обязательно.

Андрэ подошел к нам и протянул мне салфетку:

– Это случайно был не Лео? На улице, – подколол он с хищной ухмылкой.

Я взяла салфетку, посмотрела на него и спокойно ответила:

– Хочешь правду? Этот «Лео» мне вообще безразличен.

– Да-да, – протянул он. – Все так говорят.

– Да что вы пристали ко мне с ним? – меня это уже начинало раздражать.

– Зная его со многих сторон, – начала Кэйти, – у вас бы могло что-то получится.

– Мне это не нужно, – произнесла я, но как-то не уверено.

– Время покажет, – добавила София.

Тема осталась витать в воздухе, разговор снова закрутился вокруг лекций, планов и какой-то глупости про модные пальто в этом сезоне. Но я слушала рассеянно.

На стекле кафе отражались капли дождя, они медленно стекали вниз, будто повторяя чью-то походку. И в каждой из них, на миг, будто мелькал его силуэт.

Я сделала глоток воды и подумала:

«Он ушел. Но почему тогда кажется, будто искра все еще горит? Почему я это чувствую?»

Глава 3

Нью-Йорк по утрам и Нью-Йорк ночью это два разных мира. Днем он шумный, дерзкий, спешащий, а ночью будто выдыхает. Витрины никогда не гаснут, но улицы перестают кричать, а свет в окнах превращается в мерцающие точки на карте, город становится честным.

Мы с девочками шли по Манхэттену поздно вечером, без плана и цели, просто потому что не могли усидеть дома.

София держала в руках бумажный стакан с чем-то горячим, размахивала им так, будто это жезл свободы.

– Я официально заявляю, – сказала она, – что Нью-Йорк – это лучший мужчина, который у меня был.

– Хоть кто-то постоянный в твоей жизни, – усмехнулась Кэйти, поправляя шарф.

– Ага. Он шумный, дорогой и все время требует внимания, – добавила я.

Мы засмеялись.

Смеяться с ними было легко, без масок и напряжения. Эти девчонки стали для меня чем-то вроде семьи, но с опцией «без упреков и контроля».

Мы бродили по книжным лавкам, где пахло пылью и страницами, заглядывали в антикварные магазины, где София примеряла шляпы, а Кэйти спорила с продавцом о цене старинной чашки. Потом шли на уличную выставку, где художники выставляли свои работы под светом фонарей.

Я остановилась у одного из мольбертов. На нем была акварель. Дождливый Бруклин, отражения в лужах, размытые силуэты. Что-то в этой картине кольнуло.

Может, то, как мягко акварель размывала линии, почти как воспоминания. Или просто потому, что я снова подумала о кистях, о красках, о том, чего мне не хватало, как воздуха.

– Ты опять зависла, – сказала Кэйти, подходя ко мне. – Нравится?

– Очень, – я улыбнулась. – Похоже на то, что у меня внутри.

– Тогда купи.

– Не могу. Это чужая история.

– А может, твоя, просто кем-то нарисованная, – вставила София, и я не знала, шутит ли она.

Мы шли дальше, пока не добрались до улицы, где фасады домов были увиты гирляндами, а в воздухе витал выраженный запах булочек с корицей.

Кэйти сказала, что здесь где-то есть «самое уютное место с панкейками и видом на мост». Когда мы дошли, оказалось оно уже закрывалось. Но хозяйка, пожилая женщина с серебристыми волосами, все же позволила нам сесть «на пару минут», лишь бы мы «не шумели и не трогали кота».

Мы пили горячий шоколад, ели оставшиеся кусочки пирога, и город за окном казался другим. Мягким, почти домашним. Фонари отражались в окнах, машины текли, как светящиеся нити, где-то вдали гудел поезд, и сердце города билось в такт нашему разговору.

– Ты заметила, что здесь как будто все возможно? – сказала я, глядя в окно.

– Даже невозможное, – ответила София, – особенно ночью.

Я мягко улыбнулась.

Внутри все дрожало, от легкости, и от усталости, от чувства, что я на пороге чего-то. Чего-то, что пока не имеет формы.

Когда мы вышли, уже была полночь, вокруг все дышало, так ровно, глубоко, как будто жило вместе с нами. И где-то под этим дыханием я снова почувствовала ту самую искру. Ту, что не догорела в дождь. Мы вернулись домой ближе к часу ночи. София все еще напевала под нос какую-то песню, Кэйти зевала, сбрасывая ботинки прямо у двери.

– Кто-нибудь еще чувствует себя героиней фильма? – спросила София.

– Только если это фильм про людей, которые завтра не проснутся вовремя, – пробормотала Кэйти, скрываясь в своей комнате.

Я засмеялась, но внутри все еще звенело, город оставил во мне эхо. Тот же гул улиц, свет в окнах, запах дождя, и где-то глубоко, странное, настойчивое чувство: пора. Я зашла к себе, включила настольную лампу. Комната утонула в мягком свете. На подоконнике лежала старая тетрадь, еще из дома, та, где я когда-то рисовала все подряд: улицы, людей, сны. Пальцы будто сами потянулись к ней. Я села, открыла первую страницу. Пустую, белую, как начало чего-то нового. На секунду даже почувствовала, как внутри что-то щелкнуло. Вот оно. Просто возьми карандаш. Нарисуй. Но рука замерла.

В голове – голос отца: «Это не профессия. Это пустая трата времени. Мир искусства, он для тех, кто не умеет зарабатывать».

И вдруг – голос матери, мягкий, но не менее цепкий: «Ты должна быть практичной, Оливия. Тебе нельзя быть такой, как она…»

Как она.

Эта фраза всегда оставалась тенью. Кем была «она» – мне тогда не объяснили.

Я опустила карандаш. Боль странная, и вдохновение ударило током, но не нашло выхода. И все, что осталось это легкое послевкусие грусти, перемешанное с тем самым огнем под кожей. Снаружи гудел город, где-то далеко, но так близко, что казалось, он дышит вместе со мной. В каждом звуке, в каждом окне, в каждом световом блики, кипела жизнь. Я подошла к окну, прижалась лбом к прохладному стеклу. Почувствовала обжигающий холод на коже, но не отстранилась. Где-то внизу играла музыка из уличного бара, смех, шум, такси. Мир жил. И, может быть, я тоже. Просто еще не решилась.

«Не сейчас», —сказала я себе. – Еще чуть-чуть. Потом. Но внутри уже знала: это «потом» неизбежно. Потому что вдохновение, однажды проснувшись, не засыпает снова.

Следующий день.

Кафе было почти полупустым. В обеденное время Le Petit Coin превращался в тихий островок посреди шумного города. Легкий гул разговоров и приглушенная французская музыка. Звон посуды отзывался где-то из глубины.

Я села у окна, листаю конспекты и делаю вид, что погружена в юриспруденцию, хотя мысли все равно плавали где-то между кофе и его глазами. Но, как назло, каждый раз, когда я видела мужчину с растрепанными темными волосами, сердце делало странный рывок.

Я допила свой чай и уже собиралась уходить, складывая вещи в сумку, когда услышала знакомый голос.

– Надо же. Даже днем ты выглядишь, как из рекламы случайных встреч.

Я обернулась, и чуть не уронила книгу. Он стоял прямо за моей спиной, в джинсах и простой черной футболке. Без делового лоска, без пальто и костюма, и почему-то именно так выглядел еще опаснее. На шее висели очки, на запястье часы, волосы небрежно уложены, будто утром торопился, выходя из дома.

– Ты снова здесь? – выдохнула я.

– А ты? – усмехнулся он. – Может, ты меня преследуешь.

– Ха! В кошмарах – возможно.

Он обошел столик, как будто и не сомневался, что может просто сесть напротив.

– Андрэ, – позвал он бармена, не отводя от меня взгляда, – два кофе и десерт с карамелью.

– Я не заказывала, – сказала я, прищурившись.

– Я знаю. Выражение лица у тебя, будто день выдался так себе. А я, можно сказать, специалист по исправлению настроения.

– У тебя диплом по этому предмету?

– Почти. Бесценный опыт практики.

Я вздохнула и решила не спорить. Пусть уж сидит. Пять минут, максимум десять.

Он смотрел на меня, так прямо, уверенно, но без нажима. И от этого становилось только сложнее.

– Так что, студентка Кюстин, – протянул он мое имя нарочито деловым тоном. – Как проходит обучение?

– Прекрасно. Уже почти научилась не засыпать на лекциях.

– Впечатляюще. А я думал, ты из тех, кто вечно спорит с преподавателями.

– Не спорю. Просто… тихо не соглашаюсь.

Он засмеялся тихо, почти одними глазами.

– Знаешь, ты очень… противоречивая.

– Это диагноз или комплимент?

– В твоем случае – обо всем понемногу. – И очень красивая, – добавил он.

Я откинулась на спинку стула, скрестив руки.

– Ты часто так разговариваешь с девушками, которые тебя не выносят?

– Обычно они передумывают после десерта.

Я закатила глаза:

– Господи, у тебя хоть раз сработала эта фраза?

– Раз на десятый, может.

– На мне не сработает.

– Проверим.

Он подался вперед, локти на стол, взгляд мягкий, но хищным прищуром.

И будто невзначай бросил:

– Или ты просто боишься, что я тебе понравлюсь.

Я фыркнула.

– Да уж. Мой худший кошмар. Влюбиться в мужчину с манией величия.

– О, то есть ты уже продумываешь сценарий развития?

– Боже, ты неисправим.

– Это мой лучший недостаток.

Андрэ принес заказ, его глаза горели интересом, я поспешно взяла чашку, чтобы не отвечать.

Он тоже молчал, но уголки его губ подрагивали от сдержанной улыбки.

И вдруг он обронил:

– Знаешь, с тобой невозможно скучать. Даже когда ты злишься это выглядит… красиво.

– Не начинай, – предупредила я.

– А если я уже начал?

– Тогда… – я сделала глоток и посмотрела прямо на него. – Тогда у тебя проблемы.

Он усмехнулся, поднялся, поправил рукав.

– Проблемы – мое второе имя.

– А первое? – не удержалась я.

– Лео. А для тебя, можно просто «кошмар твоего дня».

Он тихо рассмеялся, но взгляд остался тем же, изучающим, теплым и чуть опасным.

Молчание повисло, и я, чтобы его разрядить, сказала:

– Так ты, выходит, теперь просто ходишь по кафе и подсаживаешься к случайным девушкам?

