Принцесса Мила и ее Север

Часть первая.

Глава 1. Иультин

Метель выла, как голодная волчица. Огромные снежные хлопья бесновались, стирая границы между небом и землей. За секунду они воссоединялись в один огромный кулак, который откуда-то с сверху, в следующею же секунду, обрушивался со всей своей жгучей ледяной силой на землю, не жалея ничего живого на ней. И, повинуясь силе этих чудовищных ударов, уже в третью секунду он рассыпался на сотни тысяч невесомых хлопьев-снежинок, чтобы в четвертую секунду начать все сначала.

В такое время было непонятно, ночь ли, день ли…Снежная буря, по своему обыкновению, взявшись невесть откуда, обрушивалась на землю всегда внезапно и со всей своей, никем не укротимой, силой. Вытворяла она только то, что сама хотела, как очень красивая молодая невеста, знающая себе цену и полностью уверенная, что ее богатый и влиятельный жених выполнит любой ее каприз. И, вдоволь покрасовавшись, устав, и, напоследок, страстно станцевав свой любимый ледяной танец, она успокаивалась и, довольная собой, затихала до следующего раза, а все живое и не живое, что по своей невезучести, в такие дни попадалось ей под руку, могло, наконец, перевести дух, отдохнуть и зализать раны.

И вот, точно такая буря застигла группу иультинских охотников, преследовавших стадо оленей. Охотники выслеживали этих оленей несколько дней. Они знали, что в заметенном вместе с крышами обшарпанных убогих бараков, заледеневшем поселке их с добычей ждут их семьи, дети и вообще все жители поселка. И охотники уже настолько отчаялись, что их даже уже не пугала мысль о том, что каждый олень в этой безбрежной тундре по праву принадлежит только местному населению, чукчам, и что нарушители этого древнего закона могли запросто поплатиться собственной жизнью. Но, обо всем по порядку.

В том году, о котором идет повествование, существование поселка Иультин и всех его жителей повисло на волоске. Метель приходила в этот год настолько часто, что ни одна машина с провиантом не могла добраться до тех мест. Все дороги были полностью занесены. Да и толку от дорог было очень мало, так как температура в ту зиму опускалась настолько низко, что двигатели в машинах просто замерзали. Запасы жителей очень быстро заканчивались, а новых продуктов взять было уже негде. В поселке было только 2 небольших магазинчика, стены и кладовки которых были проморожены насквозь, как и те остатки продуктов, которые там лежали – насквозь проеденные плесенью шоколадные конфеты «Красный Мак», старые коробки с тушенкой, произведенной еще при Царе Горохе, сухое отвратительно печенье «Привет», для которого как раз наступил звездный час, потому что в обычные времена есть его было совершенно невозможно.

Обледеневшие замки, на которые были закрыты двери магазинчиков, превратились в ледяные железные глыбы, не поддающиеся ни ключу, ни лому. Но совсем скоро не стало никакого смысла вообще ходить в эти магазины – даже эта ужасная еда полностью закончилась.

Люди жили в этом поселке уже много лет, но только теперь впервые увидели, на что способна северная зима, и поняли, что обозначает название их поселка – Иультин, что в переводе с чукотского означало «ледяная игла». А ведь чукчи, коренные жители этих суровых земель, ничего не делают просто так, и тем более не дают бессмысленных названий рекам, сопкам или поселениям. Каждое название складывалось из многовековых наблюдений за местом, и даже сами чукчи избегали лишний раз приезжать в этот поселок. И вот теперь он и впрямь превратился в ледяную иглу, которую бесновавшаяся пурга хотела воткнуть каждому его обитателю прямо в сердце.

Иультин располагался в низине, в распадке трех сопок, и очень многие жители уже начали впадать в отчаяние и сдаваться под натиском этих страшных холодов, души их сжимались от страха за своих близких и детей, и ледяной белоснежной змеей начала вползать в их разум коварная мысль о том, что, видимо, такая судьба, всем им тут и остаться, навсегда погребенными в этой братской могиле под таким красивым, серебристым, и одновременно смертельно-опасным белым снегом.

Итак, метель не давала людям продыху и наконец, администрации поселка стало очевидно, что единственный шанс выжить и пережить эту страшную непогоду – попробовать найти среди жителей поселка опытных охотников и отправить их за добычей в тундру. Конечно, шансы на то, что охотники в такую непогоду могут кого-то выследить и добыть, были очень малы. Но все-таки это были шансы и это было лучше, чем сидеть и ждать верной смерти, поэтому администрация поселка, которая состояла из начальника ГОКа (Горно-Обогатительного Комбината), его заместителя и секретаря, решила сделала объявление об общем собрании всех жителей в местном Доме культуры, или попросту клубе, на следующий день в 19.00. Объявление передали по радио, которое, как ни странно, еще работало и висело в каждом бараке, и поэтому каждая семья это объявление услышала. Конечно, люди хотели бы услышать другую информацию, например, о том, что им доставили каким-то образом провизию и беда миновала. Но, молчавшее несколько недель радио, вдруг ожило, откашлялось и хриплым женским, прокуренным и очень усталым голосом коротко сообщило об общем собрании, не дав жителям ни единого шанса на хоть какой-нибудь положительный исход.

Услышав об общем собрании, люди поняли, что беда не только не ушла, но вот только что она постучалась в каждый дом, в каждую семью. И каждый, услышавший этот уставший голос, в сердцах высказал в адрес его обладателя массу отвратительных пожеланий, хотя Валентина Ивановна, секретарь директора ГОКа, кому, собственно, и принадлежал голос, и сама была в точно таком же положении, как и все. Она также, как и все, сидела, закутавшись в сто фуфаек, которые ее не согревали, в ледяной комнате, и бесконечно пила литры горячего чая, чтобы хоть как-то согреться, и не только от холода, проникавшего в ее комнату из всех щелей, но больше от холода, проникавшего в ее душу, как бы она не старалась ее прятать и беречь.

Люди начали готовиться к собранию, которое было объявлено на завтра. В эту ночь в семьях не спали, и взрослые, уложив детей, гадали, кучкуясь в коридорах своих бараков, куря одну сигарету за другой, что же хотят сообщить жителям начальники поселка, те, кто несет ответственность за них, их детей, их имущество и их жизни. Но ничего утешительно никому не пришло в голову. Злоба и бессилие душили людей. Они, конечно же, понимали, что против стихии бессильны все, и даже те люди, кому они вверили когда-то свои жизни, приехав сюда за «длинным рублем», на этот край света, со всех концов Советского Союза. Приехали в этот дикий, ледяной, очень опасный и безумно красивый край, на чужую землю, которая их не ждала и не хотела, приехали устанавливать свои правила в чужой монастырь, который тысячелетиями жил только по своим незыблемым законам, приехали, побросав там, на Большой Земле, все свое нехитрое имущество, свою родную землю, стареньких родителей, привезя сюда своих жен и детей, жизни которых сейчас висели на волоске. Они очень хотели найти виноватых в этом кошмаре, но все прекрасно понимали, что этот поиск уже никому не поможет.

Тогда они еще не знали, что эта ситуация разрешится для них без особых потерь. Но, спустя всего лишь несколько лет, потянутся эти люди, несолоно хлебавши, назад, на Большую Землю, к своим, уже полуразрушенным хаткам, к своим заброшенным и заросшим крапивой и бурьяном, участкам, к молчаливым могилкам не дождавшихся их родителей. И не въедут они гордо в свои дворы на новеньких Волгах и Чайках, не купят себе прекрасные дома на побережьях теплых морей, и не сбудется ничего, что им было обещано их высокими начальниками. А полетят они, нищие и униженные, на самолетах, с билетом в один конец и с одним чемоданом, и будут прятать глаза и что-то мямлить, когда их бывшие соседи, оставшиеся дома и уже вставшие на ноги, будут расспрашивать их о том, что же произошло. И придется им начинать все сначала, но уже без здоровья, без молодости, без веры в себя и людей, без любви, на уже давно ставшей для них чужой земле, не простившей им предательства, потому что Север заберет все это в отместку за то, что приехали незваными гостями, без разрешения ковыряли его прекрасные сопки, долбили их отбойными молотками в поисках металлов, за то, что потом бросали их, измученных, и тут же лезли на новые. За привезенную в эти прекрасные края водку, от которой погибли и сошли с ума сотни мужчин- чукчей, у которых, как и у детей, нет на этот страшный яд иммунитета. За тонны выпотрошенной и выброшенной прямо здесь же, на берегах прекрасных чистейших рек, рыбы, потому что икра ее ценится гораздо выше, чем ее плоть. За тысячи невинных и прекрасных животных, зайцев, лис, песцов, которые, будучи любопытными от природы и до последнего доверяя людям, никогда не убегали, а с детским любопытством смотрели на улыбающихся людей, целившихся в них в оптический прицел. И, получив пулю, в своей предсмертной агонии, они могли пожаловаться на такую жестокую несправедливость только их отцу, Северу. И Север отомстит сполна.

Но это все будет не скоро, а пока люди готовились к собранию. Время тянулось медленно, пурга за окнами и не собиралась утихать, спать не мог никто, и все, что они могли, это обсуждать между собой, как так получилось в их жизни, что они оказались в такой ситуации. Ведь никто не хотел ничего плохого, они хотели только заработать, и они выполняли все в точности так, как им говорили. Тихо, друг дружке, сетовали они на несправедливость их начальства, на погоду, и даже на собственных детей, которые не слушаются, капризничают и хотят гулять, а там вон оно что твориться. Так прошла бессонная ночь и наступил хмурый, не обещающий ничего хорошего, день.

Глава 2. Собрание

И вот, наконец, время подошло и собрание наступило. Оно проходило, как и было запланировано, в местном Доме культуры. Это было небольшое, когда-то давно выкрашенное зеленой краской, двухэтажное здание с белыми колоннами и с бюстом Ленина во дворе, от которого осталась незанесенной снегом только небольшая часть его чугунной лысины. Основной зал, где находилась сцена, был не очень большой и всех желающих присутствовать на собрании он не вместил, поэтому люди располагались везде: они стояли у стен, в проходах, в коридорах. Ровно в 19.00 из-за синих бархатных кулис на сцену вышел начальник ГОКа Петр Иванович, его заместитель, Константин Ильич и секретарь Валентина Ивановна. Валентина Ивановна имела красные заплаканные глаза, и этот факт, вроде бы, не относящийся к общему делу напрямую, совсем огорчил всех пришедших на собрание. Люди в зале начали переговариваться, переглядываться и волноваться.

– Здравствуйте, Товарищи! – обратился к присутствующим Петр Иванович. Зал замолчал, превратившись полностью во внимание.

– Сегодня мы собрали вас всех здесь, потому что ситуация вышла из-под контроля. В такую метель поставки продукции невозможны. Склады ГОКа пусты. Уголь пока есть, но и его приходится экономить. Но главная проблема у нас в продовольствии. Гидрометцентр передал сведения, что непогода продлится еще не менее, чем неделю, – начал он свою речь тусклым безжизненным голосом.

– Ну и что вы предлагаете нам, недельку потерпеть? – послышался истерический женский возглас.

– Мы предлагаем следующее, – проигнорировав этот истерический выпад, продолжал Петр Иванович уже более смелым, ожившим голосом. – Наверняка среди вас есть опытные и бывалые охотники. Так вот, этим охотникам нужно отправиться в тундру и добыть хотя-бы одного оленя. Олени в такую непогоду просто лежат и дремлют, главное, найти их пастбище – и тут же голос Петра Ивановича потонул в какофонии других голосов, раздавшихся из зала.

Зал зашумел и заволновался, отзываясь на предложение администрации десятками хаотичных выкриков, среди которых слышалась даже и нецензурная брань в адрес как самого Петра Ивановича, так и остальных членов администрации, стоявших на сцене и молча хлопающих глазами. Все голоса слились в единый недовольный гул, выражавший только одну мысль об этом предложении, а именно, что предложение это – полное фуфло!

– Товарищи, давайте кто-то один будет выступать! – крикнул в штормовой зал Петр Иванович. Зал замолчал и с кресла откуда-то посередине зала поднялась мужская фигура и сказала громко и четко разделяя слова:

– А как вы, Петр Иванович, себе представляете, в такую темень и пургу идти в тундру за оленем? Ведь это же верное самоубийство! И даже если допустить такую шальную мысль, что олени будут найдены, вы же прекрасно знаете, что трогать их мы не имеем права?

– Справедливые вопросы, ответил Петр Иванович. Он пока что держался бодрячком, в то время как его заместитель и секретарь не знали, куда им деться с этой проклятой сцены, и, переминаясь с ноги на ногу, как застоялые лошади, все время оглядывались назад и смотрели в кулису, как будто просчитывая пути отхода.

– С чукчами мы договоримся, и я думаю, они пойдут нам навстречу. Я, к сожалению, сам не охотник, иначе я бы не стал даже предлагать вам такое, а сам бы давно пошел в тундру – начал жестко он. И, немного смягчив голос, добавил: – Вы поймите, от наших споров и разговоров ничего не изменится. На одном чае мы долго не проживем. Детей надо накормить в первую очередь. Мы снабдим охотников тушенкой и армейскими пайками, которые мы держим на самый черный случай. И, к тому же, у нас просто нет другого выхода, – закончил он, глядя прямо в зал сверкающими глазами.

Зал молчал. Молчал и мужчина, взявший на себя роль глашатая. Все находящиеся в клубе думали, что делать. Конечно, среди присутствовавших были охотники. Но все понимали, что шансы не вернуться максимально высоки, а замерзнуть в дикой тундре не хотел никто. Да, в этой задумке с оленем было что то, но идея была не очень жизнеспособной, и поддержать ее не торопился никто. Но, с другой стороны, просто сидеть и ждать тоже не было уже ни сил, ни нервов. А вдруг метель еще продлится неделю, две, месяц? Как тогда, сидеть смотреть, как твои родные умирают от голода на твоих руках?

И вдруг от стены, справа от сцены, отделился невысокий мужчина в светлой дубленке и черной собачьей шапке.

– Я пойду, – сказал он уверенным голосом. Тут же встало еще 2 человека, которые изъявили желание присоединиться. Подождали еще немного – больше никто не вызвался, но можно было буквально почувствовать кожей, как все остальные присутствовавшие, вместе с тремя мучениками на сцене, облегченно выдохнули.

– Завтра я вас жду в управлении, – обратился к добровольцам Петр Иванович, в 14.00. Мы все обсудим.

– Ну, товарищи, – немного успокоившимся голосом, обратился он к остальному залу, – на сегодня это все. Всем до свидания.

И, чуть ли не бегом, все трое скрылись за кулисами, опасаясь, скорее всего, возникновения каких-то новых вопросов.

Люди начали постепенно выходить из зала, при этом многие подходили к добровольцам и благодарили их. Многие же смотрели на них с сочувствием, понимая, что шансов вернуться у них будет не много. Люди потихоньку покидали Дом культуры и настроение у них было подавленное.

Глава 3. Николай

Первого человека, вызвавшегося идти за оленем, звали Николай. Он был электриком в местной старательской артели, где добывали золото, олово и вольфрам. Он приехал уже очень давно, одним из первых, в те времена, когда поселок только зарождался, когда не было еще ни магазинов, ни больницы, ни школы, ничего. Жил он тогда в балке – небольшом домике, обшитом железом. Впрочем, как и все приехавшие первопроходцы. Именно с них началось строительство поселка и их старательской артели. Уже намного позже, когда появилась первая инфраструктура, он привез в поселок свою жену, и с тех пор они жили в бараке, в одной из микро-комнатушек, располагавшихся друг напротив друга, по обе стороны широкого коридора.

Всю нехитрую мебель в их комнатушке можно было пересчитать по пальцам одной руки: это был раскладной диван, кресло-кровать и стол. На стенах были наклеены несуразные обои из тех, остатки которых, обычно, отдают знакомые после своих ремонтов. Оклеенный белыми обоями с желтыми подтеками, потолок, украшала лампочка Ильича, висевшая на кривом длинном черном проводе. Единственной достопримечательностью комнаты было большое окно, которое выходило на одну из сопок, и летом вид из окна был очень красивым. Размер всей комнаты был не более двенадцати метров. Ни кухни, ни туалета, а уж тем более ванной комнаты или душа, в комнате не было.

Таких комнат-близнецов в бараке было около двадцати. Помимо жилых комнат, в бараке была сушилка, где обычно сохло белье всех жителей, а под ним играли дети. По праздникам белье снимали и в сушилке расставляли столы, где собирались все жители барака и праздновали все вместе Новый Год или Первомай. В самом конце барака располагался туалет и душ, в котором температура никогда не поднималась выше десяти градусов. А еще, в другом конце коридора, располагалась так называемая «Ледяная» комната», самая ужасная комната в бараке. Обычно она была закрыта на ключ, чтобы дети случайно не зашли в нее. Там хранились трупы животных, застреленных на охоте. Часто эти животные оказывались ранеными и по ночам, прийдя в себя, страшно царапали полы и двери в предсмертных конвульсиях в этой ужасной ледяной комнате…

Эти условно жилые комнатушки, да и само это сооружение никак нельзя было назвать «домом», в том смысле, который заложен в него изначально. Обычно понятие «дом» воспринимается как неприступная, и в тоже время, уютная крепость, где можно спрятаться от мира и всех его ловушек, где выслушают, поддержат, подскажут, согреют, где никогда не дадут в обиду. Но, тем не менее, именно такая комната была для Николая и его жены Татьяны домом на протяжении многих лет. И он был совсем другим, этот дом.

Он был настолько хрупким и не уверенным, настолько громко стонали его дощатые промерзлые стены под ударами северной пурги, настолько сильно он вжимался всем своим огромным длинным беззащитным телом в промороженную северную землю, пытаясь спрятаться, что всю свою неуверенность и страх он распространял на всех своих обитателей, и даже неизвестный создатель таких сооружений, в которых тогда жил весь приезжий Север, не осмелился назвать его домом, а дал ему очень странное название – барак.

Может быть, создателем этой длинной деревянной колбасы с окнами, вросшей в землю, был романтично настроенный молодой моряк, волею судеб попавший на Северные берега и, заскучав по морю, представлял, что он плывет на длинном деревянном баркасе по белым бесконечным волнам, навстречу счастью, солнцу и своей любимой, которая верно ждет его в саду под цветущей вишней, с волнением всматриваясь в горизонт. Только моряк, по всей видимости, отчаялся дождаться в этих краях весны и сбежал, или, наоборот, гордо сошел со своего баркаса на желанный берег, который он видел в своих снах и мечтах, нырнув прямо в объятия своей возлюбленной – этого точно никто не знает. Но после него осталось лишь исковерканное название барак – все, что осталось от смелого баркаса.

Множество таких вот бараков было хаотично раскидано по всему распадку, и сверху, из самолета, было видно, что они совсем не похожи на маленькие смелые баркасы, которые мчат своих пассажиров в прекрасное обеспеченное и счастливое будущее. Наоборот, они были похожи на замерзшие длинные льдины, которые бессмысленно дрейфуют в море только лишь для того, чтобы, во время шторма, столкнуться, взгромоздившись друг на друга, и утонуть вместе со всем своим содержимым.

Но обитатели этих бараков были оптимистами и верили в лучшее, наверное, потому, что больше ничего другого им не оставалось, а поэтому, каждый вечер, уложив детей помладше спать, а детей постарше отпустив в коридор носиться веселым шумным табуном, они выходили к своим плитам, стоящим у каждой двери их комнаток, чтобы приготовить нехитрой еды, поболтать и обсудить новости и сплетни про других, точно таких же обитателей точно таких же бараков.

Вся вечерняя жизнь обитателей бараков проходила в этих широких и длинных коридорах. Все праздники и дни рождения отмечались также, всем бараком. Столы накрывались в сушилке. Взрослые собирались за большим столом, а детям накрывали маленький стол тут же в коридоре, возле сушилки, и пол ночи, и взрослые, и дети веселились, ели, пели песни, болтали и смеялись. Дети особенно любили такие праздники, потому что родителям очень скоро становилось не до них, а уж если дядя Паша, местный тамада, шутник и знаток тысячи анекдотов, доставал гитару, то тогда можно было носиться по коридору, прыгать в резиночки, играть в казаки-разбойники, прятки и ниточки ровно до тех пор, пока ноги сами не отказывали, и уже почти уснувших тут и там на полу или на стульях детей не собирали их родители и не относили их, уже крепко спящих, по кроватям.

Зимой часто весь барак заносило снегом вместе с крышей, и тогда в нем наступала тяжелая глухая тишина и темень. Местных детей такая оказия приводила в полный восторг по нескольким причинам.

Во-первых, эта тишина обозначала, что входная дверь в барак наглухо занесена снегом и на ее раскопки понадобится несколько часов, а это значит, что никакой школы и сада сегодня не будет, и значит, что не будет ненавистного домашнего задания и можно весь день заниматься своими любимыми играми. В такие дни дети спали до обеда и просыпались лишь тогда, когда взрослые лопатами уже расчистили входную дверь и копали вручную узкую дорожку до основной дороги, которую в такие дни пробивал огромный бульдозер. Дети быстро одевались, наспех и на бегу что-то съедали, то, что было приготовлено и стояло на плитах, и вся ватага шумной и веселой гурьбой мчалась на улицу, где их ждала самая прекрасная горка в мире, в которую за ночь метель превращала их барак. Тут же устраивались соревнования, кто проедет дальше на куске целлофана, и дети катались с горки без устали до самого вечера, и только к ужину они заходили домой, уставшие, насквозь мокрые, с красными щеками и носами, с обледенелыми ресницами, шапками, штанами и варежками, и совершенно счастливые. В такие дни вечерний коридор был пуст и было необычайно тихо, и только их родители сидели в сушилке, резались в картишки и тихо болтали, изредка отвлекаясь на то, чтобы быстренько сбегать к своей плитке и помешать, каждый свое, мерно булькавшее, варево, которое представляло собой чаще всего какие-нибудь макароны-по-флотски, грибной суп или, опять таки, жареные на сливочном масле макароны.

На следующий день после того, как все дорожки были пробиты взрослыми и все горки были освоены детворой вдоль и поперек, дети переключались на рытье пещер и туннелей в снежных стенах, обрамлявших все дороги и дорожки, которые зачастую были намного выше человеческого роста. И, кстати, некоторые взрослые с удовольствием помогали детям рыть пещеры и делали целые комнаты в снегу. Дети обожали строить уже свои собственные комнатки, в которых они потом сидели с фонариками, по 2-3 человека, и играли в семью. Санки были у них кроватями, а из снежных кирпичей, которые легко выпиливались ножовками, складывали столы, стулья, плиты, и другие элементы меблировки – у кого на что хватало фантазии. Часы напролет дети проводили в этих комнатах, где было тепло и тихо, рассказывали друг другу страшные или просто выдуманные истории, которые сочиняли тут же. Дети могли из этих кирпичиков сложить целые замки и дворцы, но они предпочитали то, что видели и знали – микро-комнатку в белом ледяном царстве.

Вдоволь наигравшись в семью, дети поднимались на поверхность. Обычно это происходило на 4-5 день после окончания бури, когда наст застывал и становился настолько твердым, что по нему можно было смело гулять и не проваливаться. На поверхности детей ждали уже другие, не менее увлекательные и интересные игры. Обычно, после затяжных бурь и пурги устанавливалась или очень ясная, морозная погода – и тогда свет от фонарей уходил бесконечными столбами прямо к ярким звездам во главе с Полярной Звездой, стараясь посоревноваться с ними, кто ярче светит. Или же хлопьями начинали валить огромные, с пятак, снежинки.

В ясную морозную погоду дети гурьбой валились на наст и наблюдали за Северным Сиянием – когда все небо, от начала и до конца, окрашивалось невероятными мерцающими красками, живыми, перетекающими одна в другую. Это было похоже на то, что как будто на огромный черный холст разлили разноцветную флуоресцентную, мерцающую и живую ртуть, которая сама решала, какой узор нарисовать, как получше украсить черное небо и посильнее удивить созерцающих это Божественное творчество людей. Северное Сияние показывало лежащим на белоснежной земле, в сотнях километрах от него, детям и взрослым, что Мир прекрасен и многогранен, что можно творить такую красоту, что не хватит никаких слов, чтобы описать ее, истинную красоту, от которой захватывает дыхание и останавливаются все мысли, которая погружает в гипноз, в медитацию, покрывая мурашками все тело, вызывая душу на откровенный разговор с самим собой. Северное Сияние разговаривало с детьми с помощью этих ярких красок, рассказывало им, что белое или черное – это только основа, и только в их руках любые цвета, которыми они разукрасят эту основу, создавая или шедевры, или уродство. Но краски они должны выбрать сами, в этом и есть секрет.

Иногда Сияние плескалось, как аквамариновое мерцающее море, тут же перетекая в малиновый цвет и разливаясь по всему небу уже салатово-зеленой волной, и дети представляли, что в этом волшебном мерцающем невероятными цветами, небесном море, водятся такие же невероятные и волшебные рыбы, говорящие ярко-синие дельфины и розовые киты, и что вот-вот покажут они в этой небесной глади свои могучие розовые спины, и дети лежали так часами, фантазировали и мечтали хоть раз прокатиться хоть на огромном розовом ките по небесному мерцающему морю…

Когда же устанавливалась снежная погода, дети мчались на улицу только с одной целью – найти две одинаковые снежинки, которые в это время огромными хлопьями сыпались откуда-то сверху, из черной бесконечной пустоты. В этом поиске огромную роль играли фонари.

Фонари зимой горели вообще круглосуточно, потому что солнце покидало эти края и наступала Полярная Зима, и фонари тщетно пытались заменить людям солнце. Обычно это у них совсем не получалось, отчего фонари обижались и один за одним гасли, причиняя очень много хлопот местным электрикам, которым приходилось залазить на столбы в «кошках» – импровизированных железных когтях, которые надевали на сапоги и, карабкаясь наверх к фонарю, цепляясь ими за столб, и потом вкручивать в заледеневший цоколь не менее заледеневший патрон голыми , и тоже очень скоро становившимися заледеневшими, руками. Но новая лампочка могла перегореть уже на следующий день, и тогда, отвешивая столбам совсем не лестные эпитеты, электрикам приходилось лезть наверх снова.

Но потом фонари поняли, что они играют первую скрипку при исследовании снежинок и перестали так часто обижаться и гаснуть, давая небольшую передышку электрикам, потому что для точности исследования нужно было встать ровно под фонарем, вытянуть вперед руку непременно в очень пушистой варежке, и застыть. При этом фонари тоже старались поменьше раскачиваться на ветру, чтобы не испортить результаты исследования. Обычно ожидание заканчивалось сразу же после его начала, потому что ровно через секунду вся варежка была облеплена белоснежными огромными снежинками самых причудливых форм, и было непонятно, это дети исследуют снежинки, или снежинки с любопытством исследуют эти странные, застывшие в кругу тусклого фонарного света, детские фигурки. И ни разу пока детям не удавалось отыскать две одинаковые снежинки. Каждая была совершенно не похожа на другую. Формы снежинок были настолько причудливы и разнообразны, что их невозможно было запомнить, и фонарный свет при этом придавал им объем, отчего снежинки казались не плоскими, а выпуклыми и как будто полыми внутри. Одни снежинки были круглыми с пятиконечными звездами внутри, другие были похожи на угловатые четырехгранники с шипами по бокам, и все они до единой были совершенными и прекрасными.

Вот так, замерев под столбами с вытянутой перед собой рукой, дети стояли часами. У них отмерзали щеки и кончики носа, пальцы ног уже не слушались и сами ноги превращались в ледышки, но дети стояли, словно околдованные этим спокойствием и красотой. Мир был чист и прекрасен, как и детские души, резонировавшие с этой божественной энергией. Снежинки неспеша падали и падали в своем ритме, и каждый ребенок, стоявший в желтом пятне света, раскрывал им свое самое сокровенное и был уверен, что снежинки исполнят каждое желание.

Когда все же наступало время бежать на ватных замороженных ногах домой, дети спешили, стараясь не растерять это ощущение волшебства, к которому они только что прикоснулись, и дома, быстро скинув с себя заснеженные вещи и проглотив наспех то, что приготовили им родители, они бежали в сушилку – вырезать снежинки из белой бумаги, заклеивая ими все окна и стены, чтобы эти бумажные снежинки, созданные их руками, всегда напоминали им о чуде.

Но такая кооперация фонарей и снежинок заманивала в свою секту не только детей, но и многих взрослых. Часто по вечерам в такую погоду можно было увидеть застывших под фонарями, с вытянутыми вперед руками в пушистых варежках, взрослых. Снежинки падали, кружились в замысловатом танце и нежно опускались на свои пушистые плацдармы. В такие моменты мысли у людей замирали, ход времени останавливался и люди погружались в снежную медитацию. И тогда, в пустой тишине внутри головы зарождалась, росла и пульсировала, очень быстро разрастаясь на целую вселенную, лишь одна мысль, одинаковая у всех- как такая чистейшая красота, красота в прямом понимании этого слова, насколько может понять его человеческий ум, от которой замирает все внутри и снаружи, от которой ум и сознание попадают в состояние невесомости и небытия, красота, которая превращает время в тягучий расплавленный сахар – как такая красота может быть создана наравне с самыми ужасными уродствами, которые вызывают ровно противоположные эмоции, с ужасами, причиняющими дикую боль живым существам, с кошмарами, которые дозволено творить человеку. И вот, уже кажется, что ответ почти найден, еще чуть-чуть, и он откроется, но в следующее же мгновение он ускользает, оставляя каждого человека в его собственном поиске.

Снежинки падали бесконечно, покрывая измученный пургою поселок мягким белым невесомым снегом, убаюкивали, успокаивали его и всех его жителей, рассказывали о том, что ничего плохого уже не случится. Очень быстро все дома, дороги, сопки – словом, все было укрыто, как будто бабушкиным пуховым платком, под которым тепло, уютно и безопасно.

Белый цвет – любимый цвет сурового Севера. Это – цвет правды, цвет чистоты, цвет, на котором видны все черные мысли и поступки, цвет, где нет теней и камень за пазухой виден всем и издалека. И Север любил только таких людей – сильных духом и телом, честных перед Богом, перед собой и людьми, таких людей, кто говорит и действует прямо и живёт по совести. Таких людей приветствовал Север!

Но приезжали и другие люди. Те, кто больше всего на свете любил серый цвет – цвет гравия и пыли, цвет теней, цвет, где можно спрятать свои самые потаенные темные желания. Их никто не звал, но все же они ехали. Их было мало, но они, как небольшая червоточинка – сначала незаметно, но постепенно все больше и больше захватывали пространство. Им это было жизненно необходимо, потому что единственное, что они любили больше всего на свете и за что легко продавали свои бессмертные души – это деньги и власть. Власть над всем живым, над животными, над людьми, и то, что лелеяли они в своих самых тайных мечтах – власть над Севером. В Иультине тоже жили такие люди, и Николай был одним из них.

Как уже известно, он был одним из первых, кто приехал в поселок. Его профессия не предполагала какого-то огромного карьерного роста, о котором мечтал Николай. Задача электриков в поселке была проста – чтобы все фонари светили, чтобы провода, оборванные пургой, были вовремя починены, и чтобы огромные дизельные генераторы, которые всегда включались в аварийных случаях, были исправны. На этом его должностные обязанности заканчивались. Еще после работы он ходил по «халтурам» – кому-то починить холодильник, кому-то – пылесос, а кому-то и то и другое. Всю эту работу он выполнял, так сказать, без души. А вот настоящей его страстью было оружие. У него была двухстволка и карабин, и когда не было «халтуры» и вечер выдавался свободным, он часами напролет начищал специальным, отвратительно вонючим раствором, до блеска, стволы двухстволки и карабина, разбирал и собирал их по сто раз подряд, сам собирал патроны, насыпая в бумажные основания для патронов дробь и порох, и с особой любовью складывал эти патроны в патронташ, который также был начищен и хранился на отдельной полке в единственном шкафу в их комнате.

