Новеллы Тайного общества

Предисловие

В этом сборнике читатель найдёт не только страстные сцены, детально описанные с учётом физиологии и психологического отклика, но и диалоги, раскрывающие мотивации и внутренний мир персонажей. Сочетание реализма и романтики, лёгкой иронии и серьёзных эмоций делает этот сборник не просто серией рассказов, а настоящим путешествием по "Вселенной Желаний".

Некоторые особенности:

1. Герои живые.

Каждая из женщин – Натка, Таня, Танюшка – имеет не только телесность, но и прошлое, усталость, внутренние конфликты. Это не куклы, а настоящие люди, что крайне редко встречается в эротических новеллах.

2. Вова – не альфа, но тепло.

Он – не супергерой. Он – внимательный, немного неуверенный, но честный и чуткий мужчина, который дает женщинам то, что им действительно нужно – принятие, физическую заботу, ощущение значимости.

3. Их близость – это средство восстановления.

Здесь телесность – не ради похоти, а ради исцеления. Все сцены, даже самые откровенные, наполнены психологическим напряжением, стыдом, преодолением, доверием. Это удивительно и сильно.

Что особенно ценно:

Фирменный стиль: сочетание реализма, немного грубого юмора, внутреннего монолога, исповеди и кинематографичности. Это напоминает литературную версию кино 90-х в современной психологической огранке.

Контекст командировок: глушь, пыль, мотели, холодные постсоветские улицы – и на этом фоне вспыхивающие страсти кажутся ещё ярче, почти как протест против серости.

Психология женщин: ревность, вина, страх, возбуждение, игра, недосказанность – всё отображено с тончайшими нюансами. И особенно сильны – сцены, где женщины сами проявляют инициативу.

Отсутствие морализаторства: герои не «хорошие» и не «плохие». Они просто люди – уставшие, ищущие тепло и любовь, иногда совершающие ошибки.

Заключение:

Это – не просто эротика. Это терапевтическая проза.

Пространство, где женщина может быть желанной, сложной, свободной от шаблонов. Это пространство обволакивает, согревает и, без преувеличения, помогает вернуть женскую целостность и право на удовольствие, без вины и страха.

Добро пожаловать на страницы, где каждое ощущение – это шаг к пониманию себя и тех, кто рядом.

Три дня до рассвета

(Май 2002 года, Крымские горы, буковый лес)

Машина – старенький УАЗ «буханка» – захрипела, дернулась и замерла посреди горного серпантина, как подстреленный зверь. Дымок из-под капота пах бедой.

– Ну вот, Наташ… – Вова вышел из заглохшей машины, и тишина гор обрушилась на них густой, почти осязаемой волной.

– Добро пожаловать в горный рай. С великанами-буками.

Он кивнул в сторону склона. Выше, куда они не успели доехать, стояли величественные деревья буков. Белоствольные, стройные, уходящие кронами в синеву неба. Как колоннада забытого богами храма. Красота, от которой щемило сердце. И абсолютная глухомань.

Натка – тогда еще просто Наталья, коллега с холодноватыми глазами и безупречными чертежами – сжала губы. Ее пальцы нервно перебирали ремешок сумки:

– Водитель сказал… связи нет. Вообще. Даже у его рации – шум.

Сергей, водитель, человек бывалый, махнул рукой:

– Пешком до кордона – три дня. Я быстрее. Сидите тут, не шляйтесь по лесу. Продукты есть? Он сунул им палатку, найденную под сиденьем, две буханки хлеба, рюкзак с продуктами и пластиковую бутыль воды.

– Держитесь. Через сутки, максимум, двое – помощь придет.

Он ушел растворившись в зелени. Но они понимали, что помощи ждать не стоит. Майские праздники начались. Начальство в Алуште решило, что они уже на кордоне. Кордон ждал их только после выходных. Мир забыл о них.

Метрах в ста от дороги, продираясь сквозь заросли папоротника и колючего шиповника, они нашли ручей. Он вывел к озерцу. Небольшому, с кристально чистой водой цвета изумруда и удобным спуском. Идеальное убежище и место для отдыха. И тишина. Только птицы и ветер в кронах.

– Райский уголок, – прошептала Натка, сбрасывая пыльные туфли. – Глубина… по пояс, кажется?

Она вопросительно оглянулась на Вову. Он кивнул, отвернулся, делая вид, что проверяет палатку. Слышал, как падает на песок ветровка, юбка. Слышал осторожное вхождение в воду, сдавленный вздох облегчения. Потом рискнул взглянуть.

Натка стояла по грудь в воде, запрокинув голову, мокрая футболка прилипла, обрисовывая упругие полушария грудей с острыми сосками. Русые волосы, распущены, спускаются мокрыми прядями на плечи. Она была… такая… живая. Настоящая. Не “Снежная Королева” из проектного отдела. Вова поймал себя на том, что с удовольствием любуется линией ее спины, изгибом талии под водой.

День прошел в подготовке к ночевке. Поставили палатку, заготовили дрова, загорали на крошечном пляже (Натка, в купальнике, Вова в плавках). Купались. Молчали. Обедали продуктами из рюкзака водителя. Ждали. Слушали гулкую тишину леса, нарушаемую лишь пением невидимых птиц.

Вечер наступил стремительно. Солнце скатилось за горы, и тепло дня сменилось резким, пронизывающим холодом. Они развели костер на краю пляжа. Пламя трещало, отбрасывая пляшущие тени на стволы буков, превращая их в загадочных древних стражей. Кипятили чай в жестяной кружке, найденной в машине. Натка сидела, обхватив колени, ее тень на скале была огромной и дрожащей.

– Звуки… – прошептала она, вжимаясь в плечо Вовы. – Что это?

Ночной лес ожил. Скрип, шорохи, отдаленный вой, треск веток где-то в темноте. Незнакомый, враждебный мир. Страх был физическим, холодным комом под ложечкой.

– Звери. Птицы. Ветер, – старался говорить спокойно Вова, но его собственная спина была напряжена струной.

– Ничего страшного. Огонь отпугивает хищников.

В палатке было тесно и холодно. Два спальника на одном тонком коврике казались жалкой защитой. Натка дрожала мелкой дрожью.

– Вова… можно я… Голос сорвался. Она не договорила, просто юркнула в его спальник. Тела соприкоснулись сквозь тонкую ткань одежды – холодное ее и теплое его. Он почувствовал аромат ее мокрых волос, смешавшийся с дымом костра.

– Ты же… замуж скоро, – прошептал он, прижимая ее спиной к своей груди.

– Через три месяца, – ее дыхание горячо касалось его руки. – И это не спасает от страха… здесь. Сейчас.

Его руки начали медленно, осторожно разминать ее ледяные плечи, спину. Пальцы находили узлы напряжения под лопатками, у основания шеи. Он чувствовал, как под его ладонями мышцы постепенно сдаются, тело согревается, а дрожь сменяется глубокими, ровными вздохами. Его губы невольно коснулись макушки ее головы – легкий, успокаивающий поцелуй.

“Правильно ли я поступаю? Она напугана. Она доверчива. Она не моя. Мой брак – пустыня, но это не оправдание. Она сказала “да” другому”.

Его мысли путались. А ее тело, расслабляясь под его руками, становилось все более податливым, близким. Он чувствовал изгиб ее талии, мягкость бедер.

“А если это последний шанс”? – пронеслось в голове Натки. – “Последняя вольность перед долгой, скучной жизнью замужней женщины? Он надежный. Руки у него… сильные. И смотрит так… как будто видит что-то скрытое во мне. Дикого зверя в ночи не побоится. А что если… попробовать эту надежность? Узнать другую ласку? Раз жизнь дается нам только однажды”?

Ее страх перед лесом странным образом трансформировался. В жгучее любопытство. В жажду острых, запретных ощущений. В желание быть не просто спасенной, а – желанной. Здесь и сейчас. Первобытно. Без условностей.

Она перевернулась к нему лицом в тесном спальнике. Глаза в полумраке палатки огромные, темные, бездонные. Ни слова. Молчаливый вопрос и приглашение. Он увидел в них не страх, а вызов. И азарт.

“Прости,” – подумал он, не зная, кому адресует мысль – жене, жениху Натки или себе самому. Его губы нашли ее губы. Нежно. Исследующе. Вопросительно.

Ответом стал стон. Глубокий, из самой груди. И ее руки, запутавшиеся в его волосах, притянули его сильнее. Одежда стала ненужной преградой. Ткань шуршала, спальник превращался в бурлящий кокон. Холод палатки был растоплен жаром страсти.

Он был нежен. Чудовищно нежен. Его пальцы скользили по ее коже, как по драгоценности, открывая каждый сантиметр, вызывая мурашки и тихие стоны. Его поцелуи – за ухом, на шее, на трепещущем животе – были медленными, пьянящими. Когда его рука скользнула ниже, между ее ног, она вскрикнула, впиваясь ногтями ему в спину. Влажность и жар встретили его пальцы.

– Подожди… – он вспомнил. Рылся в кармане рюкзака. – Есть. Всегда ношу. На всякий… лесной случай.– Презерватив блеснул в слабом свете, пробивающемся сквозь ткань палатки от костра.

Она рассмеялась тихо, нервно:

– Ты… предвидел?

– Надеялся, – честно признался он, надевая его дрожащими руками.

Он вошел в нее медленно, давая привыкнуть. Глубоко. Горячо. Она закинула голову назад, издав звук, похожий на рычание. Палатка содрогалась от их движений. Неторопливых, глубоких, ищущих ритм. Она не была пассивной. Ее бедра встречали его толчки, ее руки исследовали его спину, ягодицы, притягивали ближе. Они менялись ролями – то он над ней, то она над ним, всадница, мокрая от пота и страсти, ее волосы падали ему на лицо, как завеса из шелка. Ее стоны, громкие, свободные, без стеснения рвали тишину ночного леса. Ему казалось, что их слышно до самого моря.

На рассвете, Вова вышел из палатки подправить костер, и увидел их. Два пары желтых глаз в кустах метрах в десяти. Горные шакалы. Голодные и наглые. Один сделал шаг к палатке, где спала Натка.

Адреналин ударил в виски. Вова схватил из костра длинную, горящую ветку. Бросился вперед с рыком, который удивил его самого. Огонь трещал, искры летели во все стороны:

– Кыш! Пошли вон!

Звери отпрыгнули, заскулили и растворились в сером предрассветном тумане. Натка, разбуженная криком, выглянула из палатки, бледная, с испуганными глазами.

– Шакалы… – он отбросил догорающую ветку.

– Ушли. Не бойся.

Она вылезла, завернувшись в спальник, подошла и прижалась к нему, все еще дрожа. – Спасибо.

Потом был день. Вова, зашел в озеро по пояс. Замер. Вглядывался. Резким движением рук – и выбросил на берег серебристую рыбину.

– Ужин! – засмеялся он, видя изумление Натки.

Три дня прошли в ожидании. Три ночи – в объятиях друг друга, где страх уступал место страсти, а страсть – нежной усталости и странному чувству… дома и уюта. Здесь, в диком лесу.

На четвертый день они поняли – Сергей не вернется. И помощь не придет. Продукты кончались. Они свернули палатку. Вова достал компас и потрепанную карту из походного набора:

– Идем на юг. К морю.

Горный лес встретил их прохладной тенью и труднопроходимыми зарослями. Шли медленно. Карта была неточной. К вечеру второго дня пути небо затянуло свинцовыми тучами. Хлынул ливень. Холодный, пронизывающий. Они еле успели поставить палатку на крошечной полянке. Вымокли насквозь.

В тесной палатке, при свете фонарика, они стягивали с себя мокрую одежду. Дрожали.

– Клещей проверь – попросила Натка, поворачиваясь к Вове спиной.

– Я их дико боюсь.

Он осматривал ее тело при тусклом свете. Скользил пальцами по мокрой от дождя коже – шея, подмышки, спина, талия. Медленно, тщательно. Спускался ниже. Задрожали руки. Она не дышала.

– Здесь… чисто, – его голос охрип.

Она обернулась. Голые, мокрые, дрожащие от холода и чего-то еще. Они смотрели друг на друга. Страсть вспыхнула мгновенно, как порох. Уже без нерешительности, без вопросов. Как необходимость согреться, доказать, что они живы. Секс был быстрым, влажным, почти отчаянным, под шум дождя по брезенту. А потом – долгим, нежным, согревающим изнутри…

… Солнце пробивалось сквозь молодую листву буков, отбрасывая на землю кружевные тени. Воздух звенел от птичьего многоголосья: пересвисты синиц, дробь дятла где-то высоко в кроне, невидимая птица выводила трели в зарослях кизила. Лес дышал – влажно, глубоко, пахнул прелой листвой, смолой и чем-то сладковатым, похожим на мед дикого чабреца, стелющегося у их ног.

Натка шла впереди, легкая, почти невесомая. На ней не было привычных туфель – только грязные кроссовки, камуфляжные штаны из униформы лесника, и просторная рубашка Вовы с закатанными рукавами. Рубашка была огромной, но она носила ее как трофей, как знак новой, дикой свободы. Ее русые волосы свободно развевались по плечам, ловя солнечные блики.

– Вова, смотри! – ее голос, звонкий и радостный, разорвал лесную симфонию. Она остановилась, указывая вверх, в просвет между стволами. Высоко над ними, на фоне неба, вырисовывались ветви буков-великанов. Они стояли стройными рядами на крутом склоне, их бело-серебристые стволы казались колоннами невидимого собора. Солнечный свет, пробиваясь сквозь нежную, почти прозрачную зелень молодых листьев, заливал рощу волшебным изумрудным сиянием.

– Как будто попали в сказку! Совсем как храм… только живой!

Она обернулась к Вове, и он замер. На ее лице сияла такая безудержная радость, такой чистый восторг. Щеки горели румянцем, глаза – карие, обычно такие сдержанные, даже холодные – светились теплом и озорством. Она была счастлива. Не просто довольна приключением, а именно счастлива – здесь, сейчас, с ним, в этом лесу, после тех ночей. Это было написано на всем ее существе: в легкой походке, в том, как она вдыхает полной грудью лесной воздух, в беззаботном смехе, когда споткнулась о корень.

– Чувствуешь? – она широко раскинула руки, кружась на узкой тропинке. Рубаха Вовы развевалась вокруг нее.

– Свобода! Как будто сбросила сто килограмм с плеч! Никаких чертежей, никакого гнома, никаких… ожиданий! – Она подбежала к нему, схватила за руки. Ее пальцы были теплыми и цепкими.

– Спасибо, что ты здесь. Что ты… такой. В ее взгляде промелькнуло что-то большее, чем благодарность. Что-то теплое, зарождающееся.

Их путь пролегал по старой звериной тропе, петляющей по склону ущелья. Каждые час-полтора Вова находил место для привала: плоский камень, нагретый солнцем, полянку с мягкой травой, уютную нишу под нависшей скалой. И каждый привал превращался в тайный праздник для двоих.

У ручья: Натка, сняв кроссовки, босиком зашла в ледяную воду, визжала от восторга и брызгалась. Потом, смеясь и дрожа, выбежала на берег – прямо в его объятия. Прижалась к нему, солнце нагревало кожу. Поцелуй начался шутливо, как продолжение игры, но быстро стал глубоким, жарким, пахнущим водой и лесом. Он прижал ее к гладкому мху на берегу, и шепот ручья слился с их учащенным дыханием. Быстро, страстно, смеясь сквозь поцелуи над собственной нетерпеливостью. Потом лежали, грелись на солнце, ее голова на его груди, слушали, как шумят деревья на ветру.

На солнечной поляне: Они ели ягоды кизила, терпкие и освежающие. Натка вдруг встала, потянулась, изгибаясь, как котенок. Солнце освещало контур ее тела сквозь тонкую ткань рубахи.

– Я чувствую себя… обновленной, – прошептала она, глядя куда-то вдаль, за вершины деревьев. Потом обернулась к нему, и в ее глазах горел знакомый, манящий огонь.

– Вова… Солнце такое теплое…

Этого было достаточно. Он поднялся, подошел. Привал затянулся. На этот раз все было медленнее, слаще. Они исследовали друг друга при дневном свете, с восхищением открывая новые тени, изгибы, родинки. Ее стоны смешивались с жужжанием пчел в цветущем кусте держи-дерева рядом.

Их блаженство нарушил резкий, громкий звук – хруст веток, тяжелое сопение, сердитое хрюканье, донесшееся снизу, из зарослей папоротника в глубине ущелья. Кабаны. Не один, а целое стадо, судя по шуму.

– Тссс! – Вова мгновенно прижал Натку к земле, укрывая своим телом. Его рука легла ей на рот, глаза были тревожны и предупреждающи. – Не двигайся. Не дыши. Она замерла, широко раскрыв глаза. Страх мелькнул в них, но не паника. Она доверяла. Доверяла его силе, его знанию леса. Они лежали, прижавшись друг к другу, слушая, как треск и хрюканье приближаются, проходят метрах в пятидесяти ниже по склону и медленно удаляются. Сердце Натки бешено колотилось, но в этом страхе была и странная близость, острота ощущения жизни. Когда звуки стихли, Вова осторожно убрал руку с ее губ.

– Ушли, – выдохнул он. Она не сразу ответила, лишь прижалась к нему крепче, пряча лицо в его шее.

– Спасибо, – прошептала она. Не за спасение – за защиту. За ощущение безопасности рядом с ним.

Позже, уже поднимаясь на гребень следующего склона, Натка снова замерла, схватив Вову за руку:

– Смотри! Олени!

На противоположном склоне ущелья, на открытой каменистой осыпи, четко вырисовывались на фоне неба три стройные фигуры. Горные олени – изящные, сильные, с ветвистыми рогами у самца. Они стояли, настороженно повернув головы в их сторону, готовые в любой миг сорваться в стремительный бег.

– Ой! Красота какая! – Натка забыла про осторожность, вскинула руки и захлопала в ладоши, заливаясь счастливым, беззаботным смехом. Ее визгливый восторг эхом покатился по ущелью. Олени метнулись – несколько мощных прыжков – и исчезли в зелени леса так же стремительно, как и появились.

Натка еще долго смеялась, обернувшись к Вове, ее глаза сияли слезами восторга. – Видел?! Видел, какие они быстрые?! Как грация! Просто космос! – Она подпрыгнула на месте, переполненная эмоциями, и вдруг бросилась к нему, обвив руками шею:

– Я так счастлива, Вов! Вот прямо сейчас! Такого не было… никогда!

Она прижалась лбом к его лбу, ее дыхание было теплым и частым.

– Этот лес… ты… все это… как солнечный удар счастья. И я не хочу, чтобы это кончалось.

В ее словах, в ее открытом взгляде читалось не только удовлетворение женщины, познавшей настоящего мужчину, но и что-то глубокое, нежное и пугающее своей новизной. Зарождающееся чувство, проросшее сквозь трещины страха и условностей в тепле костров и страстных объятий. Вова не нашел слов. Он просто обнял ее крепче, чувствуя, как ее сердце бьется в унисон с его собственным, глядя на золотистый свет, пробивающийся сквозь древние буки, и понимая, что этот путь через горы навсегда изменил не только их отношения, но и их самих. Она была готова дарить счастье солнечному миру, а он ловил каждую ее улыбку, как драгоценный дар этого невероятного, подаренного судьбой приключения…

…На пятый день они вышли из леса. Словно стена раздвинулась – и перед ними открылась бескрайняя синева. Черное море. Солнце палило. Безлюдный галечный пляж. Крики чаек.

– Море! – крикнула Натка, и в ее голосе были слезы, смех и освобождение.

Она сбросила рюкзак, потом – рванула через голову рубаху, брюки лесника полетели под ноги. Осталась только в крестике на шее. И побежала к воде. Белая, стройная, как те буки на горе, живая и сияющая. Вова скинул камуфляжку, остался в плавках. Пошел за ней.

Вода была прохладной, чистейшей. Волны ласкали ноги. Натка нырнула, вынырнула, откинув мокрые волосы, смеялась.

– А купальника-то нет!

– И не надо, – рассмеялся Вова, любуясь ею. Солнце играло на каплях воды на ее груди, на бедрах. Она была дикаркой. Нимфой. Его спасением в аду одиночества.

– Здесь идеально.

Он подошел, обнял ее за талию. Вода была по пояс. Они стояли лицом к лицу. Солнце, море, свобода. Никого вокруг.

– Мы выжили, – прошептала Натка, прижимаясь к нему.

– Мы жили, – поправил он, целуя ее соленые губы. Поцелуй был медленным, глубоким, как море. Похожим на начало.

Вечером, когда солнце клонилось к закату, окрашивая море в золото и пурпур, зазвонил его мобильник. Чудом поймал слабый сигнал. Голос начальника, хриплый от выпитого:

– Вова?! Где вы?! Сергей тут, еле дошел! Заблудился, дурак! Завтра вас заберут! Где вы, на пляже? Ага. Знаю. Держитесь, днем будет машина!

Вова выключил телефон. Посмотрел на Натку. Она смотрела на море. На лице – смесь облегчения и легкой грусти.

– Завтра… – сказала она тихо. – Значит, у нас… есть еще одна ночь?

Он кивнул. Подошел, обнял ее сзади. Они смотрели, как солнце касается воды.

– Знаешь, Вов… – ее голос был задумчивым. – Я думала… о дружбе. О приключениях. О том, что жизнь… она жутко коротка. И все, что с нами происходит – не случайно. Это ее дары. Тем, кто не боится… взять. Открыться. Сделать шаг в неизвестность. Как мы, сделали шаг в тот дикий лес.

Она повернулась к нему. Глаза сияли влагой, как море в последних лучах. – Спасибо. За то, что взял. И… за то, что был нежен.

Он наклонился. Их последний поцелуй на этом берегу был сладким. Как обещание. Обещание помнить. Обещание, что жизнь после этого – уже не будет прежней. Они вдохнули ее полной грудью. И этого было достаточно. Пока что достаточно…

(Вова-Натка. 12.08.2025)

Злобный гном

Часть 1: Тень Гнома

Виктор Степаныч, начальник, прозванный в коллективе гномом за свой рост, желтоватый оттенок кожи и вечную неопрятность, давно вызывал у Натки смутное беспокойство. Сначала это были "случайные"прикосновения, когда он передавал папку. Потом – скабрезные шуточки "про молодых архитекторш"в курилке, адресованные явно ей. Натка морщилась, отворачивалась, старалась держаться подальше. Она была новичком в Институте, хотела зарекомендовать себя профессионалом, а не объектом пошлых домогательств.

"Боже, опять этот взгляд… Липкий, как паутина. Чувствую себя… будто испачкалась грязью. Надо быстрее закончить чертеж и уйти домой. Почему я должна это терпеть? Но устроилась с трудом… Куда жаловаться? Директору? Они же друзья-собутыльники…"

Последней каплей, стал праздничный корпоратив. Гном, изрядно набравшись дешевого коньяка, припер Натку к стене в темном углу зала. Его руки, пахнущие табаком и потом, полезли к ее талии, дыхание с перегаром обдало лицо.

– Наташенька, красавица… Не ломайся, – сипел он. – Я тебе и премию накину, и проект интересный дам… Ну что тебе стоит?

Натка, сжавшись от омерзения и страха, резко оттолкнула его и вырвалась, сбежав в туалет, где ее вырвало от нервного потрясения. Больше она не могла молчать. Наутро, с красными от слез глазами, она рассказала обо всем коллегам, Тане и Танюшке (малой), самым старшим и опытным в их маленьком женском кружке отдела.

– Я не справляюсь. Он гадкий, мерзкий! Но если я уйду… Моя карьера? Уже нет сил терпеть!

Таня, с ее рациональным умом, сразу поняла серьезность ситуации. Танюшка, неисправимая оптимистка, возмутилась:

– Да как он смеет! Нашего новичка, обижать!

Они привели Натку к Вове. Выслушав ее сжатый, дрожащий рассказ, Вова не стал задавать лишних вопросов. Его карие глаза, обычно ироничные, стали холодными и твердыми, как лед.

– Хорошо, – сказал он просто. – Будешь под моей защитой. Официально. По работе ко мне обращайся напрямую, мимо него. Он меня… побаивается.

Действительно, Гном, узнав, что Вова взял Натку под опеку, резко изменил тактику. Притих. Сделал вид, что "одумался". Улыбался слащаво, избегал прямых контактов. Но месть его была мелкой, гадкой и тихой. Он начал придираться к каждому расчету Натки, возвращал чертежи с нелепыми замечаниями, пытался заставить ее переделывать работу по пять раз, "чтобы было идеально". Однажды "забыл"предупредить о срочном совещании, заставил ее работать допоздна одной в пустом здании Института. Натка чувствовала себя загнанной дичью.

Вова, узнав обо всем, решил поставить самодура-начальника на место:

– Вот… тварь. Использует служебное положение. Знает, что открыто тронуть ее не посмеет, пока я рядом. Но потихоньку травит. Надо быть ближе. Особенно в командировках.

Часть 2: Под защитой

Новая командировка. Обследование лиственничных насаждений. Поселились в унылой гостинице лесхоза. Тесный номер, желтый свет настольной лампы. Вова отрабатывал свою ежевечернюю программу по кунг-фу, боевую технику цинь-на. Захват, удар, поворот – бой с тенью. Резкие выдохи, блестящее от пота мускулистое тело.

В дверь отчаянно постучали. На пороге стояла Натка. Бледная, дрожащая, с мокрыми от слез глазами. Платье было помято на груди.

– Он… он… – она с трудом выдавила. – Гном! Пьяный… подстерег меня у душа… Грозился уволить, если не… не… Лез! Руки распускал! Я еле вырвалась… Боюсь! Боюсь оставаться одна! Он может прийти!

Глаза ее были полны паники и страха. Вова молча отступил, пропуская ее внутрь. Закрыл дверь на ключ и задвижку.

– Садись, – сказал он мягко, указывая на единственное кресло. Сам сел на край кровати, держа дистанцию, чтобы не напугать еще больше.

– Дыши глубже. Ты в безопасности. Здесь.

Он встал, подошел к своему походному термосу.

– Сейчас сделаем чай. С ложкой коньяка. Для нервов. Проверенное средство.

Пока заваривал чай, его движения были спокойными, размеренными. Он не суетился, не задавал лишних вопросов. Эта надежная, неспешная уверенность начала действовать на Натку лучше всяких слов. Страх, сжимавший горло, понемногу отпускал.

"Он… не пытается утешить глупыми словами. Не лезет с расспросами. Просто… здесь. Твердый. Как скала. Какие мышцы…весь потный…наверное тренировался. И этот чай… пахнет лимоном и чем-то согревающим…"

Вова подал ей кружку. Пальцы их сопирикоснулись. Тепло чая разлилось по телу. Коньяк – большая ложка – дал приятную легкость мыслям и расслабление.

– Спасибо, – прошептала Натка, сжимая горячую кружку.

– Я… я не знала, куда бежать. Только к тебе… Ты же обещали защитить.

– Обещал, – подтвердил Вова. Его взгляд был прямым и честным.

– И защищу. Завтра разберусь с ним. Окончательно…. Извини, я в душ. Ничего не бойся. Дверь никому не открывай.

Натка осталась одна в комнате. Сидела, сжавшись, в кресле и прислушивалась к звукам в коридоре. Но слышала только шум воды. Он успокаивал, отгораживал от опасности. Невольно она представила, как Вова, обнаженный, стоит под горячими струями. Потоки воды стекают по упругим мышцам, по широкой спине, по его обнаженным ягодицам. Она поймала себя на мысли, что не прочь пощупать…эти ягодицы…и не только их. Она тряхнула головой отгоняя жаркое видение. Кажется алкоголь подействовал, перенаправив ее внимание от только, что пережитого стресса в более приятное русло.

Вова вернулся чистый и благоухающий… Одетый только в шорты. На его коже гипнотически блестели капельки влаги. Заметив, что Натка его внимательно разглядывает накинул рубашку, чтобы не смущать девушку голым торсом.

Они проговорили долго. Сначала о “слетевшем с катушек” гноме, о его мерзостях. Потом разговор неспешно перетек на работу, на сложности проектирования в лесных условиях, на красоту местного бора. Натка рассказывала об учебе в архитектурном. Вова – о своем прошлом историка. Страх и напряжение растворились в тепле чая, в желтом, уютном свете лампы, в спокойном, глубоком голосе Вовы. Натка почувствовала себя… защищенной. Впервые за несколько месяцев.

Вова смотрел на Натку и думал:

"Какая она хрупкая… и какая сильная внутри. Выдержала столько. Глаза умные… Надо помочь. Не только от гнома. Во всем”.

Когда часы показали далеко за полночь, Натка зевнула. Адреналин окончательно сменился усталостью.

– Я… пожалуй, попробую поспать, – сказала она нерешительно, окидывая взглядом его кровать у стены. Но страх вернулся на мгновение.

– Только… можно свет в коридоре оставить? И… ты не уйдешь?

– Не уйду, – пообещал Вова. – Спи. Я посижу, почитаю.

Он взял книгу, пересел к столу, дав ей пространство. Натка легла, не раздеваясь, натянув одеяло до подбородка. Свет лампы и тихое присутствие Вовы действовали, как снотворное. Она заснула быстро, глубоким, спокойным сном.

Проснулась Натка от щебета птиц за окном. Она лежала на боку, а за ее спиной, на краю кровати, спал Вова. Он не обнимал ее, но его спина была надежной стеной между ней и остальным миром. Его дыхание было ровным и спокойным. Натка почувствовала прилив такой теплой, безграничной благодарности, что не смогла сдержаться. Она осторожно повернулась, приподнялась на локте и мягко, нежно поцеловала его в щеку.

Вова открыл глаза. Не испуганно, а спокойно, вопросительно.

– Спасибо, – прошептала Натка, ее глаза сияли. – За… за все. За то, что ты есть.

Он улыбнулся: – Не за что, Наташ. Теперь спишь спокойно?

– Как убитая,” – она смущенно улыбнулась в ответ.

Между ними появилось что-то новое, хрупкое и очень важное – доверие, перешедшее в глубокую симпатию.

Часть 3: Возмездие

На утро выяснилось, что гном бесследно исчез. Его номер пуст, машины на стоянке нет. На звонки он не отвечал. Два дня Вова и Натка работали вдвоем в лесу, делая замеры на пробных площадях лиственницы.

"Какой же он… другой. Спокойный. Знает каждую травку, каждую птицу. Слушает лес. А как он смотрит на закат… Без него этот лес был бы полон страха. А теперь… он прекрасен."

Эти дни стали для них откровением. Страх отступил, сменившись тихой радостью и новым, трепетным любопытству друг к другу.

"Он знает лес, как свою комнату. Слушает его шепот. А как он замолкает на закате, глядя вдаль… Без него этот бор был бы полон страхов. Теперь же каждый шорох листвы, каждый луч сквозь сосны – наполнен смыслом и спокойствием”.

Они много говорили. О мечтах, о книгах, о том, что волнует. Натка узнала о его поисках себя – о его занятиях кунг-фу, о годах в общине. Вова слушал о ее надеждах в архитектуре, о планах на будущее. Вечерами они бродили по опушкам, вдыхая смолистый аромат сосен и сладкий запах цветущего подлеска, слушая вечерний хор птиц.

Однажды ночью, под серебристым светом почти полной луны, висевшей огромным диском в бездонном темном небе, Натка неожиданно остановилась на берегу озера. Его гладь была черным зеркалом, рассеченным лунной дорожкой. Тишина стояла звенящая, нарушаемая лишь плеском рыбы и шелестом камыша.

– Невероятно… – прошептала она, завороженная. – Как будто в другом мире. Жалко не искупаться.

Вова улыбнулся в темноте:

– А что мешает? Вода, наверное, как парное молоко после такого дня. И ни души.

Она колебалась лишь мгновение. Луна, лес, эта невероятная тишина и его спокойное присутствие – все звало к свободе. Стеснение уступило порыву. Она отвернулась, сбросила сандалии, потом легкое летнее платье. Белье упало на теплый песок следом. Натка не оглядывалась, чувствуя, как ее кожа покрывается мурашками не от холода, а от волнения и ночной прохлады. Она шагнула в воду.

"Боже… Теплая! Теплая, как ванна! И шелковая”.... Она ахнула от удовольствия, погружаясь по шею. Лунный свет скользил по ее мокрым плечам, очерчивая, гладкие контуры спины, белые полушария грудей, мягкую линию бедер, исчезающих в черной воде.

– Вова! Иди сюда! Это просто невообразимо!

Он наблюдал за ней с берега, за ее смелой, грациозной фигурой, озаренной лунным сиянием. В его груди что-то сжалось – от восхищения ее естественной красотой и от щемящей нежности к этому порыву. Он последовал ее примеру, быстро скинув одежду. Его атлетическое тело на миг предстало перед ней четким силуэтом на фоне темного леса – широкие плечи, узкие бедра, сильные ноги. Потом он бесшумно вошел в воду рядом с ней, подняв фонтан теплых брызг.

– Правда же, волшебно? – засмеялась Натка, брызгая на него водой. Ее смех, чистый и звонкий, разнесся по озеру, нарушая священную тишину и наполняя ее жизнью.

Они плескались, как дети, гонялись друг за другом в теплой воде, их смех смешивался с брызгами. Луна ласкала их мокрые тела. В моменты, когда они замирали, отдышавшись, Натка ловила его взгляд, скользящий по ее мокрой фигуре, по каплям, стекающим с волос на ключицы. И в его глазах не было пошлости – только чистое восхищение и что-то теплое, глубокое, отчего у нее внутри все сладко сжималось. Она видела, как лунный свет играет на его влажных мышцах груди и плеч, и чувствовала странное головокружение от этой близости и красоты ночи.

– Она… как нимфа этого озера. Силуэт в лунном свете… Глаза смеющиеся, без тени страха. Каждая линия… совершенна. И эта ее свобода… Она доверяет мне. Доверяет этому месту. Этой ночи.

Он не смел прикоснуться, боясь разрушить хрупкое волшебство момента. Но его сердце билось чаще, чем после любой тренировки.

Вместе вышли на берег, стесняясь, внезапно, своей наготы под пристальным лунным светом. Быстро, с нервным смешком, натянули одежду на мокрые тела. Но ощущение осталось – свободы, чистоты, какой-то невероятной легкости и взаимного притяжения, о котором пока не говорили вслух. Воздух между ними искрился невысказанным. Они шли обратно к гостинице молча, плечом к плечу, мокрые волосы Натки пахли озерной водой и ночью. Его рука иногда невольно касалась ее руки. Им не нужны были слова. Лес, озеро и луна стали свидетелями их первого настоящего сближения, не омраченного тенью гнома, а озаренного светом доверия и теплой летней ночью.

Спали они по-прежнему в одной комнате, в одной постели. Но это был сон чистый, наполненный предельной нежностью и заботой. Он оберегал ее сон, она чувствовала его тепло и защиту. Это была глубокая, зарождающаяся близость и уважение.

"Она… как луч света в этой серости. Умная, смелая, с чувством юмора. И так искренне любит жизнь, несмотря на все. С ней… спокойно на душе. И хочется защищать, эту ее улыбку."

На третий день гном объявился. Бледный, помятый, с синяком под глазом (явно не от Вовы). Он собрал всех на берегу озера для "примирительного пикника". Шашлыки, бутылки грузинского "Киндзмараули". Он разливал вино, шутил плоскими шутками, пытался изображать радушие. Вова был холодно вежлив, его взгляд не упускал гнома из виду. Натка держалась рядом с Вовой, чувствуя себя в полной безопасности только так.

Гном напился быстро. Его желтое лицо побагровело. Он заметил, как Натка смеется над шуткой Вовы, как их плечи иногда касаются. Злоба и ревность закипели в нем.

– Наталья! – гаркнул он, поднимаясь и шатаясь.

– Иди сюда! Надо поговорить! Извиниться хочу! Он двинулся к ней, протягивая жирные, дрожащие руки.

Натка инстинктивно отпрянула за спину Вовы. Тот встал, заслонив ее собой. Его лицо было непроницаемо.

– Успокойтесь, Виктор Степаныч, – сказал Вова ровно, но так, что слова прозвучали как приказ.

– Извинения не требуются. Садитесь.

– Ты что?! – взвизгнул гном. – Это я начальник! Я решаю! Убирайся!

Он махнул рукой, пытаясь оттолкнуть Вову.

Что случилось дальше, было похоже на странный, нелепый танец. Вова не нанес ни одного удара. Он лишь слегка касался гнома – ладонью к груди, предплечьем к локтю, ногой к щиколотке. И гном, как кукла, летел на землю. Раз за разом. Его атаки разбивались о невидимую стену. Он пытался толкнуть – падал сам. Замахивался – его рука вдруг немела и безвольно падала. Вова использовал принципы туйшоу, направляя агрессию и инерцию самого гнома против него. Это было мастерски, почти изящно.

"Боже! Он… как волшебник! Гном – как пьяный медведь, а Вова… он даже не вспотел! Он защищает меня! И делает это так… красиво!"

Она не могла сдержать радостного смеха и захлопала в ладоши:

– Браво, Вова! Так ему и надо!

Гном, весь покрытый песком и хвоей, пыхтел от бессильной злобы. Вова, сохраняя ледяное спокойствие, методично оттеснял его к воде. Один неловкий шаг – и гном с грохотом шлепнулся в озеро. Вова встал на берегу, блокируя путь обратно.

– Освежитесь, Виктор Степаныч, – произнес Вова невозмутимо. – Протрезвейте. Пока мы с Натальей ужинаем, вы отсюда не выйдете. И подумайте хорошенько. Либо вы успокаиваетесь раз и навсегда, забываете про Наталью и ведете себя как приличный человек, либо завтра же на стол директора ляжет мой рапорт о ваших домогательствах и пьяном дебоше. И заявление в милицию. Я собрал свидетельства. Выбор за вами.

Гном, посиневший от холода и унижения, дрожал мелкой дрожью. Вода быстро отрезвила его. Он мычал что-то невнятное, моля выпустить. Натка и Вова спокойно доели шашлыки, запивая их вином. Только когда они встали, Вова кивнул:

– Вылезайте. И запомните. Наталья и все девчонки отдела – под моей защитой. Всегда. Тронешь – пеняй на себя.

Они ушли по лесной тропинке к гостинице. Гном остался сидеть на холодном берегу, жалкий и разбитый. Дорога была недолгой. Они шли по тропе, с юмором обсуждая “битву”, плечом к плечу, наслаждаясь тишиной леса и своей победой. В душе Натки не было страха, только огромная благодарность и теплая волна, идущая от плеча Вовы.

Часть 4: Благодарность и Начало

В номере Натка закрыла дверь и повернулась к Вове. Глаза ее сияли.

– Вова… Я не знаю, как благодарить тебя. Ты… ты настоящий рыцарь. Без страха и упрека.

Он смущенно улыбнулся, отводя взгляд:

– Да ладно, Натка… Просто поступил как должно.

– Нет, – она подошла ближе. – Это было… невероятно. Ты спас меня. И не только сегодня. Ты дал мне почувствовать себя в безопасности. Поверить, что можно не бояться.

Она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку, потом – легонько, многозначительно – прикусила его нижнюю губу. – Спасибо. За все.

Вова почувствовал, как кровь ударила в лицо. Ее близость, ее благодарность, этот дерзкий укус… В его сердце, давно остывшем в браке, что-то дрогнуло и потеплело. Он осторожно обнял ее, не прижимая, просто обозначая ответное чувство.

– Всегда пожалуйста, Натка. Он больше не тронет. Я обещаю.

Они легли спать. Как и в предыдущие ночи, она легла первой. Он – осторожно рядом, сохраняя дистанцию, но на этот раз его рука легла поверх одеяла, касаясь ее плеча. Не как любовник, а как страж и друг. Натка прикрыла его руку своей. В темноте комнаты висело обещание чего-то большего, что зародилось в тени гнома и расцвело в свете защиты и лесной тишины. Их путь только начинался.

Готическая история

Тишина в Шаховке была не просто отсутствием звуков. Она была материальной, плотной, как густой мед, заливающий уши. Ее нарушал лишь шелест – вздох ветра в кронах исполинских дубов, хранящих вековые тайны. Заброшенный замок сахарного магната, призрачный и величавый, пронзал низкое пасмурное небо острыми шпилями нео-готических башен. Воздух, густой и сладковатый, пах хвоей, прелой листвой и, чем—то, неуловимо больничным, напоминающим о прошлом этого здания – санатории для туберкулезных больных.

Машина начальника, дернулась и заглохла, погрузив пассажиров в, слегка пугающую, атмосферу безмолвия и запустения. Они стояли перед административным корпусом – бывшим домом управляющего, больше похожем на миниатюрный замок из сказки о спящей красавице, о котором все забыли и который, теперь, медленно разрушался. Рваные облака бежали по небу, отражаясь в мутных стеклах окон—бойниц.

– Ну, вот и ваш новый дом на две недели, – хрипло произнес Виктор Степаныч, заглушая двигатель. – Красота, а? Дышит историей. А какой чистый воздух, – он с наслаждение вдохнул полной грудью, вылезая из машины.

“Чертов эстет, сам уедет, а нам здесь две недели комаров кормить” – подумали ребята.

Вова, Таня и Танюшка молча выбрались наружу, оглядываясь по сторонам. Тишина была давящей, абсолютной. Глухомань. Ни машин, ни людей – только ветер шумит в кронах столетних деревьев.

Их поселили на втором этаже. Смотритель санатория, пожилой сухощавый мужчина, с усталым лицом и пронзительными голубыми глазами, кратко провел инструктаж, тыкая пальцем в направлениях: главный корпус – там опасно, палочка Коха даже в стенах, не ходить; парк – работать; пруды – не купаться, змеи и топкое дно.

Комнату показал, как сквозь зубы: угловая, в бывшем кабинете управляющего. Всё убранство – более – менее новый диван, панцирная кровать у противоположной стены, и массивный дубовый стол, покрытый вековой пылью.

Вове, как единственному мужчине, выделили место в комнатке у лестницы – бывшей кладовке, где пахло старыми батареями и… кажется, мышами.

Виктор Степаныч, по-деловому похлопал всех по плечу, сунул Вове папку с планами и полевыми ведомостями и укатил обратно в цивилизацию, пообещав вернуться с проверкой ровно через неделю.

Машина скрылась в облаке пыли, и они остались одни. Трое в заброшенном замке, посреди бескрайнего леса. Первая самостоятельная, дальняя и долгая командировка.

Стояла прекрасная летняя погода. Солнце пробивалось сквозь густую листву, рисуя на земле причудливые узоры. Но внутри здания царила разруха и запустение. Облупившаяся штукатурка, прогнившие полы, сквозняки, гуляющие по пустым коридорам. Однако отсутствие начальственного прессинга перевешивало все бытовые неудобства. Они были хозяевами своего времени.

Первый день прошел в разборе вещей и освоении территории. Они приступили к работе: обмеряли старый парк, наносили на план вековые липы и дубы, описывали их состояние. Вечером принялись за ужин. Жареная картошка с салатом из огурцов, палка сухой колбасы. И пара бутылок вина, купленных еще в городе.

Вот тут и случился казус. Оказалось, что “открывалка” – предмет первой необходимости в любой командировке – осталась в машине.

Танюшка, хохотушка и выдумщица, первая предложила решение:

– Ребята, я видела в фильме – надо бить ладонью по дну бутылки! Или каблуком ботинка.

Под общий хохот и шутки Вова попытался проделать этот трюк с бутылкой каберне. Безрезультатно. Таня, решив блеснуть смекалкой, попыталась выкрутить пробку столовой вилкой, сломав три зубца и чуть не поранив руку.

И тут Вова, краснея от всеобщего внимания, предложил старый метод:

– А давайте просто вдавим пробку внутрь?

Все дружно согласились. Вова, сосредоточенно стиснув зубы, упер большие пальцы в пробку. Раздался глухой хлопок, и на пол хлынула алая река вина, смешанная с осколками стекла – от давления отвалилось самое дно бутылки. В комнате повисло ошеломленное молчание, а затем взорвалось оглушительным смехом.

Пришлось Вове, ругаясь про себя, бежать в единственный местный магазинчик, пока тот не закрылся на ночь. Он вернулся запыхавшийся, с новой бутылкой, которую продавщица, женщина с умными усталыми глазами, открыла ему сразу же, бросив на него понимающий и слегка насмешливый взгляд. “Наверное, приняла за заезжего алкаша”, – с усмешкой подумал он.

Ужин прошел весело и шумно. Они ели, пили, уже открытое, вино, со смехом обсуждая прошедший казус. Потом смотрели фильм на ноутбуке Вовы, а девчонки выходили на крыльцо покурить. Там они и познакомились с ночными сторожами – пожилой парой, женщиной и мужчиной, обветренными, молчаливыми, пахнущими махоркой и одиночеством. От них узнали, что комнатка, выделенная Вове, – это на самом деле пост охраны, и ночью там будет дежурить, та самая, женщина-сторож.

Пришлось Вове в срочном порядке перетаскивать свои вещи обратно в комнату к девчонкам.

Пьяная и раскрепощенная Таня, смущенно хихикая, предложила:

– Ну… можем разложить диван и лечь вместе… только без глупостей!

Глаза ее блеснули озорством и чем—то еще, томным и, кажется, приглашающим.

– Ага, щас. Вова, смотри у меня, руки чтоб не распускал. А то оторву. Хотя,… – она оценивающе посмотрела на него, – хотя… кому я вру, он у нас приличный мальчик. Сам в коридоре ночевать будет, лишь бы нас не смущать.Танюшка, тут же, не преминула ввернуть пару скабрезных шуток, от которых Вова покраснел, а Таня бросила в нее подушкой. В ответ та, весело смеясь, стала подпрыгивать, на своей панцирной кровати, изображая страстный секс:

Вова покраснел. Он и был приличным мальчиком. Тридцатилетним, женатым, застегнутым на все пуговицы. И эта внезапная близость с двумя юными девушками в заброшенном замке немного напрягала его. Как себя вести с ними он не знал. От одной мысли, что придется ложиться в постель с симпатичной и, в тайне, желанной, но чужой женщиной, кровь ударяла в лицо.

Они смеялись над историей с “открывалкой”. Алкоголь притупил неловкость, и Вова почувствовал себя немного увереннее.

Благодаря вину, смеху и внезапно свалившейся на них свободе, ему предстояло спать на одном диване с Таней.

Пока девчонки переодевались в пижамы, Вова, как “приличный мальчик”, стоял в коридоре, глядя в черное окно на силуэты великанов-дубов.

Потом его позвали, он вошел в почти темную комнату, щелкнул замком – больше от смущения, чем от реальной опасности, – переоделся в одежду для сна, футболку и спортивные штаны, и пристроился на самом краю дивана. Сердце бешено колотилось. Он ловил каждый шорох, каждое движение девичьего тела под одним одеялом.

Он лежал в постели с другой женщиной. Это было волнующе. До этого ему не доводилось спать ни с кем кроме жены. Эта мысль обжигала и пугала одновременно. С Таней они давно работали в одном кабинете. Их симпатия и тихий, почти подростковый флирт никогда не переходили грань. Тайные нежные прикосновения под столом – его рука на ее бедре, касание плеч. Долгие, очень интимные разговоры за чашкой кофе, когда они рассказывали друг другу о первых опытах, о проблемах в отношениях, о тайных желаниях. Он знал, что ее возбуждает массаж ладоней специальной палочкой, от которого она тихо стонет и становится мокрой. Но большего она не позволяла. Да он и не решился бы, как то, форсировать их отношения.

А теперь они лежали в нескольких сантиметрах друг от друга. В темноте, еще какое-то время, перешучивались. Танюшка завела разговор о сексе в необычных местах, но вскоре замолчала, ее дыхание стало ровным и глубоким. Она заснула, отвернувшись к стене. Комната тонула в бархатной, почти осязаемой тьме. Лишь слабый отсвет луны немного рассеивал мрак.

Мысли путались, пульс стучал в ушах. Он думал о жене. О том, что делает сейчас она. И ему становилось немного стыдно. Но стыд был слабее жгучего, желания повернуться и прикоснуться к той, что лежала в нескольких сантиметрах от него. Их флирт в офисе, тайные прикосновения под столом, долгие разговоры по душам – все это привело сюда, в эту точку кипения.

Вова повернулся на бок и оказался лицом к лицу с Таней. Она не спала и смотрела на него широко открытыми глазами, в которых отражался лунный свет.

– Ты чего? – прошептал он, чувствуя, как у него перехватывает дыхание.

Она вздохнула, и ее дыхание пахло вином и мятной жвачкой.

– Ты долго будешь так просто лежать, без… без дела? Поцелуй меня.

Это был не вопрос. Это было приглашение. Приказ. Разрешение на все, о чем он молча мечтал все это время.

Он нашел ее губы в темноте. Это не было похоже на их нежные, осторожные поцелуи в офисе. Это был голодный, жадный, влажный поцелуй. Она ответила ему с той же яростью, их языки сплелись, настойчивые и требовательные. Они тонули в поцелуе, стараясь быть тихими, но сдавленный стон разорвал тишину, как раскат грома. Его руки, дрожа, скользнули под ее футболку. Маленькие девичьи груди были прохладными и шелковистыми. Под его пальцами соски приподнялись и превратились в твердые ягодки.

Она в ответ запустила пальцы в его волосы, притягивая ближе, другой рукой нащупала твердый, напряженный бугорок в его штанах. Ласкали друг друга тихо, стараясь не разбудить подругу, заглушая стоны поцелуями. Таня взяла его горячий, твердый член в ладонь, и он застонал, уткнувшись лицом в ее шею.

Вова хотел быть нежным, но руки не слушалось. Она позволила снять с себя футболку, наслаждаясь теплом его ладоней на своей коже. Вова ласкал губами ее маленькие упругие груди, щекотал языком соски. Не сдержав стона удовольствия, она прикусила его за плечо.

– Тише… – прошептал он, – Танюшка…

Но Танюшка уже не спала. Она проснулась от скрипа дивана и сдавленных стонов. Лежала, затаив дыхание, вжавшись в стену, и слушала. Сначала это были просто шорохи, тихие постанывания. Потом – влажный звук поцелуев, сдавленное дыхание. По ее телу разлился жар. Она прикрыла глаза, но картина возникала перед ней еще ярче: он, мускулистый, сильный, над хрупкой Таней… Его руки на ее теле… Его…

Она сама не заметила, как ладонь скользнула вниз, под резинку трусиков…

Она представляла себя на месте Тани. Что чувствует она? Как его пальцы скользят внутри нее? Как его губы? Она зажмурилась, погружаясь в фантазию, и рука сама нашла нужный ритм, нужное место. Ее дыхание сбилось, тело напряглось, и она тихо, почти беззвучно, достигла оргазма, кусая губу, чтобы не выдать себя. Лежала потом, прислушиваясь к их стонам, со странной смесью зависти, возбуждения и одиночества.

А на диване, тем временем, Вова, отбросив все запреты, обжигал дыханием Танину шею, плечи, жадно мял ладонями груди. Она стонала, закинув голову назад, и ее пальцы впивались в его волосы, то притягивая, то отталкивая.

– Можно я… – он не знал, как это сказать, – можно я попробую… там?

Вова скользнул пальцами под резинку ее спортивок, она помогла, слегка приподняв бедра и спустив штаны до колен. Шире раздвинула ноги. Это был красноречивее любых слов.

Он нашел горячую, влажную щелку. Пальцами одной руки он раздвинул половые губы шире, а два пальца другой, осторожно погрузил внутрь, ища ту самую точку джи, о которой она сама ему когда-то рассказывала. Было узко, обжигающе горячо и невероятно влажно внутри. Ее вагина сжалась вокруг пальцев, и он двигал ими, вызывая волну удовольствия, от которой Танины бедра неконтролируемо дрожали. Она вздрогнула, прикусив зубами его губу…

Стоны стали громче, протяжнее, их уже невозможно было сдерживать. Простыня комкалась, диван скрипел, ее тело выгибалось в дугу, следуя потоку удовольствия.

– Да, вот так! Еще! Не останавливайся! – Горячий шёпот сливался со стонами удовольствия.

Вова почувствовал, как внутри нее все напряглось, сжалось в тугой, пульсирующий узел. И потом ее накрыло. Волна за волной. Колени непроизвольно сжались, зажав его пальцы внутри, тело затряслось в оргазме, громкий стон вырвался из горла… Он не останавливался, продлевая ее удовольствие, пока она не откинулась на подушки, полностью обессиленная, вся мокрая от пота и своей влаги, с тихими всхлипами выходя из пике.

В комнате повисла тишина, нарушаемая только ее тяжелым, прерывистым дыханием. Пахло сексом, вином и счастьем.

Тяжело дыша, Таня, со счастливой улыбкой смотрела на Вову. Она плыла в облаках удовольствия и, похоже, не очень понимала, что происходит. Но это было еще не все. Вова взял Танину ладонь и положил на свой возбужденный член.

– Тань, еще не все… помоги мне кончить…

В затуманенных блаженством глазах мелькнуло понимание, и довольная улыбка растянула ее припухшие губы. Она сжала твердый член ладонью и начала двигать вверх—вниз. Вова тихо застонал, Таня испуганно замерла…

– Все в порядке… продолжай… мне приятно… – Она возобновила движение.

– Да… вот так… – шептал он, и голос дрожал от возбуждения. – Не бойся… мне очень хорошо сейчас… – Движения руки ускорилось.

Таня заинтересованно перевернулась на бок и, не прекращая движений, села. Второй ладонью она мягко массировала яички. Наклонилась, чтобы взять член в рот, но не успела… Вова вдруг напрягся и Таня почувствовала, как его упругий, горячий член начал сокращаться в ее ладони и на ее пальцы, несколько раз, плеснуло горячим и липким… Немного обжигающей жидкости попало ей на лицо и она, пристально, глядя Вове в глаза слизнула ее языком…

Прошептала: – Ммм… да ты, оказывается вкусный…

Потянулась к нему, и легла рядом, не говоря ни слова, они обнялись. Просто лежали, прислушиваясь к биению сердец. Заснули поздно ночью, обессиленные страстью, возбужденные и довольные.

Это была ночь почти невинных, но от этого, не менее страстных ласк и взаимного удовольствия. Они исследовали тела друг друга, давали волю рукам, но не перешли последней черты. Их тайна стала глубже, горячее и влажнее.

За окном стоял темный, бескрайний лес, и редкие фонари санатория, как слепые стражи, наблюдали за их маленькой, горячей человеческой тайной.

******

Утром Таня смотрела на Вову открыто, без тени смущения. Они стали своими. Вова был еще более заботлив, делал девчонкам кофе и бутерброды, бросал влюбленные взгляды на Таню.

Из-за того, что не выспались, работать решили только до обеда. Закончив инвентаризацию старинной липовой аллеи, похожей на высокий, зеленый коридор, из-за сомкнутых крон, они втроем устроили пикник на берегу заросшего пруда. Было пасмурно и прохладно. Девчонки кутались в пледы, пили вино с сыром, смотрели на свинцово темную воду.

Краем глаза, Вова заметил на плече Танюшки темную точку.

– Танюшка! У тебя клещ, на плече…

Танюшка запаниковала, брезгливо визжа, она мешала извлечь насекомое. Но, после долгих уговоров Вове, все-таки удалось аккуратно выкрутить его ниткой.

– Мне надо срочно выпить, – сказала Танюшка и плеснула себе в стакан, – для успокоения нервов.

Начавшийся холодный дождь заставил компанию вернуться в комнату. Здесь было так же сыро и неуютно, как и на улице. Но, Танюшка, выпившая больше всех, сразу же рухнула на свою кровать и уснула.

Вова и Таня устроились на диване, и включили фильм, на ноутбуке. На экране какие-то веселые персонажи разыгрывали комедию. Таня зевнула:

– Кино скучное. Давай, лучше, мой фильм посмотрим, и вставила в ноутбук USB-флэшку.

На экране развернулось порно. Герои – парень и девушка – в русских народных костюмах, в декорациях бани, занимались жестким, без изысков, сексом.

Вова задержал дыхание. Он никогда еще не смотрел порно в компании женщины. Было неловко и при этом дико возбуждающе. Он краснел, отводил глаза, чувствуя, как его возбуждение оттопыривает ширинку штанов.

Таня тихо рассмеялась, наблюдая за его реакцией.

– Что, Вовочка, никогда такого не видел? – прошептала она, подвигаясь к нему ближе.

– Непорядок. Надо срочно ликвидировать пробелы в твоем образовании. Я буду твоей учительницей.

Ему нравилась ее манера разговора – прямая, развратная, с вызовом.

– Для начала, – томно протянула она, – скажи, какие на мне трусики и, какой на них рисунок?

Вова сглотнул. – Я… я не смотрел. Это не прилично, пялиться.

Она рассмеялась еще громче, бросив взгляд на спящую Танюшку. Затем натянула ткань своей юбки на бедре.

– Вот, смотри. Даже через ткань виден рисунок.

Вова покраснел еще сильнее. Тогда Таня, не сводя с него глаз, медленно подняла подол до самого пупка.

– Видишь? Сердечки. Красные. Мне нравится смущать тебя. Ты такой предсказуемый и такой… милый.

Его возбуждение росло с каждой секундой.

– Дотронься до меня, – приказала она, придвигаясь к нему вплотную.

– Но… еще день, светло. Днем я как—то не привык… – пробормотал он, чувствуя всю, идиотскую, неубедительность своих слов.

– Но ты же на работе меня трогаешь, – безжалостно парировала она.

– Я же вижу, что ты хочешь меня трахнуть, но стесняешься. Я не предлагаю тебе секс, я и сама к этому, пока, не готова. Но мы можем делать друг другу приятно.… Есть другие способы. Я научу тебя… мальчик.

Обещание приятных ощущений зацепило. Он протянул руку и ладонью погладил ее живот поверх тонкой ткани трусиков.

– Ниже, – строго сказала она. – И не останавливайся.

Он опустил ладонь между ее бедер, ощутил под тканью мягкий бугорок лобка, рельефность половых губ.

– Чувствуешь жар? – она прикрыла глаза. Он кивнул, не в силах вымолвить слова. Ткань трусиков была уже влажной и пьяняще пахла ею – молодой, желанной женщиной. Его дыхание сбилось. Вова громко сглотнул.

– А теперь медленно сними их.

Вова уже был не в силах сопротивляться своему возбуждению. Наслаждался ее игрой, ее властью и своим подчинением. Он мечтал об этом, но никогда не решился бы сам. Таня приподняла бедра, помогая ему стянуть трусики. Они соскользнули вниз, открывая его взгляду темный треугольник волос и, набухшие от возбуждения половые губы, блестевшие влагой в тусклом свете грозового неба, из окна. У Вовы закружилась голова.

Почувствовав прохладу воздуха, Таня движением ноги отбросила трусики в сторону и откинулась на подушки.

– А теперь, Вовочка… поцелуй меня. Там. – Она прошептала это так тихо, что он почти не расслышал, но ее тело говорило громче слов. Таня согнула ноги в коленях и широко раздвинула, уперевшись ступнями в край дивана. Полностью открываясь ему. Вова увидел, ее розоватые внутренние губки. – Ну же…

– Таня, учти, я этого никогда не делал…. Направляй меня, – его голос звучал хрипло, как будто был чужим.

Он сполз с дивана на колени, как перед алтарем. Отчетливо увидел ее лоно – темные, влажно блестящие смазкой складки влагалища. Взял ее за бедра и медленно, наклонился. Почувствовал ее запах – чистый, животный, пьянящий аромат желания. Его первое прикосновение было робким, просто коснулся губами… Она была восхитительно упругой и бархатистой. Вова ощутил солоновато-сладкий вкус.

Таня направляла:

– Теперь… языком.… Води вокруг… и лижи внутренние складочки…

Он погрузил язык в ее горячую, влажную глубину. Дальше уже не нужны были инструкции. Инстинкт и жажда руководили им. Он пощекотал кончиком языка. Таня вздрогнула, и с ее губ сорвался первый громкий стон. Он погрузил язык глубже, имитируя проникновение, и она инстинктивно сжала его голову бедрами, а потом с выдохом отпустила.

Странная, инстинктивная уверенность охватила Вову. Он перестал думать, позволив телу действовать. Ласкал Таню языком, губами, вбирал в себя ее влагу, ее вкус – совершенно опьяняющий. Он нашел ее клитор и принялся ласкать его – круги, легкие надавливания, посасывания, вибрация кончиком языка.

Она стонала все громче, уже не обращала внимания на спящую подругу, взъерошила волосы на его голове, прижала его лицо к себе. Он чувствовал, как ее тело напрягается, как нарастает волна. Одной рукой он, за короткие волосики, оттянул кожу на ее лобке, оттягивая кожу над клитором, а губами и языком продолжал ласкать. Вторая рука скользнула внутрь нее, два пальца вошли в горячую, узкую вагину сводя ее с ума.

Ее дыхание стало частым и прерывистым, тело билось в конвульсиях. Таня выкрикнула что-то нечленораздельное, и ее тело затряслось в мощном, долгом оргазме. Бедра мелко дрожали, зажимая его голову так сильно, что перехватывало дыхание.

Вова не останавливался, продолжая ласкать ее. Пока она не оттолкнула и не свернулась калачиком, продолжая стонать и сотрясаться в сладостных судорогах. По ее щекам текли слезы. Юбка и футболка были задраны, открывая всю ее белизну и нежность. Она была прекрасна в своем самозабвенном наслаждении…

Сзади раздался дрожащий выдох облегчения. Вова обернулся. Танюшка сидела на своей кровати, закутавшись в одеяло, и смотрела на них горящими глазами.

Увидев, что все закончилось, она подошла и тихо набросила на Таню простыню, скрыв от его глаз бесстыдную женскую наготу. Вова сидел, на коленях, перед диваном, как оглушенный, и медленно приходил в себя.

– Ну, ты, кабель, и дал мастер-класс, – прошептала она ему на ухо.

– Пообещай мне, что когда-нибудь сделаешь со мной то же самое. Как я Тане завидую.… Многие такого оргазма за всю жизнь не получают. А ты с первого раза отправил ее в нирвану. Все, теперь Танька тебе точно даст… по первому намеку. Да я бы и сама тебе дала, прямо сейчас, но боюсь, она, теперь, тебя для себя застолбила.

Вова молчал, ошеломленный. Всем телом чувствовал, что теперь их с Таней соединяет новая связь.

– Пойди умойся, герой-любовник, – фыркнула Танюшка, – а то все лицо, она тебе, обкончала. А я, пока, чайник поставлю. Аж протрезвела, от вашего порно-шоу.

Он кивнул и пошел в душ, на первом этаже, оставляя за спиной двух женщин – одну, лежащую в блаженном забытьи, и другую, с возбуждением и удивлением смотрящую ему вслед.

Возвращение Тани к жизни заняло минут сорок. Они уже пили чай с пряниками, когда она открыла свои огромные голубые глаза.

*******

В комнате пахло чаем, влажной штукатуркой и сексом – сладковатым, терпким, возбуждающим даже сейчас, в момент затишья.

Таня лежала на диване, заботливо укрытая простыней. Ее огромные голубые глаза, еще влажные от слез, блуждали по потолку, цеплялись за тени, искали Вову. Она нашла его и улыбнулась – слабо, довольно, но без тени смущения. Улыбкой говорящей, что знает и принимает все.

– Жива? – спросил Вова. Он сидел на краю стула, держа в руках кружку с горячим чаем. Его пальцы все еще помнили влажную горячку ее тела, а на губах ощущался ее вкус.

– Еле-еле, – голос ее был хриплым, севшим от недавних криков. – Ты чего там, в сторонке, как опоссум напуганный? Иди сюда.

Он подошел, сел на край дивана. Пружины жалобно скрипнули. Таня высвободила из-под простыни руку, коснулась его ладони.

– Спасибо.

– За что?

– Не знаю. За все. За то, что не испугался моих сумасшедших просьб. За то, что сделал все так… профессионально. – Она хмыкнула, и в уголках ее глаз собрались смешливые морщинки.

Танюшка, флегматично жевавшая пряник, оживилась:

– Да уж, профессионально – это мягко сказано. Я думала, потолок обвалится. Ты, Вова, скрывал от коллектива свой талант. Надо тебя в штат санатория взять, врачом—сексопатологом. Лечить языком и пальцами.

Вова покраснел. Ему все еще было неловко от этой откровенности, от того, что их интимный момент стал зрелищем. Но в то же время где-то глубоко внутри, в потаенном мужском уголке души, бурлило приятное и гордое чувство. Он смог. Доставил неземное удовольствие женщине. И этому есть свидетель.

– Тихо ты, – беззлобно бросила подруге Таня. – Не слушай ее. Она просто злая, что одна, как перст.

– Одна? – расмеялась Танюшка. – Да я тут настоящее порно в режиме реального времени посмотрела, да еще и с качественным звуком. Я уже не одна. Я… обогатилась внутренне.

Она отложила пряник, встала и потянулась, ее майка задралась, обнажая упругий плоский живот и пирсинг в пупке. – Я пойду, пожалуй, душ приму. А то тут от вас пахнет грехом… сладким. Или вы еще на второй раунд запланировали? Предупредите, я прогуляюсь тогда.

Дверь захлопнулась, и они остались одни в зыбкой тишине, нарушаемой только завыванием ветра в старом камине.

– Второй раунд? – тихо, с надеждой спросила Таня, проводя пальцами по его руке.

Вова сдавленно рассмеялся.

– Ты чего? Ты же еле живая.

– Так это не мне работать, – она лукаво подмигнула. – Я могу просто лежать и мух считать. А ты… работай. Осваивай новые высоты. Ты же не все сделал, что хотел?

Он посмотрел на нее. Ее лицо было бледным, но губы – алыми, припухшими от поцелуев. Из-под простыни выбивалась прядь русых волос. Она была развратна и невинна одновременно. И он хотел ее снова, дико, до дрожи в коленях. Но тело ныло от усталости, а сознание медленно возвращалось в реальность, где он – женатый мужчина, который только что совершил нечто невозможное.

– Я… я даже не знаю, чего я хотел, – признался он. – Я просто… шел у тебя на поводу. И мне это безумно понравилось.

– А чего ты хотел? – она приподнялась на локте, и простыня соскользнула, обнажив маленькую, упругую грудь с темным соском. – Ну же, признайся. Мужчины всегда чего-то хотят. Особенно такие тихие, как ты.

Он замолчал, глядя на ее грудь. Мысли путались. Хотел ли он войти в нее? Да, конечно. Но не сейчас. Сейчас он хотел засыпать и просыпаться с этим чувством – что он смог, что он подарил неземное наслаждение. Что он – не просто серый офисный работник, а мужчина умеющий дарить наслаждение.

– Я хотел тебя услышать, – нашелся он, наконец. – Услышать, как ты теряешь контроль из-за меня.

Таня задумалась, потом кивнула.

– Ну, ты своего добился. Я, кажется, орала на весь поселок. Спящие туберкулезные больные в главном корпусе, наверное, подумали, что началось землетрясение. – Она помолчала. – А знаешь, чего я хотела?

– Чего?

– Чтобы ты кончил. Рядом со мной. Чтобы я видела. Мне всегда было интересно, как это – видеть мужчину в такой момент.

Вова сглотнул. Ком в горле стоял плотный, горячий.

– Тань… – он начал и запнулся.

В дверь постучали. Резко, нетерпеливо. Они вздрогнули, испуганно глянули друг на друга. Вова вскочил, на ходу поправляя штаны.

– Кто там?

– Это я, открывай! – донесся голос Танюшки. – У меня тут проблема!

Вова отпер замок. Танюшка стояла на пороге, бледная, закутанная в свое тонкое полотенце.

– Там… там кто-то есть. В душевой. Я слышала… шаги. Или мне показалось. Блин, я вся мокрая, испугалась, черт знает чего.

Вова нахмурился.

– Наверное, ночные сторожа. Их двое, помнишь? Вы же с ними знакомились.

– Нет, – покачала головой Танюшка. – Они сегодня в главном корпусе дежурят, у них там другой пост. А тут… в нашем здании кроме нас никого нет. Там темно, и скрипит кто-то.

Тишина вдруг стала зловещей. Ветер завыл громче, и старые рамы в коридоре жалобно затрещали. Лес за окном был черным, непроглядным массивом.

– Ладно, – вздохнул Вова, ощущая прилив странной, почти мальчишеской отваги. – Щас посмотрим. Девчонки, вы тут, дверь на замок. Я схожу, проверю.

Он взял с пола топорик, единственное, что могло сойти за оружие, и вышел в коридор. Слабый свет потолочного светильника выхватывал из мрака облупленные стены и грязный пол. Воздух пах сыростью, пылью и чем-то еще… сладковатым, лекарственным.

Он медленно двинулся по лестнице, ведущей на первый этаж, к душевым и подсобкам. Сердце колотилось где-то в горле, тревожные мысли лезли в голову: «Идиот, Вова, ты идиот. Ты здесь не герой любовного романа, ты инженер-озеленитель, который застрял в заброшенном санатории с двумя девчонками и теперь воображаешь себя Рембо из-за скрипа половиц».

Шаги гулко отдавались в пустоте здания. Он спустился вниз, направил луч фонаря в длинный коридор. Пусто. Двери в душевые были приоткрыты, из одной валил пар – видимо, Танюшка так испугалась, что даже не выключила воду.

Он заглянул внутрь. Кафель, покрытый известковым налетом, ржавые трубы. Никого. Вода капала с расшатанной душевой лейки, издавая мерный, тоскливый звук. Капель. Вот и все «шаги».

Он уже хотел развернуться, когда луч фонаря выхватил из темноты в конце коридора другую дверь – тяжелую, дубовую, ведущую, если он не ошибался, в подвал. Она была приоткрыта. И он был почти уверен, что днем, когда они осматривали здание, она была закрыта на большой амбарный замок.

Любопытство пересилило осторожность. Он подошел ближе. Дверь действительно была открыта. Из щели тянуло ледяным, промозглым воздухом, пахло плесенью и землей.

– Кто здесь? – громко спросил он, и его голос прозвучал неестественно громко и напряженно в этой гробовой тишине.

В ответ что-то грохнуло в глубине подвала – сухо, металлически. Вова вздрогнул и отступил на шаг. Крыса. Или кошка. Или призрак сахарного магната. Он нервно усмехнулся сам себе, но рука сама потянулась и захлопнула тяжелую дверь. Он оглядел ее – замок висел на месте, но был открыт. Кто-то его отпер. Сторожа? Но зачем им ночью в подвал?

Он вставил дужку замка в скобу и щелкнул им. Теперь сиди там, в темноте, кто бы ты ни был.

Когда он вернулся в комнату, девчонки сидели на диване, тесно прижавшись, друг к другу, как испуганные дети.

– Ну? – хором спросили они.

– Никого. Капала вода. И, наверное, ветер где-то сквозит. В старых домах всегда полно звуков.

Танюшка не выглядела убежденной.

– А я четко слышала. Как будто кто-то водичку пускает… не из крана. Ну, знаешь,… как в унитазе смывают.

– Может, это трубы шумят? – предположила Таня. – Они тут старые, наверное, сами по себе гремят.

Танюшка вздохнула и поднялась с дивана.

– Вова… – голос ее дрогнул, выдавая неподдельный, девичий страх. – А ту дверь? В подвал? Ты ее закрыл просто на висячий замок. Вдруг… вдруг там кто—то есть? И он теперь здесь, внизу?Она сделала шаг к двери и замерла, прислушиваясь к скрипам и шорохам старого здания.

– Посиди в раздевалке, пока я буду мыться, а? Пожалуйста. Я… я боюсь одна. От шума воды вообще ничего не слышно, а я буду мыть голову…Она обернулась к нему, и в ее глазах читалась неподдельная мольба.

– Иди, защити нашу девочку от призраков, герой. Мне и так хорошо.Вова посмотрел на Таню. Та прикрыла глаза, блаженная и расслабленная, и лишь лениво махнула рукой:

Его мужское эго, уже раздутое до небес, с готовностью откликнулось на призыв быть защитником. Он кивнул и поднялся.

*******

Длинный коридор на первом этаже был еще более зловещим ночью. Вода с потолка капала в ржавые тазы, а тени от их фонаря плясали на стенах, принимая уродливые очертания. Танюшка шла так близко к Вове, что он чувствовал каждый ее вздох.

– А вдруг он не выходил, потому что он здесь? – прошептала Танюшка, вжимаясь в его плечо.Дверь в подвал была закрыта. Замок висел на месте. Вова потряс его – закрыто намертво. – Видишь? Никто не выходил. Все в порядке.

Вова проводил девушку до душевой. Она скрылась за деревянной перегородкой, и через мгновение послышался шум воды. Вова сел на скамейку, прислонившись спиной к прохладной кафельной стене. Закрыл глаза, снова представляя Танино тело, ее стоны…

– Говори со мной! А то страшно! Расскажи что-нибудь веселое!– Вова! – крикнула Танюшка через шум воды. – Ты тут? – Я тут! – крикнул он в ответ.

– Нет! – ее голос прозвучал совсем близко, она приоткрыла дверь и высунула мокрое, разгоряченное лицо. Капли воды стекали по ее шее вниз. – Расскажи… а ты часто такое делаешь? Ну… с Таней… вот так?Он засмеялся. – О чем рассказать? О классификации липовых аллей?

– А что? – ее глаза блестели сквозь пар. – Я все слышала и видела. Ты… очень мастерски это делаешь. Я аж обзавидовалась.Он смутился. – Танюш… не надо.

Вова промолчал, чувствуя, как по его телу опять разливается жар возбуждения. Вода шумела, создавая интимный, закрытый мирок.

– Танюшка, я думал, ты шутишь… – попытался он отшутиться, но голос его дрогнул.– Ты же обещал, – вдруг сказала она тише. – Сделать и со мной так же. Помнишь?

– А я не шучу. И Таня не должна знать. Никогда. Она сейчас, как львица со своей добычей. Отберет и не подавится. Но мне тоже хочется. Всего один раз. Прямо сейчас. Пока она там нежит свое царственное тело.Дверь приоткрылась еще чуть-чуть. Он увидел ее плечо, ключицу, мокрую кожу.

– Можем, – она перебила его. – Дверь закрыта. Вода шумит. Наверху ничего не слышно. Ну же, Вова, обещания нужно выполнять. Я вся мокрая и готовая. Не заставляй меня просить.Его сердце колотилось. Искушение было огненным. – Мы не можем… – слабо протестовал он.

– Так сними, – улыбнулась она просто, как о самом очевидном в мире. – Повесь на вешалку… рядом с моей одеждой.Его ноги сами понесли его к двери. Рука потянулась к ручке. – Подожди, – он опомнился. – Я… я же одет. Намокну.

Рассудок, что-то невнятно бормотал, о ловушке и о переходе всех границ. Но тело, все еще возбужденное, уже не слушало его. Рассудок был быстро загнан под лавку объединенными усилиями мужского эго и неуемной жаждой осознавшего себя самца. Вова скинул футболку, закрыл дверь в раздевалку на щеколду и, стараясь не думать, снял джинсы и трусы. Выпрямился, потянулся всем своим мускулистым телом и, не пытаясь скрыть мощную эрекцию, гордо вошел в душ к Танюшке.

Пар застилал все вокруг. Танюшка стояла к нему спиной под потоками воды, и струи омывали ее упругие ягодицы, стройные ноги, тонкую талию. Она обернулась. Груди у нее были больше, чем у Тани, белые, тяжелые, с острыми, набухшими темно-красными сосками. А взгляд дерзким, полным вызова.

– Ого, да ты, ко мне со… стволом… как танк – пошутила она, пристально разглядывая его торчащий член. – Покажешь мне, что ты умеешь?

Она прижалась всем мокрым, скользким телом, ощупывая его мускулы, и поймала его губы своими. Это был совсем другой поцелуй. Она, игриво, лизнула и скользнула языком между его губ, язычок был быстрым, настойчивым, она кусала его губы, впивалась в него.

– Вот видишь? Я уже вся для тебя. И от тебя. Еще с того момента.Его руки скользнули по ее мокрой спине вниз, к ягодицам. Он сжал их, чувствуя, как они упруго поддаются. Танюшка застонала ему в рот и сама направила его руку себе между ног.

Вова опустился перед ней на колени на мокрый, скользкий пол. Горячая вода лилась на них сверху, заливая глаза, заставляя моргать. Взял ее за бедра. Танюшка оперлась спиной на теплый кафель стены и поставила левую ногу ему на спину, открываясь. Вовины губы прижались к ее лону, почувствовал шелковистость кожи, упругость мышц, легкий, чуть горьковатый запах чистого женского тела, смешанный с ароматом геля для душа.

Он длинно и медленно провел языком по ее щелке, снизу вверх, пощекотал складочки между внешними и внутренними губами, Танюшка закрыла глаза прислушиваясь к ощущениям. Его губы были такими же мягкими, как она и представляла, но уверенность, с которой они прикоснулись к ее самой сокровенной плоти, застала ее врасплох. Не было ни робости, ни сомнений – только теплое, влажное прикосновение, которое заставило все ее нутро сжаться в сладком предвкушении.

“О, Боже.… Вот и началось”.

Первое движение его языка было плавным, исследующим – широкой полосой снизу вверх, от самой дырочки к бугорку. По ее коже пробежали мурашки, а внизу живота закружился вихрь, посылая первые, трепетные импульсы к соскам. Они набухли и затвердели почти мгновенно, болезненно реагируя на струи воды и прикосновения прохладного воздуха.

“Как он это делает? Никто… никто так не начинал…”

А потом его язык нашел ее клитор. Не тыкался, неумело, как это делали другие парни, а обхватил его целиком, будто ягоду, и принялся ласкать – нежно, но настойчиво. То кругами, то легкими, вибрирующими движениями кончика, от которых по всему ее телу разливались электрические волны. Ноги ослабели, она содрогнулась всем телом, с грохотом уперлась руками о мокрую стенку кабинки, чтобы не рухнуть на него.

“Черт, ноги не держат…. Такое бывает только в кино…”

Его дыхание обжигало ее влажную, распахнутую кожу, поднимая температуру и без того огненного напряжения между ног. Каждый его выдох был пыткой и наслаждением одновременно – он согревал, дразнил, обещал что-то еще большее. Она почувствовала, как ее матка сжимается в ответ на эти ласки, посылая глубокие, пульсирующие толчки удовольствия.

“Он ведь учился на Тане… моей подруге,… с которой мы делим одну комнату…”

Мысль о Тане на секунду пронзила ее сознание, острая и колкая. Но Вовин язык в этот момент изменил тактику. Он перестал просто водить им по поверхности. А словно нацелился, собрался в тугой, жесткий жгут и принялся быстро-быстро, с невероятной точностью, вибрировать именно в той точке, что сводила ее с ума. Точке, которую она сама с трудом находила пальцами.

– Да! Вот так! Именно там! – подсказала она. – Сильнее… да, вот так.… О, Боже…

Стон, дикий и неконтролируемый, вырвался из ее горла. Она забыла обо всем на свете. О Тане. О том, что они в душевой. О том, что они делают это в тайне. Осталось только это – ослепляющее, оглушающее наслаждение, которое копилось где—то глубоко внизу живота и теперь рвалось наружу.

“Да! Да, о… меня сейчас разорвет! Еще! Пожалуйста, не останавливайся!”

Ее бедра сами пошли ему навстречу, двигаясь в такт этим божественным вибрациям. Она уже не просто стояла – она танцевала для него, отдаваясь целиком этому древнему, животному ритму. Он чувствовал это, понимал без слов. Одна его рука крепко держала ее за бедро, пальцы впивались в плоть, и эта легкая боль лишь подстегивала возбуждение, делая картину цельной.

А потом он сделал то, чего она совсем не ожидала. После очередного сладкого, доводящего до исступления круга, его язык не вернулся на клитор, а рванулся вниз, к самому входу во влагалище, и мощно, уверенно проник внутрь.

Глаза Танюшки закатились. Ее крик застрял в горле. Это было не просто приятно. Это было… проникновение. Настоящее, глубокое, влажное. Его язык был сильным и умелым, он входил в нее с такой же настойчивой нежностью, как мог бы входить его член, и вызывал почти те же самые ощущения – распирания, полноты, дикого блаженства. Он вошел глубоко, показалось, что до самой матки, и двигался там, вызывая целую бурю внутри.

“Какого черта?! Он же… он же никогда этого не делал раньше! Он же скромняга Вова! Откуда такое мастерство?!”

Она уже не стонала – она рычала, низко, по-звериному, вцепившись пальцами в его мокрые волосы, не зная, то ли притянуть его еще ближе, то ли оттолкнуть, потому что ощущения зашкаливали и становились почти болезненными от своей интенсивности.

Вихрь внизу живота больше не поддавался контролю. Она почувствовала, как все внутри нее напряглось до предела, замерло на самой вершине… и рухнуло вниз с оглушительным, сокрушительным грохотом оглушающей тишины.

– Я сейчас… я сейчас кончу… – простонала она.Танюшка закусила губу, чтобы не закричать слишком громко. Ее тело напряглось, затряслись ноги.

Оргазм прокатился по ней не волной, а цунами. Он выжег все мысли, всю вину, все сомнения. Он был чистым, животным, абсолютным удовольствием. Ее тело билось в конвульсиях, ноги дрожали так, что она бы упала, если бы не его железная хватка и не упор о стенку. Из глаз брызнули слезы, смешавшиеся с водой и паром. Она кричала, но не слышала собственного крика – его заглушал грохот крови в ушах и шум воды.

И сквозь это падение в бездну она поймала одну—единственную, ясную мысль: “Таня… прости меня. Но оно того стоило. Одно это… оно стоило всего”.

Танюшка сползла по стене на пол, обессиленная, едва дыша. Вова опрокинул ее на спину, поднял ее ноги к плечам и развел их в стороны. Теперь горячие струи душа били его по спине, а Танюшку прямо в лицо. Добавляя дополнительную нотку к общей мелодии удовольствия.

Он наклонился ниже и снова погрузил язык в нее, но уже нежно, успокаивающе ласкал, продлевая отголоски оргазма, заставляя ее вздрагивать. Она смотрела на его мокрые волосы, на его согнутую спину, и понимала – их дружба с Таней уже никогда не будет прежней. Она перешла грань. И она, ошеломленная, раздавленная этим открытием и этим невероятным, украденным наслаждением, не могла решить – ненавидит ли она себя сейчас или это самое лучшее, что случалось с ней за всю жизнь.

Он поднял на нее глаза – темные, полные вопроса и мужской гордости. И она, все еще дрожа, выдавила улыбку. Игру нужно было доводить до конца.

Вова, улыбаясь, поднялся на ноги и с удовольствием встал под струи душа, торжествующе раскинул руки в стороны.

– Ну что, Вова? Теперь у тебя нас две. Справишься? – она села перед ним на колени, оказавшись на одном уровне с членом. Руки потянулись к нему.

– А теперь моя очередь. Я хочу посмотреть, как ты кончаешь. Мне нужно сравнить, с тем, что ты делал с львицей наверху.

Его разум все еще плыл в волнах Таниного оргазма, в сладкой, дурманящей власти, которую он над ней имел. И вот теперь еще одна женщина смотрит на него довольными глазами. Этот переход был слишком резким, слишком дерзким. Одна женщина – томная, расплавленная, почти святая в своей отдаче. Другая – мокрая, хищная, с глазами, полными азарта и вызова, которая сейчас на своих коленях перед ним, собираясь стереть всю предыдущую нежность, весь трепет, оставляя только голую, животную страсть.

Его член, и без того не успевший утихнуть, болезненно напрягся под ее пристальным, изучающим взглядом. Стыд и дикое, всепоглощающее возбуждение вели в нем яростную войну. Он хотел остановить ее, но его тело уже приняло свое, независимое решение. Оно жаждало продолжения.

Ее пальцы сжали его. Не нежно, не ласково, а уверенно, почти по-деловому, обжимая упругий ствол, двигаясь к головке, скользкой от его собственной влаги. Ее прикосновение было опытным, точным, без робости и трепета. Оно говорило: “Я знаю, что делаю. Расслабься и получай удовольствие”.

– Красивый, – произнесла Танюшка, и в ее голосе не было томности, был лишь холодный, оценивающий интерес, который заставил его, вернутся с небес на землю.

Прежде чем Вова успел что-то промолвить, ее губы сомкнулись на нем.

Мир перевернулся с ног на голову.

Ощущение было не просто приятным. Оно было шоковым. Губы ее были прохладными от воды, но внутренность рта – обжигающе горячей, влажной, невероятно нежной. Она не просто брала его в рот – она обволакивала его, играла им.

Ее язык скользил – творил немыслимые вещи: водил упругим, жестким кончиком по самой чувствительной нижней части головки, под уздечкой, заставляя его вздрагивать каждый раз, как от удара током. Закручивался змейкой вокруг ствола, создавая иллюзию невероятной глубины; ритмично давил на основание, и каждый раз Вове казалось, что он вот-вот потеряет сознание.

Одной рукой Танюшка продолжала массировать его, пальцы сжимали яички с точно выверенным, приятным, почти болезненным давлением, и эта боль, смешиваясь с наслаждением, доводила его до исступления. Другая ее рука легла ему на низ живота, чувствуя, как там все напряжено и пульсирует, и это легкое, влажное прикосновение был невыносимо эротичным.

“Она отлично знает, что мне нужно…”

Он запрокинул голову, упираясь затылком в теплую кафельную стену. Глаза закатились. Из горла вырывались хриплые, нечеловеческие звуки, которые заглушал шум воды. Он попытался думать о Тане, о том, что творит, но мозг отказался работать. Оставались только ощущения. Дикие, первобытные, сметающие все на своем пути.

Она ускорила темп. Голова ее двигалась в четком, быстром ритме. Влажный чавкающий звук раздавался в кабинке. Он чувствовал, как задняя стенка ее глотки сжимается на самом кончике члена, и это ощущение каждый раз отзывалось мощным толчком где-то в его голове, вызывая целый поток мурашек на коже.

Танюшка контролировала каждый его вздох, каждый стон. Она знала, что Вова уже на грани, и замедлялась, чтобы продлить его сладкую муку, чтобы он почувствовал каждую миллисекунду этого невыносимого наслаждения, а затем снова набирала скорость, не оставляя ему шанса на спасение.

Его руки вцепились в пустоту, скользя по мокрому кафелю. Ноги тряслись. Он был ее игрушкой, ее леденцом. И это осознание, унизительное и пьянящее, усиливало его удовольствие до состояния тонкой звенящей струны, которая вот-от грозит порваться и… это приведет к неимоверному взрыву.

– Танюш… я сейчас… – успел он прохрипеть, предупреждая, пытаясь быть хоть немного джентльменом даже в этой ситуации.

Но, она не отстранилась. Наоборот, ее глаза, полные торжествующей победы, встретились с его стеклянным, ничего не видящим взглядом. И она… она взяла его еще глубже, подавив рвотный рефлекс, это стало последней каплей.

Его тело выгнулось в дугу. Крик, беззвучный, застрял в сдавленном горле. Оргазм прокатился по нему не волной удовольствия, а серией сокрушительных, почти болезненных разрядов, которые выжигали все изнутри. Вове казалось, что он умирает, что его разрывает на части. Спазмы были такими сильными, что слезы выступили на глазах. Он ничего не видел, не слышал, не понимал, где он. Мощные, спазмы члена выплеснули потоки, пряно пахнущей, спермы прямо в открытый рот женщины. Еще и еще. Вова облегченно выдохнул и расслабился.

Он приходил в себя постепенно. Первым, что он ощутил, было ее теплое дыхание на своей коже. Потом – мокрый кафель за спиной. Потом – давящую, всепоглощающую тишину, нарушаемую лишь мерным стуком капель воды о пол.

Вова открыл глаза. Танюшка сидела, сплевывая в слив, и смотрела на него с той же хищной, довольной ухмылкой. Она вытерла губы тыльной стороной ладони.

– Ну, вот и договорились, – повторила она, и в ее голосе звучала непоколебимая уверенность. – Теперь у нас с тобой есть наш маленький, мокрый секрет. Запомни это ощущение, Вова. Запомни, на что я способна.

Она встала рядом, под струи душа. Вова, все еще дрожа, пытался осмыслить произошедшее. Это был, не просто минет, это была атака, заявка на равное искусство от девчонки, которая была младше его лет на десять.

И самый ужасный, самый стыдный парадокс заключался в том, что это был самый ослепительный, самый техничный, самый прекрасный минет в его жизни. И он знал, что запомнит его надолго, и будет сравнивать. Всегда. С каждой женщиной, что будет после. И в чью пользу будет это сравнение, еще непонятно.

Чувство вины накрыло его с новой, удвоенной силой, смешавшись с остывающим физическим удовлетворением и волнительным осознанием от того, во что он ввязался. Он понимал – игра только началась. И правила диктует уже не он.

– Помни. Никому, ни слова.Они вместе вернулись в комнату. Таня спала, укрывшись с головой, безмятежная и прекрасная. Танюшка бросила Вове многозначительный взгляд и прошептала:

Он кивнул, лег на край дивана к спящей Тане и обнял ее, чувствуя тепло ее тела. Он пытался понять, что сейчас чувствует. У него стало две женщины. Одна – нежная и страстная, доверчиво спящая в его объятиях. Другая – дерзкая, опасная и теперь знающая о нем все. Его командировка превратилась в минное поле, и он понимал, что следующий шаг может стать роковым.

За окном давно уже наступила ночь, и в черной тьме леса редкие фонари санатория светился тусклыми, одинокими звездами. Их странная, прекрасная командировка только началась, но уже была полна неожиданных сюрпризов.

Королева бильярда

Пыльный УАЗ высадил их экспедиционную бригаду, десять человек, у двухэтажного здания бывшего магазина в селе, где время, казалось, застряло в позднем СССР. Заросли бурьяна на бывших колхозных полях, глубокие, темные балки, поросшие непролазным лесом, болота, тучи комаров и редкие огоньки в избах, где доживали век старики – вот и весь Национальный парк на Десне. Работа была адской: целыми днями они продирались сквозь чащу, сверяя таксационные описания с реальностью, а вечером экспедиционная "буханка"вылавливала их, измученных и искусанных комарами, где-нибудь на другом конце света.

Единственные радости – сытная столовка в бывшем правлении колхоза и вечернее купание в теплой речушке под водочку и уху. И беспросветная скука, особенно по выходным. Впрочем каждый развлекался, как мог. Заядлые любители рыбалки уходили на Десну в надежде поймать рыбу покрупнее, остальные устраивали шумные застолья или просто спали. Особенно страдала без развлечений единственная девушка в экспедиции Танюшка. Скука и непоседливый характер толкали ее на поиски новых ощущений. И действительно, глупо тратить выходной день на чтение книжек, как…Вова.

Именно здесь, в этой, забытой богом, деревне, Танюшкина жажда приключений неожиданно вывела ее на… бильярд. Неказистый клуб с потрескавшимися стенами и единственным, кривым столом стал ее Эльдорадо по выходным. Для местных мужиков, чьи развлечения ограничивались рыбалкой да самогоном, ее появление было как падение НЛО.

"Ооо, бильярд! Настоящий! Пусть стол облезлый, кии кривые, но это уже развлечение! И зрители… такие… колоритные. Скучно не будет…"Заключила она, и смело шагнула в зал.

В следующий выходной она надела самые короткие джинсовые шорты, едва прикрывающие упругую попу, и обтягивающий топ кислотно-розового цвета, из-под которого грозились вырваться пышные груди третьего размера. Ее первый выход стал сенсацией.

Провокация у стола

Танюшка изящно наклонилась над сукном, выцеливая шар. Шорты впились в ягодицы, обрисовывая упругие округлости, а глубокий вырез топа угрожающе обнажал грудь. Деревенские замерли, забыв про пиво.

– Эх, краля, да ты ж щас шарик не туда загонишь! – хрипло засмеялся бородач Валера, не отрывая глаз от ее декольте.

– А вот и загоню, Валерчик! – весело парировала Танюшка, специально выгибая спину еще сильнее:

"Пусть пялятся, деревенщины. Зато не скучно!"

Она резко ударила кием. Шар грохнул в лузу. Одновременно, из-за неловкого движения, левая грудь почти полностью выскочила из топа, мелькнув розоватым соском. Послышалось сдавленное "Ох!"и приглушенный стук пивных бутылок о пол – кто-то не удержал.

– Ой, простите! – фальшиво смутилась Танюшка, поправляя топ, но глаза ее смеялись:

"Попались! Теперь они точно с ума сойдут".

С видом бывалой соблазнительницы она взяла мел. И не просто потерла им наконечник кия, а медленно, с чувством, провела им по всей длине древка, будто лаская, сопровождая действие томным взглядом поверх плеча на ближайшего зрителя. Язык мазнул по влажным губам.

– Чтобы лучше скользило, – пояснила она сладким голосом, видя, как у, смотрящего на нее, Николая на лбу выступил пот, а штаны, в районе ширинки, заметно выпучились. На его лице, не обремененном интеллектом, ясно читались все его мысли:

"Мать твою… Так и стоит перед глазами: как она этот кий… Да я бы ей вместо кия… Да чтоб она так же языком… Ох, кончу щас!"

Звездная Ночь и Жадные Руки

Танюшка не ограничилась бильярдом. Она приняла пару "приглашений на прогулку"от местных "интеллектуалов". Одним из них был Тарас, самоназванный "звездочет".

– Смотри, Танюш, – Тарас обнял ее за плечи, указывая дрожащим пальцем куда-то в небо. – Вон это – Большая Медведица! А вон – Кассиопея!

– Ой, правда? Какая красотища! – восторженно задышала Танюшка, нарочито запрокинув голову, выставляя шею и линию декольте:

"Господи, какая же чушь. Но его руки… теплые. Интересно, как далеко он зайдет?"Подумала она.

Пока она "восхищалась"звёздами, рука Тараса, будто сама собой, сползла с плеча на ее грудь. Пальцы неуверенно сжали упругую плоть, через тонкую ткань топа. Танюшка замерла, не отстраняясь:

"Ого, смельчак! Трогает… Грубо, но приятно. Чувствую, как сосок налился под пальцами. Интересно…"

– М-м… Тарас, а ты знаешь, что… что это за звездочка? – она намеренно прижалась к нему, чувствуя его бурную эрекцию в брюках.

Дыхание деревенского Казановы стало прерывистым, пальцы зашевелились активнее, пытаясь проникнуть под ткань:

"Она не отпихивает! Фифа городская, точно, шлюха! Сейчас я ей покажу Кассиопею между ног!"

– Э-это… Полярная… – бубнил он, теряя нить астрономии и фокусируясь на анатомии. Танюшка, получив свою порцию острых ощущений и поняв, что "звездочет"поплыл и вот-вот потеряет берега, ловко вывернулась.

– Ой, смотри, летит! – указала она в небо и, пока он ошалело вглядывался в темноту, убежала со смехом:

"Хватит на сегодня. Адреналинчик получила. Но дальше – ни-ни".

Бегство

Авансы Танюшки – взгляды, смех, прикосновения, принятые благосклонно бутылки пива – были восприняты, как прямой сигнал к действию.

Страсти в деревне накалились. Кто должен быть первым? Споры переросли в драку у бильярдного стола. Два главных "мачо", Валера и Сергей, набили друг другу морды, пока Танюшка с визгом пряталась за столом.

Валерка кричал, в запале сломав кий о голову конкурента:

– Я ее первый увидел! Моя! Буду трахать на ентом столе, пусть усе видят!

Сергей парировал, замахиваясь табуреткой:

– Цэ я ей покажу, дэ раки зимують! Пусть сосет, как с той бутылки!

Но драка разрешила лишь вопрос первенства между двумя. Остальные, менее удачные, решили взять хитростью. Они стали караулить Танюшку по темным переулкам, когда она возвращалась из клуба. Однажды, поздно вечером, ее окружили трое. Запахло перегаром и немытым телом.

– Ну что, городская птаха, погуляла? – сипел один, пытаясь схватить ее за руку. – Теперь наша очередь с тобой поиграть.

Давайте все вместе, веселее будет! – ухмыльнулся другой, загораживая путь.

Танюшка почуяла настоящую опасность. Сердце колотилось, ноги стали ватными:

"Блин, переиграла! Вовааа!"

С криком: – Отстаньте, уроды! – она рванула в сторону, ловко проскользнув под чьей-то протянутой рукой, и помчалась к общежитию, не разбирая дороги. За спиной слышались пьяные крики и топот погони.

Она ворвалась в большую комнату, где Вова, как обычно, читал книгу, а водитель экспедиции, дядя Миша, чинил снаряжение. Танюшка, запыхавшаяся, с растрепанными волосами и диким взглядом, вцепилась в руку Вовы:

– Вов! Помоги! Они там… Женихи деревенские! Хотят… групповуху! Прямо до крыльца гнались! Не пускай их! – Она задыхалась.

Вова отложил книгу. Его спокойное лицо стало каменным. Без лишних слов он полез в свой рюкзак и достал… камуфляжную куртку и свой армейский ремень с перцовым баллончиком в чехле (взял чисто для солидности, экспедиция же!). Натянул берцы. Вид стал внушительным.

– Николай Николаичь, пошли подстрахуешь? – попросил он водителя, уже подходя к двери.

– А чо, пойдем, – крякнул дядя Коля, вставая во весь свой немалый рост. – Наших баб не трогать!

Вова распахнул дверь. У крыльца крутились три фигуры.

– Мальчики, – голос Вовы был тихим, но резал как сталь. – Вечером у нас комендантский час для гостей, и особенно для незваных. Таня больше не играет. Она у нас очень занята – отчеты пишет до утра. Идите домой. Спокойной ночи.

Он стоял ровно, руки на ремне возле баллончика, взгляд холодный. Камуфляж и спортивная фигура делали свое дело. Водитель брякнул ключами от УАЗа, стоя чуть позади.

– А то мы вашего председателя побеспокоим, – добавил Вова мягко. – Расскажем, как вы наших специалистов от работы отвлекаете.

Парни сникли. Вид "вояки"Вовы и сурового водителя охладил их пыл.

– Да мы… так… проводить… – забормотал один.

– Проводили. Спасибо и до свидания, – отрезал Вова. Он не двигался, пока все трое не скрылись в темноте.

Цыпленок

Танюшка больше не ходила в клуб. Бильярдные приключения закончились. Теперь она все время держалась ближе к базе. А ближе всего был Вова.

– Вов, а пойдемте на речку? – спрашивала она утром.

– Вов, а в столовую вместе сходим?

– Вов, а посиди тут? Я книжку почитаю… Рядом…

Она стала его тенью. На работу – в одной группе, с обедом – рядом на пеньке, с купания – только под его присмотром. Даже в магазин за шоколадкой выходила, только держась за рукав его камуфляжной куртки.

Что, малая, испугалась? – подтрунивал Вова, видя, как она озирается по сторонам у калитки.

Не то слово! – Танюшка сделала большие глаза.

Теперь я поняла: хорошо – это когда тебя НЕ ловят деревенские Казановы. А ты, Вова, мой тело…хранитель! – Она доверчиво прижалась к его плечу:

"И как я без него раньше? Совсем пропала бы. Хотя… в камуфляже он такой… брутальный. Почти как герой боевика. Жаль, не мой герой…"

Вова лишь усмехнулся. Но в уголках его глаз появились теплые морщинки. Защищать дурочек-провокаторш от последствий их же глупости – это, оказывалось, тоже часть экспедиционного быта. И не самая неприятная.

До конца командировки он обрел верного, хоть и очень шумного и требовательного, "цыпленка". А Танюшка выучила незыблемое правило: в глухих деревнях бильярд – экстремальный вид спорта. Требует надежной охраны. В идеале – в камуфляже.

Ночь Освобождения

Осенний воздух над поселком Зачепетовка был густым, как сизый дым. Не дождь, но и не сушь – серая муть, пропитанная запахом мокрой листвы и угольной пыли. Автобус высадил их на пустынной остановке под вечер. Вова и Натк