– Только к тем, которые проливают на себя кофе из-за меня.

– Великолепная стратегия знакомства. Может, откроешь курсы по обаянию и случайным катастрофам?

– Сначала мастер-класс по «как свести с ума женщину с характером».

– Ммм, я бы записалась, если бы преподаватель не был таким… слишком уж высокомерным.

– О, это мое лучшее оружие. Ну, и фантазия.

– Сомневаюсь, что фантазия у тебя богатая.

Он ухмыльнулся, чуть подавшись вперед:

– Тогда тебе явно стоит проверить.

– В каком смысле?

– В том, который не обсуждают за кофе.

Я сделала вид, что спокойно подношу чашку к губам, но сердце кольнуло.

– Прекрасно, – сказала я сухо. – Ты только что попытался флиртовать уровня школьник.

– А ты только что убила мое эго.

– Оно явно переживет, у него иммунитет.

Он засмеялся. И этот смех, такой глубокий, живой, почему-то пробрал до костей.

– Ладно, – сказал он мягче. – Признаю, плохая шутка. Я не всегда попадаю в тон.

– Правда? Неожиданно слышать это от человека, который уверен, что всегда прав.

– Может, с тобой мне просто хочется ошибаться.

Я замерла, не зная, что ответить. Он сказал это так просто, без нажима, что на секунду я растерялась. А потом поймала себя на том, что улыбаюсь. Едва-едва.

– Ты опасно говоришь, Риверс.

– Только с теми, кто умеет держать удар.

– Значит, ты любишь, когда тебе сопротивляются?

– Я люблю, когда искрит.

Я не удержалась:

– Тогда ты в удачном месте. Здесь все искрит, кроме розетки.

Он улыбнулся шире. И вдруг он потянулся к моей руке. Просто положил ладонь поверх, чуть сжал, будто проверяя, не отдерну. Пальцы теплые, прикосновение легкое, но по коже пробежал ток. Я хотела пошутить, сказать что-то колкое, но язык будто не слушался.

– Не бойся, – сказал он тихо. – Я не кусаюсь. Если только не попросят. – Он вскинул одну бровь, его взгляд стал еще более изучающим.

Я усмехнулась, вернув себе самообладание и убрала свою руку.

– Вот теперь ты снова на своей территории.

– А ты, на моей, – ответил он. – Le Petit Coin все-таки наш.

Он поднялся, оставил на столе несколько купюр.

– Не вздумай спорить. Угощаю.

– Я и не собиралась, – солгала я.

Он уже повернулся, когда я сказала:

– Лео.

Он обернулся.

– В следующий раз, может, получится без пошлостей.

– Сомневаюсь. Но ради тебя я попробую.

И ушел.

Просто, ушел. Оставив за собой запах парфюма и ощущение, будто воздух стал тяжелее.

Я сидела с чашкой в руках, глядя на его пустое место. Серьезно, Оливия? Сначала ненавидишь, потом дрожишь от одного взгляда?

Снаружи продолжал идти мелкий дождь. Капли стекали по окну, как время, медленно, но неумолимо. И почему-то я знала: это была не последняя наша встреча. Наоборот, все только начиналось.

Я шла медленно, чувствуя, как мысли запутались в какой-то странный клубок. Все, что он сказал, его глупости, флирт, сарказм, но в каждой фразе будто был подтекст. Слишком прямой, слишком личный. На светофоре ветер тронул мои волосы, и я вдруг уловила слабый запах, показался тот самый его парфюм. Смешно. Теперь даже воздух напоминает о нем.

Зайдя домой, послышался смех, шорох и музыка из комнаты Софии. Девочки уже были дома. Я постаралась проскользнуть к себе тихо, но, конечно, не вышло.

– О-о, вот и наша блудная студентка! – воскликнула София, выглядывая из комнаты с маской на лице.

– Где пропадала? – Кэйти выглянула из-за двери с кружкой в руке. – Опять засиделась в библиотеке?

– Типа того, – неопределенно бросила я, стягивая куртку.

– Типа того? – София прищурилась. – У тебя такое лицо… подозрительно мечтательное.

– Да ладно, – фыркнула я. – Просто день был длинный.

– Ага, и явно интересный, – протянула Кэйти, ухмыляясь. – Или мне кажется, или кто-то все-таки встретил «самовлюбленного идиота»?

Я чуть не поперхнулась воздухом.

– Кого?

– Не прикидывайся, – хором сказали они обе.

Я покачала головой и пошла в комнату, стараясь не улыбаться.

– Угу. Конечно. Сначала отрицает, а потом подписывает свадебные приглашения, – донесся вслед голос Софии.

– Тебе бы в театр, Соф, – крикнула я из своей комнаты. – Хотя… ты уже там.

Я закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и выдохнула. Комната встретила привычной тишиной, но в голове все еще звучал его голос. Я подошла к окну, оперлась о подоконник, глядя на город. В голове крутились мысли, слишком много мыслей. Почему ты меня так задел, Риверс? Я взяла тетрадь, открыла ее на новой странице. Карандаш сам лег в руку. Без колебаний начала рисовать, линию за линией. Профиль. Плечи. Взгляд. Он получился таким живым, будто вот-вот заговорит. Я посмотрела на рисунок, чуть улыбнулась и тихо сказала в пустоту:

– Ладно. Игра, так игра.

Карандаш скользнул по листу, оставляя последнее штрих, тень его улыбки. В окне вспыхнул неон, отразившись прямо на его нарисованных глазах.

Глава 4

Я проснулась от солнца. Оно било прямо в глаза, как будто специально. Мир намекал: проснись, Кюстин, хватит играть в спокойствие.

Подушка теплая, волосы растрепанные, в голове сумбур. И то самое чувство… беспокойства, будто что-то осталось недосказанным. Я перевернулась на бок, натянула одеяло на голову. Нет, я не буду думать о нем. Сегодня точно нет. Но стоило закрыть глаза, как в голове всплыло его лицо.

Взгляд прямой, чуть дерзкий. И как он сказал: «Может, ты просто боишься, что я тебе понравлюсь».

– Господи, – выдохнула я в подушку.

– С кем ты там разговариваешь? – донесся из коридора голос Софии.

– С сатаной, – пробурчала я. – Он живет в моей голове и носит костюмы.

– Ааа, значит, Лео снова снился, – София высунулась в дверной проем, с кружкой и своей вечной широкой улыбкой.

Я застонала и накрылась одеялом.

– Я ни слова про него не сказала.

– Но подумала. Я видела это по глазам, когда ты зашла вчера.

– Соф, ты иногда пугаешь.

– Это дар, детка. Я чувствую феромоны на расстоянии.

Я приподнялась на локтях, глядя на нее.

– Ты с ума сошла.

– Зато счастливая, – ответила она и отпила из кружки. – Идешь завтракать или будешь питаться отрицанием?

Кухня встретила ароматом тостов и шумом чайника. Кэйти уже сидела за столом, сосредоточенно листая учебники.

– Доброе утро, сонная королева, – сказала она, не поднимая глаз. – Ты выглядишь… задумчиво.

– Это называется «не выспалась».

– Ага, или не спала, потому что мысленно спорила с красивым мужчиной?

Я посмотрела на нее поверх чашки.

– Ты и София сговорились?

– Просто у нас развит инстинкт наблюдения, – невозмутимо ответила она. – Мы все видим, а я вообще будущий прокурор.

София прыснула.

– Она даже во сне тебя, наверное, допрашивает: «Признай, Олли, тебе понравился Лео?»

– Не понравился! – выпалила я, может, чуть громче, чем стоило.

Обе посмотрели на меня с тем выражением лиц, которое говорят без слов: ага, конечно.

Я закатила глаза и громко выдохнула.

– Так, хватит допросов. У меня лекция через сорок минут, – я встала и схватила сумку, пошла к двери.

– Передавай привет Риверсу! – крикнула вслед София.

– Ага, если встречу, обязательно передам, что ты по нему сохнешь! – парировала я, хлопнув дверью.

На улице воздух был прохладный, свежий. Я глубоко вдохнула и почувствовала, как внутри становится немного легче. Но легкость – обманчивая. Стоило кому-то пройти мимо в похожей одежде, мое сердце делало глупый скачок.

Я шла к университету, слушая шум города. Все сливалось в привычный городской ритм. И только одно не давало покоя – тихий вызов в нем.

Я вздохнула.

– Прекрати, – сказала себе вслух. – Не вздумай влюбиться в проблему.

Но где-то глубоко внутри знала:

Проблема уже началась.

Все было как обычно. Пары, аудитории, гулкий запах кофе, слишком яркий свет ламп. Преподаватель говорил о чем-то вроде закона собственности, так монотонно, размеренно, будто сам давно потерял веру в жизнь.

– «Каждое имущество имеет владельца, и каждый владелец имеет обязанности…» – бубнил он, а я думала, что, наверное, и у скуки должен быть свой владелец.

Я крутила ручку между пальцами, смотрела в окно. Снаружи глубокая осень, оживленный перекресток, город шумел, жил, вдохновлял. И там, у самой витрины магазина, стоял парень с мольбертом и кистью в руках. Прямо на улице. Он держал ее, сосредоточенно, уверенно, будто вокруг никого не существовало.

Я залипла.

Каждое его движение, легкое, точное. От этого вида внутри стало щемяще спокойно. Рисовать. Просто взять карандаш, краски, и снова начать дышать через цвета. Это чувство было знакомо. Как будто кто-то открыл дверь в комнату, где я давно не была.

– Мисс Кюстин, вы с нами? – профессор выдернул из мыслей.

– Да… да, конечно.

Сердце как будто хихикнуло внутри.

Телефон завибрировал.

Я машинально открыла экран. Неизвестный номер.

Номер: «Ты так и не сказала, понравился ли десерт».

Я застыла. Пальцы предательски замерли над экраном. Нет. Не может быть. Откуда у него мой номер? Уголки губ непрошено дрогнули. Самоуверенный идиот.

Я быстро напечатала:

Я: «Если хочешь услышать комплимент, купи словарь».

Пару секунд тишины. Потом:

Номер: «Не знал, что словарь нужен, чтобы перевести "ты мне нравишься"».

Я уставилась на экран.

Что за наглость. И почему мне смешно?

Я: «Ты обычно так начинаешь бизнес-переговоры?».

Номер: «Зависит от условия сделки. С тобой я готов заключить долгосрочный контракт».

Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться прямо на паре. Преподаватель снова закашлялся, продолжая лекцию. А у меня внутри было ощущение, будто эта земля уже горит под ногами.

Я: «Сомневаюсь, что у тебя подходящий опыт».

Номер: «Исправим. За кофе. Сегодня».

Я закатила глаза, но сердце все равно сделало глупый рывок.

Я: «Откажусь».

Номер: «Конечно. Просто скажи, что боишься понравиться мне снова».

Я уставилась на экран и почти услышала его голос, этот ленивый, бархатный, уверенный.

Сердце гулко отозвалось. Самоуверенный. Несносный. Привлекательный. Черт!

Я закрыла телефон, положила его в сумку и глубоко выдохнула. Но внутри, несмотря на раздражение, горело то самое чувство, такое странное, непрошеное и опасное.

И когда пара закончилась, я поймала себя на том, что улыбаюсь. Без причины. Просто, потому что кто-то написал мне из ниоткуда. И этот кто-то снова начал менять мой ритм.

Я вышла из аудитории, чувствуя, как мозг плавится от законов собственности и налоговых поправок.

Коридор был полон студентов, громкие шаги и гул голосов в пространстве. Я подошла к окну, старые подоконники, облупившаяся краска, за стеклом был Нью-Йорк, серый и шумный. Осень все еще цеплялась за улицы, как упрямая девчонка, не желающая уступать место зиме. Я достала телефон. Экран мигнул – «1 новое сообщение». Заблокировала обратно. Экран, будто он только что оскорбил меня лично. Потом снова включила. И снова выключила.

– Боже, что со мной не так, – пробормотала я.

И прежде, чем мозг успел меня остановить, я нажала вызов: «Кэйти».

– А, вот и голос моей совести, – раздалось весело в трубке. – Что натворила?

– Это не я натворила. Это ты!

– Я? – в голосе Кэйти уже чувствовалось подавленное хихиканье.

– Скажи честно, ты дала ему мой номер?

– Кому ему? – она протянула слово, делая вид, что не понимает.

– Не начинай. У меня и так сегодня мозг в суд подать готов.

– Ах, ты про Лео! – наконец засмеялась она. – Ну слушай… может, случайно.

– Случайно?!

– Он просто спросил, знает ли кто-нибудь твой номер… а я подумала…

– Что?!

– Что, если ждать, пока ты сама решишься, у нас с Софией уже будет по трое детей!

Я прикрыла глаза, пытаясь не улыбаться.

– Я тебя когда-нибудь прибью.

– Только если сначала расскажешь, что он написал.

– Я ничего рассказывать не буду.

– Значит, понравилось, – она засмеялась громче. – Я знала!

Я отняла телефон от уха и уставилась в окно. В отражении я, с покрасневшими щеками и глупой ухмылкой.

– Он просто… раздражает, – сказала я, уже тише.

– Конечно раздражает. Так и начинается любовь, дорогуша, – подколола Кэйти.

– Все, мне пора, – оборвала я разговор.

– Ага. И не забудь ответить ему, мисс «я не ведусь».

Я усмехнулась.

Телефон снова мигнул – «онлайн». Я не открыла сообщение. Но внутри было ощущение будто кто-то щелкнул выключателем, и мир стал немного ярче.

После последней пары я выбралась из здания университета, решив, что мозг официально можно сдавать в ремонт. Небо было низкое, будто вот-вот снова польет, и студенты спешили кто куда, прикрывая головы тетрадями и куртками. Я достала телефон, чтобы проверить расписание, но экран погас, батарея окончательно умерла.

Отлично. Символично.

Я шла вдоль лестницы, думая, где можно купить кофе и не умереть от скуки до вечера. И именно в этот момент кто-то резко преградил мне дорогу, и я врезалась прямо в него. Сумка выскользнула из рук, бумаги разлетелись по ступенькам.

– Осторожнее! – вырвалось у меня.

– Это я должен сказать, – знакомый голос. Низкий, спокойный, и с ленивым тоном, который действовал на нервы.

Я подняла глаза.

Он.

Опять.

Лео стоял напротив, в темно-синем пальто, под ним серый костюм, белая рубашка безупречно выглажена. Волосы чуть растрепаны от ветра, взгляд прямой, будто и не удивлен вовсе.

– Что ты… – я моргнула. – Что ты здесь делаешь?

– Университетский фонд, – ответил он спокойно, словно мы встретились на деловой встрече. – Мой отец помогает с грантами.

– О, конечно. А я думала, ты просто решил расширить географию своих столкновений.

– Может и так, – он улыбнулся.

– Мне это уже не нравится.

– Что именно?

– Что дальше? Завтра появишься у меня под дверью?

– Если судьба так решит.

Он усмехнулся, опускаясь, чтобы помочь собрать мои бумаги.

Мы одновременно потянулись за одной папкой, и наши пальцы коснулись. На секунду что-то замкнуло. Глупо, нелепо, но снова ток пробежал по коже. Он посмотрел на меня чуть дольше, чем нужно. В его глазах мелькнуло что-то мягкое, почти человеческое, но тут же скрылось за привычной ухмылкой.

– Ты не ответила на мое последнее сообщение, – тихо сказал он.

Я приподняла бровь.

– Может, не все заслуживает ответа.

– Или, может, ты просто не решилась, – в голосе скользнула легкая насмешка.

– Решилась. Просто… проигнорировала.

– Это твой способ сказать «ты мне интересен»?

– Нет. Это мой способ сказать «отойди, пока я не сделала что-то глупое».

Он усмехнулся, выпрямился и протянул мне последнюю тетрадь.

Пальцы снова слегка соприкоснулись.

– Осторожнее. Когда ты так злишься, меня это еще больше заводит. – он прищурил взгляд, – а как ты помнишь, фантазия у меня богатая.

Я окаменела.

Он развернулся и пошел к входу здания университета, не оборачиваясь.

Я осталась стоять на ступеньках, с дрожащими пальцами и горячими щеками.

Мимо проходили люди, а у меня в голове гудело одно и то же: почему он действует на меня, как чертов ток?

Осень за окном еще не собиралась умирать. Листья самых ярких цветов – от красного до бледно-желтого – упрямо держались на ветках, но ветер все чаще швырял их в окна. В квартире было тепло. Мягкий свет из кухонного абажура, шум чайника и запах ванили от свечей, которые София расставляла везде, где только можно.

– Итак! – воскликнула она, плюхнувшись на диван, – у нас новая постановка! Наконец-то!

– Опять про несчастную любовь? – лениво спросила Кэйти, не поднимая головы от ноутбука.

– Ну… – София вытянулась, сделала паузу и с загадочным видом произнесла: – почти.

Она подняла руки, словно представляла публике невидимую сцену.

– Это история о девушке, которая теряет себя, а потом находит через музыку, танцы, и… —

– И драматичный поцелуй на фоне штор? – подколола Кэйти.

– Кэйти! – возмутилась София, но тут же рассмеялась. – Ладно, может, и поцелуй. Но только если партнер не будет снова наступать мне на платье!

Я хихикнула, наливая всем чай.

София, конечно, жила сценой. Она не просто играла, она дышала театром. Даже когда рассказывала о спектакле, в ее голосе было больше эмоций, чем в половине голливудских фильмов.

– Приходите обе, – сказала она, – честно, я не переживу, если вы не увидите мой монолог. Я там плачу! Настоящими слезами!

– Не сомневаюсь, – ответила Кэйти. – Ты вчера плакала, когда тебе достался последний йогурт со вкусом манго.

София закатила глаза.

– Это была эмоциональная сцена.

Кэйти, в отличие от нее, выглядела как противоположность театральности: собранная, уверенная, сосредоточенная.

Ее волосы были идеально уложены, рубашка аккуратно заправлена, рядом всегда толстая папка с документами и ноутбук.

– У нас в офисе снова бардак, – пробормотала она, делая пометки. – Отец в ярости. Сегодня допрашивали какого-то бизнесмена, который вел двойные счета.

– Опять ты о своих преступниках, – вздохнула София. – Почему тебе не дают нормальную стажировку, не знаю…

– Потому что мой отец – начальник полиции, – сухо ответила Кэйти, – и считает, что лучшее образование, это жизнь.

– Звучит как из трейлера к сериалу «Дочь детектива», – хихикнула я.

Кэйти вздохнула, но уголки ее губ дрогнули.

– Если бы это был сериал, я бы уволилась из сценария на первом сезоне.

– А ты все равно молодец, – сказала София, положив голову ей на плечо. – Мы с Олли бесполезные мечтательницы, а ты хотя бы держишь этот дом в юридическом порядке.

– Ага, и заодно оплачиваю счета вовремя, – заметила Кэйти, кивая на холодильник, где висели квитанции.

– О, детали, – отмахнулась София, – зато я добавляю в дом драму, а Олли – баланс.

Я усмехнулась.

И правда, между ними было что-то вроде идеального контраста:

Кэйти – логика, порядок, твердость.

София – эмоции, хаос, свет.

А я где-то посередине, все еще пытающаяся понять, кто я на самом деле.

Позже, когда чай остыл, София растянулась на диване, Кэйти что-то печатала на ноутбуке, а я сидела у окна, в уютном, мягком кресле.

Окно выходило на оживленную улицу: где-то внизу смеялись люди, в кафе напротив играла живая музыка, фонари мягко подсвечивали здание. Свет от них отражался в стекле, и я видела свое отражение, задумчивое, почти отрешенное.

В руках чашка с остатками чая. В голове мысли, которые крутились, как пленка старого фильма.

– Вот так всегда, – протянула София. – Мы тут про театр, про жизнь, а Олли явно где-то не с нами.

– Она у нас таинственная, – подхватила Кэйти. – Сидит, смотрит вдаль, как героиня французской драмы.

– Не иначе как кто-то всерьез зацепил, – добавила София с хитрым прищуром.

– Да никого, – пробормотала я, стараясь не улыбнуться.

– Конечно, – в унисон произнесли обе.

Я покачала головой, но теплая улыбка все равно вырвалась.

Пауза повисла, и я, сама не зная почему, вдруг спросила:

– Кэйти… а расскажи мне про него.

София моментально оживилась, как будто ждала этого момента всю жизнь.

– О, давай, расскажи! Наконец-то…

Кэйти откинулась на спинку дивана, на секунду задумалась.

– Лео… – произнесла она медленно, будто вспоминая. – Мы знакомы почти всю жизнь. Всю мою жизнь. Наши семьи дружат с тех пор, как я себя помню. Его отец, Джозеф Риверс, – владелец сети ресторанов и кофеен. Очень уважаемый человек, деловой, но при этом с характером. Отец всегда говорил, что Джозеф, из тех, кто начинал с нуля, и поэтому знает цену всему, что имеет.

– А Лео? – спросила я, глядя в чашку, будто туда было проще смотреть, чем в глаза подруг.

– Лео всегда был… другим. Не похожим на остальных детей. Когда я была маленькой, примерно лет девять мне было, он уже был подростком, и я помню как он уже тогда ходил в рубашках и постоянно таскал с собой блокнот, где писал какие-то цифры, идеи, заметки. Он не любил шумные компании, но всегда выделялся. Даже тогда, когда еще не понимал, что будет не просто «сыном владельца», а его наследником.

София тихо добавила:

– Я слышала, у него мать умерла, когда он был ребенком?

Кэйти кивнула, глядя в сторону.

– Да. Когда ему было девять. Болезнь. После этого он сильно изменился. Прошло уже двадцать лет. Джозеф все время был на работе, и он быстро вырос. Слишком быстро, наверное. С тех пор он будто научился не показывать слабость. Только уверенность. И эту вечную ухмылку, которая раздражает всех вокруг. И тебя в том числе. – Она хихикнула.

– Звучит как учебник по «как стать загадочным мужчиной», – пробормотала София, но уже без насмешки.

Я молчала.

Где-то внизу проехало такси, и свет фар на секунду залил комнату золотом.

Эта история, про него, девятилетнего мальчика, потерявшего мать, и взрослого мужчину, который теперь прячет боль за иронией, вдруг показалась слишком настоящей.

– А вы с ним… дружите? – спросила я тихо.

Кэйти чуть пожала плечами.

– Скорее больше как брат с сестрой. Но мы не близки, по крайне мере о чуствах не говорим. – она пожала плечами и улыбнулась. – Но он хороший парень. Не всегда понятный, но… не злой. Просто живет в своем темпе. В своем мире.

Я кивнула.

В комнате снова стало тихо. София закрыла глаза, напевая что-то себе под нос, а Кэйти вернулась к ноутбуку.

А я все сидела у окна, глядя на огни, и чувствовала, как внутри все сжимается от чего-то теплого и непонятного.

Телефон мигнул. Экран засветился.

Номер: «Ты все-таки боишься играть, Кюстин?».

Пальцы замерли над экраном. Сердце тихо, но настойчиво напомнило о себе. Я не стала открывать сообщение. Просто положила телефон экраном вниз, глядя, как за окном мерцают фонари, а Нью-Йорк дышит ночным воздухом. И почему-то казалось, будто игра уже началась.

Кэйти снова подняла голову от ноутбука, посмотрела на меня поверх экрана и вдруг улыбнулась, но не своей обычной деловой улыбкой, а по-настоящему доброй, почти сестринской.

– Знаешь, – сказала она тихо, – если Лео тебе хоть немного симпатичен… может, стоит просто дать шанс? Не обязательно сразу влюбляться, не обязательно бросаться в омут. Иногда достаточно просто не закрываться.

Я посмотрела на нее.

София уже мирно дремала на диване, свечи тихо потрескивали, за окном слышны редкие голоса прохожих. Комната будто дышала теплом и покоем.

– Я… – я чуть улыбнулась, опустив взгляд. – Я боюсь.

Кэйти тихо кивнула.

– Все боятся, – ответила она. – Просто кто-то делает шаг все равно.

Она потянулась, выключила свет у дивана, и в полумраке остались только огни улицы, отражающиеся в окне.

Я смотрела, как их отблески скользят по стеклу, и думала, что, наверное, именно так и начинается все настоящее. Не с признаний, не с смелости, а с маленького, почти невидимого «я боюсь».

Глава 5

Прошло несколько недель.

Учеба втянула меня, как воронка: пары, лекции, бесконечные списки законов и правил. Утро начиналось со сборов в спешке и деления ванной комнаты, а вечер с зубрежки латинских терминов. Я уже знала, в каком лекторе стоит держать дистанцию, у какой аудитории всегда дует, и что библиотекарша Мэй терпеть не может, когда кто-то ставит кружки на книги.

Жизнь стала правильной.

И ужасно предсказуемой.

Иногда я ловила себя на мысли, что не слушаю преподавателя. Он что-то говорил о праве собственности, а я просто водила ручкой по полям тетради, рисуя лестницы, окна, случайные силуэты. Без смысла, но с какой-то тоской, будто пыталась вылезти из этой ровной, вычищенной до блеска реальности.

Нью-Йорк уже не пугал, но и не вдохновлял. Он стал просто декорацией, где я играла роль правильной студентки. Я знала, что все как надо. Родители довольны. Я учусь, не сбиваюсь с курса, не мечтаю о глупостях вроде искусства. Но внутри все время зудело ощущение, что я иду по чужой траектории, живу в чужой квартире, учусь на чужой мечте. Вечерами, возвращаясь домой, я смотрела, как город мерцает огнями – рестораны, окна до самого неба и вывески. Каждое из них жило своей жизнью, пока моя проходила по расписанию. Иногда казалось, что даже ветер тут спешит быстрее, чем я. Шла домой, слушала музыку в наушниках и думала, что, может, однажды проснусь и вспомню, кем хотела быть. Но пока просто продолжала делать вид, что все под контролем. Сегодня вечером мы шли на спектакль Софии. Она говорила о нем целую неделю, с такой страстью, что даже Кэйти, обычно равнодушная ко всему, что не связано с законами и протоколами, согласилась пойти без единого возражения.

Мы пробирались сквозь толпу студентов, родителей и знакомых, которые собрались у входа в театральный зал. Воздух был пропитан запахом лака для волос и волнением.

София мелькала где-то за кулисами, посылая нам воздушные поцелуи и крича:

– Сидите в центре! Я хочу вас видеть!

Мы с Кэйти нашли свои места.

Свет погас, занавес дрогнул. София вышла на сцену. Она будто превратилась в другого человека. Каждое ее слово, каждый жест, каждый взгляд был живым. Не выученным, не сыгранным, а прожитым. Она смеялась, плакала, шептала, и публика не отрывала глаз. Даже я, человек, которому до театра всегда было «ну, окей», сидела, не моргая.

Кэйти тихо толкнула меня локтем:

– Наша Софа творит чудеса, да?

– Она… невероятная, – только и смогла ответить я.

Когда занавес опустился, зал взорвался аплодисментами.

София стояла посреди сцены, сияла и кланялась, вся в огнях рампы, и на секунду мне показалось, что весь этот свет действительно принадлежит ей.

После спектакля мы ждали ее в холле. Она выбежала к нам в гримерочном халате поверх сценического костюма, вся в румянце и смехе.

– Ну как?! Скажите, я не опозорилась?

– Ты была шикарна, – сказала Кэйти.

– Просто ты родилась для этого, – добавила я, чувствуя, как слова застревают где-то в груди.

София обняла нас обеих.

– Вот видите! А вы все юрфак, юрфак. Надо жить, девочки! Жить!

Мы рассмеялись, но, когда она снова убежала к своим актерам, я вдруг ощутила что-то странное.

Смесь радости за нее – и легкой боли. Я не хотела быть актрисой. Но я хотела быть такой же живой.

Пока Кэйти болтала с кем-то у входа, я стояла у афиши, глядя на название спектакля и рассматривая иллюстрации. Рядом с яркой Софией, уверенной Кэйти, я выглядела… размыто. Словно персонаж, который ждет, пока ему выдадут квест, но уже имеет в инвентаре артефакт.

После спектакля мы пошли ужинать в наше любимое кафе. Оно было почти полное. Вечер пятницы, мягкий свет ламп, запах еды, витавший в пространстве и смех за соседними столиками.

Мы заняли свой обычный столик у окна, и София все еще не могла успокоиться.

– Вы видели?! Они аплодировали стоя! – сияла она, подперев щеку рукой. – Один парень в третьем ряду даже заплакал, клянусь!

– Это, наверное, потому что ты кинула в него букет, – хихикнула Кэйти, делая глоток воды.

– Да ладно тебе! Это был экспромт! – София закатила глаза, но засмеялась.

Я молчала, смотрела то в окно, то на нее. Снаружи город переливался огнями, как будто не собирался засыпать. Мимо проезжало такси, и я поймала свое усталое отражение.

Кэйти повернулась ко мне:

– Ты чего притихла? Неужели вдохновилась?

– Возможно, – усмехнулась я, – просто… я смотрела на Софию и думала, что она делает именно то, что любит. А я… я просто делаю то, что должна.

София тут же схватила мою руку:

– О, нет, только не это «я просто делаю то, что должна»! Это звучит, как приговор.

– Ну, – я пожала плечами, – просто иногда кажется, что я не на своем месте. Что-то внутри будто рвется наружу, а я не даю.

– Это что-то зовется вдохновением, детка, – с серьезным видом сказала София. – И, если ты его не выпускаешь, оно потом кусает изнутри.

– Очень научное объяснение, – подколола Кэйти. – Но правда в этом есть.

Я улыбнулась.

– Может, я просто устала.

– А может, ты просто боишься, что тебе снова понравится, – сказала Кэйти, заглянув мне прямо в глаза. – Рисовать, творить.

Я посмотрела на нее – и впервые за долгое время не отмахнулась от этих слов.

– Может быть, – тихо ответила я. – А если я попробую снова?

София театрально всплеснула руками:

– Тогда ты обязана нарисовать мой портрет, мисс вдохновение!

– Только если ты заплатишь, – подыграла я.

– Заплачу шоколадным маффином, – засмеялась она.

И в этот момент, среди смеха и запаха ванили, я поймала себя на мысли:

«А что, если я тоже хочу выступать? Только не голосом. А кистью».

София рассказывала, как какой-то парень из театра пытался пригласить ее на свидание во время репетиции, когда к нам подошел Андрэ.

Он выглядел как обычно, в светлой рубашке с закатанными рукавами, на лице ухмылка, как будто он знал нечто, чего не знали все остальные.

– Ну что, мои девчонки, все еще не развалили этот город? – спросил он, облокачиваясь на спинку диванчика.

– Пока держимся, – ответила Кэйти. – Но София уже в поисках новой сцены.

– Да-да, я в курсе, – кивнул Андрэ, а потом перевел взгляд на меня.

– Ну а ты, мисс Кюстин, – сказал он, протягивая палец в мою сторону, – рассказывай. Что у тебя с Лео? Случилось счастье? Или ты все еще строишь из себя холодную королеву?

Я закатила глаза.

– Холодная королева не тратит время на таких, как он.

– Таких, как он? – переспросил Андрэ, играя бровями. – То есть успешных, обаятельных и чертовски красивых?

– То есть самовлюбленных, заносчивых и слишком уверенных, что весь мир им должен, – парировала я.

– Оу, – протянул Андрэ, – похоже, у кого-то все-таки остались эмоции.

– Нет, – сказала я, делая глоток воды. – У меня просто аллергия на таких типов. – И может уже хватит о нем? Достало.

Он хитро прищурился, сделал шаг в сторону, а потом, будто вспомнив, что-то вытащил из-за спины.

– Ах да! – Андрэ поставил передо мной тарелку с мини-десертом, украшенным клубникой. – Это тебе.

– Что это? – я нахмурилась.

– Это… как бы тебе сказать… особое поручение.

– От кого?

– От твоего «аллергена», – усмехнулся он. – Господин Риверс лично велел: каждый раз, когда мисс Кюстин заходит в кафе, приносить ей десерт, пока какой-то из них не понравится. И только тогда он успокоится.

София ахнула и расплылась в улыбке, Кэйти покачала головой.

– О, Боже, – выдохнула я. – Это что, новая форма домогательства через еду?

– Скорее ухаживания, – ответил Андрэ. – Только по правилам сладкого фронта.

Я вздохнула и отодвинула тарелку.

– Скажи своему Риверсу, что я не куплюсь на сахар и сливки. – И он не «мой».

– Я передам, – хмыкнул Андрэ. – Но он сказал, что у тебя отличный вкус. Так что, возможно, этот десерт не для желудка.

– Убирайся, пока я не кинула в тебя ложку, – сказала я, но уже улыбалась.

– Люблю, когда ты угрожаешь, – подмигнул он и отошел к бару.

Мы с девочками переглянулись – и София, конечно, не выдержала:

– Ну, скажи, что это не чертовски романтично?!

– Это чертовски назойливо, – ответила я, но, пока говорила, ловила себя на том, что улыбаюсь.

Слишком широко, чтобы это было просто раздражение.

– Я поддерживаю, – Кэйти добавила, – это и правда романтично, почему бы не пойти на встречу подруга?

– Боже, девочки, он меня намного старше, да и круг общения думаю у нас тоже отличается…

– Ты не знаешь наверняка, – сказала Кэйти, – он правда хороший парень.

– Дай ему шанс, ну чего ты? – взмолилась София.

– Я подумаю, – произнесла я, хитро улыбаясь им.

Выходной.

София с утра убежала на репетицию, громко хлопнув дверью и оставив за собой облако духов. У актрис, живущих сценой нет выходных.

Кэйти ушла на практику, строгая, собранная, с чашкой кофе и папкой бумаг.

А я… впервые осталась одна.

Квартира была удивительно тихой. Ни болтовни, ни смеха, ни звука шагов. Только слабое жужжание холодильника и шорох улицы за окном. Я постояла у зеркала, завязала волосы в небрежный хвост и решила просто идти. Без цели. Без маршрута. Нью-Йорк встретил меня шумом машин и людей, а еще лаем собак и гулом разговоров. Но в этом шуме было что-то уютное. Осенние листья крутились в воздухе, падали под ноги, шуршали под подошвой. Воздух пах свежей выпечкой из булочной на углу, кофе, бензином и почему-то морем, такая странная, но своя смесь. Я шла по улицам, разглядывая витрины книжных магазинов, витрины с винтажной одеждой и старые вывески, на которых стерлись буквы. Проходила мимо парочек, которые держались за руки, и пожилых людей, кормящих голубей у фонтана. Мне казалось, что впервые за долгое время я просто живу, не стараюсь успеть, понравиться, доказать. Я шла уже почти час, просто следуя за улицами, как будто они знали путь лучше меня. И вдруг свернула в переулок. Узкий, полутемный, с кирпичными стенами и вывеской, которая будто спряталась от всех.

На потертой доске золотыми буквами было написано: «L’art de vivre» Художественный магазин. Я замерла на мгновение. Что-то внутри щелкнуло. В груди открылась давно запертая дверь. И я толкнула ручку. Звон колокольчика прозвенел над дверью тихо, почти нежно. Запах ударил сразу: краски, бумага, немного масла, древесина и пыль старых альбомов. Полки тянулись вдоль стен, до самого потолка. Кисти стояли ровными рядами, как солдаты. Тюбики с краской такие плотные, цветные, каждая с каплей на крышке. Палитры, рулоны холста, уголь, пастель, баночки со странными надписями. Я медленно шла вдоль стеллажей, кончиками пальцев касаясь всего подряд, будто проверяя, настоящее ли это. Мир, который когда-то был моим. Который пах домом. На мгновение мне показалось, что я снова в своей комнате дома, где стены исписаны карандашными линиями, где пахло гуашью и мятным чаем, где я могла сидеть часами, пока за окном темнеет. И в груди вдруг защемило. Так сильно, что я остановилась. Я стояла среди сотен вещей, которые когда-то были моей жизнью. И вдруг поняла, как сильно скучаю. Не по людям. Не по месту. А по себе той, которая могла рисовать до рассвета, не думая, зачем это нужно.

Мимо прошла продавец – женщина лет пятидесяти, с седыми прядями и мягкой улыбкой.

– Помочь чем-то, милая? – спросила она, с ярко заметным французским акцентом.

Я улыбнулась, покачала головой.

– Просто… смотрю.

Она понимающе кивнула.

– Иногда и этого достаточно.

Я еще немного побродила по залу, вдохнула запах свежей бумаги, посмотрела на аккуратно выставленные мольберты, и почувствовала, как внутри медленно просыпается что-то живое. Что-то, что я сама когда-то задушила под прессом правильных решений и чужих ожиданий.

Я ничего не купила.

Просто вышла.

Снаружи уже приближался вечер. Воздух был прохладным, пах холодом и свободой. Я шла обратно по улице и чувствовала, что с каждой минутой становится легче дышать. Может, и правда… не все потеряно? – сказала я тихо вслух, глядя на небо, где между домами мерцала первая звезда.

Когда я дошла до квартиры, на улице уже сгущались сумерки. Город за окном переливался огнями. Окна, витрины, светофоры, вывески. Каждый свет казался отдельным дыханием этого города. В квартире было тихо. Только я, и легкий гул трубы где-то в стене. Я включила чайник, наложила в чашку немного меда, хотя обычно не пью сладкий. Просто хотелось тепла. Пока вода закипала, я подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. Фонари отражались в нем тусклыми пятнами. На столе лежала тетрадь. На обложке были следы от кофе и скомканный угол. Я открыла ее и достала из пенала старую ручку, которая уже почти не писала. Сначала просто вела линии. Плавные, потом резкие. Никакой цели, просто движение. А потом, будто сама собой появилась форма: крона дерева, лавочка, осенний парк. Капли дождя на асфальте, силуэт девушки. Я не думала. Просто рисовала. И в какой-то момент вдруг поняла, что я широко улыбаюсь. Ярко, и по-настоящему.

Я снова дышала собой.

Чайник щелкнул, и в этот же момент экран телефона вспыхнул мягким светом.

Новое сообщение.

Номер: «Встретимся?»

Я замерла.

Пальцы дрогнули над экраном. Внутри появилось странное чувство тревоги и любопытства, раздражения и интерес, все сразу.

Я открыла чат. Несколько непрочитанных сообщений.

Он писал:

«Ты где пропала?»

«Молчащие девушки, это худшая пытка.»

«Может, я заслужил хотя бы сарказм?»

Я долго смотрела на эти фразы. А потом, не особо думая, набрала одно слово.

Я: «Да».

И отправила.

Экран потух, а в груди осталось что-то новое, совсем легкий ток, будто город за окном на секунду перестал дышать вместе со мной. Я поставила чашку на подоконник и снова посмотрела в окно. Огни все так же танцевали на мокром асфальте, и где-то далеко, за домами, наверняка кто-то улыбался.

Глава 6

Утро началось с того, что я вывалилась на кухню с самым неприлично довольным выражением лица. София уже сидела за столом, ела хлопья из миски, а Кэйти стояла у зеркала и пыталась приручить челку, которая, похоже, жила своей жизнью.

– Что это с тобой? – подозрительно прищурилась София. – Такое лицо бывает только у двух типов людей: у тех, кто выиграл в лотерею, и у тех, кто наконец-то признался в любви, хах!

Я сделала глоток воды и небрежно выдохнула:

– Я сказала «да».

Молчание.

А потом, хором:

– КОМУ?!

– Лео, – коротко бросила я, будто сказала, что купила хлеб.

София тут же чуть не уронила миску.

Кэйти подняла брови и притворно сложила руки в молитве:

– О, Господи, наконец-то! Когда свадьба?

– Да какая свадьба, – фыркнула я. – Это не свидание, просто встреча.

София захлопала ресницами:

– Ага, конечно. Просто встреча. В субботний вечер. С самым горячим парнем Манхэттена. Поди еще и на крутой тачке. – Она громко расхохоталась.

Я покатила глазами:

– Вы невозможные.

Кэйти улыбнулась, поправляя серьги:

– Просто будь собой. Только, если он опять начнет выплескивать свои шутки, то не бей сразу. Хотя… ладно, бей, если что.

Они рассмеялись, и я сдалась, махнув рукой.

День тянулся как вязкая карамель, как-то слишком медленно, слишком громко. На улице как всегда шумно и многолюдно. Все будто вползало в одно бесконечное «пока».

Я проверила телефон только один раз.

Один. Раз.

Ну ладно, может, три. Но просто чтобы убедиться, что не передумал.

Номер: «заеду в восемь. Не бойся, не взломал твой GPS, просто Нью-Йорк маленький».

Я перечитала это дважды. Сначала машинально. Потом немного внимательнее.

– Конечно, Нью-Йорк маленький. Особенно, если считаешь себя его центром. – Сказала я тихо.

И все же… было что-то в этом сообщении. Не навязчивость, не контроль, а уверенность человека, который знает, что хочет. И это, черт возьми, было даже… притягательно.

