Геллертская падаль

Телефон завопил в самый неподходящий момент. Паркомат, требуя оплату, запустил обратный отсчет. Банковская карта упрямо не желала покидать уютное гнездо в новеньком бумажнике Лео.

– Чёрт! – выругался Лео, торопливо прижимая к сканеру застрявший кусок пластика. Напрасно. Сигнал не пробивал плотный слой телячьей кожи.

Автомат разочарованно пискнул, отменяя транзакцию. В тот же миг стих телефон. Лео вздохнул с досадой и вытащил смартфон.

– Как всегда невовремя, – пробормотал он, увидев пропущенный звонок от Себастьяна.

В последнее время его бойфренд давал о себе знать исключительно некстати. Лео предполагал, причина проста – Себ ему надоел. Притомил, наскучил или просто достал. И чем дольше они находились вдали друг от друга, тем сильнее укреплялись эти подозрения. Слава богу, бросить его было легко. И это большой плюс. С девушкой или, не приведи господь, с женой не так просто расстаться. Разрыв с женщиной – ненужные выяснения, лживые оправдания и, в конце концов, унизительные обвинения. Лео знал это по собственному опыту. Эс, бывшая жена, помимо всего прочего, забрала половину имущества, год жизни на судебных заседаниях и львиную долю его самооценки. Последнее давало Лео особенно острое ощущение потери.

– Да, Себ, – чуть резче, чем следовало, проговорил Лео, едва вызов был принят. – Что случилось?

– Ничего, – с лёгкой грустью ответил сожитель. – Просто хотел тебя услышать.

– Себ, не надо. Ты же знаешь, я этого не выношу.

– Знаю, знаю… Извини, – после короткой паузы добавил он. – Как там у вас с погодой?

– Ты серьёзно хочешь знать, какая погода в Будапеште? – раздражение нарастало. – Загугли.

Повисла гнетущая пауза. Лео понял: лучше всего оборвать разговор прямо сейчас. Он уже тянулся к кнопке отбоя, когда в динамике прозвучал надломленный голос Себастьяна:

– Ладно. Ты не в духе, понял… Хорошего дня.

– Постой, – остановил его Лео и тут же выругал себя за это. – Извини, я действительно не в духе. Предстоит трудный день, да и не выспался.

– Ммм, понятно. Я тоже плохо сплю…

«Только не это!» – поморщился Лео, ожидая конца фразы.

– …без тебя.

– Себ, не надо, – повторил он. – К чему эти…

Лео запнулся, подбирая слово. Не подобрал.

– Ладно, – продолжил он, краем глаза заметив, как из парадной вышла девушка. – Как у вас погода?

– Дожди, – вздохнул Себ. – В Дюссельдорфе всегда дожди.

Девушка что–то искала в сумочке, изящно подперев ее бедром. Фигуру скрывало короткое полупальто, а рыжие завитки волос не давали разглядеть лицо. Зато стройность, подчеркнутую обтягивающими джинсами, было сложно не заметить. В мансарде дома, где Институт снимал для Лео квартиру, находилась не то студия, не то галерея. Её частенько посещали посторонние, не живущие в этом «колодце». Девушка, как показалось Лео, была одной из них. Об этом свидетельствовала и кипа бумаг, зажатая у неё подмышкой – буклеты или рекламные проспекты.

– А хочется моря и пальм, – продолжал Себ в телефоне. – Слушай, а давай на Рождество полетим в Грецию? Что скажешь?

– Я не уверен, что закончу здесь к Рождеству, – ответил Лео, одновременно ожидая, когда девушка поднимет голову и он сможет разглядеть её лицо.

– Ну хоть на пару дней, – настаивал Себастьян. – Хочешь, я оплачу перелет?

– Разве дело в деньгах? – щедрость любовника еще больше разозлила Лео. Хотя и скупость разозлила бы не меньше. – Проект в самом разгаре и…

Бумаги выскользнули из слабых девичьих тисков и, расправившись веером, рассыпались по влажному асфальту.

– До Рождества еще полтора месяца, – поспешил закончить Лео. – Еще обсудим. Все! Созвонимся!

– Целу…

Мужчина нажал на кнопку «отбой», не желая больше слушать сентиментальные речи Себастьяна.

– Могу я вам помочь? – спросил он, подходя ближе. Девушка уже успела присесть на корточки, собирая разлетевшиеся бумаги.

Конечно, настоящий джентльмен мог бы и не спрашивать. Женщинам следует помогать всегда и везде, но только не в наш политкорректный век. Некоторые представительницы слабого пола реагируют на джентльменские манеры раздражением. Наверное, потому что они не хотят признавать свою слабость, когда это им невыгодно.

Она подняла голову. Первое, что разглядел в её лице Лео – живость. Смеющиеся зелёные глаза, пухлые щеки, покрытые едва заметными веснушками. Крупный нос. Губы, изогнутые в постоянной улыбке, придавали лицу особую динамичность, идеально сочетающуюся с огненной резвостью кучерявой шевелюры.

– Падай, – сказала девушка тем же жизнерадостным голосом.

Лео присел и принялся собирать бумаги. В основном это были буклеты, но встречались листы с заметками, рисунками и даже нотами.

– Сранные ключи, – она кивнула на припаркованный Ярис, – постоянно тырятся за подкладку. Сто раз обещала выбросить нахер эту блядскую сумку!

– Вы неплохо говорите по–немецки, – сказал Лео, пытаясь сделать комплимент, и тут же выругал себя. После развода он поклялся: «Больше никаких женщин!»

