Грязные руки

Грязные руки

От автора

Следите за руками!…

И за своими в том числе.

1

За дверьми квартиры, находящейся в центре довольно таки приличного городка, под номером 19, забрякали ключи. В квартиру вошла девушка с солнечной улыбкой на лице. Она никуда не торопилась, любуясь огромным букетом белых голландских роз, и выжидала каждую минуту своего счастья, которое с каждой минутой становилось сильнее. Снимая ботинки, девушка в сотый раз прокручивала в голове события этого вечера. Самая настоящая сказка! Пушкин бы такого не выдумал!

Они были в ресторане. Цветы. Приятная мягкая музыка. Он такой красивый!… А потом он сказал… Сказал: «… руку и сердце…» А потом она заплакала, но всё таки что-то сказала! А потом он обнял ее так крепко и нежно! Она прижалась к его плечу и вдохнула его запах, (это были дорогие духи Gianni Vive Supman Parfum VI) и поняла: это запах всей ее жизни, это запах ее счастья.

Наконец, отсидевшись вдоволь на комоде прихожей, изучая лепесток за лепестком нежнейших цветов, девушка выдохнула:

– Мам, я дома!

– Алина,– ответила мама из кухни,– что ты сегодня так долго? Иди быстрее ужинать!

Алина медленно сняла пальто, шарф и повесила их на вешалку. Не отрываясь от роз, она попятилась на кухню. Мать суетилась: подогревала остывший ужин, сервировала по новой стол, перемешивала салат. Алина упёрлась о косяк двери и наблюдала за матерью.

Как же любимы эти вечера! Целыми днями все члены семьи где-то пропадали: кто на учёбе, кто на работе. Их прислуга работала на отлично, но семейный ужин мама доверяла только себе. Сегодня она приготовила их любимую картошку “по-французски“. Приятный аромат испеченной картошки и мяса заполонил всю кухню. Мама тем временем положила на стол свежий салат. Он был самый простой: цветная капуста, огурец, лук, помидоры. Алина знала: такую миску салата мама приготовила не только для неё, а по большей части для себя. Дочке мама положит и горячее, и закуску, а сама она будет тыкать вилкой в зелень, и, если уж осмелится, то украдёт к себе в тарелку пару кусочков золотистой жирной картошечки. Так она делала всегда, чтобы был повод посидеть лишний раз на кухне и поговорить с дочкой. А вообще, мама строго соблюдала рекомендации своего кардиолога. Она старалась по расписанию принимать пилюли, капли, что же касается диеты, то каждый грамм был взвешен и ничего лишнего не съедено. Бывали, конечно, моменты, когда мама потакала своему желанию и чуть больше подсолит или возьмёт сладенького. Однако, это было редко и то по праздникам. Здесь не наблюдалось ничего удивительного. Во всех отношениях Виктория Александровна была строга и добра одновременно. Как же иначе? Профессор педагогического университета должна была быть именно такой.

– Алина?– выпрямилась Виктория Александровна, не без восторга облюбовав дочь с головы до пят.

– Мам… – снова девушка засияла улыбкой, сдерживая переполняющие ее чувства.– Мне Женя сделал предложение.

– Алина!– мама подбежала к дочке и, схватив ее за плечи, пыталась прочитать ее глаза.

– Мам…– собралась она,– я согласилась.

– Алина!– бросилась ее обнимать Виктория Александровна.– Доченька моя! Как я рада! Рада- радешенька за тебя!– от эмоций у нее проступили слезинки.– Это надо же! Счастье-то какое!

– Мам, я так счастлива! Я, веришь, по земле не хожу! Мам, я летаю от счастья!– плакала у матери на плече Алина.

– Ой! Да что же это мы с тобой расплакались как те дуры,– мать отпустила дочку, вытирая свои щёки,– когда радоваться надо! Садись! Садись за стол! И всё мне подробно расскажи. О, Боже! Какие цветы!– опомнившись, воскликнула она, заметив белые розы.– Это он тебе подарил? Какая прелесть!– у нее проступила вторая волна слёз.– А колечко!– удивилась мама и потянула руку дочери к себе, любуясь блеском золота и маленьким встроенным бриллиантом.– Ах, Алина! У меня нет слов! Дух захватывает!

– Мам, ну что ты так?– прикоснулась к ее руке Алина, пытаясь успокоить. Она сразу заметила, что пальцы матери холодны. Это от плохого кровообращения. Так сказал кардиолог. Руки точно не врут. Маму нужно беречь. – А ну- ка, соберись! Иначе от этих радостей мне придется скорую вызывать,– не без ласки упрекнула Алина.

– Да, да. Хорошо,– согласилась Виктория Александровна и снова вытерла глаза.– Дай я хоть в вазу поставлю красоту эту… – Алина послушно отдала матери букет.– О, Боже, радость-то какая!… А ты садись! Я иду сейчас чайник поставлю и печенюшек ещё найду…

В это же время, на другом конце Земли, порт гудел по всю. Тысячи рабочих и множество сложнейшей техники работало на то, чтобы загружать многотонные контейнеры на корабли.

Благодаря морскому сообщению, многие страны быстро поднялись. А вместе с ними поднимались и мировые лидеры. На этой площадке в день приходили миллиарды долларов и, самое важное, этот поток не собирался прекращаться. Сам воздух здесь пах не морской солью, а деньгами. Именно этот воздух пробуждает лучше всякого кофе.

Так думал один важный мистер, который любовался с высоты птичьего полета на муравейник, который бурлил под ним. Он стоял на верхней площадке порта и довольствовался работой и запахом.

К нему подошёл детина довольно таки внушительных размеров в строгом костюме и в темных очках.

– Всё готово к отправке, сэр,– сказал он важному мистеру, который не мог оторваться от организованности движений, что были под ним.

– Он в курсе? – спросил, не отводя глаз, важный мистер.

– Да, сер.

– Славно,– он перевел взгляд на контейнеры с логотипом «FarmMegaS» и его лицо исказила улыбка, которая говорила о неоспоримом успехе. – Отправляйте.

– Да, сэр,– детина в темных очках развернулся и ушел.

У загородного коттеджа семейства Рамских остановился подгнивший Т5. Ночь была глубокой, улица пустой, а сами Рамские домой сегодня не собирались возвращаться. Водитель Т5 прекрасно знал об этом, как и о том, что остановился сейчас в слепой зоне от камер наблюдения, и конечно же о том, что ночь эта многое может решить. Он откинулся на спинку сиденья и выдохнул. «Это будет в последний раз»,– пообещал Гришка, по прозвищу Сверчок, сам себе. Он закрыл глаза и снова сосредоточился на своем плане действия. План был безупречен: лишь бы все сработало. Старшие Рамские на месяц уехали на свою виллу в Сицилии, их отпрыск шатается где-то в столице и скоро не объявиться, охранник напоен и спит, все системы сигнализации приглушены, дубликаты ключей лежат в кармане.

Гриша Сверчок ещё не забыл «аромат» своей тюремной камеры, поэтому возвращаться туда снова ему совсем не хотелось, но хотелось жить, и жить хорошо, как все. Четыре недели назад он впервые увидел настоящее небо, целое, нераздробленное на куски металлическими прутьями. Четыре недели назад он увидел мир без заборов и колючей проволоки. Четыре недели назад он зарёкся, что больше его руки не прикоснуться к чужому, что воровство в прошлом, что со всем он завязал раз и навсегда… Но это было четыре недели назад…

Одно дело. Только одно, чтобы дышалось полной грудью! Все должно пройти по маслу. Заказчик останется доволен.

Гришка выдохнул ещё раз и надел перчатки. Он продел каждый палец, разглядывая свои руки перед делом.

«Все в этом мире делается руками человека»,– заключил Гришка и вышел из машины.

Воздух был по-осеннему холодным. Гришка осмотрел коттедж. «Пора»,– решился он и полез на забор.

Минут через пятнадцать по этой же улице катил подержанный гольф. За рулём был Миша Немов. Он сегодня замотался на работе, выполняя последний заказ, и, будучи уставшим, решил поехать домой по тихим загородным улочкам, а не через забитый центр. Спешил он домой в поселочек похожий на знаменитое Простоквашино, где давно в маленьком домике с теплым ужином ждала его мама.

Проезжая мимо коттеджа, Мише сразу бросились в глаза тусклый свет в одном окне и не к району припаркованный рядом гнилой грузопассажир. Не долго думая, молодой человек набрал номер своего соседа. Поднял тот трубку не сразу. Пришлось немного подождать.

– Алло,– наконец, ответил сосед правда осипшим, сонным голосом.

– Алло! Дядя Митя, вы на работе?

– Да,– неуверенно ответил дядя Митя.– А что?

– Проехал сейчас мимо вас. Там какой-то свет на третьем этаже и машина какая-то у ворот. У вас там все в порядке? Не похоже, что хозяева дома…

– Да, их нет, Миша,– ответил более трезво Митя.– А свет… Это, наверное, домоправительница наша, Светка. Она всегда да что-то забудет. Знаешь, Рамские сейчас какой-то дизайн придумали, что всё в лампах. Так вот, может Света и не выключила одну. У нее это бывает. А машина… Часто у нас тут ломаются. Пока отсюда кого-то вызовут, то и ночь застанет: сам знаешь… Но я сейчас пойду и все проверю. Спасибо, что сказал. Щас я иду. Видно, совсем засиделся в своей коморке.

– Что-то мне ваш голос не нравится,– сбавил скорость Миша.– У вас точно всё в порядке? Может мне вернуться, помочь чем?

– Не, Миш… Это Света мне что-то на обед ещё накашеварила да и скрутило меня. Я пучком, Миша! Езжай домой. Я вот уже поднимаюсь на первый. Я все проверю. Спасибо.

– Ладно, как скажите,– прижал газ Миша.– Лёгкой вам смены!

– И тебе не хворать.

Дмитрий Сергеевич, обхватив живот и на каждой ступени «благодаря» мысленно Свету за наваристый борщ, всё таки добрался до третьего этажа. Там, в кабинете Рамского, действительно, горел непонятный свет, но помимо его охранника насторожил и странный шум. В комнате усердно шуршали бумагами. Дядя Митя понял: в доме он не один. Эта новость его испугала до корней волос. Голова охранника окончательно отрезвилась. Он спустился на пару ступенек вниз. Нащупав в стене скрытую полку, Дмитрий, обернул ее. Вышла красная кнопка под щитком. Охранник с дрожащими руками снял щиток и стукнул по кнопке. Поднялась сирена, во всём доме замигал свет, и над всеми окнами и дверьми начали спускаться металлические роллеты.

От такой неожиданности Гришка припал к земле и покрылся мокрым потом.

