Покровитель для Ангела. Трилогия

Покровитель для Ангела

Он тот, кто держит в страхе весь город. Я та, кто осталась совсем одна.

Я должна была обратится в милицию за помощью, но я пошла к бандиту даже не представляя, к чему приведет мое простое желание выжить.

– Немая что-ли?

Выдыхая дым через нос, Бакиров на меня прямой взгляд переводит, и продрав сухое горло, я выдаю на одном дыхании:

– Нет, я не немая! Возьмите меня!

Выпаливаю и тут же жалею. Сглатываю от страха.

От этих слов за спиной слышится какое-то присвистывание, Бакиров почему-то закашливается дымом, и я понимаю, что ляпнула не то, точнее не так, как тренировалась миллион раз за сегодня.

Мамочки!

– Что сделать?

Грубо переспрашивает он, а я жутко нервничаю, как на экзамене, только хуже!

Глава 1

– Он здесь, ты точно уверен?

Дую на окоченевшие ладони, пытаясь хоть немного их согреть от февральского мороза.

– Да, вон вход, видишь? Дальше сама.

– А как я его узнаю? Как он выглядит?

– Поверь, Бакирова ты сразу узнаешь. Брат говорил, он бугай большой, здоровый мужик с татухами на кистях.

Сглатываю, стараясь унять пробирающую дрожь в теле.

– Стой, Вадь, а ты разве не проводишь меня внутрь?

– Лин, – поправляя капюшон от падающего хлопьями снега, бубнит Вадик. – Я манал туда соваться, честно. Тебе надо, ты и иди, раз уж совсем с головой не дружишь. Мне брат такое про этого черта рассказывал, ты бы подумала еще.

– Ладно, спасибо. Сама пойду.

Киваю однокласснику и перевожу взгляд на яркую неоновую вывеску “Соблазн”, висящую над большими металлическими дверьми. Похоже на какой-то клуб. Что ж, ничего страшного, правда? Не съедят меня там.

Кутаясь в куртку, которая почти не держит холода, хватаюсь за металлическую ручку и с третьей попытки все же открываю эту жутко тяжелую дверь. Не то чтобы я совсем слабой была, но я самая маленькая в классе, из-за чего каких только прозвищ у меня не было.

Делаю шаг внутрь, тут же чувствуя плотный запах сигаретного дыма, дерущего не привыкшее к таким запахам горло.

Я никогда не была в этом месте и даже в этом районе. Мама бы прибила меня, если бы узнала, что я вообще сюда сунулась, но мамы нет больше, как и бабушки. Последние два месяца сломали мою старую жизнь, точно грифель от карандаша, а какая она новая… я еще не знаю.

– Стоять, куда? – чей-то низкий голос вырывает из пучины мыслей, и, подняв голову, я вижу на входе громилу в костюме. Он смотрит на меня удивленно, а я невольно в куртку свою сильнее забираюсь, поправляю косу.

Внутри пробегает холодок. Куда я пришла, господи, что я делаю? Ладно. Придаю голосу уверенности:

– Я к господину Бакирову.

– К кому?! Че ты там лепечешь?

Шкаф аж наклоняется ко мне, поэтому приходится набрать побольше воздуха в грудь, чтобы выпалить уже громче:

– К Бакирову! Дайте пройти, пожалуйста.

Моя смелость потихоньку заканчивается и достигает предела, когда к нам подходит второй мужчина. Более молодой. Парень даже.

– Что за шум, а драки нет?

– Да вот, Серый, мелочь какая-то к Бакиру рвется.

– Приветик, манюня, – окидывая меня каким-то масленым взглядом, говорит этот парень лет двадцати, именуемый “Серым”, тогда как, кажется, мне пора на выход.

– Я, наверное, в другой раз…

– Стой, стой! Иди сюда, манюнь.

Этот парень меня буквально заталкивает внутрь клуба, цепко схватив за рукав куртки, и тут уже нервишки мои сдают.

– Нет, не трогай меня! – вскрикиваю, отшатываясь от него.

– Что здесь происходит?

Этот голос – очень низкий, командный, бархатный, с явной хрипотцой от частого курения – заставляет мгновенно сжаться в комок.

Охранник-шкаф и Серый в одночасье расступаются, и я замечаю перед собой высокого здоровенного мужика с широкими плечами. У него короткие темные волосы, какой-то страшный взгляд и черная одежда. Остальное не успеваю уловить, так как быстро опускаю глаза в пол.

– Кто это?

– Не знаю, к вам, говорит.

Поднимаю взгляд на секунду и замечаю огромные ладони с тату на кистях у этого мужчины.

Судорожно сглатываю, пытаясь выглядеть спокойной, не выдавать волнения.

Боже, это и есть он! Михаил Бакиров. Тот, кто весь город наш держит в ежовых рукавицах. Бандит… Криминальный авторитет, у которого власти будет больше, чем у самого мэра. Так, по крайне мере, Вадик мне рассказывал, в десятый раз уговаривая не соваться в этот клуб.

– Ко мне? – холодно бросает, а я ловлю мурашки от его тона.

Коротко киваю. Я помню, что Вадик говорил не смотреть прямо на этого головореза, не то он злиться начинает, а злить его я уж точно не хочу.

– Ну, пошли.

В руке бандита что-то блестит, но что именно, я не успеваю рассмотреть. Надеюсь, не нож, очень надеюсь. Судя по тому, что об этом мужчине говорят, ему ничего не стоит лишить человека жизни, а я еще хочу пожить, очень даже.

На негнущихся ногах плетусь за Бакировым, едва поспевая за его быстрым большим шагом. Он в черных брюках и такой же черной водолазке, обтягивающей его широкую спину и массивные крупные плечи. По правде, его спина будет как три моих, и он выше меня почти на две головы даже сейчас, когда я надела мамины туфли на каблуке, чтобы казаться чуть старше.

Мы проходим по большому залу со столиками, после чего по длинному коридору попадаем в кабинет, где сигаретного дыма столько, что от него у меня сразу же выступают слезы на глазах и хочется кашлять.

Только теперь я замечаю, что за нами следовали еще двое мужчин, среди которых был тот самый неприятный Серый, который затолкал меня внутрь, и еще один бугай, которого я не увидела раньше.

– Кто ты, от кого?

Когда оказываемся в кабинете, времени на подумать или осмотреться мне не дают, и я вижу только этого Бакирова. Ох, какой же огромный, точно как медведь! Он садится за большой стол, откидывается на кожаное черное кресло, берет сигарету, подносит к губам и щелкает зажигалкой.

Закуривает.

Глубоко затягивается.

Рядом пепельница стоит, валяются какие-то бумаги, а я глаза невольно поднимаю, забыв о запрете Вадика, и просто засматриваюсь на него.

Бакиров не красивый, нет. Страшный какой-то, свирепый, жуткий. Вовсе не мальчик, взрослый мужик.

Его ладони все в синеватых татуировках, даже на фалангах пальцев есть. Руки огромные, с извилистой сеткой вен, грубые. Если сожмет такие в кулак, будет как пол моей головы точно!

Как далеко эти рисунки простираются, не видно, так как он в черной водолазке, закрывающей его руки до кистей.

На лицо бандита страшновато смотреть, но то, что я уже успеваю увидеть, радости не внушает.

У него мощная шея, квадратный волевой подбородок, прямой нос, строгие губы, страшные глаза и черные брови с изломом. Жесткие волосы назад уложены, выбриты на висках. Черная короткая щетина на лице. Четкие скулы.

– Немая, что ли?

Выдыхая дым через нос, Бакиров на меня прямой взгляд переводит, и, продрав сухое горло, я выдаю на одном дыхании:

– Нет, я не немая! Возьмите меня!

Выпаливаю и тут же жалею. Сглатываю от страха.

От этих слов за спиной слышится какое-то присвистывание, Бакиров почему-то закашливается дымом, и я понимаю, что ляпнула не то, точнее, не так, как тренировалась миллион раз за сегодня.

Мамочки!

– Что сделать? – грубо переспрашивает он, а я жутко нервничаю, как на экзамене, только хуже!

Пальцы дрожат, чувствую себя овечкой в логове со львами, главный из которых сидит за этим столом.

Глава 2

Я все еще не смотрю ему в глаза и слышу только, как отчаянно бьется мое сердце в этот момент. Уже где-то в горле. Я никогда не была в такой ситуации, никогда не бывала в таких местах и уж точно не общалась с бандитами.

Что сказать, что…

Выхода нет, я должна.

– Мне нужны деньги. Очень.

– Тоха, я ни хера не вкуриваю, кто ЭТО? Где ты ее откопал? – спрашивая куда-то мимо меня, басит Бакиров, а я вся сжимаюсь, не зная, куда деть глаза.

Боже, куда я пришла? Вадик же отговаривал меня не идти в это логово, а я не знала уже, куда еще пойти, кроме как к нему.

Меня никто не работу не берет из-за возраста, но мне нужна работа, все равно уже какая.

– Да я не знаю, она сама приперлась. Влад принимал. Ты от кого, девочка?

Ко мне подходит второй мужчина, тоже высокий, но он блондин, не такой страшный, как этот… главарь их.

– Ни от кого. Я сама пришла, – лепечу своим нежным девичьим голоском, и, как ни стараюсь сделать его грубее, все равно он тихий и тонкий.

– Так, все, выведи ее. Я не занимаюсь благотворительностью, – выдыхая дым, хриплым голосом заключает Бакиров, и тогда я понимаю, что, если снова продолжу мямлить, желаемую работу так и не получу.

Дверь открывается, Серый уже в проходе ждет, но я даже не думаю двигаться с места.

– Нет, подождите! Я никуда не уйду! – рявкаю громче, чем надо, от нервов в последнее время вся дерганая.

Блин.

– Интересно, – заключает Бакиров, тушит сигарету и упирается своими огромными, покрытыми татуировками руками в стол, тогда как я храбрюсь.

Или сейчас, или никогда.

– Я же сказал, не занимаюсь благотворительностью. Че те надо?

– Мне не нужна ваша благотворительность! Возьмите меня на работу, пожалуйста.

Воцаряется тишина, и я надеюсь, что выгляжу старше, так как специально надела мамины черные туфли на небольшом каблуке, чтобы казаться выше. Поправляю волосы, выбившиеся из косы, сглатываю.

Невольно глаза поднимаю и замечаю, что как раз сейчас этот бандит Бакиров смотрит прямо на меня.

Внимательно так смотрит. Пристально.

Поджимаю губы.

Становится страшновато.

– Что тебе надо?

– Работа.

– Иди отсюда.

Кривая короткая усмешка озаряет страшное лицо бандита.

– Тоха, проводи.

Кивает блондину, и этот второй мужик, именуемым “Тохой”, подходит ко мне, но я так просто сдаваться не собираюсь.

– Стойте… Пожалуйста, мне очень надо! Я никуда не уйду без работы!

– Так иди на панель, малая, в чем проблема? – слышится сзади насмешливый голос Серого, и я застываю. Не на такую работу я прошусь. Совсем не на такую.

– Ты хочешь на панель? – спрашивает главарь серьезно, заставляя меня оцепенеть от его тона.

– Нет. Не хочу. – Поднимаю на него взгляд, нарушая запреты. У этого бандита темные карие глаза с зеленой радужкой. Страшные, строгие. – Я пришла к вам за помощью. Мне некуда идти больше. Я не хочу в детдом! – выпаливаю и прикусываю губу. Я не привыкла жаловаться, само как-то вырвалось случайно.

– Что ты умеешь? На хрен ты мне?

– Я… я хорошо читаю, знаю Шекспира наизусть, и хорошо биологию, и математику еще!

Слышу насмешливое перешептывание сзади и буквально чувствую на себе этот тяжелый взгляд главаря, но, кажется, мои навыки тут никому даром не сдались.

– Я все могу делать. Любую работу, и даже за ползарплаты!

Все замолкают, и я сглатываю, держа слезы. В таком отчаянии, как сейчас, я еще никогда не была, и у меня только один шанс. Единственный.

– Ты понимаешь, куда пришла?

Бандит смотрит на меня серьезно, строго, но говорит как с равной, вообще не сюсюкается, как с ребенком, что, конечно, радует.

Мне этого хватило на похоронах мамы, а затем и бабушки. Соседки сочувствовали, тогда как мне от этого еще хуже становилось.

– Да. Вполне, – отвечаю, не особо понимая, если честно, куда я пришла, но уж совсем глупой казаться не хочу. Это заведение похоже на какой-то большой клуб, именуемый Вадиком “кублом бандюганов”. Клуб или бар, но судя по обстановке, это место для очень богатых людей.

– Имя.

– Ангелина Котова.

– Завтра в семь чтоб здесь была, Ангелина Котова, – мрачно заключает Бакиров и уже не смотрит на меня, а я от волнения даже “спасибо” сказать забываю.

Серый куда-то выходит, а тот второй мужчина, Тоха, меня до выхода провожает, помогая открыть эту тяжеленную железную дверь, и, только оказавшись на улице, я могу вдохнуть, переваривая сказанное этим страшным человеком Бакировым.

Моя затея сработала, он дал мне работу, вот только проблемка есть…

Я так волновалась перед этим бандитом, что даже забыла спросить, на какую именно работу он меня взял, и, судя по тому, какие полуголые девушки танцевали у шестов в этом клубе, что-то моя затея уже не кажется мне такой невинной.

***

– Так а когда там первая поставка, я так и не понял?

– Через месяц. Первая партия. Смотри, Тоха, чтоб на этот раз без косяков! Архипов и так уже в спину дышит, сука. Нам, а не Туру. Улавливаешь разницу?

– Ага, да я знаю. Его ищейки уже заебали ходить за нами. Ладно, пацанов подтяну, сделаем как надо.

Тоха поднимается, хрустя шеей, тогда как я откидываюсь на кресле, закуривая.

– Что, Тоха, Людмила заездила?

– Иди ты! Я, в отличие от тебя, серьезно настроен. Предложение буду делать.

– Ну-ну. Хоть месяц продержись без телки на стороне, жених, блядь.

– Да ладно тебе. Кстати, да, что с девочкой той делать?

– С какой девочкой?

Затягиваюсь сигаретой, чувствуя, как дым заполняет легкие. День был тяжелым, и голова забита совсем не тем, чем надо.

– Ну с той. Сегодняшней. Мелкой.

Вспоминаю ее, выдыхая дым. Странная упрямая девка, девочка даже. Молодая уж больно, зеленющая просто.

– Алене поручи. Валентина заболела. Поставьте смену раньше этой сопле.

– А раньше-то зачем?

– Ты видел ее? Позже она спать будет.

Тоха выходит, и я откидываюсь на кресле, прокручивая четки в руке. Ангелина Котова. Какой же идиот посоветовал тебе прийти сюда? И не скажешь, что бродяжка, и близко нет, судя по речи – домашняя, не уличная точно.

Эта мелкая была просто одета, волосы собраны в толстую длинную косу. Ни грамма грязи и косметики, что даже удивило. Глаза огромные, то ли голубые, то ли серые, длиннющие кукольные ресницы. Она на меня почти не смотрела, что, конечно, забавляло, и стоило бы ее выгнать отсюда взашей, если бы эта мелочь не начала упрямиться.

Гордая и глупая, это ее и спасло.

Ангелина Котова. Ее голос дрожал, сбивался.

Она приперлась одна, вот только я прекрасно понимал, в каком именно месте она хочет работать, и поставил ей срок – один день. Больше здесь она не продержится.

Глава 3

Подрываюсь сегодня на час раньше. Выпив чая с малиновым вареньем, смотрю на вьюгу за окном. Я все еще живая. Даже странно. В первые дни думала, что умру от горя, а потом все как-то притупилось. На учебу надо было ходить каждый день, и вот я хожу, учусь, потому что маме обещала. И самой себе.

Я думала раньше, что живу в какой-то сказке. У меня были мама, бабушка, которые меня любили, но пробыли со мной недолго. Мама болела долго, умирала страшно, а бабушка ушла быстро следом за ней, оставив в моей груди огромных размеров дыру и страх будущего. Теперь же, когда я осталась одна, моя сказка разбилась, и я поняла, что никому не нужна в этом мире. Все люди, точно волки, так и норовят друг друга загрызть. За все, даже за кусок хлеба и, наверное, особенно за него.

Беру кошелек, пересчитываю деньги. Негусто и даже очень, у меня остается немного на еду, на проезд на две недели. Хотя, если не брать булочку, то на месяц на проезд будет. Выбор очевиден.

Мне нечего продать. Свои любимые сережки и цепочку золотую я уже заложила, когда хоть как-то пыталась сама похороны организовать. Не знала, правда, толком, что делать, благо соседка баба Шура помогла.

Помню, я тогда так плакала по маме, а потом и по бабушке через неделю, что даже вспоминать об этом не могу. Болит до сих пор. Сильно.

Когда я говорила тому страшному бандиту, что мне нужны деньги, я не врала. Мне они очень нужны, потому что иначе я просто не выживу и меня заберут в детдом, а туда я не хочу, ведь одно только понимание того, что кроме семьи я лишусь и своего дома, загоняет клинок в сердце.

На учебе, к счастью, все уже забыли о моей трагедии. Я не люблю об этом вспоминать, поэтому, едва заканчиваются уроки, возвращаюсь домой и собираюсь на свою первую в жизни работу.

Я не знаю, какой она будет, но надеюсь, что смогу продержаться хотя бы немного. Мне нужно на курсы подготовительные насобирать, да и за квартиру платить тоже нужно. Остальное уже как-то перебьюсь.

Добираюсь до этого клуба в потемках, постоянно оглядываясь назад, но ровно в семь вечера я уже на месте. С трудом открываю эти тяжелые железные двери, и на этот раз охранник Влад на входе меня пропускает спокойно, отходя в сторону.

Окидываю взглядом зал. Могу нормально рассмотреть его, так как вчера от волнения мало на что смотрела, кроме своих рук.

Я нахожусь в большом помещении клуба. По центру сцена с шестами, вокруг нее столики расставлены. Никто сейчас не выступает, играет только приглушенная музыка, и совсем нет гостей.

Кажется, уже слишком поздно или скорее даже рано, судя по тому, что это похоже на ночное заведение.

– Ты, что ли, новенькая? – из пучины мыслей вырывает чей-то голос, и, резко обернувшись, я вижу молодую женщину. Брюнетку. Лет тридцать ей, наверное, строгая, с черными глазами.

– Я.

– Как зовут?

– Ангелина, а вас?

– Алена. Так, ладно, времени нет. Иди переодевайся и приступай, пока клиентов еще нет. У тебя два часа.

Она деловито проходит мимо, тогда как я даже не знаю, на какую должность меня взяли.

– Алена, подождите!

– Ну что еще?

– А где мой кабинет или что… что мне делать?

– Кабинет? Ты что, с луны свалилась? Вон ведро и тряпка, швабра у стены. Это твоя работа, девочка, и смотри мне, чтобы все блестело! – усмехаясь и смотря на меня как на дуру, отвечает Алена.

Быстро затыкаюсь. Вот кем меня нанял тот страшный бандит Бакиров. Уборщицей…

***

Быстро поглядываю на часы. Уже семь пятнадцать, и я только-только надеваю форму уборщицы. Она значительно больше, чем мой размер, поэтому мне приходится обвязаться каким-то найденным в раздевалке поясом, чтобы хоть как-то собрать этот ужас в кучу, но все равно выходит жутко.

Эта одежда висит на мне, как пакля, но, стиснув зубы, я хватаю ведро и швабру. Не хочу в первый день напортачить. Полное ведро воды, правда, едва поднимаю. Оно тяжелое для меня, но я стараюсь. Мне нужна работа, и эта вполне сгодится.

Вымыв весь коридор, пробираюсь в большой зал. Только теперь понимаю, что он разделен. Кроме центрального зала здесь есть еще маленькие отдельные комнатки, и, заглянув в одну из них, обнаруживаю там крошечную сцену, бархатный красный диван и столик. Это ВИП-зоны, судя по более дорогой отделке, они специально закрыты от общих глаз.

Вымываю большой зал, сцену, вычищаю ковры. С непривычки ноет поясница, очень мерзнут руки от холодной воды.

– О-о, манюня, приветик! – за спиной раздается скрипучий голос, который я тут же узнаю. Оборачиваюсь и узнаю того самого парня, который тогда затащил меня в клуб. Он не особо высокий, щуплый, с холодными серыми глазами и коротким ежиком.

– Здравствуй… эм? – подбираю слова. Как же его зовут…

– Серый, ну или для тебя просто “Сереженька”.

– Привет.

Беру свое ведро и тащусь от него подальше, но этот парень резко мне дорогу преграждает.

– Ты куда?

– Я работаю. Отойди.

– Давай помогу.

Тянет ко мне руки, но я отхожу от него.

– Нет, спасибо. Дай мне пройти!

Поглядываю на часы. Девять. Руки уже окоченели, потому что вода холодная в ведре. Теплой не было, а подогреть Алена не разрешила. Покрутила только у виска и отправила дальше мыть полы.

– Ты че борзая такая, а, детка? Надо проще быть, тут по-другому не выживешь.

– Не мешай мне. Пожалуйста, – обходя его, бубню себе под нос. Серый какой-то скользкий, словно змееныш, неприятный, отталкивающий меня.

– Ну-ну. Убирай. Полотерка.

– Не надо!

Я аж рот открываю, когда в следующий миг Серый подходит и опрокидывает ведро с водой ногой. Уходит, презрительно усмехнувшись и свысока смотря на меня.

Вся мыльно-грязная вода из ведра тут же выливается, заново пачкая только-только старательно вычищенные мной ковры.

На глаза слезы наворачиваются, но я быстро вытираю их рукой. Еще плакать тут не хватало, и это в первый рабочий день!

Тяжелая входная дверь хлопает, и я вижу, как в зал начинают первые гости заходить, а у меня тут море целое, лягушек только не хватает! Я стою на коленях, пытаясь тряпкой вымокать эту жуткую ледяную воду, которой тут целая лужа.

– Ого! Трубу прорвало или как? – слышу грубые мужские голоса, а после замечаю и вошедших мужиков. Двое. Взрослые высокие бугаи. Тот, что слева, чуть больше в плечах, с заметной цепью на шее.

– Фил, тут, похоже, кое-что похлеще прорвало, – ржут, но шутки эти я не понимаю.

Громила с цепью на шее подходит ко мне, и вскоре я чувствую, как талии касается его тяжелая мужская рука. Резко вскакиваю с пола.

– Не трогайте!

– Привет, цветочек. Ты кто такая у нас?

– Лина.

Пячусь назад от этого головореза, потому что иначе его просто не назвать! Высокий, сильный, взрослый мужик. Он надвигается на меня, как хищник, и вскоре я оказываюсь вплотную прижата к стене.

– Линусь, че пугливая такая, а? Жуткий какой балахон на тебе, а под ним что?

От него пахнет одеколоном и почему-то женскими духами. На белой рубашке замечаю след от красной помады.

Боже, я такого в жизни не испытывала. От страха все боевые приемы забываются, и я начинаю задыхаться, когда этот мужик касается меня за талию, зажав прямо у стены.

– Нет, пустите… нет!

Глава 4

Я не вкуриваю сразу, откуда этот жалостливый скулеж, пока не выхожу из кабинета. Звук явно исходит откуда-то из зала, создавая ощущение, словно какого-то кота прижали, но, зайдя в зал, я понимаю, что нет.

Девчонка. Та самая чудная. Она скулит, пока прямо сейчас Хаммер ее зажимает у стены, и стоны эти вообще не похожи на то, что ей нравится.

– Что здесь происходит? – рычу, Хаммер тут же останавливается, и, подойдя ближе, я вижу ошарашенную соплю и этого черта, довольно ухмыляющегося.

– А че? Мы просто знакомились.

– Ты попутал? Это уборщица моя, а не девка на заказ.

– Бля… Ну так бы сразу сказал! Черт ее знает, чего она на коленях тут ползает. Эй, заюнь, ты че, испугалась? Я ж познакомиться хотел.

Перевожу взгляд на мелкую. Походу, знатно ее Хаммер шуганул. Глазища по пять копеек, трясется как заяц, дрожит. И не голубые у нее глаза, оказывается, а изумрудные, зеленющие просто.

– Леха, отъебись. Ты, – смотрю на нее, – в мой кабинет. Живо.

Малая вытирает слезы и, опустив голову, семенит в коридор, тогда как я машинально тянусь к сигаретам. Взял на свою голову девчонку. Знал же, будет с ней один только геморрой. Знал!

– Какая она… хм, юная и сладенькая. Откуда ты ее откопал, Бакир?

– Не твое дело. Ты пришел отдыхать – отдыхай. Девочки скоро выйдут. Смотреть можно, лапать нельзя! Сто раз уже говорил!

– Да понял я, понял.

Иду в кабинет. Мне нужно избавиться от этой проблемы, и чем скорее, тем лучше.

***

Быстро вдыхаю воздух, перевожу дыхание, стараясь унять бешено бьющееся сердце. Я должна быть взрослой и спокойной, уверенной.

Семеню за Бакировым, так как он шагает быстро и я едва за ним успеваю.

Щелкают ключи, бандит открывает кабинет.

– Входи.

Проскальзываю внутрь, оказываясь в жутко накуренном помещении. Горло тут же скручивает спазмом, и я не выдерживаю, закашливаюсь. Машу рукой перед лицом и вижу, как Бакиров открывает шкафчик и достает оттуда деньги. Крупные купюры. Кладет на стол, протягивает вперед огромной грубой ладонью, покрытой какими-то непонятными для меня татуировками.

– На. Твое.

Осторожно подхожу ближе. Этого мне на неделю хватит нормально поесть, вот только я не понимаю, почему зарплата так быстро.

– Я только первый день работаю. Я еще не заработала.

Перевожу взгляд на этого бандита и с карими глазами его встречаюсь. Темными, как жареный кофе, страшными, серьезными. Чтобы смотреть на него близко, приходится высоко задирать голову.

– Нет, ты не поняла. Бери бабло и вали. Тебе здесь не место, – чеканит строго, а я почему-то обхватываю себя руками. Слезы выступают на глаза, но я упорно их держу. Не хватало тут еще плакать перед ним. Еще чего.

– Как вас… по-отчеству?

– Александрович.

Бакиров садится в кресло, закуривает, сжимая ладони, и я невольно взгляд на них бросаю. Он может убить такими руками. Как медвежьи лапы они, огромные, грубые, татуированные.

Рубашка его тут же натягивается, и я замечаю черные волосы на его груди, выглядывающие из расстегнутой верхней пуговки у смуглой шеи.

– Михаил Александрович, не прогоняйте! То, что было в зале, – случайность.

– Тебя там чуть не выебали. Это тоже случайность?

– Я бы смогла за себя постоять! Я вовсе не слабая и сама могу справиться с проблемами! Могли бы и не защищать меня от того… Хаммера!

– Предки твои где? – игнорируя мои попытки оправдаться, спрашивает Бакиров серьезно. Без права как-то увильнуть или солгать. Почему-то я не могу врать при нем. Он так смотрит… как сканер, насквозь просто!

– Мама умерла. Папы я не знала.

– Родственники?

– Бабушка была. Умерла, – отвечаю честно, опустив голову. Смотреть прямо на него страшновато, если честно.

– Давно одна?

– Два месяца. Слушайте, я не жалуюсь, мне просто нужна работа!

Не вру, это правда, да и смысл какой лгать.

– Бери бабло и вали.

Кивает коротко на купюры, а я с места сдвинуться не могу. Это же значит, что я больше не смогу прийти, а без работы я не то что на подготовительные курсы не насобираю, мне даже за проезд нечем будет платить.

– Я не уйду никуда.

Заставляю себя поднять голову. Смотрю прямо на него, пытаюсь выглядеть смелой, тогда как внутри дрожит каждая жилка перед этим огромным взрослым мужчиной.

– Ты борзая, ты знаешь это?

– Мне нужна эта работа, очень! Я не возьму деньги, и то, что было в зале, больше не повторится.

Бакиров криво усмехается, будто я несу какую-то ерунду, словно жужжу у него над ухом, раздражаю. И у него вовсе не милая улыбка. Оскал как у зверя – хищный, дикий.

– Будешь валить до прихода посетителей и не создавать мне проблем. Еще один косяк – и вылетишь отсюда. Усекла?

Улыбаюсь. Счастья полные штаны.

– Да, я поняла. Спасибо! – заверяю бандита и на радостях выскакиваю из кабинета, приложив дрожащие ладони к сердцу.

Это мой шанс! Бакиров позволяет остаться! Михаил… Александрович, точнее. Сразу его имя запоминаю, мгновенно просто.

На часах полдесятого, и, когда я вхожу в зал, моя челюсть очень быстро валится на пол, так как я замечаю полуголых женщин, откровенно танцующих на сцене у шестов, и явно выпивших огромных мужиков, голодно смотрящих на них.

Отовсюду валит музыка, чувствуется запах сигарет и крепкого алкоголя, дорогой вкусной еды.

– Лина, сюда! – шикает мне Алена и быстро забирает меня из зала. Кажется, теперь я понимаю, о каких проблемах меня предупреждал Бакиров. Здесь же просто логово разврата и пьяных мужиков!

– Что-то еще нужно?

– Ничего уже, много народу пришло. Хоть ковры ты и вычистила, мне самой твой потоп пришлось убирать!

– Извини, я… случайно ведро перевернула.

Поджимаю губы. Незачем на Серого жаловаться, какой смысл, да и работаю я тут первый день. Ему поверят скорее, а не мне.

– Извинения на хлеб не намажешь. Ладно, давай шуруй домой. Завтра придешь раньше. Отработаешь сегодняшний косяк.

До дома я добираюсь только в одиннадцать ночи. С непривычки болит все тело. Не то чтобы я в квартире не убиралась, но не в таких масштабах. Сегодня я вымыла весь клуб, вынесла мусор и вычистила каким-то вонючим порошком ковры.

Кажется, Алена была довольна, хоть и отчитала меня за пролитую воду, чего не скажешь о Бакирове. Он так смотрел на меня тогда в кабинете… как на мошку, которую хотел прихлопнуть.

У Михаила Александровича такой тяжелый взгляд, точно как у медведя! Такой и правда может прихлопнуть, не задумываясь, но тогда почему он спас меня сегодня? Я так испугалась того высокого Хаммера, хотя, если честно, появление Бакирова испугало меня даже больше.

Поужинав постным супчиком, я ложусь спать, чувствуя, что кожа на обеих руках от непривычки стала дико сухой, потрескалась, а еще жжет. Сильно.

Глава 5

– Ай, мамочки… Как же больно!

Я вскакиваю среди ночи от жуткой боли в руках. Их жжет, и, включив свет, с ужасом обнаруживаю, что кожа сильно покраснела и потрескалась, аж до крови. Блин, надо было все же перчатки надеть, не трогать тот едкий порошок, не втирать его в ковер, а я так спешила, что просто забыла о перчатках, оставив их в раздевалке.

С трудом сжимаю ладони. Как я сегодня буду полы мыть вечером, если с трудом могу согнуть пальцы… Ладно.

Перерываю аптечку дома, но нужной мази не нахожу, поэтому, выпив простой анальгетик, собираюсь на учебу. Сегодня реферат сдавать по биологии, и я не могу запустить учебу. Мне нужен высокий проходной балл в универ, и это на первом месте. Я хочу стать врачом, кардиологом, и ради этого можно и полы помыть, лишь бы на курсы денег хватило. Их тоже уже нашла, но они жутко дорогие, поэтому пока что учебники – это мой единственный шанс на подготовку.

Боль немного притупляется, но утром приходится перемотать руки сухим бинтом, потому как даже малейшее движение отзывается жуткой болью, но, к моему ужасу, уже под конец дня бинты промокают от вздувшихся пузырей.

Вернувшись из учебы, я со слезами на глазах меняю бинты. Мне нужно лекарство, вот только у меня нет на него денег. Совсем, и я надеюсь, что этот химический ожог пройдет сам по себе. Как-то.

В клуб прихожу раньше, как и обещала. Алена уже со списком заданий, и я только и успеваю запомнить, что нужно убрать сегодня.

– Что с руками?

Она бросает пристальный взгляд, и я резко опускаю ладони, пряча их за большим вязаным свитером.

– Ничего. Нормально все. Так, обожгла немного.

Вру, не хочу, чтобы она подумала, будто я намереваюсь от работы слинять. Почему-то ей врать я могу, в отличие от Бакирова.

– Хорошо, Лин, приступай. Вчера парни знатно повеселились. У Фила день рождения был. Он проставлялся, не совсем удачно. Думала, его прибьют, но обошлось.

– Фила?

– Да. Тот кудрявый, помнишь? Фил, ну или Андрюха. Философ.

– А почему философ? Мудрый?

– Занудный, вечно жизни поучает. Так, ладно, убирать много. Времени не теряй. Стекла, правда, много. Смотри осторожно.

– Поняла.

Быстро переодеваюсь и теперь уже надеваю перчатки, кривясь от жуткой боли. Это была моя ошибка, мне и расхлебывать теперь.

Зайдя в зал, мельком вижу Бакирова, и, как только набираюсь смелости, чтобы поздороваться, он просто проходит мимо! Я улавливаю лишь раздражение в его взгляде. Похоже, он не рад меня видеть. Думал, наверное, что я слабая и не приду, тогда как я не собираюсь так просто сдаваться!

Вымываю полы в большом зале, убираю стекло, выношу едва подъемные пакеты мусора. Да уж, увидела бы мама меня в таком виде, перекрестилась бы, наверное.

Тех мужчин вчерашних, что напугали меня, сегодня нет, как и того мерзкого Серого, поэтому я чувствую себя чуть более свободно в этом логове зверей.

Сегодня уборка идет лучше. У меня даже прилив сил появляется, однако где-то через час мне становится холодно, а после и жутко жарко.

Руки сначала очень сильно болят, однако после мытья полов я их уже просто не чувствую. Пробую пальцами пошевелить и не чувствую, а еще… в какой-то момент мне становится дурно, перед глазами все плывет, и, оперевшись о стену рукой, я медленно опускаюсь на пол.

***

– Договорился, проблем не будет?

– Да нет, не должно. Готовят уже. Брака не должно быть. Обкатаем первую поставку, а потом уже большие партии можно.

Затягиваюсь сигаретой, кивая Тохе, но перед глазами на секунду та мелкая всплывает. Как она занятно кашляла от дыма, глазища ее изумрудные еще сильнее слезами наполнились, губы от волнения раскраснелись, как и щеки. Кукла самая настоящая.

Одно только не понимаю, какого черта она тут забыла. Неужели не могла нормальную работу найти? Где угодно, но не здесь.

Малая стремалась попасть в детдом – и верно делала. Такая доморощенная тепличная кукла там бы просто не выжила. Ее бы сломали. Менее чем за неделю. Я бы сам ее сломал, я знал законы здешних мест отлично, так же как и Тоха, Фил, Хаммер. Последний, правда, домашним был, но только по бумагам. Мы как волчары дикие росли, выгрызая себе кусок мяса, не боясь ничего и никого.

Сегодня, думаю, малая не придет уже, так нет, приперлась, притом видно, старается. Святая невинность, мать ее.

Стук в дверь заставляет отвлечься.

– Михаил Александрович, можно вас на секунду?

Алена. Обычно не приходит без надобности, а если и является, то точно какое-то дерьмо в зале происходит.

– Что?

– Да девчонка та. Новая наша уборщица…

Алена руки как-то мнет, ее глаза взволнованно бегают.

– Свалила?

Хоть бы да. Веселее бы стало. Такой чудной и упрямой девки я еще не видел. Одни проблемы, походу, от нее.

– Да нет, она это… убирала, все вроде нормально было, а потом резко упала, будто подкосило ее. Без пяти уже, сейчас Влад дверь откроет, а она там в зале лежит. Я бы скорую вызвала. Или как? Михаил Александрович, что делать с ней?

Переглядываемся с Тохой.

– Не смотри так на меня, Бакир. Ты сам ее нанял. Не я.

Черт.

Поднимаюсь и иду в зал. Влад уже названивает, а это значит, толпа под дверьми и пора начинать.

– Где она, показывай.

– Вон там…

В углу замечаю собрание. Девчонки танцовщицы уже в костюмах в клубок сбились, и я понимаю, что из-за этой сопли мы только теряем время.

– Ой, Михаил Александрович, вы здесь…

– Расступились все. Идите работать!

Тоха разгоняет их, и только тогда я вижу куклу. Она лежит на полу, спиной упершись в стену. Белая, как эта самая стена. На ней какой-то жуткий балахон, а не форма. Явно больше по размеру раза так в три.

Наклоняюсь к ней. Длинные русые волосы в тугую косу заплетены и выбились немного, кожа белоснежная, маленький курносый нос, губы пухлые, ресницы пушистые русые.

Точно как кукла, и сейчас она не шевелится. Совсем.

Присматриваюсь ближе. Что с ней. Хрен ее знает. У нас все было, сказать бы только, чего тут не было.

Убираю волосы, прикладываю ладонь к ее шее. Хочу услышать пульс. Выглядит малая хреново, и это еще слабо сказано. Бледная, как поганка лесная, дышит тяжело и слабо.

– Ну что, боже, умерла?! – Алена щебечет под руку.

– Алена, типун тебе на язык! – кричит рядом стоящий Тоха, поглядывая на часы.

Под пальцами улавливаю стук. Есть пульс. Она просто сознание потеряла.

– Нет, живая. Эй, просыпайся.

По щеке девочку хлопаю. Не сильно, пару раз, тут же ощущая нежность прозрачной кожи.

Кукла глаза медленно открывает и смотрит на меня затуманенным взглядом. Невольно отмечаю, что она сильно горячая, точно кипяток, и одного только не понимаю: почему я должен с ней возиться?

– Живая?

– Да.

Смотрит на меня соловьиными глазами, отвечает так тихо, что приходится наклониться к ней ближе и невольно вдохнуть запах. Яблоками пахнет. Сладкими.

– Хорошо. Так, Тоха, займись ею.

Поднимаюсь.

– Я? Не-ет!

– В смысле? Ты охренел?! Я еще буду тягаться с этой? Кто мой заместитель, мать твою?

– Бакир, меня Люда ждет! Она загрызет меня, если я снова вовремя не вернусь. Я пошел, да и живая эта, смотри, уже даже моргает.

– Тоха, ты меня заебал уже со своей Людой! Первый и последний раз. Иди.

Отпускаю его. Перевожу взгляд на малую.

– Какого черта с тобой было?

Пытаюсь хоть что-то понять, но девка не спешит говорить. Как ежик вся сжалась и даже не смотрит на меня. Вижу только, что она как-то руки к себе все время прижимает, и тут я понимаю, что что-то тут не то.

– Все нормально… – лепечет сухими губами, тяжело дыша, и тогда я хватаю ее за руку и сдираю перчатки, слыша истошное мяуканье малой.

Она пытается отбиться, но ее слабые трепыхания ничто по сравнению с моей силой.

– А-а-ай! Пустите!

– Тихо, я сказал!

Ладони у нее маленькие, пальцы тонкие, горячие. Задираю ее свитер до локтей.

Просто хочу проверить, не наколота ли она, и нет, на белой коже следов иглы нет, однако то, что я вижу, мне совсем не нравится.

Обе ее руки в бинтах, которые съехали, а под ними я замечаю жуткие красные пятна.

– Твою мать!

Ожоги. Хреновы ожоги на обеих руках. От химикатов.

Кукла при этом дергается и начинает скулить, пытаясь убрать из моих рук свои ладони.

– Михаил Александрович, там толпа скоро дверь вынесет, что делаем?

Влад заходит в зал, и я понимаю, что времени тянуть больше просто нет, тогда как эта лялька даже встать сама, походу, не может.

– Сюда иди.

Знатно чертыхаясь про себя, я подхватываю эту соплю на руки и быстро уношу из зала.

Глава 6

Я прихожу в себя от каких-то грубых хлопков по щеке и, открыв глаза, замираю. Кажется, я сижу на полу, тогда как прямо возле меня наклонился Бакиров. Близко, очень близко ко мне.

Рядом почему-то стоит Алена перепуганная, Анатолий, а еще… Михаил Александрович мои руки в своих огромных ладонях держит. Крепко, намертво просто.

Я хочу встать, но боль в руках такая сильная, что я даже плакать не могу. Боже, сегодня второй день, как я тут работаю, и, похоже, он же и последний.

Если честно, мне хочется под землю от стыда провалиться, когда этот бандит руки мои при всех осматривает, зачем-то задрав свитер до самых локтей. Бакиров строго так смотрит, пристально, не давая и шанса вырвать руки из его огромных лап, и почему-то знатно чертыхается, когда видит мои ожоги. Его взгляд темнеет, и я сжимаюсь в тугой комок у стены, однако уйти мне никто не дает.

– Иди сюда.

Я не понимаю, что происходит, пока в одну секунду Михаил Александрович меня на руки не подхватывает, просто как пушинку! Он делает это с легкостью, тогда как я начинаю паниковать. Этот мужик просто огромный по сравнению со мной, и еще он меня куда-то несет, и уж точно не на выход.

– Не… нет!

– Цыть. Не пищи.

Его руки словно из стали сделаны, и, как я ни стараюсь вырваться, Бакиров сильнее. Он держит меня, подхватив под колени и за спину, несет, прижимая к себе, точно медведь. У меня нет ни шанса, ни одного.