Я отложила телефон на край стола и попыталась вернуться к своим делам. Сложила тетради, открыла ноутбук, сделала глоток апельсинового сока прямо из бутылки. Но концентрация не приходила. Все мысли текли к нему, но не как к парню, а как к вопросу, на который я пока не нашла ответа. Кто он, если не этот дерзкий взгляд и нахальная улыбка? Почему его слова застревают где-то под кожей, словно он сказал не «встретимся», а «проверим, кто из нас выдержит первым»?

К полудню я уже знала – я нервничаю. Не потому, что боюсь встречи, а потому что слишком давно никому не позволяла сбивать свой ритм. Я привыкла все держать под контролем. Но он, не вписывался ни в одно правило. Я поймала свое отражение в зеркале: спокойное лицо, чуть прищуренные глаза, и улыбка почти едва заметная, будто я сама себе не верю. Да, Оливия Кюстин, ты в игре. Хоть и делаешь вид, что нет. Посмотрим, Лео Риверс, насколько маленький этот город, и кто в нем первый потеряет самообладание.

К восьми я была готова. Ну, насколько вообще можно быть готовой к тому, чего не понимаешь. Я стояла перед зеркалом, глядя на себя как будто впервые. Джинсы я отмела сразу, платье… это слишком. В итоге выбрала золотую середину: светлое пальто, мягкий свитер, черные брюки и ботильоны на высоком каблуке. Волосы оставила распущенными, пусть будет естественно. Не переодеваться ради кого-то. Просто выглядеть как я, только чуть лучше.

Когда телефон мигнул сообщением «Я здесь», сердце, конечно, все равно сбилось с ритма. Я вышла в коридор, набросила пальто, закрыла за собой дверь. Воздух был прохладный, хрупкий. У тротуара стоял его черный Porsche, машина, в которой даже отражение фонарей выглядело дорого. Лео облокотился о дверь, одной рукой держа ключи, другой свой телефон. Когда я вышла, он поднял взгляд. На секунду, между нами, будто все стихло. Ни проезжающих машин, ни голосов, только взгляд, в котором читалось что-то… узнаваемое. Он выпрямился, убрал телефон в карман и шагнул навстречу. Без лишних слов. Просто взял мою руку и открыл передо мной дверь.

– Вовремя, – сказал спокойно, как будто не сомневался, что я выйду именно в этот момент.

– Ты привык, что все по расписанию? – спросила я, останавливаясь рядом.

– Нет. Просто знал, что ты не заставишь себя ждать. – Уголок его губ дрогнул, почти улыбка.

Я приподняла бровь.

– Откуда такая уверенность?

– Интуиция. – Он чуть склонил голову. – Или привычка угадывать.

Я не ответила. Просто сжала ремешок сумки, кивнула и села в машину. Лео мягко закрыл дверь, обошел спереди и занял место за рулем. Двигатель загудел тихо, почти лениво. Мы выехали со двора, и я вдруг поймала себя на мысли, что впервые за долгое время не хочу знать, куда еду. В машине пахло кожей, дорогим парфюмом и чем-то еще, почти неуловимым, словно смесью теплого воздуха и дорог, будто этот аромат был частью самого его. Лео ехал спокойно, уверенно, и весь Манхэттен принадлежал ему по праву. Одна рука на руле, вторя же на коробке передач, движения точные, голос глубокий, с тем оттенком, который цепляется за слух и не отпускает.

– Не думал, что ты согласишься, – сказал он, не отрывая взгляда от дороги.

– И я не думала, что соглашусь, – ответила я спокойно, глядя в окно, где свет отражался в стекле, как в воде.

Он коротко усмехнулся.

– Тогда мы оба удивили сами себя.

Нью-Йорк в это время выглядел иначе, он будто дышал. Фонари рисовали золотые полосы на асфальте, прохожие спешили, окна витрин дышали теплом. Каждый светофор, каждая остановка будто тянула время.

Я ловила его взгляд краем глаза.

Он, как всегда, сосредоточен, собран, немного напряжен.

И все же иногда, на долю секунды, его глаза соскальзывали с дороги на меня. Будто просто проверял, здесь ли я. А может, просто изучал. Город кипел. Машины сигналили, кто-то громко смеялся на тротуаре. Но внутри машины была тишина. Только приглушенная музыка и шум проезжающих улиц. Я сцепила пальцы на коленях, чтобы руки не выдали легкого волнения. Он заметил, но не сказал ни слова, только чуть сбавил скорость.

– Ты напряжена, – произнес спокойно, как будто просто отметил наблюдение.

– Я всегда напряжена, когда еду в неизвестность с мужчиной, который не говорит, куда мы едем.

Он усмехнулся уголком губ.

– Это справедливо. Но ты могла бы признать, что тебе интересно.

– А тебе обязательно знать, что я чувствую? – прищурилась я.

– Нет, – ответил он, глядя прямо перед собой. – Просто у тебя все написано на лице.

– Тебе кажется, – сказала я, но голос звучал мягче, чем хотела.

– Или просто я внимателен, – сказал он и снова перевел взгляд с меня на дорогу.

Я отвернулась к окну.

Улицы мелькали одна за другой. Огни, люди, пар от уличных ларьков, мягкий гул вечернего города. Все это складывалось в один живой, пульсирующий ритм. Я просто живу.

Мы ехали уже минут двадцать, и я понятия не имела, куда он меня везет. Нью-Йорк за окном постепенно менялся, небоскребы и блеск витрин исчезли, вместо них появились тихие улочки, пиццерии с пожелтевшими вывесками и лавочки, где люди сидели, будто время тут текло медленнее.

– Надеюсь, ты не решил похитить меня? – бросила я, скосив взгляд в его сторону.

Он не улыбнулся, был так же суров. И не отрываясь от дороги произнес:

– Если бы решил, вряд ли стал бы делать это на «Порше». Слишком предсказуемо.

Я закатила глаза, но уголки губ предательски дрогнули.

– Да, конечно. Очень обнадеживает. – Но внизу все равно все сжалось. Толи от неизвестности, то ли от тембра его голоса, который сводил меня с ума.

Когда машина наконец остановилась, я моргнула несколько раз. Перед нами стоял старый кинотеатр с мигающими неоновыми буквами: «The Moonlight Cinema». Вывеска будто пережила пару войн, а рядом кто-то продавал попкорн из тележки.

– Ты серьезно? – спросила я, оборачиваясь к нему. – Это то самое «особенное место», о котором ты говорил?

Лео лениво посмотрел на меня и улыбнулся уголком губ.

– Скажи, что ты не собираешься показывать мне какой-нибудь «особенный гараж», – я прищурилась, глядя на старую вывеску кинотеатра, где мигающие лампочки будто умирали от скуки. А звук тресканья проводки вообще пугал до чертиков.

Он выключил двигатель, повернулся ко мне и усмехнулся.

– Ну, гараж… это на втором свидании.

– Встречи, – поправила его.

– Как пойдет… – он посмотрел прямо в глаза, будто в душу заглянул.

– Отлично. Значит, сегодня у меня просто премьера фильма ужасов? Надеюсь, главной героиней буду не я, – я подняла бровь.

– Зависит от того, насколько страшно тебе без сценария, – ответил он и вышел из машины, даже не посмотрев, как я реагирую.

Старый кинотеатр стоял посреди тихой улочки, между книжной лавкой и закусочной, где пахло карамелью. Воздух был густым, почти ламповым. Все это выглядело как кадр из старого фильма.

– Ты вообще бываешь в обычных местах? – спросила я, когда он обошел машину и открыл передо мной дверь.

– Нет, – спокойно ответил он. – Обычно я создаю их.

Я фыркнула, но не удержалась от улыбки.

– Скромность явно не твоя сильная сторона.

– Зато честность – моя лучшая отмазка, – сказал он, подавая руку.

Я посмотрела на него, на это легкое движение, на уверенность, с которой он будто владел всем пространством вокруг.

– Доверься, Кюстин. Я не маньяк.

– Хм, обычно так говорят именно маньяки, – буркнула я, но все-таки вложила ладонь в его.

Рука теплая, уверенная. От него пахло чем-то терпким, нет, не духами, а как будто… холодным металлом и опасностью.

Мы вошли внутрь, и я на секунду остановилась. Зал был пустой. Старые кресла, потрескавшиеся подлокотники, облезшие афиши, где когда-то улыбались актрисы пятидесятых. На экране дрожал свет старой пленки, будто сам воздух здесь помнил чужие истории.

– Мы опоздали? – шепнула я.

– Нет, – он пожал плечами. – Я просто арендовал зал.

– Что? – мой шепот был слишком резким и громким.

– Хотел тишины.

Он сказал это так просто, будто это обычное дело. Снять целый кинотеатр ради «тишины».

Я чуть не рассмеялась.

– Ты странный, – сказала я наконец.

Он улыбнулся, и от этого в животе стало чуть теплее.

– Наконец-то кто-то заметил.

Я опустилась в одно из кресел, глядя на экран, где начинался старый черно-белый фильм. И впервые за долгое время почувствовала… спокойствие. Теплое, тихое, как будто кто-то выключил в голове шум.

Он аккуратно снял с меня пальто, положил его на соседнее кресло и, не сказав ни слова, исчез куда-то вглубь холла. Я осталась сидеть одна в полутемном зале, с запахом старой пленки и чужими историями.

Минуты через две он вернулся, держа в руках ведро попкорна и две стеклянные бутылки колы. Не одноразовые стаканы, не модные баночки, а именно стекло. Почему-то этот факт зацепил сильнее, чем сам кинотеатр.

Он молча сел рядом и, не глядя, открыл мою бутылку о край подлокотника. Я следила за каждым его движением, хотя делала вид, что просто жду начала фильма. В нем было что-то спокойное, почти раздражающе уверенное. Как будто все вокруг подчинялось его темпу. Даже тишина.

– Без соли, – вдруг сказал он, глядя на экран. – Ты не из тех, кто любит перебор.

– Это ты сейчас о попкорне или обо мне? – я посмотрела на него задрав голову, отпивая колу.

– О тебе, конечно, – спокойно ответил он.

Я сделала вид, что не услышала. Свет в зале погас, на экране появились старые буквы заставки и фильм начался.

Вокруг было тихо, только редкий треск пленки и еле слышное дыхание Лео рядом.

– В таких кинотеатрах нет рекламы, – сказал он после короткой паузы. – Сразу начинается история.