– Не может быть!– прошипел он. Сверчок с перепугу ринулся было к окну, чтоб сбежать, но тут же остановился. Какая-то идея самосохранения заставила его вернуться к столу и схватить папку, которую он не успел «прощупать» и в которой Гришка методом исключения надеялся увидеть свой «заказ». Он действовал быстро и не сразу опомнился, когда нырнул под опускающиеся жалюзи окна. Успел. Гришка лихо соскочил с балкона на балкон, а там и на террасу. За считанные секунды он перебежал весь широкий двор.

– Стой! – побежал за ним Дмитрий Сергеевич.– Стой! Стрелять буду! – охранник выстрелил для верности в воздух, но воришка нисколько не испугался и одним махом одолел высокий забор. Пока охранник спустил с цепи овчарку и открыл калитку, Т5-ый звонко засвистел и, оставив на память на асфальте отпечатки шин, помчал на всех парах. Не успел несчастный скрыться в конце этой улицы, как на другом ее конце уже замотались красно- синие маячки полиции. Две машины погнались за нарушителем, а одна остановилась у коттеджа для снятия показаний.

– Объявляю вас мужем и женой!– эхом раздался по всему залу торжеств радостный голос регистраторши, проникая до глубин сердец и вызывая волну колких мурашек.– Можете поцеловаться!

Олег Самохин очень ясно помнил этот день. От волнения и радости у него переворачивалось всё внутри до сих пор, не смотря на то, что прошло с того события пять лет. Он помнил, как кричали «Ура!» гости, помнил бурю аплодисментов, помнил потоки лепестков роз, которыми их забрасывали со всех сторон с пожеланием счастья и долгой жизни, и, самое главное, он помнил ее, эту нежную, светлую девушку, которую он, как пушинку, поднял на руки и понес до самого лимузина. Он помнил то неописуемое благоговение от одного лишь осознания, что эта девушка, любимая и желанная, раз и навсегда стала его женой.

С такими мыслями Олег Самохин шел этой холодной осенней ночью по уже знакомой, «своей» территории. Нужно было как-то перебиться до утра, и он знал способ. Подойдя к загородке для сортировки отходов, Олег раздвинул баки и забился между ними. Устроившись, он протянул свои давно не мытые руки и подул на них. Исколоченные холодом и плохим питанием пальцы едва ли улавливали тепло от его дыхания. Подув ещё пару раз, Олег сунул их под мышки и вскоре задремал.

Гришка Сверчок давно заметил блики сине-красного цвета в отражении зеркала заднего вида. Он мысленно похвалил себя, что заранее подумал про номера и снял их, но в то же время проклинал себя за то, что согласился и взял заказ. От отчаяния Гришка почувствовал, как закоробило его в глотке. Пусть за дело обещают хоть миллионы и полную защиту от закона, но, если его сейчас поймают, то он, Сверчок, ни за что себе не простит эту слабость.

Одним глазом он следил за дорогой, а другим перебирал украденную папку. Вор и сам не понял: украл ли он то, что надо или нет. Все происходило очень быстро. Сирена стала громче, и Гришка до пола выжал газ. Времени оставалось не много. В машине было темно и только с помощью дорожных фонарей он мог перебежать глазами одну страницу, другую, третью.

Оказалось, что это совсем не то… Какие-то пустые договора. Сверчок от досады заскрежетал зубами и со всей дури стукнул по рулю.

«Всё коту под хвост! Зачем только согласился?! Болван! Знал же! Чувствовал, что дело пахло гнилью! И пошел! И пошел!»– корил Гришка сам себя, тем временем перебирая в голове все возможные варианты выхода из этой дряни, в которую сам ввязался. И он нашёл. Поднажав ещё газу, вор спустил окно пассажира и выбросил несчастную папку. Дальше ему нужно было спасаться самому. Укараулив поросшую дорогу к лесу, он резко свернул и, завернув по ухабам за высокие золотые кусты, притаился. Гришка почувствовал ледяной комок в горле. Он застрял и не позволял ни сделать глоток, ни продышаться.

Полиция помчала по асфальту дальше.

Вор выдохнул и изнеможенно бросил голову на руль. «Все позади»,– смог он, наконец, сглотнуть.

Задремавши между баками, Олег Самохин ничего такого не ожидал. Сначала через сон он вдалеке услышал сирену полиции, потом на него неожиданно что-то свалилось камнем. Олег не на шутку перепугался, пока разобрался что к чему. Выглянув из своей конуры, он заметил только задние дверцы белого дряхлого бусика, а за ним погоню двух полицейских машин. Самохин оценил ловкость водителя буса. Не смотря на то, что машина была гнилой и расшатанной, держался он от полиции на хорошем расстоянии, да ещё с выключенными фарами. Да, он легко мог скрыться в любой конуре.

Провожая взглядом сине-красные огоньки, которые ещё долго мигали, исчезая в толще улиц, бомж не сразу вспомнил о папке, что упала на него с неба. Когда представление закончилось, Олег занял своё уже подогретое место и раскрыл ее. Она оказалась очень интересной. Нет, интересной она была не из-за скуки бомжовой жизни, а только из-за того, что Олег Самохин узнал знакомый логотип. Над каждой страницей возвышался во всей красе «FarmMegaS» и в конце каждой страницы фигурировала фамилия «Рамской Н. Е.» или «Рамской Е. Н.», а рядом изощрённые подписи.

Олег Самохин уже не спал этой ночью. Зачитался.

– Ну, вот так… – закончила свой рассказ Алина, допивая мамин чай.

– Вы дружили с детства,– заключила, углубляясь в прошлое, Виктория Александровна.– Да что и говорить! Семьями дружили! Знаем друг друга, всю подноготную знаем! Ты помнишь, как он подарил тебе самодельную валентинку? Ему было лет восемь, наверное. Ты помнишь, как ты расплакалась, когда открыла её?

Алина густо покраснела и, смеясь, закивала головой.

– Помню, все они были тогда у нас в гостях,– продолжала мама.– О! Это было невероятно! Лора и Николай, мои будущие родственники,– подмигнула дочери Виктория Александровна, делая особенный акцент на «родственники»,– да и мы с папой, еле-еле справлялись с тем, чтобы не расхохотаться, глядя на ваши с Женей кислые лица! Сколько ж времени прошло! Могла ли ты предположить, что когда-то будешь носить его кольцо?

– Никогда!– возразила с улыбкой Алина.– Если бы я не уехала на специализацию в Англию, то точно где-то в подворотне убила бы его. Я его на дух не переносила! А папа всё время: «Хороший парень, только будь осторожна! Хороший парень, только будь осторожна!» – Алина пыталась повторить голос отца и рассмеялась, откинувшись на спинку стула.– О, папа был уверен, что он украдет мое сердце! Да-а, когда я вернулась, то увидела совсем другого человека. Он очень сильно изменился. Да и я тоже… – девушка стала совсем серьезной.

– Теперь у тебя блестящее педагогическое образование, блестящий жених и блестящее будущее! – сказала мама.– Женя- это лучшее, что могла бы предложить тебе судьба. Будь отец сейчас с нами, он бы был на седьмом небе от радости. Он ведь всегда говорил, что Женя хороший парень,– повторилась она за дочкой, искажая последнюю фразу.

– Да-а, папа, папа…

– Он ушел больше года назад, а я ещё не могу привыкнуть, что его нет,– пригубила совсем грустная Виктория Александровна горячий чай.– В университете,– положила она чашку на тарелочку,– каждая группа по очереди ежемесячно несёт к его могиле живые цветы. А наши коллеги… каждый день мне рассказывают о нем, о его мудрости, о его опыте, о его доброте,– дальше Виктория Александровна говорила, сосредоточив взгляд на городском пейзаже, раскрывающимся из окна, заглядывая не только в даль родного города, но и в даль времён.– Его все помнят и уважают. Алина, это же надо какую жизнь прожить, чтобы тебя после смерти не забывали!? Да, наш с тобой Лесков Алексей Алексеевич- великий человек… И с этим не поспорить. Тридцать пять лет быть ректором государственного педагогического университета, отвечать за образование и воспитание всей страны… Тут даже нечего говорить… Нужно же было случиться этой страшной болезни. Отмучился бедный… Великий был человек… – Мама снова отглотнула и перевела взгляд на дочку. – Не будем о грустном! Не до грусти нам сейчас. Правда?– Виктория Александровна улыбнулась, видя в глазах дочери яркий, живой огонёк и непотопляемую жажду любить и быть любимой.– Алина,– взяла Лескова Виктория окольцованную руку девушки и привела к своей слегка измученной годами щеке.– Алина, об одном прошу тебя. Обещай мне, что ты будешь всегда такой счастливой, как сейчас,– она говорила тихо, умоляюще глядя на дочку.

– Обещаю,– улыбнулась в ответ Алина и обняла маму.

За дверьми квартиры 19 снова забрякали ключи. В квартиру ещё кто-то вошёл, громко снял обувь и, так же громко бросил на комод ключи.

– Я дома!– бесцеремонно закричал на весь дом ещё не установившийся низкий голос. Тяжёлые шлепки последовали сначала в ванную, а затем на кухню. Перед женщинами появился парень лет восемнадцати с светлым взглядом и редким наглым прыщиком на лице.– Что так тихо?– прошлепал он к столу, где его уже ждала теплая французская картошка и салат. Алина сидела и улыбалась ему, ткнув руки между колен. Юноша сначала ничего особенного не заметил и подвинул, как ни в чем не бывало, тарелку по-ближе к себе. Потом до него что-то дошло и он что-то заподозрил. Молодой человек снова посмотрел на Алину. Она не удачно сдерживала свою улыбку, готовую превратиться в бабочку. Он посмотрел на Викторию Александровну, потом снова на Алину. На его лице читалось только: «Объясните хоть что-то! Я ничего не понимаю!»

– Алине сегодня сделали предложение! – не выдержала мама.

– Да ладно!– просветлел юноша.– Кто?

– Кто? Как будто ты не знаешь, кто это может быть!

– Женька, что ли?

– Да!

– Ну, сеструха!– воскликнул молодой человек.– Такого парня захомутала! Ну, и?

– Согласилась,– ответила за Алину Виктория Александровна.

– А-а-а-а-а-а!– вырвалась от брата неумолимая радость. Теперь Алина не сдерживала накопившийся в ней смех. Теперь уже было можно.

– Тише, Макс, соседей напугаешь!– выговорила через смех и слёзы девушка.

Максим соскочил со стула и повис у Алины на шее, раскачивая ее в такт мелодии и медленно напевая на ухо:

– Ах, это свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала,– звук резко начал возрастать, как и скорость,-

И крылья эту свадьбу понесли!

Широкой этой свадьбы было места мало! Эх!

И места было мало и земли!

Широкой этой свадьбы было места мало,

И места было мало и земли! Все! – Максим брякнулся на стул.

Алина вся раскраснелась.