Часто он прицеливался в только одному ему видимую цель и делал вид, что нажимает спусковой крючок, и в такие минуты на лице его блуждала самая счастливая и в то же время, очень странная улыбка. Всегда, когда он занимался оружием, его жена уходила к соседям играть в карты или пить чай, на что он совершенно не обращал внимания. Однажды, когда она вернулась, он все еще сидел, положив свою двухстволку на стол перед собой и замерев с отсутствующим взглядом. Когда она вошла, он как будто бы вернулся из какой-то далекой страны, посмотрел на нее загадочно и сказал:

– А обо мне еще все узнают, вот увидишь! И они будут бояться меня, эти людишки со своими чайниками и пылесосами. А эта ледяная Земля подчинится мне!

При этом его зрачки расширились и глаза стали совсем темными, взгляд стал жестким и злым, и Татьяна, ничего не ответив, решила поскорее лечь спать. Нет, она не испугалась, но что-то зловещее и холодное поселилось с тех пор третьим жителем в их маленькой комнатенке.

Глава 4. Татьяна

В тот вечер, когда администрация ГОКа проводила в доме культуры собрание, у Татьяны болела голова, она решила не ходить на собрание и Николай пошел один, а она, уютно устроившись на диване, принялась за свое любимое занятие – вязание.

Татьяна была красивая статная женщина, на пол головы выше своего мужа, из-за чего она очень сильно комплексовала и вдвоем с ним никуда старалась не выходить. Может быть, и в тот вечер она не захотела пойти с ним вместе на собрание, сославшись на головную боль – этого нам не известно.

Выглядела она всегда потрясающе. У нее были длинные, черные, с отливом, цвета вороньего крыла, волосы, которые спадали тяжелым шелковым полотном на ее тонкие ключицы; черные, немного раскосые глаза; черные, как говорили раньше, соболиные брови, высокий лоб, белая фарфоровая кожа, длинная красивая шея. Сама она была статная и стройная, и многие в поселке недоумевали, как такой невзрачный коротышка, как Николай, смог завоевать такую красавицу. Она, по всей видимости, знала об этих разговорах и вообще о том, что она очень красивая, и поэтому с соседями и другими жителями поселка держалась холодно и отстраненно. Подруг у нее не было, кроме ее соседки Раи, веселой рыжей болтушки с короткими кудряшками, которые она постоянно мазала топленым сливочным маслом со взбитыми яичными желтками или тертым луком, отчего рядом с ней долго находится было невозможно. Но она была уверена, что от этой маски ее волосы должны когда-нибудь, а именно – очень скоро, превратиться в шикарные рыжие локоны, но пока что этого не происходило, и Рая была уверена, что просто нужен накопительный эффект и через день втирала эту странную жижу в кожу голову, после чего жижа нагревалась и начинала издавать настоящее зловоние, о котором ей упоминали все, кто в этот момент каким то образом с ней пересекался. Но любые обсуждения этой темы пресекались Раей на самом корню, и даже Паша, ее муж, изгонялся в коридор во время данной процедуры.

Практически все вечера Татьяна коротала у Раи в гостях, но в этот вечер она решила остаться одна, довязать начатый уже давно мохеровый свитер, подумать в тишине о чем то своем, о чем она всегда думала, оставаясь одна, и отчего черные глаза ее становились еще темнее, и неприятная морщинка, которая образуется обычно от печальных мыслей, зарождалась на переносице. Черные ее ресницы были настолько густые, что она легко прятала в них все свои печали и никого не допускала до своей души, которая была глубоко несчастной, томясь в этой тесной комнатенке на краю света, вместе с этим низкорослым патлатым человеком, невесть каким образом взявшимся в ее жизни.

Совсем уже ближе к ночи, когда она собиралась отложить вязание и прилечь, просто послушать завывание метели и подумать, что может быть, так и лучше, что да, пусть вот так все и будет – дверь открылась и вошел ее муж, полностью занесенный снегом. Он снял шапку и дубленку, отчего на полу тут же образовался сугроб, и бросил их на стул. Сам он сел на второй стул, опустил голову, и сказал тихо, глядя в пол:

– Петя предложил кому-нибудь пойти в тундру за оленем. Я вызвался сам и еще двое ребят со мной.

Он сделал паузу, но реакции от жены не последовало. Она молча смотрела на него и ждала, что он скажет дальше. Он посмотрел в окно. Метель бушевала и кидала в стекло охапки снега.

– Идем завтра, – продолжил он, не дождавшись никакого вопроса.

– Приготовь мне на завтра мой охотничий рюкзак, положи вещи на смену. Тушенку Петя обещал дать, – как будто сам себе говорил Николай.

– Хорошо, несколько отстраненно ответила она в своей манере.

Конечно, ему было очень мало этого вот «хорошо». Ведь он может и не вернуться. И вообще то никто больше не вызвался, и он вызвался первым! – такие мысли крутились в голове у Николая. «За такое можно было и похвалить!» И, чувствуя, как у него портится настроение, он коротко сказал:

– Я пошел умываться.

Ответом послужила тишина. Но большего он уже не ожидал. Он подошел к шкафу, взял полотенце и вышел из комнаты.

Татьяна, проводив его взглядом, дождалась, пока дверь за ним закроется, отложила свое вязание, встала с дивана и начала собирать мужа на охоту в бушующую бездну. Единственным ее помощником был уличный фонарь, находящийся как раз напротив окна их комнаты, тусклый свет которого метался из стороны в сторону, как пойманный в капкан и уже умирающий солнечный зайчик. Остальные фонари давно сдались, и только этот, осознавая всю важность своей миссии, храбро и из последних сил боролся с бушующей стихией, чтобы своим слабым светом осветить все то, что происходит в крошечной комнатке. Он очень старался помочь этой странной молчаливой женщине с раскосыми черными, всегда грустными, глазами. Может быть, он был тайно влюблен в нее, и когда она по долгу смотрела летом в окно, он любовался ею и очень хотел, чтобы хоть раз в этих глазах промелькнула радость. Вот и сейчас он сражался за нее, но его силы были уже на исходе и совсем скоро он потух, так и не увидев на этом прекрасном лице улыбки, и комнатка, барак и весь поселок погрузились в кромешную завывающую темноту.

Глава 5. Народ Чудь

Немногим раньше той страшной бури, обрушившейся на Иультин, о которой шло повествование ранее, вдали от поселка, за стенами из сопок и льда, за непроходимыми болотами, в тех местах, куда не ступала нога ни одного приезжего или какого-то случайного человека, там, где находится настоящее Царство Тундры, во дворце Короля и Королевы народа Чудь, готовились к очень долгожданному и великому событию – появлению на свет царского наследника или наследницы, первого ребенка в королевской семье, чей приход вымаливался Королевой у Божеств и Духов долгие-долгие годы.

Это королевство было надежно спрятано от всех посторонних глаз и гостей, и только из легенд и сказок люди догадывались о его существовании. Оно располагалось на самом берегу океана, с другой стороны было окружено сопками гигантского размера и такой высоты, что на вершинах их лежали облака, и никто не знал, как высоко своими вершинами они уходят в небо. Эти сопки состояли из черной зыбучей горной породы, похожей на песок, и зимой они никогда не замерзали и всегда оставались зыбкими и засасывающими. Дальше от сопок в бесконечную даль тянулись непроходимые болота и топи.

Конечно же, были знающие и отчаянные искатели сокровищ и приключений, изучавшие легенды и сказания о народах Древнего Севера, и знавшие, что народ Чудь не простой народ, а обладатель несметных сокровищ и давно утерянных знаний по поиску и обработке драгоценных камней и металлов. По самым захолустным библиотекам по крупинкам собирались такими людьми книги об этом народе, выискивались в других Северных племенах любые артефакты, свидетельства и свидетели, которые помогли бы пролить хоть немного света на то, где этот народ нужно искать.

И самым упрямым в этом поиске оказался один очень богатый человек – владелец угольных шахт и разрезов. Собрав и проработав все легенды, факты и просто сплетни об этом народе, которые только было возможно, он отправил на поиски него целую экспедицию. Участники экспедиции были хорошо подготовлены физически, у них была самая передовая техника, навигаторы, рации, оружие и форма. На основании всей полученной информации была составлена карта, над которой несколько лет корпели самые продвинутые географы, которых только он мог найти. И вот однажды экспедиция в составе из 8 человек, выдвинулась из города Анадыря, который был выбран как самый удобный стартовый пункт. Первые несколько дней все шло хорошо, командир экспедиции, бывший военный, десантник, уроженец Северного края, докладывал на базу, что все идет по плану. Но на 21 день экспедиции его рация замолчала, как и рации остальных участников. Навигаторы у всей группы перестали работать, и по карте примерно было понятно, что вся экспедиция исчезла как раз в районе болот, окружавших гигантские черные сопки. Людей долго искали, вертолеты кружили над тундрой, распугивая оленей и других животных, и ничего, ни одного предмета, относящегося к экспедиции, не было найдено. Она просто исчезла. И с этих пор больше никто, даже самые отчаянные авантюристы, не осмеливались даже заикаться о поиске народа Чудь и его сокровищ.

Помимо природной защиты, которая была совершенно непреодолима для любого живого существа, в племени жила Шаманка, которая своей мощной силой оберегала эти земли изнутри. Сколько лет было этой Шаманке, не знал никто. Но в племени она жила всегда, столько, сколько вообще существовало племя. Она безошибочно определяла, когда где-то вдали мог пролететь вертолет или самолет, или проплыть корабль, и всегда призывала в такие моменты плотные облака и молочно-белые туманы, которые покрывали все пространство над поселением племени и держали белоснежный непроницаемый щит столько, сколько было необходимо. Эти туманы и облака были настолько непроницаемы, что ни одна навигационная система никогда не видела за ними ничего, и корабли и самолеты старались держаться от этого места подальше, боясь нарваться на огромные сопки и разбиться о них.

И в этом прекрасном Королевстве, на красивейшей земле, жил древнейший и самый загадочный Северный Народ – Чудь. Свое странное название этот народ получил за такие чудесные явления, например, что каждый ребенок и тем более взрослый мог понимать язык животных, птиц, растений, и, самое главное, минералов. Любых, драгоценных или нет. Этот язык был не простой и люди слышали его, как музыку. Каждый камень звучал по-своему, и их пение люди слышали за несколько километров. Поэтому они могли в любой породе найти именно тот минерал, который им был нужен. Конечно же, это пение они не слушали круглосуточно, хотя все их жилища, одежда и даже волосы, были украшены драгоценными камнями. Слышать камни они могли только тогда, когда включали внутреннее слышание и настраивались, и когда им самим это было нужно – и делать это умели даже дети.

Также они умели взаимодействовать с природными явлениями, например, просить солнце светить подольше или попросить дождь прийти. Конечно, до способностей Шаманки им было очень далеко, но на бытовом уровне они хорошо умели это делать, и природа всегда помогала им и выполняла их просьбы.

Внутренне и внешне эти люди были очень красивы и чисты. Они были выше среднего роста, стройные, беловолосые, причем длинные белые волосы носили и мужчины, и женщины. Волосы они никогда не стригли и оберегали их, женщины очень любили ухаживать за своими волосами, волосами своих мужей и своих детей, приучая их с младенчества относиться к собственным волосам, как к настоящему сокровищу. А, впрочем, так оно и было, ведь в их волосах была заключена огромная сила и могущество, и чем гуще и длиннее были волосы, тем сильнее и энергичнее был человек, болезни и неудачи обходили его стороной, с ним никогда не происходило никаких травм. Поэтому очень часто женщины намазывали свои волосы и волосы своих домочадцев различными маслами и благовониями, сделанными ими из кореньев лекарственных растений и трав, натирали их жемчужным порошком, отчего они становились гладкими, как шелк и перламутровыми, мыли их только чистейшей родниковой водой и после заплетали в причудливые косы, вплетая в них разноцветные ленты, алмазные, золотые и серебряные нити. Мужчины на головах носили ленты, расшитые узорами-оберегами. Дети, мальчики и девочки, бегали с длинными распущенными волосами, которые блестели и переливались, как серебристый шелк.

Помимо прекрасных волос этот народ обладал небесного цвета голубыми глазами, которыми они умели считывать настроение или намерение друг друга, поэтому солгать или утаить что-то было совершенно невозможно. Густые черные брови и ресницы оттеняли эти голубые озера глаз, белая тонкая кожа подчеркивала их красоту, и когда рукодельницы садились за работу и запевали долгие прекрасные песни, которые им пели их мамы, а их мамам – их мамы, то на их прекрасных фарфоровых лицах проступал нежный розовый румянец, как только что зарождающаяся над озером заря, превращая каждое лицо в шедевр красоты. Многие художники бы отдали все, чтобы иметь возможность видеть эту красоту своими глазами и навеки запечатлеть ее на своем холсте, но вряд ли бы смогли они подобрать краски, чтобы полностью передать ее.

И мужчины, и женщины Чудь были очень стройными, жили они очень долго и не старели, а, наоборот, житейская мудрость с годами придавала чертам их лица особенное и очень красивое выражение, дополнительную неуловимую красоту, как красота полностью раскрывшейся розы или пиона – совершенная, неуловимая, которой невозможно насытиться и отвести глаз.

Одежду они носили простую, сотканную из особенной мягкой шерсти белых яков, которые в изобилии паслись у подножия сопок. Эту шерсть собирали определенным образом те женщины, роды которых испокон века занимались прядением. Для праздничной и домашней одежды использовали шерсть только белых яков, а шерсть коричневых яков использовали для рабочей одежды и для обуви. Собирали всю шерсть только в конце лета, когда по легенде, передаваемой из уст в уста в этом племени еще испокон века, в конце августа, с самых дальних болот, приходил к якам их древний дух – огромный белоснежный як. Он обходил все стада и давал якам волшебный иммунитет от болезней, любых хворей и напастей на весь год. Шерсть яков пропитывалась этой энергией и только после этого яков начинали вычесывать и делали это только молодые девушки племени под руководством прядильщиц. Парни тоже присутствовали при вычесывании – они носили огромные, сплетенные из ивы корзины с шерстью на реку. Там ее промывали, сопровождая весь процесс особыми сакральными песнопениями и заговорами, и потом на Священной поляне эту шерсть вываривали в огромных котлах на кострах, разжигаемых только на ивовых ветках, в воде со специальными травами.

Ива считалась у племени священным деревом – деревом женской энергии, лунной магии, соединявшей землю и воду, и поэтому дым ее, пропитывая шерсть, заряжал ее энергией служения природе, конам равновесия и справедливости. Этот обряд был одним из самых важных – он способствовал миру в семьях, уважению и почитанию друг друга. Шерсть вываривали в нескольких водах несколько дней, и потом, когда все было готово, Шаманка, которая всегда участвовала в этой процедуре, оставляла прядильщиц, и они садились за пряжу.

После того, как полотна шерсти были готовы, из них шились платья, рубашки, штаны. Каждый предмет одежды вышивался особыми узорами и оберегами, при этом использовали золотые и серебряные, жемчужные и алмазные нити и мелкие драгоценные камни.

По старинным сказаниям, свое название этот народ получил еще и за то, что своей чистой жизнью и помыслами вызывал удивление у древних Богов. Никто из темных Богов не смог искусить этот народ. И так не завелись в этом народе зависть, злоба, похоть, несмотря ни на какие старания темных сил, а уж они знают толк в искушении людей! И все Боги светлых и темных Миров дивились на их стойкость, любовь и заботу, которые они проявляли друг к другу несмотря ни на что, и поэтому единогласно назвали этот народ просто – Чудь, чтобы дать знак другим народам, что народ этот обладает такой силой, какая не дана многим, и было это чудесно, как и деяния древних Божеств на Земле. И всем, кто слышал хоть когда-то об этом народе, действительно, становилось очень интересно прикоснуться к их тайне, но никто пока не удостоился такой чести.

Но не стоит думать, что этот народ был каким-то высокомерным или считал себя выше всех других народов и поэтому не желал ни с кем общаться и делиться своим богатым опытом. Просто однажды с этим народом приключилась одна история, которая чуть не стоила им всем жизни, и поэтому они отгородились от внешнего мира и закрылись от него на все засовы.

Издревле этот народ жил в распадке сопок, на берегу рек, наполненных драгоценными камнями и металлами, из которых они делали такие украшения, что невозможно было поверить, что это сделано вручную, да еще и из камней. Они делали тончайшие серебряные, золотые и алмазные нити, тончайшей работы золотые колье, украшенные самыми разнообразными драгоценными камнями, и даже стены своих жилищ украшали они драгоценными камнями и выкладывали из них немыслимо красивую мозаику, с помощью которой каждый мог изобразить любую картину, близкую его сердцу.

Племя это было миролюбивым, никогда не вели они никаких войн и не занимались охотой. Они питались ягодами, грибами, рыбой, чего всегда было в изобилии на Северной земле. Бесчисленные стада оленей и яков, принадлежащих этим племенам, обеспечивали их молоком и шерстью. Верными помощниками людей были прирученные мамонты и росомахи, которые издревле помогали Чуди пасти и защищать свои стада.

В основной своей массе они жили в огромной многоуровневой пещере. Стены пещеры были инкрустированы различными драгоценными камнями в виде узоров-оберегов, прекрасными пейзажами и изображениями любимых видов тундры, навеки запечатленными умелыми художниками – камнерезами. Очень высоко вверху в пещере были прорезаны специальные окна, рассчитанные таким образом, чтобы летнее долгожданное солнце, каждую минуту пребывавшее на небосклоне, освещало своими лучами пещеру изнутри так, чтобы не потерять ни одной минуты, когда оно ненадолго приходит на Север. Но солнце не просто освещало пещеру: окна были вырезаны и мозаика на стенах была выложена таким образом, что, когда на нее попадали лучи и освещали причудливые картины, выложенные драгоценными камнями всех цветов радуги, игра солнечного света и блеск камней создавали оптическую иллюзию, и казалось, что картины – живые, что реки, выложенные из голубых алмазов, сапфиров, аквамаринов и топазов – текут, вода в них движется, ветер колышет синие, отливающие серебром воды, что спинки золотых и серебряных рыбок, созданные художниками из чистого золота и серебра, то тут, то там, показываются на поверхности воды, а зеленые тонкие ивы, созданные из изумрудов, александрита и сапфиров, склоняются плакучими ветвями к воде, любовно касаясь ее и отражаясь в ней.

На другой огромной картине, расположенной во всю стену пещеры была изображена, с применением огромного количества зеленых драгоценных камней всех оттенков зеленого, прекрасная тундра. По самому полотну тундры местами были разбросаны невероятной красоты цветы, выполненные из граната, сердолика и чароита. То тут, то там выглядывала и поблескивала в лучах солнца брусника из темного вишневого граната и смарагда, морошка из сердолика и королева ягод Севера – шикша, выполненная из черных алмазов на турмалиновых веточках-елочках.

Шикша поистине заслужила это право – быть королевой среди ягод Севера. Это единственная ягода, которая замерзает на зиму и уходит под снег, а весной, когда снег сходит и ничего еще не успевает вырасти, а тысячи голодных птиц уже прилетело на Север, она служит им пищей и придает сил для продолжения рода. И чтобы подчеркнуть ее королевское происхождение, художники и выделили для нее так любимый ими черный алмаз.

В глубине пещеры изобразили зимнюю тундру, которую представляли белые и прозрачные драгоценные камни всех мастей.

Изображения на стенах имели определенный порядок и картины были выполнены в такой последовательности, чтобы глаза жителей пещеры не уставали от блеска и сияния, и яркие картины плавно перетекали в картины, выполненные в спокойных тонах.

Отдельно стоит отметить потолки пещеры. Потолки украшали только самые умелые художники, которые могли показать пик своего мастерства. Весь потолок представлял собой одну огромную картину, начинающуюся ниоткуда и заканчивающуюся нигде, как небо. Эта картина изображала Северное Сияние и состояла из такого обилия драгоценных камней, которые были настолько идеально подобраны по цветовой гамме, что казалось, действительно, весь потолок мерцает всеми цветами одновременно и один цвет плавно перетекает в другой.

Полы пещеры были выложены нефритом и хризопразом с алмазным и серебряным напылением, отчего казалось, что вся пещера устлана северным мягким мхом ягелем – источником жизни всех северных оленей, яков и мамонтов, а значит и самого племени, поэтому ягель, как и шикша, почитались особо и было много праздников и традиций, посвященных этим жизненно-важным для Севера растениям.

Пещера была полна огромным количеством отсеков, коридоров и ходов, которые вели в просторные и очень красивые комнаты, в которых жили люди. В глубине пещеры находилось озеро с чистейшей родниковой водой. А за озером располагался дворец Короля и Королевы этого чудесного народа.

Но в пещере жила только часть племени. Многие люди жили у подножия сопок. Дома строили из камня и изнутри украшали их так же, как и пещеры. В таких домах жили те, кто смотрел за животными племени, рыбаки, собиратели грибов, ягод, трав и кореньев. Они хотели быть ближе к своим подопечным и природе и в отдельных домах им было комфортнее, чем в пещере.

Обязанности среди людей племени распределялись очень просто: каждый занимался тем, что любил больше всего и умел делать лучше всех – рыбаки обеспечивали жителей рыбой; пастухи обеспечивали безопасность своих подопечных – оленей и яков; молочники обеспечивали народ молоком, сыром и маслом. На ткацких станках, сделанных местными умельцами, рукодельницы ткали ткани, а швеи шили из нее одежду. В основном, животными и одеждой занимались женщины, а мужчины занимались добычей драгоценных камней и металлов, и как уже было сказано, не было им равных в этом деле среди всех народов, населявших тогда Северные Земли.

И никто никогда так и не узнал секрета этого народа, даже когда он покинул свои, веками насиженные прекрасные земли под давлением обстоятельств, о которых мы расскажем дальше, и ушел в чужие туманные края, за бескрайние болота и зыбучие сопки. Никто так и не узнал, как каждый человек в этом племени мог слышать музыку камней и безошибочно определять места, где несметными залежами лежат те или иные камни или металлы. Но тогда не знал этот, чистый сердцем и помыслами, народ, что их любовь, их камни – это огромная опасность для них, потому что на Большой Земле дают за них огромные деньги, и ищут, ищут их сотни аферистов, нюхают землю и воздух, как гончие собаки вынюхивают добычу, и вот-вот возьмут след.

Об этом не знали эти люди, но тот факт, что народ этот был чист сердцем и помыслами, совсем не означал, что они были простачки и глупцы, совсем нет. Из древних сказаний и легенд они знали, что существуют на огромной Земле, на которой их тундра – это только совсем маленький кусочек – так вот, на Земле существует еще много разных племен, совсем не похожих на них. Наравне с миролюбивыми и добрыми людьми существуют и кровожадные, хитрые и коварные люди, в которых течет настолько горячая кровь, что не дает она своим хозяевам жить спокойно на своей земле во славу своего рода, а зовет она их на всякие приключения, зачастую смертельно опасные даже для них самих. И идут такие люди воевать за чужую землю, бросив свою, разрушают все, что было создано не ими, причиняют ужасные страдания другим людям, к которым они не имеют никакого отношения. И после этого, насытившись разрушениями и страданиями, их кровь остывает и дает им небольшую передышку, чтобы через короткое время снова погнать их в смертельные походы.

Зная это, Чудь строго-настрого наказывала своим детям ни в коем случае, если бы вдруг такое случилось, не показываться чужеземцам, случайно или специально забредшим в их края, и если вдруг они увидят кого-то чужого, нужно как можно скорее бежать и сообщить родителям или Шаманке, чтобы она как можно быстрее вывела незваного гостя восвояси, на знакомую ему тропу, а если он вдруг что-то заметил или кого-то увидел, чтобы наслала на него Шаманка беспамятство, и тогда он, как только выйдет к своим, сразу же забудет, где он был и что видел.

Веками жил этот народ счастливо, проводил время, занимаясь любимыми делами, общаясь с природой, птицами и животными и живя в полной гармонии и ладу с собой и миром. Из-за того, что жизнь их проходила по Конам Мироздания, они не болели и не старились, а если и случалось кому то захворать или травмироваться, то лекарством им служили травы и растения, которые собирали травницы, продолжающие длинные роды травников, и получавших от своих прадедов и прабабок такие знания о травах и лекарственных растениях, которые невозможно получить даже за всю жизнь. При сборе и приготовлении трав женщины пели особые песни и их голоса подбирались по особой тональности, чтобы смыслами и возникающими особыми вибрациями наполнять травы и всю окружающую среду любовью, гармонией и такой силой, которая легко побеждала любую хворь.

Помимо прочего, они взаимодействовали определенным образом с энергиями окружающей среды, водой, солнцем, землей и огнем, и заряжались от них, многократно усиливая свою личную энергетику, которая позволяла им легко исцелять многие болезни и заживлять раны просто прикосновением рук, и не только человеческие, но и раны своих и диких животных, которые часто приходили к ним за помощью.

Но, конечно же, главной хранительнице всех знаний, традиций и обычаев была Шаманка племени.

Глава 6. Шаманка

Никто не знал, сколько ей было лет на самом деле, но в племени она жила всегда. В семьях и стар, и млад – все знали ее именно такой, какой она была сейчас и всегда, определить по ней возраст было невозможно. Каждый в племени описывал ее по-своему, при этом все описания совершенно отличались друг от друга, но каждый был уверен, что она выглядит в точности так, как описывал именно он. Например, дети описывали ее как добрую бабулю с длинными серебристыми косами, в каждую из которой была вплетена лента разного цвета. На ее шее всегда было много разных бус из драгоценных камней, и ребятня обожала приходить к ней в гости. Совсем маленькие дети любили залазить к ней на коленки, когда она рассказывала свои бесконечные истории, сидя в кресле-качалке, слушать их и перебирать причудливые разноцветные бусины. Правда, надолго их не хватало, и уже через несколько минут она переносила заснувшего малыша на лавку или на пол, на лежанку перед большим очагом, устланную мягкими шерстяными половиками. А историй и сказок она знала бесконечное множество. Настоящего имени ее тоже не знал никто, но дети называли ее Эпекей, и никак иначе.

Жила Эпекей на огромной поляне на возвышенности, немного вдалеке от всего остального племени. Ее дом был небольшой, каменный, с мягкой крышей, сплетенной из ивовых прутьев, переложенных мхом, и поэтому, когда шел дождь, он не барабанил по крыше и не нарушал тишину и покой ее дома. В доме было всего две комнаты – огромная комната с большим очагом посередине и небольшая комнатка, где могла поместиться только ее кровать, также сделанная из плетеной ивы, и устланная теплыми мягкими и ароматными пледами, сотканными из мягкой шерсти яков. В основной комнате она проводила почти все свое время, за исключением дней, когда она выходила собирать травы, или требовалась ее помощь кому-нибудь в племени, или когда она посещала королевский дворец, или исчезала куда-то на несколько дней в году.

Очаг, располагавшийся посередине комнаты, всегда, когда она была дома, горел, там все время стоял огромный котел, в котором все время что-то варилось, булькало и кипело. Аромат от этого варева иногда был такой сильный, что он вырывался из домика через открытые окна, спускался с поляны вниз и достигал поселка. Этот аромат был настолько успокаивающим и притягательным, что на душе у людей от него становилось тепло и спокойно.

Под потолком по всему дому висело бесчисленное количество различных пучков, больших и маленьких, состоящих и разных сушеных трав – мяты, пряных трав, розмарина, брусники, ивы, золотого корня. Тут же висели пучки сухого ягеля, который служил лучшим обеззараживающим средством при ссадинах или ранах посерьезнее. Пучкам этим не было счета, и они не заканчивались никогда.

Часто дети, увидев, что из трубы ее дома идет дым, мчались всей гурьбой к ней, слушать сказки, валяться на мягких теплых пледах на полу рядом с очагом, дышать прекрасным ароматом трав, и конечно же, всегда им доставались разные сладости или какие-нибудь угощения. Дети мчались к ней шумною оголтелою толпою, наперегонки, кто быстрее, криками подбадривая друг друга, но попав в дом, они вели себя совершенно по другому – как то сразу же, только переступив порог дома, они успокаивались, и, пристроившись, кто куда, тихо ждали, когда их Эпекей закончит свои домашние дела, сядет в свое любимое кресло-качалку, возьмет на руки какого-то одного счастливчика, и начнет свою очередную, длинную замысловатую, запутанную, и очень интересную историю. Когда ребенок, которого она брала на руки, засыпал, она аккуратно, не прекращая рассказа, перекладывала его на самое лучшее место у очага, брала в руки свое вязание – а вязала она всегда, когда рассказывала сказки и истории детям, и вплетала в свитер или другую вещь, которую она вязала, очередную сказку.

Ее рассказы всегда были разные и порой совсем странные, такие, что дети не могли себе даже представить того, о чем она им рассказывала. А рассказывала она о дальних странах, где водятся огромные животные, чья кожа раскрашена желтыми квадратами, и у которых такая длинная шея, что они могут легко лизнуть потолок в их огромной высокой пещере, или про животных, которые раскрашены черными и белыми полосками и очень похожи на оленей. Дети смеялись и им очень хотелось увидеть таких животных на самом деле.

Другие ее рассказы были про странные города, где люди живут в многоуровневых домах, похожих на их пещеры, только в очень маленьких комнатках. Они сидят там по вечерам, когда приходят с работы. А на работе они проводят почти все время для того, чтобы им выдали деньги, на которые они купят в магазине еду и одежду, и так всю жизнь. Дети не понимали, а когда же эти люди занимаются своими любимыми делами, когда они играют, когда они собирают ягоды, ткут полотна, купаются в чистейших реках, проводят время со своими детьми, обучают их. И Шаманка отвечала, что они этого почти не делают, они все время проводят на работе, чтобы им дали деньги. Детям совсем не нравились такие сказки и этих людей им было очень жалко, а особенно жалко им было их детей, которые в это время, пока их родители были на работе, оставались с какими-то чужими людьми или в каких-то странных местах, где было много таких же одиноких, каждый день ждущих своих мам, детей, которых забирали только вечерами. Детям становилось страшно, что вдруг такая работа придет и к их родителям, но их любимая Эпекей смеялась, и уверяла их, что сюда работа точно не придет.

Но таких грустных историй она старалась не рассказывать и не расстраивать детей. Поэтому она рассказывала другие истории, про другие города, где люди ездят на гремящих и вонючих повозках, которые едут сами с огромной скоростью, про огромные воздушны шары, к которым снизу прикреплена корзина, и в которой люди летают на этих шарах по небу. Такие истории дети слушали, затаив дыхание и боясь пропустить хоть одно слово. Еще они очень любили истории про огромные безбрежные океаны, про огромные пароходы и батискафы, изнутри которых видно все дно и всех морских обитателей, и как отважные моряки погружаются на этих батискафах в глубокую бездну океана, где прячутся драконы и коварные морские змеи, размером с пол земли, и там они сражаются с ними.

Иногда она рассказывала сказки о принцах и принцессах, о волшебных чудесах, которые делают люди ради своих любимых и родных, о том, что добро всегда побеждает зло, хотя кажется иногда, что это не так; о том, что нужно быть честным и смелым, и ни за что, никогда не предавать любимых, свой народ и свою землю. О том, что все мы лишь гости на этой прекрасной Земле и что ее нужно любить и уважать, как мать, любить и уважать каждую травинку и каждого жучка, и всегда благодарить ее за те дары, которые она дает нам для жизни. И дети проникались ее рассказами, и в их нежных податливых душах зарождалось что-то теплое и чистое, и уже не могли они кого-то обидеть или толкнуть, не могли просто сорвать ветку и бросить ее, не могли ударить любое животное, пусть даже на их взгляд, неприятное и не красивое, зная, что оно заведомо слабее.

Голос Шаманки лился и журчал, как ручей в жаркую погоду, убаюкивал и успокаивал, очаг согревал весь дом живым теплом и тихо потрескивал, спицы мерно постукивали в ее руках, пока она рассказывала и вязала очередной свитер для очередного ребенка. Она всегда знала, когда кому-то из детей не здоровится, и хворь уже стоит на пороге, и такого ребенка она и брала всегда на руки, когда начинала свои сказки. Когда ребенок засыпал, она уже знала, какие травы нужно добавить в пряжу, чтобы отогнать болезнь. И вот заканчивалось вязание, и рассказы были закончены. Обычно в это время вообще все дети дружно сопели, кто где, и видели во снах то, о чем им рассказывала Шаманка – дальние страны, удивительных животных, страшные гремящие машины, синюю бездну вод с морскими чудовищами.

Убедившись, что все дети спят, Эпекей тихо вставала со своего кресла, и подойдя к заболевшему малышу, тихонько надевала на него только что связанный свитер. И надо ли говорить, что хворь тут же отступала. После этого она шла варить ягодный сладкий морс и мармелад из голубики, морошки или шикши, а дети еще около часа спали. Выспавшись, дети просыпались, потихоньку вставали, полные впечатлений от тех мест, где они побывали во сне, получали каждый свою порцию морса и мармелада и шли неспеша домой, и каждый, перебивая другого, рассказывал о том, что с ним приключилось, пока они спали. Приболевший ребенок получал двойную порцию напитка и мармелада, с добавленными туда лекарственными травами, и домой он шел уже полностью здоровый и счастливый от того, что любимая Эпекей связала и подарила ему такой красивый теплый свитер, и совсем не расстраивался, что он сегодня не увидел ни одного сна.

И если дети были едины в своем мнении по поводу внешности Шаманки и ее имени, то взрослые ее описывали совершенно по-разному. Кто-то был совершенно уверен, что это женщина средних лет, невысокого роста, светловолосая, с ярко-голубыми глазами, которая носит простую одежду и не использует украшения. Другие описывали ее, как очень молодую девушку высокого роста, с черными гладкими волосами, почти касающимися земли и черными глазами такой глубины, что прямо в глаза ей смотреть было невозможно. По их мнению, одета она была в традиционную шаманскую одежду, украшенную обилием амулетов, ее волосы были убраны золотыми нитями, цветами и травами, а на изящных руках красовались разноцветные браслеты и кольца из драгоценных камней.

Люди, попавшие в беду или заболевшие, описывали ее присутствие как свечение и тепло, и при этом вообще не могли припомнить, как она выглядела и вообще, была ли она. Кто-то вспоминал, что видел огромную северную сову или огромного орла.

Однажды произошел такой случай – одного пастуха оленей случайно раздавил мамонт. Дело было так: на стадо оленей, которое принадлежало племени, напала огромная стая волков. Обычно волков в этих местах не было, но иногда, когда заезжие с Большой Земли охотники сгоняли их с родных земель, волки были вынуждены уходить в чужие места и выживать там. И вот такая стая, бежавшая издалека и оголодавшая, учуяла оленей и напала на них. Завязался жесткой бой между росомахами, охранявшими стадо, и волками. Но силы были не равны, волков было много и дрались они не на жизнь, а на смерть. Погонщики тоже ввязались в бой, видя, что волки берут верх своим количеством. На своих мамонтах они влезли в самую гущу бойни, и мамонты начали раскидывать волков и топтать их. Тут мамонта одного погонщика волк схватил за ногу, он споткнулся, и погонщик слетел с него прямо под ноги брыкающемуся мамонту. И он в пылу схватки с волком случайно наступил своему хозяину прямо на грудь. В это время рябчики, глухари и свиристели, гнездящиеся рядом, подняли такой шум и гвалт, перепугавшись появления волков и их битвы с росомахами, что этот гвалт услышали в племени и поняли, что на поляне, где пасутся олени, случилась беда. Мужчины побросали все свои дела и побежали на выручку. Общими усилиями стадо отбили от волков и нашли раненого погонщика, возле которого топтался его мамонт и пытался поднять его хоботом, но у него ничего не получалось. Подойдя к нему ближе, люди увидели, что он очень плох – он был кипельно белый, на его белом лбу выступили огромные капли пота, он был без сознания и бредил, его трясло. В эту же секунду возле него оказалась Шаманка. Всем было велено уйти немедленно. Когда Шаманка осталась наедине с умирающим, она достала из своей сумки разные мази, травы и черную кожаную фляжку. Открутив колпачок фляжки, она приложила ее к губам погонщика и стала капля за каплей потихоньку вливать ему в рот жидкость. Напоив его, Шаманка увидела, что цвет его кожи изменился, мертвецкая белизна ушла, и лоб высох. После этого она неспеша собрала ветки ивы и разложила костер у головы больного. Он все это время был без сознания. Костер быстро разгорелся, она встала у огня в голове больного и подняла руки вверх. Тут пространство на поляне задрожало, пламя от костра становилось все ярче и ярче и было полное ощущение, что пламя разрослось на всю поляну и уже не зависит от тех веток ивы, которые его питали. Теперь вся поляна как будто горела каким-то мерцающим оранжевым теплым огнем, который в то же время ничего не сжигал, и этот теплый мерцающий огонь как бы пронизывал каждую молекулу, из которой состояла поляна, воздух на ней, землю, все растения и все живое на поляне. Это было похоже на оранжевое мерцающее сияние, где все оттенки оранжевого плавно перетекали друг в друга, обволакивая все, с чем они соприкасались, наполняли, согревали и лечили каждый миллиметр этого пространства. Так длилось некоторое время, невозможно сказать, насколько долго, потому что времени больше не существовало. Но вдруг произошла яркая вспышка, и оранжевые пульсирующие круги, как круги от камня на воде, стремглав и все время ускоряясь, начали исходить от того места, где горел костер и стояла Шаманка. На девятом круге все закончилось, на поляне резко наступила темнота и теперь только слабо горел костер.

Первым вскочил мамонт погонщика, который тоже получил хорошо от волков и которому они изодрали в клочья ноги. Он издал громогласный звук и на совершенно здоровых ногах стремглав кинулся к своему стаду. Вслед за ним встали несколько раненых в бою росомах, которые, оказывается, лежали на краю поляны. Они спокойно отряхнулись и гордо удалились, и на их телах не было ни единой царапины. Следующим встал волк, лежавший с перебитыми ногами почти там же, где и росомахи. Оскалив зубы, с поджатым хвостом, он порысил с поляны восвояси, прижав уши и не оглядываясь. Его никто не тронул, потому что свое он уже получил.

Теперь на поляне остался лишь погонщик, который выглядел так, как выглядит только что проснувшийся после крепкого долгого сна человек. Он сел перед костром, потянулся, огляделся, пытаясь понять, где он и что произошло. Но на поляне больше не было никого, кроме огромной северной совы, сидящей прямо около костра, по другую его сторону, и которая смотрела на него, не мигая своими огромными оранжевыми глазами. Когда глаза их встретились, сердце погонщика преисполнилось благодарности, потому что он понял, кто это. Он встал и поклонился до земли, благодарный за спасенную жизнь. После этого сова тяжело поднялась и улетела, растворившись через секунду в пространстве, и тут же поляна заполнилась друзьями и родственниками погонщика, которые обнимали его, плакали от радости, и благодарили Шаманку и Северных Духов, которые помогают ей.

Другой случай произошел во время рыбной ловли. Один рыбак зашел слишком глубоко в реку, и в один момент он поскользнулся на скользких камнях, потерял равновесие и упал в ледяную воду. Течение в этом месте было сильным, и оно подхватило рыбака так легко, как будто это была веточка или спичка, и понесла его вниз по реке с такой скоростью, что уже буквально через пол минуты другие рыбаки, которые бросились его спасать, потеряли его из виду. Он отчаянно сопротивлялся, но это не помогало, силы заканчивались, но он не сдавался. И когда сознание его уже угасало и он с ужасом начал понимать, что он почти утонул, какая-то другая, намного более мощная сила, чем сила бурной реки, которая таскала его без сожаления по своему каменистому дну, как ничего не весящую щепку, выхватила его из этого кипящего белой пеной водоворота, вытащила из воды и приподняла над рекой. Сознание рыбака в этот момент уже почти угасло, но он успел увидеть, перед тем как погрузиться во тьму, что его несет в своих лапах огромный орел, который был таких размеров, что его крылья, как показалось тогда рыбаку, закрывали пол неба и бросали тень на половину тундры. Сознание покинуло рыбака, и в следующий момент он очнулся и увидел, что лежит он на топчане перед горящим очагом, накрытый горой теплых шерстяных пледов, которые источали тонкие ароматы горьких лечебных трав. Воздух в комнате, где он лежал, также был пропитан ароматом мяты, тимьяна и еще каких-то других трав, незнакомых рыбаку. Он начал осматривать комнату и увидел женщину, сидевшую за столом у окна. Это была молодая женщина с такими ярко-рыжими волосами, что рыбак зажмурился, потому что он никогда не видел женщин с таким цветом волос. Кроме этих огненных волос он не увидел ничего, и когда он снова открыл глаза, и посмотрел на нее во второй раз, его взгляд встретился с ее взглядом – взглядом желтых хищных орлиных глаз. Этот хищный взгляд пронзил его насквозь и заглянул в каждый самый потаенный уголок его души, и он понял, что скрыть от этого взгляда невозможно ничего. Она не отводила взгляда, и что-то, похожее на огненный луч вошло в его глаза из ее желтых глаз, горячей волной растекаясь по его телу, охватив всего его с ног до головы, успокоив мысли и, спускаясь из головы в область груди, эта волна согрела и успокоила его сердце, которое стало биться спокойнее и тише. От сердца волна расплескалась по всему телу и вышла наружу через кончики его пальцев, вынося с собой все недомогания, которые она нашла в этом, уже здоровом молодом теле. Женщина продолжала смотреть на него, как странная хищная огромная птица, совершенно не мигая. Он тоже не отводил взгляда, и ему было настолько хорошо, тепло и спокойно, что время и пространство вокруг него начало исчезать, ноги и руки его стали тяжелыми и теплыми, шея перестала держать голову, она упала на подушку, набитую ягелем и разными ароматными травами, и сон, сладкий и целительный, сковал его глаза и разум.

Во второй раз прийдя в сознание, рыбак открыл глаза и осмотрелся. В комнате не было никого. Солнце яркими лучами освещало комнату, и рыбак увидел, что возле холодного очага стоит кресло-качалка, а на его спинке сидит огромная птица. Рыбак присмотрелся и подумал, что, кажется, он видел эту птицу во сне, в очень странном сне, где она была огромной и несла его в своих лапах над рекой, над землей, над тундрой. Рыбак улыбнулся сам себе, своим же мыслям и подумал, какой странный сон он видел, и почему-то он спит здесь, в этой пустой комнате, в чьем-то доме. Он сел на топчане и потянулся. Он не знал, сколько времени он пробыл здесь, но у него было ощущение, что он спал не меньше недели, он был полон сил и чувствовал себя превосходно. Рядом с топчаном лежала его куртка, в которой он обычно ходил на рыбалку. Она была сухая и чистая. Он взял ее, надел, встал. Птица все это время смотрела на него, шевеля только головой и практически не моргая. Рыбак в этот момент уже понял, что этот якобы сон совсем не был сном и вспомнил о том, что с ним произошло. Он поклонился птице, поблагодарил ее, и, выйдя из дома, бегом побежал домой, к своей, заждавшейся его, семье.

Так шли годы, жизнь народа Чудь текла своим чередом, отлаженным столетиями, в покое и гармонии с окружающим миром и собой. Но однажды произошло событие, в корне изменившее весь их жизненный уклад, заставившее их покинуть любимые места, пещеру, свои дома, бросить все, и схватив только детей и самое необходимое, собрав всех своих животных, под покровом ночи уйти в темноту, в неизвестность, в никуда, полностью положившись на волю Творца.

Глава 7. Исчезновение Шаманки

Дело было глубокой осенью. Зарядили проливные дожди. Все: небо, воздух, земля, ягель – все стало мокрым, холодным и промозглым. Дожди не стихали несколько недель, что для тундры было совершенно не характерно. В племени никто не помнил таких дождей и только из легенд знали историю, что когда то, очень давно, также шел нескончаемый ливень, который смыл с лица земли тундру и загнал людей на самую высокую сопку. И выжили только те, кто смог забраться на сопку и переждать там дождь. Это была самая черная страница в истории племени, и жители уже начали думать о том, что она может повториться.

Итак, дожди не заканчивались. Стада оленей и яков, погонщики, дома – все было мокрым до последней шерстинки и до последней нитки. Костры давно не разводили, потому что на полянах стояла вода, и ива, из которой обычно жгли костры, вся была пропитала водой. Люди начали простужаться. Первыми начали заболевать погонщики, потому что они всегда были на улице, при своих стадах. Наблюдая за тем, как мучаются животные, что им даже лечь некуда, а они ничего не могут сделать, погонщики начали чахнуть. Как и олени, особенно молодые, которые уже совсем обессилели и многие просто падали в лужи и лежали в них, не желая больше вставать. Холодные потоки хлестали их сверху, лужи под ними росли, покрывая уже полностью всю гигантскую долину, на которой паслись всегда олени и яки. Олени, упавшие в лужи, лежали с закрытыми глазами, держа поднятой только голову, с которой без конца стекали потоки воды, толи дождя, толи прощальных оленьих слез. Те олени, у кого еще были силы стоять, стояли почти по колено в воде, опустив вниз головы и сбившись в круг, внутри которого стояли их дети, которых они отчаянно хотели защитить и согреть теплом своих измученных, переохлажденных, насквозь мокрых тел.

Погонщики, и другие люди племени, видевшие эту картину, впали в полное отчаяние и собравшись все вместе, пошли к Королю во дворец. Рассказывая Королю о том, что происходит с животными и природой, они не могли сдержать слез, и взрослые сильные красивые мужчины горько плакали, как дети, от отчаяния и горя. Они не стыдились своих эмоций, они не могли уместить у себя внутри такое большое горе, свалившееся им на головы, и, выливаясь наружу со слезами, оно, хоть не уходило, но немного разжимало свою железную мертвую хватку, которой держало их сердца, и им на секунду становилось легче.

Конечно же, Король все это знал и понимал, что происходит. Он знал, что Шаманка провела уже много бессонных ночей, проводя ритуалы и прося у Северных Богов смилостивиться над их племенем, но ничего не помогало. Какая-то страшная сила хотела уничтожить этот народ, и она была намного могущественней, чем сила одной Шаманки.

Когда люди ушли, Король переоделся и пошел в дом к Шаманке. Пришло время что-то предпринимать, иначе им всем грозила неминуемая мучительная гибель. Когда Король шел через все поселение к дому Шаманки, он чувствовал кожей эти страшные эмоции – страх, отчаяние, безысходность и … смирение. Он чувствовал, что его народ, смелый, красивый, светлый, чистый – приготовится к самому страшному. Эти эмоции пронизывали его еще более ледяными волнами, чем страшный дождь, и от этих волн ком стоял в его горле и не давал вдохнуть, и он, Король гордого племени, наверное, впервые в жизни испугался. Он вспомнил свое детство, когда ему было шесть или семь лет, и он гулял недалеко от дома, но, заигравшись, как-то оказался в глубине тундры в совершенно незнакомом ему месте. Он брел совершенно один, в огромной тундре и не знал, куда ему идти. Везде, куда хватало его взгляда, был только зеленый горизонт и сопки, и больше ничего и никого. Он брёл, как ему показалось, очень долго, и тогда впервые он испытал эти чувства – пустоты, отчаяния, страха и неизвестности, которые, засев однажды занозой в сердце, потом всегда дают о себе знать. И вдруг, прямо перед ним возникла огромная черная собака. Он остановился. Она медленно шла навстречу ему, взявшись невесть откуда, а за ней бежало еще несколько мелких гавкающих шавок. Но черная собака шла молча. Подойдя вплотную к нему, она оскалила свои белоснежный зубы, оказавшиеся прямо возле его лица, и начала громко хрипло лаять. И в эту секунду одна из росомах, охраняющих стада оленей в его племени, услышала этот лай, и через пару секунд она была уже между ним и черной собакой. Одним мощным ударом лапы отбросила собаку на огромное расстояние, и вдруг собака вообще исчезла, как будто ее и не было. Сразу же появились люди и его отец схватил его на руки и прижал к груди, шепча, как он любит его, и как они все его долго искали и очень за него испугались. И тут будущий Король разревелся, и понял, что такое тепло родных рук, звук родного голоса, что ничто в мире не может цениться выше, чем это. Тогда же он узнал, как пахнет ужас и отчаяние. Именно так, как пах сейчас воздух в его племени. Тогда он навсегда запомнил, что мужчина тоже может плакать, даже такой большой и сильный, как его отец. И сейчас, став таким же сильным мужчиной и Королем, он шлепал по лужам и то ли дождь, то ли слезы, катились по его красивому мужественному лицу. Подойдя к дому Шаманки, он постучал и вошел. Она сидела у очага в своем кресле.

– Я ждала тебя, Король, – сказала она, привстав и склонив голову, но не оборачиваясь на него и даже не видя, кто пришел. – Здравствуй!

– Здравствуй! – тихо ответил Короли и встал около очага. Вода скатывалась с его волос и одежды и капала на пол. Он немного постоял молча и сказал:

– Что мы будем делать? Дождь убивает нас. Осталось недолго. – Он хотел еще что-то сказать, но замолчал.

– Я сделала все, что зависит от меня, – отвечала она негромким уставшим голосом. – Я разговаривала с духами – этот дождь пришел от большой черной силы. Ее хозяин хочет уничтожить тебя и весь твой народ. – Она немного помолчала и добавила.

– У него намного больше подданных, чем у тебя, и они продали ему свои души, поэтому он обладает такой силой – он платит за этот дождь душами своих рабов, – говорила она, все еще не глядя на Короля.

– Есть какой-то способ остановить дождь? – так же тихо спросил Король.

– Я готов сам прийти к этому человеку и говорить с ним, я готов дать ему то, что он хочет!

– Он хочет твою жизнь! – воскликнула Шаманка.

– Я отдам ее за свой народ не задумываясь, – ответил Король спокойно.

– Он возьмет ее, но он уничтожит твой народ, – ответила она.

– Он лжец, он обманет тебя. Есть только один, последний способ и он очень опасный, – сказала Шаманка и пристально посмотрела на Короля.

– Продолжай, – ответил Король, глядя ей в глаза и внимательно слушая.

– Есть одно заклинание, оно остановит дождь, но этот дождь кормит черный Дух, и он потребует жертву за это, – произнеся это, Шаманка замолчала.

Король помолчал некоторое время. Одежда его уже немного обсохла, и прекрасные серебристые волосы начали тихо поблескивать при свете огня.

– Рассказывай, – сказал он тоном, не терпящим никаких возражений.

– Дух сам должен выбрать себе жертву из всего племени, либо кто-то должен стать добровольцем. Добровольцем стану я, и я даже не хочу слышать возражений, – она повысила голос, чтобы не дать Королю ничего сказать.

– Я хочу продолжить, – сказала она. – Итак …

– Нет! – вдруг твердо сказал Король.

– Этому не бывать! Черный Дух не получит никакой жертвы. Мы будем уповать на наших Богов и Духов нашего племени и ждать. Они не оставят нас. Дождь кончится! – С этими словами Король резко развернулся и вышел из дома Шаманки.

Когда он вышел, Шаманка так и осталась сидеть в кресле-качалке. Она посмотрела ему вслед и опустила голову. Ведь она не сказала ему самого главного – дождь не прекратится. Он зальет поляну и через пять дней все будет кончено. Племя погибнет, как и все животные, и во многовековой истории жизни племени Чудь через пять дней будет поставлена точка. Не выживет никто, потому что через два дня дождь усилится в несколько раз, он все смоет и затопит. Но она не позволит этого, и прежде, чем она принесет себя в жертву Черному Духу, она должна передать свои знания, и не просто кому-то, а Королеве. Так сказал ей ее Шаманский Бубен, который достался ей от ее прабабки, а ей от ее очень дальних предков. Она доставала этот бубен очень редко, потому что он был слишком старый и заслужил покой. Но в особенных случаях она спрашивала у него совета, и он никогда ей не врал. Вот и в этом случае, она достала бубен, провела обряд, и он ей четко сказал, что следующая Шаманка этого племени – Королева. Только она могла принять этот дар, только ее кровь и происхождение это могут позволить, потому что этот дар был настолько сильный, что любого другого человека он сжег бы изнутри мгновенно.

Поэтому, как только Король вышел, Шаманка начала готовиться к обряду передачи дара и самопожертвования. И это событие должно было наступить через три дня, в день Бога-Громовержца, Повелителя дождей и молний.

В это время Король медленно шел через все поселение обратно во дворец. Он шел по затопленной тундре, мимо погибающих стад оленей, яков, мимо лежащих уже почти без движения в огромных холодных лужах и уже почти не дышащих мамонтов, которые были похожи на огромные грязно-коричневые горы, с которых непрестанной рекой текла вода. Он шел мимо залитых почти по самые ставни домов людей. Когда он зашел в свою пещеру – сверху, сбоку, отовсюду, лили ледяные серые потоки воды. Прекрасные малахитовые полы были давно под водой, вода лилась по стенам, по прекрасной мозаике, смывая и уничтожая все на своем пути.

В королевских покоях его ждала жена. Когда он вошел, ей хватило только одного взгляда, чтобы понять, что это конец. Она собрала все свое мужество и улыбнулась ему. Она сидела за своим столом за рукоделием. Отложив его, она встала и пошла ему навстречу. Он подошел к ней, скрывая свой взгляд, и они молча обнялись. Когда Королева обняла это могучее, мокрое и ледяное тело, только тогда ей стало очень страшно. Страшно от того, что она потеряет его, того, кого она любила больше всех на свете. Ей стало страшно за него, за его крах, за крах всего племени и за то, что он ничего не может с этим сделать. Она подумала о том, что слава богу, у них нет детей, иначе бы ее сердце уже разорвалось от горя.

Король, обнимая свою хрупкую красивую жену сильными мощными руками, думал только о том, что он подвел ее. Ту, для кого он жил, кому он давал клятву сделать самой счастливой из женщин. А сейчас он должен сказать ей самое страшное, то, что очень скоро все они погибнут. И то же самое он должен был сказать всем людям, созвав всех на общее собрание, для того чтобы люди успели попрощаться и подготовиться принять неминуемую горькую участь. И только он должен был выполнить эту самую страшную обязанность, которая была на него возложена.

Первой прервала молчание она.

– Что ты решил? -тихо спросила она, высвобождаясь от его объятий и глядя ему в глаза теплым нежным взглядом.

Он не смотрел на нее. Его взгляд уперся в пол, глаза почернели от расширившихся зрачков. Он никак не мог себя заставить произнести то, что был должен сказать.

– Любимый, какое бы ты не принял решение, ты прав, – продолжила она тихо, глядя ему в глаза. – Как бы там ни было, мы должны все сделать правильно и достойно встретить судьбу. Мы вместе, и это главное. И я буду счастлива уйти вместе с тобой, знай это! – договорила она и замолчала. Она понимала, что на него возложена такая миссия, которую вряд ли выдержит человеческое сердце и психика. Она не торопила его и знала, что ему нужно время, чтобы собраться с духом. В королевских покоях наступила тишина и только тысячи литров воды шумели, булькали и стучали на все лады, нещадно обрушиваясь на их дом и убивая его.

В это время Шаманка впала в глубокую медитацию, и все эти три дня, которые были отпущены племени на завершение всех дел, на прощание с родными, на прощение всех обид и на то, чтобы приготовиться достойно уйти в другую мерность, она была не здесь, и только лишь ее тело сидело, раскачиваясь, как маятник, на топчане, у окна, у давно потухшего и залитого водой очага. На третий день она вернулась в тело и была готова действовать.

Когда она вышла из дома, уже все было полностью затоплено. Везде, куда хватало взгляда, была вода. Тундра превратилась в одну огромную реку, которая несла куда-то в даль все, что попадалось ей на пути. Быстро преодолев расстояние от ее дома до пещеры, уже через несколько минут она была во дворце.

За это время Король уже объявил народу о том, что дождь не закончится и пришло время прощаться. Как ни странно, паники не было. Люди и сами уже давно все поняли. Ведь Король – не Бог, и значит, такова судьба. И в конце третьего дня все семьи собрались вместе, самые родные хотели поддержать родных, матери убаюкивали детей, бабушки рассказывали маленьким внукам добрые сказки, влюбленные молча сидели рядом друг с другом. Все в этот день выражали свою любовь друг к другу настолько, насколько это только было возможно.

Король и Королева тоже были вдвоем в своих покоях. Королева, как ни в чем не бывало, сидела за рукоделием и что-то вышивала золотыми нитками на белой гладкой ткани. Король стоял у окна и смотрел на поселок, который уходил под воду на его глазах.

Шаманка вошла быстрыми уверенными шагами в их покои, и остановилась посередине комнаты, поклонившись. Король и Королев молча поклонились в ответ. Шаманка пристально посмотрела на Королеву и сказала:

– Я была все эти дни в Стране Духов, и они сказали мне, что я обязана передать тебе мою силу.

Ни спорить, ни возражать не было ни смысла, ни сил, ни времени. Король и Королева прекрасно понимал, что это значит, принять такой дар. Но они также и прекрасно знали правило – если Духи приказывают принять дар, то отказываться нельзя. Королева отложила рукоделие, встала и спокойно сказала:

– Я готова.

– Хорошо, – тихо сказала Шаманка, подошла к Королеве, сняла с себя свой старинный амулет – ярко-голубой сапфир очень древней огранки, ограненный в виде когтя росомахи, на тяжелой золотой цепи, сплетенной вручную ее самыми древними предками, которые вплетали в цепь вместе с золотом свои заговоры и заклинания. Этот амулет передавался в их роду из поколения в поколение, от Шаманки к Шаманке. Он обладал огромной силой, и его мог носить только посвященный человек. И вот настала очередь Шаманки передать этот амулет новой хозяйке. Королева послушно опустила голову перед амулетом, поклонившись ему, и Шаманка надела его на шею Королевы.

После того, как Шаманка отдала свой амулет, она сказала:

– Сейчас нужно созвать всех людей от мала до велика на Священную поляну, и там мы совершим обряд передачи силы. У нас совсем немного времени, поторопитесь! – И она вышла быстрым шагом из комнаты.

В эту же минуту Король позвонил в колокольчик, и вбежал мальчик-паж, мальчик-сирота, чьи родители погибли еще очень давно, и он воспитывался при дворце.

– Танат, – сказал Король взволнованно, – беги скорее к людям и скажи всем, что нужно скорее идти на Священную поляну и собраться там всем вместе прямо сейчас. Беги сначала по домам, где есть ребята, пусть они помогут тебе!

И Танат пулей помчался созывать народ, почувствовав в своем сердце, впервые за долгие ужасные дождливые, дни робкий лучик надежды.

В это время дождь вошел в раж и показывал все, на что он способен. Он уже чувствовал свою скорую победу и уже начал праздновать. Он не хлестал, а просто уже лил сплошным потоком откуда-то сверху, как будто в небе прорвало огромную плотину, снося вообще все с земли. Люди, насквозь мокрые, в воде намного выше колен, обессиленные, с потухшими серыми глазами, с тусклыми серыми волосами, похожие на измученных певчих птичек, запертых в клетках по чье-то эгоистической и злой прихоти, угасших и потерявших надежду увидеть солнце, родные края, свободу, своих родных, хоть один раз почувствовать игру ветра в своих крепких, широко раскрытых крыльях, вспомнить, как теплые потоки нежно перебирают яркие перья, а солнце наполняет их яркими красками. Вот так плелись эти люди на поляну, похожие эти беспомощных птиц, неся на руках маленьких детей и деток постарше, подставив опущенные головы под бесновавшие, нещадно хлеставшие струи. Но несмотря на этот ужас, никто из них не пожаловался, никто не задал ни единого вопроса, и даже наоборот, уже многих сердец коснулся этот луч надежды, но люди боялись обмануться, и старались быть просто спокойными, насколько позволяли обстоятельства.

Собравшись на поляне, люди увидели Шаманку. Знаками она показала им всем встать в круг. Люди встали в огромный круг, в центр круга вышла Шаманка, Король и Королева, которые тоже уже были на поляне. Шаманка показала им знак, что им нужно взяться за руки. В это время Король подошел к Королеве, обнял ее крепко, поцеловал и вышел из центра круга. Он встал в круг, вместе со всеми жителями, взявшись за руки. Он не сводил с нее глаз, а Королева смотрела на него спокойным, добрым и согревающим взглядом. И он, и все, кто видел этот взгляд, поняли, что еще не конец. Но ливень совершенно не утихал, и Шаманка мысленно приказала всем закрыть глаза. Все подчинились беспрекословно, и Король тоже был вынужден закрыть глаза.

Как только все закрыли глаза, из центра круга, где стояли Шаманка и Королева, друг напротив друга, и не отрывая друг от друга глаз, начали исходить волны пульсации. Сначала это были еле ощутимые толчки, но очень быстро они переросли в волны, которые исходили из центра, быстро разрастались на всю поляну и уходили дальше, как круги по воде. С каждым мгновением эти волны становились все сильнее и сильнее, и людям пришлось очень крепко держать друг друга за руки, чтобы не упасть. В следующее мгновение к волнам прибавился звук, как будто где-то очень далеко какой-то великан бил в бубен. Звук нарастал вместе с энергетическими волнами, и вот он стал настолько громким и частым, что люди начали отключаться и впадать в транс, пульсируя и раскачиваясь как одна единая живая система, подчиняясь немыслимой силы энергетическим приказам. Люди уже не чувствовали обжигающий холод от ледяной воды, в которой они стояли уже чуть ли не по пояс, не обращали внимание на то, что на них нет ни единой сухой ниточки, что каждая клеточка их тела заледенела и сжалась, моля о помощи. Все присутствующие на поляне превратились в единую душу, борющуюся за свое выживание, за своих детей, за свое будущее, в огромный энергетический кулак, который с каждой секундой набирался неописуемой и такой страшной силой, которая готовилась сокрушить любую преграду, и даже льющую эту ледяную воду небеса…и вот, в самый пик, когда от человеческого на поляне не осталось ничего, когда вся поляна – земля, воздух, сама вода и каждая травинка на ней под водой завибрировали, превращаясь в огромный сгусток энергии, в огромный слепящий своей белизной, искрящийся шар, готовый вот-вот взорваться и поглотить все на своем путь, и вот в этот самый момент раздался страшный, ужасающий грохот, как будто разверзлись небеса и тот, кто лил эту ледяную воду, с треском грохнулся вниз на Землю – в центр круга ударила страшная гигантская молния и внезапно все стихло. Стало так тихо, что от этой тишины у людей чуть не лопнули барабанные перепонки. Люди начали хвататься за головы, закрывать уши ладонями, отходить от транса и открывать глаза.

Первым пришел в себя Король. Он открыл глаза, и превозмогая боль в ушах, бросился в центр круга. В центре круга, вся в воде, лежала Королева. Ее лицо было практически покрыто водой, и Король, забыв про все на свете, бросился к ней и бережно взял ее на руки. Он огляделся – Шаманки на поляне не было. Со своей женой на руках он начал метаться по поляне, но Шаманки не было нигде. Королева слабо застонала. Она была в беспамятстве и только теперь король заметил, что одежда на ней была немного обгорелой и на ее руках были ожоги. Амулет Шаманки был на ней, но синий камень треснул пополам, и от него откололся маленький кусочек, который лежал тут же, на платье Королевы. Король аккуратно убрал его в карман и, убедившись, что Королев жива, осмотрел всех, кто был на поляне. Все были живы и невредимы. Люди постепенно приходили в себя, и, удостоверившись, что дети и родные в порядке, они замирали, закрывали глаза и в мыслях благодарили Шаманку за спасение. Король также, как все, замер на мгновение, закрыв глаза. Он обратился в мыслях к Шаманке, поблагодарил ее и тихо произнес:

– Мы всегда ждем тебя домой. Если тебе нужна будет помощь, дай знать.

И, произнеся эти слова, он медленно пошел домой, неся на руках жену, бережно и нежно, как самую большую ценность, которая только может быть у человека.

Солнце ярко светило над поляной и всем поселком. Вода на глазах убывала, и когда он дошел до пещеры, воды было уже всего лишь по щиколотку. Пройдя в свои покои, он положил Королеву на кровать, быстро разжег очаг, положив в него побольше дров, чтобы хватило надолго, перенес жену на широкое кресло, стоявшее рядом с очагом, и накрыл ее теплыми мягкими пледами, после чего он ощутил, что силы совершенно покинули его. Единственное, что он смог, это дойти до кровати и упасть на нее. И сон, сладки, долгожданный, спокойный, сковал его глаза, и он провалился в него, как в мягкую пуховую перину. Король и Королева спали. Народ Чудь был спасен.

В это время на поляне уже все пришли в себя. Вода уже совсем сошла, и люди падали прямо на поляне, в просыхающий на глазах мох, плакали от счастья, обнимались и целовались, крепко прижимали к себе детей, здоровались друг с другом, как после долгой разлуки и засыпали прямо на поляне целительным сном, согреваемые ярким теплым живительным солнцем, которое просушивало их одежду и наполняло блеском их прекрасные серебристые волосы.

Королева проснулась только через сутки. Первое, что она услышала, еще не открывая глаз, была тишина, на фоне которой в окно врывался щебет сотен птиц. Ненавистный ею дождь больше не шумел за стенами пещеры, не лил по стенам и потолку, он прекратился. Она открыла глаза. В окно били яркие солнечные лучи, совсем не характерные для северной осени. Ей показалось, что лучи были слишком яркие и слишком золотые, и она даже зажмурилась. Она подумала, что солнце тоже очень соскучилось по ним, как и они по нему, и изо всех сил старается порадовать людей своим появлением.

Королева проснулась окончательно и почувствовала, что она что-то крепко держит в руке. Она посмотрела на свою ладонь, и увидела, что в ней крепко зажато белое, с серыми полосками, перо Северной совы.

Глава 8. Калиста

Как ни странно, но вода везде высохла очень быстро. Солнце очень старалось и в самые короткие сроки прогрело и высушило тундру, все пастбища, всех животных, все дома. Люди потихоньку начали приходить в себя, наводить порядок в домах и вокруг них. Жизнь возвращалась в привычное русло. Впервые за долгое время рыбаки пошли за рыбой, потому что запасы еды в племени практически закончились. Вместе с рыбаками к реке пошли девушки, которые занимались сбором ивовых прутьев для плетения корзин. Среди них была одна девушка, которая очень сильно отличалась от своих соплеменников. Она была не такая, как все, не любила шумных игр и вечерних посиделок с песнями у костра, не любила танцев и долгих прогулок, не любила бешенных скачек на мамонтах наперегонки, в общем, она совершенно не любила ничего из того, что так любила вся молодежь племени и чем они занималась в свободное от работы и обучения время. Она была очень молчаливая, ее голос вообще редко кто слышал. Когда к ней обращались или просили что-то сделать, она всегда опускала глаза и просто кивала головой в знак согласия. Она была очень худенькой и миниатюрной с самого рождения, у родителей она была одна, они ее очень жалели и не загружали никакой работой, поэтому очень часто ее можно было видеть одиноко сидящей на берегу реки и просто смотрящей в даль, на реку, либо сидевшей у входа в пещеру и о чем то мечтающей. Так она могла сидеть часами, ничего не слыша и не видя вокруг себя, полностью погруженная в свой мир, поэтому молодежь ее сторонилась, и никто не понимал, что у нее на уме. Сначала ее пытались как- то расшевелить, ее звали с собой гулять или собирать иву, но она сразу же замыкалась и почти всегда отказывалась, поэтому вскоре всем это надоело и на нее просто перестали обращать внимание.

Родители назвали ее Калиста, что означало «самая красивая». И действительно, она была необычайна красива. Но не обычной, а какой-то странной, очень хрупкой красотой, как бывает красив ночной мотылек, танцующий над костром, и только провидению известно в этот миг, останется он в живых или нет. Так и Калиста несла в себе какую-то неуловимую загадку, которую никто из племени не мог разгадать, и даже ее родители.

Вот и в этот раз, когда девушки собрались за ивой, они без особой надежды позвали с собой Калисту, по своему обыкновению сидевшую около входа в пещеру с отсутствующим видом. Но в этот раз она согласилась пойти с ними, и веселой звонко хохочущей гурьбой девушки отправились к реке.

У реки, вдоль берега, ивовые заросли были настолько густыми, что девушкам стоило приложить немало усилий, чтобы среди них найти подходящие для плетения корзин длинные, ровные, не слишком тонкие и не слишком толстые, ивовые прутья. Девушки усердно работали, выискивая среди зарослей, срезая и складывая в аккуратные кучи эти прутья, и никто не обратил внимания, что Калисты среди них нет. Но если бы это и заметили, никто бы не придал этому особого значение, потому что все девушки знали, что толку от нее в плане работы немного. Да и мало ли, куда мола она пойти. Может быть, бродит одна по берегу, погрузившись в свои мечты и мысли, ведомые только ей, или может режет прутья где-то в других зарослях.

Так вот, пока все девушки были заняты работой, Калиста, найдя и срезав пару подходящих прутьев ивы, отнесла их в общую кучу и решила пройти немного вниз по течению реки, в надежде, что там ивовые кусты будут не такие густые и корявые. По самой кромке воды она прошла немного вниз, но там кусты превратились совсем в непроходимые заросли, и она решила вернуться обратно. Она уже повернула назад, но вдруг, совсем рядом с собой, она услышала слабый стон. Сначала она подумала, что ей показалось и что это был просто всплеск воды. Но стон повторился уже более отчетливо. Она прислушалась, стон повторился в третий раз. Она поняла, что он раздается откуда-то из самой глубины зарослей. Она остановилась и начала вглядываться туда, откуда доносились эти звуки, и вдруг она увидела, что там что-то слабо шевелится. Приглядевшись сильнее, она увидела, что там что-то или кто-то есть. И это было не животное, это был человек.

Человек лежал в глубине зарослей – это был молодой мужчина и он был не из их племени. Половина его туловища была под водой, а видны были только грудь, руки и голова. Все его лицо было в мелких и крупных ссадинах, кожа его лица была коричнево-серой, черные длинные волосы были полностью мокрые и покрыты песком и речными водорослями. Калиста никогда не видела такого человека и волос такого цвета. Он был в сознании и изо всех сил пытался вытащить свое тело обессиленными руками из ледяной воды, но у него не поучалось, руки его дрожали и не слушались. На его лице был только один глаз открытый глаз, а второй был закрыт и заплыл от огромного иссиня-черного синяка, который простирался почти на половину лица. Но этот единственный открытый глаз, черный, как самая черная ночь, смотрел на нее с мольбой и надеждой.

Одет он был в какую-то разодранную шкуру толи волка, толи медведя, лохмотья которой немного закрывали его широкую грудь и мощные израненные руки, отчего он был больше похож на какое-то человекообразное животное, а не на человека. Калиста никогда в жизни не видела ничего подобного и первым ее порывом после того, как она его хорошенько рассмотрела, было пуститься наутек. И только она сделала даже ей самой еще не заметное движение от него, как его черный глаз тут же прочитал эту ее мысль и увидел это движение, и такое отчаяние и боль промелькнуло в нем, что Калиста буквально почувствовала это своим сердцем. Он не знал, как уговорить ее не уходить, и изо всех сил начал бить своими полуголыми руками по воде и кустам и стонать, отчего он стал похож на огромную раненую черную птицу, попавшую в капкан.

Калиста остановилась. Она поняла, что не сможет уйти и оставить его здесь. Конечно же, она помнила наказ родителей и старших в племени, что нужно делать тогда, когда кто-то увидит незнакомца. Но она подумала о том, что Шаманки сейчас нет, а если она расскажет кому-то другому о своей находке, еще не известно, как отреагируют на это люди. Ну и с другой стороны, этот странный человек-зверь, почему то, непонятно ей самой, почему, был ей очень интересен и можно даже сказать, дорог. Его единственный черный, пронзительный, горящий каким-то загадочным огнем глаз всколыхнул в самой ее глубине что-то такое, что было ей самой не ведомо и не знакомо, но что она хотела бы обязательно узнать, и она уже там, на берегу, знала, что без него она никогда не сможет постичь то, что зародилось в самой глубине ее души в этот самый момент, и если она не сможет этого сделать, то больше никогда не будет ей покоя.

Сомнения были отброшены, и она решительно направилась к парню. Подойдя к нему почти вплотную, она приложила палец к своим губам, делая ему знак, чтобы он вел себя тихо. Она боялась, что девушки, собирающие иву, хватятся ее, пойдут ее искать и найдут их обоих. Он понял ее жест и затих. Подобравшись через заросли к нему совсем близко, она увидела, что лицо его было молодо и красиво, даже несмотря на ужасные ссадины и синяки, но совсем не было похоже на лица мужчин их племени. Но рассматривать его было некогда, она зашла сзади него, схватила его за шкуру, свисавшую с его плеч, и со всей силы потащила его наверх, на более высокое и сухое место. Как мог он помогал ей руками и ногами, и уже вскоре его тело полностью было вытащено из воды. Тут она увидела, что он одет в кухлянку из медвежьей шкуры, его штаны и сапоги тоже были сделаны из шкур каких-то животных. На секунду она подумала о том, что это странно, использовать шкуры убитых животных, чтобы сделать из них одежду, ведь это неудобно и не красиво, и есть шерсть яков, из которой можно соткать прекрасную теплую удобную одежду и при этом никого не лишать жизни, но его стон прервал ее размышления.

С собой у нее была небольшая фляжка с ягодным морсом, ягодный мармелад и кусочки вяленой рыбы. Она протянула рыбу и мармелад незнакомцу. Он аккуратно взял своей огромной пятерней, и в знак благодарности попытался улыбнуться. Но его лицо исказила гримаса боли. Калиста жестом показала, что не надо делать лишних движений, и чтобы он просто ел. Он съел рыбу и мармелад, причем ей показалось, что мармелад ел он впервые в жизни. После того, как он поел, она напоила его морсом из фляжки, и опять ей показалось, что этот вкус для него новый.

Пока он ел и пил, она лихорадочно думала, что ей с ним делать. Тут оставлять его было нельзя, так как осенние ночи были уже очень холодными, и густой утренний туман с реки очень быстро убьет ослабленного раненого парня. К своим его вести тоже нельзя. И тут она вспомнила о том, что дом Шаманки сейчас стоит пустой. В тот страшный для всех день, когда Шаманка вывела весь народ Чудь на поляну, в нее попала молния, как все подумали, и с тех пор она исчезла. Но люди знали, что она вернется, и ждали ее, как и ее дом, верно ждавший ее на своей поляне. Но пока он был пустой и Калиста решила, дождавшись ночи, отвести как-то парня туда. Пока она не знала, как она это сделает, но это было единственным шансом спасти его.

Знаками она объяснила, что сейчас она должна уйти и что ночью она вернется с едой и поможет ему, а пока ему нужно лежать тихо, а лучше вообще ему поспать, потому что придется потратить много сил, чтобы дойти до нужного места. Он понял ее, и беспокойство, все это время сквозившее в его взгляде, исчезло. Он закрыл свой глаз и Калиста начала пробираться сквозь кусты к кромке воды, чтобы вернуться к девушкам.

Вернувшись, Калиста увидела, что они набрали нужное количество прутьев и теперь собирались идти домой. На берегу лежало несколько внушительного размера охапок связанных ивовых прутьев. Девушки брали эти охапки и несли их в поселок. Калиста тоже взяла одну охапку с прутьями и вместе со всеми девушками отправилась домой.

К тому времени, как все девушки вернулись, заметно завечерело. Последние солнечные лучи скрылись за сопками, ветер поменял направление и понес в поселок холодный туман с реки. Очень скоро почти все дома, стоявшие ближе к реке, утонули в белом тумане и видны были только крыши. Калисте это было на руку, и пока все жители готовились ко сну и занимались своей повседневной вечерней рутиной, Калиста незаметно пробралась к домику Шаманки, который уже вообще не было видно в темноте. Зайдя в домик, она начала искать то, зачем она пришла. А пришла она за снадобьями и настойками, которых у Шаманки было очень много. Сначала она вообще ничего не видела, но очень скоро ее глаза привыкли к темноте, и она разглядела массу пузырьков самых разных размеров, которые стояли здесь везде – на столах, на подоконниках, и даже на полу. Калиста не сильно понимала в травах и взяла несколько первых попавшихся пузырьков просто потому, что запах снадобий в этих пузырьках ей очень понравился. Здесь же она нашла связку сушеных грибов и несколько кусочков сушеной рыбы.

За это время темнота сгустилась, туман окутал уже все поселение, но звезды еще не показались, поэтому можно было идти к реке, не опасаясь быть замеченной. Она вышла из дома Шаманки и направилась к реке. Она шла мимо спящих стад оленей и яков, мимо спящих возле своих верных мамонтов погонщиков, она шла тихо, как тень, стараясь наступать на мягкий мох легко и осторожно. И это ей удалось – никто не увидел ее и через несколько минут она была уже у реки. Дойдя до берега, она немного перевела дух, успокоила свое сердце, которое, как ей казалось, билось так громко, что его можно было услышать даже в пещере, и легко побежала туда, где ее ждали.

Когда она была на месте, звезды уже появились на небе, яркие северные звезды, освещавшие окрестности так же хорошо, как и северное солнце. Полярная звезда уже переливалась своими ярким зелено-малиновым свечением, показывая, что на ночном небе она – полноправная хозяйка. Дойдя до нужных кустов, Калитса сразу же увидела его. При свете звезд он выглядел еще более громадным и еще больше был похож на зверя. Он уже немного обсох, и его длинные волосы цвета воронова крыла отражали свет звезд. На них больше не было песка и водорослей, и они выглядели как гладкий черный шелк, обрамлявший его смуглое лицо, которое больше не было серым и безжизненным. Его единственный черный глаз смотрел теперь без страха и непонимания, а уверенно и даже по нему одному было видно, что этот человек полон сил и намерен бороться за свою жизнь. Это был взгляд победителя. Да, сейчас ему нужна была помощь, но он все равно оставался не побежденным. Это был взгляд настоящего мужчины-воина, который принимает любой вызов с достоинством. И даже в глаза самой смерти он будет смотреть смело и не отведет глаз в самую последнюю секунду жизни. Это был взгляд истинного сына Севера – отважного, храброго охотника, который верит своему отцу Северу и матери Тундре, и если им будет необходимо, то он отдаст жизнь за них. Калиста на секунду застыла под этим взглядом, считала его и приняла его безоговорочно. Она видела его всего во второй раз, но ей казалось, она знает его на протяжении многих жизней. Он смотрел на нее так, как смотрят на самых близких и родных людей. И она поняла, что все сделала правильно.

Она подошла к нему ближе, но уже с таким чувством, как будто она шла помогать лучшему другу. Подойдя к нему вплотную, она увидела, что его одежда уже почти высохла и не казалась такой тяжелой и неподъемной, какой она была днем. Она достала из своей котомки пузырьки с настойками, грибы, рыбу и фляжку с водой, передала ему, а сама стала его осматривать. Он с удовольствием взял снадобья и еду, и, как мог, склонил перед ней голову в знак благодарности. Лекарства он выпил сразу и даже не поморщился. И пока он ел, она осмотрела его руки и ноги. На первый взгляд, кости были целы, но руки были сильно изодраны, а на одной ноге была огромная глубокая ссадина. Она уже немного затянулась, и Калиста подумала, что нужно будет идти аккуратнее, чтобы рана снова не раскрылась и не закровоточила.

Он уже доедал рыбу, и, наблюдая за ним, она думала о том, что есть где-то края, где живут совсем другие люди, совершенно не похожие на нее и кого-то из ее племени. Ведь в ее племени, у всех – мужчин и женщин, были серебристо-белые волосы, ярко-голубые глаза, посмотрев в которые с намерением, можно было понять о человеке, в каком он настроении, о чем думает. Этот же человек был совершенно другим, и его черный единственный глаз помимо всего прочего, хранил какую-то тайну, и сквозь эту черноту она никак не могла пробиться. Но она подумала, что сейчас не время и не место для раздумий, и показала ему жестами, что сейчас они пойдут в поселок.

Еще некоторое время она подождала и, увидев на его щеках разливающийся румянец, который было отчетливо видно даже при свете звезд, поняла, что лекарство начало действовать, а значит время пошло. Она протянула ему обе руки, он схватился за них своими огромными ручищами и попытался встать. Тут же он шлепнулся обратно, и она поняла, что ситуация хуже, чем она думала. Снадобье будет действовать недолго, и когда его действие пройдет, он просто упадет, и она никогда в жизни его не дотащит до домика Шаманки. Поэтому нужно было спешить. Она подошла к нему вплотную, и схватив его, потащила его со всей силы на себя, так, чтобы он хотя бы встал на ноги. Он, сделав огромное усилие, встал, и она подставила под его мощное тело свое хрупкое плечо. Он облокотился на него и у нее чуть не подкосились ноги – он был тяжеленный.

Тихий стон вырвался из его губ, капельки пота проступили на лбу, но он, сжав свои белоснежные зубы, старался идти сам, это у него получалось плохо и ему приходилось почти что висеть на плече у Калисты. Она собрала всю свою силу, которая только у нее была, и они пошли. Его не до конца высохшие шкуры, лохмотья от которых свисали с его спины, попадали ей прямо в лицо, и ее начало сильно тошнить от этого отвратительного запаха. Она тащила его, борясь с тошнотой и отвращением, следя за каждым своим шагом, потому что она знала, что, если она хоть раз споткнется, обратно она уже не встанет. Когда они подошли ближе к поселку, ко всем этим неприятным ощущениям прибавилось еще и чувство страха. Она очень боялась, что их может случайно увидеть один из погонщиков или случайный человек, вышедший из своего теплого дома под звездное холодное небо. Чувство страха примешивалось к чувству тошноты от запаха шкур, в которые был одет ее незнакомец, и увеличивало его, но в то же время оно придавало ей сил и она уже, не думая ни о чем, ни о своих трясущихся ногах, которые она еле-еле переставляла, ни о своей затекшей шее и плече, которое она уже не чувствовала, думала только об одном – скорее дойти. Она отмечала про себя каждый куст, мимо которого они проходили и благодарила всех богов, что с каждым мгновением их спасение все ближе и ближе. И вот впереди знакомая поляна, еще несколько шагов – и она видит дом. Она не видела, что его лицо стало серым, как летнее оперенье куропаток, она не видела, что огромные холодные капли текут к его лба, его волос, и падают на землю, на нее, что его черный глаз несколько раз закатывался от того, что его сознание почти покидало его. Она ничего этого не видела. Она видела только дверь, за которой их спасение. Она так хотела дойти, как не хотела никогда и ничего в своей жизни. И это желание было таким сильным, что только оно тащило уже два эти обессиленные тела на поляну, в домик Шаманки…

Наконец долгожданная дверь прямо перед ними. Она толкнула ее ногой и оба они ввалились внутрь, упав прямо на пол, тяжело дыша, как волк и росомаха после тяжелого боя. Теперь оба они больше походили на животных, чем на людей, впервые узнав, что это такое – борьба за свою жизнь.

Отдышавшись, она освободилась от его тела, которое рухнуло практически прямо на нее. Она сдвинула его немного на бок, встала, прошла к очагу, взяла сухие ветви, лежавшие у Шаманки всегда около очага и начала его растапливать. Вскоре ее дыхание выровнялось, и она посмотрела на парня, лежавшего все в такой же позе на полу. Она прислушалась. Он тоже уже дышал намного спокойнее, но был или без сознания, или уснул. Она подошла к нему и коснулась его лба своей ладонью. Лоб был мокрый и огненный. Калиста поняла, что он без сознания и он весь горит.

Очаг взялся быстро и в комнате стало теплее. Воздух стал уже не таким сырым и промозглым, веселый огонь освещал комнату своим красно-оранжевым светом, и от этого на душе у Калисты тоже становилось теплее и спокойнее. Еще раз осмотрев парня, она поняла, что не сможет сдвинуть его с места, поэтому она прошла в спальню Шаманки, взяла с ее кровати несколько теплых вязаных ароматных пледов, и накрыла ими своего гостя. Один плед она свернула и подсунула ему под голову. Он крепко спал. Наконец то она могла с облегчением выдохнуть и успокоиться. Все получилось так, как она планировала. Они дошли, их никто не заметил, и теперь можно было немного отдохнуть и поспать перед ярко пылающим очагом. Как только эта мысль посетила ее голову, ее глаза начали слипаться, и она почувствовала страшную усталость. Она буквально начала валиться с ног, и, быстро пробравшись к кровати, упала на нее, накрылась с головой пледом, вдохнула аромат трав, исходивших от него, и уснула крепким сном.

Глава 9. Новая жизнь Калисты

С этих пор жизнь Калисты кардинально изменилась. Дни сменяли недели, а недели – месяцы. Днем Калиста работала со всеми девушками племени, а вечера проводила в доме Шаманки. Ее отсутствие в пещере по вечерам особо никого не интересовало, потому что все, в том числе и ее родители были заняты уборкой и ремонтом своих жилищ после страшных дождей, которые люди до сих пор вспоминали с ужасом и не говорили об этом, боясь снова накликать такую страшную беду. Поэтому никто не обращал внимания, куда Калиста уходит каждый вечер.

Осень сменилась зимой, и забот в племени прибавилось. Метель заносила дома, пещеру, стада оленей и яков, и людям приходилось прилагать немало усилий, чтобы элементарно прожить день и прогреть свои дома так, чтобы ночью они не остыли. Поэтому зимой до Калитсы вообще никому не было дела. Днем она помогала своим родителям, а в остальное время была совершенно свободна.

Так, в делах и заботах, прошла зима.

…. Для Калисты эта зима и осень были лучшим временем ее жизни. Вечерами, приходя в теплый и уютный домик Шаманки, она несколько минут отдыхала от дневных работ, и потом начинала разжигать очаг, готовить еду для своего гостя, заниматься хозяйством. У Шаманки было припасено очень много грибов, кореньев, рыбы, сушеных ягод и разных трав, и Калиста варила ароматные вкусные супы, морсы, взвары, снадобья. Она сама не знала, откуда она все это умеет, но ее гостю, судя по тому, что он очень быстро восстанавливался и набирался сил, ее кулинарные способности очень нравились. Когда она наливала ему супа, он с удовольствием съедал его полную миску и часто просил добавки, просто молча улыбаясь и протягивая ей пустую тарелку, отчего на душе у нее становилось тепло и радостно. Часто она думала, что она совсем ничего не знает об этом человеке, но ей доставляло истинное удовольствие лечить и кормить его. Часто они ели вместе, и после ужина он ложился отдыхать, а она садилась к окну вышивать ленты или рукодельничать. Все это время они молчали, но ей казалось, что нет ничего уютнее – сидеть у заснеженного окна, слушать его спокойное ровное дыхание, вышивать обереги на лентах, смотреть на танцующее пламя очага и не думать ни о чем. Ни о будущем, которое пугало ее, ни о прошлом, которое ей было совсем не интересно. Она была счастлива, здесь и сейчас, и тайное робкое желание начало зарождаться в ее сердце, в которое она сначала прогоняла и не хотела принимать его, потому что она знала, что если это желание поселится в ее сердце, то навсегда. А если оно не исполнится, то сердце ее больше не сможет биться… а желание было очень простое – чтобы так было всегда.

Прошла зима и наступила весна – самое долгожданное событие на Севере. Весна всегда приходит на Север стремительно и еще вчера черно-белые неживые сопки буквально за ночь окрашиваются в зелено-серый цвет, на огромных проталинах появляется оттаявшая шикша, блестевшая на солнце, как черные алмазы, которыми украшены стены пещеры Чуди, а звонкие ручьи, упрямо прокладывающие себе путь через распадки и равнины к большой воде, своим журчанием извещая всех птиц и животных в округе, что пришла весна. Сотни перелетных птиц появляются невесть откуда и заполоняют еще совсем недавно ледяную пустыню. Каждый день их прилетает тысячи и всем им хватает места. Они летят, оглашая своими голосами все вокруг и сообщая, что теперь они тут – полноправные хозяева и нотки уверенности в их голосах говорят о том, что они не потерпят никаких возражений.

Теперь днем и ночью солнце стоит в зените и не планирует никуда уходить, как и птицы, поселившись в этих краях на ближайшие три месяца. Днем и ночью здесь кипит, бурлит жизнь на каждом сантиметре тундры, в каждом грамме ледяной, кристально чистой северной воды. Тысячи гусей, уток, гагар, чаек, бакланов прилетают сюда со всех концов света, чтобы продлить свой род, чтобы рассказать сородичам, как они прожили эту зиму, чтобы сообщить тундре, как они по ней скучали. За тысячи километров летят они из теплых стран сюда, в царство льда и холода, и несут на тысячах своих крыльев тепло, любовь и жизнь, чтобы наполнить ею эти суровые земли. А Север ждет их и всю зиму готовится к встрече. И когда они прилетают, он уже готов, и эта ледяная пустыня превращается в цветущий оазис, залитый солнцем, чтобы его любимым пернатым громкоголосым друзьям было здесь тепло и комфортно.

Реки, озера и даже самые маленькие лужи и ручейки оживают, наполняясь самой разнообразной жизнью. Пока гуси и утки обживают большие озера и заводи, неустанно хлопая крыльями и исполняя, на их взгляд, самую прекрасную и громкую мелодию, на которую только способно их горло, в это время по мелким ручейкам, болотцам и речушкам, коих на севере очень много, деловито и куда-то все время очень спеша, хаотично бегают самые разнообразные кулики, чибисы, ветренники, чернозобики и масса разноцветных и пестрых птичек. Своими перепончатыми ножками они носятся по болотцам и ручьям, взбаламучивая воду и просеивая ее сквозь свои клювы, как сквозь сито. Они ищут пропитание в этих прозрачных чистых водах и всегда находят его в избытке.

И каких только птичек нет на Северных просторах- их расцветки и внешний вид настолько разнообразны, что любой орнитолог сошел бы с ума от счастья, если бы увидел такое разнообразие птиц в одном месте!

Взять, к примеру, куликов – это очень интересные птички. У некоторых из них их носы-иглы загибаются наверх, а у других – вниз. И становится непонятно и очень интересно, по какому жребию распределятся такие носы среди маленьких куликов и как их родители решают, кому какой клюв достанется. Но в огромном и абсолютно разнообразном царстве куликов царит совершенная гармония, и по всей видимости, им самим совсем не важно, куда загнуты их собственные клювы, ведь личинок комаров, на которых так любят охотиться кулики, всегда хватит на всех.

На берегах рек, озер и ручейков селятся более спокойные птицы – куропатки, кеклики, канюки. И хотя они тоже очень спешат занять местечко получше и свить самое лучшее гнездо для своих будущих детей, но по сравнению с суетливыми куликами они кажутся неповоротливыми увальнями.

В весеннее время птичий гвалт не прекращается ни на минуту, и вся тундра превращается в огромную сцену, на которой выступает огромный оркестр, где каждый музыкант хочет показать все, на что он способен и при этом не обращает внимания на других, таких же, как он, музыкантов. Казалось, каждый музыкант в этом едином гигантском оркестре поет и играет только по своим собственным нотам и не хочет слышать ничего ни про какого дирижера и ни про какой бы то ни был порядок. Казалось, даже воздух состоит теперь только лишь из звуков их голосов, которые, наконец, привели в баланс столько месяцев молчавшую или завывавшую пургою ледяную тундру.

В ярко-голубой глади неба, между солнцем и водой, скользят розовые чайки, создавая эффект Северного Сияния от того, что яркие краски их розово-перламутрового оперения, смешиваясь с ярко-голубым небом, и, разбавляясь золотыми солнечными лучами, были похожи на живые, ярко-розово-голубые мазки на золотом холсте, которые переливались один в другой, сливались на горизонте с синей водой озер и было понятно, что художник, пишущий эту картину, и сам восхищается ею и не может никак подобрать краски для ее завершения.

Так длилось несколько недель, и когда вся эта суета немного стихала, когда каждый пернатый житель этих мест находил свой идеальный куст или свою идеальную кочку и успокаивался, прилетали они – белоснежные лебеди.

Когда они летели над землей, над тундрой, озерами и реками, тогда весь птичий хор замолкал, и, задрав головы наверх, как завороженный, смотрел на плавный полет этих белоснежных королей птичьего мира. Казалось, что каждый гусь, утка или кулик почтительно склоняют свои головы, чтобы отдать свое почтение белоснежной стае, и все звуки замирают, чтобы все могли насладиться красотой их белоснежных огромных крыльев и ничто не отвлекало их от этого зрелища. Стая, конечно же, зная о своей красоте, делала несколько кругов над тундрой и притихшими птицами, извещая всех обитателей тундры о своем появлении. А это значило для всех только одно – с этого момента весна полностью вступала в свои права на прекрасной Северной Земле и теперь она могла хозяйничать здесь на свое усмотрение и что зима, наконец, полностью сдала свои позиции.

Сделав несколько кругов, стая лебедей садилась на самое отдаленное, самое чистое озеро, и тут же тысячи притихших птиц вновь оживали и уже ничто не могло остановить ни на секунду бурлящее течение жизни в тундре.

Вместе с царством птиц возвращалось к жизни и расцветало буйным цветом царство северных цветов и растений. Неописуемо прекрасна весенняя тундра! Какие только краски не использует весна, чтобы разрисовать северные распадки и равнины. Травы и миниатюрные яркие северные цветы настолько быстро вырастают и меняются, что тундра становится очень похожа на огромный узбекский ковер, которым Север накрывает заледеневшую за зиму землю, чтобы она немножко отогрелась. В распадках сопок этот ковер буйствует сине-зелеными красками, как будто созданными самой весной из малахита и сапфира. Ближе к равнине сапфировые и малахитовые оттенки уступают свое место фиолетово-желтым краскам, созданным из аметистов и топазов, которые на горизонте сливаются с ярко-голубыми красками воды и неба, из аквамарина и алмазов. Весна красок не жалела и каждый день раскрашивала этот ковер все новыми оттенками, такими, на что только была способна ее бурная фантазия. Но весна не забывала и о людях, ведь именно она вселяла в их сердца радость, надежду, и любовь.

Не забыла весна заглянуть и в хорошо знакомый нам домик Шаманки, и она знала, зачем.

Глава 10. Подготовка к побегу

Тем временем чужак полностью пришел в себя. Бледность и серость полностью ушли с его лица. Отеки и синяки прошли, ссадины зажили, и оказалось, что выглядит он довольно симпатично.

Роста он был выше среднего, на целую голову выше Калисты. Телосложения, как уже упоминалось, он был могучего. Его кожа была светло-бежевого цвета, но по сравнению с Калситой, он казался очень темнокожим. Свои угольно-черные, блестящие, тяжелые волосы он носил заплетенными в косу. Никогда он не носил их распущенными и никогда не разрешал Калисте к ним прикасаться и даже тогда, когда он был совсем слабый, он мыл волосы сам. Только однажды Калиста прикоснулась к его волосам, еще тогда, на реке, она провела ладонью по его голове, ощупывая ее в поисках ран. Ран на голове она не обнаружила, но, как ей тогда показалось, она получила небольшой энергетический удар от его волос, и сразу же отдернула руку, как от чего-то горячего. Информация, которую она тогда получила, не понравилась ей, она сразу вызвала чувство тоски и безысходности. Но тогда она не придала этому значения, а теперь, когда это воспоминание пришло, она прогнала его и решила пока не думать об этом.

Его грудь и шея были широкими и крепкими, сплошь покрытыми многочисленными шрамами, как и его руки. Его кухлянку, сшитую из шкуры медведя, Калиста сняла с него еще в самые первые дни их пребывания в доме, и тогда она и увидела эти шрамы, которые буквально сплошь покрывали его кожу. Тогда же она переодела его в теплые вязаные одежды, которые нашла у Шаманки в сундуках. Эти одежды были связаны из белой шерсти яков, вымоченной и вываренной в отварах из целебных трав, и с тех пор он носил только эту одежду, а его старую одежду из шкур она подлатала и убрала в чулан, хотя часто, заходя в чулан за какими-нибудь припасами и натыкаясь на нее, она с трудом преодолевала в себе желание ее сжечь.

Позже она спрашивала у него, откуда все эти шрамы. Но его язык был настолько непонятный, что из всех объяснений, которые он старался ей дать, она не понимала ничего. Поэтому она решила оставить все расспросы и подумала, что уж если ей суждено будет узнать о нем что-то, она обязательно узнает это позже.

Так потянулись дни и недели. Постепенно она начала немного понимать его. Она поняла, что в тот день, когда она нашла его, он пошел на рыбалку со своими соплеменниками, чтобы наловить рыбы, которая была нужна, чтобы сделать хоть какие-то запасы на предстоящую зиму, потому что они всем племенем пережили страшные дожди, которые никогда в жизни не видели и не переживали. Эти дожди измучили их оленей и всех людей. Многие, люди и животные, заболели, все припасы испортились, и поэтому мужчины должны были позаботиться обо всем племени и в самые короткие сроки запасти столько еды, чтобы людям хватило до весны. И вот, когда дожди закончились, мужчины стали заниматься рыбалкой и заготавливать рыбу. И в тот день они, как обычно, собрались наловить рыбы, но, когда его лодка была уже на глубине, вдруг откуда ни возьмись, налетел страшный и очень короткий ураган. Он мгновенно закрутил-завертел лодку, перевернул ее, и собеседник Калисты очутился в воде. Река в мгновение ока превратилась из спокойной в дикую и бурную горную реку, и потащила его, как спичку, вниз по течению. Его меховая одежда сразу же превратилась в неподъемную гирю, тянувшую его на дно, и уже очень скоро он потерял из виду берег и своих соплеменников, бежавших за ним и махающих руками, ледяная вода тащила его по острым камням, швыряла через пороги, закручивала в пенную пучину, и вскоре он потерял сознание. Очнулся он уже на берегу, в зарослях ивы, где она его и нашла. Сколько он был в воде, он не знал. Но, очнувшись, он попробовал сам подняться, и понял, что сам он этого сделать не сможет. Ноги и руки просто не слушались его. Он подумал, что или он очень сильно замерз, или у него сломан позвоночник, но очень сильной боли он не чувствовал. И он решил просто ждать. Спасения или смерти. Того, как Боги и Духи Севера распорядятся его судьбой. И после этого он увидел ее.

Она видела, что слова и объяснения даются ему очень тяжело и решила его больше не мучить. И с этих пор они больше общались жестами, а со временем она начала понимать его намерения и мысли, а он ее. И, как ни странно, такое общение ей нравилось гораздо больше, и ему тоже.

Часто, когда он спал, она смотрела на его лицо, такое непривычно-темное, гладкое и красивое, на его спокойные гармоничные черты, на его темные густые брови и черные ресницы, она думала о том, что он здесь не просто так. Ей казалось, что когда-то, в каких-то других жизнях, она уже видела его, что она его знает. Его черты были ей знакомы, но она никак не могла вспомнить, откуда. Когда она смотрела на него, в ней просыпались чувства, доселе ей неведомые: это была смесь из доброты, сочувствия и какой-то материнской ласки, которой у нее самой всегда было в избытке и которой сейчас она так хотела с ним поделиться. Ее желание быть с этим израненным человеком-медведем рядом всегда крепло с каждым днем. Часто она ловила на себе его взгляд, в котором она читала о таких же чувствах и желаниях, отчего каждый раз сердце ее начинало биться чаще, она опускала глаза и ее щеки заливал алый румянец. Неужели эти вечера у очага в теплом доме, стоящие на столе у окна две чашки с ароматными отварами, и просто они вдвоем рядом друг с другом – неужели это продлится? А летом можно сидеть по вечерам на улице и наслаждаться щебетом сотен птиц, вдыхать ароматы тундры, наблюдать за бурлящей жизнью под яркими солнечными лучами, и видеть, как солнце дарит свою любовь и силу всей тундре, как оно учит дарить свое тепло и заботу другим…И Калиста, наконец, поверила в это всем сердцем.

«Ну и пусть», думала она, «я просто хочу верить в это, а там будь что будет».

Так она решила, и сразу же новые мысли пришли в ее голову, как будто они сидели где-то рядом в засаде и ждали подходящего момента.

«А если мы будем вместе, то как?» – думала она. «В моем племени его никогда не примут и вообще не известно, как отреагирует народ и Король на то, что она столько времени скрывала чужака и нарушила главный завет, который знали все жители племени – никаких чужаков никогда! А его племя, где оно? Вообще, откуда он? Кто он? Примут ли там ее? И вообще, она даже не знает, как его зовут…»

А она называла его Нанук – так в ее племени называли медведей, и он ей очень напоминал медведя. Он откликался на это имя. И вот этот рой новых вопросов зашевелился в ее голове, но она не могла на них ответить, и все предположения, которые она делала, огорчали ее.

Нанук поправлялся и чувствовал, что силы вернулись к нему. Он уже давно решил, что эта хрупкая, но сильная, как ива, девушка, нужна ему. Она и только она. Тонкая, и в то же время сильная, как стальная нить, она напоминала ему прекрасных белых птиц, лебедей, которые прилетали в их края весной. Он очень любил наблюдать за их грацией, их красотой и нежностью, с каким теплом они относятся друг к другу. Вот и она, эта странная белая женщина была так похожа на лебедь и он знал, что без нее он уже не сможет жить, без этих тихих теплых вечеров вдвоем, без ее синих глаз, заботливо смотрящих на него украдкой, без ее странных супов и настоек, без ее тихого нежного голоса.

Но еще он знал, что он никогда не останется здесь, в чужом племени. По законам его рода мужчина обязан привести жену в свой дом, к своим родителям, он обязан продлить род на своей земле, и он не мог нарушить закон предков, и поэтому он должен был забрать ее в свой дом. Но вот где он, этот дом? Как дойти до него? Как родители примут чужеземку? В его племени пока не было таких случаев, чтобы мужчина приводил в дом девушку чужих кровей. Он будет первым, и этот вопрос тоже волновал его. Он очень хотел, чтобы родители разрешили ему жениться на ней. Он очень не хотел нарушать их волю. И он знал, что если он не получит благословения, то он не сможет оставить ее, потому что это убьет ее. Эти мысли беспокоили его и не давали спать, да и днем он был полностью погружен в них, и, когда весна уже полностью вступила в свои права, он принял решение.

Приближался самый любимый праздник племени Чудь – Новый год. Этот праздник отмечали тогда, когда прекрасные лебеди с высоты своего полета возвещали всей тундре о том, что они принесли на своих крыльях весну, начало нового года, когда весь Север наполнялся новой жизнью, празднуя свою победу над ледяной зимой.

Этот праздник чтили и всегда очень ждали. Каждая женщина и девушка надевала в этот день свои самые лучшие наряды, которые каждая вышивала для себя длинными зимними вечерами. В племени даже самая маленькая девочка умела шить, вышивать и работать с камнями, поэтому девушки, расшивая свои платья и ленты для волос золотыми и серебряными нитями, украшая их драгоценными камнями, превращали каждое платье в произведение искусства. Белоснежные основы платьев, девушки, с помощью драгоценных камней и нитей, превращали в картины, те, которые были наиболее милы сердцу каждой мастерицы. Кто-то вышивал на широком подоле платья пару лебедей, летящей в голубых лазоревых небесах, у кого-то юбка напоминала серебристую переливающуюся реку, покрытую лотосами. Каждое платье также подвязывалось поясом, который девушки расшивали руническими узорами. Замужние женщины вплетали в свои косы алые ленты, незамужние девушки или девочки могли носить и распущенные волосы, а девушки на выданье вплетали в свои косы тонкие, золотые и серебряные нити.

У Калисты тоже было такое платье, которое она вышивала сама всю зиму и не одну. Ее платье было белоснежным, и так как этот цвет она любила больше всего, она решила оставить этот цвет основным, поэтому для украшения своего платья она больше всего использовала серебряные нити и алмазный крупный бисер. Она вышивала белоснежные цветы морозника на фоне заснеженных чукотских сопок. Она представляла себя этим прекрасным цветком, который, не обращая внимания на лед и холод, растет, превращаясь вскоре в самый прекрасный цветок Севера, показывая всем вокруг, что, несмотря на свою хрупкость, он ничего не боится и полностью доверяет своему отцу Северу и матери Тундре и знает, что они его всегда защитят. Так и Калиста верила, что ее, как хрупкий северный цветок, никогда не дадут в обиду.

Пожалуй, она была единственной во всем племени, кто так сильно любил зиму, что даже в разгар бурлящей вокруг нее жизни, она думала о зиме с таким благоговением, что ее платье отразило всю ее любовь и получилось до такой степени реалистичным, что она сама же, сидя в теплой комнате и смотря на него, чувствовала веяние холодного воздуха от его подола, и ощущала, как будто снежинки начинали падать ей на руки, когда она держала его в руках. К новому году работа над платьем была закончена, она тайно перенесла его в дом Шаманки и убрала в кладовку, в самый дальний угол.

Парни тоже наряжались – надевали вышитые золотыми нитями и расшитые узорами и камнями праздничные рубахи, которые расшивали для них их сестры и матери. Воротники и рукава этих рубах были вышиты специальными оберегами, состоящими из символов, в которые было заложено очень много смыслов. Основным элементом праздничного гардероба мужчин был широкий пояс. Каждый пояс был особенным и предназначался для каждого конкретного мужчины. Никто не мог надеть чей- то чужой пояс. На поясе, на плотной тканевой основе, вышивкой и камнями изображали занятие этого мужчины. Например, пояс рыбака содержал изображение рыбной ловли, но поясах погонщиков были вышиты олени, но самыми красивыми были пояса мужчин, работающих с драгоценными камнями. Их пояса были полностью покрыты мозаикой из алмазов, сапфиров, агатов. Камни располагались в виде рун, и чем большим мастерством обладал хозяин пояса, тем больше алмазных рун было на нем изображено.

Вся праздничная одежда ткалась из специальным образом подготовленной шерсти белых яков. Она ценилась очень сильно потому, что белые яки были редкостью, рождались они не часто, и их шерсть была очень мягкой и воздушной, но в то же время прочной и очень теплой, совсем не такой, как шерсть коричневых обычных яков. Немало стоило труда набрать этой шерсти столько, чтобы хватило соткать одежду для всех.

Особенно этот праздник ждали молодые парни и девушки, потому что только в этот день, по преданию, они могли выбрать себе пару, или влюбленные могли объявить себя парой перед всем племенем, тоже, только в этот день.

Приготовления к Новому году начинались задолго до самого праздника. Везде, в пещере, в домах, на полянах начинались уборки. Вымывался и вычищался каждый клочок земли, каждая вещь в каждом доме тщательно выстирывалась, все отмывалось до блеска. Ни одного листочка или соринки не должно было остаться на всей территории племени, чтобы, по преданию, не обидеть Новый год. Специальными порошками, сделанными из жемчуга, начищались стены пещеры, украшенные драгоценными камнями, и после этого они ослепительно сияли, как будто мастер вот только что их выточил. До блеска натирались полы, мебель и посуда. Выстирывалась и вымывалась вся одежда, ковры и постельное белье, одеяла и подушки.

Погонщики вычесывали и украшали специальными яркими лентами своих животных. В челки белым якам вплетали вишневые ленты-обереги, а коричневым – голубые узорчатые ленты. Ленты готовили долгой зимой самые старшие женщины племени, вываривая их в травах, они заговаривали их, чтобы потом эти ленты отгоняли от животных всякую хворь, болезни и бесплодие. Такие же ленты повязывали оленям на рога, и мамонтам также заплетали их или в челки, или повязывали на их бивни.

Калиста быстро навела порядок в своей комнате и вызвалась убраться в домике Шаманки, который, как все думали, стоял одинокий и безлюдный – ведь Калиста была очень осторожна – очаг она растапливала только тогда, когда наступала темнота, да и во всем остальном тоже, и поэтому ее секрет по-прежнему оставался секретом для всех. И когда Калисту отправили убираться в доме Шаманки, и для нее и ее Нанука наступили самые счастливые несколько дней, когда не нужно было больше расставаться и можно было несколько дней провести друг с другом.

Они уже хорошо понимали друг друга, им было весело и легко, и за эти счастливые несколько дней он и она окончательно поняли, что они вместе навсегда, и что бы ни случилось. Они, такие разные и такие одинаковые. Ее тонкая душа понимала всю боль его израненного тела, она согревала его, а он давал ей то чувство защищенности, которое необходимо каждому человеку на земле. За эти дни они стали единым целым и поняли, что друг без друга им больше не жить.

«Но что же делать? Что делать?»– она неоднократно задавала ему этот вопрос. «Выйти в новый год и объявить себя парой? Или уйти в этот день и идти искать его племя? Бросить своих родителей? Бросить племя?» Оба варианта казались ей страшными и сложными. Но он был уверен в одном – надо идти. Идти домой, к его родителям, на его Землю, туда, где ему дали жизнь и воспитание. И он убедил ее в этом. Он убедил ее, что только там они смогут быть счастливыми. Он – мужчина, и его обязанность – привести жену в свой дом, а она обязана следовать за мужем – таковы незыблемые традиции его племени. Ей ничего не оставалось, как только согласиться. Они договорились, что, когда настанет час Х, она напишет своим родителям записку, в которой все объяснит им. Она очень боялась рассказывать им о своем решении – она боялась, что они остановят ее, и тогда, если он уйдет одни, то она просто умрет без него. Они договорились, что уйдут сразу после празднования Нового года. И на том и порешили.

Глава 11. Побег

До празднования Нового года оставалось несколько дней. Уборки были закончены и начались самые главные приготовления к самому празднику. Все женщины и девушки племени начинали готовить угощения на праздник. Влюбленные девушки пекли специальные пироги со сладкой начинкой из голубики. Этими пирогами они угощали своего возлюбленного, и если он принимал угощение, то считалось, что пара сложилась. Но, прежде чем угостить парня пирогом, девушка должна была получить от этого парня в подарок куклу – символ продолжения рода, которую изготавливала мать парня из белой шерсти и драгоценных камней.

К празднику готовилось очень много блюд из грибов, ягод, рыбы, варились морсы и взвары, а также ягодное вино, которое подавалось горячим и которое пили только в этот день, один раз в году. Вина варили очень много – по преданию пастухи должны были обрызгать им в праздничную ночь копыта всех своих животных, чтобы ноги их были крепкими, и чтобы им легче было зимой добывать себе мох ягель из под снега, которым девять месяцев из двенадцати занесена вся тундра, и ягель был единственным источником жизни для северных оленей, яков, мамонтов и многих других животных и птиц..

Также варили огромное разнообразие сыров. В этот день доставали сыры, которые хранились год и больше. Это были сыры с белыми грибами, пряными травами, сыры с морошкой и клюквой, и самые разные простые молочные сыры. Их в этот день съедалось очень много, а также, по преданию, нужно было угостить Духов Тундры, которые, как и народ племени Чудь, обожали сыры. Поэтому, прежде чем сесть за стол, сначала люди угощали Духов сырами, «угощали» оленей, яков и мамонтов вином, благодарили Тундру, проводя специальные обряды, восхваляли и благодарили Север и всех Божеств за Новый год жизни, который им дарится, и только после этого садились за стол.

На Священной Поляне накрывался огромный стол, за которым помещалось все племя. Дети и взрослые праздновали вместе. Стол был огромный, но в то же время на нем не было ни единого свободного места – весть стол ломился от обилия яств и напитков.

Для детей делали специальные чипсы из ягеля – мох вымачивали и вываривали в ягодных сиропах, и для детей не было вкуснее ничего.

Центральное место на столе занимали пироги с грибами, чиром, голубикой, сыром. Пироги с рыбой назывались «рыбниками» – хозяйки заворачивали целиком рыбу в тесто и так запекали на огне. Только от одного этого запаха у всех уже текли слюнки.

К пирогам прилагалась малосольная, копченая, маринованная, запеченная самая разнообразная рыба, но королевой стола, конечно же, была арктическая уха, которая готовилась только из нельмы – самой вкусной и редкой рыбы Севера, которую ловили только один раз в год, на Новый год. Все остальное время люди не трогали нельму, и даже если случайно рыбакам она попадалась, ее всегда выпускали обратно. Уху для этого праздника готовили только самые старшие женщины племени, потому что только они имели необходимое количество энергии благодарности, опыта и знаний, и готовили они ее по особым ритуалам, с заговорами на хлебосольный и счастливый будущий год. А для проводов прошлого года они пекли особенные, очень вкусные, пироги с морошкой, и каждый житель племени должен был съесть этот пирог и в мыслях поблагодарить прошедший год за все, что он дарил, за хорошее и за плохое, за то, что научил быть сильным, за то, что каждое событие приходит не случайно – или как урок, или как награда, ведь в природе ничего нет несправедливого или просто так. И только самые старшие и самые мудрые женщины племени имели столько энергии и силы, чтобы правильно приготовить благодарственные пироги, только они могли запечатать в них энергию благодарности, чтобы не обидеть прошедший год и проводить его как завещано им их древними предками, по всем канонам племени Чудь.

Наконец до праздника остался один день. Взрослые и дети с нетерпением его ждали и особенно дети, потому что в эту ночь было разрешено не спать, они могли съесть неограниченное сладкого, и еще каждый ребенок получал в подарок от своих родителей и родных то, чего он ждал целый год и перед самим праздником дели очень любили собраться все вместе на полянке и отгадывать, что же им подарят, а потом рассказывать, сбылись ли их ожидания или нет. Поэтому этот последний день ожидания подарков давался детям очень тяжело. Они уже не бегали, не играли и не угадывали, что же им подарят – в этот день их терпение заканчивалось и они просто ходили хвостиками за взрослыми и без конца спрашивали, скоро ли все начнется, и так через каждые пять минут. Весь воздух в поселке был пропитан радостными ожиданиями. Девушки на выданье втайне ожидали связать в этом году свою жизнь с парнем, который им нравился. Парни, в свою очередь, ждали и волновались от того, чтобы их чувства этой ночью не отвергли.

Атмосфера была очень напряженная. Энергетика ожидания была настолько густой, что ее можно было резать ножом. И как обычно бывает при ожидании чего-то важного, время останавливалось и замирало, превращая ожидание в настоящую пытку…

Калиста тоже ждала. Но ее ожидание было совсем не похоже на ожидание всех остальных. Оно было радостным и не радостным одновременно. Оно измотало ее и это последний день давался ей очень тяжело. Ее сердце и душа был полны только ожиданием этой ночи и больше ничего не могли в себя вместить. Она думала только о том, как же все пройдет. Они с Нануком договорились, что после праздничного застолья, когда все жители поселка пойдут к Священному костру на Поляну Шаманки, она соберет им в дорогу еды с праздничного стола и пойдет к реке, так, чтобы никто ее не заметил, а он уже будет ее там ждать у старой ивы с толстым раздвоенным стволом, которая росла на берегу. И они оба уйдут из ее племени искать его дом, его Землю. Она очень хотела пойти с ним, она была очень счастлива от того, что теперь ее жизнь навсегда связана с его жизнью, но в то же время она очень боялась покидать свой дом, родителей, свой народ, бежать в ночь, как какая – то воровка или отступница. Эти мысли очень тяготили ее, и из-за этого в ее прекрасных голубых глазах все время стояли слезы. Все в племени замечали, что с ней что-то не то, пытались расспросить ее, но она только молча опускала глаза, и ее оставляли в покое, списывая ее странное поведение на то, что она просто грустит перед праздником, потому что в ее возрасте уже многие девушки нашли себе пару, а она так и осталась одна. И Калисте такое отношение к ней было на руку. Наконец никто ее не трогал и не расспрашивал, и она могла успокоиться, и мысленно попрощаться со своим племенем, со своей родиной, со всем, что она знала, со своим домом, и уйти вслед за любимым по велению сердца, в никуда, в ночь и в темноту, полностью отдав себя в руки судьбы.

И вот долгожданный день настал. С самого утра на Священной Поляне у дома Шаманки началась суета и приготовления. Дети украшали поляну лентами и сделанными ими самим из мха и шерсти игрушками – оленями, зайцами, яками. Женщины несли заранее заготовленные и высушенные ивовые ветки для костра и складывали их в центре поляны. Несколько мужчин мастерили будущее кострище, другие сооружали огромные столы. Этим же ранним утром Нанук покинул свое временное пристанище, и, взяв заранее приготовленную сумку с вещами, спичками, какими-то настойками, тихо, как мышь, пробрался на берег реки, к старой иве, и, спрятавшись во мху у ее большого раздвоенного ствола, стал ждать Калисту.

И вот в небе загорелась Полярная Звезда – только в этот день загоралась она в небе прямо рядом с солнцем, и это означало только одно – праздник начинается! Все жители собрались за столами, во главе которых сидели Король и Королева. Каждый человек, взрослый и ребенок, сидел за столом в нарядах неописуемой красоты, но Король и Королева были поистине в царских одеяниях.

Королева к этому времени уже полностью оправилась, щеки ее нежно румянились, а алые губы только подчеркивали белизну ее фарфоровой кожи и спокойную ясность ее голубых глаз. Ее прекрасные длинные серебристые волосы были убраны под диадему из черных и голубых алмазов и переплетены золотыми, серебряными и жемчужными нитями. Диадема досталась ей от ее королевских предков и камни в ней были так мастерски выгравированы и отшлифованы древними мастерами, что каждый камень в ней отражал лучи солнца и Полярной Звезды, освещавшей поляну так же ярко, как солнце, преломлял их, и казалось, что вся фигура Королевы окружена мерцающим ореолом и как будто Королева и сама вся выточена из редких белоснежных алмазов. Над центральным алмазом диадемы возвышалось серо-белое перо полярной совы. Все в племени знали, кому оно принадлежит и все ждали хозяйку этого пера обратно домой.

Платье ее было небесно-голубого цвета, расшитое крупным бисером из топазов, хризолитов и алмазов. На шее у нее была тяжелая золотая цепь с большим синим топазом в виде когтя росомахи, расколотым на две части – именно та цепь, которую надела на нее Шаманка тогда, на поляне, и которую Королева с тех пор никогда не снимала.

Королева была прекрасна, под стать своему мужу, Королю, который выглядел не менее царственно и величественно – его голову украшала корона, выполненная из белоснежных алмазов, его серебряные длинные волосы были заплетены в косу, а на его груди красовался амулет племени Чудь, изображавший тотемное животное этого племени – росомаху. Королевская чета, сидевшая во главе стола, встала, и, взяв в руки золотые чарки с благоухающим вином, подняли их вверх. Это означало, что праздник начался!

Когда застолье было в самом разгаре, наступил час, когда Полярная Звезда начала переливаться вишневыми и зелеными красками, и это означало, что пришло время образовывать новые семьи. В центре Священной Поляны уже горел огромный костер. Весь народ вышел из-за стола и встал в огромный хоровод. Медленно, взрослые и дети, пошли вокруг костра, взявшись за руки и стала рождаться песня, сначала тихо, а потом уже и так громогласно, что Нанук, дремавший в корнях старой ивы, проснулся, прислушался, и понял, что праздник в самом разгаре и что Калиста скоро придет.

Люди громко пели слова песню благодарности прошлому году и приветствовали новый. И вот, когда традиция с хороводом была соблюдена, замужние и женатые возвращались за стол, где веселье продолжалось уже более непринужденно. Также и дети возвращались обратно на свои места, и каждый ребенок находил на своем стуле подарок, о котором он думал последние несколько дней. Схватив свои подарки, дети бежали все вместе на полянку, немного поодаль от стола, и, упавши на мягкий мох, рассматривали свои подарки и подарки других детей, весело болтая и хохоча.

У костра остались только не женатые парни и не замужние девушки. Теперь пришло их время. Конечно, многие и раньше присмотрелись друг к другу или вообще уже встречались, но этой ночью нужно было известить о своих чувствах и намерениях все племя. Парни и девушки выстроились в две линии по обе стороны костра, друга напротив друга. У каждого парня в руках была кукла – символ продолжения рода, которую делала его мать, и священная «огнивая» доска. У девушек в руках были традиционные пироги, которыми им нужно было угостить избранника. Обряд начинался. Сначала парень протягивал избраннице куклу. Если она принимала куклу, то это означало, что этот парень ей тоже нравится. Но это было только началом обряда. После того, как она принимала куклу, она угощала своего парня пирогом – если он съедал его с удовольствием, это означало, что семья будет жить в сытости. Иногда, бывало такое, что девушка «случайно» пересолит пирог и парень не может его есть, или бывали случаи, парни могли поперхнуться пирогом, и это уже было нехорошим знаком для будущей семьи. Дальше парень подходил к костру и клал в него свою огнивую доску. Доска лежала там до тех пор, пока тот край ее, которым она соприкасалась с огнем, не загорался ярким пламенем. После этого парень брал доску и вручал девушке. Эта доска была символом будущего домашнего очага новой семьи – если в руках избранницы она не гасла, это был очевидный знак, что Духи Севера благоволят этой паре и тут уже не было никаких сомнений, что она будет жить долго и счастливо. Если же доска в руках у девушки гасла, то эта пара не складывалась, и такие пары ждали следующего Нового года – им нужно было получить еще один год опыта жизни, и после либо попробовать еще раз, либо, если сердца их за этот год охладеют и не пройдут проверку временем, искать себе другую пару. Так и только так создавались семьи у народа Чудь, раз и навсегда.

Калиста знала об этой традиции, и что в этом году парней и девушек на выданье будет много, и, дождавшись, пока две шеренги выстраивались друг напротив друга, она тихо прошла к столу, и, взяв заранее спрятанную в кустах сумку с едой, незаметно исчезла с Поляны. Когда первая пара прошла обряд успешно и сложилась, Калиста, бывшая уже на пол пути к старой иве, услышала радостные возгласы молодежи и взрослых. Грустные мысли сразу же полезли ей в голову, но, тут же отогнав их, она помчалась к своему избраннику, уверенная, что она тоже будет счастлива.

Глава 12. Путешествие

Когда Калиста добралась до старой ивы, она увидела Нанука еще издали. Он уже потерял терпение и ждал ее, наматывая круги вокруг дерева. Увидев его, она побежала от нетерпеливого желания скорее броситься ему на шею. Он увидел ее и тоже бросился к ней навстречу. Он не отрывая глаз смотрел на нее – она была в своем праздничном платье, ее волосы были украшены золотыми нитями, глаза ее сияли, она смотрела на него, и свет Полярной Звезды и солнца отражался от драгоценных камней, которыми было расшито ее платье и от ее глаз, блестевших также ярко.

– Какая ты красивая»! – сказал он на своем языке, пораженный ее красотой, но она поняла его и улыбнулась.

– Мы вместе навсегда? – тихо спросила она его и посмотрела ему прямо в глаза. Теперь его черные, как ночь, глаза ничего не могли скрыть, потому что ее взгляд увидел все, что было у него на сердце и на душе и можно уже было ничего не отвечать. Но он ответил, не отводя от нее глаз: – Навсегда!

Они крепко обнялись, и, радостные, уселись на мох под иву, чтобы подкрепиться. Калиста достала из сумки, которую она припрятала заранее, разные сыры, рыбу, пироги. Но первый она достала пирог с голубикой и дала его Нануку.

– Вот, съешь сначала это, – сказала она ему.

– Хорошо, – улыбнувшись, ответил он и одним махом проглотил пирог.

Она выжидающе смотрела на него. Он не знал их традиции и вопросительно посмотрел на нее.

– Вкусно? – спросила она.

– Очень, – ответил он.

И она, полностью успокоившись, поняла, что Северные Боги благоволят их союзу, пусть и такому необычному. Да, она виновата, она сбежала, но она не сделала никому ничего плохого. Своим родителям она оставила записку, где подробно описала то, что с ней случилось и что она теперь уходит за свои будущим мужем, но она их очень любит, но по-другому поступить она не может, и что она и обязательно придет в гости. Она очень просила простить ее и не волноваться за нее.

– Ты пока ешь, – сказала она ему, – а я пойду переоденусь.

Она ушла вглубь зарослей ивы, сняла свое драгоценное платье, аккуратно его свернула и надела теплый шерстяной костюм, который Нанук принес из дома Шаманки и который она приготовила заранее. Платье она положила в сумку – она хотела, чтобы на их свадьбе, у него дома, она была в этом платье.

Переодевшись, она вернулась под иву. Нанук уже доедал угощения. Калиста не стала ничего есть – она специально много ела за праздничным столом, потому что было не известно, сколько им идти и вообще, куда им идти.

После того, как он поел, они решили пару часов вздремнуть и восстановить силы.

Наступило утро, и, наконец, они отправились в путь. Нанук не помнил и не знал, как долго река несла его, прежде чем выбросить на берег, поэтому они решили просто идти по берегу реки вверх по течению. Путь их был долгим и сложным. Берега реки часто обрывались и им приходилось карабкаться по каменным уступам, сквозь непроходимые заросли. Ночами густой речной туман окутывал их полностью, и они могли греться только друг об друга. Еда, которую они взяли с собой, полностью закончилась, и Нанук ловил рыбу прямо руками. Иногда у него это получалось, и сырая рыба давала им хоть небольшой, но все-таки прилив сил. Их, некогда мягкие и уютные шерстяные костюмы, полностью промокли и уже не могли согреть их. Когда они полностью выбивались из сил, они падали прямо в мох и так и засыпали. Иногда Нанук разжигал костер, правда, получалось это не всегда – не всегда удавалось найти сухие ветки, которые бы можно было поджечь. Но когда это удавалось, для них это было настоящим праздником – тогда они могла согреться и высушить одежду и волосы, что тоже было немаловажно, потому что всегда мокрые и холодные волосы сильно остужали и Калиста вскоре почувствовала, что она заболевает.

Все чаще в пути ее охватывала страшная слабость, но она боролась с ней изо всех сил и старалась не показывать Нануку, что ей нездоровится. Она не хотела его расстраивать, потому что она видела, что ему очень тяжело. Он тоже не подавал вида и все время ее подбадривал, но однажды она увидела, как надежда начинает гаснуть в его черных, как ночь глазах.

– Не смей! – только и сказала она ему, глядя на него пристально. Он не переспросил, что ему не сметь, а сразу понял, и, улыбнувшись ей, кивнул головой.

– Ты ошиблась, – ответил он, и решил, что впредь только смерть, его собственная или ее, заставят его отчаяться.

Так шли они по тундре, через болота, речушки, распадки, сопки. На них не было живого места, они все были искусаны комарами. Еда давно закончилась, воду они пили из рек, а царица всех северных ягод – шикша – давала им силы и сохраняла в пути их жизни. Сколько же жизней спасла эта маленькая, на первый взгляд, невзрачная ягодка! Но это – целый кладезь витаминов, а это как раз то, что нужно изголодавшимся усталым путникам или перелетным птицам, только что закончившим свой многокилометровый перелет, или зайцам и евражкам в только что оттаявшей тундре, где кроме шикши и ягеля есть еще совершенно нечего.

Каждый день Калиста брала один маленький речной камешек и клала его в сумку, где лежало ее платье. И когда этих камешков накопилось тринадцать, она поняла, что больше идти не может. Она чувствовала, что вся горит и что силы уже совсем покинули ее. Сознание ее начало путаться, и страшная волна отчаяния захлестнула ее. Она шла след в след за своим любимым, вперед, в новую счастливую жизнь, но комары, туманы и расстояние были против нее, они отнимали у нее последние силы, они втроем сговорились против них и Калиста поняла, что проигрывает. Проигрывает в этой битве за свое счастье, за любовь и за жизнь. Наверное, она оказалась слишком слабой, чтобы быть просто счастливой и любимой. Наверное, она не достойна этого, раз за желание простого счастья у нее вот-вот заберут единственное, что у нее осталось – ее жизнь.

Из ее глаз потекли слезы. Они были горячие, даже какие-то неестественно горячие, и, капая на ее ледяные щеки, они обжигали их. Ее губы потрескались и запеклись, и она уже не могла выговорить его имя, ее губы не слушались ее. Как же ей было обидно погибнуть вот так, неизвестно где. А о том, что погибнет и он, она даже думать боялась. Она была уверена, что он дойдет, но она уже не могла. Из самых последних сил передвигала она ноги, очень боясь упасть. Она знала, что больше она не встанет. И больше всего она боялась, что некому будет провести над ней прощальный обряд погребения, и тогда никогда она не попадет к своим предкам, которые ждут ее на другом краю Тундры, в Царстве Мертвых. И никогда больше не увидит она родителей, и сердце ее разрывалось от этих мыслей. Вдруг она споткнулась, сознание ее оставило, и она рухнула, как скошенная травинка.

И тут произошло настоящее чудо. Она оказалась в прекрасном шатре, который стоял посредине огромной поляны. Полог шатра был открыт, и она увидела цветущую тундру, но не такую, как обычно, а какую-то другую. Все цветы и краски в этой тундре были такие яркие и сочные, что она невольно зажмурилась. Лучи солнца били прямо в полог, освещая весь шатер теплым золотистым светом. В центре шатра был большой очаг, и в нем варилось и кипело что-то, очень ей знакомое, но она не могла вспомнить, что. Она подошла ближе и увидела, что это варится уха из нельмы, та уха, которую всегда варил ее дедушка на все праздники, которые праздновались в их семье. Она сразу же вспомнила этот запах и слезы счастья полились из ее глаз. И тут она увидела, что в шатер входят мужчина и женщина. Это были ее бабушка и дедушка, статные, красивые и очень счастливые. Калиста зарыдала и бросилась им навстречу. Они обнялись все втроем, и она никогда еще не чувствовала себя так хорошо. Она была дома, с ней были бабушка и дедушка, такие, какими она их помнила. Они очень любили Калисту, а она – их. Дедушка всегда называл ее – «моя маленькая принцесса», и Калиста очень любили наряжаться в красивые платья, которые ей в избытке шили и расшивали прекрасными узорами бабушка и мама, чтобы как можно чаще слышать от дедушки, как он обожает свою маленькую принцессу и какая она красивая. И тогда счастливее ее не было никого на всем белом свете!

Умерли ее бабушка и дедушка очень рано – в их племени почти никто не уходил такими молодыми. Она была слишком маленькой, чтобы что-то понять – просто однажды они исчезли из ее жизни навсегда, и с тех пор щемящее, отвратительное чувство одиночества поселилось в ее сердце. И вот сейчас, в их объятиях, оно растаяло, исчезло, вылилось из глаз соленой водой, и его место заняла любовь, тепло, чувство защищенности. Она снова была маленькой девочкой, которая могла прибежать и пожаловаться на все любимому дедушке, большому и сильному, и она была уверена, что он точно защитит свою маленькую принцессу.

Сколько они так простояли, проплакав и обнявшись, она не знала. Но вся боль, тоска и обида как будто вышли из нее вместе со слезами, и теперь она была совсем другой – уверенной в себе, спокойной и любимой.

– Ба, а что за праздник, по какому поводу уха? – смеясь, спросила Калиста у бабушки, которая выглядела очень нарядно и только теперь Калиста увидела, что бабушка и дедушка были одеты в праздничные прекрасные наряды.

– Очень большой праздник у нас, – ответила ба, гладя ее по голове своей теплой легкой ладонью. – Ты замуж выходишь, наша любимая внученька!

И сразу после того, как она произнесла эти слова, все исчезло и наступила темнота.

В это время Нанук шел впереди и он все чувствовал и понимал, что Калиста больна. Он часто оборачивался и спрашивал, как она, и она все время отвечала, что все хорошо. И вдруг его как будто пронзила молния со спины – ледяной разряд ударил его прямо в сердце – он обернулся и увидел, что она безжизненно лежит на земле, и ее прекрасные серебристые волосы разметались по серебристому ягелю. Он бросился к ней, подложил ей под голову сумку, в которой лежало ее свадебное платье, и начал согревать своим дыханием ее ладони, руки, тереть ее щеки. Ему страшно хотелось закричать, но он закрыл свое сердце на все засовы – и отчаяние ходило рядом, как бездомная злая собака, ища любую лазейку, чтобы пролезть в самое его сердце и разорвать его в клочья. Но тут она вздохнула и открыла глаза. Они уже не были голубыми, но были такими любимыми и красивыми, что дыхание его перехватило и слезы выступили на его глазах. Он аккуратно оставил ее и начал быстро собирать сухие ветки и мох для костра.

Осталась последняя спичка, сил у них идти уже не было совсем. В этот раз ему удалось разжечь костер, но сушить одежду смысла уже не было – она вся уже была настолько мокрая, что просто она больше не просыхала. И пока он возился с костром, она с трудом поднялась и куда-то отошла, и в один миг, подняв глаза от огня, он увидел ее в ее прекрасном драгоценном платье. Она переоделась, и, несмотря на свой изможденны вид и искусанные комарами лицо и руки, выглядела прекрасно. Ее глаза, в которых уже явственно была видна болезнь, были печальными и очень красивыми.

– Я люблю тебя! – сказал он ей на своем языке.

– Я люблю тебя! – ответила она ему на своем.

И в этих трех простых словах они выразили все то, что чувствовали – сильную любовь друг к другу, ужас от того, что они не дойдут, страх потерять друг друга, отчаяние, что не получилось. Но они настолько уважали и ценили друг друга, что никто не осмелился произнести вслух ничего о своих сомнениях и страхах, чтобы не пугать друг друга и не кликать вслух беду.

Нанук развел большой костер, положил на мох у костра шерстяной костюм Калисты и сказал ей:

– Поспи, наберись сил. Завтра мы дойдем, вот увидишь!

Она послушно легла и тут же заснула. Он смотрел на ее лицо, на ее бледную кожу, на синяки, проступающие у нее под глазами, и все понимал. Он видел, что она очень больна. Всю ночь он подбрасывал ветки в огонь – страх за ее жизнь не дал ему сомкнуть глаз ни на минуту, и только под утро он немного подремал.

На следующий день они проснулись и снова пошли, и когда они шли, он чувствовал, что что-то не так. Он предлагал ей понести ее, но она конечно же отказывалась и шла за ним след в след, по поверьям, забирая его силу из его следов, чтобы хоть немного восстановить свою. И вдруг он почувствовал, как будто что-то оборвалось, лопнула какая-то нить, он обернулся и увидел, что она падает без сознания. Он подхватил ее на руки и понес. Она была невесомой, но она дышала. Она прижимал ее к себе, пытаясь согреть теплом своего тела. Он брал ее руки и дышал на них, согревая их. У него самого уже совсем не было сил, но он запретил себе допустить даже одну, самую маленькую мысль о том, что он проиграл. Нет, он будет идти до конца. Хоть лицо его и руки уже были превращены в одну большую красную зудящую блямбу от комариных укусов, свои ноги он уже давно не чувствовал и шел скорее по инерции. Но он верил, верил, что дойдет, что увидит отца, мать и братьев, что познакомит их с его любимой девушкой и что будет у них свадьба, такая, как мечтает она.

После еще одного ужасного дня пути, когда он нес ее без передышки, как робот, не чувствуя уже вообще ничего, находясь уже в каком-то странном состоянии сознания, когда он вроде бы здесь, а вроде бы и нет, к вечеру он увидел дым от костров и услышал собачий лай. Он узнал это место. Он сделал еще несколько шагов, но слезы счастья, хлынувшие из его глаз, слезы победителя, забравшие у него всю оставшуюся силу, которая непонятно почему у него еще оставалась, и он медленно опустился на мох, аккуратно положил Калисту на землю, укрыл ее шерстяным костюмом, который она отказалась одевать – она хотела идти именно в своем свадебном платье, и сам, уже на четвереньках, превозмогая себя, пополз в сторону костров.

Глава 13. У Нанука дома

В это время, в стойбище чукчей, на земле Нанука, в самой ближней к тундре яранге, сидели его отец и мать. Мать готовила мясо на очаге, горящим прямо посередине яранги. Дым от огня и пар от вареной оленины улетал в отверстие в крыше яранги, смешивался с дымом и паром, выходившим из других яранг и поднимался высоко над стойбищем. Вот этот-то дым и увидел Нанук, который уже из самых последних сил полз к своему дому.

Пока мать хлопотала по хозяйству, отец Нанука играл с тремя младшими его братьями на полу яранги. Они играли, как обычно, в охотников и медведя – отец залазил под огромную шкуру белого медведя, которая лежала тут же на полу, и, оказавшись под шкурой, начинал изображать из себя медведя – вставал на четвереньки, рычал и пытался схватить одного из троих маленьких охотников, которые все вместе с оглушительными воплями преследовали этого «медведя», нападали на него и пытались его завалить. Но у них ничего не получалось и они гроздьями сваливались со шкуры на пол, и, визжа и хохоча, начинали все сначала.

Мать Нанука звали Гитиннэвыт, что означало «красавица». Но уже давно ее так никто не называл. И муж, и все окружающие звали ее Пычик, что означало пташка. И действительно, она была очень похожа на птичку, красивую и беззаботную. У нее был очень легкий характер, и она всегда могла найти слова утешения или одобрения для любого из своего племени. Когда у нее родился первенец, ее любимый сынок, она стала еще счастливее, глаза ее всегда смеялись и она порхала по стойбищу, как птичка. И всегда соседи кричали тогда ее немногословному мужу, когда он шел через стойбище по своим делам: – Эй, Тэюттин, вон твоя птичка полетела! И он, пряча улыбку за ресницами своих глаз, спешил домой, к своей любимой птичке и своим детям. Вскоре их стало четверо, но их первый сын навсегда остался самым любимым, маминым сыном. Когда он родился, она не могла оторвать от него глаз, ей казалось, что вот это и есть сама жизнь, ее продолжение, ее ребенок, и, долго не думая, они так и назвали его, Ягтачгыргын, что означало «жизнь». Он и был ее жизнью, она обожала его, а он ее. Ей не нужно было его ни о чем просить – он всегда знал, что ей нужно и сам это делал. Как же она гордилась им! В их роду оленеводов Яг был первый охотник – он мог добыть любого зверя, он был сильный и смелый, как медведь, и чтобы это подчеркнуть, он всегда носил одежду из медвежьей шкуры, которую она сшила для него, вкладывая в нее всю свою любовь и материнское тепло.

Но однажды наступил самый черный день в их жизни. До этого днями лили беспросветные дожди, которые измотали всех людей и животных, и когда они, наконец, закончились, все мужчины отправились на ловлю рыбы, чтобы быстро восполнить запасы еды для людей племени. Яг и еще несколько парней пошли на реку. Одни, в том числе Яг, сели в лодки и поплыли на середину реки, туда, где всегда хорошо клевало, а другие остались на берегу, чтобы ловить рыбу с берега. Как только началась рыбалка, вдруг, откуда ни возьмись, налетел жуткий ураган. Он был очень мощный и стремительный. Буквально за секунды он перевернул лодки, а одну, ту, в которой бы Яг, разбил о каменистое дно реки, а самого Яга швырнул в воду и начал топить в дурном диком течении. Яг сопротивлялся, но его меховая одежда намокла и начала тянуть его на дно, и уже скоро бегущие за ним по берегу реки ребята потерял его из виду, и при этом им нужно было достать из реки еще двоих, тех, кто, сопротивляясь течению, греб к берегу. И, пока вытаскивали из реки двоих, Яг совсем скрылся из виду и его голова больше не появлялась над поверхностью серой пенной воды.

Его мать в этот момент возилась с младшими сыновьями, и вдруг такая острая печаль пронзила ее сердце, что она захотела плакать, сама не зная, почему. Она видела, что разыгралась непогода, но ее сын Яг был таким сильным и смелым, что с ним просто не могло ничего случиться, и тем более он был не один. Уж сколько раз ходил он на очень опасную охоту на медведей или на росомах, и то всегда он успокаивал ее, что он никогда ее не покинет и всегда возвращался целым и невредимым. Она пыталась отвлечься, играя с маленькими сыновьями, но плохие мысли не переставая лезли ей в голову, и она поняла, что случилось что-то непоправимое.

– Тэй! – крикнула она мужу, который чистил рыбу, которую он принес с утренней рыбалки, на улице около яранги.

– Что ты? – отозвался муж, слыша в ее голосе нотки беспокойства.

– Иди, побудь с малыми, я пойду на реку, у меня душа не на месте, – сказала она мужу и, не слыша его ответ, уже выбежала из яранги и побежала в сторону реки, где обычно ловили рыбу. Пока она бежала к реке, черные мысли все больше сгущались в ее голове, и когда она прибежала, вся, запыхавшись, на берег, она поняла, что предчувствие не подвело ее. Она увидела двоих измученных, мокрых ребят, лежавших на берегу и тяжело дышавших, как после боя. Еще трое сидели рядом, молча глядя на реку. Одна лодка валялась тут же разбитая. Но ни лодки ее сына, ни его самого она не увидела.

Как только ребята увидели ее, они все впятером опустили глаза и головы. Она все поняла без слов и тут же упала со всего маха прямо на землю.

Очнулась она уже дома. И с тех пор птичка перестала порхать и смеяться. Все чаще уходила она мыслями в себя, забывая обо всем вокруг. Мясо сгорало в очаге, дети могли подраться и таскать друг друга за волосы с дикими криками, но она как будто этого не видела и не слышала. Она улыбалась кому-то, кого видела только она, и слезы тихо лились из ее глаз. Все знали, кого она видит и с кем разговаривает во снах и наяву. Муж ждал, что печаль ее пройдет, но ничего не проходило и становилось только хуже. С каждым днем его любимая птичка медленно угасала, и никто и ничто не могли задержать ее на Земле. Ни он, ни трое других ее сыновей. Она не могла жить без своего любимого Яга и ничего не могла с этим сделать.

Наконец еда была готова и семья села ужинать. Мать положила вареную оленину на огромное блюдо и поставила его в центре яранги у очага. Муж и дети расселись вокруг блюда и начали брать горячее мясо руками, дуть на него и неспеша есть. Она не хотела есть и вышла из яранги посидеть на улице перед сном, и попросить Духов Севера беречь ее любимого сына, где бы он ни был. Ведь они все видят и все знают, и она очень просила их помочь ее сыну вернуться домой. Так делала она каждый вечер. Вот и сегодня она уселась на скамейку около полога, где лежал любимый пес Яга – Дик.

И вдруг Дик, который с момента исчезновения Яга, всегда безучастно лежал у полога яранги, поднял голову, навострил свои острые уши и начал нюхать воздух. После этого он поднялся и начал себя вести так, как не вел никогда. Он несколько раз оббежал вокруг яранги, зарычал и при этом все время смотрел в сторону тундры. Мать встала и тоже посмотрела туда, куда смотрел Дик. Но в этот день было пасмурно, и она ничего не увидела.

Дик был псом Яга и он был живым напоминанием о сыне. Однажды, когда Ягу было всего 5 лет, однажды он откуда-то принес истощенного замученного щенка. По всей видимости, мать от него отказалась, и щенок был очень плох. Гитиннэвыт сначала хотела отнести куда-нибудь этого щенка, потому что он был очень слабый и она боялась, что он умрет и очень расстроит его любимого Яга. Но Яг не засыпал без него и все дни напролет проводил с ним. Он грел его у очага, накрывал его своей собственной кухлянкой, и матери пришлось сдаться и выкармливать щенка оленьим молоком и жиром. Так щенок выжил и остался в семье. Никого, кроме Яга, он не воспринимал, а на всех чужих скалил свои белоснежные зубы и рычал уже с самых малых месяцев и Яг назвал его Диком.

Дик вырос в крупного лохматого пса, не похожего ни на одну собаку в их поселении. Он был полностью черным и только на груди у него было одно маленькое беленькое пятнышко. Он не был похож на ездовых собак, которых держали чукчи, но был намного крупнее их, обросший немыслимо лохматой шерстью, и совсем скоро уже Яг спал на нем, как на огромной теплой подушке, уткнувшись носом в его мягкую черную шерсть. Так они росли, пес и мальчик, неразлучные друзья, обожавшие друг друга.

Дик всегда и везде сопровождал Яга и понимал его с полу слова. И в тот день он тоже был там, на берегу, и с волнением наблюдал за лодкой своего хозяина. Когда случилась беда, Дик, не раздумывая бросился в воду. Но водоворот и ураган были такой силы, что вся вода как будто встала из реки стеной и ничего не было видно. Дик метался по поверхности воды, нырял под воду, пытаясь понять, где его хозяин, но так никого и не увидел. Последнее, что он помнил, как в очередной раз он ныряет под воду, и, не видя никого и ничего, погружается в темноту. Уже намного позже происшедшего, он очнулся на берегу реки, далеко вниз по течению. Очнувшись, он вскочил на все четыре лапы и помчался назад, домой, думая, что его любимый хозяин ждет его дома. Но, добежав до своей яранги, он сразу понял, что Яга там нет. Что его вообще нет в поселке. С тех пор он слег и просто лежал у порога, безучастный ко всему. До сегодняшнего вечера.

Отец тоже услышал странный рык Дика и вышел из яранги посмотреть, на кого он рычит. Но, когда он вышел, Дика около яранги уже не было. Он с женой начал с беспокойством ходить вокруг яранги и звать Дика, и вдруг они увидели, как Дик несется к ним из тундры, яростно лая, и постоянно оглядываясь. Он добежал до них и начал прыгать на них, царапая их когтями, лая, и кружась на одном месте. Мать с отцом, не говоря друг другу не слова, побежали за ним в тундру. Дик, увидев, что его поняли, помчался на всех парах вглубь тундры. Тут отец остановился и сказал матери:

– Нет, останься дома, дети еще не спят и могут испугаться. Я сам посмотрю.

Она взглянула на него со страхом и мольбой, но поняла, что он был прав.

– Хорошо, – тихо ответила она. – Только поторопись.

И она повернула домой, а он побежал дальше, за Диком. Он пробежал приличное расстояние и уже весь запыхался. Черное тело Дика, прыгавшее через болотные кочки, мелькало далеко впереди, и вот отец увидел, что он остановился и что там не только Дик, а кто-то еще. Сердце отца забилось и он, не чувствуя больше усталости и не обращая внимания на сбившееся дыхание, помчался, как пуля, туда, где остановился Дик. Он бежал и боялся даже думать о том, кто там лежит. И вот, подбежав ближе, он увидела знакомый силуэт, лежащий на земле, и Дика, который скулил, прыгал и скакал вокруг него, хвост его превратился в пропеллер, и он то и дело облизывал руки и лицо у лежащего человека.

Оказавшись уже около них, отец увидел своего любимого сына. Он был в полу бессознательном состоянии, но, увидев отца, он улыбнулся опухшими от комариных укусов, синими губами, и из его глаз потекли слезы. Отец бросился ему на грудь, и рыданья сотрясли его тело. Он обнимал своего первенца, своего Яга, самого любимого и сильного, обнимал его исхудавшее измученное тело, целовал его лицо, гладил его черные холодные волосы. Он рыдал, как не должен мужчина их племени, но ничего не мог с собой сделать. Он обратил внимание, что Яг был одет в какую-то странную одежду, но ему сейчас было все равно. Главное, его сын был жив и он был дома, и отец очень хотел скорее рассказать об этом матери и чтобы его любимая птичка скорее увидела своего сына, чтобы она ожила и воскресла, и стала такой же, как раньше, любимой и любящей птичкой.

Яг тоже тихо плакал, но он был настолько слаб, что он совсем не мог говорить. От только показывал рукой вдаль, куда-то в тундру, и, приглядевшись, отец увидел там что-то блестящее и странное. За всю свою долгую жизнь он не видел ничего похожего на то, что он видел сейчас – недалеко от его сына, распростершись, на серебристом ягеле лежала женщина с длинными белоснежными волосами и вся сверкала, как огромная рыба, выловленная из воды. Было непонятно, она живая или нет. Отец не понимал, как ему вести себя, ведь это была какая-то чужестранка, а по обычаю, чужестранцев может принимать только Шаманка. И тем более, эта женщина вообще не была похожа на человека. Яг, увидев замешательство отца, тихо произнес:

– Она спасла мне жизнь, и сознание оставило его.

Глава 14. Племя Чукчей

Отец все понял и больше не медлил. Он оставил сына с Диком, а сам побежал в поселок за подмогой. Его ноги не слушались, его трясло. Пока он добежал, он немного пришел в себя и хотя бы уже мог говорить. Сначала он забежал в собственную ярангу, потому что он знал, что его жена не находит себе места. Так и было. Когда он только появился у входа в ярангу, жена выскочила из яранги, и, увидев его лицо, за секунду все поняла, но она хотела услышать эти слова, единственные слова, о которых она мечтала все последние месяцы. И он, посмотрев в глаза своей птичке, тихо шепнул:

– Он жив, он дома! – И они, не скрывая рыданий, сотрясавших их тела, обнялись, и так стояли они несколько секунд, пока смогли совладать с собой и он сказал:

– Мне нужна помощь, я пойду позову соседей, а ты приготовь еду и второй полог, он не один!

– Как не один? А кто еще с ним? – взволнованно воскликнула она.

– Девушка, и очень странная! – крикнул он ей в ответ уже с улицы.

«Девушка», только и смогла подумать мать. Но она больше решила не думать ни о чем. Главное, ее сынок, ее жизнь – дома. Живой и здоровый, и сейчас она увидит его, поцелует его черные, родные глаза, обнимет его крепко-крепко, и никуда больше от себя не отпустит. А остальное не важно. И она тихо заплакала, уже от счастья. В мыслях она благодарила тундру, солнце, звезды за то, что вернули ей сына, всех Богов и Духов Севера, и даже злых, за то, что они не причинили ему ничего плохого, а солнце и звезды за то, что освещали ему путь домой. Со слезами благодарности, склонив голову, она застыла, на несколько мгновений, и в этот момент все гнетущие, темные мысли освободили ее сердце и душу, вылились чистыми слезами и уши восвояси. Она начала доставать дополнительные шкуры из-за полога, войлочные коврики, одеяла, и стелить их у очага, на самом лучшем месте.

В это время отец пробежался по всем соседям, собирая на помощь мужчин. Новость о том, что его сын нашелся, мгновенно распространилась по стойбищу. Жители выбегали из своих чумов, радовались и славили Богов и Духов. Они все очень любили Яга и очень переживали за него и за всю его семью, когда он пропал. И теперь все племя радовалось тому, что он вернулся. Ну и еще, людям было интересно узнать, где он пропадал столько времени и что с ним было. И конечно же, все хотели его увидеть прямо сейчас, поэтому в тундру, туда, где отец оставил Яга, Дика и странную женщину, бежали почти все мужчины племени. С собой они взяли несколько оленьих шкур, чтобы нести на них Яга, и другими накрыть его, потому что, наверняка, он весь продрог.

Добежав до лежащего на мху, Яга, его соплеменники не могли сдержать слез. Они увидели худую, буквально высосанную комарами фигуру, и, если бы не верный Дик, который лежал, вплотную прислонившись своим черным боком к хозяину и согревая его своим теплом, они бы не узнали его. Яг к тому времени уже немного пришел в себя, и увидев соплеменников, мог только слабо улыбаться, отчего не слушающееся его лицо больше походило на гримасу. Подбежавшие ребята бросились к нему, схватили и положили на оленью шкуру, накрыв его сверху другой шкурой. Они обнимали, целовали его, поздравляли с возвращением, слезы радости текли по их щекам. Уложив его на шкуру, его аккуратно подняли и понесли в поселок.

– Отец! -слабо позвал он, – там моя жена… – но он не договорил.

– Не волнуйся, мы идем за ней, – ответил отец, и, позвав с собой несколько ребят, направился в сторону лежавшей невдалеке женщины.

Подойдя к Калисте, вся компания замерла и уставилась на нее. Они никогда не видели ничего подобного. Перед ними лежала молодая девушка, очень красивая, но очень странная и изможденная. Ее синие губы были приоткрыты, на лбу выступила испарина, длинные белоснежные волосы, переплетенные золотыми нитями, были мокрые, все во мху и веточках, она бредила, и под ее глазами, под ее густыми черными ресницами уже вырисовывались черные тени. Они поняли, что она уже на границе двух миров. Ее странная блестящая одежда, сшитая из каких-то блестящих камней, полностью сковывала ее и была холоднее льда, и когда мужчины аккуратно перекладывали ее на оленью шкуру, они почувствовали ледяной холод, исходивший от ее тела. Не известно, как в этом ледяном теле могла теплиться жизнь. И отец понял, что только какая-то мощнейшая сила держит ее душу в этом теле и не дает уйти. Он подумал, что эта сила – любовь к ее сыну, такая же сильная, как его к ней, а это отец увидел сразу в его уставших глазах. Этот огонь он не перепутает ни с каким другим, ведь и сам он горел таким огнем, а поэтому знал, что сын его полюбил раз и на всю жизнь. Поэтому они спешно переложили ее с земли на шкуру, укрыли сверху еще несколькими шкурами и понесли ее в поселок.

Но парни, которые несли ее, были далеки от романтики, а смертный холод, исходивший от этого странного тела, который они так явственно ощутили, настолько впечатлил их, что, как только Калиста была погружена на шкуру, они схватили эту шкуру с обеих сторон и опрометью бросились в поселок, только лишь с одной мыслью – скорее избавиться от странной ноши.

В стойбище к этому моменту уже все знали о том, что Яг вернулся и не один, и теперь уже все жители, и женщины, и дети, забыв про свои дела, стояли на краю тундры и, вглядываясь в даль, ждали. И вот, наконец, они увидели своих мужчин, несущих на шкурах двух человек.

Первым принесли Яга. Парни, которые его несли, ненадолго остановились перед жителями, чтобы они смогли поздороваться с ним. Но он был настолько слаб, что уже буквально через пару минут они аккуратно занесли его в родную ярангу и положили на полог, к очагу, на место, которое уже было для него готово. Оставив его дома, все вышли, дав возможность матери побыть с сыном наедине.

Следом за ребятами, которые принесли Яга, появилась вторая группа запыхавшихся ребят, которая принесла еще кого-то. Люди увидели, что на шкуре лежит женщина. Из-под оленьих шкур, которыми она была накрыта, была видна только ее голова с длинными белоснежными волосами, и ее белое лицо. Ее глаза были закрыты, но было видно по лицу, что ей очень плохо. Парни, которые держали шкуру, на которой она лежала, опустили ее на мох и быстро растворились в толпе, и люди, обступив ее со всех сторон, молча смотрели на нее, не зная, как им реагировать.

– Она спасла моему сыну жизнь, – сказал громко отец. – Я прошу племя оставить ее!

Но люди молчали. По их законам они не могли принимать таких решений. Чужеземцы не моги просто так остаться в племени. И тут послушались тихие шаги, все расступились и около шкур появилась старая Шаманка племени, Нутэн, что обозначало «тундра».

Глава 15. Нутэн

Не зря старую Шаманку звали Нутэн. В племени говорили, что ее матерью была белая медведица, а ее отцом был Дух Севера, и что до пяти лет она жила в тундре в берлоге и воспитывалась белыми медведями, а потом, когда ее мать умерла, она сама пришла в поселение к Чукчам. Одна пришла одна, замотанная в шкуру медведицы, разговаривать она не умела, зато она понимала язык всех животных, умела разговаривать с тундрой, и тундра выполняла все ее прихоти и желания. Когда она пришла в стойбище, то тогдашняя Шаманка племени, увидев ее, сразу же поняла, кто перед ней и забрала ее к себе. Она воспитывала ее совей преемницей. Но почти год ей не могли дать имя. Никакое из имен ей не подходило. И никакою одежду она не воспринимала, кроме одежды, которую сшили для нее специально из шкуры медведя, в которой она пришла.

Прожив в стойбище год, однажды весной она ушла. Тогда ей было шесть лет. Ее искали, но не нашли, и все подумали, что ее сожрали дикие животные, потому что было не мыслимо, чтобы ребенок в шесть лет один смог выжить в тундре. Но, каково же было удивление чукчей и даже Шаманки, когда спустя несколько недель, она вернулась, и выглядела она совершенно довольной и жизнерадостной. На ней не было ни одного комариного укуса, и щеки ее были пухлыми и розовыми, какими бывают щеки только у очень здоровых крепких детей. После этого Шаманка назвала ее Нутэн, тундра. Услышав впервые свое имя, девочка сразу же посмотрела на Шаманку так, как будто она давно знала, что зовут ее именно так, и никак иначе.

После этого все в племени стали звать ее Нутэн. Зимой она жила вместе со всеми, в стойбище, а летом уходила почти на целое лето, и никто не знал, где она жила и как. Поначалу ее пытались искать – собирали целые экспедиции, запрягали оленей и собак и объезжали все окрестности тундры, но увы, ни разу никто ее так и не нашел. После этого перестали уже обращать внимание на ее исчезновения, и к осени она всегда возвращалась сама.

С каждым годом ее внешность менялась, и было ощущение, что это совсем другая девочка. Когда ей исполнилось восемь лет, она ушла, а когда пришла, ее взгляд стал очень сильно напоминать взгляд медведя – пристальный, внимательный, вызывающий. Никогда ни в одном споре она не отводила глаз, и ни разу никто, и даже мужчины, не выдерживали ее взгляда. Когда она проходила мимо пасущихся оленей, они переставали грызть свой ягель, поднимали головы, и, прядая ушами, начинали нюхать воздух, как обычно они делают тогда, когда чувствуют хищника. После того, как она отходила от стада на приличное расстояние, они успокаивались и продолжали пастись.

Через два года, когда она снова ушла и снова вернулась, она изменилась и уже была похожа на какую-то птицу – ее движения были быстрыми и четкими, походка стала легкой, и она как будто отсутствовала и мысленно всегда была далеко. Шаманка, наблюдая такие метаморфозы, поняла, что перед ней очень сильный дух в теле девочки, который намного сильнее ее самой. Она учила ее сборам трав, шаманским обрядам, работе с бубном. Но никогда между ними не было никакой теплой связи. Обе относились друг к другу с уважением и пониманием того, что обе нужны друг дружке только в качестве учителя и ученицы.

Прошло очень много лет, в стойбище сменилось не одно поколение, и наконец, старая Шаманка ушла, передав всю свою силу, которой у нее было очень много, новой Шаманке. Хотя уже нельзя сказать, что она была молодая, нет. Это была женщина, и не сказать, что старая. Невозможно вообще было сказать, старая она или молодая. Можно было с точностью сказать лишь одно – это была женщина.

И вот Нутэн, пройдя сквозь притихшую толпу, подошла к лежавшей на шкуре Калисте. У нее было 14 длинных седых кос, заплетенных разноцветными лентами. Глаза ее бы настолько черными, что в них было не видно ничего, ни одной эмоции или мысли. Как и ее глаза, ее лицо не выражало ничего. Оно было совершенно безэмоциональное и не запоминающееся. Ее черты лица как будто все время менялись и невозможно было запомнить, как она выглядит. Одета она была в медвежью кухлянку, и на ее шее, на кожаной тесемке, висело бесчисленное количество разных амулетов, заячьих лапок, клыков медведей и росомах, когтей полярной совы. Ее кухлянка была подпоясана широким кожаным поясом, за который был заткнут огромный стальной кинжал в кожаных ножнах. В правой руке она держала длинный мундштук в виде лапы ворона, вырезанный из китового бивня, в котором всегда дымилась самокрутка. С этим мундштуком она не расставалась никогда и всегда над ее головой было облако серого-голубого дыма.

И вот, Шаманка, окруженная дымовым облаком, неспеша и беззвучно подошла к оленьей шкуре, на которой лежала Калиста. Гробовая тишина, царившая в этот момент на поляне, усилилась, и даже собаки во всем стойбище перестали лаять. Тишина стала густой и тяжелой, и дети, которые были на поляне вместе со взрослыми, начали зевать. Подойдя к Калисте вплотную, она пристально уставилась на нее, попыхивая совей трубкой. Она застыла и не шевелилась, и только ее впалые щеки западали, втягивая воздух сквозь мундштук, после чего выпускали клубы дыма. Вся поляна замерла и казалось, что замерли даже жучки, копошившиеся во мху и птицы, пролетавшие в этот момент мимо. Так прошло несколько мгновений, и вдруг воздух над головой Шаманки начал сгущаться, и дым от ее папиросы уже никуда не улетучивался, а весь оставался над ее головой, концентрировался и густел, и наконец это облако начало приобретать какие-то очертания.

И вдруг все увидели совершенно реалистичные картинки, которые образовывались в этом густом темном табачном дыму, как в экране: вот видят они, как Яг упал в воду и начал тонуть, как страшное течение понесло его, как щепку, вниз по течению, ударяя об камни, раздирая ему руки в кровь. И все, кто видел это, ощутили все те эмоции, которые тогда ощущал Яг – боль, борьба, отчаяние, забвение. К этому времени маленькие дети уже уснули, и эти эмоции могли почувствовать только взрослые. Все это было настолько реалистично, что многие женщины заплакали, а мужчины мужественно сдерживали слезы. Следующая картина показывала, как он уже лежит на берегу, в зарослях ивы, весь замерзший, истерзанный, слабый и беспомощный. И вот его находит Калиста, следующее мгновение – она тащит его, ослабленного и раненого, на себе, в укрытие. Дальше картина показала, как она его лечит, и как он лежит у теплого очага и ему очень хорошо. И вот промелькнула последняя картина – как они бегут по ночной тундре, в поисках его родного дома, сердцами, мыслями и телами связанные между собой, как единое целое, которое уже нельзя разъединить.

На этой картине все рассеялось и дым растворился в воздухе. Но люди всё еще стояли, как завороженные, и молча с открытыми ртами, смотрели в пространство над головой Шаманки, где уже ничего не было, кроме прозрачного чистого воздуха северной тундры.

Когда они очнулись и посмотрели на Калисту, то некоторые от неожиданности воскликнули. Около Калисты, в изголовье, сидела огромная полярная сова, но не белая целиком, как все совы, а с большой черной отметиной на груди. Никто не видел, откуда она взялась и как она вообще здесь очутилась. Шаманка Нутэн стояла, склонив перед не голову, что означало признание и уважение. И тут же, сова, тяжело поднявшись, расправила свои огромные крылья, взлетела и, полетев в сторону распадка, вскоре исчезла из вида. Люди стояли молча, и никто не осмеливался первым заговорить и вообще пошевелиться. Шаманка молча развернулась и пошла обратно. Вся эта сцена происходила в полной тишине, но людям ничего не нужно было объяснять, они все видели сами своими глазами. Двое мужчин подошли к Калисте, взяли шкуру, на которой она лежала, и понесли ее в ярангу к Ягу.

Ее положили на пол яранги, на приготовленный из шкур и войлока полог, с другой стороны очага. После этого посторонние вышли, и родители Яга остались, наконец, наедине со своим любимым сыном и его избранницей. Младшие дети не спали, и они обступили гостью со всех сторон и с интересом ее рассматривали. Они никогда не видели ничего подобного и даже самый младший малыш, который любил, чуть что, покапризничать, потому что был слишком сильно избалован, впрочем, как и все самые младшие дети в любящих семьях, все это время молчал и вообще, казалось, забыл, как надо плакать и капризничать. Он подполз к Калисте и с интересом отковыривал маленькие блестящие кумушки от подола ее платья, который немного торчал из-под шкур.

Когда состояние общего ступора прошло, мать Яга побежала по соседям, спросить какую-нибудь подходящую женскую одежду. У них в семье не было девочек, поэтому и женской одежды не было никакой. А в мужскую одежду одевать девушку было нельзя – можно было накликать Злого Духа, который придет и заберет у девушки женственность. Одежду она нашла очень быстро, но все соседи хотели знать подробности, поэтому быстро вырваться от них не получилось. И когда она вернулась домой почти через час, то увидела, что малыш до сих пор молча выковыривал камушки, причем пока ему не удалось отковырять ничего, но он был очень целеустремленный, как и его старший брат, и не сдавался, и поэтому другие дети могли спокойно отдохнуть в этот вечер, предоставленные сами себе, а не быть няньками, как это всегда бывает в больших семьях.

Вернувшись, мать всех детей уложила спать и дождавшись, пока они уснут, быстро переодела Калисту, сняв с нее холодное и странное каменное платье, которое она повесила на стену яранги. Оно блестело и отражало отблески огня из очага, отчего вся яранга наполнилась каким-то теплым, нежным светом.

– Ну, добро пожаловать в семью, дочка, – сказала тихо мать и поцеловала Калисту в ее уже высохший и теплый лоб. Она погладила ее по серебристым длинным волосам, по ее голове, погладила ее руки и поцеловала их.

– Спасибо тебе за моего сына, ты вернула мне жизнь, – прошептала мать и склонилась над Калистой.

Слез у нее уже не было, и только счастье, переполнявшее ее сердце, выходило теперь из ее глаз, наполняло комнату, согревало Калисту и Яга, и она очень хотела, чтобы эта странная, тоненькая, хрупкая девушка поскорее выздоровела.

Все дети уже давно спали, ее муж тоже спал, и даже Дик спал не снаружи яранги, а сегодня ему разрешили зайти внутрь. Он спал, повернувшись острой седой мордой к своему любимому хозяину. Она тоже пошла спать, и она не помнила ни одного дня, когда она была такой счастливой.

С этого дня счастье поселилось в их маленькой яранге, на краю Земли, и грело ее изнутри, как самая мощная доменная печь. Ей казалось, что этого тепла хватит не только на всю их семью, но и вообще, на весь поселок. И еще долго не могла она уснуть, и смотрела то на своего любимого первенца, то на его избранницу, то на других своих детей, и благодарила Богов и Духов, свою любимую Землю и весь свой Род, что довелось ей почувствовать, что такое настоящее человеческое счастье и любовь.

Следующим утром семья проснулась в полном сборе, как когда-то давно, в очень счастливые времена. Но теперь в их семье случилось пополнение – в этой семье появилась дочь. Всем было очень интересно, что это вообще за человек, уж очень она была не похожа на всех, кто жил в их племени.

– Как думаешь, – спрашивала мать отца, – что она ест? Уж больно она худая и бледная. Не знаю, чем ее кормить.

– Вот очнется, спросим, – отвечал отец, как обычно, занимаясь своими делами и не отвлекаясь от них.

И пока они оба, сын и новоявленная дочь спали и набирались сил, семья жила в своем обычном ритме. Каждый был занят своими делами и ничего уже, казалось, не напоминает о случившемся, если бы не Дик, который теперь постоянно бегал и скакал вокруг яранги, в нетерпении вновь увидеть своего любимого хозяина. Он то ложился у входа, пытаясь засунуть свой острый нос внутрь и понюхать – ничего там не изменилось? То вострил свои уши и прислушивался, пытаясь услышать голос хозяина. Но пока ничего не мог учуять и услышать нового, а поэтому от нетерпения иногда вскакивал с места, где он лежал, и наяривал вокруг яранги по нескольку кругов, чтобы хоть немного успокоиться.

Яг очнулся на третий день в середине дня. За эти три дня он периодически просыпался, слабо просил пить, мать или отец спешно подавали ему воды, и, напившись, он вновь проваливался в небытие. Но на третий день он открыл глаза и как будто впервые оглядел чум. Дома никого не было. Он узнал эти войлочные ковры, которыми были увешаны стены яранги, деревянные полочки с игрушками его младших братьев, учуял знакомый запах родного дома, и его сердце забилось быстро-быстро. Он понял, что он дошел, что он выиграл эту битву со смертью. Но тут же он вспомнил о ней, своей любимой. Он с волнением оглядел ярангу еще раз и увидел ее с другой стороны очага. Она крепко спала, укутанная оленьими шкурами. Ее серебристые волосы слабо поблескивали и отражали свет очага, ее лицо, выглядывавшее из-за шкур, было румяным и спокойным.

Слезы умиления и счастья проступили на его глазах, но тут вошла мать. Невозможно описать, что почувствовало измученное сердце любящего сына, который увидел мать, ту, кого он любил больше всего на свете. Сколько всяких страшных мыслей и событий пришлось ему преодолеть, чтобы еще раз увидеть эти родные глаза, поцеловать эти, самые любимые, руки, почувствовать этот запах, который он никогда не спутает ни с каким другим. Да, теперь его сердце узнало, что такое любовь к другой женщине, но эти чувства невозможно сравнивать.

Любовь к матери – это живой теплый свет, который живет в груди, в районе сердца. Когда мать рядом, он горит и согревает всего человека изнутри, дает ему силу, смелость и удачу. А когда ее нет, он меркнет, и тогда человеку нужно самому поддерживать это горение, и далеко не у всех это получается. И когда свет этот меркнет, то меркнет и жизнь человека. Меркнут его глаза, цвет его волос, меркнет удача и человек уже не может разобрать путь, куда ему идти, какая дорога верная. Поэтому многие остаются топтаться на месте, страдая от тоски и уже смутно слышат Зов Мечты, а вскоре и совсем от нее отказываются, а другие тычутся в разные стороны, как слепые котята, и все они в итоге так и остаются на перепутье.

Поэтому когда Яг увидел мать, он не стал сдерживать слез, и плакал на ее руках, как маленький, а она его утешала, успокаивала, и в этом единении их сердец жило и бурлило самое древнее, самое неизведанное чувство, то, что дает начало любой жизни, что является всем, как начало всего сущего, то состояние, которое превращает животную суть человека в божественную, то, чему люди не придумали названия. Его соленые слезы текли по ее сухим теплым маленьким рукам, она, склонившись над ним, гладила его черные, спутанные волосы и приговаривала:

– Мой сынок, моя жизнь, ты со мной…

И тут с шумом и гамом в чум влетели младшие братья Яга. Они подлетели всей ватагой к нему, и, как и следует детям, не обращая внимания ни на что, налетели на него и расселись прямо на нем. За ними влетел Дик, учуяв, что в яранге произошли какие-то изменения, и оказался прав. Он, как и все, залез прямо на Яга и так и застыл, не желая больше двигаться.

– Расскажи, где ты был? – начали дети свои бесконечные расспросы.

И, не дожидаясь, пока он ответит на один вопрос, тут же засыпали его градом из других вопросов. Мать тихо встала, и, счастливо улыбаясь, вышла из яранги. Ей пора было готовить обед, а Яг начал свой рассказ, переплетая в нем правду и выдумку, рисуя своим младшим братьям такую захватывающую картину, что они перестали болтать и слушали его, раскрыв рты.

Обед был готов, история была уже рассказана, и в яранге воцарилась тишина. Дети были под сильным впечатлением, и фантазия рисовала каждому ребенку такие картинки, которые они смотрели молча и представляли себя на месте Яга. Мать приготовила оленину с брусникой, все с удовольствием поели и после еды младшие братья занялись играми на улице, а мать, отец и Яг остались в яранге.

– Мама, папа, это Калиста, моя невеста, – обратился Яг к родителям и показывая на Калисту, все еще спящую. – Мы любим друг друга, и я прошу у вас разрешения на ней жениться.

– Конечно, сынок, – ответил отец, набивая табаком свою трубку, – мы согласны. Шаманка нам уже все рассказала, и мы очень благодарны этой девушке.

Яг ждал, что ответит мать. Она немного помедлила, собирая посуду после обеда, и, наконец, ответила:

– Сын, я желаю вам счастья, а если будешь счастлив ты, то и я буду счастлива.

Произнеся это, она тепло посмотрела на Яга, и он улегся обратно на свой полог, совершенно счастливый, закрыл глаза и начал мечтать о том, как они будут жить с его любимой и с его родителями, одной большой дружной семьей, и мечты его незаметно переродились в прекрасный яркий сон, он спал, улыбаясь во сне своей будущей жизни, забыв обо всем плохом, как будто ничего и не было.

Калиста еще долго не могла прийти в себя. Она просыпалась, пила воду, и еще ее отпаивали мясными жирными бульонами, которыми у племени обычно отпаивали заболевших или простуженных, и она тут же, обессиленная, падала обратно. Ее организм категорически не хотел принимать мясные бульоны, которые ей со всей своей любовью готовила мать Яга. Калисту от них все время рвало и ей становилось только хуже. Шли дни, но Калиста все еще была в спутанном сознании и никак не могла поправиться.

И вот однажды Яг, уже совершенно здоровый, отправился в тундру. Там он насобирал трав, ягод и кореньев, из которых мать сделала отвар и которым она начала поить Калисту. Девушке стало немного легче, но душа матери была не на месте, и она однажды она пошла к Шаманке, посоветоваться, как ей быть с чужеземкой.

Шаманка, как обычно, сидела у своего чума на низеньком табурете, и, прищурив глаза, находясь на границе сна и бодрствования, пыхтела своей трубкой, выпуская клубы белого ароматного дыма. Ее 14 косичек теперь были заплетены в одну косу, которая толстой серой змеей стремилась уползти с ее шеи за пазуху, туда, где грелось под кухлянкой множество оберегов и амулетов. Не открывая глаз, она сказала только что подошедшей Гитиннэвыт:

– Присядь на минутку, я сейчас вернусь, – и, продолжила свою дрему и пыхтение трубкой.

Гитиннэвыт села на мох недалеко от нее и молча за ней наблюдала. Прошло несколько минут и казалось, Шаманка уже совсем забыла о том, что кто-то к ней пришел, потому что в ее поведении вообще ничего не изменилось. Она все также сидела и все также дремала. И только Гитиннэвыт подумала, что, пожалуй, она придет в другой раз, послышался голос Шаманки, но он как будто исходил не из ее рта, а откуда-то сверху, и издалека.

– Твой сын сделал верный выбор, – сказал голос. – Прими его всей душой. Их пара уже сложилась, их души и сердца уже переплелись в невидимом мире, и поэтому они оба это уже единое целое.

Гитиннэвыт внимательно слушала.

– Я знаю, что тебя беспокоит. Не беспокойся попусту. Она посильнее тебя будет и у тебя будут внуки. А теперь иди домой и живи в счастье, ты его заслужила.

И голос умолк, а Шаманка все также сидела, как раньше, здесь и не здесь.

Гитиннэвыт тихо встала, поблагодарила мысленно Шаманку, поклонилась ей и, со спокойной душой и счастливым сердцем, пошла домой. И снова она порхала, как птичка, ловя на себе улыбающиеся взгляды встречных прохожих.

Придя домой, она увидела, что Калиста, наконец, пришла в себя. Она сидела на пологе, немного бледная, сонная, и осматривала все вокруг своими бесконечно голубыми глазами. Золотые и серебряные нити, вплетенные в ее волосы, поблескивали, ее губы были розовые, похожие лепестки прекрасных цветов, которые мать никогда не видела. Она невольно засмотрелась на Калисту:

– Да, красивая!» – подумала она. – Ну, так тому и быть! – и, подойдя к Калисте, наклонилась к ней и поцеловала ее нежно, как родную дочь. И Калиста поняла, что она дома.

Целыми днями она возилась с младшими детьми, что-то рассказывая им на своем языке, а дети, как завороженные, слушали, при этом не понимая ни единого слова. Все время она придумывала разные игры и казалось, что все свое тепло, накопившееся за все годы ее жизни, она отдает им. Она играла с ними так, как с ней никто никогда не играл, и эти дети возвращали ей детство, которое она уже давно забыла. С удовольствием она делала и всю домашнюю работу. Единственное, чего она не могла делать, это готовить из мяса и даже прикасаться к нему. Но ее настолько полюбила вся семья, что эта ее странность совсем скоро перестала всех волновать, готовить ее никто не заставлял, а мать даже отдельно от всех готовила для нее отвары из ягод, варила ей грибной суп и сушила для нее рыбу.

Чукчи из племени Яга быстро приняли Калисту и вскоре никто уже не обращал на нее внимания. Калиста тоже приняла этот странный для нее народ как родной, хотя с самого начала ей было дико и противно от того, что они убивали невинных животных для того, чтобы есть их плоть и носить их кожу. Она никак не могла понять, зачем такое делать, если можно легко жить, не убивая никого. Ведь она знала, что душа отягощается с каждым убийством, и не важно, кого, и потом каждая душа будет держать за это ответ.

Часто они говорили об этом с Ягом. Сначала ей было совсем тошно даже от запаха вареного мяса и ее новой одежды, сшитой из оленьей шкуры, а при виде сырого мяса ее душили слезы. Но Яг объяснил ей, что это традиция и их народ живет так сотни лет, и если и можно что-то изменить в их мышлении, то случится это не так быстро. Поэтому Калисте пришлось принять эти варварские и отвратительные, на ее взгляд традиции, и она полностью погрузилась в семью. Тогда же она поняла, что именно это она чувствовала тогда, когда впервые прикоснулась к волосам Яга – это странное чувство, какую-то загадку, п отгадкой оказалось то, что он лишает жизни животных, как и все его сородичи, но она также поняла, что не вправе ничего навязывать этим людям, если она хочет жить здесь. Они живут так испокон века, они убивают животных для выживания и не могут по другому, и все их обряды дикие и первобытные, но сердца их чистые, как у детей, все помыслы их беззлобные, и она решила больше не думать и не печалиться о том, что она не в силах изменить. И так, погрузившись в свою новую семью, она жила в ожидании времени свадеб, которое у чукчей наступает осенью, когда тундра начинает готовиться ко сну и покою. Тогда и молодые пары играют свадьбы, чтобы в покое и гармонии, укрытые и убаюканные зимней метелью, продолжить свой род.

Так Калсита и Яг ждали своего времени. Ее прекрасное платье висело на стене яранги и тоже ждало своего часа. Она его немного подправила и теперь оно было как новое. Камни на нем блестели и переливались, и тщетно малышня пыталась отковырнуть хоть один камешек с ее подола – все до единого они были на месте, и изображения прекрасных морозников на фоне заснеженных сопок иногда возвращало ее мысленно назад, в свои родные Земли – она скучала по родителям, по своей земле, по соплеменникам, и однажды она загадала, что обязательно вернется и увидит их по крайней мере, еще раз.

Глава 16. Свадьба

И вот долгожданное время наступило. Огромные свадебные столы были накрыты на Священной Поляне, где все племя всегда собиралось всем составом, чтобы поздравить друг друга с праздником или проводить умерших. Она была украшена разноцветными лентами, расшитыми бисером, и прекрасными тундровыми цветами, которые намедни специально собрали молодые девушки племени. Посередине поляны уже горел Священный Огонь, у которого колдовала старая Шаманка. Горящими ветвями, которые она вытаскивала из огня, она окуривала поляну и столы, что-то бормоча себе под нос. Вся поляна была наполнена ароматным дымом от костра, где горели не только ветви ивы, но и разные травы, которые по поверьям чукчей, отгоняли злых духов.

Женщины накрывали столы и выставляли самые традиционные свадебные блюда: каныгу – полупереваренное содержимое желудка северного оленя, смешанное с голубикой, шикшей и брусникой, которое подавалось с брусничным соусом; игунак – ферментированное в болотной воде мясо оленя; опанэ – суп из оленины с кровью, и самые разные деликатесы из рыбы, зайцев и куропаток. На сладкое женщины племени приготовили ягодное желе и акутак – взбитый жир оленей с добавлением ягод и сахара.

А в это время в яранге Яга во всю шли приготовления невесты. Яга вместе с братьями с самого утра отправили украшать их новую ярангу, куда молодые должны были переехать после свадьбы, а в старой яранге осталась мать и Калиста. Мать расчесывала ее белоснежные длинные волосы, заплетала их в косы, вплетала в них золотые нити и ленты, которые она сшила для этого дня сама. Калиста была счастлива, глаза ее сияли, она была такая красивая, что мать, глядя на нее, украдкой утирала слезы счастья.

Когда с прической было покончено, Калиста принесла свое драгоценное платье и мать помогла ей его надеть. Они уже настолько сблизились, что Калиста уже и считала, и называла Гитиннэвыт мамой. Сначала она не могла произносить это слово, оно цеплялось у нее во рту за язык и зубы и не хотело выходить наружу, и Калисте приходилось себя немного заставлять его произносить. Но потом оно само стало выпрыгивать, как только она открывала рот, и от этого на душе у Калисты становилось тепло и спокойно. После того, как платье было надето, и Калиста была готова, мать взяла с полки традиционную куклу, которую она сделала сама из мха, лент и тесьмы, и вручила ее Калисте.

– Ну, дочка, счастья вам, и детишек здоровых!

Калита приняла куклу, и они обнялись. У обеих текли по щекам слезы счастья. После чего мать повязала Калисте на талию традиционную широкую красную ленту.

И тут они услышали шум и гам, приближающийся к их яранге. Мать быстро вышла и увидела, как к ним приближается несколько упряжек, состоявших из нескольких празднично украшенных оленей, запряженных в праздничные нарты. Рога оленей были украшены яркими лентами, уздечки – ярким бисером, и с собой вели они еще одного оленя, запряженного в красивейшие нарты – специально для невесты – и нарты, и олень были покрыты расписными кумаланами, праздничная упряжь на олене также была украшена и расшита бисером, как и красная уздечка.

В первых нартах ехал Яг. Он был одет в праздничную рубаху и штаны, сшитые из тонкошерстных шкур мехом внутрь. Наружная сторона рубахи была окрашена в оранжевый цвет настоем ольховой коры, украшена мозаикой из кусочков меха песцов, лис и зайцев, и вышита узорами из блестящего белого бисера в виде крестообразных и звездчатых фигур, зубчатых колес и других узоров, в которые мать вкладывала все свои пожелания и надежды, когда вышивала их. Этими узорами она запечатывала все несчастья, которые только могли случиться с ее любимым сыном, а заговорами, вплетенными в бисерную расшивку, она благословляла его на счастье и удачу. На голове у Яга была повязана красная, полностью вышитая алым бисером, лента, и такая же лента была заплетена в его черную, достававшую почти до пояса, косу.

Подъехав к своей родной яранге, Яг соскочил с нарт и вошел внутрь. Там, возле очага, его ждала его невеста, его любимая. Увидев ее, он остолбенел, и счастливая улыбка протянулась через все его лицо до обоих ушей. Калиста тоже улыбалась, и он подошел к ней, и, взяв ее за руку, он вывел ее на улицу. Парни, которые его сопровождали, ахнули и замолчали.

Но тут отец Яга, чтобы прекратить возникшую паузу, крикнул:

– Эгей, вперед, на поляну! – И Яг, легко подхватив Калисту на руки, водрузил ее на нарты, предназначавшиеся для нее, и вся ватага отмерла, загалдела и дружно помчалась на поляну, где тому моменту все было готово для начала праздника.

За столом уже сидел народ и другие пары. Калиста и Яг заняли свои места во главе стола. Сердце Калисты готово было выпрыгнуть из груди и обнять каждого, сидевшего за столом. Ее мечта, та, которой она жила последние два года, вот сейчас исполнялась. Прямо сейчас она становилась женой своего любимого Яга, его неотъемлемой частью. После застолья они поедут на собственной упряжке – подарке родных, в свою собственную ярангу, и там заживут они своей собственной счастливой жизнью.

А пока свадьба шла весело и своим чередом. Огромные столы ломились от угощений, многочисленные гости, уже сытые и веселые от ягодного вина, стоявшего на столах в изобилии, по очереди подходили к молодым, поздравляли, желали счастья и напутствовали на будущее.

Первой поздравила молодых Шаманка. Она подошла, сопровождаемая дымовым облаком, не вынимая изо рта любимой трубки, и, сощурившись, пронзительно посмотрела на молодых, помолчала минуту, и, сняв с шеи один из своих талисманов – коготь орла на черной кожаной тесемке, повесила его на грудь Ягу. После чего она покинула поляну, и свадьба зашумела, загалдела и ожила.

Когда поток поздравляющих, наконец, иссяк, в самом конце стола встала черная фигура и направилась к молодым. Это был кто-то чужой – он был высоким, в кожаной куртке, в синих брюках, с черной всклокоченной бородой и черными лохматыми волосами, которые он то и дело приглаживал ладонью. Когда он подошел совсем близко к молодым, Калиста заглянула в его карие узкие глаза и ее охватил ужас. В тот же миг она хотела вскочить и убежать, но сдержалась, и только лишь со всей силы вцепилась в руку мужа, так, что он вопросительно посмотрел на нее. Но она тут же взяла себя в руки и сделала вид, что все хорошо. Но на самом деле ее испугало то, что она увидела в этих черных чужих глазах – это была черная пустая бездна. В этом человеке не было души. Тогда еще она не знала, что существуют такие люди, поэтому эта картина так перепугала ее.

Творец лишил такой возможности – видеть суть людей, тех, кто питается мясом животных, однако она умела видеть людей насквозь и никогда не ошибалась. С трудом превозмогая отвращение, она слушала его поздравительные речи, но вместо слов она видела змей, выползавших из его рта. В качестве подарка он протянул молодым какую-то коробку. По традиции, все подарки принимал жених, а невеста не должна была касаться ничего чужого. Яг, не чувствуя от незнакомца никакой опасности, простодушно улыбаясь, взял коробку. В коробке лежала странная стеклянная посуда, какие-то прозрачные кружки и тарелки, и Калиста решила тут же, что не бывать этой посуде у нее дома никогда. За все время, что незнакомец провел возле молодых, глаза его не отрывались от платья Калисты, и из них ползли такие же ядовитые змеи, как и из его рта. Он как будто раздвоился, и говорил слова он один, а он второй не отрываясь разглядывал платье и золотые нити, которыми были переплетены волосы Калсты. Наконец, он закончил и как будто соединился вновь. Он отошел, непрестанно оглядываясь и буравя Калисту своими маленькими узкими глазами, все время оглаживая свои волосы и бороду, и змеи его никак не хотели заползать обратно. Калиста опустила глаза, потому что ей стало дурно, и она побоялась не сдержаться, и подняла она их только тогда, когда он уже сидел на своем месте, далеко, в самом конце стола.

Он был последним, кто поздравлял молодых, и гостям уже наконец хотелось веселья и танцев, и, как только он уселся на свое место, молодежь повскакивала с мест и пустилась в пляс, а женщины запели свои любимые свадебные песни.

К вечеру новоиспеченные семьи разъехались по своим новым домам. Наконец Яг и Калиста остались наедине в своем новом чуме. Он был украшен снаружи и изнутри яркими лентами, устлан новыми войлочными ковриками и оленьими шкурами. В центре чума стоял очаг, рядом с которым Калиста посадила подаренную ей матерью куклу. Мечта Калисты обрела свои реальные очертания. Вот она, свершилась. Но почему-то на душе ее было тревожно.

– Яг, – обратилась она к мужу, который возился с очагом.

– Да? – Откликнулся он, нежно посмотрев на жену.

– А кто этот человек, который нас последним поздравлял?

– Это – торговец, имени я не помню. Он приезжает к нам часто, выменивает шкуры и пушнину на посуду, спички, ножи, соль. А почему ты спрашиваешь? – Яг вопросительно посмотрел на жену, и снова залюбовался ею.

Калиста думала, говорить ли мужу о том, что она увидела в глазах торговца, или сказать потом и не портить такой прекрасный вечер.

– Да так, – уклончиво ответила она.

Яг оставил очаг, подошел к ней, взял ее за плечи и сказал:

– Говори, как есть, между нами не будет недомолвок!

– А зачем он пришел на свадьбу? Разве его приглашали? – продолжила расспросы Калиста, обнимая Яга и глядя за его спину, далеко, в никуда.

– По нашей традиции, гости племени приглашаются на свадьбу, а он гость племени, – ответил он. – Он привез много необходимого для праздника, новую посуду, к примеру, и там всякого, я не знаю. Он должен был уехать до свадьбы, но у нас накопилось столько пушнины и шкур, что он один это все не смог вывезти, вызвал подмогу и сам остался их подождать.

– А как он так вызвал подмогу? – Калиста все еще обнимала мужа, греясь в его объятиях.

– По рации. Он связался со своими друзьями, и они вот-вот уже должны приехать… Ты мне скажи, почему ты расспрашиваешь про него? Он тебе не понравился? – и он отстранил ее от себя и заглянул ей в глаза.

– Я увидела его душу, – сказала ему Калиста тихо, – и там бездна. Он очень плохой человек. Да и от человека у него только оболочка…

– Не волнуйся, – ответил ей Яг. – Он очень скоро уедет, и ты его больше никогда не увидишь. Да и что он может сделать один? Да и зачем? -недоумевал Яг. – Он и его друзья уже давно приезжают и ни разу еще с ними проблем не было.

Калиста не ответила. Она готовила полог для сна. Яг разжег очаг, и вся яранга наполнилась оранжевым теплом от разгоравшегося очага.

– Давай лучше спать, сказал он, – забудь о нем.

– Хорошо, – ответила Калиста, но заноза, засевшая в ее сердце в этот вечер, начала ныть и все время напоминать о себе.

Глава 17. Торговец

Тем временем торговец все еще сидел за столом, все там же, на своем месте, куда он сел после того, как поздравил молодых. За столом еще сидело несколько хорошо напившихся мужчин, которые сонно болтали и тянули из стаканов вино. Но он был трезвый, как стекло, хотя глаза его были как у пьяного – мутные, странные и какие-то безумные. Он смотрел ими в никуда не моргая, беспрестанно теребя свою бороду и патлы нервными черными руками. Он что-то бормотал себе под нос, но никто не обращал на него внимания, всем было весело и совершенно не интересно, что там бормочет этот приезжий чужак. Чукчи знали его и знали, что он скоро уедет, и поэтому относились к нему как к своему, с доверием и уважением, несмотря на то, что сегодня он выглядел очень странно, и обычно он был сдержан н и холоден, а сегодня он выглядел так, как будто каждую минуту собирался начать плакать, и все никак не решался. Но это списали на излишки вина, которое он принимал не стесняясь.

Однако, причиной его странного поведения было вовсе не вино, не свадьба и не избыток шкур и пушнины. Причиной его легкого помешательства была Калиста. А точнее, ее платье.

Когда он увидел ее, сидевшую во главе стола, он в первую очередь обратил внимание на ее волосы, украшенные золотыми нитями. И он вспомнил о легенде, которую ему рассказывал его старый бывалый дед-охотник, о древнем племени Чудь, которые ведают всеми драгоценными камнями и металлами Северной Земли. Как только он увидел Калисту, то все, что рассказывал ему дед и то, что он думал, что давно забыл, тут же всплыло в его памяти и вернулось к нему, все, до единого словечка. И вот он видит перед собой девушку из этого, как он думал, мифического племени, и она вполне себе живая. А когда они встали, чтобы принять из рук Шаманки подарок, он увидел, что платье ее состоит полностью из драгоценных камней, после чего ему сделалось дурно, и он еле сдержал себя, чтобы не упасть. Своими глазами он видел то, о чем слышал от деда. И тут же в его торгашеском мозгу включился калькулятор и цифра на нем была такой, какую он не заработает даже за пять жизней. А когда он подошел с поздравлениями, он понял, что ошибся, и что к цифре на его калькуляторе нужно прибавить пару нолей. Он уже не помнил, что он там блеял, когда подошел к молодым с поздравлениями, потому что та часть его, которая поздравляла – говорила что-то совершенно от себя, а сам он, настоящий, пожирал глазами камни, которыми было густо украшено платье Калситы. Он помнил только, что язык его прилип к небу и он еле оторвал его, чтобы начать говорить хоть что-то. Но вроде как все обошлось. Только вот девка эта глядела своими синими лучами прямо в его сердце, но он не понимал ее взгляда, потому что камни на ее платье тысячами лучей-искр от падающего на них света костра врезались ему прямо в мозг, парализуя его полностью.

Нечеловеческими усилиями он заставил свои деревянные руки протянуть им подарок – хрустальный сервиз в коробке, и заставил свои глаза оторваться от платья, рот его криво расползся в улыбке, после чего он повернулся на своих ватных ногах и как-то дошел до своего места, сам не помнил, как.

Спиной он чувствовал ее голубой острый взгляд. Он разрезал его пополам, он искал совесть и душу, но внутри него ночь и пустота, и только алчное сердце прячется за решеткой из ребер. И оно приказывает ему так, что невозможно ослушаться:

– Ты заберешь это платье, ты будешь богат, ты наконец перестанешь мотаться сюда, в этот богом забытый край, и ты купишь мне весь мир, все, что я захочу!

И он соглашается с сердцем и вот уже в голове его начинает рождаться план.

Рядом с ним за столом сидело несколько молодых парней. Они были веселы и пьяны, и о чем-то громко болтали, перебивая друг друга.

– А что это за девушка там была, та невеста, которая с белыми волосами? – вдруг спросил их торговец, махнув головой в ту сторону, где сидела Калиста и стараясь казаться как можно более непринужденным. – Она что, не из ваших?

– Да это долгая история, – ответил один парень, явно недовольный тем, что их перебили.

– Может расскажите? – притворно улыбаясь и подсаживаясь поближе, попросил торговец. – А то спать еще рано, а так сидеть скучно.

Парни посмотрели на него и поняли, что он не отвяжется.

– Ну ладно, – сказал один из них, слушай.

И они рассказали ему все, что знали о появлении Калисты в их стойбище.

Выслушав их, он понял, что он прав. Это девушка и племени Чудь, и платье – это только малая часть сокровищ, которыми он может обладать, если найдет их. От этого его бросило в жар. Он быстро распрощался с парнями, поняв, что ему нужно срочно уйти и побыть одному, резко встал и быстро ушел с поляны. Парни удивленно на него посмотрели, но тут же продолжили свою болтовню, радуясь тому, что противный торговец, наконец, оставил их в покое.

Дойдя, шатаясь, как пьяный, до гостевого чума, где для него была приготовлена постель, он с ходу, не раздеваясь, упал на полог и стал лихорадочно думать. «Что же делать? Как быть?» И первое, что он решил, это то, что спешить в таком деле нельзя и что завтра с утра, на трезвую голову, нужно все хорошенько обдумать.

Он закрыл глаза и попытался уснуть. Но в глазах его тут же возникло драгоценное платье, белоснежные волосы, украшенные золотыми нитями, и виделись ему уже пачки денег, которые он выручил за платье. Вот он видит уже себя богачом, как будто летит он на собственном самолете вокруг Земного шара, а красивая стюардесса в голубом костюмчике наливает ему искрящийся в солнечных лучах, бьющих в стекло иллюминатора, коньяк. Но сон был коротким, и он проснулся.

Он ворочался и переворачивался с боку на бок, и платье не шло у него из головы, и вот он снова провалился в тот же сон – но вдруг самолет его, на котором он летел, затрясся так, что коньяк из дорогого хрустального бокала вылился на его белоснежную рубашку. Он захотел крикнуть и позвать стюардессу, но вдруг раздался страшный удар, и он увидел, как в мотор на крыле с его стороны ударила молния. Крыло загорелось, заморгали все лампочки, и самолет начал падать. Тут же появилась стюардесса в синем костюмчике, с перемазанным помадой и тушью лицом, и начала что-то кричать. Но он ничего не мог разобрать из-за страшного гула и скрежета, который заполонил собой весь салон. Он только видел ее белое перепачканное лицо и ужас в ее серых глазах. Она металась по салону, не зная, куда ей деться, и вдруг она подбежала к двери, и начала натужно крутить ручку, чтобы ее открыть. Торговец замер, дверь открылась, и стюардесса выпрыгнула из самолета. Торговец обалдел и начал смотреть в иллюминатор, силясь увидеть в него падающую стюардессу. Но вместо этого он увидел, что вода приближается к нему со страшной скоростью, и вдруг стекло иллюминатора лопнуло, и осколки брызнули ему прямо в лицо, и их вдруг стало так много, что они стали засыпать его всего прямо на его кресле. Он начал от ужаса дико орать, но его вопль растворялся в гуле и скрежете, и даже он сам не слышал его. Осколки продолжали сыпаться невесть откуда и были похожи на тысячи алмазов с платья этой невесты, горевших яркими огнями в солнечных лучах. И вот она вода, вот удар, он страшно заорал и вскочил с полога.

Он открыл глаза и понял, что это был сон. Он был насквозь мокрый, его сердце билось уже где-то в горле так, как будто оно действительно пережило крушение, руки его были ледяные и ходили ходуном. Он вытер ледяной ладонью пот со лба и начал сам себя успокаивать, что это всего лишь сон, а значит ерунда. И даже смешно, как он так перепугался! Но где-то очень глубоко внутри он знал, что нет, не ерунда это. Однако, сребролюбие и алчность уже были во всеоружие и быстро убедили его, что да, ерунда все это, и просто глупый сон.

На улице был уже день, и торговец слышал, как чукчи ходят мимо его яранги, переговариваясь друг с другом. Время было примерно обеденное. Он окончательно стряхнул с себя остатки сна, встал и решил подкрепиться, а заодно и подумать хорошенько, как воплотить его план в жизнь, ведь такой шанс дается только раз в жизни, и его нужно хватать со всей силы и держать, что есть мочи.

Он решил пойти к свадебному столу – наверняка там что-то осталось от вчерашнего праздника. И правда, стол был полон еды, и уже было наготовлено много новой еды, для второго дня свадьбы. Но Калисты и Яга за столом не было. Торговец сел на свое прежнее место, и начал неспеша есть и обдумывать, что ему делать дальше.

Чем дольше он думал, тем больше начал понимать, что один он с этим делом не справится. Ему нужны сообщники. Конечно, жалко и рискованно делиться тем, о чем он узнал вчера вечером, но выхода не было. В своих фантазиях он уже бродил по затаенным пещерам Чуди, полным драгоценных камней, ощупывал своими собственными руками золотые плиты на полу, мозаику из самоцветов, которой были выложены стены пещер, и нагребал, нагребал камни и золото по своим мешкам. «Ну ладно», решил он. «Пара лишних человек много не заберет, а делу поможет. И еще нужен ювелир. Кто-нибудь из своих, не болтливый. Нужно оценить камни, а то вдруг это не настоящие. Да и покупателей надо найти, если это все-таки драгоценные камни, а хороший ювелир с этим справится легко». Такие мысли роились в его голове, пока он выпивали и закусывал, как на автомате, не замечая никого и ничего вокруг.

Основательно подкрепившись вареным оленьим мясом, копченым слабосоленым чиром, выпив пару стаканов вина за здоровье молодых, он совсем раздобрел и, насытившись, встал из-за стола, и пошел на сопку, в распадке которой располагался поселок. Он хотел связаться со своими друзьями, которые были уже в пути, по рации, а ловила она только на этой сопке. Пыхтя и кряхтя, обливаясь потом и думая о том, что он явно перебрал с оленьим мясом, он, наконец, забрался на сопку и включил рацию.

– Прием, прием! – закричал он в рацию.

Несколько минут она молчала, но вдруг ожила, и сквозь трескотню и шум послышался голос его друга Ильи:

– Прием, Макс! Слышим тебя!

– Илья, слушай внимательно, – кричал в рацию торговец. – Разворачивайтесь и ищите ювелира.

– Что? – закричала рация тревожно. – Не понял, кого искать?

– Ищите ювелира, без ювелира не приезжайте! Прием! Как понял, Илья!

– Понял, искать ювелира!

– Илья! – перебил его торговец. – Ювелира ищи не из болтливых, ты понял?

Рация немного помолчала, и озадаченно ответила: – Понял.

– Илья! Прием!

– Да – ответила рация снова.

– Привези постельное белье, какое-нибудь красивое, надо подарить будет тут одним на свадьбу. Ты понял?

– Что? Постельное белье?

– Да, какое-нибудь дорогое купи!

– Хорошо, понял, куплю.

– Ну все. Конц связи – выкрикнул торговец в рацию и, отключив ее и убрав в карман своей куртки, неспеша пошел в сторону племени.

Тем временем Илья и его напарник проехали уже добрых пол пути, ужасно устали и мечтали поскорее прибыть в стойбище, отдохнуть и выспаться. И тут этот странный звонок от Макса. Поговорив с ним, Илья не сразу тронулся в путь. Он несколько минут постоял и подумал, что это вообще было. Он впервые слышал такой тон Макса, хоть знал его уже много лет. А тон его был нетерпимым и не терпящим никаких возражений. «Наверное, произошло что-то значительное», подумал он. «Может, чукчи нашли золотую жилу и теперь нужен ювелир, чтобы определить, это золото или порода. Ну а для чего еще?» – так рассудил Илья, и, сказав своему напарнику, что они поворачивают назад, развернул вездеход обратно в город.

Его напарником был молодой парень, который ехал с ним только второй раз, поэтому он не стал сильно возмущаться, а просто подумал, что хотя бы в городе он выспится как следует, пока Илья будет искать ювелира.

Торговец же, вернувшись в стойбище, первым делом нашел старейшину и сообщил ему, что у его друзей в дороге случилась неполадка и они вернулись чиниться, и поэтому он задержится в племени еще не на долго.

– Ну ладно, раз так. Ты – наш гость, оставайся, сколько надо, – ответил старейшина. Он знал этого торговца уже много лет, этот человек никогда не доставлял хлопот, товар его всегда был хорошего качества, поэтому он разрешил ему пожить в гостевом чуме столько, сколько будет нужно. На том и разошлись.

Потекли дни и ночи ожидания сообщников. Торговец все это время обдумывал, как лучше обстряпать это дельце, и наконец, картина в его голове сложилась окончательно: «Так, ювелир приедет, осмотрит платье, вынесет своей вердикт, и пока на этом все. Потом они выкрадут платье и за свою работу он получит процент от продажи камней», раскладывал он по полочкам в своей голове. «На этом его роль заканчивается. Остаются два его напарника, Илья и Стас, совсем молодой парень». Торговец знал его не очень хорошо, но это был человек Ильи, а значит на него можно положиться. «Ладно, идем дальше», – планировал он. «Мы будем приезжать в стойбище всю зиму, как обычно мы ездим за пушниной и шкурами, только чаще и втроем. Нам надо прикормить собак, которые охраняют племя по периметру стойбища, чтобы они нас всех знали. И когда мы приедем тайно, а это будут ближе к весне», рассуждал он, «собаки не поднимут шум. Весну все равно надо ждать, не поедем же мы искать Чудь зимой, это самоубийство. Да и надо все разложить до мелочей, чтобы прошло как по маслу,» думал он, и ему казалось, что его план сработает идеально.

Тысячу раз продумывал он каждый шаг, который они сделают, и наконец, его напарники приехали. С ними был ювелир – худой мужичок лет пятидесяти с рыжей бородой и лысиной в конопушках. Его зеленые глаза смотрели из-под рыжих бровей насмешливо и с подковыркой. Но его конопатые губы молчали и только улыбались как будто сами себе. В общем, он произвел на торговца хорошее впечатление. «Свой», подумал он, глядя в его хитрые зеленые глаза «Если бы не умел молчать, не протяну бы до стольких лет в этом бизнесе, это точно»

– Где белье? – нетерпеливо спросил торговец у прибывших.

– Вон, в санях. Может, мы отдохнем сначала? —нервно спросил Илья, раздражаясь от того, что им нужно опять куда-то ехать и непонятно кого поздравлять.

– Мы устали, и есть хотим, – начал он, пытаясь перенести гости на какое-нибудь другое время.

– Погоди ты, это ненадолго. И после этого, я тебе гарантирую, ты расхочешь и есть, и спать, – ухмыльнулся торговец, подошел к саням, вытащил комплект, и, сев в вездеход, крикнул: – Ну что встали то? Поехали!

– Ты прямо загадками заговорил, – недовольно ответил Илья, забираясь в кабину. Его молодой напарник забрался молча и без особых эмоций, а вот ювелир чуть ли не с лету залетел в кабину – уж как-то слишком эмоционален он был.

Вездеход заревел, выплюнул из-под железного брюха вонючую копоть, и пополз в сторону новой яранги, где обосновались Яг и Калиста.

Пока ехали, Илья мучительно гадал, что же такое ждет его впереди, отчего он расхочет спать и есть. Он не спрашивал Макса, потому что знал, что он будет мучить его до конца и не расскажет. Но тут Макс громко сказал:

– Ну все, приехали!

И Илья, и остальные увидели перед собой чум, украшенный свадебными лентами. Стало понятно, что здесь живут молодожены, и что именно им предназначен комплект белоснежного сатинового белья с нежно-голубыми цветочками, лучшего, которое Илья только смог найти во всем городке.

Вездеход остановился у самого входя в ярангу и все четверо выпрыгнули из кабины на мягкий мох. Перед входом в чум лежала большая черная собака и смотрела на них недоверчиво. Это был Дик. Он переехал в новый чум вместе с хозяином и ни на шаг не отходил от него. И вдруг четверо чужаков возникли перед ним. Дик сразу понял, что это плохие люди. Шерсть на его загривке встала дыбом, белые клыки оскалились. Всем своим видом он показывал, что зайдут они в чум только через его труп.

– Эй, ты что, малыш! – начал разговаривать с собакой торговец. – На! – и он протянул ему пустую руку. Но Дик на этот жест только привстал и начал готовиться к атаке. Приезжие поняли, что дело плохо и начали потихоньку пятится назад, к кабине вездехода. Но вдруг в глубине чума послышалось движение, войлочный ковер, который закрывал вход в чум, распахнулся, и на пороге появился Яг. Он удивленно посмотрел на гостей.

– Яг, здравствуй! – обратился к нему торговец, и получилось сразу как-то фальшиво и излишне громко, – мои друзья хотят поздравить тебя, вот, мы привезли подарок, возьми, – и торговец протянул Ягу комплект с постельным бельем.

По традиции у северных народов – нельзя принимать подарки через порог, и тем более, держать гостей на улице, и Ягу ничего не оставалось, как пригласить незваных гостей внутрь. Но Дик был сильно против, он начал глухо лаять и рычать, как только гости начали приближаться к чуму.

– Дик, ты что? Нельзя! -строго сказал ему Яг. Но Дик не унимался, и Ягу даже пришлось топнуть на него ногой. Дик понял, что этот бой он проиграл, но решил следить за чужаками, чтобы при любом их подозрительном действии вцепиться в них зубами, и поэтому он не спуска с них глаз.

Осторожно ступая и не сводя в свою очередь, глаз с Дика, гости вошли в чум. В это время Калиста хлопотала у очага, где кипел какой-то травяной ароматный настой, сладкий и пряный запах от которого заполонил всю ярангу. Вошедшие сразу же не понравились ей. Она не могла выделить кого-то из них, все они были ей неприятны. Тут один из них – тот страшный человек, который был на свадьбе, приторно и фальшиво улыбаясь, протянул ей комплект с постельным бельем.

– Подарок на свадьбу, – начал говорить он.

– Традиция, мы уважаем и соблюдаем… – повторял он на каком-то корявом языке, делая руками странные жесты, как будто доставал из груди свое сердце и передавал ей.

Она посмотрела на Яга. Тот стоял рядом и улыбался. Калиста протянула нерешительно руку и взяла подарок. Жестом она показала им, что они могут сесть около очага. – Чаю? – спросила она по-чукчански.

– Да, да, – закивал головой, еще шире растягивая рот в улыбке, торговец. Его трое друзей просто повторяли за ним, и казалось, они не понимают, что вообще происходит.

Калиста начала доставать кружки. Благо, что травяной чай, который она так любила, уже был готов, и осталось только его разлить по чашкам.

«Ну сейчас они посидят немного и уйдут», говорила она самой себе. Но их фальшивые улыбки и суетливые движения явно говорили ей о том, что пришли они не просто так. А недосказанность, висевшая в воздухе, скоро заняла все ее мысли. «Что им надо? Зачем они явились?» – эта пластинка без конца играла в ее голове, и ответа она пока не знала.

Пока хозяева хлопотали с посудой и чайником, гости осматривали чум. И вдруг троим из них, кто не понимал, что они тут делают, все стало ясно. Они увидели платье, висевшее в углу на стене яранги. В это время торговец смотрел в их расширяющиеся от шока глаза и улыбался. Его улыбка говорила: «Ну вот, я же сказал, что вы не захотите не есть, и не спать. Эх, надо было поспорить», подумал он, продолжая наблюдать за реакцией Ильи и ювелира.

Ювелир, от скуки разглядывая почти пустой чум в ожидании чая, увидел платье первым. Его глаза как будто споткнулись о него и его мозг как будто упал в какую-то огромную яму. Он отказался поверить в то, что он увидел, и ювелир начал тереть свои глаза руками, думая, что он видит то, чего не может видеть. Но процедура с растиранием глаз не принесла ему ожидаемого результата – платье продолжало висеть на том же месте, переливаясь сотнями алмазов, сапфиров, аквамаринов. Пламя от очага бросало на него свой теплый красный свет и от этого блеск камней становился невыносимо прекрасен. Это было самое прекрасное произведение искусства, которое ювелир видели в своей жизни. Его постоянно насмешливый взгляд изменился и превратился в вопросительный взгляд ребенка, который потерялся в большом городе. Он смотрел на платье, на торговца, на всех остальных, и, казалось, он не понимает, как это платье оказалось здесь, в этой яранге, сделанной из оленьих шкур и березовых веток. Пока он озирался и раздумывал над этим, Илья тоже увидел платье, но реакция его была совершенно другой. Ему стало нестерпимо весело. «Я богат!» – это была первая мысль, пронесшаяся в его голове после того, как он увидел платье.

Он еще ничего не знал – не знал, как это платье окажется у него, но он точно знал, что окажется, и что он богат. И действительно, он больше не чувствовал голода и усталости. Теперь он чувствовал эйфорию, легкость, подъем.

Торговец, видя такие значительные перемены в своих друзьях, вдруг начал что-то громко рассказывать, смеяться, махать руками. Он изо всех сил пытался отвлечь хозяев, и это ему удавалось. Яг и Калиста во все глаза смотрели на него, не понимая, что он вообще говорит и что с ним такое произошло.

Тем временем чай был разлит по кружкам, Калиста принесла морошковое желе и голубичное варенье, все взяли свои чашки и чаепитие началось. Гости, наконец, пришли в себя. Торговец успокоился и задумчиво дул на кружку с чаем, с наслаждением вдыхая аромат северных трав. Остальные гости украдкой переглядывались друг с другом и как будто что-то хотели друг другу тайно сообщить. Яг пил чай, не обращая на эти странности никакого внимания, Калиста же была напряжена и следила за каждым движением гостей. Все они ей очень не нравились, и она не понимала, зачем они здесь. Разговор не клеился. И вот, наконец, странное чаепитие подошло к концу. Гости допивали ароматный чай, причмокивая и жмурясь от удовольствия. Яг, зная, как его молодая жена может заваривать травы, понимал их. Он и сам полюбил этот напиток, хотя раньше не понимал его вкуса. Но теперь ни одно утро и ни один вечер не обходились без ароматного чая, заваренного каждый раз на разных травах, и без такой же теплой и приятной беседы с женой.

Закончив чаепитие, гости, наконец, встали, и начали прощаться. И в это время торговец незаметно сделал ювелиру знак – он показал ему только одним взглядом на нож, лежащий тут же у чайника, и на платье. Ювелир сначала не понял, что он от него хочет, потому что он до сих пор пребывал в ступоре. Он изо всех сил пытался участвовать в общей беседе, но начав пить чай, он почему-то пронес кружку мимо рта, облился кипятком, но вовсе даже не смутился, а как-то натужно рассмеялся, вызвав у своих товарищей приступ такого же натужного неестественного смеха. Удерживать нить беседы у него удавалось очень плохо, он был рассеян и все его действия были какими-то заторможенными. Все заметили это и хозяева тоже. Яг подумал, что это просто такой человек, ведь люди бывают всякие. Но это, отнюдь, не было особенностью психологического типа ювелира, а причиной было то, что он увидел здесь, в глубокой тундре. То, что может сделать его и вообще их всех богачами, висело на гвоздике в какой-то юрте и никому не было до этого дела. Но как, как взять то, что он увидел? Ведь эта молодая пара явно не захочет расставаться с платьем, они будут хранить его как реликвию и не продадут ни за какие деньги, а тем более деньги им и вовсе не нужны. Такие мысли одолевали его, когда торговец начал смотреть на него большими глазами, выпучивая их еще больше и показывая ими на нож и на платье. Ювелир увидел нож и перевел взгляд на платье, следуя за взглядом выпученных глаз торговца, и понял, что ему нужно отрезать лоскуток, чтобы на Большой Земле проверить, точно ли это драгоценные камни. Хотя он был хорошим специалистом и без всяких проб мог точно сказать, что перед ним – драгоценности. Но он решил, что на всякий случай надо сделать так, как просит торговец. Но как? Как это сделать?

– Спасибо, хозяева, за гостеприимство, нам пора! – объявил торговец и встал. За ним встали все, кто находился в яранге, кроме Калисты.

Торговец, испугавшись, что она останется в яранге, вдруг сказал:

– У нас в санях еще осталась пачка соли, я бы хотел вручить ее хозяйке.

Он знал, что у чукчей соль пользуется большим спросом, и что даже если Калисте она будет и не будет нужна, она не сможет отказать ему и выйдет из яранги. Так и получилось – сначала вышли все гости, а за ними и хозяева.

Торговец подошел к саням и начал искать в них соль. Все остальные стояли рядом и ждали. Калиста и Яг стояли здесь же. И вдруг этот странный рассеянный человек вскрикнул, ударил себя ладонью по лбу и, показав на пустые ножны от ножа, висевшие на его кожаном ремне, сказал, что он забыл свой нож в яранге.

– Можно зайти и забрать его? – спросил он у Яга.

– Конечно – Яг сделал приглашающее движение рукой, и тут торговец закричал: – Нашел! Ого, да тут еще и спички, и еще что-то!

Фокус сработал и Яг, как маленький любопытный ребенок, начал рассматривать, что же такого она там еще нашел. А тем временем, ювелир быстро зашел внутрь яранги, схватил нож, метнулся к платью и отрезал крохотный кусочек ткани, украшенной камнями, от юбки сзади, чтобы не было заметно.

Все это проделал он очень быстро и буквально уже через минуту он стоял около торговца, с ножом в руках, и также, как все, рассматривал, что же такого интересного было в санях. Все произошло так быстро, что хозяева ничего не заподозрили, а тем более щедрый торговец одарил молодых не только солью, но и охотничьими спичками, которые не гаснут даже под проливным дождем, килограммом сахара и набором сковородок.

Наконец, странные, но щедрые гости уехали, довольный Яг сгреб все подарки и понес их в ярангу, а Калиста еще долго стояла на улице и задумчиво смотрела вслед уезжающему вездеходу.

– Ну, где ты там? Иди посмотри, какие сковородки нам подарили! – услышала она голос Яга.

– Иду, – отозвалась она задумчиво и зашла внутрь.

Вернувшись назад, в гостевой чум, компания, наконец, дала волю своим эмоциям. Они ликовали.

– Ты отрезал кусочек? – первым делом спросил торговец ювелира.

– Да, вот он, – ответил ювелир, доставая из кармана небольшой лоскут блестящей ткани и отдал торговцу. Илья и его помощник подошли ближе и начали рассматривать ткань, как и торговец.

– Ну, что скажешь? – спросил он ювелира снова.

– Скажу, что это драгоценные камни, – ответил он.

– Я, конечно, проверю их на станке, но могу сейчас сказать, на 99%, это драгоценности.

– А сколько примерно можно выручить за целое платье? – продолжил торговец.

Ювелир посмотрел на него пристально и улыбнулся. Он взял из его рук лоскут, и, показывая его торговцу, как будто он его еще не видел, сказал:

– Не знаю, как насчет платья, а вот на это ты можешь купить десять таких вот вездеходов, – и он махнул рукой по направлению к месту, где стоял вездеход. Глаза торговца засветились. Илья присвистнул, а его помощник, как всегда, молчал.

– Ну, граждане, поздравляю вас! Если все сделаем как нужно, в накладе не останется никто, – сказал заговорщицким тоном торговец. – А теперь слушайте внимательно, я уже все продумал…

Вся компания уселась в тесный круг в середине яранги и торговец начал говорить тихим голосом:

– За платьем мы приедем сюда весной, и подгадаем так, чтобы попасть на праздник Кильвэй, который чукчи празднуют всем стойбищем. На Священной Поляне будут накрыты столы, все племя будет праздновать, тогда-то мы и выкрадем платье. Зимой тоже придется приехать несколько раз, прикормить собак, чтобы они нас не забыли, и не лаяли, когда мы пойдем за платьем. И пока весь народ будет праздновать день молодого олененка, мы выкрадем платье и незаметно уедем, и больше мы тут не появимся. Ну пока такой план, там уже ближе к весне все продумаем до мелочей, чтобы каждый шаг наш был продуман. Он замолчал.

– Ну, что скажите? – вскоре спросил он, прерывая тишину.

– Мне нравится план, – ответил Илья.

– Да, пойдет, – согласился ювелир.

Но ювелир не знал, что этот план – это только часть другого, более грандиозного, плана, в котором ему места нет. И что озвученный план был придуман исключительно для него, чтобы он подумал, что платьем все и закончится. Но что планировалось на самом деле, ему знать было не положено. Торговец решил рассказать о втором, настоящем плане своим друзьям уже дома, когда не будет вокруг посторонних ушей и глаз.

На следующий день гости, загрузив полный вездеход и полные сани шкур, попрощались с главой племени и уехали.

Пришла сонная зима, когда природа спит, укутанная теплы снежным одеялом, люди спят, кутаясь в теплые шерстяные пледы и одеяла, а животные выживают. Торговец со своими товарищами приезжал этой зимой чаще, чем обычно. Проезжая мимо собак, они всегда останавливались, кидали им замороженную рыбу и разговаривали с ними, приучая их к звукам своего голоса. Поэтому к весне все собаки племени уже знали этих людей и при встрече приветливо махали им хвостами. И только Дик оставался неподкупным и никогда не покидал свой пост у входа в ярангу Яга и Калисты.

Яг и Калиста жили дружно. Днем они помогали матери с младшими детьми и по хозяйству, а на ночь уходили в свой чум. Калиста сильно полюбила младших братьев Яга. Какие только игры она не придумывала, занимая их, и даже самый младший и капризный малыш уже и забыл, когда плакал в последний раз. А когда Калиста поняла, что скоро сама станет мамой, в первую очередь она рассказала об этом не мужу, а матери.

Как же она была счастлива! У нее появилась настоящая семья, братья, муж, да еще и скоро родится их с Ягом ребенок! Мужу даже не пришлось рассказывать о том, какое счастливое событие их вскоре ждет. Он сам догадался по ее счастливому лицу и сияющим глазам, что скоро они станут родителями. И всей большой дружной семьей они стали ждать появление на свет малыша, гадая долгими зимними вечерами, лежа на мягких шкурах около очага, кто появится, мальчик или девочка, на кого он будет похож, и как они его назовут.

Неспешно текло время, и, как будто скованная морозом, жизнь текла своим чередом, малыш рос и развивался, и должен был появиться на свет весной. В ярангу Яга и Калисты уже перенесли старую люльку, в которой до недавнего времени обитал младший брат Яга, и все уже было готово к появлению нового жителя племени. И так за хлопотами и приготовлениями наступила весна.

Как и планировал торговец, в назначенный день они должны были приехать к племени незаметно и встать поодаль из-под ветренной стороны, чтобы никто их не заметил и не учуял.

Решили ехать на трех снегоходах. На первом снегоходе должен был ехать ювелир. Его задачей было быстро забрать платье и сразу же ехать обратно – снимать камни, готовить их к продаже и искать покупателя. За это он получит свой процент и на этом их сотрудничество заканчивается. Ювелир и был посвящен только в эту часть плана. Он, конечно, догадывался, что похищение платья – это далеко не все, что запланировал торговец с подельниками. Но он не хотел больше ничего знать – его процент его устраивал, и его чутье ему подсказывало, что торговец затеял черное дело, в котором он совершенно не хотел участвовать.

И он был прав в том, что задумал торговец с товарищами страшное черное дело – они решили выкрасть Калситу, чтобы она показала им, как добраться до племени Чудь, где их ждут тысячи, сотни тысяч алмазов, рубинов, топазов, и еще много-много золота. Их сердца горели только этой идеей и об остальном они предпочитали не задумываться. Они задумали тихо войти в ярангу, или в разгар праздника, или среди ночи – это они еще не решили, похитить Калисту., а Яга просто вырубить. Остальное было продумано до мелочей. Уже были куплены маски, на всякий случай, новая одежда на пару размеров больше, чтобы скрывать движения, несколько десятков килограмм рыбы, чтобы накормить от пуза всех собак племени. Конечно же, они взяли с собой оружие. Они были уверены, что оружие не пригодится, но на всякий случай решили взять его с собой.

После похищения Калисты они решили припугнуть ее, чтобы она была посговорчивее, что, если она не покажет им дорогу, они придут ночью и сожгут все их стойбище. Они были уверены, что они легко смогут запугать Калисту и она отведет их куда им требуется.

По их плану, Калиста должна была довести их до своего родного племени, а они бы тихонько там осмотрелись и прикинули бы, справятся они сами или им нужно больше народу. Что дальше делать с Калистой, они пока не знали. Да она и не была им интересна и им было все равно, что с ней станет после того, как они найдут Чудь. Поездку запланировали на конец мая, на праздник Кильвей, когда в тундре уже станет сухо и с сопок сойдет весь снег.

Глава 18. Линлин

А в начале мая в семье Калисты и Яга случилось долгожданное событие – на свет появился мальчик. Вся родня и все жители поселения пришли в этот день поздравить молодую семью с пополнением и поприветствовать нового члена племени. И конечно же, всем было очень интересно, на кого малыш похож. По очереди заходили они в ярангу, где отдыхала Калиста с малышом. Сначала входили родственники, поздравляли, приветствовали и выходили, и после заходили уже все жители племени.

Малыш лежал в люльке, закрепленной под потолком яранги. Внутри люлька была выстлана мягким мхом ягелем, и малыш чувствовал себя в люльке почти как в утробе матери – ему было тепло и уютно. Но в отличии от остальных малышей, только-только появившихся на свет, он не спал, а внимательно рассматривал каждого гостя, который приходил к нему в этот день, так, как будто хотел запомнить каждого. В целом он был похож на всех остальных малышей чукчанского племени – он был крепкий и смуглый, его волосы были темными, но глаза его были совсем не похожи на чукчанские – они был огромные, небесно-синего цвета и такие спокойные и осознанные, что подходящие к нему люди, увидев его глаза, забывали, что перед ними лежит младенец, и вместо несуразных сюсюканий, с которыми обычно взрослые обращаются к младенцам, они здоровались с ним, как с равным. И он каждого провожал своим удивительным взглядом, он не плакал, что очень свойственно новорожденным, и казалось, что он вообще не дышит, настолько тихо он лежал, держа свои крохотные ручки плотно прижатыми к груди, и уходящие люди чувствовали этот взгляд и почти все оглядывались, прежде чем выйти из яранги.