Невольно запах его вдыхаю, оказавшись близко к груди. Сигареты и мускус, очень приятный мужской одеколон. Хвоя и крепкий кофе. Застываю. Боже, что делать, куда он меня несет…

Звенят ключи, и вскоре дверь открывается.

Михаил Александрович меня в свой кабинет заносит. Я понимаю это сразу по стойкому запаху кофе и сигарет в этой комнате. У стены черный кожаный диван стоит, на который он меня усаживает, как куколку.

Алена следом заходит, прикрывая дверь. В ее руках какая-то коробка, а у меня слезы в глазах, хоть я и стараюсь выглядеть спокойной.

Руки невыносимо уже просто болят, и я бы разревелась в голос, если бы была одна, а так стискиваю зубы.

Терплю, не хочу, чтобы они видели мою слабость, особенно Бакиров, который и так уже, похоже, едва сдерживается, чтобы меня не выкинуть отсюда.

– Ален, обработай и валите.

– Я? Вы что, нет, я крови боюсь, Михаил Александрович!

– Я пойду…

Срываюсь с дивана, но тут же жалею об этом.

– Сидеть!

Нет, не просьба. Приказ, заставляющий меня обратно сесть на диван и притихнуть от громового низкого баритона Михаила Александровича.

Дышу через раз, особенно когда Алена выходит и я остаюсь наедине с этим бандитом. Тут же вспоминаю слова Вадика. Не смотреть на Бакирова, а то он взбесится, может даже ударить!

Вперяю взгляд в пол и слышу только, как мужчина стул берет и подходит ко мне. Близко, слишком близко.

Замечаю в его руках эту самую коробку, которую он быстро открывает, а там медикаменты. Бинты, мази разные, жгуты, таблетки. О, это как раз то, что мне надо.

– Давай руки сюда.

– Зачем?

– Обработать надо, не то снова свалишься.

Поджимаю губы. Он все же думает, что я слабая, а я не слабая! Я сильная и самостоятельная уже давно!

– Не свалюсь. Я сама могу обработать! Я буду на врача учиться.

Поднимаю взгляд и сразу жалею. Бакиров смотрит прямо на меня в упор своими карими темными глазами. От него аж валит эта сила и опасность, которая меня до жути просто пугает.

Прижимаю руки к себе. Отодвигаюсь чуть дальше на диване от него. Не хочу, чтобы касался меня, мне страшно. Он выглядит как какой-то бешеный медведь, огромный и жуткий, весь в этих своих татуировках. Ужас.

– Врач, значит. Ну-ну.

Тут же в меня летит эта самая аптечка, которую я ловлю на лету, шипя от боли в пальцах. Отлично. Мне как раз надо практиковаться!

Бакиров поднимается, идет к столу, садится в большое кресло, закуривает. Я же хватаю эту коробочку и быстро в ней шарюсь. Не аптека, конечно, но мазь все же одну нужную нахожу. Противовоспалительная сильная и должна мне помочь.

Разматываю бинты на руках, осторожно поглядывая на бандита. Он сидит напротив и курит, тогда как я начинаю кашлять. Едкий дым забивается в нос, и горло от этого жутко першит. Про проветривание комнаты, похоже, тут никто не слышал, так как окно тут всегда закрыто.

Кашлю снова и снова, машу рукой перед лицом, пытаясь высушить выступившие от дыма слезы, и тогда Михаил Александрович недовольно тушит явно недокуренную сигарету.

– Спасибо. Так гораздо лучше.

– Тебя в теплице вырастили? – спрашивает на полном серьезе.

– Нет, просто дым очень едкий. Вы всегда только курите?

– Да, – чеканит коротко, мрачно.

– Почему? Это же вредно для здоровья!

– Жить тоже вредно для здоровья.

Поджимаю губы. Похоже, Бакирова не переспоришь, да и бесить его не хочется. Судя по тому, как он смотрит на меня, я его уж больно сильно раздражаю. Я бы могла ему целую лекцию про вред курения прочитать, да вот только боюсь, этому бандиту мои доводы не полезнее подорожника ко лбу будут.

– А-ай!

Шиплю от боли. Каждое движение пальцами аж в голову ударяет, и кажется, я переоценила свои силы, когда говорила, что смогу перевязать руки сама. Если бы хоть одна была повреждена, а так обе…

– Быстрее, – чеканит Бакиров, и я теряюсь. Мазь-то я нанесла, но, как ни стараюсь забинтовать руки, не могу. Боль просто адская, да и неудобно.

– Сейчас…

Мучаюсь еще минуту, и кажется, Михаил Александрович теряет терпение. Сжимаюсь вся, когда мужчина поднимается и молча подходит ко мне. Он не говорит. Просто берет стул и садится напротив.

– Дай сюда руки.

– Я сама могу!

– Сиди уже, блядь, не дергайся.

Разрешения никто не спрашивает, и уже через минуту Михаил Александрович с легкостью забинтовывает обе мои руки, притом с ловкостью хирурга. Я же даже не двигаюсь и, честно говоря, дышу через раз.

Мельком только поглядываю на Бакирова. Он, конечно, страшный, но не урод все же. Жуткий просто какой-то, брутальный, строгий, грубый. Я обласкана любовью только мамы и бабушки, и мне всегда в присутствии мужчин страшновато и неловко, однако рядом с Михаилом Александровичем это чувство умножается раз так в сто.

Я просто не могу быть спокойной рядом с ним, у меня аж сердце замирает, когда прямо сейчас он перематывает мою небольшую ладонь, держа ее в своей огромной лапе.

У Бакирова черная рубашка на груди расстегнута на две пуговицы и открывает вид на мощную смуглую шею. Закатанные до локтей рукава показывают сильные волосатые руки с крупными ладонями с обилием татуировок. Они начинаются на фалангах грубых пальцев, проходят по ладоням и, словно ветки, окутывают его крупные кисти. Что изображено на этих рисунках, не знаю. Какие-то знаки, кресты, картинки.

У Михаила Александровича теплые руки, огромные, грубые, но больно он мне не делает.

Сглатываю. Такой бандит может одной левой меня прихлопнуть, однако почему-то прикосновения его мне не противны. Заставляют только трепетать перед ним, и сейчас я вся сжимаюсь, боясь даже пошевелиться.

Невольно отмечаю, что у Бакирова нет кольца на безымянном пальце, но на левой руке есть крупный золотой перстень. Странно, почему он не женат. Он же значительно старше меня. Где его семья?

Михаилу Александровичу тридцать шесть. Ира, официантка, сегодня рассказала, а это значит, у нас двадцать лет разницы. Целая жизнь…

Бросаю взгляд на часы. Половина одиннадцатого ночи, и кажется, я прощелкала сегодня последнюю маршрутку, а мне на учебу завтра. Блин.

– Иди на выход, малая, и жди меня там, – закончив бинтовать мои руки, бросает Михаил Александрович и поднимется, тогда как я сдвинуться с места не могу.

– Зачем?

– Со мной поедешь, – чеканит строго, а я застываю. Ох, мамочки, куда это с ним…

Глава 7

– Я никуда не поеду с вами. Я сама. Сама дойду.

Пячусь к двери, но Бакиров, точно хищник, закрывает ее прямо перед моим носом одним быстрым хлопком.

– Я сказал ждать меня у входа! – рычит на этот раз как-то более страшно, отчего я чувствую волну мурашек по спине.

– Хорошо, – лепечу, понимая, что вариант “нет” у меня попросту отсутствует.

Выхожу из кабинета Михаила Александровича и, просочившись мимо зала, полного посетителей, оказываюсь на улице. В лицо тут же дует холодный зимний ветер вперемешку с дождем, а я пытаюсь унять бешено бьющееся сердце.

Зачем он сказал ждать его? Не понимаю. И вроде я его знаю уже немного, однако то, что знаю, доверия не внушает от слова совсем.

– Садись.

Вздрагиваю, когда слышу его грубый голос за спиной. Бакиров выходит во все той же одежде, накинув сверху легкую кожаную куртку, которую почему-то не застегивает, когда на улице просто жуть как холодно! Кивает мне на машину.

Осторожно подхожу к этому монстру. Огромный черный тонированный джип. На таких только бандиты ездят, ну как и он.

Оказавшись в салоне, вдыхаю запах кожи и сигарет. Поглядываю мельком на мужчину. Сосредоточен и серьезен. Михаил Александрович быстро заводит машину, и мы выезжаем с территории клуба.

В салоне холодно, поэтому я сильнее кутаюсь в куртку.

– Где живешь?

– Подвезите до остановки. Дальше я сама, – бубню под нос. Мне как-то неловко с ним. Еще и в машине этой явно дорогущей. Да и страшновато, чего уж греха таить. Сейчас в лес завезет – и пиши пропало. У нас две девочки на учебе исчезли. Так их никто и не нашел.

– Ты всегда такая упрямая или нашатырь в голову ударил?

– Всегда! Я сама могу справиться со своими проблемами. Мне не нужна помощь. Пожалуйста, довезите только до остановки!

Волнение выдает дрожь в голосе. Вокруг темно уже, а я одна в машине с этим бандитом еду. Неизвестно куда. Мамочки.

– Нет.

– Почему?

– Потому что такие, как ты, не должны шляться одни ночами по нашему району. Адрес, малая, живо.

Поджимаю губы. Мне не нужна помощь. Все это время я отлично справлялась сама со своими проблемами.

– Полевая, 5. И я не малая!

Складываю руки на груди, а Бакиров почему-то усмехается. Это чего он надо мной смеется, а? Не знаю, но в этот момент я улыбку его вижу впервые. Завораживающую, хищную, но очень заразительную, поэтому невольно улыбаюсь в ответ.

Случайно встречаемся взглядами, и я его, конечно, не выдерживаю. Поджимаю губы, первая стыдливо опускаю голову, чтобы не смотреть на сильные руки Михаила Александровича, на суровое сосредоточенное лицо и просто чтобы не пялиться так открыто на него.

– А кто же ты?

– Ангелина!

Бакиров не отвечает. Вижу только, как сосредоточенно на дорогу смотрит.

Остаток пути мы не говорим, он молчит, а я от боли в руках стараюсь не разреветься, хотя мазь уже начала действовать, и мне становится чуть лучше.

Я думаю, что Михаил Александрович меня только в мой район завезет, но он довозит меня прямо до двери подъезда.

Как только выхожу, замечаю, что он тоже вышел.

– Я сама дальше.

– Нет, – заключает строго.

– Почему?

– В зеркале видела себя? Потому.

Сжимаю кулаки. Это типа оскорбление сейчас было или комплимент?..

– Вообще-то, я умею защищаться и вполне могу сама за себя постоять. Я вовсе не слабая и могу дать отпор любому! – выпаливаю, смотря прямо на него, однако уже в следующую секунду Бакиров хватает меня за руку, с легкостью заворачивает ее за спину и буквально прижимает к стене подъезда.

Он такой высокий, как гора, сильный, точно медведь, и злой. Злющий даже.

Испугаться мне не дают, и вот я встречаюсь с его дикими темными глазами. Впервые так близко, что сердце замирает.

Мне не больно, но и двигаться я не могу. Совсем. Бакиров зафиксировал меня намертво и теперь держит как куколку в своих сильных огромных руках.

– Давай, защищайся! Покажи, как ты сама даешь отпор! Любому.

Пытаюсь оттолкнуть его, но нет. Он такой сильный, что не то что ударить его, я вообще ничего не могу, а еще… я замираю. Мы на улице одни, я совсем беззащитна перед этим взрослым мужиком, и слезы тут же наворачиваются на глаза.

– Ну и что ты будешь делать, Ангел?

Ангел. Меня так никогда не называли, но мне нравится, как это звучит в исполнении этого сурового бандита. Даже очень.

Бакиров спрашивает, серьезно смотря на меня, после чего медленно расстегивает мою куртку, продолжая удерживать меня у стены, как какого-то слабого котенка. Я же пугаюсь. Этот бандит может сделать сейчас со мной что угодно, реально все, и я начинаю очень сильно бояться. Сердце словно вот-вот пробьет дыру в груди!

– Отпустите… Не надо, – говорю это сбивчиво, после чего Бакиров тут же отпускает меня, и только тогда я замечаю, как сильно дрожат мои руки.

– Никогда с взрослым мужиком девочка не справится. Тебя любой скрутит и выебет, даже пикнуть не успеешь! Не будь глупой, Ангел, усекла?

– Да.

Сглатываю, смотря на бандита. Он наглядно мне показал, что я просто сопля перед ним!

Мошка, которую Бакиров может уложить одним просто пальцем! Чувствую себя дурехой, и еще как-то стыдно немного, этот взрослый мужчина меня глупой считает, а это уже обидно, и даже очень.

Заходим в подъезд вместе. На третий этаж пешком. Михаил Александрович идет за мной, провожает до самой двери.

– Тут?

– Ага.

Открываю дверь и маюсь на пороге. Не знаю, что сказать. Поблагодарить надо, наверное, хоть и жутко неловко.

– Михаил Александрович…

Я едва губы распахиваю, когда в этот момент соседская дверь напротив приоткрывается, и оттуда появляется баба Шура, заставляя меня просто позеленеть от стыда.

– Кто это тут шастает? Линочка, ты, что ль? Ты что так поздно домой возвращаешься? А вы…

Она тут же переводит любопытный взгляд на Бакирова.

– Это… Спасибо, что проводили, Михаил Александрович! – запинаюсь, подбирая слова.

– Дверь закрой. Два выходных у тебя, – басит Бакиров, не дожидаясь моего ответа, разворачивается и быстро сходит по ступенькам.

– Спокойной ночи, баб Шур, – тараторю я и захлопываю дверь. Объяснять ей, с кем я пришла сегодня, нет никакого желания.

Оказавшись дома, прикладываюсь головой к двери.

Мне кажется, про Бакирова зря наговаривают плохое. Если бы он был плохим, то не стал бы мне руки перевязывать и до дома провожать. Он не может быть жестоким и страшным… наверное, врут все о нем.

***

Она еще более странная, чем мне показалось сразу. Эта мелкая реально как Ангел. Еще очень молодая, юная даже, неискушенная, чистая и наивная просто до мозга костей. Я не видел такого… никогда! Котова не похожа на моих кобр танцовщиц, она какая-то домашняя, что ли, блаженная просто.

Как она глазища свои зеленые округлила, когда услышала, что подвезу ее, и я прочитал в них неподдельный страх. Правильно, кукла, бойся меня, меня надо бояться. Однако каким же было мое удивление, когда эта мелкая вдруг осмелела и заспешила домой, и это ее “сама” уже изрядно доставало.

Я заметил, что в ней был характер. Пусть она еще девочка совсем, но было в ней что-то, бросающееся в глаза. Упрямство и непокорность. Она разозлилась, когда я назвал ее “малой”, а после, видать, застеснялась, улыбнулась, а я с трудом отвел от нее взгляд.

Вроде ничего особенного, лицо как у всех, вот только когда Ангел улыбалась, она краснела, опускала голову, а после губы поджимала, и я видел их! Маленькие ямочки на ее щеках. Они появлялись, когда девчонка смущенно улыбалась, делая ее действительно похожей на куклу.

Мелкая ехала тихо, максимально далеко отодвинувшись от меня и часто поглядывая исподтишка, тогда как я не понимал, какого черта вожусь с ней.

Ангел не казалась глупой, была задумчивой и часто молчаливой, но, блядь, эта ее зеленая наивность про защиту себя просто поражала, и тогда я просто не выдержал.

По приезде за секунду ее к стене у подъезда прижал, желая показать ее реальное положение в этой цепочке зверей, и тут же пожалел. Кукла меня испугалась, в глазах сразу слезы заблестели, губа нижняя начала трястись, и пальцами я ощутил, как сильно она задрожала.

Ну куда она лезет, девочка же совсем еще, а по подворотням да по кабакам уже шляется, самостоятельная, мать ее.

Сама, блядь, справится с кем угодно. Ну-ну, разбежалась уже. Я ее до двери самой довел, зная, что в подъездах часто поджидают, и от этой мысли почему-то сжались кулаки. С ней же вот даже возиться не нужно будет.

Она такая слабая, ее только толкни – и все, легкая добыча, даже силу применять не придется. С такой можно что угодно творить, однако одно только понимание того, что малую кто-то может тронуть, почему-то выбесило за секунду.

Я знаю прекрасно, что и в моем клубе может произойти что угодно, тогда как эта мелочь теперь там будет светиться каждый чертов вечер, действуя мне на нервы.

Глава 8

В эту ночь я плохо сплю. У меня все еще болят руки, но именно сегодня мне впервые снится он. Бакиров в образе огромного свирепого медведя, однако я так и не понимаю, то ли во сне он меня защищает, то ли сам хочет напасть, а еще… я его запах вспоминаю. Когда Михаил Александрович меня на руки поднимал, я уловила его запах, и он мне безумно понравился. Такой опасный, сильный, будоражащий меня и очень завлекающий.

Усмехаюсь про себя. Бакиров, наверное, просто не хотел пугать мною гостей, потому и забрал на руках из зала. Думал потом, видать, что я снова где-то под его клубом упаду, вот и подвез. Тогда почему аж до дома проводил, когда мог просто на углу высадить? Не знаю, но и спрашивать его не стала. Глупые вопросы, ни к чему они.

Проснувшись, быстро осматриваю руки. Выглядят чуть лучше, но все равно болят, однако пойти на учебу все же решаюсь, так как знаю, что даже один день пропускать плохо.

У меня скоро должны курсы подготовительные начаться по биологии, а я до сих пор на них не насобирала, однако с зарплаты уже будут деньги, и тогда придется бегать еще и на курсы между учебой и работой.

Вернувшись в обед, готовлю себе нечто вроде тостов. Было бы лучше, если бы у меня было мясо, колбаса, ну или хотя бы яйца, однако денег на эту роскошь уже давно нет. Запиваю сладким чаем с вареньем. Вроде сыта.

Пообедав, закрываю дверь и сразу же слышу щелчок позади.

– Линочка, здравствуй.

Ох, снова соседка. Как будто караулила меня, и не то чтобы я избегала ее, просто знаю, что сейчас будет расспрашивать, как обычно, а я не привыкла, чтобы в душу лезли. Особенно в последнее время, когда и так тошно.

– Здравствуйте, баб Шур.

Закрываю дверь, быстро намереваясь уйти, но куда там.

– Линочка, погоди. А что это за мужчина был с тобой вчера?

Поджимаю губы. Хоть что скажи, баб Шура это так перевернет, что в любом случае получится компромат.

– Так… знакомый, – выпаливаю первое, что приходит в голову, и тогда соседка неодобрительно качает головой.

– Ты, детка, не водись с такими знакомыми. Он намного старше тебя, вон какой взрослый бугай. У него ж на роже написано “бандюган”. Ты такая молоденькая еще, Линочка, не дай бог, обидит тебя.

– Нет, не переживайте, баб Шур! – уже сбегая по ступенькам, отвечаю я, вспоминая, как Бакиров мне руки вчера перевязывал. Думаю, все же наговаривают на него. Не может Михаил Александрович быть плохим. Ну не может же! Он только с виду страшный, наверное.

На улице опять мороз, но куртку себе новую я так и не покупаю. Жду весну, денег на такие вещи нет, однако я не жалуюсь. В последнее время на улицах все чаще стали появляться беспризорники и разного рода бедолаги, поэтому у меня еще куда ни шло дела, хотя бы квартира собственная есть.

Я сильная, взрослая, и я справлюсь. Я так думаю, потому что мне так проще. Потому что мысли о том, что я осталась совсем одна, у меня нет родственников и, по сути, я никому не нужна, больно бьют по сердцу.

Подойдя к клубу, уже почти не чувствую пальцев на руках, однако дверь так и не распахиваю, потому что немного поодаль невольно улавливаю какие-то крики, словно… кто-то на помощь зовет истошно.

К моему ужасу, в этой темноте практически ничего не видно, однако крики продолжаются, и я подхожу на звуки ближе туда, куда падает тусклый свет, с каждым шагом леденея от ужаса.

Сердце за секунду начинает стучать где-то в горле от увиденного, и я останавливаюсь. Застываю просто, не в силах пошевелиться от увиденного.

Человек. Он лежит на асфальте в луже воды или собственной крови. На него падает тусклый свет фонаря. Рядом двое бугаев в черных куртках, и еще один самый крупный мужик… бьет его ногами по ребрам. С размаху, жестоко, провоцируя у несчастного жуткий гортанный хрип и, кажется, плач.

Боже, я такого в жизни не видела, и у меня тут же кровь стынет в жилах от этой страшной картины! Они его убивают тут… убьют же прямо сейчас несчастного. Как стая волков накинулись на бедного человека.

Очередной удар, и я слышу хруст его кости. Отвратительный, неприятный, вызывающий у меня настоящий шок.

– А-а-а! – невольно вскрикиваю и только потом прикладываю онемевшую ладонь ко рту.

Этот звук заставляет зверей остановиться. Самый крупный из них – тот, который бил, – первым оборачивается ко мне, и в этом монстре я узнаю… Бакирова.

За ним следом оборачиваются остальные. Здоровый бугай Хаммер и еще другой, незнакомый мне мужик со страшным звериным взглядом.

Прямо сейчас они все смотрят, точно дикие волки, на меня, тогда как я от шока даже слова сказать не могу, пошевелиться тоже.

Мне страшно. Я стала свидетелем того, чего не должна была видеть, и как на это отреагируют эти звери – даже не представляю.

Глава 9

– Иди отсюда, – рычит Бакиров. Его взгляд потемневший, страшный, жестокий.

Нет, он не кричит, он от тона его голоса у меня мороз идет по коже, и, вперив взгляд вниз, я быстро забегаю в клуб, только тогда замечая, как сильно дрожат мои руки.

Он никакой не хороший, я ошиблась. Хороший человек не стал бы так жестоко избивать другого, без жалости, просто… как дикий зверь!

Бакиров бандит, и теперь я нисколько не сомневаюсь в том, что то, что он нем говорят, – правда. Он может убить, может сделать больно, может сделать так, что человек больше не вернется домой.

– Лина? Я думала, тебя не будет сегодня.

Алена встречает меня в зале.

– Мне уже лучше, спасибо. Могу работать.

– Ну, иди тогда переодевайся, раз пришла.

– Ага.

Киваю и сразу же иду в раздевалку, стараясь успокоиться, хотя внутри меня все еще колотит.

Тот несчастный человек. Боже, как так можно-то вообще? Как можно человека избивать, делать ему больно, он же просил, господи, он так отчаянно просил его не трогать, а Бакиров не слушал. Он избивал этого бедного мужчину до смерти, тогда как остальные волки просто стояли рядом!

Выйдя из раздевалки, я замечаю, как дверь клуба распахивается, и в нее входят они… Эти звери – дикие, опасные, здоровенные мужики. Бандиты.

Спрятавшись за угол, я даже не дышу, пока мимо проходит Михаил Александрович. За ним, точно собачонка, семенит Серый. Тот незнакомый мужчина вместе с Хамером в зал проходят и сразу же заказывают коньяк у официантки Марины.

Я с ней почти не знакома. Так, перекидывались парой слов, ну и осмотрела она меня в первый день с ног до головы, презрительно поджав губы.

Бросаю взгляд на часы. Еще два часа до официального открытия клуба, но, похоже, для Хаммера он открыт в любое время. Так, ладно, все равно убирать надо, есть посетители или нет, поэтому, нацепив форму и перчатки, я принимаюсь за дело.

Зайдя в зал, невольно на Хаммера смотрю. У него русые волосы и серые глаза. Сам он большой, высокий, не зря я тогда испугалась его. От него аж веет криминалом, хотя я уже видела, как он улыбается. Лучезарно, наверное, самое точное определение. Рядом с ним мужчина сидит. Крупнее, кажется, чуть старше, с черными глазами и такими же волосами. Какой-то дикий, что ли. Тихий, но точно опасный.

Сглатываю и, схватив ведро, специально начинаю мыть полы в дальней части зала, однако даже там этот бугай Хаммер сразу замечает меня. Его зовут Леша, но, кажется, эта кличка ему ближе.

– О, маленькая, иди сюда!

Стиснув зубы, игнорирую. Как же мне хочется стать невидимкой!

– Линусь, иди к нам! Ну, подойди на минутку.

Понимая, что он не отлипнет, осторожно подхожу к мужчинам.

– Добрый вечер.

– Ну как ты, цветочек? Освоилась?

– Все хорошо. Спасибо, – бубню себе под нос, уже жалея, что подошла к ним.

– Знакомься. Это Стас. Наш местный психопат.

Усмехается, а я сжимаюсь вся от такого представления.

– Здравствуйте, – отвечаю тихо, стараясь не смотреть на этого Стаса. Он какой-то страшный, точно волк-одиночка. Он был там. Тоже избивал того бедного мужчину вместе с Бакировым и сейчас, похоже, вообще не жалеет об этом.

– Ну чего ты, маленькая, испугалась того, что на улице было?

Опрокидывая в себя очередную стопку коньяка, Хаммер криво усмехается.

– Нет. Нисколько, – вру и тут же слышу смешок Хаммера, тогда как второй мужчина лишь окидывает меня строгим взглядом.

– Да не бойся ты, тут еще и не такое увидишь. Как твои ручки, больше не хочешь сознание потерять? Может, и мы тебя спасать будем? – издевается Хаммер, а у меня кулаки сжимаются.

– Кто вам рассказал об этом?

– Алена-царевна проболталась. Так что, маленькая, ты уже отблагодарила дядю Бакирова за помощь?

Поднимаю взгляд и с глазами его серыми встречаюсь.

– Я скажу ему “спасибо”.

– Не-ет, ну ты чего? Бакир не принимает простого “спасибо”. Стал бы он тебе помогать, цветочек.

– Я не понимаю, о чем вы.

Пожимаю плечами.

– А тут нечего понимать, – Хаммер отвечает уже серьезно, смотря на меня. – Бакир ничего не делает безвозмездно и всегда забирает долги. Ты же видела сегодня, каким образом. Я бы не злил его на твоем месте. Иди. Лучше сама отблагодари его, малышка, чем он сам к тебе придет долги выбивать, уж поверь, – опрокидывая в себя новую стопку коньяка, говорит Хаммер, а у меня мурашки по телу ползут.

Кажется, я теперь поняла, что помощь Михаила Александровича вчера не была безвозмездной, вот только как я его благодарить буду, если простого “спасибо” ему недостаточно…

***

Хренов барыга Павлик. Как же мне хотелось его задавить! Жаль, что Фил еще не пришел, но мы и сами отлично справились. Беркут постарался, притащил эту крысу за горло прямо до моего порога, за что, несомненно, получит знатный приз.

Одно только херово вышло: та мелкая увидела нас, и я вообще не понимал, какого черта она приперлась сегодня со своими руками.

Зрелище получилось не очень, так как именно в тот момент Павлуша начал выплевывать кишки, и малая истошно запищала. О, как она смотрела на нас – и особенно на меня. Глазищами своими зелеными по пять копеек, застывшая от ужаса и бледная, как стена.

Захотелось знатно выругаться. Видно, не привыкла эта принцесса видеть такое, тогда как для меня это вообще в порядке вещей. Я вырос в этой среде, и это и есть мой дом, мои правила и мои, мать ее, законы.

Серый выкинул Павлушу за территорию, а я пошел в кабинет. Мне похуй на то, что с ним теперь будет. Зато Фил будет спать спокойнее.

Теперь хочу побыть один, но, как только тянусь за сигаретами, глухой стук в дверь отвлекает.

– Алена, я же сказал, никого…

– Можно? – тонкий голос разбавляет тишину.

Ангел. Осторожно заглядывает ко мне.

Удивляюсь. Какого лешего она сегодня приперлась? Да и вообще. Не место ей здесь. Сто раз уже говорил.

– Ты? Чего тебе?

Вижу, как малая осторожно входит и захлопывает за собой дверь. Еще более бледная, чем тогда на улице. Снова этот балахон на ней жуткий, но так даже лучше, не привлекает внимание ни мое, ни чье-либо другое.

Отмечаю, что пальцы ее как-то уж больно сильно дрожат, хотя голову высоко задрала, горделиво.

– Я… пришла.

Закуриваю. Еще более странной девки в жизни не видел.

Замолкает. Смотрит куда угодно, но не на меня, что уже начинает бесить. Щеки ее быстро становятся пунцовыми, прямо у меня на глазах краснеет. Губы пухлые грызет, хлопает своими ресницами длинными – чудная, ничего не скажешь.

– До завтра тянуть будешь?

– Михаил Александрович… – говорит тихо, сбивается. Вижу, нервничает. Сильно. – Я пришла вас отблагодарить, – лепечет, смотря в пол, дрожащими пальцами свою косу поправляя, и я вот уже вообще ни хрена не понимаю.

– За что?

– За вчерашнюю помощь.

– Ну, благодари.

Становится даже интересно, и, закурив, откидываюсь на кресло. Смотрю на эту мелкую. Что-то она больно красная уже, дышит тяжело, быстро, вот только то, что эта сопля делает дальше, просто вводит в ступор.

Кукла тянется бледными тонкими руками к форме, начиная ее снимать передо мной, при этом дрожа как осиновый лист. Сказать, что я охреневаю в этот момент, – это ничего, блядь, не сказать.

Глава 10

– Так, стоп!

Нет, конечно, я не против стриптиза, но не от этой же сопли.

Ангел резко останавливается, натягивает этот балахон обратно, обхватывает себя руками.

С какого-то перепугу начинает икать предо мной. Прекрасно, просто зашибись.

Смотрю на нее внимательнее. Всполошилась вся, того и гляди разревется, но с места не сдвигается, так и стоит на месте.

Что в ее башке, вот что там? Знал же, с ней будут проблемы, вот как чуял.

– Че ты делаешь?

Молчит. Голову опустила. Щеки еще краснее стали. Ребенок самый настоящий.

– Я не хочу, чтобы вы меня так же, как и того бедного на улице, избили, – лепечет тихо, тогда как я все еще не вкуриваю.

– С чего ты взяла, что я тебя буду избивать и что мне нужна твоя благодарность? Да еще и такая?

– Алексей. То есть… Хаммер сказал, что вы изобьете меня, если я не отблагодарю вас.

Глаза свои поднимает, озера изумрудные. Встревоженные сейчас, как у зайца.

И тут, наконец, до меня доходит. Леха-сказочник, мать его, в своем репертуаре и, конечно, решил оттянуться на этой сопле.

– Пошли.

***

У него все еще сбиты костяшки на огромных руках, и кажется, Хаммер не врал. Бакиров может обидеть, и ему ничего не будет за это. Я вхожу в его кабинет, но от страха забываю слова. Все в голове смешивается, я тянусь к форме, но, как только начинаю ее снимать, Михаил Александрович просто рычит на меня, заставляя сразу остановиться.

Едва хватаю воздух, стараясь не свалиться. Мне стыдно и страшно, и еще как-то… щекотно даже. Поджимаю губы, вдыхаю его запах. Боже, такого позора я еще в жизни не испытывала!

Оперевшись на стол сильными руками, Бакиров смотрит на меня, как на дуру, а я не знаю, что делать и как вести себя. Я отличница круглая, а перед ним как глупышка настоящая.

– Пошли.

После этого Михаил Александрович как-то резко поднимается и кивает на дверь.

– Куда…

– На выход! – зло чеканит, проходя мимо меня.

Идем в зал вместе. Я едва поспеваю за мужчиной, смотря на его широкую спину. Бакиров подходит прямо к столику, где все еще сидят Хаммер и тот мрачный Стас. Рядом с ними девочки-танцовщицы. Одна из них сидит у Хаммера прямо на коленях, довольно его обнимая.

– Че ты ей наплел? – басит Михаил Александрович, а мне хочется провалиться. Как-то жутко неловко вышло. Словно я на этого Алексея нажаловалась.

От стыда живот сжимается, превращаясь в камень.

– О! Бакир, брат, садись к нам.

– Хаммер, я повторяю свой вопрос. Какого хера эта сопля приперлась ко мне?!

А вот тут уже становится обидно. Михаил Александрович не подбирает выражений и говорит так, словно меня тут нет. Притом говорит недовольно, раздраженно даже, будто я разозлила его. Сильно.

Хаммер расплывается в своей лучезарной улыбке, подмигивая мне.

– Да ничего я не сказал, и вообще, я-то тут при чем? Кто ж виноват, что маленькая шуток не понимает?

Вижу, как Михаил Александрович напрягается, недовольно окидывая меня взглядом.

– Ты заебал уже, Леха. А ты, – смотрит на меня строго, – иди работай.

– Извините, – тихонько ему шепчу и, резко развернувшись, бегу в раздевалку, сгорая от стыда и коря себя за глупость. За тупость даже. Невероятно просто.

Боже, как я вообще могла поверить этому Хаммеру, прийти в кабинет Бакирова, да еще и начать при нем раздеваться?!

О чем только думала… Не знаю. Просто испугалась я его. Поверила, что может и меня избить. Хотя все еще верю: такой, как Бакиров, точно может.

Такого позора я еще не испытывала. Этот взрослый мужчина смотрел на меня, как на идиотку. Обычно я не туплю, но тут просто растерялась.

Теперь хочется отмотать все назад, но я уже наворотила делов, и наверное, Михаил Александрович думает, что я просто конченая дурочка.

Быстро вытираю слезы. Кажется, только теперь понимаю, что тут каждый сам за себя.

В тот вечер я больше не вижу Бакирова, как и три следующих недели. Он вообще не появляется, клубом Анатолий руководит, и спрашивать его о том, куда подевался Михаил Александрович, я, конечно, не могу, хотя думаю о нем. Часто, каждый раз вспоминая его сильные руки, будоражащий запах и строгий взгляд.

После того вечера на месте, где Бакиров избил несчастного, остается кровавое пятно, и я даже не представляю, выжил ли он или нет. Никто в клубе об этом не говорит почему-то. Одно только понимаю: Михаил Александрович уж точно не принц, и было крайне глупо так думать. Он опасный бандит, авторитет, который меня очень пугает, но в то же время почему-то я каждый день прихожу на работу в клуб в надежде снова увидеть его. Хотя бы мельком, хотя бы издалека. Не знаю, что это, у меня такого еще не было… никогда.

За эти недели я знакомлюсь с девушками-официантками, которых три: Марина, Ирина и Светлана, ну и Алена иногда помогает, если они не успевают.

С девушками-танцовщицами я тоже знакомлюсь. Их целая группа, однако заведует всеми Алена. После нескольких недель работы мне удается краем глаза заметить, как тренируются девушки перед выступлениями, и я даже засматриваюсь на них.

Они все как на подбор очень красивые и двигаются так… эротично, вызывающе и просто на грани. Я же смотрю на себя в зеркало в этой жуткой форме уборщицы, и до слез обидно становится. У меня ведь тоже красивая фигура, но под этим балахоном не то что бедер, даже лодыжек моих не видно.

Сегодня заканчиваю чуть раньше. Я наловчилась уже быстро мыть полы и убираться и уже на выходе из клуба встречаюсь с высокой блондинкой, немного похожей на лебедя. Следом за ней заходит Тоха. Анатолий, точнее. Я его так называю. Официально, потому как по кличке его звать мне стыдно.

– Добрый вечер, Анатолий.

– Привет, закончила?

– Ага.

– Ты и есть та самая маленькая работница? – спрашивает блондинка, и я не могу не отметить, что она очень-очень красивая. Такая… изысканная, что ли, благородная даже. Эта женщина тепло прижимается к Анатолию, и я вижу, что он отвечает взаимностью. Это же его невеста Людмила! О которой он говорит… постоянно.

Пожимаю плечами.

– Да. Похоже на то.

– Люда.

Она протягивает мне руку, и, бросив взгляд на Анатолия, я ее пожимаю.

– Очень приятно, Лина.

Становится как-то неловко. Эта молодая женщина – первая, кто мне тут руку протянул. Остальные либо фыркали, либо вообще отворачивались. С официантками мы особо не нашли общего языка. Наверное, потому, что я ниже по рангу, всего лишь простая уборщица.

– Мне пора. До завтра! – кутаясь в свою холодную куртку, тараторю я и просачиваюсь мимо этой сладкой парочки в мартовский вечер. Позже я буду видеть их вместе часто, и, что самое удивительное, грубый Анатолий в присутствии Людмилы забывал о том, что он тоже бандит, и уделял внимание только ей.

Возвращаюсь домой, когда уже давно темно. Я не боюсь темноты, привыкла к ней, однако все же стараюсь быстро проходить темные переулки. Пробегать, точнее. Все еще помню прием Бакирова, который мне наглядно показал, что мои силы с мужскими и близко не равны, так что как-то не хочется нажить себе проблем.

Зайдя в подъезд, быстро поднимаюсь к себе на этаж, и только достаю ключи из кармана замечаю, что дверь в мою квартиру и так уже… открыта.

Глава 11

Осторожно вхожу внутрь. Я думаю, что это снова та жуткая женщина из социального учреждения. Она уже приходила однажды, спрашивала о родственниках, пугала, что заберет в детдом, но я заверила ее, что у меня есть родственники и даже опекун. Я пообещала ей принести справку, но за месяц никакой родственник у меня так и не появился, а потом я долго плакала в подушку. Теперь я все еще боюсь, что она придет снова и меня точно заберут в приют.

Порой так сильно боюсь, что аж руки трястись начинают, однако та женщина стучалась ко мне, а сейчас… дверь настежь открыта.

У меня с собой даже фонарика нет, не говоря уже о чем-то посерьезней, поэтому ступаю тихонько, даже не представляя, кто мог залезть ко мне в квартиру.

Гостей не жду, родственники умерли, да и кому я нужна? Никому, кроме мамы с бабушкой, которых уже нет.

Из кухни по коридору доносится тусклый свет, потому, не разуваясь, я иду прямо туда, замечая за столом… двух мужчин. В синей форме и с погонами. Милиционеры.

– Вы кто?

Кажется, они здорово похозяйничали, пока меня не было, судя по открытым шкафчикам кухни. Как они умудрились открыть дверь без ключа, я даже думать боюсь.

Услышав меня, незваные гости поднимаются, и я невольно сглатываю. Оба высокие, один молодой, а второй старше. Лет сорок ему, похоже, и уже видны морщины.

– Котова Ангелина Алексеевна?

– Да… – отвечаю тихо, успевая уже надумать, за что меня могут арестовать, и в голову пока ничего не приходит.

– Как вы попали сюда?

– Неважно, девочка. Ты проходи, не стесняйся, – говорит старший, будто это я у него дома, а не он у меня.

– Что вам нужно?

– Да ты не бойся так. Просто поговорим. Меня Андрей Витальевич Архипов зовут. Я майор милиции. Садись.

Осторожно опускаюсь на предложенный стул. Сердце за секунду ускоряется до предела.

Вижу, как этот старший милиционер какую-то папку достает и на стол кладет. Прямо передо мной.

– Я… что-то нарушила?

– Кто, ты? Не-ет, ты же хорошая девочка, послушная, да, Ангелина?

– Я не понимаю, о чем вы. Что это?

Бросаю взгляд на открытую папку, а там фото Михаила Александровича в разных ракурсах и в разных местах, а также Анатолий, несколько кадров Серого, Фила и Хаммера.

– Знакомые товарищи?

Перевожу взгляд на милиционера. Что говорить… что?

– Да ты не кипишуй так. Можешь не отвечать. Я знаю, на кого ты работаешь, девочка.

– Я не…

Подхватываюсь со стула, но тяжелая рука мужчины на моем плече заставляет быстро сесть обратно.

– Чш! Ну-ну, спокойно. Сядь!

Сажусь, сглатываю.

– У тебя хорошая квартира, девочка, – осматривается, довольно кивает. – Двушка, условия тоже нормальные. Мамы недавно не стало и бабушки, так ведь? Ты же еще в учишься, наверняка тебе очень сложно было найти такую работу.

Обхватываю себя руками. Что-то он не похож на хорошего милиционера.

– К чему вы клоните?

– К тому, что у меня хорошие связи, и я тебе помогу в будущем, но сейчас мне нужен свой человек. Давай дружить, а?

– Я не понимаю…

– Да что ж ты непонятливая-то такая? Лин, мне нужно, чтобы ты просто была очень внимательной и запоминала все-все, что происходит в кубле Бакирова. Стань к нему ближе, вотрись в доверие, а я просто буду приходить к тебе иногда и спрашивать, как дела, идет?

– Нет. Не идет. Уходите!

Подрываюсь со стула, но не успеваю среагировать, когда в тот же миг этот мент хватает мою руку и намертво впечатывает ее в стол своей лапой, сверху ставя горячую чашку с чаем. Прямо мне на ладонь, нажимая на нее до боли.

– Аа-ай! Пустите!

– Слушай сюда, Ангелина. Я не спрашивать тебя сюда пришел, а договариваться, ясно? Или ты становишься моей маленькой мышкой, или уже завтра я вызываю службу опеки и ты пиздуешь в детдом. И уж поверь, я позабочусь о том, чтобы ты из него вернулась выебаной во все дыры. И квартирка твоя мне уж очень нравится, я говорил? Ты же не хочешь остаться на улице?

Рука немеет, а еще очень жжет от горячего расплескавшегося чая, и я вскрикиваю, когда в какой-то момент этот страшный человек убирает чашку, но вместо того, чтобы на стол ее поставить, щедро поливает кипятком мою руку.

– А-а-ай, не надо!

После этого чудовища в форме поднимаются, и, заправляя мне волосы за ухо, этот мент вытирает мои слезы.

– Я думаю, мы поняли друг друга, зайка. Будь хорошей девочкой.