– Скажи мне, сеструха,– прыгнул тут же на стуле Максим,– ты счастлива?

Алина подняла глаза ввысь и со всей страстью ответила:

– Да!

– Благословляю тебя, дочь моя,– пародируя батюшку из церкви, хлопнул ее по плечу младший брат и охотно принялся за еду. Но и с полным ртом, он не был спокоен. Уплетая ужин, Максим всё же намурлыкивал мотив «широкой свадьбы» и ерзал на месте под эту песню.

– Макс!– ласково упрекнула его сестра.

– Что?– возмутился он с набитым ртом.– Я тоже радуюсь! Нельзя? Широкой этой свадьбы на-на,– положил Максим в рот картошку.

Не смотря на то, что он вырос и воспитывался в элитной семье, молодой человек иногда мог себе позволить побаловаться и посмешить. Но разрешал он себе такое только в узком семейном кругу, то есть в кругу мамы и сестры, и только во время вечерней трапезы. Старшие Лесковы его порывы понимали и не препятствовали им. Хоть иногда нужно же разрядить обстановку сухой этики.

– На-на на-на,– мычал под нос молодой человек. Не дожевавши до конца, Максим вдруг что-то вспомнил: – Кстати, а когда свадьба?

– Макс!– зарумянилась снова Алина.

– Все сразу так не решается,– ответила за Алину мама.– Хотя я не думаю, что стоит нам проводить эти церемонии сватовства. Вас засватали ещё с ваших первых дней жизни. Решайте все сами, как вы хотите. Я уверена, что Николай Евгеньевич и Лора, того же мнения, что и я.

– Ну, неет!– Максим не мог не вставить тут свой комментарий.– Я не верю! На Женьку это не похоже. Он уже точно должен знать всё, с его-то головой!

– Он говорил, конечно,– призналась девушка,– что хочет устроить свадьбу как можно скорее, и уже завтра мы начнем что-то обсуждать, что-то готовить. Так он сказал.

– Сеструха, а я уже тебе скажу,– тыкнул юноша вилкой дольку помидоры,– что он уже всё знает! Ну, с его-то головой!

– Нет, мы все будем обсуждать вместе,– уверяла Алина.

– Конечно,– засмеялся брат,– вы вместе будете соглашаться с его решениями. А! Ещё! Как же ты будешь теперь зваться?– Максим выпрямил спину и гордо произнес:– Рамская Алина Алексеевна. Рамская,– подчеркнул молодой человек. – Звучит неплохо!… А что?!– заметил он грозный взгляд Алины.– Нужно привыкать уже к новой фамилии!

– Максим, оставь Алину в покое!– вмешалась по-доброму Виктория Александровна.– Для нее это и так волнительный день.

– Мама!– вспомнил ещё что-то Максим, совсем не слыша, что там наговорила ему мать.– А приданное готово? Должна бы собрать! А то как же?!– снова шутил младший Лесков.– Широкой этой… на-на на-на…– вернулся он к опустошению своей тарелки.

Наконец, покончив с ужином, Максим с самым серьезным голосом поблагодарил за еду, за хорошую новость, обещая помогать в подготовке к свадьбе, но, в полном сожалении, объявил, что сейчас ему пора готовиться к первой сессии в его жизни. Максим попросил прощения, что вынужден покинуть мать и сестру, уверяя, что причина очень и очень уважительная. Виктория Александровна и Алина, как преподаватели, его, естественно, очень понимали, и с самыми лучшими пожеланиями отправили в свою комнату. Но Максима было слышно ещё долго. По всему коридору разлеталось его: «Широкой этой на-на на-на, места мало! Эх!…» Виктории Александровне и Алине что и оставалось делать, так это хихикать в ладонь.

Славным Максим был мальчишкой. Когда надо было быть собранным и сдержанным, был собран и сдержан, а когда можно было поострить, острил, когда нужно было поддержать в трудную минуту, поддерживал, когда развлекать, развлекал. Он успешно закончил лицей и теперь поступил, как и вся его семья, в педагогический университет. Он хотел стать учителем младших классов и хотел всего добиваться самостоятельно. С поступлением на первый курс, Максим решил, что деньги на учебу, питание, проезд будет зарабатывать сам и устроился официантом в хорошенькой кафешке возле их дома. Трудился он честно и ловко, с посетителями легко ладил, а те потчивали его немалыми чаевыми. Отрабатывал он свои часы после учебы, поэтому всегда домой приходил поздновато. Виктория Александровна гордилась им и возлагала на него больше надежды. Учителем, как учителем, а вот ректором их университета, была она уверена, он сможет стать легко.

По поводу своей дочери, Лескова Виктория тоже не имела никаких сомнений. Она давно приглядела ей добротное местечко в государственном, а там уже и министерство было не за горами. Но это, только, если она захочет. Намного важнее, чтобы семья у нее была крепкой и счастливой. Воспитание и образование страны, это, конечно, дело первой необходимости и оно должно находиться в надёжных руках, но, знала точно профессор, если в твоём маленьком государстве, в твоей семье, некому достойно воспитать и дать образование твоим детям (потому что мать все время и со всей головой на работе), то ты никудышный преподаватель. Если в малом бестолков, то в великом толку не появиться.

Быть педагогом – это ответственность; это, едва ли не в прямом смысле слова, взять ручонку ребенка в свою и вести его, пока он сам не сможет уверенно ступать по дороге жизни.

*****

Мастерская, повидавшая не одно столетие, тихая и незаметная толпе, раскрыла двери для своего старого мастера. Работа предстояла долгой и интересной. Мастер-гончар нашел необычный кусок глины. Она отдавала в нежный серый оттенок. Мастер, посвятивший всю жизнь гончарному искусству, сразу увидел в этом неотесанном, загрязненном землей куске удивительно прекрасный сосуд, который будет служить и радовать. Гончар отыскал эту глину у обмелевшей из-за сильной жары реки. Вода прятала под собой все эти годы материал на вес золота по своей ценности. Мастер не замедлил и вырезал из берега несколько кусков для работы.

Благодаря водам реки глина была отстоянной и созревшей для дальнейшего труда мастера. В мастерской он прощупал каждый вырезанный кусок. Плотность и консистенция впечатляли чувствительные руки гончара и вдохновляли на творчество. Хороша глина. Мастер бережно очистил материал от листочков, земли и мелких веточек, которые успели прилипнуть к поверхности.

Воды пригодится много. Гончар бросает всё и спешит с ведрами к колодцу. Не жалея воды, он смывает с глины все лишнее. Она должна быть чистой, без ни одной лишней примеси.

В окно мастеру заглядывают первые лучи солнца. Рассвет. Теплый свет играет на его измученном и спокойном лице. Лампа в мастерской тускнеет, уступая место небесному светилу. Гончар встал ещё засветло, чтобы найти эту особенную глину. Он знает: его труд будет ненапрасным. Работа кипит. Гончар суетится, под ногами скрипят старые половицы. Он нашёл струну и режет найденный и отмытый материал на более мелкие куски.

Мастер переходит в своему столу. Столешница совсем истёрта. Тут побывал не один кусок глины. Гончар берет отрезок и, поэтапно увлажняя его, начинает вымешивать. Каждый миллиметр должен быть продавлен его пальцами. Ещё немного воды, совсем чуть-чуть. Здесь нужны точность и мера. Ещё промять. В противном случае ничего не получится. Глина должна быть готова к работе. Сначала движением «бараний лоб», затем «спираль». Опять «бараний лоб», затем «спираль». Это изгоняет воздух, распределяет равномерно влагу. Повтор. Опять повтор. Глина должна стать плотной и приятной словно шёлк. Ни один пузырь не должен нарушать ее плотность.

Мастер прорабатывает так каждый кусочек. Бережно, нежно, верно. Это как настройка инструмента перед первым аккордом. Это как расправить крылья перед полетом. Полет должен выйти плавным, а звук – кристально чистым.

2

С пяти часов утра Михаил Немов был на ногах. На работу ему и матери нужно было явиться ровно в восемь, приходили домой они поздно, а опавшие листья отказывались сами собой убираться. Он видел, как мама тяжело охает и огорчается, когда видит такой беспорядок вокруг дома, и когда понимает, что ни сил, ни времени у нее не хватает на уборку. По этой причине, Миша встал засветло, чтобы хоть немного облегчить материнские заботы. Выгребая каждый уголок от мокрых разноцветных листьев и срезая сухие стебли летних цветов, Немов наводил чистоту вокруг своего скромного жилища. Он очень любил этот домик, он очень любил свою маму, и он очень любил эту осеннюю тишину. С каждым взмахом граблей, из-под слоя опавших листьев выглядывала голая сырая земля, и Миша думал о том на сколько важно и людям очищать себя от многолетних слоев грязи, чтобы белый снег чистейшей одеждой мог их полностью покрыть и согреть под собой.

Ну, а пока, до зимы было далеко. Ещё нужно будет не раз попотеть над этим золотым наследием осени, так как деревья не спешили расставаться со своими дорогими шубами и стояли в своей полной надменной красоте.

Немов собрал листья в мешки и вынес их на огород. Они послужат отличным удобрением.

Не даром Миша потрудился. Вокруг дома стало чисто и опрятно, но все же чего-то не доставало. И Немов знал чего. Его мама, Лопаткина Полина Георгиевна, обожала кустовые хризантемы. Она каждый год покупала по одному горшочку с этими цветами, и каждый год, к ее огорчению, они из-за морозов пропадали. Стоит, конечно, сказать, что Полина Георгиевна, не могла себе позволить раскошеливаться для своей прихоти, поэтому покупала цветы очень поздней осенью, когда они были совсем копеечными. День- два она нарадоваться ими не могла, а потом хризантему, не успевшую хорошенько укорениться, бил мороз.

Миша сегодня решил это исправить. Вчера на рынке он купил десять больших прекрасных кустов. Он хотел сделать для матери подарок. Теперь-то они точно приживутся и будут долгие годы радовать ее сердце. Он выкопал лунки, налил воды и начал садить.

Кусты, как яркие бусы, украсили их дворик. Маме, Миша был уверен, понравиться, и не ошибся.

Полина Георгиевна стояла на пороге в одной сорочке, накинув на плечи пуховый платок, и не верила своим глазам:

– Миша! Миша, что это?

Миша дрогнул. Он ее не ожидал.

– Мама, тебе нравится?– выпрямился он.

– Сынок, – ее глаза покраснели,– да как это? Да что это? Какая красота! Откуда?

– Купил. Для тебя. Нравится?

– Миша! – посмотрела Полина сыну в глаза.– Ну, ты ещё спрашиваешь! – она начала потирать нос и щёки и, надев первые попавшиеся шлепки, подошла к своему взрослому сыну и обняла за грудь (выше она не доставала).– Спасибо, сына! Ты всегда да что-то сделаешь для меня приятное. Ой! Только и успевай удивляться…

– Нет, мама, это Богу спасибо, что нас так любит.