– Хм! – она недоуменно на него уставилась. – А с хрена ли ты затрещал на немецком? В Будапеште!

– Просто мой венгерский…

– Срать мне на твой венгерский. У меня что, на лбу написано что я из Мечека?

– Я… – начал мужчина и осёкся. Порыв оправдаться разозлил его. Общение с людьми в определённой степени было частью его профессии. Ему следовало извиниться, это предписывали учебники. Но взбалмошная нахалка не тот человек, который считается с учтивостью. Опыт подсказал Лео другой способ общения. – У вас комплекс провинциалки?

Полувопрос–полуутверждение прозвучало естественно – без сарказма и осуждения. В ответ Лео ожидал грубость. На «Пошёл нахер!» он бы поставил месячную зарплату. И проиграл бы.

Девушка рассмеялась.

– Мечек провинция? Да ты с какой планеты, мужик?

Раздражение Лео сменилось недоумением. Второй месяц в Будапеште и, казалось, привык к местным «фичам», как сказали бы в Институте. Оказалось нет. Одно он знал наверняка: горы Мечек никак не столица. Опыт подстегнул профессиональное любопытство.

– Я из Германии. В Будапеште по делам… – начал он излагать «легенду» командировки, но барышня снова перебила его.

– Да я уже поняла что ты из Германии. Что поделать, у каждого свои недостатки.

Привычка девушки перебивать начинала раздражать. Психолог после развода внушал ему: «Гневом управлять легко – главное вовремя уйти». Лео решил не испытывать терпение и быстрее собрать макулатуру с асфальта. Взял одну из картонных папок. Дёрнул и оторопел. Из бумажных корок вывалился блистер презервативов. Мысли заметались: «Подумаешь, презервативы! Ничего особенного». Странно лишь, что они в канцелярской папке. Хотя и этому можно найти тысячу объяснений. Позже, прокручивая этот эпизод в памяти, Лео понял: презервативы у привлекательной девушки сработали как инстинктивный триггер «Что ещё сработает, когда незнакомка на улице демонстрирует презервативы? То же самое, что если бы показала бельё или…» От этого «или» у Лео снова вспыхивали те же инстинкты. Тогда же, сидя на корточках посреди улицы и вдыхая аромат её цветочных духов, Лео просто растерялся. Перебрав все варианты, мозг подсказал: «Притворись, что не заметил!» Лео думал, справился за мгновение. Но его заминку заметили все, даже курьер на самокате.

Из ступора его выдернул звонкий смех девушки.

– У–у–у, мужик, как все запущено. Видел бы ты свою физиономию! В Германии гондоны запретили?

Рыжеволосая подняла «блистер» и развернула его. Тут Лео понял: это вовсе не презервативы, а блокнот для заметок, стилизованный под контрацептивы. К чести креативщиков, надо признать, выполненный чертовски натуралистично.

Он не видел себя со стороны, но новый приступ её смеха сказал всё. Таким нелепым Лео не чувствовал себя ещё никогда.

– Всё, всё, всё! Дыши! – веселилась девушка. – Сейчас лопнешь от напряга.

Лео встал, поправил очки и, молча, направился к своему BMW.

– Эй! – крикнула она ему вслед.

Лео замер, но оборачиваться не стал. Велик был риск услышать новую колкость, которую его терпение могло не выдержать.

– Спасибо за помощь! – крикнула рыжеволосая. Мужчина, не оборачиваясь, махнул рукой.

Утреннее происшествие весь день не выходило у Лео из головы. То и дело вспоминал рыжеволосую сумасбродку. Сконцентрироваться на делах удавалось лишь с усилием.

– Увы, мой друг, – голос Барнса звучал будто издалека. Лео даже ущипнул себя за бедро, чтобы сосредоточиться, – одной медийной пропагандой мы ничего не добьемся. Применение лишь этого инструмента, каким бы агрессивным он ни был, дело далёкого прошлого.

– Этого не поняли только русские, – подхватила Мишель. Белогвардейские корни её деда снова дали о себе знать колючей репликой. – В управлении массами они так и остались на уровне ЧК времён большевиков.

Женщина отпила кофе, и, несмотря на косметику, вокруг её губ проступили бороздки. Лео отметил, такой узор кисетных морщин визитная карточка носителей французского языка.

– Я бы не был столь категоричным, – продолжил сэр Барнс, оскалив свои идеально белые зубы, – но в чем–то вы правы, дорогая. Законодательные запреты вкупе с промыванием мозгов – коктейль двадцатого века. Если не девятнадцатого. М–м–м… Современные «миксы» куда изощрённее – и по составу, и по дозировке…

– И по графику приёма, – подхватил Лео, цитируя собственную диссертацию. – Да, сэр, я прекрасно помню все что писал. Но в нынешней диспозиции добрая порция медийной пропаганды в чистом виде местным массам не повредит.

– Я нисколько не сомневаюсь в вашей памяти, друг мой, – с оттенком обиды заметил англичанин, – вы еще молоды. Тем не менее своего мнения я не изменю. Медийная пропаганда, как вы выразились, в чистом виде не приблизит нас к цели.

– Абсолютно согласна, – встряла Мишель. Прозвучало это странно. обычно упрямая француженка спорила со всеми.

«Неужели я настолько не прав?» – подумал Лео, услышав неожиданное соглашательство «вечной спорщицы». Но куда больше его выбил из колеи внезапно всплывший в памяти «блистер презервативов» в аккуратных пальчиках рыжеволосой.

