Война с тёщей

Глава 1

Анна

Я стою у панорамного окна, делая вид, что меня завораживают огни ночной Москвы, хотя на самом деле просто прячусь. В отражении стекла вижу свое лицо – натянутая улыбка человека, который пришел на день рождения из вежливости и теперь отчаянно жалеет об этом решении.

Московский лофт гудит голосами и смехом. Тридцатилетие Кати – повод собрать весь офис плюс друзей плюс в модном пространстве с кирпичными стенами и промышленными светильниками. Я ощущаю себя прозрачным стеклом в комнате, полной ярких витражей. Все вокруг такие… насыщенные. Громкие. Уверенные в своем праве на счастье.

А я держу в руках бокал терпкого красного вина – уже второй за вечер, что для меня многовато, – и думаю о том, как бы незаметно отсюда смыться.

– Ну вот, снова я изображаю комнатное растение, – бормочу себе под нос, отхлебывая вино.

Полгода назад я была замужней женщиной с планами на отпуск в Греции и мечтами о детях. Сейчас я та самая "свежеразведенная подруга", которая портит корпоративную статистику семейного счастья одним своим присутствием. Люди смотрят на меня с этой специфической смесью сочувствия и облегчения – мол, как хорошо, что это не со мной случилось.

Катя периодически подбегает, обнимает и кричит что-то вроде: "Анечка, ну что ты стоишь одна! Познакомься с Мишей, он такой интересный!" Я киваю, улыбаюсь и продолжаю медленно потягивать вино, наблюдая, как "интересный Миша" рассказывает очередной анекдот про начальника.

Я не готова к знакомствам. Я не готова к анекдотам про начальников. Я вообще не готова быть здесь, среди этих счастливых, нормальных людей, которые не знают, каково это – в тридцать четыре года собирать осколки своей жизни и пытаться понять, где именно все пошло не так.

Гул голосов давит на виски. Я делаю еще один глоток – вино становится все более кислым на вкус – и подумываю о том, чтобы сказаться больной и уехать. Придумаю что-нибудь про мигрень. Или про срочный звонок с работы.

– Простите, вы не видели, где тут можно покурить?

Я оборачиваюсь. Рядом со мной стоит мужчина лет сорока в темном пиджаке без галстука. Лицо красноватое, глаза немного мутноватые – классический представитель корпоративной тусовки в состоянии "уже выпил, но еще не нажрался".

– Не курю, – отвечаю коротко, надеясь, что он поймет намек и отстанет.

Но он, похоже, находится в той стадии опьянения, когда социальные сигналы перестают работать.

– А я курю. Нервная работа, понимаете? – Он придвигается ближе, и я чувствую запах коньяка и мужского дезодоранта. – Вы тоже с Катиной работы?

– Мы учились в одном институте.

– Ах, старые друзья! – Он широко улыбается, демонстрируя запломбированные зубы. – А я Петр. Петр Сергеевич. Работаю в отделе логистики. А вы красивая такая… как вас зовут?

Внутри все сжимается от знакомого дискомфорта. Я умею распознавать этот тип – мужчина, который считает, что его внимание это подарок женщине. Который не понимает слово "нет". Который будет стоять рядом, наваливаться и "просто поговорить", пока я не соглашусь дать ему номер телефона или не нагрублю настолько, что буду выглядеть стервой.

– Анна, – говорю сухо, отступая к окну. Но отступать больше некуда – за спиной холодное стекло.

– Анна! Красивое имя. А я думал, вас зовут… ну, не знаю… Светлана или Марина. Вы на Светлану похожи. У меня была знакомая Светлана, тоже красивая такая…

Он продолжает нести какую-то чушь про свою знакомую Светлану, постепенно сокращая дистанцию между нами. Я киваю, отпиваю вино и думаю о том, что если он сделает еще один шаг, я вылью остатки ему на ботинки. Пусть даже это создаст мне репутацию неадекватной.

– …а вы замужем, Анна? Кольца не вижу…

И тут к нам подходит кто-то еще.

– Прошу прощения, Петр, но кажется, твой босс тебя ищет.

Голос спокойный, низкий, без нажима. Я поднимаю глаза и вижу мужчину чуть выше среднего роста, в светло-серой рубашке и темных джинсах. От него веет той самой спокойной силой человека, которому не нужно ничего доказывать.

Петр поворачивается к нему, и я вижу, как его лицо меняется – из хищного становится растерянным.

– Какой босс? Тут же корпоратив… то есть, день рождения…

– Ну да, Андрей Викторович. Он возле бара стоит, спрашивает, где ты. Что-то про понедельник.

Петр оглядывается в сторону бара, явно пытаясь сообразить, есть ли там действительно какой-то Андрей Викторович и стоит ли ему волноваться о понедельнике в пятницу вечером.

– Да ладно, какие дела в пятницу… – бормочет он, но уже отступает. Инстинкт самосохранения побеждает желание познакомиться с красивой незнакомкой.

– Лучше не рисковать, – спокойно замечает мой спаситель. – Мало ли что.

Петр смотрит на меня, потом на него, потом снова на меня.

– Ну… тогда увидимся, Анна. Может, еще поговорим.

– Возможно, – отвечаю нейтрально, хотя думаю: "Скорее джемпер научится летать".

Петр уходит, неуверенно шаркая в сторону бара. Мой спаситель смотрит ему вслед, потом поворачивается ко мне с легкой улыбкой.

– Надеюсь, его босс действительно его ищет, – говорит он, и в голосе слышится едва заметная ирония.

Я смеюсь – впервые за весь вечер искренне.

– А если нет?

– Ну, тогда я врун и манипулятор. Но зато врун и манипулятор с добрыми намерениями.

Он протягивает мне руку.

– Дмитрий.

– Анна, – отвечаю, пожимая его ладонь. Она теплая, сухая, с короткими ногтями. – Спасибо за спасение.

– Не за что. – Он не торопится отпускать мою руку, но и не держит дольше, чем нужно. – Вы выглядели так, будто готовы были вылить на него вино.

– Думала об этом, – признаюсь.

– Жаль. Хорошее вино. – Он кивает на мой бокал. – "Кьянти"?

– Что-то итальянское. Я в винах не разбираюсь. Пью то, что не слишком дорого и не слишком кисло.

– Практичный подход.

Повисает пауза, но не неловкая. Он смотрит в окно, на огни города, и я изучаю его профиль. Обычное лицо – не красавец, но приятный. Нос с едва заметной горбинкой, глаза карие, волосы темные, слегка тронутые сединой на висках. Возраст лет тридцать восемь, может, сорок. Руки без кольца.

– Вы тоже с работы Кати? – спрашиваю, больше чтобы что-то сказать.

– Нет, я архитектор. Мы с ней вместе в художественной студии ходим по выходным. – Он поворачивается ко мне. – Рисуем натюрморты, пытаемся понять импрессионистов. У меня плохо получается, но процесс медитативный.

Архитектор, который рисует по выходным. Который не хвастается своими достижениями, а говорит, что у него плохо получается. Который спасает незнакомых женщин от навязчивых поклонников.

– А вы откуда знаете Катю? – продолжает он.

– Институт. Факультет журналистики. Правда, я в итоге работаю редактором в издательстве, а не в газете. Оказалось, что телевизионная журналистика – это не мое. Слишком много нужно улыбаться.

– Не любите улыбаться?

– Люблю. Но когда есть причина.

Он кивает, будто это имеет полный смысл.

– А что издаете?

– Корпоративные журналы, рекламные буклеты, иногда книги. В основном мемуары людей, которые считают, что их жизнь достойна увековечивания в печати. – Я пожимаю плечами. – Не литература, но хлеб с маслом.

– Зато стабильно.

– Да. Стабильность – это мой новый фетиш.

Слово "фетиш" вырывается случайно, и я слегка краснею. Но он не смущается и не делает вид, что не расслышал.

– Понятно. Жизнь, видимо, преподнесла сюрпризы?

Я смотрю на него внимательнее. В его голосе нет любопытства зеваки, который хочет поковыряться в чужих драмах. Есть что-то другое. Понимание, что ли.

– Можно сказать и так. – Я делаю глоток вина. – Я сейчас на той стадии, когда список моих требований к мужчине сократился до одного пункта: "не мудак".

Я жду, что он засмеется или скажет что-то вроде "да ладно, не может быть все так плохо". Но он смотрит на меня серьезно и говорит:

– Это не минимальное требование. Это самое главное.

И вот так, одной фразой, он переворачивает что-то внутри меня. Не смеется над моей болью. Не пытается ее обесценить. Просто принимает как данность.

Мы стоим молча, глядя в окно. Москва сверкает под нами – миллионы огней, миллионы жизней, миллионы историй. Я чувствую, как алкоголь слегка кружит голову, но не неприятно. Впервые за весь вечер мне не хочется бежать.

– А вы женаты? – спрашиваю, кивая на его левую руку.

– Был. Лет пять назад развелся. – Он поворачивается ко мне. – Оказалось, мы хотели разных вещей от жизни. Она – яркости и приключений. Я – тишины и понимания.

– И кто из вас был прав?

– Наверное, оба. Просто не подходили друг другу.

Еще одна правильная фраза. Никаких "она стерва" или "я был дураком". Просто констатация факта.

– А детей нет?

– Нет. К сожалению. – В его голосе мелькает что-то, но он быстро улыбается. – А у вас?

– Тоже нет. К сожалению.

Мы понимающе смотрим друг на друга. Два человека за тридцать, которые планировали детей, но жизнь сложилась иначе.

– Может, выйдем на воздух? – предлагает он. – Здесь душно.

Я киваю. Мы проходим через толпу гостей к выходу на террасу. Октябрьский воздух прохладный, но не холодный. Москва шумит внизу – машины, поезда, голоса с улиц. Я закрываю глаза и вдыхаю полной грудью.

– Лучше, – говорю.

– Да. – Он опирается на перила рядом со мной. – Не люблю большие компании. Предпочитаю разговоры один на один.

– А зачем тогда пришли?

– Катя – хорошая девочка. Не хотел ее расстраивать. – Он посмотрел на меня. – А вы?

– Тот же случай. Плюс думала, что мне полезно выходить в люди. Типа социализироваться. – Я хмыкаю. – Ошиблась.

– Почему?

– Потому что я не готова. К людям, к разговорам, к тому, чтобы кто-то снова пытался меня "спасать" или "развлекать". Я просто хочу спокойствия.

– И что мешает?

– Все мешает. – Я машу рукой в сторону зала. – Вот это. Необходимость улыбаться, когда не хочется. Отвечать на вопросы про личную жизнь. Слушать советы, как быстрее "прийти в себя".

– А какие советы дают?

– О, классический набор. "Тебе нужно больше выходить", "займись спортом", "смени имидж", "найди хобби". Мой любимый – "полюби сначала себя". – Я передразниваю чей-то голос. – Как будто я себя не люблю. Я себя обожаю. Просто устала от того, что другие люди – непредсказуемые.

Он смеется – негромко, но искренне.

– Понятно. А чем тогда спасаетесь?

– Работой. Книгами. Сериалами. Вином. – Я поднимаю бокал. – В разумных количествах, естественно.

– Естественно. – Он улыбается. – А какие книги читаете?

И мы говорим о книгах. О фильмах. О том, что он любит документалки про архитектуру, а я зависаю в английских детективах. О том, что мы оба терпеть не можем романтические комедии, но смотрим иногда, когда хочется поплакать от умиления.

Он рассказывает про свою работу – проектирует жилые комплексы, мечтает построить что-то действительно красивое, а не просто функциональное. Я рассказываю про своего последнего автора – бывшего директора завода, который считает, что его мемуары войдут в школьную программу.

Мы смеемся, и это легко, естественно. Я забываю про время, про то, что хотела уехать. Забываю про Петра и его навязчивые комплименты. Просто разговариваю с интересным мужчиной, который слушает, что я говорю, и отвечает по существу.

А потом он говорит:

– Мне пора. Рано встаю.

И я чувствую укол разочарования. Конечно, пора. Все хорошее быстро заканчивается.

– Да, конечно. Спасибо за… – Я машу рукой. – За разговор.

– Спасибо вам. – Он помолчал. – Анна, можно ли вам позвонить? Я пойму, если нет.

Я стою и смотрю на него. Мужчина, который спросил разрешения. Который готов принять отказ. Который не давит, не настаивает, не пытается меня уговорить.

Внутри борются страх и что-то еще. Робкая, почти забытая надежда.

– Можно, – говорю я тихо.

Он достает телефон, и я диктую ему свой номер. Он повторяет цифры, чтобы убедиться, что записал правильно.

– Хорошо. Я позвоню завтра. Или послезавтра, если завтра будет неудобно.

– Завтра можно.

– Отлично. – Он улыбается. – Спокойной ночи, Анна.

– Спокойной ночи, Дмитрий.

Он уходит, а я остаюсь на террасе, глядя на огни города. В бокале плещется остаток вина – я забыла про него во время разговора. Допиваю и иду внутрь попрощаться с Катей.

Дорогу домой помню смутно. Такси, лифт, ключи в замке. Я ставлю пустой бокал в раковину, снимаю туфли и сажусь на диван, не включая свет.

В квартире тишина. За окном – знакомый городской гул. Я смотрю на свой телефон, лежащий на журнальном столике. Экран темный. Никаких сообщений.

И тут до меня доходит: я жду. Жду, что он напишет. "Спасибо за вечер" или "Хорошо добрались?" или что-то еще. Что угодно.

Я жду сообщения от мужчины, которого знаю три часа.

Мужчины, который не сказал ни одного неправильного слова. Который не пытался произвести впечатление. Который спрашивал разрешения позвонить.

Мужчины без единого красного флажка.

И это пугает меня больше всего на свете.

Потому что в моем мире у всего безупречного всегда была обратная, чудовищная сторона. Мой бывший муж тоже сначала казался принцем – внимательным, заботливым, понимающим. А потом принц снял маску.

Дмитрий слишком хорош, чтобы быть правдой. Мужчина с гарантией. И это самое страшное, что могло со мной случиться.

Потому что я уже начинаю в него верить.

Глава 2

Анна

Он звонит в субботу, в половине одиннадцатого утра. Я сижу на кухне с чашкой кофе и листаю ленту в телефоне – субботний ритуал для тех, кому некуда спешить. Когда экран высвечивает "Дмитрий", сердце подскакивает, а следом приходит удивление: он же сказал "завтра или послезавтра", а он не стал откладывать до последнего.

Мужчина, который делает то, что обещает. Первый тревожный звоночек.

– Доброе утро, Анна, – его голос звучит бодро, но не навязчиво. – Не разбудил?

– Нет, я уже встала. Доброе утро.

– Отлично. Слушайте, а что если мы сегодня прогуляемся? Погода хорошая, а в Нескучном саду как раз золотая осень.

Я смотрю в окно. Действительно, солнечно. Листья на деревьях горят оранжевым и красным – Москва в октябре умеет быть красивой.

– В Нескучном саду? – переспрашиваю.

– Да. Если хотите, конечно. Просто подумал, что было бы приятно подышать воздухом.

Не ресторан. Не кафе с обязательными разговорами через столик. Не кино, где нужно сидеть молча в темноте рядом с малознакомым человеком. Прогулка в парке – можно уйти в любой момент, если станет неловко.

– Это… хорошая идея, – говорю я, и сама удивляюсь, что согласилась так быстро.

– Замечательно. Встретимся у входа со стороны Ленинского проспекта? Часа в два?

– Хорошо.

– Отлично. До встречи, Анна.

– До встречи.

Я кладу трубку и сижу, уставившись в свою чашку. Мужчина предложил гулять в парке. В субботу днем. Как будто мы подростки, а не взрослые люди со сложными биографиями.

И это так просто и естественно, что становится страшно.

Я набираю номер Светы.

– Светик, ты занята?

– Лежу с похмелья и проклинаю вчерашнего себя, – отзывается подруга сиплым голосом. – А что такое? Ты звучишь странно.

– У меня свидание.

Пауза. Потом:

– Повтори? Мне показалось, ты сказала "свидание".

– Сказала.

– С кем? С тем, что спас тебя от пристающего алкоголика?

– Его звали Петр. И он не алкоголик, просто выпивший. И да, с Дмитрием.

– Блин, Анька! – Света явно взбодрилась. – Рассказывай все. Как звонил? Что сказал? Куда приглашает?

– Гулять в Нескучный сад.

Еще одна пауза.

– В парк? Серьезно? Не в ресторан, не в театр, а в парк?

– Ага.

– Ну что ж… – Света явно обдумывает услышанное. – Либо он оригинал, либо жмот. Либо у него нет денег, либо у него есть мозги. Либо он романтик, либо социопат, который выбирает места с минимальным количеством свидетелей.

– Спасибо, мне уже легче.

– Подожди, я еще не начинала. Так, Аня, инструктаж. Первое и главное правило…

– Света…

– Молчи и слушай! Первое: тема бывшей жены – табу. Про свои проблемы – ни слова. Улыбайся, кивай, будь загадочной. И ради всего святого, не шути про развод!

– То есть, мне нужно притвориться другим человеком?

– Именно! Это называется "демо-версия". Показываешь только лучшие функции, а остальное – потом, когда он уже влюбится и отступать будет поздно.

Я смеюсь, несмотря на нервозность.

– Звучит как инструкция к сложной технике.

– Мужчины и есть сложная техника. Главное – не сломать на первом включении. Второе правило: никаких разговоров про детей, брак и совместное будущее. Он должен думать, что ты свободная птица, а не отчаявшаяся баба, высматривающая отца для несуществующих пока детей.

– Света, я не отчаявшаяся…

– Все мы не отчаявшиеся, дорогая. До тех пор, пока не встречаем нормального мужика. Тогда сразу начинаем планировать свадьбу и придумывать имена детям. Третье правило: проверь его на адекватность.

– Как?

– Спроси что-нибудь про его маму. Если начнет рассказывать, какая она святая, и при этом ему больше тридцати, беги. Это маменькин сынок, и тебе со свекровью придется воевать до смерти. Если скажет, что мать – стерва, тоже беги. Значит, у него проблемы с женщинами вообще.

– А если что-то среднее?

– Если что-то среднее, то либо он нормальный, либо хороший актер. Проверь, женат ли он. Может, у него коллекция голов бывших в подвале? Или он тайный маньяк, который заманивает жертв романтическими прогулками?

– Ты меня пугаешь.

– Я тебя готовлю к жизни! Анька, серьезно, он слишком хорош, чтобы быть правдой. Мужчины не спасают незнакомых женщин от пристающих типов. Мужчины не приглашают гулять в парки. Мужчины приглашают "ко мне на чай" или "в ресторан посмотреть на тебя при свечах". А этот что, романтик из девятнадцатого века?

– Может быть, просто воспитанный?

– Воспитанные мужчины – это как единороги. Все о них слышали, но никто не видел. Слушай, а может, он вообще нетрадиционной ориентации? Ищет подругу для прикрытия?

– Света!

– Что "Света"? Это вполне логичное объяснение. Красивый, воспитанный, не пытается затащить в постель с первого свидания…

– Хватит! – Я смеюсь, хотя часть ее аргументов почему-то кажутся убедительными. – Может, он просто нормальный человек?

– Нормальные мужчины не существуют. Есть те, кто хорошо скрывает свои тараканы, и те, кто плохо. Твой Дмитрий из первой категории. Главное – выяснить, какие именно тараканы он скрывает, до того, как станет поздно.

– Ты очень меня поддерживаешь.

– Я тебя спасаю! Помнишь Ленку из бухгалтерии? Тоже встретила "принца". Оказалось, он живет с мамой, коллекционирует фигурки из аниме и считает, что женщина должна готовить борщ каждый день.

– Дмитрий не похож на фаната аниме.

– А Ленкин "принц" не был похож на маменькина сынка. Слушай, может, лучше отменишь? Скажешь, что заболела?

– Нет. – Я говорю это твердо, и сама удивляюсь своей решительности. – Пойду.

– Ну хорошо. Тогда держи себя в руках. И помни: ты красивая, умная, успешная женщина, которая может позволить себе выбирать. Не ты должна ему нравиться, а он должен заслужить тебя.

Я кладу трубку и иду в душ. Военный совет со Светой, как всегда, оставляет смешанные чувства – вроде и смешно, и страшно одновременно. Но в глубине души я понимаю, что она права. Дмитрий и правда слишком хорош. А у меня уже есть опыт общения с мужчинами, которые казались хорошими.

Выбираю одежду полчаса. Джинсы, свитер, удобные ботинки – прогулочный вариант. Никаких каблуков и платьев. Хочу чувствовать себя естественно, а не как девочка на смотринах.

В зеркале отражается женщина тридцати четырех лет, которая идет на первое свидание после развода. Выгляжу нормально – не как затравленная разведенка и не как охотница за мужьями. Просто женщина, которая согласилась прогуляться в парке.

Еду на встречу на метро. В вагоне листаю ленту в телефоне, но ничего не читаю – мысли заняты предстоящей встречей. Что, если мне нечего будет ему сказать? Что, если повисает неловкая пауза? Что, если он окажется совсем другим человеком при свете дня?

Выхожу на "Ленинском проспекте" и иду к парку. Москва в субботу днем более расслабленная – меньше деловых костюмов, больше семей с детьми и влюбленных парочек. Я смотрю на них и думаю: скоро я буду одной из этих парочек. По крайней мере, внешне.

Дмитрий стоит у входа в парк, рассматривая карту на стенде. Джинсы, куртка, кроссовки – выглядит так же естественно, как в пятницу, только без деловой рубашки. Заметив меня, улыбается и идет навстречу.

– Анна, привет. Отлично выглядите.

– Спасибо. Вы тоже.

Мы входим в парк. Нескучный сад в октябре действительно красив – дорожки усыпаны желтыми листьями, воздух свежий и чистый. Много людей гуляет: семьи с колясками, компании студентов, пожилые пары.

– Давно здесь не была, – говорю я, глядя на аллеи.

– А я хожу иногда по выходным. Особенно осенью. Люблю этот парк – он не такой официальный, как Парк Горького.

Мы идем по главной аллее, и разговор завязывается сам собой. Он рассказывает про свою работу – оказывается, сейчас проектирует жилой комплекс в Подмосковье, и заказчики хотят "чтобы было как в Европе, но недорого".

– Вечная российская задача, – смеюсь я. – Как в мемуарах моих авторов: "хочу написать бестселлер, но без приключений и накала страстей".

– И что делаете в таких случаях?

– Пытаюсь объяснить, что читателям нужны эмоции. Что мемуары про тихую жизнь никого не заинтересуют. Но они настаивают: "Зато у меня жизнь была правильная".

– А правильная жизнь – это плохо?

– Не плохо. Просто скучно для читателей. – Я пожимаю плечами. – Хотя, может, после всех потрясений люди как раз мечтают о скучном.

– О стабильном, – поправляет он. – Скучное и стабильное – разные вещи.

Мы дходим до беседки и садимся на скамейку. Вокруг шелестят листья, где-то вдалеке слышен детский смех. Спокойно и мирно.

– А вы о чем мечтаете? – спрашивает Дмитрий. – О стабильном или о приключениях?

– Сейчас – о стабильном. – Я смотрю на свои руки. – Приключений у меня было достаточно на ближайшие лет десять.

– Плохие приключения?

– Неожиданные. Я думала, что моя жизнь идет по плану, а потом выяснилось, что план был только у меня. У мужа оказался совсем другой.

Он кивает, не задавая лишних вопросов. И это правильно. Я не готова рассказывать подробности.

– А у вас есть план сейчас? – спрашивает он.

– Есть. Работать, читать книги, встречаться с друзьями. Научиться снова быть одной и не паниковать от этого. – Я поворачиваюсь к нему. – А у вас?

– Примерно то же самое. Плюс достроить этот жилой комплекс и не поругаться с заказчиками. – Он улыбается. – И, может быть, найти кого-то, с кем хотелось бы делиться всем этим.

– Планами по работе?

– Планами вообще.

Мы смотрим друг на друга, и я чувствую, как что-то теплое разливается в груди. Он не говорит красивых слов, не обещает звезд с неба. Просто честно рассказывает о том, чего хочет.

– А вашей маме нравится ваша работа? – спрашиваю я, вспоминая советы Светы.

– Маме? – Он выглядит слегка удивленным. – Да, в принципе. Она гордится, что у нее сын-архитектор. Правда, постоянно советует перейти в государственную структуру – "стабильнее", говорит.

– А вы не хотите?

– Нет. Там другие задачи. Мне нравится создавать что-то новое, а не штамповать типовые проекты. – Он помолчал. – Мама иногда не понимает моих решений. Но это нормально. Она из другого поколения.

Нормальный ответ. Не "мама – святая", но и не "мать – стерва". Просто взрослый человек, который имеет собственное мнение.

Мы встаем и идем дальше. Он рассказывает про путешествия – оказывается, был в Италии и Франции, изучал архитектуру. Я рассказываю про свою поездку в Питер летом – впервые за много лет ездила одна и очень этому рада.

– Не скучно было одной?

– Наоборот. Можно было делать то, что хочется. Сидеть в кафе с книгой, бродить по музеям без спешки, засыпать когда хочется.

– Понимаю. У меня тоже было такое чувство после развода – свобода выбора.

– Да! – Я оживляюсь. – Именно это. Никому не нужно объяснять, почему ты хочешь провести выходные дома с сериалом.

– Или почему покупаешь книгу вместо новой рубашки.

– Или почему заказываешь суши, а не готовишь ужин из трех блюд.

Мы смеемся, и я понимаю, что нам действительно легко друг с другом. Никто не пытается произвести впечатление, мы просто говорим о том, что думаем.

Время летит незаметно. Мы обходим парк, находим небольшое кафе, пьем кофе и продолжаем болтать. Он рассказывает про художественную студию – оказывается, туда ходит уже второй год, пытается научиться рисовать пейзажи.

– Получается плохо, – признается он. – Но процесс успокаивает.

– А что рисуете?

– Виды из окна, деревья в парке. Преподаватель говорит, что у меня нет чувства перспективы, но зато есть терпение.

Я представляю его с кисточкой в руках, серьезно выводящего ветки дерева, и мне становится тепло. Мужчина, который не стесняется признаться, что у него что-то плохо получается.

– А вы никогда не пробовали творчество? – спрашивает он.

– В школе писала стихи. Ужасные. Про любовь и осень.

– А сейчас?

– Сейчас редактирую чужие тексты. Это тоже творчество, но более безопасное. Испортить можно только чужое произведение.

– Или улучшить.

– Или улучшить, да.

К шести вечера становится прохладно, и мы решаем заканчивать прогулку. Дмитрий провожает меня до метро, потом говорит:

– Я провожу вас до дома.

– Не обязательно…

– Хочу.

Мы едем в метро, почти не разговаривая, но молчание не напрягает. Я чувствую себя странно расслабленно. Как будто прошла какой-то экзамен и получила хорошую оценку.

У моего подъезда он останавливается.

– Спасибо за сегодня, – говорит он. – Мне было очень хорошо.

– Мне тоже.

Мы стоим рядом, и я вдруг понимаю, что сейчас он меня поцелует. И я этого хочу.

Он наклоняется ко мне медленно, давая возможность отстраниться. Но я не отстраняюсь. Его губы касаются моих осторожно, почти робко. Поцелуй мягкий, теплый, без требований и напора. Просто касание, которое говорит "мне хорошо с тобой".

Когда мы отстраняемся, я чувствую не жар страсти, а что-то более спокойное и надежное. Безопасность.

– Спокойной ночи, Анна, – говорит он тихо.

– Спокойной ночи, Дмитрий.

Он уходит, а я поднимаюсь домой. В лифте смотрю на свое отражение в зеркале – щеки слегка розовые, глаза блестят. Выгляжу как женщина, которая хорошо провела время.

Дома снимаю куртку, ставлю чайник и сажусь на диван с телефоном. Пролистываю фотографии дня – несколько снимков из парка, которые сделала для себя. Осенние деревья, дорожки, скамейка, где мы сидели.

Телефон вибрирует. Сообщение от Дмитрия.

"Спасибо за вечер. Я очень рад, что мы встретились."

Я смотрю на экран и чувствую, как по спине пробегает холодок. Не от страсти – от страха.

Простое сообщение. Честное. Без игр, без попыток произвести впечатление, без намеков на продолжение. Просто "спасибо" и "рад".

Слишком правильно. Слишком просто. Слишком хорошо.

Я закрываю глаза и откидываюсь на спинку дивана. Сегодня был прекрасный день. Мужчина, который оказался именно таким, каким показался с первого взгляда. Никаких сюрпризов, никаких красных флагов, никаких тревожных звонков.

И это самое страшное, что могло случиться.

Потому что в моем опыте так не бывает.

Глава 3

Анна

Три недели с Дмитрием проходят как сон. Хороший сон, из которого не хочется просыпаться.

Он появляется в моей жизни мягко, но настойчиво. Не штурмует оборону, а просто каждый день становится ее частью. Звонит утром, желает хорошего дня. Пишет днем – не длинные послания, а короткие заметки: "Увидел смешную собаку, она вам бы понравилась" или "В книжном магазине новая Донцова, если интересно".

Я жду этих сообщений. Это приходит неожиданно – я сижу на работе, редактирую очередные мемуары про "трудовые будни завода", и вдруг ловлю себя на том, что поглядываю на телефон. А когда экран загорается его именем, внутри расцветает глупая улыбка.

Мы встречаемся каждые два-три дня. Не по расписанию, а когда хочется. Он не требует отчетов о том, где я была и с кем. Не обижается, когда я говорю, что устала и хочу остаться дома. Просто спрашивает: "Может, заеду ненадолго? Принесу китайскую еду."

И я говорю "да", потому что его присутствие не утомляет. Он может молчать, читая книгу в кресле, пока я работаю за компьютером. Может убрать посуду, не спрашивая разрешения. Может просто быть рядом, и это не давит, а согревает.

– Ты меняешься, – говорит Света, когда мы встречаемся в кафе возле моего дома. – Похорошела.

– Просто хорошо сплю, – отвечаю я, размешивая сахар в капучино.

– Ага. И поэтому светишься как лампочка? – Она смотрит на меня с подозрением. – Все у вас серьезно?

– Не знаю что такое "серьезно". Мы просто… хорошо проводим время.

– Спите вместе?

– Света!

– Что "Света"? Нормальный вопрос. Уже месяц встречаетесь.

– Не месяц. Три недели.

– О боже, какая разница! Анька, ты взрослая женщина, а ведешь себя как школьница. Что происходит? Он импотент?

Я смеюсь, но чувствую, как краснеют щеки.

– Он не импотент. Просто… не торопится. И я тоже.

– Не торопится? – Света выгляжает так, будто я рассказала ей о встрече с инопланетянами. – Анька, мужчины всегда торопятся. Это у них в крови. Если не торопится, значит…

– Значит, что?

– Значит, либо ты ему не нравишься физически, либо у него кто-то есть.

– Или значит, что он просто воспитанный.

– Воспитанные мужчины – миф. Как я уже говорила.

Но я знаю, что это не так. Дмитрий не импотент и не холодный. Когда он целует меня на прощание, я чувствую, как напрягается его тело. Когда мы сидим рядом на диване, он кладет руку мне на плечо, и от этого прикосновения по коже бегут мурашки. Просто он не пытается меня торопить. Дает время привыкнуть, освоиться.

И это волшебно. После брака, где каждое мое "не сейчас" воспринималось как личное оскорбление, такая деликатность кажется чудом.

На выходных он помогает мне повесить полку в спальне. Приезжает с дрелью и шурупами, как будто помочь в хозяйстве – это нормально для мужчины, который встречается с женщиной всего три недели.

– Вы уверены, что она тут нужна? – спрашивает он, прицеливаясь дрелью.

– Нужна. Под книги.

– А если делать вот здесь? – Он показывает место чуть левее. – Будет ровно между окнами.

Мы обсуждаем расположение полки полчаса, как будто планируем архитектуру собора. Я стою рядом, подаю инструменты и думаю о том, как странно видеть чужого мужчину в своей спальне, занятого чем-то полезным. Мой бывший муж считал, что домашние дела – это женская обязанность. "У меня работа тяжелая, хочу дома отдыхать, а не дрелью махать."

– Готово, – объявляет Дмитрий, отступая и оценивая результат. – Попробуйте поставить что-нибудь.

Я ставлю на полку несколько книг. Держится крепко.

– Спасибо. Сколько я вам должна?

Он смотрит на меня так, будто я сказала что-то странное.

– За что?

– За работу. За шурупы.

– Анна, я же не слесарь по вызову. Просто хотел помочь.

И снова это слово – "просто". Просто хотел помочь. Не за деньги, не в обмен на что-то, не чтобы показать, какой он хозяйственный. Просто потому, что я сказала, что мне нужна полка.

Вечером я готовлю ужин – курицу с овощами, его любимое блюдо, как выяснилось на прошлой неделе. Он сидит на кухне, рассказывает про работу. У него проблемы с заказчиками – они хотят изменить проект в последний момент.

– Представляете, просят убрать детскую площадку, чтобы сделать дополнительные парковочные места, – говорит он, очищая морковь для салата. – Мол, детей в районе мало, а машин много.

– И что будете делать?

– Буду спорить. Детская площадка – это важно. Без нее двор превратится в парковку.

Мне нравится, что он переживает за детскую площадку. Что для него важны не только деньги, но и то, как будут жить люди в его домах.

– А если заказчики будут настаивать?

– Тогда найдем компромисс. Может, сделаем площадку меньше, но оставим.

Мы готовим вместе, и это так естественно, будто мы живем вместе уже годы. Он знает, где у меня соль, я знаю, что он любит погорячее. Мы не мешаем друг другу, двигаемся синхронно.

– Хорошая у вас кухня, – говорит он, накрывая на стол. – Удобная.

– Когда покупала квартиру, это было главным требованием. Остальное можно переделать, а кухню сложно.

– Мудро. У меня кухня – как шкаф. Готовить там неудобно.

– А где вы обычно едите?

– Заказываю или покупаю готовое. – Он пожимает плечами. – Холостяцкий быт.

Слово "холостяцкий" режет слух. Не потому, что плохое, а потому, что напоминает: мы пока чужие люди. У каждого своя квартира, своя жизнь, свои привычки. Мы только встречаемся.

Но когда он моет посуду после ужина, не спрашивая, нужна ли помощь, это чувство отчужденности исчезает.

– Не обязательно, – говорю я.

– Хочу. Привык убирать за собой.

Он стоит у раковины в моих желтых резиновых перчатках – картина одновременно трогательная и смешная. Мужчина в хорошем свитере моет мою посуду в перчатках с рисунком уточек.

– Красивые перчатки, – замечает он, поймав мой взгляд.

– Подарок от подруги. У нее специфическое чувство юмора.

– У хорошего друга должно быть специфическое чувство юмора.

Я сижу за столом, пью чай и смотрю на него. Три недели назад он был незнакомцем. Сейчас он стоит на моей кухне в смешных перчатках и чувствует себя как дома. И я чувствую себя с ним как дома.

Когда посуда вымыта, мы переходим в гостиную. Включаем фильм – что-то легкое про любовь в Париже. Сидим на диване, он обнимает меня за плечи, я прижимаюсь к его боку. Пахнет его одеколоном и моим шампунем – запахи смешались, стали общими.

В середине фильма звонит его телефон. На экране высвечивается "Мама".

– Извините, – говорит он, – это мама.

Он встает и выходит в прихожую. Я слышу, как он отвечает:

– Да, мама, слушаю.

И потом его голос меняется. Становится другим – оправдывающимся, виноватым. Тон, которым отвечают провинившиеся школьники.

– Да, мама… Нет, не поздно… Да, я поел… Нет, дома…

Я не слышу слов матери, но чувствую его напряжение даже через стену. Он говорит тише, быстрее, как будто хочет поскорее закончить разговор.

– Да, обязательно… Завтра позвоню… Конечно, мама…

Разговор длится минут пять, но мне кажется – вечность. Я сижу на диване, смотрю на экран, где красивые французы объясняются в любви, и чувствую, как что-то внутри сжимается.

Дмитрий возвращается, и на его лице тень раздражения, которую он пытается скрыть. Садится рядом, но прежней легкости уже нет.

– Все в порядке? – спрашиваю я.

– Да, все нормально. – Он берет меня за руку, но пальцы напряжены. – Мама просто волнуется.

– О чем?

– Да так, по мелочам. Спрашивает, поел ли, где был.

В его голосе слышится что-то такое, что заставляет меня насторожиться. Не раздражение – скорее усталость. Как будто этот разговор был не первым и не последним.

– А… часто звонит?

– Каждый день. Иногда несколько раз. – Он пожимает плечами, делая вид, что это нормально. – Привыкла контролировать.

Слово "контролировать" повисает в воздухе. Я смотрю на экран, где французская героиня целуется с возлюбленным под дождем, и думаю о том, что мужчине тридцати восьми лет каждый день звонит мама и спрашивает, поел ли он.

– А что она хотела сейчас?

– Напомнить, что завтра нужно купить лекарства для отца. – Дмитрий трет переносицу. – Она составляет список и проверяет, все ли я помню.

– А… отец не может сам?

– Может. Но мама считает, что я должен за ним следить.

"Должен." Еще одно слово, которое режет слух.

Мы досматриваем фильм молча. Дмитрий держит меня за руку, но я чувствую, что он мысленно где-то далеко. Думает о списке лекарств, о завтрашнем звонке, о том, что мама "просто волнуется".

Когда фильм заканчивается, он смотрит на часы.

– Мне, наверное, пора. Завтра рано вставать.

– Конечно.

Мы встаем, он одевается. Я провожаю его до двери. Он целует меня на прощание – тот же нежный поцелуй, что и всегда, но теперь в нем чувствуется некоторая рассеянность.

– Спокойной ночи, Анна.

– Спокойной ночи.

Дверь закрывается, я остаюсь одна. Квартира кажется слишком тихой после его ухода. Я убираю чашки, выключаю телевизор, иду в ванную умываться.

Смотрю на себя в зеркало. Три недели счастья отразились на лице – кожа свежее, глаза ярче. Я привыкла быть счастливой. Привыкла ждать его звонков, планировать встречи, засыпать с улыбкой.

Но сейчас что-то не так.

Ложусь в постель, но сон не идет. В голове крутится его разговор с матерью. Тон голоса, которым он отвечал. Виноватый, оправдывающийся тон взрослого мужчины, который отчитывается перед мамой.

И вдруг меня накрывает воспоминание.

Мой бывший муж тоже так разговаривал со своей матерью. Тем же тоном – виноватым, торопливым, как школьник, который не выучил урок. "Да, мама… Конечно, мама… Обязательно сделаю…"

Сначала мне это казалось трогательным. Мужчина, который любит свою мать, заботится о ней. Но потом стало понятно, что "любовь" и "забота" – это эвфемизмы. На самом деле это был страх. Страх ее недовольства, ее упреков, ее слез.

И когда мы поженились, выяснилось, что мнение мамы важнее мнения жены. Что если мама сказала "надо", то надо, даже если жена против. Что семья – это не мы с ним, а он с мамой, а я – приложение.

Я переворачиваюсь на другой бок, зарываюсь лицом в подушку. Говорю себе, что это глупости. Что Дмитрий не мой бывший муж. Что один телефонный разговор ничего не значит.

Но внутри все сжимается от знакомого страха.

Неужели я снова наступаю на те же грабли?

Глава 4

Анна

– А давайте съездим к моим родителям на выходных? – предлагает Дмитрий в четверг вечером.

Мы сидим в кафе возле моего дома, делим тирамису на двоих. Неделя после того телефонного звонка прошла спокойно – никаких странных разговоров с мамой, никаких тревожных сигналов. Я почти убедила себя, что мои страхи беспочвенны.

– К родителям? – переспрашиваю я, откладывая ложку.

– Да. Мама очень хочет с вами познакомиться. Все спрашивает, когда я вас привезу.

В его голосе звучит такое воодушевление, что мое сердце сжимается. Он действительно хочет меня познакомить с семьей. Это важный шаг, и он делает его с радостью.

– А что она обо мне знает?

– Что вы умная, красивая и замечательная. – Он улыбается. – И что я очень счастлив.

– Больше ничего?

– А что еще нужно знать?

Про развод, думаю я. Про то, что я уже один раз не справилась с ролью жены. Про то, что в тридцать четыре года у меня нет детей и не очень понятно, будут ли. Но вслух говорю:

– Хорошо. Съездим.

– Отлично! – Дмитрий сияет, как ребенок, которому разрешили пойти в цирк. – Мама будет в восторге. Она уже планирует меню.

В субботу утром он приезжает за мной на машине. Я выбрала наряд тщательно – не слишком нарядно, но и не слишком просто. Темно-синее платье, небольшие серьги, минимум косметики. Образ "хорошей девочки из приличной семьи".

– Выглядите замечательно, – говорит Дмитрий, помогая мне сесть в машину.

– Не переборщила?

– Идеально. Мама любит, когда люди одеваются со вкусом.

Мама "любит". Первая зацепка для беспокойства. Я смотрю в окно на проплывающие московские пейзажи и думаю о том, что сейчас узнаю, какая она – женщина, которая каждый день звонит взрослому сыну.

– А ваши родители… они дружная семья? – спрашиваю осторожно.

– Да, очень. Мама – душа компании, папа – тихоня. Она за всех решает, он соглашается. Классическая схема.

Он говорит это так легко, будто не понимает, что только что описал семью, где один человек командует, а второй подчиняется. Или понимает, но считает это нормальным.

– А вы на кого больше похожи?

– Наверное, на папу. Мама всегда говорит, что я слишком мягкий. – Он смеется. – "Димочка, тебя все используют, а ты даже не замечаешь".

"Димочка." Взрослый мужчина, архитектор, владелец собственной квартиры – Димочка.

Дача находится в Подмосковье, в дачном поселке, где все дома выглядят одинаково ухоженными. Мы въезжаем на участок с аккуратным газоном и клумбами. Возле дома – черная "Лада Веста", очевидно, машина его отца.

– Приехали, – объявляет Дмитрий, паркуясь рядом. – Не волнуйтесь, они вас полюбят.

Меня встречают на крыльце. Первой выходит женщина лет шестидесяти – высокая, стройная, с аккуратной укладкой и ярким макияжем. На ней элегантное платье и туфли на небольшом каблуке. Выглядит так, будто собиралась в театр, а не встречать гостей на даче.

– Димочка! – Она обнимает сына, и я замечаю, как он слегка напрягается. – И это наша Анечка!

Она поворачивается ко мне с широкой улыбкой. Глаза голубые, острые, изучающие. Секунду она меня оценивает – с головы до ног, быстро, но внимательно. Потом улыбка становится еще шире.

– Какая красивая! Димочка не преувеличивал. – Она обнимает меня, и я чувствую запах дорогих духов и лака для волос. – Галина Ивановна, очень приятно.

– Анна. Спасибо, что пригласили.

– Что вы, дорогая! Мы так долго ждали знакомства. Проходите, проходите, не будем на крыльце стоять.

За ней появляется мужчина – невысокий, с добрым лицом и усталыми глазами. Андрей Петрович, отец Дмитрия. Он молча пожимает мне руку и улыбается.

– Папа стесняется, – объясняет Галина Ивановна. – Он у нас тихоня. Зато готовит замечательно! Сегодня он для вас свои фирменные котлеты сделал.

Мы заходим в дом. Все очень чисто, уютно, с хорошим вкусом. На стенах – семейные фотографии, на полках – книги и сувениры из путешествий. Типичный дом семьи среднего класса, где привыкли принимать гостей.

– Присаживайтесь, Анечка, – Галина Ивановна указывает на диван. – Как доехали? Димочка аккуратно вел? Он у нас водитель осторожный, но иногда рассеянный.

– Все хорошо, спасибо.

– Отлично. А где работаете, дорогая?

Я рассказываю про издательство, про свою работу. Галина Ивановна слушает внимательно, задает вопросы. На первый взгляд – обычная заботливая мать, которая интересуется жизнью подруги сына.

– Как интересно! Издательство! – восклицает она. – Значит, с умными людьми общаетесь, с писателями. А книги какие издаете?

– Разные. Мемуары, корпоративные издания…

– Мемуары! – Галина Ивановна всплескивает руками. – Андрей Петрович, слышишь? Анечка мемуары издает. Может, и твои когда-нибудь опубликует.

Андрей Петрович смущенно машет рукой.

– Да какие у меня мемуары… Жизнь обычная.

– Что вы, папа, – вмешивается Дмитрий. – У вас столько интересных историй.

– Мужчины всегда принижают свои достижения, – говорит Галина Ивановна, и в ее голосе слышится легкая снисходительность. – А женщины, наоборот, любят преувеличивать.

Я не понимаю, это комплимент или упрек, поэтому просто улыбаюсь.

– Ну что, пойдемте обедать, – предлагает она. – Стол накрыт.

Мы переходим в столовую. Стол действительно накрыт – красивая скатерть, хорошая посуда, цветы в вазе. Все выглядит торжественно, как на празднике.

– Какая красота, – говорю я искренне.

– Мелочи, дорогая. – Галина Ивановна машет рукой, но довольна. – Я люблю, когда в доме красиво. Димочка это в меня пошел – чувство прекрасного.

Мы садимся за стол. Блюда действительно вкусные – котлеты, салаты, домашний хлеб. Андрей Петрович наливает вино, Галина Ивановна раскладывает еду.

– А семья у вас большая, Анечка? – спрашивает она, передавая мне тарелку с салатом.

– Нет, родители живут в Туле. Больше никого.

– В Туле! Замечательный город. А чем занимаются?

– Папа – инженер на заводе, мама – учительница.

– Учительница! – Галина Ивановна кивает одобрительно. – Благородная профессия. Значит, вас хорошо воспитали.

В ее тоне слышится что-то, что меня настораживает. Не то чтобы ирония, но какая-то оценочность. Как будто она ставит мне балл за правильные ответы.

– А замужем были? – продолжает она, отправляя в рот кусочек котлеты.

– Мама… – начинает Дмитрий, но она его останавливает жестом.

– Что "мама"? Нормальный вопрос. Мы же знакомимся.

– Была, – отвечаю я. – Развелась полгода назад.

– Ах, вот оно что. – Галина Ивановна кивает, будто получила подтверждение чего-то, что уже знала. – А детей нет?

– Нет.

– Понятно. Ну что ж, бывает. Главное – вовремя остановиться, если отношения не складываются.

Фраза звучит поддерживающе, но я чувствую в ней что-то еще. Намек на то, что если один брак не сложился, то и второй может не сложиться тоже.

– Анна замечательно готовит, – говорит Дмитрий, явно пытаясь сменить тему.

– Правда? – Галина Ивановна поворачивается ко мне с интересом. – А что любите готовить?

– Простые блюда. Мясо, овощи, иногда что-то посложнее.

– А выпечка? Димочка обожает шарлотку. Я ему с детства пеку.

– Пробовала, но не очень получается.

– Ничего, научитесь. – Она улыбается, но в улыбке есть что-то покровительственное. – Главное – желание. А рецепт я вам дам.

Обед продолжается в том же духе. Галина Ивановна задает вопросы, я отвечаю, она кивает и оценивает. Дмитрий время от времени пытается направить разговор в другое русло, но мать искусно возвращает его в нужное ей направление.

– А где познакомились? – спрашивает она, когда мы переходим к десерту.

– На дне рождения общей знакомой, – отвечает Дмитрий.

– Как романтично! А я думала, через интернет. Сейчас многие так знакомятся. – Она смотрит на меня. – Но вы, видно, девушка традиционная.

Опять эта оценочность. Я начинаю понимать, что каждое ее слово – это маленькая проверка. Она составляет мой портрет по кусочкам.

– А какое у вас платье красивое! – продолжает она. – Простенькое, но со вкусом. Сразу видно интеллигентного человека, а не этих… фиф.

Слово "простенькое" режет слух. Не "красивое", не "элегантное" – простенькое. Как будто она извиняется за то, что сделала комплимент.

– Спасибо, – говорю я, чувствуя, как сжимаются кулаки под столом.

– А где покупаете одежду? – спрашивает она с невинным видом.

– В разных местах. "Зара", "Манго"…

– Ах, масс-маркет. – Она кивает понимающе. – Практично. А я Димочке всегда говорю: лучше купить одну хорошую вещь, чем десять дешевых. Качество – это основа.

Еще один укол. Она не сказала прямо, что мое платье дешевое, но намек прозвучал ясно.

– Мама, не все могут позволить себе дорогие вещи, – говорит Дмитрий.

– Конечно, сынок. Я же не осуждаю. – Галина Ивановна улыбается мне. – Анечка молодец, что умеет находить красивые вещи за разумные деньги.

Я чувствую себя как под микроскопом. Каждое мое слово анализируется, каждый жест оценивается. И самое страшное – Дмитрий этого не видит. Для него мать просто знакомится с его девушкой.

– А вы так хорошо готовите! – говорю я Андрею Петровичу, пытаясь отвлечь внимание от себя.

– Спасибо, – отвечает он тихо. – Люблю возиться на кухне.

– Андрей Петрович у нас настоящий повар, – говорит Галина Ивановна. – Правда, только дома. На людях стесняется показать свои таланты.

В ее голосе слышится легкая насмешка. Как будто увлечение мужа готовкой – это что-то несерьезное, детская забава.

– А у вас есть хобби, Анечка? – продолжает она.

– Читаю, хожу в театр…

– Театр! Замечательно. А в какой последний раз были?

Я называю спектакль, который смотрела месяц назад. Галина Ивановна кивает одобрительно.

– Хороший спектакль. Мы с Димочкой тоже смотрели. Правда, Димочка, помнишь?

– Помню, мама.

– А еще мы с Димочкой каждую неделю ходим на выставки. У него прекрасный вкус, он в меня пошел. А с Леночкой, его бывшей девушкой, мы тоже культурно проводили время. Она такая была образованная, эрудированная…

Вот оно. Наконец-то прозвучало имя бывшей. Леночка. Образованная и эрудированная.

– Мама, – говорит Дмитрий с легким раздражением.

– Что? – Галина Ивановна делает невинные глаза. – Я же не плохое сказала. Лена хорошая девочка была. Жаль, что у вас не сложилось.

Она смотрит на меня, и в ее взгляде я читаю ясное послание: "Вот какой была его бывшая. Образованная, эрудированная, ходила с нами в театры. А ты кто такая?"

– Леночка сейчас в Америке работает, – продолжает она. – В крупной компании. Успешная очень. И замуж удачно вышла.

"В отличие от тебя, разведенки," – подразумевается.

– Мама, хватит, – говорит Дмитрий уже жестче.

– Да что ты, сынок. Анечке же интересно про твоих друзей узнать. – Галина Ивановна улыбается мне. – Димочка у меня застенчивый, не любит рассказывать о прошлом. А я считаю, что секретов быть не должно.

Десерт съеден, кофе выпит. Галина Ивановна предлагает прогуляться по саду. Мы выходим на участок, она показывает клумбы, рассказывает про растения. Андрей Петрович идет молча, Дмитрий слушает мать и время от времени кивает.

– А у вас есть дача, Анечка? – спрашивает Галина Ивановна, останавливаясь возле розовых кустов.

– Нет.

– Жаль. Дача – это так важно для семьи. Место, где можно отдохнуть от городской суеты, побыть вместе. Мы с Андреем Петровичем всю жизнь здесь проводим выходные. А Димочка с детства сюда приезжает.

Очередной намек. У нее есть семейная дача, семейные традиции. А у меня нет ничего, что я могла бы привнести в отношения с ее сыном.

Прогулка заканчивается, мы возвращаемся в дом. Галина Ивановна предлагает чай, но Дмитрий смотрит на часы.

– Нам пора, мама. Завтра рабочий день.

– Конечно, сынок. – Она обнимает его, потом поворачивается ко мне. – Анечка, было так приятно познакомиться! Приезжайте еще, не стесняйтесь.

– Спасибо за гостеприимство.

– Что вы! Мы теперь почти родственники. – Она смеется, но в смехе слышится что-то холодное. – Правда, Димочка?

Мы прощаемся, садимся в машину. Дмитрий машет родителям и трогается с места. Я смотрю в зеркало заднего вида – Галина Ивановна стоит на крыльце и улыбается. Но когда наши глаза встречаются в зеркале, улыбка на секунду исчезает. И я вижу ее настоящее лицо – холодное, оценивающее, недовольное.

– Ну вот, видишь! – говорит Дмитрий, когда мы выезжаем из поселка. – Ты ей очень понравилась! Я же говорил, что вы подружитесь.

Я смотрю на него – счастливого, довольного, искренне радующегося тому, что его мама и его девушка "поладили". Он действительно не понял, что произошло. Не заметил ни одной шпильки, ни одного укола, ни одного холодного взгляда.

– Да, – говорю я тихо. – Очень приятная женщина.

– Правда? Мне так важно было, чтобы она тебя одобрила.

"Одобрила." Как будто я кандидат на должность, а не женщина, которая встречается с ее взрослым сыном.

– А что она сказала про Леночку? – спрашиваю я, не удерживаясь.

– Ерунда. Мама иногда вспоминает прошлое. Не обращай внимания.

Он действительно не понимает. Для него упоминание бывшей девушки – просто воспоминание. Он не видит в этом сравнения, оценки, попытки поставить меня на место.

Всю дорогу домой я молчу, а в голове крутится одна мысль: "Понравилась? Да она только что объявила мне войну."

Глава 5

Дмитрий

Я просыпаюсь в понедельник с чувством, что мир стал лучше. Вчерашний день на даче прошел замечательно – мама была в восторге от Анны, а Анна выглядела довольной. Наконец-то две самые важные женщины в моей жизни познакомились и подружились.

Пока завтракаю, прокручиваю в голове вчерашние моменты. Как мама показывала Анне семейные фотографии, как они обсуждали книги за столом, как мама дала ей рецепт шарлотки. Все было так естественно, так правильно.

Я всегда мечтал о том, чтобы привести домой девушку, которая понравится маме. С Леной было сложно – мама считала ее слишком амбициозной, слишком сосредоточенной на карьере. "Такие женщины плохие жены," – говорила она. "Они думают только о себе."

А Анна другая. Спокойная, домашняя, с правильными ценностями. Мама это сразу почувствовала.

На работе настроение отличное. Даже проблемы с заказчиками не раздражают. Когда архитектор Петров жалуется на очередные изменения в проекте, я отвечаю философски:

– Ничего, Серега. Главное – найти компромисс. Заказчик тоже человек.

– Ты сегодня какой-то слишком дзен, – смеется он. – Что случилось?

– Жизнь наладилась.

– А, понятно. Девушка?

– Девушка.

Рассматривая чертежи нашего жилого комплекса, ловлю себя на странных мыслях. Вот эта двухкомнатная квартира на втором этаже – в ней был бы отличный вид из окна кухни. Анна любит готовить у окна, наблюдая за улицей. А в этой трехкомнатной спальня выходит на восток – она встает рано, любит утреннее солнце.

Останавливаюсь, осознавая, что только что мысленно "поселил" Анну в проектируемый дом. Мы встречаемся всего полтора месяца, а я уже представляю наше общее будущее.

Но ведь вчера она понравилась маме. А это многое значит.

С Леной все было сложнее. Мама постоянно находила в ней недостатки – то слишком амбициозная, то недостаточно женственная, то "неподходящая для семейной жизни". После каждого визита к родителям Лена злилась, а я разрывался между двумя самыми важными женщинами в своей жизни.

В итоге Лена поставила ультиматум: "Либо я, либо твоя мама." И я… не смог выбрать. Точнее, выбрал того, кто ультиматумов не ставил.

С Анной все по-другому. Мама сама в нее влюбилась. Никаких конфликтов, никакого давления, никого рвать на части. Наконец-то все складывается правильно.

В обед звонит мама. Я отвечаю с улыбкой – жду, что она поделится впечатлениями от вчерашней встречи.

– Димочка, привет, дорогой.

– Привет, мам. Как дела?

– Хорошо. Слушай, а мне Анечка твоя понравилась.

Сердце согревается. Я знал, что мама ее оценит.

– Правда? Я так рад!

– Да, хорошая девочка. Воспитанная, скромная. Сразу видно – из хорошей семьи. И красивая, конечно. Ты не преувеличивал.

– Точно. Она замечательная.

– И умная какая! Так интересно рассказывала про свою работу. А как она восхищалась папиными котлетами! Искренне, без всякого притворства.

Мама явно настроена позитивно. Еще бы – Анна вела себя идеально.

– Только… – Мама замолкает, и в паузе слышится что-то тревожное.

– Что "только"?

– Ну, не знаю… может, я старая дура и ничего не понимаю в современных отношениях…

– Мам, говори прямо.

– Она какая-то слишком правильная, тебе не кажется? Все соглашается, все хвалит, все ей нравится. – Мама вздыхает. – Может, я параноик, но это немного настораживает.

Я хмурюсь. О чем она говорит?

– Мам, а что в этом плохого? Она вежливая.

– Конечно, сынок. Просто… ну, как будто она играет роль. Слишком старается понравиться. А это обычно значит, что человек что-то скрывает. – Пауза. – Или очень сильно в чем-то нуждается.

– Что она может скрывать?

– Да кто знает. Может, у нее долги? Или проблемы на работе? Или она ищет мужа, который решит ее проблемы? – Мама понижает голос, как будто делится секретом. – Димочка, ты только не сердись на меня. Я просто волнуюсь за тебя. После развода ты стал… ну, более доверчивым. А женщины это чувствуют.

– Мама, ты о чем? Анна работает, у нее своя квартира…

– Конечно, дорогой. И квартира может быть в ипотеке. И работа может висеть на волоске. – В ее голосе звучит такая материнская забота, что мои возражения кажутся детским упрямством. – Я не говорю, что она плохая. Может, я и зря волнуюсь. Просто будь осторожнее, хорошо? Не торопись с серьезными решениями. Присмотрись к ней получше.

– Хорошо, мам.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– И еще одно, сынок. Если тебе вдруг станет казаться, что она… ну, ведет себя странно или требует слишком много внимания… это нормально. Разведенные женщины часто бывают… сложными. У них травмы, комплексы. Ты просто помни, что ты хороший мужчина, и заслуживаешь простого счастья.

Разговор заканчивается, но осадок остается. Мама права – Анна действительно была вчера очень… правильная. Отвечала на все вопросы, соглашалась со всеми мнениями, ни разу не спорила.

Но разве это плохо? Может, она просто волновалась. Первое знакомство с родителями – это стресс для любой девушки.

Хотя теперь, когда мама об этом сказала, я вспоминаю странные моменты. Как Анна слишком быстро согласилась на поездку. Как старательно хвалила мамину готовку. Как внимательно слушала рассказы про семейные традиции.

Нет, глупости. Я же видел, как она общается в обычной жизни – естественно, с юмором, иногда даже спорит со мной. Вчера просто хотела произвести хорошее впечатление.

А мамины слова про "разведенных женщин"… Ну конечно, у Анны есть опыт неудачного брака. Но это же не делает ее ущербной. Наоборот, она знает цену отношениям.

Или… стоп. А вдруг мама права? Вдруг Анна действительно ищет того, кто решит ее проблемы? Того, кто обеспечит стабильность после краха первого брака?

Тут же стыжусь этой мысли. Как я могу так думать о женщине, которая мне нравится? О женщине, с которой я планирую будущее?

Но мамин голос звучит в голове весь оставшийся рабочий день. "Слишком правильная." "Играет роль." "Что-то скрывает."

К вечеру я почти убеждаю себя, что мама перестраховывается. Она же мать – ей положено волноваться за сына. Это естественно.

Вечером я еду к Анне. Она встречает меня улыбкой, но что-то в этой улыбке не так. Слишком натянутая, что ли.

– Как дела? – спрашиваю, целуя ее в щеку.

– Хорошо. А у тебя?

– Тоже хорошо. Мама звонила, восхищалась тобой.

– Правда? – В ее голосе слышится что-то странное. Не радость, а скорее удивление.

– Конечно. Она сказала, что ты ей очень понравилась.

– Это… приятно.

Мы идем на кухню. Анна ставит чайник, достает печенье. Движения автоматические, как будто она думает о чем-то другом.

– Ты устала? – спрашиваю.

– Немного. Рабочий день тяжелый был.

– Может, сходим куда-нибудь? В кино или…

– Лучше дома побудем. Если не возражаешь.

– Конечно.

Мы переходим в гостиную, включаем телевизор. Какая-то французская мелодрама – герои красиво страдают в парижских кафе. Анна сидит рядом, прижавшись к моему плечу. Пахнет ее шампунем, тепло ее тела согревает. Я глажу ее волосы, и она тихонько мурлычет от удовольствия.

– А помнишь, ты говорила, что мечтаешь съездить в Париж? – говорю я.

– Говорила.

– Может, поедем весной? Посмотрим все эти кафе и музеи.

– Было бы здорово.

Она отвечает рассеянно, не отрывая взгляда от экрана. Обычно разговоры о путешествиях ее оживляют, а сейчас она словно отсутствует.

– Анна, все в порядке?

– Да, все хорошо.

Но что-то определенно не хорошо. Может, вчерашняя встреча ее утомила больше, чем я думал? Или мама сказала что-то, что ее задело?

Я пытаюсь вспомнить вчерашний день. Мама была приветливой, отец – как всегда молчаливым и добрым. Обычный семейный обед. Что могло пойти не так?

А может… может, мама права, и Анна играла вчера роль? И сегодня устала от этой игры?

Стоп. Что я думаю? Это же бред.

В половине девятого звонит телефон. Мама.

– Извини, – говорю я Анне и отвечаю.

– Димочка, ты дома?

– Нет, мам, у Анны.

– Ах, понятно. Слушай, а ты не мог бы заехать? У меня с компьютером проблемы, совсем не работает. А завтра мне документы важные отправлять.

Я смотрю на Анну. Она делает вид, что смотрит телевизор, но я вижу – она слушает.

– Мам, может, завтра? Сейчас уже поздно…

– Димочка, ну пожалуйста! Я же не разбираюсь в этих компьютерах. А ты быстро разберешься, у тебя руки золотые.

Я колеблюсь. С одной стороны, мама права – завтра ей нужно отправлять документы. С другой стороны, я обещал провести вечер с Анной.

– Мам, а что именно с компьютером?

– Да не знаю, не включается. Может, вирус какой-то подцепил. Димочка, ну приезжай, пожалуйста. Я уже волнуюсь.

В ее голосе слышится тревога. Мама не молодая, для нее сломанный компьютер – серьезная проблема.

– Хорошо, сейчас приеду.

– Спасибо, родной! Ты у меня самый лучший.

Я кладу трубку и поворачиваюсь к Анне.

– Извини, мне нужно к маме съездить. У нее проблемы с компьютером.

– Конечно, – говорит Анна ровным голосом. – Езжай.

Что-то в ее тоне настораживает. Слишком спокойно, слишком безэмоционально.

– Я быстро. Максимум час.

– Не торопись. Семья – это главное.

Опять этот странный тон. Как будто она повторяет заученную фразу.

В ее тоне что-то такое, что заставляет меня остановиться.

– Аня, ты сердишься?

– Нет. Почему я должна сердиться?

– Не знаю. Просто… ты какая-то странная сегодня.

– Все нормально, Дима. Езжай к маме.

Она встает, подходит ко мне и целует в щеку. Но поцелуй холодный, формальный. И тут в голове против воли возникает мамин голос: "Если тебе станет казаться, что она ведет себя странно…"

Стоп. Нет. Я не буду так думать.

– Увидимся завтра?

– Конечно.

Я одеваюсь, чувствуя себя неловко. Что-то происходит, но я не понимаю что. Вчера все было прекрасно, сегодня Анна ведет себя так, будто я в чем-то виноват.

Может, она действительно устала. Или расстроилась, что я ухожу. Но это же мама. Неужели она не понимает, что когда родителям нужна помощь, нужно ехать?

А может… может, мама все-таки права? Может, у Анны действительно "сложный характер", как говорят про разведенных женщин? Может, она требует слишком много внимания?

Нет, глупости. Анна не такая. Она понимающая, спокойная…

По дороге к маме я думаю о ее словах. "Слишком старается понравиться." "Что-то скрывает." А сейчас вот эта холодность…

Подъезжаю к маминому дому, и вдруг понимаю: я злюсь. На кого – непонятно. На маму за то, что вызвала? На Анну за то, что обиделась? На себя за то, что не знаю, как поступить правильно?

Раньше все было проще. Мама звонила – я ехал. Никто не обижался, никто не делал странных лиц. А сейчас чувствую себя как канатоходец между двумя пропастями.

Мама встречает меня на пороге.

– Димочка, спасибо, что приехал!

– Где компьютер?

– В кабинете. Вообще не включается.

Я иду к компьютеру, нажимаю кнопку. Он включается нормально.

– Мам, он работает.

– Что? – Мама подходит, смотрит на экран. – Странно. Полчаса назад не включался.

– Может, провод отошел. Или перегрелся.

– Наверное. – Она выглядит смущенной. – Извини, что беспокоила. Хочешь чаю?

– Нет, спасибо. Мне к Анне нужно вернуться.

– Конечно. А как она восприняла наше знакомство?

– Хорошо. Сказала, что ты приятная женщина.

– Только приятная? – Мама улыбается. – Ну что ж, это уже неплохо. Первое впечатление не всегда полное.

– Что ты имеешь в виду?

– Да ничего особенного. Просто нужно время, чтобы узнать человека получше. – Она целует меня в щеку. – Езжай к своей девочке. И не торопись со всем, хорошо?

– Хорошо, мам.

Выходя из дома, я чувствую себя виноватым. Виноватым перед Анной – потому что оставил ее одну. Виноватым перед мамой – потому что раздражался на ее просьбу о помощи.

По дороге обратно вижу ювелирный магазин. Стоп. Точно. Куплю Анне что-нибудь красивое. Чтобы показать, что она важна для меня. Что вчерашняя встреча была для меня особенной.

Захожу в магазин. Продавщица – женщина лет сорока с профессиональной улыбкой – тут же подходит ко мне.

– Добрый вечер. Что-то конкретное ищете?

– Серьги. Для девушки.

– Понятно. А повод какой, если не секрет?

Хороший вопрос. Какой повод? Извинения за то, что бросил ее ради мамы? Или благодарность за то, что она понравилась родителям?

– Просто хочу сделать приятное, – говорю я.

– Романтично. – Продавщица показывает витрину. – Вот эти очень популярны. Классическая модель, к любому наряду подойдет.

Серьги действительно красивые – изящные, с небольшими камнями. Не слишком дорого, но качественно.

– А эти? – Показываю на другие, подороже.

– Отличный выбор. Белое золото, бриллианты. Очень изысканно.

Смотрю на цену и слегка морщусь. Дороговато. Но ведь это для Анны. И если подумать, разве можно экономить на человеке, которого любишь?

– Беру эти.

– Прекрасно. Это для особенного случая? – спрашивает продавщица, доставая серьги из витрины.

– Да. Хочу показать девушке, что она мне дорога.

– Понимаю. Знаете, мужчины часто покупают украшения после… ну, небольших недоразумений в отношениях. – Она деликатно улыбается. – Это очень правильно. Женщины ценят, когда мужчина умеет просить прощения красиво.

Просить прощения? А за что, собственно? За то, что помог маме?

Но ведь Анна действительно расстроилась. Значит, в каком-то смысле я все-таки виноват.

– Вы считаете, подарок поможет? – спрашиваю.

– Конечно! – Продавщица заворачивает серьги в красивую коробочку. – Женщины понимают язык подарков. Это показывает, что вы о ней думаете.

Я плачу и еду обратно к Анне. В машине лежит маленькая коробочка, и на душе становится легче. Анна увидит серьги и поймет, что значит для меня. Поймет, что вчерашнее знакомство с родителями было важным шагом.

Поднимаясь в лифте, думаю о том, как все-таки хорошо, что мама одобрила Анну. Пусть и с небольшими оговорками, но одобрила. Это главное. Остальное – мелочи, которые можно исправить.

Может, стоит больше времени проводить втроем? Чтобы мама лучше узнала Анну, а Анна – маму. Чтобы они стали ближе, подружились по-настоящему.

Я ехал к ней, но глядя на часы, понял, что уже слишком поздно. Лучше я приду завтра, с цветами, когда мы оба остынем.

Глава 6

Анна

Я просыпаюсь с тяжестью в груди. Вчерашний вечер прокручивается в голове как плохой фильм – его растерянное лицо, когда мама позвонила, торопливое "извини, нужно к маме", мой холодный поцелуй на прощание.

Еще хуже то, что я понимаю: это только начало.

Встаю, завтракаю, пытаюсь сосредоточиться на работе. Редактирую мемуары очередного "героя труда", который считает, что его сорокалетний стаж на заводе достоин экранизации. Обычно такие тексты меня веселят, но сегодня даже перлы вроде "мой трудовой подвиг вдохновит поколения" не вызывают улыбки.

В голове крутится вчерашний разговор Дмитрия с матерью. Тон его голоса – виноватый, оправдывающийся. "Да, мама… конечно, мама… сейчас приеду, мама…" Как будто ему тридцать восемь месяцев, а не лет.

И самое страшное – он не видит в этом проблемы. Для него это нормально, что мама звонит среди свидания и требует немедленно приехать. Что ее сломанный компьютер важнее отношений с девушкой.

В обед получаю сообщение от него: "Анечка, прости за вчера. Все наладилось, мама довольна. Увидимся вечером?"

"Мама довольна." Замечательно. Главное, чтобы мама была довольна.

Отвечаю коротко: "Хорошо."

Весь день думаю о том, что сказать ему вечером. Как объяснить, что проблема не в том, что он помог маме, а в том, как это произошло? Что меня задело не его уход, а то, что он даже не подумал спросить, можно ли перенести встречу на завтра.

К шести вечера накручиваю себя до состояния, когда хочется просто отменить встречу и спрятаться под одеялом. Но в половине седьмого в дверь звонят.

Открываю – Дмитрий стоит с огромным букетом роз и виноватой улыбкой.

– Привет, – говорит он осторожно. – Можно войти?

– Конечно.

Он входит, протягивает мне цветы. Розы красивые, дорогие, пахнут так, будто их только что срезали.

– Спасибо, – говорю сухо, принимая букет.

– Анечка, я хочу извиниться за вчера. Знаю, что подвел тебя.

Иду на кухню, ставлю розы в воду. Он следует за мной, и я чувствую его напряжение.

– Ты не подвел. Просто помог маме.

– Но ты расстроилась. Я видел.

Поворачиваюсь к нему. Он стоит в дверях кухни, держа в руках маленькую бархатную коробочку.

– Что это?

– Подарок. – Он протягивает коробочку. – Хочу, чтобы ты знала: ты очень важна для меня.

Открываю коробочку. Внутри – изящные серьги с небольшими бриллиантами. Красивые, дорогие, явно выбранные с любовью.

– Дима, они прекрасные, но…

– Примерь, – говорит он с надеждой в голосе.

Я смотрю на серьги и чувствую, как внутри все сжимается. Не от радости – от какой-то тяжелой обиды.

– Зачем?

– Как зачем? Хочу сделать тебе приятное.

– После того, как ты меня бросил ради маминого компьютера?

Он выглядит озадаченным.

– Аня, я же объяснил. У мамы были проблемы…

– Какие проблемы, Дима? – Я закрываю коробочку и ставлю ее на стол. – Компьютер работал нормально, да?

– Ну… да. Наверное, временный сбой был.

– Или никакого сбоя не было. Просто твоя мама решила проверить, кто для тебя важнее – она или я.

– Аня, что ты говоришь? Зачем маме это проверять?

Я смотрю на него и понимаю, что он искренне не понимает. Для него мать – святая женщина, которая не способна на манипуляции.

– Дима, дело не в подарках. Мне было неприятно вчера.

– Почему? Я же объяснил, что случилось.

– Ты не объяснил. Ты просто ушел, как только мама позвонила. Даже не подумал спросить, как я к этому отношусь.

– А что тут спрашивать? – Он начинает раздражаться. – Это же мама. Я не мог ей отказать.

– Почему?

– Как почему? Она мне родная. А ты… – Он останавливается, понимая, что сказал лишнее.

– А я что?

– Ты знаешь, что я имею в виду. Мама – это семья. А мы пока только встречаемся.

Слова падают между нами как холодные камни. "Пока только встречаемся." После месяца отношений, после знакомства с родителями, после всех разговоров о будущем – мы "пока только встречаемся".

– Понятно, – говорю я ровно. – Значит, в иерархии твоих приоритетов я где-то после мамы, но выше случайных знакомых.

– Аня, не перекручивай! Я не это имел в виду.

– А что ты имел в виду?

– Что… что мама это мама! Я не могу просто взять и перестать о ней заботиться!

– А кто просит перестать? Я прошу только одного – иногда учитывать мои чувства тоже.

– Я учитываю! – Он указывает на серьги. – Вот, купил тебе подарок!

– Ты думаешь, подарок решает проблему?

– А в чем проблема? – Теперь он откровенно раздражен. Руки у него скрещены на груди, взгляд становится тем самым снисходительным взглядом взрослого, который смотрит на капризного ребенка. – Аня, ну что ты как маленькая? Мама попросила помочь, я помог. Все взрослые люди так делают.

– А что я должен был сделать? – продолжает он, и голос его становится увереннее, будто он нашел наконец правильные аргументы. – Сказать матери "извини, у меня свидание, твой компьютер подождет"? Ты бы хотела, чтобы твой сын так с тобой поступил?

"Что ты как маленькая." Эти слова бьют больнее, чем пощечина. И не только потому, что он обесценивает мои чувства. Потому что эту фразу я уже слышала. Точно такими же словами говорил и мой бывший муж. "Ты все преувеличиваешь." "Это просто моя мама." "Что ты как маленькая?"

История повторяется, просто с другим актером в главной роли.

– Взрослые люди, – повторяю я медленно, – обычно предупреждают, если планы меняются. Извиняются, если приходится кого-то подвести. И уж точно не покупают подарки вместо разговора о проблемах.

– Какая проблема, Аня? В чем проблема?

Он искренне не понимает. Смотрит на меня с тем же недоумением, с каким смотрел мой бывший, когда я пыталась объяснить, что его мать вмешивается в нашу жизнь. И в его глазах я читаю то же самое: "Она истеричка. Она не понимает святости семейных уз. Она эгоистка."

Я смотрю на него – искреннего, непонимающего, готового спорить до утра, только бы не признать, что где-то неправ. И понимаю: этот разговор бесполезен.

– Знаешь что, забудь. – Я беру коробочку с серьгами. – Спасибо за подарок. Они действительно красивые.

– Правда? – Его лицо светлеет. – Примеришь?

– Обязательно.

Он облегченно выдыхает и подходит ко мне.

– Аня, прости, что мы поссорились. Я не хотел тебя расстраивать.

– Я знаю.

Он обнимает меня, и я позволяю себя обнять. Но в его объятиях нет прежнего тепла. Есть только усталость и понимание того, что мы говорим на разных языках.

– Может, поужинаем где-нибудь? – предлагает он. – В том ресторане, который тебе нравится?

– Давай лучше дома поедим. Я уже купила продукты.

– Отлично. Я помогу.

Мы готовим ужин молча. Он нарезает овощи для салата, я жарю мясо. Внешне все как обычно, но между нами повисла какая-то осторожность. Мы оба стараемся не затрагивать вчерашнюю тему.

За ужином он рассказывает про работу, про проблемы с заказчиками. Я слушаю, киваю, задаю вопросы. Играю роль понимающей подруги, которая не делает сцен из-за пустяков.

– Кстати, – говорит он, когда мы переходим к десерту, – мама передавала тебе привет. Сказала, что очень рада была познакомиться.

– Передай ей спасибо.

– Она приглашает нас на следующие выходные. Хочет показать новые сорта роз, которые посадила.

Я откладываю вилку.

– На следующие выходные?

– Да. Если у тебя нет планов.

– Дима, мы же только в прошлые выходные там были.

– Ну и что? Мама соскучилась. А еще она хочет дать тебе рецепт шарлотки, обещала же.

"Мама соскучилась." По мужчине, которого видит каждый день, с которым разговаривает по телефону несколько раз в день.

– Может, в другой раз? Я планировала встретиться с подругой.

– С какой подругой?

– Со Светой. Мы давно не виделись.

– А не можешь перенести? Маме будет неприятно, если мы откажемся.

Опять мама. Опять ее чувства важнее моих планов.

– Хорошо, – говорю я тихо. – Перенесу.

– Замечательно! – Он сияет. – Мама будет в восторге.

После ужина мы смотрим фильм. Сидим на диване, он обнимает меня, я прижимаюсь к его плечу. Все выглядит мило и уютно. Но внутри у меня ледяная пустота.

Он уходит в половине одиннадцатого – завтра рано вставать. Целует меня на прощание долго, нежно.

– Спокойной ночи, любимая.

– Спокойной ночи.

Дверь закрывается, я остаюсь одна. Иду в спальню, открываю коробочку с серьгами. Холодный бархат приятно ложится в ладонь, замочек щелкает с тихим металлическим звуком. Они действительно красивые – изящная работа, хороший камень. Дорогие.

Беру одну серьгу, рассматриваю на свету. Бриллиант переливается, отражая свет настольной лампы. Дмитрий выбрал со вкусом. Потратил немалые деньги.

Я надеваю их и иду к зеркалу. Холодный металл касается кожи, серьги тяжелее, чем кажутся. Смотрю на свое отражение.

В зеркале женщина в дорогих серьгах. Они мне идут, делают лицо более изысканным, подчеркивают глаза. Но когда я смотрю на себя, вижу не красивую женщину в украшениях. Вижу пациентку, которую успокоили дозой дорогого лекарства. Туземца, которого подкупили стеклянными бусами.

Серьги красивые. Но в них есть что-то неправильное. Как будто они не подарок, а плата. Или извинение, которое не несет в себе понимания вины.

Снимаю их медленно, одну за другой. Металл оставляет на коже едва заметное покраснение – я слишком сильно прижимала замочки. Кладу серьги обратно в коробочку, закрываю крышку и убираю в шкатулку для украшений.

Они красивые. Но на душе от них тяжело.

Как от кандалов. Красивых, дорогих кандалов, которые надевают на руки с улыбкой и словами о любви.

Потому что теперь я знаю: когда у нас возникнет проблема, Дмитрий не будет со мной ее решать. Он пойдет в магазин.

И когда я протестую против чего-то, что касается его мамы, он скажет мне, что я веду себя как маленькая.

Ложусь в постель и долго не могу уснуть. В голове крутятся его слова: "Мы пока только встречаемся." И еще: "Что ты как маленькая?"

Может, он прав. Может, я действительно веду себя как избалованная девочка, которая требует внимания. Может, проблема во мне, а не в его отношениях с мамой.

Но тогда почему на душе так скверно? Почему красивые серьги кажутся не подарком, а взяткой?

И почему я чувствую себя так, будто только что надела кандалы?

Глава 7

Анна

В среду утром получаю сообщение от Дмитрия: "Мама уже ждет нас в субботу, я подтвердил, что мы приедем! Она хочет показать новые розы и дать тебе рецепт шарлотки. Будет здорово!"

Читаю это сообщение и чувствую, как что-то внутри окончательно ломается. Он даже не спросил. Просто решил за меня. "Подтвердил, что мы приедем." Как будто я марионетка, которая не имеет права голоса.

Вечером я больше не выдерживаю и звоню Свете.

– Светик, можешь приехать? Мне нужен совет.

– Что случилось? Твой принц превратился в жабу?

– Хуже. Его мама превратилась в дракона.

– О. Это серьезно. Приезжаю через час. Вино покупать?

– Обязательно.

Света появляется на пороге с бутылкой красного и пакетом печенья. Выглядит она как всегда – растрепанные волосы, джинсы, кроссовки и выражение лица человека, готового воевать с мировой несправедливостью.

– Где тут дракон? – спрашивает она, снимая куртку. – Покажи, я его огнетушителем потушу.

Мы идем на кухню. Я ставлю чайник, Света открывает вино и плюхается на стул.

– Рассказывай все с самого начала. И не экономь на подробностях.

Я рассказываю. Про встречу с родителями, про "простенькое платье" и призрак Леночки. Про звонок мамы и сорванный вечер. Про серьги и фразу "что ты как маленькая".

Света слушает, периодически хмыкая и потягивая вино. Когда я заканчиваю, она некоторое время молчит, обдумывая услышанное.

– Так, – говорит она наконец. – Диагноз ясен. Поздравляю, подруга. У тебя классическая свекровь-манипулятор. Модель "Серый кардинал".

– Серый кардинал?

– Ага. Она не командует напрямую, а действует через "заботу" и "любовь". – Света делает кавычки пальцами, потом достает из сумки ручку и берет салфетку. – Смотри, какую красивую схему она выстроила.

Она начинает рисовать на салфетке – кружочки, стрелочки, подписи.

– Вот Дима, – рисует большой круг. – Вот его мама, – еще один круг, от которого идут стрелки к первому. – А вот ты, – маленький кружок в стороне. – Видишь? Ты не в системе. Ты – угроза системе.

Света проводит жирную стрелку от "мамы" к "Диме" и подписывает: "КОНТРОЛЬ".

– Понимаешь, она не злая. Она просто вампир, который питается его чувством вины. А ты – угроза ее источнику питания. Ее задача – не уничтожить тебя сразу, а доказать сыну, что ты "некачественная еда". – Света рисует перечеркнутую стрелку от "Димы" ко мне. – "Простенькое платье" – это артподготовка. Она сразу дала понять, что ты не из ее лиги. "Призрак Леночки" – это психологическая атака. Показала, что у нее есть эталон, и ты ему не соответствуешь. "Срочный вызов" – это диверсия в тылу. Проверила, кто важнее в его жизни.

– А он ничего не понял.

– Конечно не понял! Она его тридцать восемь лет дрессировала. Для него ее манипуляции – это проявления материнской любви. – Света отправляет в рот кусочек печенья. – Она не домохозяйка, Анька. Она фельдмаршал!

Несмотря на тяжесть на душе, я смеюсь. Светины военные сравнения всегда меня веселят.

– И что теперь делать?

– Есть два варианта. Первый – сдаться и бежать. Второй – принять бой.

– А если принять бой?

– Тогда нужна стратегия. – Света допивает вино и наливает еще. – Понимаешь, она ждет от тебя предсказуемой реакции. Истерик, ревности, попыток переманить сыночка на свою сторону. Она к этому готова.

– А что если сделать наоборот?

– Вот именно! – Света стучит кулаком по столу. – Операция "Идеальная невестка". Ты становишься до тошноты милой, соглашаешься со всем, что она говорит, постоянно хвалишь ее и подчеркиваешь, как Диме повезло с такой матерью.

– Это лицемерие.

– Это тактика! – Света встает и начинает ходить по кухне. – Смотри, в чем ее сила? В том, что она контролирует ситуацию. Знает, как ты отреагируешь на ее выпады. А ты ей подписываешь пакт о ненападении.

– Как это?

– Очень просто. Она говорит тебе гадость, а ты отвечаешь: "Галина Ивановна, какая вы мудрая! Спасибо за совет!" Она упоминает Леночку, а ты: "Как хорошо, что у Димы были такие замечательные отношения до меня. Это говорит о его способности любить".

Я представляю себе эту картину и морщусь.

– Звучит ужасно.

– Зато работает! – Света садится обратно. – Понимаешь, она готовится к войне, а ты ей предлагаешь мир. Это ее обезоружит. Она не знает, как реагировать на покорность.

– А вдруг она просто меня растопчет?

– Не растопчет. Таким, как она, нужно сопротивление. Им скучно побеждать без борьбы. Если ты будешь слишком покорной, она потеряет к тебе интерес.

– Или решит, что я идиотка.

– Пусть решает. Главное, чтобы Дима видел: ты стараешься ради него. Что его мама тебе нравится, что ты хочешь с ней подружиться.

Я молчу, обдумывая ее план. С одной стороны, он звучит разумно. С другой – мне противно представлять, как я улыбаюсь Галине Ивановне и говорю комплименты, которые не чувствую.

– Не знаю, Света. Это не по мне.

– А что по тебе? Прямой конфликт? – Света смотрит на меня серьезно. – Анька, ты уже попробовала честность. Рассказала Диме, что тебя беспокоит. И что получила? "Что ты как маленькая." Он на ее стороне. И будет на ее стороне, пока не поймет, что его используют.

– А когда он поймет?

– Может, никогда. А может, когда она перегнет палку. – Света пожимает плечами. – Но точно не поймет, если ты будешь с ней воевать. Тогда он просто выберет маму.

Эти слова бьют в самую точку. Я боюсь именно этого – что в открытом конфликте Дмитрий выберет мать.

– А сколько я должна буду так играть?

– Пока ситуация не изменится. Или пока не поймешь, что игра не стоит свеч. – Света наклоняется через стол. – Слушай, а ты его любишь?

Вопрос застает меня врасплох. Я открываю рот, чтобы ответить, и понимаю, что не знаю, что сказать.

В голове мелькают картины. Дмитрий в парке, который осторожно целует меня под осенними листьями. Дмитрий на моей кухне в смешных резиновых перчатках с уточками. Дмитрий, который помогает повесить полку и не просит за это денег.

И сразу за этими картинами – другие. Дмитрий, который снисходительно говорит "что ты как маленькая". Дмитрий, который бросает меня посреди свидания ради маминого компьютера. Дмитрий, который покупает серьги вместо разговора о проблемах.

Как это может быть один и тот же человек?

– Я… не знаю. Мне с ним хорошо. Он добрый, заботливый…

– Это не ответ на мой вопрос.

Я думаю. Люблю ли я Дмитрия? Или просто устала быть одна? Или боюсь, что больше никого не найду?

– Он хороший человек, – говорю я наконец.

– Ань, "хороший человек" – это не профессия и не повод строить с ним жизнь, – отрезает Света. – Собака тоже хороший друг, но ты же за нее замуж не выходишь.

– Света, а что если…

– Что "что если"?

– Что если он действительно хороший?

Подруга молчит несколько секунд.

– Тогда, Анька, радуйся. И не пори чушь всю голову. Хорошие мужчины тоже иногда встречаются. Просто редко.

– Хорошие мужчины не говорят своим девушкам "что ты как маленькая", – замечает Света.

– Он просто не понимает…

– Ага, не понимает. Анька, а может, проблема не в его маме, а в нем самом?

– Что ты имеешь в виду?

– Что он слабак. Ему удобно, чтобы мама за него все решала. Ему не нужна равноправная партнерша, ему нужна еще одна мама. Помладше и посимпатичнее.

Слова Светы больно режут слух, потому что в них есть доля правды.

– Может, ты права. Но я не готова с ним расставаться.

– Почему?

– Потому что… – Я пытаюсь найти слова. – Потому что кроме этой проблемы с мамой, мне с ним действительно хорошо. Он внимательный, нежный, надежный.

– Надежный? – Света фыркает. – Анька, надежный мужчина не бросает девушку посреди свидания ради маминого компьютера.

– Он не бросил. Просто помог родителям.

– А ты его слышишь? Ты защищаешь его так же, как он защищает свою маму.

Я замолкаю. Света права. Я оправдываю Дмитрия точно так же, как он оправдывает Галину Ивановну.

– Черт, – говорю я тихо.

– Вот именно. – Света протягивает мне стакан с вином. – Поэтому либо принимай решение расстаться, либо играй по правилам его мамы. Третьего не дано.

Мы молчим некоторое время. За окном темнеет, в соседней квартире кто-то включает телевизор. Обычный московский вечер, обычная жизнь. А я сижу на кухне и планирую военную операцию против свекрови.

– Хорошо, – говорю я наконец. – Расскажи подробнее про эту операцию.

– Ура! – Света хлопает в ладоши. – Значит, будем воевать! Записывай план.

Она встает, берет листок бумаги и ручку со стола.

– Первое правило: никогда не спорь с ней. Что бы она ни сказала, ты соглашаешься и хвалишь ее мудрость.

– Даже если она скажет откровенную глупость?

– Особенно тогда. Второе правило: постоянно подчеркивай, как Диме повезло с мамой. "Вы так хорошо его воспитали", "Он весь в вас", "Какое счастье, что у него такая заботливая мать".

– Меня стошнит.

– Потерпишь. Третье правило: всегда спрашивай ее совета. По любому поводу. Что приготовить, что надеть, как лучше поступить. Она обожает давать советы.

– А если советы будут вредными?

– Выполнять необязательно. Главное – спросить и поблагодарить. – Света пишет на листке. – Четвертое правило: дари ей подарки. Небольшие, но со смыслом. Показывай, что думаешь о ней.

– Какие подарки?

– Да любые. Цветы, конфеты, книжку. Главное – регулярно. Пятое правило: никогда не критикуй ее в присутствии Димы. Даже намеком. Даже в шутку.

– А если она меня достанет?

– Улыбайся и говори: "Галина Ивановна права, мне есть над чем работать". – Света откладывает ручку. – И последнее правило: не забывай, что это игра. Как только перестанешь играть, ты проиграешь.

Я беру листок, читаю написанное. План выглядит одновременно разумным и отвратительным.

– А что, если она поймет, что я играю?

– Она и так знает, что ты играешь. Вопрос в том, чья игра окажется сильнее.

– А если Дима поймет?

– Дима ничего не поймет. Он будет счастлив, что его девочки поладили. – Света собирает крошки печенья в ладонь. – Главное, Анька, помни: это временная мера. Либо ситуация изменится, либо ты поймешь, что тебе это не нужно.

– А если ничего не изменится?

– Тогда ты проведешь остаток жизни, притворяясь идеальной невесткой. – Света выбрасывает крошки в мусорное ведро. – Но это твой выбор.

Мы еще час говорим о деталях "операции". Света рассказывает примеры из жизни подруг, которые воевали со свекровями. Кто-то победил, кто-то проиграл, кто-то сдался и развелся.

– Самое главное, – говорит она на прощание, – не потеряй себя в этой игре. Помни, кто ты есть на самом деле.

Когда Света уходит, я остаюсь одна на кухне с листком, исписанным планом операции "Идеальная невестка". Читаю его еще раз и чувствую, как желудок сжимается от отвращения.

Но альтернатива – открытая война с Галиной Ивановной – пугает еще больше.

Иду в спальню и останавливаюсь возле полки, которую повесил Дмитрий. На ней стоят мои книги – романы, детективы, сборники стихов. Он делал эту полку с такой заботой, измерял, выравнивал, гордился результатом.

Раньше эта полка была символом его внимания ко мне. А сейчас я смотрю на нее и думаю: не символ ли это будущего вторжения в мое пространство? Не первый ли это шаг к тому, чтобы сделать из моей квартиры еще одно место, где будут действовать правила Галины Ивановны?

Складываю листок и убираю его в ящик стола. Завтра у меня встреча с Дмитрием. И послезавтра мы снова едем к его родителям.

Я понимаю, что это мой единственный шанс. Либо я дам Дмитрию время "прозреть", показав ему, что можно жить без постоянных конфликтов с его матерью. Либо окончательно убежусь, что он безнадежен, и смогу уйти с чистой совестью, зная, что попробовала все.

Это не игра. Это эксперимент. Последняя попытка спасти то, что можно спасти.