Великий Трезвенник

1

Христос с тобой, великий каверзник!

Стакан с тобой, великий трезвенник!

Любовь с тобой, великий пакостник!

(с) гр. АлисА

«Всё живое – всё мертво. Одновременно».

Почему-то именно эти слова пришли ко мне в голову, когда я распластался возле прогнившей лавочки где-то на окраине города. Той самой, где не горит ни один фонарь, ни одно окно, не проезжает ни одна машина, а неподалёку безнаказанно лают бродячие псы. Но мне повезло. Один всё-таки горел, причем где-то в метре от меня, и скорее всего, кое-как сооруженный нелегально местными жителями. Но сейчас это не важно. Самое смешное то, что я даже не помнил, кто высказал это философское умозаключение и высказывал ли вовсе, или быть может, эти слова сами собой всплыли в моей пьяной голове? Неважно. Я смотрел на свет и повторял одно и то же:

«Всё живое – всё мертво. Одновременно».

Ещё я помню снег.

Когда открыл глаза и сконцентрировался на фонаре, чтобы в глазах перестало двоиться, я увидел тысячи и тысячи снежинок, лениво падающих с абсолютно чёрного неба, но всё же скомпрометированные светом уличного стража. На юге снег редкость, особенно такой густой, и без единого порыва ветра, поэтому он легко впечатлил такого как я – пьяницу, прибывающего в полном неведении, что происходит вокруг и как он сюда попал.

Белые хлопья падали на лицо и тут же таяли, теплыми каплями стекая по щекам и шее. Я неуклюже провел рукой от лысой макушки до подбородка и взглянул на ладонь. Сфокусироваться получилось не сразу – перед глазами было видно лишь какое-то красное пятно. Прикрыв правый глаз, стал видеть ещё хуже, а вернее сказать совсем ничего. Тогда мне даже не удавалось понять, что мой глаз заплыл, как и добрая часть левой стороны лица, а снег смешивался с кровью из носа и рта. Но я ничего не понимал, а просто смотрел вверх, как снежинки медленно спускаются ко мне, словно на невидимых парашютах, заботливо созидая для меня пушистое одеяло.

Вокруг ни души. Тишина. Даже псы перестали лаять. Я оказался где-то сбоку совсем крохотного пятачка, окруженного невысокими, приблизительно по пояс, облысевшими кустами. В другое время это место могло стать отличным убежищем, пристанищем для всякого рода размышлений в трудный час. Наверняка. По крайней мере, тогда мне это казалось так.

Через какое-то время идиллия надоела, и я попытался подняться, но с первой попытки это не удалось. Как и с нескольких. Лишь только сделав переворот на правую сторону, закинув одну ногу и подтянув под себя другую, я смог, согнувшись в позу эмбриона и очутившись на коленях, принять нечто отдалённо напоминающее сидячее положение, упёршись головой в тыльную сторону ладони. Слегка переведя дух, пытался помочь себе руками, натыкаясь на мусор, разбросанный тут и там возле скамьи, резал пальцы, надавливая на битое стекло, припорошенное снегом, но не уверен, что чувствовал боль.

Поднявшись, сел на край лавки и достал чудом уцелевшую сигарету. Закурил. Дым густой струёй, словно небольшой ураган, вырвался изо рта. Табак смешался с запахом крови, но мне было всё равно. Как и на снег, который так утешал меня ещё несколько минут назад. Я одной рукой неуклюже собрал пригоршню вместе с землей, какой-то травой и приложил к глазу. Мало-помалу ко мне начало приходить понимание, что произошло, хотя осмыслить это в полной мере пока было невозможно.

Кожа на лице быстро онемела, по телу пробежала крупная дрожь – то ли от холода, то ли нервы начали заявлять о себе. Через две затяжки сигарета ударила в голову, остатки и без того хилого сознания стали потихоньку покидать тело и когда я готов был снова упасть в обморок, силой воли, чудом сохранившейся в голове, сделал глубокий вдох через нос.

Холодный воздух обжёг глотку, сковал лёгкие и слегка прочистил мозги. Я смотрел на подранные штаны, отсутствие одного ботинка и думал лишь об одном, что кое-что начинаю вспоминать. Сердце будто пришло в себя раньше всего остального организма и забилось в бешеном ритме, который эхом разносился по всему телу. Я медленно открыл правую руку, которая всё это время была сжата ладонью в кулак чуть ли не до остолбенения. В ней лежал небольшой серебряный кулон в форме сердечка с порванной цепочкой.

Это её…

«Всё живое – всё мертво. Одновременно».

2

(…за некоторое время до этого.)

Моё утро начинается с «трёх капель» спирта, разведённого сырой водой из-под крана, а если быть точнее – с его вечерних выдохнувшихся остатков на столе перед диваном. «Каждое» моё утро, если уж совсем точно. Как говорит наш незаменимый рулевой: «стабильность – это признак мастерства», а поскольку любой из нас в чём-то по-своему хорош, то и стабильность достоинство каждого. Вот и недаром же взял пример, ведь порой весьма трудно перебить послевкусие дурного сна, от которого просыпаешься в холодном поту и с предчувствием чего-то непоправимого. Понимаете? Через пару-тройку таких пробуждений, вы побежите к доктору, а затем и за снотворным в ближайшую аптеку. Разница лишь в том, что мне не нужен врач, – у меня нет никаких проблем, а «успокоительное», слава богу, пока ещё отпускается без рецепта в ближайшем круглосуточном магазине.

На часах начало седьмого – уже давно устоявшийся режим. В комнате темно, только электронный циферблат стареньких часов едва-едва подсвечивает красным моё заспанное, слегка отёкшее лицо и немудрёную обстановку спальни. Кое-как я сел на край дивана и по традиции задал себе вопрос, до сих пор не терявший своей актуальности: почему мне так одиноко и тревожно? Голова пульсировала, тело знобило, а чуть ниже груди поселился отвратительный холодок неоправданного страха. Впрочем, ничего нового.

Нащупав на приземистом столике стакан с остатками пойла, в предвкушении затаил дыхание и залпом опрокинул его, слегка поморщившись. Дерьмо, конечно. Я давно усвоил тот простой факт, что лекарство всегда должно быть горьким и противным, а мой фирменный коктейль – то ещё лекарство, он помогает по утрам просыпаться и с пользой провести предстоящий день, который обещал быть весьма насыщенным.

Я поперхнулся. Выпивка застряла в горле и потребовала немедленно выпустить её наружу. Ещё чего! Несколько минут сидел в полном оцепенении, ожидая, когда алкоголь всосётся в кровь и подействует, как обезболивающее на раскалывающийся мозг, выселив оттуда все негативные мысли, заодно прихватив с собой страх, тревогу и нафталиновое одиночество.

Повертев стакан в руках, звонко поставил его на стол, прямо на лист бумаги, случайно смахнув ручку, которая с нелепым звуком упала на пол. Взгляд лениво скользнул по стакану, немного задержавшись, затем неохотно спал на лист. С трудом разглядев нечто написанное на нём, взял его в руки и попытался прочесть, но, не сумев разобрать ни слова, смял и бросил в угол к пивным бутылкам – место творческого запора.

Когда боль, как физическая, так и душевная, стали потихоньку отступать, я исподлобья взглянул в темноту, зачем-то ухмыльнулся, видимо, понимая, что снова возвращаюсь к жизни, провёл рукой по лицу с недельной щетиной и зачем-то под нос пробормотал: «Я ещё выпью».

С добрым утром что ли…

///

«Жизнь ужасна. С этим трудно спорить… Но, я вам скажу, ужасна она до тех пор, пока вы пытаетесь наделить её неким сакральным смыслом, и занимаетесь поиском вечно ускользающего счастья, стремясь заполучить жаворонка в небе. Как по мне, так жизнь вообще не имеет смысла. Мы рождаемся, терпим взлёты и падения, а затем умираем, лишь изредка оставляя след. Вот и всё. Исконная цель – сегодняшний день, ведь вчера уже нет, а завтра, возможно, и не будет. Живи в нём, не думая о легендарном «завтра», в котором якобы получится всё, и постыдном вчера, которое так хочется исправить. Живи здесь. Живи сегодня. Просто живи».

Активизируюсь я ближе к девяти часам – после душа, немудрёного завтрака и ряда других пустяковых, но затратных манипуляций. Недавно я занялся ремонтом, который, как известно, нельзя закончить, а можно лишь приостановить для оформления кредита под сумасшедший процент.

Перед началом деятельности позволяю себе немного «подзаправиться», так сказать, «взрастить мотивацию» и только после этого строю какие-либо планы. Днём пью исключительно пиво и за рабочий день, как правило, «давлю» литра четыре. Так всё идёт гораздо веселее. Объём труда – не пугает, неудачи – не особо расстраивают, гнев из-за упавшего на ногу молотка быстро сменяется на милость, а фраза «и так сойдёт» – практически девиз против перфекционизма, который, как известно, тормоз прогресса.

Я всегда мечтал о библиотеке в собственном доме. Нет, не в особняке или вилле, а просто в обычном доме, вот в квартире, например, в которой живу. Раньше одна из комнат была завалена хламом, но буквально месяц назад, выпивая, я подумал: «а почему бы всё это не выкинуть к чёртовой матери и не сделать то, о чём всегда мечтал?» Вот и решился.

Разумеется, проще сказать, чем сделать, но малыми силами дело двигалось в гору. Неделю, чтобы не соврать, я перебирал, разбирал и выносил мусор, жадно нажитый моими предшественниками, дня три – местечковый демонтаж. Довольно долго провозился с заменой старой проводки, но вроде пока не загорелся. Затем пошла отделка: где-то замазал, подравнял стены, всё отшпаклевал, покрасил потолок, поклеил обои и раскатал линолеум. На всё про всё – чуть больше месяца. Сегодня комната стояла фактически новая, но пока пустая. Стены хоть и остались кривыми, но худо-бедно получилось. И так сойдёт! Главное, что раньше было хуже.

Оставалась вишенка на торт: вынести остатки хлама на помойку и, наконец-таки, приступить к дизайну читального зала, который будто феникс возродился из нечего. Как раз этим я и планировал сегодня заняться. Дизайн – это творческая сфера, поэтому перед началом размышлений, как и что здесь будет в дальнейшем – я налил кружечку пенного напитка.

Ко второй половине дня прогресс был на лицо. Собрав и закрепив для одной из стен внушительных размеров стеллаж, не удержался, чтобы не расставить завидную часть коллекции старых пыльных книг, купленных в основном за бесценок на блошином рынке на окраине города.

По центру зала расположился большой дубовый стол, который удачливо урвал за небольшие деньги в интернете. На столе лежал старенький ноутбук и разные канцелярские принадлежности, от которых веяло неподдельным вдохновением, порывом немедленно взяться за перо и продолжить давно начатый «фолиант», часть которого утром улетела к пивным бутылкам.

В правом углу комнаты расположился уютный, маленький диван, над ним – декоративная лампа с приглушённым светом для более комфортабельного чтения. Слева – рукописная картина с изображением прекрасной полуобнажённой девушкой – дорогой подарок почти друга. И хоть пазл за пазлом все постепенно складывалось воедино, работы предстояло ещё много, а если учитывать масштабы моей трёхкомнатной хибарки, то…

Но, как говорится: работа, ты нас не бойся, мы тебя не тронем!

Осматривая своё «произведение искусства», сидя на диване с томиком поэта, бьющего рекорды по количеству бескорыстно выполненных дел за всех и каждого, допивал пиво и решил перекурить. В пачке оставалась последняя сигарета, но меня это не смутило – по вечерам, как по расписанию, я всегда ходил в магазин за вещами первой необходимости.

Переминая сигарету и рассматривая своё детище, я чувствовал удовлетворение. Приятно думать о том, что то, чего ты так давно хотел, наконец-то, воплотилось в жизнь. А ведь здесь всего-навсего совокупность незамысловатых элементов, которые необходимы, чтобы душа не разрушила и без того еле живое тело. Но стоит признать, что где-то в глубине души в её самом потайном уголке снова начала просыпаться абстрактная тоска по чему-то упущенному, просыпаться о того, что больше мне ничего не нужно…

Вечерело.

Сидя у окна на кухне, курил крайнюю сигарету и смотрел на быстро темнеющую улицу. Зажглись фонари, в неярком свете которых были видны капли лениво срывающего дождя. Осень наступила так же внезапно, как и кончилось лето. На кривой и полуразрушенной отмостке, бегущей вокруг соседнего дома, быстро образовались лужи, через которые привычно безучастно переступали люди, исправно платящие взнос за капитальный ремонт.

Я лениво пускал дым и соображал в голове незамысловатые планы на завтрашний день. Делать уже особо ничего не хотелось, поэтому я решил протестировать на деле обновлённую мастерскую – развести в стакане музу и попробовать что-нибудь написать, предварительно сходив в магазин.

Вечера, как правило, провожу в творческой стагнации, потягивая разбавленный спирт и бессмысленно таращась на мигающее деление текстового редактора, время от времени набирая какие-то слова, либо для пафоса записывая нечто на бумагу. Но сегодняшний вечер будет особенным, ведь я впервые работаю не в замученной спальне, а в собственной мастерской.

Однако что-то всё-таки было не так, но что конкретно – никак не понималось. Удовлетворения от прожитого дня ни осталось и следа. Откуда-то вновь сочилась пустота, упорно обволакивая сознание. Но я гнал её, гнал от себя подальше что есть сил. Но она всегда возвращалась…

3

Не люблю покидать стены своего дома – крепости и пристанища в трудный час. Для меня это всегда некое преодоление. Каждый раз… Почти год, как я вернулся на малую родину, почти год, как я начал пить. Не стоит разделять эти вещи, второе плавно вытекает из первого. Я искренне ненавижу этот захудалый городок и его население, которое точно не назвать дружелюбным, этот бедный район на самой окраине и вечно лицемерно улыбающихся соседей. Вернуться сюда – начать извилистый путь заново. Да только сил уже нет и подумать о шаге вперёд, ни то, чтобы его сделать…

Я плечом толкнул поведённую от сырости дверь подъезда. Дождь громко стучал по профилированному листу нашего импровизированного козырька. Выйдя из парадной, передо мной открылись совершенно удручающие перспективы: местные бабки – чудом не вымершие динозавры – сидели в деревянной беседке и обсуждали бессмертную тему: сколько же у Оксанки с четвёртой квартиры было мужиков и чем же они там вообще занимаются в её-то доме? Играют ли в шахматы? Протирают ли бюст Ленина? Или того хуже – кто-то потирает её бюст? Неразбериха. И даже дождь сплетням не помеха.

Слева от совета старейшин нашего дома курил Тимур – мой сосед сверху и по совместительству основной спонсор головной боли. Его ребёнок бегает как сумасшедший по всей квартире с утра до ночи и является причиной вечно криво висящих картин в доме. Видимо, подрастает второй Форест Гамп только комнатный, потому что на улице ребёнка ни разу не видели. Я несколько раз пытался с ним поговорить на эту тему, в ответ мне понимающе кивали, мило улыбались и обещали вести себя потише. Обманули, естественно.

Заметив меня, бабули притихли, а затем, видимо, признав своего, громко поздоровались, а Тимур только сделал приветливо ручкой, приторно улыбаясь своими белыми зубами. Козёл, одним словом. Я поздоровался с ними в ответ и, накинув капюшон, быстро зашагал вдоль дома и свернул за угол. Похоже, моё появление дало им новую тему для обсуждений. Ну и пусть. Главное, что в этот раз они не пристали ко мне с вечными просьбами и расспросами.

Мудрые старейшины из другого более «высокого сословия», а именно из соседнего дома номер восемь, который имел гордую табличку «дом образцового порядка», держась от других «особняком», чураясь разного рода низкопробных сплетен и пустых разговоров, прикрывшись зонтами, прогуливались блаженной походкой вместе со своими нелепыми «крысиными» собачонками или голосистыми донельзя избалованными отпрысками, которые благодаря Тимуру жутко действовали на мои и без того расшатанные нервы.

Возле наполовину брошенных гаражей и сараев сидели пацаны, пьющие некое «правильное» пиво и вынюхивающие до кого можно докопаться забавы ради. Чуть поодаль на замызганной, ржавой детской площадке славных советских времен, где единственные качели и те из автомобильных покрышек, тусовались ребята лет по двенадцать-тринадцать слушающие какой-то дерьмовый рэп про тяжёлую жизнь, в которой они ни черта не смыслят и девочки, напевающие песни с неприкрытым сексуальным подтекстом, которые разбегутся в ужасе при виде моего не самого большого члена. Для всей этой разношёрстной компании я давно придумал красноречивый термин: «избыточные люди», от которых не в состоянии избавить даже скверная погода.

Я шёл по разбомбленной, как после войны, дороге, сплошь усеянной в шахматном порядке ямами и воронками, словно от снарядов, хотя история умалчивает о проводимых здесь боевых действиях. До ближайшего магазина рукой подать, минут пять по прямой, но это ни разу не отменяет тот простой факт, что я не люблю выходить на улицу. Это гарантированно испорченное настроение, коего и так дефицит, а усиливающийся с каждой секундой дождь да тусклый свет уличных фонарей, горящих через один на покосившихся столбах, только умножали просыпающуюся апатию, которую с большим трудом, а, собственно, и количеством, борет лишь алкоголь.

Мерзко.

Вот моя жизнь.

Почти год, как я вернулся на малую родину.

Почти год, как я начал пить…

Плотнее натянув капюшон, пропускал машины с уставшими водителями, которые после работы спешили домой к своим вечно недовольным жёнам. Почему-то неожиданно вспомнилось кое-что из недавнего…

///

«Каждый должен быть кем-то, каждый должен иметь свой шесток, который никто отнять не сможет, должен занять свою нишу в храме жизни. Кто-то ведь придумал это правило? Но думал ли этот кто-то, что света солнца мало и все просто хотят счастья, но счастья на всех не хватает. И все воюют со всеми за место под солнцем, проигравшие навсегда в тени прохлады и от прохлады этой стынет в жилах кровь. Победители разворачивают шезлонги на пляжах, как некое знамя. Те, кто проиграл или по каким-либо причинам не захотел сражаться – навсегда холодные люди, чёрствые люди. Оглянитесь, они всюду. На телах их наросты собственной злобы, плесень цветёт за счёт пролитых слез, вырастают грибы за каждый по счёту порок. Оглянитесь вокруг. Это ваш же сосед, вы этого просто не знали. Тепла и света всё меньше, день настанет, и светило закроет мутной слезой печаль человека без солнца. Просто будьте добрее – ведь на шезлонге поместятся двое!»

Возле магазина стояла девушка, совершенно обычная, на вид лет восемнадцать или около того. Скрестив руки, она смотрела на асфальт, напряженно думая о чём-то своём. Мы встретились взглядами ровно на мгновение, когда я брался за дверную ручку, но мне показалось, что между нами пробежала какая-то неведомая связь. Я быстро выкинул это из головы, решив, что у меня попросту разыгралось пьяное воображение.

Вошёл внутрь. К моему удивлению, девушка последовала за мной, выждав несколько секунд. Продавщица сидела сбоку от кассы, спрятавшись на низеньком табурете за стеклянной витриной со жвачками. По одному только виду можно было с уверенностью сказать, что ей вообще до фонаря, что вокруг неё происходит. Она смотрела какой-то сериал по типу: «Обожжённые сердцем» или «Оледеневшие душой» и была настолько увлечена процессом, что на звон колокольчика у входа она не обратила совершенно никакого внимания. Это была тёть Люда, и репутация у неё так себе. Она любила обсчитывать покупателей, ловко забалтывая, расспрашивая их о делах и прочей чепухе, а алкоголиков, которые заимели привычку «заносить себя в тетрадь», и вовсе загоняла в яму, рисуя им несуществующие задолжности, оперируя тем, что человек просто ничего не помнит. Да, это работает. И ещё как. Все знают и все мирятся, время от времени лишь ругая её на кухне, потому что ближайший сетевой магазин был у чёрта на рогах, если не дальше.

Я стоял около десяти секунд, нервно постукивая пальцем по прилавку, ожидая пока меня обслужат. К тому же, в магазине была ещё одна посетительница, всеми силами делающая вид, что выбирает товар, стоя спиной ко мне, которая буквально излучала скованность и неуверенность.

– Чего, Артём? – наконец обратилась ко мне продавщица, не отрываясь от экрана своего смартфона и покусывая ногти с облезшим лаком.

– Джентельменский набор, – с натянутой улыбкой ответил я.

Тёть Люда с отчаянным вздохом поставила свою «Санта-Барбару» на паузу и, поднимаясь с низкого табурета, вскользь посмотрела на меня недовольным взглядом, словно моё появление испортило ей остаток вечера.

– Пиво, сигареты? – спросила она, неуклюже напяливая очки и листая свою «тетрадь смерти», ожидая отыскать там моё имя.

– Да, да, всё как обычно. – устало ответил я. Выпитое ранее пиво начало потихоньку меня отпускать, а ему на смену возвращалось привычное раздражение ко всему, что меня окружало.

Она небрежно кинула пачку на прилавок.

– Посчитайте ещё литр любого сока, пожалуйста, и три полторашки пива. Тоже любое, какое вам под руку подвернётся.

– Мы сегодня переставили холодильник ко входу, – недовольно буркнула она. – Возьми там всё. – Она быстро постучала по калькулятору. – Что ещё? Пакет не надо? Хлеб остался свежий, выпечка…

– Нет, это всё. – ответил я, доставая пиво и считая в уме сумму, которую она должна назвать. Стандартная процедура.

Расплатившись и уложив в рюкзак немудрёные покупки, я открыл дверь и вышел на улицу, незаметно почти вскользь бросив любопытный взгляд на девицу, которая всё не решалась подойти к прилавку.

Дождь лил, как из ведра.

Встав под козырёк одноэтажного здания, натянул мокрый капюшон и открыл пачку сигарет. Повторно хлопнула дверь. Я невольно оглянулся с папиросой в зубах. Девушка покинула магазин, по всей видимости, так нечего и не купив.

Стоя позади, она держалась так, словно меня здесь и вовсе не было. Почему-то я только сейчас заметил её мокрые от дождя каштановые волосы и маленькие капли, медленно стекавшие по её лицу. Она была чертовски красива и грустна. Мы молча теснились под куском железа, слушая шум дождя.

Я достал из рюкзака пиво и открыл бутылку. Напиток зашипел, запенился и обильно пролился на мокрый тротуар, смешиваясь с дождевой водой.

– Ну, хоть погода радует, – зло буркнул я, обращаясь неизвестно к кому, встряхнул мокрую руку и смачно приложился к бутылке. Три больших глотка вернули мне утраченное настроение. Девушка молчала.

В беседке через дорогу сидели двое местных выпивох, которые периодически посматривали в нашу сторону и иронично посмеивались, что выводило меня из себя. Ненавижу, когда люди таращатся в мою сторону, это доставляет дискомфорт, а когда я ощущаю дискомфорт, то начинаю злиться, что неизбежно приводит к неминуемым выяснениям отношений и конфликтам.

– У тебя сигареты не будет? – внезапно обратилась ко мне девушка, выдергивая из негативных мыслей. Она слегка заикалась то ли от холода, то ли от волнения и, признаться честно, это выглядело очень мило.

Я засуетился. Закрыл бутылку, достал пачку из кармана и протянул ей. Она не сочла нужным поблагодарить, угостившись тремя папиросами.

Закурили. Пол сигареты провели молча. Алкаши в беседке потеряли к нам интерес, и я уж было решил, что пора поворачивать нос к дому, хватит на сегодня удручающих пейзажей. На дорожку сделал ещё пару глотков, положил пиво обратно в рюкзак и демонстративно развернулся в сторону движения.

Меня окликнули.

– Прости, сейчас, может, немного глупо прозвучит…, – я спокойно и невозмутимо обернулся на голос, – Ты не купишь мне пиво? – Она не смотрела на меня прямо, её глаза бегали по сторонам. Должно быть ей было очень неловко просить меня об этом. – Просто понимаешь…, у меня сейчас нет денег, но я отдам… Честно. Я в этом магазине часто бываю.

Почему-то её наивная выходка меня немного рассмешила, но я сдержался. Наверняка поэтому она и крутилась в магазине. Ждала, пока я выйду, чтобы взять в долг у тёть Люды. Чуть не угодила в ловушку. Повезло.

– У меня тоже, – ответил я, для убедительности похлопав себя по карманам. На что девица рассчитывала – я так и не понял.

По всей видимости она долго пробыла возле магазина и пока никто не рискнул расстаться со своими кровными. Не то, чтобы и мне было жалко денег. Даже не знаю почему так ответил. Я принципиально никогда не покупал алкоголь незнакомым людям, особенно если не уверен в их совершеннолетии. А взрослым – потому что нормальные люди никогда не попросят, а алкашей стоит угостить лишь раз так с твоей шеи они больше и не слезут.

Она машинально покивала головой и затянулась, глядя куда-то вдаль. В свете уличных фонарей мне показалось, что на её глазах проступили слезы. Нет, это не капли дождя с её длинных ресниц, уж очень завораживающе они блестели, но я не знал, что у неё случилось и как ей помочь.

– Могу тебя угостить, чтобы ты не слишком сильно расстраивалась. – сняв рюкзак, достал полторашку пива и протянул ей. – Вот, держи.

Она смотрела на меня изучающе и несколько недоверчиво, и мне на мгновение показалось, что я совершил какую-то глупость.

– Мне не нужно столько, – залепетала она, всё же беря бутылку. – И я вообще другое пиво хотела. Хотя… Какая уже разница…

– Ну, извините, чем богат. – улыбаясь ответил я. – Денег-то всё равно нет. Это наше пиво, местное. Между прочим, тоже хорошее.

– Ну, спасибо. Прости, что пришлось тебя обокрасть, буду должна.

Она улыбнулась. Через силу, ради вежливости, ради этой несчастной бутылки, но она мне улыбнулась. И это было чертовски хорошо. В общем контрасте царящей безнадежности её улыбка с ямочками на щеках словно дарили этому миру надежду на светлое будущее. Ладно, этому району. Мне.

– Ты где-то здесь рядом живешь? – спросила девушка.

– Да, во-о-он в том стрёмном доме, – я указал ей на ветхую двухэтажку, которую отсюда невозможно было бы разглядеть, если бы не свет в окнах. – Вторая квартира. Скучно будет – приходи. Буду рад. Дома выпивки у меня много. Посидим, пообщаемся. – Похоже, пиво начало отключать кору мозга.

– Нет, – поспешно ответила она, – всё в порядке, сорри, это я так… Не обращай внимание, короче. Я домой пойду. Спасибо за пиво. – И она попыталась улыбнуться, правда, уже получилось не так впечатляюще, как в первый раз. Похоже, мой неуместный подкат всё испортил.

Пожав плечами в ответ, я потушил окурок в болоте на дороге и сказал:

– Ладно, пойду. Смотри не злоупотребляй.

Она ничего не ответила. На её лице не было никаких эмоций. Она даже не посмотрела меня. Но я видел переливы её плачущих глаз и поймал себя на мысли, что должен, во что бы то ни стало написать о них…

4

Придя домой, я не сразу смог выкинуть эту странную встречу из головы. Не знаю почему. Та девушка… Мне хотелось думать о ней, снова и снова прокручивать в голове наш нелепый диалог, стараясь выхватить некий скрытый подтекст, дорисовывать некоторые моменты в свою пользу, мечтать о том, чего никогда не будет и упиваться муками внезапно возникшей неразделённой любви. Наверное, я просто дурак. А, может, просто пьян.

Бросив рюкзак на диван в спальне, взял со стола поллитровую бутылочку из-под минералки, открутил крышечку, наполнил её содержимым и вылил в мутную кружку, которую я забыл помыть после пива. Затем достал из рюкзака сок, сигареты и отправился на кухню, где наполнил кружку водой и апельсиновым напитком в строгом соотношении один к одному, зашторил окно и закурил, лениво пуская кольца, запрокинув голову.

Казалось бы, совершенно ничего особенного – встреча, как встреча, но что-то глубоко внутри меня за эти несколько минут под проливным дождём прицепилось к ней и упорно не хотело отпускать. И ещё эти слёзы… Как же они блестели! Я поймал себя на мысли, что хотел быть небезучастным в судьбе этого человека и сам себе ухмыльнулся, понимая всю абсурдность хода собственных мыслей, но тем ни менее думать об этом было приятно.

Достав из ящика стола бумагу с каким-то жирным пятном и ручку с изжёванным колпачком, решил запечатлеть возникшие образы.

///

«…Она стояла под проливным дождём. Одна. И смотрела вверх. Дождь шёл, не переставая, и девушка видела, как с чёрной толщи неба, словно из неоткуда, падали отдельные его капли. Множество капель. Они попадали ей на лицо и, смешиваясь со слезами, стекали по щекам, цепляя алые губы. Слипшиеся каштановые волосы свисали плетями, а глаза напоминали осколки битого стекла на солнце. Девушка вытащила язык и несколько капель осеннего дождя попали ей в рот. Она поморщилась, почувствовав пронзительный металлический привкус сырости, напомнивший почему-то ей о детстве…»

Это какой-то позор.

Злобно смяв листок, с облечением бросил его в раковину в компанию немытых тарелок – там этому самое место, и сделал внушительный глоток спиртного, словно поставив точку в этом нелепом творческом порыве.

Тишина упорно плела в голове кружева из разных мыслей. Романтика быстро сменилась на раздражительность, и я раз за разом прикладывался к кружке чаще, чем обычно себе позволял, стараясь выселить эти любовные ведения у себя из головы, предваряя свое привычное беззаботное состояние.

Смерть, как захотелось музыки.

Я вернулся в комнату. Усилитель прятался за диваном. Перевалившись брюхом через спинку, вставил штекер в телефон, слегка крутанул верньер на панели и поставил первую попавшуюся песню из списка «рекомендованных». Не знаю, как работают эти стриминговые платформы, но каждый раз трек попадает под настроение. Кивая в такт музыке с прямой бочкой и зацикленным припевом из трёх слов, приговорил остатки напитка и почувствовал, что всё вернулось в своё привычное русло. Я уже не задумывался о том, что случилось полчаса назад. Любовь всей жизни исчезла так же резко, как и возникла, правда, оставив после себя липкое чувство чего-то нехорошего. Но драйвовая музыка уверенно гнала застоявшуюся кровь по моим венам, гулкие басы сокращали мышцы и, отбросив все мысли, я решил отключить голову и не строить из себя ни хозяина, ни писателя ни ещё кого бы то ни было, а просто напиться.

Тусовка была в самом разгаре. Битый час играла одна и таже песня, которую трезвый и слушать бы не стал, а я то пафосно ходил по квартире, то стоял в библиотеке, упиваясь тщеславием, то сидел на диване в семейных трусах – мне вдруг стало очень жарко, и обязательно всё с кружкой в руках. Но отчаянный стук в дверь застал меня курящим в туалете.

– Ну, задолбали в натуре, – процедил я, нервно сделал пару затяжек дабы не переводить добро, бросил окурок в унитаз и нажал на смыв.

Напялив кое-как штаны и мятую футболку, вышел в коридор даже не удосужившись сделать музыку тише. Вариантов, кого же это могло принести в такой час немного: это либо бабушки захотели меня чем-то подхарчить в обмен на помощь, либо соседка Жанна в очередной раз впала в истерику по какой-либо мелочи и начала дергать всех своим сумасшествием. Или кто-то, наконец, вызвал нарколожку, чтобы меня изолировали от нормальных людей.

Я отворил. За дверью стоял Тимур, как всегда, со своей приторной, дружелюбной улыбочкой. Аккуратная чёрная борода торчит колом, удлиняя и подчеркивая подбородок, делая человека брутальнее, чем он есть. Идеально подстриженные волосы уложены назад какими-то гелем, который слегка отсверкивал на тусклом свете полуживой подъездной лампочки, а неприятно-сладковатый запах парфюма, как чума распространившийся по всему помещению с его появлением, отлично подходил лицемерной натуре дорогого соседа.

Он протянул руку первым, я ответил.

– Здоров, Тимур.

– Слушай, сосед, – начал он, да так тихо, что мне пришлось вслушиваться в каждое слово. – Убавь музыку, пожалуйста, мы малого только уложили с горем по полам, если щас проснётся – бегать пол ночи будет. Я думаю, что тебе это тоже не надо, – он широко улыбнулся.

– Да о чём речь, друг, – с вызовом ответил я, как бы показывая, что вышло недоразумение. – Всё будет в лучшем виде, не парься.

– Спасибо, – он покивал головой. – А я боялся ты не откроешь.

– Мог, мог. Но тебе повезло.

Мы снова пожали руки, и я закрыл дверь на щеколду.

– Ага, щас, пошёл ты в жопу, козёл, – с усмешкой сказал я, вернулся в комнату и сделал пару смачных глотков, словно ему назло.

Музыку никто, конечно, убавлять не собирался. А рассуждал я по следующей простой логике: их шалтай-болтай мне по ночам спать не дает, да и днём от него покоя не дождешься, теперь пришла моя очередь отыграться. Пусть помучаются. До одиннадцати часов я имею полное право в собственном доме хоть на голове ходить, и никто ничего мне не сделает. Конечно, как-то криво выходит, что я воюю с всего-навсего ребёнком, но кого волнует? Хотя справедливости ради стоит отметить, что настроение после визита куда-то пропало, но делать звук тише я решительно отказывался, а просто сидел на диване, смотря в одну точку, провалившись куда-то внутрь себя.

Так прошло минут десять. Может больше. Из оцепенения меня вывел новый стук в дверь, но уже значительно мягче, хоть я и не предал этому значения. Я, наконец, убавил громкость, вышел в прихожую и уже собирался поведать Тимуру длинную легенду о том, как я мужественно полз к сабвуферу, но в силу обстоятельств так и не смог до него добраться вовремя.

Однако, открыв дверь, я увидел не сетующего соседа, а нечто совсем иное – её. Очаровательные каштановые волосы окончательно слиплись на щеках и шее, губы подрагивали и заимели синеватый оттенок, Футболка промокла насквозь и неприлично пошло прилипла к некоторым известным местам. Худые почти белые, как снег, руки держат тоненькую куртку, в которую неуклюже укутана бутылка пива, которую дал я. Судя по всему её даже не открывали. Глаза, покрасневшие от бесконечных слёз, стыдливо прячет. Мокрая с ног до головы, хоть выжимай, и, наверняка, промёрзшая до костей.

Обескураженный всей этой ситуацией, я не смог вымолвить ни слова, и видимо, весь спектр эмоций проступил на моем удивлённом лице, поэтому она заговорила первой, запинаясь от холода и волнения:

– Привет…, – поздоровалась девушка, внезапно посмотрев прямо на меня своими большими выразительными глазами с чёрными подтёками от туши.

– Вечер добрый, – машинально ответил я, как обычно здороваюсь со знакомыми бабушками, продолжая изучать её с ног до головы.

Неловкое молчание.

Она мялась с ноги на ногу, левой рукой вцепившись в край мокрой куртки. Её промокшие белые кеды смешно хлюпали от влаги.

– Ты вроде как звал…

– Я? Когда? – и на всякий случай еще уточнил: – Куда?

Она неожиданно громко закашлялась.

– Возле магазина же, – её голос был очень слаб. – Забыл?

– Что? Да-да! Я просто это…, – речевой аппарат словно парализовало. Я махал руками, указывая в дом с потрохами выдавая своё удивление и волнение. В голове не осталось и следа алкоголя, я протрезвел в одно мгновение, но теперь, видя перед собой эту девушку, я пьянел, глядя на её мокрые волосы и карие глаза, полные грусти и усталости.

Она снова закашлялась, засопела и я тут же взял себя в руки.

– Конечно, давай, заходи, – я отошёл в сторону, приглашая её внутрь, – а то простудишься, если не уже. Чувствуй себя как дома. У меня роскошно.

Она вежливо улыбнулась.

5

Мокрая одеж