– Впрочем, дело ваше, герр Видмайер, – примирительно продолжил Барнс. – Если на заседании комитета ваши аргументы прозвучат убедительнее, чем десять минут назад, что ж, решать не мне.

– Не стоит его обнадеживать, – резко бросила француженка. – Это не ваш студент, и мы тут не научную статью пишем. Вопрос более чем серьёзный. Лео, мон шер, без обид, ничего личного. На твоём месте я бы смотрела не только в отчёты местных «экспертов», – она изобразила кавычки пальцами, – но и в социологические опросы. Сам знаешь, чего они стоят. Пообщайся с людьми. Соседями, попутчиками, с покупателями в супермаркете. Надеюсь, суть ты уловил? Могу свести тебя с парой–тройкой блогеров. Нет–нет, не наших – мейнстримных. Журналисты тот ещё народ, ты знаешь это лучше меня. Извини, конечно, если всё это прозвучало как инструкции, но… медийная пропаганда в двадцать первом веке, – она раздраженно выдохнула.

«Да, чёрт возьми, – подумал Лео, – они правы. Я недостаточно погрузился в реальность, чтобы знать, как её можно изменить».

– Времени у нас предостаточно, коллеги, – подвёл итог сэр Барнс, поднимаясь из–за стола.

По утрам ресторан в холле отеля «Кларк» переполнен. Но, несмотря на людской поток, к их столику сразу подскочил улыбчивый официант.

– Вам понравился наш завтрак? – обратился он к пожилому англичанину.

– Разумеется, Енё. Всё было великолепно.

– А вашим друзьям? – не унимался официант.

– Спасибо! Всё замечательно! – враз перебили друг друга Мишель и Лео.

– Я рад! – просиял Енё. – Хорошего вам дня, дама и господа.

Как только прислуга удалилась, Барнс вновь принял серьёзный тон:

– Но это не значит, что можно расслабиться. Герр Видмайер, будь я на вашем месте, я бы прислушался к словам нашей очаровательной Мишель. Желаю удачи!

Чуть прихрамывая и опираясь на трость, англичанин направился к лифтам. После такого разноса Лео ничего не оставалось, как поблагодарить коллегу.

– Спасибо, Мишель. Честно говоря, я думал, всё окажется проще.

– Понимаю, – кивнула женщина, не отрываясь от планшета. Видмайер, в сегодняшнем своём облике, уже не представлял для неё интереса. – Свяжись со мной, если что.

Лео поднялся, застегнул пуговицу на пиджаке, попрощался. Ему нужно было всё переварить.

На улице он сразу оказался в пёстром потоке туристов. «Всё–таки респектабельность, как и деньги, не любит суеты», – подумал он. Будь его воля, он запретил бы строить пятизвёздочные отели в самых людных районах. Но тут же одёрнул себя: запрет – последнее, о чём должен думать социальный архитектор. Любое ограничение – это маленькая плотина, и каждая плотина меняет течение. Иногда оно находит новый путь, иногда рушится целый ландшафт. Жизнь должна течь свободно, как река, сама вытачивая свои русла. Попробуй поставить ей заслон – и это будет уже не течение, а застой, гниение, мёртвое озеро. Плотины – не что иное, как пренебрежение прошлым, трагедия настоящего и кража будущего.

Лео поднял взгляд на Дунай. Река лениво тянулась от берега к берегу, будто в подтверждение его мыслей. Если бы не опоры Цепного моста, о которые билось течение, разбивая гладь, поверхность казалась бы залитой голубым свинцом. И вдруг ему нестерпимо захотелось спуститься к кромке воды, зачерпнуть её ладонями и убедиться: это действительно живая вода, а не какая–то иная, мёртвая субстанция.

«Странное дело, – размышлял он, стараясь не замечать толпу, снующую прямо перед носом. – Разум называют величайшей благодатью человечества. Черта с два! Разум – это главный тормоз. Ограничитель счастья. Всё, что мы делаем, считаясь с разумом, приносит безопасность, прогресс, долголетие. Всё – кроме счастья! Почему я не спросил, как её зовут? Ведь я ей явно был интересен. Дурак!»

Лео досадливо хлопнул себя по ноге. Какого чёрта он снова вспомнил об этой хамке? У него же забот по горло! Второй месяц в Будапеште – и ни малейшего понимания, как повернуть общественное мнение в нужное русло. А Институт ждёт результатов.

«Нет, нет. Надо успокоиться и всё обдумать заново. Только не в офисе – от него меня тошнит».

Он посмотрел на часы. По идиотским городским правилам парковки машина могла стоять ещё сорок минут. Мало, чтобы пройтись по Цепному мосту туда и обратно, но достаточно, чтобы дойти до ближайшего причала, спуститься к реке и опустить руки в воду. В конце концов, когда ещё исполнять мечты, если не прямо сейчас?

Повернув налево, он побрёл к набережной. Спешить было незачем. Рассеянно наблюдая, как его начищенные туфли ступают по вековой брусчатке, Лео пытался собраться с мыслями.

«Итак, что мы имеем? С одной стороны – местный истеблишмент, который прёт против течения. С другой – общественность, на три четверти поддерживающая своё руководство. А история показывает: венгры – народ инертный и своенравный. И какого чёрта я заговорил с ней по–немецки?»

Эта мысль заставила Лео нервно передёрнуться. Со стороны его конвульсия, должно быть, выглядела забавно. Он оглянулся, проверяя, не слишком ли привлекает внимание. Слава богу, улица оказалась по–средневековому пустынна. До конца квартала – шагов восемьдесят, потом направо. Через дорогу – паромный причал, если он ничего не напутал. Лео снова зашагал по брусчатке.

