Так кто же я?!

Так кто же я?!

Глава 1

Даниил стоял на середине моста и смотрел вниз, на машины, проезжающие с большой скоростью. Этот мост был построен недавно, чтобы разгрузить междугороднюю трассу, убрать бесконечные пробки, и устранить причину частых аварий. В этом месте небольшая дорога, между двумя частями пригорода, пересекала трассу регионального значения и мешала передвижению транспорта. Теперь большие фуры и легковые автомобили беспрепятственно проносились под мостом, а пригород жил своей неспешной жизнью, словно получив дополнительный сосуд, соединивший две жизненно важные артерии. Вдоль дороги протянулся тротуар, по которому пешеходы также могли пересечь трассу, без риска для жизни. И городу и трассе сразу стало легче, когда появился этот мост. С него также открывался вид на поля и перелески с одной стороны, на частный сектор и высотные дома – с другой. Вдали виднелось бирюзовое озерцо, окруженное яркой зеленью лугов. Рядом с мостом все было застроено домами, большими и маленькими.

Даниил знал, что строения рядом с озером принадлежат местному конезаводу, прославившемуся не только в городе, но и далеко за его пределами. Владелец разводил редких скакунов ахалтекИнской породы. Этот конезавод находился здесь давно, Даниил знал о нём с детства, и даже когда-то был там на экскурсии. Но никогда не интересовался лошадьми всерьёз и поэтому в детстве, порадовавшись видом красивых стройных лошадей, быстро забыл о них.

Но сейчас всё было погружено в предрассветную тьму и проезжающие машины под мостом видны были только в свете фар иногда ярких и мощных, как у фур дальнобойщиков, а временами – совсем слабых у «легковушек». Даниил пришел сюда не для того, чтобы насладиться видом и порадоваться тому, что жить местным стало проще. Он также не планировал любоваться видом конюшен с выбеленными стенами, стоящими среди лугов, скрытых сейчас в темноте. Он хотел свести счёты со своей жизнью, спрыгнув с этого моста, поэтому все вокруг казалось несущественным, не важным. Все, что он видел и ощущал раньше, будто бы уже сейчас кануло в прошлое, потеряв резкость и актуальность.

Он был старшим сыном своих родителей, на которого возлагались большие надежды. Даниил учился легко, обладая очень высоким коэффициентом умственного развития (IQ), а также имел хорошую память. Поэтому учеба давалась ему легко, без напряжения. Учителя и все родные предрекали ему прекрасное будущее, уверенные, что мальчик станет учёным или кем-то очень известным. Но сейчас он не мог думать о будущем, или о надеждах его родных. Даниилу казалось, что он не имеет права на жизнь, и он просто обязан закончить свою пытку.

– Я – моральный урод, – едва слышно шептал он, поправляя очки с толстыми стёклами и шагая в предутренней тиши к мосту. – Таким не должно быть места на земле! Не зря же мне твердили, что я не чувствую то, что все другие ощущают. Я – не имею права жить!

Мальчик рос в религиозной семье, где родители учили сопереживать людям в их проблемах, делать добро. Диниил всегда заботился о блихних и дальних, но всё это происходило «от ума». Он не мог сочувствовать. Да и у самого с чувствами как-то не очень складывалось. Он все продумывал, но не мог прочувствовать. И он замечал, что отличается от окружающих его людей. Никто не объяснил ему, что высокий интеллект всегда подразумевает меньшую чувствительность и он может разумом немного восполнить недостаток чувств. Но объяснить это было некому и он ощущал себя другим, даже неполноценным. Кроме того, он нередко слышал о том, как важно избегать греха. Он слышал также, как "грех Онана" называли "смертным грехом".

Когда тело мальчика начало формироваться, он прилагал массу усилий, чтобы никогда даже близко не подходить к этой черте. Но потом нарушение вышло случайно и после этого он ощущал себя самым грязным и грешным на всей земле. В его теле текла часть восточной, горячей крови, и это обостряло борьбу.

Но сегодня вечером он сделал это сознательно, и теперь он был уверен, что достиг дна греха. Особенно, когда в ванную, в самый неподходящий момент, вошел отец. Оказалось, что тот заподозрил неладное, заметив, что сын слишком долго моет руки, и почему-то закрыл дверь на защелку, и отец решил открыть снаружи, воспользовавшись отверткой.

Застав сына за греховным занятием, отец сильно наказал его ремнём и это было впервые, сколько Даниил помнил себя. После чего мальчика отправили в спальню "подумать о своем поведении". Даниил дождался, когда все в доме заснули, долго думал и мучился угрызениями совести, затем пошел на мост.