– Богу завсегда спасибо,– согласилась женщина.

Они стояли обнявшись и молчали.

– И тебе спасибо, мама,– продолжил Миша, – что мамой мне стала!

– Миша,– улыбнулась Полина Георгиевна и заглянула сыну в лицо,– ты ведь это мне говорил вчера, и позавчера, и так, начиная с двенадцати лет.

– Мама, я говорил и буду это говорить тебе каждый день, потому лишь что ты моя,– Миша немного задержался и проговорил,– мама.

– Ну, и ладно,– растрогалась Полина Георгиевна, пряча лицо в его куртке. – Ну, и полно. Смотри, смотри я и расплачусь тут вся из-за тебя. Эх-хэх… Давай, давай я тебе помогу,– тут же она взялась за лопату.

– Нет, мам, – потянул к себе лопату Миша.– Я сам закончу. Сколько ж тут осталось работы? Два куста? Не надо. Не пачкай руки. Да ещё и простудишься. Холодно ведь. Иди лучше собирайся, тебе скоро нужно на работу. Там тебя уже заждались. Я тебя отвезу. Иди, иди. Не упрямься.

Полина Георгиевна, прослушав лекцию сына, поняла, что спорить бесполезно и послушно вернулась в дом.

– Бог в помощь, хозяин!– кто-то крикнул с дороги, когда Миша засыпал землей последний куст. Немов обернулся. На заборе висел мужик лет сорока у черной кожанке.

– Спасибо,– ответил Миша и принялся убирать инструменты.

– Машина вижу есть у тебя,– не уходил мужик, указывая на гольф во дворе,– а топливо найдется?

– Случилось чего?– спросил молодой человек.

– Да вот, что-то я не рассчитал. Из дому выехал, а на датчик не посмотрел. Вот и застрял я в вашем селе. Не поможешь?

– Поможем, конечно,– согласился Миша.– Где ваша машина говорите?

– На две улицы ниже твоей.

– Хорошо. Сейчас возьму канистру и лейку. Не волнуйтесь. Все сделаем.

– Вот спасибо тебе. Спасаешь меня!– положил мужик руку на грудь.

Не в долгом времени, они добрались до подгнившего белого Т5. Миша Немов, заметив знакомое авто, сразу притормозил. Со вчерашней ночи он так и не говорил с соседом. В голову Миши прокрались недобрые мысли, но, поспешив их разогнать прочь, решил во что бы то не стало, поступать по стальным Библейским принципам. Нуждающемуся нужно помочь.

Гришка Сверчок открыл бачек для топлива. Миша вставил туда лейку и полностью опорожнил свою канистру.

– Слушай, парень, спасибо тебе,– потянулся в салон мужик и достал свой худой потрёпанный кошелек.– Сколько?– открыл он его.– Сколько? Триста? Пятьсот?

– Нет, ничего не нужно,– ответил Миша, выстукивая последние капли топлива с лейки о стенки бака машины. – Я хочу вам просто помочь.

– Нет, парень. Это же денег стоит.

– Знаю, что стоит, но для вас это подарок.

– Эй! Что за философия? Заработать не хочешь?

– Нет, не хочу,– улыбнулся Миша.

Гришка вытаращился на него с кошельком в руках:

– Кто ж тебе такие мысли в голову вбил? Любой бы нормальный пацан не отказался бы.

– Мастер. Он меня так учит,– сказал Немов, закручивая крышку бака.– Он говорит, что мы созданы для добрых дел.

– А!– понял Гришка, рассмотрев его руки. Они были пропитаны мазутой, кожа далеко не светлая и не далеко не гладкая, один из ногтей был подбит и выделялся от остальных фиолетовым цветом. Сверчок понял, что перед ним типичный автомеханик; молодой, поэтому и глупый, поэтому и добрый, поэтому и верит своему начальнику- мастеру.– Ну, как знаешь,– спрятал Гришка свой кошелек, в котором от силы наскреблась бы двухсотка, и сел в свой Т5. – Как же тебя зовут, добрый молодец?

– Миша.

– Как?

– Миша Немов.

– Спасибо тебе ещё раз, Миша! Очень мне помог!– Сверчок закрыл дверь и завел двигатель. Бус засвистел.– Да, и передавай привет своему мастеру!– крикнул Гришка, опустив стекло.– Толковый мужик!– Сверчок быстро переключился и помчал дальше.

Миша забежал в дом и посмотрел на часы. Они показывали 7:30. Миша понял, что он опаздывает на работу и кинулся быстро переодеваться.

– Мама, закругляйся и выходим!– крикнул он на кухню.

– А как же завтрак? Миша, ты же не ел ничего. Где ты так задержался?

– Человеку одному нужно было помочь,– натянул Немов на себя вязанный свитер, защелкнул комбинезон и вышел в коридор.

Мама печально вздохнула.

– Мам, ты не переживай,– сказал Миша, завязывая шнурки.– Ты мне в контейнер собери. Я на работе поем.

Минут через двадцать, Михаил Немов привез Полину Георгиевну на работу.

– Мама, прости. Сегодня немного опоздала. Уверен, там без тебя уже воют на луну.

– Ничего,– сказала женщина.– Они поймут. Но ещё пару минут… Самое главное…– она заглянула в лицо сына.– Сыночек, ты у меня настоящее сокровище! Не знаю чем таким я заслужила, что у меня есть ты. Миша, молюсь за тебя каждый день,– прикоснулась мать к его руке и прослезилась.– Сыночек, будь всегда верен Богу, никогда не отступай от Слов Его, никогда не забывай о благих делах Его и о милости Его. Будь верен Ему и Он тебя не оставит. Он тебя не покинет. Да благословит Он тебя своею Рукою. Пусть она тебя ведёт, оберегает и покрывает…

– Мам, – улыбнулся Миша,– ты ведь это мне говорила вчера, и позавчера, и так, начиная с двенадцати лет.

– Миша, я говорила и буду говорить это тебе каждый день, потому что ты мой сын и я люблю тебя.

– Мам, и я тебя люблю,– признался сын.

Мать выдохнула.

– Ну, ладно… Пойду я, Миша,– сказала она.– С Богом!

– С Богом! Мам, скажи там всем, что я к ним сегодня загляну,– сказал Немов на прощание.

– О, они обрадуются! Будут ждать. Хорошо, что заедешь,– Полина Георгиевна закрыла двери и Миша поехал дальше.

Автосервис был открыт через полчаса. Находился он в тихом, отдаленном квартале города. Движение здесь было не сильным, но работы Михаилу Немову всегда хватало с лихвой. Очередь всегда была на пять дней на перед, и не зря. Многие водители Мишу уже хорошо знали, знали качество и надёжность его работы и доверяли своих железных коней только его рукам, не смотря на то, что приходилось выжидать его свободное время. Работа молодого человека всегда ладилась и ее он ни капли не боялся, а, напротив, любил.

Сейчас перед ним была Тойота Кэрролла. Нужно было сменить масло и поменять летнюю резину на зимнюю. Дело несложное, но время займет. Миша долго не ждал. Он засучил рукава и принялся за работу.

Холод осеннего утра он не ощущал. Добрый труд прогоняет любую стужу. К осени у Миши были особенные чувства. И сейчас, занимаясь в автосервисе, в его памяти снова воскресли очень знакомые и очень болезненные картины. Он хорошо помнил ту холодную осень, когда он был двенадцати лет отроду. Первая сигарета и первая рюмка были давно пройденным этапом за его сутулыми плечами. Джексон, так его звали ребята из двора, был уличным воспитанником. Дома он только ночевал, но в последнее время и это стало редкостью. Целыми днями он со своими друзьями шатался по всему городу в поисках «приключений», еды и лёгких денег на курево и водку. Не раз ему предлагали уколоться, но он, по неведомым причинам, отказывался на отрез. Он признавался перед собой, что это отличное средство для того, чтобы окончательно забыться от всех проблем и боли, но где-то в подсознании Миша чувствовал мощный якорь, который не давал ему, бесстрашному Джексону, сдвинуться с места. Он насмотрелся на обколотых или обкуренных ребят, и их поведение его пугало. Что бы Миша не пережил в своей жизни, оно не стоило такого позора.

За свой недолгий срок, мальчик поведал, что такое взрослая жизнь. Из дому он убегал с пяти лет при любой возможности, и возвращался обратно совсем без никакого желания. Его родители никогда не замечали его отсутствия, и никогда не волновались о своем ребенке. Им родительские чувства были чужды. У них всегда находились дела по-важнее. Возвращаясь домой, Миша точно знал, что застанет одну и ту же картину. Мама в порванной ночнушке, которую она не снимала с себя больше месяца, и свежеиспечённый папенька, только отчаливший от своего постоянного места пребывания, из тюрьмы, в одних трусах, куняют перед стопками за единственным в их доме столом. Миша аккуратно на цыпочках прокрадывается по пустой, грязной и обкуренной хрущевке до зловещей кухоньки, и выжидает, когда, отпив ещё по «сотке», папаша и мамаша окончательно не брякнутся своими головами на стол и не захрапят. Теперь путь свободен, но и сейчас нельзя издавать ни звука. Любое неправильное движение может вызвать бесконечное эхо в их пустой квартире и разбудить предков, а хуже катастрофы, чем разбуженные пьяные родители, быть не может. Миша это знал не понаслышке. Болючая поясница, не сходящие синяки на руках и ногах и глубокий отпечаток от горячего утюга на животе были на то мальчику хорошим уроком. Такие уроки он часто получал.

Несколько дней назад Миша, как всегда ночью прокрадывался по квартире, но там, на удивление, было шумно. К компании мамы и папеньки присоединился ещё одни мамин друг. Миша Немов случайно застал их в самых некрасивых позах. Мамины ухажеры приняли появление мальчика, как дерзость и тут же принялись за его воспитание. Два мужика бросили его на пол и начали колотить ногами. Немов решил, что ни за что не сдастся, не заплачет, не покажет свою слабость. Когда воспитатели уставали от процесса воспитания, Миша изловчался и, пытаясь подняться, полз на четвереньках в свою комнатушку, очерчивая дорожку каплями крови из носа. Но ему не давали далеко сбежать. Налетев, мужики снова бросали его на пол и пинали. Было больно, но кричать Миша не мог. На это не оставалось ни сил, ни воздуха в лёгких. И только когда его очередной раз бросили на пол, от отчаяния он закричал: «М-м-мама!» А мама… Она все это время сидела на полу в своей порванной, засаленной ночнушке и хохотала. Миша не помнил чем все это кончилось. Он проснулся в обед следующего утра и увидел, что все трое верных друзей спят одной кучей. Тогда мальчик встал и убежал прочь.