«Вернее всего – и с этим трудно спорить – придётся убедить одних в неправоте других. И, чёрт возьми, старый пень и «вечная спорщица» зрят в корень: в лоб это не сработает. Нужен изящный, остроумный план. План, который…»

Лео замер. Мысль сбилась, едва на противоположной стороне улицы его взгляд наткнулся на что–то раздражающе–привлекательное. Разум не сразу подсказал, что именно увидели глаза. Лишь через несколько секунд пришло понимание.

За столиком у тихого уличного кафе сидела она – та самая утренняя взбалмошная барышня с дерзкой рыжей шевелюрой и жизнерадостными глазами. Кафе почти пустовало, одинокий стол напротив был занят женщиной с планшетом. Несколько чашек на столах тихо звякнули, когда официант расставлял их аккуратно, но вокруг царила тишина, нарушаемая лишь лёгким шуршанием улицы и редкими шагами прохожих. Она что–то увлеченно рассказывала собеседнице и время от времени отпивала напиток из фарфоровой чашки.

Лео не мог оторвать взгляд от этой, казалось бы, совсем не привлекательной девушки – от её живого лица, щедро усыпанного веснушками, от крупноватого носа и по–детски пухлых щёк. Когда до него дошло, что так откровенно пялиться неприлично, было уже поздно. Её зелёные глаза скользнули по нему, на долю секунды посерьёзнели и…

Лео резко отвернулся и поспешно скрылся за углом.

«Она решит будто я её преследую, – ругал он себя за нерасторопность. – Только объяснений с полицией мне не хватало! Что за ерунда? Лео, выбрось её из головы!»

Ему всё–таки удалось сосредоточиться на работе. Это случилось в маленьком ресторанчике на причале. Выпив залпом двойной эспрессо, Лео наконец погрузился в размышления. Примерно через час, напрочь забыв о просроченной парковке автомобиля, он строчил на ноутбуке наброски концепции. Получившийся документ Лео назвал просто «Коррупция как фактор протеста». Пафосно и банально, но как рабочее оглавление сойдёт.

В конце концов, фактором протеста может стать что угодно. Это не так важно. Важно, чтобы общество не чувствовало себя пассивной стороной, как это часто навязывает любая открытая пропаганда. Соучастие скрывает манипуляцию, какой бы вульгарной она ни была.

Мысли нравились Видмайеру. Из них могло бы сложиться нечто свежее – новый рецепт из старых ингредиентов, как любит Институт. Главное – поколебать сложившееся общественное мнение, дать повод для недовольства. А дальше – работа политиков: шантаж, торг, протесты. Это уже не его дело.

До окончательных формулировок необходимо обкатать родившиеся идеи на фокус–группе. И предложение Мишель о знакомстве с блогерами оказалось как нельзя кстати.

– Черт! – выругался Лео, мельком глянув на нижний угол экрана и увидев, что опоздал с парковкой больше чем на час.

Он быстро рассчитался с официантом и почти бегом направился к припаркованному автомобилю. Воображение рисовало рассерженного полицейского, эвакуатор и внушительный штраф. Но, пройдя два квартала и увидев машину на том же месте, Лео облегчённо вздохнул. Сегодня был его день. Он сел за руль и поспешил покинуть место «преступления».

Продвигаясь по тесным улочкам, Лео голосом набрал номер профессорши. Та не спешила ответить.

– Алло, – прозвучал слегка раздражённый голос Мишель в динамиках автомобиля.

– Привет, – сказал Лео, решив не ходить вокруг да около. – Ты говорила, что у тебя есть пара–тройка инфлюенсеров?

– Да, мон шер. Я как раз сегодня встречаюсь с ними. Обещали угостить отличным Рислингом.

– Можно мне пойти с тобой?

– Думаю, да. В восемь, в пабе Форсейл. Это где–то напротив Центрального рынка.

– Я найду. Спасибо, Мишель. Ты очень добра.

– Ты ошибаешься, – хмыкнула в ответ женщина и закончила разговор.

Уже через полчаса Видмайер парковал машину возле дома. В офис он решил не ехать: коллеги только отвлекли бы его. С таким трудом рождавшиеся идеи были хрупкими, и Лео боялся, что они ускользнут. Нужно было как можно скорее перенести их на бумагу. Точнее – на виртуальную: превратить наброски в файл, в нечто более осязаемое. У паркомата мысли вновь вернулись к утреннему происшествию. Лео поймал себя на том, что вглядывается в тротуар, словно надеясь найти рассыпавшиеся буклеты, листки или даже тот самый «блистер презервативов». Разумеется, ничего там не было – лишь мокрая брусчатка.

Преодолев шесть пролётов на одном дыхании, он толкнул дверь на свой этаж. Дом, где Институт снимал ему квартиру, как и весь квартал, был возведён в конце XIX века – об этом напоминала табличка в парадной. Квартиры шли по периметру, а в центре зияла пустота. Когда–то здесь, вероятно, был ухоженный дворик: об этом свидетельствовали остатки гранитной облицовки, развалины фонтанчика и проржавевшие каркасы лавочек. Атмосфера лёгкого постапокалипсиса жильцов не смущала, а Лео и вовсе находил в ней особое притяжение – простую, наглядную демонстрацию бренности материи. Каждое утро, выходя на открытую площадку над разгромленным двориком, он чувствовал себя низвергнутым ангелом.