После этот оборотень в погонах забирает папку со стола и, подмигнув мне, уходит вместе со вторым напарником.

Я же опускаюсь на пол, прикладывая жгущую ладонь к груди и стараясь переварить услышанное.

В голову тут же ударяет желание пойти к соседке, чтобы позвонить в милицию, однако я быстро отметеливаю эту идею. Куда звонить, если только что это и была милиция.

Как этот майор мог столько всего узнать обо мне, забраться в мою квартиру? И, что хуже, он хочет, чтобы я ему рассказывала все, что происходит у Бакирова, чтобы я стала крысой у криминального авторитета…

Глава 12

Всю ночь глаза сомкнуть не могу. Я боюсь, что тот жуткий мент вернется, но никто больше не приходит. Под утро подрываюсь рано с красными глазами и раскалывающейся больной головой. На руке остается красный след ожога, который прячу под большим рукавом свитера. Прекрасный день рождения, ничего не скажешь.

На уроках досыпаю и собираюсь на работу вовремя. Пересчитываю оставшиеся деньги. У меня первая зарплата должна быть скоро, и я очень, очень жду этих денег, потому что, если честно, мне скоро будет не на что покупать еду. Даже самое простое, а брать в долг мне стыдно, да и не у кого. Соседка баба Шура сама перебивается, хоть и зовет меня иногда обедать, я не прихожу. Мне стыдно, и я сама должна справляться со своими проблемами, поэтому обычно я готовлю себе всякие супчики и каши, хотя очень часто хочется фруктов, но позволить их себе пока не получается.

Подхожу к клубу вовремя. У самого входа замечаю престарелого мужчину, который, кажется, входить не собирается. От него плохо пахнет, и весь он какой-то помятый, да еще и на костылях, бедный, стоит.

– Девочка, помоги инвалиду копейкой.

Протягивает синеватую грязную руку, опираясь на костыли. Одна нога у него перебинтована и согнута в колене. Он едва стоит, прихрамывает.

Вспоминаю, что денег у меня вообще немного, однако и пройти мимо я не могу. Ему хуже, видно же.

– Да, конечно. Сейчас.

Открываю рюкзак, достаю кошелек.

– Че ты делаешь?

Вздрагиваю от грубого мужского голоса, который узнаю за секунду. Бакиров. И сейчас он стоит прямо предо мной. Я не видела его последние три недели и теперь теряюсь. Он высокий и большой по сравнению со мной, а еще мрачный и какой-то злой. Смотрит на меня сурово.

Начинаю нервничать.

– Этот человек не может ходить. Ему нужна помощь. Держите.

Протягиваю ему мелочь, но Бакиров резко убирает мою руку от этого несчастного, не позволяя отдать деньги, а меня от его прикосновения как током бьет. Аж колет кожу!

– Подожди, Ангел. Ходить не можешь, да?

– Да, уважаемый, не могу.

Бакиров осматривает этого мужчину, почему-то усмехается, тогда как я не понимаю, что тут вообще смешного.

Все случается быстро, проходит не больше секунды, и я вскрикиваю от ужаса, когда Михаил Александрович подходит к этому несчастному и одним движением ноги выбивает костыли из его рук! Эти палочки валятся на асфальт, вызывая возмущенное шипение инвалида.

– О боже! Что вы делаете?!

– А-ах, больно… с-сука!

– Вы что?! О господи, так же нельзя!

Бросаюсь помочь этому бедолаге, но Бакиров за руку меня хватает, не давая подойти к инвалиду.

– Не трогай его! Пошел вон отсюда.

– Это кто говорит?

– Бакир говорит. Еще раз припрешься, инвалидом точно станешь, – басит уверенно, заставляя меня всю сжаться, и я аж рот открываю, когда этот несчастный в один миг выпрямляется, берет костыли в охапку и уходит отсюда, как обычный здоровый человек! Он может ходить и даже бегать, судя по тому, как быстро уносит ноги отсюда.

Сглатываю, переводя взгляд на Михаила Александровича. У него щетина отросла и кажется очень-очень жесткой. Почему-то живот сжимается при виде него. Мне жутко неловко рядом с ним и стыдно еще очень почему-то.

– Как… как вы поняли, что он притворяется?

– Я тебе говорил не быть глупой, Ангел! – рычит на меня, а у меня кулаки сжимаются от злости.

– Я не глупая! Я думала, ему нужна помощь! – Бакиров усмехается, а меня уже просто распирает от возмущения.

– Вас родители не учили милосердию, уважению, ну хотя бы доброте?

– У меня не было родителей, а улица научила только одному.

– Чему?

– Бить первым.

Поджимаю губы. Становится стыдно. Я понимаю, что Бакиров вырос без родительской любви.

– Извините, я не знала. Но я не могла пройти мимо инвалида! И это было несправедливо с вашей стороны – толкнуть его костыли!

– Блядь, он никакой не инвалид, усекла? В жизни нет справедливости! – чеканит Бакиров, выкидывая сигарету, и открывает мне тяжелую дверь клуба. – Входи!

– Я сама могу открыть! И вообще, вы могли бы пройти мимо. Мне ничья помощь не нужна!

– Прикуси язык, дите. Не борзей мне тут.

– Я не ребенок! Я уже взрослая, между прочим!

– Входи, я сказал, живо, – Бакиров рычит на меня, и, поджав губы, я все же вхожу в клуб. Дверь и правда тяжелая, открывать ее всегда сложно.

Весь этот вечер дерганая хожу, как на ножах, убираю и все никак не могу выкинуть наш разговор с Михаилом Александровичем.

Я не ребенок, ну почему он меня так назвал?! Не напал бы тот мужик на меня, ну отдала бы я ему деньги последние, ну и что?! Блин, он бы меня просто развел, как дурочку…

Снова я натупила, да еще и так грубо ответила, а ведь Михаил Александрович помог мне тогда с работой. Если бы не он, у меня бы не было этого места.

Становится стыдно, и даже очень, я хочу извиниться за свои слова, однако больше в тот вечер Бакирова я не вижу, как и всю следующую неделю.

Все это время я плохо сплю, так как теперь каждую ночь к звукам прислушиваюсь. Я боюсь, что тот мент Архипов снова вернется, но он больше не приходит.

В этот момент я понимаю, что должна рассказать Бакирову об этом. Пусть выгонит, если захочет, но я хотя бы не буду это скрывать от него. Каким бы плохим этот бандит ни был, он не заслужил, чтобы я отплатила ему предательством.

Сегодня у меня было две контрольных, поэтому прихожу в клуб выжатой как лимон. Зайдя внутрь, тут же выискиваю глазами Бакирова и, на удивление, нахожу. Он редко бывает здесь, и сегодня прямо удача поймать его, однако, как только я открываю рот, чтобы поздороваться, Бакиров проходит мимо, даже голову ко мне не повернув! Будто меня и нет! Будто я просто пустое место для него, мелкая мошка!

Стиснув зубы от обиды, плетусь домой, но желание рассказать ему об Архипове и извиниться не пропадает, поэтому на следующий день, убрав в коридоре, на кухне и в зале, я переодеваюсь в обычную одежду, но домой не иду.

Бакирова сегодня не видела, но мне нужно дождаться его, чтобы сказать о том случае с ментом у меня дома. Конечно, никакой помощи я не жду от него, но я думаю, что это важно.

– Ты чего сидишь тут, Лин? Отработала же.

Ко мне официантка Марина подходит с подносом в руках. Невольно отмечаю, что ее форма по сравнению с моей как небо и земля. Красивая, открывающая ноги и полную грудь, аккуратная и по размеру. Моя же форма уборщицы ужасная, просто жуть, закрывает меня, точно скафандр!

– Я жду Михаила Александровича.

– Бакирова, что ли?

Киваю. На часах уже десять, и мне давно пора домой, но уходить, не поговорив с ним, не хочется.

– А зачем он тебе, малышка? Он если и придет, так поздно будет уже. Ты бы домой добиралась, пока рано.

– Мне надо, Марин. По личному делу.

– По личному? Как знаешь. Может, и придет, Бакир обычно никому не отчитывается.

Перекинув блондинистые волосы через плечо, Марина уходит с подносом в руках, а я лишь запах еды улавливаю. Не то чтобы я сильно голодной была, но запах нарезанной колбасы и сыра прямо в голову ударяет, провоцируя болезненное урчание в желудке.

Из зала выйти мне все же приходится, так как постепенно посетители приходят и девочки на сцене начинают танцевать. Я же чувствую себя здесь белой вороной. Зал мгновенно напитывается запахом спиртного, сигаретами и мужской похотью, тогда как мне все это чуждо, стыдно и дико.

Выйдя на улицу, кутаюсь в куртку. Хоть уже начало марта, дует пронизывающий ветер, но я знаю, что должна дождаться Михаила Александровича, и, промерзнув еще добрых минут сорок, все же замечаю машину Бакирова.

Он заезжает прямо во двор до самых дверей, вот только выходит не один, а с яркой блондинкой на высоченных каблуках.

– Михаил Александрович…

Подхожу к нему, стараясь не забыть свою приготовленную речь, однако при виде мужчины почему-то сбиваюсь.

– Я… Вы…

– В чем дело? Решила, наконец, уволиться? – спрашивает так, будто надеется, что я так быстро сдамся. Ну уж нет.

Глава 13

– Нет. Я хотела извиниться за свои слова тогда. Извините.

Мужчина на это лишь коротко кивает, и я набираю больше воздуха.

– Мне нужно вам сказать…

– Иди домой, Ангел. Нечего тебе тут шататься, – грубо бросает Бакиров и проходит мимо меня, даже не дослушав. Хлопает дверь, он с этой высокой блондинкой заходит в клуб, а я так и остаюсь на холодной улице.

Становится жутко обидно. Михаил Александрович даже не выслушал меня, будто мое слово для него ничего не значит, будто меня вообще не существует и я совсем не стою его драгоценного внимания.

Хотя с другой стороны, что бы изменилось, если бы я ему рассказала о предложении мента стать крысой и следить за бандитом? Бакиров выгнал бы меня в ту же секунду, и я осталась бы без работы, которая так сильно мне нужна.

Возвращаться в клуб больше не хочется, поэтому, круто развернувшись, я просто бегу в ночную мглу, понимая, что теперь у меня есть секрет от Бакирова, и я надеюсь, что тот мент больше никогда не придет ко мне в квартиру.

На следующий день у нас экскурсия, но я не еду на нее по банальной причине экономии денег. Раньше я не пропускала такие мероприятия, однако теперь мне приходится контролировать буквально каждую копейку, чтобы хватало на еду и проезд, а еще… я получаю новые квитанции за отопление, воду и электричество и очень сильно надеюсь, что с зарплаты смогу покрыть этот уже растущий долг за последние три месяца. Я не платила за это все раньше, нечем было, и я не знала даже, куда идти, чтоб оплатить.

По учебе из-за работы я начинаю немного не успевать, поэтому часто беру книги с собой в клуб и в перерывах между работой делаю уроки и готовлю конспекты. Иногда за этим занятием меня застает Михаил Александрович, и мне становится жутко неловко, хотя кажется, он даже не смотрит на меня.

Такой взрослый, огромный и серьезный, он просто проходил мимо, заставляя меня покраснеть с головы до ног.

Сегодня в клубе приходится задержаться, так как я убираю разбитое стекло от бутылки и пролитое вино. Стекло валяется везде, и я разрезаю три пары перчаток, пока справляюсь с ним.

Марина и Ира мельтешат по залу. Серый тоже там – кажется, они с Ирой встречаются. Алена помогает им. Похоже, сегодня планируется какое-то мероприятие, судя по сдвинутым столам, полным еды. До меня тоже доносятся эти прекрасные запахи, но я стараюсь не реагировать.

Конечно, никто из кухни никогда мне ничего не предлагает, разве что кофе, который я не выношу. Остальные блюда можно заказывать, как обычным посетителям, однако у меня нет на эту роскошь бюджета.

Я уже собралась уходить, когда из раздевалки начинают доноситься какие-то звуки. Постепенно звуки становятся громче, а после я слышу расстроенный голос Маринки, которая выходит в зал вся в слезах. За ней идет Анатолий, мрачный и недовольный.

– Что случилось? – обернувшись к Ире, спрашиваю, она пожимает плечами.

– Не знаю. С Маринкой что-то.

– Влад, дверь закрой. Никто никуда не уходит, – Анатолий холодно говорит охраннику, и мы все слышим поворот ключа. Нас тут закрыли. Изнутри.

***

– Я не знаю, где он! Я не могу его найти, Толь!

Марина плачет в три ручья, тогда как мы с Ирой лишь переглядываемся. Время уже позднее, и я понимаю прекрасно, что, если не выйду через десять минут, опоздаю на свою последнюю маршрутку.

– Марин, ты уверена, что не забыла дома свой телефон?

Алена подходит к ней, спрашивая, и тут я улавливаю, что случилась какая-то кража или что-то, что просто вывело Марину из себя.

– Уверена! Я пришла с ним. Переоделась, но потом он пропал. Ой, и вы тут! – лепечет Маринка, как только видит вышедшего из кабинета Бакирова. Он вертит ключи в руке и уже явно собирается уходить.

– Что тут, Тоха?

– Кража. Телефон у Маринки спиздили. Похоже, свои.

Анатолий неодобрительно качает головой, но смотрю я на Бакирова. Почему-то каждый раз мне очень хочется смотреть на него, хоть он и пугает меня до чертиков. Михаил Александрович выше Анатолия и шире в плечах, и еще эти татуировки у него на руках… Они меня пугают. Сильно.

– Марин, с кем работала на смене сегодня?

– С девушками-танцовщицами, Аленой, Ирой и этой… новенькой нашей. Линой!

Бакиров тут же взгляд на меня переводит, и я чувствую какой-то холод в его глазах. Недоверие. Неужели он думает, что…

– Выверни карманы, Ангел, – басит Михаил Александрович, и я аж рот открываю от шока. Из всех вариантов персонала он подозревает в краже именно меня…

Глава 14

– Я не брала чужих вещей.

В груди жечь начинает, но я стараюсь сдерживаться. В зале несколько человек, и сейчас все волком смотрят на меня.

Замираю, когда Михаил Александрович подходит ко мне вплотную. Близко, очень близко, отчего я невольно вдыхаю его запах, заставляющий меня всю сжаться от этой близости.

Во рту почему-то становится сухо, и я слышу стук собственного сердца, которое очень сильно почему-то барабанит в груди. Мне страшно, обидно, неизвестно. Я не люблю быть в центре внимания, а тут такое…

– У нас тут все свои. Крысятничество я терпеть не стану. Покажи, что у тебя в карманах, Ангел, – Бакиров говорит строго, смотря прямо на меня, тогда как мое возмущение вперемешку со страхом растет с каждой секундой.

– Вы что? Я бы никогда…

Смотрю на него снизу вверх. Михаил Александрович очень высокий по сравнению со мной, а еще большой, однако чего мне бояться? Я не вру, я никогда ничего не воровала. Как бы тяжело мне ни приходилось, не взяла бы чужую вещь.

– Она со мной переодевалась! Больше некому, мы тут всех знаем, – вытирая слезы, говорит Марина, а я взгляд снова перевожу на Михаила Александровича, встречаюсь с его темными карими глазами. Опасными, бандитскими, не знающими доверия. Ко мне.

– Я не буду ничего показывать. Я ничего не брала.

Складываю руки на груди, пытаясь защититься.

Бакиров смотрит на меня, как на мошку, и ни единой капли доверия там нет.

– Повернись. Положи руки на стол.

Не просит, приказывает.

– Зачем?

– Делай, что сказал.

Вот тут я понимаю, что одна среди волков. Они тут знают все друг друга, а я все еще белая ворона.

– Не буду! – вскрикиваю, намереваясь уйти, однако сделать этого Бакиров мне не позволяет. Все происходит быстро, даже слишком, и очень страшно для меня. Он в два счета меня настигает, хватает за руку и с легкостью подтягивает к столу.

Мои силы ничто по сравнению с его, и конечно, я не могу упираться, я вообще ничего не могу, как куколка просто в его руках.

Еще миг, и мои ладони опираются на стол, а ноги оказываются расставлены на ширине плеч одним быстрым движением бандита.

– Нет, не надо… – шепчу сквозь слезы, просто цепенея от ужаса. Что он сделает мне, что…

– Тихо. Не дергайся, – басит Михаил Александрович, и я просто застываю от ужаса, пригвозденная к этому столу. Я не знаю, что он будет со мной делать, но вижу, что никто не смеет перечить главарю и, конечно, никто мне не поможет.

Пальцы дрожат от страха, дыхание сбивается, и я зажмуриваюсь, когда в следующий миг Михаил Александрович приближается ко мне и наклоняется.

Не дышу даже в этот момент. Не плачу, не шевелюсь.

Мне страшно, я боюсь, что он меня ударит, если честно, но нет. Мужчина проводит огромными руками от моих лодыжек к коленям, скользит по бедрам, быстро проходит по карманам на талии и чуть выше, почти до груди.

Боже, он же меня обыскивает, точно я вор, а я… двигаться даже не могу. Словно ягненок перед львом стою. Тело будто одеревенело все и просто невероятно дрожит.

Михаил Александрович не делает мне больно, но каждое его прикосновение для меня как огонь. Пробирает до костей. Обжигает, ранит и заставляет просто трепетать. У него большие горячие руки, очень сильные, умелые, вот только он касается меня ими грубо, точно я воровка. Воровка простая, ничтожная дрянь!

Это длится всего несколько секунд, но это самое большое унижение, которое я когда-либо испытывала в своей жизни. Грязно, при всех, унизительно и больно до жжения в груди.

В какой-то момент все прекращается, и, убедившись, что карманы у меня пустые и я никуда не спрятала телефон, Бакиров убирает от меня свои руки. Я тут же отшатываюсь от него, держа проклятые выступившие на глазах слезы и стараясь выглядеть спокойной, тогда как внутри просто ору от этой несправедливости.

– Тоха, сумку ее проверь, – отойдя от меня, бросает Михаил Александрович, а я пытаюсь унять дрожь в теле. Боже, каждая клетка моя трепетала перед этим страшным мужчиной, когда он меня обыскивал. Это было страшно и унизительно. Просто… невероятно.

– Сейчас.

Анатолий уходит в раздевалку, а я руками себя обхватываю. Марина продолжает реветь, Ира и Алена ошарашенно смотрят на меня, а я не плачу даже, я… дрожу. Не знаю даже почему, я не брала ничего и никогда бы в жизни не своровала чужого. Просто сама эта ситуация, то, что Бакиров на меня первой подумал, бьет больно аж по сердцу.

– Чисто тут.

Выйдя из раздевалки, Анатолий держит мой расстегнутый скомканный рюкзак, который явно тоже только что был обыскан.

– Хорошо. Марин, проверь свои вещи еще раз, – даже не смотря на меня, чеканит Михаил Александрович, и я не выдерживаю. Развернувшись, просто бегу к выходной двери. Такого унижения я еще не испытывала. Мой рюкзак так и остается в руках у Анатолия, я даже забирать его не хочу. Не могу просто больше быть здесь!

– Влад, откройте, пожалуйста!

Как только дверь открывается, пулей вылетаю из нее и просто убегаю. Я пропустила маршрутку, мой рюкзак с деньгами на проезд так и остался в руках Анатолия, но это все неважно. Михаил Александрович обыскал меня при всех, будто я… какая-то грязная воровка, и это было больно, очень даже!

Он думает, что я способна на это, что я могу своровать, тогда как я скорее бы руки себе откусила, чем сделала такое.

Усмехаюсь горько. Я же крыса, я должна все выслушивать и сдавать тому противному Архипову, вот только если за одно лишь подозрение в краже Бакиров так со мной поступил, то что будет, если я действительно его подставлю и стану крысой?

Даже думать страшно о таком, поэтому сразу ловлю стаю мурашек по спине.

Вот что мне делать? Этот майор Архипов меня просто на убой бросает, словно кусок мяса на растерзание зверю, и я не знаю, как долго смогу выдержать это все. Жить, храня опасный секрет от криминального авторитета, и бояться, что в любой момент меня могут забрать в детдом, если откажусь сотрудничать с милиционером. Это выбор без выбора, и я словно оказываюсь между двух огней.

Вдыхаю прохладный воздух в разгоряченные легкие. У меня в кармане совсем нет денег. На часах полдвенадцатого ночи, и сегодня я понимаю, что буду идти домой пешком.

Глава 15

Эта девочка. Я честно думаю, что она свалит через пару дней, но нет, ни хрена. Меня не было три недели, и, вернувшись в клуб, я снова вижу ее. В легкой куртке, эта святая наивность уже протягивает бабло какому-то хмырю, корчащему из себя немощного.

Я думаю, она заметит эту халтуру, но нет! Ангел даже не видит этого фальшивого дешевого театра. В ней действительно словно что-то от ангела. Настолько чистая, невинная, не искушенная еще жизнью кукла просто жалеет этого придурка, который уже жаждет получить ее бабло.

Ее лицо в момент, когда толкаю костыли упрыря, просто надо видеть. Глазища еще больше становятся, вся подбирается, еще и отчитывать меня начинает, хотя вижу, что меня все же боится.

Чудная, странная девка просто до ужаса, и такая еще зеленая, что мне хочется посадить ее в колбу стеклянную и просто охранять от происходящего вокруг дерьма. Ямочки на ее щеках сводили меня с ума, тогда как я даже пальцем не смел ее тронуть.

Она слабая, но гордая, и меня бесит эта ее мнимая самостоятельность, которую Ангел так усердно пытается мне показать, что даже забавляет.

Я нечасто в клубе, всем заведует Тоха, но, когда смотрю на нее, это всегда занятно. Ангел. Она чем-то похожа на него. Такие же огромные глаза, кукольная внешность, тонкий нежный голос и хрупкое телосложение, скрывающееся за балахоном явно огромной для нее формы. Кукла с трудом даже ведро с водой поднимает, и я не понимаю, какого хрена эта девочка все еще делает в моем клубе.

Ее поведение, мягко говоря, странное. Малая то бледнеет, то краснеет предо мной, притом по-настоящему, видно, что играть она пока не научилась.

То она шарахается от меня, то, наоборот, караулит под клубом не пойми на кой черт, что мне не нравится, но и замену ей не ищем, так как работает старательно.

Малая часто сидит в своих книгах, забившись в один из углов зала, и я понимаю, что тогда она не врала и не корчила из себя ничего. Она такая и есть, святая, блядь, невинность.

Странная девочка и такая зеленющая, она меня чем-то раздражает. Своей этой наивностью и чистотой, наверное. От Ангела аж вибрации этой чистоты исходят, но я не смотрю на нее как на женщину и вообще стараюсь не глазеть. Да и не женщина она никакая, кожа да кости, волосы длинные, глазища в пол-лица.

Одна забава – заставить ее смущаться, что происходит каждый, мать его, раз, когда Ангел видит меня. Тогда она краснеет, поджимает губы, и я снова вижу эти охренительные ямочки на ее щеках.

Я собираюсь уезжать вечером, но новость о краже в моем заведении срывает на хрен мои планы. Я ненавижу крыс, я их на дух не переношу и всегда душу, особенно если это случается на моей территории, и какое же мое удивление, когда Марина указывает именно на Ангела.

Девчонка. Ее глаза становятся по пять копеек, и конечно, я не верю, что эта мелочь может что-то спиздить, однако ее обвиняют при всех, и с какого-то хрена она еще начинает брыкаться, чем вызывает еще больше вопросов.

Я ловлю ее просто за секунду и тащу к столу. Ангел слишком слаба и напугана, чтобы упираться дальше. Обыскать ее приходится прямо в зале, зажав между собой и столом, и это не нравится мне от слова совсем.

Ангел не шевелится даже, пока я ее обыскиваю. Она замирает, точно ежик, и, как только я к лодыжке ее прикасаюсь, сразу ощущаю, как сильно она дрожит, аж подкидывает, блядь, ее.

Хочется выругаться, но я стискиваю зубы, быстро прохожусь по ногам, бедрам, тонкой талии, улавливая легкий яблочный запах девочки, и мне не нравится моя реакция на нее, она не должна быть такой, только не к ней.

Девочка не шевелится, пока я проверяю ее карманы, и, кажется, даже не дышит. Я же радуюсь только одному. Что это я ее лапаю, а не кто-то другой, поскольку это бы мне уж точно не понравилось.

Как только отпускаю мелкую, Тоха выходит с ее рюкзаком, в котором, конечно, нет никакого телефона, и почему-то мне хочется знатно выругаться.

– Отдай ей рюкзак. Пусть домой шурует, – рычу, хотя злюсь на себя. Не хрен было этот цирк устраивать, да еще и у всех на виду, но так было нужно. Необходимо просто. Здесь все свои: Тоха, Хаммер, Фил, с которыми вместе с детдома. Алена, которую знаю больше десяти лет. Без доверия хрен бы что-то получилось, это основа, и воровство под боком я терпеть не буду и никогда не стану.

– А где она, Бакир? Я не вижу ее уже.

Тоха подходит ближе, и я перехватываю рюкзак у него из рук, однако тоже малую в зале больше не нахожу.

Иду к входной двери. Уже настежь открыта.

– Влад, где малая?

– Линка? Ушла. Убежала, точнее. Пулей вылетела отсюда.

– Блядь, я тебе что сказал?! Дверь не открывать!

Напрягаюсь почему-то. Хочется курить, но еще больше хочу найти малую и вернуть сюда, посадить в хрустальную колбу и смотреть. Не трогать.

– Так я думал, все уже. Она ж не брала ничего.

– Думать буду я, Влад! Черт возьми.

Я выхожу на улицу, машинально доставая сигареты. Уже ночь на дворе, все, сука, твари повылазили, и эта святая невинность куда-то свалила без рюкзака и явно без денег.

Глава 16

Поначалу мне кажется, что это ерунда и я быстренько добегу до дома сама ночью, однако довольно скоро я понимаю, что расстояние большое. Я уже жутко замерзла и, кажется, потерялась, поскольку фонари светят далеко не везде, да и этот район я пока плохо знаю.

У меня вообще проблемы с ориентацией в пространстве, и, судя по тому переулку, в который я забредаю, проблемы эти серьезные.

В груди все еще снует обида, но реветь себе запрещаю. Еще чего, плакать из-за Бакирова и из-за того, что он меня обыскал при всех, нет уж, увольте! Не будет такого! Пусть думает, что пожелает, вот только тело все еще дрожит от его прикосновений, и успокоиться никак не получается.

Прикусываю щеку, чтоб не расплакаться. Даже не представляю, как завтра выйду на работу после такого позора, если, конечно, вообще до дома живой доберусь. Ему-то все равно. Наверняка Михаил Александрович с той высокой блондинкой уже. Конечно, куда мне до нее, особенно в своей форме-скафандре, отпугивающей, кажется, даже пауков в зале.

Оглядываюсь по сторонам. Огромная улица, кое-где полуразрушенные здания, выбитые окна. Где-то кричат, слышатся какие-то звуки ударов. Страшновато, конечно, но я иду.

Осторожно обхватываю себя руками, пытаясь найти хоть какой-то ориентир и не нарваться на отморозков, хотя, по сути, у меня нечего брать. Даже рюкзак свой я оставила в том волчьем логове.

На улице постепенно становится очень тихо, кое-где лают собаки, что, конечно, не придает мне смелости, но я упорно продолжаю идти вперед, пока не замечаю огромный джип, который быстро выезжает из-за угла.

У него яркие белые фары, и я резко отскакиваю на тротуар, но машина заезжает прямо на него, преграждая мне дорогу. Открываются двери, и я вижу огромную черную тень, которая идет прямо ко мне.

***

– Не подходите, а-а!

Мой крик раздается на всю улицу, когда в следующий миг этот громила вплотную подходит ко мне и хватает за руку!

– Боже, нет, нет, не-ет!

– Тихо, не пищи. Это я.

Узнаю его голос за секунду. Бакиров. Собственной персоной, но от этого не становится спокойнее, даже наоборот.

– Вы? Что вам надо?!

– Ты охренела шляться тут ночами, кукла? – рычит. – В машину. Живо.

В темноте замечаю, как сверкают его карие глаза. Боже, как у зверя дикого. Пячусь назад, но стальная хватка на руке не дает сделать и шагу.

– Нет! Я сама прекрасно доберусь.

Михаил Александрович смотрит на меня всего секунду, после чего подходит и с легкостью подхватывает за талию, перекидывая меня через плечо, точно мешок с картошкой.

– А-а-а, что вы делаете?!

Испуг вперемешку со стыдом проносится по венам, а еще я запах его ощущаю. Мускуса и сигарет.

– Не ори. Хуже будет.

Выбраться мне никто не дает. У Бакирова хватка как у медведя дикого, бандит с легкостью уносит меня в авто, усаживает на переднее сиденье джипа, точно куколку.

Сам садится за руль и заводит машину. Я же уже просто пылаю от негодования.

– Что вам нужно от меня? Неужели вы сегодня мало меня опозорили?!

– Я не давал тебе разрешения уходить.

– А мне не нужно ваше разрешение! Я что хочу, то и делаю. Я взрослая и самостоятельная! Остановите машину, я выйду!

Даже говорить не успеваю, как Михаил Александрович резко ударяет по тормозам, и я едва не влетаю носом в лобовое стекло.

Повисает тишина. Осторожно перевожу взгляд на бандита. Его огромные татуированные ручищи крепко сжимают руль, и дышит он как-то слишком тяжело.

– Вали, – басит, не смотря на меня, и я медленно поворачиваю голову. В десяти метрах от нас какая-то сходка. Человек восемь мужиков и один полуживой фонарь.

Сглатываю, понимая, что, если сейчас выйду, до дома целой точно не доберусь. Бли-ин.

– Я…

– Все еще хочешь выйти, девочка?

Бакиров поворачивается ко мне, заставляя машинально вжаться в дверь. Страшновато мне с ним рядом находиться, даже очень, но показывать этого не стану.

– А если да, то что? Что сделаете? Тоже меня ногами изобьете, как того несчастного? Вам его совсем не жаль?

– Тот несчастный убивал своими действиями. Четверо уже умерло. Одна из них – младшая сестра Фила, так что да, мне его совсем не жаль. Мне похуй на него.

Его кулаки сжимаются, а я прикусываю губу. Теперь понятно, почему они его… так жестоко тогда.

Становится не по себе, стыдно как-то, неловко.

– Я не знала…

– Ты и не должна знать. На, твое.

Достает с заднего сиденья мой рюкзак, бросает его прямо мне в руки.

– Спасибо…

Остаток дороги едем в тишине. Я кутаюсь в куртку от холода, после чего Бакиров включает печку и какой-то шансон, половина блатных слов которого мне неизвестна.

Он довозит меня до подъезда и провожает до самой двери.

– Ты тогда у клуба что-то сказать мне хотела. Я слушаю, – оперевшись рукой о стену, нависая надо мной, басит Бакиров, а я теряюсь. Если только за одно подозрение в краже он при всех меня обыскивал, то что будет, если узнает, что теперь я… крыса ментовская, хоть и не хочу этого.

– Ничего! Просто… Как вы могли сегодня подумать, что я могла что-то своровать?

– Я знал, что ты не воровала.

Это заявление как ножом в бок колет. Больно и обидно.

– Что? Вы знали?! Почему, зачем тогда обыскали меня… при всех!

– Чтобы все понимали, что такой хуйни я не прощаю. Никому. Я могу тебе доверять, Ангел?

Серьезно, прямо, без права увильнуть.

– Конечно, можете, – лепечу одними губами, смотря на него снизу вверх и чувствуя, как горят щеки. Почему-то всегда такое со мной, когда Михаил Александрович рядом. Я не знаю, куда деть глаза, очень хочется коснуться его руки, убежать, прижаться к нему. Господи, что со мной?

– Дверь запри, – басит Бакиров, разворачивается и идет на выход, а я заползаю в свою квартиру, прикладываясь к двери головой и понимая, что, если он узнает о том, что я крыса ментовская, мне точно несдобровать.

Глава 17

– Лина, к Тохе зайди, – принимая мою сегодняшнюю работу, говорит Алена, и я, быстренько переодевшись в свою одежду, иду к нему в кабинет. Бакирова сегодня я не видела, поэтому настроения совсем нет. Он здесь редко, но, когда появляется, мне как-то даже жарко становится, и стыдно, и неловко, и щекотно даже. Ужас какой-то просто, что со мной происходит, но я всегда на входную дверь поглядываю в надежде снова увидеть Михаила Александровича. Хоть мельком, хоть на секунду.

– Анатолий, можно?

Стучусь и сразу слышу ответ:

– Входи, Котова.

Вхожу осторожно. У него меньше кабинет, чем у Бакирова, и не так накурено тут. Легче как-то дышать даже, и не думаю, что это связано только с дымом сигарет.

– Вы меня звали?

– Да. Держи.

Анатолий передает мне прямо в руки конверт.

– Что это?

– Зарплата твоя.

Не могу сдержать улыбку. Наконец-то моя первая настоящая зарплата, которую я заработала сама!

Осторожно открываю конверт, и глаза на лоб едва не лезут. Он битком деньгами набит, крупными купюрами.

– Это… точно все мне? Я же на половину зарплаты договаривалась.

– Бери, пока дают. Работаешь хорошо, без пропусков.

– Спасибо…

Уже на выходе поворачиваюсь, когда слышу голос Анатолия:

– Подожди, Котова!

Вижу, как мужчина достает что-то из шкафчика и кладет на стол. Мобильный телефон. Блестящий и новый. Такие модные сейчас, они только появились. У некоторых богатеньких одноклассниц такие видела. Раскладные, как ракушки.

– Не узнаешь?

– Нет.

– Я нашел его тогда у тебя в рюкзаке, – чеканит Анатолий, а я аж рот открываю от шока.

– Что? Я его не брала. Честно! Я бы никогда…

– Я не знаю, можно ли тебе доверять, но чтобы это был первый и последний раз. Или ты дура и посмела своровать, или уже успела нажить врагов здесь. Телефон я верну Марине, скажу, что нашел под столом, но не думай, что ты тут самая умная. Если Бакиров тебя на краже поймает, мало не покажется. Если это сделаю я, сделаю то же самое и не посмотрю, что ты еще мелкая.

Прикусываю губу. Кажется, я знаю, кто подложил мне этот чертов телефон. Марина, вот только зачем ей подставлять меня, притом так жестоко… То, что я тогда пережила с Бакировым, как он меня обыскивал при всех, до сих пор болью отдается в сердце.

– Почему вы тогда не сказали Михаилу Александровичу об этом? Почему защитили?

– Он бы тебе руки оторвал за это.

– Почему вы так уверены в этом?

– Я хорошо знаю его. Мы вместе росли в детдоме, а потом и на улице выживали. Девочка, не думай, что Бакиров добрый, раз защищает тебя. Он тебе доверяет просто. Пока доверяет. И я не буду своему брату врать, если ты еще раз накосячишь, усекла?

– Да. Вполне.

– Иди давай.

– Спасибо, – шепчу ему и выскальзываю за дверь, пытаясь унять бешеное сердце. Анатолий спас меня, иначе бы простым обыском тогда Бакиров не ограничился. Сделал бы он мне больно? Не знаю, я все еще помню его руки на своей талии. Как лапы медвежьи они, сильные, огромные, жесткие. Злить его мне совсем не хочется.

В этот вечер Михаил Александрович так и не появляется в клубе, поэтому уже в девять я ухожу с работы, прикидывая, на что потрачу зарплату, а потратить придется немало. Часть денег на коммуналку, часть на проезд, еду и еще на курсы по биологии, которые я так до сих пор и не купила.

Я уже почти дохожу до остановки, когда практически на пустынной улице ко мне подходит какой-то парень в черном капюшоне и, схватив меня за руку, буквально впечатывает в стену.

– Ай, пусти!

– Тихо, манюнь. Это всего лишь я.

Парень откидывает капюшон, и я вижу… Серого.

– Ты?! Что тебе надо, совсем с ума сошел – ходить за мной?

– Ты это… своей же хочешь стать? – шипит как-то странно, и я отхожу от него на шаг назад.

– В смысле?

– В коромысле! Ты ж видела, как на тебя тогда все смотрели. Доверия к тебе нет. Его покупать надо. Давай, малышка, гони лавэ в казну. Будет тебе и доверие, и защита.

– Что? О чем ты, Серый?

– Не будь такой глупой, Линок. Все с зарплаты отчисляют процент в казну Бакирова. Мы все под ним ходим. Ты уже тоже, так что скидывайся.

Сглатываю. Кажется, теперь я понимаю, почему так много Анатолий мне заплатил. Все равно ведь часть денег вернется обратно.

– Хорошо. Сколько нужно?

– Девяносто пять процентов.

– Что?! Ты с ума сошел, а жить мне на что?

– Все так делали. Первое время сложно, а потом уже всю сумму будешь получать. Гони лавэ, малая. Меня Бакиров сам прислал. Ты же хочешь и дальше на него работать? Казну пополнять надо.

Поджимаю губы. Похоже, я начинаю понимать эту систему, вот только я немного на иное рассчитывала, и теперь про покупку курсов мне придется забыть, впрочем, как и про покупку фруктов, которые я так хотела.

Открываю конверт и достаю оттуда почти все. Остается только на проезд и на еду на несколько дней, чисто перебиться.

– Умница. А теперь домой езжай. Темно уже. Или могу проводить, – складывая деньги в карман, усмехается Серый.

– Нет, спасибо. Сама доберусь.

Пряча выступившие слезы, я шлепаю по лужам к остановке. Снег растаял, мои ботинки здорово пропускают воду, делая ноги мгновенно мокрыми.

Оказавшись дома, прикидываю остаток своей зарплаты. Ну… на проезд-то точно хватит, но на булочку в обеды уже нет. И на коммуналку и на курсы, конечно, тоже этого недостаточно. Ладно. Что там Серый говорил? Первое время так сложно, значит, на следующий месяц уже проще будет, наверное.

***

Первая поставка проходит на ура. Дорогой металл, оборудование, стройматериалы. Работаем слаженно, и я получаю профит в десятикратном размере. Выручку делим на четверых. Тоха, Хаммер и Фил больше всех участвуют и получают от меня свой кусок пирога.

Мы все настроили, а значит, пора пускать бизнес на рельсы.

От усталости хочется нажраться, но я понимаю, что не время. Только не теперь, когда я должен быть собран и сосредоточен как никогда. Сука Тураев не может пережить наш успех и уже пускает ко мне своих псов, однако последний раз мы их так прижали, что они бежали от нас, от ужаса поджав кровавые хвосты.

Возвращаюсь в клуб. Не был здесь несколько дней. По привычке бросаю взгляд в дальний угол зала. Там мелкая обычно жмется, да и сейчас там сидит, обхватив колени руками. Посетителей еще нет, полы сияют, а она книгами своими бесконечными обложилась, едва видно ее.

Забавная. Среди всех этих телок продажных как белое пятно эта девочка. Знал я прекрасно, что не воровала она тогда. Такая принцесса, как эта, побрезгует чужое взять. Видно же сразу, вот только остальной персонал расслабляться не должен, и, если у нас крыса завелась, я ее быстро выведу на чистую воду и сворую ее так, что мало не покажется.

Подхожу ближе к малой. Что-то она уж больно тихая сегодня, слишком даже. Вижу, что читает. “Анатомия человека”. Ах да, док же будущий, это в нашем деле полезно. Свой врач пригодится, так что пусть учится, да получше. Особенно пули вытаскивать да латать следы пера.

Невольно взгляд бросаю на ее пальцы. Белые, длинные, тонкие, синие венки просвечивают на прозрачной коже.

Обычно при виде меня Ангел аж подскакивает на месте, а тут так и сидит недвижимая, и, подойдя вплотную, я понимаю, что она спит. Реально дрыхнет за столом на работе как сурок, обложившись книгами, точно занавесом.

По-хорошему мне бы выговор ей сделать за такое, но я молчу, тупо пялясь на нее.

Хрупкая, нежная, такая юная, что смотреть страшно. Длинные ресницы-веера тени откидывают на белые щеки, пухлые губы поджаты, темно-русые волосы на свету переливаются бликами. Сама тоненькая, как тростинка, кисти изысканные, точно раньше тяжелой работы не знала, принцесса доморощенная, мать ее.

– Бакир, иди сюда! – Тоха, сука, орет на весь зал, и кукла мгновенно вскакивает, распахивает свои огромные глазища. Замечая меня напротив, как-то дергается и сваливает на пол добрую половину книг.

– Тоха, блядь, кто тебя просил так орать?

– А что, нельзя?

Мелкая на пол за книгами приседает, начинает собирать, а я вижу острые позвонки на ее шее и спине, которые уже выпирают, а это уже интересно.

– Ты зарплату получила?

Поднимается со своими книгами. Глаза в пол вперяет. Как обычно.

– Да. Спасибо, – говорит и смотрит даже не на меня, а куда-то мимо.

Присматриваюсь. Бледная уж больно сильно и явно что-то недоговаривает мне.

– Проблемы, Ангел?

На секунду глаза на меня поднимает, и лучше бы не делала этого. Изумруды это живые, а не глаза. Блестящие, огромные, яркие. Ресницами своими хлопает, точно кукла.

– Нет. Все нормально.

– Че бледная такая?

– Ничего…

Пожимает плечами, форма висит на ней как инородное тело.

– Тоха, иди сюда.

– Что?

– Покормите ее чем-то. Похоже, от этих книг у малой уже мозг кипит.