– Значит, у нас короткий путь к драме, – пробормотала я, делая вид, что смотрю на экран.

– Или к кульминации, – его голос стал ниже, и я почувствовала, как по коже пробежали мурашки.

Я улыбнулась уголком губ.

– Смотря кто сценарист.

Он тихо рассмеялся, коротко, почти шепотом. И какое-то время мы просто сидели молча, притворяясь, что смотрим фильм. Но я видела отражение его лица от света экрана, в каждой вспышке, в каждом кадре. И в какой-то момент поняла: я не смотрю кино. Я смотрю на него. Я уже расслабилась, и даже немного улетела в мыслях. Экран мерцал мягким светом, старые кадры шуршали где-то глубоко внутри, словно кто-то листал память. Черно-белый фильм втянул меня в себя, это простая история, но в ней было столько живого дыхания, что казалось, я сама там, между строчками диалогов и треском старой пленки.

Я поймала себя на мысли, что улыбаюсь. Это было странно, почти детское чувство. Вокруг полная тишина, приглушенный свет, запах масла и сладкого попкорна, а на экране люди, которых уже нет, все еще смеялись и обнимались. Ностальгия. Вот что я чувствовала. Я и не знала, что в таких местах еще живут зрители. Что кто-то все еще приходит, чтобы смотреть кино – вот так, без громкой рекламы, без идеального звука, просто ради самого ощущения.

Я украдкой взглянула на Лео. Он сидел чуть наклонившись вперед, глаза устремлены на экран, но губы едва заметно двигались, будто он повторял реплики актеров. Это мне показалось странным. Потом, его взгляд направился ко мне, он посмотрел в мои глаза, а далее перевел его на губы. В груди все горело огнем, и даже казалось, что дыхание стало слишком громким. Я отвернулась. Но почему-то стало спокойно. Как будто все это кино и старый зал, мягкий свет, он рядом, все сплелось воедино.

Фильм подходил к концу, на экране герои прощались, а свет от проектора медленно гас. В зале становилось почти темно, только мерцание кадров отражалось на наших лицах. Я сидела, не двигаясь, все еще чувствуя то странное тепло внутри, которое не имело ничего общего с историей фильма.

Лео чуть повернулся ко мне, и я почувствовала, как его взгляд касается меня, будто по коже пробежала невидимая искра. Он медленно протянул руку, чтобы взять бутылку, стоявшую на подлокотнике, между нами, но пальцы едва скользнули по моим. Ничего не произошло. И все произошло одновременно. Он не убрал руку сразу, наоборот, на долю секунды задержал прикосновение, проверяя, оттолкну ли я его. Я не оттолкнула.

Свет от экрана отразился в его глазах, такой теплый, мягкий, почти хрупкий.

– Холодно? – спросил он тихо.

– Да, – ответила я, хотя соврала.

Он вдруг нажал на боковую кнопку кресла, легкий щелчок, и спинка плавно опустилась вместе со мной. Я не сразу поняла, что происходит, тело автоматически напряглось.

– Спокойно, – сказал он тихо, не глядя. – Это просто кресло, не ловушка.

Я фыркнула, но голос почему-то дрогнул.

– А ты всегда так пугаешь людей?

– Всегда… если не боятся смотреть в упор, – ответил он спокойно, и его голос прозвучал где-то слишком близко.

Мы лежали почти рядом, глядя в потолок. Он накрыл нас обоих пледом. Экран погас, остались только мягкие лампы у стен, они золотистые, приглушенные, будто специально придуманные для этой странной тишины.

Воздух между нами был плотным, насыщенным, как перед грозой. Я слышала его дыхание. Ровное, спокойное, и с каким-то невидимым током внутри.

Он повернул голову, и я почувствовала его взгляд, не резкий, не дерзкий, просто внимательный. Я не повернулась в ответ, только улыбнулась уголком губ.

– Странная встреча, – тихо сказала я.

– Лучше странная, чем скучная, – ответил он.

Мы лежали рядом, и время будто растворилось.

Тишина становилась все плотнее, как будто зал сам затаил дыхание, ожидая, что будет дальше. Я чувствовала, как каждая секунда тянется слишком медленно. Лео повернулся ко мне, и теперь наши лица были на расстоянии нескольких сантиметров. Я видела, как отражается свет в его глазах, и не могла отвести взгляд.

Мир сузился до этой точки – между нами.

До дыхания, которое стало общим. До того, что вот-вот должно было случиться, но он не торопился. Он просто смотрел на меня, спокойно, внимательно, изучая не выражение моего лица, а то, что скрыто глубже. И в этой тишине что-то изменилось.

Граница между «случайно встретились» и «теперь уже не отпустим» будто исчезла сама собой. Свет от ламп, казалось, окончательно превратился в теплый, золотистый туман, окутавший только нас двоих. Его взгляд, глубокий и неторопливый, словно втягивал меня в водоворот, где не было прошлого и будущего, только это, сейчас.

Я почувствовала, как моя рука, до этого непроизвольно сжатая в кулак, расслабилась. Воздух между нами был так насыщен ожиданием, что его можно было резать. Я перестала дышать, ожидая его движения, его решения, его жеста.

И он сделал это. Медленно. Не срываясь, не впопыхах.

Он приподнялся на локте, и его тень на мгновение накрыла мое лицо, унося последний след света. Он нежно поднял свободную руку и коснулся моей щеки большим пальцем. Это было так просто, так легко, что даже не нарушило тишины, но этот единственный, невесомый жест стал последним толчком, разрушившим все барьеры.

Его глаза закрылись первыми, и это дало мне разрешение перестать сдерживать себя.

Расстояние, между нами, те самые несколько сантиметров, исчезло.

Его губы коснулись моих, совершенно не страстно, не требовательно, а мягко, бережно, как будто он впервые пробовал на вкус что-то невероятно ценное. Это был поцелуй, который говорил: «Я здесь. Я ждал. И я не уйду». В ту же секунду мир вокруг перестал существовать. Лампы, стены, время, все растворилось. Остался только этот вкус, это тепло, это прикосновение. Я почувствовала, как мое сердце, до этого сжатое тревогой, выдохнуло, и волна чистого, невероятного счастья прокатилась по телу.

Я ответила ему, придвинувшись ближе, и теперь этот поцелуй перестал быть вопросом и стал утверждением. Сначала, невероятная, обжигающая мягкость, обещание, а затем легкое, требовательное нажатие, которое дало мне понять, что нет пути назад. Он целовал меня медленно, проникая в эту тишину, между нами, разрушая ее. Я почувствовала вкус нашей общей, долгожданной решимости. Моя рука инстинктивно поднялась, чтобы обхватить его затылок, пальцы зарылись в мягкие волосы, притягивая ближе, стирая последние миллиметры. Я ощущала тепло его кожи, биение жизни в нем, которое теперь стало резонировать с моим. Дыхание превратилось в прерывистый, общий стон.

Поцелуй углублялся, становясь более властным, более долгим. Я чувствовала, как весь мир сузился до этого единственного, голодного контакта, до скользящего тепла, до того, как его тело прижалось ко мне, передавая всю ту энергию, которую он сдерживал. Под его рукой, обхватившей мою талию, ткань моего свитера казалась слишком тонкой.

Это было похоже на долгий, глубокий вдох после того, как ты слишком долго был под водой. Поцелуй, который не просил, а брал, но брал с такой нежностью и силой, что я отдавала все с готовностью. Это была не просто искра, это был пожар, который разгорелся в этой тихой комнате, знаменуя собой начало чего-то неостановимого и глубоко личного.

Когда он, наконец, оторвался, чтобы набрать воздуха, наши лбы соприкоснулись. Я открыла глаза и увидела его, он тяжело дышал, глаза горели тем же отражением света, что я видела раньше, но теперь в нем была неприкрытая страсть и узнавание. Мы больше не были чужими. Граница была стерта.

Он все еще был рядом. Тепло его дыхания касалось моей кожи, и казалось, что воздух вокруг стал плотнее, тяжелее. Я не двигалась. Ни он, ни я. Просто сидели в этой мягкой, звенящей тишине, где не нужно было ничего объяснять.

Лампы у стен горели ровным светом, отражаясь в его глазах. Там не было ни вызова, ни игры. Только спокойствие и какое-то узнавание, будто мы оба наконец нашли то, что долго не могли назвать.

Я хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. Все, что имело смысл, уже случилось. В этом прикосновении, в том, как он смотрел, как не торопился.

Он провел рукой по моим волосам, коротко, почти не касаясь, словно хотел убедиться, что я настоящая. Потом просто закрыл глаза и выдохнул.

Мир вернулся постепенно. Треск старой пленки, свет, который снова зажегся на экране, легкий запах попкорна в воздухе. Мы оба сидели молча, будто боялись пошевелиться и разрушить то, что только что родилось, между нами.

Я посмотрела на него, и он улыбнулся, едва заметно. Не так, как раньше. Без самоуверенности, без маски. Просто тихо, по-человечески.

Я тоже улыбнулась.

И в этот момент я поняла, что все изменилось. Не громко, не резко, а как-то незаметно, между кадрами, между вдохом и выдохом.

Когда мы вышли из кинотеатра, город уже дышал ночной прохладой. Свет фонарей рассыпался по лужам, воздух был прозрачный, как после долгого дождя. Он шел рядом, не касаясь меня, но этого было достаточно.

Я чувствовала себя живой. Не влюбленной, не потерянной, а просто живой.

И, может быть, именно с этого все и началось.

Глава 7

Кажется, Кэйти опять экспериментировала с корицей. Так отчетливо она ударяла в нос. Я проснулась поздно, позже, чем обычно, и какое-то время просто лежала, уставившись в потолок. Голова немного кружилась, но не от сна, а скорее от мыслей, и от того странного, теплого ощущения внутри. Все казалось таким нереальным, будто вчерашний вечер был не со мной, а с кем-то другим, в каком-то другом городе, где все случается правильно.

Я села на кровати, провела рукой по волосам и машинально посмотрела в зеркало. На меня смотрела немного другая «я». Глаза светлее, щеки теплее, а губы… будто все еще помнили прикосновение. Я хмыкнула и закрыла лицо ладонями.

– Спокойно, Оливия, – сказала себе тихо. – Это просто вечер. Просто кино. Просто он.

Но сердце, конечно, не поверило.

Когда я вышла на кухню, там уже вовсю кипела жизнь. София сидела за столом в пижаме с рисунком пончиков и пила кофе, Кэйти у плиты готовила омлет и подпевала какой-то песне из телефона.