Ирония заключалась в том, что ощущение низверженности только усиливал контраст с квартирой. Две огромные комнаты, высокие потолки, безупречный ремонт, комфортабельная мебель и кухня, оснащённая по последнему слову техники. Выбрав режим эспрессо на кофемашине, Лео поспешил в гостиную и разложил на рабочем столе ноутбук.

– «Продвижение в общественном мнении принципа осторожного сомнения, – пробормотал он, перечитывая незаконченный тезис «Коррупции», – воспринимается как кризис свободы слова». – Так…

Лео снова застрочил по клавиатуре.

«Утверждение «Врут все!» ударит по той стороне, что громче всех. На первом этапе Заказчику рекомендуется сохранять молчание: это позволит остальным выговориться и тем самым дискредитировать себя».

– Ну, – протянул Лео себе под нос, – контуры плана начинают вырисовываться.

«См. приложение № Х», – приписал он и открыл новый документ.

Набрал заголовок «Врут все!» и с новой строки продолжил.

«Главный принцип, которого следует придерживаться, принцип нарастания. В начале шокирующая правда, в финале явная ложь. Пример: начало – «Европа решает свои геополитические задачи за счет граждан Венгрии!»; середина – «Если бы не Украина, экономика Венгрии развивалась бы в три раза быстрее!»; конец – «Министр NN подозревается в получении взятки от энергетического концерна/брюссельских лоббистов/эмиссаров из Киева (Москвы)»

Заканчивая последнюю строчку, Лео заметил, что опечаток становится всё больше. Глаза расплывались, веки тяжело смыкались. «Кофе!» – вспомнил он и направился на кухню.

«Второй принцип, – продолжил он, отпив эспрессо, – противоречия внутри одного нарратива. Пример: источник А – «Правительство сделает всё, чтобы не допустить роста цен»; источник Б – «Министр NN заверил в приверженности либерализму и невмешательству в рыночные механизмы»; источник C – «Эксперт утверждает наличие/отсутствие признаков катастрофического роста цен».

– Эй! Ты двери никогда не запираешь? – голос за спиной заставил Лео вздрогнуть. – Надо бы подсказать твой адрес знакомым цыганам.

В дверях стояла та самая нахалка, что весь день не выходила у него из головы. «Откуда она здесь взялась?» – мелькнуло у Лео, и отсутствие объяснения почему–то его не смутило.

– Я… я работаю, – выдавил он.

– Вижу, не дрочишь, – хмыкнула девушка, заходя в комнату. Утреннее полупальто сменил длинный бежевый плащ, стянутый поясом. – Уже успел?

– Что? – растерялся Лео. – Ты о чём?

Рыжеволосая двигалась к нему плавно, как хищница, готовая к прыжку.

– В ресторане? Или прямо в машине? А! Я поняла! Ты из тех, кто любит с увлажняющим кремом? Да? Значит, дотерпел до дома.

Её рука скользнула к поясу. Плащ распахнулся, и перед Лео предстала откровенная нагота. Кроме тяжёлых сосков и рыжего треугольника, он ничего не рассмотрел. Девушка схватила его за горло и сжала так, что перехватило дыхание:

– Не смей на меня дрочить! Понял? Никогда.

Она ослабила хватку и склонилась так близко, что её дыхание обжигало его губы. Зелёные глаза сверкали, а живое лицо вдруг окаменело.

– Просто попроси – и я сделаю всё сама.

Резким, но в тоже время изящным движением она оказалась сверху. Набухший член мгновенно ощутил тепло её влажной плоти. Лео сорвал руки с подлокотников чтобы заключить в объятия хрупкое и в то же время безумно развратное тело девушки. Он знал, стоит ему сделать это, в ту же секунду кончит. И Лео этого жаждал. Что–то подсказывало ему: перед этой девушкой нельзя сдерживаться. Ни в чём. Никогда.

– Штаны, Иуда! – раздался прямо над ухом голос Себа. – Ты ж даже штаны не снял!

Лео распахнул глаза. Он сидел в рабочем кресле, откинувшись на удобную спинку. Ни рыжеволосой, ни – тем более – Себа. Только раскрытый ноутбук и остывший эспрессо. А от сна осталась лишь мучительная эрекция.

– Чёрт! – выругался Лео. – Только этого мне и не хватало.

Ненавидя себя и тут же оправдывая слабость, он расстегнул ширинку и сделал именно то, что во сне запретила рыжеволосая. Огромные соски, высокие груди и рыжий треугольник – всё, что осталось в его памяти. Но этого оказалось более чем достаточно.

– Просто попроси, – задумчиво повторил Лео, вытирая салфеткой липкий прах похоти. – Просто попроси.

***

Паб Форсейл таксисты хорошо знали. Заведение пользовалось устойчивой популярностью. Днём сюда стекались туристы – главным образом ради знаменитого венгерского гуляша. К вечеру же зал заполняли ценители местных вин. Атмосфера стилизованной средневековой таверны удивительно уживалась с удобствами XXI века. Грубые деревянные стены были сплошь облеплены пёстрыми листочками для заметок. Это и было «фишкой» заведения. Любой гость мог оставить рисунок или короткое послание и прикрепить листок к стене кнопкой. Второй «фишкой» был арахис. Вернее его скорлупа. Ожидая заказ, посетители щёлкали орехи и бросали скорлупу прямо на дощатый пол – так было принято. Судя по многолетнему слою хруста под ногами, традиция тянулась едва ли не со времён Холодной войны.

– Эй, привет! Как ты? – заметив на дальней стойке второго этажа коллегу, Лео изобразил дежурную дружелюбность. Аккуратно но настойчиво мужчина продирался сквозь плотную толпу посетителей.