Эти воспоминания теребили душу. Сегодня же Мише, выждав храп из кухни, удалось прокрался по коридору до другой комнаты. Здесь стоял невыносимый тяжёлый запах. Очевидно, кто-то не дошел до туалета… Мальчику пришлось с этим смириться. Стены и пол в комнатушке были абсолютно голыми. Уличный фонарь заглядывал в единственное окно и его свет падал на пол разбитым на три прямоуголька пятном. В углу валялся матрасик для детской кроватки в темных пятнах вместе с детским одеяльцем. Миша скрутился щенком на матрасе и накрылся. Для рослого мальчишки все это давно не подходило по размерам и не могло согреть осенними ночами, но другого ничего не было.

Всякий раз перед сном Миша Немов замечал в другом углу своей комнаты затасканный школьный портфель. В этом году он явился в школу всего один раз. Нет, учиться ему нравилось, но его страшило и отталкивало совсем другое. Миша завидовал своим сверстникам. У них были красивые рюкзаки, новые ботинки, вкусный обед, а дома их ждали любящие папа и мама, бабушка и дедушка, тетя и дядя и ещё много и много родственников. И все они страшно любили своих отпрысков, а те выростали ужасными эгоистами и баловнями. Не раз Миша наблюдал, как дети «заботливых» или, по крайней мере, «нормальных» родителей гуляли с ними за ручки по парку, те им покупали мороженное, билеты на аттракционы. Дети смеялись, хандрили, в общем, делали все, что им бы в голову ни вошло.

Каждую ночь перед сном Миша вспоминал это и обещал себе сам, что он создаст самую счастливую, самую примерную, самую красивую семью, где все будет в гармонии и единстве. Он приложит все свои усилия, всю свою жизнь отдаст в жертву, но его дети, не будут сиротами при живых родителях, и не будут эгоистами при чересчур заботливых. Эти две крайности Миша в свои двенадцать принимал, по своим наблюдениям, как пропасти, из которых выкарабкаться может далеко не каждый.

Такие мысли посещали его каждый день, и каждый день, как молитву перед сном, он твердил себе обещание все в корне исправить. Кровь из носа, но исправить!

Мальчик долго не мог уснуть, планируя план реабилитации своей жизни и, наконец, полностью уставая, закрывал глаза. Сон его всегда был некрепким. Над этим старательно трудился его голодный желудок, напевая всю ночь колыбельные своим урчанием.

Следующее, что Немов хорошо помнил, это был похорон бабушки, маминой мамы. Она жила за городом. Родители, конечно, не могли прийти. Они от горя ушли снова в запой. Из всех близких родственников проводить бабушку пришел только один Миша. Он до конца не понимал, что происходит, но точно знал, что прийти нужно. Бабушка была единственным человеком, который его поглаживал иногда по головке и угощал редким деликатесом- пряником. Теперь она лежала бледной и присохшей в дешёвом гробу. Хоронили ее соседи, скинувшись кто сколько мог, чтобы провести старуху «по-человечески». Они собрались все в одной комнатке, все в черном, все плакали, вздыхали и причитали. Миша подошёл ближе к гробу и, ошеломлённый, оглядел во что превратилась его бабушка. Ее руки были перевязаны и положены на грудь. Они были такими слабыми и сухими, но единственными, ради которых Миша пробегал через весь город и загородные территории, лишь бы те погладили его. Больше эти руки не смогут его гладить. Больше прибегать не к кому. Немову стало вдруг очень страшно. Он понял, что, начиная с сегодняшнего дня, он остаётся в этом мире совершенно один, совершенно никому не нужен. Он прикоснулся к холодным рукам, провел пальчиком по остывшим жилам, прочувствовал каждую складку дряблой кожи и заплакал.

Миша не хотел плакать. Особенно не хотел плакать у других на виду. Но не мог. Слёзы лились сами по себе. Складывалось такое впечатление, что просто где-то треснула плотина, которая собирала эти слёзы все его двенадцать лет. Выглядело это нелепо. Он, в коротких штанишках и курточке, с широковатой и сутулой спиной, ревёт над бабкой своим ломающимся голосом. В тот момент соседские вопли приутихли. Все глазели на подростка и только одни руки внезапно окутали его.

– Тише, мой маленький,– прошептал теплый голос.– Тише, родной мой!

Миша ткнулся лицом о чьи-то мягкие плечи, и под влиянием нежных объятий его плач успокаивался. Мише стало, действительно, так хорошо и так спокойно, что он не хотел никогда прощаться с этим чувством.

Женщина, убедившись, что мальчик перестал плакать, хотела отпустить его. Немов почувствовал ослабление в чужих руках, но не желал их отпускать и вцепился в это чужое, незнакомое существо ещё сильнее. Плечи мальчика редко и устало вздрагивали после борьбы со слезами, сам же он стоял тихо-тихо и, закрыв глаза прислушивался к стуку сердца его спасителя. Оно билось мягко, нежно, спокойно. Миша знал, что так может биться только любящее сердце. Но он заметил ещё кое-что. Его, Мишино, сердце, которое до сих пор все двенадцать лет билось через раз словно дробь барабана, вдруг стало биться по-другому. Оно приняло такой же мягкий, нежный и спокойных ритм, как и у этого неведомого чужого добродетеля. Мальчик понял: никакой это не чужой, а самый настоящий, самый родной человек во всем белом свете.

– Мишенька,– погладила его эта же теплая рука,– с бабушкой пришло время расставаться…

Миша только сейчас смог отпустить женщину от своих цепких пальчиков и выпрямился. Он посмотрел на нее. Это была женщина с впалыми, уставшими, но добрыми глазами, обрамленными гусиными лапками и с тонкими непокорными волосами, которые покрывал тяжёлый платок. Она не была красавицей в своих годах, но для Миши она во мгновение ока стала самой прекрасной на целый свет. Он не хотел обидеть ее своим непослушанием и готов был сделать все, что она бы не сказала. Миша хотел, чтобы он ей понравился, чтобы и он смог подарить ей всё тепло, на которое был способен.

Как проходил дальше похорон Немов помнил смутно. Все свое внимание подросток сосредоточил на женщине с добрыми руками и на те чувства, что испытало его сердце. Миша не хотел с нею расставаться и ходил следом, словно хвостик. Когда могила была закрыта и люди стали расходиться, мальчик шел по пятам за этой доброй незнакомкой, как только можно замедляя шаг. Женщина заметила его привязанность. Она понимала, что мальчику очень нелегко. Ей его было от всей души жаль, но настала пора прощаться. Она обернулась к нему и сказала:

– Миша, – он остановился возле нее, вытаращив глазенки и проглатывая каждое ее слово,– ты большой умница, что пришел проводить бабушку. Сразу видно, что у тебя большое, чистое сердце,– она взяла его ласково за плечи и заглянула в глаза.– Пусть Господь благословит тебя, мой хороший. Я буду каждый день молиться о тебе,– женщина через усталость улыбнулась ему.– Прощай, Миша. Я буду мечтать снова увидеться с тобой и убедиться, что ты такой же прекрасный человек, каким я узнала тебя сегодня. Прощай.

Миша ничего не ответил. Он стоял на прежнем месте, провожая ее взглядом, пока она совсем не исчезла из виду. Миша не был знаком с Богом. Он только слышал о Нем в шутках своих дворовых друзей. Но, если она, эта чудесная женщина, так говорит о Нем, значит Он, действительно, есть и, действительно, может помочь. Миша захотел верить в существование таких прекрасных людей, как она, его добрая незнакомка, и в существование их такого же доброго Бога.

Немов тяжело вздохнул. Ему не хотелось возвращаться к прежней жизни, к прежним постоянным проблемам. Как же хотелось начать все с чистого листа, набрав полные лёгкие чистого воздуха! Как же хотелось жить!

К сожалению, от суровой реальности не убежишь. Миша опустил голову и, связав с ботинками глаза, шел по осенней слякоти домой, где опять его ждала та же картина, та же ругань, та же боль…

Однажды утром все изменилось…

В дверь их квартиры позвонили. Родители, естественно, спали. Открывать пришлось Мише самому. На пороге оказались две строго одетые женщины. Они были из органов опеки. Женщины вежливо поздоровались с Мишей и попросили впустить их внутрь. Мальчик так и сделал, восхищённый их внешностью, их голосом, их вежливостью. Сама же их работа оказалась не самой приятной. К ним поступили жалобы из школы, по поводу низкой посещаемости Миши, и от соседей, которые много чего видели и слышали; и, как убедились сами органы опеки, не зря. Исполнители закона были возмущены до беспредела, увидев состояние мамы, папы, ребенка, квартиры и несуществующего холодильника.

Не прошло и часа их внезапного визита, как всё было решено: мальчика- в детский дом, родителей- под суд. Во дворе собралось немало народу. Мишу посадили в бус. Дворовые ребята попрятались по углам так, что торчали только их макушки да глаза. Неопытному наблюдателю их бы было сложно заметить, но не Мише. Он знал: ребята вышли проститься с Джексоном. Хоть молча, хоть из-за угла, но проститься с другом.

С тех самых пор, как захлопнулись двери машины, Немов их не видел больше.

В детском доме было совсем не весело. Миша не смог сразу сдружиться с ребятами и ходил особняком. На обед мальчик не явился. Он сидел на лестнице, опершись о перила и потупивши взгляд. Было грустно.

– Здравствуй,– сказал тихий знакомый голос и рядом с Мишей села та самая, чудесная, женщина. У Немова перехватило дыхание.– Что ты тут один?– обняла она его за плечи.– Почему не идёшь кушать? – Миша молчал.– Не хочешь? – Миша молчал.– Понимаю, тебе тяжко на душе… А, если со мной будешь есть, то пойдешь?– Немов кивнул головой.– Тогда, идём.

Они вместе пошли на кухню. Столовая была уже пуста, и эта женщина устраивала им обед прямо на кухне. Сложив плед, она положила его на деревянную скамейку, куда и сел потом мальчик, наблюдавший без морганий за всем происходящим вокруг него. Она ловко суетилась с тарелками и чашками, набрала красного наваристого борща, горячего чая, положила на столик тарелку с ароматными пирожками. Миша только сейчас заметил, что она одета в фартук, белый чепчик и пахнет от нее вкусно. Когда обед оказался на столе, Немов не мог надышаться предвкушением долгожданной сытости. Он никогда ещё не видел такого богатства и не чувствовал их теплого насыщения.

– Давай мы сначала скажем Богу спасибо,– предложила женщина, подойдя к Мише. Она закрыла глаза, сложила руки и начала говорить какой-то набор слов благодарности. Миша этого не понимал, но, решил он, если такое чудесное, неземное существо, которое стояло рядом с ним, молилось и говорило о Боге, значит так и надо делать, как закон. Он был согласен на всё. – Аминь!– закончила женщина.– Кушай, Мишенька. Приятного аппетита! Кушай,– протянула она ему тарелку борща.