– Чем покормить?

– Чем-нибудь!

– Я не… – лепечет, намереваясь свалить, но я успеваю перехватить ее за тонкое предплечье.

– Стоять! Поешь, потом домой.

О, наконец покраснела. Как мне нравится, когда Ангел краснеет. Сто лет такого видел, чтоб по-настоящему, а не от краски намалеванной.

Красивая девочка. Жаль только, что мелкая еще. Трогать даже страшно, сломается еще.

– Спасибо, – шепчет смущенно.

– Пожалуйста, – бросаю сопле и иду в кабинет от греха.

Лучше мне не смотреть на нее, потому что эта девчонка плохо на меня влияет. Мне хочется такое с нею сделать и в таких позах, о которых, уверен, малая еще ни сном ни духом не знает.

Глава 18

Боже, так неловко мне еще не было. Я не ела сегодня… ничего. Утром даже чай не попила, так как опаздывала на учебу, а после не обедала, потому что эти в дни жутко просто экономила.

Я все убираю и хочу буквально десять минут почитать в клубе, пока тихо, но даже не замечаю, как засыпаю прямо посреди зала на работе, и просыпаюсь от грубых мужских голосов.

Подняв голову, за секунду просто сжимаюсь в тугой комок, видя Михаила Александровича перед собой. Огромный, как медведь, он возвышается надо мной, а меня черт дергает резко вскочить и свалить все книги на пол.

Я думаю, это уже предел моего позора на сегодня, но нет, даже близко. Бакиров почему-то приказывает меня покормить. Я не знаю почему, однако уже через десять минут Ира мне приносит горячие блинчики с творогом и медом, салат, мясо и сладкий чай. Даже фрукты подают: нарезку киви, банан, сочные спелые апельсины, от одного только запаха которых почему-то хочется плакать. Не потому, что фрукты невкусные, а потому, что не ела я их уже очень давно. Мама долго болела, мы экономили, а потом, когда я осталась одна, денег у меня уже вовсе не было на такие деликатесы.

Анатолий стоит рядом, контролирует, чтобы я поела, а мне стыдно становится. Не привыкла я к такому вниманию, да и вижу, что официантки смотрят на меня уже из-подо лба.

– Спасибо, я не голодная, и… я не уверена, что взяла сегодня деньги на обед и смогу оплатить все это, – сгорая от стыда, говорю тихо, но Анатолий стоит прямо над душой, точно выполняя приказ Бакирова меня покормить.

– Это не надо оплачивать. Ешь спокойно, Котова. За счет заведения.

– Спасибо, Анатолий.

Не удерживаюсь, беру ломтик апельсина и выдавливаю немного сока на язык, на губы. Это просто объеденье, и позволить себе апельсины я никогда не могла. Мама иногда покупала мне, но редко.

Прикрываю глаза, чувствуя сладковато-цитрусовый вкус, перекатывающиеся капли сока на языке, сглатываю, облизываю губы.

– М-м-м… Как же это вкусно! Я обожаю апельсины!

Открываю глаза, и становится просто жутко неловко, так как неподалеку у барной стойки я замечаю Михаила Александровича. Он пьет кофе и прямо сейчас смотрит на меня. Пристально так смотрит, мрачно.

Внутри вся сжимаюсь. Я тут, вообще-то, бесплатно ем его еду, и теперь от стыда хочется провалиться куда-то.

Сглатываю, чувствуя, как пылают мои щеки.

– Хм, так, ладно, ешь. Бакир, подожди меня! – не смотря на меня, басит Анатолий и идет к уже уходящему в коридор Михаилу Александровичу, пока я затихаю, стараясь унять волнение.

Еда на столе и эти запахи просто будоражат, поэтому, заливаясь краской, я все же беру вилку и отламываю кусочек блинчика. Он горячий и просто тает во рту.

Я дико голодная, поэтому уминаю все в считаные минуты, зная, что дома уже нет еды. Совсем. Только заварка от чая, и у меня есть выбор: купить немного еды и сидеть дома или отложить на проезд и не пропускать учебу и работу.

Выбор очевиден, поэтому я стараюсь как-то перебиться до следующей зарплаты, доедая старое варенье бабушки и какую-то консервацию.

Добираюсь до дома дико уставшая. Странно почему, я ведь вроде поела, сил должно прибавиться, однако за эти дни у меня словно батарейки сели.

У меня, конечно, была идея прийти к Анатолию и попросить аванс наперед, но я быстро ее откинула, прекрасно помня, какую большую сумму изначально он и так мне дал. По современным подсчетам это был размер двух окладов, и не обычной уборщицы, а учителя как минимум.

Проходит еще две недели, за которые Бакирова я вообще не вижу, но думаю о нем. Часто, и снится еще он мне. После таких снов я часто просыпаюсь с очень быстро бьющимся сердцем, и еще… у меня сильно тянет живот, а трусики становятся мокрыми.

Я сперва думаю, что это просто случайность, но потом понимаю, что я так реагирую, когда думаю о нем. Все мое тело начинает дрожать, учащается дыхание, и живот скручивает спазмами. Аж до боли.

А еще меня прямо в жар бросает, когда этот взрослый мужчина рядом, и я улавливаю его низкий грубый голос, запах, просто смотрю на него. Этот бандит пугает меня до чертиков, но несмотря на это мне хочется смотреть на него. Сильно.

Сегодня у меня контрольная, которую я сдаю отменно. Так переживаю, что ломаю три карандаша, зато получаю высший балл и бегу на работу просто окрыленная.

Откуда-то даже силы берутся, так что я вымываю полы и убираю в коридоре довольно быстро, однако, как только разгибаю спину, в глазах мгновенно темнеет, и, как назло, я слышу грубые мужские голоса из-за спины:

– Эй, ты чего, цветочек?

– Обкуренная, что ли?

– Да хер ее знает.

Хаммер и Фил. Они часто приходят раньше, и сегодня как раз такой случай.

По какой-то причине эти мужчины больше не задевают меня, а наоборот, помогают и защищают от других мужиков. Особенно Фил. Он говорит, что я сестру ему погибшую напоминаю, и иногда угощает меня десертами.

Сейчас же Хаммер за руку меня поддерживает, просто чтобы я не упала. Перед глазами все плывет, во рту дико сухо, и кажется, я сейчас просто свалюсь от слабости.

– Сюда иди.

О, а это уже Михаила Александровича грубый голос, и кажется, он уже стоит за моей спиной. Блин.

Медленно оборачиваюсь, однако голова так сильно кружится, что, чтобы не упасть, приходится с силой ухватиться за край стола. Хаммер отпускает меня, и они с Филом проходят в зал.

– Добрый… вечер.

Сглатываю, облизывая сухие губы.

– Брат, ты совсем своих маленьких работниц не бережешь! Прямо в руки мне валятся, – усмехается Хаммер, при этом успевая подмигнуть одной из танцовщиц, которая уже идет к нему на колени. Насколько я успеваю понять, от него девушки просто не отлипают и всегда у Хаммера кто-то сидит на коленях, пока он выпивает.

Бакиров же сейчас стоит напротив, сверля меня злым взглядом. В черных джинсах и черной водолазке под шею, с закатанными рукавами на сильных смуглых руках.

– Руки покажи.

Сначала я не понимаю его вопроса, а когда до меня все же доходит, вперяю в него взгляд и встречаюсь с очень злыми глазами с каре-зеленой радужкой.

– Зачем?

Дважды никто меня не спрашивает, и уже через миг Бакиров сам подходит и с легкостью отрывает мою руку от стола. Михаил Александрович крепко ее сжимает и задирает мою кофту до самого локтя. На второй руке делает то же самое и только тогда отпускает.

– Вы что… Я не наркоманка!

– Тогда какого хера ты такая бледная? Какого черта происходит, Ангел? – рычит, а мне становится жутко неловко от всей этой ситуации. Я же помню про казну, про то, то она Бакирову принадлежит, поэтому жаловаться на то, что мне не на что купить еду и я практически ничего не ем, не к месту.

Я тоже хочу стать одной из них, заслужить доверие и защиту. Мне тогда так Серый сказал, а значит, придется потерпеть до следующей зарплаты.

Опускаюсь на стул, тихо отвечаю:

– У меня все нормально. Экзамены просто… сложные.

Говорю это, а у самой снова темнеет в глазах. Блин, надо было сегодня хоть что-то поесть.

– Так, все, вали домой.

– Я еще не все убра…

– Ты услышала меня, шуруй домой, живо!

– Не кричите на меня! – подрываюсь и ору на Бакирова в ответ. Тут же все в зале стихает, даже музыка приглушается. Кто-то посвистывает за спиной, и уверена, это был Хаммер. Черт возьми!

– Извините, я… что-то не то, – бубню себе под нос, хватаю свой рюкзак и несусь мимо Бакирова, понимая, что только что сама наорала на своего начальника, который по совместительству является криминальным авторитетом города, и кажется, я больше тут не работаю.

Глава 19

В этот вечер я с трудом добираюсь до дома. У меня ломит все тело и жутко болит голова. Сначала кажется, что я просто вымоталась, устала, однако постепенно одышка превращается в хриплое тяжелое дыхание, и я понимаю, что заболела. Притом простыла я не где-то на работе, в клубе или на учебе. Я заболела прямо у себя в квартире, так как в последнюю неделю мне отключили отопление.

Причина банальная – долг по неуплате, и теперь я уже понимаю, что у меня действительно серьезные проблемы. Вот только кому нужны мои проблемы – никому.

Я остаюсь совсем одна в этом еще неизвестном мне взрослом мире, и мне не у кого занять такую большую сумму денег, чтобы оплатить долги. До следующей зарплаты остается две недели, и я решаю как-то перетерпеть, однако быстро понимаю, что идея эта не очень. На дворе холодный снежный март, еще морозы стоят. В квартире жутко холодно, и даже два моих одеяла, в которые я кутаюсь ночами, пытаясь согреться, не особо помогают.

Следующим утром я твердо решаю пойти в больницу, однако, едва поднимаюсь с кровати, перед глазами все дико кружится, и я просто опускаюсь на пол. Меня мучает жуткая лихорадка, но нет сил даже на то, чтобы добраться до кухни и выпить какую-то таблетку.

Все, что могу, – залезть обратно на кровать и закутаться в одеяло. Мне дико холодно, и я то засыпаю, то просыпаюсь в бреду, а еще… мне снова снится ОН. Бакиров. Это немного помогает.

Сначала он снится мне в клубе, а потом как будто этот взрослый мужчина домой ко мне пришел. Честное слово, этот сон кажется мне очень реальным! Я вижу, как бандит почему-то забирает мои одеяла, огромную руку к моему лбу прикладывает и очень-очень сильно ругается. Злится на меня почему-то.

Потом он словно выпить меня что-то заставляет, и я выпиваю. Это странный сон, однако заканчивается он очень сладко. Я забираюсь к Михаилу Александровичу на руки и крепко его обнимаю за сильную шею, утыкаюсь ему в плечо, вдыхая его запах. Мне жутко холодно, и я так хочу получить от него хоть каплю тепла, поделиться своей болью от потери близких, рассказать, как мне страшно и одиноко.

Это ведь сон, во сне же можно. По-настоящему я никогда не расскажу, не признаюсь, как мне тяжело все это время справляться одной с проблемами и переживать боль потери.

От Бакирова приятно пахнет дорогим одеколоном и сигаретами, он очень горячий, и я даже не могу обхватить его руками. У него очень широка спина и твердый торс… как камень.

А еще я говорю этому страшному бандиту, что он мне нравится, а он… целует меня куда-то в висок. И этот сон был бы просто идеальным, если бы, проснувшись, я не заметила перед собой Михаила Александровича наяву.

Злого и строгого. Сидящего в кресле напротив.

***

С ней явно было что-то не то. В последнее время я бываю в клубе редко, но каждый, мать его, раз я вижу мелкую, и то, что я вижу, мне не нравится. Она бледная, слабая и какая-то уж больно хилая.

Решаю накормить ее, но сразу жалею. Не потому, что в падлу дать ей кусок хлеба бесплатно, а потому, что Ангел есть нормально не может. Как все, не привлекая внимания.

Когда она апельсины те долбаные ест, облизывая их влажным языком, я смотрю и ненавижу ее. Потому что кукла их ест не как все люди, а так сексуально, что у меня просто встает. Ангел сосет и облизывает эти дольки апельсина, слизывает с них сок, тогда когда я смотрю на это и отчетливо представляю, что еще она может слизывать своим сладким языком.

Хочется знатно выругаться, подаю сигнал Тохе, чтоб свалил, потому как он тоже, походу, засмотрелся на Ангела. Мне же хочется ее накрыть хрустальным колпаком и смотреть, как она ест эти хреновы апельсины только для одного меня!

Пару дней назад Ангел дважды едва не падает в обморок, и я ее отпускаю раньше. Чтобы не мозолила мне глаза. Уж сильно много ее становится в последнее время. Она меня отвлекает, а точнее… привлекает. Даже не чем-то одним, а именно вся, полностью. Мне не нравятся мысли, которые приходят мне в голову, когда я смотрю на эту зеленую девчонку, поскольку мысли эти точно не о святом духе.

Мы с Тохой готовим новую поставку на осень. Еще больше в этот раз, так что наесться сможем все. Сегодня в клуб заваливаюсь на пять минут, но замечаю, что еще ни хрена не убрано, тогда как первые посетители уже есть.

– Где малая?

– Какая именно?

– Алена, не тупи.

– Лина? Ее не было сегодня, – лепечет Алена, а я сжимаю зубы.

– Где она?

– Я не знаю, ее и вчера не было. Похоже, наша младшенькая выдохнулась.

– Да она загуляла! Может, первая любовь, все дела там… – подошедшая к нам Маринка вставляет свои пять копеек, а я беситься почему-то начинаю.

– Тоха, на контроле тут.

– Стой, Бакир, а как же договор? Я подписал уже.

– Потом, – доставая ключи от машины, чеканю я.

Я помню ее адрес наизусть, хотя был там всего дважды. Хочу проверить, просто убедиться, хотя знаю прекрасно, что мне нет до этой девчонки никакого дела и быть не должно!

Доезжаю быстро, поднимаюсь в квартиру. На удивление, не заперто. Хоть я могу войти, хоть еще какой хер. Говорил же закрываться, блядь! Так и послушала.

– Ангел.

В квартире темно и ебать как холодно. На улице и то теплее. Дубарь просто отменный.

Нащупываю свет, включаю. Все аккуратно сложено, не похоже, что квартиру обнесли, тогда какого черта тут происходит…

Прохожу по коридору, не разуваясь. На кухне пусто, в гостиной тоже. Спальню еще нахожу. Нормальная обстановка, чисто все. Просто, конечно, но у большинства сейчас так.

Включаю свет в спальне и вижу, что на кровати кто-то есть. Лежит под горой одеял, макушка только выглядывает да волосы русые струятся по подушке.

Если я ошибся и она принимает, шкуру спущу. Живьем.

– Хм… Ангел, – зову басисто, но она не отвечает. Совсем, и я быстро теряю терпение. Одним махом отбрасываю этот ворох одеял с нее и тут же жалею. Ангел в одной только белой майке лежит и коротких шортах, открывающих ее точеные, уж больно худые ноги.

Заставляю себя глаза отвести и не пялиться на нее, на ее небольшую грудь без лифчика, с явно розовыми маленькими сосками, но, как ни странно, девочка не реагирует на мое присутствие.

Она лежит на боку, поджав ноги, обхватив себя руками, и дрожит. Сильно. Хоть что с ней делай, раскладывай и трахай. Походу, ей по херу сейчас.

Сажусь на край кровати. Разворачиваю ее на спину, как куклу. Прикладываю руку к ее лбу. Горит. Ну зашибись.

***

– Эй, кукла! Давай просыпайся.

Ее пушистые ресницы трепещут, губы очень сухие, потрескались, на шее быстро пульсирует венка.

Самым верным решением сейчас было бы просто свалить отсюда, но я не делаю этого. Даже не знаю почему, просто не делаю.

– Ангел, – зову уже громче, и девчонка все же отрывает глаза, а там туман. Поволока изумрудов, но глаза красные, уставшие и больные от явно высокой температуры.

– Мне холодно… – щебечет, едва шевеля языком, бухтит как паровоз, однако вовсе не прикрывается, будто не узнает.

Знатно выругавшись, я поднимаюсь и начинаю шарить по шкафчикам. Ну хоть что-то же должно быть в этой хате, хоть какая таблетка чертова!

Не найдя ни хрена в комнате, иду на кухню. Самая обычная, простая даже. Открыв шкафы в поисках аптечки, замечаю, что они пустые. Реально нет в них ни хрена! На всякий случай проверяю холодильник и кладовку. Одна полупустая банка варенья. Все. Чем, блядь, она питается? Святым воздухом?!

Зарплату же выдали, не обидел. Ладно, разберемся.

Откапываю, наконец, маленькую коробку лекарств. Есть нужные таблетки от температуры. Отлично, только почему она не взяла их, докторша будущая, мать ее!

Беру стакан воды и таблетки. Иду в спальню. Малая снова под одеяла забралась, к стене подлезла, одну только голову видно.

– Ангел, иди сюда.

Достаю ее из этих одеял. Горячая, дрожит вся, аж подкидывает ее.

– Х… холодно. Мне. Мам, это ты? Не уходи…

И бухтит снова, держась маленькими ладонями за шею и грудь. Блядь, она же ребенок еще совсем. Маму зовет. Черт возьми.

Чертыхаюсь и сажусь на корточки. Поднимаю ее, придерживаю голову.

– М-м-м… Нет…

Кукла пытается махать руками, но я, конечно, сильнее. Спина напрягается оттого, что к малой не я мог зайти, а кто угодно, и она в таком состоянии ни хрена бы не смогла сделать, вот реально, ни хрена!

– Нет… Пусти!

Махает руками, приходится их поймать одной своей и тут же стиснуть зубы, ощутив нежность ее кожи.

– Пей! Открывай рот! Давай. У тебя температура. Запивай водой.

Заталкиваю эту таблетку с трудом в ее сухие губы, но кукла ее все же выпивает.

Сажусь на край кровати, однако тут же жалею. Видно, чувствуя тепло, Ангел ко мне подлезает и облепляет меня руками за шею. К плечу прижимается, а я не шевелюсь. Каменным словно становлюсь, охреневаю просто от этого ее закидона.

Черт возьми, ну какого черта я вообще сюда поплелся? Однако не отталкиваю ее. Не трогаю Ангела, вообще не касаюсь, хотя руки горят. Так сильно мне хочется прижать ее к себе, вдохнуть запах волос, коснуться тела.

Словно находясь в бреду, девочка начинает реветь. По-настоящему, притом с силой меня руками обхватив, сила, оказывается, у нее все же есть.

– Мне страшно… так страшно! – шепчет, и я чувствую, что от ее слез у меня уже кофта мокрой стала.

– Не бойся ничего.

Осторожно руку прикладываю к ее худым лопаткам через майку. Никого в жизни не успокаивал, и тут на тебе, дожил, блядь.

– Я боюсь попасть в детдом. Я осталась одна. Никому я не нужна. Никому.

– Ну все. Успокойся.

Поднимаю руку, глажу ее по волосам. Кукла не узнает меня, лепечет себе под нос и, кажется, даже не понимает, что это я сейчас рядом с ней и она обнимает меня, рыдая мне куда-то в плечо.

В груди что-то жжет. Эта доморощенная девочка слишком рано осталась одна, не окрепла еще, строит только самостоятельную из себя, не пойми на кой хрен. А на деле ведь ребенок еще самый настоящий!

– Михаил Александрович… Хоть вы и бандит, вы хороший. Очень! – щебечет Ангел, и я не удерживаюсь, целую ее в висок, после чего медленно убираю ее полусонную от себя. Перекладываю на кровать. Укрываю.

Кажется, температура ей в голову все же ударила.

Малая спит еще час, после чего распахивает глаза и, кажется, на этот раз узнает, судя по тому, как истошно она орет при виде меня, сидящего в кресле напротив.

Глава 20

– Михаил Александрович? Что вы здесь делаете?!

Видя меня, Ангел спохватывается и заворачивается в одеяло до самого подбородка, хотя я и так ее уже полуголую видел.

– Какого хера ты не запираешь дверь? Совсем уже?

– Я забыла…

Опускает глаза, к стене жмется, вижу, боится. Щеки уже чуть порозовели, но не сильно. Температуру только сбил. Бредить и реветь наконец перестала.

– Ты на работу не вышла. Причина?

Подхожу ближе, замечая, как с каждым моим шагом зрачки Ангела становятся больше.

– Извините, я заболела.

– Да, я вижу. Давно у тебя отопления нет?

Кукла молчит, и я понимаю, что что-то тут нечисто.

– Нет. Недавно. Ремонт там…

Усмехаюсь. Врать мелкая вообще не умеет.

– А в холодильнике у тебя тоже ремонт?

Быстро на меня глаза поднимает, замечаю в них страх, а это уже мне не нравится.

– Вы что… на кухне у меня были?

– Был. Таблетки тебе искал, докторша, мать твою. Скажи мне, Ангел, почему у тебя дома совсем нет еды? Ты получала зарплату?

– Да. Получала, – пряча глаза, отвечает малая, и тогда я уже совсем не вдупляю.

– Куда ты ее потратила? – спрашиваю прямо. Если Тоха обидел, башку лично оторву.

– Ну… – вижу, мается, слова подбирает. – На проезд потратила, на еду немного было, но уже закончилось, а остальное в казну, конечно, – лепечет своим тонким голоском, перебирая пальцами одеяло.

Проезд, еда – логично, вот только последнее я уже не вкуриваю.

– Стоп, в какую еще казну?

Кукла моргает на меня глазищами своими изумрудными, таким невинными, что даже смотреть на эту святую чистоту страшно.

– Вашу, Михаил Александрович, – отвечает просто, пожимая плечами.

Усмехаюсь: а это уже занятно, потому что никакой казны у меня нет.

– И сколько в казну мою отнесла?

– Почти все. Так, осталась мелочь на проезд.

Не могу сдержать улыбку. Кто же ее так развел?

– И кто же у нас сборы в мою казну проводит?

Малая губы размыкает, чтоб сказать, но резко затыкается, видя мою реакцию.

– Да ты не бойся. Скажи, я что-то забыл.

– Сережа.

– Какой еще Сережа? Серый, что ли?

– Да.

Провожу рукой по лицу. Дела становятся все более интересными.

Сажусь на корточки напротив нее. Девчонка такая бледная сейчас, что трогать даже страшно.

– Ангел, у меня нет никакой казны, усекла?– Ее глаза быстро округляются. – С момента зарплаты уже прошло две недели. Как ты жила без бабла все это время?

– Так… перебивалась. Ждала следующую зарплату, – отвечает, а у меня кулаки сжимаются от злости. Боже, ребенок же совсем, ну с кем я связался!

– Блядь, на себя посмотри! Ты бы ее не дождалась! – ору, но замечаю, что ее глаза блестеть начинают. Этого еще не хватало.

– Не реви! Ладно я, но почему Тохе не сказала, Алене, да хоть, блядь, кому-то?

– Боялась, что уволите.

– А загнуться тут от голода не боялась?

Всхлипывает. Приехали, блядь!

– Так, ладно, где квитанции за счета?

– Зачем?

Смотрит на меня ошарашено, словно я ее лупить собираюсь, а не помочь.

– Ангел, мозги включи! Если тебе уже отопление отключили, то следующими будут вода и свет. Где квитанции?

– Там… – закашливается. – В коридоре лежат, но, Михаил Александрович…

– Сейчас Тоха заедет, привезет тебе лекарства и жратву, и не дай бог еще кто-то к тебе припрется для сдачи в казну… Ко мне его направляй, ясно?

– Ага.

– Держи. Если буду звонить, чтоб отвечала!

Бросаю ей в руки мобильник, которой Ангел едва не упускает. Боже, дите.

– Михаил Александрович… я уволена, да?

– Нет. Отработаешь.

– Спасибо. Я отработаю все! Честно, – кутаясь в одеяло, хрипит малая, а я голую шею ее замечаю и плечо, которое она не успевает закрыть одеялом. Заставляю себя отвернуться и не глазеть.

– Будет еще кто прессовать, звони мне. Сразу!

Выхожу из ее хаты, набирая Тоху.

– Слушаю, брат.

– Тоха, едь к Котовой!

– На хрена? Меня Люда ждет.

– Ты заебал уже со своей Людой! Я тебя не трахаться к ней зову. Купи от простуды что-то, жратвы и едь к малой! Отбой.

Почему-то всего колотит. Эта девочка… хоть бы кому сказала, что прессанул ее Серый, так нет же. Она лучше будет тут в одиночку сдыхать в холодной квартире, но не скажет, и это почему-то выводит из себя. Не приедь я проверить ее сегодня, завтра бы некого уже было навещать.

– Алло, Серый. Приедь в клуб. Побеседовать надо.

Глава 21

– Ай, какого…

Встречаю Серого с размаху, от которого под пальцами что-то знатно хрустит.

– Привет, Сережка. Как дела?

Сволочь сразу падает, держась за разбитый кровоточащий нос.

– Бакир, ты охренел?!

– Это ты, сука, охренел!

Хватаю щенка за кофту, заставляя посмотреть в глаза.

– Ты че, падла, совсем попутал или я тебе мало плачу?

– Ты что, о чем ты, брат?

– Какой я тебе брат? Ты какого хуя малую прессовал? Что за сказки с казной? На хрена зарплату ее отобрал?

– Да ты че! Да я никогда! Врет она все. Бакир, да ладно тебе.

Отпускаю этого урода, жалея, что потратил на него столько времени. Надо было Серого не подбирать, так бы дальше и шатался по улицам, выбивая бабло у прохожих.

– Иди отсюда.

– Бакир, да я отдам все. Это же шутка была просто. Ну не надо.

– Я никому не даю второго шанса, и ты свой уже проебал. Ты обворовал моего сотрудника за моей спиной, прикрываясь моим же именем. Чтоб я не видел тебя здесь больше.

– Сука… Я запомню это, слышишь? – вытирая льющуюся кровь из носа, бубнит Серый.

– Иди отсюда, пока я не прострелил тебе башку.

Сажусь в кресло и достаю квитанции на коммуналку Ангела. Ее бы тоже вычитать за дурость, да только она и так уже лежит больная. Дура.

Достаю телефон. Звоню в службу опеки. Надоели мне эти ее страхи вечные про детдом.

***

В тот же день ко мне приезжает Анатолий. Он привозит мне кучу лекарств и столько же еды. Целых три пакета, рвущихся от разных вкусностей. Даже мои любимые апельсины там есть.

– Это много. Мне не надо столько.

– Бери, пока даю, – в своей обычной манере отвечает Анатолий и ставит пакеты на стол, пока я кутаюсь в халат.

– Я отработаю все.

– Понятное дело. Лечись давай. Как сопли высохнут, приходи.

– Спасибо, Анатолий! Вы очень добры.

– Да я-то при чем. Бакир тебя, видать, под крыло взял. Покровитель, мать его, – отвечает Анатолий, тогда как я не совсем понимаю, что это значит, но и уточнять не хочу, видя, как сильно спешит Анатолий. Вероятно, к своей Людмиле. Они часто в клубе вместе, а если он один, то все разговоры об этой красивой женщине.

Завидую я ей по-белому. Не то чтобы Анатолий мне нравился, просто он за ней и в огонь и воду, видно сразу. Повезло ей очень с таким мужчиной.

Следующие четыре дня я восстанавливаюсь. Принимаю все лекарства и начинаю нормально питаться. Анатолий денег даже мне тогда дал. Назвал авансом, тогда как я понимаю, что там было больше, а значит, отрабатывать теперь придется вдвойне.

Уже на следующей неделе выхожу на работу. Зайдя в клуб, первым делом к Бакирову заглянуть хочу, поблагодарить. Я подарок ему приготовила. Знаю, банально, но это очень важно для меня. Когда я болела, он единственный был, кто пришел меня проведать и действительно помог, поэтому я купила ему маленькую статуэтку ангелочка.

Очень простую, фарфоровую, с красивыми крылышками, но весьма милую, как по мне. Я хочу подарить ему эту статуэтку в знак благодарности, но Михаила Александровича нет ни в тот день, ни через неделю. Из разговоров Алены с Хаммером случайно слышу, что Бакиров уехал договариваться о поставке, поэтому следующие недели я просто его жду.

У меня есть его телефон, но звонить первой стыдно, да и это как-то неправильно. Он же сказал звонить только тогда, если кто-то будет прессовать, а меня больше никто не прессует, ну кроме того Архипова, о котором я так и не призналась Михаилу Александровичу.

Серого, кстати, я больше ни разу не вижу в клубе. Он резко пропал, и из слов Алены я узнаю, что Бакиров его выгнал взашей после того случая с моей зарплатой.

Этот клуб как маленькая жизнь. Здесь все время что-то происходит. Фил и Хаммер часто приходят, но, к счастью, они больше меня не задевают, как в первые дни.

Наоборот, создается впечатление, что эти мужчины меня защищают от других. Не знаю, с чем это связано, но они меня даже иногда подкармливают.

Особенно молчаливый Фил. Он мне десерты заказывает и не принимает отказов. Не просто так, а потому, что я ему погибшую сестру напоминаю, – как-то признается в разговоре.

За это время понимаю, что Анатолий, он же Тоха, Фил и Хаммер лучшие друзья. Они часто приходят. Фил всегда один, Хаммер обычно находит подружку в клубе на вечер, а Анатолий неизменно с Людмилой. Они держатся за руки, иногда я даже видела, как они целуются у стены в коридоре. Так страстно, горячо, по-взрослому прямо.

Тогда думала, сгорю от стыда, благо Анатолий не отчитал меня и велел просто “валить домой в люльку”.

Я потеряла семью, и у меня появляется одна радость – поглядывать на входную дверь в надежде снова увидеть Михаила Александровича. В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что очень хочу увидеть его снова, услышать его низкий хриплый голос и просто посмотреть на него хоть одним глазком.

Бакиров не появляется в клубе следующие четыре месяца, но я почему-то думаю о нем каждый день. У меня каникулы начинаются летние, однако на работу я исправно хожу, беря всего несколько выходных в месяц.

Все это время ношу с собой подарок Михаилу Александровичу. Того самого фарфорового ангела. Мы не виделись уже столько времени, но поблагодарить его за помощь мне очень хочется, ну и за место это рабочее, благодаря которому теперь я могу нормально питаться, оплачивать счета и даже откладывать на подготовительные курсы и будущую учебу.

В этот период тот жуткий мент Архипов больше ко мне не приходит. Из социальной службы, как ни удивительно, тоже никто не заявляется, и я тешу себя мыслью, что они обо мне просто забыли.

Почему-то мне не хочется верить в то, что этот мент как-то

воздействовал на них, ведь тогда получается, я должна ему, а я быть крысой и предавать Михаила Александровича не хочу.

Сегодня я как раз начинаю мыть полы, когда дверь распахивается и в нее входит Бакиров. В черной рубашке и таком же костюме, такой высокий, с широким разворотом плеч.

От неожиданности у меня выпадает швабра из рук, и, заливаясь краской, я быстро ее поднимаю.

– Как дела, Ангел? – проходя мимо, спрашивает Бакиров, а я не знаю, куда деть глаза. Как-то теряюсь вся, давно не видела его. Снова его запах улавливаю, который просто путает мне мысли.

– З… здравствуйте. Хорошо.

Во рту становится сухо, я хочу сразу отдать ему этого ангелочка, но Михаил Александрович даже не останавливается, сразу проходя в кабинет. Я же так теряюсь перед ним, что забываю свою благодарственную речь и, конечно, не успеваю отдать ему подарок.

Закончив с работой, минут десять собираюсь с мыслями, но все же подхожу к его кабинету. С чего начать, что сказать… Слова подбираю, чувствуя, как сильно потеют ладони. Я так на экзаменах не переживала, как сейчас, стоя под его дверью.

Сглатываю… Ладно, что-то да скажу.

Подношу руку, трижды стучу, но никто не отвечает, поэтому, набравшись смелости, я приоткрываю дверь, и мое приподнятое трепетное настроение трещит по швам в тот же миг.

Я вижу Михаила Александровича. Он в расстегнутой рубашке стоит у стола, тогда как на полу на коленях перед ним… Марина, официантка. Ее голова очень близко к его паху, она ритмично двигается, издавая глубокие довольные стоны, пока Бакиров стоит, перехватив ее волосы огромной жилистой рукой, с силой намотав их на большой кулак.

Марина голая до пояса, и ее полная шикарная грудь со стоячими возбужденными сосками раскачивается в такт с каждым движением ее головы.

Я же стою и не смею двигаться. Живот от такого зрелища мгновенно скручивает спазмом, щеки начинают гореть, и еще очень быстро бьется сердце.

Почему-то мне очень больно это видеть. Будто меня ударили куда-то в грудь с размаху. Мне больно видеть, как Михаил Александрович касается другой так… по-взрослому, тогда как на меня вообще не смотрит.

Я не двигаюсь, не смею зайти и прервать это… даже не знаю, как и назвать. Почему-то слезы быстро собираются в глазах, и, стараясь как можно тише, я обратно прикрываю дверь.

В груди очень сильно жжет, я даже сформулировать это не могу, мне просто больно. Будто сердце мое полоснули ножом, и теперь оно кровоточит, а еще мне хочется почему-то задушить эту суку Марину.

Я не злая, но ее мне хочется просто выкинуть куда-то! Михаил Александрович так касался ее откровенно, кажется, она делала ему минет, хотя у меня весьма отдаленные представления об этом.

Быстро вытираю слезы, но они все равно капают на щеки. Как Бакиров ее касался, а на меня даже не смотрит. Вероятно, я просто ему противна, потому что у меня нет таких белых крашеных волос, такой большой груди, и вообще, я всего лишь полотерка. Верно?!

Маленький фарфоровый ангелочек подрагивает в руках, поэтому я просто оставляю его под дверью кабинета Бакирова. К моему ужасу, Алена в этот вечер меня задерживает, поэтому минут через сорок я вижу, как в зал возвращается Марина, манерно поправляя блузку и явно заново нарисованную помаду.

Она яркая блондинка, с тушью и тенями на лице, когда как у меня нет такой косметики. Я вообще не крашусь, и кажется, потому на меня Михаил Александрович не смотрит от слова совсем.

– О, приветик, Линусь, ты уже закончила на сегодня?

Марина подходит близко, зачем-то кладет мне руку на плечо. Придавливает.

– Да. А ты? – спрашиваю, а у самой в груди жжет. Точно лавой там поливают. Вот как Марина работает, сидя на коленях перед Бакировым.

– Да, Михаил Александрович позвал к себе, я ему… хм, кофе приносила, – довольно улыбаясь, лепечет Марина, а я держу слезы, чтоб не разреветься.

Стискиваю зубы.

Эта Марина напоминает мне лисицу, которую хочется долбануть чем-то потяжелее. Не то чтобы я там была какой-то злопамятной, однако почему-то хочется ее прибить. За то, что там… в кабинете с ним была. С Бакировым.

Убираю от себя ее руку.

– Мне домой надо.

– Стой!

Цепкие пальцы заставляют остановиться.

– Линусь, мне завтра надо отгул взять, а Иры и Алены не будет. Подмени меня, пожалуйста, очень-очень прошу, ты же все тут быстренько и так убираешь. Алена тебя подстрахует, если что.

– Я не официантка. Ты же знаешь.

– Да ерунда! Я тебе даже свою форму дам, котеночек. Завтра тихо будет, да и день такой, что мало народа придет. Справишься. Выручи, подруга, а?

Смотрю на нее и понять не могу. Марина вроде улыбается мне, а глаза ее все равно как у лисицы. Странная. Что она прицепилась ко мне? Вспоминаю, как тогда Бакиров при всех меня обыскивал из-за того телефона, и сдерживаемая все это время обида все же выходит наружу.

– Ты меня подставила тогда. С телефоном. Ты же знаешь, что я не брала у тебя ничего.

Взгляд Марины мгновенно меняется, и она отводит меня к стене, держа за руку.

– Слушай, детка… я приревновала тебя к Бакирову, понимаешь? Ты такая хорошенькая, молоденькая, тут все мужики всполошились, как только ты появилась. Любая бы ревновала, но теперь я вижу, что это зря было. Бес попутал. Извини, малышка. Ну пожалуйста, забудь былое. Подмени меня. Ну зай…

Ее слова ничуть не утешают, однако я уже мечтаю, чтобы Марина эта отцепилась от меня.

Коротко киваю, стараясь выглядеть спокойной и не рыдать перед этой лисицей от обиды за то, что, похоже, я Михаилу Александровичу не нравлюсь. Совсем.

Он ярких любит, как эта Марина, хотя, как по мне, у меня лучше фигура, ее просто не видно за этими моими балахонами огромной формы, и на лицо я тоже намного красивее ее.

– Ладно. Дай только свою форму.

– Ты святая! Пошли.

***

На следующий день я выхожу из раздевалки впервые без этих жутких балахонов уборщицы. На мне форма официантки. Красивая белая маечка с вырезом и короткая юбка с таким же фартуком, под которую я надеваю полупрозрачные бежевые колготки.

На улице конец июля, жара невероятная, поэтому эта форма, в отличие от моей прежней, с широкими штанами, намного удобнее, да и по размеру почти впору.

Разве что в области груди великовата. У Марины будет размера на два больше, чем у меня, но я не жалуюсь. Мне нравится моя грудь, пусть маленькая, она меня полностью устраивает.

Оглядываю зал. Иры сегодня и правда нет, однако насчет посетителей я бы не сказала, что пусто. Наоборот, сегодня много народа, притом пришли мужчины, которых я до этого не видела. Алены тоже нигде не видно, хотя Марина заверяла, что она будет.

Хаммера и Фила, которые до этого часто приходили, сегодня нет, и от этого становится как-то страшновато. С ними мне было спокойно работать, они словно защищали меня, и никто ко мне не лез, пока отсутствовал Бакиров, поэтому теперь становится не по себе от масленых взглядов этих мужиков в мою сторону.

Поправив вечно выбивающиеся из косы волосы, я беру блокнот и ручку, быстро принимаю у всех заказы. Музыка уже тоже вовсю играет, девочки на сцене начинают танцевать.

Постепенно зал становится практически полным, тогда как я оказываюсь единственной официанткой и уже сто раз жалею, что согласилась на просьбу Марины. Я даже меню толком не знаю, не говоря уже о каких-то “обычных” заказах постоянных клиентов, что, конечно, вызывает у них недовольство.

– Сколько еще ждать? Первый день, что ли, сегодня?

– Официантка, иди сюда! Ух ты, какая! Тебе можно сразу на колени!

Не реагирую на эти закидоны, но замираю, когда на талию ложится чья-то тяжелая волосатая рука.

Какой-то мужик с черной густой бородой смотрит из-под черных глаз, облизывая меня сальным взглядом.

– Быстрее, ляля. Я голоден.

Усмехается, а у меня мурашки ползут по телу. Тут логово бандитов настоящее – и я одна! Как будто весь персонал решил сегодня вдруг заболеть!

– Извините, сейчас все будет.

Выворачиваюсь из его лап и бегу на кухню. Жаль, что Анатолия нет, он бы точно меня спас, а Бакирову звонить я не собираюсь. Только не после того, что я видела вчера, как он с Мариной там в кабинете… До сих пор в груди болит. Сильно.

Набираю на кухне блюда у повара, разношу заказы, пока не остается последний столик с самыми жуткими тут мужиками. Набравшись смелости, иду к ним. Выставляю с подноса заказ на стол.

– Алкоголь, закуски, сладкое. Приятного аппетита, – лепечу и разворачиваюсь, чтобы уйти, однако сделать это мне никто не дает. В тот же миг поднос с моей руки летит на пол, а саму меня этот мужик бородатый усаживает к себе на колени.

– Ты сама как сладкое. Наш лучший десерт, – усмехается, сидящие рядом мужики ржут.

– Пустите!

Пытаюсь вырваться, но его руки как клешни. Я не могу встать, он с силой держит меня за талию, как куколку.

– Где ты раньше была, что я тебя не видел? Поужинай с нами, ляля. Я угощаю.

Сердце ускоряет ритм и бьется уже где-то в горле. Мне неприятно все это, просто жутко, и еще от них воняет алкоголем, хотя они только пришли.

Этих мужиков за столом четверо, а я одна, но хуже другое.

На пороге зала я замечаю Михаила Александровича, который смотрит прямо на меня, убрав руки в карманы брюк.

Глава 22

Паника накрывает быстро и отдается иголками, впивающимися в грудь. Мне быстро становится страшно. Здесь нет Алены, Иры и даже Марины. Я одна тут девочка среди пьяных мужиков, а танцовщицы со сцены никогда не вмешиваются, они просто зарабатывают деньги.

– Отпустите!

Боже, от этого амбала отвратно воняет коньяком, а его цепкие лапы не дают сдвинуться с места.

– Тихо! Ахмед любит послушных, – с явным акцентом говорит мужик, держа меня за талию, а я на Бакирова смотрю, который как раз подходит к нам. Медленно, никуда не спеша так идет, пока я с каждой секундой сгораю от стыда и смущения, а еще испытываю дикий, просто-таки звериный страх.

– Здоров, Ахмед.

– О-о, Бакир, здравствуй, брат! Шикарно тут у тебя. Еще лучше стало! Я просто в восторге.

– Спасибо, – чеканит Бакиров, даже не смотря на меня.

Я же стараюсь высвободиться из цепких рук этого головореза Ахмеда, но он упорно продолжает удерживать меня на своих коленях огромной рукой, то и дело поднося к моему рту какие-то закуски со своей тарелки, полагая, что я должна это взять с его рук…

– Отпустите. Пожалуйста!

– О нет, ляля. Чего ты так дрожишь? Сейчас в баню с нами поедешь, расслабишься. Я согрею тебя, и Арман вон тоже. Ахах, согреет! – смеется Ахмед и вдыхает запах моих волос, а у меня от его слов мороз идет по коже, и я понимаю, что мне точно пора домой.

– Пустите, я никуда… никуда не поеду с вами. Пустите!

Начинаю паниковать уже не на шутку, вспоминая, что Бакиров меня предупреждал как раз об этом, притом не раз.

– Ахмед, отпусти ее.

– Почему?

– Потому. Вон девочки на сцене, видишь? Выбирай. Любая перед тобой ноги раскинет с радостью, а эту нельзя.

– Дочь твоя, что ли? – усмехается, а у меня уже слезы в глазах стоят. Страшно так, что аж руки трястись начинают.

– Нет. Не дочь. Полотерка.

– Бакир, родной, я не понял сейчас. Я пришел в твое заведение отдохнуть и еще должен спрашивать у тебя разрешения, какую телку ебать буду?

– Да, именно так.

– Ты че, блядь, попутал?!

Все случается очень быстро, Михаил Александрович подходит и, с силой схватив за меня руку, буквально вырывает из лап Ахмеда, отталкивая от стола.

Я едва не падаю, отбегаю от них, видя, как Ахмед в ярости подрывается и тянется к пистолету за поясом. На это Бакиров мгновенно реагирует и, не дожидаясь выстрела, ударяет его кулаком прямо по лицу!

Что-то хрустит, мои нервы трещат от ужаса, Ахмед падает на пол, сбивая стул, а его такие же амбалы-дружки разъяренно подрываются со своих мест.

Я же отползаю к стене, прикладывая дрожащую ладонь ко рту. Михаил Александрович никуда не уходит, он оказывается один среди этих головорезов, и я ничем не могу ему помочь!

Сердце стучит как безумный барабан. Что я наделала…

***

Я думаю, что сейчас все набросятся на Михаила Александровича, но выходит в точности наоборот. Ахмеда с явно сломанным кровоточащим носом поднимают под руки его же друзья и молча выволакивают из зала.

В тот же момент дверь распахивается, входят Хаммер и Фил. Видя эту картину, Хаммер аж присвистывает, а Фил закатывает глаза.

– Ни хера себе, Ахмед пожаловал. Че тут, брат?

– Ничего, – рычит Михаил Александрович, вытирая кулак о салфетку со стола, окидывает меня просто-таки убийственным взглядом и проходит мимо, даже ничего не сказав.

Я же быстро убираю осколки разбитых рюмок с пола и едва дорабатываю до конца смены как официантка.

На часах три ночи, когда танцевальная программа заканчивается и все гости расходятся по домам. Хаммер напивается, начинает цепляться к очередной танцовщице, потому Фил его с трудом поднимает, и они выходят.

Я же места себе найти не могу. Меня просто колотит. Да, все вроде обошлось, но Михаил Александрович… Боже, как он смотрел на меня сегодня. Зло, сердито, страшно. У меня просто из головы не выходит, и я понимаю, что должна объясниться перед ним за сегодняшнее, ну и хотя бы “спасибо” сказать. Он мог мимо вообще пройти, но не стал. Кожа до сих пор горит огнем от его руки. Бакиров меня как птичку просто вырвал из захвата того жуткого пьяного Ахмеда. Поджимаю губы. Он меня спас, притом уже в третий раз!

В зале все стихает, я переодеваюсь в свою обычную одежду и иду к кабинету Бакирова. Замечаю, что мой ангелочек так и валяется у двери, никому не нужный, и становится еще более обидно. Я не нужна этому мужчине так же, как эта статуэтка. Недорогая, фарфоровая и хрупкая. “Полотерка”. Он меня так назвал, а я стиснула зубы, чтоб не расплакаться.

Не убираю статуэтку. Пусть лежит. Просто ставлю ее, чтобы ангелочек хоть стоял, а не просто валялся перевернутым. Как ни удивительно, его хрупкие крылышки не сломались. Целы еще. Жаль только, что Бакирову этот ангел не нужен так же, как и я.

Осторожно стучусь, но так, чтобы слышал. Не хочу еще раз увидеть, как Михаил Александрович с женщиной занимается… этим.

– Михаил Александрович…

– Да, – отвечает хрипло, и, набрав побольше воздуха, я осторожно вхожу к нему в кабинет, чувствуя, как сжимается от страха каждая молекула.

Бакиров сидит на черном кожаном диване, опершись крупными локтями о колени.

Его рубашка полностью расстегнута, и я невольно впервые вижу его волосатую грудь и широкий подтянутый пресс. Тогда с Мариной не смотрела, стыдно было и страшновато, а теперь оторваться не могу.

Щеки мгновенно начинают гореть. Боже… Михаил Александрович опасно красив, смуглый, огромный, и эта поросль черных волос… тянется дорожкой у него прямо вниз, до металлической пряжки кожаного ремня.

Сглатываю, заставляя себя не глазеть на него, но получается не очень. То и дело смотрю на его сильную шею, на грудь и торс, который видно из распахнутой рубашки. Какой же он красивый, опасно красивый брутальный мужчина.

На полу стоит бутылка с виски на самом дне, и я уже жалею, что пришла именно сейчас.

Все это время Бакиров даже не смотрит на меня, словно специально отворачивается, будто я ему противна или что… Не пойму уже.

Кажется, он пьян, притом сильно, судя по тому, как пошатывается, поворачиваясь ко мне.

– Ты? Че те надо? – гремит недовольно, а я набираю побольше воздуха.

– Михаил Александрович, я хотела поговорить с вами.

– О чем? Я что-то не помню, чтобы нанимал тебя официанткой. Или так захотелось с мужиками пообниматься?

Тянется к брюкам, достает пачку сигарет, закуривает, жадно затягиваясь сигаретой.

– Марина попросила меня подменить ее. Сказала, будет мало людей, Алена поможет. Я не знала, что так выйдет. Михаил Александрович, извините и… спасибо, что защитили меня. Снова.

На это Бакиров как-то зло усмехается, тушит наспех выкуренную сигарету о стеклянную пепельницу на полу, встает с дивана и медленно подходит ко мне. Наступает, как огромный злой зверь. Злющий даже, свирепый.

– Спасибо? Поблагодарить меня снова хочешь, Ангел?

Его взгляд какой-то затуманенный, потемневший, опасный, и я медленно пячусь к двери понимая, что Бакиров зол и лучше бы мне не попадаться ему сейчас под руку.

– Я лучше пойду…

– Стоять!

Едва открытая мною дверь тут же захлопывается, и, обернувшись, я вжимаюсь в нее спиной, когда Михаил Александрович ставит свои руки по обе стороны от меня, загоняя в настоящую ловушку.

– Я не разрешал уходить, девочка.

Сглатываю, когда мужчина берет выбившуюся прядь моих волос и за ухо мне заправляет так нежно, хоть у него и грубые пальцы, а после переводит опасный тяжелый взгляд темно-карих глаз на меня.

Я же пугаюсь. Бакиров такой большой против меня, высокий и крепкий взрослый мужик, и я… едва ему до груди достаю, стараюсь держать свое сердечко в груди, чтоб оно не вывалилось сейчас от страха и еще чего-то… Предвкушения и невероятной радости оттого что, он так близко. Мои мысли путаются, я чувствую какой-то трепет, и счастье, и волнение, и восторг, и страх. Все вместе… Боже. Помоги.

– Михаил Александрович, вы чего?

Встречаемся глазами, не знаю, как вести себя и что делать, чувствую только сильную дрожь в теле и еще запах этого взрослого мужчины, заставляющего трепетать, бояться, желать чего-то большего. С ним. Запретного, неизвестного, но очень желанного, тайного, опасного. Для меня.

– Ты пришла благодарить – ну, давай благодари меня, Ангел.

Испугаться не успеваю. Уйти мне никто не дает.

Кладя огромную руку на мою талию, Михаил Александрович медленно прижимает меня к себе, а после нежно поддевает мой подбородок пальцем, наклоняется и впивается в мои губы опасным горячим поцелуем.

Глава 23

Я еще никогда не целовалась. Ни с кем, поэтому этот поцелуй прямо в сердце мне молнией ударяет. Немного колючий от жесткой щетины и горячих сухих губ Бакирова, он заставляет меня застыть перед ним и даже не шевелиться.

Михаил Александрович очень высокий по сравнению со мной, поэтому он наклоняется ко мне, а я… вижу его широкие плечи и мощную шею, строгое лицо, к которому так хочется прикоснуться, но я не смею. Он меня к себе прижимает, и животом я чувствую что-то очень большое и твердое. Боже… да он же возбужден!

Отступать некуда, я и так уже у самой двери, о которую опираюсь спиной, а мужчина так близко и, кажется, даже не думает меня отпускать. Огромный, высокий, крепкий, Бакиров, точно медведь, меня зажал и не отпускает, а я и не хочу.

Не хочу, чтоб отпускал, не хочу, чтобы это прекращалось, чувствуя такое новое трепетное тепло, которое зарождается в сердце и сладким эфиром растекается по телу, особенно по животу, пальцам, которые почему-то начинают подрагивать.

От неожиданности я глаза распахиваю и замечаю, что Михаил Александрович, наоборот, прикрыл глаза. Я тоже закрываю их в ответ, испытывая при этом не что иное, как восторг и счастье.

Это длится всего пару секунд, когда этот опасный бандит прикасается своими губами к моим, проталкивает в мой рот настырный язык, посасывает нижнюю губу, целует снова, рычит, а после отстраняется, я открываю глаза, и мы встречаемся взглядами.

Мой наверняка ошарашенный и его… опьяневший, потемневший, жесткий.

– Вы… Я…

Язык заплетается, подбираю слова, и их нет. Я растерялась, даже не знаю, что сказать. Губы горят огнем, сердце стучит как безумный барабан, мне так приятно было, волнительно, трепетно, страшновато, и все… все вместе просто.

– Черт. Маленькая. Уходи, – басит Бакиров строго, резко убрав от меня руки и отойдя на пару шагов, будто я вдруг стала для него какой-то ядовитой.

Тяжело вздыхает, отворачивается, упираясь огромными кулаками в стол. И он не смотрит на меня больше. Совсем, тогда как я не понимаю, что я сделала не так, какую ошибку допустила, все же вроде было… нормально.

– Михаил Александро…

– Выйди отсюда, я сказал! – гремит, точно зверь, и я пугаюсь.

Резко дверь распахиваю и пулей вылетаю из кабинета. В груди бешено колотится сердце. Хочется смеяться и плакать одновременно. Нет, мне вовсе не было неприятно.

Хуже того, мне очень понравился этот первый поцелуй, тогда почему… почему Михаил Александрович так разозлился… не знаю.

Доезжаю до дома максимально быстро. Приходится заказать дорогущее такси, потому как на улице глубокая ночь и добираться пешком я не рискую.

Адреналин стучит где-то в висках. Когда на кровать дома плюхаюсь, прикладываю дрожащие ладони к животу. Он аж пульсирует после того поцелуя. Господи, да что же это? Никак успокоиться не могу. В зеркале замечаю, что щеки мои ярко-красные, и точно не от холода, так как на улице лето, конец июля.

Пальцы осторожно прикладываю к губам, которые до сих пор горят огнем от его щетины, а в животе что-то тянет, когда вспоминаю Михаила Александровича. Его хриплый низкий голос, запах, так сильно дурманящий меня.

Он вроде злился на меня, а потом поцеловал. Почему он сделал это? Потому что я нравлюсь ему? Ведь так делают, когда человек нравится? А может… может, он хотел что-то мне сказать, а я не дала, перебила, потому он разозлился, сказал, чтоб ушла… Не знаю. Но он очень был зол на меня после того поцелуя почему-то, и причины я не знаю.

До утра сомкнуть глаза не могу. Все думаю, что теперь будет. Бросит ли он Маринку, мы станем встречаться как парень и девушка и Михаил Александрович снова меня целует? Я бы хотела этого. Очень. Чтобы именно он меня поцеловал и все остальное… тоже. Очень бы хотела.

Сегодня впервые в жизни собираюсь на работу в предвкушении чего-то большего. Мне кажется, этот день что-то изменит, и изменит к лучшему. Перед выходом почему-то переодеваюсь аж три раза. Все кажется не таким ярким, как бы мне того хотелось.

Да, у меня, конечно, слабенький гардероб, но мне так хочется сегодня быть красивой для Михаила Александровича, поэтому я распускаю косу, добиваясь красивых волнистых прядей, крашу глаза наспех купленными тенями и тушью и надеваю белую блузку с бежевой юбкой до колена. Да, эта одежда не настолько откровенна, как у Маринки, например, но она мне кажется весьма милой.

Собравшись, вечером приезжаю в клуб, сразу же глазами в зале ищу Бакирова и, на удивление, нахожу. Михаил Александрович сидит за одним из дальних столиков. Рядом Хаммер и Фил.

Кажется, они очень хорошо дружат, всегда здороваются, крепко пожимая руки. Прямо сейчас этот немного странный Фил о чем-то увлеченно рассказывает, пока Бакиров курит, а Хаммер подпирает бородатое лицо огромной ладонью.

А еще я замечаю, что они часто смотрят на сцену. Особенно Михаил Александрович. Сегодня девочки-танцовщицы презентуют новый танец. Они почти обнажены. В одних только блестящих трусиках и бюстгальтерах, едва прикрывающих грудь. И все бы ничего, если бы я не заметила, как Бакиров смотрит на них. С явным интересом, увлечением, страстью.

Он смотрит на этих танцовщиц так, как на меня никогда не смотрел, и это больно колет куда-то в грудь.

Не переодеваясь в свою форму уборщицы, набравшись смелости, я сразу подхожу к ним. Знаю, это выглядит нелепо, но ведь то, что было вчера… не просто так случилось. Бакиров поцеловал меня сам, потому что хотел. Или нет… Я уже не понимаю.

– Михаил Александрович, – подойдя к ним, тихонько зову его, на что оборачивается не только Бакиров, но и рядом сидящие мужчины.

– Что? – басит грубо, едва взглянув на меня.

Хватаю больше воздуха. Он мне нужен.

– Я… хотела с вами поговорить.

Вижу, как сжимает зубы, когда окидывает меня строгим взглядом.

– Говори.

– О-о, здравствуй, цветочек! Какая ты красивая сегодня! Садись к нам.

Хаммер расплывается в своей фирменной красивой улыбке, отодвигая для меня стул, но я лишь качаю головой.

Он со всеми заигрывает, ко многим девушкам подкатывает, но только меня дразнит “цветочком”, но я еще ни разу не видела, чтобы он кого-то обижал. Все официантки и девочки-танцовщицы отлипнуть от него не могут, когда он в клубе, но в последнее время Хаммер к Алене начал подкатывать. Она его посылает, за что уже получила от Хаммера прозвище “ледяная царица Алена”. Мне кажется, он в нее влюбился. Притом сильно.

Фил тоже приходит, но он закрытый и обычно сидит просто рядом. Они с Хаммером словно подкармливают меня, и, смущаясь, я все же принимаю, так как действительно очень часто голодная прихожу на работу, но сейчас мне вовсе не до них.

– Нет, мне нужно поговорить с вами. Наедине, – выдавливаю это, чувствуя вселенское смущение, на что Хаммер от моих слов почему-то присвистывает, и они выпивают какой-то крепкий алкоголь, чокнувшись стопками с Филом.

– Пошли, – отвечая каким-то громовым тоном, Михаил Александрович поднимается, и я быстренько шлепаю за ним в его кабинет.

– Говори, что там у тебя, только быстро, – смотря на часы, чеканит Бакиров, а я теряюсь. Так много хотела ему сказать и спросить, просто узнать, что теперь будет, но в реальности, оказавшись снова с мужчиной наедине, слова из себя не могу выдавить.

– Ангел, ты говорить сегодня будешь или как?

Бакиров подходит к столу и опирается на него, а я на его руки крепкие смотрю, на подтянутый торс в этом черном свитере под горло и на суровое лицо. Моя речь сбивается, в голове какая-то каша, немного болит живот, и дрожат пальцы. Я никогда трусливой не была, не мямлила, но с ним… боже, как дурочка самая настоящая.

Встречаемся глазами, сглатываю от страха.

– Буду. Я просто спросить хотела. Тот поцелуй вчера…

– Стоп. Не надо, – он резко меня прерывает, тогда как я уже не знаю, куда деть глаза от стыда.

– Вам не понравилось?

Мужчина молчит, а я уже не знаю, что и думать. Боже, помоги.

– Михаил Александрович, если я что-то сделала не то…

– Хватит. Забудь. Я был пьян. Ты попалась под руку. Не лезь ко мне, когда я пьян.

В его голосе сталь, пробирающая меня до костей. Аж болит, сердце сжимается, но я должна спросить:

– Я вам совсем не нравлюсь, да?

Поднимаю взгляд на него, и лучше бы я этого не делала. Бакиров стоит строгий, руки сложил в карманы и сверлит меня недовольным взглядом, тогда как я стою перед ним как перед казнью, ожидая ответа.

– Я не знаю, что ты там себе напридумывала, но ты всего лишь маленькая девочка, Ангел.

– Мне уже восемнадцать! – выпаливаю, но, кажется, это не производит на Бакирова должного эффекта. Никакого.

– А мне тридцать семь.

– Но…

– Я сказал уже тебе, девочка. Свободна, – бросает мне грубо, как щенку, а я даже пошевелиться не могу. Все тело горит, так обидно мне еще в жизни не было.

Ох, лучше бы Бакиров пощечину мне дал, чем так. Прямо в лоб правду рубить, не церемонясь.

Ответить мне нечего.

Я честно сдерживаю слезы и, молча кивнув, выхожу за дверь кабинета, чтобы в тот же миг в голос разреветься, однако подошедшая Алена заставляет быстро вытереть горькие слезы обиды.

– Так, я не поняла, что тут за потоп? Лина, что случилось, уволил, что ли?

– Нет, я так… просто.

Слезы рекой просто текут, я всхлипываю и вытираю их снова и снова платком, пока он не становится мокрым.

– Ясно, ну все, успокойся, а то выглядишь так, будто Бакиров тебя ударил, ей-богу. Иди выпей воды, переоденься и начинай убирать. Посетители только ушли, Хаммер и Фил тоже, к счастью, свалили, никто мешать тебе не будет.

– Ага.

И я начинаю убирать. Стиснув зубы, снова драю этот пол, пока девочки-танцовщицы на сцене порхают, как мотыльки. Худенькие, высокие, большинство светловолосые, ярко накрашенные, они двигаются так плавно, ритмично, сексуально, что я невольно заглядываюсь, а еще я вспоминаю, как на них смотрел Михаил Александрович. С интересом. И он не отворачивался от них, не брезговал смотреть, как на меня, и они ему не казались такими… ядовитыми, как я.

Закончив убирать, я переодеваюсь в раздевалке и невольно смотрю на себя в зеркало. Я не очень высокая, худенькая и хрупкая, но у меня есть грудь первого размера, тонкая талия и худые ножки.

На лицо я тоже ведь не страшная, многие меня считают красивой, тогда почему Михаил Александрович меня поцеловал, а потом прогнал? Не понравилось, наверное, и признавать это очень даже обидно, потому что мне понравился этот первый поцелуй с ним. Очень.

Бросаю взгляд на свою одежду. Хоть сегодня и пыталась нарядиться, тряпки это, а не одежда, не говоря уже о жуткой огромной форме. И обувь у меня такая же. Старомодная, заношенная, потому что новой просто нет. Я все на учебу практически откладываю, репетиторы и курсы дорогие, да и потом будут нужны деньги, поэтому до сегодняшнего дня не тратила особо на всякие там наряды. Только тени купила и тушь, но и это меня не спасло. Я не нравлюсь Михаилу Александровичу. Совсем, потому что страшная, и от этого очень сильно болит где-то в груди.

Вытерев слезы, замечаю, что тени мои дешевые размокли, поэтому стираю их полностью, видя свои красные глаза.

В этот момент я решаю измениться. Я больше не хочу быть пугалом для Михаила Александровича. Я сделаю все для того, чтобы он смотрел на меня так же… как смотрел на тех красивых девушек со сцены, и мне все равно на то, чего мне это будет стоить.

Глава 24

Ангел. Она иногда сидит за самым дальним столом, скрутившись на стуле и увлеченно что-то читая. Порой грызет карандаш или еще хуже – свою губу. Ее ресницы при этом медленно трепещут, создавая ощущение, что я смотрю на живую куклу.

И все бы ничего, если бы я не начал замечать, что пялюсь на нее. На ее наивное, еще не искушенное лицо, такое нежное, что даже смотреть страшно. На тонкие руки и бледные пальцы, которыми кукла нежно переворачивает страницы.

Я бы соврал, если бы сказал, что не хотел бы быть на месте этих самых страниц. Чтобы Ангел так же нежно меня касалась, однако прекрасно понимал, что нет.

Эта девочка неприкосновенна. Она моя работница и приходит сюда за зарплату, а не для того, чтобы я полюбовался ею, да и мелкая уж больно. Смотреть даже страшно. Ангел моя, и я берегу ее, точно хрустальную вазу, даже от самого себя.

На нее же все, сука, глазеют кому не лень, даже свои! И хоть ты ее в скафандр, блядь, посади, все равно один хрен. Ангел безумно красивая девочка даже в своем балахоне, лица не скрыть, длинных волос, глаз ее изумрудных, что только добавляет мне работы.

Мне приходится буквально оберегать ее от каждого, блядь, столба. Когда я в клубе, все знают и сидят тихо, но, когда меня нет, за ней все мои присматривают.

Тоха, Влад, Алена, Фил и даже Хаммер, пусть и брыкался сразу, но все же исправно ее оберегает. Все знают, что куклу трогать нельзя под страхом сноса башки, и сторожат ее в клубе, как хрустальную, блядь, вазу.

Я сам прошу об этом. Мне так спокойнее, и я не могу это объяснить. Мне просто нужно, чтобы эта принцесса доморощенная не наживала проблем, хотя она старается для этого изо всех сил, каждый, блядь, раз принося мне только головную боль.

Я прихожу в себя на диване в кабинете. Жутко хочется пить, и трещит голова. Марины под боком нет, хотя обычно я и не оставляю ее на ночь. Она зачетно сосет, приходит по первому зову, и большего от нее не требуется.

Поднявшись, тянусь за бутылкой воды, которую сразу же нахожу. Отлично подготовился. Я себя знаю.

В голову ударяют вчерашние кадры. Ангел. Она знатно выводит меня из себя, и я просто охреневаю, когда замечаю ее в зале в короткой форме официантки, но это была херня по сравнению с тем, КАК, блядь, эта кукла работает.

Чертов Ахмед уже на руках ее держит, когда я захожу, и мне тут же хочется ему снести башку, а после и ей.

Дурочка, Ангел даже не знает, как вести себя, тогда как Ахмед уже явно готовит место в бане, чтобы выебать ее там толпой во все щели.

Кулаки сжимаются сами собой от одной только мысли об этом. Ну куда она лезет, ей еще в куклы играть, а не шляться тут по пьяным кабакам, говорил же!

Он ее зажимал, малая скулила, и я не выдержал. Ахмед получил по роже, а я нажил себе еще одного врага, хотя мне тогда было похер, да и сейчас тоже.

Не люблю, когда мое трогают, а эта кукла моя. Уборщица, работница – один хер, но она моя уже.

Я помню, как заваливаюсь к себе в кабинет, открываю бутылку виски и добротно нажираюсь. Мне нужно успокоиться, иначе малая получит по шапке за свой очередной закидон, за то, что снова против меня пошла и опять нажила нам проблем.

И все бы ничего, если бы через пару часов кукла сама не приперлась ко мне. Ночью. Одна. Когда уже никого в клубе не было и я уже выжрал половину бутылки.

Сложно понять, на хера она пришла, ах да, поблагодарить меня. Снова.

Помню, Ангел смотрела на меня этими… глазищами своими зелеными. Невинными, чистыми, огромными, и, черт возьми, там не было ни грамма косметики, но ее ресницы, точно веера кукольные, хлопали, когда эта девочка прямо глазела на меня.

Она с благодарностью приперлась, тогда как я смотрел на нее и хотел трахнуть. Определенно хотел и сдерживался уже как только мог, однако я уже тогда нажрался, и мои тормоза дали слабину.

В висках пульсирует. Что было потом… не помню. Кажется, я выгнал ее. Ангел ревела или нет? Хрен ее знает, но с какого-то ляда мне кажется, что я ее у двери зажимал. И целовал. В губы.

Черт, голова не варит уже, может, и не приходила она вовсе, а я просто с бодуна размечтался? Кажется, да, наверное. Не приперлась бы эта принцесса одна ко мне в кабинет, да еще ночью, видя, что я пьян.

Она хоть немного-то должна думать, так ведь?

Да и тронуть Ангела я не посмел бы. Себе бы руки отгрыз, но не коснулся. Малая же она, ну куда там, что трогать-то? Кожа да кости, глазища в пол-лица.

Успокаиваю себя, да вот только все равно какой-то бес сидит, не дает успокоиться. Выйдя за дверь кабинета, я замечаю валяющуюся фигурку ангела под дверью и понимаю, что нет. Ни хуя это не сон.

Была Ангел тут вчера, и я точно ее целовал. В губы. Как она отреагировала, не помню, вроде не ревела, спокойная была, хотя черт ее знает. Может, все же и ревела, отбивалась, а может, я и хуже чего сделал. Твою мать.

Эта мелкая плохо влияет на меня. Неправильно.

Я не знаю, какой черт меня дернул полезть к ней. Ангел как мед для меня, только слаще. Я смотреть спокойно на эту девочку не могу. У меня, блядь, встает сразу, но и трогать эту принцессу нельзя. Охуеть просто.

После вчерашнего Ангел приходит в клуб уже на следующий день, и я тут же жалею, что сам приперся. Девочка просто светится, сияет, искрится прямо. Такая красивая, нарядная, будто праздник какой. Волосы свои длинные распустила, неумело накрасила глаза, которые горели ярким огоньком.

Тогда я уже знаю, что полез к ней этой ночью, и, конечно, жалею. Эта девочка уже успела что-то себе напридумывать, тогда как между нами ничего быть не может. Я прямо ей говорю это, на что ее еще недавно горящие глаза сразу тухнут.

Ангел губы свои поджимает, и я замечаю, что ее глаза быстро наполняются слезами. Она опускает голову и молча выходит.

Я не вижу ее больше в тот вечер и, честно говоря, не хочу, потому что знаю, что сорвусь и наделаю делов, а портить эту невинную девочку мне вовсе не хочется.

В эту ночь я звоню Марине и трахаю ее как дикарь, до ее слез и криков, представляя Ангела на ее месте. Она извивалась подо мной, тогда как я закрывал глаза и точно видел эту девочку, которую нельзя.

– Ненормальный! Мне же больно!

– Вон пошла.

Как только кончаю, выхожу из ее тела и застегиваю брюки, я выгоняю Марину. Мне даже трахать ее не интересно больше, даже если представлять на ее месте другую. Все равно не то. Суррогат какой-то. Пресный.

Она явно подставила Ангела, а значит, ей не место рядом со мной и не место в моем клубе. У меня все построено на доверии, и Марина уже лишилась его так же, как и Серый.

Из мыслей вырывает звонок. Хаммер.

– Да.

– Бакир, хуйня дело! Поставка сорвалась.

– Что? Леха, ты уверен? Что случилось?

– Ментов тут целое море. Вагоны опечатали сразу. Ни хера не получится.

Сжимаю зубы. Сука. Последние месяцы подготовки летят в урну вместе с огромными потерями денег залога.

– Блядь, как?

– Не знаю. Похоже, кто-то сдал. Нас уже ждали ищейки Архипова. Товар изъяли, как только мы приехали.

Сжимаю телефон, усмехаясь.

Мы эту поставку готовили четыре месяца и никогда не говорили о ней вне стен клуба, а это значит, что где-то здесь у нас живет крыса, и, когда я найду ее, пристрелю, как паршивую собаку.

Глава 25

После того нашего разговора с Бакировым я завершаю работу и едва добираюсь домой. Зайдя в квартиру, сразу перерываю свой гардероб и обувь. Я выкидываю все, что мне кажется каким-то старым, детским или не стоящим внимания мужчины. Я хочу быть взрослой, хочу, чтобы Михаил Александрович видел меня взрослой и воспринимал как женщину, а не как девочку-подростка.

Во мне прямо кипит обида, хотя на что я наделялась? Бакирову вон нравятся яркие женщины, как Марина, а не такие мыши, как я, отчего почему-то снова хочется реветь, но я стараюсь быть сильной.

На следующий день я с опаской иду в клуб. Мне и хочется увидеть Михаила Александровича, и одновременно с этим нет. Не знаю почему, но стыдно в глаза ему смотреть. Это получается, что я вроде как навязаться ему хотела, а ему даже не понравился тот поцелуй, и вообще не хотел он меня целовать, может, даже ему было противно.

В этот день Бакирова я не вижу, как и через неделю. От Анатолия случайно слышу, что Михаил Александрович уехал и, когда будет, неизвестно. Марины, кстати, после того вечера тоже нет, и Алена говорит, что она уехала к матери и больше здесь не работает. Никаких причин никто не называет, а я и не спрашиваю. Если бы не Марина, я бы тогда не попала в такую жуткую ситуацию с тем Ахмедом, хотя, с другой стороны, тогда бы и Бакиров меня не поцеловал.

Я же принимаю решение измениться и следую ему все это время. Свою форму уборщицы я дома перешиваю в более удобный костюм по размеру. Больше он не висит на мне как тряпка, а подчеркивает худые ноги и тонкую талию. На обычной одежде тоже больше не экономлю, как и на обуви. Анатолий платит мне зарплату, и я впервые в жизни начинаю одеваться как девушка. У меня появляются красивые платья и кофты, блузки, короткие юбки, аккуратная обувь.

Сама того не замечая, за эти месяцы я словно подрастаю, и с какого-то перепугу на меня еще сильнее начинают обращать внимание как на уроках, так и в клубе. Несколько мальчиков даже предлагают встречаться, но я отказываю. Мне никто не интересен, кроме того, кому я не нужна, а еще я активно тренируюсь. Сама, дома. Пока работаю, смотрю за движениями танцовщиц на тренировках, а приходя домой, копирую их. Поначалу не получалось так же двигаться, но я упрямо повторяла движения, пока уже тело не начинало ныть от боли.

Так я тренировалась по несколько часов каждый день и начала замечать, что у меня получается двигаться так же красиво и сексуально, привлекательно, как у танцовщиц из клуба.

Не знаю, что это, но меня не отпускает. Я делаю это вовсе не ради себя. Я хочу доказать Бакирову, что он ошибался тогда и я тоже, тоже красивая девушка, которая может нравиться если не ему, то другим мужчинам точно.

И как бы я ни обижалась за те слова на Михаила Александровича, я замечаю, что все равно выглядываю его в клубе, но его нет все оставшееся лето и осень. Он появляется резко только перед Новым годом, и то, лишь бросив на меня короткий взгляд, сразу идет к Анатолию.

Я же от неожиданности снова теряюсь. Столько месяцев прошло, думала, уже отболело, но нет. Как только снова увидела Михаила Александровича, опять думаю о нем, хотя, кажется, он обо мне уже и думать давно забыл.

С этого дня Бакиров иногда снова появляется в клубе, но мы не общаемся. Даже не здороваемся. Если честно, я его побаиваюсь, он так строго смотрит на меня, будто хочет съесть, и я больше не рискую к нему лезть ни к пьяному, ни к трезвому. К трезвому особенно.

Кажется, я ему стала еще больше не нравиться, поскольку Бакиров, когда видит меня, почему-то зубы сжимает и уходит. Ну или я убегаю. Не хочу мозолить ему глаза, раз уж ему так сильно неприятно мое присутствие.

Так мы доживаем до конца весны, у меня наконец заканчивается учеба, и я активно готовлюсь к поступлению дальше, практически каждый день посещая курсы.

Все это время мы не разговариваем, но, если честно, мне очень хочется иногда поговорить с Михаилом Александровичем, но мне стыдно. Не хочу навязываться ему, знаю, я ему и близко не ровня, что он тогда понятно мне пояснил.

Я же стараюсь быть сильной, разрываюсь между подготовительными курсами и работой. Еще и тренируюсь дома, поэтому времени всегда в обрез. Мне уже восемнадцать, и я серьезно настроена поступать учиться на врача, как только сдам экзамены, порой просто падая на кровать без сил.

Одно только радует. Алена и Хаммер. Они как голубки и уже стали предметом насмешек Фила. Сначала Алена клевала Хаммера, прогоняла, жаловалась даже на него, но он упорно приходил к ней каждый вечер, и теперь они часто вместе. За руки держатся, Алена прямо расцвела вся, раньше строгая такая была, а теперь как девчонка стала, смеется заливисто, и я рада за нее, правда. Как и за Люду с Анатолием. У них там вообще, кажись, любовь до гроба и дело идет к свадьбе.

Мы с Людой иногда говорим. Она очень умная женщина и нравится мне, вот только все равно рядом с ними я чувствую себя зажато. Это их заведение, и сколько бы раз Анатолий ни приглашал меня к ним за стол, я отказываюсь. Они все тут как одна пусть и странная, но все же семья, а я… до сих пор полотерка.

В какой-то момент я понимаю, что готова и не буду больше ждать. Скоро будут экзамены, поэтому или сейчас, или никогда. Я выбираю сейчас. Я докажу Бакирову, что уже не маленькая.

***

– Нет. Иди к Бакирову или к Тохе. Я не принимаю таких решений.

– Ну пожалуйста, мне очень надо! – уже десять минут уговариваю Алену взять меня в состав девочек-танцовщиц, но она упорно качает головой.

– Лина, ну какая из тебя танцовщица? Ты хоть одно движение знаешь? Да и маленькая ты. Мы не работаем с подростками. Сюда мужики какие приходят, видела? Не дай бог кто тронет тебя, я потом без головы останусь.

– Мне уже восемнадцать! Я уже взрослая и я умею двигаться! Вот, посмотрите!

Делаю несколько движений. Я отрабатывала их всю осень и зиму, пока Бакирова не было, и теперь любой танец девочек могу повторить в точности.

Я не знаю, зачем это делаю, хотя нет, вру. Я как раз таки знаю. Для него. Чтобы ОН увидел и… и дальше не знаю. Просто чтобы Михаил Александрович посмотрел на меня как на женщину, а не как на серого подростка.

– Нет, девочка. Я не могу тебя взять без разрешения Михаила Александровича или Тохи. Они берут танцовщиц, они же платят.

– Мне не надо платить! – выпаливаю, хватаясь за последнюю соломинку. – Совсем. Все, что заработаете на мне, себе забирайте! Мне не надо денег.

Алена смотрит на меня как на дурочку, но мне все равно. Мне надо это. Очень. Все это время Бакиров даже не смотрит на меня, а я не могу уже.

Пусть хоть на сцене на меня посмотрит, ну неужели я такая уродина? Не верю. В зеркале-то красивая я, видно же, да и мальчики в последнее время липнут ко мне, будто я медом вся обмазалась с головы до пят. Ну что со мной не так, не пойму уже.

– Зачем это тебе?

– Я хочу… танцевать хочу, очень!

– Как только Бакиров тебя увидит на сцене, он мне голову оторвет, а тебя выгонит! Понимаешь это, Лина? Он за тебя меня в асфальт закатает и пойдет дальше!

– Он не поймет, что это я… Пожалуйста, Алена!

Алена мается, но все же кивает утвердительно.

– Ладно, черт с тобой, раз уж так хочешь, хотя я не понимаю зачем. У тебя хорошая зарплата, ты тут и так впахиваешь, а еще и танцы сверху. Сгоришь ведь тут.

– Не сгорю, честно! У меня море энергии!

– Ну хорошо, только, пожалуйста, не выдай себя! Я поставлю тебя на замену Лизы. Она болеет. Выйдешь завтра первый день. И смотри мне, чтоб ни одна душа не поняла, что это ты! Делай что хочешь, но, если просекут, я и тебя за собой утащу.

– Аленочка, вы чудо!

Обнимаю ее, чувствуя, что это случится уже завтра. Завтра вечером Михаил Александрович посмотрит на меня как на женщину.

Глава 26

В эту ночь я не сплю, не могу просто: волнение такое, что не дает сомкнуть глаза. Если Бакиров узнает меня, мне не поздоровится, потому нужно сделать все для того, чтобы он увидел меня, но при этом не понял, что это я.

Открыв шкаф, понимаю, что у меня не то что костюма для танца, у меня вообще ничего и близко подобного нет, однако сдаваться так просто не стану.

Я хочу, чтобы Михаил Александрович увидел во мне женщину, и мне все равно, что для этого придется сделать.

Выступать практически обнаженной, как это делают другие танцовщицы, мне не хочется, поэтому приходится проявить фантазию. Когда нахожу в шкафу аккуратно сложенную черную ткань еще от мамы, идея приходит сама собой. Я достаю старую мамину швейную машинку, в тетрадке рисую эскиз и спустя четыре часа мучений встаю перед зеркалом.

На мне черное бархатное платье. В обтяжку, как вторая кожа. С длинными рукавами, закрытым декольте и открытой спиной. Почти до самой попы.

Оно едва прикрывает мне колени, и, подколов волосы, я понимаю, что оно мне чертовски идет.

Не то чтобы я была первоклассной швеей, но мама научила меня шить, поэтому создать платье все же получается, и результат даже мои ожидания превосходит.

Одно только плохо: я смотрю на себя в зеркале и, конечно, узнаю, а значит, Бакиров тоже узнает меня, притом сразу же.

Лицо. Мне нужно как-то его закрыть… Пораскинув мозгами, решаю сшить еще и маску. Делаю ее в форме черной бархатной бабочки, обшитой маленькими бусинками, взятыми с маминого свитера, и, на удивление, получается красиво, а что более важно – закрывает мое лицо. Маска прячет его почти полностью, и через нее видны только мои глаза и немного подбородок.

Теперь же, смотрясь в зеркало, сама себя не узнаю, а значит, я на верном пути.

Весь следующий день я как на ножах и даже впервые пропускаю занятие на курсах. Так сильно переживаю за танец, боюсь забыть движения, но и сдаваться так просто не стану.

Я прихожу на работу с рюкзаком, в котором лежит платье, и, отработав свою смену, тихонько перебегаю в раздевалку к девчонкам-танцовщицам.

– Нормально? – нарядившись в платье, спрашиваю Алену, которая то и дело пытается меня отговорить.

Приглядевшись, она поджимает губы.

– Почти. Иди сюда. Поправим немного.

Алена помогает мне уложить длинные тяжелые волосы, подколов их какой-то красивой заколкой, и красит мне глаза матовыми черными тенями. Ресницы тоже красит тушью в два слоя, делая мои и без того немаленькие глаза просто огромными. На губы наносит блеск, хоть их и не видно под маской.

– Как красиво!

Не могу насмотреться на себя. Впервые в жизни я себе нравлюсь, и даже очень. Это платье идеально подчеркивает мои скромные, но все же формы, и даже ножки худые тоже видно. Я вчера делала полную эпиляцию и сегодня нанесла на них специальное масло, отчего теперь они просто шикарно выглядят.

– Малышка, а где твоя обувь?

– Эм… ее нет. У меня дома не было ничего подходящего.

Пожимаю плечами. С обувью я просто не успела.

– Так, Лина, а какой размер у тебя?

– Тридцать пятый.

– Ладно, Золушка. Держи, эти самые маленькие, нормальные будут. Пробуй.

Надеваю эти туфли. Черные матовые. На тонкой высоченной шпильке и огромной платформе. Сразу становлюсь выше, спина выравнивается, и икры напрягаются до предела.

– Ну как?

– Знаешь, в этом что-то есть. На первый раз встанешь за Викой. Если движения забудешь, уходи со сцены, ясно?

– Ага…

На часах уже одиннадцать, и я уже давно должна быть дома, но только не сегодня. Мне все равно, как я доберусь домой. Я должна станцевать. Я очень хочу этого.

Уже через пятнадцать минут мы выходим. Загорается тусклый свет, включают красивую эротическую музыку.

Нас пятеро на сцене, и, оказавшись на ней впервые, я теряюсь в первые секунды, но быстро заставляю себя собраться, а еще… я ищу взглядом его. И нахожу.

Бакиров сидит у дальней части зала, где и обычно. Рядом с ним какая-то девушка, аж липнет к нему, а у меня в груди снова жечь начинает. Он часто с разными женщинами приходит, тогда как я горю просто от боли.

Ладно. Если ему не нравлюсь, так, может быть, хоть другим понравлюсь. К черту!

Закрыв глаза, начинаю двигаться в такт музыке. Да, мне стыдно, но сейчас больше больно, потому свой стыд я отгораживаю куда подальше, да и я в маске, а значит, могу делать что хочу.

Мои движения плавные и сексуальные. Я отрабатывала их каждую ночь до автоматизма. Я прогибаю спину, верчу бедрами и откровенно попой, извиваюсь вокруг шеста, показывая себя.