Мишель, разрумяненная, то ли от вина, то ли от оживлённой беседы, восседала на высоком табурете, окружённая мужчинами и женщинами.

– А, Лео! Привет! – по правилам неформального этикета дважды коснулась его щёки своей напудренной. – Это Лео, – представила она.

Видмайер лениво пожал несколько протянутых рук. Представители венгерской медийной среды показались ему самодовольными и высокомерными юнцами – юнцами не по возрасту, а по развитию. Впрочем, блогеры, стримеры, контент–мейкеры и прочие пиарщики мало отличались от немецких, французских или американских коллег. Такую публику Лео знал слишком хорошо. Одна из его ранних методичек в Институте как раз и была посвящена взаимодействию с подобными «специалистами».

– Лео мой давний знакомый, – продолжала Мишель. – Кто–нибудь из вас знает что такое копирайтинг?

В ответ раздались смешки.

– Этот парень, – сказала она, кладя ладонь на плечо Видмайера, – кое–что в этом понимает.

– Да что ты, Мишель, – отмахнулся Лео. – Я всего лишь складываю слова в предложения. Честно говоря, не всегда уверен, что даже буквы расставляю верно. Если бы не автоматическая проверка орфографии…

Опять кто–то хмыкнул.

– Не скромничай. Здесь скромнягам не наливают.

– Ну ладно, – улыбнулся Лео, взял со стола бутылку рислинга и отхлебнул прямо из горлышка.

Компания одобрительно загудела. Сделав несколько глотков, Видмайер поднял бутылку над головой и громко сказал:

– Официант! Принесите еще парочку таких же бокалов.

Воззвание понравилось новым знакомым. Некоторые потянулись к бутылке чтобы чокнутся. Другие подлили себе вина. Спустя несколько минут неловкость от присутствия новичка развеялась. А ещё через десять минут Лео уже лишь мягко направлял беседу в нужное ему русло.

– Цвет, – настаивал изрядно захмелевший парень с лихо закрученными вверх усами. – Говорю же, цвет, тот самый элемент, который радикально меняет восприятие текста.

– Уау! – съехидничал толстяк в клетчатой рубашке. – Приз в студию! Элек сделал прорывное открытие…

– Заткнись, придурок! – осадил его усач. – Дело не просто в цвете. Вся соль в сочетании оттенков. Тогда смысловое восприятие усиливается…

– Тексты это прошлый век, чуваки, – перебила его девушка с ярко–розовыми волосами и готическим макияжем. – И если игра оттенков ещё что–то значит, то только в видео. В клипах, честно говоря, важно всё, любая мелочь.

– Ещё скажи про двадцать пятый кадр, – хмыкнул интеллигент в очках.

– А почему бы и нет? – удивилась девушка.

– Секунду, коллеги! – вмешался Видмайер. – Всё, о чём вы говорите, лишь инструменты. Ну, как молоток: каким бы древним он ни был, он актуален, если подходит под задачу. И текст, и цвет, и аудио–видеоряд это всего лишь средства.

– Хочешь сказать, – подыграла Мишель, – главное это месседж?

– Главное, моя дорогая, чтобы заказчик остался доволен, – пошутил Лео. Присутствующие лениво усмехнулись. – А доволен он будет только тогда, когда информация попадёт в аудиторию. Возьмём, к примеру, старушку Морелли… хотя зачем так далеко. Ваш премьер. Точнее, его пиарщики. Вы ведь тоже к ним относитесь?

Компания снова усмехнулась.

– Ну согласитесь, – продолжал Лео, – это же гениально! Так чётко и доходчиво гнуть своё, да ещё наперекор мейнстриму! Кто–нибудь может объяснить, как такое возможно? Только не говорите, что всё дело в автократии.

– И в ней тоже, – после паузы сказал толстяк в клетчатой рубашке. – Орбан популист. Он говорит то, что люди хотят слышать, и делает то, что удерживает его у власти. Если бы он думал о будущем мадьяр, не дружил бы с русскими. Покупая у них дешёвый газ сегодня, он продаёт завтрашнюю независимость…

– Кто о чём, а вшивый о расчёске, – интеллигент поправил очки. – Наш новый друг говорит не о месседже, а о подаче. О пропаганде. Отчасти Пам прав: секрет успеха пиар–кампании Орбана – в популизме. Впрочем, может, никакой кампании и нет: просто никто из нас не хочет много платить за газ сегодня. А завтра… завтра устроим этим русским ещё один пятьдесят шестой год.

– Или они нам, – заметил толстяк и отхлебнул вина.

– Секундочку, – Лео тоже пригубил вина, зеркаля жест собеседника, – наша работа, коллеги, информировать. Помните, пару лет назад Илон Маск отказался от услуг рекламных агентств? Громкое заявление: «Совершенный продукт не нуждается в рекламе». Но реальность такова, что даже о совершенстве должны узнать. С вашим премьером то же самое: какими бы совершенными ни казались его шаги, всё равно образуется информационный вакуум. Я бы назвал это обратной тягой. Если его не заполнять…

Лео запнулся. Дыхание перехватило, сердце забилось чаще. Первая мысль – галлюцинация. Та, что утром засела в мозгу, потом явилась во сне, теперь преследует его в виде призрака. Нет, это не галлюцинация. Это была она.

– Ну? – мужчина в очках, да и не только он, ждал продолжения.

– Да, да, – Видмайер постарался взять себя в руки. – Извините. У нас прибавление?

