Ошибка Гиппократа?

Глава 1

Над глубокой низиной, между невысоких холмов, где часа два затихло сражение, теперь стояла мертвенная тишина. Еще не выветрился, правда, дым, смешанный с гарью и запахом смерти, но они вскоре растворились бы огромном пространстве, а начавший уже падать с неба снег крупными белоснежными хлопьями закрывая истерзанную землю, скрыл зловещие следы боя, изуродованные, кровавые останки человеческих тел, черные от комьев взорванной земли воронки, вскопанная снарядами земля, в грязных кровавых пятнах… – все затихло здесь в скорбном молчании от содеянного людьми. И ни одного свидетеля, кроме…островов тонких молодых осин и корявых пучков от веток кустарника, словно срезанных огненной косой смерти.

Место казалось безжизненным, но это было не так: за одним из кустов, обронивших свою прошлогоднюю бурую листву и растоптанные по сторонам ветки, что-то шевельнулось. Это была женщина, лежащая за этим липким укрытием. Еще минуту назад она шла, правда уже с привычной осторожностью, человека, сознающего, что он на передовой линии фронта, где его в любое время суток подстрелит враг, но вдруг тишину разорвали трех пулеметные очереди, а потом еще и еще. Это был сумасшедший фашист, который все еще жил запалом боя и не видел, что он давно окончен? – пронеслось в голове у этой женщины, вернее, всего двадцатилетней девушки, медсестры из Медсанбата, расположенного по эту, занятую советскими воинскими частями сторону.

Ольга Полянская упала на землю и обхватила руками, но, странное дело, она лежала так уже 10, затем 15 и, наверняка, 40 минут. Надо сказать, что Оля была необстрелянным воробьем – всего два месяца на фронте, преимущественно в Медсанбате и только сегодня приняла боевое крещение, с честью вышедшая из него – она помогла десятку раненных бойцов и двоих даже вытащила из поле боя.

Но тогда, вся поглощенная ранеными, перебежками, согнувшись, продвигалась к стонущим, взвывающими к ней о помощи. Она просто не помнила об опасности в голове теснились, строились по ее приказу вряд знания, полученные на курсах медсестер, о видах ранений, остановки кровотечений, разного характера способах перевязок, признаках запрещающих любую неидеальную транспортировку бойца в определенных симптомах и травм, и так далее. А сейчас она шла усталая к землянке сапёров, где намеревалась передохнуть и затем определиться в медсанбат до которого было еще метров 800.

И вдруг этот внезапный обстрел…она попросту струсила, но дальше лежать за этим кустом глупо и она, согнувшись, встала и как во время боя, – на всякий случай – стала передвигаться перебежками, то и дело поглядывая в сторону землянки. Вокруг нее было пусто. А вдруг, – подумалось ей – и ее друзья – саперы и весь санбат поменяли места обитания? И где ей их искать? Для нее фронт непонятнее дремучего леса, да и с ориентацией на местности у нее плохо, откровенно говоря, совсем слабо. Додумавшись она споткнулась обо что-то большое, упала, скатившись в глубокую воронку, уже полузапорошенную снежком, оказавшись бок о бок с мертвецом… Она их, конечно, же не боялась. Ведь на курсы медсестер она попала после третьего курса мед института, как раз после окончания их и началась война и Оля записалась добровольцем на фронт.

В институте начиналась практика прямо с первого курса, точнее занятия по анатомии человека над настоящим материалом – над скелетом, его составляющими, которые надо было знать наизусть, да ещё на латинском языке и над обработанными формалином трупами умерших людей, чтобы знать все мышцы и их функции. Сколько раз перед зачетом, после занятий в аудиториях института, они готовились к сдаче зачетов, сидя человек по 15-20 за длинным столом с учебниками и костями скелета, зубрили до ночи. А кто ещё выучил слабо, прихватывал с собой нужную ему часть скелета, к примеру, лопатку, бедренную кость или кисть руки и поудобнее прятал под подушку, чтобы ещё на рассвете, прямо в кровати, освежить в памяти выученные вчера.

Сидя за столом, обитым металлом, на котором покосился труп, иные, у кого была острая нехватка времени, заранее запасались сайками, батоном, кусками недорогой, чаще конской, колбасы и твердя названия мышц, с которых, сыпался, буквально, коричневого цвета прах, тут же жевали булку.

Так что обстоятельства эти приучили студентов воспринимать трупы и скелеты, примерно, как искусственные модели, всем знакомые в школьные годы по урокам биологии, в кабинетах, где эти модели хранились в шкафах с плакатами и другим дидактическим материалом.

Оля глянула на «соседа» и по форме поняла – это фашист и не рядовой солдат, и хотя она не разбиралась еще по нашивках и в званиях наших военных, тем более ей известны были и немецкие. Но одно было ясно – это офицер. Как они у них там называются? Оберфюрер, обершурм бенфюрер и еще что-то подобное. Да и одет он был особенно – на нем были какие-то значки и награды, даже железный крест, про который она слышала, что его дают за особые подвиги или заслуги. Поверх мундира было надето пальто из дорогой прочной ткани с меховой подкладкой. Голова немца особенно поразила ее. Она отливала золотом, она словно была заключена в шлем из коротких крутых, прилегающих к коже локонов. Черты лица были, вероятно, с точки зрения нацистов, образцом арийской внешности.

Оля никогда не встречала подобной красоты у мужчин и невольно поддалась ее очарованию. Но она, к счастью, не была сентиментальной.

Глава 2

Ольга все еще не могла отвести свой взгляд от сказочной красоты греческого бога, но ее мозг то и дело на краткий миг возвращая подопечную в реальный мир, твердил кодовые слова: война, фронт, фашист, ты – врач…и тогда девушка выбиралась из дебрей своего девичьего воображения и видела себя в воронке рядом струпом немца. Она снова представляла его там, где ему положено быть – ну, где-нибудь в знаменитом музее мира, например, в Лувре, о котором она лишь слышала и читала, в ряду других богов: Венеры, Зевса, Аполлона… А какие же у него глаза? – задала она риторический вопрос. И, словно услышав его черные, очень густые и короткие, как щетка ресницы слегка дрогнули.

– Ой, до чего же я воображала себе – до иллюзий… – мелькнула у нее мысль, но вмиг погасла: «труп» открыл глаза – они оказались серыми со стальным блеском, в ту минуту замутненными, словно запотевшее зеркало. В Ольге все внутри поднялось, почти до горла и она не могла вдохнуть от удивления, испуга и еще какого-то смутного, без названия: – этот «грек» жив!

Она тот час превратилась из восторженный почитательницы истории античного мира в медсестру и решительно взяла его руку, ища запястье, но его плотно облегал обшлаг белоснежной полотняной рубашки и золотая, как уверена была Ольга, необычной формы пуговица не поддавалась, ей но потянув ее, она освободила его запястье и приложила к нему пальцы – ощущение слабого биения пульса заставило девушку осмотреть его могучую фигуру в поиске ранения, эта область нашлась сразу – весь правый бок мужчины был влажный от крови. Ольга поспешно вытерла грязноватым снегом запачканную руку, обтерев ещё ее о подкладку его пальто.

Все последующие действия Ольги Полянской были подчинены профессиональному, если можно так выразиться, участку мозга, который диктовал ей уже привычное: удалить все слои одежды – открыть рану для осмотра, определить, какая она: колющая, режущая, пулевая…, очистить антисептиком её края, затянуть жгут выше её, закрыть её тампоном или чистой тряпкой и тому подобное – и, параллельно, чередой проносились мысли – сомнения, вопросы к себе самой, точнее, к совести, долгу человека и долга солдата, к врачебному долгу…