Обувь мне подходит идеально, поэтому мои движения не скованные, а очень выверенные, уверенные, и в какой-то момент я все же открываю глаза, чтобы увидеть Бакирова, который сейчас смотрит прямо на меня.

***

Танец заканчивается быстро, и в какой-то момент я теряю из виду Михаила Александровича, чтобы через секунду обернуться и увидеть его прямо у сцены. В душе тут же холодеет, и, резко развернувшись на каблуках, я первой убегаю за кулисы.

Руки подрагивают, и, чтобы не спалиться, мне приходится забежать в свою обычную раздевалку. Быстренько стягиваю маску, платье и туфли, прячу все это в рюкзак и, переодевшись в свою простую одежду, осторожно выхожу из раздевалки.

Больше всего сейчас я боюсь, что Бакиров меня спалит, однако каким-то чудом мне удается выскользнуть из клуба, пока он разговаривает с Анатолием, стоя ко мне спиной у барной стойки.

Оказавшись на улице, вдыхаю прохладный воздух. Получилось! Он меня точно не узнал и смотрел впервые… как на женщину! Я почему-то это отчетливо уловила. Во взгляде Бакирова был интерес, подделать который просто невозможно, и мне все равно, какой ценой я добилась этого взгляда мужчины. Я его получила, а значит, я вовсе не уродина. И я ничем не хуже других.

Возвращаюсь домой уже после полуночи. Зайдя в квартиру, кладу рюкзак на кровать и забираюсь на нее с ногами. Такой аферы я еще в жизни не проворачивала, однако ощущения от нее позволяют забыть об усталости и о том, что я почти не спала последние дни.

Звонок телефона заставляет подскочить на месте.

– Алло.

– Доброй ночи, зайчонок.

Смотрю на номер. “Неизвестный”.

– Кто это?

– Майор Архипов, помнишь меня?

Его голос. Тот самый, мерзкий. Это тот мент, который тогда приходил ко мне в квартиру. Я думала, он забыл обо мне, но нет.

– Вы? Как вы узнали мой номер?

– Я все знаю, девочка. Скажи мне, ты уже близко к Бакирову подобралась?

– Это не ваше дело! Я не буду вам ничего говорить! Мне уже восемнадцать, и вы не сможете больше меня пугать детдомом, я ничего не боюсь!

– Чш… – шипит, будто змея, – не повышай на дядю милиционера голос. Я защищал тебя все это время, между прочим. Смотри, никто тебя не прессует, ты спокойно себе работаешь в клубе Бакирова. Должна быть благодарна. Тебя не забрали в детдом, хотя должны были.

– Мне не нужна ваша помощь, я сама могу справиться со своими проблемами и мне нечего бояться больше!

– Поверь, каждому есть чего бояться, даже тебе, и я могу сделать тебе очень больно, девочка, но не хочу этого. У Бакира поставка новая скоро будет, и ты скажешь мне, когда и где это произойдет, кто там будет, все поняла?

– Нет! Я не буду крысой. Я же сказала вам тогда!

– Будешь, иначе пожалеешь, – он не кричит, но у меня мороз идет по коже от его слов. Вкрадчивых, опасных, скользких, словно имеющих двойное значение. – У тебя неделя, девочка. Я жду звонка. Не выполнишь условие – будешь плакать. Кровавыми слезами, зайка.

Вызов сбивается, и я чувствую, как сильно колотится сердце. Что значит пожалею? Что имел в виду этот мент?

Я ворочаюсь полночи, уснуть так и не удается. Я впервые не знаю, что делать. Рассказать Михаилу Александровичу об этом и сразу же потерять работу и, главное, его уважение или как-то постараться узнать про эту сделку? Хотя это нереально.

Бакиров меня и так к себе не подпускает, и даже если я что-то и услышу, это будет неточно.

Да и не крыса я. Шпионить за ним не собираюсь, а этот мент наверняка просто пугает меня.

Он не сможет мне сделать ничего. Не сможет.

Глава 27

– Лин, можно провожу?

– Нет, спасибо.

Прижав учебники к себе, спешу с курсов по биологии, пока прямо за мной шлепает Виталик. Мы с ним здесь же и познакомились, Виталик мой ровесник. Отличник с ясными голубыми глазами и светлыми волосами. Он выше меня на целую голову, немного щуплый, но очень добрый, судя по тому, сколько раз он уже предлагал дотащить мой тяжеленный рюкзак, вдоволь набитый книгами.

– Лин, ну что ты упираешься? Ты такая занятая вечно, все время куда-то спешишь. А жить-то когда, Линусь?

Встречаемся взглядами, и я вижу короткую улыбку парня. Вот бы мне Бакиров хоть раз так улыбнулся! Хоть бы постарался, так нет же. Мне не нравились мальчики моего возраста. Мне нравился он! Опасный бандит вдвое старше меня, к которому меня тянуло, как мотылька на пламя.

После того как Михаил Александрович приехал, мы вообще не общаемся, он часто где-то пропадает, а если и приходит в клуб, то даже головы не поворачивает, не смотрит на меня, совсем!

Я же, как обычно, с ведром и тряпкой в руках, и мне каждый раз провалиться под землю хочется от стыда, благо мою маленькую тайну до сих пор не раскрыли, и по ночам я уже готовлюсь к новому танцу.

Я не хочу останавливаться. Мне очень понравилось, как Бакиров тогда смотрел на меня на сцене, и ради этого взгляда я готова стараться еще сильнее.

Мне приходится разучивать движения самой, отдельно от девочек, однако по-другому тренироваться не получается. К счастью, Алена меня не выдает. У нее свои проблемы, и ей явно не до меня, а мне это даже на руку. Она меня теперь так не контролирует, и я чувствую больше свободы.

Спину ломит от каждодневных тренировок, поэтому предложение Виталика мне уже не кажется таким дурацким.

– Если так хочешь, помоги. Руки и правда уже отваливаются.

– А то. Куда идем-то?

Сначала было думаю пойти домой, однако, посмотрев на часы, прикидываю, что, пока доедем, мне на работу уже собираться пора, так что после курсов сразу едем в клуб.

– В одно место. “Соблазн” – знаешь?

– Нет, а зачем туда?

– Ну… я там подрабатываю.

– Кем?

Виталик хмурится, видать предположив дурное.

– Я уборщица там, Виталь. Расслабься.

– Понял. Пошли.

Он забирает у меня тяжелые книги, и до клуба мы добираемся вместе. Я же впервые за столько дней могу хоть немного выдохнуть. Мои бедные руки просто отваливаются, поэтому помощь Виталика даже очень уместна. Этот мальчик мне совсем не нравится, но я использую его как носильщика, и мне не кажется это уж очень плохой идеей.

Доезжаем до клуба, когда уже сереет на улице. На крыльце тут же скопление мужиков замечаю и по голосу узнаю Анатолия, Хаммера и, к моему несчастью, Бакирова. Последний сразу меня замечает, но, в отличие от остальных, не здоровается. Вместо этого он глубоко затягивается сигаретой и молчит, пока я становлюсь в двух метрах от них, перенимая книги.

– Спасибо, Виталь. Дальше я сама.

– Стой… Лин.

Парень за руку меня берет, а я леденею. Что это он делает, да еще и при всех?

– Пусти. Ты чего…

– Лин, а мы увидимся еще?

Замечаю какую-то надежду в его глазах и понимаю, что, кажется, Виталик не так расценил мое согласие на помощь.

– Увидимся, конечно. На уроках.

– А вне уроков? Слушай, скоро поступление, а потом, сама знаешь, вообще времени не будет ни на что. Может, это… в кино сходим? Ну или в театр? Или куда ты хочешь?

Сглатываю и почему-то оглядываюсь на Бакирова.

Он все так же курит и очень пристально смотрит на меня. Только вовсе не так, как тогда на сцене смотрел. Сейчас он просто прожигает меня взглядом. Таким… ядовитым каким-то, тяжелым.

– Виталик, я не думаю, что это хорошая идея. Прости. Мне надо работать.

Осторожно вынимаю свою ладонь из его немного влажной руки и, прижав к себе книги, захожу в клуб, проносясь как можно быстрее мимо мужчин, стоящих на крыльце.

– О, здравствуйте, красавица! Какое платье на тебе, ты прямо цветешь уже!

Хаммер, как обычно, не пропускает меня без едкого приветствия, однако я уже знаю, что он безвредный. Он меня защищает и даже шутливо меня на “вы” зовет, типа уважает.

– Здравствуйте, Алексей, – лепечу я и, уперев глаза в пол, захожу в клуб, однако в последний момент меня кто-то больно хватает за предплечье, буквально цементируя на месте.

Голову поднимаю, чтобы с мрачными глазами Бакирова встретиться. Злыми такими сейчас, жестокими, карими.

– Кто это был с тобой?

– Не ваше дело! – шиплю на Бакирова и тут же жалею и о своих словах, и о своем тоне, так как и без того суровый мужчина просто звереет и, больно схватив за руку, заталкивает меня в клуб вместе с моими книгами.

***

– Мне больно, пустите!

Боже, я еще не видела Бакирова ТАКИМ. Черный, как грозовая туча, мрачный и злой, точно бульдог, он тащит меня в клуб, больно схватив за руку.

– Да что вы делаете, пустите!

– За мной иди.

Кажется, на нас уже все пялятся, но Михаилу Александровичу, похоже, на это все равно. Точно куколку, он меня доводит прямо до своего кабинета и заталкивает внутрь, громко захлопнув дверь.

Как только его пальцы отпускают мою руку, отхожу от него. Вся горю уже. Пылаю прямо от негодования и злости.

– Зачем вы притащили меня сюда?!

– Кто это был? – игнорируя мой вопрос, парирует Бакиров, а я не понимаю, пока еще не понимаю, что происходит.

– О чем вы?

– Ангел, дуру не включай! Я спрашиваю, кто этот сосунок, что тебя лапал?!

Ах, вот оно что! Бакиров вовсе не соскучился по мне, ему просто не понравилось, что я пришла с Виталиком, и это еще сильнее выводит из себя. Хотя мне нравится видеть его таким бешеным. Так он хотя бы внимание на меня обращает!

– Меня никто не лапал! Если вы решили наконец прервать молчание, то отвечаю: вам показалось!

Обхватываю себя руками. Становится как-то не по себе и обидно немного. Вот бы Бакиров сам меня хоть раз так за руку взял! Может, мне бы и понравилось.

– Я пошла. Мне работать надо.

Разворачиваюсь, но, как только рукой хватаюсь за ручку двери, она захлопывается прямо перед моим носом.

– Вы что…

– Я не разрешал уходить. Я задал вопрос!

Он стоит сзади и гремит прямо надо мной. Оборачиваюсь. Стискиваю зубы. Поднимаю взгляд, чтобы с глазами карими тут же встретиться.

– А почему я должна отвечать?! Кто вы мне, чтобы я перед вами отчитывалась? Михаил Александрович, вы со мной даже не говорите!

Беситься почему-то начинаю. Загораюсь точно спичка. Все это время так поговорить с ним хотела – и вот, прорвало наконец и меня.

Вздрагиваю, когда огромная рука Михаила Александровича ложится чуть выше моей головы. Он как медведь, притом разъяренный, просто-таки буравит меня взглядом.

– Я за тебя отвечаю. И ты будешь делать то, что я сказал, раз уж такая дура!

– Дура?! Да вы сам… сам такой! Могли бы хоть раз спросить, как у меня дела, за все это время!

– Я и так знаю, как у тебя дела, Ангел, – басит, прожигая меня потемневшими глазами, пока у меня голова начинает немного кружиться от его запаха. Я так давно с Михаилом Александровичем рядом не была, что теперь аж стоять плохо. Невыносимо. Хочется коснуться его. Хоть за пуговку. Прижаться щекой, прикрыть глаза, но нет. Нельзя. Ему же противно будет!

– Чтобы я больше не видел рядом с тобой этого сопляка, усекла? Если мне еще раз покажется, что он рядом с тобой шастает, ходить он больше не сможет.

– Вы не можете мне ничего запрещать! То, что вы мой работодатель, не дает вам права контролировать мою жизнь! И только попробуйте ему навредить! – Тыкаю ему в грудь указательным пальцем. – Не надо меня пугать. Я буду делать, что хочу!

Вздрагиваю, когда этот взрослый мужчина с легкостью накрывает мою руку своей лапой, сжимая ее сильно, почти до боли. Надавливает, прижимает к своей груди сильнее. Еще одно движение, и он просто сломает мне руку ладонью.

– Мне больно…

Отпускает мою руку резко, вижу, как злиться, плечи Бакирова аж каменными стали.

– Ты не будешь ни с кем встречаться.

Это его заявление просто выводит из себя, и, кажется, я теряю рамки дозволенного.

– Нет, буду! Вам-то что?! Знаете что, Михаил Александрович, это был Виталик. И Виталик, между прочим, со мной на курсы ходит и даже уже пригласил в кино! Я думаю, он хочет меня поцеловать. И я пойду на это кино, с радостью!

– Не пойдешь, – рычит, точно волк бешеный, заставляя вжаться в дверь спиной, тогда как я уже вся просто пылаю.

– Пойду! Я буду встречаться, целоваться и даже спать, с кем хочу, ясно?! Я взрослая уже, и мне ваше разрешение не… А-а-а-а!

Я не успеваю договорить, так как в ту же секунду огромный кулак Бакирова летит прямо в дверь неподалеку от моей головы, после чего мужчина нависает надо мной, как гора.

И я читаю эту злость в его взгляде. Страшную, непомерную, дикую. Пугающую меня.

Глаза мгновенно наполняются слезами, в груди болит, из горла всхлипы вырываются, и я прикладываю ладонь ко рту, пытаясь заглушить слезы.

Бакиров же, точно зверь взбесившийся, смотрит на меня, тяжело дышит, прожигает страшным взглядом до самых костей, и я не выдерживаю:

– Ненавижу вас, ненавижу!

Выпаливаю и, открыв дверь, выбегаю из кабинета, тут же скрываясь в раздевалке, где послушно реву еще несколько минут.

Боже, ну почему он ТАКОЙ? Если ему нет до меня никакого дела, так почему он еще и запрещает мне что-то?!

Михаил Александрович же сам сказал, что я никто, что я ему не нравлюсь, так почему он хочет, чтобы я еще и отчитывалась перед ним?!

В этот вечер Алена отпускает меня домой раньше, видя мои красные зареванные глаза. Она не спрашивает о причине, а я и не говорю. Сердце только болит. Я еще ни с кем так сильно не ссорилась, как с Бакировым сегодня, и, если честно, думала, что он там в кабинете меня прибьет.

Добравшись домой, замечаю пропущенный на мобильнике.

Опять тот мент. В последнее время он звонит часто, требуя деталей поставки Бакирова, однако перезванивать даже не собираюсь. Я не беру уже трубку давно, игнорирую, но он все равно звонит чуть ли не каждый вечер.

Поужинав, беру чашку горячего чая и заворачиваюсь в одеяло. Та ночь, когда я еще была меньше и Михаил Александрович меня на руках держал, давая лекарства и нежно гладя по голове, теперь кажется сказочной.

Я думала, отболело уже, но нет. Хуже только стало.

Не надо было мне так сильно влюбляться в Бакирова, ведь теперь у меня такое ощущение, что я лечу в бездну по нему. И в яме этой торчат острые копья, на которые я вскоре со всей дури упаду.

Глава 28

До новой поставки остается меньше недели, и мы с Тохой активно ее прорабатываем. На этот раз по-тихому, осторожничая, не выводя обсуждение даже за пределы кабинета в клубе.

Теперь профит должен быть в три раза больше, чем в прошлый раз, однако и риски тоже выше. Постепенно мы откатываем нашу систему и снова начинаем подниматься. Тураев от яда уже не то что в спину мне дышит, он толкается в нее копытами, видя, как быстро я начал подниматься, а он нет.

Мы почти не спим, парни всегда наготове, и малейшее дуновение Тура в мою сторону породит войну. Кровавую и жестокую, так как сейчас мы грыземся за каждый кусок хлеба, изнывая от дикого голода и невероятной жажды.

Налаживать связи за границей должен был Хаммер, но я специально еду вместо него. Чтобы не видеть ее. Эту девочку, которую нельзя трогать и которую я и так чуть не трахнул тогда в кабинете.

Меня нет больше полугода, и я надеюсь, что за это время мое наваждение пройдет, но, как только возвращаюсь и снова вижу ее, понимаю, что нет. Ни хрена! Хуже только стало, намного хуже, чем было раньше.

Ангел подросла за эти месяцы, и если раньше от нее взгляд нельзя было оторвать, то теперь она вообще расцвела, превратившись из девочки-подростка в молодую девушку, на которую пускали слюни все в клубе и даже около него.

Хуже того, эта кукла что-то сделала со своей формой, перешила, что ли, ее, и теперь она не висела на ней, как тряпка, а обтягивала ее, показывая тонкую осиную талию, округлившуюся задницу и красивые худенькие бедра.

И даже в этой неприметной форме Ангел выглядела лучше моих танцовщиц, и каждый, блядь, раз мне хотелось взять одеяло и завернуть ее в него до самого подбородка.

Чтобы никто ее не видел, и я тоже. Чтобы не мог пялиться на Ангела, потому как мое терпение было уже на исходе, а эта сучка, похоже, этого и добивалась.

Не знаю, что ей там в башку стукнуло, но за это время она начала одеваться в платья, делать что-то с волосами и научилась хлопать своими ресницами так, что мне уже просто рвало чердак.

Я знаю все, чем эта девочка дышит, про учебу, курсы, подготовку к поступлению, даже если мы с ней не говорим. Стараюсь не соваться в клуб лишний раз, а если и прихожу, то с ней не базарю, не глазею, однако получается все равно херово.

С какого-то перепугу малая начинает обижаться на меня, но я терплю ее закидоны ровно до того момента, пока Ангел не переступает черту, заявившись в клуб с этим хреновым сосунком, который ее лапает прямо, блядь, у меня на глазах!

Я думаю, что грохну его на месте прямо у своего же клуба. Сам не понимаю, как сдерживаюсь, наверное, из последних сил.

Этот щенок голодно пялится на мою девочку, тогда как малая этого даже не замечает.

Он уже, видать, десять раз трахнул ее мысленно, пока эта дурочка лишь глазами своими изумрудными хлопает, что, конечно, выводит меня из себя.

И вот вроде дела мне никакого до нее нет, и не нужна она мне, а мне все равно не похер. Как только представлю, что Ангел будет зажиматься с кем-то, так и кулаки сами собой сжимаются.

Я думаю, что спокойно проведу беседу с ней на этот счет, однако выходит наоборот. Ангел с какого-то хрена начинает защищать этого дебила, и я просто не выдерживаю. Как только про поцелуи начинает лепетать, мне хочется открутить ей башку.

Не знаю почему, она ведь не женщина моя, она просто… моя. До мозга костей уже и даже больше.

Как только наорал на нее, Ангел затихла, однако это ее “ненавижу” больно бьет под дых. Она выскакивает из кабинета как ошпаренная, а я врезаю кулаком по столу. Снова, снова и снова. Все же ломаю его, не выдерживает он, как и я. Провожу рукой по лицу.

Не понимаю, какого черта со мной. Она же никто для меня, ну вот вообще никто, да вот только это уже ложь. Эта девочка моя, пусть и трогать я ее запрещаю сам себе, все равно.

Рано ей. Пусть учится, пусть еще книжки свои тягает, но не обжимается ни с кем!

В этот вечер меня не отпускает ни через час, ни через пару.

Как она там пела? Я ей никто, будет целоваться и спать, с кем захочет? Ну-ну, блядь, посмотрим.

Я не помню, как нажираюсь просто в хлам. Помню только, что хочу поехать домой, однако какого-то черта я рулю к ней. Ночью.

***

Я не могу уснуть в эту ночь, поэтому просто читаю, пока не слышу глухой звук у двери, словно кто-то… лупит по ней кулаком.

Выбравшись из своего кокона одеяла, осторожно подхожу к двери. Уже час ночи, и я совсем не жду гостей. Осторожно дверь открываю, чтобы встретиться с ним… с Бакировым.

– А спросить, кто там, забыла?

Низкий бархатный голос, прокуренный и хриплый. Бакиров стоит на пороге, облокотившись на косяк двери. Его почему-то сильно качает.

– Извините. Вы… ко мне?

Осторожничаю. Михаил Александрович выглядит мрачным, и от него опасно веет алкоголем.

– Пустишь?

Ответить мне не дают, так как мужчина проходит в квартиру мимо меня, даже не разуваясь. Осторожно закрываю дверь. Вот так гости у меня.

Бакиров проходит по коридору, я плетусь за ним.

– Хотите чая?

– Хочу, – басит и, пошатываясь, заходит на кухню.

Я ставлю на плиту чайник, наспех мастерю чай и подаю с печеньем, на которое мужчина даже не смотрит. Вместо этого он смотрит… на меня. Каким-то тяжелым, захмелевшим темным взглядом.

Я стою перед ним в простой майке и пижамных шортах, открывающих ноги, и, кажется, Бакирову не нравится мой наряд.

– Иди.

– Куда?

– Оденься. Нормально.

Михаил Александрович голову опускает, словно ему неприятно смотреть на меня в одной пижаме, и я послушно киваю, возвращаясь уже в огромном махровом халате до пят.

Бакиров все так же сидит за столом. Чай не тронут, печенье тоже, однако он весь напряженный какой-то, дышит тяжело, страшно.

Как меня видит, поднимается и подходит. Так близко, прямо в стол заставляет вжаться и поднять на него глаза, вдохнуть запах, который безумно нравится мне, пусть сейчас он и смешан с ароматом спиртного.

– Михаил Александрович, у вас случилось что-то?

– Да. Ты. Ты случилась, маленькая.

Замираю, когда его рука тянется к моему халату, однако он не касается его, на полпути сжимает огромную руку в кулак, еще сильнее напрягаясь.

– В смысле?

– В прямом.

– Я не понимаю…

При этом Михаил Александрович сглатывает и ставит обе руки на стол таким образом, чтобы я вплотную прижалась к столу спиной, оказавшись в капкане.

Вырваться некуда, да и смысла особого нет, однако я понимаю, что Бакиров пьян сейчас и, похоже, он мало контролирует себя. Его заметно покачивает, и я начинаю нервничать. Мы уже это проходили, и тогда мне было очень больно, когда он сперва меня так сладко поцеловал, а после прогнал, точно ненужного щенка. Повторения той боли я не хочу.

– Мне это… спать пора.

– Конечно. Такие девочки, как ты, уже давно спать должны. Да, Ангел?

Боже, как он имя мое произносит. С хрипотцой, словно каждую букву смакуя, а я в глаза его смотрю. Темные, пьяные, опасные, которые так нравятся мне.

– Михаил Александрович, извините, что сегодня сказала, что ненавижу вас.

– А что ты меня? Любишь?

Поджимаю губы. Мне хочется сказать “да”, однако нужно ли ему это “да”? Наверное, нет.

– Напугал я тебя сегодня, да, Ангел?

Вздрагиваю, когда Бакиров руку поднимает и проводит сбитой костяшкой по моей щеке. Нежно, хоть и лапа у него грубая, большая, как у медведя. Вижу, как сильно он сдерживается, как не хочет причинить мне боль. Я же вся трепещу просто от его прикосновения, и так хочется еще, аж тянусь к нему. Как мотылек на пламя.

– Нет. Нисколько.

– Вре-ешь, – усмехается так опасно и красиво одновременно, ближе ко мне подходит, вжимает собой в этот стол, и я чувствую, как сильно он возбужден. Животом чувствую, там все просто каменное у него.

– Маленькая лгунья. – Заправляет волосы мне за ухо нежно, заставляя просто трепетать перед ним. – Ну что ты смотришь так на меня? Не нравлюсь? Тот сосунок тебе больше нравится?

– Нет… Не говорите так.

– А как?! Как говорить, Ангел? Ты уже собралась в свое кино, дашь ему поцеловать себя, позволишь коснуться тела? Дашь себя трахнуть?

Кулаки сжимаются от его нежности и грубости, пошлости. Закипаю уже я. Невыносимо. Я не знаю правил этой игры.

– А вам не все ли равно?! Какое вам дело, если я вам противна, я знаю!

Отталкиваю его с силой, ударяя в грудь, но Бакиров даже с места не двигается, а мне становится страшно. Впервые с ним.

Мы здесь наедине, и я бы не испугалась, если бы Михаил Александрович был трезв. Он только в таком пьяном состоянии ко мне подходит и может вот так, не скрывая, говорить в лоб то, что думает.

С одной стороны, мне это даже нравится. Когда он снимает этот контроль, тогда я могу побыть так близко… к нему.

– Ты мне не противна.

– Я знаю, что это не так. Пустите!

Страх разливается по венам, я начинаю отталкивать его, но это все равно что сдвинуть гору. Бакиров, огромный взрослый мужик, и я....

– Не отпущу. Ни хера ты не знаешь, девочка.

Даже пикнуть не успеваю, как Бакиров с легкостью подхватывает меня под попу и, прижав к себе, выносит из кухни в спальню.

Глава 29

– Вы что?

Бакиров несет меня по темному коридору, и вскоре мы оказываемся в спальне. Он укладывает меня прямо на кровать, тогда как меня аж подкидывает от паники. Нет, я хочу его, но не так.

Не тогда, когда он пьян и завтра даже не вспомнит об этом. Это же мой первый раз, и сколько я мечтала об этом именно с ним, но не так, когда мы в ссоре и он мало контролирует себя.

– Михаил Александрович…

Он не жесток со мной, вовсе нет, но от его напора я пугаюсь. Мужчина на подушку меня укладывает и одним движением стягивает с меня халат, который тут же летит на пол. Михаил Александрович садится напротив и с легкостью подминает меня под себя.

В комнате включен свет, и я отчетливо вижу, как Бакиров смотрит на меня… голодно, будто хочет сожрать на месте. Как хищник на свою добычу смотрит, любуется перед тем, как ее на куски порвать.

Вздрагиваю, когда Михаил Александрович руку огромную подносит и проводит ею по моему голому колену, медленно поднимаясь к бедру, развязно, смело, так по-взрослому.

По сути, просто поглаживает, а я вся просто трепещу.

Боже, мне так нравится то, что он делает, и в то же время я опасаюсь. У меня, конечно, не было мужчины еще, и это все так ново для меня, трепетно, необычно, завораживающе, что от переполняющих эмоций я даже не упираюсь.

Как застыла перед ним и хочу впитать каждую ласку бандита, пока он не вернул свой контроль.

– Ангел мой. Иди ко мне.

Бакиров нависает надо мной, я вжимаюсь в подушку, а после… он тянется ко мне и целует в губы! Вовсе не так нежно, как тогда в кабинете целовал меня. Нет, на этот раз Михаил Александрович целует меня более сильно, страстно, и вскоре я ощущаю его язык у себя во рту, отчего по телу волна тока проходит от кончиков пальцев до самого сердца!

После мужчина отрывается от моих губ, чтобы впиться ими в шею. Немного покалывает, чуть даже больно. Как он целует… опасно, сладко очень, немного покусывая и царапая нежную кожу, однако мне нравится. Он приятно пахнет, и я так хочу, чтобы Михаил Александрович меня целовал. Как угодно и где угодно!

Он очень большой, тяжелый, немного придавливает меня своим весом, но мне не больно. Мне так, будто я летаю. Будто я наконец живу по-настоящему.

Бакиров царапает меня щетиной, сминает мои губы своими, полностью ведет, сильными руками касается талии, бедра, попы. Когда он впервые притрагивается к груди, сжимая ее огромной ладонью через майку, я чувствую, как низ живота начинает сильно тянуть и просто изнывать от чего-то… От страха, желания его ласки и нежности, хотя бы частички любви.

– Какая же ты сладкая, девочка моя красивая.

– Вы тоже… тоже красивый.

В этот момент я решаю, что готова. Да пусть так, пусть Михаил Александрович даже не вспомнит завтра этого, но мне все равно. Я так сильно хочу его, хочу, чтобы он был моим, что пойду даже на это.

Отстранившись от меня, Бакиров снимает рубашку, и я вижу его мощное тело до пояса. Накачанный подтянутый торс с проступающими кубиками пресса на бронзовой коже, широкие плечи, сильные мускулистые руки с обилием татуировок на кистях и грудь, покрытая черной порослью волос, опускающихся прямо к кожаному ремню.

Он взрослый и опасный, и мне так хочется наконец коснуться его, потому я осторожно руками к мужчине тянусь и впервые нежно касаюсь его плеча, чувствуя разряд тока и сладкую дрожь. Бакиров рычит и перехватывает мою руку своей, впивается опасными губами в мои пальцы, жадно смотря на меня.

Я не себе принадлежу сейчас, а ему полностью. Тело дрожит, но я отдаюсь мужчине, я так долго этого ждала.

Дыхание сбивается, когда Михаил Александрович быстро находит мой сосок и прокручивает его между большим и указательным пальцами через ткань, делая его каменным и внимательно смотря на меня.

– Нравится, девочка? Хочешь еще?

– Да. Очень!

Не вру, так сладко, ново, приятно мне еще в жизни не было, как сейчас с ним.

После этого Бакиров одним рывком разрывает на мне эту бедную майку, отбрасывая ее на пол, а я теряюсь. Я немного стесняюсь своей маленькой груди, поэтому тут же руки тяну, чтобы прикрыться, но мужчина ловко ловит их, поднимая над моей головой.

– Нет. Не прикрывайся.

После этого он наклоняется и обхватывает мой сосок губами! Втягивает его в себя, чуть прикусывает, дразнит языком, бьет по нему быстро, а я чувствую, как от этого внизу живота очень сильно тянет и ноет, кипит там уже просто все! Как будто камень там, и я так хочу чего-то. Не знаю даже чего, но главное, чтобы он не останавливался. Я хочу его почувствовать ближе, еще ближе.

Из губ невольный стон вырывается, и я судорожно вздыхаю, когда Бакиров тянется к своему ремню, расстегивая его. Я вижу там внизу у него отчетливо выпирающий огромный бугор из черных боксеров, и это, конечно, меня быстро отрезвляет, но трусить я не стану. Я слишком долго этого ждала.

– Михаил Александрович… Я хочу, чтобы вы стали моим первым мужчиной! И единственным.

Осторожно кладу руку ему на суровое лицо, и мы глазами встречаемся. Его пьяный, абсолютно поплывший темный взгляд и мои наверняка перепуганные, взбудораженные глаза.

И я не знаю, что происходит, но Бакиров при этом как-то взгляд от меня отводит, брови сдвигает и проводит рукой по лицу.

– Принеси воды, – басит хрипло, садясь на кровать, и я быстренько вылезаю из-под него.

Не знаю, что случилось, но быстро киваю.

– Хорошо, сейчас.

Бреду на кухню и возвращаюсь с чашкой воды в руках, чтобы снова увидеть Бакирова, развалившегося на моей кровати и уже явно спящего.

***

Я просыпаюсь от жуткого головняка и, что еще уже, не у себя. Лежу в какой-то крошечной кровати и только спустя пару секунд понимаю, то это, блядь, хата Ангела! Ее квартира, ее шмотки рядом и ее кровать.

Сам я голый до пояса, ремень и ширинка расстегнуты, простыня смята. Твою ж!

Поднимаюсь на кровати, пытаясь хоть как-то сложить вчерашние события. Я точно был зол на эту мелочь, тогда какого дьявола я приперся сюда?! Тронул ее… не знаю, но, судя по следам, точно да, тогда где сама девчонка? Блядь.

Оглянувшись по сторонам, наконец замечаю ее. Спит на стуле рядом, свернувшись в три погибели на нем. Поднимаюсь и подхожу к ней. Впервые не знаю, с чего начать. Как-то не начинается.

– Хм…

Ангел глаза свои сразу распахивает, и, когда она видит полуголого меня, ее щеки тут же заливает краской. Бледнеет и краснеет по десять раз, а после все же губы свои сухие облизывает.

– Доброе утро, Михаил Александрович.

Ее голос почему-то хриплый, будто ревела она, и мне это уж точно не нравится. На вид девочка вроде ничего, нет ни синяков, ни ссадин, да и я не стал бы, хотя… я вчера хотел ей башку открутить и трахнуть. И я был пьян знатно, поэтому все могло быть.

На шее ее нежной замечаю несколько красных засосов, твою ж мать, а!

Сажусь на корточки перед ней, видя, как Ангел себя руками обхватывает.

– Это… маленькая, что-то произошло вчера?

– Ну, наверное. То есть нет. Все нормально.

Напрягаюсь, Ангел как-то неохотно отвечает, сжалась вся, не смотрит на меня, и я уже думаю худшее.

– Девочка, я сделал больно тебе? Обидел?

Вглядываюсь в кукольное лицо. Хоть отголоски страха если будут, сам себе шею сверну, но Ангел быстро головой качает.

– Нет, вы что, Михаил Александрович! Ничего такого.

– Хорошо.

Вот вроде как и правду она говорит, однако чувствую, чего-то недоговаривает, да и засосы на ее шее тоже просто орут об этом.

Я ее точно целовал, может зажимал, точно раздевал, лапал, твою ж налево.

Почти не помню, что было ночью. Помню только, как приперся, как она дверь мне открыла в одной только пижаме, а потом вроде кухня была. Ангел чай мне поставила, а я на ноги ее смотрел и грудь, просвечивающую через майку.

А еще я помню… как халат на ней развязывал и в спальню нес, чтобы трахнуть. Это я помню просто отлично.

– Как я в твоей кровати оказался? Почему не прогнала?

– Ну… – вижу, слова подбирает, как-то нервничает. – Мы говорили с вами, а потом вроде помирились. Ну и вы спать захотели. На диване неудобно, вот вы и оказались в кровати.

– Все, что ли?

– Все, – опустив глаза, щебечет моя птичка, и я коротко киваю, прекрасно понимая, что я ее целовал все же вчера, пусть малая и стыдится теперь это признать.

Я Ангела точно целовал, трогал, раздевал ее, вот только что потом было… кажется, я смог остановиться, и от этого почему-то тепло становится внутри.

Не хотел я по пьяни с ней, сдержался, даже сам не знаю как, но сдержался.

– Ладно. Допустим. Чего на учебу не идешь?

– Ну, учеба закончилась, а на курсах выходной сегодня. Михаил Александрович, может, позавтракаем?

Выдавливает из себя улыбку. Неловко нам обоим, но ей точно хуже. Девочка же еще совсем, вижу, что не знает, куда глаза деть, глупая.

– Хорошо. Давай.

Ангел подрывается и мигом проносится на кухню мимо меня, пока я хватаю рубашку и наспех надеваю ее, чертыхаясь, как только можно.

Через десять минут малая предо мной выкладывает парующий омлет и ставит чай, тогда как я на ноги ее снова голые смотрю, на талию осиную, струящиеся волнистые волосы, прикрывающие мои краснеющие засосы на ее нежной шее.

И мне уж точно есть не хочется от этого охренительного вида.

– Ты давай ешь сама.

– Вам не понравилось? Я могу что-то другое…

– Мне пора.

– Михаил Александрович… Подождите!

Ангел подходит ближе, вижу, нервничает, а меня уже ведет просто от нее, даже если я и трезв, все равно один хрен.

– Вы не сердитесь на меня?

– За что?

– Ну за то, что вчера сказала, что вас ненавижу. Это не так. Правда.

– Проехали. Порядок.

Срываюсь и ухожу на хрен отсюда.

Это была вчера херовая идея – прийти, опасная для нее и безбашенная для меня. И сейчас дальше дразнить себя я просто не могу!

Эта девочка. Хочется, а нельзя. Сам себе эту конфету не даю, и, кажется, уже скоро крыша начнет ехать.

Глава 30

Я не сплю полночи. На стуле не особо удобно, но и ложиться в кровать к Михаилу Александровичу, если честно, боязно. Он и так один едва умещается в моей полуторной кровати, и я понимаю, что он меня раздавит, ну или снова… начнет раздевать.

Не то чтобы я не хотела этого, но не так.

Я хотела, чтобы он помнил об этом утром, однако прекрасно видела, что никаких наших поцелуев сегодня он и близко не запомнит.

В то же время мне не хочется идти спать в гостиную на диван, ведь там я бы не увидела Бакирова, а я хочу его видеть и просто быть рядом с ним. Чувствовать его запах и представлять, что мы вместе. По-настоящему, а не как сейчас, когда я подойти к нему не могу, не боясь, что это вызовет у него раздражение.

Утром Михаил Александрович сам меня будит. Очнувшись, я едва со стула не сваливаюсь, но быстро прихожу в себя, видя его снова обнаженным до пояса и жутко смущаясь.

Бакиров опасно красив, брутален, он в самом расцвете сил, и я с трудом заставляю себя отвести глаза и перестать так открыто на него пялиться.

Он меня про ночь спрашивает, а я не знаю, куда глаза деть от стыда. Говорю, ничего не было, а сама ловлю его пристальный взгляд на своей шее. Знаю, там уже есть следы от его поцелуев. Я пыталась их стереть, но они словно заклеймились на коже, и кажется, Бакиров тоже их прекрасно заметил, судя по тому, как сильно потемнели его глаза при виде моей шеи.

«Завтрак!» – вспыхивает в голове, и, чтобы хоть как-то скрыть смущение, я плетусь на кухню. Бакиров идет следом. Мы почти не говорим. Между нами аж воздух, кажется, наэлектризовался, но завтрак не спасает, потому как Михаил Александрович его совсем не ест.

Похоже, ему не понравилось, и мне становится обидно. Наверное, он привык есть только еду из ресторанов или клуба, а мой бедный омлет, конечно, проигрывает этим блюдам.

После этого Бакиров как-то быстро срывается, хлопает дверь. И вот вроде он сказал, что не сердится на меня, но выглядел так, будто жалел, что пришел ко мне.

Наверное, я все же неприятна Михаилу Александровичу, что больно колет в грудь, ведь ночью мне так не показалось. Он был таким ласковым, страстным со мной, что я просто таяла от его прикосновений и каждая моя клетка хотела к нему. Хотя он же был пьян, и, наверное, вместо меня под ним могла оказаться любая другая девушка.

Я возвращаюсь на кухню и беру его нетронутую чашку чая. Слезы обиды выступают на глазах, и я быстро их смахиваю. То, что было ночью, не считается, и похоже, Бакиров был бы рад об этом забыть.

Одно только радует: сегодня вечером я опять буду выступать с девочками, а значит, смогу снова поймать на себе его взгляд, полный интереса.

Я так надеюсь на это и, если честно, очень сильно хочу, чтобы Михаил Александрович обратил на меня внимание. Да, пусть в маске и костюме, пусть он даже не знает, что это я, зато я буду понимать, что хотя бы внешне для него привлекательна.

Я была всегда рациональной, но сейчас эта рациональность куда-то делась. У меня живот часто болит, голова как в тумане, грудь болит даже. Какой-то ужас, когда смотрю на него.

Собравшись вечером, я иду в клуб и делаю такую же махинацию. Сначала все убираю, а после тихонько переодеваюсь и выхожу на сцену с танцовщицами. На удивление, наш второй танец встречают еще более тепло. Многие аплодируют, и некоторые мужчины даже деньги приносят прямо к сцене.

Я беру их, однако, конечно, не для себя. Алене все отдам, мы так договаривались, однако, несмотря на кучу гостей в зале, взглядом я снова ищу его, Бакирова, и не нахожу. Кажется, его интерес ко мне так быстро пропал, и от этого хочется биться головой о стену.

Ну что мне еще сделать, чтобы ему понравиться, ну вот что? Да, я ему не ровня по возрасту, статусу – да по всему, но мне все равно. Боже, кажется, я по уши влюбилась в этого опасного бандита, которому не нужна, и от этого просто хочется умереть.

– Малышка, ты была шикарна!

Наташа, танцовщица, обнимает меня, как только выходим со сцены.

– Спасибо.

– Мне даже завидно немного.

– Почему?

– Кажется, у тебя уже есть поклонник. Так быстро! Он заказал ВИП с тобой. Иди, получишь хорошую оплату.

– ВИП? В те индивидуальные кабинки, что ли?

– Да. Он в самой последней, закрытой.

Какой-то трепет вперемешку со страхом тут же отзывается в теле. Я что-то не готова была к такому.

– Наташ, нет! Я не танцую ВИП. Скажи этому мужчине, чтоб ушел. Мне не нужны деньги.

– Не могу, малышка, я отказать ему. Кому угодно, но только не ему.

– Почему?

– Потому что сегодня твой клиент Бакиров, – отвечает Наташа, а меня как холодной водой обливают.

***

– О нет! Я не могу, не пойду!

Хватаюсь за Наташу, как за спасательный круг, но она ловко отрывает мои руки от себя.

– Слушай, если я с отказом приду, Бакиров мне голову открутит! Вылечу отсюда как пробка!

– Блин, Наташ…

–Так, тише! Спокойно. Просто потанцуй для него. Не съест он тебя. Давай, он там уже. Иди!

Наташа буквально подталкивает меня вперед, и, судорожно сглатывая, я плетусь в ВИП-кабинку. Она вдали от всех, дверь там тоже закрывается. Я там убирала и знаю это прекрасно. Иногда девочки-танцовщицы дают там приваты для клиентов, однако я туда никогда не лезла, мне это было не нужно, а сейчас… не знаю.

С одной стороны, мне хочется потанцевать лично для Михаила Александровича, однако с другой… мы будем один на один, и я не знаю, как я смогу танцевать так, чтобы он меня не узнал.

Поправляя маску, вхожу в кабинку. Здесь все обшито красивым красным бархатом, сильно приглушен свет, который доносит лучи на небольшой подиум.

Рядом со сценой стоит диван, на котором уже разместился Бакиров! Он сидит на нем, как король, откинувшись на спинку и широко расставив крепкие ноги. В его лапе бокал переливающегося лучами янтарного коньяка.

– Ты долго, – басит, окидывая меня взглядом, тогда как я стараюсь максимально быстро проскользнуть мимо него на сцену.

– Добрый вечер, – стараюсь говорить более низким голосом и не смотреть ему в глаза, ведь сейчас я намного ближе к Бакирову и он с легкостью может узнать меня по одному лишь голосу.

На мне боевой раскрас. Красная помада, яркие румяна персикового цвета и черная подводка на глазах. Из-за маски видны только глаза, остальное скрыто плотной тканью бабочки.

Меня Наташа сегодня красила, делала мне прическу, и, если честно, я даже себя сразу не узнала. Она каким-то образом сделала меня старше, и мне очень понравился этот результат. В таком наряде и с этой тонной грима я похожу не на девочку с книгами, а на какую-то дерзкую штучку.

– Как зовут?

– Лера, – выдаю на одном дыхании. Томно, смакуя каждую букву. Стараюсь не запинаться и вложить всю свою уверенность в голос. Хочу его привлечь. Узнать, каким Бакиров может быть с женщинами. Не верю, что с ними он такой же сдержанный, как со мной.

Почему-то мне кажется, что Бакиров более нежен с другими, хотя невольно вспоминаю Марину, и меня всю аж передергивает. Как он ее тогда за волосы держал… нежностью там и не пахло, и я совру, если скажу, что не хотела бы так же…

Чтобы Михаил Александрович так же меня держал, чтобы делал со мной то же, что и с ней! Да, грязно, может больно, но я хочу этого. С ним. Я всего хочу с ним по-взрослому, даже если опыта у меня нет, все равно хочу.

Никто мне не нравится, кроме него, никто не привлекает так, как он, и это не проходит. Становится хуже, и я часто просыпаюсь с мокрыми трусиками и сбивчивым дыханием. Тогда я с силой сжимаю ноги и напрягаю живот, но действует это недолго. Ровно до того момента, пока я снова не увижу его, не услышу его голос. Так сразу живот в узел и скручивает, до боли прямо.

Хорошо, что Марина ушла, не знаю даже, как бы терпела ее дальше. От одного только представления, что Бакиров может другой касаться, мне становится плохо.

– Новенькая, Тоха нанял?

– Да, – стараюсь отвечать коротко и, взобравшись на сцену, сразу включаю на фоне музыку.

Не тяну время, это точно мне не на руку.

Начинаю двигаться. Тут шест установлен, и это мне помогает. Я на очень высоких каблуках, в предельно коротком красном платье, которое Наташа мне одолжила на вечер. Мое самодельное черное платье пришлось оставить. Наташа его забраковала, обозвав слишком невинным.

Поэтому теперь на мне это открытое красное платье, едва прикрывающее попу.

Благо грудь оно закрывает. Спина все так же открыта. Мне нравится эта изюминка. У меня тонкая талия, и это платье отлично подчеркивает данный момент.

Музыка разливается по этой комнатке сладким эфиром, Бакиров сидит в двух метрах от меня. Смотрит прямо, и я немного смелею.

Начинаю двигаться в такт мелодии, прогибать спину, выписывать восьмерки бедрами.

Получается плавно, без осечек, сексуально, но не пошло. Я не хочу пошлости, однако привлечь его очень даже стараюсь, и кажется, у меня получается. Бакиров смотрит на меня, не открываясь, и в какой-то момент даже отставляет стакан с недопитым коньяком на столик.

Я танцую для Михаила Александровича несколько минут, периодически поглядывая, и мне нравится его реакция. Бакиров смотрит, не отворачиваясь, прямо, словно хозяин, хотя, по сути, он тут и есть хозяин всего.

– Хватит! – как-то резко прерывает танец Бакиров, заставляя меня остановиться.

– Достаточно?

– Да.

Киваю и спускаюсь со сцены. Кажется, пронесло. Сейчас бы только снова улизнуть от него, однако, как только мимо прохожу, Бакиров с легкостью меня за руку ловит, останавливая.

– Стой. Ты не отработала еще.

Кивает на пачку денег, положенных на стол.

– Танец закончен. Мне пора.

Дергаюсь, но его хватка стальная, мужчина не отпускает.

– Я сам решу, когда тебе пора.

Начинаю нервничать, машинально тянусь к маске, но вовремя себя останавливаю. Надо быть спокойной. Очень уверенной.

– Что вы хотите?

– Ртом поработай. Доплачу сверху, – басит Бакиров, а у меня челюсть на пол валится. Хорошо, что под маской не видно.

Глава 31

Кажется, от страха сердце скоро сделает трещину в ребрах.

Сглатываю, пытаясь все так же выглядеть спокойной и профессиональной танцовщицей, а не девочкой, которая танцует второй раз в жизни.

Стараюсь не смотреть на Михаила Александровича. Он очень близко, запросто может увидеть мои глаза и, что хуже, узнать меня.

– Что сделать?

– Минет, – откидываясь на диван, отвечает Бакиров, закидывает сложенные руки за голову, шире расставляет ноги, тогда как я ошалело смотрю на него. Я хотела такого с ним, мечтала об этом, но теперь мои фантазии разбились, и ничего, кроме ужаса, я не ощущаю. Дико страшно, и даже предположить не могу, как я ему делаю “это”. Да и не умею я. Не знаю даже, с чего начать.

– Я не могу.

– Я же сказал, заплачу. Тут не место ломаться. Я хозяин этого клуба, если ты еще не вкурила. Давай на колени.

Бакиров кивает, а я жадно хватаю воздух. Минет… Не то чтобы я не понимала, что это, но я мужского члена еще вживую в своей жизни не видела! Нет, конечно, какое-то представление о минете у меня есть, так, теоретически, но практически… Боже. Конечно, нет.

Разве что картинки в книгах по биологии видела, но там только схема телосложения, и все. Ничего про минет я не учила.

– Нет. Извините. Это не моя работа, – уверенно отвечаю и разворачиваюсь, чтобы уйти, но Бакиров как-то резко поднимается с дивана и становится напротив.

– Стоять!

Он горой возвышается надо мной, и я опускаю глаза. Да, я в маске, она мне большую часть лица закрывает, но все равно. Не хочу, чтобы он прямо в глаза мне смотрел, так как сразу же увидит, что я просто в ужасе сейчас.

– Это не просьба была, кукла, – смотря прямо на меня, басит Бакиров, и как раз в этот момент я глаза поднимаю. Встречаюсь с ним взглядом. Его глаза блестящие, темные, такие страшные и красивые одновременно, строгие.

– Я не делаю минет. Я только танцую.

Вздрагиваю, когда Бакиров приводит огромной рукой по моей шее. Он такой рукой может с легкостью меня задавить.

– У тебя так артерия на шее пульсирует. Под чем ты?

– Ни под чем.

– Чего тогда так трясешься? Это же твоя работа, Лера.

– Я не…

– Кто ты? Лицо покажи.

– Нет, не надо.

Бакиров медленно подходит и прижимает меня к стене. Когда его рука накрывает мое бедро с внутренней стороны и проникает под платье, я пугаюсь. Очень сильно. Я хочу его, но не так, не так грязно.

– Пустите! Нет, не трогайте!

– Лицо покажи, шлюха. Я твой клиент! Могу и буду ебать тебя, как хочу! – смотря прямо на меня, говорит Михаил Александрович, после чего медленно тянется рукой к моей маске и… срывает ее. Одним махом, и то, что после происходит, просто загоняет мне клинок в сердце.

– Ну здравствуй, Ангелина. Заебись ты работаешь.

Ангелина. Он меня так ни разу не называл. Полное имя для меня из его уст звучит как самое болезненное оскорбление.

Боже, кажется, я вот-вот схвачу сердечный приступ. Бакиров почему-то не удивлен, зол только сильно, Боже, он же узнал меня даже в маске еще!

– Д… добрый вечер, Михаил Александрович, – лепечу ему, видя, как Бакиров с силой сжимает зубы, смотря на меня в этом откровенном наряде, едва прикрывающем попу, и при ярком боевом раскрасе. Блин, кажется, я попала…

***

– Твою мать, Ангел, ты охренела?!

– Извините…

– Какого черта ты здесь делаешь? Что это, что, блядь, ты здесь делаешь?!

– Я просто танцевала.

Кажется, весь клуб слышит, как Бакиров орет на меня. Громко и разъяренно, точно бешеный медведь.

Он тут же выходит из кабинки, а я за ним бегу, едва успевая. Мужчина кабинет свой распахивает, даже забывая закрыть дверь, да и я не закрываю, так как просто не до того сейчас.

– Михаил Александрович…

– Ты что творишь, совсем уже офонарела?!

– Я ничего не сделала страшного! Я просто танцевала.

– Как просто?! Что ты мне городишь, Ангел? Ты видела себя? Ты же как шалава выглядишь! Блядь, кто тебя вообще на сцену пустил?!

Слезы быстро выступают на глаза, но от страха я даже плакать не могу. Я еще ни разу не видела Бакирова таким злым. Злющим просто, как Змей Горыныч.

– А что такого? Я тоже красивая. Почему я не могу танцевать? Это не мешает работе.

– Танцевать? Как танцевать? На коленях у мужиков ты танцуешь?

С силой ударяет кулаком по столу, отчего тот аж трещит.

– Нет. Я просто…

– Молчать! Ни слова больше! – нависает надо мной как зверь, сверлит потемневшими глазами. – Ты уже совсем берега попутала, девочка. Я тебя подобрал еще дитем, я тебе дал работу, защиту, средства для учебы и существования, я тебя не обидел в зарплате, а ты что делаешь? Что, мать твою, ты творишь?! – орет на меня, а я в дверь вжимаюсь от страха и обиды.

– Я просто хотела…

– Я видел прекрасно, что ты хотела. – Он отходит, напрягается весь, плечи его словно стальными становятся. – Я думал, ты другая, Ангел, а ты шалава, как и все.

Бакиров отворачивается ко мне спиной, а меня словно в живот ударяют.

И лучше бы он ударил, чем так сказал. Я так старалась для него, все эти месяцы готовилась,

учила эти танцы, чтобы ему понравиться. Ему одному только.

– Да вы ничего не знаете! Я ночи не спала, готовилась! Не чтобы кому-то понравиться, а чтобы вам, Михаил Александрович! Чтобы вы хоть раз на меня посмотрели как на девушку, достойную вас! Чтобы хоть раз сказали, что я красивая, а не просто полотерка ваша! Ясно?!

Слезы стекают дорожками по лицу, но мне все равно.

– Пожалуйста, хотя бы выслушайте меня…

Пусть хоть что-то скажет, пусть наорет, но теперь Бакиров молчит. Отвернулся к окну только, напрягся весь, и я слышу вскоре, как ломается зажигалка в его кулаке. Надвое.

– Вы мне нравитесь Михаил, давно уже, вы что, не видите?

– Ты уволена. Вон пошла, – говорит Бакиров гробовым тоном, даже не оборачиваясь, а я размазываю слезы и просто сбегаю из его кабинета.

Боже, так, как сегодня, пожалуй, я плакала только на похоронах мамы.

Ощущение такое, словно я ему сердце свое открыла, а он взял его и поджег своей же сигаретой.

***

Не очень помню, как добегаю домой. На улице уже светло, раннее утро. Всю дорогу я реву, проклиная себя за дурость. Хоть корону надень – Бакирову все равно будет.

Глупая, ну почему я такая глупая? Я же не нужна ему, я ему не ровня, а сердце все равно болит. К нему хочу. К нему одному только. Глупое сердце. Перестань уже болеть, хватит!

Возле дома замечаю милицию и пожарных. Какая-то суматоха, куча людей на улице, соседи посходились, и, подняв глаза, я вижу густые клубы дыма, которые валят из разбитых окон моей квартиры…

Глава 32

Я думал, что снесу ей башку. Черт, я чуть с ума не сошел, когда увидел на месте Леры Ангела. Там, на сцене, она показалась мне знакомой, но я все еще хотел ошибиться. В кабинке сразу уловил ее яблочный запах и снова хотел, блядь, ошибиться. Не могла она. Эта принцесса бы не полезла в эту грязь, Ангел не стала бы так поступать. Ведь я оберегал ее как раз от такого дерьма. Как она танцевала, извивалась, крутила жопой и заводила меня, а я смотрел и слюни пускал по ней.

Что же ты делаешь, что, блядь, ты творишь, девочка?

Захотелось ее прямо там, на сцене, прибить, но я терпел. Терпел, блядь, до последнего. Перед сколькими мужиками она уже так танцевала, сколько лап лазило в ее трусах? Боже, мне просто срывало чеку.

Я еще сомневался, хотя скорее уже просто себя хотел убедить в том, что это не моя девочка.

Я узнал ее, но хотел проучить. Уже понял неладное, когда девка отказалась мне сосать, притом дрожащим голосом. Мы таких не берем, мы никогда с такими дела даже не имеем.

Как только маску сорвал, просто охренел. Ангел! Это была она. Разукрашена только как последняя шалава и в таком же наряде. Блядском, с такими же туфлями. Захотелось ее придушить, трахнуть, а потом снова придушить!

Я ее хотел выебать. Эту фальшивую Леру, чтобы не думать об Ангеле, чтобы хоть как-то снять напряжение, тогда как это была она. В прошлый раз и в этот тоже! Мне хотелось все крушить вокруг, и я едва уже сдерживался, тогда как эта дура поплелась прямо за мной в кабинет.

Она лепетала какую-то оправдательную хрень, тогда как я отчетливо помнил, как Ангел извивалась на сцене. Как бедрами виляла, как жопой крутила, заставляя десятки мужиков пускать на нее слюни, и меня в их числе!

Как она танцевала для меня. Словно искушенная, умелая женщина, опытная и на все готовая. Конечно, у меня встал. Сразу же, как только эта девка начала крутить задницей, и я уже готовился к сладкому глубокому минету этой черной бабочки, когда она начала давать заднюю. Сначала я подумал, что цену себе набивает, однако даже увесистая пачка долларов ее не убедила. Словно по щелчку пальцев эта фурия стала заикаться и уверенно спешить на выход, и, когда увидел ее глаза вблизи, я понял, что что-то тут не то. Это были ее глаза. Глаза моей чистой девочки.

Маска закрывала все ее лицо, я хотел увидеть, что под ней скрывается, и, сорвав, просто охренел. Хоть знал, что не ошибся, все равно меня просто разнесло!

Ангел. Это была она, разодетая и накрашенная, это была та девочка, которую я прятал от всех и от себя и которая сейчас выглядела как последняя дешевая шалава!

Я хотел прибить ее на месте, однако малая за мной побежала, и все это видели. Эту короткую сцену, которую я бы предпочел не проживать.

Ангел лепетала мне про что-то, а я не слушал. И смотреть на нее не мог. Моя чистая девочка, моя хрустальная ваза, которую я хранил даже от себя, сейчас выглядела как шалава, которую я мог трахнуть, Тоха, Хаммер – да кто угодно здесь! И кажется, ей это нравилось. А если нравилось – пусть пиздует в другое место, больше ее оберегать я не стану! Пусть продает себя, но только не в моем клубе!

Стекло зажигалки застряло в руке, но злость не прошла. Я давно так не разочаровывался ни в ком, как в ней, вот только малая сказала, что это для меня сделала, и почему-то ее слова меня задели. Может быть, потому, что я сам хотел ей это сказать и не мог. Ну что мне с ней делать? Смотреть и любоваться? Мне этого мало и всегда будет мало. Мне женщина нужна, а не девочка-цветочек, блядь.

Я ее прогнал. В горле что-то сжалось, но все же выдавил из себя. Ангел резко замолчала, а после просто выбежала из кабинета, так и оставив дверь открытой. Я же врезал кулаком по окну, на хрен разбив его.

Я был зол на нее, но больше на себя за то, что вообще согласился взять ее на работу. Лучше бы прогнал тогда. Это одинокое перепуганное дите, которое пришло ко мне просить о помощи. Меньше бы проблем было, а теперь… как же я хочу догнать ее, но не выхожу из кабинета. Не моя она и не может быть моей. Мне женщина нужна, а не девочка эта зеленая. Ну что я с ней делать буду, в куклы играть, что ли? Не смешите, да и ей одно только надо – с сосунками еще гулять, учиться целоваться. На хрен она мне, ну что мне с ней делать?

– Бакир… что тут случилось у вас?

Ошарашенный Тоха вскоре заходит и быстро окидывает меня взглядом.

– Ничего. Выйди.

– Уверен? Что вы опять беситесь? Малая пулей от тебя вылетела. Ревела так, будто я не знаю, что ты тут ей сделал. Ты так орал, на улице было слышно.

– Эта малая жопой виляла на сцене! Уж не по твоей милости, брат?

– Да ты че? Черная бабочка – это она была? Лина?

– Как видишь.

– Елки, да я бы не пустил ее! Я думал, это ты притащил новенькую, но я найду кто. Так а куда она побежала?

– Я ее уволил. Выгнал.

– Бакир… Ну ладно тебе, видно же, она еще молодо-зелено.

– Не лезь. Сам разберусь.

– Да как не лезь? Вы уже меня достали, вот честно, вы уже всех в клубе достали!

– Тоха, не лезь, куда не просят. Эта девочка уже вообще попутала рамки дозволенного. Я ее оберегал от всего этого дерьма, а она на сцене жопой крутила.

– Да Лина запала на тебя, Бакир! Влюбилась по самые не горюй, это, блядь, и слепой даже увидит! По-моему, уже глупо отрицать. Вы оба стоите друг друга, хватит уже оберегать ее, брат, взрослая ведь девушка. Не только тебя одного накрывает, но и ее тоже! Ну начудила девочка, с кем по молодости не было. Подумай еще. Не прогоняй. Она хорошо работает.

– Я так решил, это мое последнее слово! – ору на него, тогда как злюсь на себя, конечно.

***

– Линочка, ох, горе-то какое!

Баб Шура подходит ко мне, тогда как я ничего не понимаю.

– Что случилось?

– Квартира горит. Детка, я как проснулась, чуть не задохнулась. Дыма столько, едва не угорела!

– Чья… чья квартира горит?

– Твоя, девочка. Не знаю, что там случилось, вспыхнула как спичка ночью!

Я слушаю ее и поверить не могу. Моя квартира, то единственное, что еще у меня осталось, вещи, сбережения, альбом с фото мамы. Нет!

– Стой-стой! Куда ты лезешь? Нельзя.

– Дайте пройти, это моя квартира, я хоть что-то заберу, пожалуйста!

– Нельзя! Не видишь, что ли, как пылает?

– Мои вещи, документы, дайте пройти, не-ет!

– Тихо, сама там сгоришь за секунду, поздно уже, – басит пожарный, тогда как я стою под домом и вижу только черные клубы дыма, которые так и продолжают валить из окон. Стекла трещат, воняет гарью и моей прожженной жизнью. Теперь я потеряла точно все. У меня больше ничего нет, и это хуже смерти. Это и есть конец.

– Идем со мной.

Кто-то под руку меня берет и из толпы отводит. Я сначала даже не понимаю, что происходит, пока голову не поднимаю и не вижу Серого. Последние месяцы его вообще не встречала. Думала, и не увижу после того, как Бакиров его выгнал.

– Серый? Ты что здесь делаешь? – шепчу сквозь слезы, хотя их уже нет. Толку плакать, когда огонь забрал последнее. У меня теперь нет дома, с сегодняшнего дня нет работы, нет фотографий и документов, у меня нет ничего…

– Линок, ну это… мне жаль. Я, как узнал, сразу приехал.

Он все так же под руку меня держит, и я понимаю, что мне это неприятно.

– Отпусти меня. Не трогай!

Серый убирает свою руку, а я машинально к телефону тянусь. Мне так хочется разделить свое горе с Михаилом Александровичем, но вовремя останавливаюсь. Зачем? Толку-то. Он прогнал меня сегодня. Ему не нужна ни я, ни мои чувства, ни мои проблемы.

– Лин, послушай меня.

Серый стоит напротив и пристально смотрит мне в глаза.

– Я говорил с Бакировым только что. Он это… извиниться хотел. Ну, за сегодняшнее там. Просил привезти тебя на квартиру, тем более горе у тебя. Негде остаться. Он поможет, приютит на первое время, поехали.

– Куда? Я… не понимаю. О чем ты говоришь? Я ему не нужна. Ты что-то перепутал.

– Я это… вернуться хочу к Бакиру. Помочь. Ангел. Так же он тебя называет? Поехали, он ждет. Поможет. Я звонил уже ему. Не реви только.

– Правда?

– Да. Поехали.

От этой новости как-то теплее становится. Неужели Михаил Александрович хочет помириться? Какой-то огонек загорается в моей душе даже несмотря на то, что сейчас она воет от боли. Я снова все потеряла, и теперь иначе как бездомной меня не назовешь.

Кивнув, я обхожу подошедшую баб Шуру, пытающуюся меня отговорить, следую за Серым и сажусь в его девятку, которая быстро срывается с места.

***

Мы едем минут двадцать, пока не попадаем в старый спальный район. Везде девятиэтажки, и мы с Серым заходим в одну из них.

Какой-то холодок разливается по коже, и перед тем, как зайти в подъезд, я все же не выдерживаю и набираю Бакирову. Он не берет, и от этого становится как-то не по себе.

– Да что ты звонишь? Он же на квартире тебя ждет. Пошли.

Серый смотрит на часы, словно куда-то торопится. Видать, действительно хочет выслужиться перед Бакировым, чтобы вернуться.

Поправив волосы и вытерев слезы, я следую за ним. Мы поднимаемся пешком на второй этаж. Серый своим ключом открывает дверь и пропускает меня вперед.

– Заходи.

– Спасибо, Сереж. Я думаю, Михаил Александрович обязательно вернет тебя на работу.

– Конечно, – как-то резко отвечает Серый и закрывает за нами дверь на ключ. От резкого металлического щелчка что-то екает в сердце, и этот страх умножается десятикратно, когда вместо Бакирова я вижу двух вышедших из комнаты высоченных парней.

Я их не видела ни разу. Лет им, наверное, по двадцать два. Не намного старше меня. У одного в руке бутылка водки. Второй в одних только штанах.

Глава 33

– Это ты малую на сцену пустила? Не вздумай врать!

Алена виновато опускает глаза, и я понимаю, что Тоха был прав. Угадал, мать его.

– Какого хуя, Алена? Мы с тобой не первый год работаем. Я что-то не припомню, чтобы ты сама работников нанимала.

– Извините, Михаил Александрович! У меня сын заболел. Нужны были деньги, срочно. У Леши не просила и у вас. Постеснялась.

– То есть ты еще и деньги с нее брала?!

– Да. Ангелина все, что на танцах зарабатывала, мне отдавала, но это было всего два раза! Я бы рассказала вам сразу после, честное слово!

Провожу рукой по лицу. Вот чем она думала, чем?!

– Еще раз пойдешь мимо меня, я не посмотрю, что у тебя больной сын, усекла?

– Да. Спасибо, – опустив голову, шепчет Алена, и я прохожу мимо нее злой как черт.

Закрываюсь в кабинете.

Держу в ладони фигурку ангела. Девчонка тогда притащила его, но в руки не отдала. Он валялся под моим кабинетом, и что-то думается мне, Ангел тогда видела меня с Мариной в кабинете.

Вот только уже тогда ни Марина меня не спасала, ни любая другая баба, так как я хотел именно Ангела, именно свою девочку так сильно, что уже мозг начинал дымиться.

Теперь же маленькая фигурка красивого ангела поблескивает на свету, отдавая бликами, а я бешусь. На эту дурочку молодую, которая сегодня такое учудила, невероятно просто злюсь. Я ведь правда едва не трахнул ее в той кабинке и запросто мог бы выебать ее, и она бы ничего мне не сделала. Однако я так сильно взбесился, когда сорвал с нее маску, что уже даже не до секса мне было.

В какой-то момент фигурка ангела трещит в моей руке, и его сломанные крылья осыпаются острыми осколками, которые я одним махом сметаю на пол.

– Развлекаешься?

Тоха приперся снова.

– Не лезь. Чего тебе? Чего домой не идешь?

– Да вот, приглашение притащил на свадьбу. Люда сказала, если тебя не будет, лично придет и тут все разнесет к чертовой матери.

Усмехаюсь. Хоть один из нас по любви себе бабу нашел, а не так… спускать для разрядки.

– Я буду.

Выхожу из кабинета. В нем все еще запах Ангела, которая была тут полчаса назад. И вот вроде выгнал я ее и забыть уже должен, а все равно нет. Перед глазами она стоит. Такая красивая, что тронуть страшно. Как задницей виляла сегодня перед мужиками, а что-то еще мне доказывает. Не хотела… Ну да, конечно, не хотела, я тоже не хотел, блядь!

Кулаки сжимаются, и я все же не выдерживаю. Схватив куртку с кресла, выхожу из кабинета. Я не буду с ней говорить, просто проверю, что она доперлась домой.

Через десять минут я уже у ее дома и сразу понимаю, что какая-то беда случилась, хотя толпа уже расходится.

– О, и вы тут?

Ее соседка полоумная каким-то образом вылезает из толпы, сразу же подходя ко мне.

– Ангелина где? – спрашиваю и глаза наверх поднимаю. Дым все еще идет, еще горит. Ее, блядь, квартира, и мне становится страшно. Впервые за нее.

– Линочка была тут. Она пришла вся в слезах, а потом как увидела, что случилось, так и застыла вся. Я ее растормошить, успокоить пыталась, а она лишь на квартиру свою смотрела. Боже, там, говорят, одни только угли остались! Ни мебели, ни кухни – ничего нет! Я и сама чуть не сгорела. Проснулась от дыма, но успела пожарных вызвать. Приехали они. Быстро. Бедная девочка, вот как черная полоса в ее жизни, ей-богу!

– Ангел где, где она?! – рычу уже на эту бабку, теряя терпение и параллельно набирая Ангелу. Номер не отвечает. Вижу только пропущенный от нее. Один был. Десять минут назад. Я не слушал. Специально выключил звук. Чтобы меня никто не трогал.

– Линочка… Она рядом со мной была, а потом к ней парень какой-то подошел. И увез. Я подумала, от вас кто-то, нет?

Это меня словно отрезвляет.

– Какой парень? Куда увез?

– Не знаю я его, не видела тут раньше. Молодой такой, светловолосый. Под руку ее взял, а Линочка такая бледная, вся в слезах, видать, в шоке была. Меня не слушала. Ну и усадил он ее в серую девятку. Такую старенькую, конечно, уехали они.

– Номера запомнила?

– Шесть, десять и три заканчиваются.

И тут меня как в голову ударяют. Знаю я эту девятку и этого паренька, вот только если он ее хоть пальцем тронет, я башку ему оторву.

Набираю Серому – тишина. Снова Ангелу – не берет. Сука!

– Алло, Тоха, бросай все и едьте к Серому на хату. Проверить кое-что надо. Да! Я тоже уже еду. Вопросы потом, быстро!

Дышать становится труднее. Я хочу ошибиться. Пожалуйста, пусть я просто ошибусь и зря дерну парней.

Глава 34

– Откройте дверь, немедленно! Быстро открыли мне дверь! Я хочу уйти отсюда!

Пячусь на выход, но Серый сразу же преграждает мне путь. Из только что спокойного его взгляд становится каким-то жестким и опасным, удовлетворенным моим ужасом.

– Чш… ну чего ты так испугалась, Линусь?

– Сергей, если Михаил Александрович узнает об этом, он тебе…

Серый тут же взрывается смехом, смотря прямо на меня.

– А не он ли тебя выгнал, случайно, сегодня, а, заюнь? – Толкает меня за плечи, и я невольно отшатываюсь на пару шагов назад, но равновесие не теряю. Сохраняю мнимое спокойствие: если покажу, что боюсь, будет еще хуже. – Не нужна ему полотерка. Да еще и бракованная, видать.

Каждое его слово как горячая игла под кожу. Больно, страшно, на пределе, и я понимаю, что это был обман. Серый развел меня просто как наивную доверчивую дурочку, заманив на квартиру с незнакомыми парнями.

– Откуда ты…

– А я все знаю, Линок. Даже если там не работаю. У меня уши везде есть, малышка.

– Хватит трепаться, Серый! Может, познакомишь уже?

К нам ближе подходит один из парней. Тот, который в одних только спортивных брюках, и мне становится жутко не по себе. Их трое, я одна. Никто не знает, что я здесь, меня искать даже никто не станет.

– Савелий, Ангелина. Ну и Костян.

– Ну привет, Ангелина. А ты и правда, как конфета. Краси-ивая. А-ай, с характером. Сука! – криво ухмыляется Савелий, когда тянет ко мне цепкие лапы, а я их тут же отталкиваю от себя. Мне мерзко, жутко, противно от них. Какое-то шестое чувство уже орет, набатом стучит в висках: “БЕГИ!”

Это ведь не клуб, где за мной всегда присматривают, где меня даже пальцем никто тронуть не может. Здесь нет охраны, здесь нет людей Бакирова, которые оберегали меня все это время, и от этого ощущения незащищенности мерзкий холод ползет по спине.

– Не трогайте меня! Я сейчас милицию вызову!

Хватаюсь за рюкзак, но Серый тут же вырывает его у меня из рук и бросает тому третьему, Костяну, который отбрасывает его в дальний угол коридора. Там был мой мобильник, единственный шанс сообщить хоть кому-то, обратиться за помощью. Бакирову нужно позвонить. Это первая и единственно правильная мысль. Почему-то я понимаю, что, кроме него, мне никто не поможет, хотя… а если это он сказал этим парням прийти сюда? Если он знает обо всем и хочет так меня за танцы проучить… От одной только мысли об этом в кровь просачивается яд. Больно. Я больше не знаю, кому верить, они все… все против меня.

– Что вам нужно?

– Ты. Ну чего ты ломаешься, как целка? Иди сюда, проведем время хорошо, может быть, даже ласково… – басит Савелий, снова подходя ближе. В его глазах черти плескаются, он смотрит на меня с неприкрытым восхищением и одновременно похотью.

– Тронете меня хоть пальцем – останетесь без мозгов, вам ясно?! – голос дрожит, но я выпрямляю спину. Они просто играют со мной, ничего не будет, так, припугнут, может быть. Они ничего не могут мне сделать. Ничего.

– Ух, какая боевая телочка! Я так и думал, что ты такая, киса. Бакиров других не любит.

Савелий осматривает меня сально, облизывается и при этом поправляет рукой пах, вызывая у меня спазм тошноты и дикий животный страх.

– Сереж, пожалуйста, выпусти меня! Я… заплачу тебе, сколько скажешь! Умоляю, это не шутки, мне надо домой!

Оборачиваюсь к Серому. Его я хотя бы немного знаю, и раньше он казался мне скользким, но нормальным. Не способным на… такое.

– Ты подставила меня тогда с той зарплатой, заюнь. Я помочь тебе хотел, я просто хотел заработать, а ты слила меня по полной! Бакиров меня тогда в шею выгнал, как щенка беспризорного. Я голодал даже. А теперь хочу справедливости! Платить надо за грешки, Линок. Я никогда не забываю тех, кто меня подставил.

– Ты сволочь… Как платить?! У меня нет ничего, даже квартиры больше! – выпаливаю, слыша, как на пределе дрожит мой голос, хотя знаю прекрасно, что, если реветь начну, станет только хуже. Они мою слабость увидят, и тогда мне вообще не выбраться отсюда живой.

– Есть. Твое тело. Им будешь платить. Савка, бабло давай! Я куклу не за бесплатно привел.

– На.

В руки Серому летит пачка денег, которую он быстро прячет в карман, а я леденею от понимания того, что прямо сейчас Серый меня просто продал этим двум упырям!

***

– Сюда иди.

Мне кажется это страшным сном, который стал реальностью. Пока Серый у двери стоит, ко мне подходит этот странный Савелий и тянет свои лапы. Как только я начинаю отбиваться, отталкивать его и кричать, он зажимает мне рот рукой, с легкостью подхватывает меня за талию и буквально затаскивает в одну из комнат.

Тот второй парень, Костя, идет следом, и что самое ужасное – я не вижу ни капли жалости в их глазах! Ее просто нет. Они как дикие шакалы, голодные, жестокие, похотливые! Они молодые, но все равно намного сильнее меня.

– Нет! Нет, пусти, не смейте!

Эти звери с легкостью заваливают меня на кровать, и, как только рука Савелия убирается с моего горла, я ору что есть сил. Громко, просто на разрыв, отчего тут же больно получаю сильный удар по лицу. С размаху.

Во рту чувствую противный металлический привкус. Он разбил мне губу, и теперь кровь попадает на язык и, кажется, струится по подбородку. Перед глазами темнеет, меня никогда не били, со мной никогда не обходились так жестоко, и страх мгновенно подкатывает к горлу острыми спазмами.

– А-а-а-а! Пусти! Не-е-ет!

– Сука! Заткнись!

– Нет, не-е-ет, умоляю, не надо, не надо!

В проеме двери замечаю Серого. Он сложил руки на груди и поглядывает на меня, слегка опустив голову. Словно ему самому неприятно все это, но и остановить этот ад он не может, а точнее, не хочет.

– Хватит, перестаньте! Вы же не звери, мне больно! Нет, нет, Боже! ПОМОГИТЕ!!!

Я была слишком наивной и глупой, когда там, у подъезда, говорила Бакирову, что очень сильная и любому смогу дать отпор. Он тогда дурочкой меня назвал и был прав. Абсолютно. Мои силы ничто по сравнению с силой любого из этих парней. И справиться я не могу ни с одним из них, совершенно, как бы сильно ни старалась их оттолкнуть, я слишком слабая.

В какой-то момент я понимаю, что мне трудно шевелиться. Они меня буквально заламывают и с силой вдавливают в матрац. Когда я начинаю вырываться, Савелий садится на меня, тянется рукой, закрывая рот, пока тот второй зверь Костя держит мои руки, которыми я пытаюсь их оттолкнуть от себя.

Это страшное чувство слабости, тотальной беспомощности и уязвимости при насилии, и сейчас я им просто захлебываюсь, проклиная себя за дурость.

Я сама, сами виновата, никто меня силой не тащил, я просто… поверила Серому, которого еще считала человеком с сердцем, но нет. Там только гнилая оболочка, и сейчас эта оболочка тоже смотрит, как они издеваются надо мной, творя, что только захочется. Дура! Какая же я дура!

– Не надо, не-ет, не трогайте! – кричу до хрипоты, задыхаясь от слез, срывая голос, раздирая легкие.

– Серый, дай ремень! Заебала уже брыкаться. Костя, вяжи ее!

– На.

– Не-ет, нет, боже, не-ет!

– Линка, спокойно, хуже будет. Пацаны, полегче… Мы так не договаривались! – где-то на фоне басит испуганный голос Серого, тогда как я неугомонно брыкаюсь и пытаюсь вырваться, но они такие сильные… мамочка, я ничего не могу сделать против них! Ничего!

– Что, Серый, страшно стало?! Зассал – вали на хуй отсюда, только ты уже с нами, понял? Так что заткнись и не мешай! Стой на стреме.

Мне дико больно. Они сдавливают мои руки и ноги, касаются волос, трогают меня, как звери… везде. Лапают мои бедра, живот, больно сжимают грудь, наверняка оставляя синяки.

Я же задыхаюсь, оставаться спокойной не получается, ведь я вижу, что они не просто пугают меня. Они словно играют со мной, забавляются, и игры эти жестокие, звериные, похотливые, безумные…

Я не понимаю, в какой момент меня накрывает истерика. Такая дикая, громкая, бесконтрольная, и я начинаю… нет, не плакать, я начинаю просто кричать в голос, что есть сил, безостановочно, страшно, до хрипоты.

Даже когда эти подонки мне рот заклеивают скотчем, из горла вырываются судорожные крики, и слезы постоянно катятся по вискам, делая волосы мокрыми.

Через секунду чувствую, как они переворачивают меня на живот и связывают мои запястья ремнем. Так жестко, больно, что двигать руками я больше не могу. После этого Савелий обратно меня переворачивает, смотря на меня с каким-то диким наслаждением. Будто ему это нравится, и даже больше, будто он получает от этого какое-то больное удовольствие.

Я думаю, что ноги тоже свяжут, но нет, они их просто держат, разведя шире, провоцируя у меня очередной крик ужаса.

Этот второй зверь Костя почти не говорит, но вместо этого он меня держит за колени. Больно, точно до синяков, пока Савелий, не церемонясь, разрывает на мне платье. Одним махом он распарывает материю, оголяя меня до белья, и отбрасывает платье, как ненужные тряпки, на пол.

– Ого-го какая! Настоящий бриллиант!

Савелий смотрит на меня с восхищением, тогда как мне физически больно от этого скользкого мерзкого взгляда. Как я ни пытаюсь повернуться на бок, они мне не дают, и через миг эта сволочь тянет руки к моему бюстгальтеру, раздирая его пополам, оголяя мою грудь.

Нежные полушария тут же обдувает холодным воздухом, и я громко вскрикиваю, когда в следующее мгновенье Костя берет бутылку водки и начинает меня ею поливать. По лицу и волосам, по груди, по животу, промежности, бедрам.

Вскрикиваю, когда Савелий опять садится на меня сверху и я отчетливо ощущаю его возбужденный член через штаны. Он упирается им мне куда-то в бедро, пока я кричу, но из-за скотча получается какое-то хрипение, визг, истеричное мычание.

– Класс, епта, ты пиздец какая классная! Ну что, сучка Бакирова, а давай поиграем? Как он тебя ебет, скажи, как тебе нравится? Мы сделаем лучше. В два ствола всегда больше кайфа. М-м-м… какая ты сладкая.

Мычу судорожно, когда этот урод наклоняется и слизывает слезы с моих щек вперемешку с водкой.

Кажется, это и есть ад. Не знаю, за какие грехи, но это точно он.

Я начинаю гореть, когда чувствую грубые пальцы этого ублюдка Савелия на своей груди. Он самый жестокий из них, он меня развязно лапает, бьет по соскам, намеренно делает больно, пока тот второй поливает меня водкой.

Холодной, вонючей, заставляющей уже молиться о гибели, но нет. Кажется, я их игрушка на сегодня, и они не спешат меня так легко убить. Они хотят меня мучить и делают это с каким-то больным жутким наслаждением!

Боже, я никогда так не плакала. Я думала, что уже самое страшное пережила, но нет. То, что сейчас творят со мной эти сволочи… я даже описать не могу, и я снова громко вскрикиваю, когда Савелий бьет меня по лицу с размаху, когда я начинаю закрывать глаза, чтобы не смотреть на него. На них.

– Глаза открой, сука! Не отворачивайся! На меня смотреть, да блядь!

Я снова громко вскрикиваю, разрывая связки. Из легких буквально какой-то вой вырывается, и тогда я слышу какой-то шум.

Словно в дверь кто-то ломится, будто ее ногами пинают со всей дури. Она трещит, я слышу какой-то оглушительный звон, словно выстрел, а еще… мужские голоса. Много громких грубых голосов, а после уже и крики.

Глава 35

Я услышал ее крики. Сдавленные, но очень сильные даже через дверь, и начал ломиться в нее как ненормальный. Как раз в этот момент по ступенькам поднялись Тоха и Хаммер.

Дверь не поддавалась, истошные крики Ангела продолжались, и тогда я просто достал ствол и выстрелил в замок. Была еще цепочка, но ее я вырвал с мясом, толкнув дверь плечом. Я знал, что Серый скользкий, но не думал, что он такая мразь. Я замечаю его у порога комнаты, он округляет глаза, как только видит нас. Троих.

– Бакир… ты че?

– Сука!!!

Я вырубаю его с одного удара, иду на крики, а после просто застываю на пороге комнаты. Блядь, я думал, что уже видел все дерьмо на свете, но такого не видел и никогда бы не хотел увидеть.

Ангел. Она лежит на кровати. Голая, в одних только простых белых трусах, с заклеенным ртом. На ней какой-то хуй полуголый сидит, тогда как второй такой же держит ее ноги. Они ошарашенно смотрят на нас, испуганно, как, блядь, щенки сучьи, и вот тогда у меня срывает чеку на хуй.

– Скоты…

– Мы не…

– Сюда иди, щенок!

Я хватаю этого щенка за горло и отрываю его от Ангела, укладываю на пол, а после начинаю просто лупить по его башке, брюху, яйцам. Везде, куда попадаю.

– Сука, сдохни! – Удар, второй, третий, четвертый. – Сука! Сука! Сука!

Что-то под кулаком хрустит, тварь уже даже не дергается, но мне, честно говоря, похуй. Я хочу, чтобы он сдох, сейчас, немедленно, чтобы он просто, сука, сгнил за то, что посмел ее тронуть. Мой цветок, мою девочку, мое неприкосновенное и самое ценное на свете, которое я сам себе даже трогать не разрешал, блядь!

В глазах красная пелена, кулаки не разжимаются, а злость пульсирует ядом в башке. Мне хочется орать за то, что тронули ее, мне хочется отрезать им хуи вместе с яйцами и затолкать им в пасть по самую глотку!

