Лавка желаний

ГЛАВА 1. Начало

Октябрьский вечер окутывал Псков промозглой дымкой. Уличные фонари на Некрасова вспыхивали один за другим, их свет дробился в лужах, рисуя причудливые узоры на мокром асфальте. Марина Вялкова торопилась домой после затянувшегося рабочего дня, привычным жестом подняв воротник пальто и спрятав подбородок в шарфе.

«Ещё одна неделя бесконечной рутины, – думала она, ловко огибая глубокую лужу. – Квартальный отчёт, вечно недовольный начальник, пустой холодильник… Замкнутый круг, из которого, кажется, нет выхода».

Она шла по знакомой улице, где каждая трещина в тротуаре была изучена за десять лет ежедневных прогулок, когда внезапно что-то заставило её остановиться. Странное ощущение – будто сам воздух перед ней сместился, заставляя пространство расступиться.

Между трёхэтажным кирпичным зданием, известным как «Дом Герца», и двухэтажным домом Козловского, где располагалось управление федеральной службы исполнения наказаний, появилась витрина.

Не просто витрина – целый магазин. Узкий, словно втиснутый между соседними зданиями чьей-то невидимой рукой, но абсолютно реальный. Он мерцал тусклым золотистым светом, а на потемневшей от времени вывеске проступали выцветшие буквы: «Лавка Желаний».

Марина моргнула. Протёрла глаза. Магазин не исчез.

– Что за чертовщина? – пробормотала она, оглядываясь по сторонам, словно ища у редких прохожих подтверждения своему здравомыслию. Но улица была пустынна.

«Я хожу здесь десять лет. Каждый божий день. Как я могла не заметить целый магазин?»

Мысль была настолько абсурдной, что Марина нервно хихикнула. Может, она просто переутомилась? Начальник сегодня был особенно невыносим, требуя переделать отчёт в третий раз.

– Нужно просто пойти домой и выспаться, – сказала она сама себе и уже собиралась продолжить путь, когда взгляд зацепился за предметы в витрине.

За мутноватым стеклом виднелись странные вещи: старинные часы с тремя циферблатами, каждый из которых показывал своё время; зеркало в бронзовой раме, отражавшее не улицу, а какой-то залитый солнцем сад; книги с тиснёными корешками, таинственно светящимися в полумраке; шкатулки, из-под крышек которых пробивались лучики неестественного света.

– Антикварная лавка? – предположила Марина, делая шаг к витрине. – Но когда её успели открыть?

Внезапно дверь магазина распахнулась, выпуская посетителя. Высокий мужчина в тёмном пальто, с глубокими тенями под глазами и выражением потерянности на лице. Он стремительно прошёл мимо Марины, не замечая её, что-то судорожно сжимая в ладони.

Когда он скрылся за поворотом, Марина вновь посмотрела на лавку. Дверь оставалась приоткрытой, словно приглашая войти.

«Ты поступишь благоразумно, если сейчас же пойдёшь домой», – настойчиво подсказывал внутренний голос.

– Всего одним глазком, – ответила она ему и, поддавшись странному порыву, шагнула к двери.

Дверная ручка под пальцами оказалась неожиданно тёплой, почти живой. Дверь распахнулась абсолютно бесшумно, без привычного колокольчика, который обычно оповещает о посетителях в маленьких магазинах.

Марина переступила порог – и мир изменился.

Снаружи лавка казалась тесной, зажатой между зданиями. Внутри же пространство расширялось, нарушая все законы физики. Высокие стеллажи устремлялись вверх, теряясь в сумраке под потолком, которого, казалось, не существовало вовсе. Полки ломились от сотен, если не тысяч предметов, каждый из которых при ближайшем рассмотрении оказывался необычным: книги с закладками, которые двигались сами по себе; чашки с жидкостями, меняющими цвет; статуэтки, поворачивавшие головы, когда на них не смотрели.

Воздух был насыщен запахами – старинные книги, сандаловое дерево, корица, морская соль и что-то ещё, неуловимое, что Марина не могла определить – может быть, запах самого времени? Уличный шум исчез полностью, будто отрезанный незримой преградой. Тишину нарушало лишь неритмичное тиканье десятков часов, висевших на стенах, стоявших на полках, свисавших с невидимого потолка.

– Добрый вечер, – произнесла Марина неуверенно, вглядываясь в полумрак магазина. – Есть здесь кто-нибудь?

– Всегда есть кто-нибудь, – раздался мелодичный голос позади неё.

Марина вздрогнула и резко обернулась. В проходе между двумя высокими шкафами стояла женщина. Или девушка? Определить её возраст казалось невозможным – она могла быть и двадцати, и пятидесяти, и гораздо старше. Её лицо казалось одновременно юным и древним, простым и невероятно сложным. Черты постоянно ускользали от внимания – стоило присмотреться к одной детали, как она уже менялась, перетекая в другую.

Длинные волосы неуловимого оттенка струились до пояса, меняя цвет при каждом движении головы – от глубокого чёрного до серебристо-белого. Глаза женщины казались ещё более странными – Марине сначала показалось, что они золотисто-карие, потом – что зелёные с фиолетовыми прожилками, а через мгновение – серые, как предгрозовое небо.

Одеяние хозяйки лавки сочетало в себе элементы разных эпох – викторианский силуэт, современные детали и что-то совершенно инопланетное в фактуре ткани, которая, казалось, текла по её фигуре, подобно живой воде.

– Я… извините за вторжение, – пробормотала Марина, внезапно чувствуя себя неуместно. – Я просто увидела ваш магазин и…

– И решила зайти, – закончила за неё женщина с улыбкой, от которой по коже пробежали мурашки. – Это правильное решение. Никто не приходит в мою лавку случайно, Марина Алексеевна.

Марина застыла.

– Откуда вы знаете моё имя?

– Я знаю многое, – женщина плавно переместилась к массивному старинному столу, заваленному книгами, свитками и странными приспособлениями. – Позвольте представиться: я Продавщица Желаний.

– Продавщица… желаний? – Марина невольно улыбнулась. – Это звучит как название фэнтезийного романа.

– Жизнь порой и сама напоминает роман, – загадочно ответила хозяйка лавки. – Иногда драматический, иногда комедийный. Ваша жизнь, например, застряла на скучной, повторяющейся главе. Тридцать два года, экономист, не замужем, карьера топчется на месте, хотя способностей у вас выше среднего. Мечтаете написать книгу, но боитесь сделать первый шаг. Ваша кошка Муся – единственное существо, с которым вы по-настоящему откровенны.

Марина отступила на шаг, споткнувшись о низкий табурет.

– Кто вы такая? Вы следили за мной?

– Я не слежу, – женщина покачала головой, и её волосы заструились, как вода в лунном свете. – Я просто вижу. Людей. Их желания. Их страхи. Их нереализованные возможности. – Она подняла со стола небольшой предмет, напоминающий карманное зеркальце. – Вы жаждете перемен, Марина. Ваша душа кричит о них, но вы боитесь их настолько, что предпочитаете задыхаться в рутине, чем сделать шаг в неизвестность.

– Это… это просто обобщения, – Марина пыталась цепляться за рациональность, хотя всё вокруг нарушало законы логики. – Вы говорите то, что можно сказать о любой женщине моего возраста в провинциальном городе.

– О любой? – Продавщица рассмеялась, и её смех напомнил перезвон хрустальных колокольчиков. – Возможно. А может быть, я знаю о вас куда больше. Например, что каждую ночь вам снится один и тот же сон: вы стоите на сцене, вам аплодируют, а в руках у вас книга с вашим именем на обложке.

Марина почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

– Или что каждое утро вы просыпаетесь с ощущением, будто проживаете один и тот же день снова и снова, – продолжала продавщица, не дожидаясь ответа. – Что втайне завидуете своей младшей сестре, которая уехала в Санкт-Петербург и теперь работает в издательстве. Что мечтаете о настоящей страсти, но никогда не признаётесь в этом даже самой себе.

– Хватит, – прошептала Марина, чувствуя, как внутри поднимается странная смесь страха и странного, необъяснимого волнения. – Чего вы хотите от меня?

– Вопрос не в том, чего хочу я, – мягко ответила продавщица, приближаясь. От неё исходил еле уловимый аромат – нечто среднее между цветущим жасмином и озоном перед летней грозой. – А в том, чего жаждете вы. И чем вы готовы пожертвовать ради своего желания.

– Пожертвовать?

– Разумеется, – продавщица протянула ей зеркальце, которое держала в руках. – Всё имеет свою цену. Особенно мечты. Особенно перемены. И особенно счастье.

Марина с сомнением взяла предмет. Это оказалось не зеркальце, а странный медальон на тонкой цепочке. Внутри, под стеклом, переливалась жидкость, напоминающая ртуть, но с завораживающим радужным отливом.

– Что это?

– Возможность, – ответила продавщица. – Возможность изменить вашу жизнь. Один день, который всё перевернёт. Двадцать четыре часа абсолютной смелости, когда вы будете делать то, о чём всегда мечтали, без страха и сомнений. Скажете всё, что думаете. Начнёте то, о чём грезите. Станете той Мариной, какой всегда хотели быть.

– Звучит как сюжет романтической комедии, – Марина нервно усмехнулась, но медальон не вернула. Он приятно грел ладонь, словно был живым. – А в чём подвох? Какова… цена?

Продавщица наклонила голову, изучая её взглядом, который, казалось, проникал до самых глубин души.

– Воспоминание, – наконец произнесла она. – Самое дорогое воспоминание вашей жизни. То, которое вы храните как сокровище, извлекая в самые тёмные моменты.

Марина моргнула, пытаясь осмыслить услышанное.

– Вы хотите, чтобы я отдала воспоминание?

– Именно так. Вы проживёте свои двадцать четыре часа абсолютной свободы и смелости. А когда время истечёт, медальон заберёт ваше самое ценное воспоминание. Вы не будете помнить, что оно вообще существовало. Для вас оно просто исчезнет, словно его никогда и не было.

Марина невольно сжала медальон в ладони. Внутри него что-то пульсировало, словно в такт её сердцебиению.

– Но как я узнаю, какое именно воспоминание потеряю?

– Вы не узнаете, – женщина пожала плечами с изящной небрежностью. – В этом и заключается выбор. Что ценнее – ваше прошлое или ваше будущее? То, что уже случилось, или то, что может произойти?

Марина почувствовала, как в голове начинает кружиться вихрь мыслей. Воспоминание? Что может быть настолько ценным? У неё не было выдающейся жизни, полной приключений. Обычное детство в провинциальном городе, университет, работа…

И всё же было что-то. Что-то, что она хранила, к чему возвращалась в мыслях, когда становилось совсем тоскливо. Момент чистого, незамутнённого счастья. Стоит ли он возможного будущего?

– А если я не соглашусь?

– Ничего не произойдёт, – продавщица улыбнулась с лёгкой грустью. – Вы вернёте мне медальон, пойдёте домой, накормите Мусю, поужинаете перед телевизором. Утром проснётесь и отправитесь на работу, которую тихо ненавидите. Будете ждать пятницы. Потом выходных. Потом снова пятницы. И так до конца жизни.

Слова больно резанули своей безжалостной правдивостью. Марина закусила губу.

– Мне нужно подумать.

– Разумеется, – кивнула продавщица. – Такое решение нельзя принимать спонтанно. Возьмите медальон с собой. Если решите согласиться – просто откройте его и капните внутрь каплю своей крови. Чары активируются на двадцать четыре часа. Если решите отказаться – оставьте его где-нибудь, и он вернётся ко мне.

– Крови? – Марина вздрогнула. – Это уже похоже на настоящее колдовство.

– А разве всё это, – женщина обвела рукой лавку с её невозможной архитектурой и странными предметами, – не похоже на колдовство? Разве то, что мы встретились, не магия? – Она улыбнулась загадочно. – Идите, Марина Алексеевна. Думайте. Медальон не торопит и не давит. Он просто ждёт вашего решения.

Марина кивнула, крепче сжала медальон в кулаке и, словно во сне, направилась к выходу. Двери лавки открылись перед ней сами, выпуская на тёмную улицу.

Оказавшись снаружи, она глубоко вдохнула прохладный октябрьский воздух, будто очнувшись от странного наваждения. Обернулась через плечо.

Лавка всё ещё была там, клином вжатая между домами, с мерцающей золотистым светом витриной. На вывеске отчётливо виднелись буквы: «Лавка Желаний».

«Я схожу с ума или мир сошёл с ума?» – подумала Марина, нащупывая в кармане медальон. Он по-прежнему был тёплым и словно пульсировал, подобно маленькому живому сердцу.

Дома Марину встретила Муся – миниатюрная белоснежная турецкая ангора с пушистым хвостом, похожим на распущенный веер. Кошка требовательно мяукнула, напоминая о своём законном ужине.

– Сейчас, моя принцесса, – машинально отозвалась Марина, доставая из холодильника баночку кошачьего паштета.

Накормив Мусю, она рассеянно разогрела себе вчерашние макароны, опустилась перед телевизором и включила какое-то шоу. Но мысли витали далеко от мелькающих на экране образов.

Медальон лежал перед ней на журнальном столике, переливаясь загадочной жидкостью всеми цветами радуги.

«Двадцать четыре часа абсолютной свободы», – эхом звучали в голове слова странной женщины. «Делать то, что на самом деле хотите. Говорить то, о чём молчите. Стать той Мариной, которой всегда мечтали быть».

Что бы она сделала с такой свободой? Позвонила бы начальнику и высказала всё, что накипело за годы? Купила бы билет на ближайший самолёт в Петербург или даже дальше? Отправилась бы в литературную студию, о которой столько раз мечтала?

А может, рискнула бы подойти к тому симпатичному преподавателю из соседнего института, которого часто видела в кофейне на углу, но никогда не решалась заговорить?

Целый день без страха. Без сомнений. Без вечного «а что, если я ошибаюсь?»

Муся грациозно запрыгнула на колени и требовательно боднула головой хозяйку, прерывая поток захвативших её мыслей.

– Что ты думаешь об этом, моя мудрая принцесса? – Марина почесала кошку за ухом. – Стоит ли неизвестное будущее дорогого воспоминания?

Муся лишь заурчала, демонстративно не проявляя интереса к философским дилеммам.

Марина вздохнула и взяла телефон. Открыла галерею, пролистывая фотографии. Вот она с родителями на даче – папа подстригает яблони, мама накрывает стол в беседке. Вот они с подругами после окончания института – молодые, улыбающиеся, полные надежд. Вот сестра и она в Петербурге, позируют на фоне Исаакиевского собора. Обычная жизнь. Ничего выдающегося.

Но было ведь что-то ещё. Не на фотографиях. Глубже, в памяти. То самое воспоминание, которое она могла потерять.

Лето после окончания школы. Ночь у костра на берегу озера. Первый поцелуй с мальчиком, в которого она была безнадёжно влюблена все старшие классы. Звёзды, рассыпанные по чернильному небу и отражающиеся в тёмной воде. Ощущение бесконечных возможностей, открывающихся впереди.

Тот мальчик уехал через неделю. Поступил в престижный столичный университет, потом, кажется, и вовсе переехал за границу. Они больше никогда не виделись.

Но тот момент остался с ней. Момент чистого, незамутнённого счастья и надежды. Стоит ли он возможного будущего?

Марина взяла медальон, поднесла к глазам. Жидкость внутри словно ожила, стала ярче, как будто отзываясь на её внимание.

«Что мне терять? – подумала она вдруг с неожиданной ясностью. – Воспоминание о том, что могло быть, но не случилось? Или возможность того, что ещё может произойти?»

Решение пришло внезапно, словно что-то щёлкнуло в сознании. Марина открыла медальон. Внутри обнаружилась крошечная иголочка. Не давая себе времени на сомнения, она уколола палец.

Капля крови, ярко-алая, упала в переливающуюся жидкость.

Медальон вспыхнул изнутри, словно в нём зажглась миниатюрная звезда. Жидкость закружилась стремительным вихрем, втягивая в себя кровь, растворяя её, меняя цвет с серебристого на глубокий пурпурный.

А потом всё стихло. Медальон снова стал просто медальоном, только жидкость внутри теперь мерцала пульсирующим красноватым светом.

Марина ожидала какого-то явного изменения. Волшебного преображения. Внезапного прилива сил и отваги.

Но ничего такого не произошло.

Она всё так же сидела в своей маленькой квартире, перед тарелкой с остывшими макаронами. Муся всё так же мурлыкала на коленях. Телевизор всё так же бормотал какую-то ерунду.

«Обман? – мелькнула мысль. – Может, та лавка была просто чьей-то искусной шуткой? Розыгрышем?»

И всё же что-то изменилось. Что-то неуловимое, но несомненно реальное. Марина чувствовала это глубоко внутри – словно тихий, но настойчивый голос, который всегда был там, но теперь звучал громче, отчётливее.

Она взглянула на часы. 23:15.

«Итак, у меня есть двадцать четыре часа, – подумала Марина, внезапно ощущая прилив решимости. – Двадцать четыре часа абсолютной свободы. И я не намерена тратить их на сон».

Она бережно переложила сопротивляющуюся Мусю на диван, решительно поднялась и направилась к письменному столу. Выдвинула ящик, достала блокнот, который купила месяц назад – дорогой, с кожаной обложкой и плотными кремовыми страницами, пахнущими типографской краской.

«Для особых случаев, – сказала она себе тогда».

Что могло быть особеннее этой ночи?

Марина открыла первую страницу, взяла любимую ручку и написала без колебаний:

«День, когда всё изменилось».

А потом добавила:

«Глава первая. Лавка Желаний».

И начала писать.

Наутро, когда первые лучи солнца проникли сквозь неплотно задернутые шторы, Марина всё ещё сидела за столом. Вокруг неё громоздились скомканные листы бумаги, чашки с недопитым кофе, обёртки от шоколадок.

Блокнот был исписан наполовину.

Она никогда прежде не писала так свободно. Словно история уже существовала где-то в параллельной реальности, а она просто служила проводником, переносящим её на бумагу. Словно персонажи были живыми людьми, которые сами нашептывали ей свои тайны и чувства.

Медальон лежал рядом, пульсируя всё более тревожным красным светом, безмолвно отсчитывая оставшееся время.

Марина потянулась, чувствуя, как ноют мышцы спины после ночи, проведённой в неудобной позе. Но внутри разливалось удивительное ощущение лёгкости и… правильности. Словно она наконец-то делала именно то, что была рождена делать.

– Двадцать четыре часа свободы, – прошептала она, бросив взгляд на медальон. – И мне нужно успеть ещё так много.

Она быстро собралась, накормила недоумевающую Мусю и выскочила из квартиры. Сегодня был рабочий день, но мысль о бесконечных таблицах и отчётах даже не мелькнула в её сознании.

Вместо этого она направилась в небольшое издательство на окраине города, специализирующееся на краеведческой литературе и местных авторах. Место, мимо которого проходила сотни раз, но никогда не решалась переступить порог.

Редактор – полная женщина с умными глазами и седыми волосами, собранными в аккуратный пучок – выслушала её сбивчивый, но страстный рассказ о книге с растущим интересом.

– Фэнтези с псковским колоритом? – переспросила она, приподняв брови. – И эта ваша лавка желаний находится на реальной псковской улице?

– Да, между домом Герца и домом Козловского, – кивнула Марина с энтузиазмом. – Там на самом деле появился магазин, в котором исполняются желания, но за особую цену. Возможно, он виден не всем и не всегда…

– Интригующе, – редактор задумчиво постучала пальцами по столу. – У нас никогда не было таких проектов, но… оставьте то, что успели написать. Я лично посмотрю.

Выйдя из издательства с колотящимся сердцем и ощущением, что она только что совершила нечто одновременно безумное и прекрасное, Марина направилась в знакомую кофейню. Ту самую, где часто видела симпатичного преподавателя из соседнего института.

И он был там. Сидел за своим обычным столиком у окна, просматривая какие-то бумаги. Темноволосый, с очками в тонкой оправе, с едва заметной морщинкой сосредоточенности между бровями.

В обычный день Марина просто купила бы кофе и ушла, бросив на него лишь мимолётный, тайный взгляд. Но сегодня был не обычный день.

Она решительно подошла прямо к его столику.

– Извините, – голос предательски дрогнул, но лишь на мгновение. – Это, наверное, прозвучит странно, но я часто вижу вас здесь и всё гадаю – чем вы занимаетесь? У вас всегда такой увлечённый вид, когда вы что-то читаете.

Мужчина поднял голову, удивлённо моргнул, а потом улыбнулся – открыто и тепло, отчего морщинки лучиками разбежались от уголков глаз.

– Проверяю студенческие работы, – он показал на стопку листов с пометками на полях. – Я преподаю литературу в институте. Алексей Миронов.

– Марина Вялкова, – она протянула руку, стараясь, чтобы та не дрожала. – Простите за вторжение, но… у меня сегодня особенный день, когда я делаю то, на что обычно не решаюсь.

Алексей пожал её руку – его пальцы оказались тёплыми, с едва заметными мозолями на подушечках, как у человека, который много пишет от руки.

– Звучит как интересная жизненная концепция, – в его глазах мелькнуло неподдельное любопытство. – И как проходит этот день?

– Пока вдохновляюще, – Марина улыбнулась, чувствуя, как внутри разливается странное тепло. – Я только что отнесла в издательство начало своей книги, которую писала всю ночь.

– Книги? – его брови приподнялись. – Так вы писательница?

– Наверное, да, – она засмеялась, удивляясь собственной смелости. – По крайней мере, с сегодняшнего дня. Можно мне присесть?

Следующий час они говорили без остановки. О книгах, о литературе, о Пскове, о том, как причудливо порой складываются жизненные пути. Алексей оказался не только преподавателем, но и поэтом – его сборник стихов недавно вышел в том самом издательстве, куда Марина отнесла свою рукопись.

– Это судьба, – пошутил он, но в его глазах светилось что-то, говорившее, что шутка не совсем шутка.

Когда они наконец расстались, обменявшись номерами телефонов и договорившись встретиться снова вечером, Марина ощутила, как медальон в кармане пульсирует всё тревожнее, словно напоминая о неумолимо утекающем времени.

«Сколько ещё у меня осталось?» – подумала она, взглянув на часы.

Следующей остановкой стал офис, где она работала. Марина вошла туда не для того, чтобы извиниться за отсутствие – нет, она направилась прямиком к столу начальника, чтобы положить на него заранее написанное заявление об увольнении.

– Ты с ума сошла? – прошипела коллега Света, поймав её в коридоре. – В такое время! Где ты найдёшь другую работу в нашем городе?

– Найду, – спокойно ответила Марина, чувствуя удивительную уверенность. – Или не найду. Но здесь я точно не останусь ни дня дольше.

После этого она заглянула в банк и сняла все свои скромные сбережения – не такую уж внушительную сумму, но достаточную, чтобы прожить пару месяцев без дохода.

А потом вернулась домой, чтобы продолжить писать. История лилась подобно горной реке, персонажи обретали плоть и характер под её пером, сюжет разворачивался в самых неожиданных направлениях.

Вечером позвонил Алексей, и они встретились в уютном ресторанчике на набережной. Говорили о литературе, путешествиях, мечтах. Он рассказывал о своих студентах, она – о странной лавке, появившейся из ниоткуда (не уточняя, конечно, что это случилось на самом деле).

– Потрясающая идея для книги, – сказал Алексей, когда она описала концепцию магазина, торгующего желаниями за воспоминания. – У каждого из нас есть воспоминания, которые мы храним как сокровища. Но иногда они становятся якорями, не позволяющими двигаться дальше.

– А у тебя есть такое воспоминание? – спросила Марина. – То, которое ты не отдал бы ни за что на свете?

Алексей задумчиво повертел в руках бокал с вином, глядя на игру света в рубиновой жидкости.

– Есть, – наконец сказал он тихо. – День, когда я понял, что хочу писать. Мне было четырнадцать, я нашёл на чердаке старого дома дедушкин дневник. Он писал стихи – прекрасные, глубокие, никогда не публиковавшиеся. Я прочитал их все за одну лихорадочную ночь, а утром написал своё первое стихотворение. Оно было ужасным, – он рассмеялся, – но с того момента я точно знал, кем хочу быть.

– Это прекрасное воспоминание, – улыбнулась Марина, чувствуя укол зависти. Такое воспоминание действительно стоило беречь. – Ты бы никогда не обменял его на исполнение какого-нибудь желания?

– Никогда, – твёрдо ответил Алексей. – А ты? У тебя есть такое воспоминание, которое ты не променяла бы ни на что?

Марина замялась. Медальон в кармане пульсировал всё тревожнее. До полуночи оставалось меньше часа.

«А есть ли у меня такое воспоминание? – мелькнула тревожная мысль. – То самое, которое медальон вот-вот заберёт?»

Лето после школы? Первый поцелуй? Но это было так давно, и в конечном счёте ничего не изменило в её жизни. Или изменило?

– Не знаю, – честно ответила она. – Может быть, самое важное воспоминание ещё не произошло.

Алексей смотрел на неё с тёплой улыбкой, и в его глазах отражались огни ресторана. И внезапно Марина осознала – вот оно. Новое воспоминание, которое она создаёт прямо сейчас. Этот вечер. Этот разговор. Этот человек напротив.

«Оно стоит потери, – решила она про себя. – Даже если я лишусь какого-то другого воспоминания».

Они расстались у её подъезда, договорившись увидеться завтра. Алексей нежно поцеловал её в щёку на прощание, и от этого лёгкого прикосновения внутри словно распустился цветок.

Дома Марина сняла медальон, положила на стол и стала ждать полуночи. Оставалось всего несколько минут. Муся запрыгнула на колени, словно чувствуя её напряжение, и утешающе заурчала.

– Знаешь, принцесса, – прошептала Марина, рассеянно поглаживая шелковистую шерсть, – кажется, это был лучший день в моей жизни. И даже если я забуду что-то важное, у меня теперь есть новые воспоминания.

Часы показали полночь. Медальон внезапно вспыхнул ярким алым светом, взлетел над столом, раскрылся. Жидкость внутри закружилась бешеным водоворотом, и Марина ощутила странное головокружение. Что-то ускользало из её разума, что-то важное, драгоценное…

А потом всё стихло. Медальон упал на стол, снова став просто старинным украшением с прозрачной, едва заметно мерцающей жидкостью внутри.

Марина моргнула, пытаясь понять, что именно она потеряла. Какое воспоминание исчезло? Она помнила своё детство, родителей, школу, институт. Помнила первую работу, первую съёмную квартиру, как подобрала Мусю дрожащим комочком возле мусорных баков.

Но было ощущение пустоты, словно кто-то вырезал фрагмент из фильма её жизни, а потом склеил края так искусно, что не видно шва. Она знала, что что-то забыла, но не могла вспомнить, что именно.

«Неважно, – решила Марина, глядя на стопку исписанных листов на столе. – Важно то, что начинается сейчас».

Через шесть месяцев небольшое псковское издательство выпустило книгу «Лавка Желаний» – дебютный роман никому прежде не известной Марины Вялковой. Книга неожиданно стала местной сенсацией – история о загадочном магазине между реальными домами на улице Некрасова завладела воображением читателей.

К всеобщему изумлению, на презентацию приехали представители крупного петербургского издательства, заинтересовавшиеся необычной книгой.

– Мы хотели бы издать ваш роман большим тиражом, – сказала редактор, высокая женщина с проницательным взглядом. – И заключить контракт на следующую книгу. У вас уже есть новые идеи?

– Есть, – улыбнулась Марина, бросив взгляд на Алексея, который сидел в первом ряду. – Я думаю написать повесть «День Правды». О том, что произойдет, если все люди перестанут лгать? Готово ли общество к правде о самом себе?

Вечером они с Алексеем прогуливались по улице Некрасова. За прошедшие месяцы они стали неразлучны – он помогал ей редактировать рукопись, поддерживал во время творческих кризисов, первым читал каждую новую главу.

Они остановились между домом Герца и домом Козловского. Там, где по книге Марины располагалась Лавка Желаний, теперь была только узкая щель между зданиями.

– Знаешь, иногда мне кажется, что я что-то забыла, – задумчиво произнесла Марина, глядя на этот узкий промежуток между домами. – Что-то важное. Словно был кусочек моей жизни, который просто… исчез.

Алексей обнял её за плечи, привлекая к себе.

– Может быть, это и к лучшему? – мягко заметил он. – Некоторые воспоминания держат нас в плену прошлого. Не дают двигаться вперёд.

– Как в моей книге, – улыбнулась Марина. – Ты знаешь, я иногда думаю – а что, если та лавка действительно существует? Что, если где-то в Пскове, между старинных домов, есть место, где можно обменять воспоминание на исполнение желания?

– Если бы такое место существовало, – серьёзно сказал Алексей, глядя ей прямо в глаза, – я бы всё равно не стал менять ни одно из своих воспоминаний. Особенно тех, что связаны с тобой.

Он наклонился и поцеловал её – нежно и уверенно, как человек, который точно знает, что нашёл то, что искал всю жизнь.

А далеко-далеко, за гранью обычного мира, в лавке, существующей вне времени и пространства, Продавщица Желаний улыбнулась, наблюдая за ними через одно из своих волшебных зеркал. Она редко следила за судьбами своих клиентов после сделок, но этот случай был особенным.

На полке за её спиной стоял хрустальный флакон, в котором переливалось серебристым светом воспоминание – летний вечер у озера, звёзды над головой, первый поцелуй и ощущение бесконечных возможностей.

Маленькая цена за новую жизнь.

– Удачи, Марина Вялкова, – прошептала Продавщица. – И пусть твоя новая история будет долгой и счастливой.

Она обернулась к дверям лавки, которые только что открылись, впуская нового посетителя – растерянного мужчину средних лет с заметно дрожащими руками.

– Добро пожаловать в Лавку Желаний, – произнесла она своим мелодичным, многослойным голосом. – Чем я могу вам помочь, доктор Громов?

ГЛАВА 2. Доктор Громов

– Я… – Алексей Громов осёкся, внезапно растерявшись под взглядом странной женщины. – Простите, я, кажется, зашёл случайно.

– Случайностей не бывает, – улыбнулась продавщица, и улыбка эта была одновременно тёплой и тревожной. – Никто не приходит в мою лавку без причины. Только те, кто носит в сердце настоящее желание.

– Вашу лавку? – переспросил Алексей, осматриваясь с профессиональным вниманием хирурга. – Это какой-то антикварный магазин?

– Можно и так сказать, – она плавно переместилась к столу, который Алексей, странное дело, не заметил раньше. Массивный, резной, из темного дерева, этот стол был завален старинными свитками, потрёпанными книгами и причудливыми приборами неизвестного назначения. – Я торгую редкостями. Очень старинными. И необычайно ценными. Позвольте представиться – я Продавщица Желаний.

– Продавщица… желаний? – Алексей хмыкнул, но смех вышел натянутым, неестественным. – Это какая-то игра? Или городской перформанс?

Женщина слегка наклонила голову, и её волосы заструились, переливаясь, словно живое серебро.

– Доктор Громов. Алексей Петрович. Сорок пять лет, хирург. Талантливый, самоотверженный, преданный своему делу. За годы практики вы спасли триста семьдесят две жизни. – Она произносила это спокойно, без нажима, словно зачитывала из невидимой книги. – И сейчас теряете единственное, что делает вас самим собой. Ваши руки предают вас. Тремор прогрессирует. Ещё месяц, и блестящая карьера подойдёт к концу.

Кровь отхлынула от лица Алексея.

– Откуда вы…

– Знаю? – женщина приблизилась к нему, и он ощутил исходящий от неё странный холодок, одновременно тревожащий и странно приятный. – Я знаю многое о каждом, кто переступает порог моей лавки. Ваши сокровенные желания. Ваши глубинные страхи. Ваши самые тёмные тайны. – Она протянула руку и, прежде чем Алексей успел отстраниться, коснулась его ладони.

Прикосновение было прохладным, почти невесомым. И в тот же миг тремор, мучивший его последние месяцы, прекратился. Пальцы застыли в идеальной неподвижности.

– Вы жаждете вернуть контроль над своими руками, – продолжала она почти шёпотом. – Снова войти в операционную. Спасать тех, кого никто другой спасти не в силах. Чувствовать себя нужным. Быть тем, кем всегда были.

Алексей не мог оторвать взгляд от своей руки – руки, которая впервые за долгие месяцы не дрожала.

– Что вы сделали?

– Показала то, что может быть вашим. – Она отпустила его ладонь, и тремор мгновенно вернулся, даже сильнее прежнего. – Если вы того пожелаете.

– Это невозможно, – пробормотал Алексей, но в его голосе уже звучала надежда. Отчаянная, цепляющаяся за соломинку надежда человека, готового поверить во что угодно. – Лучшие неврологи сказали…

– Врачи работают в рамках возможного, – мягко прервала его женщина. – Я же предлагаю невозможное. За соответствующую плату, разумеется.

– Деньги? Я могу…

– Не деньги, – в её голосе прозвучала едва заметная нотка презрения. – Деньги – лишь временная условность. Бумага и цифры. Я торгую тем, что имеет подлинную ценность. Временем. Судьбой. Самой жизнью.

Алексей невольно сделал шаг назад.

– Вы шутите. Это какое-то шарлатанство, розыгрыш…

Продавщица вернулась к столу, взяла с него небольшой предмет, напоминающий песочные часы, только вместо песка внутри переливалось что-то светящееся, похожее на звёздную пыль.

– Вот ваша цена, доктор. Каждый раз, когда вы спасёте чью-то жизнь, вы будете отдавать часть собственной. От месяца до года, в зависимости от сложности случая. Простая операция, которую успешно выполнил бы и другой хирург, – месяц. Безнадёжный пациент, которого никто, кроме вас, спасти не сможет, – год вашей жизни. А может, и больше.

Алексей уставился на неё с нарастающим ужасом.

– Вы предлагаете мне умирать, спасая других?

– Я предлагаю вам выбор, – спокойно ответила продавщица. – Жить долго, но бесцельно, наблюдая, как рушится всё, ради чего вы жили. Или прожить настоящую жизнь, пусть и короче, но делая то, что вы любите, зная, что каждый ваш успех имеет цену. Разве существование без цели – это жизнь? Разве долголетие без смысла лучше краткого, но яркого горения?

– Это безумие, – покачал головой Алексей, но что-то в глубине его глаз уже выдавало заинтересованность. – Я не могу…

– Можете, – она протянула ему часы. – Возьмите их. Подумайте. Когда решитесь – разбейте. Сделка вступит в силу. Если откажетесь – просто оставьте их где-нибудь, и они найдут дорогу обратно ко мне.

Алексей, словно загипнотизированный, принял странный предмет. Тот оказался удивительно лёгким, почти невесомым, и приятно холодил ладонь. Внутри завораживающе переливалась субстанция, похожая на жидкий свет.

– А если я не соглашусь?

– Ничего не изменится. Тремор будет прогрессировать, как и прежде. Через месяц вы навсегда покинете операционную. Станете консультантом, возможно, преподавателем. Будете наблюдать, как другие выполняют работу, которая должна была быть вашей, – продавщица улыбнулась с пониманием. – Выбор всегда за вами, доктор Громов. Исключительно за вами.

Алексей стоял, крепко сжимая часы, ощущая, как по пальцам разливается странное тепло. Рациональная часть разума кричала, что это бред, обман, невозможная мистификация. Но другая часть, отчаявшаяся, жаждущая вернуть утраченное мастерство, нашёптывала: «А что если?..»

– Идите, – мягко сказала женщина. – Обдумайте всё хорошенько. Такие решения не терпят спешки.

Алексей кивнул, медленно отступая к двери. Лавка вокруг него словно расступилась, освобождая путь. Он нащупал дверную ручку, потянул – и оказался на улице Некрасова, под моросящим осенним дождём.

Обернувшись, он увидел, что между домами по-прежнему виднелась витрина странной лавки, мерцающая приглушённым золотистым светом.

Домой Алексей добрался как в тумане. Квартира встретила его привычной пустотой – жена ушла три года назад, не выдержав его вечных дежурств и полной поглощённости работой, взрослые дети давно жили своей жизнью в других городах. Он обитал один в трёх комнатах, что прежде его вполне устраивало: больше времени на чтение медицинских журналов, на обдумывание сложных случаев, на совершенствование своего мастерства.

Теперь же пустые комнаты словно укоряли его своей безжизненностью.

Алексей прошёл в кабинет, положил странные часы на письменный стол и долго смотрел на них, не решаясь прикоснуться снова. Светящаяся субстанция внутри перетекала медленно, гипнотически. Он попытался рассмотреть механизм, понять принцип действия, но логика отказывалась находить разумные объяснения.

«Бред. Мистика. Фокус. Такого не бывает».

Но тремор в руках упрямо напоминал о суровой реальности.

Алексей достал телефон, набрал номер областной больницы, узнал, что завтра утром в его расписании стоит сложнейшая операция – тромбоэмболия лёгочной артерии, пациент молодой, тридцать два года, двое маленьких детей ждут дома.

Раньше он взялся бы за такой случай без колебаний. Теперь же понимал: его неверные руки подведут. Придётся отдать операцию Соколову – способному, перспективному, но недостаточно опытному.

Шансы пациента снизятся вдвое.

Алексей снова перевёл взгляд на мерцающие часы.

«Какая будет цена? – подумал он. – Месяц? Год? Или больше? Но я смогу его спасти».

Рука, непослушная, предательски дрожащая, потянулась к странному прибору. Пальцы сомкнулись на гладкой поверхности. Алексей поднял часы, всматриваясь в завораживающие переливы света внутри.

Зажмурившись, он резко ударил часами о край стола.

Звук удивил его – не звон разбивающегося стекла, а мелодичный, чистый тон, похожий на аккорд хрустальной арфы. Светящаяся субстанция вырвалась из разбитого корпуса, окутала его руки призрачным сиянием, медленно впиталась в кожу.

Тепло. Покалывание. Странное ощущение, будто каждая клетка, каждый нерв выравнивается, настраивается, обретает давно утраченную гармонию.

Тремор исчез.

Алексей открыл глаза, недоверчиво посмотрел на свои ладони. Они были абсолютно неподвижны. Он сжал пальцы в кулак, разжал, выполнил сложное хирургическое движение – всё с идеальной, забытой точностью.

«Сработало. Боже мой, это сработало».

Радость, ни с чем не сравнимая, захлестнула его. Он рассмеялся, потом всхлипнул, потом снова рассмеялся. Руки. Его бесценные руки вернулись.

На столе, среди осколков странного прибора, появился новый предмет. Обычные с виду механические карманные часы с циферблатом и стрелками. Они тикали размеренно, показывая… непонятное время. Цифры складывались в какое-то неизвестное значение.

Алексей поднял часы, перевернул. На обратной стороне была выгравирована одна-единственная надпись: «Смерть».

И вдруг он понял – эти часы показывают не время суток. Они показывают время его жизни.

Сколько ему осталось.

Он всмотрелся в циферблат, пытаясь разобрать цифры, но они расплывались, меняясь, не желая складываться в понятное значение. Сколько? Тридцать лет? Двадцать? Десять?

«Неважно, – решил Алексей, бережно убирая часы в ящик стола. – Важно, что я снова могу работать».

Завтра у него операция.

Завтра он спасёт жизнь.

И заплатит свою первую цену.

Утро встретило Алексея серым, промозглым туманом. Он прибыл в больницу значительно раньше обычного, прошел в операционную и начал методично готовиться. Руки двигались с давно забытой уверенностью, ни тени прежнего дрожания, ни малейшей неточности в каждом выверенном движении.

– Алексей Петрович? – изумленно воскликнула операционная сестра Тамара, замерев в дверях. – Вы… вы действительно собираетесь оперировать сами?

– Абсолютно, – он подарил ей уверенную улыбку. – Готовьте пациента.

Операция продолжалась четыре мучительно долгих часа. Сложнейшая, ювелирная работа. Тромб оказался массивным, ситуация – на грани катастрофы. Соколов, молодой врач, ассистировавший Алексею, несколько раз качал головой, явно считая пациента обреченным.

Но руки Алексея творили настоящее чудо. Каждый разрез был выверен до миллиметра. Каждый шов – безупречен. Он чувствовал ткани, сосуды, понимал, где и как действовать, словно обрел сверхъестественную интуицию, позволяющую видеть сквозь плоть.

– Отлично, – выдохнул он, накладывая последний шов. – Теперь он выживет.

И в этот момент его пронзило странное ощущение. Секундное головокружение, едва заметное, но достаточное, чтобы понять: что-то изменилось. Что-то безвозвратно ушло.