Присутствующие проследили за его взглядом. За широкими плечами парня в клетчатой рубашке стояла она – рыжая нахалка, а рядом немолодая дама с короткой стрижкой и в худи цвета хаки с надписью GAP.

– О–о–о! – обрадовалась Мишель. – Клара! Беатрис! Я уж думала, сегодня не увидимся.

Она обняла сначала одну, потом другую, расцеловав обеих в щёки.

– Падайте! – пригласила их к стойке профессорша. – Извини, Лео! Ты как раз говорил об информационном вакууме, вызванном излишней убедительностью пропаганды.

Пытаясь унять внезапную сухость в горле, Лео сделал глоток вина.

– В принципе, я всё, – сказал он изменившимся голосом. – Гашение этой самой обратной тяги я и считаю гениальностью пиарщиков Орбана.

– Думаю, никакой гениальности нет, – заговорил усач, не обращая внимания на вновь прибывших дам, должно быть, давно и хорошо знакомых ему. – В правительстве нет никаких суперпиарщиков. В лучшем случае привлекли родственников или любовниц. Так, для формы. Всё идёт само собой.

Лео, как ему казалось, незаметно взглянул на рыжеволосую. Её лицо стало ещё привлекательнее: в глазах – больше жизни, в манерах – больше уверенности. От этого ему сделалось не по себе. Волна стыда накрыла его. «Не надо на меня дрочить, – прозвучало в голове. – Никогда!» На секунду показалось, что она всё знает: о сне, о фантазиях, о подростковом рукоблудии. Но почему? Она ведь даже не посмотрела в его сторону. Всё дело в её манерах, в той уверенности, с какой она держалась. Женщины чувствуют, когда нравятся мужчинам, и умеют использовать мужскую страсть на все сто.

Словно подслушав его мысли, рыжеволосая резко повернула голову и впилась в него вызывающим, зеленоглазым взглядом. Не отрывая его, она спросила у Мишель:

– Подруга, это кто? Сидит, ладошки потеют.

– А–а–а! – оживилась профессорша. – Это Лео. Мой друг.

– Друг–друг? Или как? – девушка всё так же не сводила с него глаз. Лео казалось, что он провалится сквозь землю от стыда. Усилием воли он удержал себя на месте, хотя всё внутри рвалось: вскочить и сбежать из этого проклятого паба.

– Или как, – отмахнулась Мишель. – Тем более, у него вроде есть дружок в Германии.

– М–м–м… – протянул Видмайер, мысленно благодаря своего психолога за изнурительные тренинги по подавлению гнева. Если бы не они, бутылка вина уже летела бы либо в стену, либо, что вероятнее, в чью–нибудь голову. – Ничего, что я вообще–то ещё здесь и всё слышу?

– Ты нам не мешаешь, – спокойно отрезала рыжеволосая, поднимаясь. Её реплика вызвала несколько смешков. Самолюбие Лео болезненно заныло. Девушка шагнула к нему и протянула руку. – Я, Беатрис. Эй, Денеш, – обратилась она к интеллигенту в очках, сидевшему рядом с Лео. – Пересядь куда–нибудь. Или у вас, мальчики, другие планы?

Мужчина в очках поднялся:

– У тебя, Беа, талант всё опошлить, – сказал он, пересаживаясь. – Ничего святого! Подумать только: лик Девы Марии, кормящей младенца, для тебя…

– …инцест, возведённый педофилами от религии в святыню, – бодро подхватила девушка. – Чтобы веками можно было безнаказанно глазеть и вожделеть. Это он, – пояснила она Лео, выхватывая у него бутылку вина, – из моего вчерашнего эфира.

Не смущаясь, Беа приложила горлышко к пухлым губам и сделала несколько добрых глотков. Её полная грудь оказалась прямо перед лицом Лео, и он невольно представил, как под тонкой тканью водолазки розовеют соски. Отстранившись от бутылки, она оживлённо продолжила:

– М–м–м! А как вам морда того гнусавого проповедника, когда я сравнила эстетику античности с БДСМ–фантазиями Средневековья? На, держи. – Она вернула Видмайеру бутылку и уселась на высокий табурет. – Охренеть, да?

– Костёр по тебе плачет, – сухо заметил интеллигент.

– Да пошёл ты, – отрезала девушка и с хрустом раздавила арахис, закинув в рот орешки.

– И всё–таки, Лео, – вмешалась Мишель, возвращая разговор в прежнее русло, – ты считаешь происходящее в медийном пространстве пиаром?

Видмайер замер, уставившись на бутылку. Со стороны казалось, он обдумывает ответ. Но в действительности думал о другом: секунду назад её губы касались этого стеклянного горлышка. Если он сделает глоток – это станет их поцелуем. Он хотел этого и боялся. Боялся, что не сможет остановиться. Боялся, что тело его предаст. И чем больше он об этом думал, тем сильнее наливался его член.

– Лео, – осторожно окликнула его профессорша. Действительно, пауза затянулась.

Он решился. Приложил горлышко к губам и глотнул кисловатого вина.

«Глупости, – мелькнуло в голове. – Это не поцелуй. И быть не могло».

– Мишель, – начал он, стараясь собраться, – медийное пространство и есть пропаганда. Нас, если вернуться к началу спора, интересует лишь эффективность. Что думаете об этом, коллеги?

Во взгляде профессорши мелькнул укор. Подобной публике вопросы так прямо не задают. И она, и Видмайер это прекрасно знали.

– Ну, – почти сразу откликнулся толстяк в клетчатой рубашке, – выгляните в окно, и вы увидите ответ. Пропаганда Орбана чертовски эффективна!

– Соглашусь, – добавил, заплетающимся языком, усач. – Популистская риторика эффективна ап… априори. И это даже не пропаганда, а оглашение мнения большинства. Что–то вроде эффекта Барнума.

– И на этой почве любая чушь из уст фюрера прорастает буйным цветом, – поддакнул толстяк.

Лёгкое дыхание пощекотало Лео ухо.

– Ты реально пидор?

Шёпот Беа был похож на шелест осенней листвы. Лео повернулся – её лицо оказалось совсем рядом. Сердце вздрогнуло, ладони сжались в кулаки, сдерживая импульс: схватить её за плечи, прижать, утонуть в обжигающих поцелуях.

– Всё сложно, – едва слышно выдавил он.

– Парфюм тебе твой дружок выбирал? Хороший вкус, – прошептала она. – По утрам я обычно в Сечени.

И уже громко, под общий шум, добавила:

– Предлагаю выпить за популистов!

Журналисты застыли в недоумении.

– Чего? – удивилась Беатрис. – А–а–а! Эншульдигунг! Нынче мы не такие!

Извинения не возымели эффекта. Наоборот: даже изрядно набравшийся усач обиженно поставил бокал на стойку. Но девушку это ничуть не смутило.

– Как хотите, – она выдернула бутылку из рук Лео, сделала несколько глотков и вернула обратно. – Что плохого в том, чтобы угадывать ожидания? А? Вот ты, Денеш, – она ткнула взглядом в интеллигента, тот тут же нервно поправил очки, – знаешь, чего хочет твоя жена? Нет. А будь ты популистом, помчался бы домой и порадовал Гизи первосортным куни.

Блогеры прыснули от смеха. Мишель восторженно захлопала.

– Ага! – не унималась Беа. – Лизуны все популисты. Точно. И наоборот. И что тут такого? «Пропаганда, фюрер!» – передразнила она толстяка. – Представьте: приходит Денеш домой и начинает вещать Гизи, что «еще не время», что «морально она не готова»… или вообще, что «для куни она слишком… ну как бы это сказать… большая, что ли». Что если она не сядет на диету, Денеш опять вылижет не ту складку.

Компания взорвалась. Клара схватилась за живот. Усач чуть не свалился с табурета. Девушка с розовыми волосами прикрыла лицо руками. Толстяк откинулся назад и трясся от хохота всем телом. Лео Гизи никогда не видел, но по реакции понял: у жены интеллигента формы – ещё те.

– Это уже слишком! – протестовал мужчина в очках. – Мне кажется, Беа, ты…

– Ладно, ладно, – девушка подняла ладони, словно усмиряя толпу. – Всё, ни слова о Гизи. Вот Лео. Ну? Что ты предпочтёшь: многочасовые объяснения о том, что минет – аморально, неэтично, «неплодотворно»… или старый добрый отсос? Хотя, в твоём случае, «аморальность» и «неплодотворность» можно смело вычеркнуть.

Теперь публика лишь хихикнула, но улыбки не исчезли.

– Блин, – спохватилась Беатрис. – Пример неудачный. Твой случай особый. Для вас, геев, ведь важно, кто у кого… ну…

Смех прокатился по компании.

– Ладно, – она щёлкнула пальцами. – Представь. Я становлюсь на колени, расстёгиваю ширинку, достаю твой член и, как в микрофон, говорю: «Дорогие сограждане! Мы не должны покупать дешёвую энергию, потому что тем самым поддерживаем агрессора. Мы, как сознательные европейцы, обязаны покупать газ дорого – у своих же олигархов, которые закупают его у агрессора дёшево!»

Беа поднесла к губам сжатый кулачок–«микрофон», выпятив губы в вызывающем поцелуе.

Лео вздрогнул. В воображении кулак превратился в его член, а её губы уже касались головки. Он будто чувствовал дыхание, чувствовал, как капли слюны падают на напряжённую плоть. Волна шла по телу. Ещё чуть–чуть – и он кончит прямо здесь, в зале.

– Извините, – прохрипел он, резко поднялся и быстрым шагом направился к туалету, стараясь прикрыть вздыбившиеся брюки.

За спиной донеслось перешёптывание:

– Кажется, ты его обидела.

– Да и чёрт с ним, – беззаботно ответила Беатрис. – Популисты, в отличие от элитариев, хотя бы называют вещи своими именами. И главное – не прячут свои интересы за мифическими благами. Если уж расстегнули ширинку – то отсасывают, а не читают морали.

Смех снова взорвался, но Лео его уже не слышал. В голове звенела пустота.

Кончив, Лео еще долго не мог прийти в себя. Ему было стыдно, и, как это часто случалось, стыд лишь усиливал желание. Страсть превращалась в безумие. Он сделал это еще раз – сначала в туалете паба, потом дома. И каждый раз перед мысленным взором вставала Беатрис. Обнажённая, до неприличия сумасшедшая – если у сумасшествия вообще бывают границы приличия.

Проваливаясь в беспокойный сон, Лео почти был уверен: проснется другим. От подростковой страсти останется лишь тупая ноющая боль в паху. Прежде пережитых фантазий ему хватало с лихвой. Возможно, так бы и случилось, если бы не сон. Странный, абсурдный сон.

Они лежали на медвежьей шкуре. Мрак каменного зала разрывал лишь свет огня в камине. Лео ласкал девичье тело, с трудом сдерживая желание войти в него. Когда наконец решился, Беа резко сжала его яички и властно сказала: