Платяной шкаф с секретом

© Лонской В. Я., 2022

© ООО «Бослен», 2022

Платяной шкаф с секретом

Повесть

Было серое пасмурное утро. Плотные облака закрывали солнце. Время от времени припускал дождь, и тогда начинал позванивать карниз за окном, словно мелочь у студента в кармане. В минуты затишья дождя затихал и карниз. И становилось так тихо, будто вместе с дождем и карнизом умолкали все звуки в городе, даже назойливый гул машин.

Клава Сарафанова, проснувшись раньше мужа, не спешила вставать с постели, а задумчиво смотрела в находившееся за той спинкой, что в ногах у кровати, окно.

В окне Клава видела верхние этажи соседнего пятиэтажного дома и угрожающе ползущие справа налево над его крышей серые облака. Вид из окна не вызывал у нее никаких эмоций, потому что размышляла она в эти минуты о дочери Маше, двадцатилетней девушке, вышедшей полгода назад замуж за парня из Петербурга и уехавшей в родной город мужа. И хотя Маша звонила матери регулярно, но сердце Клавы было неспокойно: как там ее девочка на новом месте, среди чужих людей и чужих улиц? Вправду ли у нее все так чудесно, как она говорит, или чего-то недоговаривает? Судя по бодрому голосу, успокаивала себя Клава, у дочери, видимо, действительно все в порядке.

Клава села на кровати, свесила ноги и еще некоторое время думала о дочери, о том, какая она у нее красавица и какое у нее доброе сердце. Маша, когда встречала на улице бомжа, считала своим долгом дать бедолаге денег на еду. А после Машиного отъезда местные доходяги остались без ее пусть и скромных, но необходимых вложений в их пропитание.

Клава решила не будить мужа, поскольку у того сегодня был выходной день, на работу идти не нужно. Надела домашний халатик и направилась в ванную, но по дороге ее остановила мысль, что она ведь собиралась сдать в химчистку выходной костюм Петра, который на одном из праздничных фуршетов облил вином кто-то из крепко выпивших гостей. Клава вернулась в спальню и устремилась к стоящему в углу большому трехстворчатому платяному шкафу.

Она открыла дверцу и уже потянулась было за висевшим среди прочих вещей костюмом мужа… как вдруг увидела нечто, повергшее ее в изумление. А увидела она ни много ни мало рыжеволосую девушку лет двадцати, ровесницу своей дочери, худенькую, в шортах и зеленой майке; девушка мирно спала, устроившись на сетке, как в гамаке. Представляете? Вы открываете свой платяной шкаф, а там спит незнакомая девица с голыми коленками!

– Эй! – окликнула спящую Клава.

Девушка проснулась, удивленно взглянула на нее, с неменьшим удивлением огляделась по сторонам, явно не понимая, где она и как оказалась в платяном шкафу.

– Ты кто? – спросила Клава.

– А вы кто? – в свою очередь поинтересовалась незнакомка.

– Я здесь живу… Это мой платяной шкаф, – проговорила потрясенная Клава. – А вот ты откуда здесь взялась, это вопрос! – И, словно очнувшись, громко закричала, призывая мужа на помощь: – Сарафанов! Проснись, черт возьми!

Петр Сарафанов открыл глаза, подскочил как ужаленный и, спрыгнув с кровати, полуголый бросился к жене, державшейся за сердце.

– Что случилось?!

Тут он увидел в шкафу девушку и отшатнулся.

– Это твое?! – нервно вопросила Клава.

– Почему «мое»? – оскорбился Сарафанов.

– А чье?..

– Я ее первый раз вижу. Клянусь!

– Ты, наверное, вчера до моего прихода привел эту девицу. Потом вы потеряли счет времени, а тут неожиданно явилась я. И ты запихнул ее в шкаф, паршивый ловелас, где она и уснула!

Услышав все это, девушка чуть не расплакалась:

– Я вас и вашего… паршивого ловеласа впервые вижу!

– Хорошо, – сказала Клава, – тогда объясни, душечка, как ты в шортиках, с голыми коленками, оказалась в платяном шкафу в нашей квартире?

– Сама не понимаю, почему я здесь… – У девушки из глаз потекли слезы.

Но Клава не поверила в искренность девушки и что та и Сарафанов незнакомы. Эти юные создания в шортах с голыми коленками умеют в случае необходимости пустить слезу!

– Ты хочешь сказать, милочка, что не знаешь этого человека?

– Нет…

– Вот видишь, – кивнул удовлетворенно Сарафанов.

Девушка сползла с сетки и вылезла из шкафа.

– Не понимаю, что я здесь делаю… – всхлипнула она.

Девушку колотил нервный озноб, и она, чтобы согреться, обхватила себя руками. В эту минуту она выглядела очень несчастной, и в Клаве взыграли материнские чувства, ведь незнакомка чем-то внешне походила на ее дочь.

– Как тебя зовут? – спросила Клава смягчившись. А Сарафанову строго бросила: – Иди оденься, бесстыдник!

Девушка помолчала, вспоминая свое имя, удрученно вздохнула:

– Не помню…

– Ну а где живешь? Улицу, дом? Это помнишь?

– Нет…

– Имена родителей? Как зовут мать, отца?

Девушка напрягала память, но ответы ей не давались.

– Не помню…

– Бедняжка! – пожалела ее Клава.

Сарафанов, как было велено, надел джинсы и рубашку. И вернулся к платяному шкафу, возле которого стояли Клава и незнакомка.

– И куда ж ты теперь пойдешь, если не помнишь, кто ты и откуда? – хмуро поинтересовалась Клава.

Девушка пожала плечами, посмотрела в окно. Дождь на улице заметно усилился, и опять зазвенел карниз под его струями.

– Надо сообщить в полицию, путь они ею займутся, – предложил Сарафанов. – Дадут по своим каналам информацию, что в доме номер таком-то, в квартире такой-то объявилась девушка приблизительно двадцати лет от роду, одетая в шортики и зеленую майку. Не помнит, кто она и откуда.

– И что затем?

– Глядишь, объявятся ее родители или родственники. Возможно, у нее есть муж. А пока девочка может побыть у нас…

Видя ревнивый настрой жены, Сарафанов сказал не «поживет у нас», а «может побыть».

И тем не менее Клава с подозрением взглянула на мужа.

– Зная твой влюбчивый характер, Петя, мы не можем оставить здесь эту девицу, – заявила она. – Я не смогу спать спокойно!

– Клава, ты о чем? – поморщился Сарафанов. – О какой влюбчивости речь? Мы живем с тобой вместе двадцать три года! Разве я давал тебе повод?.. А влюбляюсь я в людей, в их неожиданные характеры, и только!

– И все же было бы легкомысленно с моей стороны поселить постороннюю девицу в нашей квартире. Тем более такую соблазнительную – в шортиках, с голыми коленками…

Девушка все это время стояла молча. Сарафанов сочувственно поглядывал на нее.

– Куда девчонка пойдет, сама посуди! На улице дождь, – напомнил он жене.

Тут карниз за окном загромыхал под струями дождя еще громче, словно призывая Клаву проявить милосердие и оставить незнакомку у себя.

Клава вздохнула.

– Завтракать будешь? – неожиданно спросила она, обращаясь к девушке.

– Не знаю… – пролепетала та.

– Имя ты свое не помнишь, родителей – тоже… Но чтобы поесть – тут память не нужна.

Клава достала из шкафа летнюю курточку дочери.

– Надень, теплее будет.

Девушка облачилась в куртку, оказавшуюся ей в самый раз.

– А теперь милости прошу на кухню, завтракать, – сказала Клава. – Деликатесов не обещаю, но яичницу с колбасой и сыр – это в лучшем виде! Только сперва умойся. Ванная в коридоре слева.

Когда уже сидели на кухне за столом и ели яичницу с колбасой, наскоро приготовленную Клавой, Сарафанов, желая окончательно убедить жену, что не имеет к незнакомке никакого отношения, сказал:

– Я все же схожу в полицию и вызову оперативников. Пусть они займутся выяснением личности этой девушки…

– И что ты им скажешь? Что мы обнаружили у себя в шкафу ранним утром незнакомую девицу? – спросила Клава. – Они тебя на смех поднимут!

– Пусть поднимут… Но это их прямое дело – помогать тем, кто потерялся. Они с ней побеседуют, сделают фотографию или видео и запустят ее данные по своим каналам. Я тоже размещу в интернете ее фото и дам короткую информацию. Наверняка кто-то из знакомых узнает ее в лицо…

Девушка так и не произнесла ни слова, а только жадно ела яичницу, заедая ее бутербродом с сыром.

– Бедняжка, какая она голодная! – воскликнула Клава. – Ну ешь, ешь! – И вдруг неожиданно постановила: – Пока полиция будет искать твоих родных, надо дать тебе какое-нибудь имя, не тыкать же тебе постоянно!

– Татьяна! – предложил Сарафанов.

Клава вновь с подозрением посмотрела на мужа и сразу же отвергла его предложение:

– Ей больше подходит имя Катя… Катерина… – и обратилась к девушке: – Ты как, не против?

Та равнодушно пожала плечами.

– Ну вот и хорошо, Катя, – произнесла удовлетворенно Клава.

Далее встал вопрос, чем занять девушку, пока полиция будет выяснять ее личность. Это может продлиться довольно долго. Клава надеялась, что сотрудники полиции на время поисков родных девушки определят «Катю» в какой-нибудь приют, где у нее будет спальное место и питание. Но до этого денек-другой ей, вероятно, придется пожить у Сарафановых. Клава была женщиной отзывчивой и не могла просто так выставить девушку на улицу.

– Наш дом в твоем распоряжении, – сказала она «Кате». – Можешь смотреть телевизор, когда захочешь… Кроме того, в гостиной стоит книжный шкаф… Библиотека наша хоть и небольшая, но там есть хорошие книги. Например, повести Василия Аксенова или «Триумфальная арка» Ремарка – про любовь…

– Я читала «Триумфальную арку», – обрадовалась девушка и впервые улыбнулась. – Это я помню… Хотите, помогу вам прибрать в квартире? Мне это нетрудно.

– Похвально! – одобрила ее намерение Клава. – Но в этом нет необходимости… Отдыхай! Раз в две недели к нам приходит убираться Зина, моя родственница. Если потребуется помощь, я к тебе обращусь, не думай… – и призналась: – Обычно мне помогала дочь, Маша. Ты на нее очень похожа. Но теперь она уехала и живет в Питере… И все же, как ты оказалась в шкафу? Не понимаю…

«Катя» пожала плечами.

– Если хочешь, можешь сходить на улицу погулять, – продолжила Клава.

Девушка поспешно отказалась. Видно, опасалась, что, если выйдет за порог, обратно ее не пустят. А ходить по улицам, не зная куда идти, у нее не было желания.

Сарафанов понял, что «Катя» боится выйти на улицу одна, и предложил себя в качестве провожатого.

– Ну вот еще! – сдержала его порыв бдительная Клава. – У тебя что, дел нет?.. Сходи в полицию, потом займись размещением информации в интернете.

– Как скажешь, – не стал возражать Сарафанов.

В отделении полиции Сарафанов обратился за помощью к дежурному. Тот попросил подождать. Довольно скоро к Сарафанову вышел капитан по фамилии Брюквин, мужчина лет двадцати восьми, светловолосый, с живыми глазами и плоским носом. Он внимательно оглядел Сарафанова и, узнав, что речь идет о потерявшейся девушке, повел того к себе в кабинет, где сидели еще двое сотрудников. Там Брюквин предложил Сарафанову присесть и изложить суть дела.

Сарафанов, чувствуя себя неловко, путаясь в словах, рассказал, что сегодня утром его жена полезла в платяной шкаф и обнаружила в нем незнакомую молодую девушку, которая не помнит, кто она и откуда.

– Постойте! Значит, это не у вас потерялась девушка? – остановил его Брюквин.

– Нет… Мы ее обнаружили…

– Что значит обнаружили? – удивился Брюквин, словно и не слышал сарафановских объяснений. – Она позвонила в дверь? Пришла с улицы? Влезла в окно?

– То-то и оно, что не с улицы…

– А как?

– Моя жена нашла ее в спальне… в платяном шкафу.

– Где? – Капитан с подозрением взглянул на Сарафанова: здоров ли тот психически?

– Да-да, в платяном шкафу… Она сидела там среди одежды.

При этих словах товарищи Брюквина по кабинету, корпевшие со скучающим видом над бумагами, тут же воззрились на Сарафанова. «Девушка в шкафу?! – удивились про себя оба. – У мужика, наверное, проблемы с головой».

Сарафанов, понимая, что его сообщение о девушке, найденной в шкафу, выглядит по меньшей мере странно, старался произвести впечатление человека адекватного.

– Мы с женой сами были в шоке! – пояснил он. – Знаете ли, не каждый день в вашем платяном шкафу появляются незнакомые девушки, к тому же ничего не помнящие о себе… Не сочтите меня за психа, но это чистейшая правда.

Капитан Брюквин перестал постукивать авторучкой по ладони и замер в неподвижности, размышляя, правду ли говорит посетитель или врет с неясной целью.

– Вот так запросто – незнакомая девушка в шкафу? – проговорил он наконец. – Среди всяких шмоток?

– Именно так!

Тут в разговор включился один из сослуживцев Брюквина:

– А может, это… ваш трюк?

– Трюк? – не понял Сарафанов. – В каком смысле?

– Ну, скажем, накануне вы принимали любовницу… А тут вдруг явилась ваша жена, и вы запихнули девушку в шкаф. А теперь хотите, чтобы этим делом занималась полиция и прикрыла вас…

Сарафанов обиделся:

– Не знаю, как вы, а я не имею привычки заводить любовниц и затем прятать их в шкафах!

Сослуживец Брюквина лишь скептически усмехнулся.

– И чего же вы от нас хотите? – спросил капитан.

– Как чего? Интересное дело! Вы должны помочь девушке найти родных. Кто, кроме вас, способен это сделать? Быть может, пока суд да дело, ее надо определить в какой-нибудь подходящий приют или в больницу… Сами понимаете, не может она жить у нас в квартире. Она нам чужой человек.

И опять в разговор вмешался тот, кто завел речь о любовнице.

– Девица-то хоть симпатичная? – поинтересовался он.

– Какая разница? Симпатичная! Даже очень.

Поразмыслив, Брюквин подвел черту под разговором:

– Значит, так. Напишите заявление и все подробно изложите. Сегодня я к вам зайти не смогу… Зайду завтра. Тогда что-нибудь и решим. Укажите в заявлении свой адрес и номер телефона.

Сарафанов написал заявление, указал адрес и номер телефона.

И представил, как будет недовольна Клава, когда узнает, что никто из полиции к ним сегодня не придет.

– А нам что прикажете делать целые сутки? – спросил он.

– Приютите девушку до завтра, – заявил Брюквин. – Ничего страшного с вами не сделается… А мы подумаем, как с нею поступить.

Сарафанов попрощался и вышел за дверь.

Шел в сторону дома и думал: Клава ждет результатов, а результатов – ноль! Одни разговоры. В полиции всегда долго запрягают. Еще не факт, что этот Брюквин завтра найдет девушке комнату со спальным местом. И останется она у них на неделю… а то и больше. И Сарафанов решил срочно заняться размещением информации о девушке в социальных сетях.

Клава молча выслушала рассказ мужа. Удивительно, но ругаться она не стала. Кажется, они с несчастной девушкой нашли общий язык.

В середине дня все мирно сели на кухне обедать. Клава успела сварить щи и разогрела вчерашние котлеты с гречкой.

После обеда Сарафанов сел к компьютеру. «По такому-то адресу обнаружена молодая рыжеволосая девушка, – написал он, – на вид двадцати лет. Она ничего не помнит ни о себе, ни о своих родителях, ни откуда она родом. Девушка нуждается в помощи. Просьба к тем, кто узнает ее на видео, срочно сообщить об этом по такому-то телефону, спросить Клавдию или Петра Сарафановых». В приложении к тексту Сарафанов разместил снятое на смартфон видео с изображением «Кати», печально глядящей в объектив.

Затевая историю с поиском родных девушки через социальные сети, Сарафанов и не предполагал, в какие неприятности впутывается. А ведь человек-то он был опытный. Прошел армию. В молодые годы занимался спортивной борьбой, достиг определенных успехов. Но потом получил серьезную травму и был вынужден оставить большой спорт. Теперь Сарафанов работал тренером в детской спортивной школе и пользовался среди своих подопечных непререкаемым авторитетом.

Одним словом, на следующий день пошло-поехало. (Следует заметить, что обещавший прийти капитан Брюквин так и не пришел. Не появился он и через день. Это вызвало у Сарафанова приступ тихой ярости, хотя он был человеком незлобивым.)

Первым с утра Сарафановым позвонил молодой мужчина, сказал, что его фамилия Орлухин, зовут Валериан, после чего сообщил, что на видео он узнал свою младшую сестру Ольгу, пропавшую три дня назад.

– Ну слава богу! – обрадовалась говорившая с ним Клава. – Приезжайте, мы будем рады! Лишь бы не было ошибки. А вдруг это не она?

– Она, она! – заверил ее Орлухин.

Выключив телефон, Клава посмотрела на молчаливо сидевшую напротив «Катю», которую перед этим пыталась развлечь, рассказывая смешные истории из своей жизни, и осторожно проговорила:

– Милая, кажется, нашелся твой старший брат. Его зовут Валериан…

– Брат? – встрепенулась «Катя».

– А тебя, он сказал, зовут Ольга.

– Ольга… Оля… – повторила девушка несколько раз, прикидывая, насколько ей близко на слух это имя и вызывает ли оно какие-либо ассоциации.

Валериан Орлухин, щеголеватого вида блондин с короткой светлой бородкой, с крупным перстнем на руке, приехал через час.

Дверь ему открыл Сарафанов. Убедившись, что перед ним звонивший брат, Сарафанов проводил его в гостиную, где находились Клава и пока еще «Катя».

Заприметив с порога сидевшую на диване девушку, Орлухин радостно устремился к ней.

– Сестренка, милая! Как же это так?!

Протянув руки, он поднял ее с дивана, прижал к себе. И тискал минуту или две, демонстрируя братские чувства.

«Катя», судя по виду, не почувствовала никаких родственных позывов и держалась отстраненно.

– Оля! Милая! Неужели ты ничего не помнишь?! Совсем ничего?! – восклицал Орлухин. – Напряги свою память! Это я, Валериан, твой брат… Ну?.. Неделю назад мы вернулись с тобой из Ялты, где купались в море… Вспомни!

Девушка в ответ покачала головой. И жалко оглянулась на приютивших ее Сарафановых.

Петр Сарафанов, хоть и не был большим знатоком человеческой психологии, почувствовал в поведении Орлухина некоторую фальшь. Уж чересчур тот радовался обретению сестры, словно девушка отсутствовала не три, как он утверждал, дня, а не менее полугода.

– Присядь, товарищ, – предложил он Валериану. И когда тот опустился на диван, спросил: – У тебя есть при себе какие-либо документы? Паспорт? Или права?

– Петр! Ты чего! – укорила его Клава. – Человек приехал забрать потерявшуюся сестру, а ты требуешь у него документы…

В отличие от мужа, Клава полностью верила Орлухину, верила, что он брат девушки из шкафа. В противном случае зачем тому взваливать на себя обузу по содержанию чужого человека?

– Да нет, почему же! – не возражал против проверки документов Орлухин. – Пожалуйста, вот мой паспорт.

И он протянул Сарафанову паспорт.

Тот повертел паспорт в руках. Заглянул внутрь, прочел имя-фамилию, адрес прописки.

– Все в порядке? – подчеркнуто доброжелательно полюбопытствовал гость.

– Ну, в общем… – согласился Сарафанов. И на всякий случай заглянул еще на страницу, где обычно стоит штамп о регистрации брака.

– Я пока еще холост, – пояснил Орлухин, стараясь держать себя в руках.

– Действительно, Петя, ты чего?! – встала на защиту гостя Клава. – Видно же, приличный человек!

Но что-то мешало Сарафанову окончательно поверить в честность намерений Орлухина.

– А паспорт девушки у вас имеется?

– Увы, нет! – скорбно улыбнулся Валериан. – Оля пропала вместе с паспортом.

– Ясно.

– А где ваши родители? – поинтересовалась Клава без всякой задней мысли.

– Наши родители умерли, – помрачнев, ответил Валериан. И взял «Катю» за руку. – Мы с сестрой выросли в детском доме…

– Несчастные дети! – вздохнула Клава.

А Сарафанов все никак не мог успокоиться.

– Ну а какое-нибудь фото, где вы сняты вместе, у вас есть?

– Фото? Есть… – Орлухин достал из кармана бумажник, вынул оттуда небольшой черно-белый снимок, на котором были сняты девочка лет шести и мальчик лет двенадцати.

Сарафанов долго разглядывал снимок и, не произнеся ни слова, вернул его. Но чувствовалось, что он не убежден. На снимке – дети, на взрослых брата и сестру ничуть не похожи.

– А современные фотографии у вас есть? – спросил он.

– Что ты прицепился к человеку? – рассердилась Клава. И стала объяснять мужу: – Сам посуди, пришел бы человек за чужой сестрой?.. Забот своих, что ли, нет? Тем более у бывшего детдомовца?

Девушка, «Катя» или «Оля», по-прежнему молчала, и было неясно, на чьей же она стороне.

– Так есть более позднее фото?

– Конечно.

Орлухин достал из кармана мобильный телефон, нашел нужную фотографию и со снисходительной усмешкой протянул телефон Сарафанову.

На снимке был изображен улыбающийся Валериан, таким, каким он появился сейчас у Сарафановых, и рядом с ним «Катя», она же «Оля», одетая в зеленую майку и шорты, в тапочках-туфлях на босу ногу, – ровно такой, какой ее обнаружила в шкафу Клава.

– Ну что ж, – признал положение вещей Сарафанов, – коли так, в добрый путь!..

– А вот скажите, – спросил напоследок Орлухин, – где вы нашли мою сестренку?

– В шкафу, – ответила Клава.

– Где?!

– В платяном шкафу. Утром открыла шкаф, а там – она.

– Надо же! – поразился Валериан. И обратился к девушке: – Как же, милая моя, ты там оказалась?

Та пожала плечами.

Орлухин вызвал по телефону такси.

– Спасибо, что приютили мою сестру, – поблагодарил он Сарафановых.

Девушка сняла с себя Машину куртку и со словами благодарности протянула ее хозяйке квартиры.

– Оставь пока себе, на улице прохладно, – остановила ее Клава, довольная тем, что все так чудесно завершилось. – При случае вернешь…

Орлухин с Клавой вышли в прихожую первыми, и Сарафанов, уловив момент, потихоньку сунул девушке в руку тысячу рублей и бумажку, где успел написать свой адрес.

– Если будет что-то не в ту степь, возвращайся! – шепнул он. – Мы тебя в обиду не дадим.

Потом все четверо немного потоптались в прихожей, прощаясь. У Клавы даже слезы навернулись на глаза – так она прониклась судьбой несчастной «Кати»-«Оли», непонятно каким образом слетевшей с колеи своей жизни.

Когда брат с сестрой ушли, Клава и Сарафанов вернулись в гостиную.

Оба долго молчали, но думали о разном. Клава – о том, что так никогда и не узнает, с помощью какого механизма или каких свойств человеческой психофизики переместилась «Катя»-«Оля» из одной части города в другую, из мест, где она проживала, в их платяной шкаф. Сарафанов же думал об Орлухине, которому так до конца и не поверил, несмотря на предъявленную фотографию. Это вполне мог быть фотошоп с использованием видео, размещенного в интернете Сарафановым.

Не успели супруги прийти в себя после расставания с братом и сестрой, как посыпались телефонные звонки. Желающих узнать что-либо о несчастной девушке, не помнящей, кто она, оказалось немало. Звонившие, мужчины и женщины разного возраста, интересовались, каково физическое состояние девушки, когда ее можно увидеть, и были разочарованы, узнав, что у потерявшейся уже нашелся родственник, который и увез ее с собою.

Последним под вечер позвонил мужчина, судя по голосу, лет тридцати. Он тоже интересовался состоянием девушки, спрашивал, как потерявшаяся (он назвал ее своей женой) попала к Сарафановым. Долго молчал, потрясенный, узнав, что девушку обнаружили утром в шкафу. После чего возмутился: как такое возможно? Ведь его Лена – не одеяло и не пальто, чтобы держать ее в шкафу, и не надо делать из него идиота! Затем поинтересовался, куда и когда он может приехать, чтобы забрать жену. И расстроился, узнав, что у девушки, имя которой, как выяснилось, Ольга, а не Лена, нашелся старший брат, который еще днем приехал за ней и увез с собой.

В начале одиннадцатого случилось неожиданное. Клава и Сарафанов сидели в гостиной и смотрели по телевизору старую кинокомедию. Сарафанов больше дремал, чем глядел на экран, а Клава, приглушив звук телевизора, болтала с подругами. Каждой подолгу рассказывала о том, как обнаружила у себя в платяном шкафу рыженькую девушку, которую приняла поначалу за любовницу мужа, и сколько волнений принесло появление незнакомки, не помнившей, кто она и откуда. Сарафанов, рассказывала Клава, заявил о появлении девушки в полицию и дал о ней информацию в интернете. К счастью, у бедняжки нашелся брат, забравший ее домой. Подруги охали, ахали на разных стадиях рассказа, сочувствовали Клаве.

И тут прозвучал звонок в дверь. Клава пообещала очередной приятельнице перезвонить и отправилась открывать, удивляясь, кто же явился так поздно. Пробудившийся Сарафанов последовал за нею.

Каково же было их потрясение, когда они увидели в дверях дрожащую от холода «Катю»-«Олю».

– Ты?! – воскликнула Клава.

– Я.

– Что случилось?

– Я сбежала от Валериана. Он мне не брат и не детдомовец… Он хотел переспать со мной, с этой целью и назвался моим братом.

– Вот сука! – возмутился Сарафанов. – Я сразу понял, что тут дело нечисто…

– А с виду такой приличный молодой человек! – посетовала Клава. – Заходи, милая…

«Катю» отвели на кухню. Поставили перед ней тарелку с едой и стакан крепкого чая.

Покончив с ужином, «Катя» рассказала в подробностях, как все произошло и как ей удалось сбежать от афериста.

Валериан привез ее в кирпичный дом на Лесной улице, в неплохо обставленную двухкомнатную квартиру, намекавшую на достаток ее владельца.

Для встречи так называемой сестры он заранее накрыл стол в большой комнате – два прибора, бутылка шампанского и ваза с фруктами.

Когда сели за стол и «Катя» (впрочем, Валериан упорно называл ее «Олей») сказала, что хотела бы съесть что-либо более существенное, чем бананы и яблоки, Орлухин, приплясывая, принес из холодильника салатницу с оливье и небольшой кусок ветчины на тарелке.

Валериан говорил не переставая. Развлекал ее разными забавными историями, но обходил стороной разговоры об их совместном житье и об «Олиных» занятиях в текущей жизни. И все время пританцовывал, передвигаясь с места на место, словно отрабатывал танцевальные па.

Сразу по приезде пройдясь по квартире, девушка невольно обратила внимание, что нигде нет ее фотографий и вообще каких-либо женских вещей. В ванной комнате, куда она зашла ополоснуть руки, на полочке над раковиной не обнаружилось никаких флаконов, щеточек, баночек с кремами, которыми обычно пользуются женщины. В стакане сиротливо стояла одна зубная щетка, рядом лежал крем для бритья и бритвенный прибор.

Сестре, которая обрела брата, это показалось подозрительным.

Когда они с Валерианом выпили по бокалу шампанского и «Оля» почувствовала себя свободнее, она спросила: не знает ли он, где она могла оставить в квартире свой смартфон? Ей хотелось бы посмотреть номера телефонов, фотографии и что-нибудь еще, что помогло бы вспомнить имена подруг, товарищей по учебе и тому подобное.

Орлухин покачал головой. И пояснил: в день своего исчезновения, уходя утром из дома, она, как обычно, взяла с собой смартфон и еще зачем-то паспорт. На вопрос девушки, известно ли ему, с какой целью она взяла паспорт, ответил, что понятия не имеет. Затем она поинтересовалась: «Где мои вещи, одежда? На улице прохладно, и я хотела бы переодеться в теплое». «Вещей нет, – признался Орлухин. – Видишь ли, в твое отсутствие Тоня, наша домработница, сдала все твои вещи в чистку». – «И нижнее белье?» – спросила «Оля». – «Видимо, и белье…» – не моргнув глазом, ответил Валериан.

Он сорвался со стула, крутанулся вокруг стола и, ухватив бутылку с шампанским, галантно наполнил «Олин» бокал, предложил выпить за ее возвращение. И добавил: «Не волнуйся, сестренка, я получил на днях у себя в фирме хорошие премиальные и куплю тебе все, что пожелаешь!»

«Олю», помимо отсутствия вещей, удивило упоминание о домработнице. Вряд ли у бывшего детдомовца, который еще достаточно молод, есть домработница.

После всего этого девушке окончательно стало ясно, что Орлухин никакой ей не брат, а посторонний человек! И что он лелеет в отношении ее какие-то тайные планы. Возможно, он решил переспать с нею, молодой, наивной, не помнящей, кто она такая, переспать без всяких дальнейших обязательств.

И «Оля» стала думать, как ей сбежать от Орлухина, пока он не запер ее в квартире и не принудил к сожительству. А когда тот предложил в честь ее счастливого возвращения провести ночь вместе в одной постели, как они нередко, по его словам, делали в детстве, когда жили в детском доме, последние сомнения отпали.

На счастье «Оли», у Валериана случилось сильное расстройство желудка, и он надолго закрылся в туалете.

Воспользовавшись этим, «Оля» прихватила курточку, которую дала ей Клава, и бросилась к выходу. Увы, предусмотрительный Орлухин запер входную дверь изнутри, а ключ куда-то спрятал.

Обычно хозяева вешают ключ от двери при входе на стену. На это девушка и рассчитывала. Она осмотрела стены в прихожей, обшарила руками все закутки, но ключа не нашла.

«Оля» выбежала на балкон, глянула вниз. И отшатнулась: этаж был четвертый, о бегстве через балкон не могло быть и речи.

Тогда она решилась на отчаянный поступок, которого никогда не позволила бы себе при других обстоятельствах: обшарила карманы верхней одежды Валериана, висевшей в прихожей. И после долгих поисков, нервничая при мысли, что Валериан может появиться в любой момент, нашла в одной из курток нужный ей ключ.

В это время из туалета донесся громкий звук спускаемой воды, и «Оля», открыв замок, бросилась вон из квартиры, бесшумно прикрыв за собою дверь.

Оказавшись на лестничной площадке, она, не тратя драгоценные минуты на вызов лифта, побежала вниз.

Следует сказать, что Орлухин, не обнаружив в комнатах «сестры» и зная, что дверь он запер на ключ, а ключ надежно спрятал, первым делом устремился к платяному шкафу. Вдруг эта девчонка, которую нашли в шкафу, решила забраться в шкаф и бежать через него из квартиры ей одной известным способом? Валериан оглядел шкаф изнутри и, никого там не найдя, застонал от отчаяния. Но тут его накрыл новый приступ расстройства желудка, и он опять побежал в туалет.

Выслушав рассказ «Кати»-«Оли», Сарафанов гневно воскликнул:

– Я сразу понял, что он – аферист! У него это на роже написано! А ты про него: «Хороший, хороший»! – укорил он жену. – Завтра поеду к нему и поговорю с ним по-мужски! Подлец! Хотел воспользоваться несчастьем девчонки!

– Никуда ты не поедешь, – остановила его Клава. – Пусть с этим разбирается полиция. Слава богу, «Кате» удалось сбежать от него! – И погладила девушку по плечу. – Найдем мы твоих родных, найдем… А сейчас иди отдыхать, день был трудный. Я постелила тебе в гостиной на диване…

Следующий день «Катя» провела в доме Сарафановых. Клава примирилась с мыслью, что девушка еще некоторое время побудет у них в квартире.

В течение дня вновь позвонили несколько человек, все они интересовались «Катей» (двое даже поговорили с ней напрямую). Некоторые пообещали приехать в течение дня и посмотреть на «Катю» – она это или не она? Родственница или просто похожа?

На третий день утром раздался звонок в дверь. Это наконец явился долгожданный капитан Брюквин. Он пришел не один, а с напарником, тем самым, который интересовался у Сарафанова, хороша ли девица, найденная в шкафу.

Дверь полицейским открыла Клава. Оба представились ей. Второй назвался старшим лейтенантом Мукомоловым. Брюквин, как старший в этой паре, объяснил, по какому делу они явились.

Клава заглянула в удостоверение, которое показал ей Брюквин, удовлетворенно кивнула и предложила полицейским пройти в квартиру.

«Катя» сидела в гостиной на диване, сцепив руки на коленях, погрузившись в свои невеселые мысли. Лицо ее было печальным. Еще бы – ни кола, ни двора, ни подлинного имени! Увидев вошедших мужчин в форме, девушка напряглась.

– Вот наша бедная девочка… – представила ее Клава.

Полицейские объяснили «Кате», кто они.

– Как вы вовремя! – возбужденно продолжала Клава. – Тут позавчера приехал один малый… По объявлению, которое мой муж выложил в интернете… Назвался братом «Кати». Увез ее с собой. Оказался аферистом. Хотел изнасиловать девочку, раз она «бесхозная». Слава богу, «Кате» удалось сбежать от него.

– А почему «Катя»? Девушка помнит свое имя? – спросил Брюквин. – Может, она и фамилию помнит?

– Она ничего не помнит. Имя «Катя» мы дали ей временно, – объяснила Клава. – Не тыкать же ее: ты! ты! Все же живой человек, а не полено!

Тут в комнате появился Сарафанов, вернувшийся из магазина, куда Клава посылала его за продуктами. Оживился, увидев полицейских.

– Здрасьте! – кивнул он капитану и его напарнику. – Какие люди! – И не обошелся без язвительного замечания: – Долго же вы шли до нас! Еще немного, и девушка попала бы в беду.

Брюквин хмуро взглянул на Сарафанова.

– У нас, кроме вашей «Кати», еще с десяток дел, – сказал он. – И все они гораздо серьезнее – убийства, хищения, грабежи… – И он обратился к девушке, все так же скорбно сидевшей на диване: – Скажите, девушка… вы совсем ничего не помните о себе?

– Ничего.

– Ну хоть что-то можете припомнить из прошлой жизни? – поинтересовался Мукомолов.

В отличие от Брюквина, он не был строг, и чувствовалось, что девушка ему нравится.

«Катя» задумалась:

– Помню, какие книги читала, какие смотрела фильмы… Помню, что была в Петербурге, в Эрмитаже… Долго стояла там в зале Рембрандта возле «Данаи», которую когда-то изуродовал один сумасшедший… Помню, была в Праге… Шла по Карлову мосту…

Мукомолов расплылся в улыбке:

– Ну вот, это уже что-то! Все не так плохо.

Брюквин же по-прежнему был суров и деловит: память о прочитанных книгах и о «Данае» в Эрмитаже – не повод для оптимизма.

– Итак, давайте по порядку, – обратился он к Сарафановым. – Где вы обнаружили девушку?

– В платяном шкафу, – ответила Клавдия.

– Покажите этот шкаф…

Все, кроме «Кати», ведомые хозяйкой квартиры, направились в спальню.

Клава подошла к шкафу, распахнула дверцы:

– Вот здесь.

Брюквин сунул голову в шкаф и стал оглядывать его изнутри. Мукомолов стоял за его спиной и поглядывал на вещи, висящие в шкафу, без особого интереса.

Не удовлетворившись простым осмотром, Брюквин полез глубже. Сдвинул висевшую перед ним одежду в сторону и уперся головой в фанерную стенку.

– Чего ты там ищешь, капитан? – спросил Сарафанов, глядя на торчащий из шкафа зад полицейского.

– Хочу понять, каким образом девушка здесь оказалась, – ответил тот. – Быть может, тут находится портал…

– Какой еще портал?

– Ведущий в другое измерение… А иначе как она могла сюда попасть? Только если бы пришла через дверь.

– Действительно, – согласился с ним Сарафанов.

– Приведи девушку, – попросил Брюквин Мукомолова.

Тот вышел из комнаты и через минуту вернулся с «Катей».

Проверив рукой заднюю стенку на прочность, Брюквин вылез из шкафа. Пригладил волосы. Стряхнул невидимую пыль с плеча.

– Как же ты, елки зеленые, оказалась в шкафу в чужом доме? – спросил он у «Кати».

– Сама не понимаю, – ответила та. – Вроде бы я спала… Вдруг кто-то вскрикнул. Открываю глаза: теснота, ни окон, ни дверей. Всюду висит какая-то одежда. Явно не моя. Я смотрю вокруг и не могу понять, где я. Потом вижу Клавдию Семеновну. – «Катя» кивнула на хозяйку дома. – Это она от испуга закричала, когда меня увидела.

– Хозяйку дома можно понять, – заметил Брюквин. – Не каждый день находишь у себя шкафу молоденьких девиц.

Тут, проявив инициативу, в шкаф полез Мукомолов. Негоже отставать от старшего по отделу, решил он.

Пока Мукомолов, стуча обувью, крутился в шкафу, капитан стоял у окна и оглядывал оттуда пространство спальни. Супруги Сарафановы и девушка покорно теснились рядом.

Вдруг из шкафа полилась громкая музыка – марш Радамеса из оперы Джузеппе Верди «Аида». Музыка гремела так, будто в праздничный день включили уличный громкоговоритель.

– Что это?.. – оторопел Брюквин. – Почему в шкафу музыка?

Он метнулся к шкафу. Потыкал одежду кулаком и, не обнаружив внутри Мукомолова, изменился в лице.

– Серега! – позвал он лейтенанта. – Ты где, черт возьми?!

Ему никто не ответил. Тут заволновались и хозяева квартиры.

Сарафанов бросился к шкафу, сунул голову внутрь.

– Эй, лейтенант? Кончай хохмить! Вылезай!

И опять никакого ответа. Тут уж Сарафанов сунулся в шкаф по пояс. И к своему удивлению обнаружил там на полу вместо полицейского пару мужских черных туфель. Это были туфли Мукомолова.

Брюквин отодвинул Сарафанова и сам полез в шкаф.

– Серега, ты где?

– Испарился, – объяснил Сарафанов.

– Так не бывает! – прошептал капитан потрясенно.

– Выходит, бывает, – сказал Сарафанов. – Туфли есть, а его самого – нет!

– Твою мать! Куда же он делся?!

Капитан выхватил туфли из рук Сарафанова и несколько мгновений смотрел на них в отупении, не зная, что с ними делать. Потом швырнул на пол, словно боялся подхватить от туфель заразу.

Клавдия и «Катя» не меньше капитана были потрясены исчезновением сотрудника полиции.

И, будто насмехаясь над всеми участниками сцены, продолжал греметь на полную катушку марш Радамеса из «Аиды».

Прошло несколько минут, прежде чем музыка стихла и Брюквин справился со своими чувствами.

– Как там тебя… Сарафанов, – обратился он к хозяину квартиры. – Давай отодвинем шкаф от стены… Посмотрим, что за ним…

– Зачем?

– А вдруг там дыра? Через которую люди могут входить в помещение и выходить…

– Уверяю вас, гражданин полицейский, там нет никакой дыры, – оскорбилась Клавдия. – Мы в прошлом году здесь делали ремонт… Там все прочно. Как в Колонном зале. Я сама проверяла.

«Катя» стояла растерянная, словно это она была виновата не только в своем загадочном появлении в шкафу Сарафановых, но и в неожиданном исчезновении старшего лейтенанта, сотрудника полиции.

– И все же лучше проверить, – продолжал настаивать осиротевший капитан. – Давай, Сарафанов, берись за угол шкафа с левой стороны, а я возьмусь с правой…

– Ну-ну.

Мужчины вцепились в шкаф с двух сторон и с немалыми усилиями, не без труда оттащили его от стены.

Когда стена открылась, все смогли убедиться, что она ровная и в ней нет никаких изъянов и дыр.

– Я же говорила! – сказала довольная Клава. – Все чисто! У меня везде тип-топ!

Брюквин обессиленно опустился на ближайший стул. Долго молчал, уставившись в пол.

– Может, кто-нибудь объяснит мне, куда он все же делся? – проговорил он, хлопнув себя ладонями по коленям. – Он что, ангел? Улетел в небеса?.. И что прикажете докладывать полковнику Пузыреву, когда он спросит: «Где старший лейтенант Мукомолов, твой напарник?»

Сарафанов сочувственно шмыгнул носом. Вынул из кармана брюк несвежий носовой платок, утер потную шею.

– Есть в нашей жизни вещи необъяснимые, – философски заметил он. – Вот, к примеру, почему таракан ползет по потолку, а человек не может?

Брюквин поморщился:

– Что ты плетешь? Ботаник! Нет, это дело так оставлять нельзя!

Капитан достал из кармана мобильный телефон, набрал номер. Лицо его опять стало строгим, каким оно было, когда они с лейтенантом только вошли в квартиру и вслед за хозяйкой направились к этому дурацкому трехстворчатому, покрытому темным лаком шкафу, который сразу ему не понравился.

Телефон долго не отвечал, наконец на другом конце провода включили трубку.

– Здравия желаю, товарищ полковник! – Брюквин поднялся со стула и вытянулся во весь рост. – Это капитан Брюквин…

– Слушаю тебя, капитан…

Брюквин доложил Пузыреву, что они с Мукомоловым пришли час назад по адресу, где была обнаружена в шкафу девушка, не помнящая, кто она и откуда, пришли, желая разобраться в этом деле. Побеседовали с хозяевами квартиры и с самой этой девушкой, пытаясь выяснить, каким образом та оказалась в шкафу. Потом стали обследовать шкаф, который явился стартовой площадкой для появления девушки в чужом доме…

– Какой площадкой?.. – переспросил полковник.

– Стартовой… – повторил Брюквин.

– Космонавты херовы! – хрипло выругался Пузырев.

– Пытаясь исследовать содержимое шкафа, – продолжил свой доклад Брюквин, – Серега… то есть старший лейтенант Мукомолов, полез внутрь шкафа и там исчез. С концами!

– Как исчез?! – не понял полковник.

– Так, исчез… – вздохнул капитан. – Я облазил весь этот гребаный шкаф – нет Мукомолова, только туфли его валяются на полу…

– Ты трезвый?! – спросил Пузырев.

– Трезвее не бывает! – обиделся Брюквин. – Три свидетеля могут подтвердить мои слова…

– Тогда объясни, как молодой здоровый парень, сотрудник полиции, мог исчезнуть в шкафу?!

– Не знаю, – вздохнул капитан. – Мало того, когда он исчез, в шкафу зазвучала громкая музыка… Причем классическая… Что-то оперное… И гремела она минут двадцать!

– Ты точно вчера пил, – поставил диагноз полковник, у которого не укладывалось в голове, что сотрудник полиции пропал не в шахте метро, не в канализационном люке, не в реке, куда мог упасть с обрыва, преследуя преступника, а исчез в обычном шкафу, в котором хозяева хранят всякое шмотье.

– Я не пью уже месяц, у меня язва! – обиделся Брюквин.

Полковник Пузырев поразмыслил и принял решение:

– Значит, так. Оставайся на месте. Я высылаю к тебе оперативную группу… Нет, две группы! С подполковником Глазовым во главе! Он мужик тертый! – уточнил Пузырев. – И чтоб Мукомолова мне нашли! Живым или мертвым! Он не иголка в стоге сена! Обыщите весь подъезд, все закоулки! И с девицей этой подозрительной разберитесь! Не с неба же она в шкаф залетела! Разошлите ее данные по нашим каналам, где-нибудь информация о ней всплывет…

Через полчаса к Сарафановым в квартиру явились шестеро сотрудников полиции. У подполковника Глазова, возглавлявшего группу, уже был поэтажный план здания, который он успел где-то взять. Уточнив по плану, какая квартира находится по соседству и какая комната в ней примыкает к спальне Сарафановых, подполковник отправил туда двух оперативников для проверки.

Сам Глазов, испросив разрешения у хозяев квартиры, уселся на стул в центре комнаты напротив злополучного шкафа, дверцы которого были открыты настежь, словно приглашая очередного желающего залезть в его опасное нутро.

Подполковник сидел, положив перед собой поэтажный план, облокотившись на ночной столик, который подкатили к нему оперативники, увезя его от хозяйской кровати. С поэтажным планом на столике подполковник чувствовал в себе талант и силу полководца, обдумывающего тактику предстоящего сражения.

Переговорив с Брюквиным, Глазов отправил еще двух оперативников пройтись по этажам и проверить, каково наружное состояние шахты лифта и нет ли в ней где-либо повреждений и непредусмотренных отверстий. Каким образом наличие повреждений и отверстий в шахте лифта могло помочь в поисках Мукомолова, этого Глазов и сам не знал, но любая деталь, как показывала практика, могла стать зацепкой и привести к расшифровке ребуса.

Затем подполковник попросил привести к нему «Катю», сидевшую с Сарафановыми в гостиной. Клава решила последовать за девушкой, чтобы в случае чего быть ей подмогой в разговоре с полицейским начальником.

– А вы чего пришли? – сухо спросил Глазов у Клавы. – Я вас не звал. Мне нужна только девушка…

– Это хозяйка квартиры, – пояснил находившийся рядом Брюквин. – Это она обнаружила девушку в шкафу…

Глазов понимающе кивнул.

– Итак, девушка, – обратился он к «Кате», – каким образом вы оказались в незнакомой для себя квартире в этом шкафу? – И подполковник бросил неприязненный взгляд в сторону распахнутой пасти трехстворчатого лакированного монстра.

– Понятия не имею… – ответила девушка.

– Может быть, вас в этот день… чем-то опоили? Или подвергли гипнозу?

– Не знаю…

– Ну хоть что-то вы помните из былой жизни? Дом, где проживаете? Улицу, на которой он стоит? Может быть, школу, в которую ходили? Или, к примеру, помните имя и фамилию своей матери?

– Как зовут маму – не помню, – всхлипнула «Катя». – Помню некоторые книги, которые прочла, отдельные фильмы, которые смотрела. Помню, что была в Чехии…

– Ладно. – Подполковник повернулся к Клаве. – Расскажите, что увидели вы, гражданка Сарафанова, когда в то утро открыли шкаф?

– Увидела незнакомую мне девушку… Она лежала на сетке, вроде как в гамаке… Поначалу я подумала, что это мой муж Петр, любитель гульнуть, привел в мое отсутствие девицу и, не успев ее вовремя спровадить, спрятал ее в шкафу. Но он поклялся, что нет у него никакой девицы… Потом стало ясно, что они незнакомы…

– У девушки было что-либо в руках? Сумка, мобильник, может, какой-нибудь сверток?

– Ничего у нее не было…

Тогда подполковник обратился к Брюквину:

– А как Мукомолов… исчез?

Брюквин покосился на злополучный шкаф.

– Сначала шкаф обследовал я…

– И что?

– А ничего! Осмотрел одежду, попробовал на прочность стенки изнутри… Ничего необычного, шкаф как шкаф. Потом туда полез Мукомолов… Покрутился там и исчез. Как корова языком слизала! И что странно, пока он там возился, играла громкая музыка…

– Где?

– В шкафу.

– Там что же, стоит магнитофон?

– Нет там никакого магнитофона.

– Тогда откуда музыка?

– А черт ее знает!

Глазов озадаченно потер ладонью подбородок.

– Мистика, да и только! – Некоторое время подполковник молчал, погруженный в свои мысли. – Может, Мукомолова уже на выходе из квартиры похитили члены какой-либо преступной группы? – проговорил он. И спросил: – А где хозяин квартиры?

– Я здесь, – отозвался давно стоявший в дверях Сарафанов.

– Кто вы по профессии? Чем занимаетесь?

– Я спортсмен в прошлом… Классическая борьба… Призер многих международных соревнований. Сейчас тренер в детской спортивной школе. Тренирую способных пацанов…

– Ясно, – изрек подполковник и, оглядев Сарафанова, сделал заключение, что тот, хотя и спортсмен в прошлом, судя по его простецкой внешности, вряд ли причастен к похищению старшего лейтенанта.

В то же самое время оперативные сотрудники Онучин и Ессентуков, похожие друг на друга и ростом, и цветом волос, и чертами лица, которых Глазов отправил в квартиру по соседству, стояли возле стены, примыкавшей к спальне Сарафановых, и убеждали хозяина, Андрея Ильича Семигина, пожилого мужчину в очках, профессорского вида, и его сорокалетнюю дочь Свету, тоже в очках, худощавую невзрачную особу, проживающую вместе с отцом, разрешить им отодвинуть от стены шкаф, заполненный доверху книгами, с целью проверить, нет ли за ним чего.

– Зачем вам это? – не могли понять столь странного желания полицейских отец и дочь. – Что вы хотите там увидеть?..

– Быть может, там находится проем в стене, через который из соседней квартиры был похищен наш сотрудник, – объясняли оперативники, сами плохо понимая, что им нужно.

– Нет там никакого проема, – убеждала их Света. – Это изолированная квартира. Все железобетонно – таракан не проползет…

– И потом, – поддержал дочь Андрей Ильич, – вы не сдвинете этот шкаф с места. Для этого придется вынуть из него все книги. А книги я вынимать не дам… Чтобы их убрать обратно, два дня потребуется!

– Давайте мы попробуем отодвинуть шкаф, не вынимая книг? – настаивал твердолобый Онучин.

Его напарник Ессентуков не разделял уверенности коллеги, но помалкивал. Наконец, после долгих уговоров, Андрей Ильич дал согласие.

– Черт с вами, дерзайте! – кивнул он.

Оперативники сняли куртки, бросили их на стул. Закатали рукава рубашек. Пристроились к шкафу и попытались вдвоем оттащить его правый угол от стенки. Это им не удалось. Шкаф действительно оказался неподъемный. Тогда оперативники, собрав остатки сил, предприняли вторую попытку. Казалось, еще чуть-чуть – и угол шкафа отползет от стены… Но, увы, шкаф стоял, как прибитый. Только Ессентуков от чрезмерных усилий издал неприличный звук, который обычно издают люди, сидя на унитазе. Света брезгливо взглянула на него.

– Пардон! – изрек, застеснявшись, Ессентуков. – Это не я…

Когда и вторая попытка провалилась, Онучин понял, что продолжать не имеет смысла.

– Видимо, не судьба, – проговорил он. – Пусть подполковник решает, как быть…

– Да нет там за шкафом ничего, что могло бы заинтересовать полицию, – заявил в ответ Андрей Ильич.

А подполковник Глазов – человек тертый, как сказал о нем Пузырев, бесстрашный и волевой, не раз голыми руками бравший бандитов, взвесив все «за» и «против», как раз решил сам влезть в шкаф и самолично обследовать его нутро. Предварительно, не трогая их руками, он неприязненно осмотрел туфли Мукомолова, сиротливо лежавшие на полу возле шкафа.

– Товарищ подполковник, может, не надо? – попытался удержать его Брюквин. – Мало ли что…

– Надо-надо! – заявил убежденно Глазов. – Я полезу в шкаф, а ты и Лебедяхин подстрахуйте меня! – И он подозвал в помощь Брюквину одного из оперативников. – Если что, тут же хватайте меня за ноги и тяните на себя! Надеюсь, голову мне не оторвут…

И подполковник, опустившись на колени, полез в шкаф. Оказавшись внутри, он продвинулся к задней стенке и стал ощупывать ее ладонью, проверяя на прочность каждую деталь. Брюквин и Лебедяхин стояли, замерев от напряжения, протянув руки к его ногам, готовые в любой момент выдернуть храбреца наружу.

Клавдия, услышав, как в шкафу что-то громко треснуло, сцепила испуганно на груди руки:

– Ради бога, не сломайте мне шкаф!

И тут внутри шкафа что-то громыхнуло, сверкнул электрический разряд, как это бывает при замыкании, и загремел в полную мощь голос певца Юрия Гуляева, исполняющий арию Роберто из оперы П. Чайковского «Иоланта»:

Лишь только зазвучал голос Гуляева, напугав неожиданностью и мощью находящихся в квартире, Брюквин и Лебедяхин тут же вцепились в ноги подполковника. Причем капитан успел крикнуть Лебедяхину:

– Держи крепче за голень, не дай выдернуть его из обуви!

Неизвестная сила потянула раз-другой тело отважного подполковника на себя, но, не одолев крепость полицейских рук, вцепившихся в ноги начальника, перестала тянуть. В шкафу что-то хлюпнуло, словно там опрокинули таз с помоями, и Глазов вылетел наружу с лицом, перепачканным грязью, приведя в изумление Сарафановых и стоящих рядом оперативников…

– Что за дрянь?! – поморщился Глазов, обнюхав пальцы, которыми обтер грязь со щеки. – Пахнет рыбой! – констатировал он. И выругался: – Дерьмо! Затем, взглянув на хозяев квартиры, сказал сурово: – Ох, господа Сарафановы! Выходит, у вас в шкафу, можно сказать, отхожее место! За облив сотрудника полиции рыбными помоями можно срок получить – от двух до четырех лет!

– Знаете что! – нервно выкрикнула Клава. – Мы законопослушные граждане! До появления девушки в нашем шкафу ничего, кроме одежды, не водилось! Да и музыку никто в нем не крутил! А вот когда пришли ваши…

Жену поддержал Сарафанов.

– Знаешь, подполковник, это ты для своих парней начальник, а для меня ты рядовой мужик, хотя и наделенный немалой властью, – хмуро проговорил он. – Я обратился к вам в полицию, чтобы вы помогли девушке, потерявшей память и оказавшейся в чужой квартире, найти своих родных… А то, что ваши сотрудники начнут исчезать в шкафу, да еще под песенный вой – это, уж простите, не наша забота! На то вы и полицейские, чтобы виновных найти, – вам за это бабки платят…

– Ладно, где тут у вас можно умыться? – спросил Глазов.

Клавдия отвела его в ванную, дала чистое полотенце.

Подполковник, стоя над раковиной и глядя на себя в зеркало, тщательно вымыл лицо и руки. Насухо вытерся полотенцем.

Тут вернулись из соседней квартиры оперативники Онучин и Ессентуков.

– Ну, что у соседей? – поинтересовался подполковник.

– Ничего, – отрапортовал Онучин. Про то, что шкаф не удалось отодвинуть от стены, он сообщать не стал. И продолжил доклад: – Обычная квартира. Ничего подозрительного. В ней проживают профессор и его незамужняя дочь… Каких-либо агрегатов неизвестного происхождения, способных нанести урон, в комнате, примыкающей к спальне Сарафановых, не обнаружено.

Явились и те двое оперативников, которые по приказу Глазова обследовали состояние шахты лифта. Они доложили, что дефектов нигде не обнаружили и каких-либо следов исчезнувшего старшего лейтенанта Мукомолова не нашли.

Подполковник Глазов, выслушав оперативников, с мучительным выражением на лице, словно все еще чувствуя запах помоев, поразмыслив над происшедшим, приказал капитану Брюквину арестовать девушку и хозяина квартиры и доставить их в отделение полиции. Пусть посидят под арестом до завтра, заявил он, может, вспомнят, куда делся старший лейтенант Мукомолов. Глядишь, и девушка припомнит, что она не с Марса прилетела! Хозяйку квартиры трогать не велел.

Клава возмутилась. Потребовала объяснить, за что подполковник решил арестовать ее мужа.

В ответ на это Глазов заметил, что следует выяснить, какова истинная причина, по которой Сарафанов вызвал сотрудников полиции на дом. Он же мог привести девушку в ОВД. Не исключено, что его целью было захватить в заложники старшего лейтенанта.

Сарафанов выругался:

– Мать вашу! Какие еще заложники?! Вот и обращайся после этого в полицию! Ладно, меня можете забрать, – сказал он, – а девчонку не трогайте, она и так натерпелась…

И тем не менее «Катю» тоже забрали.

Гремя обувью по паркету, взяв в кольцо арестованных, команда, ведомая капитаном Брюквиным, двинулись к выходу. Замыкали шествие сам подполковник Глазов и шагавший за ним оперативник Лебедяхин, который нес туфли Мукомолова, уложенные в пластиковый пакет, позаимствованный у той же Клавдии. Как-никак, все же вещдок! Опять же, если появится из небытия босой Мукомолов, будет что надеть ему на ноги.

Оставшись одна, Клава устало прошлась по квартире, проверяя, в каком та состоянии после пребывания в ней сотрудников полиции. И поняла, что комнаты нуждаются в уборке. Клава собрала мусор, навела всюду порядок, протерла полы щеткой с намотанной мокрой тряпкой. Затем, обессиленная от переживаний и физической работы, прилегла в большой комнате на диван, свернулась калачиком и уснула.

Проснулась она в одиннадцать вечера. В небе за окном сверкали звезды. Где-то внизу, во дворе, играла громкая музыка, слышался смех – кто-то там по неизвестной причине веселился. Чужое веселье внизу особенно раздражало. Клава немного полежала неподвижно, уставившись в потолок. Мысли о Сарафанове и «Кате», находящихся под арестом, не отпускали ее. Мучило желание немедленно выйти на улицу, а там бежать, бежать, куда-то звонить и вообще что-то делать с целью добиться освобождения мужа и несчастной девушки. Только она не знала, куда следует бежать и к кому обратиться за помощью.

Клава взяла мобильный телефон и позвонила дочери Маше в Петербург. Рассказала о случившемся, о том, что ее отца забрали в полицию. Выслушав мать, дочь заявила, что готова немедленно выехать в Москву и разделить с нею все неприятности. Клава остановила ее порыв, сказала, что пока в этом нет необходимости. И спросила, в свою очередь, как у Маши складываются отношения с мужем. И порадовалась, услышав в очередной раз: хорошо.

Как только Клава закончила разговор с дочерью и отключила телефон, в дверь несколько раз резко и требовательно позвонили. Клаву возмутила подобная бесцеремонность: кто это явился на ночь глядя да еще так нагло звонит?!

Она вышла в прихожую, осторожно заглянула в глазок. Разглядела грудь мужчины плотного телосложения, облаченного в смокинг и белую рубашку с галстуком-бабочкой. Лица мужчины не было видно из-за его высокого роста.

– Кто там? – спросила она.

– Моя фамилия Лампасов, зовут меня Станислав Петрович… – отозвался мужчина сочным баритоном.

– Я вас не знаю… – сообщила Клава, не спеша открывать.

– Не бойтесь, открывайте! – потребовал мужчина. – Я не грабитель, я артист цирка, иллюзионист!

– Что вам надо? – спросила Клавдия.

Человек за дверью переступил с ноги на ногу и недовольным тоном пояснил свое появление:

– Я по поводу девушки, потерявшей память, которую вы обнаружили в шкафу и разместили ее данные в интернете…

После короткого раздумья Клава все же открыла незнакомцу дверь. Перед ней стоял высокий видный мужчина лет сорока пяти, с приятным холеным лицом, с усами и темной короткой бородкой, с цветным зонтом на длинной ручке в руке. Губы его досадливо кривились: как же так, его, известного артиста, уважаемого человека, держат за порогом!

Убедившись, что перед нею не проходимец, а солидный человек, Клава пригласила Лампасова в прихожую.

– Где она? – воскликнул тот, заходя в квартиру и опираясь на свой зонт, как на трость.

– Кто?

– Юля! Девушка, которую вы нашли в столь удивительном состоянии.

– Значит, ее зовут Юля? – уточнила Клава и предложила гостю пройти за нею в гостиную.

Лампасов не стал оставлять зонт в прихожей, а взял его с собой и пошел вслед за хозяйкой, тыча его концом в пол и с любопытством глядя по сторонам.

– Где же наша девочка?

– Ее и моего мужа сегодня забрали в полицию… – вынуждена была разочаровать гостя Клава.

– В полицию?.. Вот это кульбит – нос в песок и лоб разбит! – воскликнул Лампасов, цитируя какую-то цирковую шутку. – Эта девочка, вчерашний ребенок, дочь моих друзей, просто не способна на что-либо дурное! Чем же она оказалась неугодна полиции?

Клава рассказала гостю об исчезновении старшего лейтенанта Мукомолова в том самом шкафу, где ранее была обнаружена девушка, после чего подполковник, расследовавший дело, счел причастными к пропаже полицейского мужа Клавы и Юлю.

– Черт возьми! – возбужденно воскликнул Лампасов, выслушав рассказ хозяйки и пристукнул от негодования концом зонта об пол. – Я рассчитывал, явившись сегодня к вам, убедиться, что вы обнаружили действительно Юлю, и тут же отвезти несчастную к ее родителям. И драма была бы исчерпана… Но вот нате вам! Хорош кульбит – нос в песок и лоб разбит! (Клава поняла, что этой присказкой артист привык подчеркивать свое недовольство происходящим.) Теперь, как я понимаю, придется немало времени провести в полицейском участке, чтобы вызволить оттуда девочку…

– И заодно моего мужа! – добавила Клава. И предложила артисту присесть. А когда тот опустился с барственным видом на стул, спросила: – Как вы сказали, уважаемый, ваше имя и отчество?

– Лампасов Станислав Петрович… Звезда Госцирка! – без ложной скромности аттестовал себя тот. – Иллюзионист. Международная знаменитость!

– Очень приятно! – почтительно произнесла Клава. – Рада знакомству… Извините, товарищ артист… а как, по-вашему, Юля попала в наш шкаф?

– В тот день я работал в цирке на Цветном бульваре. Как уже было сказано, я иллюзионист, артист оригинального жанра… У меня в программе есть такой номер. По моей просьбе из зрительного зала на арену выходит девушка, и мы с ассистенткой закрываем ее в специальном деревянном ящике. Далее звучит музыка, публика волнуется. Через две минуты я открываю этот ящик, а там – пусто. Девушка, запертая в нем, исчезла. Но мгновение спустя она появляется в верхних рядах зрительного зала, там, где ее никто не ждет. Всеобщий восторг, аплодисменты! Когда я приглашаю девушку из зала для участия в этом трюке, на арену выходит не случайная девица, а свой, подготовленный человек. В данном случае это была Юля, дочь моих друзей, моя крестница, которую я привлек для участия в программе. И вот, представьте себе, происходит непредвиденный сбой… Не буду посвящать вас в детали… Открыли ящик, он, как и полагалось, оказался пустым, но Юля среди зрителей так и не появилась. Она исчезла!

– Ужас! – покачала головой Клава.

– Мы долго искали Юлю после представления во всех помещениях цирка, но не нашли. Видимо, в результате моей неудачной манипуляции она переместилась за пределы цирка и неизвестным образом оказалась в вашем шкафу. Это я понял, когда увидел в интернете видео Юли, которое разместил ваш муж. Можете себе представить, как мне досталось от родителей Юли, когда она исчезла! Федор, ее отец, пообещал застрелить меня, если девочка не найдется… К счастью, она нашлась.

Следует отметить, что Лампасов не рассказал Клаве об истинной причине, по которой случился сбой в его психофизическом состоянии, повлекший за собой роковую ошибку с перемещением Юли.

А произошло вот что. Дарья, жена Лампасова, приревновала его (и не без оснований) к смазливой ассистентке Алисе, с которой тот работал уже около года. Пока шел номер и Лампасов находился на арене, Дарья, не смущаясь присутствием публики, вышла к нему и на глазах у многочисленных зрителей (зал был набит под завязку) залепила мужу звонкую пощечину, после чего с гордым видом покинула арену и удалилась из зала.

Публика от подобного зрелища онемела и, издав многоголосый выдох «а-ах!», надолго притихла.

Лампасов же, мгновенно овладев собой, сделал вид, что пощечина от женщины, спустившейся на арену, была запланирована в сценарии с целью показать публике, что никакая неожиданность не способна вывести из себя настоящего профессионала. И, раскланявшись, он продолжил представление.

Расправившись с неверным мужем, Дарья, выйдя в пустое фойе, даже пустилась в пляс, радуясь тому, что Лампасов получил по заслугам. Давно она не вальсировала с такой энергией. Последний раз это было на выпускном школьном балу.

Уже на улице, все еще находясь в возбуждении от собственного поступка, Дарья остановилась у ларька, торгующего мороженым, купила сразу два стаканчика пломбира и тут же съела их, не задумываясь о последствиях для своего горла. И к счастью, ангиной она не заболела, – есть все-таки высшая справедливость!

Лампасов же, мастер гипноза и, как выяснилось, телепортации, продемонстрировав публике умение держать себя в руках, на самом-то деле сбился, допустил ошибку, следствием которой стало исчезновение Юли.

Но то, что теперь известно нам с тобой, уважаемый читатель, не было известно Клаве, жене Петра Сарафанова, томившегося в эти часы в помещении для задержанных в районном ОВД.

Завершив свой рассказ, Лампасов достал из нагрудного кармана небольшую металлическую фляжку, отвинтил колпачок с горлышка и влил себе в рот некоторое количество жидкости.

– Хорош кульбит, – в который раз повторил он, – нос в песок и лоб разбит.

Перехватил удивленный взгляд Клавдии: «Неужели и фокусники, люди тонкой психофизической организации, употребляют алкоголь?» Усмехнулся.

– Это не алкоголь, – пояснил он. – Это медицина! Эликсир для бодрости… Вы даже не можете вообразить, уважаемая, сколько мне пришлось вынести из-за исчезновения девочки!

Убрав фляжку в карман, Лампасов поднялся со стула. Помолчал, раздумывая о чем-то, и спросил у Клавы, где находится местное отделение полиции.

– Вы что же, хотите поехать туда сейчас? – удивилась Клава. – Поздно уже. На часах – без малого двенадцать ночи… Там, наверное, все спят, кроме дежурного.

Лампасов согласился с нею. Сказал, что отправится туда завтра, сразу после завтрака. И, попрощавшись, направился к выходу.

Клава, шедшая за ним, устало заметила:

– Девочка, слава богу, нашлась… Но куда делся старший лейтенант?

– Какой еще старший лейтенант? – не понял иллюзионист.

– Полицейский. Я вам рассказывала о нем. Парень полез в наш шкаф и испарился. Шустрый такой молодой человек… Это тоже ваших рук дело? А ведь у него есть жена, мать, они волнуются! У меня такое чувство, словно и я в этом виновна…

Лампасов остановился в прихожей.

– Уверяю вас, я к этому не причастен… Вы сказали, он забрался в шкаф? С какой целью? Что хотел выяснить? Каким образом Юля оказалась там? Я и сам не смогу объяснить… Случилась в некотором смысле непредвиденная турбулентность. Объект, который должен был прибыть в назначенное место, в силу непредвиденных обстоятельств появился в другом.

Клава невесело посмотрела на Лампасова.

– Представляю, – проговорила она, – лежит сейчас этот несчастный парень в бессознательном состоянии… где-нибудь в подвалах вашего цирка среди хлама и мусора. Это еще в лучшем случае! А в худшем – валяется где-нибудь у помойки, на драном одеяле, в компании пьяных бомжей, которые пытают его: кто ты и откуда?

– Послушайте, женщина! – пристукнул зонтом об пол Лампасов. – У вас, черт возьми, богатое воображение! Вы не пробовали писать детективные романы? Сейчас это весьма модное занятие. Каждый второй грамотей или девица с университетским дипломом пишут детективные романы. «Майор Петухов и колье Шарлотты»! Или же – «Сыщик Дынин и дочь педофила Марфа».

– До свидания! – попрощалась Клава и закрыла за иллюзионистом дверь.

Не успела она уйти из прихожей, как раздался звонок. Клава открыла дверь и увидела Лампасова.

– Забыли что-то?

– Нет, – ответил иллюзионист. – Мне хотелось узнать, чем вы занимаетесь? Кто вы по профессии?

– Я – воспитатель в детском саду. Временно не работаю. Детский сад на месяц закрыт из-за карантина, – сказала Клава. – Вы удовлетворены?

– Вполне, – кивнул Лампасов. И удалился. На этот раз окончательно.

Придя в спальню, Клава минуту-другую смотрела на злополучный шкаф, думая, как ей быть. Спать она решила в гостиной на диване. Перед тем как покинуть комнату, она плотно прикрыла дверцы шкафа и на всякий случай приперла их ночным столиком, который отодвинула от изголовья кровати.

На следующее утро Лампасов, едва лишь пришел в себя, отправился в отделение полиции по месту жительства Сарафановых.

В ОВД царила печальная атмосфера: сотрудники переживали внезапное исчезновение старшего лейтенанта Мукомолова, честного сотрудника и хорошего товарища. Мать Мукомолова, вся в слезах, с утра сидела под дверью кабинета полковника Пузырева, ожидая каких-нибудь утешительных вестей.

Узнав, кто такой Лампасов, Брюквин тут же отвел его к полковнику.

Представившись Пузыреву и сидевшему рядом подполковнику Глазову, Лампасов подробно, не без гордости, рассказал о себе, своих занятиях и об успехах. Сообщил, что в цирке во время представления произошел «сбой» и пропала девушка Юля, участница номера, в исчезновении которой Лампасов винил себя.

Поначалу полковник Пузырев отнесся к щеголеватому иллюзионисту с некоторым скепсисом, однако узнав, что перед ним – создатель трюка, во время которого в цирке исчезла девушка, найденная впоследствии в шкафу у Сарафановых, проявил к словам Лампасова повышенный интерес. Его занимала не девушка, которая, к счастью, объявилась, а исчезнувший Мукомолов.

– Послушайте, у нас пропал сотрудник – старший лейтенант Мукомолов… Может, и его исчезновение как-то связано с вашими фокусами?

Лампасов покачал головой:

– Нет уж, увольте! К исчезновению вашего сотрудника я отношения не имею… Он же не у нас в цирке исчез во время представления, а в квартире Сарафановых. Так что простите, полковник, это больше по вашей части.

– Если вы, товарищ иллюзионист, способны перемещать людей в пространстве, помогите найти нашего парня, – попросил полковник.

Лампасов сделал важное лицо.

– Я подумаю, что смогу сделать для вас… Но сперва вы должны отпустить Юлю Пичугину. К исчезновению вашего лейтенанта она не причастна. Девочка и так натерпелась, намучилась, оказавшись черт-те где, в незнакомом месте, утратив память, а вы ее – в каземат!

Полковник Пузырев строго взглянул на артиста:

– У нас нет казематов, – заявил он, – у нас ИВС, помещения для временно задержанных… И условия там вполне приличные… Девушку мы, конечно, отпустим, и Сарафанова тоже. Хотя на его счет у нас имеются некоторые сомнения… Почему он не привел обнаруженную в шкафу девушку к нам в ОВД, а потребовал, чтобы наши сотрудники пришли за нею к нему в квартиру?! То-то и оно! Я не знаю, что мне говорить матери лейтенанта, она вон сидит в коридоре и слезы льет.

– Это не ко мне! – вскинул руки Лампасов. – Что касается поиска вашего… как его там?.. лейтенанта Мукомолова?.. Постараюсь помочь. Употреблю, так сказать, весь свой талант.

Пузырев обратился к подполковнику Глазову:

– Павел Сергеевич, дай команду, чтобы девушку и гражданина Сарафанова выпустили.

На том и разошлись.

Когда Юля вышла из здания полиции на улицу, Лампасов, встречавший девушку у входа, оглядел ее с разных сторон, ощупал кончиками пальцев, желая убедиться, что с нею все в порядке. Та его не узнала и держалась отстраненно. Особенно ей не понравилось, что он ощупал ее пальцами. Тогда Лампасов вынул из кармана смартфон и показал девушке несколько фотографий, хранившихся в нем, где она была сфотографирована вместе со своими родителями и с тем же Лампасовым. Лица матери и отца что-то всколыхнули в застоявшейся памяти Юли, и она вдруг улыбнулась. И даже прошептала с улыбкой: «Мама». Довольный этим, Лампасов усадил девушку в машину с водителем, которая ожидала его поблизости, и они уехали. На Сарафанова, вышедшего на улицу следом за Юлей, Лампасов практически не обратил внимания. Ни «здрасьте», ни «до свидания», ни «спасибо» за то, что тренер и его жена приняли участие в судьбе девушки и не выставили ее за дверь.

Самое интересное началось днем позже. Ни Клава, ни вернувшийся домой Петр Сарафанов не были к этому готовы.

С утра в дверь квартиры, желая проникнуть внутрь, начали звонить журналисты и телевизионщики. Все они хотели получить интервью и увидеть тот самый платяной шкаф, в котором была обнаружена Юлия Пичугина, а впоследствии исчез сотрудник полиции.

Поначалу Клава и Сарафанов были вежливы, впускали к себе всех подряд, подробно, с удовольствием от того, что вдруг оказались в центре внимания, отвечали на вопросы, показывали знаменитый шкаф, даже разрешали заглянуть внутрь и пощупать находившуюся там одежду, чего, стремясь удовлетворить свое любопытство, желали все журналисты. Но когда количество желающих получить интервью перевалило за десяток, а представители прессы все продолжали прибывать, требуя вновь и вновь рассказать о том, как все было (особое неудобство доставляли телевизионщики, норовившие снять на свои камеры все, что можно и что нельзя), Сарафанов сказал: баста! И закрыл дверь перед носом очередного интервьюера. Это оказался нагловатый молодой человек с платком из разноцветной ткани поперек лба, в куртке желтого с ядовитыми разводами цвета, при взгляде на которую у Сарафанова тут же начинался тремор рук, словно он накануне перебрал со спиртным. «Больше никаких интервью, – заявил он жене. – И шкаф не показываем, это не театр!» Но молодой человек в желтой куртке, представлявший одну из московских газет, не соглашался уйти ни с чем и настойчиво звонил в дверь. Он делал это в течение получаса, надеясь таким образом вывести из себя хозяев квартиры, которые, не выдержав давления, открыли бы дверь и вступили с ним в диалог. У Сарафанова нервы были крепкие, Клава же, как и большинство женщин, была менее устойчива к сторонним раздражителям и не раз готова была впустить настырного газетчика; Сарафанов строго-настрого это ей запретил. Следует отметить, что молодой человек в желтой куртке и цветном платке был мастер на всякого рода каверзы, когда ему требовалось в интересах дела добиться желаемого. Вот и на этот раз он решил, что заставит хозяев квартиры открыть дверь. Он достал из сумки, висевшей у него на плече, многостраничный номер газеты, той самой, которую представлял. Оторвал от нее несколько листов, скомкал их, превратив в бумажные шарики, и, разложив на кафельном полу у порога квартиры Сарафановых, поджег зажигалкой. Дым от горящей бумаги через щель под дверью потянуло в квартиру. «Пожар! Горим!» – выкрикнул молодой человек. «Горим!» – поддержали его появившиеся пятью минутами ранее телевизионщики с канала ТВЦ – девушка-интервьюер и парень-оператор, оценившие хитроумный замысел коллеги. Услышав за дверью крики «Пожар!», Сарафанов приник к дверному глазку и увидел, что это кричит парень в желтой куртке. Лицо у того при этом было не испуганное, а глумливое, что свидетельствовало о том, что пожар – вещь не реальная, а инсценировка с целью выманить Сарафановых из квартиры. Услышав крики, в прихожую прибежала Клава.

– Что-то горит? – вопросила она испуганно. – Пожар?!

– Не бойся! Сейчас мы его зальем! – успокоил ее Сарафанов. – Принеси-ка мне ведро воды, да похолоднее! Быстро!

Клавдия убежала. Дым через щель под дверью продолжал проникать в квартиру, и крики «Пожар! Горим!» на лестничной площадке продолжались. Неприятно удивило Сарафанова то, что на крики никто из соседей не выбежал на площадку. Когда перепуганная Клава принесла ведро воды, Сарафанов, перехватив его, велел ей резко распахнуть дверь и, когда та сделала это, резво шагнул наружу и вылил полведра на голову «шутника», а вторую половину – на телевизионную «диву». Желтая куртка парня сразу потеряла вид (ядовитые разводы стали еще очевиднее), а сам он, изрядно глотнув воды, долго не мог откашляться. Девице тоже хорошо досталось – вода прибила ее прическу и промочила насквозь тонкую французскую блузку, что была на ней под пиджачком, отчего красотка тут же утратила свой праздничный вид. Сарафанов же, сделав свое дело, без промедления удалился обратно в квартиру. На лестнице наступило затишье. Парень из газеты и пара телевизионщиков исчезли.

Некоторое время спустя, убедившись, что на лестничной площадке никто не караулит, Клава вышла из квартиры и отправилась в магазин купить десяток яиц, сметану и кефир.

Выйдя из подъезда, Клава увидела соседку по дому Серафиму Степановну, даму под шестьдесят, проживавшую на втором этаже, которая разговаривала с неизвестными Клаве молодыми мужчиной и женщиной. При виде Сарафановой Серафима Степановна что-то сказала своим собеседникам и те бросились к Клаве. Той стало ясно, что это очередные представители прессы.

– Клавдия Семеновна! – закричали оба, перебивая друг друга. – Два слова для газеты! Некоторое время назад вы обнаружили в своем платяном шкафу неизвестную девушку, а потом там исчез сотрудник полиции… Расскажите! Куда он мог деваться?

– А бог его знает! – поморщилась Клава. – Я сама до сих пор не могу понять… Парень залез в шкаф, хотел осмотреть место, где была обнаружена девушка. И с концами! Был лейтенант – и нет лейтенанта! Я вашим товарищам все подробно рассказала, больше мне нечего добавить. Простите, я спешу!

– Мы вас долго не задержим, – заявил мужчина, встав у Клавы на пути, – несколько минут, не более…

– Значит, он залез в шкаф… и исчез? – уточнила женщина. – А не мог он выпрыгнуть в окно? А вы этого не заметили…

– Никуда он не выпрыгивал! – начала сердиться Клава. – Знаете, как люди в цирке исчезают? Закрыли человека в ящике, потом ящик открыли, а там – пусто… Все, мне пора! – Клава оттеснила мужчину, стоявшего на пути, и побежала в направлении переулка, где находился продовольственный магазин.

Журналисты последовали за ней. Так и бежали они втроем по асфальтовой дорожке – в середине Клава, а по обе стороны от нее «акулы пера». Клава могла бы перейти на шаг, но не стала этого делать, надеясь, что на бегу журналисты не смогут долго задавать свои вопросы.

– Скажите, может, девица… обнаруженная вами в шкафу… является, так сказать… любовницей вашего мужа? – бесцеремонно спросил мужчина, стараясь держать дыхание.

Клава бросила на него презрительный взгляд и не удостоила ответом.

Стал накрапывать мелкий дождь. Потом дождь усилился. И все вокруг зашуршало, словно вылезло наружу множество крыс. Острые капли дождя падали на головы и плечи бегущих, но никто из них не желал остановиться и укрыться где-нибудь под навесом.

– А полицейский? – гнула свою линию журналистка. – Может, он провалился… в портал? – У нее был ярко накрашенный рот, а в ушах болтались большие серьги из серебра.

– В какой еще квартал? – не поняла Клава.

– В портал, – поправила ее журналистка, – ведущий в другое измерение…

– У нас в квартире обычный платяной шкаф, а не космический аппарат!

Воспользовавшись отсутствием машин в переулке, Клава перебежала проезжую часть и устремилась к продовольственному магазину, расположенному на другой стороне. Ее сопровождающие, точно преданные телохранители, неотступно следовали за ней, хотя бежать с каждой минутой им становилось все труднее и труднее.

Какой-то мужчина в куртке, торопливо шедший по тротуару с крупным коричневым догом на поводке, еле сдержал своего питомца, который бросился с лаем в сторону бегущей троицы. Псу явно не нравилось, что журналисты преследуют свою жертву. Он все лаял и лаял, словно почувствовал, что бедная женщина, оказавшаяся в кольце, нуждается в защите.

Высоко в небе сверкнула молния, и дождь припустил еще сильнее. Стала плотнее и повисшая в воздухе серая пелена.

Мужчина с догом, не желая дольше мокнуть, утянул своего пса куда-то в подворотню. А Клава и с нею «акулы пера» вбежали в дверь продовольственного магазина.

Клава стряхнула с куртки дождевые капли, веером разлетевшиеся в стороны, и устремилась к прилавкам с продуктами. Журналистка и ее товарищ также стряхнули с себя дождевую влагу и бесцеремонно последовали за ней.

– Вы что, так и будете ходить за мной? – спросила Клава. – Продуктовый магазин – не самое подходящее место для разговоров.

Журналисты никак не отреагировали на ее слова. А обладательница ярко напомаженного рта и больших серег в ушах как ни в чем не бывало спросила:

– Скажите, Клавдия Семеновна, а этот полицейский… Мукомолов… В каких вы с ним отношениях?

– Господи! Да ни в каких!

– Да ладно! – не поверила журналистка. – Поди, наверное, и сейчас еще прячется у вас в чулане… Не мог же он испариться, словно снег на солнце!

– Какой чулан?! У меня, между прочим, муж есть… Хороший человек… Чемпион России по классической борьбе. Он меня во всем устраивает.

– Муж – это муж. А любовь, чувства, страсть – это совсем иное! Здесь штамп в паспорте не требуется, – заявил мужчина, и тут Клава обратила внимание, что у него на подбородке сидит отвратительный розовый прыщ.

– Пошли вон! – завелась Клава. – Больше я вам ничего не скажу!

И, оттолкнув в сторону журналистов, побежала вокруг прилавков, надеясь, используя прочное знакомство с продавцами, сбежать из магазина через черный ход.

«Акулы пера» бросились за нею, но на пути у них возник крупный широкоплечий мужчина кавказской наружности, охранник магазина по имени Аслан, наблюдавший эту сцену с самого начала.

– Стоять! – воскликнул он. – Там подсобные помещения, туда нельзя! – И раскинул перед преследователями свои большие руки.

Тем временем Лампасов Станислав Петрович, уже известный нам артист цирка, иллюзионист, доставивший накануне Юлю Пичугину в дом к ее родителям и радостно встреченный ими, второй день вместе с отцом Юли Федором Степановичем отмечал возвращение счастливо найденной девушки.

Дело происходило на даче у Пичугиных. Мужчины сидели за накрытым на веранде столом, к ним присоединились двое дачных соседей Пичугиных. Все неспешно выпивали, закусывали и вели затяжные разговоры на разные темы.

Лампасов потягивал красное вино, Федор Степанович отдавал предпочтение коньяку, его соседи по даче пили водку.

Лампасов ощущал внутренний подъем при мысли, что его другу Федору, пообещавшему его застрелить в случае, если не найдется исчезнувшая дочь, теперь не придется выполнять свое обещание. Отец Юли, в свою очередь, испытывал радостное возбуждение не только от возвращения дочери, но и от мысли, что теперь он избавлен от необходимости стрелять в своего друга-артиста; хотя, конечно, он не стал бы этого делать, но вот дружить с Лампасовым перестал бы, это точно.

Вернувшаяся в лоно семьи Юля часто появлялась на веранде, помогая матери убирать со стола грязную посуду и приносить очередные закуски, радуя своим присутствием сердца родителей. Девушка к этому моменту уже немало вспомнила из своей прошлой жизни, но не все, кое-что еще оставалось в тени. Например, увидев мать, Юля вспомнила ее, вспомнила имя матери. А вот с отцом оказалось сложнее. При виде его она почему-то решила, что этот мужчина, радостно бросившийся к ней навстречу, ее отчим, новый муж матери. Такой ответ дала ее память. И имя отца до сей минуты она так и не вспомнила, но молчала об этом, не желая омрачать его радость. Человек, который привез Юлю домой и по вине которого, как выяснилось, произошло перемещение девушки из цирка в шкаф, называл мужчину Федором, соседи по даче – Федором Степановичем.

За пределами веранды моросил мелкий дождь, моросил уже второй час, и от этого, от серой пелены, зависшей над дачным поселком, на душе у Юли было тягостно. Она никак не могла обрести то состояние легкости, присущее счастливой молодости, которое было ей присуще до дня появления в шкафу у Сарафановых. И Юля продолжала пребывать в своем, так сказать, коконе, скупо отделываясь односложными фразами, когда ее о чем-либо спрашивали (даже если к ней обращалась мать). Картина бытия в сознании никак не возвращалась в привычные рамки.

Когда кто-то из соседей затевал диалог с хозяином дачи, отвлекая на себя его внимание, умиротворенный Лампасов, ощущавший себя героем праздника (хотя весь его героизм заключался лишь в том, что он сумел своевременно обнаружить в интернете послание Сарафанова), так вот, находясь в состоянии счастливой умиротворенности, иллюзионист нет-нет да и обращался мыслями к судьбе неизвестного полицейского лейтенанта. Если Юля переместилась в шкаф Сарафановых из-за его, Лампасова, ошибки, думал иллюзионист, то что же послужило причиной исчезновения лейтенанта? И где он может находиться в настоящий момент? Лампасов помнил о своем обещании полковнику Пузыреву: приложить все усилия, чтобы найти Мукомолова. Хотя не представлял, как того искать.

В очередной раз Лампасов подумал о жене Дарье, которая в последнее время совсем отбилась от рук: ведь из-за пощечины, которую она ему влепила, произошла эта невероятная история, завершившаяся, к счастью, благополучно! При мысли о жене у Лампасова сразу испортилось настроение. С Дарьей надо что-то делать, подумал иллюзионист. И вдруг его осенила неожиданная мысль: а что если попросить Дарью, чтобы она вновь дала ему пощечину, там же, в цирке, но на этот раз при пустом зале, и тем самым вновь запустила неизвестный механизм? Цирковые рабочие вынесут предварительно на арену ящик, используемый в номере. Алиса запрет ящик пустым, а Лампасов «поколдует» с ним, используя все свое умение перемещать людей из одной точки в другую. Быть может, в ящике, возникнув из неизвестного пространства, появится старший лейтенант Мукомолов?! Все ликуют! В полиции праздник! Лампасова носят на руках! От этих мыслей иллюзионисту стало жарко и в душе его запели птицы, что случалось лишь в те минуты, когда он по какой-то причине был по-настоящему счастлив. Смущало лишь одно – сама пощечина. Рука у Дарьи, следует признать, нелегкая. И тем не менее Лампасов решил сегодня же поговорить с женой.

Веселое застолье на веранде Пичугиных сразу перестало его занимать. Лампасов еще помучился, делая довольное лицо, даже два раза в порыве чувств облобызался с отцом Юли. Федор Степанович ликовал: дочь нашлась живой и здоровой, а ведь нынче жестокие времена, ее могли убить, а тело бросить на каком-нибудь пустыре на радость бездомным оголодавшим собакам, и иди разбирайся, кто это сделал и по какой причине! А то, что у девочки стало плохо с памятью, – это дело поправимое. Хороший специалист, психолог, в течение времени это выправит.

Когда сидеть за столом стало совсем в тягость, Лампасов поднялся и сказал, что ему пора ехать домой: Дарья будет недовольна столь долгим его отсутствием и нафантазирует черт-те что! Хозяева для порядка пытались возражать, но потом дали добро на отъезд друга, виновника драмы и благодетеля в одном лице.

Лампасов вызвал такси и отбыл в город, помахав предварительно рукой всей компании, вышедшей к воротам его проводить.

Дарья встретила мужа с непроницаемым лицом. Но, зная причину, ни слова не сказала о его отсутствии.

– Есть будешь? – спросила она.

– Ни в коем разе! Я у Пичугиных натрескался, как упырь! – И спросил, в свою очередь: – А где Руфина?

Руфиной звали дочь Лампасовых. Иллюзионист ее обожал. Кстати, это он предложил при рождении дать девочке имя Руфина. В настоящий момент дочери исполнился двадцать один год, и она училась в институте кинематографии на актрису.

– Руфа пошла на день рождения к однокурснице… – бесцветным голосом ответила Дарья.

Дарья была яркой, привлекательной женщиной. На нее заглядывались многие мужчины, но она выбрала в свое время Лампасова, умевшего завоевывать женские сердца. С возрастом Дарья утратила часть своей красоты, но все еще была хороша и могла бы уйти к одному из тех, кто желал заполучить ее в жены. А такие были. Но она любила Лампасова, который не всегда бывал верен ей, и пощечину за свое кратковременное увлечение Алисой он, следует признать, получил заслуженно. Но Лампасов тоже любил Дарью и считал кратковременные увлечения на стороне пустяками. Дарью же он называл главной любовью своей жизни, у него и в мыслях не было поменять ее на какую-нибудь другую женщину. Но в последнее время Дарья, прежде относившаяся с иронией к шалостям Лампасова, стала часто выходить из берегов, словно река по весне, несущая хаос и разрушения, и это иллюзионисту не нравилось.

– Нам надо поговорить, – сказал он жене.

– О чем? Об Алисе? – спросила Дарья.

– Брось! Алиса – всего лишь красивая картинка. Короткая радость для глаза. И не более того! У нас с нею ничего не было. Ну, ущипнул ее пару раз за попку, и все! К тому же, она моя ассистентка. Человек в моем положении не должен позволять себе вступать в отношения с коллегами по работе… Но я к тебе с другим.

– С другим? Или – с другой?

– Перестань! – поморщился Лампасов. – Выслушай меня…

И тут он почувствовал, что у него сильно защипало глаза и даже покатились слезы. Он машинально взглянул на руки жены, резавшей лук для салата, и понял, что Дарья, погруженная в свои мысли, вместо одной необходимой луковицы порезала все пять, лежавшие на столе.

– Ты что делаешь?! – воскликнул Лампасов. – Какого черта?! Ужас, как дерет глаза! Ты это нарочно! Я не могу, пошли в комнату…

Дарья не стала возражать. Демонстративно отбросила нож, который упал на стол, угрожающе звякнув, обтерла руки влажным полотенцем. И последовала за мужем в гостиную.

Лампасов продолжал морщиться от рези в глазах. Потом пошмыгал носом, словно пытаясь избавиться от неприятных последствий, вызванных ядреностью лука. И наконец заговорил:

– Видишь ли, я вот о чем подумал… Когда ты дала мне пощечину на глазах у публики, что было с твоей стороны, скажем прямо, жестоко, я, как тебе известно, оказался в шоке и допустил в своих действиях ошибку, в результате которой Юля переместилась из ящика не в зрительный зал, а исчезла непонятно где… К счастью, девочку мне удалось найти!

Затем Лампасов рассказал жене, что в том же платяном шкафу, где была обнаружена Юля, два дня назад исчез сотрудник полиции, пытавшийся разобраться в этой истории, а он, Лампасов, обещал полковнику, начальнику пропавшего лейтенанта, помочь найти этого парня. «Полковник выразил восхищение моим талантом, он видел представление с моим участием, – приврал Лампасов, – и я не мог ему отказать».

Дарья слушала мужа и не могла понять, с какой целью он все это ей говорит.

– Чего ты от меня хочешь?

Лампасов помялся немного и продолжил:

– Видишь ли, у меня возникла идея… Юля оказалась в платяном шкафу в неизвестной ей квартире благодаря моему просчету… А что если возможно обратное действие? Так сказать, от противного?

– Не понимаю. О чем ты?

– О портале в другое измерение, если он есть… Я проведу репетицию в цирке в дневное время. Рабочие вынесут на арену наш ящик пустым, Алиса закроет его на ключ…

– Опять Алиса… – поморщилась Дарья.

– Подожди! – остановил ее Лампасов. – Ты выйдешь на арену и вновь дашь мне пощечину… Быть может, после этого мы обнаружим внутри ящика того самого лейтенанта полиции!

Дарью удивило предложение мужа.

– Ты хочешь, чтобы я еще раз дала тебе пощечину?

– Ну. Я готов пожертвовать собою ради благого дела. Только постарайся не выбить мне зубы. Я знаю, ты натура увлекающаяся…

– Я не стану тебя бить!

– Хорош кульбит – носом в песок и лоб разбит! Но почему?!

– Тогда у меня был повод.

– И сейчас… – начал было Лампасов, но вовремя прикусил язык. – Что тебе, трудно ударить меня без повода? Неужели ты не хочешь помочь человеку, попавшему в беду? У исчезнувшего лейтенанта мать день и ночь льет слезы от горя!

– Я не стану тебя бить, – отказалась Дарья. – Настроение не то… Ищи для этого другую.

В утренние часы того же дня в противолежащем районе города, где проживали Сарафановы и находилось известное нам отделение полиции, события развивались драматическим образом.

У дверей квартиры несчастных супругов вновь появился капитан Брюквин. Он был не один. Его сопровождал Лебедяхин, тот самый полицейский, который с легкостью аиста, несущего в клюве добычу, унес в прошлый раз с места событий туфли исчезнувшего Мукомолова, упакованные в пластиковый пакет.

– Мы к вам… – сказал Брюквин, когда Клава открыла дверь.

Зная и того и другого в лицо, Клава разрешила им пройти в квартиру.

– Хотите еще раз осмотреть шкаф?

– Нет… Мы должны его конфисковать. Как орудие, имеющее отношение к совершению преступления. – И он коснулся ладонью своего плоского носа, словно хотел смахнуть усевшуюся на него мушку.

– Вы хотите забрать мой платяной шкаф?!

– Мы должны… У нас есть на это полномочия… Есть ордер на его изъятие. Я понимаю, вам придется вытащить оттуда всю свою одежду… Но наш сотрудник Лебедяхин вам поможет. Потом приедут грузчики, разберут шкаф на части и увезут его. Под протокол, конечно.

Клава на мгновение лишилась дара речи.

– Нет! – заупрямилась она, овладев собою. – Я должна позвонить мужу и сообщить ему об этом. Он сейчас на работе, в спортивной школе, проводит тренировку с детьми. Одна принять такое решение я не могу.

– Ладно, звоните… – благостно разрешил Брюквин.

Клава позвонила Сарафанову, рассказала о приезде полицейских и о том, что они хотят забрать платяной шкаф. Тот матерно выругался и замолчал, видимо соображая, как ему следует поступить. И пообещал приехать, как только проведет занятие.

– Хорошо, – кивнул Брюквин, когда Клава сообщила ему, что Сарафанов вскорости приедет. – А вы пока выгружайте вещи, чтоб время не терять… Лебедяхин, помоги!

– Без мужа я этого делать не стану, – твердо заявила Клава.

В глазах ее была такая решимость, что Брюквин не стал спорить:

– Ну ладно, ладно, подождем вашего мужа… – И уселся на стул напротив злополучного шкафа.

Лебедяхин последовал его примеру, уселся рядом на второй стул, который предварительно, не спрашивая разрешения у хозяйки, принес из гостиной.

Некоторое время оба сидели молча, с неприязнью поглядывая на злополучный шкаф и слушая, как шумит дождь за окном, ударяя по карнизу, то усиливая звук барабанной дроби, словно на военном параде, то приглушая его.

Неожиданно Лебедяхин принялся негромко насвистывать мелодию песни Пахмутовой «Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…»

Брюквин, занятый своими мыслями, услышав свист, механически подхватил его: «Надежда, мой компас земной…», подхватил, даже и в голову не взяв, что двое полицейских, сидящих в чужой спальне и насвистывающих дуэтом, – картина, мягко выражаясь, не совсем пристойная.

Клава, предпочитавшая держаться на кухне отдельно от полицейских, уловив свист, уменьшила огонь под кастрюлей и пошла в спальню – посмотреть. И была потрясена, обнаружив, что оба сотрудника полиции беззастенчиво насвистывают, будто мальчишки, забыв, что они находятся в чужой квартире.

При виде ее Брюквин прервал свист и, не заботясь о том, насколько уместна его просьба, сказал:

– Послушайте, уважаемая… Не могли бы вы сделать чашку кофе? С утра ничего не ел, в животе революция…

– А бутерброды вам подать с севрюгой или с осетриной? – вызывающе поинтересовалась в ответ Клава, задетая подобной бесцеремонностью.

Брюквин недружелюбно взглянул на нее.

– Я сюда приехал не по своей воле, – отрезал он. – В этом дурацком шкафу, – он кивком указал на шкаф, – исчез наш сотрудник, старший лейтенант Мукомолов!

– Хороший парень! – поддержал его Лебедяхин.

– И неизвестно, где он сейчас мыкается! – продолжил Брюквин. – И жив ли? Тоже неизвестно. А может, его уже убили? И шкаф ваш послужил орудием, с помощью которого было совершено это преступление! Хотелось бы понять, имеет ли отношение к исчезновению лейтенанта ваш муж?

Клава возмущенно всплеснула руками:

– Парни, вы что, рехнулись?! Все произошло на ваших глазах! Ваш полицейский сам полез в шкаф, мой Петр его туда не заталкивал!

– Да, полез он сам, а дальше?.. Ни дома, ни работе, ни у любимой девушки его нет… И где он теперь?

– А мне это откуда знать? Это по вашей части – выяснять, что к чему и почему!

– Вот мы и выясняем, – заявил Брюквин. – А вы препятствуете! – Он взглянул на часы. – Прошло около часа, больше мы ждать не можем… Лебедяхин, вызывай понятых… А вы, гражданка, – он вновь с враждебностью взглянул на Клаву, – займитесь вещами.

Та встала к шкафу спиной и раскинула в стороны руки, закрывая собою шкаф. Так мать закрывает телом своего ребенка, которому грозит опасность.

– Не дам! Без мужа не дам, хоть убейте!

Брюквин достал смартфон, позвонил полковнику Пузыреву. И попросил того прислать в помощь наряд, объяснив, что гражданка Сарафанова – владелица шкафа – оказывает сопротивление и препятствует его изъятию. Ее необходимо изолировать!

Полковник проворчал, что Брюквин слабак, коли с бабой справиться не может, но наряд выслать пообещал.

Тут щелкнул входной замок, и в квартире появился Сарафанов. Первым делом он направился в спальню.

– Ну, что тут у вас? – спросил он, оглядев полицейских и Клаву, стоящую перед шкафом с раскинутыми руками.

– Они пришли конфисковать наш шкаф! – негодующе выкрикнула Клава.

– Зачем? – поинтересовался Сарафанов у Брюквина.

– Заведено дело о пропаже нашего сотрудника в вашей квартире, – объяснил тот. – И шкаф этот – орудие совершения преступления! Он нужен для проведения необходимых следственных действий…

Сарафанов хмуро посмотрел на полицейского:

– А если я против конфискации? В шкафу вся наша одежда… Куда прикажете ее выложить? На паркет? Или сразу на свалку?

– Разбирайтесь с этим сами, – ответствовал капитан.

– Ладно. Придется обратиться за помощью к защитнику, – произнес Сарафанов многозначительно и покинул спальню.

Полицейские с недоумением посмотрели ему в спину: хочет пригласить защитника, пусть приглашает, это его право. Но присутствие адвоката ничего, по сути, не изменит!

– Позвони понятым, пусть поднимаются в квартиру, – велел Брюквин Лебедяхину.

Тот вынул смартфон, позвонил понятым, второй час ожидавшим своего выхода внизу, в расположенной возле лифта комнате отдыха дежурной.

В эту минуту в дверях спальни появился с белым перекошенным лицом Сарафанов. В руках он держал охотничье ружье. Сарафанов не был заядлым охотником, но любил иногда выехать с друзьями на природу, походить по лесу, пострелять мелкую дичь. Для этой цели он и держал в доме ружье. По счастью, в семье росла дочь, а не сын, и можно было не опасаться, что оно окажется в руках незрелого подростка.

Увидев мужа с ружьем в руках, Клава онемела от ужаса. А полицейские попятились к окну, отступать больше было некуда.

– Значит, так, ребята, – заявил Сарафанов, наводя ружье на полицейских. – Развернулись и пошли вон!

– Сарафанов, ты сдурел?! – воскликнул Брюквин. – Нападение на полицейских с оружием?! Под суд захотел?!

– Плевал я на ваш суд! Шкаф останется на своем месте… А вы выметайтесь из квартиры!

Полицейские, не желая испытывать судьбу, – а вдруг и вправду мужик нажмет на курок?! – часто оглядываясь, направились к выходу.

Сарафанов шел за ними до самой входной двери.

– Занимались бы лучше делом! – посоветовал он. – Ловили бы настоящих преступников… А вы за шкафом полезли, мать вашу так! Тоже, нашли орудие преступления!

Когда полицейские выкатились на лестничную площадку, захлопнул за ними дверь и закрыл ее на оба имевшихся замка.

В прихожую вышла Клава.

– Что же теперь будет? – спросила она растерянно, заглядывая Сарафанову в глаза. – Не дело ты затеял, Петя!

– Что будет, то и будет. Будет вечная музыка! – ответил Сарафанов, соображая, чем бы припереть изнутри дверь на случай, если полицейские предпримут штурм квартиры.

Не придумав ничего лучшего, он подтащил к двери шкаф-вешалку, сдвинув его с привычного места в углу при входе.

– Выходит, мы теперь в осаде будем отсиживаться? – спросила Клава, наблюдая за действиями мужа.

– И что?.. Еды в холодильнике недостаточно?.. – И жестко добавил, глядя на жену: – Я никому не позволю влезать в мою жизнь. Это мой дом! Я всего лишь хотел спасти потерявшуюся девочку, лишившуюся памяти. А вместо этого… Не-ет, так не пойдет, господа в погонах!

Клава вздохнула.

– Позвоню-ка я Маше в Питер. Вдруг больше не увидимся?

– Только не пугай девчонку. Не надо. Чем меньше будет знать, тем спать будет лучше.

Сарафанов привлек Клаву к себе, ласково чмокнул ее в темя.

Пока Клава дозванивалась до дочери в Санкт-Петербург, капитан Брюквин, находившийся на лестничной площадке, пытался дозвониться до полковника Пузырева. Тот по неизвестным причинам не снимал трубку, и Брюквин не знал, как ему следует действовать в сложившейся ситуации. Кроме того, лишь только они с Лебедяхиным оказались за дверью сарафановской квартиры, Брюквин тут же захотел в туалет по малой нужде. И, названивая полковнику, нервно приплясывал на месте, сдерживая себя. Покидать свою позицию на лестничной площадке он не торопился. А вдруг Сарафанов надумает сбежать, и Лебедяхин один с ним не справится?! Но и позвонить в дверь соседней квартиры и попроситься в туалет Брюквин стеснялся, не хотел выглядеть перед жильцами идиотом. Сами посудите, звонит вам в дверь незнакомый мужик и говорит: можно у вас пописать?!

Тут как раз прибыл наряд из трех полицейских, который Брюквин попросил полковника часом ранее прислать ему в помощь. Они выстроились перед капитаном, ожидая указаний.

А тот все никак не мог дозвониться до полковника и, страдая от невозможности освободиться от лишней жидкости, продолжал приплясывать, словно отрабатывая танцевальные па на манер Фреда Астера, знаменитого в прошлом американского танцовщика (нынешняя молодежь уже вряд ли знает об этом гении танца, но мы-то с тобой, читатель средних лет, еще помним его искусство!).

Наконец терпеть нужду стало невмоготу, и Брюквин позвонил в дверь квартиры, где проживали уже известные нам профессор Андрей Ильич Семигин и его сорокалетняя дочь Светлана.

Профессора не было дома. Дверь открыла Светлана, худая, небрежно причесанная, в каком-то невзрачном платье. В руках она держала толстый том прозы писателя Владимира Набокова, который только что читала и, увлеченная сюжетом, не хотела выпускать из рук.

– Что вам угодно? – спросила она, пристально глянув на полицейского через стекла очков.

– Видите ли… – начал было тот и, оглянувшись на коллег, мучаясь от стыда, перешел на полушепот: – Тут такое дело… Не мог бы я, уважаемая, воспользоваться вашим туалетом?

– Туалетом? – Светлана, все еще пребывающая в духовном контакте с близкими ей героями Набокова, взглянула на него с непониманием.

– Я полицейский, нахожусь здесь на задании, – принялся объяснять Брюквин и опять начал пританцовывать подобно Фреду Астеру. – А тут такая неприятность – приспичило в туалет! А куда идти? Не бежать же улицу? Преступник может уйти!

– Преступник? Сарафанов, что ли? – удивилась Светлана. – Не смешите меня! Он человек честный. Увидит на улице потерянную вещь, обязательно отнесет в стол находок… И потом, куда же он сбежит, вас тут целая команда!

– Мне бы в туалет… – напомнил страдающий Брюквин.

Отзывчивая по натуре Светлана поморщилась, но впустила капитана в квартиру.

– Ладно, пройдите… Туалет в середине коридора – с левой стороны, – объяснила она.

И когда капитан резво метнулся в коридор, бросила ему в спину:

– Будьте там поаккуратнее!

Только Брюквин устроился возле унитаза и пустил струю, как вдруг загремела музыка. Капитан дернулся от неожиданности, вследствие чего намочил-таки пол. «Опять эта дурацкая опера! – поморщился он недовольно. – Где они там сидят, эти музыканты?..»

Он устремил глаза вверх и понял, что звуки музыки доносятся из вытяжки под потолком.

В дверь туалета настойчиво постучала Светлана.

– Откройте! – потребовала она.

Брюквин быстро привел штаны в порядок, открыл дверь.

– Что тут происходит? – спросила Светлана строго.

– О чем вы?

– Откуда здесь музыка, и такая громкая?

– Кажется, из вытяжки… Я сам от неожиданности растерялся, – признался Брюквин, стараясь не глядеть на лужицу возле унитаза.

– Это же увертюра из «Кармен»! – определила хорошо разбирающаяся в музыке Светлана. – «Кармен» в сортире! Бред какой-то!

– Да уж! – поддержал ее Брюквин. – У ваших соседей тоже играет музыка, правда, в шкафу, и, когда она гремит, в этом шкафу исчезают люди! Вот мы и пытаемся с этим разобраться…

– Да-да, я слышала… Там, кажется, пропал полицейский? К нам заходили в тот день двое ваших сотрудников, что-то искали, непонятно что…

Тут Брюквин перехватил скорбный взгляд Светланы, который она отвела от лужицы на полу.

– Ладно, идите, – милостиво разрешила она, войдя в его положение. – Я подотру…

«А она ничего, приятная женщина!» – подумал о Светлане с теплым чувством Брюквин, покидая квартиру Семигиных.

На лестничной площадке, все еще улавливая музыку, доносившуюся из туалета профессора, Брюквин вновь принялся звонить полковнику Пузыреву. И опять безрезультатно. Принимать на себя решение, как поступить в сложившейся ситуации, Брюквин, будучи человеком осторожным, не спешил. Из-за выходки Сарафанова дело приняло крутой оборот. Теперь потребуются омоновцы – группа захвата, пила-болгарка, чтобы выпиливать замок… Ну и прочие атрибуты маски-шоу по захвату тренера спортивной школы, мужика, судя по всему, незлобливого, который на свою голову обратился в полицию за помощью, не предполагая, чем это может закончиться… «Хотели как лучше, а получилось как всегда!» – припомнился капитану афоризм покойного премьер-министра, стоявшего у руля правительства в девяностые годы. Нет, Брюквин не был готов к такому. В ситуациях, когда необходимо было действовать решительно, жестко, прибегать к насилию по отношению к мирным гражданам, оказавшимся в зоне противостояния, или применять силу без достаточных на то оснований, Брюквин не раз, бывало, сожалел, что избрал карьеру офицера полиции, а не пошел в юристы после окончания юридического факультета.

Так и не дозвонившись до полковника Пузырева, Брюквин решил операцию по изъятию платяного шкафа на сегодня завершить и продолжить ее завтра, предварительно оговорив с полковником план захвата с помощью группы омоновцев квартиры Сарафановых. Пусть Пузырев сам решает, штурмовать ли квартиру или вступить в переговоры с Сарафановым о добровольной выдаче злополучного шкафа. Шкаф этот в определенном месте должны были обследовать специалисты с намерением выяснить, привязан ли тот каким-либо образом к порталу, при помощи которого люди перемещаются из одной точки пространства в другую.

Брюквин отпустил Лебедяхина и присланных в помощь оперативников.

– Езжайте в контору, – сказал он. – Завтра продолжим, если полковник не отменит операцию…

Прежде чем покинуть лестничную площадку и уехать на лифте за своими товарищами, Брюквин решил позвонить в квартиру Семигиных и поблагодарить хозяйку, пустившую его в туалет. Внешне не так чтобы эффектная, скромная, но с какой-то тем не менее изюминкой, Светлана, следует признать, зацепила сердце капитана.

Когда Светлана открыла дверь, Брюквин сказал ей:

– Уважаемая, извините, если что не так…

Светлана без слов приняла его благодарность. Но когда тот собрался уходить, неожиданно спросила:

– Вы женаты?

– В некотором роде… – ответил Брюквин.

Светлана удивленно повела бровями, она не поняла, что полицейский имел в виду: в некотором роде – это «да» или «нет»?

Настало время вспомнить, дорогой читатель, об иллюзионисте Лампасове. Так уж вышло, что на следующий день после неудачи с конфискацией сарафановского шкафа Лампасов, договорившись с начальством и получив в дневные часы для работы цирковую арену, приступил к проведению задуманного эксперимента. К счастью, ему все же удалось накануне уломать Дарью выйти на арену и дать ему пощечину.

– Ты ненормальный, Стас, – сказала Дарья, слушая его уговоры. – Ты мой муж, я тебя люблю, и мне не по себе, когда тебе бывает больно… Я полночи не могла уснуть после той пощечины!

– Ладно, Дашута, прости. Но поверь, это нужно для дела. На кону стоит моя репутация!

В общем, уговорил.

Рабочие вынесли на арену большой лакированный ящик коричневого цвета, с которым работал Лампасов, осветители наладили освещение. Вызванные по этому поводу цирковые музыканты заняли свои места в оркестровой ложе. Появилась в концертном наряде ассистентка Алиса, сияя белозубой улыбкой и поигрывая ягодицами. «Прелесть как хороша!» – думали о ней находившиеся рядом цирковые рабочие. Дарья же, стоявшая у края арены, где ей определил место муж, старалась на Алису не смотреть.

Вокруг арены собралось немало цирковых людей из числа артистов и обслуживающего персонала, прослышавших о предстоящем эксперименте. Присутствующим было известно, что в прошлый раз Дарья публично ударила иллюзиониста по лицу (не зная всех тонкостей, женщины были на стороне Даши, мужчины, наоборот, осуждали ее). Все с любопытством ожидали, как все пойдет сегодня. Даже директор цирка, немолодой человек, сын знаменитого в прошлом циркового клоуна, появился в верхних рядах зрительских кресел и стоя наблюдал оттуда за происходящим на арене.

Среди собравшихся мелькали двое телевизионщиков с легкими камерами в руках. Каким образом они сюда проникли, было неизвестно. Но Лампасову, не желавшему присутствия вездесущих телевизионщиков во время эксперимента с неясным финалом, сейчас было не до них.

– Полная готовность, друзья мои! – обратился он к своим помощникам, призывно хлопнув два раза в ладоши.

Гул в зале стих. Лампасов прикрыл на мгновение глаза и прошептал:

– С богом!

Оглядел собравшихся по бокам арены сотрудников цирка и случайных гостей и дал отмашку музыкантам.

Музыканты заиграли марш.

Лампасов взял микрофон и начал комментировать происходящее, он всегда делал это во время своих выступлений.

– Моя ассистентка Алиса сейчас откроет ящик… Обычно мы запираем внутри кого-либо из зрителей, какую-нибудь милую девушку из числа добровольцев. После ряда произведенных мною действий Алиса открывает ящик, и зрители видят, что он пуст, – девушка, находившаяся внутри, исчезла… Минуту спустя мы видим эту девушку, живую и невредимую, на одном из ярусов зала среди зрителей… Сегодня мы попробуем проделать перемещение совсем иного рода…

Бодрый марш сменился музыкой энергичного вальса.

Лампасов же, чувствующий себя хозяином положения, продолжал монолог. Рассказал о том, что недавно в одной из московских квартир в платяном шкафу (именно в шкафу!) пропал старший лейтенант полиции. С помощью своего мастерства, пояснил иллюзионист, он, Лампасов, наладит контакт с одним из порталов, позволяющих перемещать человека в пространстве, и попытается вернуть исчезнувшего полицейского. Об этом его попросило руководство ОВД, где трудился исчезнувший. Лампасов умолчал лишь о том, что, когда ящик закроют на ключ, Дарья нанесет ему пощечину, аналогичную той, что вызвала в день исчезновения Юли сбой в программе.

Директор цирка, наблюдавший за иллюзионистом без особого интереса, неожиданно обнаружил среди собравшейся возле арены публики фигуры, малоподходящие для присутствия на подобном зрелище: немолодого монаха с седой бородой в обществе двух монашек, тоже немолодых, в клобуках и черных рясах с длинными, закрывающими пальцы рукавами. У всех троих были болезненно-желтоватые лица, и глядели они на происходящее с неудовольствием, словно им заранее был известен результат. «А эти что здесь делают?..» – удивился директор и решил впоследствии порасспросить Лампасова, с какой целью тот пригласил в цирк на репетицию этих черных ворон. Кроме монаха и монашек, директор цирка заметил еще группу людей, разряженных причудливо, как на масленичных гуляниях. У двоих на головах торчали привязанные мочалки из лыка, у других шеи опоясывали связки баранок. Еще один негромко бил в бубен и тихо подвывал. Ряженые еще больше рассердили директора. Откуда здесь эта публика? Кривляк, подобных этим, в цирковой программе нет.

А Лампасов наконец попросил Алису открыть ящик и показать, что он пуст. Девушка с артистизмом проделала это, одарив зрителей игривой улыбкой. Тут Лампасов обратился к особо недоверчивым господам (а такие встречаются среди любой публики) с предложением подойти к ящику и убедиться, что он пуст.

– Верим, верим! – откликнулись зрители вразнобой.

– А теперь, – громко произнес Лампасов, – моя ассистентка Алиса положит внутрь ящика фотографию исчезнувшего полицейского и закроет ящик на ключ.

Он протянул Алисе фотографию Мукомолова. Девушка, вытянув вверх руку с фотографией полицейского, прошлась вдоль арены и показала ее стоявшим вблизи. «Симпатичный…» – переглянулись между собой две миловидные гимнастки, по-мужски широкие в плечах.

Алиса положила фотографию на дно ящика, закрыла его на ключ, а ключ убрала в кармашек платья.

Музыканты в ложе прекратили играть. В цирке наступила тишина. Потом ударила барабанная дробь, предшествующая, как правило, исполнению особо опасного трюка.

Лампасов кивком дал команду Дарье, следившей за каждым его движением, исполнить то, что ей полагалось.

Дарья вышла на арену, направилась к Лампасову и, оказавшись на расстоянии двух шагов от мужа, сильно ударила его ладонью по щеке. И тут же прикусила костяшки пальцев, ужасаясь содеянному.

И опять среди зрителей послышался многоголосый изумленный возглас «ах!» Один из телевизионщиков, крашеный блондин с выбритыми наполовину висками, от неожиданности ткнулся камерой в затылок соседа – циркового эквилибриста – и получил крепкого матюга в ответ.

Публика замерла, уставившись на Лампасова. Алиса, не знавшая, как и прочие, о запланированной пощечине, испуганно сжалась.

Один Лампасов, для которого нынешний удар не стал сюрпризом, сохранял невозмутимость.

Оборвалась барабанная дробь, завершившаяся громким звоном металлической тарелки, по которой от души врезал палочкой ударник. Резкий звук заставил присутствующих вздрогнуть.

На несколько мгновений в зале погас свет. Потом сверху на арену обрушился поток электрических искр. Коротко булькнула какая-то посторонняя музыка.

В наступившей тишине Лампасов проговорил в микрофон:

– А теперь откроем ящик и посмотрим, что там внутри…

Тем же днем, только намного раньше, в теплых лучах пронизывающего древние московские улицы утреннего солнышка к особняку Берга в Денежном переулке, где располагается посольство Италии в Москве и где в далекие годы эсеры стреляли в германского посла Мирбаха, подъехал посольский лимузин темного цвета. Из машины вышли двое – солидный господин и миловидная дама, оба средних лет, хорошо одетые. Это были посол Италии в России и его супруга, только что вернувшиеся из Рима, куда они летали на три дня по делам. За ними, ловко вытащив из багажника два чемодана, следовал шофер.

Приветливо здороваясь со всеми встречными, уважительно склонявшими перед ними головы, посол и его супруга проследовали в свои апартаменты. Оба собирались немного отдохнуть после самолета и трех суетных дней, проведенных в Риме.

Супруга посла, Карен, деловая дама с крашенными в светлый цвет волосами, первым делом направилась в ванную комнату, намереваясь встать под освежающий душ. Посол, человек с истинно итальянским именем Паскуале, с холеным, чуть удлиненным лицом, в очках, дождавшись, когда водитель принесет чемоданы, отправился в спальню, желая прилечь и, если получится, с полчаса подремать.

Не успела супруга посла полностью раздеться и встать под душ, как из спальни донесся громкий крик мужа:

– Карен! Карен! Умоляю, иди сюда!

Вбежав в спальню, полуголая Карен не сразу поняла, что так напугало ее супруга. Она осмотрелась, увидела крепко спящего на их большой широкой кровати мужчину в форме российского полицейского и пришла в ужас. И попыталась прикрыть ладонями обнаженную, еще не потерявшую форму грудь.

Мужчина лежал на постели поверх покрывала. Он был в одежде, но без обуви. Обуви не было и на полу – видимо, незваный гость пришел в апартаменты посла, потеряв где-то на полпути свои туфли. На ногах спящего были темно-коричневые, в красную полоску носки. Читатель, вероятно, уже догадался, что это был исчезнувший в шкафу Сарафановых старший лейтенант Мукомолов. Каким образом несчастный оказался в апартаментах итальянского посла, да к тому же на его постели, – большая загадка!

– Карен! – нервно вскричал посол. – Кто это?!

– Паскуале, откуда мне знать! Я была, если помнишь, вместе с тобою в Риме!

На слегка одутловатом лице посла появилась мучительная гримаса.

– Как показывает практика, – попытался рассуждать он, – посторонние мужчины обычно приходят в гости к женщинам, а не просто так… А это – мужчина посторонний, следовательно… – Посол не договорил.

– Божья Матерь! Паскуале, что ты говоришь?! – воскликнула Карен, натягивая на себя легкий халатик. – У нас трое детей, опомнись!

– Я хочу знать, каким же образом этот человек попал в наши апартаменты?! – не мог успокоиться посол. – Везде видеокамеры, везде охрана…

– Вызови начальника службы безопасности, – предложила умеющая владеть своими эмоциями Карен, – пусть объяснит, как этот неизвестный оказался в нашей кровати?!

Посол позвонил начальнику службы безопасности и потребовал немедленно явиться. Тот, бледный, мгновенно примчался в сопровождении своего помощника, без которого нигде не появлялся. С ужасом увидел храпящего на кровати человека в форме российского полицейского. Осторожно потряс спящего за плечо, желая разбудить и выяснить, как тот проник в святая святых итальянской дипломатической миссии. Но его действия не возымели эффекта. Тогда спецслужбист подергал спящего за плечо более грубо и, не страшась, что подобная бесцеремонность может вызвать дипломатический скандал, шлепнул нежданного гостя по лицу. Но тот так и не проснулся.

– Может, он умер? – высказал предположение посол.

– Нет, он же храпит… – отверг подобный исход начальник службы безопасности.

– Может, у него сердечный приступ? Или инсульт?

– Для инсульта он еще молод… – Начальник службы безопасности взял руку спящего полицейского, внимательно послушал пульс. – Пульс спокойный. Судя по внешним признакам, он здоров.

– Быть может, он попросту пьян?

– Не думаю, – вмешалась Карен. – Алкоголем от него не пахнет, только недорогим парфюмом…

– Ты уже успела его понюхать? – съехидничал посол.

– Не понимаю, как он сюда проник?.. – воскликнул удрученно начальник службы безопасности, обращаясь к своему помощнику. И представил, какой нагоняй он получит от своего начальства в Риме, когда там узнают о случившемся. Могут уволить в два счета!

– Возможно, его усыпили с помощью гипноза… чтобы потом манипулировать им на расстоянии и быть в курсе всех наших дипломатических секретов, – высказал предположение посол. – Разбудить его может только тот, кто его усыпил. Или специалист того же уровня…

Посол был человек образованный во многих областях. И, надо сказать, относительно гипноза он был близок к истине.

– Не знаю, под гипнозом он или нет, но тело следует немедленно отсюда убрать! – заявила в приказном тоне Карен. – И срочно заменить постельное белье! Быть может, он носитель насекомых?

– Карен, милая! Если судить по форме, он московский полицейский, а эти люди из категория хорошо оплачиваемых граждан… Откуда у них насекомые?

– Я вызову медицинскую перевозку, – принял решение начальник службы безопасности, переглянувшись со своим помощником. – Перевозка вывезет тело за пределы посольства. Потом пригласим Сильвию (Сильвия работала в посольстве кастеляншей), и она поменяет постельное белье… А пока, господин посол, синьора, будьте любезны, перейдите в другую комнату, чтобы не смотреть на это неприятное зрелище… – предложил он.

И надо сказать, предложение это оказалось весьма своевременным, потому что у спящего вдруг горкой приподнялись штаны в области ширинки, свидетельствуя об эрекции, вызванной, вероятно, чем-то увиденным во сне.

Жена посла брезгливо отшатнулась. Посол тоже почувствовал неловкость.

– Перевозка занимается вывозом покойников, – заметил он с явной иронией, – а этот человек вполне живой…

– Думаю, его надо отвезти в ближайшее отделение полиции, пусть они и разбираются, куда его следует поместить, – постановил начальник службы безопасности, продолжая сильно переживать о том, что проморгал проникновение в здание посольства постороннего. Это конец карьеры!

– Нет, подождите! – решительно остановила его Карен, стараясь не смотреть на бугор в области ширинки спящего. – Надо вызвать представителя министерства иностранных дел России… Пусть придет и посмотрит, что творится в постели итальянского посла!

Пока первый помощник посла дозванивался из служебного кабинета до соответствующих служб в МИД России, а посол и его супруга, покинув спальню, сидели в креслах в комнате по соседству и судачили о случившемся, давая оценку работе начальника службы безопасности, тело полицейского из спальни неожиданным образом исчезло. Когда появились представители Министерства иностранных дел РФ и вошли в спальню, желая увидеть виновника скандала, кровать была пуста.

А в это время в цирковом зале публика в наступившей тишине ожидала вскрытия ящика. Алиса по знаку Лампасова сунула ключ в замочную скважину, повернула по часовой стрелке. Подняла и откинула вбок крепившуюся на петлях крышку. И, не решаясь заглянуть внутрь, отступила от ящика на два шага.

Десятки охваченных любопытством людей, словно по команде, подались вперед, вытянули шеи, чтобы лучше видеть. У многих в руках появились смартфоны, готовые зафиксировать на видео любую деталь, любую неожиданность.

Лампасов подошел к ящику. Заглянул в него. Какова же была его радость, когда внутри, на месте фотографии полицейского Мукомолова, положенной туда получасом ранее, он увидел его самого. Живого и здорового. «Удалось!» – мелькнуло в голове у артиста.

Мукомолов в эту минуту открыл глаза и с удивлением взирал на иллюзиониста, которого он видел впервые, возвышавшегося над ним, подобно апостолу.

– Что происходит? – спросил полицейский, привстав и осторожно выглядывая из ящика. – Где я?

– В цирке! – улыбнулся в ответ Лампасов.

Свидетели этой сцены радостно зашумели, в руках у них на уровне лиц заплясали смартфоны. Некоторые пустились обниматься друг с другом, увидев появившегося из ящика молодого крепкого полицейского с волевым лицом, который явно не имел отношения ни к цирку, ни к фокусам Лампасова и был без понятия о своей причастности к перемещению тел в пространстве.

Присутствующие в зале принялись дружно аплодировать, словно и они принимали непосредственное участие в переносе тела полицейского через портал из одной точки пространства в другую. Так аплодируют научные сотрудники и техники на командном пункте, управляющем космическими полетами, увидев приземлившийся на Марсе космический аппарат, который они вели туда в течение долгого времени.

Только монах и сопровождавшие его монашки не испытывали радости от столь неожиданного появления человека в ящике. Это читалось на их желтовато-серых лицах. Все трое перекрестились, считая возвращение лейтенанта проделками Сатаны. Лишь Господь Бог, по их разумению, способен перемещать в пространстве живое и неживое. Вероятно, этот фокусник со стоящей дыбом шевелюрой и болезненно горящим взором применил заранее заготовленный трюк из разряда тех, что обычно используют в карточной игре шулера.

Другая же группа, в которой находились ряженые, как на Масленицу, мужчины и женщины с мочалками на головах и связками баранок на шеях, те, что были не по душе директору цирка еще больше, чем люди в черных рясах, – эти веселились от души, приплясывали на месте, будто это они нашли способ извлечь из «тьмы египетской» и поместить в ящик пропавшего полицейского молодца. Тот, у кого в руках был бубен, весело бил по нему и подвывал, подобно чукотскому шаману. «Надо будет усилить охрану служебных помещений и попросить артистов и сотрудников не таскать в цирк без необходимости посторонних маргиналов!» – подумал с болезненным выражением на лице директор цирка.

– Почему я оказался в этом ящике? – справившись со своими чувствами, обратился Мукомолов к Лампасову.

– Это долгая история, мой друг, – ответил иллюзионист. – Позже я объясню вам эту загадку. А сейчас… – И он, протянув руку, помог полицейскому подняться и выйти из ящика на арену.

Когда отзвучали очередные аплодисменты, Лампасов громко спросил, приблизив к губам микрофон:

– Как себя чувствуете?

– Нормально, – последовал ответ.

– Что помните о себе?.. Помните свое имя? Род деятельности?

– Я все помню, – отозвался Мукомолов, не совсем понимающий, почему ему задают такие вопросы. – Меня зовут Сергей, фамилия Мукомолов… Я сотрудник полиции, старший лейтенант. Работаю под началом полковника Пузырева. Помню также, что мы в паре с капитаном Брюквиным находились на задании…

Люди в зале вновь дружно заплескали в ладоши. А Дарья, жена Лампасова, почувствовала неожиданную гордость за своего мужа, совершившего нечто неординарное. И взглянула на него новыми глазами. «По сути, он всегда был предан мне, – подумала она. – Ну, улыбнулся раз-другой Алисе, ну, шлепнул ее пару раз по заднице. В конце концов, пусть даже потискал девчонку, но в главном… В главном – он никогда меня не предавал…»

И это было правдой. За долгие годы совместной жизни у Лампасова не раз была возможность (с учетом того, сколько тянулось к нему столичных и провинциальных красоток!) оставить Дарью и взять в спутницы жизни другую. Но у него ни разу не возникало подобной мысли. И сейчас, прокручивая в голове былое, испытывая гордость за мужа, Дарья ругала себя за то, что дала волю чувствам и устроила на прошлом представлении публичный спектакль с пощечиной. Стыдно, ах как стыдно!

Полицейский же Мукомолов тем временем продолжал:

– Я помню, в квартире, куда мы приехали, находился трехстворчатый платяной шкаф. В нем была обнаружена незнакомая девушка, потерявшая память… А вот дальше – провал… Я вслед за капитаном Брюквиным стал обследовать внутренность шкафа, и все… Полный мрак! Такое ощущение, словно я проспал трое суток. Что же произошло? – вновь обратился он к Лампасову.

– Потом, милый, потом! – успокоил его иллюзионист. – Главное – мы вас обнаружили, и с памятью у вас, я вижу, полный порядок!

До Мукомолова вдруг дошло, что он стоит на арене в одних носках. Голову пронзила мысль: не должен полицейский офицер находиться на людях без обуви! Полосатые носки на собственных ногах показались ему сейчас верхом пошлости.

– Где мои туфли? – воскликнул он, обращаясь к Лампасову. – Отдайте мои туфли!

– Да где ж я их вам возьму? – развел руками Лампасов.

Настроение у собравшихся вокруг арены и так-то было веселое, а тут стало еще веселее.

– Насколько мне известно, до того как вы полезли в сарафановский шкаф и вплоть до настоящего момента, мы с вами, друг мой, не были знакомы, – объяснил Лампасов полицейскому. – Вы сняли туфли где-то вне поле моего зрения, там, где я физически не присутствовал… Так часто бывает! – философски заметил он. – Вы раздеваетесь в одном месте, а пребываете в убеждении, что разделись в другом…

– Как же быть?! – нахмурился Мукомолов. – Я сотрудник полиции. И мне без обуви не положено.

Кто-то из цирковых рабочих пожалел несчастного. Взглянул на его ноги, прикинул, какой у того размер, стянул с себя старенькие кеды и с криком: «Дарю!» – бросил их на арену под ноги полицейскому. Кеды не долетели до лейтенанта пары метров, но резвая Алиса тут же с улыбкой подняла их с ковра и поднесла старшему лейтенанту.

Кеды оказались Мукомолову в самый раз, и, хотя они не очень монтировались с его форменной одеждой, он все же надел их.

– Спасибо! – крикнул он дарителю.

Когда эксперимент, затеянный Лампасовым, завершился и местная публика разошлись по рабочим местам, а пришлые зеваки удалились за пределы цирка, в комнате, где хранились реквизит и техприспособления иллюзиониста, собралась вся лампасовская команда, оживленно обсуждая результат эксперимента. Иллюзионист, наскоро умывшись, принялся звонить полковнику Пузыреву, желая сообщить тому радостную весть.

– Товарищ полковник! – возбужденно заговорил Лампасов, когда Пузырев взял трубку. – Нам удалось невозможное! Я нашел старшего лейтенанта Мукомолова. Он сейчас стоит рядом со мной, живой и здоровый!

Накануне Лампасов говорил с Пузыревым по телефону и сообщил тому, что завтра он попытается с помощью своих методов извлечь из Зазеркалья пропавшего старшего лейтенанта Мукомолова. Полковник, в свою очередь, сообщил, что Сарафанов, угрожая охотничьим ружьем, выгнал из квартиры двух полицейских и забаррикадировался внутри, категорически не желая расставаться со шкафом, считая это посягательством на его личную свободу. Далее полковник поведал, что намерен на следующий день вместе с группой омоновцев произвести штурм сарафановской квартиры. Иллюзионист попросил полковника повременить со штурмом, пока он, Лампасов, не проведет свой эксперимент.

– Теперь в штурме нет необходимости, – радостно заявил иллюзионист. – Отмените его!

– Поздно, – сухо отозвался полковник. – Штурм уже идет… В данную минуту ребята-омоновцы, выломав дверь, проникли в сарафановскую квартиру и обезвредили преступника… Слава богу, ему хватило ума не стрелять на поражение. С властью шутить негоже! – добавил он сердито. – Сарафанов этот – не малый ребенок, чтобы не знать, что за применение оружия против полицейских полагается серьезная статья. Кстати, мне только что сообщили, что при штурме квартиры Сарафанов был ранен в ногу… Сейчас там идет обыск. Из-за таких, как этот Сарафанов, мы на прошлой неделе схоронили двух молодых ребят… А то, что вы, товарищ Лампасов, нашли нашего сотрудника, за это вам огромное спасибо! Скажите старшему лейтенанту Мукомолову, пусть отправляется к себе в отдел и ждет меня там… – И полковник отключил трубку.

Дарья взглянула на Лампасова, застывшего в оцепенении, сраженного новостью о штурме сарафановской квартиры, которого – он надеялся – удастся избежать, и поразилась выражению его лица. Никогда прежде она не видела мужа таким подавленным. А ведь еще несколько минут назад он светился от счастья. Глядя на его бледное лицо с приоткрытым ртом, в котором пенилась слюна, и опасаясь, что у него может случиться сердечный приступ, Дарья бросилась к висевшему в углу шкафчику, достала оттуда бутылку коньяка, трясущимися руками налила треть стакана и заставила мужа выпить.

По прошествии двух дней после штурма квартиры Сарафановых и ареста Петра Сарафанова, который отныне находился в СИЗО, полковник Пузырев был приглашен для разговора в один из служебных кабинетов в главном здании на Лубянке.

Наряду с вопросами, касающимися служебной деятельности полковника, хозяин кабинета и его помощник интересовались личностью артиста цирка Лампасова. С какой целью тот перемещает людей в пространстве, используя известный ему воздушный портал? Есть ли у него на это разрешение спецслужб?

– Подобная деятельность может угрожать безопасности государства, – заявил хозяин кабинета.

– Думаю, эти вопросы вы должны задать самому артисту Лампасову, – ответил сдержанно полковник.

И рассказал, что несколько дней назад во время очередной полицейской операции в одной из обычных квартир у него исчез сотрудник, старший лейтенант…

– Исчез бесследно! Словно в яму провалился! – с чувством живописал Пузырев. – Создалось впечатление, что его похитили неизвестным доселе способом. Узнав об этом, артист Лампасов предложил свою помощь. Что он там делал, я не знаю. Но он нашел пропавшего лейтенанта. За что мы ему очень благодарны.

Хозяин кабинета и его помощник внимательно выслушали рассказ полковника и задали еще несколько вопросов относительно профессиональной деятельности Лампасова и его политических взглядов.

– Я не вел с ним разговоры на политические темы, – сухо сообщил полковник. – Поэтому не знаю, каковы его взгляды… Мне кажется, его главный интерес в этой жизни – работа в цирке. Возможно, женщины… – добавил полковник через паузу.

Потом поговорили о штурме сарафановской квартиры. Полковник не скрывал своего удовлетворения по поводу того, что штурм прошел удачно, в чем видел свою немалую заслугу. У хозяина кабинета и его помощника интерес к этой теме носил явно формальный характер. Штурм квартиры, где с охотничьим ружьем в руках забаррикадировался преступник, вчерашний спортсмен, тренер детской спортивной школы, представлялся спецслужбистам событием малоинтересным, обыденным, каких немало случается в таком огромном мегаполисе, как Москва.

В служебной машине по дороге в свое отделение полиции полковник Пузырев долго осмысливал разговор и пытался сообразить, с какой целью он был приглашен в столь высокое учреждение? Но так и не нашел вразумительного ответа.

Сидя на заднем сиденье, полковник задремал. И ему приснился сон. Нехороший, как он решил впоследствии, сон. Во сне он увидел дорогую иномарку, стоявшую без движения в безлюдной лесополосе в Подмосковье. Светило закатное солнце. Номеров на машине не было, их заблаговременно сняли. На водительском месте, откинув голову на спинку сиденья, сидел человек лет сорока восьми, с приоткрытым ртом, без признаков жизни, очень похожий на иллюзиониста Лампасова. Приглядевшись к нему, Пузырев вынужден был признать, что да, это и есть артист Лампасов. Где-то надрывно каркала какая-то одуревшая ворона, отчего хотелось заткнуть себе уши. Охваченный тревогой, полковник вдруг подумал, что обнаружение мертвого иллюзиониста в машине, в безлюдном месте, быть может, как-то связано с его сегодняшним визитом в главное здание на Лубянке. Усилием воли полковник заставил себя проснуться.

«Черт! – подумал он с досадой, придя в себя. – И привидится же такое!..» Пузырев боялся мрачных вещих снов, которые иногда снились ему, – события их потом, бывало, повторялись в жизни. Но сейчас ему хотелось думать, что это всего лишь неприятный сон, вызванный усталостью последних дней, и сон этот не станет вещим.

Полковник открыл боковое стекло и подставил лицо свежему воздуху. Глубоко вздохнул.

Теплое московское солнце, щедро согревавшее сегодня городские дворы, бульвары и улицы, скрыли неожиданно набежавшие тучи, и вскоре вновь припустил уже изрядно надоевший за прошедший месяц затяжной дождь.

Сколько разных людей свела воедино история, связанная с появлением девушки Юли Пичугиной в платяном шкафу незнакомых ей прежде супругов Сарафановых! Тут и иллюзионист Лампасов, и его жена Дарья, и ассистентка фокусника Алиса, и аферист Валериан Орлухин; тут и отец Юли, Федор Степанович, и мать девушки, тут и команда полицейских районного отдела внутренних дел, начиная от полковника Пузырева и кончая исчезнувшим старшим лейтенантом Мукомоловым, которого Лампасову удалось извлечь из Зазеркалья благодаря своим навыкам и сообразительности. А еще – посол Италии в России, и его супруга, и начальник службы безопасности итальянского посольства, и переживающая исчезновение сына мать старшего лейтенанта Мукомолова, и множество самых разных журналистов и телевизионщиков, жадно преследующих супругов Сарафановых. Всех их закрутил единый поток, в который они попали помимо своей воли, словно пассажиры терпящего крушение океанского судна.

Все это стало следствием пощечины, которую в сердцах нанесла своему мужу приревновавшая его жена. Стоило изменить всего одно действие в этом механизме, и удивительного сближения различных лиц, характеров, стремлений не случилось бы. Место этой истории заняла бы другая. Может быть, лучше или хуже.

Как подвижен окружающий нас мир! Предугадать его ходы невозможно, в этом залог его вечного движения в направлении, известном лишь ему одному. И значит, нам, людям, всегда следует быть готовыми к его непредсказуемости.

2021

Аттракцион Верещагина

Роман

Себя не знаешь, пока не накатит тьма… —

Из подслушанного разговора

Михаил Стальевич Верещагин с юности испытывал мучения, когда нужно было уложить женщину в постель и делать все то, что должен делать мужчина, желая продолжить род или получить удовольствие. Из этого не следует, что Михаил Стальевич был человеком нетрадиционной сексуальной ориентации. Нет, геем он не был. Но что-то в минуты близости с женщинами смущало его. И он не мог определить – что именно? Запах женщины, особенно в гармонии с ароматом хороших духов, был ему приятен, и нравился блеск в глазах у той, что лежала с ним рядом; и когда женщину в момент кульминации бросало в дрожь – это тоже нравилось.

Что же в таком случае напрягало его? Может быть, то, что в минуты близости с женщиной он вдруг представлял себя и ее как бы со стороны, и тогда сам он и та, что была с ним в постели, казались ему двумя животными, вроде обезьян или собак, которые беззастенчиво спариваются друг с другом. Было в этом, по его разумению, что-то низменное, нечистое, плохо сопрягающееся с духовной сущностью человека. И в такие минуты у него не раз возникало желание – уйти в монастырь. Но потребность удалиться от мирской жизни и женщин, ее украшающих, была обычно весьма кратковременной, и стоило ему часом позже распрощаться с той, что находилась у него в объятиях, как он тут же забывал об этом своем желании. Слишком он любил вольную жизнь, городскую суету, радости и несообразности этого мира, чтобы запереть себя навсегда в монастырских стенах.

Михаил Стальевич, окончив в свое время биофак университета, трудился в науке, ставил опыты на мышах и белых крысах. Писал диссертацию. Он и его коллеги по лаборатории, занимавшиеся разработкой новой вакцины, погубили не одну сотню бедных зверьков и были близки к нужному результату.

Иногда Михаила Стальевича тяготило занятие, которому он посвятил себя (мерзкий запах вивария, возня с мышами, их досрочная смерть – мыши дохли пачками, и в жалобном их писке слышались проклятья тем, кто обрек их на страдания и укоротил им жизнь; они, мыши, не понимали, глупые, как не понимает солдат, идущий по чьей-то злой воле под пули, что смерть их не напрасна и служит великому делу прогресса). Был момент, когда Михаил Стальевич подумывал заняться каким-нибудь бизнесом, но, видя, как терпят неудачу на этом поприще его более оборотистые приятели, оставил эту затею. Если бы у него были богатые родственники, нажившие серьезные капиталы в лохотронные девяностые, Михаил Стальевич мог бы позволить себе праздную жизнь, лыжи в австрийских Альпах, африканские сафари, «снега Килиманджаро» и отдых в разных там Гонолулу и Венециях. Но увы, таких родственников у него не было. Была мать, еще не старая женщина, немногословная, улыбчивая, с печальными глазами, служившая на скромной должности в министерстве образования. Был где-то отец, обладатель усов, волевого лица, волосатого торса, полковник в отставке, давным-давно бросивший мать и маленького Мишу и ушедший к другой женщине, а потом и к третьей. Когда отец еще жил с ними, Миша как-то до срока пришел из школы и застал его на диване в объятиях чужой женщины. «Подожди в коридоре», – велел отец, не особенно смутившись. И когда минуту спустя вышел в коридор с расстегнутой молнией на ширинке, то объяснил сыну, что так иногда случается в жизни, что мужчина сходится (он так и сказал «сходится») с другой женщиной, предпочитая ее той, с которой он до этого ел, пил и проводил ночи. И отправил Мишу погулять во дворе. «Мама лучше!» – изрек мальчик в дверях, воскресив в сознании лицо той, что лежала вместе с отцом на диване и глупо ухмыльнулась, увидев Мишу, но отец, поморщившись, грубо вытолкнул его из квартиры.

Возможно, сдержанное отношение Михаила Стальевича к особам женского пола было продиктовано и этим давним эпизодом.

Что еще необходимо добавить к сказанному? Внешность у Михаила Стальевича была какая-то невыразительная: бесцветные волосы, такие же брови, бесцветная бородка, похожая на высохшую по осени и прибитую к земле травку, светлая кожа с небольшим болезненным румянцем на щеках, цвет глаз – блеклый. Что касается глаз, тут следует сказать об одной особенности: когда Михаил Стальевич был чем-то сильно увлечен или находился в состоянии возбуждения, блеклые зрачки его вдруг становились ярко-синими (будто на реостате прибавили напряжение), отчего менялось и выражение его лица – оно становилось живым, подвижным, и в нем появлялись волевые черты способного идти до конца воина; и даже безвольная прежде бородка приобретала воинствующий вид. Видимо, в такие минуты женщины и обращали на него свои взоры и тянулись к нему.

Михаил Стальевич некоторое время был женат и успел вкусить радости семейной жизни. Женился он, уже работая в научно-исследовательском институте, на девушке, не имевшей никакого отношения к науке и на восемь лет его моложе. Он познакомился с нею у одного из приятелей в гостях. Увидел ее, войдя в комнату, веселую, игривую, с сияющим взором, рассказывающую что-то смешное, и его блеклые глаза сразу засветились синим огнем, а легкая бородка воинственно вспушилась. Его бросило в жар, слабый румянец на щеках стал ярче… Что было дальше, он помнил плохо, словно все предметы вокруг, лица гостей, тарелки с закусками, телевизор, вполголоса бормочущий в углу, – все это окутала туманная дымка, и он ватно передвигался на ногах в этом полусне, цепляясь взором за лицо той, что поразила его воображение, за ее ладную фигуру, светящиеся глаза, свежий алый рот, ощущая себя с томящим грудь чувством наподобие ослика, шагающего за морковкой, которую несут перед его носом… Одним словом, месяц спустя он сделал девушке предложение, и они поженились. А уже через полгода Михаил Стальевич понял, что совершил ужасную ошибку, вступив в этот брак. Слишком разными они с женой оказались людьми, совершенно не пригодными, по его мнению, к совместному проживанию. Разные интересы, запросы, разные стремления. Жену его не привлекала безвестная жизнь рядовой бабы, погруженной в семейный быт. Мыть посуду, стирать, готовить – разве можно тратить на это лучшие годы жизни? Ее влекло туда, где свет эстрадных огней, слава, успех. Ей хотелось пробиться в когорту тех, кто постоянно мелькает на экранах телевизоров, появляясь в музыкальных передачах и шоу, демонстрируя свои увеличенные с помощью хирурга сиськи, открытые ляжки, большегубые рты, и кого острословы называют «поющими трусами». Михаил Стальевич противился этому стремлению жены, считая, что у той нет достаточных оснований «лезть» на эстраду. Чтобы стать хорошей певицей, девушке не хватало данных, а прыгать под фонограмму в группе «поющих трусов» по его мнению, было унизительно. К тому же частые разъезды жены, связанные с концертной деятельностью, – фактор тоже не очень привлекательный для мужа, ведущего оседлую жизнь. Его также не прельщало то, что в будущем, став певицей, жена может приобрести популярность. «Разве тебе неприятно, – спрашивала та, – если твою жену станут узнавать на улице, будут восхищаться ею, дарить цветы?» – «Представь себе, неприятно», – отвечал он. Но у супруги было другое мнение на этот счет. И она продолжала поиск той заветной двери, через которую можно было бы проникнуть в шоу-бизнес. И постоянно просила у Михаила Стальевича денег – ведь, чтобы проникнуть за эту дверь, требовались затраты разного свойства, вплоть до подкупа тех, кто мог бы помочь в этом деле. Постепенно ее запросы росли (нужно то, нужно это!), и он, будучи человеком нескупым, до поры до времени выдавал ей необходимые суммы (годом ранее лаборатория Михаила Стальевича успешно сотрудничала с японцами, и он тогда неплохо заработал).

В первые недели любовной горячки Михаил Стальевич по нескольку раз на день увлекал жену в постель, и его при этом не мучили посторонние мысли (любая трезвая и скептическая мысль в эти моменты блокировалась страстью). Но уже месяца два или три спустя его часто отрезвляла картина, в которой он представлял себя и свою рвущуюся в певицы жену как бы со стороны, картина, где он видел себя и ее в образе двух похотливых обезьян. Сравнению способствовало отражение тел в зеркале шкафа, стоявшего напротив кровати. Поведение этих тел в зеркальном пространстве, их беззастенчивость приводили его в удрученное состояние. Однажды ему даже показалось, что тела эти покрылись обезьяньей шерстью. «Какая мерзость!» – ужаснулся он. И как-то сразу сник и отвалился в сторону на свою подушку. Жена, охваченная страстью, не могла понять, что случилось, и почему так неожиданно отрезвился ее муж. Поведай он ей об этой своей особенности – рисовать в воображении картины, позволяющие увидеть себя и свою партнершу во время сексуальных занятий в неприглядном виде, – она решила бы, что у него не все в порядке с психикой, и посоветовала бы сходить к врачу. Но Михаил Стальевич предпочитал не обсуждать с кем-либо этот факт.

После того, как он понял, что совершил ошибку, вступив в брак с девушкой, рвущейся, точно лошадь в забеге, на эстрадные подмостки, прошло еще некоторое время, прежде чем он решил окончательно расстаться с нею. Когда Михаил Стальевич озвучил эту мысль, жена его поначалу растерялась, потом пришла в сильное волнение и с глазами, полными слез, заявила, что он – подлый тип, воспользовался ее неопытностью, соблазнил и теперь хочет бросить, как ненужную вещь! От возмущения у нее выступила капелька на кончике носа, и Михаил Стальевич тупо смотрел на эту капельку, ожидая, когда та упадет вниз. Жене, конечно, очень не хотелось покидать его небольшую, но удобную квартирку, доставшуюся ему в наследство от покойной тетки, и возвращаться в дом своих строгих родителей. Кроме того, она лишалась средств, которые Михаил Стальевич выделял ей на ее нужды и потратил на них половину своих накоплений за участие в японской программе. А тут как раз будущая поп-звезда нашла подходящего человека, согласившегося снять видеоклип, где она предстанет в качестве певицы. Михаил Стальевич смотрел на капельку на носу жены (та, наконец, сорвалась и полетела вниз), на искаженное гримасой ее лицо с покрасневшими от слез глазами, утратившее в эту минуту свою привлекательность, и думал: «Боже! как он мог совершить такую глупость и вступить в брак с этой особой?» Женских слез, а уж тем более истерик, он не выносил, и потому, предложив жене в течение недели покинуть его квартиру, удалился, не желая продолжать этот неприятный разговор. «Пока мы женаты, я имею полное право жить здесь!» – капризно крикнула ему в спину жена, думая, что это может что-то изменить в его решении. Но она ошибалась. С этого вечера Михаил Стальевич поселился на диване в комнате с книжными шкафами, оставив жене комнату поменьше, где стояла кровать, надеясь, что через неделю она, примирившись с реальностью, вернется в родительский дом. Теперь он возвращался поздно, дабы избежать встреч с нею, и, если та была дома, не спала и пыталась заговорить с ним, задавая разные дурацкие вопросы, отвечал молчанием. Прошло две недели, три, четыре, жена по-прежнему оставалась в его квартире и, судя по ее поведению, не собиралась съезжать. И когда Михаил Стальевич ненароком встречался с нею глазами, то смотрела на него с ангельской улыбкой. Михаилу Стальевичу надоело проводить вечера у приятелей и знакомых, и он вновь обратился к жене с предложением покинуть его квартиру. Жена, зевнув в кулачок, заявила с невинным видом, что добровольно отсюда не съедет, даже после развода. Пусть ее выдворяют с полицией, и соседи узнают, какой он мерзавец! И добавила, что, когда сделает карьеру в шоу-бизнесе, вот тогда непременно покинет этот дом. Если, конечно, он, Миша, к этому моменту не передумает о своем решении. И ушла в спальню. Ее слова привели Михаила Стальевича в состояние тихой ярости. Глаза его засветились синим огнем. Он не ожидал такой наглости. Ведь эта женщина еще очень молода, только начинает жизнь, откуда в ней бесцеремонность зрелой бабы?