Он шагал по тротуару, ведущему к мосту, в предрассветной мгле, где тишину нарушал лишь отдалённый гул машин и редкие порывы ветра. Его шаги были неровными, то замедлялись, то ускорялись, словно тело не могло решить, хочет ли оно двигаться вперёд? В груди кололо, будто кто-то сжимал сердце ледяной рукой. Очки, тяжёлые и неудобные, сползали с переносицы, и он машинально поправлял их, хотя почти не замечал этого движения. Его мысли были хаотичны, но в то же время мучительно чётки, как острое лезвие, вонзающееся в сознание снова и снова.

«Моральный урод, – повторял он про себя, и эти слова звучали как приговор, который он сам себе вынес. – Грязный, недостойный, падший».

В его голове эхом отдавались наставления родителей, слова пастора, которые он слышал каждое воскресенье в церкви о том, как важно жить святой жизнью, хранить себя «неосквернённым от мира».

Он помнил, как во время беседы с мальчиками-подростками, пастор сказал:

– Грех – это смерть души. Грех Онана – это вызов Богу. Важно всеми силами противостоять этому греху.

Тогда, слушая наставления, Даниил лишь улыбался. Он был уверен, что легко справится, если вдруг подобное искушение придёт. Он был очень самоуверенным мальчиком, ведь ни у учебе, ни в других аспектах жизни он не знал поражения. Конечно, в спорте он не был первым, но все же и не слишком отставал от сверстников.

Эти слова, когда-то казавшиеся абстрактными, теперь обрели пугающую реальность. Они были как клеймо, выжженное на его коже, видимое каждому, кто посмотрит на него. Он чувствовал себя обнажённым, уязвимым, словно весь мир уже знал о его позоре, о его поражении.

Случайное нарушение, случившееся несколько месяцев назад, было первым ударом. Даниил помнил, как тогда, стоя под горячим душем, он пытался отмыть не только тело, но и душу. Он тёр кожу до красноты, шепча молитвы, но чувство грязи не уходило. Он плакал, умоляя Бога простить его, клялся, что больше никогда не поддастся. Но потом это снова произошло во время сна, и он попытался убедить себя, что во сне он не контролирует себя, и значит – это не он.

Но вчера всё изменилось. Впервые он сделал это осознанно, поддавшись импульсу, который он так долго подавлял. Момент слабости длился всего несколько секунд, но он разрушил всё. Даниил чувствовал, что предал не только Бога, но и себя, свою семью, все их надежды. А потом в ванную вошёл отец…

Он до сих пор слышал звук отвёртки, скрежет замка, резкий скрип двери. Взгляд отца – смесь гнева, разочарования и отвращения – был хуже любого ремня. И все же был и ремень, после того, как отец довольно грубо схватил сына за предплечье и поволок за собой в свою комнату. Удары кожаного пояса жгли спину, но боль в сердце была сильнее.

– Ты должен был быть лучше, Даниил! – кричал отец, и его голос дрожал от ярости. – Ты опозорил нас всех!

Впервые в жизни Даниил видел отца таким. Обычно сдержанный, даже холодный, тот человек, который учил его быть сильным, теперь смотрел на него как на чужака. И это было невыносимо.

Когда его отправили в спальню «подумать о своем поведении», Даниил не думал. Он лежал на кровати, глядя в потолок, но видел только лицо отца, слышал только его голос. Мир вокруг сжался до одной точки – чувства вины, которое поглощало его целиком. Он не мог остаться в этом доме, не мог смотреть в глаза родителям, не мог притворяться, что всё ещё достоин их любви. Решение пришло само собой, холодное и ясное, как утренний воздух. Мост. Он знал, куда идти.

Шагая по тротуару, Даниил чувствовал, как каждый шаг отдаляет его от дома, от семьи, от самого себя. Его руки дрожали, и он сунул их в карманы куртки, чтобы унять дрожь. Ветер усиливался, пробирая до костей, но он не замечал холода. В голове мелькали воспоминания: как он в детстве бежал по этим полям к озеру, как смеялся с младшим братом, как мать гладила его по голове, называя «своим умницей».

Даниил был похожим на мать, черные вьющиеся волосы, большие глаза детей востока в обрамлении пушистых ресниц. Софья вышла замуж против воли родителей, мечтавших выдать её за сына местного банкира, члена их еврейской общины. Но она приняла христианство и вышла замуж за члена той церкви, которую посещала. Сначала родители приложили все усилия, чтобы вернуть дочь, но после её категорического отказа, по ней прочитали «кадиш» (молитва за умерших) как по умершей, и прекратили с ней всякое общение.

Софья очень любила своего мужа и детей, стараясь воспитать их настоящими христианами, честными людьми. Но клеймо «черной овцы» для своего народа дало свои плоды. София старалась быть самой лучшей христианкой, чтобы доказать себе и своим родным, что она пошла верным путём. Поэтому, при всей любви, мать была довольно строга к своим детям, когда дело касалось чистоты и порядочности. Поэтому в церкви семья Савельевых считалась образцовой во всех отношениях.

Сейчас для Даниила эти образы казались такими далёкими, будто принадлежали другому человеку, не ему, не этому «моральному уроду», который шагал по дороге, направляясь к месту, с которого улетит в свой последний путь.

Он остановился на секунду, глядя на едва заметное озеро вдали, которое он скорее угадывал, чем видел в свете заходящей луны. Оно было таким спокойным, таким чистым, в отличие от него. Даниил сжал кулаки, чувствуя, как слёзы жгут глаза.

«Я не заслуживаю этого мира», – подумал он.

Но в то же время что-то внутри, едва уловимое, шептало:

«Остановись. Ещё не поздно. Живи.»

Этот голос был слабым, почти заглушённым виной, но он был. Даниил мотнул головой, прогоняя его, и ускорил шаг. Мост был уже совсем близко.

И вот сейчас он стоял на мосту, прижавшись к перилам. Было холодно, но он не знал от чего все тело дрожит, от холода или от страха перед неминуемым? Если бы не огромное, всепоглощающее чувство вины, он стал бы молиться. Но сейчас он не мог поднять глаза к небу. Ведь если он недостоин жить среди несовершенных, грешных людей, тогда как можно обращаться к святому Богу, если Он, Творец, «даже в Ангелах усматривает недостатки», как учил пастор?

Пытаясь унять дрожь, Даниил подтянулся и перекинул ногу через перила моста. Затем он встал на уступ по ту сторону перил и прижался спиной к ним, держась руками за металл. Машины внизу проносились одна за другой, несмотря на предрассветную темноту. Их фары разрезали тьму одна за другой и это зрелище завораживало. Он никак не мог выбрать мгновение, в которое смог бы отпустить руки, чтобы начать свой последний полет.

Глава 2

Утреннюю тишину, нарушаемую монотонным шумом машин внизу, вдруг нарушил шум громко работающего мотора, и на мост въехал небольшой трактор. Водитель не сразу понял, что планирует сделать паренёк, но маленькая скорость его передвижного средства, дала ему время отреагировать, и тот воспользовался моментом. Как только трактор подъехал к месту, где стоял Даниил, он вдруг чихнул и заглох. Водитель, изобразив растерянность, оглянулся и обратился к Даниилу.

– Молодой человек, вы не могли бы мне помочь? – поинтересовался он.

Даниил не сразу понял, что обращаются к нему. Лишь через несколько мгновений он смог оторвать взгляд от трассы, притягивающей его взгляд, и повернув голову, посмотрел на тракториста.

– Вы это мне?

– Ну да, разве ты видишь здесь кого-то еще? – не отставал тот.

Даник оглянулся, будто запрограммированная игрушка, хотя прекрасно знал, что до этого момента был на этом месте один.

– Может быть, вы как-то сами сможете? Мне не до трактора и я не умею, – упрямо продолжал он. – Неужели не понятно, что мне не до вас? – с раздражением добавил он.

– Какая тебе разница? Когда я уеду, можешь делать всё, что пожелаешь. Но сейчас мог бы ты мне помочь. Больше пяти минут это вряд ли займёт, – не отставал водитель.

Тяжело вздохнув, Даниил осторожно повернулся и перекинул своё тело через перила в сторону асфальта. Водитель трактора едва слышно перевёл дух. Первый шаг был сделан. Теперь ему нужно было что-нибудь сделать, чтобы этот мальчик не понял, что трактор работает как часики, и не глох без вмешательства водителя. Он быстро вскочил из кабины, подошел к капоту и открыв его, отсоединил один из проводов. Затем обратился к Даниилу:

– Ты не мог бы сесть за руль и повернуть ключ зажигания?

Паренёк двигался как во сне, он почти не понимал, что происходит вокруг, едва переставляя ноги. И всё же он смог подняться на ступеньку и сесть в трактор. Он повернул ключ, но ничего не произошло. Мужчина изобразил расстройство, спрыгнул на дорогу:

– Вот незадача! – Мне нужно привезти сено лошадям, а эта колымага сломалась не вовремя.

– Ваш трактор выглядит почти новым, – возразил Даник, постепенно возвращаясь к реальности.

– Ну да, я недавно его купил, а он взял и заглох! – сердито произнес мужчина. – Можешь помочь еще немного?

– А что нужно? Я не умею их ремонтировать, – всё еще несколько заторможено ответил он.

– Я умею ремонтировать, но мне нужно подавать ключи из ящика, я ж не молодой уже, чтобы скакать вверх и вниз.

– Ладно, – вздохнул Даник.

Во время работы водитель трактора и его неожиданный помощник немного разговорились. Григорий Михайлович назвался сам и спросил имя своего нового знакомого, сообщил, что является владельцем конезавода, что стоял на берегу озера.

– Надо же! А я только в детстве был там, смотрел на ваших лошадей, – покачал головой Даник.

Григорий хотел спросить, а кем же считает себя Даник сейчас, если не ребёнком? Но решил промолчать. Конечно, если его юный собеседник сказал о детстве в прошедшем времени, значит считает себя достаточно взрослым для этого.

Григорий, услышав имя мальчика и увидев в свете фар темные курчавые волосы, произнёс, глядя на мотор.

– На нашем кладбище не хоронят самоубийцу, если тот выстрелил себе в голову, но если он спрыгнул с многоэтажки, тогда хоронят. Считается, что во время полета тот уже смог раскаяться в сделанном, – со вздохом произнес он.

– А меня и так никто бы там не стал бы хоронить, – грустно усмехнулся Даниил, подметив знакомые черты лица и поняв, что его новый знакомый принадлежит к местной еврейской общине. – Мои родители – христиане. Ну и я в общем, тоже согласен с ними.

– Но у христиан даже тех, кто «в полет отправился» все равно не хоронят на общем кладбище, – напомнил конезаводчик.

Серая предутренняя мгла помогала Даниилу быть откровенным, смазывая лица, скрывая их выражение. Григорий не боялся оставаться в свете фонаря, который повесил на открытый капот, чтобы осветить мотор. А Даник предпочитал оставаться в тени. Ему так было легче разговаривать.

– А мне и не место среди нормальных, а тем более, среди верующих, – глухо произнёс он.

– Если ты все равно «пропащий», тебе должно быть безразлично моё мнение о тебе, – начал Григорий, готовя почву для своего вопроса, затем продолжил: – Можешь сказать, почему ты считаешь себя таким грешным, что тебе даже на общем кладбище не должно быть места? Я не знаком с такими грехами.

– Значит вам везёт, – тихо ответил Даник.

Затем он помолчал и объяснил, что натворил. Григорий на некоторое время потерял дар речи, но для мальчика затянувшаяся пауза показалась вечностью, лишь доказывающей неисправимость его греха. Наконец Григорий смог снова говорить и поинтересовался:

– А кто тебе сказал, что это – смертный грех, которому нет прощения?

– Никто не говорил, я сам это знаю. Нам пастор говорил, что это – смертный грех, а дальше я сам догадался, – ответил Даник.

– Ну, тогда никто из людей не имеет права на жизнь, – горько усмехнулся мужчина. – Ну, по крайней мере, никто из тех мужчин, которых я знаю.

– Вы что, серьёзно?! – не поверил своим ушам Даниил.

– Гарантированно! – уверенно ответил собеседник. – Все мы, когда взрослеем, сталкиваемся с этой проблемой.

– И что? Неужели все впадают в грех?! – с какой-то непонятной яростью допытывался Даниил.

– По началу, мне кажется, почти все. Это потом, когда приходит зрелость, тренируется сила воли, и находятся «обходные пути» тогда кто-то уходит от этого, другие продолжают, но это уже рассматривается как слабость. Сильные находят пути преодоления. Ну а потом, в браке эта проблема для многих просто забывается, так как появляется естественное её решение. Но даже если человек не находит решение и продолжает – это всё же не причина сводить счёты с жизнью. – Уверенно ответил мужчина. – Затем он поинтересовался. – Я могу попросить тебя еще об одной услуге? Я понимаю, что ты и так мне помог, но эта поломка выбила меня из графика, и я могу не успеть вовремя привезти сено с поля, а лошади голодные.

– Да, конечно! – обрадованно ответил Даник.

Его голос звенел радостью, которую он пока еще боялся впустить полностью. Ему захотелось закричать, что если Григорий прав, тогда у него впереди – целая жизнь и масса времени для того, чтобы помочь кому угодно, тем более тому, кто нечаянно подарил эту возможность – жить дальше. И все же в голове билась мысль, что Григорий – неверующий человек и может ошибаться в отношении греха. И поэтому сейчас Данику очень хотелось узнать о новом знакомом больше, чтобы убедиться, что его словам можно верить.

А Григорий вдруг ясно осознал, что не может отпустить паренька, заблудившегося «в трёх соснах» – в самых простых чувствах и мыслях, какими бы сильными ни оказались эти чувства, и какими бы ни были тёмными ни были мысли. Он уже понял, что его новый знакомый живет в полной семье, и никак не мог уяснить для себя, почему же его отец не объяснил сыну базовых правил взросления?

Григорий закрыл капот трактора с лёгким стуком, вытер руки о замасленную тряпку и повернулся к Даниилу. В серой предрассветной мгле лицо мальчика было едва различимо, но его глаза, полные смятения и надежды, выдавали бурю внутри. Григорий чувствовал, что этот разговор – не случайность. Он знал Писание, посещал многие религиозные общества, хотя его раввин не поддерживал подобной любознательности. Он не раз беседовал с раввинами и священниками, читал не только Тору, но и Новый Завет, и даже некоторое время посещал христианскую группу изучения библии, хотя и продолжал называть себя «светским евреем». И сейчас его сердце подсказывало, что слова должны быть точными, как стрела, чтобы достучаться до души паренька.

– Даник, – начал Григорий, опираясь на трактор и глядя куда-то в сторону озера, чтобы не смущать мальчика прямым взглядом, – ты сказал, что твой пастор назвал это смертным грехом. Но позволь мне спросить: он объяснил тебе, что такое грех вообще? И что значит «смертный»?

Даниил замер, словно боясь, что любой ответ снова ввергнет его в пропасть вины. Он пожал плечами, теребя край куртки.

– Ну… грех – это когда делаешь что-то против Бога. А смертный грех… это такой, за который нет прощения. Пастор говорил, что Онан… ну, вы поняли… это как отвернуться от Бога. И я… я сделал это, зная, что нельзя. Значит, я потерян.

Григорий Михайлович кивнул, словно соглашаясь, но его голос оставался спокойным, почти мягким. Сейчас Данику было бы легче, если бы его новый знакомый смотрел на него осуждающе, или если бы тот повысил голос. Но это спокойствие выбивало из равновесия. Из-под него будто выбивали почву, пусть плохую, но за которую можно было как-то держаться. И всё же грела надежда, что Григорий, если и забрал какое-то основание, то сможет дать другое, не менее обоснованное.

Пока Григорий «чинил» свой трактор, наступил рассвет. Небо посерело, затем на горизонте появился край диска солнца. Его лучи, словно стрелы, пронзали пространство, зажигая светом верхние этажи городских зданий, затем верхушки деревьев. Теперь все предметы стали видны отчетливее и луга загорелись желтоватым светом.

Григорий лучше рассмотрел своего юного собеседника – еще совсем по-детски бархатная кожа лица, но над верхней губой уже пробивается легкий пушок, руки мальчика не привыкшего к физическому труду, но в глазах светится живой ум. И сейчас мужчине еще больше стало жалко отпускать с земли этого паренька, явно подающего большие надежды. И он дал себе слово помочь ему чем только сможет. Григорию показалось, что больше не в теле, а в этом лице явно видна «порода». Григорий давно смотрел вокруг через призму этого понятия, замечая возможности и перспективы всего живого.

– Я понял. Но давай разберёмся. Ты знаешь, откуда взялась история про Онана? Это из Книги Бытия. Онан не выполнил долг перед Богом и своей семьёй – он отказался дать потомство брату, как того требовал закон того времени. Его грех был не в том, что ты думаешь, а в непослушании и эгоизме. То, о чём ты говоришь, – это не то же самое. Твой пастор, может, и хотел тебя предостеречь, но, похоже, смешал разные вещи. Если ты хочешь основывать свои выводы на чём-то, потрудись очень внимательно и вдумчиво прочитать текст сам, затем послушай толкование нескольких мудрых людей. Ведь Соломон предупреждал, что не при одном совете состоится дело, а при нескольких. Тогда у тебя есть шанс посмотреть на вещи с нескольких сторон.

Даниил нахмурился, пытаясь вникнуть в слова Григория. Его разум цеплялся за каждое слово, но привычное чувство вины всё ещё давило и он не знал, не окажется ли в опасности, если откажется от этого чувства?

– Но мне говорили, что это… грязно. Что это против Бога. И я так чувствую. Я ощущаю себя очень грязным, даже когда это случается ночью, неосознанно. И отец… он был так зол. Он сказал, что я опозорил всех.

Григорий вздохнул, и в его вздохе было столько усталости, сколько может накопиться у человека, который видел жизнь во всех её красках.

– Даник, послушай меня. Я не христианин, ты прав, но я знаю Писание и не только «Ветхий Завет», как вы его называете, а мы называем «Танах», но и «Новый завет». Я знаю, что Бог создал человека со всеми его слабостями. Ты думаешь, ты первый, кто столкнулся с этим? Или последний? – Он слегка улыбнулся, но тут же посерьёзнел. – Творец дал тебе определенный склад ума и темперамент. И Он знает, насколько сильными будут твои позывы и реакции. И Он умышленно сделал их такими сильными.

– Вы что, издеваетесь? Что, получается, что святой Бог создал меня таким?! – поразился Даниил.

– Ну конечно, а кто же еще? Во всей Вселенной никто не может, и не мог бы в принципе, сделать это. Только Всевышний – наш Создатель. Разве не так?

Даниил задумался. В словах его собеседника он ощущал правду. Действительно, никто не мог бы сделать его при рождении другим, только Творец. Но мысль о том, что Создатель причастен к тому греху, который он сделал, казалась ужасно кощунственной.

Григорий жестом пригласил Даника в кабину и тронулся, продолжая говорить.

– Сила твоего темперамента и твои способности – это не только плохо, но и хорошо. У этого есть две стороны, как у медали. Эта же сила и этот же темперамент позволят тебе когда-то в жизни добиться чего-то важного. Наши чувства и сила – это как мощная и быстрая лошадь. Можно забить её и искалечить, а можно и приручить, обуздать, объездить и даже сделать не только помощником, но и другом. Без лошади я могу развить максимальную скорость в десять километров в час. А на хорошем скакуне можно развить скорость до пятидесяти с лишним километров в час. Но до того, как вы с жеребцом сможете добиться таких показателей, требуется немало мудрости в приручении и обучении жеребца. Так что сильный характер – это не только сложности и проблемы, это и бОльшие возможности тоже.

Во время разговора они подъехали к большому рулону сена, который кто-то уже собрал другой техникой. Григорий достал прочные канаты и попросил помочь перекинуть их через рулон сена. Затем он зацепил петлю из веревки на крюк подъемника на тракторе и включил подъемник. Он втянул сено на площадку позади трактора и закрепил её. Даниил понял, что тот справился бы с работой один, но был очень благодарен, что Григорий пригласил его с собой. Работа нравилась ему, но самое главное – очень хотелось узнать информацию, которой владел его новый знакомый.

– В Псалмах сказано: «Господь милосерден и сострадателен, долготерпелив и многомилостив». Это значит, что Бог не ждёт от тебя совершенства. – продолжил Григорий свою мысль, когда они вновь оказались в кабине трактора и тронулись в обратный путь. – Он знает, что ты человек, а люди ошибаются. Важно не то, что ты оступился, а то, что ты делаешь дальше, после совершения ошибки.

Даниил молчал, но его дыхание стало чуть спокойнее. Он всё ещё старался не смотреть на собеседника и радовался, что тот смотрит на дорогу. Но теперь поглядывал на Григория внимательнее, словно искал в его словах опору.

– А что, если я не смогу остановиться? – тихо спросил он. – Если я… слабый?

Григорий смотрел на дорогу, поглядывал в зеркала, чтобы съезжать на обочину, если кому-то требовалось его обогнать. Но пока движение на этой дороге было небольшим. Именно поэтому он ездил на поле еще до рассвета, чтобы не мешать людям, спешащим на работу.

– Слабость – это не приговор, сынок. В Послании к Коринфянам апостол Павел говорит: «Сила Моя совершается в немощи». Бог не отворачивается от тебя, когда ты слаб. Он даёт тебе шанс учиться, расти, становиться сильнее. Ты думаешь, твой грех – это конец? Нет, это только начало пути. Ты сейчас как молодой жеребец на моём конезаводе: полный сил, но ещё не знаешь, как их направить и как справиться с ними. И если лошадь спотыкается, я не веду её на бойню – я учу её бежать правильно. Они слишком ценны для меня, чтобы судить их строго. А представляешь, насколько ценнее люди для Творца? Ведь я не посылал своего сына умирать за моих лошадей. Я только деньгами за них платил. Но ты же – христианин, значит веришь в то, что Христос умирал за людей. И как ты мог допустить мысль, что за твою ошибку Творец отвернётся от тебя?

Даниил невольно улыбнулся, но тут же опустил взгляд, словно боясь, что эта искренняя улыбка выдаст его надежду.

– Но папа… он никогда не простит меня. И я сам себя не прощу. Я – ничтожество!

– Разве тебя не учили тому, что ты – сын Небесного Царя? В синагоге нередко напоминают об этом. И я знаю, что у христиан говорят то же самое. В Библии ясно и не раз об этом говорится, – возразил Григорий.

– Но также там сказано, что все люди – грешники, – возразил Даниил.

– Но небесная природа в нас первична. Сначала Бог нам дал Свою природу и только потом грех вошел в нас, – парировал Григорий.

Даниил поражался, как тот, кого он считал неверующим, вдруг выдаёт такие серьёзные знания Библии. Но до него вдруг дошло, что Григорий прав, грех пришел позже. И также сказано, что потом греха не будет. Значит – грех пришел на время и также уйдет. А небесная природа в людях останется.

– Так кто же я? – растерянно спросил он.

– Ты тот, кому нужно просто становиться сильнее, преодолевая свои слабости. Мы ведь только в борьбе и тренировке развиваем свою силу, – спокойно ответил Григорий.

– И всё-таки я не знаю, как смогу смотреть в глаза папе, – тяжело вздохнул Даниил.

– Твой отец, – Григорий помедлил, подбирая слова, – он, наверное, просто испугался за тебя. Родители иногда забывают, что их дети – не идеальные статуи, а живые люди. Он, может, и сам не знает, как говорить о таких вещах. Но знаешь, что я тебе скажу? Если Бог, который видит всё, готов простить, то ты можешь научиться принимать это прощение. Ведь именно Создатель имеет право решать, что прощать, а что – нет. И это значит, что если Он простил, тогда мы имеем полное право жить в этом прощении, принимая Его волю, и Его власть над нашей жизнью. И отец твой… дай ему время. Он любит тебя, иначе бы не злился так сильно. – Добавил он примирительно.

Даниил сглотнул, чувствуя, как ком в горле становится меньше. Он всё ещё сомневался, но слова Григория были как глоток чистого воздуха, когда выходишь из сильно задымленной комнаты.

– А что мне делать теперь? – спросил он, и в его голосе впервые за долгое время появилась неуверенная, но живая нота.

Григорий улыбнулся.

– Ты уже начал делать. Ты помог мне загрузить сено, – сказал он. Затем добавил, заметив быстрый взгляд Даника. – Я и сам мог бы его загрузить, но вдвоём это быстрей. А потом… потом, может, зайдёшь ко мне на конезавод? У нас там есть один жеребёнок, ахалтекинец, самый упрямый из всех. Думаю, вы с ним поладите. И заодно поговорим ещё. О жизни, о грехах, о том, как находить силы идти дальше. А еще я покажу тебе мою гордость – моего самого лучшего и самого дорогого жеребца Тамира, о котором я когда-то думал, что он безнадежен, и был уверен, что его списание – лишь вопрос времени, что это неизбежно. Но я тогда сам был слишком молодым и неопытным. А теперь, мой гнедой – это моя первая победа в жизни и почти все самые дорогие и быстрые мои скакуны несут в себе его гены.

Из Даниила был слабоватый помощник в физической работе, но он очень быстро учился и быстро замечал как можно было облегчить любую задачу. Он видел наиболее короткие пути, ведущие к цели. Григорий подумал, что работников, в принципе, у него хватает, но он не отказался бы от такого помощника.

– Да, я обязательно приду! – живо отозвался Даник.

– Хочешь увидеть поражение, родившее победу? – улыбнулся Григорий, затем добавил. – Ты скажи, где тебя лучше высадить. Родители, возможно, уже проснулись и ищут тебя?

В это время они снова подъезжали к мосту, который невольно свёл их жизни. Сейчас Данилу казалось странным, что совсем недавно он готов был спрыгнуть с этого моста. И он подумал, что был очень эгоистичен. Ведь, упав с моста, он мог кому-то испортить жизнь, попав под его машину. Или мог бы даже с собой забрать, устроив серьезную аварию. Но сейчас мысль о смерти казалась даже странной, будто всё, что произошло перед рассветом, было сном.

Глава 3

Григорий высадил Даниила недалеко от его дома и уехал к себе, удивляясь, что простая поездка за кормом оказалась настолько необычной.

Даниил вернулся в свою комнату, когда все в доме еще спали. Не успел он закрыть в спальню дверь, как услышал, что проснулся отец, которому пришло время вставать на работу. Даниил порадовался, что успел проскользнуть к себе. Он быстро разделся и лег в постель, изображая, что спит. Младшие браться действительно мирно посапывали. Скоро пришла мама, чтобы разбудить детей, нужно было собираться в школу. Даниил старался не поднимать взгляд на нее и отца, избегая смотреть им в глаза. Родители не знали, что сегодня их утро должно было начаться совсем иначе. И только чудо вернуло им сына и позволило этому утру начаться как обычно.

В школе Даниил был сонным и плохо соображал, но он радовался жизни, наслаждался каждым дуновением ветерка, принимая его словно подарок. Он не сомневался, что этот день – самый необычный из всех, которые он прожил. После обеда, вернувшись из школы, он лег на кровать и уснул, отказавшись даже от ужина. Софья удивилась сонливости сына, но восприняла это спокойно.

На следующий день после школы Даниил попросился гулять, сообщив, что хотел бы пройтись до конезавода.

– Я хочу посмотреть на жеребенка, которого видел издалека, – сообщил он. – Может быть, я смогу поработать там, поухаживать за лошадьми? – неопределенно добавил он.

Софья удивилась внезапному интересу сына к животным, но не возражала. Она знала о наказании мужа, но не была уверена, что это было верным решением, хотя сама не знала, как решить эту проблему. Помня собственную юность, она знала, что лучше всего занять подростка, загрузив его время различными интересными занятиями и обрадовалась решению сына найти себе новое увлечение.

– А можно и мне тоже с Даней? – Марк, брат, который был младше на год, услышав о жеребенке, остановился и резко развернувшись, подошел к маме и брату.

– И я! – запрыгала рядом сестра.

Даниил устало вздохнул. Он мечтал уйти в одиночестве, но не вышло. Прекрасно зная, что самый младший Давид не упустит такой возможности, он понял, что придется шагать к ферме всем вместе. И всё же он еще надеялся пообщаться с Григорием, ведь на большом конезаводе можно было ненадолго где-нибудь уединиться.

Даниил шагал по тропинке к конезаводу, чувствуя, как осеннее солнце мягко греет спину. За ним, весело болтая, шли Марк и Лиза, чьи рыжие косички подпрыгивали в такт её шагам. Где-то позади, пыхтя и стараясь не отставать, семенил самый младший, Давид, сжимая в руке веточку, которую он подобрал по дороге. Даниил то и дело оглядывался, проверяя, не растянулась ли их маленькая процессия слишком сильно. Он всё ещё мечтал о разговоре с Григорием наедине, но присутствие братьев и сестры, хоть и слегка раздражало, придавало странное чувство уюта. Впервые за последние пару дней он не чувствовал себя одиноким.

Конезавод открылся перед ними, как картина: белоснежные конюшни, окружённые зелёными лугами, блестели под солнцем, а вдали, у самого озера, переливалась бирюзовая гладь воды. В воздухе витал запах осенних трав, смешанный с терпким ароматом сена и едва уловимым мускусом лошадей. Даниил вдохнул глубже, и этот запах, такой живой и настоящий, снова напомнил ему, что он здесь, что он жив.

Григорий встретил их у ворот, вытирая руки о рабочую куртку. Его лицо осветилось тёплой улыбкой, когда он заметил Даниила, а затем взгляд скользнул по младшим детям.

– Ну, Даник, ты привёл целую армию! – добродушно рассмеялся он. – Это твои братья и сестра, я полагаю?

– Ага, – буркнул Даниил, слегка смущённый. – Это Марк, Лиза и Давид. Они… напросились.

– И правильно сделали! – подмигнул Григорий. – Лошади любят, когда их много глаз разглядывает. Пойдёмте, покажу вам наших красавцев.

Он повёл детей к изгороди, где разминались застоявшиеся в стойлах ахалтекинские скакуны. Уже издали было видно, как эти лошади двигаются – грациозно, будто паря над землёй. Их тонкие ноги ступали с такой лёгкостью, словно не касались травы, а длинные шеи изгибались с царственной гордостью. Солнце играло на их шерсти, которая переливалась, как шёлк: у одного скакуна она была золотисто-рыжей, у другого – серебристо-серой с металлическим отливом, а у третьего – глубокой вороной, с бликами, похожими на звёзды в ночном небе. Ахалтекинцы были не просто лошадьми – они казались существами из другого мира, созданными для скорости и красоты.

– Смотрите, какой красавец! – воскликнула Лиза, указывая на золотистого жеребца, который высоко вскидывал голову, фыркая и потряхивая гривой.

– Это Азамат, – пояснил Григорий, опираясь на деревянную изгородь манежа. – Он у нас звезда. Быстрый, как ветер, но с характером. Если ему что-то не по нраву, может и копытом топнуть.

На манеже работал человек, тренируя вороного. Остальные находились рядом, за изгородью, разминаясь на зеленой траве. Давид, широко раскрыв глаза, прижался к забору, пытаясь разглядеть каждую деталь. Марк, более сдержанный, но не менее заворожённый, спросил:

– А они правда такие редкие? Я слышал, что настоящие ахалтекинцы – как сокровище.

– Верно, – кивнул Григорий. – Эта порода древняя, из пустынь Туркменистана. Их разводили для воинов, для долгих переходов и сражений. У них не только красота, но и выносливость. А ещё, – он подмигнул Даниилу, – они учат терпению. С такими лошадьми нельзя торопиться. Они чувствуют, когда ты искренен, а когда притворяешься.

Даниил молча наблюдал, как молодой жеребёнок, тот самый, о котором упоминал Григорий, неуклюже скакал по загону, пытаясь угнаться за старшими лошадьми. Его шерсть была светло-кремовой, с мягким золотым отливом, а движения пока были угловатыми, как у подростка, который ещё не знает, что делать со своим телом. Даниил невольно улыбнулся, чувствуя странное родство с этим жеребёнком.

Григорий заметил его взгляд и тихо сказал, чтобы не отвлекать младших, которые уже наперебой задавали вопросы о лошадях:

– Это Шаир, тот самый упрямец. Ему всего год, но он уже показывает характер. Хочешь попробовать с ним подружиться? Он не каждому доверяет, но мне кажется, вы найдёте общий язык.

Даниил кивнул, чувствуя, как внутри разгорается искренняя искра интереса. Он не знал, как обращаться с лошадьми, но мысль о том, чтобы научиться, казалась правильной. Может, это и есть то, о чём говорила мама – занятие, которое заполнит его время и мысли.

Григорий отвёл детей к конюшне, где показал, как чистят лошадей. В это время молодая девушка, сотрудница конезавода, чистила молодую кобылу. Григорий попросил её показать детям, как правильно держать щётку, чтобы не напугать животное. Лиза и Давид с восторгом повторяли каждое движение. Марк старался выглядеть серьёзнее, но его глаза сияли.

Каждому из них выдали по моркови, чтобы они могли покормить животных. Дети с замиранием, смотрели, как лошади осторожно берут с их рук овощи, невольно вздрагивая, корда длинная лошадиная морда тянулась к их рукам.