Последний поезд на Север

Пролог

Ветер в степи выл, как голодный дух, гнул ковыль в поклоны перед бескрайней тьмой. У костра, в кольце фургонов на деревянных колесах с железными ободами, жалась к теплу горстка людей. Волы, могучие, но безучастные ко всему, жевали жвачку, их глаза отражали угасающие искры. Молодой охранник, первый раз вышедший за Соляной хребет, нервно теребил нож в кожаных ножнах.

«Ну и… гостеприимный край», – пробормотал он. Старый купец Михаил, с лицом, похожим на карту трещин, хрипло рассмеялся, плюнув в огонь.

– Гостеприимный? Погоди, парень. Гиены тут – с теленка, стаей нападают, даже костей не оставляют. Волки умнее ушкуйника, слабину чуют. А денисовцы-разведчики, – он кивнул на темноволосого парня, молча чинившего лук у края света, – и те степи боятся. Города-государства вон, – Михаил махнул рукой в темноту, будто указывая на далекие Царицын или Астрахань-каменную, – за стенами сидят. А меж ними? Рельсы деревянные да поезда-повозки на волах. Медленно. Уязвимо. Страшно.

Он понизил голос до шепота:

– А хуже всего… Саблезуб. Когда ветер стихает, птицы замолкают… и чуешь, как ОНО смотрит из тьмы. Глаза – угли ада. След – с тележное колесо. Клык – длиннее твоей руки. Легенды? – Михаил усмехнулся. – Спроси у неандертальцев.

Один из двух коренастых великанов у костра, похожих на вырубленные из скалы глыбы в стеганках и кольчугах, лишь хрипло крякнул, трогая рукоять тяжелой секиры. Его молчание было страшнее слов. Взгляд Митяя скользнул к краю света, туда, где, прислонившись к колесу, сидела неподвижная тень. Не человек – силуэт из стали и ночи. Шлем, нагрудник, наручи – все блестело тускло в огне. Он не спал. Он смотрел в степь. И казалось, степь смотрела в ответ.

– Говорят, – прошептал Михаил, – есть такие… «Музейщики». Ходят, закованные в свой доспех с ног до головы и таскают с собой целый арсенал. Будто бы один даже саблезуба у Перевала копьем оземь пригвоздил… а пещерного медведя из двух пистолей смог в упор расстрелять… Сказки. Но глянь на него. – Он кивнул на тень. – Спокойной ночи, парень. Попробуй уснуть. Если выйдет.

Глава 1. «Человек и его сундук»

Город пах. Пах рыбой, дегтем, потом и пылью бесконечных дорог. «Царицын-на-Волге» – не столица, но ключ к степным путям. На деревянных причалах теснились струги, бударки, одинокий корабль под чужим флагом. С него сошел он. Не громада, покрытая канатами мышц из ночных кошмаров, а невысокий мужчина в потертом, но добротном кафтане синего цвета, в сапогах и простой войлочной шапке с меховыми отворотами. Лицо скрывало вовсе не забрало шлема, а короткая, густая, темная борода. А глубокие тени под глазами выдавали в нем усталого путника. За ним пара грузчиков-неандертальцев, сопя, несли тяжелый, окованный железом сундук, сетуя на его тяжесть. Сам человек нес на плече длинный предмет, укрытый от глаз холщовым чехлом – по очертаниям явно мушкет. Без суеты, привычно оглядевшись, он двинулся по мощеной улице вглубь города, к гомону рынка и вонючей тесноте постоялых дворов у причала.

Комната в «Тихом Якоре», как и полагается комнате на постоялом дворе, была тесной, пропахшей луком и старым деревом. Сундук встал у стены. Чехол с мушкетом – у изголовья кровати. Из сундука человек достал не доспехи, а всего лишь широкий, тяжелый наконечник копья, тускло блеснувший словно в знак приветствия. Завернув его в грубую холстину, он снова вышел в город. Оружейные ряды оглушали звоном молотов и гомоном торга. Воздух гудел от запаха масла, раскаленного металла и пота. Тут продавали всё: кривые сабли и прямые палаши, топоры-чеканы и шестоперы, ножи всех мастей, арбалеты с воротами и простые самострелы, старые пищали и новомодные мушкеты. Мужчина зашел, словно в густой лес, в ряды древкового оружия: тяжелые бердыши стражи, изящные глефы с крюками, зловещие совни с узкими наконечниками, протазаны с полумесяцами, массивные полэксы для знати, длинные копья-пики, короткие дротики-сулицы… Царство ясеня, бука и стали.

– Насадить. Прочно и зафиксировать, – его голос был тихим, но перекрыл шум, когда он протянул наконечник и выбрал длинное, прямое древко у старого мастера с обожженными руками.

Мастер, взвесив наконечник, присвистнул:

– Тяжелый… Охотничий, не показушный. Давно не видел таких. Из Марок, чай? – Он ловко зажал древко в тисках, начал работать рашпилем и смолой.

– Было дело, – нейтрально ответил человек. – Где тут на серьезную работу нанимают?

Мастер махнул молотком в сторону выхода:

– Рынок найма. У Коровьих Ворот. Утром толпа. Охрана караванов в степь – вечный спрос. И вечный риск. Гиены, волки… – он многозначительно хмыкнул, – да и не только.

Рынок найма кишел пестротой и гомоном. Кроманьонские купцы орали, нанимая грузчиков. Группы неандертальцев-наемников, могучие, как медведи, в стеганках или простых кирасах, с топорами и алебардами наперевес, стояли угрюмыми островами. Ловкие денисовцы с луками за плечами высматривали работу разведчиков. Именно к одной такой группе – к невысокой, крепкой неандерталке в добротной кольчуге и открытом шлеме-морионе – он и подошел.

Ее звали Граха. Глаза, острые как наконечники сулиц, мгновенно оценили его, задержавшись на чехле за спиной и длинном свертке в руке.

– Охрана поезда, – отчеканила она, не тратя слов. – До острога «Соколиный Глаз» и дальше до Города. Пять или семь дней пути, не больше. Плата – серебром по итогу. Риск – степь. Гиены, волки, разбойники. Может, и хуже. В этом месяце последний поезд на Север. – Взгляд ее был прямым вызовом. – Вооружен чем?

Он начал перечислять, загибая пальцы.

– И небольшой, разобранный арбалет в сундуке, – добавил он в конце.

Уголки губ Грахи дрогнули – почти улыбка.

– Вот ты это – то что нужно. Беру. – Там, – она кивнула на площадь за рынком, где виднелись три длинных, крытых брезентом деревянных вагона на массивных деревянных колесах, – вот твои спутники.

Она махнула рукой. Седов, коренастый кроманьонец с лицом из дуба, командовал дюжиной пикинеров в разноцветных, видавших лучшие времена тегиляях, с длинными пиками. Иванко, суровый, с фитильным мушкетом через плечо, саблей на поясе, – десять его подчиненных стрельцов с бердышами и такими же фитильными мушкетами. Восемь неандертальцев с алебардами и их командир по имени Борг.

У одного из вагонов суетился полный кроманьонец в дорожном кафтане – купец по имени Балаж, что-то горячо объясняя юноше в хорошем, но пыльном платье – Армину.

– Отправление на рассвете. Не опоздаешь – серебро твое. Опоздаешь – поезд уйдет без тебя, – закончила Граха, уже отворачиваясь к другим делам.

Человек кивнул. «Грузчиков на рассвете…» – подумал он, глядя на свой сундук мысленным взором.

– Как тебя зовут? – спросила Граха.

– Константин.

– Ккконссс… Я буду звать тебя Лорд, вон какой ты ладный! Не опаздывай! – нашлась Граха.

Человек, представившийся Константином, направился к поезду. Перед ним вырисовывался не столько поезд, сколько тяжеловесный монстр из дерева и металла. Головной вагон – настоящая дубовая крепость на колесах, окованная сталью на стыках и углах. Частые бойницы по периметру говорили о готовности к встрече с лесной нечистью или разбойным людом. Шесть могучих волов, запряженных по двое, мычали перед вагонами – источник медленной, но надежной тяги и главная уязвимость в бою. Сразу за ними – головной вагон с защищенной будкой возничих спереди. Следом цеплялся утилитарный, глухой товарник, его массивные двери наглухо заперты. И лишь пассажирский вагон в хвосте выделялся нелепой для этих мест нарядностью с частыми окнами – роскошь, которая потребует лишней крови охраны в случае нападения. Все вагоны, от боевого до господского, были проходными, соединенными шаткими, на вид, мостками с цепями – путь для экипажа, но и рискованная лазейка в схватке.

Главный же интерес для его профессионального глаза представляли крыши. Поверх каждого вагона, от дубового тяжеловеса до резной светлицы, тянулся невысокий, но крепкий бруствер. Вот его вотчина. Там, среди хаотично навьюченных щитов, кольев и секций частокола – элементов для быстрого развертывания «гуляй-города» на стоянке – и должны были нести вахту такие как он. Грохот колес по рельсам, скрип дерева под ногами, ветер в лицо и полная видимость вокруг – позиция неудобная, открытая всем стрелам и непогоде, но единственно верная для контроля над ситуацией. «Непросто, – мелькнула мысль, – но работа есть работа».

После чего направился обратно в «Тихий Якорь», чтобы собрать свой сундук. Рассвет в степи ждать не будет. И гиены – тоже.

Глава 2. «Ворота Степи»

Жара стояла невыносимая. Солнце, белое и яростное, выжигало до тла и без того пожухлую траву, превращая степь в бескрайнее марево. Воздух над раскаленными рельсами дрожал, искажая очертания далеких холмов.

Поезд полз, казалось, со скоростью улитки. Лорд, в стеганом поддоспешнике, занял свою излюбленную позицию на крыше головного дубового вагона. Отсюда, с этой плывущей крепости, открывался вид на весь их медленный, скрипучий мир.

Впереди, на подножке передней платформы, возвышалась фигура Грахи в своем открытом морионе. Ее властный взгляд постоянно метался по сторонам, сканируя горизонт. Рядом с ней, сливаясь с тенями под навесом, сидел Эльдар. Денисовец почти не шевелился, но Лорд знал – его зрение и нюх работали за всех них вместе взятых.

Сзади, по бокам от состава, шла пешая охрана. Пикинеры Седова, с длинными древками на плече, переговаривались вполголоса. Их лица блестели от пота. Шли нестроевым шагом, экономя силы. Иногда кто-то отбегал в сторону, чтобы справить нужду, и догонял вагон рысцой, вызывая хриплые шутки товарищей.

Самый гвалт стоял вокруг воловьей упряжки. Возничие, загорелые и потные, с криками и щелканьем кнутов понукали могучих, но флегматичных животных. Запах навоза, пыли и звериного пота был густым и постоянным.

– Эй, на крыше! Не поджарился там? – донесся снизу хриплый окрик. Лорд свесил голову с крыши. У подножки вагона, устроившись в тени, на ходу пили воду из бурдюка неандертальцы Борга.

– Как сало на сковороде, – сухо отозвался Лорд.

Его взгляд скользнул дальше, к пассажирскому вагону. В открытом окне мелькнуло бледное лицо купца. Он смотрел на проплывающую мимо степь с выражением тоскливого недоумения, как будто не мог поверить, что такие пустынные и безжизненные пространства вообще могут существовать. Его сын, Армин, стоял у другого окна, внимательно наблюдая за действиями охраны. Его пальцы бессознательно постукивали по подоконнику, будто отбивая какой-то ритм.

Внутри вагона, у открытой двери, стрельцы Иванко коротали время за чисткой оружия. Слышался мерный скрежет шомполов о сталь. Запах ружейного масла и дегтя доносился даже сюда, на крышу. Кто-то тихо наигрывал на жалейке заунывную мелодию, которую тут же подхватывал степной ветер.

Лорд снова лег плашмя на горячее дерево, закинув руки за голову. Облака плыли с черепашьей скоростью. Поезд жил своей, размеренной и монотонной жизнью. Скрип несмазанных осей, глухой топот копыт, редкие окрики – все это сливалось в единый, убаюкивающий гул. Но за этим гулом, за этим маревом, Лорд чувствовал иное. Пустоту. Ту самую, что описывал старый купец Михаил у костра. Пустоту, которая таила в себе голодные глаза и острые клыки.

Он прикрыл глаза, подставив лицо солнцу. Эта медлительность была обманчива. Она была затишьем перед бурей. И он, как и Граха, и как Эльдар, знал – буря придет. Оставалось лишь ждать, изнывая от жары и напряженного безделья, пока стальные ворота степи медленно и неумолимо захлопывались за ними.

Пока поезд со скрипом и гулом вползал в очередную седловину между холмов, Эльдар был его глазами и ушами, оторвавшимися от медленного стального тела. Он не бежал – он струился по степи, сливаясь с рельефом. Его ступни обходили сухие сучки, способные хрустнуть.

Его мир был наполнен знаками, невидимыми для других. Вот след – не конский, а табуна диких лошадей. Свежий, не более часа назад. Копыта несут отпечаток спешки. Значит, их что-то вспугнуло. Хищник? Или другой, более страшный для них зверь – человек? Он замирал, втягивая воздух, фильтруя запахи: пыль, полынь, тонкая нота чужого пота… чужого страха.

Его маршрут петлял. Он нашел старую стоянку: три почерневших камня, обломок наконечника стрелы с особым, зубчатым жалом – метка кочевников с Соленых озер. Кости вокруг разбросаны небрежно, не как после трапезы, а как после драки. Одна лопатка рассечена. Засада. Здесь уже кто-то платил дань степи.

Он взбирался на гребень и замирал. Его зрачки сужались, вбирая огромные пространства. Вон там, на западе, марево – не от жары, а от дыма. Не густой, черный столб пожара, а тонкая, серая струйка. Костер. Одинокий путник или передовой дозор? Он привычно запомнил направление.

В его голове складывалась карта – не та, что была у Грахи, начертанная на пергаменте, а живая, дышащая карта опасностей и возможностей. Он читал степь как открытую книгу, и каждая прочитанная строка была предупреждением для тех, кто медленно и громко полз за ним в своей деревянной крепости. Он не просто проверял, нет ли врага. Он слушал биение сердца степи, пытаясь угадать его следующий удар.

Глава 3. «Степной ужас»

Гулкий топот ревущей стены гигантских бизонов заглушил скрип рельсов. Огромное стадо, перегородив путь поезду, бесконечной рекой тянулось по степи. Поезд, скрипя и лязгая всеми своими деревянными суставами, резко дернулся и замер на месте, будто врезался в невидимую стену. Возчики, отчаянно налегая на тормозные рычаги, пронзительно свистели и орали, подхлестывая и без того перепуганных волов, которые мычали и пятились, закручивая упряжь. Последний вагон, нехотя подавшись вперед, глухо ударился о предыдущий, и на мгновение весь состав, лязгнув цепями, содрогнулся от этого толчка.

Караван застыл на месте, вагоны сцеплены в неподвижную линию. Бизоны плыли в золотистой пыли, темно-бурая река из мышц и рогов, перекрывая путь на много верст вперед и назад. Обойти их было невозможно. Оставалось одно – ждать, пока живая стена не пройдет сама, а это могли быть часы, если не целый день.

И эта мысль висела в воздухе, тяжелее степного зноя. Каждый, от старого ветерана до юного возчика, знал простое правило степи: за стадом идут те, кто на него охотится. Где пасется множество травоядных, там всегда кружат хищники. Гиены, волки… а может, и нечто большее. Остановка здесь, на открытом месте, была равносильна приглашению на пир для всех голодных тварей.

– Лагерь! – рявкнула Граха, ее голос, как удар бича, подстегнул застывших возчиков и стрельцов. – В круг! «Гуляй-город» до заката! Иванко, щиты в линию! Борг, твои – к волам, чтобы в панике не разнесли ограду! Седов, пики – на периметр!

Возчики, подхлестываемые ее рыком, лихорадочно принялись сгонять перепуганных, мычащих волов и немногочисленных коней в тесный загон, образованный стеной вагонов. Это была главная уязвимость – потерять тягловую силу означало обречь себя на верную смерть в степи.

Стрельцы Иванко, срывая с товарного вагона тяжелые, обитые железом щиты, начали возводить «гуляй-город» – полукруглую стену, примкнувшую к торцам крайних вагонов. Скрипели деревянные рамы, лязгали железные скобы, слышались короткие, отрывистые команды. Они работали молча, сжав губы, бросая тревожные взгляды на гребни холмов, откуда могла появиться первая серая тень гиены или знакомый, леденящий душу силуэт.

Лорд действовал методично, как часовой механизм. Его дубовый сундук стоял у подножки пассажирского вагона. Крышка откинута, рядом расстелен коврик, на котором в педантичном порядке разложены: широкое копье с массивным перекрестьем на древке длиною в его рост с вытянутой рукой, мушкет в просмоленном, пахнущем дегтем чехле, наручи в виде стальных лодочек, баклер, сабля в ножнах, мешки с бахтерцем и шлемом. Накинув на себя тонкий льняной, простеганный ромбом поддоспешник, Лорд принялся экипироваться. Бахтерец привычно обнял его тело, бряцая пластинами. Руки проворно закрывали крючки-застежки на груди. Быстро закрепил наручи на предплечьях – руки могут оказаться слишком близко к зубам в схватке. Собрал и проверил арбалет, пощелкав тетивой. Зарядил в него арбалетную стрелу. Прислонил арбалет к колесу вагона, стрелой вверх. Достал мешочки с пулями для мушкета, кульки с отмеренным порохом – прицепил на подвес поперек груди, не много болтаются, но много бегать и фехтовать Лорд не планировал. Затем пристегнул баклер к поясу справа. Пояс с саблей на левой стороне застегнут привычным, тысячу раз проделанным движением. Из чехла появился на свет грозный вороненый мушкет с кремниевым замком и граненым стволом. С отстраненным лицом, думая о чем-то другом, засыпал пороховую пудру на полку и сразу же из другого мешочка порох в ствол, забил пулю и пыж шомполом. Мушкет, так же стволом вверх, занял свое место около арбалета. Копье, мгновение помедлив, Лорд поставил также около своего стреляющего арсенала – если, а точнее, когда начнется суета, у него не будет времени на перезарядку. Именно поэтому поясной крюк для натягивания тетивы арбалета так и остался в сундуке. Мизерикорд занял свое место за поясом справа. Остался шлем, его стоит надеть в самый последний момент. Человек-музей открыт к посещению.

Лорд, держа шлем в руке, осмотрелся. В поле, прикрываясь с одной стороны высокими вагонами, строился оборонительный лагерь, или «гуляй-город», как его иногда называли.

Граха, в звонкой, местами ржавой кольчуге и в открытом морионе с полированным гребнем и широкими полями, обходила строй. Один пистоль был в ее руке, два других торчали рукоятками вверх, заткнутые за кожаный пояс с серебряными бляхами. Ее властный взгляд заставлял всех двигаться быстрее.

– Щиты – смыкать! Полукруг к вагонам! Проходы – завалить мешками с мукой, ящиками! – ее низкий голос перекрывал мычание волов. – Эльдар! Что слышно?

Денисовец на крыше высокого центрального товарного вагона молча указал составным луком на восток.

– Тишина… хитрая. Гиены. Злые от голода и неудачи.Он спрыгнул вниз, бесшумный как своя же тень. Лорд разглядел топор и кистень на его поясе. Доспехами Эльдар пренебрегал.

Борг, опираясь на свой исполинский двуручный меч, фыркнул, обращаясь к своим неандертальцам в шапелях и кирасах и кроманьонцам-пикинерам Седова, которые занимали позиции внутри лагеря, у потенциальных точек прорыва между щитами и вагонами:

– Пусть лезут! Моя сталь и ваши пики встретят их здесь!

Иванко, старший стрелец, лишь хмуро поправил тлеющий фитиль на пищали. Его люди занимали позиции строго за бойницами «гуляй-города», примкнувшего к торцам крайних вагонов, образуя неровный полукруг. Их бердыши лежали рядом на земле. Лорд надел шлем и взял арбалет в руки, ощущая знакомую тяжесть.

– Ты слышал про пещерного льва у перевала, Борг?

– Четыре пики в боку, пять стрел в груди, а он успел сломать позвоночник коню. Пока их сердце не разбито или хребет не перерублен… они просто не чувствуют, что умирают.

Он кивнул на свой мушкет.

– Свинец… он крушит изнутри. Лучше стрел.

йПервый вой разрезал тишину. Множество голосов. Желтые огни глаз зажглись в сумерках за кольцом костров перед «гуляй-городом». В загоне заревели волы и заржали лошади.

– В БОЙНИЦЫ! ЖДАТЬ КОМАНДЫ! – скомандовал Иванко.

Стрельцы уперли пищали в прорези щитов, фитили медленно тлели. Граха встала у главного костра, внутри кольца. Ее взгляд метался между линией щитов и стеной вагонов.

– Ждать!!! Пусть подойдут в упор.

Гигантские гиены вышли на свет костров. Мощные, горбатые, уродливые и несущие смерть. Их вожак, со шрамом поперек морды, отделился от стаи. Он отбежал назад, в темноту. Борг засмеялся грубо:

– Трусит! Иди сюда, тварь!

Его смех оборвался. Гиены не заставили себя ждать. С рычанием и визгом они обрушились на периметр сразу в трех местах! На левый фланг «гуляй-города» набросились две гиены, яростно царапая когтями деревянные щиты, пытаясь проломить их или перелезть. Стрельцы Иванко открыли огонь: БАМ! БАМ! БАМ! Грохот выстрелов у оглушенных людей слился в один протяжный гул. Одна гиена взвизгнула, откатилась с развороченной лапой, но вторая, озверев, вцепилась в бойницу, пытаясь опрокинуть щит! На центральный проход между щитом и товарным вагоном рванула еще одна. Здесь стояли пикинеры. Длинные наконечники метнулись навстречу. Гиена, не останавливаясь, прыгнула поверх пик! Один пикинер упал, сбитый с ног, другой отчаянно бил древком по морде зверя. Борг с ревом ринулся туда, его алебарда (не двуручный меч, он был слишком велик для тесноты) сверкнула в огне, отрубив гиене переднюю лапу. Зверь взвыл, кувыркаясь, откатился в сторону, заливая землю кровью. Правее, еще одна гиена попыталась пролезть мимо поставленного щита. Неандертальцы из охраны Борга встретили ее тяжелыми алебардами. Сталь звякала о когти, кости и черепа, раздавалось хриплое рычание и крики бойцов.

Лорд не стоял без дела. Он припал к колесу пассажирского вагона, арбалет наготове. Его взгляд сканировал суматоху боя. Он увидел гиену, метнувшуюся к стыку между «гуляй-городом» и пассажирским вагоном, где защита была слабее. Чвяк! Его тяжелый болт вонзился ей в шею, перебив артерию. Гиена свалилась, захлебываясь кровью. Лорд отложил арбалет и схватился за мушкет. Граха металась, как шершень, ее голос резал гам: «Правый проход – подкрепить! Левый – огонь по лапам! Не пускать за щиты!» ПАФ! Один из ее пистолей выстрелил, окутав поле боя дымом – гиена, пытавшаяся утащить раненого пикинера, взвыла и отпустила добычу, получив пулю в крестец.

Именно в этот момент всеобщего хаоса, когда каждый боец был скован своим участком боя, а внимание приковано к щитам и проходам, освещаемым светом костров, вожак гиен совершил свой маневр. Он отделился от стаи, отбежав назад в темноту. Никто, кроме Эльдара на крыше центрального вагона, не заметил этого. Денисовец вскинул лук, но вожак был уже в движении.

– НА КРЫШУ! – успел крикнуть Эльдар, но его голос потонул в грохоте выстрелов и реве.

Вожак разбежался. Мощный толчок – и массивное тело взлетело вверх. С оглушительным ГРОХОТОМ, скрежетом когтей по дереву и треском ломающейся обшивки он приземлился на крышу центрального товарного вагона! Весь вагон заскрипел, качнулся и просел под его весом. Люди внизу в ужасе взглянули вверх. Даже Граха на мгновение замолкла, уставившись на гигантскую тень на крыше. Эльдара на крыше не было видно! Своим почти звериным чутьем он почувствовал приближение опасности и сменил позицию.

Вожак не медлил. С глухим рыком, сотрясавшим воздух, он спрыгнул с крыши внутрь лагеря! Удар о землю был чудовищным – вагон снова пошатнулся, из-под колес вырвался фонтан пыли. Он приземлился прямо посреди ревущих от ужаса волов, всего в нескольких шагах от старого купца Балажа и его сына Армина, прижавшихся к колесу пассажирского вагона! Купец завизжал нечеловеческим голосом, прижимая какой-то ларчик к груди. Армин окаменел, глаза полные ужаса. Лорд среагировал мгновенно, бросив мушкет, из которого он только что выстрелил по очередной метнувшейся в его поле зрения гиене. Схватил так удачно стоявшее неподалеку копье, все это время Лорд крутился на узком пятачке, стараясь оставлять за спиной стену вагона. Он не метнул копье – не время, слишком далеко и слишком много живых целей вокруг. Подбежав к купцу и его сыну, Лорд опустил хвост древка близко к земле и, выставив вперед острие, шагнул навстречу зверю, оказавшись между гиеной и купцами. Его голос прозвучал резко, сквозь рев и гам:

– АРМИН, БАЛАЖ! ПОД ВАГОН! СЕЙЧАС ЖЕ!

Гиена-вожак, отряхнувшись, увидела преграду – человека, такого маленького по сравнению с ней, прыгнула. Лорд встретил удар. Острие копья с глухим чавком вонзилось в грудь зверя, перекрестье уперлось в звериную тушу, не дав пробить насквозь и тем самым дотянуться до Лорда. Чудовищный вес обрушился на Лорда. Он согнулся, сапоги врезались в землю. Древко, упершись в землю, затрещало от навалившегося на него веса. Левый наруч звякнул от удара когтей правой лапы животного. А когда другая когтистая лапа рванула к его лицу, удар лишь слегка царапнул по опущенным наушам и наноснику шлема-иерихонки. Звериная пасть с клыками длиной в палец щелкала в метре от лица. Слюна и пена брызгали на него. Лорд слышал дикий рев волов и отчаянные крики Грахи, пытающейся организовать отпор прорвавшемуся зверю.

БАМ!

Пуля ударила гиене в бок. Это был Иванко, успевший вернуться от периметра лагеря к вагонам и выстрелить почти в упор из мушкета. Одновременно Эльдар, вынырнув из темноты, метнул свой боевой топор, который с глухим стуком вонзился зверю в лопатку.

Лорд, собрав последние силы, рванул копье вбок и отпустил древко. Раненый вожак рухнул на землю, копье торчало у него из груди. Человек, так и не ставший добычей, выхватил мизерикорд и всадил узкий клинок под основание черепа, в стык позвонков. Гиена дернулась в последней судороге и затихла. Тишина наступила оглушающая. Только треск костров, хрипы раненых гиен за щитами, безумный рев волов и тяжелое дыхание людей. Остальные хищники, потеряв вожака, отползли в ночь. На крыше вагона зияли глубокие царапины от когтей.

Лорд тяжело оперся на колено, а после просто сел на землю. Его наручи были исцарапаны, бахтерец в слюне и крови. Борг мрачно смотрел на свой неиспользованный двуручник. Граха подошла, вкладывая второй пистоль за пояс. Ее взгляд скользнул по мертвой гиене, по торчащему копью, по царапинам на вагоне, по Лорду.

– Прыжок… на сталь. И через нее, – хрипло признала она. – Копье… и хладнокровие. Хорошо.

– Экспонаты иногда оправдывают доверие, командир, – Лорд вытер клинок мизерикорда сначала о траву, а потом о кусочек материи и вложил его в ножны. Поднял взгляд на Эльдара.

Адреналин боя с гиенами постепенно рассеивался, оставляя после себя тяжелую, сладковато-медную усталость. Лагерь был укреплен кое-как, воздух густо пах порохом, кровью и страхом. Граха, не снимая мориона, собрала у своего костра тех, от кого зависело, доживут ли остальные до утра.

Не было ни стола, ни карт. Сидели на ящиках, на перевернутых ведрах. Лорд снял шлем и тщательно вытирал лицо платком из грубого льна, периодически смачивая его водой из фляги. Борг, его алебарда была в бурых подтеках, мрачно опирался на нее, как на костыль. Иванко, с вечно хмурым лицом, пересчитывал стрельцов глазами. Седов сидел на корточках, его пикинеры хоронили павшего товарища у вагона. Эльдар стоял в кромке света, его доклад был краток.

– Итак, – голос Грахи был хриплым, но резал тишину. – С гиенами разобрались. Но шум, порох, кровь – на всю степь сигнал. Эльдар?

– Волки уже кружат. Чуют. Большая стая. Не решаются, ждут слабины, – отчеканил денисовец. – И есть другие следы. Крупный зверь. Один. Проходил недавно по краю нашего пути. Не гиена.

– Саблезуб? – напрямую спросил Борг.

– Может быть. След тяжелый, глубокий.

– Варианты? – Граха обвела взглядом собравшихся. Ее вопрос висел в воздухе, как запах грозы.

– Идти дальше! Сейчас же! – Борг ударил древком алебарды о землю. – Сидеть тут – как в западне! Прорвемся к острогу, за стены!

– Прорвемся? – Иванко фыркнул, его пальцы сжали тлеющий фитиль. – Ночью? С ранеными? С перепуганными волами? В темноте наши мушкеты – что дырявые горшки. Волки нападут по дороге, перережут упряжку. Нужно ждать рассвета. Укрепить лагерь.

Все взгляды перешли на Седова. Старый воин молча доел свой краюху хлеба.

– Парни на ногах еле стоят, – наконец произнес он. – Пол-обоза в панике. И пики половины – в щепу. Ночной марш – самоубийство. Но и сидеть в этой вонючей ловушке… – Он кивнул в темноту, откуда доносился тревожный вой. – Тоже не сахар.

Лорд поднял голову, его глаза в отсветах костра были спокойны и пусты.

– Пороха израсходовали много. На вторую такую атаку может и не хватить. Волков огнем не испугать. Если пойдем – будем пробиваться холодным железом, и потери будут чудовищные. Если останемся – даем им время собраться. Но у нас есть «гуляй-город». Я – за то, чтобы закрепиться здесь, встретить их за щитами, а на рассвете, не дожидаясь новой атаки, сниматься и двигаться, пока они зализывают раны.

Граха выслушала всех, ее лицо не выражало ничего, кроме усталости и сосредоточенности. Она взвесила ярость Борга, осторожность Иванко, усталость людей Седова и холодный расчет Лорда.

– Ладно, – она резко поднялась. – Остаемся. Но не для обороны. Для подготовки. Иванко, расставь стрелков сменами, порох беречь. Борг, твои – у вагонов, отдыхают, но в доспехах. Седов, завали проходы всем, что найдется, пусть волки зубы ломают. С рассветом – в путь. Быстро и тихо. Не будем ждать, пока они соберут всех своих родичей. Всем понятно?

Ее приказ не был компромиссом. Он был сплавом всей полученной информации в единую, жесткую волю. Совет окончился. Начиналась долгая, тревожная ночь, где каждый звук за щитами мог стать первым криком новой бойни.

Денисовец, стоявший рядом неподвижно, вглядывался в темноту за щитами. Его лицо было каменным.

«Тише…» – прошипел Эльдар, подняв руку.

Все замерли. И тогда они услышали. Низкий, вибрирующий, наполненный древней хищной силой рык. Он шел не с равнины, а словно из самой ночи, обволакивая лагерь. Рык, от которого задрожали угли в кострах и кровь стыла в жилах. Рык саблезубого тигра. Он был здесь. Старик Балаж застонал, прижимая ларчик так, что костяшки пальцев побелели. Армин, вылезший из-под вагона, снова вжался в отца, дрожа. Лорд медленно, превозмогая усталость в мышцах, поднялся. Он подошел к своей позиции, взял мушкет и начал заряжать его, руки работали автоматически. Свинец иногда останавливал. Но против этого… Он бросил взгляд на свой разряженный арбалет, на сундук, на копье, торчащее из гиены. Ночь только началась по-настоящему.

Воздух гудел от затихающих криков, хрипов раненых гиен и треска костров. Лорд налил в небольшой походный котелок воды из большого бурдюка и, прихрамывая, подошел к Эльдару.

Денисовец сидел на корточках у самого краю света, отбрасываемого кострами, спиной к лагерю и людям. Он не шевелился, его худое тело было напряжено струной, а взгляд устремлен в черноту степи.

Лорд молча протянул ему котелок. Эльдар не сразу отреагировал, затем медленно повернул голову, взял воду, одним долгим глотком осушил котелок и вернул пустой. Его пальцы снова вцепились в рукоять топора на поясе.

Тишина между ними была густой, наполненной невысказанным. Лорд собирался отойти, дать денисовцу слушать дальше, но тот вдруг заговорил, негромко, почти беззвучно, так что слова едва долетели до Лорда.

«Он не охотится, он идет на войну».

Рык саблезуба, низкий и вибрирующий, будто рвущий саму ткань ночи, стих. Наступила тишина, густая и зловещая, как предсмертный вздох. Эльдар, не шелохнувшись, вслушивался в темноту за щитами. Его пальцы сжали рукоять топора до хруста костяшек.

– Он не ушел… – прошипел денисовец, не отрывая взгляда от черной пустоты. – Он метит. Чует чужую кровь на своей земле. Чует слабость. Эта земля – его последний шанс, за нее он готов воевать.

Лорд, превозмогая дрожь в усталых руках, втолкнул шомпол в ствол мушкета последним усилием. Замок работает, кусочек кремния на месте? Заряды под рукой? Мысли метались. А главное… Он бросил быстрый взгляд на свой сундук. «Последний аргумент». Его ноги сами понесли к дубовому ящику. Каждый шаг отдавался болью в растянутых мышцах и ушибленных ребрах.

Крик Грахи взломал ледяную тишину. Ее голос, хриплый от напряжения, но не теряющий власти, разрубил воздух:

– Всем – на позиции! Костры – до небес! Всё, что горит – в огонь! Борг! Восточный стык – щит треснул! Укрепи его бревном! Иванко! Стрельцов – пополам! Половина на щиты, половина – на крыши вагонов! Смотрите вверх, поверх костров, слепые кроты! Эльдар – на наблюдательный пункт! (Она кивнула на крышу центрального вагона).

Движение началось – медленное, заторможенное усталостью, но неуклонное. Приказ Грахи был как удар кнута по загнанной лошади. Неандертальцы Борга, кряхтя, потащили тяжелое бревно к трещине в «гуляй-городе». Пикинеры Седова, бледные, но цепляющиеся за дисциплину как за якорь, заняли свои места у вагонов, направив пики во мрак. Жизнь пикинера зависит только от дисциплины отряда, в одиночку он бесполезен.

Иванко разделил стрельцов. Половина осталась за бойницами, тлеющие фитили были единственными огоньками надежды. Остальные, ведомые самим Иванко с бердышом за спиной, полезли на крыши товарняков. Эльдар растворился в тенях и через мгновение уже лежал плашмя на крыше центрального вагона, сливаясь с деревом рядом с кровавыми царапинами от гиены. Его глаза были узкими щелочками. Лорд распахнул сундук. Его руки, привычные к сражениям, все же дрожали от адреналина и усталости.

Он положил мушкет рядом, снял ложемент… и нащупал скрытую защелку в днище. Тихий щелчок – и небольшой потайной отсек открылся. Там, на мягкой ткани, лежало оно: чугунное ядро, размером с крупное яблоко. Поверхность была грубо отлита, с шероховатыми гранями. Его оплетал толстый, промасленный фитиль, спиралью уложенный вокруг и залитый сверху восковой печатью для защиты от сырости. Последняя надежда. Или последняя глупость.

Первая атака пришла без предупреждения. Не рык. Глухой, металлический БУМ! словно великан ударил кувалдой по колесному ободу товарного вагона. Весь вагон содрогнулся, заскрипели деревянные рамы.

– Запад! По колесу! – завопил стрелец на соседней крыше. Борг с ревом «За мной!» рванул туда, его неандертальцы – следом, тяжело ступая в кирасах. Но там – лишь вмятина на толстом железном ободе и свежие, глубокие царапины на краске и металле. Пустота и насмешливая тишина.

«Разведка…» – процедил Лорд, не отводя взгляда от восточного стыка, где трещина в щите зияла как рана. «Отвлекает. Он…»

Рык! На этот раз – сокрушающий, близкий, СВЕРХУ! Тень материализовалась на крыше центрального вагона. Саблезуб. Молодой, мощный, шерсть цвета пыльной охры, переливающаяся в слабом свете углей. Мускулы играли под кожей, как сытые змеи. Глаза – два узких, холодных желтых серпа. А клыки… Длиннее лучшего кинжала Лорда, изогнутые, смертоносные. Он стоял на краю крыши, прямо над Эльдаром! Денисовец не шевелился, прижавшись к дереву крыши, дыша мельчайшими порциями воздуха – живая тень среди теней. Зверь игнорировал Эльдара. Его взгляд, полный холодной ярости изгнанника, метнулся вниз. Он видел панику волов, сгрудившихся в центре. Видел людей – маленьких, вонючих, нарушивших его новый дом. Он сделал шаг вперед, на самый край. Его пасть распахнулась в беззвучном, яростном оскале, слюна капала на песок вниз, туда, где прижались к вагону Балаж и Армин. Купец вжался в дерево, бессмысленно сжимая ларчик – теперь просто дорогой сундучок, а не символ богатства.

– Огонь по зверю! Крыша! – рявкнула Граха, вскидывая пистоль.

ПАФ! БАМ! БАМ! Грянули выстрелы. Ее пистоли, мушкет Лорда, пищаль стрельца с соседней крыши. Пули впились в деревянную кровлю вагона рядом с саблезубом, вырвав щепки, или с визгом рикошетили от металлических скреп. Ни одна не задела зверя! Он лишь вздрогнул от неожиданности и прыгнул, сотрясая крышу. Его оскал стал еще свирепее. Он был неуязвим и понимал это.

Лорд бросил мушкет. Времени на перезарядку опять не было. Рванул к сундуку. Его пальцы сорвали восковую печать с фитиля гранаты. Грубая веревка, пропитанная селитрой и смолой, обнажилась. Быстро, без суеты, Лорд размотал два витка фитиля – достаточно, чтобы дать себе 5-7 секунд. Ткнул конец фитиля гранаты в пламя костра, догорающего неподалеку. Фитиль гранаты зашипел, выпустив струйку едкого белого дыма, и ярко вспыхнул, заискрившись оранжево-желтым огнем!

– ОТ ВАГОНА! ОСВОБОДИТЕ ПРОХОД! – заорал Лорд изо всех сил, сжимая шипящий, искрящий чудовищный шар в руке. Адреналин заглушал страх. Три… два… Саблезуб прыгнул. Не вниз, на купцов. На восточный стык! Туда, где треснувший щит «гуляй-города» был временно подперт бревном, а пикинеры, отвлеченные на запад, только разворачивались! ГРОМАДНЫЙ УДАР! Бревно треснуло пополам. Деревянный щит разлетелся в щепки под чудовищной массой и силой прыжка. Огромная, стремительная тень – цвета пыли и ярости – ворвалась в пролом! Пикинер вскинул оружие – саблезуб был уже внутри. Мощный удар лапы с кинжалами-когтями – кираса скрипела, рвалась… Человек отлетел назад с хриплым стоном. Саблезуб, не снижая темпа, рванулся вглубь лагеря, прямо к вороху мешков у стены вагона – к купцу Балажу и Армину! Его цель – не люди или животные, а само нарушение ЕГО территории. Он хотел устранить угрозу, посеять хаос и страх – метить территорию трупами.

Хаос достиг апогея. Волы рвались с привязи. Люди кричали. Борг с диким воплем «УБЬЮ!» ринулся наперерез, занося свой исполинский двуручный меч. Его неандертальцы, ощетинившись алебардами и топорами, бросились следом. Иванко с крыши орал:

– Не стрелять! Свои рядом! Стрельцы на земле замерли в беспомощности. Лорд не побежал навстречу зверю. Он швырнул гранату. Не в саблезуба – тот слишком быстр, слишком близок к Боргу и его людям. Он метил в землю ПЕРЕД несущимся зверем, между ним и сгрудившимися людьми, прямо на его пути в десяти-пятнадцати шагах! Шипящий, искрящий шар описал короткую дугу.

БА-БАХ! Оглушительный, раздирающий уши грохот. Ослепительная вспышка, на миг превратившая ночь в день. Столб огня, белого дыма и поднятой земли взметнулся вверх. Ударная волна заставила покачнуться ближайших людей, даже тяжелых неандертальцев Борга. Пахнуло серой, гарью и расплавленным металлом. Когда клубы дыма чуть рассеялись… Саблезуб стоял. В пятнадцати шагах от дымящейся воронки. Он был оглушен. Шерсть на груди и морде обгорела, немного дымилась. Из ушей и ноздрей текла кровь. Один глаз был закрыт от копоти и боли. Но он стоял! И смотрел. Не на Балажа, не на воронку. На Лорда. В его единственном открытом желтом глазу не было страха. Была животная ярость, боль… и холодное, хищное понимание. Он медленно, шатаясь, отступил на шаг. Потом еще на один. Его взгляд скользнул по Лорду, по дыму, по пролому… Рык? Нет. Лишь глухое, хриплое шипение, полное обещания вернуться. Он развернулся. Не побежал. Пошел. Неспешно, хромая, но с невероятным достоинством изгнанного царя. И исчез в темноте за разрушенным щитом.

Тишина навалилась, тяжелая, оглушенная. Звон в ушах. Плач раненого пикинера. Безумный рев волов. Запах сожженной шерсти, крови и победы, что пахла поражением. Борг поднялся первым, отряхивая землю и копоть. Он подошел к воронке, пнул сапогом оплавленные черепки и обугленные щепки.

– Гром-камень? – хрипло спросил он, глядя на Лорда.

На его лице было недовольство – битва с двуручником не состоялась.

– Последний, осколки не сформировались, рубашка, ну то есть ядро раскололось всего на две части, слишком толстое литье. Брак… – глухо ответил Лорд, не отрывая взгляда от темноты пролома.

Его руки дрожали – теперь, когда адреналин отступал. От напряжения? От близости к гибели? От шипящего фитиля, который он держал секунду назад? Он механически вытер пальцы о подол поддоспешника, слегка торчащий из-под его бахтерца, морщась от едкого запаха серы и гари. Граха подошла, лицо в копоти, один пистоль все еще в руке. Она окинула взглядом воронку, пролом, в котором зияла тьма, перепуганного Армина, подбирающего упавший ларчик.

– Отогнали. Не убили. Щит разворочен, – констатировала она без эмоций.

– Лагерь был открыт. Он вернется, – прозвучал голос Эльдара.

Он стоял на краю разрушенного щита, его глаза были прищурены, ноздри раздувались, ловя запах. – Он – молодой самец. Здесь – его новая земля. Он метил ее кровью гиен… а мы ее отняли. Он запомнил гром. И он запомнил тебя, – Денисовец повернулся к Лорду. – Ты стал его врагом. Личным.

Лорд молча кивнул.

Ночь была проиграна. Пролом в обороне. Раненые. Паника. И саблезуб где-то там, в темноте. Раненый. Оскорбленный. И бесконечно опасный. Он знал их силу. И знал их слабость.

Старик Балаж судорожно прижал к груди ларчик – теперь просто немой свидетель ужаса. В его глазах не было надежды. Только животный страх перед тем, что придет из ночи. Снова.

Глава 4. "Музей и металл рассвета"

Рассвет на равнину пришел не с золотом, а с пеплом и свинцом. Небо на востоке было цвета гематомы, подернутой грязновато-розовыми прожилками. Что очень подходило к общей атмосфере, царящей в лагере. Воздух, еще холодный, густо пах дымом потухших костров (едким, напоминающим о ночном пожаре гранаты), кровью – старой, запекшейся, и свежей из перевязанных ран, – потом и испуганным навозом волов. Лагерь напоминал раненого зверя: вагоны стояли сцепленные, но пролом в «гуляй-городе» зиял черным, беззубым ртом, изрыгая обломки щитов и обгоревшие мешки. Глубокие борозды от когтей саблезуба на песке у пролома были как шрамы на лице земли.

Лорд стоял на колене у подножья пассажирского вагона, его дубовый сундук был перед ним, как открытый алтарь выживания. Он методично собирал осколки. Не драгоценностей, а сломанных древков пик. Дерево было расщеплено, зазубрено, некоторые концы почернели от близкого взрыва гранаты. Его широкий походный нож с массивной рукоятью и толстым обухом (больше тесак, чем кинжал) уверенно стругал обломок, снимая заусенцы, укорачивая до длины чуть больше длины его ноги. Рядом лежало уже готовое древко и два небольших, но смертоносных наконечника: узкие, листовидные, с выраженным ребром жесткости – сулицы. Дротики для метания накоротке или тычка в тесноте.

– Крошишь дерево вместо сна, Музейщик? – раздался хриплый голос.

К Лорду подошел Горн, один из неандертальцев Борга, поменьше ростом, но шире в плечах, с лицом, изборожденным шрамами, похожими на следы когтей. В его руке был окровавленный тряпичный ком – перевязка на предплечье. Он с любопытством тыкнул пальцем в сундук.

– Что еще прячешь в этой дубовой утробе? Целая крепость с арсеналом, небось?

Лорд не сразу ответил. Он насадил наконечник на подготовленное древко, закрепил его медным заклепочным шипом, вбитым рукоятью ножа. Сулица легла в руку уверенно, баланс идеальный. Только потом он кивнул на сундук:

– Стараюсь возить запас. На войне ломается всё.

Его руки, уверенные и спокойные сейчас, без намека на вчерашнюю дрожь (адреналин выветрился, оставив лишь усталость в мышцах), начали выкладывать содержимое на бахтерец, разложенный на осмотр на расстеленном небольшом ковре, словно торговец на ярмарке смерти:

Большое копье. Массивное, с широким листовидным наконечником и крестовиной-противовесом у основания. Оно уже стояло рядом, воткнутое в землю.

Сулицы. Вторая, готовая, рядом с только что сделанной.

Топор-клевец. Короткий, но тяжелый боевой топорик. С одной стороны – узкое лезвие для рубки, с другой – квадратный клюв-клевец для пробивания доспехов или костей. Ручка обмотана кожей для лучшего хвата.

Бронзовый шестопер. На коротком, прочном древке. Шесть изогнутых, рубящих перьев, сходящихся к острию.

– Подарок старого друга. С Севера. Говорит, демонов им можно отправлять обратно в Ад одним ударом, – сухо прокомментировал Лорд, видя интерес Горна.

Мизерикорд. Длинный, граненый кинжал милосердия-убийства в ножнах.

Большой нож. Тот самый, которым он работал сейчас. Толстый обух, крепкая рукоять.

Арбалет. Тяжелый, стальной, со стременем для взвода. Лежал рядом с сундуком.

Мушкет. Вороненый, с кремниевым замком, граненый ствол, приклад из темного дерева, испещрённый аккуратными зарубками на внутренней стороне. Прислонен рядом с мушкетом.

Шлем-иерихонка. Конусовидный, с узким выдвижным наносником, наушами (боковыми пластинами, прикрывающими скулы и уши) и защитой шеи по типу «рачий хвост». К нему была приложена широкая лицевая пластина с прорезями для глаз.

– Наносник мешает целиться, – объяснил Лорд, подняв шлем. – В пешем бою – опускаю. Перед выстрелом – откидываю вот этим крючком наверх. Туда-сюда. Привычка. – Он продемонстрировал быстрый жест – наносник щелкнул, поднявшись к верхнему краю шлема, открывая лицо ниже глаз.

Кольчужные рукавицы. Плетеные из мелких колец. Левая – с защитой кольцами на ладони, правая – с простой кожаной подкладкой. Лорд взял только левую. Надел ее, сжал кулак. Кольца мягко брякнули.

– Правую почти не ношу. Стрелять мешает. Чувство стали теряется, – он показал правую руку – только кожаная перчатка.

Бахтерцовые набедренники. Продолговатые стальные пластины на кольчужной основе, прикрывающие бедра спереди и с боков.

Стальные поножи с чеканкой, для защиты голеней.

Стальные наколенники: массивные, в виде раковин.

Небольшой ремкомплект: Кожаные шнуры, заклепки, кусок смолы, лоскут сукна для чистки.

– Сегодня надену всё. От клыков не спасет, но когти, может, задержит.

Горн присвистнул, разглядывая арсенал.

– Тяжело, наверное, как черепахе. Саблезуб, глядишь, не прокусит… Но сожмет так, что лежать будешь, как живой! Ха! – Он хлопнул себя по груди, где под кольчугой была только толстая стеганая куртка. – Наш способ проще: увернуться или принять удар на щит или древко!

– Увернуться от него? – усмехнулся Лорд, примеривая наколенник. – Мечтаю о пистоле. Компактный. Мощный в упор. Но… дорогая игрушка для наемника. – Он щелкнул застежкой поножа.

– Дорогая? – раздался новый голос.

К ним подошел Армин, сын купца Балажа. Лицо юноши было бледным, но решительным. За ним, потирая руки, семенил сам Балаж, его ларчик аккуратно привязан к поясу.

– Дорогая? После того, как вы нас с отцом от тех… от тех клыков спасли? – Армин вытащил из-за пазухи небольшой, но добротный колесцовый пистоль в кожаном чехле. Ствол был короткий, толстый, рукоять из орехового дерева. – Отец… мы… мы хотели бы. Возьмите. Это не оплата. Это… благодарность. И… может, еще пригодится. Защищать. – Армин протянул оружие, не глядя на отца.

Балаж лишь кивнул, его глаза бегали по степи, словно искали желтые глаза в сером свете утра. Лорд замедлил движения. Он посмотрел на пистоль, потом на бледное, но твердое лицо Армина, на нервно ерзающего Балажа. Он медленно вытер руку о плащ, взял пистоль. Вес был приятный, баланс – под руку.

– Спасибо, – сказал он просто, но искренне.

Осмотрел колесцовый замок – сложный механизм, требовавший завода ключом, но дававший почти мгновенный выстрел без тлеющего фитиля.

– Патроны? В таком оружии применяются отмерянные заряды пороха и свинца в бумажных гильзах, – спросил Лорд.

– Вот, – Балаж вытащил из кармана камзола коробочку с двумя десятками собранных патронов (порох + пуля + пыж в одном), ключ для завода и небольшую пороховницу.

– Мне понадобится еще один пояс, – констатировал Лорд, заправляя пистолет под сабельный пояс за спину, почти горизонтально, чтобы доставать его правой рукой.

– Надеюсь, не пригодится вовсе! – буркнул Балаж, его взгляд упал на воронку от гранаты рядом с проломом.

Земля там была черной, оплавленной. Вокруг валялись обугленные доски, разорванные мешки. Из одного сыпалась обгоревшая мука, смешанная с пеплом. Из другого сочилась патока, прилипая к земле мерзкой черной лужей.

– Мои товары… Половина муки – гарь и грязь. Весь запас патоки… Три ящика с сушеными яблоками – щепки. – Он махнул рукой в сторону развороченных остатков. – И чем это чинить? – он кивнул на пролом. – Щиты разбиты, бревна нет. Вагоны целы, слава Духам Тяги, но…

– Чинить будем тем, что есть, – раздался властный голос Грахи. Она подошла, ее морион был сдвинут на затылок, открывая коротко стриженные темные волосы, слипшиеся от пота. Взгляд был усталым, но острым. Она окинула взглядом сундук Лорда, задержалась на новом пистоле. – Разбираем соседний щит «гуляй-города». Целых досок хватит, чтобы забить дыру. Бревна? Используем запасные оглобли от повозок. Не красиво, но держать будет.

Она посмотрела на Лорда, доделавшего вторую сулицу.

– Музей пополнился, Лорд? Пистоль – хорошая вещь. Очень быстрый выстрел… Выбирай цель мудро. – Ее взгляд скользнул в сторону скал на горизонте, куда утром ушел Эльдар на разведку. – И готовь свой шлем. Наносник вверх! Стрелять, возможно, придется много.

Лорд кивнул. Он встал, облаченный в стальные поножи и наколенники, бахтерцовые набедренники глухо лязгнули. Он отложил сулицы рядом с клевцом и шестопером. Левая рука была в кольчужной перчатке, правая – готовая к стрельбе. Он взял иерихонку. Металл был холодным и тяжелым в руках. Он взглянул на узкий наносник, потом на широкую лицевую пластину. Выбор. Защита или обзор? Скорость или безопасность? Он пока оставил шлем рядом с сундуком. Время для него еще не пришло. Сейчас надо было чинить пролом, грузить уцелевшие товары и слушать степь. Слушать, не донесется ли оттуда знакомое, леденящее душу хриплое шипение.

Степь вокруг молчала. Но тишина эта была напряженной, звенящей, как тетива перед выстрелом. Где-то там, в серых предрассветных сумерках, затаился хозяин новой территории. И он не забыл. Ни пролома, ни грома, ни человека в стальной шкуре.

Глава 5. Эльдар

Скрип колес, лязг досок и сдержанные команды наполнили утро. Неандертальцы Борга, напоминавшие ожившие горы в своих кирасах, разбирали соседний щит «гуляй-города», выдирая длинные гвозди ломами. Доски, еще крепкие, несмотря на вмятины от гиен, сносили к пролому.

Пикинеры Седова, перепачканные сажей и патокой, стаскивали запасные оглобли с крыши товарного вагона – толстые, смолистые бревна, предназначенные для ремонта повозок, а теперь ставшие вертикальными стойками для заплатки. Граха стояла у пролома, ее морион теперь был надет правильно, и она корректировала установку досок громогласным голосом, тыкая пальцем:

– Крепче! Плотнее к вагону! Иванко, подопри снизу оглоблей, вот так!

Воздух густел от пыли, смешанной с запахом гари и пота.

Тень скользнула от скал. Бесшумная, серая, сливающаяся с рельефом степи. Эльдар. Он появился внезапно, словно вырастал из земли у самого края лагеря, обойдя дозорных. Его одежда была покрыта степной пылью и какой-то пыльцой, на рукаве – свежая царапина от колючки. Лицо, обычно непроницаемое, выдавало усталость и глубокую сосредоточенность. Все замерли, следя за его приближением. Даже волы на мгновение стихли.

– Ушел, – прозвучало первое слово Эльдара, когда он подошел к Грахе и Лорду. Его голос был низким, хрипловатым от жажды и напряжения. – Далеко. На северо-запад. След… тяжелый. Хромает на левую переднюю. Кровь из уха подсохла, но текла. – Он показал пальцем на свое ухо. – Долго отдыхать будет. Охотиться ему надо. Настоящей охотой. Люди… – Эльдар презрительно сморщил нос. – …для еды не годятся. Мелкие. Ему нужен бизон. Олень. Зубр.

Он помолчал, давая понять тяжесть следующей новости.

– Но следы другие видел. Большая стая. Волки. Крупные. Степные. – Эльдар обвел взглядом лагерь, вонь которого была слышна за версту. – От нас пахнет кровью. Потом. Страхом. Этот запах… он тянется по ветру на многие мили. Для волков – как колокол на пир.

В его глазах не было страха, только холодная констатация факта.

– Если волки нападут… значит, саблезуб далеко. Они его чуют. Боятся.

Затем Эльдар повернулся к Лорду. Его глаза, острые и проницательные, скользнули по новому пистолю на поясе, по тяжелым поножам, по шлему, лежащему у сундука. Он протянул руку. На ладони лежал камень. Небольшой, чуть больше кулака, обкатанный временем, серо-коричневый, похожий на сотни других на равнине. Но подобранный с особым вниманием – по размеру и цвету он напоминал чугунную гранату.

– Возьми, – сказал Эльдар, и в его голосе впервые прозвучало что-то, кроме констатации. Тонкий расчет. – Зверь не знает, какой из твоих камней с громом. Покажи ему этот. Сделай вид, что шипит фитиль. Может… обманешь. Один раз. – Он посмотрел Лорду прямо в глаза. – Только один раз.

Лорд медленно взял камень. Он был тяжелым, холодным. Оружие обмана. Кивнул, сунул камень в поясную сумку, которую подвесил спереди на пояс, поверх бахтерца.

– Один раз, – повторил он. Эльдар ответил кивком. Его миссия была выполнена.

– Ладно! – рявкнула Граха, ломая тягостную паузу. – Слышали? Волки или саблезуб. Всегда кто-то голодный. Щит готов? Готов. Товары погружены? Как есть. Волы запряжены? – Она не ждала ответа. – Трогаем! По рельсам! Скорость – как у черепахи в смоле! Пикинеры – на крышах крайних вагонов! Стрельцы – на крышах в центре! Эльдар – в голове поезда, смотри в оба! Борг – в хвосте, смотри назад! – Она взглянула на Лорда. – Музейщик – где удобнее для твоего музея, там и будь.

Скрип, стук, протяжный скрежет металла. Поезд ожил. Волы, подгоняемые бичами возчиков, напряглись, упираясь в сбрую. Колеса, тяжело повернувшись на рельсах, тронулись с места. Вагоны, скрепленные цепями, закачались, издавая стоны несмазанной древесины. Поезд, похожий на израненного, но не сломленного зверя, медленно пополз вперед, вглубь охотничьих угодий самого страшного хищника, что когда-либо бросал вызов человеку. Запах страха, крови и пота тянулся за ним длинным шлейфом, как приглашение для зубов и когтей, скрытых в серой, бескрайней степи.

Лорд поднял шлем. Наносник щелкнул, откинувшись вверх. Выбор был за обзором.

Глава 6: "Дальние выстрелы"

День тянулся медленно, как смола на морозе. Солнце, бледное и безжалостное, пекло Костяную Равнину, превращая высохшую траву в серую пыль, что висела в воздухе едкой пеленой. Поезд полз по рельсам со скоростью усталого слизняка. Скрип несмазанных осей, глухой топот воловьих копыт, редкие окрики возчиков – эти звуки сливались в монотонный гул, притупляющий бдительность. После адской ночи с гиенами и саблезубом эта рутина казалась почти милостью. Почти.

На крышах вагонов, прикрывшись от солнца краем плаща или щита, дремали стрельцы Иванко. Пикинеры Седова шли пешком рядом с составом, волоча пики; лица их были покрыты слоем пыли и пота, слипшегося в грязные потеки. Неандертальцы Борга, казалось, не уставали вовсе, но даже их тяжелые шаги стали чуть медленнее. Лорд, сидя на подножке пассажирского вагона, методично чистил ствол нового колесцового пистоля. Каждое движение было точным, почти медитативным. Его «музей» был упакован, только тесак и клевец висели на виду. Эльдар, как тень, то появлялся вдалеке на гребне холма, то исчезал, сливаясь с рельефом. Граха, в открытом морионе, обходила строй; ее взгляд сканировал горизонт с привычной, неослабевающей интенсивностью, но тени под глазами выдавали накопившуюся усталость.

Вечер. Когда солнце коснулось горизонта, окрасив степь в кроваво-золотые тона, поезд остановился у редкой группы чахлых, корявых деревьев – единственного намека на укрытие за весь день. Возчики, подгоняемые Грахой, начали сгонять волов в тесный круг внутри будущего лагеря. Стрельцы и пикинеры, согнувшись под тяжестью щитов, начали возводить «гуляй-город» – на этот раз быстрее, функциональнее, без лишних слов. Работа кипела под низкое, хриплое мычание волов и металлический лязг сцепляемых щитов.

У заднего колеса пассажирского вагона, на расстеленном относительно чистом полотнище, устроились Балаж и Армин. Купец достал небольшую походную жаровню, раздул угли. На ней скоро зашипели толстые ломти копченой грудинки, распространяя жирный, аппетитный запах. Рядом стоял маленький медный котелок, в котором Армин разогревал что-то густое и темное – похоже, тушенку с кореньями. Балаж налил из потертой фляжки в две маленькие серебряные чашечки темную жидкость – вино или крепкий сбитень. Они ели молча; Армин украдкой поглядывал на Лорда и его новый пистоль, Балаж – нервно озирал степь, его пальцы то и дело касались ларчика на поясе.

В центре лагеря, у самого большого костра, кипела жизнь охраны. Неандертальцы Борга, сняв кирасы, но оставив кольчуги и оружие под рукой, толпились у огромного чугунного котла, который подвесили на треногу над огнем. Горн помешивал в нем густую, серо-коричневую массу деревянной лопаткой. Пахло пресным зерном, водой и вяленым салом. Это была «каша воина» – дешевая, калорийная, без изысков.

Пикинеры Седова и стрельцы Иванко получали свои порции в деревянные миски – ту же кашу, чуть разбавленную водой в отдельных котелках для тех, кто хотел «похлебку». Ели быстро, жадно, почти не разговаривая. Кто-то ковырял в зубах щепкой, кто-то тут же засыпал, прислонившись спиной к щиту, с миской на коленях. Разговоры были скупы: о натертых ногах, о жаре, о том, сколько еще идти.

Лорд сидел чуть поодаль, у своего вагона. Он достал из сундука плоский каменный блин – походную плитку. Развел под ней крошечный огонек из сухой травы и щепок. Нагрел воду в небольшом котелке, всыпал горсть овсяной муки и щепотку соли. Получилась пресная, клейкая кашица. Он ел ее медленно, запивая водой из фляги; его глаза постоянно скользили по периметру лагеря, по темнеющей степи.

Эльдар сидел на корточках у самого края света от костров, спиной к людям. Он жевал длинные полоски вяленого мяса неясного происхождения, запивая глотками воды из бурдюка. Его внимание было полностью поглощено наступающей ночью.

Ночь. Лагерь встал. «Гуляй-город» замкнул кольцо, бойницы щитов смотрели в черноту степи. Костры пылали, отгоняя мрак и холод. На крышах крайних вагонов замерли пикинеры. На центрального – стрельцы Иванко с мушкетами. Внутри, у проходов, стояли неандертальцы Борга. Граха сделала последний обход; ее тень, отбрасываемая кострами, прыгала по щитам, огромная и властная. Потом она встала у главного костра, сняла морион, провела рукой по коротко остриженным волосам. Усталость легла на ее лицо тяжелой маской, но глаза горели привычным огнем.

Тишину нарушил первый вой. Далекий, протяжный, полный тоски и голода. Ему ответил другой, ближе. Потом третий.

Они пришли не сразу. Сначала это были только звуки, блуждающие в темноте.

Потом на границе света, там, где багровое пламя костров сражалось с чернотой, замерцали огоньки. Сначала одна пара. Потом три. Пять. Десять. Желтые глаза. Холодные, немигающие, полные хищного любопытства. Они не приближались. Не пытались прорваться. Они просто стояли там, в кромешной тьме, за кольцом света, и смотрели. Десятки желтых точек, мерцающих, исчезающих и появляющихся снова в другом месте.

Вой стал чаще. Тоскливый, зловещий, переходящий в визгливый лай. Он не умолкал, лишь менял интенсивность, создавая ощущение, что лагерь окружен плотным кольцом из воющих голов.

Люди замерли. Пикинеры на крышах сжимали древки до хруста пальцев. Стрельцы за щитами вглядывались в темноту, пытаясь различить силуэты за желтыми точками. Неандертальцы Борга перешептывались, их низкие голоса звучали скорее с презрением, чем со страхом, но руки не выпускали оружия. Борг сам фыркнул: