Любовь со вкусом моря

© Дениза Николаенко, текст, 2025

© Издательский дом «Проф-Пресс», 2025

Морщинистый дом

«Куда я попала?» – мелькнуло в голове, когда старый автобус шумно выдохнул и распахнул двери. Я вытащила чемодан из-под сиденья, протиснулась в узкий проход, чуть не порвала крокс, зацепившись за что-то острое, и наконец вышла из автобусной духоты. В такую же духоту автовокзала. Здесь суетились люди в поисках своего автобуса, что-то кричали друг другу и носились с разноцветными сумками и пакетами. И зачем они покупают эти дурацкие сумки с котиками и Парижами? Это же ужасно неэстетично.

Я стала оглядываться в поисках мужчины, который должен меня встретить. У мамы сегодня последний рабочий день перед отпуском, вырваться из своего магазина она не может, вот и послала за мной какого-то знакомого. То ли завхоза, то ли водителя из магазина.

– Юлечка, он будет на малиновой «Ладе» с номерами 675, в яркой рубашке и шортах, – объяснила мама.

Только в ярких рубашках тут половина вокзала, а их «Лады» – где-то на обочинах, потому что парковки нет. Да уж, это не Москва. С табличкой «Юлия Смирнова, добро пожаловать в посёлок городского типа Черноморское» никто не встретит. Так что, Юлечка, привыкай. Ближайшие пару месяцев ты проведёшь в степи возле моря с сервисом «всё выключено».

Ужасно хотелось пить. Я подошла к киоску, от которого тянулась огромная очередь, и встала в конце. Возле меня тут же появилась тётка с ребёнком и заявила, что она занимала, и я буду за ней. Я молча кивнула, она потянула ребёнка обратно на скамейку, и он, споткнувшись, больно наступил мне на ногу. На чёрном кроксе появился некрасивый пыльный след.

Я уже жалела, что решилась на эту поездку. Я представила нашу кухню с большим холодильником и лимонадом – бабушка готовит его из апельсиновых корок и лайма, и он летом всегда есть в том самом холодильнике. Хотелось сесть в душный автобус, потерпеть до аэропорта, короткий перелёт, и я дома. Но я покорно стояла, обливаясь потом, в дурацкой очереди, даже не зная, есть ли в киоске вода.

– Э! – успела я крикнуть. Чья-то волосатая рука схватила ручку моего чемодана и тянула его на себя. – Куда? Э! – волосатый продолжал тянуть чемодан, и от такой наглости я забыла все слова.

– Юля? – улыбнулся волосатый. – Давай, давай быстрее. Я там машину поставил в таком месте… – заговорил мужчина в ярко-оранжевой рубашке и коротких шортах на чистом русском языке, несмотря на свою восточную внешность.

Оказалось, что волосатого зовут Нариман. Я спросила, кем он работает, и он ответил, что в мамином магазине он делает всё. Он быстро вывел меня с вокзала, ловко лавируя между людьми. Мы сели в малиновую «Ладу», которая перекрывала выезд автобусу, и водитель уже сигналил. Я хотела пристегнуться, но Нариман сказал, что не надо. Вообще, он много разговаривал, и за пятнадцать минут, которые мы ехали до маминого дома, я узнала историю его семьи до третьего поколения. Пересказывать не буду. Если читали «Сто лет одиночества»[1], то там примерно то же.

– Первый раз на море? – у Наримана, видимо, закончились собственные истории, и он собирался узнать чужую.

Я хмыкнула. Прошлым летом мы с бабушкой и дедушкой летали в Таиланд. Вот там море так море. Южно-Китайское, относится к Тихому океану. Так что, считай, в море и океане одновременно купались. Я плавала с маской для снорклинга[2] и рассматривала рыб, которые здесь есть только в аквариумах. Здесь же есть аквариумы? А позапрошлым летом мы были в Турции и видели акулу! Хорошо, что она нас не видела! Хотя, может, и видела, но мы в это время сидели на берегу, так что…

– Нет, не в первый, – ответила я Нариману, не вдаваясь в подробности. Просто он с таким видом спросил. Явно очень гордится тем, что живёт здесь, на берегу Чёрного моря.

Вот где я в первый раз, так это дома у мамы. Хотя нет, я же жила с ней, пока мне не исполнилось четыре года или пять, а потом бабушка с дедушкой забрали меня в Москву. Мне кажется, я всегда с ними жила, а что было до – не помню. Как будто кто-то нажал Delete[3] и отправил эти воспоминания в корзину. А потом почистил и её. Интересно, можно вообще стереть память? Иногда мне кажется, что я живу в какой-то игре, а кто-то следит за мной. Он и память стереть может, наверное. Однажды я сказала об этом Таньке, а меня услышала её мама. Таня нормальная, а мама у неё странная. Она влезла в наш разговор и сказала, что это следит бог. А потом добавила, что в телефонах надо меньше сидеть. Танька сказала не обращать на неё внимания и призналась: иногда ей тоже кажется, что за ней следят.

– Доставил в целости и сохранности, – улыбнулся Нариман и достал из багажника мой чемодан. Я не заметила, как машина остановилась и мы оказались у ворот дома. Нариман помахал мне и уехал, подняв целую тучу пыли.

«Куда я попала?» – снова пронеслось в голове.

Из-за забора, оплетённого дикой ежевикой, выглядывал дом. Белые облупившиеся стены держали голубую крышу, а сам дом смотрел на меня окнами с деревянными голубыми рамами. Дом был очень старый. Очень. Рядом торчало огромное дерево и отбрасывало тень на облупившиеся стены. Казалось, что это морщины. Вообще, неудивительно, ведь это дом маминой бабушки, а моей прабабушки. Но я её никогда не видела, только на старых фотках. Её не стало ещё до моего рождения. А мама её очень любила и каждое лето приезжала в гости. И беременная, она приехала сюда. Так и осталась тут на пятнадцать лет и теперь живёт одна. Почему без моего папы? Слово такое мягкое: «папа», но у нас его никто не произносит. «Этот человек вас бросил», – всё, что мне удалось узнать за моих четырнадцать лет об отце.

Мама говорит, что я похожа на прабабушку. Такие же тёмно-русые волосы, голубые глаза, прямой нос и пухлые губы, особенно нижняя. Ну не знаю, на цветных фотках прабабушке лет сто, не меньше, и сходства я не нашла. А на той одной чёрно-белой, где она молодая, ничего не понятно: она там как-то боком стоит.

«Юлечка, калитка открыта. Ключ от дома под ковриком. Хорошо прижми дверь», – пиликнул телефон, и на экране высветилось сообщение от мамы.

Как-то стрёмно тут одной быть. Я всё-таки достала ключ, чуть не упав в ежевику, поковырялась им в замочной скважине, толкнула дверь, и она со скрипом распахнулась. Я оказалась в прихожей. На удивление тут было прохладно, хотя кондиционера я не заметила. Мебель практически вся была современная. Не слишком новая, но всё же. На столе из «Идеи» стоял графин с водой и блюдо с фруктами. Я попила прямо из графина и взяла персик. М-м-м-м. Сладость разлилась по языку. Ой. Во рту что-то шевелилось. Я стала быстро доставать куски персика, орать и плеваться.

– Щипалка! – коричневое насекомое с раздвоенным хвостом, напоминающим щипцы, барахталось в персиковой гуще. Видимо, оно сидело в косточке. Бр-р-р-р.

Щипалка. Интересно, откуда я знаю это слово?

Я нашла тряпку, вытерла за собой и прилегла на диван, который стоял возле окна в кухне. Написала бабушке, что я добралась, и залипла на видосики. Я не заметила, как уснула. Проснулась оттого, что кто-то гладил меня по голове. Неужели я столько проспала, и мама уже успела вернуться с работы? Я открыла глаза. Кухня была пуста.

Волшебство, чудеса и прочая необъяснимая фигня

Я заорала, вскочила и выбежала на улицу. Телефон соскользнул с груди и остался лежать возле дивана. Но я ни за что туда не вернусь, пока не придёт мама.

На улице было нестрашно. В ежевике копошились и чирикали воробьи, над клумбами с разноцветными цветами, которые я не заметила сразу, носились бабочки и пчёлы, и их жужжание успокаивало. Я немного посидела прямо на земле под раскидистым деревом и решила осмотреть территорию.

Для такого дома она, кстати, была огромная. Но совершенно заброшенная. Из всей растительности тут была ежевика на заборе, цветы на клумбе и дерево. Кстати, у него были жутко вонючие листья. Я машинально сорвала один и теперь тёрла руки о траву, чтобы избавиться от запаха. Не особо помогало. Высоко поднимая ноги, чтобы ещё какая-нибудь живность не дотронулась до меня, я пошла дальше.

Оказывается, дом стоял в небольшой низине, я её незаметно для себя преодолела и поднялась на возвышение. А дальше – скалистый обрыв и море. Обрыв был такой крутой, что у меня закружилась голова. Схватиться здесь было не за что, потому что забор заканчивался по краям обрыва, и я с размаха села на землю. Какая-то колючка впилась в ногу, но я её почувствовала позже.

Я смотрела на море. Оно слилось с небом, и всё это казалось бесконечной нарисованной синевой.

– Дельфин! Дельфин! – вдалеке выпрыгнул и снова погрузился в синеву дельфин. За ним ещё один, и ещё. Я никогда раньше не видела дельфинов вот так. Только на представлении в дельфинариуме. Когда дельфин прыгает, потому что получит рыбу, почему-то не хочется кричать: «Дельфин! Дельфин!»

«У каждого дельфина есть имя. Его даёт стая один раз и на всю жизнь», – всплыло откуда-то. Странно. Я никогда ничего не узнавала про дельфинов.

Я видела, что солнце приближается к горизонту. А вдруг мама не вернётся до темноты? Что я буду делать одна в этом месте? Я решила выйти за ворота и посмотреть, есть ли тут вообще люди. Телефона с навигатором у меня не было, и я просто пошла вдоль пыльной дороги мимо чьих-то высоких заборов. Впереди ничего похожего на пляж, магазин или другое цивилизованное место не наблюдалось, и я пожалела, что всю дорогу сюда переписывалась с Танькой, а не смотрела по сторонам.

Вдалеке показался велосипедист. Он скоро поравнялся со мной. Это оказался парень лет пятнадцати в кепке и с большими голубыми глазами. Я хотела спросить, далеко ли до цивилизации, но он так пялился, что чуть не свернул шею. Дикий, что ли? Я посмотрела на него так, что сразу стало понятно: с придурками не общаюсь.

Дальше идти мне расхотелось, и я вернулась к маминой калитке. Подошла к дому, но внутрь зайти так и не решилась и отправилась к обрыву. Солнце опускалось всё ниже, и всё вокруг залилось мягким приятным светом. Ещё чуть-чуть, и я бы разревелась от злости на себя. Я вскочила и была полна решимости вернуться в дом. В конце концов, я не верю во всякий бред с волшебством, чудесами и прочей необъяснимой фигнёй.

Однажды мы с Танькой гадали перед Рождеством. Ей разрешили остаться у меня с ночёвкой, мы объелись бабушкиного оливье и сели за «плойку». Но прошли только один уровень, и зашла бабушка. С ней особо не поспоришь, пришлось всё вырубить. Спать не хотелось абсолютно, и она предложила нам погадать. Какую дичь только ни придумают взрослые, лишь бы лишить человека гаджетов. Мы с Танькой ожидали тогда уж чего-то в стиле «Светланы» Жуковского, чтобы страшно было, но бабушка сказала положить под подушку расчёску и сказать что-то вроде: «Суженый мой, ряженый, приди и расчеши меня». Мы посмеялись, но Танька всё равно расчёску себе под подушку засунула. Ну и я на всякий случай.

Спала я в ту ночь плохо. Никакие суженые мне не снились, только выигрыш во вчерашнюю игру у Таньки. Утром открыла глаза, и в голове: «Павел». Мы с Танькой долго думали, что это за Павел такой, в классе у нас никого с этим именем нет. И Танька выдала: «Павел Александрович – наш охранник». Вот спасибо, подруга. Ему же лет сто.

Короче, в чудеса, призраков и тому подобное я не верю. Поэтому собиралась вернуться в дом и найти какое-то объяснение. И объяснение вдруг пришло. Меня осенило: у мамы же есть кот!

Я подошла к дому. Дверь так и осталась открытой. Я помялась на пороге, заглядывая внутрь. «Кис-кис-кис», – позвала я громко, но кот не вышел. Только собралась сделать шаг, как меня кто-то тронул за плечо.

– А-а-а-а-а-а! – я развернулась и рванула прочь, но больно уткнулась во что-то твёрдое.

– Привет, дочь, – мама улыбалась и тёрла ушибленный лоб. – А Феликс в ветеринарке, отвезла на кастрацию, метить начал. Завтра поеду забирать, – объяснила мама.

Мы обнялись и прошли в дом. Он сразу перестал казаться страшным. Мама переоделась, начала копошиться на кухне с ужином и расспрашивать про мои дела. Я понимала, что надо сказать что-то большее, чем «нормально», но что именно, придумать не могла. У нас так всегда: первые несколько дней ужасно неловко с ней общаться. Потом как-то привыкаю, и мы обсуждаем то, что случилось за эти два дня: поход в магазин, вкусный кофе в кофейне, как она перепутала этаж в нашем с бабушкой и дедушкой доме и позвонила соседям. Ну и прочую чепуху. Смысла в этом никакого, зато мы не молчим.

Наконец мама поставила что-то в духовку и села рядом со мной на диван. Я была как натянутая струна. Почему-то при ней мне было неудобно развалиться на диване или закинуть одну ногу. Я всегда так сижу в гостях: с прямой спиной и сложив руки друг на друга. Из-за этого Танькина мама думает, что у меня хорошие манеры, и я правильно повлияю на её дочь.

– Фу-у-ух, устала, – мама откинулась на подлокотник дивана и чуть не ударилась о подоконник, с которым он граничил. Теперь её лицо было далеко от меня, и я немного расслабилась. Она прикрыла глаза, но тут же вскочила.

– Всё время забываю её убрать, – улыбнулась и отвела от лица… занавеску.

Я выдохнула. Так вот кто меня «трогал». Когда я легла, сквозняком вытянуло занавеску за открытое окно, а потом ветер вернул её обратно, и она прошлась по моей голове. Фух. Мама заправила занавеску за радиатор.

– Нариман быстро нашёл тебя? – спросила мама.

– Да. Ты дала ему мою фотку? – бросила я, перебирая костяшки пальцев.

– Смешной он, правда? – улыбнулась неловко мама. – И… и добрый, – добавила она совсем лишнее.

– Ну да, наверное. А ещё разговорчивый, – я пыталась поддержать беседу. Я понимала, что этот Нариман сейчас единственное звено, которое нас связывало. – Такое мне заливал, – хихикнула я.

Мама как-то вжалась в диван и выдавила косую улыбку. Я ещё не понимала, что это значит. На секунду появилось предчувствие чего-то неприятного, но оно исчезло со звуком из духовки. Она пропикала, сообщая о готовности блюда.

Мама поставила противень с запечённой курицей посредине стола и поставила на стол три тарелки – две плоские белые и одну полуглубокую из красной глины.

– Для костей? – я кивнула на синюю.

Мама собиралась что-то ответить, но ей позвонили. А ещё через минуту я поняла, что предчувствие не было ложным. Моя жизнь в этой деревне рухнула, не успев начаться.

Мармеладная лакрица

Мама вышла с телефоном во двор, а через пару минут на пороге кухни показался Нариман. В руках у него была огромная дыня. Он сменил оранжевую рубашку на белую льняную и с порога стал тараторить.

– На, понюхай! – он сунул мне под нос дыню. – Чувствуешь сладость? Через кожуру слышно! Это с нашего поля. Без пэскит… без пестидкц… без химии, в общем, – засмеялся он.

Следом в кухню вошла мама. Она как будто сжалась, стала ниже ростом и не знала, куда деть руки.

– Давай в холод ненадолго! – Нариман по-хозяйски открыл дверцу холодильника и поместил туда дыню.

– Юль, ты не против? – шепнула мне мама, пока Нариман копался в холодильнике.

Я не успела ответить. Нариман сел за стол, и мама стала накладывать всем ужин. Ему – первому.

Есть расхотелось совсем. Интересно, бабушка в курсе, что у мамы есть жених? Я думаю, нет, иначе она бы ни за что не отправила меня сюда. Не успела я подумать о бабушке, как она позвонила. Мама увидела и ещё глубже вжалась в диван. Я потянулась к телефону. Нариман как ни в чём не бывало рассказывал какую-то историю.

– В комнате сигнал лучше, – нашлась мама, и я с удовольствием вышла из-за стола.

Бабушка, как обычно, расспрашивала всё в деталях. Как я добралась, кто сидел рядом со мной в автобусе, не был ли он похож на маньяка. Я сказала, что рядом сидела женщина. «Думаешь, среди женщин нет маньяков?» – возразила бабушка. Я согласилась, что есть, хотя я и не знаю точно. Потом она спросила, приготовила ли мне мама постель и что мы едим на ужин.

– Чей это голос? – вдруг спросила бабушка.

– Телевизор, – вырвалось у меня.

Я соврала бабушке первый раз в жизни. Если не считать того раза, когда я сказала, что иду к Таньке помочь с домашкой по инглишу, а сама пошла на свидание с Димкой из 8 «Б». Но там так получилось… Димка со мной заговорил в столовке:

– Девушки вперёд! – он улыбнулся и уступил мне очередь. – О, ты ж Юля? Приходи вечером на круг.

Круг – это стадион. Там собирается полшколы. Никто не бегает, конечно, просто там удобные лавочки. Я надела новую толстовку и широкие джинсы, взяла с собой помаду. Красила губы в подъезде, смотрясь в камеру телефона, иначе у бабушки возникли бы ненужные вопросы. Мы не договорились с Димкой о времени, я пошла к шести. Все обычно выходят в это время. Короче, на кругу и были все! Димка и куча его друзей. Сначала я подумала, что для первого свидания это нормально. Ну и вела себя соответствующе: строила глазки и даже сказала, что у него классный шмот.

Он всё время улыбался и, когда проходил мимо, старался прикоснуться к моей руке. А потом вдруг говорит: «Это Мишель, моя девушка». И показывает на Машку из нашего класса. В жизни бы не подумала: тихоня и заучка. Как они встречаются, если она на соседней лавочке сидит? Только подумала, а она услышала, что он про неё говорит, подошла и повисла на Димке. Фу-у-у. Посмотрела, а она волосы распустила, стрелки нарисовала и стала совсем не такая, как в школе. Не из-за стрелок, видно, что человека любовь меняет. Я для вида посидела ещё час и пошла домой. Хорошо ещё, что не ляпнула ничего лишнего. Вроде Димка не понял, что я на свидание приходила. Но мама! Сколько ей лет? Я думала, в таком возрасте уже не заводят женихов. Надеюсь, он хоть жить здесь не будет.

Когда я вернулась в кухню, они уже ели дыню.

– Твоя доля, Юлька, – Нариман подвинул ко мне тарелку с ароматными дольками.

– Порция, Нари, порция! – поправила его мама.

Нари! Фууу. Они бы ещё носами потёрлись. Фу.

Когда мы наконец остались одни с мамой, она снова спросила: «Ты не против?» Я сразу поняла, что она имеет в виду их отношения, но притворилась, что сплю. Она вздохнула, выключила свет и вышла, скрипнув дверью.

– Против! – прошептала я вдогонку.

Я долго не могла уснуть: мешал лунный свет, который заливал всю комнату. Луна была полная и висела надо мной, как сицилийский апельсин. Хотелось встать и зашторить окно.

– На Луну, Юлька, долго не смотри. А то спустятся лунные человечки и начнут по тебе ходить. Будешь чесаться, но их не увидишь. Они малюсенькие, меньше клопа, – вспомнила я страшилку, которую сто лет назад, в детском лагере, рассказывала старческим голосом Ева. Мы с ней жили в одной комнате, но практически не общались, только вот перед сном она рассказывала страшилки. И зачем я это помню?

Я боролась с желанием встать и зашторить окно и страхом перед лунными человечками, которых не существует. Страх победил. Закрыла глаза, но проклятые лунные человечки уже спустили лестницу и друг за другом шагали вниз, на Землю, и прямиком в мою кровать. Тогда я решила задёрнуть штору силой мысли. Уставилась на неё и по сантиметру сдвигала вправо. Может, дело и пошло бы, но я постоянно отвлекалась.

Я подумала: как мама тут живёт одна? Ну, жила до Наримана. Наверняка он бы остался ночевать, если бы не я. Может, даже лежал бы сейчас на этой кровати. Может, сказать бабушке, что я еду обратно? Тогда она выяснит, в чём причина, и ни за что меня больше не отпустит к маме. А когда мама приезжает к нам, они постоянно ругаются. Но не так, как мы иногда с Танькой – поорём друг на друга, можем даже обозвать, а потом обнимемся и ещё крепче дружим. Мама с бабушкой ругаются так, что сначала даже непонятно, что они поругались. Бабушка начинает называть маму Ольгой, а не Олей, как обычно. А мама меняет «ма» на Антонина Ивановна. А потом бабушка как будто говорит про каких-то знакомых, но становится ясно, что это она про маму. Мол, такая-то такая рано родила, университет бросила, карьеру не построила и так далее по маминому больному. Мама слушает молча, а потом расплачется и уходит. Дедушка идёт за ней и пытается успокоить. Поэтому мама очень редко к нам в Москву приезжает.

Я всё не могла уснуть и вернулась мыслями к шторе. Она по-прежнему была на своём месте. Или сдвинулась? Я взглядом зафиксировала её положение и подумала, что никогда не оставалась одна дома на ночь. Я только в свою комнату переехала два года назад, а до этого спала в одной с бабушкой и дедушкой. И иногда (часто) даже в их кровати. Они по бокам, я в центре. Я никому об этом не говорила, потому что как-то неудобно: такая взрослая, а сплю с бабушкой и дедушкой. Но у них мне никогда не снились кошмары. А как в свою комнату переехала, так постоянно. То приснится, что я голая в школу пришла, и все ржут надо мной. То – что я целуюсь с Димкой, а у него вместо нормальных зубов клыки. Он впивается ими всё глубже и глубже в мой язык и тянет на себя. А язык вытягивается как мармеладная лакрица далеко-далеко, отрывается и вдруг заворачивается кольцом вокруг Димкиной шеи. А я кричу (хоть я и без языка уже): «Кого больше любишь? Меня или Машку?» Недавно приснилось, что я замуж выхожу. За Павла Александровича. Бр-р-р.

Я не заметила, как уснула. Открыла глаза, а в комнате темно. Штора задёрнута.

Какао в школьной столовке

– Ма-а-а-ам! – вырвалось у меня. В коридоре тут же послышались шаги, дверь скрипнула, и на пороге показалась мама. Она пожелала доброго утра, подошла к окну и дёрнула штору. Кольца заскользили по металлическому карнизу, и я вскрикнула от яркого солнца, которое тут же попало мне в глаза.

– Ой, извини, – улыбнулась мама. – Ты чего так рано? Только восемь. Я вот специально штору задёрнула, чтобы ты поспала, а то солнце с рассветом уже палит. А он сейчас… – мама что-то прикинула мысленно.

– Доброе утро, – я потянулась к телефону. Часы на заставке показывали 8:10, а восход солнца. – В 4:50! – мы сказали с мамой одновременно. Только она не подглядывала в телефон. И рассмеялись. Я ещё и от облегчения: вопрос со шторой закрыт.

– Ой! Слышишь? – мама замолчала и стала прислушиваться. Я вместе с ней. Где-то звенел колокольчик.

– Захаровна молочку развозит, – сказала мама. – У нас тут как тридцать лет назад, – засмеялась мама и пошла на кухню. Я выбежала за ней. Мама взяла пакет с чистыми банками, и мы пошли на улицу.

Перед домом стояла машина с открытым багажником. Рядом в цветастом халате стояла, видимо, Захаровна. Она чёрными руками (видимо, от въевшейся грязи) поправляла съехавший на лоб платок. От неё пахло чем-то кислым. Мама отдала ей пустые бутыли и взяла одну, полную молока, банку сметаны, пакетик с творогом и ещё молоко в пластиковой бутылке.

– Козье, – прокомментировала мама, тряся бутылкой. – Пробовала?

Я отрицательно покачала головой. Если честно, ещё немного, и меня бы стошнило. Я сказала маме про грязные руки этой Захаровны, но мама возразила, что это земля. «Чистая земля. Человек хозяйство держит, понимаешь», – вот так и сказала и печально вздохнула.

– Когда я была маленькой, к нам во двор приезжала машина. К ней была прицеплена огромная жёлтая цистерна с краниками, и молочник подавал оттуда молоко. Когда он подъезжал, трезвонил в колокольчик, и весь двор выходил с бидонами на улицу. Твоя бабушка всегда старалась выйти первой, чтобы купить «невзбаламученное», – улыбнулась мама.

Моя ба? Я недоверчиво посмотрела на маму. Бабушка даже кашу готовит на овсяном или кокосовом молоке, потому что лактоза плохо усваивается организмом. Я уже молчу про антисанитарию. Про неё бы бабушка сказала в первую очередь. Она потребовала бы какие-нибудь сертификаты качества, ветеринарные справки и ещё кучу всего у этой Захаровны. По крайней мере, с колхозного рынка, откуда бабушке доставляют мясо каждую субботу, ей каждый раз привозят вместе с мясом вот эти все бумажки. Бабушка их даже в макулатуру не разрешает сдавать, «а то потом ничего никому не докажешь».

– Нажарим блинчиков, – прервала мои размышления мама, и мы пошли в дом.

Пока она возилась на кухне, я разбирала чемодан. В пузатом шкафу на ножках, который мама выделила под мои вещи, пахло каким-то старьём, и я стала переживать, что мои вещи тоже пропахнут этим. В этой комнате вообще всё, кроме кровати, было старое-престарое. Мне кажется, такую тумбочку, на которой сейчас лежал мой телефон и маска для сна, я видела в музее народных промыслов. Нас в шестом классе загнали туда «знакомиться с историей». Тогда история произошла только с Танькой. Там на входе стояло блюдо с булками. Таньке постоянно есть хочется, вот она эту булку взяла и в рот потянула. Она думала, что это как бесплатные конфетки в кофейне. Оказалось, что это не булки, а кулебяки – традиционные русские пироги, только пенопластовые. Для декора. Классуха потом ещё долго извинялась за Таньку, а мы ржали.

Надо бы купить какой-нибудь диффузор. Надеюсь, тут такое продаётся. К запаху старья добавился запах горелого масла с кухни, поэтому я поспешила туда сказать маме, что мне срочно надо в магазин.

– Позавтракаем и пойдём, конечно. А вообще, надо составить план действий: что купить, что посетить, – мама ловко скинула последний блин со сковородки на блюдо.

Упс. Как-то неудобно ей сказать, что мне нужен аромадиффузор, потому что в её шкафу воняет. Ладно, куплю втихаря. Тем более что денег мне бабушка дала достаточно.

– Может, на море? – я не удержалась и взяла блин. Он оказался очень вкусным. Просто дома мы не едим такое жирное.

– Макай, – мама подвинула блюдце со сметаной. Второй блинчик зашёл на ура. – Давай на рынок съездим, купим еды, я ведь всю неделю работала, – виновато предложила мама, – а потом на море. Ты шляпу взяла? – спросила она бодро.

Оказалось, что до цивилизации от маминого дома совсем близко. Надо аккуратно нырнуть в заросли ежевики, и окажешься на тропинке, которая ведёт прямиком на набережную. Здесь же рынок и магазины. Нормальные. Я просто думала, что тут колхоз. А нет, вру. Колхоз. Я так и не нашла диффузор, зато купила саше, пока мама выбирала помидоры. Это такие бумажные подушечки, внутри которых высушенная и измельчённая трава. Я взяла лаванду. Пахнет ужасно, но, надеюсь, перебьёт запах старья в шкафу.

На рынке мы брали всего по чуть-чуть, но пакетов оказалось много, и все тяжёлые. Я хотела купить китайский виноград. Он огромный, каждая ягода как слива. Не успела маме намекнуть, она сама цену увидела и сказала, что «красивый, но дорогой». Свои деньги мне почему-то было неудобно доставать. Как будто я её этим обижу.

– Я Нариману позвоню, ладно? Может, заберёт нас, а то тяжело, – мама с виноватым видом потянулась за телефоном. Я не успела ничего ответить. Хотя вряд ли мама ждала ответа, она просто так поставила меня перед фактом. Мне снова захотелось домой.

– Здрасьте! Давайте помогу, тёть Оль, – раздалось над ухом.

Мы с мамой повернулись. Перед нами стоял парень лет пятнадцати в борцовке и коротких шортах. Он тряхнул чёрными волосами, которые мелкими спиральками упали с макушки на лоб, и протянул мускулистую загорелую руку к пакетам.

– Привет, Вова. Ой, спасибо тебе большое, – засуетилась мама и отдала Вове пакеты.

– А это кто?.. Подружка? – Вова зыркнул на меня. В его больших карих глазах заплясали лисы. Это дедушка так говорит про нас с бабушкой, когда мы что-то замышляем. Например, какую-нибудь поездку, в которую он не хочет ехать, но ему придётся. Потому что с бабушкой никто не спорит.

– Ага, – улыбнулась мама. – Дочь. Юля, – представила меня мама. Вова снова зыркнул. Я поймала его взгляд, и что-то тёплое разлилось по всему телу. Но это было не такое тепло, которое бывает от бабушкиного чая. Скорее, это обжигающее тепло, как от какао, который варят в школьной столовке.

Мама с Вовой мило болтали всю дорогу до нашего дома. Я, как дура, плелась сзади и пыталась вставить хоть слово, но никто на меня не обращал внимания. В конце концов я перестала пытаться и просто радовалась, что сумки несёт всё-таки этот странный Вова и мы не сидим в душной машине Наримана.

«Всегда есть что-то, чему можно радоваться». Помните эту фразу Поллианны?[4] В детстве я читала эту книгу по рекомендации бабушки, и она мне жутко не понравилась. Я сказала об этом бабушке, но она ответила, что мне просто надо дорасти. Всё, доросла. Вова хотя бы симпатичный.

Я так увлеклась воспоминаниями о Поллианне, что чуть не врезалась в спину Вовы. Оказывается, мы уже пришли. От него пахло сладкими духами, как будто он не нёс пакеты в гору, а только что вышел из душа. Я быстро прижала руки к бокам. От меня несло потом, как от какого-то мужика. Надеюсь, он не почувствовал. Ой, а если и почувствовал? Какая мне разница.

Вова оставил пакеты у калитки, попрощался с мамой, на меня даже не взглянул и быстро ушёл. Индюк! Мы с мамой переоделись и пошли на пляж.

Быть немного ненормальной

Полдня мы провалялись под навесом. Мама то спала, то долго плавала. Купались мы по очереди, чтобы не украли сумку. На всех нормальных пляжах стоят шкафчики, куда можно сумку положить и на ключ закрыть. Здесь я таких не увидела. Ну и ладно. Всё равно я особо не знаю, о чём разговаривать с мамой. О том, что очень жарко, мы уже поговорили. Спрашивать её, почему она меня отдала бабушке с дедушкой, – бесполезно. Проходили уже. Она просто молчит, и всё.

Нет, у меня, конечно, крутые ба и дед, и я не жалуюсь. Просто странно, что я живу с ними, а не с мамой, как все нормальные люди. Ну и ладно. Быть немного ненормальной мне даже нравится. Главное, не переборщить. Как Танька на прошлый Новый год. Она решила сменить имидж и стать блондинкой. Ей, кстати, родители разрешили. Мне бы бабушка ни за что не разрешила покраситься. Ну, максимум временной краской из баллончика. А Таньке даже денег дали, чтобы она в салон сходила. И это несмотря на то, что мать у неё немного того. Странная. Деньги Таньку и сгубили. Она как увидела, сколько там, ей жалко стало тратить. Она решила сама покраситься, а деньги сэкономить. На что, не знаю. Вроде у человека всё есть. В итоге месяц в бандане ходила, а потом под каре подстриглась.

Когда мы вернулись домой, я обнаружила, что мой телефон преспокойно лежит на тумбочке. Подумала: странно, что бабушка не звонит. Посмотрела на экран, а там семь пропущенных. Мне хотелось пойти в душ, но пришлось перезвонить бабушке. Она долго говорила, что так делать нельзя. В смысле забывать телефон дома. Однажды мне это (то, что я не забыла телефон) может спасти жизнь. Потом спросила, мазалась ли я солнцезащитным кремом.

Когда бабушка положила трубку, в комнату вошла мама. Она сказала, что нам надо обязательно сходить на раскопки древнего городища. Но это завтра, а сейчас она будет готовить обед, а я могу помыться и отдохнуть. Мама выдала мне полотенце и показала, как включается горячая вода. Я смотрела, как стекают струйки воды по руке, и зачем-то лизнула себя. Так и есть – солёная.

– Солёная Булка. Юлька – солёная булка! – кричит мама. Она пытается помыть меня с мочалкой, а я вырываюсь и хохочу. Она ловко подхватывает меня и спасает от удара о чугунный борт ванны.

Точно! Это же было здесь сто лет назад. Вот это место, куда я чуть не стукнулась лбом. Здесь такая малюсенькая чёрная точка – откололась краска. Как будто в другой жизни.

Я собиралась рассказать о своём воспоминании маме, но когда зашла на кухню, резко перехотела. Мама нарезала всё для греческого салата и теперь поливала овощи маслом. Но передумала я не из-за этого. За столом, развалившись, сидел Нариман.

– Приветик. А я пораньше сегодня освободился. Дай, думаю, к девчонкам заеду. Заскучали?

– Очень, – огрызнулась я.

– А ты чего в таком виде? Давай-давай, одевайся. На раскопки поедем! – как ни в чём не бывало продолжил Нариман.

– Юль, я подумала, что, может, и правда, сейчас съездим? На машине же удобнее, – виновато предложила мама.

Я бы, конечно, с удовольствием осталась дома, но этот дом не нравился мне ещё больше, чем Нариман.

– Можно, – буркнула я и пошла сушить голову.

Просто так попасть на раскопки нельзя. Нужно сначала пройти восемь залов в музейном комплексе, в который входят раскопки. «Здесь скелет первобытного медведя», а это «отпечаток ракушки со дна древнего моря», и «обратите внимание на предметы быта древних людей». Всё это нам монотонным голосом рассказывала экскурсовод. Мама внимательно слушала и пыталась смотреть ей в глаза. То ли правда ей было интересно, то ли хотела показаться заинтересованной. Только зачем, непонятно. Нариман то и дело наклонялся к тумбам с экспонатами и восторженно тыкал пальцами в стекло.

– Девчонки! Юлька! Юлька! – он шептал так громко, что на его «Юлька» оборачивались другие экскурсанты.

Наконец экскурсия закончилась, нас посадили в автобус и повезли к раскопкам. Они расположились на берегу моря, с другой стороны того пляжа, на котором мы были сегодня. Здесь тоже купались люди, а о том, что рядом древние раскопки, «говорила» сетка, разделявшая берег и немного моря. Ну и ещё табличка «Древнее городище. Купаться запрещено».

В сетке, как оказалось, была калитка. Для нас её открыли, и ещё час мы скитались по пустынной местности, поросшей такой вонючей травой. Кажется, полынью. Мы спотыкались о камни, Нариман чуть не упал в какой-то колодец, который оказался древним, но почему-то не был огорожен. Я хмыкнула, мама печально посмотрела на меня. Экскурсовод что-то всё время говорила, но из-за ветра я слышала только отдельные слова: «крепостная стена», «эллины», «наделы», «за выход к морю», «закат эпохи». Ну не прям так, это я уже додумывала. Слышалось немного по-другому: «епостная на», «ины», «аделы», «за ход к рю», «закатпохи». Зато хорошо услышала, что «к сожалению, музею не хватает финансирования, поэтому пока здесь всё в плачевном состоянии, но мы ждём федеральную программу…»

Наконец хождение по руинам закончилось, и нас привезли обратно к музею. Нариман предложил пойти в кафе. Я мысленно поставила ему лайк. Оказалось, зря. Я думала, мы пойдём в кофейню через дорогу. Она выглядела прилично, к тому же только открылась, о чём свидетельствовали шарики вокруг входа. Но Нариман посадил нас в машину и повёз есть «лучший шашлык на всём побережье, а может, и в мире». «Лучший шашлык» подавали «у Марата» в деревянном строении с покосившейся крышей. Нариман долго обнимался с самим Маратом, разговаривал на татарском и смеялся. Мы с мамой молча сидели за столиком. Я облокотилась, и локти прилипли к пластику. Мама достала влажную салфетку и вытерла стол.

– Пробуй, пробуй. М-м-м-м-м. Тает, тает во рту. Только утром бегал, – Нариман уплетал мясо, которое нам быстро принесли. Я вообще мясо не очень люблю, а от последних его слов меня чуть не стошнило. Попросила капучино, но Марат, который зачем-то крутился вокруг нас, округлил глаза.

– Капучино-шмакучино. Э-э-э. Я сейчас тебе настоящий кофе приготовлю. На песке, – и ушёл за барную стойку. Вернулся он минут через десять с малюсенькой чашкой горького кофе. Мама попросила принести хотя бы молока. Он обиделся, но принёс ещё кружку молока и сахар в стеклянной банке с дозатором.

– Ладно, ты не обижайся, – подмигнул Нариман, высаживая нас с мамой возле дома. – Я ж от души. А завтра сходим в твою кофейню, лады? – он похлопал меня по плечу и неловко чмокнул маму в щёку.

Я должна была обрадоваться, что он наконец уехал. Но настроение почему-то портилось с каждой минутой.

– Юль! Помнишь, нам парень сегодня помогал пакеты донести? – крикнула мама с кухни.

И вдруг я поняла. Целый день меня всё бесит по одной-единственной причине. Её (причину) зовут Вова.

Море солнце проглотило

Ну серьёзно! Он строил мне глазки, знает мою маму, помог нам. Почему бы не спросить мой номер телефона и не позвонить? «Стоп, Юля! Тебе не кажется, что ты бабушкиных романов перечитала?» – мелькнуло в голове.

У нас большая библиотека. Шкафы от пола до потолка занимают целую комнату. Бабушка гордится тем, что дедушка прочёл все книги оттуда. Сам дедушка молчит и хитро улыбается. Бабушка лично протирает пыль с этих книг раз в несколько недель. В детстве она запрещала их трогать, но мы с дедушкой всё равно доставали с полки те, что покрасивее, листали и нюхали. Читать их было неинтересно, так как все они взрослые.

Один раз среди коричневых скучных переплётов я заметила яркую обложку, которую раньше не видела. Думала, это что-то детское, но оказалось, это роман. Бабушка их втихаря от дедушки читала. Втихаря, потому что ей стыдно было, что у него такая библиотека умных книг, а она «пустое» читает. Но дедушка всё равно узнал (я ему случайно проговорилась) и сказал, что ничего стыдного в любовных романах нет. А то, что там много неправды, это не так. «В жизни ещё похлеще бывает», – успокоил он бабушку. Бабушка согласилась, но мне читать не разрешила (она не знала, что я уже прочитала). Хм. Только что поняла, что я бабушке уже не один раз соврала.

– Ю-у-уль! – мама всё ещё ждала ответа.

– Ну, – я постаралась, чтобы голос звучал равнодушно.

– Оказывается, он мне ещё днём написал, телефон твой спрашивает, – мама появилась на пороге комнаты с телефоном в руках. – Дать? Он вроде неплохой мальчишка. Греблей занимается, – мама оторвала взгляд от экрана и внимательно посмотрела на меня.

– Ну… э-э-э… давай. Всё равно делать нечего, – буркнула я. Да я прям мастер по сокрытию эмоций. О! Надо запомнить: «мастер по сокрытию эмоций».

– Хорошо, – вздохнула мама. – Но ты смотри там… – замялась она.

«Что „смотри“? – спросила я мысленно с ухмылкой. – „Осторожно, не наделай мне внучат?“ Сама осторожно со своим Нари. Фу-у-у-у-у». Мама, наверное, уловила ухмылку.

– Смотри сама, Юль, – после паузы сказала мама. – Слушай, а хочешь, закат посмотрим? – переменила она тему.

– Опять ехать куда-то?

– Да ты что? Прямо у нас во дворе! А ты не помнишь? Мы с тобой часто смотрели… – немного грустно добавила она. Я отрицательно покачала головой.

– Подожди! А который час? – засуетилась мама. – 20:30, – воскликнула она, глядя на экран телефона. – Через восемь минут! Я только плед возьму, на обрыве ветрено, – сказала мама, быстро выходя из комнаты.

Она вернулась через полминуты, и мы отправились смотреть закат на то самое место за домом, где я увидела дельфинов. Мама разложила плед на скалистом выступе, мы сели на одну половину, а вторую она приготовила, чтобы укрыться, если станет прохладно. Но было тепло, и я обрадовалась. У нас как-то не приняты нежности. Я не знаю, как бы высидела с ней под одним пледом. А солнце тем временем приближалось к воде и готово было вот-вот булькнуться в море. Оно было похоже на огромный апельсин, который занесли над чашкой с облепиховым чаем и приготовились опустить внутрь. Небо и море слились и стали оранжевого цвета. Смотреть на закат было интереснее, чем на самый залипательный ролик. Честное слово. Последний кусочек солнца скрылся за горизонтом, но всё ещё было светло.

– Юлька, смотри! Море солнце проглотило! – всплыло в памяти.

– А ему не больно? – спрашиваю у мамы.

– Кому? – удивляется она.

– Морю! Солнце же горячее! – переживаю.

– Да ты что! Ему даже нравится! У него почётная миссия: всю ночь солнце сторожить. Оно полежит, остынет, отдохнёт, а завтра, бодрое и весёлое, снова взойдёт! – успокаивает меня мама. И я верю. Мама подхватывает меня на руки, и мы возвращаемся в дом. От неё пахнет чем-то сладким, едва уловимым, я засыпаю в тёплых руках.

– Ну что, возвращаемся? – голос мамы выдёргивает меня из воспоминаний.

– Давай ещё посидим, – шепчу, и мама молча кивает.

– Знаешь, мне не раз предлагали продать этот дом! – вдруг нарушает она тишину. – Ну место-то лакомое. Для какой-нибудь гостиницы или ресторана. На весь посёлок таких мест раз-два. У нас же степь вокруг, а тут холм. Коммуникации все есть, и подъезд для машин хороший. Большие деньги предлагали, но я всем отказала. Это же бабушкин дом. Твоей прабабушки Нины Константиновны. Предательство это было бы… – мама не смотрела на меня. Она уставилась в одну точку на горизонте, туда, куда только что упало солнце. Я молчала. Не знала, что сказать. Нас обдало потоком прохладного воздуха, и мама стала собираться домой.

Дома мы выпили чая, мама осталась на кухне, а я пошла к себе. Надо бы позвонить бабушке, но почему-то не хотелось ни с кем разговаривать. Не знаю почему. Я просто лежала и изучала потолок. Мысленно водила линии по неровностям и застывшим каплям краски. Мама ещё немного повозилась на кухне, потом полоска света из-под двери исчезла. Я слышала, как она прошла к себе, немного постояв возле моей двери. В окно лезли яркие звёзды. Старый шкаф нависал надо мной молчаливой махиной.

«Я верю в домовых…» – очень вовремя вспомнила я наш с мамой утренний разговор. Вдруг шкаф как затрясётся! Сердце у меня чуть не разбилось о грудину – так биться начало. Я хотела крикнуть, но ни один звук не хотел вылетать из моего рта!

Через секунду я, правда, выдохнула с облегчением. Вот бы опозорилась перед мамой. Шкаф снова затрясся, а через долю секунды… пиликнул. Фу-у-у-ух. Да это же не шкаф, а телефон на тумбочке возле него.

Я нащупала на тумбочке телефон, схватила его и повыше натянула простыню (на всякий случай). Надо ответить бабушке.

«Привет. Как дела? Что делаешь?» – пришло десять минут назад. И «Есть планы на завтра? Го на море!» – высветилось с незнакомого номера только что.

Яркие пятна на горизонте

Конечно, это был Вова. Комната сразу перестала быть страшной. Она превратилась в обычную. Я улыбнулась, а внутренности заполнило удовлетворение. Написал всё-таки.

Если честно, со мной ещё ни разу так романтично не знакомились. Ладно, со мной вообще ещё никто не знакомился. У нас даже так и не принято. Обычно (мне Танька рассказывала) знакомятся на каких-нибудь секциях или в онлайн-играх. А чтоб так прямо – не знаю. Может, только маньяки какие-нибудь. Надеюсь, Вова не маньяк. Его мама знает, и она сказала, что он хороший парень. Хотя один раз мы с бабушкой смотрели передачу про маньяков. Так вот, почти про всех знакомые и друзья говорят, что они «хорошие парни». Ладно, куда-то меня понесло.

Я нажала на Вовину аватарку и сохранила фотку. Отправила Таньке, пусть заценит.

«М-м-м-м. Симпатюля. А сколько ему?» – тут же отреагировала сообщением подруга.

Я прыснула. Звучит так, как будто щенка обсуждаем. Танька тут же поддержала. «А что, немного похож на дога», – прислала Танька после кучи смайлов. Мне больше бультерьера напомнил. Мускулистый и решительный. Глаза – напряжённые плотные капли. По таким не разгадаешь, что за человек перед тобой. Но Таньке я не стала об этом говорить.

«Завтра иду с ним на море», – вместо этого отправила я.

Танька сказала, что мысленно она со мной, и посоветовала надеть оранжевую юбку. Пф-ф-ф. Я юбки терпеть не могу. Мы бы ещё переписывались, но позвонила бабушка по видеосвязи. Я сказала, что уже легла, но тёмный экран её ничуть не смутил. Она не просила встать и включить свет, а убедилась, что я сыта и дома, пожелала спокойной ночи и отключилась.

Я же долго не могла заснуть. Рассматривала Вовину фотку и представляла, о чём мы будем завтра разговаривать и вообще как всё пройдёт. Что говорить незнакомому человеку? Вдруг он вопросы дурацкие начнёт задавать? Терпеть не могу, когда у меня спрашивают, чем я занимаюсь в свободное время. Если сказать правду, что ничем, на тебя смотрят как на сумасшедшую. Как будто те, кто задают такие вопросы, постоянно чем-то заняты. А вдруг он мне встречаться предложит? Как мы потом будем, когда я уеду? Переписываться и фотками обмениваться? Любовь на расстоянии возможна? Оу! Стоп, Юля! Какая любовь, какие расстояния? Ты просто завтра идёшь с ним на море. ПРОСТО ИДЁШЬ НА МОРЕ! МОРЕ!

Море вдруг зашумело где-то совсем рядом. Потом я всё-таки поняла, что это мама включила душ, и погрузилась в сон.

Снилось, что я лежу на тёплом песке и смотрю на горизонт сквозь прищуренные глаза. Солнце бегает по ресницам, и от этого перед глазами скачут яркие разноцветные пятна, похожие то ли на сказочных животных, то ли на кляксы с картины Кандинского. У нас такая в библиотеке висит. Не подлинная, конечно, но бабушка говорит, что очень хорошая репродукция.

– Юльчик-бульчик! Кукурузу хочешь? – слышу над головой. Я открываю глаза и секунду пытаюсь сфокусировать зрение. Наконец мне удаётся разглядеть улыбающуюся маму с варёной кукурузой в обеих руках.

– Ага! Буду! – я захватываю ртом как можно больше зёрен и обжигаюсь. – Ай!

– Дуй, дуй, – переживает мама.

– Ай! – снова восклицаю, тянусь рукой в рот и достаю вместе с жёлтыми зёрнами что-то твёрдое и белое. Зуб! Протягиваю маме.

– Ух ты! Первый выпал! Давай сюда, сохраним, – мама радуется как ребёнок и прячет зуб в кошелёк.

Я закрываю глаза, и разноцветные пятна снова водят свой хоровод перед глазами.

– Юля! Юля! Юля! – раздаётся над ухом. Открываю глаза – никого. – А где мой зуб? – спрашиваю сама у себя.

– Где-где? У Павлика! – раздаётся мужской голос.

Я открыла глаза и полминуты соображала, где я. Ага, вспомнила. Улыбаюсь.

– У Павлика взял. У него ж ферма. Как страусиные, чесслово! – орёт на кухне Нариман. Тьфу. А я думаю, что это за Павлик.

– Здрасьте! – я вошла и кивнула Нариману.

– Здра… здрасьте, – Нариман глянул на меня как на приведение.

– Ю-у-уль! – Мама с силой опустила пакет с яйцами на стол так, что одно треснуло и с него полилось. – Это что за пятна? Ой, аллергия?

Я побежала в ванную. Зеркало показывало опухшее лицо, покрытое красными пятнами, похожими на те, которые мелькали перед глазами, когда я во сне смотрела на солнце. Некоторое время я вытаращенными глазами смотрела на своё отражение. Но у меня никогда не было аллергии!

– Что это? У меня никогда не было аллергии! – уверенно сообщила я маме, которая появилась на пороге ванной с обеспокоенным видом.

– А ты когда-нибудь пила козье молоко? – спросила она, потупившись.

– Нет, где мне его пить? – «У нас же не колхоз», – собиралась я добавить, но сдержалась. – Да и пила я его когда? Аж вчера! – вместо этого возразила я.

– Аллергическая реакция замедленного типа. У тёти Аглаи так было. И тоже на козье молоко. Вся пятнами пошла только на второй день. Редчайший вид аллергии, – с умным видом заявил Нариман, возникший, как призрак, на пороге ванной. – Да-да, это нам врач сказал. Алиго… аллё… аллерголог! – Ему наконец удалось справиться с произношением.

И почему я не закрыла дверь?

– Ага, редчайший. Мне-то что делать? – огрызнулась я.

– Юлечка, я сейчас сбегаю за антигистаминным в аптеку. И надо бы в поликлинику сходить. На всякий случай, – засуетилась мама. Нариман вызвался её подвезти, но она оставила его со мной на всякий случай.

Я не успела придумать, что сказать бабушке, которая должна была вот-вот позвонить, как мама вернулась.

– Юль, тебя там Вова ждёт возле калитки. Сказал, вы на море идёте.

Никаких роз, только гладиолусы!

Супер. Просто супер. Моё первое в жизни свидание не состоится из-за козы. Я не могла выйти с таким лицом, чтобы сказать, почему я никуда не иду.

– Юлечка, ну, позвони и объясни ситуацию, – лебезила мама.

Ага, легко сказать. Как только я представила, что набираю номер Вовы, и он отвечает, рот тут же сковывало, как будто я съела недоспелую хурму. Буду заикаться и бекать что попало. Да ещё и при маме с Нариманом звонить. Ну нет. Надо написать. А что написать? «Моё лицо испортила коза. Извини, я никуда не иду».

– Да ничего не объясняй, скажи, что завтра выйдешь, – прервал своим «умным» советом мои размышления Нариман. – А лучше – через пару дней, – добавил он, смерив меня критическим взглядом.

Это было уже слишком. Я психанула и выбежала из кухни. Плюхнулась на кровать и смотрела в потолок, пока через несколько секунд на пороге не появилась мама.

– Давай я выйду и скажу, что тебе нездоровится, – начала она.

– Ой, ничего-ничего. Если сильно надо, то подождёт. Чего бесишься-то? Никуда он не денется, – комментировал с кухни Нариман.

– Ма-а-а-ам! – умоляюще посмотрела я на маму. Боже, пусть она скажет, чтобы он заткнулся.

Мама провела рукой по моим волосам и вышла. Я слышала, как она шикала на Наримана и как он возражал «а что, я не прав?» Мама ещё раз зашла ко мне и тихонько сообщила, что идёт в аптеку. «Одна нога здесь, другая там», – сказала она и прикрыла дверь.

Мне было уже всё равно, кто что скажет Вове. Ясно одно: моё первое в жизни свидание не состоится. Хотелось плакать, но слёзы почему-то застряли где-то в голове и не хотели вытекать наружу. Ещё и этот сидит на кухне. Надеюсь, он не припрётся сюда со своими советами. Накатила злость. Я схватила телефон и удалила все сообщения от Вовы (четыре штуки). Лучше сразу вычеркнуть его из своей жизни. Я бесцельно тыкала в экран и зашла в галерею. Стала листать фотки. Почти на всех я или с Танькой, или с бабушкой. Так и останусь в старых девах, наверное. А Таньке что сказать? А может, в нейронке какой-нибудь соединить наши с Вовой фотки (ну ту, которая с аватарки, взять)? О, а вот я с дедушкой. Из всех лиц мужского пола вот только дедушка у меня и есть. Ха-ха. Это нервный смех. Ладно, дедуля у меня классный.

Он мне вместо отца, которого я никогда не видела и ничего о нём не знаю. У нас не принято говорить про «этого человека». Бабушка на все мои попытки разузнать, что да почему и как это вообще возможно – бросить родную дочь, отвечает: «Плюнь да разотри». Когда я была маленькая, я действительно плевала себе в одну ладошку, а другой растирала. Когда бабушка не видела. Потом где-то в ленте попалось, что если психически больному человеку предложить объяснить смысл пословиц, то он будет делать это буквально. Только здоровый понимает, что смысл пословицы – в метафоре. Короче, псих реально плюнет и разотрёт, а здоровый поймёт, что имеется в виду простить и забыть. Так что я псих Юля, приятно познакомиться. Ха-ха.

На все вопросы про отца дедушка вздыхает и говорит, что жизнь – запутанная штука. Нельзя судить людей ни за какие проступки, если сам не был в их шкуре. Даже за самые гадкие. Что может быть гаже, чем бросить ребёнка? Не знаю. С другой стороны, если бы не бросил, я бы не жила с ба и дедушкой. Нет, такого фаталити я представить не могу.

Дедушка и бабушка очень разные. Но люблю я своих стариков одинаково. Хотя в старики их записывать рано. Они бизнесмены, вообще-то. У них агентство недвижимости, между прочим. Но это не то, о чём я хотела сказать. Прикол в том, что они тридцать лет вместе живут и до сих пор целуют друг друга в щёку по утрам и вечерам. Интересно, я бы смогла прожить с Вовой тридцать лет? Ага, сто тридцать. «Алё, у тебя лицо как перезревший помидор», – напомнила я себе. А в голове почему-то всплыла история знакомства бабушки и дедушки. Дедушка часто её повторяет.

Бабушка работала лаборанткой в университете, в котором учился дедушка. Она не старше его, просто дедушка учился на заочке после техникума, а бабушка как положено, после школы. Хотя кем положено? Ну ладно, суть не в этом. А в том, что бабушка согласилась с дедушкой пойти на свидание только на пятый раз. Пятый! Пока дедушка не подарил её любимые гладиолусы. Предыдущие четыре раза он дарил розы, но бабушка загадала, если догадается про гладиолусы, значит, между ними есть невидимая связь, если нет, значит, не судьба. Найдётся другой.

Я, конечно, не бабушка, но у меня мелькнула очень странная мысль. «Юля, это точно ты подумала?» – тут же спросила я себя. Недавно листала ленту и наткнулась на интересный ролик. Оказывается, что многие мысли – это не наши мысли, а навязанные кем-то. Но так тонко навязанные, что мы сами иногда не в состоянии понять, кто и что нам навязал. Но первый ответ, который пришёл, был «да». Это подумала я. Эта практика предлагалась в этом же ролике. Задаёшь себе вопрос, и то, что пришло в голову первым, – правильный ответ.

Короче, странная мысль в том, что я подумала: Нариман может быть прав. В том, что если ему (то есть Вове) надо, то он и завтра зайдёт. Я, конечно, тут же эту мысль отогнала. Не хочу заранее обрадоваться, чтобы потом разочароваться.

– Юлечка, вот, выпей, – пока я вспоминала историю знакомства ба и дедушки, из аптеки вернулась мама. – Я в амбулатории договорилась, тебя посмотрят сегодня, – добавила она, открывая бутылку с водой. В доме что, воды нет? Зачем она купила ещё? – Я минеральную купила, лучше, чем простая, – объяснила она. М-да-а-а. З-забота. Лучше бы она молоко покупала в магазине, а не пойми у кого. Но я промолчала.

Мама ещё немного покрутилась возле меня, убедилась, что я приняла таблетку, и они с Нариманом поехали в ветеринарку забирать Феликса. Надеюсь, на шерсть у меня нет аллергии. У нас никогда не было домашних животных, бабушка против. Нет, она к ним хорошо относится, и мы даже перечисляем пожертвования в приют, но дома заводить она отказывается. Говорит, что это мучение для животного и для человека.

Я не хотела оставаться в этом доме одна. У меня был вариант выйти на улицу, но это риск встретить Вову. Мы всё-таки не в Москве, напомню. В этом колхозе трудно затеряться в толпе. А встретить Вову с лицом синьора Помидора – так себе идея. С другой стороны, слушать рассуждения Наримана и сожаления мамы о том, что всё так вышло, я не хотела. «Да и что может случиться утром, когда яркое солнце заливает этот убогий дом от пола до потолка?» — очень наивно думала я.

Точка, точка, огуречик

Как только за мамой с Нариманом закрылась дверь, в доме воцарилась тишина. Жуткая звенящая тишина, когда слышно собственное дыхание. Я собиралась спастись от этой тишины музыкой, потянулась за телефоном, споткнулась о ковёр и больно ударилась головой о шкаф.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ай, – успела отскочить я. От удара дверь шкафа распахнулась, и прямо мне на голову чуть не грохнулась какая-то коробка. Она упала в сантиметре от меня, всё-таки задев мизинец правой ноги.

– А-а-а-ай, – я почувствовала, как голос дрожит от обиды. В глазах защипало, и показались первые капли слёз.

Я тёрла мизинец и смотрела на содержимое коробки, которое разлетелось по ковру. А на меня смотрела молодая женщина с чёрно-белого портрета. Моя прабабушка Нина Константиновна. Я сто лет не видела этот портрет, но сразу поняла, что это она. Та фотка, на которой прабабушка похожа на меня. То есть я на неё. Интересно, как они раньше такие причёски делали? Лак для волос уже существовал? Густые чёрные волосы (а может, и не чёрные в действительности, по этому фото не поймёшь) подняты и уложены с помощью заколки. Толстые или, как я где-то читала, кустистые брови, точёный длинный нос. Как будто его вылепили из пластилина телесного цвета и прикрепили к красивому, с высокими скулами, лицу. Ну и что здесь похожего? Хотя нос, пожалуй, похож. У меня он длинный, но не такой точёный, это уж точно.

Я обратила внимание на блокнот под простой зелёной обложкой с пожелтевшими страницами. Вернее, на почерк, которым они были исписаны. Каждая буква выведена аккуратно, все одного размера и располагаются в ряд, а не поднимаются к концу строки, как у меня. У нашей русички красивый почерк, но этот как будто с курсов каллиграфии. В школе их объявление висит с фотками работ учеников. Мы даже с Танькой пойти хотели, но подумали, что это нудно, и перехотели. К тому же у плохого почерка (а он у меня «ужасный», по словам бабушки) есть плюсы. Например, можно оставить блокнот на столе, и никто ни за что не прочитает, что там написано. Я веду что-то вроде дневника, мне это помогает не злиться. Только я записываю не события, а свои чувства. Иногда я пишу зло и знаю это. Но лучше я в дневник запишу, чем на окружающих выплесну.

В зелёном блокноте были какие-то рецепты, заметки, советы. «От пищевой аллергии» – бросились в глаза жирные буквы, видимо, прабабушка прошлась по ним несколько раз ручкой.

«Сырую морковь натереть на крупной тёрке, отжать через марлю, содержимое пить четыре раза в сутки, жмыхом протирать поражённые участки кожи».

Бывают у вас такие поступки, причины которых вы потом никак не может объяснить? Короче, я не знаю, как объяснить то, что я попёрлась на кухню, нашла морковь (марлю я не нашла, взяла из аптечки, которую мне собрала бабушка, бинт) и нацедила сок. Кстати, в аптечке было антигистаминное, но я его уже потом увидела, когда было поздно.

Не в смысле поздно, потому что случилось что-то плохое. Наоборот. После того как я протёрла лицо соком моркови, красные пятна стали менее заметными. Не сразу, через полчаса примерно. Их всё ещё было видно, но уже можно было замазать консилером. Что я, собственно, и сделала и уселась ждать звонка от Вовы. Честно. Мне почему-то казалось, что именно сейчас он позвонит. Не знаю, откуда такая наивность, возможно, из бабушкиных романов.

Чтобы было не так скучно ждать, я продолжила листать прабабушкин дневник. Особо не вчитывалась, просто любовалась почерком. Интересно, сколько у неё времени уходило на одно предложение? Я уже говорила, что пишу быстро и некрасиво. Зато я набираю сообщения двумя руками, а Танька не умеет.

А это что? Поверх красивых ровных букв протянулись какие-то каракули, выведенные цветными карандашами.

– Точка, точка, огуречик – получился человечек! Юсь, давай ещё волосы ему нарисуем. Бери коричневый карандаш, будет брюнетом у нас, – смеётся мама. – Ну, раз уж мы свой след оставляем в бабушкином блокноте, пусть он будет красивым, – добавляет она.

– Букетом? Почему он будет букетом? – удивляюсь я.

– Брю-не-том, – повторяет по слогам мама, давясь от смеха. – А букет – это ты! Мой самый красивый букет на свете. М-м-м, м-м-м, м-м-м, – мама притягивает меня к себе и зацеловывает. Я заливаюсь смехом, мне приятно, хоть я и ничего не понимаю. Что за брюнеты-букеты?

Такая ерунда, а так чётко помню, как будто вчера только было. Или я сама придумала? И зачем это всё в моей голове?

– Встречайте, его величество Феликс! – дверь щёлкнула, и я услышала голос мамы. Фу-у-ух. Как же она вовремя. – Нариман на работу уехал, а мы вот добрались, – улыбнулась она и раскрыла переноску. Огромными глазищами, наполненными страхом, на меня смотрел чёрный пушистый кот.

– Красивый, – я несмело дотронулась до мокрого носа Феликса. Кот отдёрнул морду.

– Вы подружитесь. Сейчас он немного освоится. Ещё боится после клиники, – как бы опровергая мамины слова, кот вышел из переноски и отправился на кухню. Мы пошли за ним.

– Мам, слушай, а ты не помнишь, когда у меня зуб первый выпал? – зачем-то спросила я.

– Зуб? Помню. Ой, там такая история вышла. Ты кукурузу ела, и он выпал. Так я ж его храню. Хочешь посмотреть? Сейчас, – мама высыпала корм в миску и полезла в верхний шкафчик. Она копалась там несколько минут, а я смотрела на чавкающего кота, и мне почему-то было очень хорошо.

– Вот он! – мама развернула кусочек газеты и показала зуб.

– Фу-у-у-у!

– Да ладно «фу-у-у». Слушай, Юль, как будто пятна не такие яркие стали! – Мама внимательно изучала моё лицо. – А ну! Давай на свет! – она потянула меня к окну. Она как-то странно дёрнулась в мою сторону, как будто обнять меня хотела, но замерла и отстранилась. Испугалась, что ли.

– Я там нашла рецепт. Морковный сок, – промямлила я.

– Бабушкин рецепт? Ой, это хорошо. Морковный сок, – затараторила с облегчением мама. – У неё там много рецептов, я часто ими пользуюсь. Бабушка, ну, твоя прабабушка, и травы сама собирала, отвары и мази делала. И даже шампуни… – мама стала быстро, быстрее, чем могла бы, заворачивать мой зуб обратно и убирать коробку на место. Ясно, ей неловко. Только за что? За то, что хотела обнять, или за то, что не обняла?

– Ясно, – бросила я и замолчала. Не знаю, сколько бы ещё длилось это молчание, если бы его не прервал телефонный звонок.

Лох серебристый

Звонила Танька по видеосвязи. Я ушла в комнату.

– Что с тобой? – выдала она вместо приветствия.

– Да так. Проходит уже, – почему-то не хотелось ничего объяснять.

– А это что за бомжатня? Ой! – Танька заглядывала мне за спину, рассматривая комнату.

– Это моя комната, вообще-то. Ну, временная, пока я здесь живу. – Мне стало обидно. Не за себя, а не знаю… Танька спрашивала, понравился ли мне Вова, как прошло свидание и когда следующее. Разговаривать не хотелось. Я что-то промямлила и, сославшись на плохой интернет, отключилась.

С пола на меня по-прежнему смотрела прабабушка. Я аккуратно сложила её портрет, блокнот и какие-то грамоты, удостоверения, которые рассыпались по всей комнате, в коробку и убрала её обратно в шкаф. Посидела немного. Встала. Помахала руками. Посидела. Встала. Я поняла! Мне срочно надо было идти. Неважно куда. Просто идти. Это моя фишка. Когда я не понимаю, что происходит, мне хочется ходить. Бесцельно бродить одной по району, спонтанно заходить в какие-то магазины, долго рассматривать что-то на витрине или выбирать напиток, который ещё не пробовала, в кофейне. Вообще-то, бабушка не очень одобряет мои одиночные прогулки, хоть мы и живём в благополучном районе, почти в центре Москвы. Если честно, когда мне хочется побродить, я просто говорю ей, что иду к Таньке. И я действительно к ней иду, только выбираю самую дальнюю и не самую прямую дорогу. Ой, кажется, и тут я бабушке вру. Или нет? Я же всё-таки прихожу к Таньке.