Второго Тоха укладывает, но легче мне не становится. Еще ни разу в жизни я так остервенело не жаждал чьей-то смерти, притом в муках. Мне хотелось их просто разорвать на куски, сломать им кости и повесить их на собственных кишках.

Сначала этот урод пытается отбиться и как-то дергается, но после его вырубает, и безвольной тряпкой он лежит у меня под ногами.

– Бакир, хорош, ты его убьешь на хрен! Твою мать, не здесь!

Кто-то с силой оттаскивает меня от него. Кажется, Тоха.

Я вытираю кровь со сбитого в мясо кулака о простыню, поднимаю глаза и вижу Ангела. Моего Ангела. Она упала с кровати и забилась в угол комнаты. Ее руки связаны за спиной, разорванное платье валяется на полу тряпкой. Девочка крупно дрожит, ее длинные русые волосы мокрые, и ее аж подкидывает от истерики.

– Забирай ее, дальше мы сами! – гремит где-то Хаммер, я слышу, как ломается чья-то кость, сопровождаясь диким визгом, но не вижу больше никого, кроме нее.

Я подхожу к девочке, в руке щелкает бабочка, и Ангел сильнее дергается. Слезы горошинами катятся по ее лицу. Избитому, с заклеенным скотчем ртом.

– Тихо-тихо. Чш… Девочка.

Наклоняюсь к ней, но Ангел дергается и буквально вбивается спиной в стену. Так, будто боится меня, будто думает, что я тоже к этому причастен.

Сжимаю зубы и быстро развязываю ей руки, отбрасывая ремень в сторону. Сдираю этот чертов скотч, видя, как дорожки крови струятся по ее подбородку с разбитой губы.

Невольно осматриваю ее. Грудь, живот, бедра… суки! Синяки по всему телу, и ссадины красные от пальцев уже проступают.

Черт возьми. Опускаю взгляд ниже. На промежность, бедра, ноги.

Крови вроде нет, белые трусы ее не разорваны, и я так хочу надеяться, что они не успели.

– Не надо… Не бейте! Не н… надо! Не… надо. Не надо… – Ангел шепчет, судорожно дыша, крупно дрожит, всхлипывает и волчонком смотрит то на меня, то на парней, прикрывая дрожащими руками голую грудь, и я понимаю, что она стыдится своей наготы, и предо мной в том числе.

Беру ее за лицо пятерней, заставляя посмотреть на себя. Она дергается от этого, боится. Меня, блядь, боится! Ловлю ее ошарашенные огромные изумрудные глаза, полные ужаса и слез, шока, истерики.

– Ангел, посмотри на меня, я тут. Тебя никто больше не тронет, слышишь? Чш… не бойся, парни не смотрят, и я тоже, спокойно. Давай прикроемся.

Снимаю с себя куртку и закутываю девочку в нее. Она тут же натягивает ее до шеи, а после прикладывает пальцы к разбитой губе, судорожно всхлипывая.

Чертыхаюсь, как только могу. Какой черт ее понес сюда, как она могла сесть к Серому в машину? Но об этом спрошу ее позже.

– А-а-й, больно-о! Твари! Я не хотел, не хотел! Хватит! А-а-а! – где-то хрипит Серый, и я слышу, как трещат его ребра, но мне уже, честно, похуй на то, сдохнет он сейчас или нет. Лучше пусть сдохнет, либо я и так вернусь, чтобы его задавить.

– Иди ко мне, маленькая. Тебя никто не тронет.

Подхватываю Ангела на руки и, прижав к себе, выношу из этой хаты. Она не упирается, но и не жмется ко мне. Как маленький ежик, застыла и трясется только. Сильно.

***

Этот звук выбиваемой двери – я его никогда не забуду. Грохот стоял на всю квартиру, а после… я услышала его грубый голос. Михаил Александрович. Это был точно он, кто-то закричал, что-то щелкнуло, а после, наконец, я смогла вздохнуть, когда этого зверя Савелия Бакиров буквально оторвал от меня.

Началась какая-то суматоха, крики, были слышны звуки от ударов, и я не понимала, что происходит. Мне казалось, что Бакиров пришел, чтобы добить меня, и кажется, это было правдой. Бежать мне было некуда, я была практически голой, с завязанными руками, потому все, что смогла, – упасть с кровати и забиться в угол, содрогаясь от истерики и слез.

Боже, я никогда еще не видела Бакирова ТАКИМ. Как он бил этого Савелия, как дикий зверь, безжалостно, со всей силы, этот парень сначала орал от боли, а потом он просто заткнулся, но Бакиров не останавливался, пока его с трудом не оттащил Анатолий. Бакиров словно озверел, боже, я даже не знала, что он может быть таким жестоким, но парней этих мне не было жаль. Совсем.

Вскоре крики стихли, кажется, кто-то упал, а я плакала и все никак не могла успокоиться. Я вздрогнула, когда Михаил Александрович наклонился ко мне с ножом в окровавленных сбитых руках. Он посмотрел на меня страшно, и я не понимала, почему тогда он не добивает меня. Я уже вообще ничего не понимала.

Через миг Бакиров развязал мне руки и снял скотч с губ. Все тело болело, я не чувствовала половины лица, и еще у меня немного кружилась голова.

Освободившись от ремня, я тут же прикрыла голую грудь руками и тогда заметила, как взгляд Бакирова еще сильнее потемнел, причины этого я не знала. Здесь были одни мужчины, такие опасные, жестокие, злые, и я… практически без одежды, без защиты, словно просто кусок мяса, который они все могут взять, если только захотят.

Михаил Александрович что-то говорил мне, вроде даже успокаивал, но от истерики я даже ответить толком ничего не могла.

Вздрогнула только, когда он снял свою куртку и осторожно накинул мне ее на плечи, прикрыл грудь. Его куртка была огромная для меня, поэтому я замоталась в нее, точно в покрывало. После Бакиров подхватил меня на руки, крепко к себе прижал и вынес из этой чужой квартиры.

Краем глаза я заметила лежащего на полу Савелия. Он был весь в крови и не шевелился. Костя скулил рядом, держась за ребра. У входа кричал Серый, которого ногами бил Хаммер. Кажется, он плакал, но мне было все равно.

Анатолий и Хаммер даже не смотрели на меня, пока Бакиров со мной на руках выходил из квартиры, словно специально отводили глаза. Кажется, они это делали нарочно, чтобы не смущать меня, за что я им была безмерно благодарна.

Все, что я могла в этот миг, – замереть в сильных руках Михаила Александровича, слыша его быстро бьющееся сердце, пока он выносил меня из этого ада.

Только оказавшись на улице, я начала сильнее плакать прямо у него на руках, прижимаясь к мужчине, вдыхая его запах, ища защиты и так боясь понять, что он мог тоже быть причастным к этому.

Сил на то, чтобы вырваться, у меня не было, и я все еще не знала, куда Бакиров меня несет и что теперь со мной будет.

Глава 36

Кажется, на меня все смотрят. На мои голые ноги, выглядывающие из-под куртки Бакирова, и я утыкаюсь носом ему в грудь, как только мужчина выносит меня из подъезда. Вдыхаю его запах через черную рубашку. Приятный очень, сильный, вот только не должен мне он нравиться. Только не после всего.

Я все еще плачу, хоть уже и беззвучно. Не хочу, чтобы он слезы мои видел. Бакиров выгнал меня ночью, и я до сих пор не понимаю, зачем он это делает. Зачем приехал сюда, зачем вытащил меня из того логова ада.

– Пригни голову. Давай, малыш, залезай.

Михаил Александрович открывает переднюю дверь джипа и усаживает меня на сиденье прямо в своей куртке.

Сам садится за руль, но, как только заводит машину, я словно прихожу в себя. Куда он меня везет, а вдруг сделает еще хуже?

– Я… домой пойду. Надо мне…

Тянусь рукой к двери, но мужчина тут же перехватывает меня за плечи.

– Тихо-тихо, Ангел! Успокойся, ну все!

– Не трогайте! Нет, не трогайте меня! Это вы, да?! Вы сказали ему, им… чтобы они меня. За то, что танцевала там.

– Нет! Нет, конечно, Ангел! Посмотри на меня, посмотри!

Бакиров лицо мое лапой своей перехватывает, заставляя посмотреть себе в глаза.

– Я не знал, что Серый осмелится на такое! Не знал! Слышишь, понимаешь меня, девочка?!

– Да.

Глаза наполняются слезами, которые капают на ладонь Бакирову.

– Ну все, кончилось все. Тише.

– Не надо… не прикасайтесь.

Какая-то жгучая боль разливается по телу, и Бакиров резко отпускает меня, с силой ударяя по рулю, отчего тот аж хрустит. Снова, снова и снова.

Я же всхлипываю в голос, обхватываю себя руками и корю за эти слезы, которые то и дело катятся по щекам. Все тело болит, руки жутко трясутся, меня всю просто колотит.

– Блядь, сиди уже спокойно! Доедем сейчас!

– Куда?

Смотрю на него сквозь слезы. Бакиров выглядит как бешеный медведь и, кажется, злится на меня. Очень сильно.

– В больницу, – басит, даже не смотря на меня, а я сглатываю, стараясь успокоиться.

– Михаил Александрович, не надо в больницу! Пожалуйста.

Мужчина оборачивается и окидывает меня строгим взглядом.

– Ангел, тебя осмотреть надо! Эти суки, блядь, они же тронули тебя!

– Нет, пожалуйста! – Набираю побольше воздуха, мне дико стыдно это говорить ему, но я должна: – Они… не успели. Били только меня. Пожалуйста, не надо в больницу. Я не хочу туда! Домой меня отвезите. Пожалуйста.

– Куда домой? Ты же видела пожар там. Тушили еще.

И тут в моей голове все наконец складывается. Пожар. Мне же некуда возвращаться. Квартира сгорела, и там сейчас даже тряпки не осталось ни одной. Господи. Я осталась ни с чем. У меня нет ничего, даже документов.

Горячий болезненный ком подступает к горлу, и, стиснув зубы, я роняю лицо в ладони, отвернувшись от Бакирова к окну. Плачу беззвучно, прячась от него под его же курткой, пока не чувствую тяжелую руку на плече.

– Ну все, хорош. Со мной поедешь. Решим, что с тобой делать.

***

Она почти не говорила. Скрутившись в три погибели, Ангел сидела в салоне и наотрез отказалась переться в больницу, а значит, я все же успел и ее не отымели там толпой. Вряд ли она бы выжила. Кажется, эти сосунки хотели знатно над ней поиздеваться, так что мои парни теперь будут издеваться над ними.

Ангел. Мне казалось, она успокоилась через несколько минут, однако, как только про квартиру ее заикнулся, уронила лицо в ладони и ее хрупкие плечи снова задрожали. Мне же захотелось выругаться в голос, но я сдержался. Девочка и так была напугана теми уродами, да и я тоже постарался, показал себя во всей красе, потому еще сильнее шугать ее желания не было совсем.

И если утром я сгорал от злости на Ангела, выгнал ее и не жалел, то сейчас даже злиться уже на нее не мог. Это я виноват. Недоглядел, я должен ее беречь, это моя ошибка.

Охренел только, когда понял, что Ангел с какого-то ляда на меня подумала сразу, хотя, конечно, я не знал об этом. Я бы скорее голову Серому отгрыз, чем позволил обидеть ее и уж тем более тем щенкам дать право коснуться девочку своими гнилыми клешнями.

Слишком молодая еще, наивная, доверчивая и, конечно, глупая. Выяснять сейчас с Ангелом, какого хрена она вообще поехала с Серым, не хотелось.

Я видел ее состояние, и оно было хреновым. Малая молчала, отвернувшись от меня, но я все равно слышал ее всхлипы и судорожное дыхание. И вот как бы и дела мне до нее не должно быть, я мог бы просто высадить ее у ближайшей обочины и поехать дальше, а вот только не мог.

Одно только понимание того, что ее еще может кто-то обидеть, просто кипятило кровь. И так вон уже… приехали. Едва вытащили ее. На волоске, блядь, была, на самом краю!

Теперь у меня нет совершенно плана, что делать с ней, однако в клуб ее тащить в таком состоянии уж точно не идея, домой опасно, поэтому я везу ее к себе на дачу. Она недалеко за городом, там есть аптечка, а она Ангелу точно пригодится, судя по тому, какое количество ссадин у нее на теле.

Доезжаем минут за двадцать, и я вижу, как округляются глаза Ангела, когда она видит дом.

– Где мы?

– У меня на даче.

Открываю дверь, Ангел вылезает, однако ее сильно пошатывает, поэтому я не выдерживаю и подхватываю ее на руки. Тонкая и бледная. Она не отпирается, на этот раз обхватив мою шею рукой, прижалась как котенок ко мне, а мне нравится. Вот так близко когда она, запах ее охренительный, чувствовать ее, держать на руках.

Черт, ведет меня уже от нее не слабо, вот только ей сейчас явно не до того. Дрожит все еще, вижу, меня боится, не отошла она еще, дерганая вся, трясется.

Оказавшись в доме, ставлю ее на ноги, хотя как раз эти самые ноги ее и не держат. Ангел вся какая-то вялая, то ли заторможена от истерики, то ли ей и правда сильно вьебали по лицу. Последний вариант более реальный, судя по синяку, который уже проступает на нежной коже скулы. Где оставил, там и стоит, как куколка, делай что хочешь с ней.

– Сядь сюда.

Усаживаю ее на диван. Все так же в своей куртке, которую она держит крепко, до побелевших пальцев.

Сам беру стул и сажусь напротив. Что-то, мне кажется, херовая была идея не поехать в больницу. У нее, похоже, сотрясение, и притом нехилое. Ангел спокойно сидит на диване и вот вроде на меня смотрит, уже даже не ревет, но взгляд ее страшный. Такой вымученный, полный горя, отчаяния и беды. Черт возьми.

– Тебя не тошнит?

– Нет, – отвечает односложно, тихо, сорванным охрипшим голосом. Кричала она, видать. Сильно. Кулаки сами собой сжимаются. И так хочется вернуться, чтобы тех тварей добить самому.

Ее красивые яркие зеленые глаза снова наполняются слезами, и я подрываюсь, чтобы не видеть их. Херово дело, вот прям совсем.

Иду на кухню. Беру бутылку коньяка и стакан. По пути хватаю аптечку и возвращаюсь. Девочка так и сидит на диване. Не шевелится даже. Смотрит в одну точку. Дышит хрипло, тяжело. Похоже на шок. Твою мать.

– На, выпей это.

Плескаю ей коньяка на два пальца. Для нее хватит вполне. Надо истерику эту тихую заканчивать уже.

Даю ей стакан, но она не реагирует, поэтому хватаю ее руку, своей придавливаю за голову и к губам подношу. Нижняя губа разбита, кровь в уголке уже запеклась.

– Пей, Ангел. Одним глотком. Давай!

Буквально вливаю в нее этот коньяк, малая сразу же закашливается, и наконец ее взгляд становится осмысленным.

– Вы что?! Боже, жжет!

– Тихо, дыши. Пройдет сейчас.

Судя по реакции, Ангел первый раз пробовала спиртное. Ее лицо тут же немного краснеет, в глазах появляется блеск, и она размыкает губы, жадно хватая воздух.

– Зачем вы?!

– Анестезия.

– У меня не болит ничего.

– От шока ты еще не чувствуешь.

– У меня нет… нет шока.

Щелкаю рукой перед ее лицом. Сидит и даже не моргает. Как статуя застыла. Дышит через раз.

– Ага. Я вижу.

Девочка все так же сидит солдатом предо мной, а я на колени ее белые смотрю, на слегка выглядывающие из-под моей куртки бедра и синяки, на них уже явно проступающие.

– Михаил Александрович, я домой хочу. Пожалуйста, – лепечет, вдруг взглянув мне в глаза, а я не могу смотреть на нее такую. Несчастную, убитую просто горем.

– Нельзя. Так, ложись. Давай снимай куртку.

– Что? Нет!

Ее взгляд тут же становится испуганным, и девочка пятится назад, но сзади только спинка дивана, и времени на уговоры у меня нет.

Глава 37

– Что? Нет!

– Тебя надо осмотреть, – Бакиров рычит, окидывая меня строгим взглядом, тогда как у меня волна дрожи по телу иголками разливается, страшно до дикости просто.

– Не надо меня осматривать!

Тут же с дивана подскакиваю, но перед глазами все враз расплывается, и я заваливаюсь вперед прямо в руки Михаила Александровича, который легко меня ловит и усаживает обратно на диван.

– Блядь, сиди уже, не дергайся! Ангел! – он гаркает на меня, и только тогда я замираю, снова кутаясь в его куртку.

– У меня ничего болит. Правда. Не хочу снимать куртку, не хочу…

– Я просто обработаю твои раны, ничего больше, поняла?

Смотрю на него с опаской. Он ведь тоже здоровый мужик и запросто меня скрутит одной левой. Хуже того, Бакиров не те парни молодые, он куда более опасный, однако и права на отказ у меня сейчас просто нет.

– Хорошо.

– Давай сюда куртку. Спокойно.

Он руку свою огромную ко мне протягивает, а я не могу эту куртку от себя отлепить, ведь под ней… нет ничего. Я голая, нет ни майки, ни лифчика даже. Одни только трусы.

– Н… нет.

– На. Этим прикройся.

Похоже, Бакиров замечает, что я жутко стесняюсь его, потому бросает мне небольшой плед, который я меняю на куртку.

– Иди сюда, девочка. Ближе.

Мужчина садится напротив, открывает аптечку и достает оттуда спирт, вату, какие-то мази.

Замираю, когда он меня за подбородок берет огромной лапой и немного крутит голову на свету, оценивая степень ударов. Недовольно сводит брови, смотрит так серьезно потемневшими глазами, что мурашки бегут по спине.

У меня же все лицо и голова болит, и даже подумать страшно, как я сейчас выгляжу.

– Очень все плохо, да?

– Нет. Пройдет.

– Аа-ай! – шиплю, когда в следующий миг Бакиров перекисью обрабатывает мою губу, а она просто жутко щиплет.

– Больно… ай, мне больно!

Хочу вырваться, но он не дает, крепко держа меня за предплечье огромной лапой.

– Цыть! Не дергайся уже.

Через минуту мужчина откладывает несколько грязных клочков бинтов, всех в крови, после чего выдавливает немного мази и смазывает ею мою разбитую губу, немного правую скулу и бровь.

– Так, убирай одеяло, до пояса мне все показывай.

– Что? Нет!

– Ангел, не беси меня!

Прожигает меня взглядом, рычит, а я лишь сильнее заворачиваюсь в одеяло.

– Я не могу! Пожалуйста…

Бакиров как-то тяжело вздыхает и проводит рукой по лицу, после чего мы встречаемся взглядами.

– Значит, так, девочка, или ты мне нормально даешь себя осмотреть, или сейчас я беру тебя за шкирку и тащу в травму. Там уже будут осматривать те, кто попадается. Без разбору.

Поджимаю губы. В чем-то Бакиров прав, однако как я могу показать себя ему… без маски, без одежды, да еще и всю в синяках.

Сглатываю, понимая, что выхода особо нет. У меня все тело болит, и действительно нужно его осмотреть.

– Ладно.

Осторожно опускаю плед, видя, как взгляд Бакирова при этом темнеет. Кажется, ему не нравится то, что он видит, и тогда я быстро прикрываю голую грудь руками.

– Не смотрите, раз не нравлюсь!

Мужчина как-то трудно вздыхает и поджимает губы.

– Не в том дело.

– А в чем?

– Ты вся в синяках, вот в чем! Ладно, это херня. По ребрам они тебя не били? По почкам, в живот?

По телу разливаются мурашки, когда Михаил Александрович грубыми пальцами по моим ребрам проводит, а после по спине, прощупывая каждый позвонок. После осторожно к животу прикасается, чуть надавливает, смотря на меня.

–Тут болит?

– Нет, – шепчу ему, пылая от стыда, ведь его прикосновения мне очень приятны. Михаил Александрович так близко, и вот вроде просто осматривает меня, а мне все равно приятно. Вся аж трепещу рядом с ним.

Чувствую, как горят щеки. Стыдно и почему-то сильно тянет живот. Не болит, а именно приятно тянет, когда он рядом и так прикасается ко мне.

– Они били меня больше всего по лицу и груди.

– Покажи где.

– Михаил Александрович!

– Ангел, мы договорились.

Сгорая от смущения, осторожно убираю руки, открывая мужчине вид на свою голую грудь. Да, она маленькая у меня, но довольно полная. Плотный первый размер, даже полтора скорее.

– Здесь.

Бакиров как-то напрягается, но быстро отводит взгляд, бросая мне мазь.

– На. Мазь нанеси.

– Спасибо.

Облегченно выдыхаю и беру мазь. Пока Бакиров отворачивается, быстренько обрабатываю синяк на груди и заново обматываюсь покрывалом, тут же согреваясь. А еще меня как-то в сон клонит и плакать хочется, и еще уткнуться в плечо Михаилу, но я этого не делаю. Я все еще не понимаю, если честно, почему он привез меня сюда.

– Михаил Александрович, что со мной будет теперь?

– Здесь пока побудешь, дальше решим.

– Почему вы помогаете мне? Я не понимаю, вы же прогнали меня.

Бакиров поднимается, окидывая меня строгим взглядом.

– Потом поговорим. Ложись, Ангел.

– Мне не хочется спать. Куда вы?! Не уходите, пожалуйста!

Почему-то за руку Бакирова хватаю, но тут же отпускаю, прихожу в себя. Нельзя же. Нельзя к нему вот так прикасаться. Поломойка-врунья этого не заслужила, и ему наверняка неприятно.

– Извините.

Бакиров как-то странно смотрит на меня, после чего поправляет мое одеяло.

– Не бойся ничего. Я рядом буду, маленькая. Давай просто полежи спокойно.

***

Я смотрел на нее, и мне хотелось орать в голос. Твари! Все тело Ангела было покрыто красными ссадинами с уже начавшими поступать синяками. Малая жутко стеснялась меня, но все же с трудом дала себя осмотреть.

Синяки были везде, но на бедрах особенно, а еще на груди. Когда на нее Ангел указала, я едва сдержался, чтобы не сорваться и не вернуться в ту квартиру. Мне хотелось отрубить головы тем сосункам и скормить собакам. Буквально.

Ее бледные пальцы дрожали, но плед она все же стянула. Сначала грудь прикрывала, но после опустила руки, как-то виновато отводя взгляд, дико смущаясь меня.

Я же постарался не глазеть на нее, однако не мог не отметить, что даже в таком состоянии Ангел очень красива. Нежная, хрупкая, юная. У нее молочная кожа, небольшая грудь с розовыми сосками и плоский живот. Девочка почти не дышала, когда я смотрел на нее, и смущать ее сильнее мне не хотелось.

Лицо ее я обработал, а грудь… она самостоятельно смазала мазью.

Суки! Они ее бы там убили. Места бы живого не осталось, и даже не посмотрели, что она работает у меня, работала, точнее.

Совсем скоро я замечаю, что Ангела повело от алкоголя. Она краснеет и буквально начинает засыпать на ходу, что мне и нужно. Успокоить ее, расслабить, сделать так, чтоб перестала содрогаться от истерики.

Как она за руку меня хватает. Крепко, а после распахивает губы и резко убирает ладонь, словно обжегшись об меня. Странная, но я понимаю, что она сейчас не в адеквате, тем более после коньяка, и хоть было его там всего две капли, кажется, ей этого хватило.

Ангел еще что-то лепечет про то, что не хочет спать, однако, как только я на подушку ее укладываю, она сразу же отключается, а я быстро принимаю входящий вызов.

– Да, Тоха.

– Вы добрались, Бакир? Как там малая?

– Доехали. Спит.

– В больнице?

– Нет. На дачу к себе забрал. Не успели они ее… – Горло сжимается. – Не успели поиметь. Избили только, поиздевались, суки. Что у вас там?

– Тут, похоже, задница, братан. Соседи ментов вызвали, нам пришлось свалить. Серого забрали в травму. Остальные в реанимацию сразу попали. Один тяжелый. Твой пациент.

– И? Мне их должно быть жаль, издеваешься?!

– Да нет, не в том дело. Тот Савелий, которого ты уложил, так и не пришел в себя. Только что док отзвонился. Он в кому упал.

– Мне похуй! На малой места живого нет! Если очнется, я эту суку и так добью. Они уже трупы, Тоха. Все трое.

– Да понятно, но щенки эти не просто решили ее поиметь. Серый им тупо Линку продал. За бабло он ее привез этим хуям, чтоб они с ней поигрались, ну и чтоб тебе отомстить, что выгнал его. Признался уже, Хаммер его все же дожал. Бедренная кость больно ломается.

– Тварь. Пусть молится, чтоб сдохнуть в больнице!

– Это еще не все. Савелий этот не зря нарисовался. Видать, приказ папочки тебя взбесить исполнял.

– О чем ты?

– Бакир, его фамилия Тураев. Савелий Тураев.

– Что, блядь?!

Сжимаю трубку до хруста. Не дай бог этот щенок имеет к нему отношение хоть какое, задавлю голыми руками.

– Это сын Тура. Единственный и особо ебанутый. А дружок его – братец двоюродный Костя. Брат, они точно знали, на кого шли, что Лина твоя протеже, и не побоялись, специально над ней хотели поиздеваться, чтобы тебя вывести, а теперь и папочка знает, почему его сынуля под аппаратами лежит и чья это работа.

– Блядь… Сука! Сука!

– Сидите пока на даче, про нее никто не знает. Я постараюсь разрулить. Вещи Лины забрал, платье порванное выкинул, но рюкзак еще был. Завезу скоро.

Глава 38

Я просыпаюсь как-то резко, подскочив на кровати, но, открыв глаза, понимаю, что я вовсе не на кровати и даже не в своей квартире. Картинки недавнего ада проносятся перед глазами, и я вспоминаю, что моя квартира сгорела, а я осталась без дома.

Как только поднимаюсь, кривлюсь от острой боли. Губа жжет, а все тело… будто танком переехали. Болит каждая мышца, но хуже внутри. У меня нет теперь документов и вещей, нет фотографий и сбережений, которые я откладывала на учебу последние полтора года работы у Бакирова. У меня теперь нет ничего… даже своей обуви.

Закутавшись в плед, поднимаюсь и выхожу из этой комнаты, попадая на кухню, а там он. Тот, кто прогнал меня, и я все еще не понимаю, почему я здесь. У Бакирова. Мужчина пьет кофе, его сильный запах разливается по всей кухне. У Михаила волосы еще влажные, и он сменил одежду явно после душа.

– Проснулась?

– Да.

– Иди душ прими. Слева вторая дверь. Возьми.

Кивает на приготовленное сложенное полотенце на комоде. Большое, явно свое. И футболку тоже на нем. Огромную.

– Спасибо.

Осторожно беру вещи и к груди прижимаю. Кое-как доползаю до душа. Нахожу там все необходимое и смываю с себя чужие руки, отвратительные прикосновения, болезненные удары. На тело хлещет вода, кожу жжет до мяса, но боль не проходит, почему-то снова хочется плакать.

Выйдя из душа, вытираюсь полотенцем и замечаю жуткие синяки. Больше всего на бедрах, груди, на лице справа тоже есть. Господи.

Натягиваю футболку, достающую мне почти до колен. Как только из ванной выхожу, плетусь на кухню.

– Садись сюда.

Слушаюсь, осторожно сажусь за большой деревянный стол.

– Твое.

Михаил Александрович передает мне рюкзак, который я тут же узнаю. Это и правда мой. Его отобрали звери на той квартире.

– Спасибо, откуда…

– Тоха завез час назад.

Странно, я даже не слышала. Настолько крепко, что ли, спала? И, повернувшись к окну, замечаю, что уже темно, а когда я засыпала, не было даже обеда.

– Я долго спала?

– Десять часов, – чеканит строго, а я невольно на руки Бакирова смотрю. Смуглые, сильные, здоровые. Он меня как пушинку ими поднимал и к себе прижимал, вынося из той квартиры. Он меня вытащил оттуда, не бросил, хотя мог вообще не приезжать.

Сглатываю, облизывая сухие губы. Смотрю на свои руки и мельком на Михаила Александровича.

– А те…

– Не думай о них! – как-то резко чеканит мужчина, и я опускаю голову. Его кулаки сжимаются, и я прикусываю губу. Бакиров очень зол. На меня, кажется, но если он не хочет видеть меня здесь, то зачем забрал? Зачем он вообще поехал на ту квартиру…

– Как вы узнали, где я?

– Соседка твоя. Запомнила номер машины Серого. Если бы не она, Ангел, ты понимаешь, что могло бы быть? – Михаил Александрович с силой сжимает чашку так, что та начинает трещать. Кажется, мою голову он сейчас хочет сжать так же. Он силен и жесток, я видела, что он сделал с тем Савелием тогда, он даже уже не шевелился.

– Спасибо, что спасли. Снова.

Бакиров игнорирует, усмехается как-то только совсем невесело. Его лицо такое мужественное и красивое, но сейчас немного пугает меня. Он жутко злится, я это вижу прекрасно и понимаю, что он тоже может сделать со мной все что угодно здесь. Реально все.

А еще почему-то становится стыдно. Сколько раз Бакиров меня уже спасал, не сосчитать просто.

– На, пей.

Ставит передо мной большую чашку черного чая и коробку шоколадных конфет. Вишня в спирте.

– Завтра нормальную еду привезу. Пока только это.

– Завтра? Я… что, я не вернусь домой сегодня?

Начинаю нервничать, это же мы наедине с ним останемся, а я так не могу. Боюсь чего-то, сама даже не знаю чего. Всего. Он ведь злится на меня. Вон сидит какой угрюмый здоровенный мужик, и я в одной только его футболке.

– Нельзя тебе домой, да и некуда.

Прикусываю щеку изнутри, чтобы не разреветься. Бакирову не нужны мои слезы, как, собственно, и я. Ночью он доходчиво мне это пояснил в клубе.

Осторожно беру рюкзак, ставлю на колени. Похоже, это единственное, что у меня осталось из вещей.

– Скажи мне, Ангел, на кой хрен ты поперлась с Серым? – поставив огромные руки на стол, прямо спрашивает Бакиров, и мы встречаемся взглядами.

Поправляю влажные волосы, чувствуя, как подрагивают руки.

– Он сказал, что от вас… что вы хотели извиниться…

Затихаю. Ничего он не хотел. Как я вообще могла в это поверить?

– Я говорил уже тебе, чтобы ты не была такой дурой! Нельзя быть такой доверчивой и наивной! Когда ты уже повзрослеешь?! – взрывается криком, с силой ударяет кулаком по столу, а я вздрагиваю, расплескиваю горячий чай на себя дрожащими руками. Ставлю чашку обратно.

– Я уже взрослая! И я не дура! Хватит со мной так обращаться! Захотели – приручили, погладили, захотели – выкинули, прогнали! Я не щенок ваш!

– Блядь, ты хоть понимаешь, что они могли сделать там с тобой?! Что было бы, если бы мы не приехали вовремя?! – Бакиров рычит, испепеляя меня просто взглядом, а я пугаюсь. Резко вскакиваю и, роняя эти проклятые слезы, выпаливаю:

– Так не надо было приезжать! Не надо было забирать меня, утруждаться, вы же сами меня прогнали! Я вам не нужна! И те деньги, что я у вас заработала, я все отдам до копейки, мне ничего от вас не надо! Ничего!

Подрываюсь и несусь на выход, размазывая слезы. Какая же я дура.

– Стой! Я не разрешал уходить! – из-за спины голос Бакирова доносится, однако я игнорирую его и чисто по памяти бегу на выход. Наивная. Я плохо знаю этот дом, и от бандита далеко уйти мне не удается. Он ловит меня в ту же минуту, настигая, как хищник.

– Пустите!

– Стой, да что ты делаешь?!

Михаил Александрович резко за руку меня хватает, останавливая, а у меня крик звериный вырывается из груди.

– Не трогайте меня! Нет, не трогайте меня!

– Блядь, да успокойся! Куда ты идешь?

Бакиров горой нависает надо мной, держит крепко. Почти до боли, а я от прикосновения этого просто задыхаюсь.

– Домой! Я все верну, все отдам вам, мне надо домой, домой! Пустите! Боже…

Его руки невероятно сильные. Михаил Александрович крепко держит меня за талию, не давая вырваться, упасть, и я уже сама не знаю, хочу ли, чтоб он так держал меня, или нет. Он очень близко, поймал меня в капкан своих рук и не выпускает. Я как мотылек попалась и, как ни стараюсь, вырваться совсем не могу. Трепыхаюсь только, бьюсь об него, но он, конечно, сильнее.

– Не трогайте…

Бью его по груди, но, кажется, Бакирову мои удары как поцелуи бабочки. С места даже не сдвигается. Как медведь, меня обхватил сильно, но совсем не больно. Стойко выдерживает мою дикую истерику.

– Ну все. Тихо! Ну какие деньги, успокойся, Ангел. – Ловит большой рукой мое лицо, за подбородок поднимает вверх. Смотрю на его красивые глаза сквозь слезы. Обида гложет меня, в груди болит, и я все еще помню, как он выгнал меня из клуба. – Прости меня, девочка! Я не должен был так кричать на тебя, не должен был прогонять. Прости, маленькая, – его голос срывается, тембр будоражит каждую клетку. И моя обида растворяется, камень падает с груди, и слезы катятся по щекам.

– Хорошо… Я не сержусь. Я не хотела вас расстраивать, Михаил Александрович.

– Ангел, как я испугался за тебя, как я испугался! – Смотрит на меня как-то страшно, его глаза блестят, и я прямо чувствую, как он весь дрожит… словно одержимый чем-то. Я его таким еще не видела. Ошалевшим, опасным, дрожащим. – Ангел мой, Ангел…

В какой-то момент этот огромный бандит обнимает меня, к себе с силой прижимает, и я чувствую его огромную руку на своей спине.

Боже, он что… успокаивает меня? Кажется, да.

Мы одни в этом доме стоим в полутьме.

Вздрагиваю, когда мужчина ладонь прикладывает к моему лицу, слезы мои вытирая большим пальцем. Я поднимаю голову, и мы взглядами встречаемся. Мои глаза полны слез, а его, кажется… снова злости.

– Не надо было вам забирать меня, не жалели бы теперь.

Бакиров как-то едко усмехается, и его взгляд темнеет.

– А кто тебе сказал, что я жалею?

– Я вижу…

– Ни черта ты не видишь! Не видишь!

Всхлипываю, чувствуя дорожки слез на щеках.

– Я не понимаю…

– Я и сам не понимаю уже. Тихо, девочка. Успокойся. Успокойся, Ангел, – говорит Бакиров, но я все равно плачу, и тогда он наклоняется и накрывает мои губы своими.

***

От шока я замираю и даже плакать перестаю. Этот поцелуй смешан с солью слез, но мне очень сладко, ведь Михаил Александрович впервые целует меня сам. Не потому, что я под руку попалась, и не потому, что пьян. Он целует меня сам по-взрослому, буквально впечатав в стену, и я отвечаю.

Очень осторожно, робко, но все же отвечаю. Мне так больно сейчас внутри, сердце прямо кровоточит, и я птичкой лечу сейчас к нему одному только.

Я чувствую его тепло и запах, который мне очень нравится. На мне нет обуви и почти нет одежды, поэтому вскоре чувствую тысячи мурашек, расползающихся по телу.

Хорошо. Пожалуйста, целуй еще…

У Бакирова теплые губы и очень колючая щетина. Это длится всего миг, после чего мы оба глаза открываем.

– Прости, маленькая.

– Пожалуйста, пожалуйста…

Смелею. На носочки поднимаюсь и скулой трусь об его грудь. Туда, куда достаю. Он на полторы головы выше меня.

– Я не маленькая уже. Не маленькая… – шепчу тихо, но Михаил Александрович слышит. Думаю, сейчас прогонит меня в шею, как обычно, но он руку свою огромную кладет мне на талию и сильнее прижимает к стене. Второй за подбородок подхватывает, поднимая мою голову, заставляя посмотреть себе в глаза. И я чувствую, как ломается эта стена между нами, трещит она прямо в этот самый момент.

– Жалеть будешь, дурочка.

– Нет. Никогда.

Договорить не успеваю, потому что в следующий миг Бакиров наклоняется и снова целует. На этот раз совсем иначе. Сильнее, глубже, напористее. Словно долго сдерживался и теперь отпустил себя. Я же, тоже изголодавшаяся, принимаю его поцелуй. Жадно, будто пустыня, которая сотни лет не видела воды, так же и я сейчас. Жажду его поцелуя.

Михаил Александрович касается меня. Касается везде как девушки! Я чувствую, как он сжимает мою талию, ласкает грудь, опускается и накрывает руками мою попу.

Не сильно, не давит на синяки, только ладонью проводит, а меня как током обдает. Сколько месяцев я ждала этого и сейчас поверить не могу. Как сон какой-то, который безмерно нравится мне.

Сама тоже его касаюсь, пока он меня целует, вжав в стену собой. Осторожно руки кладу ему на пояс. По торсу его провожу, по плечам широким, однако прикосновения мои скованные, и, если честно, я боюсь сделать даже лишнее движение и разбить это хрупкое счастье.

В какой-то момент Бакиров поднимает мои руки и, держа их одной своей над моей головой, сдирает с меня футболку. Миг, и я предстаю обнаженная перед ним. Совершенно. С незащищенным телом и открытой наивной душой.

Тут же руки тяну, чтоб скрыть синяки, но мужчина их опять перехватывает, заводя над моей головой.

– Не смотрите…

– Ерунда это, пройдет. Все, Ангел, не могу я больше сдерживаться.

Смотрит на меня прямо, а я ловлю стайки мурашек снова, снова и снова. Аж дрожу рядом с ним от какого-то восторга, неописуемого счастья, предвкушения и чуть-чуть страха.

– Вы… раньше сдерживались?

– Да, ждал, пока подрастешь хоть немного. Полтора года ждал тебя, Ангел, – басит Михаил и целует меня в шею, жадно в грудь, а после наклоняется и целует меня… туда прямо. В промежность, обхватив мои бедра руками и вызывая у меня одновременно испуг, трепет и восторг.

Между ног сладко ноет от его прикосновений, таких взрослых, откровенных, запретных. Коленки дрожат, дыхание сбивается от восторга.

Бакиров целует мою промежность, и я не сдерживаю стона, когда он быстро находит мой клитор, проводит языком по нему и по нежным складочкам, провоцируя у меня дикую эйфорию. Чтобы не упасть, хватаюсь за его плечи, перед глазами бабочки, не иначе, и я вся… вся как куколка в его сильных опытных руках! Как та шоколадная конфетка на столе. Я таю, я беспомощна, и я… я совсем не принадлежу себе сейчас. Только ему, вся его, для него. Я хочу, так хочу его, мамочка.

– Иди ко мне, малыш.

Еще миг, и Михаил поднимается.

– Что случится?

– Взрослой буду делать.

Бакиров подхватывает меня на руки и несет куда-то. Точно не на тот диван, на котором я спала днем.

Глава 39

Приняв душ, я слышу, как она просыпается, по ее копошению. Ангел выходит бледная, с красными глазами, хоть я и вижу, что сдерживается при мне. Она греет руки о чай, но так его и не пьет и почти не смотрит на меня.

После душа ей вроде легчает, вот только ни на какие вопросы малая не отвечает, тогда как я дурею. Видя эти синяки на ней, ссадины, следы от ударов, я хочу снести башку тем тварям, а потом и ей. За то, что позволила, сглупила, и приедь мы с парнями на пять минут позже, забирать бы было уже некого.

Разговор не клеится, девочка вся дерганная просто до предела, еще и про бабло какое-то начинает вспоминать, тогда как я уже ни хрена не понимаю. Гаркаю на нее, хочу, чтоб поняла уже наконец, что я, блядь, охренеть как сильно испугался за нее, но получается херово. Я ее только пугаю.

Ангел как-то резко вскакивает и пятится к двери, убегая от меня в моем же доме, наивная. Я догоняю ее в два счета, но тут с ней какая-то чертовщина начинает твориться, так как малая начинает отбиваться от меня.

Она дерется, как слабая кошка, и при этом ревет, задыхается, и, черт возьми, я не знаю, как ее успокоить. Я думал, что истерика прошла уже, но хрена с два. Даже близко нет, и тогда я ее просто целую. Не могу уже сдерживаться, я хочу ее безумно, и, на удивление, это работает.

Ангел затихает, замирает в моих руках, а я просто кайфую. От ее губ сладких, от нежности кожи, запаха, шелка еще влажных волос – да от всего!

Не сдерживаюсь, не могу уже просто. Меня так в жизни ни с кем не накрывало, как с ней. Когда не до тормозов уже и церемоний, когда я забываю, что это, на хрен, такое.

Я жду гневных обвинений, слез и ее страха, но, на удивление, девочка молчит, не шевелится даже, замирает в моих руках. Отстраняюсь, ловлю ее реакцию, но Ангел сама тянется ко мне и просит еще. Касается меня осторожно руками, прикрывает глаза, мурчит и просит, мать ее, еще. В голос!

Для меня это уже просто зеленый свет, и я понимаю, что все. Не могу больше сдерживаться и не стану. Слишком долго ждал, хотел и сейчас хочу как безумный, вот только понимаю, что Ангел еще девочка самая настоящая, а меня ведет уже от нее. По-крупному. Всерьез.

Кроет так, как ни с одной опытной бабой не накрывало, с этой девочкой, смотрящей на меня во все глаза.