Миша безропотно ее послушал.

– Меня зовут тетей Полей, я тут кухаркой работаю,– объясняла Полина Георгиевна Немову, пока тот опустошал тарелки.– Вот, не думала, что встречу тебя здесь…– Она положила голову на ладонь и любовалась мальчиком.– Как ты, вообще? – Миша не имел когда отвечать. Его рот был полон, а он ещё и ещё туда что-то ложил.– Ты не спеши,– щедро улыбнулась тетя Поля.– Это всё твое и никто от тебя ничего не отберёт. – Миша на мгновение остановился и посмотрел на нее. Тетю Полю нужно слушаться, понял Немов. Для неё он не хотел быть непослушным, не хотел быть хулиганом или неблагодарным. Мальчик боялся ее обидеть и стал есть медленнее.

Когда трапеза была окончена, довольный Миша откинулся на спинку стула и улыбнулся тете Поле. Ему было очень хорошо сейчас.

– Тебе понравилось?– спросила Полина Георгиевна, также любуясь им.

Миша кивнул.

– Вот, и славненько. Сейчас я это уберу, а ты можешь возвращаться в ваш класс на занятия,– встала тетя Поля.

– Нет,– первое, что смог сказать мальчик за все время их общения,– я сам все сделаю,– он соскочил со стульчика и принялся собирать грязную посуду. Он быстро сориентироваться и, найдя мойку, все сложил туда. Затем Миша нашел губку и принялся мыть стол.

– Спасибо тебе,– призналась Полина Георгиевна.– Ты мне очень помог. За сегодняшний день я очень устала. У тебя доброе сердце. Спасибо.

Миша окончив работу, сел на то же место.

– Ты не хочешь пойти к ребятам?– спросила кухарка.

– Не хочу,– ответил Миша. Он сидел и никуда не уходил. Его взгляд, потупленный на пол, тревожно бежал туда-сюда. Он было решался и хотел что-то сказать и, когда дело доходило до того, чтобы произнести первое слово, запинался и снова глядел на пол.

Полина Георгиевна это заметила и ласково спросила:

– Тебя что-то тревожит, Мишенька?– Миша поднял снова глаза, хотел что-то сказать, но опять не решился и снова опустил голову.– Ты чего-то хочешь? Скажи, не бойся,– произнесла тетя Поля, вглядываясь в лицо мальчика. Ей до сердечной боли было его жаль и она уже десятки раз молилась о том, чтобы Бог использовал её, как помощь для бедного Миши.

Немов ещё несколько минут помял пальцы и, наконец, поднял голову.

– Вы можете,– он запнулся, набираясь смелости,– вы можете обнять меня так же… как… как тогда… Помните?– он впился глазами в лицо тети Поли, в поисках ответа. Любое передергивание жилки могло значить многое.

Полина Георгиевна никак не могла предвидеть этот вопрос. Она ожидала, что он захочет чего-то сладенького или добавки, или попроситься отвести его в спальную комнату, потому что устал и хочет отдохнуть, а тут… Тетя Поля посмотрела прямо ему в глаза и расплылась в улыбке.

– Мишенька,– раскрыла она свои объятия,– конечно, могу! И могу ещё больше! Иди ко мне, солнышко!– Полина Георгиевна взяла его на руки и крепко обняла.– Сейчас я укутаю тебя пледом и тебе будет совсем тепло-тепло,– она взяла с его скамьи плед и накрыла Мишу с ног до головы. Мальчик, как отживший котенок, растаял в ее объятиях. Он сидел тихо-тихо. Полина Георгиевна прислушалась к этой тишине. В недолгом времени Миша уснул у нее на коленях. Тетя Поля не разрешала себе беспокоить его сон неправильным движением и начала медленно его качать. В этот момент Полину Георгиевну осенило. Она поняла, что Бог уже отвечает на ее молитвы. От восторга у неё сперло дыхание. Полина Лопаткина только крепче прижала к себе бедного ребенка и, благодаря Небесного Отца, тихо пустила слезинку.

Двери на кухню резко распахнулись и на пороге оказалась директор детского дома.

– Вот, где он!– закричала она.– А я его по всему корпусу ищу! – директор была зла не на шутку.

Миша от крика вздрогнул и выпрямился. Спросонья он ещё не всё сразу понял и глазел во всю на эту знакомую, строго одетую даму.

– Что глядишь так?– скрестила она руки на груди.– На занятия кто ходить будет? А? И вы тоже, Полина Георгиевна, что тут развели? Это кухня, а не дом малютки!

– Не надрывайтесь так, Светлана Петровна,– начала мягко тетя Поля. Ее тихий голос входил в резкий резонанс с громким возмущенного директора.– Это мой мальчик,– сказала кухарка.– Я его забираю к себе.

С директора спал весь пыл.

– Это Миша Немов. Так? – вгляделась она в лицо мальчика.

– Да, – робко ответил Миша.

– Ты хочешь жить с тетей Полей?

– Да,– так же робко ответил Немов. Сейчас он до конца не понимал, что точно нужно отвечать, но знал твердо, что нужно сказать «да».

Директор смирила их обоих взглядом и решила:

– Хорошо. После работы зайдёте, оформитесь, – Светлана Петровна развернулась на каблуках и ушла.

Миша и тетя Поля посмотрели друг на друга и от души рассмеялись. Как же было хорошо!

– Ну что, Миша, пойдем сегодня домой?– спросила Полина Георгиевна уже совсем серьезно.

Миша кивнул в ответ.

– Ты не против? Ты рад?

– Рад!– кинулся Миша ей на шею, не скрывая своего детского чистого восторга.

Вспоминая это, уже взрослый Миша Немов улыбался сам себе. Он прикатил зимние шины и начал замену.

Атипичный аутизм без умственной отсталости и заикание. Такой диагноз поставил ему невропатолог, когда Немов проходил осмотр у специалистов. Светлана Петровна при оформлении бумаг для Миши сказала Полине, что у педагогической комиссии по поводу мальчика возникли вопросы. По этой причине директор настоятельно, если говорить мягче, рекомендовала пройти врачей. Учитывая же то, что в медицинской карте Миши была единственная запись: дата рождения, вес, рост и «здоров»; Полина Георгиевна не замедлила с походам к медикам.

Узнав о диагнозе, Полина Георгиевна впала в оцепенение. Она собрала все силы, чтобы слушать доктора, хотя Миша, глядящий на нее во все глаза, понимал, что этой женщине с таким большим сердцем сейчас хотелось плакать.

– Не волнуйтесь,– утешал ее врач, отчитав опекуну целую университетскую лекцию.– Если вы будете соблюдать все рекомендации, что я вам дал, заниматься на постоянной основе с ребенком по предписанной схеме, то мальчик через год-два не будет отличаться от своих сверстников. Да, согласен, коррекционная работа предстоит не из лёгких и не обещает быть быстрой, но, поверьте, оно того стоит. Он станет таким, как все, только думать и воспринимать окружающее будет немного по-другому. Это его индивидуальная черта.

Когда же Светлана Петровна узнала об аутизме, ее панике не было предела. Она ещё раз убедилась в том, что у алкашей никогда не рождаются нормальные дети. По ее словам, Миша был очередной обузой общества и от него стоит ожидать по жизни только преступления и тюремные сроки. Директор всеми силами старалась объяснить Полине Георгиевне, внушая ей сцены дежурства у тюремных ворот для передачек, что ей не следует принимать мальчика.

Миша помнил, как он был перепуган тогда и как сильно сжимал ладошку тети Поли. Он понимал, что вся его жизнь сейчас завит от нее и что, если от него отвернется ещё и она, то он окончательно потеряется. Однако, Полина Георгиевна была непреклонна ни перед какими доводами. Это был ее особенный мальчик. Ее и больше ничей. Миша тогда от радости хотел целовать ладошку, которую держал. Какое же это благодатное чувство, что ты не один и кому-то нужен.

Таким образом, у Полины Георгиевны, Миши и его медицинской карточки с кодом F84.1, начались длительные путешествия по кабинетам и врачам. Только год спустя, вымученная логопедами и психологами тетя Поля, нашла другого специалиста, который работал с детьми с похожими диагнозами по системе Марии Монтессори. Там Миша и остался, пока совершенно не пришел в «норму». Осталось только заикание, но оно проявлялось лишь тогда, когда он сильно волновался.

Стоит ещё сказать, что вскоре, после оформления опекунства, Миша узнал о родителях из перешептываний воспитателей в интернате. Он ждал тетю Полю, которая ещё бегала с документами. Как он понял, мама и ее сожитель, отделавшись только лишением родительских прав, вернулись домой, но сына и не думали искать. Не нужен, понял Миша. Он тогда зажмурил свои глазенки, но не заплакал.

А вообще, у Полины Георгиевны жилось хорошо. Она в Мише души ни чаяла, заботилась, холила, лелеяла да о Боге своем много рассказывала. Миша слушал с немым восхищением о Господе, который подарил тете Поле такое большое сердце и такие теплые руки. Немов решил следовать примеру Полины Георгиевны. Он ночью сам стал на колена и начал молится. Мальчик просил у Бога, чтобы Он, его Создатель, его Мастер, научил его иметь такое же сердце и творить такими же руками добро в этом злом мире, чтобы Он, его Хозяин, использовал Мишу, как свой сосуд.

После молитвы маленький Немов почувствовал полное умиротворение. Он понял: его Мастер прикоснулся к нему Своими Руками. Бог его услышал и Он рядом, рядом прямо сейчас.

Миша лег под одеяло, но сон от него бежал. Немов встал и пошел к Полине Георгиевне. Она, подложив ладони, сладко спала в своей комнате.

– Тетя Поля! Тетя Поля!– будил ее Миша, дёргая за рукав ночнушки.– Тетя Поля!

Она спросонья подскочила:

– Что? Что случилось, Мишенька?– испугалась Полина Георгиевна.

Заглянувшая в окно полная луна осветила серебром лицо тети Поли и она сама стала похожа сейчас на луну.

– Всё в порядке,– сказал рассеянно Миша.– Просто я хотел что-то тебя спросить…

– Что, Миша?– не понимала Полина и, взявшись за плечо мальчика, притянула его по-ближе к себе.

Миша мямлил и тянул с ответом:

– Можно я буду называть тебя «мама»?

Полина Георгиевна прослезилась от умиления:

– Ты хочешь называть меня мамой?

– Да. Можно?

– Можно,– выдавила через эмоции Полина. Она провела рукой по его щечке и обняла его головку.– Можно… А мне,– она выпустила Мишу,– мне можно называть тебя сыном?

– Ну да. Ты же мая мама,– ответил Миша, украдкой улыбаясь. Полина не переставала удивляться им и благодарить Иегову Бога, что Он подарил ей такое счастье.– Мама,– продолжил мальчик, – прости меня, что разбудил тебя… это было очень важно…

– Конечно, важно,– согласилась Полина Георгиевна. – Тут не за чем извиняться, сынок,– женщину ошпарило это слово. Она ещё никогда никого не называла «сынок» и никогда не испытывала такого необъятного потока любви. – Сынок,– тетя Поля влюбилась в это слово и в его значение. Она снова нежно коснулась щёки довольного мальчика.

– Спасибо, мама,– выговорил Миша. До чего же сладостно было это слово «мама»! Он был неописуемо рад, что, наконец, у него, у Миши Немова, появилась настоящая мама, мама, которая любит его, и мама, которую любит он.– Спокойной ночи, мама!

– Спокойной, сынок…

Полина Георгиевна ещё долго не могла сомкнуть глаз, все размышляя о своем сыне и о радости, которую даёт материнство. Подумать только! Она стала мамой!

«Боже, помоги мене быть настоящей матерью для Миши… чтобы он стал в благословение Тебе!»

Миша закончил со сменой шин и взялся за масло.

«Спасибо, Мастер!»– сказал Миша, оценивая свой прожитый путь вместе с Богом.

В недолгом времени, Немов захлопнул капот и, довольствуясь своей работой, вытирал тряпкой запачканные маслом руки. Довольным на все сто он был недолго. Его внимание привлекли стеклоочистители. Миша их поднял. Стёртые.

«Хорошо бы их поменять,– подумал автомеханик,– и человеку будет приятно. Съезжу, куплю и поменяю»,– решил он.

Немов сел в свой гольф и поехал в город.

– Здравствуй,– подошла к столику Алина с солнечной улыбкой на лице. За столиком милого кафе сидел Женя.

– Привет,– он встал, встречая ее.

Они обнялись и обменялись скромными поцелуями в щёчку.

– Присаживайся,– пригласил Женя Алину. Она энергично устроилась.– Как ты?– спросил он тихим, сладким голосом, в который раз изучая глаза Алины. Лескова давно поймала себя на том, что от такого взгляда и голоса, она тает, как восковая свеча от огня.

Как он красив! Всегда так стильно одет! От него всегда пахнет сногсшибательным ароматом. И даже сейчас, сидя за столом, Алина почувствовала, что от него у нее подкосились коленки. Сразу же бросились в глаза и его часы. Они бы точно стоили три добрых месячных зарплаты преподавателя.

От близости Жени у Алины дух захватывало. Она спрашивала саму себя: «Неужели он? Неужели он ее? Целиком и полностью, раз и навсегда? Ее, и только ее!»

– Жень,– начала она, отвечая ему тем же ласковым взглядом,– сказать, что я самая счастливая на всем белом свете, то это ничего не сказать. А ты?

Женя улыбнулся. Он взял окольцованную руку Алины и поцеловал ее:

– Я люблю тебя.

У Алины пробежали мурашки по коже. Какое же это блаженство знать, что ты любима! Девушка готова была это слушать снова и снова. Она готова была идти на любые испытания, лишь бы этот голос говорил ей то же, что и сейчас.

Официант принес заказанный кофе и положил на стол.

Женя был вынужден положить руку любимой обратно.

– Я, пока тебя не было, заказал кофе со сливками,– сказал он, удобнее устраиваясь перед чашкой с ароматным содержимым.

– Мой любимый кофе!– подчеркнула Алина.– Спасибо! Так приятно!– она подняла чашку и утонула в потоке приятного запаха.

У Жени вдруг зазвонил телефон. Тот поднял трубку:

– Но вы передали это нашим юристам?… Они работают над этим?… Опросили охранника и прислугу… Да, я готов… Конечно, пускай приедут в офис через час. Да, я буду. До скорого… Прости,– положил он телефон,– это было важно. Представляешь, вчера в наш коттедж пробрался вор.

Эта новость немного приземлила Алину:

– Какой ужас!

– Да, дело не из приятных…

– Его поймали? Он что-то смог украсть?

– Пока не поймали, но ничего особенного он не стащил. Так, одну папку с некоторыми документами, не ахти важными… – Женя сделал глоток.– Но факт не в этом. Просто так в дом никто не мог попасть. Это пахнет сговором. Именно в этом и проблема.

– У тебя есть какие-либо подозрения?

– Подозрения есть всегда. Большая компания, а значит и большие конкуренты. Это нормально. Дело нашей силы заключается в надёжности взаимосвязи в нашей организации и в наших домах. Преданность и верность друг другу- вот залог успеха… Что бы там ни было, все решится в кратчайший срок и наилучшим образом,– оптимистично заключил Женя.

– Мне очень жаль… Я могу чем-нибудь тебе помочь?

– Ты мне очень поможешь,– улыбнулся Женя, – если выпьешь со мной по чашечке кофе и вдохновишь меня на подвиги во имя правосудия!

Алина отдалась на спинку кресла и рассмеялась.

– Ладно,– выпрямился Женя, переводя тему разговора в другое русло.– Как я вчера и сказал, со свадьбой мы тянуть не будем. Вот это и начнем мы обсуждать. Согласна?

– «Согласна» я сказала ещё вчера,– с улыбкой потянулась Алина к столу.

– Не промах!– подчеркнул Женя Рамской.– Итак, у тебя была целая ночь на то, чтобы не спать и помечтать обо всем! Ой! То есть подумать,– шутил молодой человек.– Есть какие-то идеи? Знаешь, мои родители несказанно обрадовались вчерашней «благой вести», и говорят, чтобы мы сами все решали. Как решим, так и будет. Они не хотят вмешиваться. Твоя что сказала?

– То же самое.

– Семейная идиллия,– протянул Женя.– Полное согласие. Чудненько! Ещё что-нибудь закажем?

– Нет, ничего не хочу.

– Я тоже. Давай все обсудим,– Рамской вытянул из подарочного пакета большой интересной отделки блокнот.– Смотри, что я купил!– Он убрал чашки и салфетки в сторону, положил на стол необычную книгу для записей и достал ещё две ручки с ярким стержнем. – Итак, это тебе,– протянул Женя ей одну ручку. Алина взяла ее, не до конца понимая что происходит. – Я специально выискал для тебя ручку с пастой цвета лаванды. Твой любимый. Я знаю. Себе же я достал с малиновым. Ну, это для контраста… Тааак…– Женя раскрыл блокнот, положив его между ними обоими, и написал на первой странице заглавными буквами: «Свадьба Жени и Алины. Проект», а ниже старательно вписал сегодняшнюю дату.– Что скажешь?– заглянул он Алине в глаза с большим воодушевлением.

– У меня нет слов!– от умиления Алина схватилась за щёки.– Ты такой у меня…

– Какой?

– Необыкновенный просто!– глаза Алины сияли.

– Это серьезное дело! На всю жизнь! Все, что ни запишем, сделаем, а потом через года будем открывать и вспоминать кто что написал, предложил, как мы тут думали, о чем мечтали и не мечтали. А?

– Идея- блеск!

– Итак, – заключил Женя,– стороны пришли к обоюдному согласию. Начнем?– предложил он. Рамской вписал: «Пункт 1. Дата свадьбы». – Давай решим сначала, когда будет наша свадьба. Предлагаю ее провести в первое декабря.

– Первое декабря?!– удивилась Алина.– Так скоро?!

– А что? Красивая дата. Согласись.

– Дата красивая, но это очень быстро! Полтора месяца на подготовку. Мы не успеем… – развела руками Лескова.

– Успеем, успеем,– заверил Женя.– Главное, не отставлять всё в долгий ящик. Ну?

– Первого, так первого,– согласилась Алина.

– Отлично! Пер-вое декабря,– вывел ручкой Женя. Алина выхватила свою ручку и заключила эту дату в большое сердце.

– А вот это будет моя идея!– подчеркнула она.

«Пункт 2. Церемония»,– написал Женя.

– Знаешь, было бы интересно сделать все вечером: и роспись, и светский банкет. «Империя»– неплохой для этого ресторанчик, а все организаторские вопросы можно доверить одному мужичку. Я знаю такого. Интересный тип. Он все сделает в шике!

– Будет замечательно!

– Значит, запишем…– нагнулся Рамской над блокнотом.– Дальше, гости. Кого будем приглашать?

– Давай сделаем в кругу самых близких.

– Я тоже так думаю. Но, обязательно, нужно пригласить и членов совета директоров нашей компании. Сама знаешь, без них никак. Да, и ещё нужно будет сообщить об этом событии журналистам. Нужно всеми возможными способами поднимать рейтинг «FarmMegaS». Гости- это отдельная тема. Мы ещё раз встретимся и составим список. Идёт?

– Я не против.

– Следующее- оформление. Я хочу там видеть исключительно живые цветы. Какие цветы, что бы ты предпочла?

Алина взяла и написала: «Белые розы».

– Цветы твоего согласия,– подчеркнул с улыбкой Евгений. – Это трогательно.

Глаза Алины сверкали алмазами.

– Мне ещё очень хочется, чтобы у нас играла живая музыка, – добавил Женя.

– Струнный квартет,– предложила тут же Алина.

– Да, и инструменты должны быть непременно белыми,– дополнил Рамской,– под цвет оформления.

– Это просто волшебство!– захлопала Алина в ладоши от радости.

– Но на этом волшебство только начинается,– усмехнулся Женя.– Сразу после свадьбы мы отправляемся в кругосветное путешествие на два месяца! Вернёмся обратно только в феврале.

– Это невероятно!– воскликнула Алина.– Кругосветное!

– Я знал, что тебе понравится!

– Ты – чудо!

У Рамского опять позвонил телефон. Он обещался тотчас вернуться в офис.

– Зая, ты меня извини,– начал собираться Женя.– Дела, дела… Очень здорово, что мы многое решили сегодня. Верно?

– Да, несомненно,– следила она за быстрыми его сборами.

– Мы ещё обсудим некоторые детали,– он накинул на себя пальто.– А этот проект,– указал он на записи, – пусть будет пока у тебя. Когда мы встретимся в следующий раз, то ты его возьмёшь. Хорошо? Если вдруг у тебя появятся ещё какие-нибудь пожелания, все записывай, чтобы ничего не упустить,– Женя нагнулся над Алиной.– А сейчас, самое главное, это платье! Прошу, посвети себе время! Моя невеста должна быть самой красивой! Ничего не жалей. Все оплачу! Не скучай, зая,– он поцеловал ее на прощание и устремился к выходу.– Да, – вернулся Женя,– за кофе я заплатил. Может ещё что-то ты хочешь? Я сейчас позову официанта.

– Нет, спасибо, милый. Я ещё немного посижу и поеду домой.

– Как знаешь,– смирился Женя.– Люблю тебя,– он поцеловал ее волосы и помчал дальше.

Алина осталась одна и ещё долго любовалась видом из окна, не веря, что с нею случилось такое счастье, что счастье это реально и оно очень и очень близко. Так близко, что чувствуется его запах, и это был запах Жени, до сих пор пьянящий воображение и пробудивший целый табун бабочек в животе. Они порхали на столько сильно, что девушке казалось: она вот-вот взлетит в высь, к облакам!

Лескова искренне полюбила это счастье и напрочь отказывалась даже думать проститься с ним. Никогда! И ни за что!

Так, в самом прекрасном расположении духа, Алина собралась, села в своё Рено Каптур и поехала домой.

Дороги, не смотря что текли будни, были не забиты. По радио, которое Алина включила для фона, женский голос забавно объявил: «А теперь время для влюблённых. Продолжаем принимать ваши заявки…– тут Лескова не разобрала кто именно дал заявку на следующую песню.– Сейчас прозвучит Денис Никитин. И это «Истории любви». Присаживайтесь по-удобнее и получайте удовольствие!» Покатилась довольно таки лёгкая мелодия. Алина добавила звук и откинулась на кресло. Это была та песня, которая как раз подходила под ее настроение.

“Он и она об одном, только в разных городах,

На двоих один сон, а внутри одна мечта…

Где же он, тот момент, что решит судьбу твою…

Изменит сердце…“

Алина светилась. Да, этот момент изменит сердце!

“Эти истории любви друг на друга не похожи,

Люди с разным цветом кожи или разные внутри.

Эти истории, где мы улыбаемся, как дети

И парим как будто ветер над просторами земли.

Эти истории любви.... Эти истории любви....“

Настроение было заоблачным. Загорелся зелёный и Алина тронулась вперёд. Она ехала по главной. Ещё оставалось каких-то минут двадцать и Лескова окажется дома.

“…Не разгадать ее мир, в нем все ярче, чем в кино

И она сохранит сердце только для него,

Один раз, навсегда, открывая целый мир

От сердца к сердцу!“

Дальше залился снова припев. Такой радостный, такой сказочный! Как же хочется чтобы это чувство никогда не переставало! И как жаль, что песня скоро закончится…

Алина решила, по возвращении домой, обязательно скачать эту песню на телефон, прослушать её ещё раз двести, выложить в ВК и, обязательно, поделиться с Женей. Он оценит! При мысли о Жене, она снова улыбнулась. Что это ещё может быть, если не любовь?!

“Эти истории любви друг на друга не похожи,…“

Сзади начали сигналить. Девушка не поняла в чем проблема. Она посмотрела в зеркало заднего вида. Старый гольф. Сигналит без устали. Алина сконфузилась. Она ехала по крайней правой полосе и места для обгона было достаточно. Почему же он сигналит? Лескова никаких правил не нарушала. Она знала эту дорогу, как своих пять пальцев. Но он сигналит. Почему? Все двери закрыты. Багажник закрыт. В чем дело?

“…Эти истории любви.... Эти истории любви....“

Алина уже не слышала песни.

Поднялась немалая паника. Звук сигнала, хоть и начался не так давно, но взбудоражил все внутри и страшил с каждой секундной.

Внезапно, перед самим въездом на территорию строительной площадки, гольф свернул на тротуар. Он поравнялся с Рено и дёрнул руль резко влево. Алина вовремя отреагировала, тут же выкрутила влево и едва ли что-то осознав, почувствовала резкую боль в руке и сильный, невыносимый шум в голове.

В ту секунду, когда она выворачивала руль в другую сторону, на нее летел с пригорка территории стройки спущенный с ручника ГАЗ. Своим носом он смог задеть только капот Рено, а сам устремился на другую сторону улицы. С хорошей скоростью ГАЗ влетел в стену дома. Повалив на себя добрую кучу кирпичей, грузовик проник внутрь на одну треть и задымился. Если бы Каптур не свернул, то оказался лепёшкой приплюснутым к этой несчастной стене.

Водитель гольфа тут же выскочил к Рено. ГАЗ перебил у Каптура бампер, измял капот и разбил лобовое стекло. Миша раскрыл двери водителя:

– Девушка, как вы?

Девушка не в силах была ответить. Она орала от боли. Добротный кусок стекла пронизывал ее плечо насквозь. Оттуда хлестала аллая кровь.

Немов почувствовал, как что-то ошпарило его по голове. Выступил пот. Нужно было срочно что-то делать.

Он заметил рядом с девушкой ее сумочку с длинным ремешком. Одним рывком он выдернул его и лихо обмотал на плечо выше места раны. Кровь перестала так яро литься. Стекло, торчащее из плеча, было внушительным. Миша понимал, что, если от него сейчас не избавиться, то будет только хуже. Он резким движением вырвал его из толщи окровавленных, разрезанных мышц. Девушка завопила не своим голосом:

– Что ты делае-е-е-е-ешь!?

– Я помогаю тебе!– перекричал ее Миша.

Лескова хотела ещё что-то прокричать, но ей было не до того.

Немов расстегнул ремень водителя, пробил и убрал в сторону подушку безопасности, перемотал рану своей курткой и освободил из-под смятого металла ноги пострадавшей. От боли она кричала до неистовства и останавливалась лишь для того, чтобы набрать в лёгкие воздуха. Миша взял ее на руки и, уложив на задние сиденья своей машины, дал по газам к больнице.

Алина открыла глаза. От действия наркоза вокруг все плыло. Плыли стены, потолок, кровать, она сама тоже плыла где-то. Перед нею появилось знакомое лицо. Точных черт ей не удалось различить, но девушка точно знала, что именно это лицо она видела самым последним перед тем, как попасть под нож хирурга.

– Здравствуй,– сказало лицо совсем мягким голосом.

У Алины не нашлось сил что-либо ответить и она снова погрузилась в сон.

В следующий раз, когда она смогла поднять веки, перед нею уже сидела мама. Она была бледной и напуганной.

Алина осмотрела ее, потом помещение. Это была совсем другая палата. Мама что-то лепетала, Алина со всем соглашалась, потому что не в состоянии была что-либо осознавать и говорить. Но она очень радовалась, что видит родного человека рядом.

Затем Алина снова уснула. На сей раз крепко и сладко.

Проснулась она более бодрой и в здравом рассудке. Палата оказалась многоместной. Рядом была мама. Она была такой же печальной. Виктория Александровна сидела на краю кровати спиной к Алине и тяжело вздыхала. Девушка собрала волю и здоровой рукой слегка коснулась маминой блузы. Мама сразу вздрогнула и обернулась.

– Доченька!– нагнулась она над Алиной и поцеловала ее лоб.– Бедная моя… Как ты себя чувствуешь?

Алина сглотнула и выговорила непривычным ей сорванным, охрипшим голосом:

– Я в порядке, кажется…

– Слава Богу! Ты всех нас так испугала… Хорошо, что все уже обошлось,– она заключила ее ладонь в свои руки и устало ей улыбнулась.

– Мам,– Алина сглотнула. Разговаривать было тяжело и больно,– а что произошло?

– Ох, доченька! – Виктория Александровна выпрямилась, поглаживая ее тонкие пальчики.– Авария случилась. Ты чудом жива осталась,– на глаза матери навернулись слёзы. Она, скрывая их от дочери, прикрыла рот рукой и отвернулась к окну.

– Мам,– Алина с усилием приподнялась на локоть,– ты чего?

– Алина,– тут же накинулась на нее Виктория Александровна,– не смей! Ложись, ложись… – она уложила дочку обратно.– Тебе нельзя. А за меня не переживай. Просто новость эта меня сильно напугала. Ох! До сих пор все колотит внутри… Доченька моя… – мама сбросила слезинки и ради спокойствия дочери успокоилась и сама.– Как хорошо, что рядом хороший человек оказался и спас тебя. Помощь оказал, из машины вытянул, в больницу привез. Миша Немов. Спасибо ему,– Алина что-то начала припоминать.– Тут тебе операцию сделали на плече. Его разрезало разбитое стекло твоей машины. Я,– разрумянилась Виктория Александровна,– с врачом говорила, что свадьба у тебя скоро, как же быть. Он говорит, что до свадьбы заживёт!– Мама совсем приободрилась.– Так что,– заключила она, глядя дочери в глаза,– ты будешь, как новенькая!… Ну, конечно, нужно будет помучиться с перевязками и реабилитацией, но все будет пучком!

– Мам, ты сейчас совсем не похожа на профессора филологии!– слегка поднялись Алинины скулы. Она почувствовала, что ей в миг стало легче. Мама смогла внушить ей надежду и силу.

– Алина,– начала похохатывать Виктория Александровна в ладошку,– в больнице я не профессор. К тому же в этой аудитории, в палате то есть, никого нет. Все ушли на ужин. Кого мне тут учить? Перед кем тут мне раздувать свой павлиний хвост?… Я только надеюсь, что ты меня не выдашь,– подмигнула Лескова Виктория Алине.

Алина натянула улыбку.

– Спасибо, мама, – прошептала она.

Виктория Александровна ласково посмотрела на свою дочь, поправила ее волосы и тихо сказала:

– Да что там… Сейчас только переведем тебя обратно в VIP- палату и всё тогда точно в порядке будет. Нечего тут тебе лежать. Я тебе сразу определила хорошую палату, а этот Немов, (ему, конечно, большая благодарность за то, что спас тебя), позаботился лично, перевести тебя в общую,– голос мамы подсырел. Ей такая выходка была совсем не по нутру.– Представляешь? Командует тут!… Но я уже говорила со старшей медсестрой. Она лично займётся тем, чтобы всё исправить,– Виктория Александровна была более чем решительна.

– Я против!– заявил кто-то за закрытыми дверьми. Они распахнулись, и в палату вошли Миша Немов и старшая медсестра. Было видно, что беседа их длится уже давно.

– Что же вы посылаете девочку то туда, то сюда!– возмущался медработник, подходя к койке Алины и глядя то на Мишу, то на Викторию Александровну. Она пылала правильным гневом и призывала их к ответу.– У нас тут больница, а не гостиница! Сколько можно! Вы определяйтесь как-то уже между собой.

– Миша,– встала с кровати Виктория Александровна, с надеждой вразумить молодого человека.– Миша, послушайте…– Миша тем временем делал свою работу. Он с собой тащил к пациентке пару хороших сумок и сложил их у ее прикроватной тумбы.

– Это все из машины. Потом разберете,– сказал он Алине, совершенно никого не слушая. Только освободившись от своей ноши, он сел на соседнюю пустующую больничную кровать и ответил старшей медсестре: – Нет. Она останется здесь.

– Нет, она должна быть в отдельной палате!– возразила Виктория Александровна.

Медсестра оставалась между ними и не понимала, как ей быть. День у нее и так был нелегким, а тут ещё и они! Ей этот цирк окончательно надоел: