Белый олень

Слушай, кому не лень,

Присказка недолга:

Белый бежит олень,

Круты его рога —

Всем видать,

Да никому не поймать.

“Белый олень”, сказка

Введение

– Она заполняет собой всё Пространство, и существует лишь то, что Она заполняет собой.

…

– Не могли бы вы вывести Точку из состояния самодовольства, в котором она пребывает?

Э.Эббот. “Флатландия”

Когда-то не было ничего, кроме единой точки. Что сия точка означала, и кто её поставил – не могут люди пока понять, ибо беден ещё разум человеческий. Но догадываемся мы, что из неё зародился мир со всеми его чудесами.

Мир был сперва юн, и мал, и пуст, но рос с каждым мгновением. Был он заполнен светом, из ниоткуда возникшим.

Из света появлялись малые частицы, и в свет же возвращались, испугавшись мира, одинокие, не оставляя следа. Но потом начало становиться частиц сих больше, а потом и ещё больше, и осмелели они, и уже не все возвращались в свет. И, наконец, образовали они целые облака гигантские. Облака стали сжиматься, и вращаться, и уплотняться, и перестали вскоре быть туманностями безликими, а приняли образ идеальных сфер, в глубинах которых от плотности необычайной вспыхнуло великое пламя.

Так появились в мире светила, сияющие, как путеводные маяки, но некому тогда было смотреть на них. Пылали они внутренним жаром и сплавляли малые лёгкие частицы в тяжёлые. Но не могли светила гореть вечно, и когда сгорали дотла, оставалась от них лишь пыль, остывающий пепел из частиц тяжёлых.

И постепенно сложился из той пыли гигантский диск, твердь, названная Землёю. Но часть пыли оказалась кусочками льда крошечными, растаял потом лёд, и появились на Земле реки и моря, озёра и океаны.

Позже заселили Землю растения, и звери, и птицы, и люди.

Но надо знать, что всё на Земле состоит из пепла светил догоревших.

Дим Фо.

“Инкунабулы”1

Глава 1. Синь

Годы 1085 – 1090

от воцарения

Темия Гремиталада

И жил на Земле, в глухой деревушке, затерянной в густых северных лесах, мальчик по имени Касьян. Деревушка та лежала далеко от торговых путей, где-то ближе к краю земного диска, и носила короткое название Синь.

Почему Синь? То ли небо над лесом когда-то показалось пришедшим сюда людям необыкновенно ярким, то ли валуны, разбросанные в окрестностях, имели синеватый оттенок. Да неважно уже.

Все знали, что в самом центре земного диска располагается лучезарная столица Трилады, великий град Изберилл. Но от родной деревни Касьяна, или Каськи, как все его тут звали, до Изберилла было как до небес. Почти все местные здесь проводили всю жизнь, редко-редко выбирались на ярмарку в большое дальнее село, и даже не мечтали увидеть что-либо иное.

Жилось Каське непросто. Был он сиротой. Мать его умерла давным-давно, он её и не помнил, а отец женился потом на другой, и сам вскоре после этого погиб на охоте от медвежьей лапы. А мачеха погоревала немного и снова вышла замуж, а нового мужа в дом привела. Был Каська тогда ещё совсем небольшим, лет четырёх. Вскоре появились у мачехи с мужем дети, и кормить чужого мальчишку не больно им хотелось.

Так и стал Каська нежеланным гостем в собственном доме. Мачеха его шпыняла, а её новый муж ещё порой и поколачивал. Прогнать совсем не могли, всё-таки побаивались соседского осуждения.

Когда он подрос, его приставили к работе, носил он воду, рубил дрова, скотину гонял и много чего ещё делал. Правда, оказался у Каськи недостаток – работать он старался, но очень уж был рассеянным. Вечно засмотрится на что-нибудь, что покажется ему диковинным, на облако, или птицу, или любуется, как колесо у мельницы крутится. Потом вспоминал о поручениях, конечно, но мачеха уже успевала разозлиться.

Но другой жизни он не знал и не унывал. Бывало и у него веселье. Летом он играл в прятки и догонялки, купался, бродил по лесу. Зимой с горки катался. Вечерами слушал рассказы древних стариков об иных землях, о домовых и оборотнях, о существах волшебных.

Особенно хорошо знала обо всём бабушка одна, по имени Мара, жившая у самой околицы. В зимних сумерках зажигала она лучину, звала внуков и соседских ребят, усаживала на лавку и, вертя веретено, повествовала удивительные истории.

Каську она всегда особенно привечала, знала, что его мачеха с мужем обижают.

В доме зимой всегда было тепло. Сидели на лавке у белой печи, печь дышала жаром – не коснёшься. За раскалённой железной дверцей тихонько потрескивал ручной огонь.

Лучина тоже потрескивала, пламя её мерцало, по стенам бродили тени.

Белые вышитые занавески чуть покачивались. За ними, за слюдяным окошком, таились те создания, о которых бабушка Мара рассказывала.

Каська порой потом даже боялся домой идти. Но признаваться в этом не хотел, с опаской выглядывал в зимний вечер, искал луну – светит ли? Иногда она была, иногда нет. Над лесом, если туч не было, парил небесный Охотник, гигантская фигура с поясом из трёх звёзд, и от его вида становилось не так страшно. Каська смотрел на окошки изб. Везде была тьма-тьмущая, но кое-где мелькал свет лучины, а то и свечи. Мальчик понимал в эти мгновения тоску волка, одиноко глядящего из дремучего леса на деревенские огни – ну или ему казалось, что понимал. Потом быстро-быстро бежал по хрупкому насту до дома и прятался на своей лежанке в прихожей, стараясь не привлекать внимания мачехи.

Более всего нравилась Каське одна легенда, он слышал её десятки раз, и ещё столько же был готов слушать. Многие её упоминали, и старые люди, да и не только, но у бабушки Мары лучше всего получалось.

В лесах и в полях, на холмах и в долинах появляется порой Белый олень. Существо это удивительное, красоты неописуемой. Мчится он, не останавливаясь, не зная препятствий, мелькнёт – и исчезнет.

Показывается Белый олень лишь издали. Пока видит его человек, испытывает он восторг, счастье несказанное. Только недолго это длится. Сгинет диковинный образ, оставляя в душе тоску о неведомом. И у каждого, кто увидит Белого оленя, остаётся одна страсть – догнать его.

И тут все по-разному поступают.

Бывают люди, которые, увидев Белого оленя, поворачиваются к нему спиной, и уходят. Живут они дальше, но жизнь их горькой становится. Всё время они думают об олене, о несбыточном. И жалеют, что тогда отвернулись, и всегда всё в их руках рассыпается.

Бывают люди, которые, увидев Белого оленя, бросают дома, бросают близких, всё бросают, и пускаются в погоню за ним. Забывают они о еде и питье, о сне – всё спешат и спешат, пока не погибают от изнеможения.

Бывают, редко очень, и такие, которые долго-долго преследуют Белого оленя, и удаётся им подступиться и вблизи его увидеть. Но коротка их радость – если кто-то слишком долго гонится за Белым оленем, то встречается ему на пути страшная ведьма. Стукнет она оземь клюкой и превратит человека в камень.

В общем, как тут ни поступай, приносит встреча с Белым оленем лишь горе.

Но Каське ужасно нравилась эта легенда. Она его прямо завораживала.

– А что он такое, Белый олень? – спрашивал Каська бабушку Мару. – Почему все так хотят смотреть на него?

– Белый олень – это мечта, – задумчиво отвечала бабушка. – Несбыточная мечта, которая людей несчастными делает.

– А можно так, чтобы и оленя увидеть, и счастливым остаться?

– Ишь ты! – бабушка Мара крутанула веретено. – Может и можно, только никогда ещё никто о таком не слышал.

Ребята порой бродили по лесу, с замирающим от страха и волнения сердцем искали следы Белого оленя. Следы-то попадались, их в лесу немало, только пойди узнай – это тот олень? Или самый обычный?

И мачеха порой говорила Каське, пугала его:

– Да чтоб ты Белого оленя увидел!

Каську это не очень тревожило. В глубине души хотелось ему хоть одним глазком посмотреть на Белого оленя. А гнаться потом… ну так он не будет гнаться, он просто взглянет разочек, и всё. Самым краешком глаза, чтоб не стать несчастным.

А вот другая история его действительно пугала. Он сперва её не от бабушки Мары услышал, а от кузнеца местного, когда он как-то вечером сидел с соседом на завалинке у дома. Каська с сыном его дружил, вертелся рядом. Кузнец, суровый, жилистый, от вечного жара горна точно высохший, обычно был немногословен. Но в тот раз захотелось ему поговорить.

Разговаривали сперва об охоте, где какой зверь живёт, где птицу бить.

– С месяц назад промахнулся я в косулю, и рванула она к дальним скалам, – неторопливо проговорил сосед. – А там место гиблое, не пошёл я за ней.

– Да, ясное дело, – понимающе покивал кузнец, разминая могучие ручищи.

И тут Каська, сам не зная почему, осмелился вклиниться.

– А почему гиблое место? – спросил он. И сын кузнеца тоже сразу подкатился поближе, уши насторожил.

Взрослые переглянулись.

– Ладно, расскажу, – буркнул кузнец. – Авось, в лесу поосторожней будете.

Ребята замерли, боясь, как бы он не передумал.

– Пару лет назад пришёл в наши края человек издалека. Не рассказывал, откуда явился, но шептались, что бывал он в стольном граде, в самом Изберилле. Предлагали ему тогда построить дом в деревне, но отказался он, сказал, что для размышлений ему уединение нужно, что хочет он жить у дальних скал…

Кузнец набил трубку. Ребята переминались с ноги на ногу, сгорая от нетерпения.

– Жил он тихо, изредка появлялся в деревне нашей, кое-что покупал, иной раз советы давал. Помог как-то сыроделу нашему, у которого коз много, считать их.

– Как же? – спросил сын кузнеца.

– Есть у него сыроварня, как вы знаете. – Кузнец стукнул кремнём, неторопливо раскурил трубку. – И козы ему для молока нужны. Но у него всегда со счётом плохо было. Как больше десятка, так сбивается. Просит кого-нибудь посчитать за него.

Выпускал он коз своих на луг утром. А их много, вечером никак не мог собрать всех. То одну забудет, то другую. И не мог он понять, все ли козы на месте, намучается, пока всех вспомнит. Забредут они в кусты, их и не видно. А ночью всякое может случиться. Зверь какой явится, и конец козе.

– И что же?

– А тот человек сказал ему – ты, когда коз выпускаешь, выпускай по одной, а как выпустишь – камешек клади на землю. Наберётся у тебя груда камней. Сколько камней, столько и коз. А как загоняешь по одной, убирай камешек. Если все камешки убраны – значит, все козы дома. А если остались камешки, иди, ищи оставшихся. Они ж далеко не уходили, просто не спешили в загончик.

Так и перестали у сыродела козы пропадать.

– Так это ж хорошо, – сказал Каска.

– Хорошо, – подтвердил кузнец. – Тот человек не плохой был и умный, просто…

Он замолчал ненадолго. Наконец, сын кузнеца не выдержал.

– Просто – что?

– Слушайте дальше. Следующим летом случилось у нас засилье волков в окрестностях. Вы, наверно, помните разговоры эти. Волки обычно людей опасаются. А эти не боялись ничего. На скотину они нападали, на путников. Сперва в лесу. Потом до того дошло, что по деревне ходить стали. Корову загрызли прямо у дома нашего.

Ребята и впрямь помнили то тревожное время, когда им старшие постоянно говорили не соваться в лес. Тревога эта для них кончилась сама собой, сошла на нет и скоро забылась, сменившись другими впечатлениями, как в детстве это бывает.

– Точно-точно, – поддакнул сосед. – И они вроде и не голодные были, а как нарочно, по злобе нападали. Нельзя было за околицу выйти. Скот пасти мы боялись. Да и в деревне всё через плечо оглядывались.

– Поговаривали, что, по крайней мере, один из них не настоящий волк, а оборотень, – продолжал кузнец. – Потому и людей ненавидит и не боится. Двоих человек растерзали они в лесу, не наших жителей, проезжих, которые про эту беду не знали.

Вспоминали мы тогда про того, у дальних скал – как он там? Даже хотели отряд собрать, и сходить к нему. Но никто, правда, точно не знал, где он живёт. А тут вдруг он сам в деревне появляется, как ни в чём не бывало. Что, спрашивает, все встревоженные, что тут творится?

Рассказали ему про волков. Он помолчал. Потом говорит: “Да, видел я их”. Спокойно-спокойно. Я помню, удивился тогда – встречал эту стаю, в лесу, один, и даже глазом не моргнул.

Кивнул он нам тогда ободряюще и ушёл.

А через пару дней случилась такая история. Одна наша девушка, Акулина, – ну, знаете её, она теперь замужем, в третьем доме от околицы живёт.

Ребята дружно кивнули.

– Так вот, Акулина эта как-то днём залезла на высокий стог в поле и задремала там. Проснулась, открыла глаза, а уже сумерки. Она сразу и не вспомнила, где находится, потом поняла и испугалась. Думает, надо скорей домой бежать. Вдруг слышит голос снизу. Выглянула она осторожненько с вершины стога. А там как раз стоит приезжий тот и вокруг стая волков.

Акулина сперва чуть со страху не умерла. К счастью, не вскрикнула, не шелохнулась. Лежит и слушает. И смотрит одним глазком сверху.

“Уходите отсюда, – говорит приезжий. – Живите, как обычные волки”.

Один волк был крупнее остальных, и не серый, а бурый. И зарычал этот волк.

“Не все люди виноваты в твоей беде”, – продолжает приезжий.

И снова зарычал волк. Приезжий развёл руками.

“Я устал. Люди найдут способ с тобой справиться, хоть ты и неуязвим для оружия”, – бросил он. Повернулся – к волкам повернулся спиной! – и пошёл к лесу. А волки тут уже все зарычали и побежали, только не за ним, а в другую сторону.

Акулина же выждала полчаса и помчалась в деревню. Там она всё это рассказала, но не все поверили, подумали, может, это ей приснилось?

Волки же словно ещё больше озлобились. Заходили в деревню уже не только ночью, но и в сумерки. Удалось как-то выстрелить в бурого из лука, да только стрела отскочила от его шкуры.

И через несколько дней ехал через наши леса путник один по каким-то своим делам. То был воин, вооружённый, в броне. Он и в деревню, видимо, заезжать не собирался.

– И что? – с замиранием сердца спросил Касьян.

– Загрызли его волки с лошадью вместе. И не просто загрызли, а тело к околице притащили – смотрите, мол. Бойтесь. И начался в деревне страх великий.

А вскоре снова приезжий появился. Ну что, спрашивает, не присмирели волки?

Рассказали ему всё. Он задумался, словно что-то решал про себя. Потом вздохнул и говорит: “Могу вас от них избавить”.

Все, конечно, стали просить спасения от волков.

И занялся он делом.

Для начала дал он мне золотую монету, и попросил сделать железные стержни, длинные, да такие, чтобы их можно было один в другой вставлять. Не хотел я монету брать – ведь против волков делал, для общей пользы, – но он объяснил, что ему надо, и ушёл, а потом смотрю, на столе монета лежит.

Потом велел он добыть ему тушу коровью.

И ещё попросил у меня клещи хорошие, дал я ему такие, которыми что угодно перекусить можно.

Когда были готовы стержни, забрал он их у меня, и унёс. Перед этим предупредил, что нужно будет дня дождаться, подходящего для избавления от волков. Сказал, что день выберет и придёт. Попросил нескольких человек сопровождать его в лес. Оружие, говорит, можете взять, но от него толку мало, без него обойдёмся. Я согласился пойти и Гриц тоже. – Кузнец кивнул на соседа и продолжал:

– И однажды утром явился он и сказал, что время пришло. Велел положить тушу коровью на телегу, запрягли мы её и двинулись к дальним скалам.

Голос у кузнеца вдруг стал похож на голос бабушки Мары, как показалось Каське, завораживающий, распевный – голос сказителя.

– День был мрачный, – говорил кузнец. – Несколько суток до этого шли, не переставая, дожди, и в лесу грязь была непролазная. Мы двигались по извилистой тропе в сторону дальних скал. Впереди быстро шагал приезжий. Его, казалось, не тяготили ни промозглый ветер, ни сырость, ни топь под ногами. За ним следовала телега с коровьей тушей. Парень, согласившийся быть возницей, боязливо озирался, не понукал лошадку, да и она тоже насторожённо озиралась и шла нехотя.

За телегой шли остальные, шесть человек.

Мы давно отклонились от большой тропы, по которой обычно приезжают к нам путники, повернули вбок, дорожка тут была – одно название, мокрая трава по колено, ветви деревьев над головой обнимаются, телега продирается сквозь кусты.

Кузнец вдруг усмехнулся.

– Смешно вот, что я так подробно про лес говорю. Всю жизнь, почитай, мы в лесу проводим, что про него толковать? Но тот день прямо вырезан в памяти в мельчайших подробностях, как на плите каменной. Верно я говорю, Гриц?

Сосед покивал, помотал согласно головой, он казался заворожённым рассказом, взгляд его был устремлён в воспоминания.

Кузнец продолжил рассказ.

– Бредём так по лесу. По краям тропки колокольчики, белые и лазоревые, ягода чёрная, красная. Лошадь ржёт порой жалобно. Над тушей коровьей уж мухи жужжат. Возница всё время головой крутит, глаза испуганные. Я вида не подаю, но самому кажется – неуютно вокруг как-то.

Уж совсем углубились мы в лес. Много валунов стало попадаться, мхом поросших. Их чем ближе к скалам, тем больше. И в какой-то миг понимаю я – всё. Не одни мы на этой тропе.

В кустах вокруг стало то и дело шуршать и потрескивать, но не от ветра. Голову повернёшь – на краю зрения за деревьями серые тени исчезают.

Лошадь захрапела, уши прижала. Возница её успокаивает голосом, а сам не меньше трясётся. Да и мы все тоже.

Приезжий оборачивается, машет как ни в чём не бывало – идём дальше!

“Долго ещё?” – спрашиваю.

“Нет”, – отвечает. – “Чуть-чуть осталось. На большую прогалину нам надо”.

Большую прогалину я знал. Недалеко от скал вдруг расступался лес, и являлась поляна, низенькой травкой и кустами заросшая, и мелкими камешками засыпанная. А в середине поляны был холм, громадный, хоть и пологий, но высокий, много выше деревьев в лесу. Поговаривают, что под холмом великий воитель древности похоронен, но я что-то сомневаюсь, как бы он в нашу глушь попал?

Двинулись мы дальше к большой прогалине.

А за деревьями, уже близко-близко, стремительное движение и вой начались, то в одном месте, то в другом.

Окружали нас волки.

И совсем уже на подступе к большой прогалине вышел на тропу перед нами бурый волк.

Правду говорила Акулина. Был он заметно больше обычного. Смотрел на нас бесстрашно, скалил зубы и словно примерялся, на кого прыгнуть первым.

У одного из наших был с собой лук. Сорвал он его, натянул тетиву и выстрелил. Тетива зазвенела, свистнула стрела, полетела, ударилась в волчью шею.

Должен был бы волк упасть замертво, да только отскочила от него стрела. Зверь ощерился, словно захохотал беззвучно. И пошёл на нас.

Приезжий быстро оглянулся на стрелявшего, покачал головой укоризненно. А потом двинулся навстречу волку. И остановились они друг напротив друга.

“Прости, – сказал приезжий бурому, словно разумному существу. – Люди боятся и совершают необдуманные поступки. Но подождите немного. Мы устроим вам пир и будем привозить мясо постоянно. Только оставьте деревню в покое”.

Снова оскалился волк, будто торжествовал, повернулся и скрылся в чаще.

А мне, признаться, не понравилось это. Не договаривались мы так – волков постоянно мясом снабжать.

Приблизился я к приезжему и говорю ему тихонько:

“Мы так коров не напасёмся, если волкам их всё время отдавать”.

Он так углом рта дёрнул, и ответил ещё тише:

“Это не потребуется”.

Повернулся резко и дальше пошёл по тропе. И мы за ним. Через несколько минут уж большая прогалина впереди замаячила, и вскоре вышли мы на открытое пространство.

Вышли – да лучше б не выходили.

Пока брели мы через лес, что-то непонятное с погодой сотворилось.

Тучи, совершенно чёрные, никогда таких не видывал, заполнили всё небо над прогалиной. Они всё время тревожно клубились, словно нечисть какая-то баламутила их сверху. Темно стало, словно уже сумерки. А ведь день только клонился к полудню.

Ветер подул сильный. Кусты пригибал, деревья. Так и слышалось, как они стонут от его порывов. И то и дело гремел за краем леса гром, похожий на вой.

Жутко всем стало.

Приезжий, которому всё было нипочём, указал на холм и сказал: “Туда”.

Мы двинулись вверх по склону. Склон там весь камнями засыпанный, ехать тяжело, лошади трудно, того и гляди телега поломается.

Он шепчет: “Ещё немного!”

Из леса, смотрю, волчьи морды высовываются. Как отошли мы, они за нами двинулись. Цепью идут, бурый посередине. Не меньше дюжины их, а то и больше. А мы всё тащимся, камни обходим, телегу подталкиваем и ломаем голову: что задумал наш проводник?

Вот наконец вылезли мы на плоскую вершину холма.

И тут, отдышавшись, увидел я чудную вещь. Здесь, на этой проплешинке, которая высоко над лесом поднималась, были вкопаны те самые стержни железные, которые я выковал. Точнее, один стержень получился, потому что были они один в другой вставлены и над холмом поднимались гораздо выше человеческого роста.

“А вот теперь – быстро!” – говорит приезжий. – “Подкатывайте телегу и сваливайте коровью тушу под стержень”.

Начали мы сваливать, чуть замешкались, туша тяжёлая.

“Быстрее, – повторяет он, – да чем ближе к стержню, тем лучше. Только сами его лучше не трогайте”.

“Это почему?” – спрашивает Гриц.

Посмотрел приезжий на него мрачно и отвечает: “Увидите”.

В конце концов, сделали мы, как он велел. Торопились и без его предостережений, потому что волки тем временем совсем уж к нам приблизились.

А потом погнали перепуганную лошадь с телегой вниз, и сами следом.

Тем временем накинулись волки на коровью тушу.

Мы всё ниже спускались, порой оглядывались и наверх поглядывали – что будет? Приезжий, который раньше шёл впереди, теперь отстал. Мы машем ему, но он головой покачал и отвернулся от нас. Уставился на пирующих волков.

Гром стал грохотать чуть ли не каждую минуту, и молнии начали посверкивать, то с одной стороны, то с другой. Вот-вот должен был хлынуть дождь, но никак не начинался.

Мы остановились на середине склона. Рык волков был нам слышен, хотя они почему-то не грызлись, не отталкивали друг друга. Бурый вожак возвышался над всеми и точно повелевал остальным.

“Сейчас они с коровой покончат, – пробормотал кто-то, – а потом за нас примутся”.

Приезжий, стоя к нам спиной, воздел руки к грозовому небу. Зарокотал громовой раскат.

Он стоял так, словно ожидая чего-то, потом вдруг крикнул в клубящиеся облака: “Сойди!”

Ничто ему не ответило. Он сделал пару шагов к волкам, поднял голову кверху и воззрился в небеса.

“Да что он делает?” – в отчаянии выкрикнул наш возница.

Молния полыхнула прямо напротив нас зигзагом, гигантская трещина, расколовшая небо, задержалась на несколько мгновений, озарив оскаленные волчьи морды, и померкла. Грохот наполнил поднебесье.

И когда он стих, наш упрямый проводник ещё раз протянул руки к грозе.

“Сойди же!” – вновь воззвал он повелительно.

И на этот раз молния прямо с зенита на наших глазах ударила прямёхонько в железный стержень на вершине холма!

Она, видимо, ненадолго ослепила нас, потому что, помню, черным-черно стало. Потом, не знаю, как скоро, стал я различать пред собой что-то. Сперва телегу увидел, потом товарищей своих, потом, подальше, приезжего, уже с опущенными руками, с опущенными плечами, неподвижно стоящего.

А где же волки, думаю? Моргаю, стараюсь разглядеть. Тихо, неподвижно на вершине.

И понял я, что лежат волки вокруг коровьей туши неподвижной грудой. Убила их молния, всех до единого.

Долго мы все так простояли. Потом приезжий шевельнулся, двинулся на вершину, и первое, что начал делать, не обращая внимания ни на что вокруг – стержень разбирать.

Я тоже поднялся к нему.

“Что ты делаешь?” – спрашиваю.

Он кивнул на стержень.

“Эта вещь привлекает молнию. Если сейчас не уберём, придёт следующая и убьёт нас тоже”.

Признаться, дрожь меня пробрала. Волки, ещё считанные мгновения назад грозные, полные сил, валялись друг на друге, так и продолжая скалить зубы. Сила, погубившая их, помогла нам, но нас страшила. Сумрак, казалось, сгустился ещё больше, и палёной шерстью попахивало.

А он ведь колдун, чародей, раз молнию призвал.

Смотрю, он успел надеть варежки тёплые, зимние. Зачем, думаю? Наклонился я, прикоснулся к железке одной, а она обжигает, словно из печки её недавно достали.

“Вы будете что-то делать с волками?” – буркнул приезжий.

“Что мы должны с ними делать?” – тревожно спросил кто-то. Остальные тоже уже подошли к нам.

Приезжий бросил последнюю часть стержня на землю.

“Не должны, но можете. Шкуры снять, например. Только бурого не трогайте”.

Я отшатнулся.

“Что ты говоришь? Не притронемся мы к волкам этим!”

Он пожал плечами.

“Все так думают?”

Мы переглянулись. И у всех было одно желание – убраться скорей отсюда.

“Проклятье на того ляжет, кто их коснётся!” – сказал самый старший из нас.

“Как знаете”, – сказал приезжий. – “А вот мне надо кое-что забрать”.

Подошёл он к мёртвым волкам, оглядел их. Варежки с рук стянул. Потом наклонился над бурым, достал клещи, которые я ему дал, поднёс к шее волчьей. Тут звякнуло что-то, и сдёрнул чародей с волка цепь – ошейник на нём стальной оказался.

Чудной, помню, был ошейник. Звенья плоские, квадратные. В каждом звене – такое же квадратное отверстие. Подержал он ошейник на весу, встряхнул, так что лязг раздался, и убрал в суму к себе.

И ещё я заметил, вроде слеза у него на щеке блеснула. Перехватил он взгляд, рукой махнул и стёр её. Впрочем, может и показалось мне.

“Ну что, – спрашивает, – сами до дому доберётесь?”

Закивали мы все, доберёмся, мол. Нам бы с прогалины убраться.

Спустился он вместе с нами с холма и ушёл в сторону скал.

А мы к деревне двинулись. Однако чуть зашли за деревья, как ливанул наконец дождь, как из ведра. И мы точно уже не шли, а плыли, будто напустила какая-то недобрая сила на наш лес воды морские. Но тому были рады, что тучи перестали быть такими чёрными, страшными, а обрели обычный серый цвет, как и положено тучам. И когда до деревни добрались, ни одной сухой нитки на нас не было.

Волки с тех пор нас не беспокоят. Но к большой прогалине никто не ходит с той поры.

Мальчики долго молчали, про себя переживая услышанное. Молчали и взрослые, смотрели в оранжевый закат.

– А чародей? – спросил, наконец, Каська.

– Он и сейчас изредка появляется в деревне. Но боятся его люди.

– Почему боятся? Он же помог от волков спастись.

Кузнец покачал головой, удивляясь Каськиной недогадливости.

– Хоть и благодарны, да всё равно боятся. Такая власть человеку дана – молнией распоряжаться. А если он разгневается на что-то? А если силы, которые он призывает, не захотят повиноваться ему? Много непонятного тут. А непонятное – страшно.

Чародей и сам знает, что боятся его, редко приходит, говорит только о самом необходимом. Да он и раньше был неразговорчив.

Странный человек, конечно, из далёких краёв. И монета, которую он дал, чудная была, со знаками непонятными, я таких раньше и не видывал.

– А что с монетой стало?

– Разменял на ярмарке.

***

Каську ужасно напугала эта история.

Он пришёл к бабушке Маре и спросил у неё про чародея.

– А ты откуда про него знаешь? – спросила бабушка.

– Кузнец рассказывал.

– А, кузнец. Он же тогда ходил в лес-то, видел всё.

– Ты боишься чародея?

Бабушка Мара, кругленькая, уютная, сидела на лавке у окна, вышивала, накладывала цветные нитяные чёрточки на белый холст. Из этих чёрточек потом складывались жар-птицы, летающие змеи, львы, избы, замки, леса и многое-многое другое. Любое страшное создание могла приручить бабушка Мара, выткав его на своём холсте.

– Я не боюсь, – задумчиво ответила она, быстро-быстро орудуя иглой. – Чародей – мудрый человек и не злой. Но многие боятся.

– А если я встречу его в лесу?

– Встретишь, и что с того? – строго сказала бабушка. – Поздороваешься.

– И не убегать?

Бабушка Мара оторвалась от шитья, посмотрела на Каську долгим взглядом.

– Можно убегать от неизвестности, – сказала она, наконец. – Но тогда не узнаешь никогда ничего и не поймёшь. Это как те несчастные, которые от Белого оленя отвернулись.

– А те, кто пошёл за ним, разве счастливые?

– Ишь, ты, разговорился, – проворчала бабушка Мара, поняв, что сравнение с Белым оленем не очень удачное. – Они-то бывают счастливыми, только редко, да и ненадолго. Впрочем, что болтать? Наступит день, сам выберешь, что делать.

– А ты когда-нибудь видела этого чародея?

– Конечно, видела и говорила с ним.

Каська подпрыгнул от волнения.

– Что ты удивляешься? – покачала головой бабушка Мара. – Я хоть с самим царём могу поговорить, если он в нашу деревню заглянет.

– А какой он, чародей? Как выглядит?

Бабушка Мара на минуту задумалась.

– Высокий, худощавый. Больше похож на воина, чем на чародея. И одежду носил воинскую, стёганку2 с нашитыми пластинами железными. Не старый ещё. Но волосы уже с проседью. Глаза синие, и взгляд такой проницательный, будто он всё про тебя знает, что ты и сам не знаешь.

Каська потом долгое время провёл в тревожном ожидании. Вдруг сейчас из-за дерева выйдет чародей и обратится к нему? Как тогда поступить?

Однако чародей не встречался мальчику, ни в лесу, ни в деревне. Проходили дни, дни складывались в месяцы, ничего страшного не происходило, и Каська успокоился. К тому же у него начались другие неприятности.

Мачеха с мужем очень уж были недовольны, что он у них место занимает. Начала мачеха выдумывать разные поручения, каждый день новые, а порой прямо противоположные. Сегодня сделал одно, завтра переделывай. И всё время Каська был виноват.

Сегодня велит дерево срубить. Завтра шум – зачем срубил? Велит поленницу перетаскать из одного места в другое. Завтра – зачем так сделал, таскай обратно. Дала задание кормить кур. Через несколько дней обвинила Каську в том, что они несутся плохо. И так во всём.

Уж не знал Каська, что и делать.

Больше всего ему в эти дни нравилось коровье стадо пасти. Коров собирали со всех дворов и пасли по очереди. Но как-то само собой получилось, что Каська стал то одного соседа подменять, то другого, и к середине лета стал пасти стадо почти каждый день. Вставать надо было рано, зато он надолго уходил из дома, от мачехиных нападок.

Пасти коров не так уж легко. Это со стороны кажется, будто пастух ничего не делает. На самом деле всё не так-то просто. Коровы с виду только медлительные, а отвернулся на минуту – и сбежала уже коровка. Домой захотела пойти или, наоборот, на другой луг, где трава ей послаще показалась.

Все они по характеру разные. Какая-то будет гулять по пастбищу целый день, и ничего ей больше не надо. А бывают такие любопытные мошенницы, вроде и на луг её привели, и трава замечательная, вкусная – а она так и норовит в путешествие отправиться, посмотреть, а что там, за перелеском?

Вот корова с их двора такая и была, непослушная. Была она вся чёрная, как туча грозовая, и так и звали её – Тучка.

Вообще Тучка эта стала Каськиной любимицей. Раньше, когда он пастушеством не занимался, то думал, что коровы глупые. Но Тучка была ужасно хитрая. Захочется ей, например, уйти на водопой раньше времени, и начинает она незаметно перемещаться к краю луга. Тихо-тихо пошагивает и порой косит на Каську лукавым глазом.

Каська уже к таким штучкам привык, обегал её так, чтобы спереди зайти, шугал и возвращал в стадо. Тогда Тучка принимала такой невинный вид, что Каська порой начинал хохотать.

“А я что, а я ничего… – словно говорила Тучка. – Я всего лишь травку щиплю, травку да клевер белый”.

И мычала добродушно, оглядываясь на Каську. Она действительно была очень добрая, ласковая, любила, когда хвалят её. И имя своё знала.

У многих коров были колокольчики. Когда стадо паслось на лугу, то стоял удивительно мелодичный звон, будто они друг с другом договорились, в каком порядке головой крутить, чтобы лучше получалось. Значительно позже уже взрослому Касьяну много довелось прекрасной музыки услышать, но никогда ничего не казалось ему чудесней этого звона, сопровождаемого шелестом ветра в листве.

Динь-динь-ш-ш-динь-динь-динь-ш-ш…

Правда, у Тучки колокольчика не было. Мачеха не захотела колокольчик покупать, пожалела монет, но велела Каське получше присматривать за коровой.

Он и присматривал не за страх, а за совесть.

Но как-то однажды выдался у Каськи тяжёлый день.

Точнее, всё началось ещё с ночи.

Тогда повадился к ним на огород шастать по ночам заяц. То морковь погрызёт, то капусту, а что не погрызёт, то потопчет.

Рассердилась мачеха и обвинила во всём Каську.

– Из-за тебя всё, бездельник! Ты дыры в плетне заделать не можешь.

Каська и заделывал дыры, но зайцу это нисколько не мешало.

– Изволь изловить этого зайца, бездельник! Хоть всю ночь сиди.

И муж её присоединился.

– Если нынче ночью хоть один листик пропадёт, выдеру так, что неделю сидеть не сможешь.

Пришлось в ту ночь Каське ночевать в огороде, сторожить. Взял он подстилку, уселся под яблоней. Не так уж тут было и плохо, надо сказать. Прохладно только. Ну, ничего.

Было тихо. Изредка ухала сова. Ветки деревьев покачивались.

Каська сидел, размышлял о зайце, о том, как бы не пропустить его. Поймать, конечно, не получится, но напугать можно. Наверно, лучше было бы собаку во двор выпустить, она бы подняла такой лай, что никакому зайцу мало бы не показалось.

Но мачеха не держит собаку, потому что её кормить надо.

А он у них, значит, вместо собаки, подумал вдруг Каська.

Он был незлобив по характеру, но сейчас вдруг на него нахлынула обида. Каська припомнил все придирки, которые слышал от мачехи с мужем. Хлебом и водой они его попрекали, а между тем жили в его родной избе, и заставляли работать с утра до ночи.

Другие ребята могли играть, общаться друг с другом. Сейчас он вдруг осознал, что уже давненько не успевает этого делать – мачеха придумывает всё более и более сложные задачи для него, с которыми иной раз и за день не удаётся управиться. Стоило подивиться её неистощимой изобретательности.

Из одежды своей он давно вырос, вся она поистрепалась, ещё добро – бабушка Мара подштопает, или кто из соседей, которых он подменял в стаде, со своего плеча что-нибудь отдаст.

И всё время на него кричали. Кричали и ругались, обвиняли в правдах и неправдах. Это было всего обиднее. Он когда-то думал, если будет всё делать хорошо, то его полюбят, но ничего из этого не вышло. Если мачеха не находила, что сказать плохого, то просто молчала. Однако это бывало редко.

Каська почувствовал, что на глаза навернулись слёзы. И без того смутные ночные картины расплывались и туманились ещё больше.

Нет!

Каська мотнул головой так, что стукнулся о ствол яблони. Не будет он плакать. И прислуживать мачехе с мужем не будет.

Почему он вообще с ними живёт?

Так сложилась его судьба, но почему он не может её изменить?

Ведь может же, может!

Каська, взбудораженный, вскочил. Дунул ветер, растрепал его волосы. Вокруг была тьма, и все предметы тонули в ней, но внутренним взором Каська видел нечто необыкновенное, сверкающее, удивительное, видел моря, города, пустыни, дворцы, видел восходы и закаты в дальних странах, видел горы сокровищ, пыльные дороги, неведомых зверей и птиц, видел мудрецов, царей и воинов, видел прекрасных дев, видел себя, совершающего подвиги, себя, творящего, себя, раскрывающего великие тайны.

Всё это явилось ему одновременно, и он стоял, потрясённый, не зная, какой образ выхватить из этой лавины. Видения было нечётки и непонятны, но невероятно заманчивы, они звали вперёд, вдаль, в неведомое.

Каська шагнул вперёд, споткнулся и пришёл в себя.

“Что это? – подумал он восхищённо. – Может, я невзначай Белого оленя увидел?”

Эта мысль лишь развеселила его, не напугала нисколько. Нет, Белого оленя он не видел. То были его собственные мечты, ранее дремавшие, а сейчас, от толчка обиды, всколыхнувшиеся и вскипевшие.

Восторг схлынул, но осталась уверенность – он всё сумеет. У него всё получится.

Но что – получится?

Тут Каська задумался надолго. Он не знал, чем собирается заниматься в будущем, никогда об этом не задумывался, жил себе один день за другим.

Однако сейчас, видимо, надо задуматься?

Пока мир его ограничивался деревней Синью и лесом. Он даже никогда не был в большом поселении Ожерелье, где проходила порой ярмарка. Люди деревню редко покидали, и приезжие появлялись в ней редко.

Нашествие кочевых племён, взбаламутившее всю Триладу несколько лет назад, не докатилось до его деревни. У Ожерелья были стычки, было ополчение, были отряды государевых воинов, вражеские конники, рассказывают, появлялись у самой околицы. Но Синь не заинтересовала кочевников. Добираться сюда непросто, а выгоды никакой.

Изредка, не чаще раза в год, заезжали царёвы служители вершить суд и собирать пошлины. Но пошлины были невелики, а судить никого не требовалось. Приезжие убеждались, что деревня стоит на месте, рассказывали новости, в которых правда переплеталась с вымыслом следующим образом: часть – правды, две части – вымысла. Потом принимали дары мехами, изредка – самоцветами, и отправлялись восвояси.

Нельзя сказать, что совсем уж ничего не происходило в Сини. Порою юноши отправлялись поискать счастья в других краях. Порою за девушками приезжали сваты из других сёл. Порою охотники на недели уходили далеко на север, добывать драгоценного пушного зверя, которого никто, кроме них, отыскать не мог. Порою искатели находили в скалах камни драгоценные, прозрачные, и потом продавали в Ожерелье.

Но большей частью жизнь деревни протекала безмятежно, ровно и размеренно.

Каська и не против был бы так жить, проводя дни в мирном труде и спокойных беседах, кабы не обиды от родственников. А поселиться отдельно, построить свой дом он сможет ещё очень не скоро.

Ну что ж, он не будет ждать.

В эту ночь Каська дал себе клятву, что терпеть больше не будет.

– Я с ними жить не стану! – упрямо произнёс он, негромко, но вслух.

Слова имеют силу, да и мысли тоже. Они неслышно перекинули рычажок где-то в механизме мироустройства, и Каськина судьба была направлена по иному пути. Но он об этом не подозревал, продолжая обдумывать, как перестать зависеть от мачехи.

Он ещё не знал, как это устроит, но устроит обязательно.

Как?

Поток его дум катился по ровному руслу, словно кто-то убрал запруду, раньше преграждавшую им путь.

Напроситься со старшими, с охотниками, с добытчиками золота и самоцветов? Не возьмут его сейчас. Года через три, не раньше.

Самому уйти из деревни?

Эта мысль показалась сперва ему невозможной, пугающей. Да, здесь была недобрая мачеха, но здесь были и его друзья, и бабушка Мара, и кузнец, и даже корова Тучка.

Но тут же он вспомнил свои видения, свой недавний восторг. Не зря же это всё ему явилось. А ведь то были иные края, далёкие земли. Они ждут его.

Думы его испуганно заметались.

Хорошо мечтать об иных землях. Совсем другое дело – отправиться туда.

Я не смогу, подумал Каська. Я ещё маленький. Сразу испытал облегчение, ведь у него есть оправдание, чтобы ничего не делать. Сразу догадался, что сам себе ищет отговорки и рассердился на себя.

Струсил?

– Ничего я не струсил, – проворчал он.

Но идти через леса одному опасно.

Каська уже знал, что такое лес. Он непостоянен и изменчив. Часто он ласков, обступает тебя, ласкает слух своим неумолчным умиротворяющим шумом, ссыпает на травы и хвою сквозь сито листвы солнечные блики. И дорога ровная, и понятно, куда идти, и каждое дерево на твою тропку указывает.

Но бывает иначе, когда лес хмур и страшен. Тогда угроза таится в нём. Тогда он может тебя не выпустить, если окажешься вдруг в чаще. Закружишься, заблудишься, и загрызут тебя звери, или просто сгинешь.

Старшие, опытные люди, знают, как с лесом в любом его настроении обращаться. Но и с ними всякое бывает.

Надо прибиться к кому-нибудь. Только к кому прибиться? Торговых людей здесь не бывает. Если только попасть в Ожерелье, то можно было бы что-то придумать.

Ну что ж, он придумает.

Ему вдруг почудилось, судьба сейчас пошлёт знак, что ему будет сопутствовать удача.

Он огляделся в темноте в поисках знака.

Каська всё ещё стоял рядом с яблоней, и над ним раскинулся небесный свод. Он знал и любил созвездия3. Всё это были существа из легенд, которые рассказывала порой бабушка Мара.

Величественная звёздная птица, раскинув широкие крыла, поднималась к зениту. Недалеко от неё расположились небесные гусли, украшенные сверкающим алмазом. Если в очень тихую и спокойную ночь прислушаться, можно услышать, как они тоненько звенят.

И почти уже услышал Каська, как звенят гусли, как вдруг раздался тихий шорох в траве. Каська всполохнулся, решив, что пожаловал, наконец, заяц, но то оказался вовсе не заяц, а ёж, круглый и колючий.

Разглядеть его во тьме толком было нельзя. Каська присел на корточки, потрогал пальцами иголочки, ёж сердито фыркнул, уколов мальчика, и неторопливо удалился в сторону плетня.

И снова взглянул Каська на небо, и упал его взор на прекрасную царевну, изящно обрисованную зигзагом из ярких звёзд. Стройная, величественная, в украшенном жемчугами наряде, царевна тоже испытующе смотрела на него, словно чего-то ждала.

Чего-то? Или кого-то? Как раз его и ждала.

Сердце Каськи радостно затрепетало. Он протянул руки к небу, помахал царевне и заплясал на месте так, что чуть не потоптал те самые овощи, которые приставлен был охранять от зайца. Это точно знак.

Словно вспугнутое его движениями, с ветки сорвалось раннее яблоко, с тихим стуком упало в траву рядом с ним. Каська наклонился, нашёл его, надкусил и закинул в сторону. Совсем ещё незрелое, маленькое, кислое.

Сами звёзды, говорят, круглые, как яблоки. Интересно, а что со звёздами бывает, когда они за край земного диска заходят? И что вообще там, за краем диска?

До самого утра хватило ему этих мыслей, пока не разлились на востоке яркие и нежные краски восхода. Спать совсем не хотелось, он был слишком увлечён своими мечтами.

А заяц в ту ночь так и не появился.

Когда уже совсем рассвело, вышла мачеха, окинула взглядом огород, с недовольным видом посмотрела на Каську.

– Поймал зайца?

– Не было зайца.

– Ты, небось, проглядел.

Мачеха спустилась с крыльца, осмотрела грядки. Следов работы зайца действительно не было. Но она тут же нашла другой повод для недовольства.

– Смотри, ты ж вон лук затоптал, разгильдяй! – заявила она, указывая на пару погнутых зелёных стрелок.

И дала Каське подзатыльник.

– Иди коров пасти.

Каська молча убрался в избу, глотнул воды, взял кусок хлеба. Потом вышел на скотный двор, заглянул в сарай, где радостно приветствовала его Тучка. Он подоил её, украдкой, оглядываясь, чтобы никто не заметил, зачерпнул ковшиком молока, выпил. Поставил большую крынку с молоком на стол в избе и погнал Тучку к общему коровнику, где стадо обычно собиралось перед выпасом и отдыхало между утренней и вечерней пастьбой в летние месяцы.

День обещал быть жарким. Солнце, ещё недавно бывшее круглым красным диском, уже начинало плавиться по краям.

Каська почти пробежал по поросшей травой улице, перепрыгнул звенящий ручей, вместо того, чтобы переходить по бревенчатому мостику, сорвал несколько ягод дикой малины. Тучка бодро шагала рядом, отмахивалась от редких слепней хвостом. Через ручей, правда, прыгать не стала, перешла по мостику.

Начинались обычные дневные заботы.

Утренняя пастьба прошла без происшествий. Он следил за коровами, сводил их на водопой, пару раз изловил проказницу Тучку, пытавшуюся сбежать. Днём на пару часов загнал коров на отдых, немного перекусил и собирался тоже передохнуть, однако, тут его разыскала мачеха.

– Ну-ка, вскопай грядку, – велела она. – Мало того, что лук весь затоптал, теперь ещё лодырничать собираешься.

Каська, прикинув, что вскапывание грядки отнимет меньше сил, чем препирательство, пошёл в огород, где провёл предыдущую ночь, и безрадостно взялся за лопату.

Впрочем, земля была мягкая, многократно перекопанная, работать было нетрудно. Он привычно переворачивал и рассыпал чёрно-рыжие комья. Один за другим, один за другим. С землёй перемешивались малахитовые травы, отползал в сторону недовольный жук. Порой Каська вскидывал голову, оглядывался вокруг. Небо было ослепительно ярким, точно подтверждая название, которое некогда придумали первые жители Сини. Листва яблонь и лип колыхалась, отражала солнечные блики, и казалась оттого не зелёной, а прямо серебряной. Каська моргал и снова опускал глаза на чёрно-рыжую землю. Было жарко и душно.

Постепенно всё вокруг стало чёрно-рыжим, даже когда он поднимал голову. Он удивился, но всё копал себе и копал.

Откуда-то, совсем издалека, донёсся пронзительный голос мачехи.

– Ты что, тут спать вздумал?

Каська вздрогнул, и свет дня стремительно хлынул в лицо, почти ослепив его на миг. Он, оказывается, копал с закрытыми глазами. Потому всё и казалось чёрно-рыжим. Чёрным – потому что не видел ничего, рыжим – из-за того, что солнце просвечивало сквозь сомкнутые веки.

Ночь-то бессонная была.

– Не сплю я, – с досадой ответил он мачехе.

Грядка оказалась уже почти вскопана. И солнце начинало сползать на запад.

Пора было идти выгонять коров на вечернюю пастьбу.

Сейчас он шёл уже не так бодро, как утром. Хотя стало попрохладнее. Набрели из-за гор облачка, стали потихоньку клубиться, собираться в груды.

Каська погнал стадо на луг у елового леса.

Завёл всех туда, пересчитал на всякий случай, обошёл несколько раз вокруг.

Его подопечные вели себя на удивление спокойно, даже Тучка невинно щипала травку посередине луга. Хорошо…

Спать только немного хочется.

Каська опустился на землю. Жужжали шмели. Стебли трав покачивались.

Он сидел, поглядывал по сторонам, смотрел больше на коров, изредка на лес. Если войти в этот лес, и долго-долго идти, доберёшься до дальних скал. Но туда мало кто ходит.

Каська припомнил историю кузнеца о волках. Сейчас такого и в помине нет. Конечно, лес остаётся лесом, звери могут и корову задрать, да и человеку лучше быть осторожнее. Но сейчас день, светло, безопасно.

Он вытянулся, оперся на локоть. Перед глазами покачивались лиловые колокольчики. Травы, сквозь которые он видел небо, сплетались в рваную сеть, нет, сплетались… сплетались в косы, как у царевны, которую он видел ночью. У неё точно были длинные косы? Он же не разглядел, на ней был жемчужный убор.

Каська всё вспоминал, как выглядела царевна, колокольчики тихонько подрагивали, и ромашки рядом – тоже, и венок она, наверно, плела. Могла царевна плести венок?

В поле, из простых цветов? Нет, конечно. А жаль, ей бы понравилось.

Мысли его спутались окончательно. Через пару минут он уже спал под бесконечную колыбельную, которую тихонько напевал лес. Спал, даже не успев испугаться, что засыпает.

***

Дремал он, наверно, чуть больше часа, и проснулся как-то сразу, в один миг. Распахнул глаза и не понял, почему над ним вместо потолка избы комкается облачный пух. Через пару мгновений осознал.

Он же на пастьбе заснул!

Каська вскочил, перепуганный.

Коровы продолжали мирно пастись, чуть разбредясь в стороны, он начал, сбиваясь, их пересчитывать. То трёх не хватает, то даже одна лишняя появляется. Наконец, он взял себя в руки и посчитал ещё, медленно, не торопясь. Два раза посчитал. Одной не хватало.

Ну конечно. Можно было даже не гадать, которой.

Метнулся туда, метнулся сюда. Покричал, позвал Тучку. Нет нигде.

Может, Тучка одна домой пошла? Не потащилась же она в лес. Она не такая дурочка.

Он собрал стадо и погнал его в деревню. Всё, как назло, происходило как-то особенно медленно. Его подопечные точно артачились, еле передвигали ноги. Он их даже хлыстом подгонял, чего обычно не делал. Коровы смотрели на него с укоризной.

Погода портилась на глазах, поднимался ветер. Начинало темнеть.

У общего коровника Тучки не было. Разобравшись с остальным стадом, Каська кинулся к дому, осмотрелся, особенно избегая встречи с домашними. Он боялся не того, что его накажут, а потери времени. Если коровы здесь нет, надо возвращаться её искать.

Тучи совсем уже сгустились, и из-за этого тьма наступала быстрее.

В окрестностях дома Тучки он не нашёл.

Если бы она была ещё светлая, в отчаянии думал Каська, когда бежал обратно на пастбище. Она же чёрная, её через полчаса вообще не увидишь.

Впрочем, волкам это не помеха. Он смигнул слезу. Тучка, такая добрая, такая смешная – ну почему она пропала? Как он мог заснуть?!

И колокольчика у неё нет.

Ругая себя, он бежал к лесу. Начало понемногу накрапывать.

Он выбежал на луг, в надежде, что Тучка стоит тут где-нибудь, раздумывая, куда все делись.

Но на лугу было пусто. Колокольчики закрылись, травы поникли. Вот здесь бродили коровы, вот тут он заснул. Он с досадой стукнул кулаком о кулак. Куда теперь? В лес?

Вон за той рощицей, вспомнил он, есть ещё пара маленьких лугов с хорошей травой. Непослушная Тучка могла и туда пойти. Надо торопиться.

Где-то далеко в небе заворчало, зарокотало, не угрожающе, а даже как-то уютно, словно большой кот там мурлыкал. Но Каська почти не обратил на это внимания. Задыхаясь, он бежал дальше.

На первом лугу было пусто. Но за ним есть ещё один, за полосой елей. Если там Тучки не будет, надежда её разыскать станет совсем призрачной.

Луг был большой, неровный, Каська споткнулся, упал, посадил ссадину, ну и ладно. Еловая полоса оказалась словно стена в том месте, где он сквозь неё ломился. Колючие лапы его хватали, царапали лицо, рвали одежду. Надо бы найти проход, но некогда его искать.

Он вырвался на открытое пространство.

И там, на противоположной стороне луга, в сгущающемся сумраке увидел он свою корову.

Она стояла, как ни в чём не бывало, мотая головой, чёрная, гораздо чернее наступивших сумерек, потому и выделялась, и видно её было отлично. Радость охватила Каську. Он рванулся к Тучке, но в ту же секунду застыл, как окаменевший.

Тучка была не одна на краю луга.

Рядом с ней стоял человек. Высокий, лица и одежды издали не разглядишь. Но мальчик уже понимал, что он этого человека никогда не видел.

Однако он знал, кто это.

Вот и наступил миг, которого он боялся много месяцев.

Тут в небе снова зарокотало, далеко, гулко.

Каська во всех подробностях вспомнил историю про волков, про грозу, и страхи подступили к нему и сковали, мешая ступить вперёд.

Зато он мог бы кинуться в лес без оглядки, но ему необходимо было забрать свою Тучку.

Каська, пересиливая себя, потащился к стоящему. Каждый шаг давался ему тяжело. Он с трудом заставлял себя медленно передвигать ноги в сторону незнакомца, вместо того чтобы со всех ног броситься в обратном направлении.

И тут вспыхнуло прямо над головой, и прогремел уже настоящий громовой раскат. Каська упал на колени и закрыл лицо руками.

Он не понял, долго ли так просидел. Казалось, гром никогда не перестанет перекатываться в небе, громыхнуло ещё раз, потом ещё.

Было очень страшно.

Когда стихло, Каська тихонько выглянул из-под прижатых к лицу ладоней. Увидел ноги. Часть – в сапогах, часть – с копытами.

Человек и корова незаметно подошли к нему, пока он пережидал гром.

Каська оторвал руки от лица и взглянул на них.

Тучка смотрела куда-то вбок, словно была смущена своим поведением. Человек смотрел на мальчика в упор.

Высокий, сухощавый, с короткими взлохмаченными волосами, тёмными с проседью. Резкие морщины у углов рта. Взгляд суровый. Короткий нож за поясом. Да, похож на воина, но не на обычного, на десятника, может даже, сотника.

Может, и не чародей это вовсе?

– Не стоит в грозу бродить по полю, – заметил человек. – Молния – опасная штука.

Чародей. Он всё знает про грозу. Испуг, видимо, явственно отразился у Каськи на лице, и подошедший поднял руку в успокаивающем жесте.

– Не бойся меня. Как тебя зовут?

– Каська.

– Каська… – мягко повторил встречный. – Это как же по-настоящему? Кастор?

– Кас… – мальчик поперхнулся было, потом сглотнул, поднял голову и ответил твёрдо, – Касьян.

– Касьян, значит, – звучно произнёс незнакомец, ещё пристальней глядя на мальчика. – Встань, Касьян.

Каська встал. Качнулся, потому что ноги нетвёрдо держали. Но сохранил равновесие. Медленно и почтительно поклонился незнакомцу.

– Путник, будь добр, разреши мне забрать мою корову.

Человек повернул голову, взглянул на Тучку. Ответил довольно дружелюбно:

– Я её не держу. Она сама ко мне прибилась. Что за корова шебутная? Что её понесло в лес?

– Она всегда везде ходит, – выдавил Каська. – Она любопытная. Если бы её здесь не было, пришлось бы искать её в лесу.

– Ты ночью в грозу собирался в лес один за коровой? Не страшно?

– Тогда я не думал об этом. Я боялся, что её загрызут волки.

– Ты смелый мальчик, – одобрительно заметил незнакомец. – Но умён ли ты?

Каська смущённо развёл руками. Он этого не знал.

– А сейчас проверим, – сказал незнакомец и заговорщически наклонился к Касьяну. – Расскажу тебе одну коротенькую историю. Мне приходилось много странствовать в разных землях. И однажды я попал в страну, где любят делать сады из камней.

– Сады из камней? – удивился Каська. – Как это может быть? Зачем?

– Знаешь, это довольно красиво. Раскладывают много-много камней, больших и маленьких. Делают из них на земле разные фигуры. Ещё часто песок туда насыпают разноцветный. Представил?

Каська представил. Получилось интересно.

– Да, – сказал он.

– Однажды я увидел, как в такой сад прилетела ворона. Там стоял высокий узорчатый кувшин, и в нём было немного воды на дне. Ворона хотела пить, но не могла до неё дотянуться.

Рассказчик замолчал.

– А что было потом? – спросил Каська.

– Вот, я как раз и хотел тебя спросить, что было потом? Удалось вороне напиться?

Каська удивился.

– Не знаю. Я же не видел.

– Ладно, подскажу – удалось. Но как?

– Она просунула голову в кувшин?

– Пробовала, но у неё не получилось.

Каська задумался. Думал долго. Незнакомец посмеивался.

– Ворона вот поняла, как напиться, а ты догадаешься?

Каське не хотелось быть глупее вороны.

– Может, она чем-то зачерпнула воду?

– Чем же? Вокруг ничего не было. Кроме камней.

И тут Каську осенило.

– Камни! – воскликнул он. – Там есть маленькие камни? Чтобы их могла поднять ворона?

– Ого, – одобрительно заметил незнакомец. – Ты на верном пути.

– Она покидала в кувшин камней! – закричал Каська. – И вода поднялась.

– Молодец, – похвалил встречный. – А вот ещё одна задачка. Представь, что у тебя есть три клетки и четыре кролика4.

Каська представил.

– Ты посадил всех кроликов в клетки.

Каська кивнул.

– Но ведь кроликов больше, чем клеток. Верно ли, что в одной из клеток сидят ровно два кролика?

Мальчик задумался.

– А клетки большие?

Незнакомец засмеялся.

– Какая разница?

– Есть разница, – сказал Каська. – Если клетки очень тесные, то много кроликов туда не влезет. Придётся посадить каждого в отдельную, и в одной клетке будут два кролика, хоть им и не понравится. А если просторные, то я же могу всех кроликов в одну клетку посадить. Или трёх – в одну, а одного – в другую. И совсем не обязательно, чтобы в клетке было ровно два кролика. Вот так вот. Правильно?

Он вопросительно посмотрел на незнакомца.

Тот засмеялся ещё громче.

– Правильно. Знаешь, а я как-то не подумал о том, чтобы кроликам было удобно.

Корова между тем потихоньку переместилась поближе к Каське.

– Ну что ж, время уже позднее, – сказал встречный. – Пойдём, доведу вас до околицы. Откуда ты? С кем ты живёшь?

По дороге он выспросил о мальчике всё. И про мачеху, и про пастьбу, и про Тучку, и даже про мечты о странствиях. Только про царевну Каська не стал рассказывать.

Но теперь спутник уже не так пугал его.

– Дальние земли хочешь увидеть, да… – задумчиво пробормотал незнакомец.

Снова сверкнуло в облаках, не молния, а вся округа будто разом озарилась. И опять громыхнуло.

Незнакомец поднял взор к небу.

– Не будет сегодня грозы, – сказал он твёрдо. – Стороной пройдёт.

От этой уверенности, от этой власти над грозой вернулся к Каське, уже почти переставшему бояться, страх. Но кроме страха появилось и другое чувство, не сразу понятное, и уже прощаясь со своим спутником, с удивлением догадался Каська, что это зависть.

И ему бы хотелось так стихиями распоряжаться!

– Мы ещё встретимся, – коротко бросил незнакомец недалеко от околицы, повернулся и ушёл, оставив Каську в растерянности. Что значит – встретимся? И значит ли это что-то вообще? Зачем встретимся? Когда это будет? От этого как-то изменится его жизнь?

Усталый и недоумевающий, он побрёл к деревне. Тучка всю дорогу вела себя на удивление послушно и даже словно подлизывалась. Знала, что виновата. Да и побаивалась, наверно. Обычно она уже не бродила в такой темноте.

Дома его, конечно, обругали. Но он был так рад, что благополучно доставил Тучку, что это его нисколько не огорчило.

***

Перемены наступили гораздо быстрее, чем ожидал Каська.

Эту ночь хоть удалось поспать нормально. Ни зайцев, ни ежей, ни царевен. Каська проснулся, распахнул глаза, увидел над собой деревянный потолок со смешанным чувством успокоенности и досады.

Вот он, потолок, всё на месте, всё как обычно, всё в порядке.

Опять всё одно и то же.

Вскочил, вышел на двор, умылся. Пошёл к Тучке.

Корова выглянула из сумрака хлева, приветственно замычала.

– У тебя совесть есть? – спросил Каська.

Тучка замотала, закивала головой. Есть, есть, а как же? Давай забудем эту историю. Пойдём лучше гулять.

– Сегодня не я пасу, – сообщил Каська.

– Хму-у… – разочарованно заметила Тучка.

Мол, давай вместе хотя бы до коровника тогда.

Каська отвёл её к стаду, передал сменщику и задумался – как бы не попасться мачехе на глаза, чтобы ещё чего не удумала. Решил за грибами отправиться, но надо бы корзинку взять.

Не торопясь, пошёл к дому. Наклонился, сбросил зачем-то росу с травы, повисел на ветке, нависшей над тропинкой, пересчитал на мосту брёвна, запустил камень в ручей. Плоский камень подпрыгнул на воде, и перелетел на другую сторону. Здорово.

Так и брёл Каська, то и дело отвлекаясь на что-то, но, наконец, вывернул к своему плетню. И остолбенел.

У ворот стоял вчерашний чародей, сощурившись, прикрывшись ладонью, смотрел в сторону солнца. Мир, казалось, тоже замер, ни дуновения, ни шороха. Ни один листок не колыхался, ни один жук не полз. Лишь высоко в небе стая птиц отрисовывала в воздухе таинственные знаки.

Чародей, хоть и почти спиной стоял, заметил мальчика.

– Здравствуй, Касьян, – произнёс он, опустил руку и повернулся. Сейчас, при дневном свете, можно было рассмотреть его лицо. Обветренное, высокий лоб, густые тёмные брови, бледные губы. Глаза синие, внимательные.

– Здра-, здравствуй… – пробормотал Каська.

– А скажи мне, Касьян, не передумал ли ты ещё новые земли увидеть? – поинтересовался чародей.

И дёрнуло же болтать!

Каська подошёл к калитке, оперся на неё, качнулся.

– Когда? – спросил, чтобы потянуть время.

– Не прямо сейчас, – уточнил его собеседник.

Каська вздохнул чуть свободнее. Калитка распахнулась во двор вместе с ним.

И тут с крыльца раздался гневный окрик мачехи.

– Каська! Лук вытоптал, корову не пойми когда привёл, и теперь калитку собрался сломать?

Мачеха своим детям разрешала кататься на калитке, а ему – нет. Всегда было обидно. Но на этот раз он даже обрадовался, что не один на один с неожиданным гостем.

– Поработал бы хоть немного! Дармоед! Одни убытки от тебя! – с этими словами мачеха сошла с крыльца, встряхнула пуховое покрывало. – А почему вчера так поздно притащился? Может, продать корову хотел, а?

Какой же у неё пронзительный голос… Ну кому Каська мог продать корову? Тут, в Сини и ближайших селениях, каждая мышь всем известна, не то что корова. Но мачеха нередко обвиняла его в самых нелепых преступных умыслах и нападала с какой-то упрямой злостью.

Каськин знакомый, которого она за забором не видела, вдруг подмигнул ему.

– Вижу, ты не обманывал, – быстро шепнул он и вошёл в калитку.

Мачеха яростно трясла пуховое покрывало, видимо, представляя, что это Каська.

– Доброе утро, хозяйка, – громко поздоровался гость.

Мачеха взглянула на вошедшего и, видимо, собиралась резко ответить, но потом тень сомнения мелькнула на её лице.

– Ты кто же это будешь, путник? – осведомилась она неприветливо, но без грубости.

– Меня зовут Ириней. Может, ты обо мне слышала, я у дальних скал живу.

Мачеха уронила покрывало. Видимо, она не знала чародея в лицо, но слышала о нём, как и все жители Сини.

– И что тебе надобно, Ириней? – спросила она, сделав шажок назад.

– Вижу я, надоел тебе мальчишка.

– Это уж моё дело.

– Твоё, не твоё – а только могу тебя от него избавить, – безмятежно заметил чародей.

У Каськи аж ноги от волнения подкосились. Он крутил головой, глядя то на обескураженную мачеху, то на излучающего уверенность Иринея, и не мог понять, какое будущее пугает его больше.

– Это как же это? – пробормотала сбитая с толку мачеха.

– Очень просто. – Пришелец добродушно улыбнулся. – Касьян! Пойдёшь со мной. Собирай свои вещи.

Теперь поперхнулся Каська.

– Далеко? – пролепетал он.

– Да недалеко. Сможешь даже в Синь приходить.

Мачеха, на миг растерявшаяся, вновь обрела голос.

– Что значит – собирай вещи? А ну как он наши вещи заберёт? Что тут его?

– Изба, если не ошибаюсь, – вежливо сказал Ириней.

И откуда он всё знал? Этого ему Каська не рассказывал.

Мачеха передёрнула плечами, подняла покрывало, даже ни разу не встряхнув, гневно развернулась и ушла в дом. Чародей посмотрел ей вслед, стёр с лица усмешку.

– Собирайся, – кивнул он Каське. – Не бойся. Не понравится со мной – можешь вернуться. Если будет, куда, конечно.

Каська поплёлся в избу. Осмотрелся. Поглядел на свою лежанку в сенях. Собирать было особенно нечего.

– Вот проклятье-то! – с досадой зашептала выглянувшая из кладовой мачеха. – Каська, это ты на нас навлёк колдуна этого! Чтоб тебе Белый олень явился, мерзавцу!

Каське было нечего возразить. Ведь действительно он.

Появился муж мачехи, сильный, сухой, угрюмый. Он редко обращал внимание на Каську, лишь иногда под горячую руку давал затрещину.

– Что происходит? – спросил резко.

– Этот! – мачеха ткнула пальцем в Каську. – К колдуну уходить собрался.

– К какому колдуну?

– К тому самому! У дальних скал который. Вон, во дворе стоит, ждёт.

– В нашем дворе? – встревоженно переспросил мужчина. Подошёл к окну, выглянул. Осторожно, стараясь, чтобы его было незаметно снаружи. Посмотрел, убедился в истинности слов жены. Медленно перевёл взгляд на Каську.

– Уходишь, значит, – заметил хмуро. – Вот так сразу.

– Мне казалось, вы даже рады будете, – сказал Каська, окончательно осознав, что путь назад отрезан.

– А кто нас отблагодарит за приют, за хлеб? Кто отработает? Щенок неблагодарный!

Значит, он был им всё-таки нужен, как слуга.

– Думаю, я уже немало на вас поработал, – ответил Каська. – Всего доброго.

Запнулся на миг, подумал, что надо было бы попрощаться с детьми. С ними-то он дружил, хоть они и младше были. Но дети ещё спят. Так стремительно всё получилось.

Он же сам себе ночью клятву дал. Но никак не ожидал, что клятва будет выполнена так скоро.

Повернулся и вышел на крыльцо с пустыми руками.

– И колдуна этого проклятого уводи отсюда быстрей! – крикнули ему вслед.

Чародей стоял во дворе, ждал. Усмехался. Похоже, он слышал последнюю фразу.

– Всё взял? – осведомился он.

Движения нарочито медленные, как у готовящегося к прыжку хищника. Исцарапанные железные пластины, нашитые на стёганку, поблёскивали под солнцем. Этот человек был – чужой, он не был похож ни на кого, виденного мальчиком раньше. Мороз прошёл у Каськи по спине.

– Мне нужно ещё кое-что забрать в доме у околицы, – выпалил он в припадке вдохновения.

– Ну беги, – разрешил Ириней. – Я подойду. Нам всё равно в ту сторону надо.

На самом деле ничего Каське не надо было забирать, но напал на него великий страх. Он повернулся и кинулся через всю деревню к бабушке Маре.

Она была за домом, развешивала сушиться после стирки белоснежные простыни, полотенца вышитые, кружевные скатерти. И напевала негромко печальную былину о недосягаемой мечте, о Белом олене. Но голос её звучал так уютно, что мрачный смысл древней легенды хоть не исчезал, но словно притуплялся, становился не столь уж угрожающим:

Тот, кто не ищет, кто не дерзает

Пусть не тоскует, пусть не страдает,

Ждёт его дома кубок бесценный,

Всем несчастливым дар несравненный,

Мысли преграда, сердцу отрада,

Полная чаша горького яда.

– Бабушка Мара! – закричал Каська, прервав песню. – Что делать? Меня чародей хочет забрать!

Бабушка остановилась, опустила недоразвешенное бельё в корыто.

– Что ты городишь, Каська? Какой ещё чародей?

– Тот… тот, который с волками, – еле переводя дыхание, выговорил Каська. – Который грозой управляет. Я встретил его вчера в лесу.

– Но не съел же он тебя вчера, – рассудительно заметила бабушка Мара. – А сейчас уже сегодня.

– Он пришёл за мной, – просто объяснил Каська.

Бабушка Мара наконец осознала, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Нахмурилась, выпрямилась, отряхнула влажные руки.

– Расскажи-ка ещё раз с самого начала.

Каська рассказал. Всё равно сбивчиво, но на этот раз бабушка поняла. Задумалась, помолчала немного. Потом сказала:

– Ну так что ж, это ведь и хорошо. Чего ты испугался? У него ты многому научишься, Каська. Такие люди – редкость в наших краях.

– Он меня забирает туда, к дальним скалам.

– И что тут такого? Если там и есть опасности, он объяснит тебе, как от них защищаться.

– Думаешь, ничего страшного? – неуверенно сказал Каська, переминаясь с ноги на ногу.

Бабушка развела руками.

– На самом деле – не могу сказать. Но я как-то уже говорила – не будешь пробовать, ничего не узнаешь. Да и жить тебе тут не сладко. За что цепляться?

– Ну да… правильно.

***

– Каська! – крикнули на улице.

Мальчик вздрогнул.

– Это он.

Бабушка Мара вздохнула.

– Пойдём, выглянем. Хоть вспомню, как выглядит чародей твой.

Они обошли вокруг дома. Бабушка Мара ещё успела по дороге заглянуть в кладовку и сунуть Каське кусок хлеба.

Ириней стоял, опершись рукой на крышу-домик у колодца, поглядывал по сторонам, высматривая своего подопечного.

– Здравствуй, – неторопливо промолвила бабушка Мара и посмотрела снизу вверх на чародея, властвовавшего над молниями. За её спиной раскачивались жёлтые подсолнухи, почти с неё высотой. – Скажу своё слово, прежде чем вы уйдёте. Знаю, ты человек учёный, а я тёмная старуха. Но так я тебе скажу – обидишь мальчика, твоя сила тебя покинет.

Тот усмехнулся уголком рта.

– Здравствуй и ты. Сила никогда меня не покинет, потому что она не моя, а природы.

– Природа тогда от тебя отвернётся.

– Ты лучше скажи мне, бабушка Мара, – сменил тему Ириней. Каська, хоть и был встревожен донельзя, отметил, что чародей знает её по имени. – Все здесь боятся меня. Одна ты не боишься. Почему?

– Стара я уже чего-то бояться.

– И старики тоже боятся, – сказал Ириней и для пущей убедительности покивал головой.

– Может быть, они и правы. Но мне кажется, ты ищешь знания, а не зла. А ты хочешь, чтобы тебя боялись?

– Нет, – задумчиво ответил чародей. – Просто я привык к этому, и когда кто-то не боится – это… странно. Ладно. Пошли, Касьян.

Глава 2. В учении

“…появились люди, которых не удовлетворяло простое коллекционирование фактов. Они хотели объяснить мир”.

Стивен Вайнберг

“Объясняя мир.

Истоки современной науки”

Годы 1090 – 1096

от воцарения

Темия Гремиталада

Леса вокруг Сини старые, деревья могучие, высоченные, макушками облака цепляют. Но у дальних скал встречаются места, поросшие молодыми берёзами, травой выше человеческого роста и кустарником. В одном из таких мест и обосновался в своё время Ириней. Вырубил кустарник, расчистил поляну, поставил небольшой, но тёплый бревенчатый дом. Как он один со всем этим справился, никто не ведал. Инструмент только у кузнеца заказывал, а в остальном обходился без помощи.

Дом с трёх сторон окружал невысокий плетень, чтобы не забегала мелкая лесная живность. С четвёртой стороны возвышалась поросшая мхом скала. В скале в одном месте зиял чёрный провал пещеры.

За домом бил из-под горы родник, дальше разливался и утекал в лес.

Касьян сперва немного испугался. Вспомнил, что поговаривали в Сини, будто чародей держит в услужении каких-то жутких созданий. В пещере им было бы очень удобно.

– Что там? – быстро спросил он Иринея, ткнув в тёмную дыру.

– Пещера, – пояснил тот. – Храню в ней кое-что. Иногда там работаю в тёплое время.

– И там никто не живёт? – уточнил Касьян.

Ириней взглянул на него с усмешкой. Но ответил успокаивающе:

– Нет. Никто не живёт.

Он выделил Касьяну свободную комнатку в доме, за печью.

– Можешь звать меня Ириней или учитель, как тебе нравится. – И добавил, – Посмотрим, как у тебя будет получаться. Если ты будешь плохо учиться, то…

– То – что? – спросил Касьян, не дождавшись продолжения.

– Там видно будет. Располагайся пока.

Это немного смутило Касьяна, хоть он и предполагал всё делать хорошо, но мало ли, как пойдёт? Между тем учитель вышел, оставив его одного в комнате.

Располагаться? У него ничего и не было. Он походил туда, сюда, посмотрел в окно, выходившее на родник. Оглядел комнату. Мебель, видимо, сделанная самим Иринеем – лежанка, стол, стул, шкаф. Касьян, чтобы лучше расположиться, посидел на стуле, потом на лежанке. Увидел на стене напротив рисунок – дворец, показавшийся ему чудом красоты. Касьян встал и долго его рассматривал, зубчатые стены, высокие окна с резными наличниками, множество витых, луковичных, треугольных башен. Одна башня – самая высокая, круглая, с плоской крышей, с оградкой по краю крыши.

Полюбовался, вышел. Увидел во дворе учителя.

– А что там на рисунке в комнате?

– На рисунке? – Ириней на миг задумался, припоминая. – Забыл уж. А… Дворец в Изберилле.

Началась у Касьяна новая жизнь.

Эта новая жизнь оказалась совсем не праздной. На самом деле он работал гораздо больше, чем в Сини у мачехи. Только работа была другая.

Началось с того, что учитель засадил его за грамоту.

Читать Касьян кое-как умел. А вот писать, да ещё пером, и не пробовал раньше ни разу.

Ириней с утра выдавал ему лист пергамента, склянку чернил, и Касьян часами чертил прописи. Не очень-то хорошо у него получалось.

Образцами служили толстые книги, написанное в которых Касьян едва мог разобрать по буквам, а если и что разбирал, то большую часть слов просто не понимал.

Он макал перо в чернильницу, тащил к листу, с пера стекали чернила, пачкали руки, да и всё вокруг. Иногда он доносил перо до пергамента, вёл его – линии получались кривые, некрасивые, ничего общего с затейливыми буквицами, украшавшими фолианты, которые показывал учитель.

Ириней поругивался, впрочем, беззлобно.

– Медленно. Тебе предстоит войти в удивительный мир, а ты топчешься у входа, потому что не желаешь учиться ходить.

Когда следы трудов Касьяна высыхали, их надо было соскоблить, и тот же кусок пергамента, вечный палимпсест5, неразменный как волшебная монета, снова лежал перед ним, ничуть не изменившийся.

Касьян его ненавидел. Он прилагал множество усилий, чтобы исчертить этот лист, а тот возрождался вновь безупречно незаполненным. Эта повторяемость прямо угнетала.

Ириней, будучи в хорошем настроении, дразнил его, с ехидным выражением рассказывая вслух отрывки из стихов каких-то неведомых Касьяну поэтов.

Плод сомнений так горек на вкус,

Выбор сделанный – необратим.

И всегда остаётся искус

Лист оставить прекрасно пустым.

Касьян не обижался, это было даже забавно. Но успешнее его труды не становились.

В свободное от этих страданий время Касьян готовил чернила.

Чернильные орешки6 можно найти на листьях дуба, круглые, по виду немного похожие на прошлогодние мелкие яблочки, но твёрдые – домики мелких ос. Касьян обшаривал дубы, разыскивал эти орешки, бросал в туесок, они весело постукивали друг о друга. Надо было брать те, которые оса уже покинула, с круглым отверстием – из таких чернила лучше получались.

Потом собранные чернильные орешки следовало истолочь в иготи7, засыпать в склянку, залить дождевой водой, добавить вишнёвой смолы, и учитель ещё подсыпал туда какой-то зеленоватый порошок.

– Зачем это? – в первый раз спросил Касьян.

– Чтобы придать черноту, – пояснил Ириней.

– А что это такое?

– Камень измельчённый8. В здешних местах он есть. Покажу тебе как-нибудь.

Дней через десять в склянке настаивались отличные чернила – истинное орудие пыток для Касьяна.

Днём Касьян кое-что делал по хозяйству, и это было самым простым и привычным из того, чем ему приходилось здесь заниматься.

Потом Ириней учил его счёту, давал разные задачи, с каждым днём сложнее и сложнее. Это у Касьяна выходило лучше, чем письмо. Довольно скоро он стал легко управляться с числами, а построения разных фигур и гармоничные соотношения в них порой прямо восхищали его.

Ближе к вечеру Ириней обычно приказывал мальчику заниматься разными упражнениями. Бег. Отжимания. Приседания. Подтягивание. Касьян не возражал – ещё бы ему возражать! – но совершенно не понимал, это-то зачем нужно?

Ладно, учителю виднее.

Несмотря на все трудности, Касьяну нравилось здесь гораздо больше, чем у мачехи. Ириней оказался весьма строг, но не обижал его.

Он был всегда ровен в обращении, но Касьян со временем научился различать его настроения. Порой учитель бывал весел, поддразнивал Касьяна, шутил, порой погружался в какие-то мысли так, что не сразу откликался на обращение к нему, изредка мрачнел и становился ещё более немногословным, чем обычно – его явно тяготили какие-то воспоминания.

В такие часы Ириней даже пугал порой Касьяна. Он робел и тихо занимался каким-нибудь делом, стараясь не привлекать к себе внимания. Но происходило такое редко.

Что ещё сперва немного волновало Касьяна – это разговор Иринея с бабушкой Марой. Она сказала тогда… как она сказала?.. сказала, если обидишь мальчика, сила тебя покинет. А Ириней только посмеялся, мол, не покинет, однако не обещал, что не причинит ему вреда.

Но ведь если бы он был плохой человек, мог бы и обещать, а потом обмануть.

На этом Касьян пока и остановился, тем более что ничего страшного не происходило.

Когда выдавалась свободная минута, мальчик с восхищением рассматривал сказочный дворец на картинке в своей комнате. Как же он хорош! И почему учитель с таким равнодушием говорит об Изберилле? Касьян был бы счастлив, если бы хоть на миг увидел эти дивные башни.

Но Ириней стольный град не расхваливал и о своей жизни там говорил мало. Хотя по некоторым обрывкам фраз Касьян понял, что учитель его бывал не только в Изберилле, но и в других, далёких странах, и их столицы приходилось ему видеть.

Впрочем, этими городами он тоже не восторгался.

Комната Иринея была закрыта для Касьяна. Не то чтобы ему запрещали туда заглядывать, но явно ни разу не звали, а заглянуть самому без разрешения было неудобно. Пока мальчик боролся с прописями, учитель часто уходил туда и чем занимался – неизвестно. Касьян, конечно, при каждом удобном случае старался туда заглянуть. Успел увидеть кровать, шкаф, стол, – ничего такого интересного, на столе вроде книга, чернильница, ряд занятных предметов непонятного ему назначения.

В это помещение Касьян попал в первый раз только через несколько недель после того, как покинул деревню. Произошло это настолько обыденным образом, что разочаровало бы его, если бы не одно странное происшествие.

Мальчик сидел в своей комнате у окна, вычерчивая непослушным пером буквы на вечном желтоватом листе. Ставни были распахнуты.

В этот раз дело шло совсем неудачно. Все руки были в чернильных пятнах. Лист усеивали кляксы.

С досадой отложив перо, Касьян вышел на крыльцо. Ириней пилил дрова на козлах.

– Брусья расходятся, – крикнул он Касьяну, не прекращая пилить. – Принеси-ка молоток и гвозди.

– А где их взять? – спросил тот, обрадовавшись возможности хоть на минуту оторваться от чистописания.

– В моей комнате, в маленьком сундучке справа. Не закрыто. На столе ничего не трогай.

Обрадованный Касьян, сгорая от любопытства, вернулся в дом и толкнул дверь в комнату учителя.

Обычная комната, чуть больше, чем у него, с такой же простой мебелью. Сундучок вот красивый, кованый. Касьян откинул крышку, достал молоток, холщовый мешочек с гвоздями. Не мог удержаться, чтобы не подойти к столу.

А вот на столе были вещи удивительные.

Первое, что привлекло его внимание – это золотое перо. Не гусиное – чёрное, белое, серое, не жёлтое, не рыжее, а именно золотое, словно светящееся. Оно лежало рядом с книгой. Касьян побоялся нарушить запрет учителя и взять его в руки.

Чернильница – обыкновенная склянка.

А вот книга тоже оказалась примечательной.

Толстая, но относительно небольшая, раскрытая на том месте, где Ириней закончил писать. Точнее, даже не писать, а рисовать. На левой странице были изображены странные круги, линии, непонятные знаки. Правая страница чистая. Ириней ещё не добрался до неё.

Касьян не видел оклада, только самый краешек его, но можно было предположить, что он очень красив. Взглянуть на него очень хотелось.

– Не трогай, – приказал он сам себе.

Но руки, словно не повинуясь ему, сами потянулись к книге, чтобы прикрыть её. Он коснулся исписанной Иринеем страницы.

И тут случилось непоправимое.

Руки мальчика были в чернилах. Когда он дотронулся до белого, белоснежного листа, на нём тут же отпечатался след от его пальцев, прямо посреди сферы, тщательно вычерченной Иринеем.

Касьян похолодел и отшатнулся. Предательское пятно чернело, изобличало, вопило.

Надо идти признаваться.

Что сделает Ириней? Касьян не мог даже предположить. Но понимал, что порча драгоценной книги – ужасное преступление.

Учитель прогонит его? Или как-то страшно накажет? Касьян предпочёл бы второе.

Задрожали почему-то колени.

Он бросил последний безнадёжный взгляд на кляксу на странице. И увидел нечто странное.

Пятно, большое, тёмное, несуразное, на глазах светлело. Сперва подтаяло по краям. Потом из чёрного превратилось в тёмно-серое. Потом ещё уменьшилось в размерах. Белое пространство листа пожирало его, неумолимо подступало и заглатывало.

Касьян завороженно смотрел на метаморфозы пятна. Оно всё съёживалось. Стало совсем крохотным, последний раз задрожало, словно от отчаяния, и сгинуло.

На листе остались лишь чёткие штрихи, выведенные пером Иринея.

Касьян, несколько раз моргнув, ещё раз посмотрел. Нет, ему не показалось. Следы его преступления исчезли менее чем за пару минут.

Он вздохнул полной грудью. Кажется, он забыл дышать, пока это происходило.

Молоток и мешочек с гвоздями упали на пол. Касьян подобрал их и, опасливо озираясь, вышел из комнаты.

Книга спасла его, но безжалостное уничтожение пятна произвело устрашающее впечатление. Он ясно понял, что книга стёрла, разрушила бы всё, что показалось ей неправильным.

Касьян не мог, конечно, спросить у Иринея, что это было, и неведение тревожило. Ночью ему приснилось, что мир – книга, он сам – пятно на белом листе, и белизна стирает, поглощает его.

Тогда он в смятении проснулся, широко распахнул глаза, выглянул в окно. Там ощерился лунный серп, похожий на беззубую пасть. Чуть ниже втыкались в небо остроконечные чёрные еловые пики.

Касьян резко сел. Серп повернулся и превратился в обычный бледный месяц. Ночь была настолько тиха, что слышалось даже умиротворяющее журчание ручья, обычно совершенно скрытое за звуками дня.

Нет ничего страшного. Всё спокойно. Или только так кажется?

А за стеной лежит на столе эта книга. Или Ириней на ночь убирает её? Холодок пробежал по спине.

Всё же он слишком устал, чтобы над этим размышлять. Лёг обратно, повернулся пару раз с боку на бок, и заснул снова, уже без сновидений.

Через несколько дней учитель собрался в Синь. Касьян попросился с ним тоже, соскучился по деревне.

– Ну что ж, пойдём, – согласился Ириней.

Ходил он быстро, Касьян с трудом успевал, но не жаловался. Мальчик успел заметить, что Ириней всё делал по-особому, не то чтобы лучше других, но более вдумчиво, более предусмотрительно, более точно, что ли. Если наблюдать за ним и подмечать мелочи, повторять его движения, научишься так же ходить, не уставая. И многому другому тоже.

Добрались до Сини через пару часов. Здесь Ириней пошёл по каким-то своим делам, к кузнецу, или ещё куда, и оставил Касьяна.

Касьян ненадолго задумался. Идти в бывший дом не было смысла. Он направился к бабушке Маре.

Увидев его, она обрадованно всплеснула руками, налила молока, сунула кусок хлеба с сыром и стала расспрашивать о жизни в лесу. С набитым ртом Касьян стал рассказывать обо всём в самых радужных красках, лишь в конце вспомнил про книгу и запнулся.

Проницательная бабушка Мара это заметила.

– Тебя что-то тревожит, Каська?

Касьян к тому моменту уже прожевал хлеб. Ему не хотелось рассказывать подробностей даже бабушке Маре, он чувствовал – то, что происходит в мире Иринея, там и должно остаться.

– Есть некоторые вещи, которых я не понимаю, – сказал он. – И это пугает.

Бабушка Мара пожала плечами.

– Конечно, ты не всё понимаешь, – рассудительно заметила она. – Вряд ли тебе, мальчику, удастся за несколько недель понять Иринея. Но ведь он обращается с тобой хорошо?

– Да, – без колебаний ответил Касьян.

– Тогда не беспокойся. Понимание придёт в своё время.

Она погладила его по светлым волосам.

До встречи с Иринеем ещё было время. Касьян попрощался с бабушкой Марой. Он хотел найти ребят и поболтать с ними.

Бабушка Мара смотрела ему вслед и укоряла себя, потому что выказанной ею же уверенности не разделяла, сама не зная почему. Однако к чему пугать мальчика? К чему выдумывать плохое, его и так на свете много, невыдуманного. Ириней, конечно, человек странный, но до сих пор ни в каких злых делах не был замечен.

Да, но всё когда-то бывает в первый раз.

Бабушка Мара с досадой покачала головой, прогоняя неспокойные мысли, нагнулась, сорвала с грядки несколько репок – твёрдых, жёлтых, хвостатых, и ушла в избу.

Неумолимое время уже подгоняло лето, но то, не желая уходить, заполняло дни пламенным жаром, ночи – стрёкотом кузнечиков. Пахло скошенной травой. После полуденного часа небо сияло ослепительно. Редкие лоскутья облачного кружева на глазах истлевали в синеве, обращаясь в ничто. Трескалась сухая земля в колеях, поднималась пыль, оседала на подорожниках, приютившихся на обочинах. Яблоневые ветки нависали над дорогой, согнувшись под тяжестью плодов, порой срывавшихся и падавших то наземь, то в редкие телеги, влекомые неторопливыми низкорослыми лошадками.

Касьян брёл по знакомой дороге, поглядывая туда-сюда. Ему казалось, он за эти несколько недель вырос. Вроде ничего и не видел, кроме того же леса, нескольких толстых книг и рисунка с видом Изберилла, а горизонты его расширились. Деревня раньше была большой, а теперь казалась не такой уж и большой, и даже маленькой.

Перед изгибом дороги были густые заросли – куст боярышника, высоченная, в человеческий рост, крапива, шиповник, ещё жёлтые круглые цветы. Всё это сплавилось в живую стену, за которой ничего нельзя было разглядеть. Касьян обогнул её и лицом к лицу столкнулся с мачехой.

Он застыл от неожиданности, хотя встреча была не такой уж удивительной.

Мачеха тоже на миг остолбенела, но быстро нашлась.

– А! Явился! Выгнали тебя? К себе не впустим, и не мечтай.

– Нет. Я ненадолго. Пришёл с учителем, – со всем возможным спокойствием ответил Касьян.

– Да ну? С учителем? – привычно пронзительным голосом выкрикнула мачеха. – Это ты думаешь, он тебя чему-то учит?!

Касьяну бы пожать плечами и уйти, но прерывать разговоры с неприятными людьми он ещё не умел.

– Да, учит.

Мачеха недобро засмеялась.

– Сам подумай, зачем ты сдался колдуну этому, учить тебя? Совсем не это надо ему.

Касьян угодил в ловушку.

– А что же? Я ему нужен, он хорошо со мной обращается.

– А, он хорошо с тобой обращается, значит? – мачеха ещё повысила голос. – Ну это до поры, до времени. Думаешь, ты ему зачем нужен? Для обряда какого-то, не иначе. Чтобы скормить какой-нибудь твари потусторонней.

Касьян рассердился.

– Чушь, – резко сказал он, в упор посмотрев на мачеху. Лицо её, тонкогубое, вытянутое, недоброе, казалось совершенно незнакомым.

– Вот скажи, он учит тебя колдовать? – не сдалась мачеха.

Касьян запнулся. Учитель показывал ему, как читать, писать, решать задачи, как защититься от нападения, как лучше ловить рыбу и выслеживать дичь, но действительно никогда не упоминал про чародейство.

Мачеха заметила его замешательство.

– Во-от, вот то-то и оно. Это он вид делает, что учит тебя, а сам какого-то срока ждёт. А потом и порешит. Ты не нужен никому, искать тебя никто не будет. А если и будет – что толку, с него спрос какой? Пропал мальчишка в лесу, и весь сказ. Засунет тебя в мешок и оттащит нежити на болота.

– Чушь, – ещё раз повторил Касьян, обошёл мачеху и направился дальше.

Она посмотрела ему в спину победоносно. Поле боя осталось за ней.

Царапина осталась в душе Касьяна после этой встречи. Он был собой недоволен. Ему казалось, что он уже неуязвим для уколов мачехи, а оказалось, у неё ещё есть власть его задеть. И что самое неприятное, в словах её была правда.

Ириней и впрямь никогда про волшебство не говорил. Почему? Он же чародей. Все знают об этом. Он убил волков волшебством.

Не доверяет? Касьян ухватился за это объяснение. Конечно, ещё рано посвящать его в колдовские тайны.

Потом он встретил друзей из деревни и забыл про мачеху и её недобрые слова.

Вспомнил уже на обратном пути. Возвращались они в молчании, и мыслям Касьяна ничто не препятствовало. Но он постарался унять своё воображение. В конце концов, у него нет никаких оснований доверять мачехе.

Минуло несколько недель.

Жизнь шла обычным чередом. Чистописание, задачи, хозяйственные дела. Касьян уже не думал о мачехиных словах, однако однажды Ириней отлучился куда-то без него и вернулся во второй половине дня с большим мешком, заполненным не более чем на треть. Положил его на лавку в угол.

Скорее всего, это ничего не значило, мало ли что может быть в мешке, и само по себе это не обеспокоило бы Касьяна. Но Ириней был раздражён, не показывал, но это чувствовалось. Как будто ему предстояло какое-то неприятное дело, которого нельзя было избежать.

Вечером Касьян стоял на крыльце и смотрел в сторону заката. Небо на западе было красным, словно отражалось в нём зарево далёкого пожара. Деревья, озарённые умирающим светом, толпились, сливаясь в единый лес, лес рассыпался на отдельные деревья, он никак не мог понять, что видит – часть или целое?

Скрипнула в доме половица, распахнулась дверь. Вышел Ириней. Сказал сухо:

– Ложись спать. Завтра дел много.

“Каких дел?” – подумал Касьян. Завтрашний день не обещал ничего необычного.

Но Ириней уже спустился с крыльца и направился в сторону пещеры, не ответив на невысказанный вопрос.

Касьян заглядывал в пещеру. Ириней держал в ней кое-какую утварь. Там был ровный песчаный пол, каменные ломаные стены, недалеко от входа Ириней соорудил очаг. Дальше в глубину земли вёл извилистый ход. Мальчик пробовал как-то пройти по нему, но ход быстро сузился, впереди было черным-черно, и в тот раз он, некстати вспомнив о чудищах, которых учитель может держать в пещере, вернулся обратно.

Касьян не сразу последовал распоряжению Иринея и успел увидеть, как учитель разжигает огонь в пещере. Впрочем, он не сильно удивился. Ириней и раньше так делал, когда дурное настроение нападало на него. Что вызывало эти приступы тоски, Касьян не знал.

Он ещё немного помедлил на крыльце, пока не почувствовал, что стало холодно. Всё-таки осень неумолимо подкрадывалась, а одежда у него была лёгкая. Поёжившись, Касьян ушёл в дом.

Ночью он опять спал тревожно, просыпался, вспоминал то о книге, то о странностях Иринея, порой невольно открывал глаза и бросал взгляд в окно. Там за белёсой дымкой тлела нарастающая Луна, точно угли в натопленной печи. Глухо и неспокойно ворчал за стенами дома ветер, перекрывая журчание ручья.

На следующий день Ириней словно задался целью измотать Касьяна упражнениями. Наклоны, приседания, подтягивания – в два раза больше, чем обычно. Смотрел на Касьяна внимательно и словно был чем-то недоволен.

Наконец, приказал:

– Беги до уступа и обратно. Быстро.

Уступ, поросший мхом, выдавался из скал дальше к северу от жилища Иринея. К нему вела тропка. Касьян побежал, чувствуя спиной, что учитель за ним наблюдает. Какая муха его укусила?

Ириней гонял его туда-обратно несколько раз. Потом посмотрел на Касьяна, и на лице его отобразилось удовлетворение.

– Молодец. Подойди сюда.

Касьян приблизился, с трудом переводя дыхание, чувствуя, как по лбу, по вискам течёт пот. Он поднял было руку смахнуть солёные капли, но Ириней резко прикрикнул на него.

– Не трогай! Подойди к столу.

Там, на столе у изгороди, стояли различные предметы, которые требовались для приготовления чернил. А сами чернила были почему-то налиты не в склянку, а в широкую плошку, чёрные, непроницаемые.

– Загляни туда, – распорядился Ириней, указывая на плошку.

Что можно там увидеть? Касьян вдруг вспомнил сказки, когда царевны видели необыкновенные чудеса, отдалённые земли в обычном блюдце. Может, Ириней решил наконец показать ему что-то волшебное?

Со стеснённым дыханием, заволновавшись, он склонился над плошкой. Жидкость в ней была черным-черна, ничего нельзя было в ней увидеть, она лишь притягивала свет, но ничего не отражала. Касьян стоял, склонившись, опершись на стол, и пот градом стекал с его лба, капая в чернила.

Ириней за его спиной шумно вздохнул. Касьян повернул голову и краем глаза увидел, что в руке учитель сжимает нож, острейший, тот самый, которым он разделывал крупную дичь.

Вот оно. Началось. Он ведь ждал и боялся именно этого.

Дико вскрикнув, Касьян метнулся от стола к калитке.

– Куда? – крикнул Ириней.

Он успел выскочить за изгородь. Ириней, видимо, не думал, что Касьян увидит нож, не ожидал побега. Но спохватился он сразу. Касьян был уже и так вымотан, так что Ириней нагнал его через минуту. Нагнал, повалил, сжал так, что невозможно было и шевельнуться.

“Скормит тебя какой-нибудь твари потусторонней”, – прозвучали в ушах слова мачехи.

– Не убивай меня! – выдохнул Касьян.

Хватка Иринея немного ослабла.

– Ты спятил, Касьян? Зачем бы мне тебя убивать?

Сердце мальчика колотилось так, что, казалось, только давящая в спину рука учителя не даёт ему выскочить через лопатку. Он не мог говорить.

Ириней ещё приотпустил его, но не совсем. Нож, выпавший во время возни, валялся на земле прямо перед глазами Касьяна. Осталось протянуть руку, поднести к горлу…

Но Ириней этого не делал. Мальчик не видел его лица. Он смотрит на нож?

– Так зачем мне тебя убивать? – снова прозвучал вопрос. – Не просветишь?

Касьян облизнул губы. Голос вернулся к нему. Очень неуверенный, срывающийся голос.

– Мачеха… сказала, что ты держишь меня для какого-то потустороннего обряда. Я не поверил, но всё было так странно, а потом я увидел мешок, а потом нож…

– А, понятно. – Смешок из-за спины прозвучал невесело. – Ну ты нашёл кого слушать – мачеху.

Ириней уже почти не держал его. Но Касьян не пытался ничего предпринять, чувствуя себя очень глупо. Дело ведь не только в мачехе. Он ошибся? Тогда зачем был нож?

– Согласись, что если бы я хотел сейчас тебя убить, уже бы убил, правда?

– Да, – глухо ответил Касьян в землю.

– А раз я тебя до сих пор не убил, значит, и не собираюсь. Сейчас я тебя отпущу. Не будешь убегать?

– Нет.

Ириней выпустил его и выпрямился. Касьян сел, чувствуя боль в заломленных руках. Встряхнул ими. Потом поднялся, встал рядом с учителем.

– А что в мешке? – спросил с подозрением. Его выходка дала ему право на расспросы.

Ириней сделал неопределённый жест ладонью.

– Ну хорошо, подожди, покажу.

Повернулся и вошёл в дом. Через минуту вынес мешок и кинул Касьяну.

Касьян вывернул мешок на лавку, и там оказалась одежда на мальчика его лет. Ириней достал где-то новую куртку на осень, штаны, даже сапоги. Очень хорошая одежда, у Касьяна никогда такой не было.

– Померяй, – прозвучал голос из-за его спины.

Касьян опустил глаза. Ему стало очень стыдно.

Ириней, очевидно, это понял.

– Я не сержусь на тебя, Касьян, и не обижаюсь. Твой страх понятен. Здесь и правда много странного.

И всё равно прозвучало это отчуждённо.

Но тут Касьян набрался смелости.

– Ещё мачеха сказала… – он запнулся.

– Продолжай. Что же ещё поведала тебе эта достойная женщина?

И Касьян заговорил со страстью, неожиданной для него самого.

– Она сказала, что ты не учишь меня волшебству, потому что я тебе не нужен. Что ты только делаешь вид, а потом просто меня используешь. Я раньше этого не замечал, а после её слов задумался. Действительно, ты никогда не показывал ничего колдовского, даже не упоминал про него. Почему ты не даже не говоришь об этом? Ты ведь волшебник!

– Вот оно что… – протянул Ириней как-то растерянно.

– Я уверен, что причина есть, – выпалил Касьян. – Я не верю мачехе. Думаю, это из-за того, что я ещё маленький, что это очень сложно, очень опасно, или я вообще для этого не подхожу, или ещё что-нибудь. Но мне очень нужно знать, почему так…

Ириней отвернулся, посмотрел в лес, потом на солнце, словно хотел оттуда какой-то подсказки.

Касьян смотрел на него внимательно и ждал объяснения, очень ждал.

– Ладно, попробую растолковать, – Ириней сел на лавку и посмотрел прямо в глаза мальчику. – Всё очень просто. Касьян, я не учу тебя волшебству, потому что я не чародей. Я учёный. Я вникаю в тайны природы, и использую их, если удаётся.

– Как? Но ты же убил тогда волков с помощью волшебной силы! – шёпотом сказал Касьян. – Мне рассказывали в деревне, как это было.

Лицо Иринея на миг окаменело. Потом он вздохнул и спокойно ответил:

– Мои спутники просто не поняли. Я убил волков не волшебством. Я использовал естественную природную силу, мы мало знаем о ней, однако её можно изучить. Но я почти ничего не знаю о волшебстве и не люблю его. На мой взгляд, его вообще не должно существовать.

– И его не существует? – спросил Касьян частью с облегчением, частью разочарованно.

– К сожалению, существует, – ровным голосом ответил Ириней. – И сейчас я покажу тебе одну волшебную вещь. Подожди.

Он снова ушёл в дом.

Касьян остался во дворе, смятённый, собирающий разметавшиеся мысли. Иринея не было что-то долго. Он успел от нечего делать померить куртку, сапоги. Всё подошло. Раньше Касьян ужасно был бы рад таким вещам, но сейчас нечто более значимое занимало его. Он так привык к мысли, что Ириней – чародей, что сейчас просто не мог представить себе чего-то иного.

Хорошо это или плохо?

Наконец Ириней появился, держа в руках книгу. Ту самую книгу.

Касьян невольно вздрогнул, словно книга могла рассказать о его проступке. Может, действительно могла? Может, и рассказала? Зачем Ириней её принёс?

Учитель положил книгу на край стола, раскрыл на чистом листе. Поставил поближе чернила – не ту непонятную плошку, а обычную чернильницу. Положил рядом гусиное перо.

– Сейчас проведём опыт, Касьян, – решительно сказал он. – Возьми перо, чернила, и напиши что-нибудь.

Касьян, придвинувшийся было близко, отступил на шаг.

– Я не могу писать в такой книге, – возразил он.

– Почему? – спросил Ириней, одним простым словом расширяя границы дозволенного и увеличивая смятение Касьяна.

– Я очень плохо пишу. Ты же знаешь. Я испорчу книгу.

– Надо быть увереннее в себе, Касьян.

Касьян поглядел на книгу. Взялся за неё, закрыл, придерживая пальцами страницу, посмотрел на оклад, изукрашенный драгоценными каменьями и тончайшими золотыми пластинами. Снова открыл. Тончайший, белейший пергамент, такого и быть не могло.

Однако же вот он.

Касьян упрямо помотал головой.

– Пиши, я приказываю.

Подчиняясь, не по своей воле, он сел за стол на скамью, взял тонко очинённое перо. Глухо спросил:

– Что писать?

– Пиши. – Ириней поднял палец. – Пиши: “Земной диск висит в пространстве без опоры”.

Касьян принялся за работу. Это была очень длинная фраза.

Земной… диск…

Висит … в пространстве…

Без опоры…

Почему без опоры? Говорили, что он лежит на диковинных существах… это сказки?

Впрочем, до опоры Касьяну ещё очень долго было добираться. Тщательно он выводил чёрточки, стараясь, чтобы получалось как можно лучше.

Земной… диск…

И дойдя до слова “висит”, он бросил взгляд на написанное.

Всё растворялось.

“Земной” – уже почти пропало. Осталось лишь “ой”.

“Диск” ещё уцелел. Но пока Касьян смотрел на итог своих трудов, на глазах у него то ли таяли, то ли испарялись чернила с листа.

Он удивился так, словно и не было той истории с пятном. Ему казалось, что надпись должна была сохраниться.

– Что это? – растерянно спросил он Иринея. – Почему?

Тот ухмыльнулся, скрестил на груди руки.

– Пробуй ещё.

Касьян попробовал ещё и ещё раз, сперва он писал старательно, потом всё небрежней и небрежней, теряя почтительность к книге и к чистописанию, он переписывал эти злосчастные два слова “земной диск” не меньше десятка раз и даже не успевал перейти к слову “висит”… Яростно скрипело перо.

Учитель лишь усмехался.

Касьян, поощряемый молчаливым одобрением Иринея, вошёл в раж. Поставил на листе кляксу, нарисовал рожицу, начеркал бессмысленных линий. Он словно пытался отомстить книге за то, что она так его пугала. Но все его усилия были тщетны. Чем быстрее двигал он пером, тем быстрее стирала начертанное проклятая книга.

Наконец Касьян, устав, бросил перо и воззрился на Иринея с чувством полной беспомощности.

– Понял теперь, почему я не люблю волшебство? – буркнул учитель.

– Неужели это действительно волшебство? – быстро подавшись вперёд, спросил Касьян.

– Смотри. – Ириней шагнул к столу и вытащил из-за пояса тот самый нож. Касьян на этот раз даже не вспомнил о своём недавнем испуге, так был захвачен происходящим.

Ириней сел рядом, положил нож на стол, пододвинул к себе книгу с пером и написал ту же фразу. Через минуту от неё и следа не осталось.

– Видел? – ткнул учитель в пустое место.

Касьян только покивал молча.

– А теперь так. Смотри и молчи.

Предчувствуя развязку, Касьян затаил дыхание.

Учитель уверенно взял нож и легонько ткнул остриём себе в левое запястье. Побежала тоненькая струйка крови.

Касьян вздрогнул, но промолчал.

Ириней протянул руку так, чтобы кровь стекала в ту самую плошку, куда он заставлял смотреть Касьяна. Красная, она капала в чёрное и мгновенно там исчезала.

Касьян не заметил, откуда вдруг появилось золотое перо. Его не было раньше. Но сейчас оно лежало рядом с книгой.

Красная струйка иссякла очень быстро, и минуты не прошло.

– Достаточно, – прошептал Ириней, то ли себе, то ли Касьяну. Взял золотое перо, отвёл в сторону испачканную кровью левую руку, окунул кончик пера в плошку с чернилами. И вывел на чистом листе стройные буквы.

“Земной диск висит в пространстве без опоры”.

Что сейчас будет?

Когда он закончил писать, все буквы оставались на месте.

Прошло мгновение, другое, третье. Минута. Слова не исчезали, и это было истинным чудом. Касьян так привык, что они пропадают.

– Почему они остались? – негромко спросил он.

– Почему остались… – эхом повторил Ириней. – Сам я хотел бы знать, почему они остались, и как это получается. Это и есть волшебство, чтоб ему…

В голосе его звучала искренняя досада.

– Откуда у тебя эта книга? Она твоя? – неуверенно произнёс Касьян.

Ириней покачал головой.

– Не совсем, Касьян. Точнее, совсем нет. Книга эта не моя. Была она дана мне на время, – он запнулся, видимо решая, что стоит говорить дальше, – и была она дана мне во дворце в Изберилле по царскому распоряжению.

Касьян потрясённо ахнул.

– Чему ты удивляешься? – как-то невесело спросил Ириней. Перевернул запястье, посмотрел на рану. Кровь уже совсем перестала сочиться. – Я бывал во многих дворцах. Только проку из этого мало было.

Вопросы толпились на языке у Касьяна. Он выхватил первый попавшийся.

– Но зачем… зачем тебе дали эту книгу?

– Я тебе сказал уже – я учёный. Царь хотел получить учёный труд об устройстве нашего мира. И хотел он, чтобы этот труд был сохранён не самым обычным образом.

– Как?

Ириней указал на лежащий на столе фолиант.

– Вот здесь. Понимаешь, эта вещь сейчас используется не совсем по назначению. Есть во дворце такие люди – летописцы. Задача их – описывать для грядущих поколений важные события. – Он вдруг оживился, улыбнулся. – Они очень странные. У них, знаешь, всё непростое, всё по своим правилам. И чтобы не пропадали записи, чтобы хранились веками, много они применяют ухищрений, и истинно волшебные предметы используют, да.

Где только берут их…

И когда царь захотел поручить мне эту работу, то обеспокоился её сохранностью, и приказал летописцам выдать мне книгу, особым образом изготовленную, предназначенную как раз для того, чтобы в ней писали историю, потому что подобных изделий для естественной науки не было. История же, Касьян, пишется потом и кровью. И есть условие – пока не добавишь эти два вещества в чернила, не получится ни буквы на страницы занести. Не примет.

Ошарашенный Касьян смотрел на книгу, теребя губу. Какая-то мысль вертелась рядом, но он никак не мог её ухватить.

– То есть, книга заколдованная? Из-за этого в ней можно писать только чернилами, в которые пот и кровь содержатся, правильно?

– Правильно, – отозвался Ириней, внимательно разглядывая выведенный собственной рукой стройный ряд букв.

Касьян положил ладони на колени и тоже уставился на эту строчку.

– Я вот думаю….

– Что?

– А если взять другие составляющие? Если обмануть книгу?

Сказал и сам перепугался. Ириней посмотрел на него как-то странно, очень внимательно.

– Продолжай.

– Например, пот. Если просто добавить соли? Тогда получатся нужные чернила? – выпалил Касьян, которому после такого кощунства терять было уже нечего.

Учитель продолжал на него смотреть, молча, выжидательно.

– Может, я что-то не то говорю? – голос Касьяна упал. – Тогда прошу прощения. У тебя… и у… у книги.

И тут Ириней улыбнулся и одобрительно кивнул. У Касьяна отлегло от сердца.

– Молодец, – негромко сказал Ириней. – Я не ошибся в тебе, Касьян. Но ты думаешь, я не пробовал? Пробовал. С солью так точно пробовал. Не вышло.

У Касьяна перехватило дыхание от восторга. Ему показалось, учитель говорит с ним как с равным.

– Может, попробуем ещё раз? – уже смело, звонко предложил он.

***

Неделю они проводили опыты с книгой. Но перехитрить её не удавалось. Она не принимала солёную воду вместо пота. Кровь дичи, не человеческая, её не устраивала. Никакие цветные порошки из толчёных минералов из запасов Иринея не подходили.

Заколдованные листы сияли снежной белизной.

– Есть и оборотная сторона, – буркнул Ириней. – То, что в ней всё-таки написано, никакой силой не сотрёшь. Это не обычный пергамент.

А ещё её потерять невозможно. Потому мне её и дали. Конечно, она может исчезнуть на время, но рано или поздно всё равно всплывёт и вернётся в хранилище летописей.

– Как? Она ж книга, ходить не умеет.

– Найдёт кого-то, кто её туда доставит. Она влияет на людей. Ты ведь боялся её, я видел.

– Боялся… – уныло протянул Касьян. – Я однажды испачкал её случайно чернилами. И видел, как пятно исчезло.

Ириней только рукой махнул.

– Книга, в сущности, безобидна. Она лишь защищает себя, и то, что в ней написано. Такие чары на неё наложены. Ей немного надо, пробежка, несколько капель крови – пустяки. Конечно, если бы над ней нависла угроза, скажем, окажись она в горящем строении, то заставила бы кого-то рядом, невзирая на опасность, её оттуда вынести. Но её создавали не для причинения зла.

“Значит, бывают и злые чары”, – машинально отметил про себя Касьян, но спросил почему-то не об этом, а совсем о другом.

– А золотое перо зачем?

– Можно использовать и обычное гусиное, получается, написанное не стирается. Но это перо тоже нетеряющееся, подобно книге, возвращается к владельцу, что в дороге удобно. Собирают эти перья в местах, где гнездятся жар-птицы, птицы огненные, иначе пламеницы. Их, знаешь ли, приманивают на самоцветы. Пламеница падкая на всё блестящее, как обычная ворона.

Ириней всегда говорил об удивительных вещах, как о чём-то простом и само собой разумеющемся. Хотя про огненных птиц и в деревне Касьян слышал, песни даже про них пели. Но он всегда думал, что это сказка.

***

Непобеждённая книга отправилась обратно на стол в комнате. Ириней продолжал её заполнять, и теперь Касьяну можно было в любой момент подойти и посмотреть, что там написано. Впрочем, понимал он в ней мало. А жизнь пошла дальше своим чередом.

– Надолго хватит чернил? – спросил Касьян у Иринея.

– На несколько недель. А что, побегать захотелось?

– Не очень. Но если надо…

– Нет пока.

Когда всё разъяснилось, Касьян перестал бояться. Только теперь он понял, как тревога тяготила его раньше.

Хотя он так и не осознал до конца, почему учитель так не любит волшебство. Ему самому оно казалось очень заманчивым.

– Я не хочу, чтобы нечто совершалось по взмаху палочки. Я хочу узнавать причины, – раздражённо говорил Ириней. – Я хочу наблюдать, ставить опыты и делать выводы. Волшебство же не терпит умозаключений, оно необъяснимо по определению. Те, кто им занимается, и не хотят ничего объяснять. Они стремятся нагнать побольше тумана, всё смешать, спутать, напугать.

Касьян не очень понимал.

– А ты разве не делаешь по взмаху палочки? – спрашивал он. – Многое из того, что тебе подвластно, мне кажется чудом.

– Потому что ты пока мало знаешь, – отвечал Ириней. – Но человек стремится знать больше и поделиться этим с другими.

И как-то во время такого разговора, неоднократно повторяемого, вдруг поинтересовался:

– Ты бывал в нашей пещере?

– Заходил, – удивлённо ответил Касьян.

– А туда, вниз?

– Нет. Чуть-чуть прошёл, но там же тьма непроглядная.

– Пойдём. – Ириней встал. – Я тебе кое-что покажу.

Он открыл кованый сундук, порылся в нём, достал несколько толстых свечей.

– Зачем столько? – спросил Касьян. – Нас же только двое.

– Чем больше, тем лучше, – сказал Ириней и заговорщически подмигнул.

Ход, уходивший влево из широкого грота в скале, был очень узкий. Ириней со свечой шёл впереди, Касьян за ним. Казалось, что извилистый каменный путь вот-вот закончится тупиком. Но через пару минут осторожного движения по подземному коридору стены резко разошлись в стороны, явив взорам пришедших мрак.

Касьян остановился за спиной Иринея. Свеча, оранжевый язычок пламени в руке, слепила его, и он ничего, кроме неё, не видел.

– Поставь-ка свечу, – распорядился Ириней и уверенно пошёл вперёд. Фигура его углубилась в темноту, но Касьян слышал шаги и видел мерцание огня. Чуть дальше Ириней остановился и начал зажигать другие свечи. Делал он это небыстро. Зажёг одну, поставил на возвышение, передвинулся, зажёг следующую.

Пока это происходило, глаза Касьяна понемногу привыкли к тьме. Да и свечи, хоть и не озарили пещеру полностью, но дали достаточно света, чтобы осмотреться.

С потолка свисали гигантские колонны. Они не доставали до пола, так и застыли в воздухе.

С пола тоже вздымались колонны. В большинстве мест они взрастали сами по себе, но кое-где соединялись с теми, что спускались с потолка, образуя столбы, словно подпиравшие свод пещеры.

Стены украшали подобные же причудливые каменные изваяния, в них чередовали друг друга извилистые желобки, выступы, делавшие поверхность похожей на застывшие водопады.

Вода тут тоже была, журчала где-то в глубине. Родника отсюда не было видно.

– Как красиво! – ахнул Касьян.

Ириней молчал, давая ему осмотреться. Осмелевший Касьян прошёл со свечой по пещере, оглядел удивительные каменные фигуры. На что только не были они похожи! Змеи, колдуны, птицы, замковые башни, львы – всё это, и много большее, было запечатлено здесь в камне и предстало перед глазами мальчика, выхваченное из мрака неярким светом.

Наконец восхищённый Касьян вернулся к Иринею.

– Ты хотел показать это? – негромко спросил он.

Хоть он почти шептал, опасаясь нарушить покой этого места, эхо выхватило последнее слово и прокатило его под сводом пещеры – то, то, то.

– Не только, – так же тихо ответил Ириней. – Здесь ты видишь то, что создала природа. А сейчас я тебе покажу нечто другое.

И он повёл Касьяна в дальний угол пещеры.

Было холодно.

Неровный пол то наклонялся вниз, то под резким углом поднимался вверх, то подсовывал под ноги предательские валуны, о которые Касьян раза три споткнулся. Ириней же, даже не глядя, спокойно миновал все эти препятствия. Журчание ручья стало сильнее. Где-то совсем близко он плескался.

Дошли почти до конца пещеры, здесь образовалась почти правильной формы полукруглая зала. Сталактитов и сталагмитов здесь почти не было, голые стены, неровные выступы с острыми ломаными краями. Что тут интересного?

Ириней поднёс свечу к почти ровной стене.

– Смотри сюда.

И в неровном свете Касьян увидел.

Стена пещеры была покрыта рисунками. Красно-чёрные фигуры заполняли всё обозримое пространство, освещаемое свечой, – это было немного, но когда Касьян шагнул в одну сторону, потом в другую, в поле его зрения стали вплывать новые и новые линии, штрихи, пятна, складывающиеся в изображения, нанесённые некогда чьей-то рукой. Их было очень много.

По большей части это оказались животные, частью знакомые Касьяну, частью невиданные, похожие иной раз на сказочных существ, которых вышивала бабушка Мара. Он увидел косуль, волков, медведей, гигантских полосатых кошек, одних чудных зверей с толстыми ногами, большими ушами, длинным носом и бивнями, других – коротконогих, с одним мощным рогом. Попадались и люди, охотники, целящиеся из луков, и деревья, и просто точки и линии, теснящиеся рядышком и образующие сложные красивые узоры.

Касьян со свечой шёл вдоль стены, рассматривал это удивительное сборище расширенными глазами. И наткнулся на фигуру из точек, показавшуюся ему удивительно знакомой. Две трапеции, приставленные друг к другу короткими основаниями.

Касьян уже знал, Ириней рассказывал, как знающие люди называют подобные фигуры. Но что же всё-таки она напоминает?

Подошёл ближе, отошёл дальше. Ириней стоял поодаль, тоже со свечой в руке, не торопил его, терпеливо ждал, пока мальчик насмотрится.

Касьяна озарило.

– Это же Небесный Охотник! – воскликнул он.

Ему стало радостно, будто он встретил старого друга. Небесный Охотник, тот самый, защита которого так поддерживала Касьяна, когда он бежал по зимней деревне.

Ириней приблизился.

– Да, правильно, это он. Они тоже видели его, так, как сейчас мы, те, кто жил в этой пещере.

– Кто они? – спросил Касьян полушёпотом, словно эти ‘они’ могли его услышать.

– Древние, очень древние люди. Думаю, этим рисункам много тысяч лет. Но люди уже изучали природу, видишь? И передавали знание, как умели.

Касьян смотрел на рисунок. И даже страшно стало от несоизмеримости жизни его и Небесного Охотника. Художника давно нет, в пещере и следов человека нет, сотни лет и зим сменили друг друга, а Охотник всё красуется своим сверкающим поясом, как и тогда, когда запечатлевал его на этой стене безымянный творец. Замечает ли он его, Касьяна? Могут ли они быть друзьями?

– Когда-нибудь, Касьян, ты увидишь большие города, увидишь там удивительно искусные произведения великих художников. И, глядя на них, вспомни истоки – все эти совершенные творения уже смотрели на тебя со стен этой пещеры. И они уже тогда рисовали звёзды, – говорил Ириней с необычным для него воодушевлением. – Подумай, у них ещё ничего не было, ни домов, ни печей, ни одежды, ничего, кроме пещеры, шкур и камней. А они смотрели на звёзды и рисовали их.

Говоря всё это, он радовался, как ребёнок, и странно это было Касьяну, привыкшему к невозмутимости своего учителя.

Он двигался вдоль стены, продолжая рассматривать теснящиеся картинки. Но постепенно их становилось меньше.

Через несколько десятков шагов он увидел трещину в скале, глубокую, ломаную, а за ней уже ничего не было.

Касьян испытал разочарование. Трещина? Зачем она здесь? Он пошёл дальше, озирая стену, ища ещё чудесных рисунков.

Ириней, кажется, окликнул его, но Касьян даже не обратил внимания. Он шёл и шёл, пристально вглядываясь в серую скалу. Спотыкался, вёл рукой по камню, словно мог сбросить незримую завесу, закрывшую новые изображения.

Ничего не было. Ответвление пещеры сузилось, из залы превратилось в неширокий ход и заканчивалось чуть дальше тупиком, и он уже развернулся, чтобы идти назад.

И тут – вот оно!

Желанный рисунок ждал его на противоположной стене.

– Ириней! – закричал Касьян. – Иди скорее сюда!

Почему – скорее? Куда рисунок мог деться, он был здесь тысячи лет.

И он отличался от других. Он был не чёрным, не красным, а белым. Касьян так торопился посмотреть, что на нём… в спешке сжал свечу, она перевернулась, выпала из руки и погасла.

Оставшись в темноте, он присел в растерянности, нащупывая восковую палочку под ногами.

Сверху упал свет. Его было мало, но свеча сразу нашлась.

– Что ты шумишь? – поинтересовался подошедший Ириней. – Я уж думал, на тебя чудище какое пещерное напало.

– Смотри! – Касьян дрожащими от волнения руками снова поджёг свою свечу от свечи Иринея и ткнул в стену.

Ириней присвистнул.

– Ну надо же! Я этого не видел.

В мерцающем свете двух огоньков они разглядели новое изображение.

Это был Белый олень. Тонконогий, стремительный, с ветвистыми рогами. Мчался он легко, словно летел. Древний художник запечатлел на тысячелетия краткий миг его полёта.

Мужчина и мальчик долго стояли в молчании, созерцая этот неподвижный миг, погружённые в безвременье властью давно исчезнувшего творца.

– Ты знаешь легенду? – наконец, прошептал Касьян.

– Да, знаю, конечно, – ответил Ириней довольно громко и тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. – Получается, она древнее, чем я думал.

– Значит, они видели его, видели?! Те люди?

– Видели или сами создали в воображении. – Ириней приблизился к стене, поднёс свечу, изучая детали рисунка. – Удивительно. Уверен, ты так и представлял его себе?

– Да! – восхищённо выпалил Касьян.

Ириней прошёл вдоль стены, внимательно оглядывая её.

– Он здесь один, – отметил задумчиво. – Он как будто намеренно в стороне от остальных изображений.

– Что это значит?

– Наверно, то, что он был для них чем-то особенным. Надо подумать. Пойдём, Касьян. Надеюсь, рисунок не действует на людей так, как натура.

Они выбрались из мрака пещеры в колдовской осенний день. Лежал туман, зыбкая дымка стирала все резкие грани, растворяла предметы. В белом небе висело одинокое облако, синий летающий остров. Тонкие берёзы, златовласые в это время года, казались трогательно хрупкими перед вечнозелёными гигантами – истинными властителями леса.

Касьян вдруг вспомнил, как Ириней был недавно в хорошем настроении и забавно рассуждал о том, чем люди отличаются от деревьев. Золотые кудри у людей – признак расцвета, а у деревьев – увядания. Странно, правда?

Но воспоминание это промелькнуло мимолётно. Ему ужасно хотелось поговорить об увиденном.

И Касьян сразу приступил к делу.

– Что ты знаешь о Белом олене? – выпалил он.

Ириней сел на скамью, опустил скрещенные руки на дощатый стол.

– Скажи мне сперва, что ты о нём знаешь, Касьян?

Мальчик задумался. Потом произнёс:

– Я слышал, что это мечта. Несбыточная мечта, которая губит людей.

– Откуда тебе это известно?

– От бабушки Мары.

– Бабушка Мара – мудрая старуха, – заметил Ириней. – Гораздо мудрее иных владык, царедворцев и учёных.

– А ты что скажешь? – упорствовал Касьян.

– Я не знаю, – просто ответил Ириней.

Касьян почувствовал растерянность. Было такое ощущение, что почва уходит у него из-под ног. Он так привык к тому, что учитель всё знает, что может ответить на любой вопрос…

– Но что-то ты же думаешь о нём? Смотри, он ведь был известен даже древним, они его рисовали.

– Да, – усмехнулся Ириней, – твоё открытие меня совсем с толку сбило. Мне попадалось в других краях его изображение, но совсем не такое… живое. Неужели они встречали это создание? Это ведь не обычный зверь, его так просто не увидишь. Значит, у них, охотников, живущих в пещере, уже были – как сказала бабушка Мара? – несбыточные мечты. Мечты о чём-то… скажем так – невещественном.

– Но Белый олень существует? Это не просто легенда?

Ириней с досадой поморщился, как всегда, когда что-то ставило его в тупик.

– Понимаю, тебе очень этого хочется. Да, порадую тебя, вроде бы он существует. Но искать его бесполезно. Его невозможно исследовать. Невозможно понять, что он такое. Непонятно, как он влияет на несчастных, которые его видели.

– Ты встречал таких?

Ириней вздохнул, облокотился на стол, поизучал древесный узор на досках, потом поднял взгляд на лес. Осина за изгородью казалась припорошённой золотым песком. Налетел порыв мягкого, не холодного ещё ветра, тряхнул её, и золото посыпалось наземь.

– Знаю я несколько случаев, – наконец нехотя сказал Ириней. – Видел сам человека, который не пошёл за ним. Был резчик по камню, жил близ Изберилла. Отличный был мастер. После того как увидел Белого оленя, не провёл ни одной линии резцом. Говорил, что недостоин. В конце концов, пьяный упал с обрыва. Погубленная жизнь.

Касьян помолчал некоторое время, частью отдавая дать памяти незнакомого ему резчика, частью погружаясь в привычное при обсуждении этой легенды чувство страха, смешанного с восторженным любопытством.

– В дальних краях одного безумца встречал, – неохотно продолжал Ириней, – тот, вроде бы, тоже его видел. Совсем не в себе был. И ещё…

– Что? – спросил Касьян через минуту.

– И ещё один. – И тут Ириней замолчал и ни слова больше не произнёс на эту тему, как Касьян ни выспрашивал.

***

Пролетали дни, как костяшки на счётах, складывались в недели, а потом и в месяцы. Прошла золотая осень, листья опали, снег ещё не выпал, деревья стояли чёрные. Ветер завывал в расщелинах скал.

Касьян не уставал радоваться тому, что у него теперь хорошая одежда.

В доме было тепло, кололи дрова, топили. Когда заходили в деревню, бабушка Мара подарила несколько вышитых занавесей с жар-птицами. Повесили, стало уютно.

Ириней добавил занятий, часть из которых ставила Касьяна в тупик.

Он не имел ничего против борьбы и владения ножом и мечом, ему это нравилось, и он понимал нужность этих умений. Хотя само обучение казалось ему странным, требовалось изо дня в день повторять одни и те же движения, рывки, повороты, чтобы они стали такими же естественными, как дыхание. Однако как-то в деревне он встретил знакомого парня, на несколько лет старше себя и гораздо тяжелее, они начали в шутку бороться, и Касьян, совершенно неожиданно для себя, обнаружил, что уронил своего противника наземь и сидит на нём, к общему изумлению всех присутствующих. После этого он понял смысл таких бесконечных повторений.

Ириней вообще требовал терпения, а также самообладания, хладнокровия и смелости.

– А ты использовал это всё на деле? – спросил как-то Касьян.

Ириней ответил немногословно.

– Приходилось.

Появился и другой предмет – юореми, язык южного царства, Юоремайи. Касьяну так странно казалось, что где-то живёт множество людей, которые понимают эти певучие сочетания звуков, такие, что слова почти и не разделялись, невозможно было понять, где заканчивается одно и начинается другое.

А письмо их – это была вообще головоломка. Буквы смешивались со сложными символами, которые могли означать то пятое, то десятое, в зависимости от соседних букв, положения в тексте, а иногда – и от времени написания, которое тут же отдельным знаком отображалось.

Зато Ириней владел этим языком в совершенстве.

– Откуда ты так хорошо его знаешь? – спросил как-то Касьян. – Ты жил там?

– Жил когда-то, – ответил Ириней. – Но я его всегда неплохо знал. Я уроженец Талаяма. Там почти всем этот язык известен.

Касьян нахмурился, припоминая. Что-то он об этом слышал, ещё в Сини. Что-то тревожное, связанное с войной.

– Где это?

– Есть область такая на побережье, там, где река Тала впадает в море Актармо. Такой лакомый кусок, равнобедренный треугольник, боковые стороны которого ограничены горными цепями, а основание – береговой линией.

Он с усмешкой ткнул в лежащий на столе лист с перечёркнутыми чертежами Касьяна.

– Для кого лакомый? Почему?

– Для нашего царства, Трилады, чтобы получить выход к морю. Для южного царства, Юоремайи, чтобы не давать Триладе выход к морю. Долгая это история. – Ириней поднялся со скамьи, отодвинул занавесь, выглянул во двор, скупо припорошённый снегом. Потом неторопливо продолжил. – Когда-то в течение нескольких веков был Талаям отдельным государством, небольшим, но преуспевающим. Жители плавали по морям, занимались торговлей, были неплохими воинами, отстроили отличную крепость, даже Юоремайя их не трогала. Но лет двести с лишним назад пресёкся царствующий род, образовалось два соперника, желающих получить престол; как водится, один призвал на помощь Юоремайю, второй – Триладу, чьё могущество как раз окрепло к тому времени. И началась большая война за Талаям, ещё до нашего с тобой рождения. Продолжалась лет тридцать.

– И что дальше? – заинтересованно спросил Касьян.

– Трилада победила. Получила крепость Талаям и выход к морю. Но победа не была полной. В устье Талы множество островов. Война за них продолжалась. Трилада держала крепость и ближайшие поселения, Юоремайя нападала со стороны моря, острова переходили из рук в руки. Множество людей гибло, хозяйство приходило в упадок. Так бы и по сей день продолжалось, если бы не великий Дим Фо.

Касьян знал это имя. Оно было написано на развороте одной из книг, которые давал ему читать и переписывать Ириней. “Инкунабулы” она называлась. Дим Фо. “Инкунабулы”.

– Что же он сделал?

Ириней потёр ладони одна о другую.

– Он придумал Игру. Дим Фо сказал – зачем гибнуть людям, если острова постоянно меняют владельцев без особого проку. Большая часть этих островов не слишком ценна –неприступные утёсы, поросшие кустарником. Но попадаются и населённые.

В общем, Дим Фо нашёл способ, чтобы государи Трилады и Юоремайи играли друг с другом в особенную Игру, где выигрыш – острова Талаяма. Кто выигрывает, в подчинение того переходит тот или иной остров. Тогда он имеет право разместить там сторожевую заставу.

Все тогда настолько устали от многолетней войны, что согласились. Был заключён вечный договор. Трилада владеет городом Талаям, острова переходят из рук в руки. Существует, конечно, опасность для Трилады, если Юоремайя отыграет слишком много островов в восточной части устья, сосредоточит силы и предпримет попытку отбить Талаям. А он для нас очень важен, это единственный путь, ведущий к заморским землям.

Но пока такого не было. И договор соблюдался честно. Бывают порой стычки, но это всё же не война.

– Как они играют? Они же так далеко друг от друга.

– С помощью волшебства, которое тебе так нравится.

– Значит, от волшебства может быть польза?

– Может, конечно, – с явной неохотой отозвался Ириней, помолчав. – Это я его не люблю. Наверно, потому что не понимаю.

После этого разговора Ириней стал нередко рассказывать Касьяну о разных землях, о том, где они расположены, об их обычаях. А однажды извлёк из сундука какие-то чудные вещи из серебра – палочки с несколькими острыми зубцами, щипчики, ножи в виде лопаток, ни на что толковое не пригодные, правда, довольно красивые.

На вопрос – что это? – пояснил, что этим пользуются за столом в царских дворцах, и надо бы Касьяну на всякий случай овладеть искусством их применения.

Тут Касьян, который кроме ложки ничего не видывал, было воспротивился.

– Я же живу в лесу! Зачем мне это знать?

– Думаешь, тебе удастся всю жизнь провести в лесу? – осведомился Ириней, и невинное это замечание дало Касьяну пищу для размышления о своём будущем на несколько недель вперёд.

“На севере же расположено великое царство Трилада.

Три лада, как рассказывают жители этой страны, суть три силы природы, к ним благосклонные – плодородная земля, щедрые речные воды и горы, изобилующие самоцветами. Все лады созвучны друг другу и создают единую гармонию для процветания царства.

Столица Трилады – град Изберилл. Называется он так, потому что богато украшен драгоценными каменьями, особенно же изделиями из берилла”.

Дим Фо, “Хроники”

Читай, Касьян, читай.

А будущее приближалось своим чередом, становилось настоящим, а затем и прошлым.

Ближе к концу зимы произошло удивительное и пугающее событие.

Ириней как-то вскользь сказал Касьяну.

– Знаешь, в ближайшее время могут быть странные явления в небе.

– Какие?

– Словно солнце потускнеет. Если это произойдёт, когда меня рядом не будет, не пугайся.

Касьян испугался заранее. Вдруг вспомнился уже позабытый страх перед Иринеем, перед его таинственными познаниями.

– Почему солнце потускнеет? – спросил тихо, но с опаской. – Погаснет? Насовсем?

– Да нет. – Ириней поморщился. – Потускнеет ненадолго. На несколько минут. А может, и не будет тускнеть, может я и ошибаюсь.

Касьян несколько дней озабоченно поглядывал на солнце, словно опасаясь, что кто-то его украдёт. Но солнца и так не было видно за тучами. Лишь через неделю облачность поредела, истончилась, из плотной завесы превратилось в тонкий покров.

И тут всё и случилось.

Случилось по дороге в Синь, уже у самой деревни.

Был обычный зимний день, наполненный обычным неярким светом и обычными звуками. Громко каркали вороны. Порой слышался собачий лай и человеческие голоса. Солнечный диск был ясно виден, чёткий, но безобидный для глаз за туманной пеленой.

Впрочем, Касьян на него не смотрел, заботясь о том, чтобы поспевать за Иринеем.

Громкий возглас донёсся со стороны деревни. Один, потом другой.

– Что там? – встревоженно спросил Касьян.

– Придём – увидим, – бросил Ириней на ходу.

Немного потемнело. В воздухе словно появилась чернота. Касьян моргнул, подумав, что ему показалось.

Нет, не показалось.

Истошный вопль из какого-то людского обиталища, полный ужаса.

Ириней резко остановился, так что мальчик чуть не налетел на него, и вздёрнул голову вверх.

– Ого! – воскликнул он.

Касьян забежал вперёд и тоже посмотрел в небо.

За тонким слоем облачного пуха на тускло-жёлтый круг солнца наползал другой круг, тёмный. Он отожрал уже почти четверть дневного светила.

Касьян поднёс сжатые кулаки к губам, подавив готовый вырваться крик. Даже сейчас, в минуту мирового бедствия, он подумал о том, что Ириней такую потерю самообладания не одобрит.

Солнце исчезало, медленно, но неумолимо. Треть.

Ириней взял Касьяна за плечо.

– Смотри! – крикнул он громко, словно удивительное явление должно было не только погасить свет, но и приглушить звуки. – Такое очень редко бывает.

Касьян смотрел.

Половина. Ещё меньше. Оставался полумесяц, всё более истончающийся.

Свет мерк.

Стало темно, как ночью. На месте солнца расположился чёрный диск. Вокруг него разлилось белое пламя.

И воцарилось абсолютная тишь. Крики ужаса прекратились. Псы замолчали. Смолкли даже вороны. Всё живое замерло. Никто не знал, что в этом тёмном новом мире делать.

Наваждение продолжалось совсем недолго, несколько минут, не более. Потом чернота стала сдвигаться, и край солнца выглянул из-за неё. Робко, осторожно. Потом ещё чуть-чуть.

Страшное, неведомое уходило не торопясь, явив миру своё могущество, показав воочию, что не всё так просто и незыблемо, как порой кажется смертному.

Ириней торжествующе улыбался.

– Что это было? – выдохнул Касьян, когда тьма уже почти сползла с солнца.

– Природное явление. Называется – затмение солнца. – Ириней нагнулся, захватил горсть снега и стал катать ее в ладонях.

– Никогда такого не видел.

– Неудивительно. Это нечасто бывает. Другое небесное тело проходит между нами и солнцем. – Он скатал снежок и показал его Касьяну. – Примерно такое, только большое. Скорее всего, это Луна.

– Луна? Почему мы тогда не видим её рядом с солнцем?

– Потому что солнечные лучи её затмевают. – Ириней размахнулся и запустил снежок в ближайшую ёлку. – В Юоремайе есть специальные таблицы, по которым тамошние мудрецы предсказывают затмения, учитывая предполагаемое движение Луны. И очень точно, и даже для разных земель. Я из них как раз и знал о том, что оно может произойти, посмотрел, когда жил там.

– Как они составляют эти таблицы?

– Наблюдают. Многие годы. Сотни лет. В Юоремайе это очень важно, они не боятся затмений, как другие народы, а поклоняются им. Ждут их, считают милостью богов.

Касьян умолк, задумавшись. Опасным и болезненно извращённым показалось ему южное царство, Юоремайя – кто знает, чего ждать от людей, которые поклоняются такой страсти? И язык у них какой-то вывихнутый.

Деревня гудела, жители взбудораженно метались. При виде Иринея с Касьяном, точнее, в основном при виде Иринея, конечно, перепуганная толпа повалила в их сторону. Вперёд выступил кузнец, хоть и владеющий собой, но явно встревоженный.

– Ты как раз кстати, чародей. Что это было? – степенно спросил кузнец. – Растолкуй нам.

Ириней успокаивающе кивнул, повернулся к людям и стал повторять то, что говорил Касьяну про затмение. Толпа внимала.

Касьян, уже слышавший это, пробежал по улице, поглядывая по сторонам – кто чем занят? Почти все были напуганы, кто больше, кто меньше.

Только одна бабушка Мара преспокойно выбивала половики во дворе.

– Видела я уже такое за свою жизнь, – безмятежно заявила она. – И ничего, жива. Солнце – не монета, его так просто не украдёшь.

На обратном пути Ириней задумчиво сказал:

– Хорошая у вас деревня.

– Почему? – спросил Касьян, удивившись этому замечанию, сделанному ни с того ни с сего.

– Сам посуди – такое непонятное, страшное событие, и тут вдруг появляюсь я – человек со стороны, непонятный. Знавал я места, где такого гостя сразу бы сожгли, обвинив во всех бедах, прошлых и будущих. Да и тебя заодно. А тут ничего. Выслушали, поняли. Даже поблагодарили.

И опять Касьян подивился чужим обычаям. В его краях никогда ничего такого не бывало.

***

Просвистело ещё несколько месяцев. Учёба, быт, охота. Скучно не было. Ходили в Синь. Ездили в Ожерелье на ярмарку. Касьяну показалось очень большим это поселение.

Много говорили. Он сам чувствовал, что взрослеет, что многие вещи видит по-другому.

Запоминались беседы об устройстве мира, о планетах и звёздах, о земном диске. Касьян уже прочитал частично “Инкунабулы” Дим Фо, даже кое-что там понял и втайне этим гордился.

Совсем недавно он знал только, что звёзды похожи на яблоки. Теперь же такое представление казалось ему ужасно наивным.

Как-то в начале лета в дождливый день сидели в пещере, делали мелкую ручную работу и в очередной раз говорили обо всём этом.

И Ириней вдруг обмолвился:

– Иногда думаю, действительно ли наша Земля имеет вид диска?

Касьян даже возмутился.

– Это все знают! Так написано у Дим Фо. И в других книгах тоже.

Ириней вздохнул, прошёлся по пещере, выглянул наружу. Там лил дождь, тяжёлые капли сыпались с ветки на ветку. Но дальше над лесом в облаках был просвет, через который спускался куда-то далеко световой столб.

В пещере было уютно, поленья потрескивали в костре.

– Мы слишком мало знаем о мире, – сказал Ириней, вернувшись к Касьяну. – Книги писали великие учёные, но и они не всё знали.

– Обломки из первых светил образовали Землю, имеющую вид диска, – уверенно сказал Касьян. – А в центре этого диска расположен стольный град Изберилл.

Ириней улыбнулся, взял палку, поворошил в костре поленья. Рассыпался сноп искр.

Он делал это так долго, что Касьян решил, он больше ничего и не скажет.

– Я много скитался по миру, и многие страны увидел, – произнёс наконец Ириней. – И знаешь, что странно – в каждой стране говорили мне, что именно их стольный град в центре диска находится.

Касьян озадаченно сдвинул брови.

– Они ошибаются.

– Особенно интересно было с кочевниками, – неторопливо продолжал Ириней. – Они ведь перемещаются часто, и город их перемещается. Но каждый раз, когда они раскидывают шатры своей столицы на новом месте, то столица эта оказывается в центре земного диска.

Касьян засмеялся.

– Вот тёмные люди.

– Вовсе нет, – одёрнул его Ириней. – Они очень умные и очень много знают о мире. Шатры у них огромные, ты таких домов не видывал. Такие яркие, пёстрые.

– Как же они объясняют это перемещение центра?

– Они говорят, что по мере движения их столицы земля меняет форму. Будто вместе с ними движется.

Касьян упрямо покачал головой.

– Всё равно они ошибаются. Изберилл в центре диска.

– Для нас – да, – загадочно обронил Ириней, оставив Касьяна в недоумении.

***

Несмотря на эти долгие разговоры, Касьян о своём учителе знал, в сущности, очень мало. Ему было известно, что Ириней родом из Талаяма, что он много чего повидал, много чего умеет и был принят в царских дворцах, что он пишет учёные труды. Вот, собственно, и всё.

Есть ли у него семья? Или была ли? Почему он живёт в этой глуши? Впрочем, эти вопросы лишь изредка возникали у Касьяна и не занимали его настолько, чтобы спросить напрямую. А сам Ириней не рассказывал.

Порой его явно что-то угнетало, он замыкался в себе, становился невнимателен и немногословен. Тогда он в тёплое время ночевал в пещере, сидел, смотрел на огонь. Нет, ничего не пил и ничем себя не одурманивал, как бывало в деревне с некоторыми, просто отрешённо смотрел на огонь. Касьяна отсылал, резко, кратко.

– Иди спать. И не суйся сюда сегодня.

На следующий день всё бывало уже по-прежнему.

Впрочем, один раз Касьян почему-то проснулся на заре, и не мог заснуть снова. Удивился, встал, оделся, вышел из дома. За деревьями слабо рдел красный рассвет. Было холодно.

Касьян побродил по двору, сходил за водой к роднику, потом заглянул в пещеру. Ириней спал на подстилке у погасшего костра. Мальчик осторожно зашёл, коснулся его руки, она была ледяной.

Касьян на миг даже перепугался.

Да нет, дышит.

“И зачем он так?” – с неожиданной жалостью подумал Касьян. Постоял минуту в нерешительности.

Ведь узнает, что он ослушался, и обругать может. Бывали такие случаи.

“Не суйся сюда”. Просто уйти?

Спящий пошевелился, сжался, тщетно пытаясь устроиться поудобнее в утреннем холоде.

“Ну и ладно, пусть ругается”, – проворчал про себя Касьян и пошёл в дом за одеялом.

Когда он накрывал Иринея, то тот повернул голову и пробормотал во сне:

– Надо было сразу…

– Что – сразу? – шёпотом спросил Касьян, впрочем, сознавая, что тот его не слышит.

Ириней произнёс ещё несколько неразборчивых фраз на языке Юоремайи. Касьян не слишком хорошо его понимал, смог уловить только обрывок:

– Так не должно быть. Тэс, уедем.

Касьян молча поправил одеяло и вышел. С кем и откуда Ириней хотел уехать? Касьян в то утро от души его жалел, но помочь больше ничем не мог.

Ириней, кстати, про одеяло ничего не сказал. Ни плохого, ни хорошего. Касьян потом заметил, что он не стал его уносить, а свернул и положил в гроте в один из ящиков, где хранилась всякая утварь.

Вдруг понадобится.

Хоть так.

***

И всё-таки он спросил через несколько дней, к слову пришлось.

– Почему ты обосновался здесь, Ириней? Вдали от людей, от других учёных, от библиотек? Ведь есть же они где-то.

Ириней вздохнул.

– Почему я обосновался вдали от людей – тому причина была. Веская. Теперь её нет, и нет смысла о ней рассказывать.

– И ты мог бы вернуться к людям? Например, в Изберилл?

Его собеседник ответил вопросом на вопрос.

– А ты хотел бы в Изберилл?

Касьян сосредоточенно сдвинул брови, обдумывая ответ.

– Не знаю… Я люблю эти места. Я был бы огорчён, если бы пришлось их покинуть, но и рад тоже… потому что посмотреть мир очень хочется.

– Когда-нибудь увидишь… – неопределённо пообещал учитель.

– А ты? – уточнил Касьян.

Ириней нахмурился, потёр костяшками пальцев подбородок.

– Видишь ли, Касьян… Вряд ли я могу появиться в Изберилле. Если ты помнишь, царь дал мне поручение.

– Да, конечно, – живо вспомнил Касьян. – Труд по устройству нашего мира.

– Точно, молодец. Так вот, у меня для царя ничего нет. Я много наблюдал. Ставил много опытов. Изучал силы природы, движения светил, мир животных и растений, минералы и металлы. Делал карты. Но это всё не совсем то.

– Почему не то? Это же удивительные вещи.

Ириней улыбнулся и помотал головой.

– Царю нужно великое открытие, которое изменит мир и прославит его имя. А это так, мелочи.

Касьян почтительно замолк. Он в мыслях царей ничего не понимал.

– Да и работается здесь спокойнее, чем в городах, – продолжал Ириней. – Кстати, необычное место есть здесь. Я его тебе собирался показать. Чуть позже.

– Когда?

– Когда будет летнее солнцестояние.

Горная гряда, у которой примостилось жилище Иринея с Касьяном, начиналась в этих краях и тянулась далее к северу. Горы были не слишком высоки, у подножия зарастали лесом, у вершин их покрывала низкорослая трава. Изредка встречались настоящие скалы, острые пики, без растительности.

Касьян привык бродить по этим склонам. Охотились, искали травы; иной раз самоцветы попадались – зелёные, фиолетовые, рыжие. Но в ночь на солнцестояние Ириней привёл его в место, где он раньше не был никогда. Недалеко, а откуда знать было, что стоит слазить именно на эту гору?

Встали задолго до рассвета, можно было б и не ложиться. Шли в темноте, хоть и по местам, где каждая ветка знакома, а всё равно ночью всё иначе. Наконец, добрались до подъёма.

– Что там? – спросил Касьян, мотнув головой вверх.

– Увидишь.

– А как мы туда в темноте полезем?

Ириней запалил свечу. Сперва склон был довольно пологий. Ломались под ногами стебли, похрустывали мелкие камешки. Потом выплыл из мрака высокий шероховатый уступ, грозно нависший над пришельцами. Ириней ускорил шаг и завернул за него.

Касьян догнал спутника, даже забежал вперёд. Пламя освещало ведущие вверх каменные ступени.

– Ого! – шёпотом воскликнул Касьян. – Вот это да, кто их сделал?

Ириней развёл руками, и огонёк дрогнул.

– Это не те, кто делал рисунки в пещере? – предположил Касьян.

– Да, думаю, это они9. Полезай, только осторожно.

Вскоре они по узким теснинам выбрались на плоскую вершину горы. Справа от них, в северной части, была груда крупных валунов. В остальном площадка казалась почти ровной, но разглядеть что-то было трудно.

– А теперь ждём, – сказал Ириней и уселся на землю, прислонившись к поросшему мхом камню. – Скоро рассвет.

Присел и Касьян. Бродить по площадке было опасно, можно сорваться впотьмах. Да и всё равно не видно ничего.

Невыспавшийся, он незаметно для себя задремал и встрепенулся от запоздалого крика ночной птицы. Сперва даже не понял, где он, недоумённо посмотрел по сторонам.

Явно светлело. Бледное зарево разливалось по окоёму.

Через несколько минут на востоке зарозовело. Стало лучше видно, оказалось, что площадка не пуста, на ней расставлены какие-то предметы, довольно большие, с рост человека.

Касьян потянулся, поднялся и пошёл их рассматривать.

Большей частью это были каменные столбы. Казалось, они были расположены не просто так, случайно, а в определённом порядке, словно какой-то великан решил поиграть здесь в городки.

Сколько их?

Шесть пар каменных столбов – три с западной стороны площадки, три с восточной.

Высокий каменный столб, суженный в верхней части – почти посередине площадки.

Вокруг него расставлены валуны по кругу.

Меж тем небо на востоке покрылось переливами цвета. Фиолетовый, голубой, жёлтый, белый, оранжевый, розовый, серый – да что там! – десятки, сотни оттенков смешались, заполнили пространство.

Ириней подошёл незаметно к стоящему у центрального камня Касьяну.

– Смотри. – Он указал на два столба ближе к северо-востоку.

И, словно повинуясь его слову, ровно между этими двумя столбами появилась над лесом огненная полоса. То поднималось солнце.

Касьян, как то было ему свойственно, залюбовался красками восхода, но Иринея не это интересовало.

– Сегодня день летнего солнцестояния, день высокого солнца, – деловито сообщил он Касьяну. – В этот день с того места, где мы стоим, восход солнца можно наблюдать между этих двух столбов. Это самая северная точка восхода. Потом, понемногу, каждый день она будет смещаться к югу. В день осеннего равноденствия ты увидел бы солнце там.

Он ткнул на два столба прямо на востоке.

– Ты слышишь меня, Касьян?

Касьян с трудом отвёл взгляд от небосвода. Перед ним было зрелище, от которого невозможно оторваться, и которое бессмысленно описывать из-за бедности человеческих языков.

– Слышу, конечно.

– Где будет солнце в день равноденствия?

– Там. – Касьян мотнул головой в среднюю пару столбов.

– Хорошо. Потом восход будет перемещаться на юг, и в день зимнего солнцестояния окажется между тех столбов.

Он махнул на юго-восток.

– И с закатом ровно то же самое. Закат – у противоположных западных столбов.

– Почему так?

– Да вот непонятно. – Ириней рассеянно посмотрел на восход. – Сколько везде наблюдают, но толком не могут объяснить. Во многих землях есть такие сооружения для слежения за светилами, их называют обсерватории. Но эта, наверно, самая древняя из тех, что сохранились.

Пока они говорили, солнце совсем выбралось из-под окоёма и лежало на краю неба, рыжее, вечно юное, звонкое.

– А это зачем? – Касьян указал на валуны и высокий столб посередине.

– Для измерения высоты солнца по тени. Для измерения времени. Такой столб называется гномон. Попозже объясню.

– Думаешь, это строили те люди, которые жили в пещере?.. – полувопросительно пробормотал Касьян и прошёлся ещё раз туда-сюда, внимательно рассматривая камни.

– Не ищи Белого оленя, его здесь нет, – раздался от гномона насмешливый голос Иринея.

Касьян смутился.

– Откуда ты знаешь, что я ищу его?

– Нетрудно догадаться.

***

Год 1095 от воцарения

Темия Гремиталада.

Щёлк, щёлк. Времени было всё равно, измеряют его или нет. Один день сменял другой. Месяц сменял месяц. Год сменял год.

Читатель, устроившись поудобнее на диване и попивая кофе, уже задумывается, долго ли ещё придётся ему вместе с героями в лесу сидеть, и когда же начнётся какая-то движуха, action, развитие действия, в общем.

Подожди, нетерпеливый читатель. Налей себе ещё чашечку. Скоро уже поток событий, текущий пока по равнине медленно и плавно, устремится в теснину, закипит, вспенится бурунами и удовлетворит твою охоту к перемене мест.

Но о нескольких событиях ещё придётся упомянуть, поскольку они важны для дальнейшего повествования.

Как-то ловил Касьян рыбу на одном из небольших лесных озёр. Был он к этому времени уже почти взрослый юноша.

Лов шёл неудачно, и Касьян, махнув рукой, решил возвращаться. По дороге попалось грибное место, он лениво нагнулся за одним белым, за другим, потом увлёкся. Рыбы нет, хоть грибы будут.

Но сбор грибов – коварное занятие, и оно увело его с прямого пути. Опомнился Касьян, когда уже забрёл в места, где обычно не бывал.

Заблудиться в лесу средь бела дня он не мог, конечно. Прикинув положение солнца и оценив, где находится дом, Касьян пошёл напрямик.

Через полчаса он вышел на место, которое называли в Сини большой прогалиной.

Хорошо тут было. Пестрокрылые бабочки кружились над травами. Пахло земляникой. Касьян наклонился, сорвал пару крупных ягод. Сладкие.

В середине поляны вздымался холм, высокий, но пологий. Склон холма порос ромашками.

Безмятежно обвёл Касьян взглядом мирную картину. Прилечь бы тут, хотя жарковато. Зажужжал шмель, потом быстро умолк, опустившись на цветок, согнувшийся под его тяжестью. Снова взмахнул крыльями, и полетел в сторону холма.

А холм высокий, повыше деревьев. Касьян рассеянно сорвал ещё землянику. Когда-то раньше он слышал про такое место. Кто-то рассказывал про него.

И тут его вдруг как ледяной водой окатило. Конечно, рассказывал! Ещё как. Он вспомнил, кто это был.

Тот давний рассказ кузнеца, когда он в первый раз услышал об Иринее! Это ж то самое место. Большая прогалина, чтоб ей. Здесь была гроза, клубились тучи, здесь перепуганные жители деревни везли телегу с коровьей тушей. Здесь погибли волки.

Трудно сейчас поверить. Но эта жуткая сцена разыгралась именно здесь.

Вот занесло!

Первым его побуждением было обойти поляну по краешку и скорее покинуть это место. Но он медлил.

Ириней говорил, что не нужно бояться ничего. Можно быть осторожным, но бояться не надо ни человека, ни дикого зверя, ни иного существа или явления. Страх притупляет разум.

“Я струсил? Чем могут угрожать мёртвые волки средь бела дня?”

Ничем.

Но в памяти всплывали, непрошенные, обрывки из мрачного рассказа кузнеца.

“Тучи, совершенно чёрные, никогда таких не видывал, заполнили всё небо над прогалиной. Они всё время тревожно клубились, словно нечисть какая-то баламутила их сверху”.

“Молния полыхнула прямо напротив нас зигзагом, гигантская трещина, расколовшая небо, задержалась на несколько мгновений, озарив оскаленные волчьи морды, и померкла”.

Он стоял, кусая губы.

А велик соблазн вечером небрежно бросить Иринею: “А, ещё случайно забрёл на большую прогалину, ну, помнишь её, то самое место. Сейчас хорошо там”.

Если испугаться и уйти, не получится так сделать. Стыдно будет.

Ладно.

В конце концов, сейчас нет ни грозы, ни волков.

Касьян полез вверх по склону. Торчали из земли крупные камни с острыми гранями. Палило солнце. Наверно, он поднимается быстрее, чем тогда кузнец с товарищами, они ещё с телегой возились.

Конечно, быстрее. Ему хотелось скорее покончить с этим испытанием, которое он сам себе выдумал, поэтому он почти бежал.

Добрался до макушки холма.

На вершине была сухая, будто вытоптанная земля. То ли солнце её иссушило, то ли танцы тут устраивала лунными ночами лесная нежить. Трава редкая, ломкая.

Он ожидал увидеть груду костей. Её не было. Много уже лет прошло, давно звери всё растащили.

На самом высоком месте, наверно, именно там, где некогда Ириней установил металлический стержень, стоял чёрный камень. Не лежал, а именно стоял, вкопанный в землю.

На камне была выбита надпись. Касьян взглянул на неё и присвистнул от удивления.

Небеса, язык Юоремайи! Во всей округе было только два человека, способных её разобрать. Ириней и он сам.

Надпись была немногословна. “Покойся с миром”. И сложный иероглиф, обозначающий имя. Касьян не смог понять, как он читается. Но вид запомнил.

Ниже надписи оказался рисунок. Круг внутри круга. Внешний круг был выщерблен и казался светлее поверхности камня.

Солнечный круг. Внутренний – тёмный, внешний – светлый. Знак поклонения затмению в Юоремайе.

От любопытства всякий страх у Касьяна пропал.

Впрочем, он не сомневался, откуда взялось надгробие.

Вскоре после событий на холме Ириней вернулся и похоронил здесь бурого волка. Прикатил камень, их тут легко найти, и выбил эту надпись. Но зачем? И главное, почему на этом языке, на юореми, почему знак затмения?

Касьян побродил еще вокруг. За камнем торчала из земли желтоватая острая палочка, он наклонился, потянул. Да, вот оно, вещественное свидетельство происшедшего, обломок кости. Повертел в руках, вернул кость лесу.

Домой он шёл, терзаемый любопытством, но почему-то уверенный в том, что ничего он сейчас не узнает.

Так и вышло. Разговор недолгий получился.

– Я сегодня случайно забрёл на большую прогалину. Помнишь её?

– А, – немногословно отозвался его собеседник, – и что?

– Я нашёл на холме надгробие, – как можно небрежнее заметил Касьян. – И на нём выбит знак затмения.

– Может, и выбит.

– Это ведь там зарыт бурый волк?

Ириней посмотрел на него отрешённо. Потом бросил:

– За водой сходи. Вёдра пустые.

Тем дело и кончилось.

***

Год 1096 от воцарения

Темия Гремиталада.

Миновал ещё год. В середине весны произошло событие, совершенно перевернувшее жизнь Касьяна. Точнее, то было не событие, а озарение.

Снизошло это озарение на его учителя.

Касьян, хоть и почти взрослый уже был, так его до конца и не понимал. Ириней много работал, вёл рутинные наблюдения за небом, ставил опыты, писал в той колдовской книге, многому учил Касьяна. Кладезь знаний его был, казалось, неисчерпаем.

Жили они спокойно и размеренно, но этой весной что-то изменилось. На Иринея напала какая-то одержимость. Он забывал есть и спать. Целые дни что-то рисовал, чертил, делал вычисления, перечёркивал, с досадой кидал Касьяну неудачное для зачистки и снова чертил. Делал то же самое и ночью, пользуясь увеличением светлого времени суток, да и в тёмное время продолжал – тусклый свет лучины его не устраивал, он отодвигал светец10, палил дорогие свечи.

Касьян видел эти бесчисленные чертежи. Изображалось на них одно – земной диск. Так, сяк. Сверху, в виде круга, сбоку, в виде линии. В окружении светил и без них.

Земной диск, тот самый, что висит в пространстве без опоры. Что в нём? Ну диск и диск.

– Что ты делаешь? – спрашивал Касьян. – Я могу тебе помочь?

Ириней вскидывал на него воспалённые глаза и отрицательно качал головой.

Но как-то всё же ответил вопросом на вопрос.

– Вот скажи мне, Касьян… Почему мы считаем, что Земля – круглый диск? Почему не треугольник, не квадрат, не звезда?

Касьян быстро прокрутил в уме труды учёных из библиотеки Иринея, к тому времени подробно им изученные.

– Круг – более совершенная форма.

– Вот то-то и оно! Почему Земля суть диск, а другие небесные тела шаровидные?

Касьян задумался. В книгах не было этого разъяснения, только описание картины мира.

– Я не знаю, – ответил он не без досады.

Ириней глубоко вздохнул, откинулся на спинку скамьи.

– Мне кажется, я близок к решению этой задачи.

В его синих глазах вспыхивал лихорадочный блеск. Перо в пальцах подрагивало.

– Тебе отдохнуть надо, – убеждённо сказал Касьян.

– Не могу. – Ириней кинул перо, потёр лоб тыльной стороной ладони. – Надо, но не могу. Какой-то мелочи не хватает. Пока не найду, не успокоюсь.

– Может, ты её ещё год искать будешь.

Ириней хватил кулаком по столу так, что стоящие на нём предметы подпрыгнули. Перо соскользнуло и улетело к печи. Но ответил почти спокойно:

– Нет. Один шаг остался. Я уже всё понял, Касьян.

Касьян вздохнул, поднял перо, положил на место.

– Ладно.

Перечить явно не имело смысла.

– Я всё понял, – упрямо повторил Ириней. – Но нужно доказательство. Сейчас даже ты не поверишь. Трудно поверить в то, что противоречит нашим чувствам.

Беспокоило это всё Касьяна. Он верил в Иринея безоговорочно, однако видел, что тот вступил на скользкий лёд, нащупал нечто удивительное, никем ранее не мыслимое. Куда это заведёт?

Но Касьян совершенно не предполагал, какой неожиданный поворот примут события.

Развязка наступила довольно скоро.

Однажды утром Ириней растолкал Касьяна.

– Вставай!

– Что случилось? – встревоженно спросил Касьян, приподнимаясь на локте.

– Пока ничего, – ответил Ириней, и Касьян, взглянув ему в лицо, увидел, что тот улыбается. – Вставай. Давно ты с мечом не упражнялся.

– С кем упражняться-то было? – довольно непочтительно буркнул Касьян. Перемене настроения учителя он обрадовался, но решил ничего не говорить, пока Ириней не объяснит, чем она вызвана.

– Так удары бы отрабатывал. Всё забыл, небось. Давай, жду во дворе.

Дверь за ним закрылась.

Касьян встал, оделся, плеснул в лицо воды. Спать почти не хотелось, было не так уж и рано. Вышел на крыльцо.

– Бери меч! – прозвучал вызов.

Касьян взял, почувствовав в руке бодрящую, вселяющую уверенность тяжесть оружия.

***

В третий раз меч, выбитый из руки Касьяна, со звоном полетел в пыль.

– Плохо, Касьян! – подытожил Ириней. – Думаешь, тебе это не понадобится? Это твоя жизнь, между прочим. А может, и не только твоя. И не только жизнь.

– Так нечестно, – тяжело дыша, выпалил Касьян. – Ты лучше владеешь мечом.

– Думаешь, судьба выставит тебе равного по силе противника? Возможно, тебе придётся иметь дело с людьми, которые владеют мечом гораздо ловчее меня.

Ириней посерьёзнел, вставляя оружие в ножны.

– Ладно. Мы ещё к этому вернёмся. Пошли перекусим, потом я тебе кое-что расскажу.

***

Через полчаса Касьян пытался вникнуть в нечто совершенно удивительное.

Ириней снова улыбался. Не просто улыбался, прямо светился от какого-то внутреннего огня, от страсти первооткрывателя. Касьян его никогда таким не видел.

– Ты, безусловно, помнишь “Инкунабулы” Дим Фо, Касьян. Из света возникли частицы, они образовали первые светила, которые, догорев, образовали из пепла земной диск.

– Помню.

– Не умаляя значения трудов Дим Фо и восхищаясь ими, мы в то же время должны постоянно перепроверять его умозаключения. Либо мы удостоверимся в том, что они верны, либо откроем нечто новое, и продвинем дальше мысль человеческую. Мы не должны бояться ошибиться или возразить кому-то, потому что мы ищем истину. Понимаешь?

Он внимательно посмотрел на Касьяна, тот молча кивнул.

– Итак, перехожу к главному. Мысль моя в том, что Земля – не диск. Земля – такой же шар, как и другие небесные тела.

Вот оно и прозвучало.

Надо сказать, по прежним обрывочным разговорам Касьян уже догадывался, к чему клонит учитель. Но всё равно услышать это было очень странно.

– Уверен, – весело сказал Ириней, – у тебя есть тысяча возражений. Выкладывай.

– Этого не может быть, – решительно заявил Касьян. – Почему мы тогда не видим, что Земля – шар?

– Земля слишком велика для нас. Представь себе муравья, сидящего на арбузе. Он тоже не понимает, что арбуз круглый.

– А почему мы тогда не падаем с Земли? Всё бы с неё соскальзывало, если бы она была круглая.

– Муравей тоже с арбуза не падает. Какая-то сила прижимает нас к поверхности. – Ириней облокотился на стол. – Я давно об этом думал, по многим причинам. Но не представлял, как проверить. А теперь знаю. И даже знаю, как вычислить размеры земного шара. Вот, как это выглядит.

И он протянул Касьяну кусок пергамента.

***

Читатель, следующий раздел можешь и пропустить. Ты-то ведь точно знаешь, что Земля имеет форму шара, а точнее – эллипсоида вращения. Тебе преподнесено на блюдечке то знание, до которого когда-то люди доходили умозрительно.

Но можно и прочитать, чтобы напомнить себе, как делать большие выводы из малых предпосылок.

***

Окружность. На неё спускаются справа параллельные линии. На круге три точки, от них идут радиусы в центр круга. Пересечения линий, обозначения углов.

Касьян с минуту смотрел на чертёж.

– Не понимаю. Это тот же диск. Прямые что значат?

– Это солнечные лучи.

– Тогда почему они падают на диск сбоку, а не сверху?

Ириней подался вперёд и постучал пальцем по нарисованной окружности.

– Потому что это не диск, Касьян, – сказал он тихо. – Это шар.

Касьян сглотнул, потёр подбородок ладонью.

– Представь, – настойчиво продолжал Ириней, – вот эта точка на окружности – Синь. Вот эти две – другие места, южнее. Насколько я помню, в разных местах солнечные лучи в одно и то же время падают на Землю под разными углами. В Сини этот угол кажется мне значительно больше, чем, скажем, в Юоремайе. Как это объяснить? С учётом некоторых других явлений – только искривлением земной поверхности.

Касьян, задумавшись, смотрел на чертёж.

– Если речь идёт только о том, что солнечные лучи падают на землю под разными углами, то есть и другое объяснение, – заметил он, наконец.

– Какое?

– Почему ты пришёл к выводу, что солнечные лучи падают на всю Землю параллельно? Возьмём свечу.

Он вскочил и действительно взял свечку с полки. Прихватил ещё пару маленьких берестяных туесков с солью, тут же стоявших.

– Смотри, если мы её зажжём и поставим перед ней туесок, тень от него упадёт в сторону, от свечи прямо противоположную. Если возьмём другой такой же туесок и поставим его чуть дальше, на одной линии с первой, то тень упадёт тоже прямо от свечи, только совсем не в ту же сторону, что первая. Потому что линии, соединяющие свечу и первый туесок, и свечу и второй туесок, направлены не в одну сторону. Понимаешь, что я хочу сказать, да?

Ириней одобрительно кивнул.

– Соображаешь.

– Кстати, – продолжал Касьян, – так расстояние до солнца можно узнать. Если знать расстояние между этими двумя точками на Земле.

Он указал на туески и добавил:

– И еще надо умудриться как-то произвести измерение одновременно.

Возражения его ничуть не умалили уверенности Иринея.

– Правильно, если бы Земля была плоской, так бы и было. Но я всё же уверен, что Земля шарообразна. Помнишь, я сказал, что есть ещё другие явления, которые склонили меня к этой мысли?

Заинтригованный, Касьян вскинул голову.

– Да, какие?

– Смотри, во-первых, из разных мест на Земле мы видим разные звёзды. Представь себе Ступицу11, вокруг которой вертится весь небосвод.

Касьян представил.

– Вот если ты пойдёшь на юг, Ступица будет склоняться всё ниже и ниже к краю неба, а где-то очень далеко совсем исчезнет. Наоборот, если ты пойдёшь на север, Ступица будет подниматься. Наверно, однажды она окажется в зените, правда, пока никому не удалось это проверить. Но ведь если бы Земля была плоской, сколько бы ты по ней ни ходил, Ступица не меняла бы своего положения? Как думаешь?

– М-может быть, – запнулся Касьян.

– Хорошо, подумай об этом. Следующее рассуждение сложнее. Вспомни, в какое время суток Луна в первой четверти достигает наивысшей точки на небе?

Касьян удивлённо пожал плечами.

– На закате12.

– Луна близка к зениту, а солнце у края неба. При этом мы видим, что солнцем освещена ровно половина Луны, к нему обращённая. Так можно сделать вывод, что солнечные лучи падают и на нас, и на Луну почти параллельно13. А раз лучи параллельны – значит, поверхность Земли искривлена, другого объяснения разной высоте солнца в разных местах нет.

Ириней очень быстро набросал на листе прямоугольный треугольник с двумя длинными сторонами и очень маленькой стороной у прямого угла.

– Видишь, Земля и Луна – рядом, а Солнце – очень далеко. Поэтому лучи от него можно считать параллельными.

Касьян молча изучал рисунок.

***

– Ну и третье, – продолжил Ириней, – знаешь, эти легенды всех народов, что их столица в центре земного диска, не давали мне покоя. Если же предположить, что Земля – шар, так это и будет правильно. Какую точку ни возьми, она будет в центре.

Касьян поднял глаза.

– Не знаю. Может быть, ты и прав. Но это очень трудно представить и к этому трудно привыкнуть. Что ты хочешь с этим делать?

Ириней прищёлкнул пальцами.

– Правильный вопрос. Для начала я хочу перепроверить, не ошибся ли я с длиной тени. И заодно попробовать узнать величину земного шара. Для этого нужно всего лишь выполнить пару измерений. Есть лишь одна сложность – не существует способа произвести одновременные наблюдения в удалённых друг от друга местах. Но мы это сделаем.

– Как?

– Чтобы произвести измерить высоту солнца, тебе придётся поехать в другое место.

Касьян на миг услышал стук собственного сердца.

– Куда?

– В Изберилл14.

***

Он потерял дар речи.

Изберилл. Лучезарная столица.

Так это не просто картина на стене, которая так долго будоражила его воображение?

Ириней наклонил голову и смотрел на него со странным выражением, то ли с насмешкой, то ли с грустью.

– Поедешь?

– Конечно, поеду, – прошептал Касьян пересохшими от волнения губами.

Перед внутренним взором юноши теснились дворцы, толпы пёстрого народа, витые башни, золотые мосты, воины, акробаты, торговые ряды, зубчатые стены…

– Когда-то это должно было случиться, Касьян, – сказал Ириней, словно извиняясь.

Глава 3. Сборы

Говорилось уже ранее, что земной диск, сложившийся из пепла светил догоревших, заселили растения, и звери, и птицы, и люди.

Возникает вопрос, откуда явились все эти создания?

Дим Фо. “Инкунабулы”

***

Год 1096 от воцарения

Темия Гремиталада.

И всё завертелось, взвихрилось, заплясало и понеслось.

– Всё очень просто на самом деле, – объяснял Ириней уже в сотый раз. – Приедешь, вручишь письмо от меня. Дождёшься дня летнего солнцестояния. В этот день, ровно в полдень, измеришь высоту солнца. Там тоже есть обсерватория, вроде той, что на горе. И отправишься обратно. Понятно?

– Понятно, – не сразу ответил Касьян, перед внутренним взором которого заманчиво маячили башни Изберилла.

– И спустись с небес на землю, – недовольно заметил Ириней.

Касьян решил спуститься. Сел на скамью верхом и забарабанил пальцами по доске.

– Ты говоришь, передать письмо царю. А меня точно допустят во дворец?

– С письмом – да.

– И мне придётся с ним говорить?

– Скорее всего, он тобой заинтересуется.

Касьян изучил узоры на доске, потом вскинул голову.

– Слушай, а какой он?

Ириней задумался надолго. Потом медленно заговорил.

– Какой царь? Хитрый, дотошный. В меру жестокий, в меру милосердный. Ядовитый на язык. Решения принимает быстро. Не вникает в разные тонкости, но умный. Деловой. Тщеславный. Хочет быть вписанным в историю в наилучшем виде. Может быть, именно из-за этого к своим обязанностям относится довольно ответственно. Любит лесть, однако умеет её раскусывать. Лучше говорить ему правду.

Касьян, хоть и привыкший к равнодушию учителя к внешнему блеску, был настолько явно ошеломлён такими прямыми суждениями о государе, что Ириней поинтересовался:

– Думаешь, царь – это нечто необыкновенное?

– Конечно, – выпалил Касьян.

– Хорошо тебе. Хорошо, когда ещё можно верить, что кто-то мудрее тебя. Это просто человек, и он делает свои ошибки. Но как царь он и впрямь неплох. Бывает много хуже.

– Кто, например?

– В Юоремайе похуже. Да и… – Он запнулся. Сел напротив, посмотрел на Касьяна довольно хмуро. Наконец, произнёс:

– Ладно. Расскажу. Будешь знать, будешь осторожнее. Да и всё равно всем известна эта история, даже и в этих местах слыхали её, ты просто мал ещё был. Кстати, и в другом смысле она для тебя поучительна.

Касьян вскинулся, предвкушая нечто интересное.

Ветер колыхнул занавеску, и за окном раздался птичий щебет.

Ириней начал рассказывать.

***

У нынешнего царя, Аристарха Седьмого, был брат. Его звали Юталл.

Юталл превосходил Аристарха во всём. Он лучше овладевал науками, лучше сражался, лучше владел искусством ведения переговоров. И в мелких делах Юталл преуспевал, прекрасно ездил верхом, играл на лире и занимался стихосложением. Он привлекал к себе и знать, и простых людей. Его уважали.

Главное же – он был старшим братом. Именно он унаследовал трон.

Юталл Четвёртый был справедливым правителем. И судьба оказалась к нему благосклонна. В годы его царствования не случалось ни голода, ни засухи, и больших войн удавалось ему избегать, не ущемляя интересов Трилады. При необходимости он проявлял строгость, но казнил редко и за очень серьёзные преступления. Торговля и ремёсла процветали. Наука совершенствовалась. Строились дороги, мосты, создавались речные переправы, засевались поля и снижались пошлины. Благодать.

Юталл ещё до вступления на престол женился на дочери князя из племён кочевников, Олемме. Брак был по сговору, конечно. Однако они любили друг друга. Дочь у них была.

Аристарх, который всегда был довольно честолюбив, тем не менее, хорошо относился к брату, а главное – не желал междоусобиц в Триладе. Возможно, что-то его и подкалывало – он вроде и неплох, но во всём хуже Юталла. Но до поры до времени он смиренно довольствовался ролью младшего.

Но судьба такая штука, знаешь… Осторожно с ней надо. Судьба может возвысить ничтожного, может низвести достойного – и всё в один день, а то и в один миг.

Отправился как-то царский двор на охоту. Царская охота – пышная, шумная, гарцуют нарядные всадники, лошади покрыты яркими попонами, то и дело звучит рог. Но не все ехали только показаться на людях и покрасоваться, многие и поохотиться были не прочь.

И когда приступили к делу, как-то так вышло, что в погоне за дичью Юталл скрылся из вида других охотников.

Сперва никто особо не испугался. Лес он знал прекрасно, наездник был отличный, оружие при нём имелось. Но шло время, а он не возвращался. Прочие участники уже давно собрались в условленном месте, а его всё не было.

Царский двор охватило беспокойство.

Разбившись на несколько отрядов, начали поиски. Один отряд, в котором был Аристарх, нашёл у болота, в сырой земле, следы копыт коня Юталла, они приметные были. Встревоженные, люди двинулись дальше в том направлении. И чуть дальше увидели другие следы.

Оленьи.

Сперва ничего такого не подумали, мало ли в лесу оленей. Отпечатки обоих следов вели выше по склону, и дальше, на сухом месте, терялись. Попробовали выпустить собак.

И тут стало окончательно ясно, что дело плохо. Прекрасно обученные гончие псы выли, скулили и отказывались сделать хоть шаг по тем следам.

Наконец одна из собак, любимица Юталла, медленно, словно через силу двинулась вверх по склону. Сперва она визжала в страхе и еле двигала лапами, потом неожиданно зарычала, оскалила зубы и кинулась в лесную чащу.

Аристарх бросился за ней. Он звал собаку и Юталла. Белая гончая мелькнула в зарослях и исчезла. Только её лай доносился. Потом и он затих.

Аристарх остановился среди столетних дубов. Раздосадованно осмотрелся, услышал за спиной шорох, оглянулся и встретился взглядом со старым псарём, последовавшим за ним. Старик с трудом переводил дух.

Отдышавшись, он выговорил чуть слышно:

– Пойдём обратно, царевич. Потерять тебя нам теперь совсем не годится.

– Что ты говоришь, старик! – гневно крикнул Аристарх.

Старик вздрогнул. Из глаз его потекли слёзы и он закрыл лицо рукой.

– Царевич… Разве ты не понимаешь, чьи это следы?

– Чушь! – отрезал Аристарх. – Ты выжил из ума.

Но сколько злых слов не произноси, пришлось вернуться на тропу. Тут больше нечего было делать. Собака скрылась, ни следа, ни звука.

Старик заронил зерно сомнения в сердце Аристарха. А если Юталл действительно не вернётся? Он гнал от себя эти мысли и стыдился их.

Оленьи следы… Пойди пойми, что это за олень?

А вечером прискакал конь Юталла. Один, без всадника. Было к тому времени уже почти темно, искать бесполезно.

Решили вернуться к опушке леса, откуда начиналась охота, и продолжить поиски с первыми лучами солнца. Юталла тогда очень любили и вопреки обстоятельствам продолжали надеяться на лучшее.

Ночь на опушке прошла тревожно. Почти никто не спал.

Но утром, на рассвете, когда уже седлали лошадей, из леса вышел человек. То был Юталл.

Он стоял и озирал собравшихся, словно в недоумении, словно не понимая, почему в первый миг всё вокруг смолкло, а потом сразу наполнилось радостными возгласами, ликованием и слезами счастья.

На устах Юталла играла восхищённая улыбка. Он прошёл среди толпы. Всеобщее внимание как будто удивляло и стесняло царя Трилады, что было, конечно, странно. На все расспросы он ответил тогда только:

– Я видел его.

Тем охота и кончилась.

Только всё после этого изменилось.

Первое время после злополучной охоты Юталл пребывал в рассеянном, восторженном состоянии. Он словно не понимал, что делать, витал в облаках, забыв о своих многочисленных обязанностях. Нет, ум его был вполне ясен, но казалось, Юталл спустился из мира горнего на землю, и то, что он здесь находил, уже не имело для него значения.

Он пренебрёг военными и хозяйственными делами. Мог явиться на совет с опозданием и букетом ромашек. Мог не обратиться к народу в канун праздника или час бедствия. Мог встать и уйти с приёма иностранных послов.

Но это было бы ещё полбеды. Постепенно настроение его стало меняться. Видимо, он понимал, что он не может уйти в свои грёзы полностью, что делать что-то должен, что-то простое и обыденное, но заставить себя не мог. Это изводило его.

Да и воспоминания о встрече с тем, чудесным, вероятно, начали тускнеть, и он уже сомневался, видел ли он что-то вообще или то была только игра воображения.

И всё это сказывалось на его характере.

Он стал раздражителен. Его стали бояться. Он стал подозрителен. От подозрительности до жестокости – один шаг. Редкие ранее события – казни – участились, причём часто по пустяковым поводам.

Дела царства довольно быстро стали приходить в упадок, даже удивительно, насколько быстро всё приходит в упадок без некоей движущей силы.

За пару лет Юталл прошёл путь от всеобщей любви к всеобщей неприязни, а то и ненависти.

На мой взгляд, обидно, конечно, что сейчас Юталла так и помнят. О прежних его делах, до той роковой охоты, все забыли. Но такова людская память.

Состоянием царя живо воспользовались, если раньше его окружали люди достойные, то теперь, откуда ни возьмись, появилось множество пронырливых скользких личностей, ловящих рыбу в мутной воде.

Ослабел порядок в войске, и участились набеги кочевников. Они стали жечь пограничные города. Племён у кочевников немало, есть влиятельные, есть совсем маленькие, незначительные, они большей частью и нападали, воспользовавшись неразберихой. Но Юталл к тому времени опустился настолько, что возложил вину за это на царицу, которая происходила из самого могущественного рода кочевников. Заодно он подумал, что у неё связь с Аристархом.

Подозрения его усугубило то, что Аристарх, у которого была жена и двое сыновей, видя неспокойную обстановку во дворце, под благовидным предлогом выслал их из столицы. Сам остался. Он ждал двух вещей. Во-первых, удобного случая, чтобы сместить Юталла на основании его помешательства.

А во-вторых, благосклонности царицы Олеммы. Тут Юталл не так уж ошибся. Аристарх действительно имел склонность к жене брата, склонность, о которой она знала, но не разделяла. Но сейчас, когда всё смешалось, когда Юталл стал другим человеком, всё могло бы измениться – так, во всяком случае, казалось Аристарху.

Итак, он выжидал. Однако дождаться желаемого не успел.

Во дворце есть белая круглая высокая башня, которую называют Брана15. В ней шесть этажей. Она строилась для наблюдения за звёздами, но заодно служит тюрьмой для высокопоставленных узников, когда таковые есть.

На первых этажах сидят за мелкие проступки, так иной раз наказывают детей или подростков. А вот если попасть в верхний – дело плохо.

Неожиданно Юталл отдал приказ заключить жену и брата в Брану. Её – на шестой этаж, его – на пятый.

Аристарха просто заперли. Что делали с царицей – неизвестно. Но Аристарх слышал её крики и днём и ночью, и это было истинной пыткой.

Мучения его усугубляло сознание своей вины. Не обрёл ли Юталл после своей столь прискорбной метаморфозы способность заглядывать в сердца? Нет, тогда бы пытали его, не её.

Но продолжалось это недолго. Через несколько дней, при большом скоплении потрясённого народа, царица Олемма была обезглавлена на площади как предательница Трилады и изменница супружескому ложу.

Почему Юталл не казнил вместе с ней и Аристарха – непонятно. Но его поступки уже не поддавались объяснению.

В узилище Аристарха установили стул, изукрашенный резьбой – подобие трона, и стали каждый день приковывать к нему. Когда он бывал прикован, являлся Юталл, метался по помещению, угрожал, сумбурно выкрикивал обвинения. Аристарх сперва пытался успокоить его, потом отвечал односложно, потом вообще перестал отвечать.

– Зачем ты предался кочевникам? Думал, они дадут тебе трон? Ты ничего не получишь. Отец проклянёт тебя из могилы. Признайся. Ключи от врат Изберилла… я храню их. Ни ты, ни она не получите их… лучше я брошу их в Талу. Ты совратил её… признайся.

Аристарх молчал.

Между тем известие о гибели царицы действительно дошло до кочевников. А она была дочерью князя.

Тогда и случилось нашествие кочевников на Триладу, самое кровопролитное за последнюю сотню лет. Они разорили много городов и сёл на востоке и быстро приближались к Избериллу.

Войска сопротивлялись, но мешало отсутствие управления и чувство вины. В справедливость казни царицы не верил никто.

В помещение, где содержался Аристарх, однажды принесли большую – в рост человека – жаровню и положили на неё решётку. Царь решил перейти от слов к делу.

Аристарх, глядя на жаровню, вспоминал крики, которые слышал с верхнего этажа.

В окно – царская тюрьма располагает этой роскошью, окном, – он и так видел дым, дым пожаров. Нападавшие жгли городские предместья.

В полдень в узилище вошёл палач. Один. Начал разводить жаровню. На поясе у него висел меч.

Закончив свой мрачный труд, палач долгим взглядом посмотрел в окно. Потом подошёл к Аристарху, разомкнул оковы и склонился пред ним в земном поклоне.

– Что это значит? – спросил Аристарх, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. В конце концов, он принадлежал к роду Гремиталадов и должен был умереть достойно.

– Это значит, – прозвучал ответ палача, – что нужно сделать то, что можешь сделать только ты.

И он отцепил от пояса меч и протянул Аристарху на вытянутых руках.

Аристарх взялся за рукоять. Происходящее казалось ему сном. Пока он смотрел на лезвие, палач исчез.

Он покачал в руке меч. Тяжёл. Его собственный был легче, привычнее. Но какая разница?

– Они уже у стен города. – Взвинченный, пронзительный голос от двери. – Ты рад?

Аристарх поднялся и поднял перед собой меч.

– Защищайся, – сказал он.

Юталл шумно выдохнул, но звук этот больше походил на шипение.

– Откуда у тебя меч? А! Измена!

И он выхватил своё оружие, с которым не расставался последние месяцы даже во сне.

Глаза Юталла дико блестели, спутанные длинные волосы падали на лицо. Но бойцом он оставался отличным, как всегда, лучше Аристарха, вдобавок изнурённого заточением. Двигался он стремительно. Клинок метался вверх, вниз, поворачивался так и этак, казалось, за ним остаётся в воздухе серебристый след.

Он зацепил Аристарха несколько раз, в бедро, в рёбра, сам же оставался словно неуязвимым.

И тут Аристарх отчётливо понял, что этот человек не был его братом, с которым он вместе рос. Это даже не тот человек, который был царём Трилады. Тот ушёл за несбыточной мечтой, туда, за пределы мира земного.

Да какая разница, кто это? Предложение защищаться было смехотворной нелепостью со стороны Аристарха. Ему удавалось лишь отражать удары. До каких пор? Юталл теснил его.

К жаровне.

Она должна была стать гибелью Аристарха, а стала его спасением.

Он забежал за жаровню, опрокинул её под ноги противнику и подсёк его. Юталл грохнулся на раскалённые угли. Крик его прозвучал воем. Больше для того, чтобы прекратить этот жуткий звук, Аристарх пригвоздил к полу горло лежащего на углях человека, лишь бы он замолчал.

Прошла пара минут. Или больше.

Покрытый кровью Аристарх стоял над изувеченным телом. Пахло горелым.

– Это был уже не он, – пробормотал вслух.

Тут неожиданный шорох напугал его, и он вскинулся. Напротив стоял палач. Откуда только взялся? Где он был, когда шёл бой?

– Это был уже не он. Давно уже, – настойчиво повторил Аристарх для появившегося слушателя. Это казалось ему значимым.

Но мрачный пришелец лишь равнодушно мотнул головой, разведя огромные руки.

– Может быть, но сейчас есть дела поважнее твоей совести, – глухо сказал он. – Надо остановить кочевников.

И палач поклялся в верности новому государю прямо в пыточной башне.

Вечером того же дня Аристарх, босой, с непокрытой головой, но в парадном царском облачении, вышел из ворот города, один. Он вёл в поводу лошадь, тащившую телегу с телом брата.

Вокруг был дым и хаос войны. Крепость в центральной части города держалась, но окрестности полыхали. Плач, крики, лязг оружия, мертвецы, разграбленные дома, огонь. Аристарх шёл через весь этот ад, и нападавшие, которые могли бы тысячу раз зарубить его, расступались перед ним в недоумении.

Выйдя из пекла, он потребовал встречи с князем и был препровождён на холм, с которого старый кочевник наблюдал за побоищем.

– Вот убийца твоей дочери.

Он указал на телегу.

И без того узкие глаза кочевника сузились ещё более.

– Зачем он это сделал? – крикнул князь, схватив Аристарха за изукрашенный жемчугом ворот царского одеяния.

– Он видел Белого оленя, – в первый раз назвал Аристарх причину несчастия Юталла. – Он больше не ведал, что творит.

Пальцы князя разжались, рука бессильно упала. Он отвернулся, и плечи его задрожали.

Публичное унижение Аристарха удовлетворило кочевников. Они потребовали дань немалую, конечно. Но вскоре ушли. Княжну не воскресишь, а задерживаться в городе было им без надобности.

Аристарх Седьмой вступил на престол. И тогда, после всего, никому и в голову не пришло возражать, все были рады до смерти.

Тогда же Аристарх, наученный горьким опытом, подписал закон – тот, кто увидел Белого оленя, считается умершим для царствующего рода, и не может претендовать на трон Трилады. Если бы это несчастье вновь приключилось с действующим государем, трон должен был сразу передаваться наследнику.

***

Касьян затаил дыхание, боясь пропустить хоть слово. Когда Ириней закончил, долго молчал, и, наконец, спросил:

– Откуда ты всё это знаешь?

– В столице все знали. Это не тайна. Точнее, такая тайна, которая всем известна.

– Да, но в таких мельчайших подробностях?

– Умный ты парень, Касьян. – Ириней вздохнул. – Многое я знаю от самого Аристарха. Так получилось. Он тоже человек, и ему, видимо, надо было всё это выплеснуть.

Противоречивые мысли кружили голову Касьяна.

– Я почему-то, – медленно начал он, – всё равно не могу поверить, что Белый олень – безусловное зло.

– Знаешь, для чего я тебе всё это рассказал? – неожиданно спросил Ириней и порывисто наклонился к нему.

– Нет. Для чего?

– Чтобы ты понял опасность, наконец, – раздражённо проговорил его собеседник. – Ты всё думаешь, это сказка. Красивая сказка. Так вот – нет. Серьёзно предупреждаю тебя, Касьян, почувствуешь, что Белый олень рядом – беги.

– Ты ведь всегда говорил, ничего не надо бояться, – легкомысленно возразил Касьян.

– А его бойся.

Касьян увидел, что Ириней на самом деле сердится, и предпочёл сменить тему.

– А кто сейчас в Бране?

– Когда я уезжал из столицы, Брана пустовал. А сейчас – кто знает? Но что бы там ни происходило, не вмешивайся в дела двора, Касьян. Это не твои игры. Приедешь, сделаешь измерения и поедешь обратно.

От этих слов молодого человека вдруг охватила тревога, которая на миг погрузила его в себя целиком, так что по всему телу прошёл трепет.

– Я точно справлюсь? Сам посуди, где я, а где царский двор?

– Справишься, – махнул рукой Ириней. – Ты даже есть за царским столом умеешь.

Касьян фыркнул.

– А когда ты меня этому учил, то предвидел такой поворот событий?

Ириней взял со стола глиняную чашку, покрутил в пальцах.

– Скажем так, я предвидел, что ты не вечно будешь сидеть здесь безвылазно. Но дело для тебя новое, так что будь внимателен, никому до конца не верь и ни к кому не привязывайся душой. В дела двора не впутывайся, измерил – и поехал. Попадёшь во дворец – веди себя осторожнее, чем в лесу с дикими зверями.

И подготовка к поездке продолжалась.

С упражнениями на мечах Ириней его загонял совершенно.

– Зачем мы так много этим занимаемся? – выпалил как-то Касьян, в очередной раз подбирая упавший меч.

– Боюсь, что мало, – серьёзно ответил Ириней.

***

И однажды утром он позвал Касьяна идти в Синь.

За спиной у Иринея был небольшой мешок, в котором порой что-то позвякивало.

Добрались до деревни, прошли по ней, перехватывая любопытствующие взгляды. К тому времени все уже знали об отъезде Касьяна.

– Идём в кузницу, – бросил Ириней.

Кузнец встретил их во дворе, взглянул, как показалось Касьяну, с опаской.

– Работа какая есть? – спросил он. Прозвучало угрюмо, но он всегда так разговаривал.

– Есть, – кивнул Ириней. – Зайдём внутрь, покажу.

Озабоченное выражение его лица бодрости кузнецу явно не прибавило. Но он молча повернулся и пошёл в кузницу, мотнув головой, чтобы пришедшие за ним следовали.

Кузница – глинобитная, с небольшой пристройкой, где хранилась всякая утварь. В эту пристройку как раз попадали со двора. Дальше было помещение самой кузницы, откуда веяло жаром. В пристройке стоял стол, лавка, по стенам висели всевозможные клещи, молоты – всё было в порядке в этом хозяйстве.

– Нам нужен меч, – кратко сказал Ириней. – Выкуешь?

– И только-то? Отчего бы не выковать? – отозвался кузнец с чуть заметным облегчением. – А есть из чего ковать?

– Есть.

Ириней сбросил с плеча мешок, сунул в него руку и швырнул извлечённый предмет прямо на стол. Раздался лязг металла.

На столе лежала тяжёлая стальная цепь с плоскими квадратными звеньями. Касьян раньше её не видел.

Зато кузнец видел. Он сразу резко отшатнулся.

– Ты хочешь, чтобы я из этого ковал?! – спросил он хриплым шёпотом, выделяя слово ‘этого’.

– А! – Ириней поставил руки на край стола и порывисто наклонился к кузнецу. – Смотрю, ты помнишь, что это такое.

– Ещё бы не помнить, – глухо ответил кузнец, стараясь держаться подальше от цепи. – Извини, Ириней, но уходи отсюда.

Ириней обезоруженно вскинул перед собой раскрытые ладони.

– Послушай, если будешь настаивать, мы уйдём. Но выслушай меня.

Кузнец глубоко вздохнул и отступил в сторону двери, ведущей в главное помещение, там пылал горн, готовилась к привычному звону наковальня, ожидая его; там было его убежище, его царство, которое должно было его охранить от всех колдовских сил мира.

– Что ты можешь сказать, чародей?

– Ты знаешь, – медленно начал Ириней, – Касьян отправляется в дальнее путешествие. Сам посуди, он же не может ехать без меча? Защищаться чем-то надо?

Кузнец только отмахнулся.

– Дело только в этом? Зачем парню эта колдовская штука? Я выкую вам меч. Хороший меч. Если у вас нет другого металла, я вам найду. Хорошую сталь. Отличную. – Он даже воодушевился. – Подобного меча не будет ни у кого, уж я постараюсь.

Ириней отрицательно покачал головой.

– Ты же понимаешь, что дело не только в этом.

Кузнец умолк, опустил руки, и они бессильно повисли по швам. Касьяну удивительно было видеть эти рабочие руки в бездействии.

– Дорога опасная, сам понимаешь, – невозмутимо продолжал Ириней. – А что может помочь в пути лучше этой стали? Ты ведь помнишь, как она защищает своего владельца? Помнишь, да?

Кузнец дёрнул углом рта.

– Помню, помню я, как от этого зверя стрелы отлетали, словно в броне он… отстань.

– Видишь, – тихо сказал Ириней. – Это особенная сталь. Она дороже золота ценится.

– Я не хочу иметь дел с колдовскими силами, – отрезал кузнец.

– А тебе и не надо иметь с ними дела, – вкрадчиво произнёс искуситель. – Тебе надо выполнить свою работу. Неужели тебя не прельщает эта задача? Ты только посмотри на это. Ты не соглашайся, просто посмотри.

Ириней указал на квадраты цепи, покрытые волнистым узором.

Кузнец дрогнул, сделал шаг в сторону стола. Его взгляд непроизвольно метнулся в сторону цепи, потом обратно.

– Ты же искусный мастер, – продолжал Ириней. – Твоя метка известна не только в здешних краях. Неужели тебе не хочется поставить её на меч, подобного которому уж точно не будет?

– Не на такой, – ответил кузнец. Но голос его прозвучал менее решительно.

Ириней протянул руку, потянул вверх крайнее звено цепи. Свет, падавший в дверной проём, заиграл на поверхности металла.

– Ты считаешь, – произнёс он задумчиво, – колдовство – это зло, и часто это действительно так. Но колдовство зло не само по себе, а лишь тогда, когда его используют плохие люди. Если же делать колдовской предмет с добрым намерением, это не повредит ни мастеру, ни тому, кто будет им владеть. И это будет необыкновенная вещь. Понимаешь?

Кузнец молчал.

– Касьян действительно пропадёт без такого меча, кузнец, – серьёзно сказал Ириней.

Тот переступил с ноги на ногу. Метнул взгляд на Касьяна. С раздражением бросил:

– Оставь эту штуку здесь на столе. Я подумаю.

– Спасибо. – Ириней благодарно наклонил голову – Ты мудрый и добрый человек. Делай всё, как обычно, работай, как всегда, и у тебя получится.

– Не льсти мне, чародей.

– Я не льщу, – ответил Ириней просто. – Уверяю тебя, не каждому я бы дал эту цепь. Немногие смогли бы достойно работать с таким металлом. Заставь его послужить добру.

***

– Чуть было не сказал – я и сам колдовство терпеть не могу, – усмехнулся Ириней, выйдя на улицу. – Но он бы не понял. В его глазах я и есть чародей.

– Я понял, что это, – невпопад отозвался Касьян. – Это тот ошейник, который был на волке, да?

– Что, и ты туда же?

– Я же должен знать, с чем я поеду.

– Вовсе необязательно. Ну ладно, да, это тот самый ошейник. Этот кусок металла даёт своему владельцу… ну, не то чтобы неуязвимость, но удачу в бою, граничащую с чудом.

– И его можно ковать так, словно это обычный меч? Не накладывая новых чар?

Ириней покачал головой.

– Ты же должен знать, с такими вещами всё тонко. Я не просто так обратился к нему. Важны мысли, с которыми такой меч куют16. Если думать о зле, то и меч будет служить злу. А кузнец – хороший человек. Он будет думать о том, что помогает тебе. И меч получится, какой нужно.

– Думаешь, кузнец его сделает? Это не опасно?

– Для него не опасно, – ответил Ириней спокойно. – Сделает, куда он денется.

Но Касьян случайно заглянул ему в лицо и заметил, как быстро-быстро дёргается жилка под левым глазом.

***

Вечерело. Кузнец, в красной льняной рубахе, неистово орудовал молотом. Полоса металла рдела на наковальне.

Чуть раньше он расклепал и рассыпал проклятую цепь. Длинными хваткими щипцами, сделанными когда-то собственноручно, – весь инструмент в его кузнице был изготовлен им самим – брал он по одному звену, отправлял их в горн и смотрел, как серебристые квадраты превращаются в ярко-красные. Горн гудел так яростно, словно в нём выли злые силы, изгоняемые пламенем из колдовского металла. Порой мерещился кузнецу лязг, взвизги, хрипы – никогда он таких звуков из горна не слышал.

Но он уже решился противопоставить своё мастерство неведомому чародейству и изгнал страх из сердца.

Кузнец швырял раскалённые квадраты на наковальню и обрабатывал их молотом, спаивал один с другим, превращая цепь в длинный продолговатый брусок.

Остался последний квадрат, намного меньше остальных, раскалившийся до прозрачности. Кузнец и его хотел бросить на наковальню, но вдруг передумал. Нетронутым окунул в бочку с ключевой водой. Раздалось шипение, заклубился пар.

Кузнец отложил этот квадрат и вернулся к наковальне.

Зазвенел молот, истончая брусок по краям. Бесформенный кусок металла мало-помалу обретал вид клинка.

Кузнец то отправлял его обратно в горн, то возвращал на наковальню. Дёргал рукоять старых мехов, из них с шумом вырывался горячий воздух.

Над наковальней поднимались невиданная фиолетовая дымка, в ней рисовались причудливые лики, то оскаленные, то умоляющие. Но кузнец смотрел сквозь них, на то, как меняется клинок под ударами его молота. И радовался.

– Ступай отсюда, нечисть, – говорил он почти добродушно.

И бормотал вполголоса:

Металл драгоценный

Из дальнего края,

Под молота громы

Мысль злая растает

Очищен от гнева,

Явись из горнила

Защитником слабых,

Опорой невинных.

Звенел молот.

***

Через пару дней Ириней забирал меч.

Кузнец вынес его на свет, во двор, положил на лавку. Грозное оружие, прекрасное в своей простоте. Лёгкое, прочное. Причудливый узор на лезвии. Пара зелёных камней на рукояти. Широкий дол17 почти по всей длине клинка.

Ириней взял меч в руку, повертел так и этак. Взмахнул несколько раз. Со свистом рассёк воздух.

– Совершенство.

– Я оставил одно отдельное звено, – буркнул кузнец. – На шею повесит, оберег будет. Я прокалил его в горне, если там зло было – ушло оно.

Ириней взглянул на него с удивлением. Потом широко улыбнулся.

– Отличная мысль, кузнец. Как же я сам не догадался? Не могу передать, как я тебе благодарен.

Тот махнул рукой, достал трубку. Произнёс добродушно:

– Ладно, я парня знаю с детства. И потом, у меня тоже есть сын. Я понимаю.

Ириней озадаченно сдвинул брови. Опустил меч.

– О чём ты?

Кузнец не спеша набивал трубку.

– Волнуешься ты, вижу. Как сын ведь он тебе. Ты ж его вырастил.

Ириней отозвался не сразу. Ещё раз взглянул на меч, сунул за пояс. Медленно сказал:

– Может, ты и прав. Не думал об этом.

– Ну подумай на досуге, чародей. За работу денег не возьму. За камни на рукояти можешь дать пару монет.

***

Ириней и правда об этом не думал. Но слова кузнеца сломали в душе какую-то плотину, и накатила такая тоска, какой он давно не испытывал. Каково-то будет без мальчишки? Привык к нему за много лет. И дорога… всё может случиться в дороге.

Может, зря он его отправил?

У колодца Ириней столкнулся с бабушкой Марой.

– Здравствуй. Получилось? – деловито осведомилась она.

– Что получилось? – переспросил он непонимающе, погружённый в свои мысли.

– То, что кузнец делал.

– Откуда ты знаешь?

– Так он заходил ко мне, кузнец. Спрашивал совета, как защититься от колдовского морока, пока ковать будет. Сплела я ему нужные слова. За слова разум всегда может держаться.

– И после этого меня в этой деревне обзывают чародеем, – проворчал Ириней, вытаскивая меч. Показал оружие бабушке Маре на вытянутых руках.

– Хорош. – Она с интересом, внимательно, осмотрела меч. – Не понимаю я, конечно, где уж мне, но, наверно, хорош. И всё же скажи мне, Ириней…

– Что?

– Почему отправляешь его одного? Почему не едешь с мальчиком?

Он хотел ответить односложно, но зачем-то всё-таки пояснил:

– Так нужно. Дело такое. Кто-то должен быть здесь, а кто-то – там. В определённый день, в определённое время.

– А-а…

Бабушка Мара понимающе покивала.

– Спросишь, почему не еду сам, а посылаю его? – хмуро сказал он.

Она улыбнулась. В уголках рта нарисовались морщинки, похожие на маленькие лучики, и лицо её словно осветилось. Отблеск этого света упал на него, и он облегчённо выдохнул, вдруг уверившись, что поступает правильно.

– Это ясно, – без тени сомнения ответила бабушка Мара. – Конечно, ему нужно ехать. Пора повидать мир.

Глава 4. Дорога

Глава 5. Изберилл