– О, наконец-то проснулась! – заметила Кэйти, не оборачиваясь. – Мы уж думали, ты переехала жить к нему.

– К кому? – спросила я, делая вид, что не понимаю, но София уже ехидно улыбалась.

– Ну да, конечно, к кому. «К мистеру Риверсу», – протянула она. – Ты вообще видела себя? По-моему, кто-то точно не просто был на «встрече». – Последнее она выделила кавычками.

Я фыркнула и села за стол.

– Вы слишком много фантазируете.

– А ты слишком сияешь, – сказала София, откинувшись на спинку стула. – Это, между прочим, улика.

– Так, все, – я подняла руки. – Ничего не случилось. Мы просто смотрели кино. Старое.

– Угу, – протянула Кэйти, переворачивая омлет. – А потом просто смотрели друг на друга, да?

Я закатила глаза и отпила кофе, чтобы спрятать улыбку.

– Знаете, вы ужасные, – сказала я.

– Мы просто заботимся, – ответила София, хитро прищурившись. – Так что, он тебе уже написал?

– Нет, – ответила я слишком быстро. Обе переглянулись.

– Ага, значит, ждешь, – подытожила Кэйти, ставя передо мной тарелку. – Ешь. Тебе нужны силы. У тебя же теперь целая любовная драма на горизонте.

Я рассмеялась, уткнувшись в вилку, но внутри все еще дрожал тихий огонек счастья. Все было немного нереальным, и от этого еще прекраснее. Когда девочки ушли, квартира сразу опустела. Осталась только тишина и запах утреннего завтрака, впитавшийся в воздух. Я стояла у окна, глядя на улицу, где люди спешили по своим делам, и вдруг ощутила, как все внутри словно замерло.

Мысли сами вернулись к вечеру. К старому кинотеатру, к свету от ламп, к шороху пленки. К его руке рядом. К тому мгновению, когда все остановилось. Я помнила даже, как пах воздух. Он пах смесью старого дерева, сладкого и чего-то неуловимо теплого.

Каждый момент всплывал, как кадр старой пленки. Свет в полумраке. Его тихое дыхание. Вкус колы на губах. Тишина, в которой не нужно было слов. Все это будто осело где-то под кожей, оставив мягкое, чуть щемящее послевкусие.

Я прошла к столу, где лежали карандаши и тетрадь. Рука сама потянулась за ними. Мне не хотелось рисовать его. Хотелось запечатлеть само ощущение, этот свет, который падал на экран, и тепло, которое тянуло изнутри, его дыхание, ставшее общим.

Я провела первую линию, потом вторую. На листе появлялись расплывчатые силуэты, будто воспоминание, не до конца удержанное во сне. Все остальное буквально исчезло. Кухня, шум, даже время. Осталась только я и это странное чувство.

Теплое. Легкое. Живое.

***

Я шла по улице, и город будто сменил пластинку. Все те же звуки, но теперь они звучали иначе. Мягче, светлее, а между домами кто-то рассыпал немного света, который виден только мне.

Воздух был свежим, с легким привкусом осени. Люди спешили, держали стаканчики в руках, болтали по телефону, смеялись. Кто-то кричал и ругался. Все было привычным, но почему-то живым. Даже серые тротуары казались теплее. Даже ветер был сегодня добрее.

Я поймала себя на том, что улыбаюсь просто так, без причины. Я шла из супермаркета с пакетами в руках, и остановившись около витрины магазина, в отражение вижу свое лицо, оно спокойное, чуть растерянное, с выражением, которое бывает, когда тебе хорошо, но ты боишься это признать.

Мир не изменился. Изменилась я. Или, может, просто впервые за долгое время заметила, как красиво утро. Как солнце пробивается между домами. Как незнакомец уступает дорогу. Как все это вместе складывается в одну простую мысль: возможно, счастье выглядит именно так… тихо, без обещаний, просто живет рядом.

Поднимаюсь на свой этаж, и за спиной вдруг послышались быстрые шаги. Я обернулась и замерла. По лестнице поднимался мужчина в форме курьера, с огромным букетом в руках. Настолько огромным, что из-за него почти не было видно самого курьера.

– Оливия Кюстин? – спросил он, тяжело дыша.

– Эм… да, – ответила я осторожно, уже чувствуя подвох.

Он улыбнулся с облегчением, передал мне цветы и добавил:

– Вам повезло. Я сам еле удержался, чтобы не влюбиться.

Я тихо засмеялась. Букет был потрясающий. Нежные лилии вперемешку с белыми розами, пахли так, будто их только что срезали где-то в саду, где никогда не бывает дождей. Среди лепестков торчала маленькая карточка. Я вытащила ее, сердце уже успело сделать пару ненужных кульбитов.

«На случай, если тебе все еще кажется, что я не умею удивлять. Лео».

Я не удержалась и улыбнулась так, что щеки заболели.

– Господи, – выдохнула я, чувствуя, как щекочет в груди. – Этот человек определенно знает, как оставить послевкусие.

Курьер уже успел исчезнуть, а я стояла в коридоре, окруженная ароматом цветов, и понятия не имела, куда их вообще поставить. Моя комната явно не была рассчитана на такую… роскошь.

В итоге я поставила букет в большую стеклянную вазу, которую когда-то подарила София «на случай важных событий». Кажется, этот случай подошел.

Я смотрела на цветы и думала, что, наверное, они даже красивее, чем я готова признать. В воздухе витал аромат, от которого будто теплеет где-то под ребрами.

Телефон лежал рядом, и я, как идиотка, уже минут десять просто крутила его в руках. Написать? Не писать? Что вообще пишут в таких случаях? «Спасибо за цветы»? Звучит, как будто он прислал мне квитанцию, а не букет.

Я все-таки набрала короткое сообщение:

«Спасибо. Теперь я точно не смогу сказать, что ты не умеешь удивлять».

И нажала «отправить».

Через тридцать секунд телефон загорелся входящим вызовом.

Конечно.

– Ты быстро, – сказала я, притворяясь спокойной, хотя сердце почему-то стучало сильнее.

– Я просто знал, что ты сейчас стоишь и думаешь, писать ли еще что-то, – его голос был низкий, уверенный, и я услышала в нем ту же улыбку, что вчера.

– Ага, ты теперь экстрасенс? – я усмехнулась, садясь на подоконник.

– Нет. Просто уже немного тебя изучил.

– Немного? – я прищурилась, глядя на отражение в стекле. – По-твоему, «немного» – это встреча, кинотеатр и теперь букет?

– Считай, вступление в курс, – он усмехнулся. – У меня, знаешь ли, серьезная программа обучения.

Я закатила глаза, но улыбнулась.

– Уверен, что я вообще хочу на твой курс?

– Нет, – сказал он спокойно, – но ты уже там.

Пауза повисла мягко, как плед.

Я услышала легкий шум – будто он стоял где-то у окна, а за ним гудел город.

– Где ты сейчас? – спросила я, не думая.

– Еду домой. Но если честно, мысленно все еще там, где ты улыбалась в темноте.

Я сжала пальцы.

– Это звучит подозрительно красиво для человека, который обычно шутит про гаражи.

Он рассмеялся.

– У всех бывают хорошие дни.

– Или хорошие встречи.

– А может, хорошие девушки.

Я почувствовала, как щеки предательски нагрелись, и быстро перевела тему:

– Знаешь, цветы… это было неожиданно.

– Надеюсь, в хорошем смысле?

– В таком, где я не знаю, что ответить.

– Тогда не отвечай. Просто держи их рядом, – голос стал мягче, тише. – Пусть напоминают тебе, что иногда все может быть просто. Без игр.

Мы молчали несколько секунд. Я слушала, как он дышит на другом конце линии, и почему-то это было приятнее, чем любая музыка.

– У тебя, наверное, дела, – наконец сказала я, почти шепотом.

– Есть, но они могут подождать.

– Льстец.

– Реалист. – короткая пауза. – Спокойной ночи, Кюстин.

– Спокойной ночи, Риверс.

– И не убегай во сне, ладно?

Я усмехнулась, но не ответила. Просто слушала, как он дышит, пока не оборвалась линия.

Некоторое время я еще сидела с телефоном в руках, чувствуя, как в груди растекается что-то странное и теплое. Потом подошла к букету, поправила стебли в вазе и, улыбаясь, тихо сказала в полголоса:

– Не умеешь удивлять, да… как же.

Поздний вечер, уже почти ночь, и мы втроем устроились в гостиной – София в своем любимом халате, Кэйти с чашкой какао, я завернулась в одеяло, как в кокон. На экране мигал старый романтический фильм, где героиня обязательно падает под дождем в объятия мужчины мечты. София громко комментировала каждую сцену, Кэйти возмущенно шипела на нее, а я… просто смотрела и пила травяной чай. И улыбалась.

На столике стоял мой букет. Лилии и розы ловили свет от окна, и лунные лучи ложились на лепестки, будто специально для них. Они выглядели почти нереально – как напоминание, что чудеса не всегда громкие. Иногда они просто стоят в вазе и пахнут чем-то невозможным.

– Так, ну ты хоть скажи, – начала София, хитро щурясь. – Он поцеловал тебя?

Я чуть не поперхнулась.

– Соф, Боже, почему ты всегда как детектор правды?

– Потому что правда интереснее, чем твой покерфейс, – хмыкнула она, подмигивая.

Кэйти прыснула со смеху:

– Ладно, оставим ее в покое. Посмотри, у нее и так на лице все написано.

Я закатила глаза, но улыбку скрыть не смогла.

– Ничего особенного, просто кино, – сказала я, хотя сама знала: это было что угодно, только не просто.

– Кино, – передразнила София. – И после этого ты весь день ходишь с лицом человека, который только что увидел вселенную?

Кэйти подтянула ноги на диван и внимательно на меня посмотрела.

– Тебе понравилось. Это видно. Даже говорить не надо.

Я кивнула, не скрывая улыбку.

– Да, понравилось. Он… странный. И спокойный одновременно. С ним рядом как будто ничего не нужно объяснять. Просто быть.

– Ого, – протянула София. – Это официально диагноз. Девочка влюбляется.

– Соф, – простонала я, уткнувшись в подушку. – Даже не начинай.

– Что? Это прекрасно! – она всплеснула руками. – Я мечтаю о таком – без нервов, без игр. Только ты, он и атмосфера.