Червь-3

Глава 1

Даже не знаю, что больше разозлило эту интеллигентку: то, что у меня не встал или то, что я отрезал ей волосы? Да и вообще, мне как-то по хую. Эти две грязные блудницы в второпях покидают Дрюнину хату, а я только этому и рад.

В этой двухкомнатной квартире, в этом тараканнике, где можно было подхватить в лучшем случае блох, мы с Дрюней и парочкой падших дам пытались повеселиться. Но ничего не вышло. От слова вовсе.

Нихуя.

Ничего не получилось.

Скуууука!

Ну их в пизду!

– Идите на хуй! – кричит Дрюня им в след, выгоняя в душный подъезд. – Тупые марамойки…

Что-то мой дружок излишне груб. Нет, эти кашолки заслужили к себе именно такого “уважения”, но палку перегибать не стоит. Как только я хочу немного остудить Дрюню, одна из блядей резко перебивает меня!

– Я выпускница МГУ! – кричит самая молодая, подбирая с грязного пола розовую сумочку.

Светка. Во всяком случае, она так представилась нам, а какое её настоящее имя – этого даже её мать родная не знает. Да, так бывает.

Светка резко выпрямляется, набирает воздух в лёгкие, явно не желая заканчивать базар на этом месте, но как только открывает рот, полупрозрачная розовая кофточка влетает ей в лицо.

Дрюня снова перегибает палку. Это уже слишком. Но я молчу. Смотрю и молчу.

– Пизда твоя – выпускница МГУ, – говорит Дрюня, – а мозги ПТУшницы!

Этот громила, этот огромный шкаф, этот кусок мышц, вырванный из задней части буйвола-осеминителя стоит в коридоре в одних труселях и кричит в распахнутую дверь на весь подъезд.

– Даже хуй мне не смогла поднять!

Что скажут соседи? Какого они будут мнения о нас? Откровенно говоря – мне поебать, сегодня я в гостях.

– Ублюдки! – кричит кашолка, напяливая на себя вещи прямо на лестничной клетке. – Чёртовы импотенты! Я вас…

В приоткрытую дверь я вижу, как её остервеневший взгляд резко падают на пол. На высоченных каблуках она делает один широкий шаг к нашей двери, и тут мы с Дрюней резко напрягаемся. Нужно срочно принимать меры, но суетиться уже поздно. Мы всё поняли.

Мы поняли, что сейчас будет полный пиздец.

– Не забудьте за собой мусор убрать! – кричит шлюшка, и со всей дури бьёт ногой по пакету с мусором, стоявшему за дверью.

В ту же секунду весь подъезд наполняется звоном битого стекла, глухими ударами пивных бутылок, одна из которых разбивает оконное стекло этажом ниже и улетает хуй знает куда.

Я начинаю дико угорать. Дрюня распахивает дверь, хочет поймать Светку за волосы, но бабёнки попались ловкие. Светка хватает за руку свою подругу, и они быстро улетают вниз. Уж не знаю, где их научили так ловко прыгать на таких высоких каблуках, но по лестнице они поскакали вниз не хуже горных коз. Снова одна из пивных бутылок ударяется о стену, раскалывается, изрыгая эхо разлетающихся осколков по ступеням. Спустившись на пару этажей, Светка орёт нам:

– Ублюдки! Импотенты!

Лучше бы она была как её подружка – молчаливая.

– Господи, – выдохнул Дрюня, захлопывая дверь, – ну и ебанутые пошли бабы. Надо найти их сутера и дать ему хороших пиздюлей!

– Хорошая идея… – засранца надо наказать, но на душе стало как-то гадко и уныло. Груз неудовлетворённости обрушился с новой силой.

– Червяк, ты чего раскис? Ты должен сам научиться убегать от своих кошмаров. Не переживай, мы найдём бабу к которой ты сможешь прижаться, вдохнуть запах её чистой кожи, почувствовать её волосы на своём лице, – он одобряюще хлопает меня по плечу. – Мы найдём женщину, похожую на твою мать.

Оставленный на лобовом стекле нашего фургона газетный журнал обещал нам незабываемые впечатления. Он обещал нам женщин на любой вкус: высоких и низких, жирных и худых, страшных и красивых. Но похожих на мою мать – не было ни в одной графе характеристик наших проституток. Просто так вышло. Просто мы ткнули пальцем в первых попавшихся. В первых попавшихся самых дешёвых баб. Одна закончила МГУ. Вторая гораздо старше, в матери нам годилась, нам даже показалось, что эта парочка – мама с дочкой, но они нас уверили, что это не так, а если было и так – то ценник был бы в разы выше. Но, какие бы красивые они не были, ничего у нас не вышло.

Мне хотелось совсем другого, чего-то не людского. На грани жизни и смерти. Мне хотелось животной страсти с неизвестностью.

Позже, когда наше возбуждение улеглось, Дрюня говорит мне:

– Червяк, это мой мир! Мы обязательно кайфанём! Сегодня или завтра, а может через год, но мы, братан, обязательно кайфанём!

В его замшелой квартирке, где кроме холодильника, магнитофона извергающего Iron Maiden, микроволновки заросшей жиром, пары дырявых диванов и древнего компьютера с вэбкамерой не было нихуя. Волк одиночка жил скромно. Его мир был до ужаса скудным и скучным. Скромным. Но парень ни в чем себе не отказывал. Живём один раз!

– Завтра всё будет! – говорит он. – Вот увидишь.

Я стою голый. Чувствую себя дряхлым и высушенным, как поникший цветок на подоконнике. Высушенный, на мне ни капли пота. А вот Дрюня – холодная банка энергетика, обливающаяся конденсатом. Он тоже голый, но в труселях, заливается весь потом. Блестит как ёлочная игрушка, насаженная на ветку. Улыбается и блести. Подходит ко мне, обнимает. Моё тело жадно впитывает его капли пота. Внутри меня растекается энергия. Я чувствую тепло его тела. Дружба – скользкая штука.

– В этом городе, – говорит мой скользкий друг, – мы найдём тебе бабу, и она будет гораздо лучше твоей матери! Поверь мне, братан. Ты веришь мне?

Я обнимаю его, хлопаю по плечу. И говорю:

– Верю.

Он сильнее сдавливает меня и говорит, уткнувшись губами мне в ухо.

– Иди домой, а завтра утром я заеду за тобой.

– Хорошо.

– Но есть одно условие!

Дрюня выскальзывает из моих объятий, но прежде чем расклеится, наши животы громко чмокают.

– Какое? – спрашиваю я.

– Ты наденешь что-то необычное. Похуй что, но главное – необычное. Понимаешь?

– Нет.

– Будь креативен. Белая майка и драные джинсы не подойдут. Понимаешь?

– Я понял.

Всю ночь я думал о сюрпризе, подготовленным моим другом. Я много чего нафантазировал, много где побывал мысленно, многим залез под юбку, но я ошибался. Ни разу не попал. Сюрприз так сюрприз.

Как и обещал, Дрюня заскочил утром. В самый разгар жары.

Ебаная очередь!

Сегодня мы с Дрюней стали частью огромной очереди. Бурлящая река из тощих и жирных подростков тянулась к подножью огромного стеклянного здания, фасад которого был украшен разноцветными баннерами с яркими изображениями каких-то мультипликационных героев. Эта прозрачная коробка была размером с футбольный стадион. Да само по себе мероприятие напоминало поход на футбол, с одним отличием: тут не было пьяных фанатов, папаш со своими отпрысками и толпы охранников, заставляющих снять с себя ремень. Тут были фанаты аниме-фентези-фантастики. Да, Дрюня купил билеты на комикон, бля.

Когда нам с Дрюней уже все шлюхи района встали поперёк горла, а на сайте знакомств мы объездили всех РСПэх нашего города, мы твёрдо решили, что хватит заниматься этой хернёй. Всё! С нас хватит! Но и на этом мы не остановились. Когда мы уже были в шаге от того, чтобы заскочить в дом престарелых на очередную вечеринку – там такие проводят, по четвергам – Дрюня вдруг вытянул счастливый билет. Два билета на этот грёбаный комикон. И где он их мать вообще откапал?

И вот, мы стоим под палящим солнцем, готовые зажариться как земляные черви на асфальте, в тесной очереди ряженных подростков. Куда не глянь – воплощение чей-то сумасшедшей фантазии. Всюду полная дичь.

Это полная хуйня.

Это полный пиздец!

Грёбанный железный человек!

Я ощущал себя белой мышью, забежавшей в грязный подвал. Дрюня просил меня надеть хоть что-то экстравагантное, неповседневное, но откуда у меня такое шмотьё? Смирительную рубашку мне с собой не завернули, а вот дюжину накрахмаленных белых маек отсыпали с горкой.

Я надел самую чистую. Самую ровную. Короче, лучшее, что я нашёл у себя в шкафу, но уже сейчас мой образ походил на “половую тряпку” из-за пятен пота, украсивших мою майку влажными овалами. И уже спустя полчаса, я ощущал себя серой мышью. Маленькой и крохотной мышкой, особо не выделяющейся на фоне моего другана.

Дрюня сегодня молодец. Удивил, так удивил. Предстоящий день можно обозначить так – от баб не будет отбоя!

Когда я выхожу из дома и усаживаюсь на пассажирские сиденье нашего фургона, я быстро охуеваю. Дрюня встретил меня во всей красе.

– Ох, нихуя себе ты вырядился! – воскликнул я.

– А что не так?

“Не так” тут было всё. На нём в обтяжку синие брюки и белая майка с изображение обложки альбома группы “iron maiden – the troopers.” Это там, где уже подсушенный до морщин мёртвый вояка тащит британский флаг. Охеренный альбом. Классика! Можно слушать бесконечно. Дрюня достаёт с заднего сидения красный пиджак-мундир. Надевает его, и теперь я сижу рядом с тем самым солдатом с картинки альбома. Знаете, что-то внутри меня зашевелилось. Я прочувствовал атмосферу. Но кое-чего не хватает!

– Где британский флаг? – спрашиваю я.

– Был потерян во время штурма огромной пизды твоей сумасшедшей соседки!

Да, угарный был день, но он имеет в виду не соседку по лестничной клетке, а ту странную девицу, что лежала в соседней палате. Дрюня тогда узнал много нового, но отказался делиться сокровенным, сославшись на то, что я и сам могу всё разузнать. Нужно было со всеми выходить на прогулку, а не лежать связанным в постели. Такой вот друг, бля. Без особых объяснений затащил меня в эту очередь, напоминавшую кривую струю мочи, брызжущую каплями во все стороны.

Ёбаные гномы!

Пару капель брызнули в нашу сторону.

Тощий паренёк, потративший всё утро на перевоплощение в скитальца из зоны отчуждения, тёрся возле подкаченной тёлки, окрашенной с ног до головы в зелёный цвет. Интересная парочка. Неужели она разрешила ему подкрасить кистью свои недоступные места? А может и не кистью… В любом случае, их вид меня тревожил. По-хорошему. Представив их вместе, на койке, я взмок еще сильнее. Но намок не только я.

Я стою и смотрю, как густые капли пота сочатся из чёрных женских волос, пересекают лоб, окрашиваются в ярко-зелёный цвет и мигом скатываются к массивной шее, которую я при всём желании не смог бы обхватить двумя руками.

И тут-то до меня доходит. Весь этот зелёный пот, это тяжелое дыхание, эта неловкая застенчивость при виде моего взгляда – это всё из-за меня. Как только мы примкнули к концу очереди и встали позади этой парочки, этот зелёный огурец сразу потерял интерес к своему сталкеру. Ну что за дебил! Только попробуй посмотреть в мою сторону, я быстро обращусь в монолитовца и дам тебе хорошеньких люлей. Так и знай!

Гребаные эльфы!

Дрюня всё видит. Заметив изменения в моём настроении, он кладёт руку мне на плечо. Я смотрю на него. Его глаза с отвращением бегают по телу зелёного шкафа, с которым мы бы и вдвоём не справились. Так что, если мне и придётся схлестнуться в равной битве с бродягой, его подружка нас быстро отправит прямиком в недра чернобыля, в самую глубокую яму.

– Выдохни, – говорит мне Дрюня, – у нас будет лучше.

– В каком смысле? – спрашиваю я, продолжая изучать очередь. – Больше? Тяжелее? Или еще зеленее?

Дрюня смотрит на меня каменным взглядом. Я выдохнул. Чуть успокоился. Вся эта атмосфера, все эти запахи вспотевших подростков и их разговоры, из которых я ни черта не понимаю, откровенно говоря, меня возбуждали. Я заводился.

Я еще раз выдохнул. Думал, что успокоился, но не тут то было. Дрюна воскликнул:

– Вот и наши пёздочки идут.

Кстати о звёздах. Вся эта очередина в основной своей массе образовалась из-за парочки заграничных петухов, неохотно примчавшихся в нашу страну прямиком из скучного сериала про каких-то охотников на демонов. Ну и дешевое дерьмо! Но всё равно я вынужден выразить им свою благодарность за возможность побывать здесь, прочувствовать на своей шкуре густую атмосферу подростковой влюблённости в иллюзорные идеалы. А вот то, на что смотрел Дрюня – было не иллюзией. Они были настоящими!

И даже ссаный Наруто не мог отвлечь меня своими молниеносными забегами с закидыванием рук за спину.

Девки сразу бросились в глаза. Яркий внешний вид выделял их среди общего нагромождения различных фантазийных образов. Две юные кошёлки, что медленно плыли в нашу сторону, начали нам махать. Точнее, они махали Дрюне.

– Где ты их откопал?

Лицо Дрюни растягивается в широкой улыбке. Мы закуриваем. Он говорит мне:

– Добрые поступки вознаграждаются, чувак. Помог одной девушке перевезти вещи из квартиры в общагу. Девка яро рвалась из родительского капкана на свободу. Готова была лапу себе отгрызть, но угадай, кого она встретила у подъезда? Слово за слово и мы замутили. Я помог ей снять капкан, а она позволила мне зализать её раны.

Он стряхивает пепел на асфальт, а потом говорит:

– Тебе понравится её подруга. Я видел её фотки. Это конечно не твоя мать, но чувиха – что надо!

Я очень надеюсь, что сегодня я не буду тем другом, что идёт на двойное свидание со стрёмной чувихой. Иначе, мне придётся уйти домой с обеими, а может и стремя, если этот доходяга из зоны отчуждения решиться хоть что-то вякнуть мне по поводу моей сигареты, дымящей прямиком ему в лицо.

Дрюня принялся махать кошёлкам в ответ, и те заметно ускорились. Оживились, ответив ему громкими вздохами и ахами.

Наконец-то. Вот он, момент истины. Я смог их разглядеть. И тут же окунуться в смежные чувства. Испытать разочарование, апатию, а затем радость, быстро переросшую в возбуждение, окутавшее моё тело. Придётся признать: план Дрюни не такой уж и плохой. К нам на встречу шли две лисички. Две антропоморфные лисицы с острыми ушками и пушистыми хвостами.

Рыжая и черная.

Худая и пышная.

Всё как в брошюрке, только бесплатно, и не похожие на мою мать.

Рыжая моя! Моя! И больше ничья!

– Рыжая моя, – говорит Дрюня.

Да и подавись! Мне и черная сойдёт. Она красивая, губастая. Чёрные волосы полусферой накрывают голову до самых скул, а на макушке торчат пару треугольных ушей черного цвета с белыми кисточками. Клетчатая двубортная жилетка плотно обхватывала мясистое тело, а пару круглых пуговиц с трудом сдерживали пухлую грудь. С каждым её шагом чёрная юбка-гармошка подпрыгивала, оголяя утяжки сетчатых чулок, крепко стягивающие бугристые ляжки, напоминавшие ухабистую дорогу, ведущую в глубокую пещеру. Потный ангел воплоти. Жирная Моно Лиза. Прекраснейшее создание из всех, что я видел в своих кошмарах. Я никогда… никогда не причиню этому шедевру природы вреда. Никогда!

Эффектно отстукивая высоченными каблуками, лисички подошли к нам на безопасное расстояние. Не бойтесь, подходите ближе, мы не кусаемся. Расстояние быстро сокращалось. Моё настроение быстро поднималось. И поднималось не только оно. В джинсах стало тесновато – признак того, что Дрюня откопал золотую жилу фантазий для качественной ебли. Хороший друг!

– Мальчики, привет! – заверещали девчонки, как только учуяли своим острым нюхом наши флюиды, разносимые через всю очереди горячим ветром.

Без лишних разговоров.

Без лишних телодвижений.

Послав нахуй эту очередь и всех этих ряженных персонажей чужих больных фантазий, мы разделились на пары и отправились по своим норкам. Оказывается, Дрюня должен был купить билеты на всех. То есть на четверых. Но не тут то было. У него на руках не было даже билетов для нас двоих. Этот воин британской армии не купил ни одного билета. Вы представляете себе. Он затащил сюда меня, сам разоделся, заставил войти в образ девчонок, и всё ради чего?

К чёрту Мотоко с её призрачным доспехом!

Всё ради меня! Дрюня – мой чумовой друг! Я так воспарил духом, что захотел зеленокожую гигантку прихватить с собой, но её унылый спутник словно столкнулся с аномалией, скрутившей его пополам. Ладно, куда мне столько, дам пареньку возможность сегодняшним вечером реализовать весь свой пубертатный потенциал.

Я подхожу к нему, протягиваю руку и говорю:

– Парень, охуенный костюм! Если бы не грёбанная жара, я бы сам такой накинул на себя. И прости, если наш дым как-то тебя потревожил.

Он нервно заулыбался. Выпрямился. Взгляд неуверенного мальчугана. Пытается сжать мою ладонь, но выходит максимально жидко. Как бы он не выпячивал грудь, но на лице явный недостаток тестостерона. Свое мужское начало он оставил в унитазе, а потом спустил.

Когда мы выходим из очереди, зеленокожая бабёнка больше не смотрит в мою сторону, а я – в её. Я держу за талию чёрную лисичку и прижимаюсь своими рёбрами к её мягким дойкам. Жара больше меня не беспокоит. Голову припекло, но это был не солнечный удар. Это была эйфория от новых эмоций. От новых эмоций, которые мне предстоит получить!

Глава 2

Отколовшись от плотной очереди ряженых подростков, мы быстрым шагом двигаем в сторону парковки.

Фургон сегодня не мой. Жаль. Но я всё равно настойчиво прошу Дрюну закинуть нас (меня и мою лисичку) на мою хату.

– Нет! – кричит мой чёрный зверёк – Мы едем ко мне.

Кайф. К тебе – так к тебе. Первый плюс – постельное бельё не придётся выкидывать.

Почему Дрюня отличный друг? Потому что он чётко видит мой голодный взгляд, жадно пожирающий лисичку. Он чувствует моё возбуждение, которое я не мог испытать не с одной женщиной до сего дня. Он вжимает педаль газа в пол. Фантазии только-только начинают зарождаться у меня в голове, как мы уже примчались на базу.

Панельная девятиэтажка. Восьмой этаж. В лифте мы жадно сосёмся, размазывая её белый грим по моему лицу. На моём языке кисловатый вкус помады, её теплые слюни. Она даже не спрашивает моего имени.

Я не спрашиваю её.

Никакой романтики.

Никакой любви.

Мы не знаем друг друга. Первая и последняя встреча. Всё как у животных. Всё как у насекомых. Млекопитающие и то живут крепкими семьями, заботясь друг о друге. Всё супер, но есть один облом: она не даёт потискать мне её вспотевшие сиськи. Пробую запустить руку под жилетку, как она тут же их резко отстраняет. Запускаю руку под юбки – и снова отпор! Всю дорогу её смущала бабулька, смотрящая на нас с явным призрением. Сама виновата, нечего было с нами залезать в последний момент! Лично меня это не парит, а наоборот. От осознания вынужденного отказа, мой дрын стал крепче дуба. Джинсы утянулись на пару размеров, из-за чего я заметно прихрамывал, выходя из лифта. Бабуля не пропустила столь заметный факт мимо своих глаз. Бабы всё видят, этого у них не отнять.

Доковыляли до квартиры. Трёшка. И вот мы уже в прихожей. Я скидываю кроссовки, она – чёрные туфли на высоком каблуке.

– Это папины, – говорит лисичка, кидая мне тапки на пару размеров больше моей стопы.

Сама лисичка, шурша чёрными чулками по красному ковру, потопала через коридор в сторону комнат.

– Раздевайся! – слышу я, смотря на её виляющий из стороны в сторону зад.

Давно со мной не разговаривали в приказном тоне.

– Как скажете! – кричу я, скидывая тесные джинсы.

– И жди.

– Чего?

Она замерла. Обернулась. Помада и грим был размазан по её лицу как у клоуна после восьмичасового выступления. Улыбнувшись, она закусывает губу, но нихуя не отвечает мне. Молчит. Лишь хихикнула и тут же скрылась в соседней комнате, заперев за собой дверь.

Ну и сучка! Хороша! Завела меня с пол-оборота. Давно я такого не ощущал. Дотронься до спускового крючка – и я выстрелю как пушка, разорвав космическую материю на мелкие лоскуты. Разложу китайскую стену по кирпичикам. Снесу нахуй бигбен! Сотру с лица земли “Факусиму”.

– Разделся! – кричу я, стоя голым в одних тапочках на коврике возле входной двери, как верный пёс.

Из-за двери я слышу:

– Иди в ванну.

– Зачем?

– Подмойся!

Логично, бля. Планировка квартиры похожа на мою, поэтому без особых усилий нахожу рядом с кухней ванную комнату. Белая плитка, белая раковина, над которой висит белая полка, заставленная различными шампунями и кремами для тела. В ванную с пожелтевшим дном набираю горячую воду.

Я помню, как мылся в речке. Как мылся в грязной луже. Помню, как во время дождя пытался смыть с себя кровь соседей, взорвавшихся на другой стороне дороги. Но чтобы мыться у бабы – никогда!

Даже как-то пришлось мыться внутри БТРа. В этой стальной коробке, в окружении десятка грязных солдат, моя мать смывала с меня грязь. Я стоял в центре металлического тазика, и все вокруг заливисто смеялись, глядя как я пускаю струю мочи прямиком на чей-то рюкзак. Это было случайно. Я тогда ничего не понимал. Ребёнок, что с меня взять. Смеялись все, кроме моей мамы. Она тогда проорала: Что ты делаешь? Прекрати!

Прошло так много лет, а я словно снова слышу её голос.

– Что ты делаешь! Прекрати!

Вот дрянь, вошла без стука! Сука! Дай поссать!

– Спускай воду!

Хорошо-хорошо. Воды набралось по щиколотку, слилась быстро, унеся с собой последние капли моей мочи. Пока я заново набирал воду, лисичка принялась принимать человеческий облик. Смыла грим, почистила зубы, намазала лицо кремом. Бледно-розовый шёлковый халат туго стягивал её фигуру, подчёркивая её пышные формы, пышные бока. Хер у меня стоял, но не из-за этой картины. Что-то другое. Я боялся допустить мысль из-за чего, но мне придётся с этим смириться. Смириться с тем, что торчащие из её волос чёрные ушки, пухлые щеки, нос картошкой и огромные глаза, скользящие по моему телу, – всё это меня возбуждает.

Она жадно взялась за мой дрын. Тёплые пальцы грубо потянули вниз, управляя мною как марионеткой. Я поддался. Уселся в ванну. Погрузился в горячую воду, ни на секунду не спуская глаз со своей лисички. Выпустив моё хозяйство, её рука тянется к шампуню.

– Зачем? – спрашиваю я.

– Кто-нибудь посторонний, кроме твоей матери, мыл тебе голову?

Я начал вспоминать. Думать. А затем ответил:

– Нет.

– Я хочу быть первой женщиной, кто помоет тебе голову.

– У тебя уже были мужики?

– Ты не будешь первым.

Я не расстроился, но и от её предложения не отказался. Да и как тут можно отказать, когда её мягкие пальцы, смазанные шампунем, уже погрузились в мои волосы и принялись массировать мой скальп.

– Сейчас бы закурить, – мечтательно протянул я.

Она встала. Повернулась ко мне боком, подставляя карман халата. Ох, нихуя себе! Бинго! Внутри я нашёл пачку сигарет и зажигалку. Одну сигарету ей в губы, другую – мне. Поделился огоньком, и мы дружно закурили. Она продолжала намывать мне волосы, постоянно стряхивая на них пепел.

Я не возражал. Наоборот, наслаждался, потягивая папиросу.

Но, к сожалению, в нашей жизни всему хорошему, рано или поздно приходит пиздец, и всё становится еще лучше!

– Закрывай глаза, – говорит она, беря душевую лейку.

Просьба докурить так и осталась внутри моего рта, когда тёплые струи ударили мне в лицо. Пена с головы потекла по телу, смывая всю грязь прошлого, что жирной прозрачной коркой покрывала моё тело. Всё плохое утекло в слив. Всё плохое так и осталось не сказанным, затерявшись среди мыльной пены и вымоченного табака, слетевшего с моих губ. Больше никто не посмеет мыть мою голову. Она была первой и последней. Процесс очищения мне был приятен, но он был и не нужен. С меня, словно смыли защитный слой, смыли броню, защищавшую моё сознание от жестокого мира. Я мог размякнуть. Я рисковал стать слабым.

Она уходит.

Я выпрямился. Отёрся оставленным мне голубым полотенцем. Тапочки чуть намокли, но босиком мне не хотелось шляться по чужой квартире, еще не хватало грибок словить на ровном месте. Покинув ванную комнату, я побрёл по этой огромной квартире, в поисках своей лисички. Бродил словно по огромному британскому замку, где полы были застелены дорогущими коврами, а на стенах висели картины весёлого семейства. Жути добавил тот момент, что ни одна дверь не открылась. Я дёргал ручки, оглядывался, прислушивался. Ничего. Зашёл на кухню – тишина. Снова вернулся в коридор. Как заблудившийся в лесу мальчик, начал кричать, зовя лисичку. Тишина.

Это уже не смешно.

Что за хуйня?

И вот я уже был готов вынести первую дверь с ноги, как услыхал музыку. У двери напротив щёлкнул замок. Опустив прохладную ручку, дверь отварилась. Из образовавшейся узкой щели вырвался знакомый голос. Из двух серых динамиков, стоящих по обе стороны компьютерного монитора на всю комнату орал Курт Кобейн, песня Anewrysma. Обожаю эту песню! Просто оуенная, и что еще охуеннее, – не мне одному она нравится!

– Слышал эту песню? – спрашивает она.

– У меня есть все альбомы.

Она лежит на огромной кровати словно царица. Страстная и красивая. Смотрит на меня, накручивая на палец тонкий ремень халата, готовый слететь с её тела одним резким рывком. Её лицо приняло знакомый вид. Она обновила грим. Лицо окрасилось в белый, появился черный носик и красные губы.

Баба моей мечты!

Скорее всего, я сейчас испытывал то, что испытывает охотник, поймавший свою добычу. Я вошёл в комнату. Не было никакого стеснения. Не было никаких неловкостей. Лишь комфорт. Я был как дома.

– Обалденная комната, – говорю я, увидев стены обвешанные плакатами. Тут были все. Все умершие музыканты. И вот теперь эта уютная комнатка больше походила на квадратное кладбище, заставленное не одним десятком надгробий-плакатов. И все эти надгробия-плакаты смотрели точно в центр комнаты. Смотрели на кровать.

Смотрели на мою лисичку, смотревшую на меня жадным взглядом.

– Они тебя не смущают? – спрашивает она.

– Мне плевать.

Я уже здесь. Я иду. Лисичка раздвинула ноги, и тут же с хлопком захлопнула. Но от моего взгляда не скрылся гладко выбритый лобок, теснящийся между бугристых ляжек. Скрывать своё возбуждение я больше не мог. Всё напряглось. Я был готов по всем пунктам.

Прошу дать обратный отчёт до полной стыковки:

5

Я подошёл к кровати.

4

Поставил колено на край.

3

Я уже ползу к ней на четвереньках.

2

Мы уже во всю сосёмся, её халат взмыл в воздух, а затем медленно упал на пол.

Всё трясётся, последний рывок.

1

– Подожди! – кричит она, чуть не откусив мне губу.

БЛЯДЬ! Ну что за облом то!?

Она выскальзывает из моих объятий, как мокрое мыло из ладони. Подползла к тумбе, стоявшей возле кровати. Открыла ящик и запустила руку внутрь.

Мне не хотелось терять время впустую. Нужно использовать каждую секунду. Каждую секунду я вдыхал аромат её вспотевшей кожи, любовался огромными ягодицами, развернувшимися в мою сторону. Смог посчитать складки на рёбрах, пока она шуровала пальцами в ящике. Секунду радости. Секунды счастья.

– Да где же он!

Её рука по локоть погрузилась в ящик. Тумба заходила ходуном. Она вынула руку, а я, увидев в её ладони огромный черный дилдо, малёк прихуел. Он был в полтора раза больше моего поршня. Она положила его на тумбу и снова запустила руку в ящик. Рядом с дилдо легла стальная спица размером с ладонь, тюбик смазки со вкусом клубники, анальная пробка.

Что мать твою происходит!

– Зачем тебе всё это? – спрашиваю я.

– Это не моё…

– Чья это комната?

– Ты не поверишь, – она закряхтела, вытянулась, запустив руку в ящик по плечо, и тут же радостно воскликнула: – Нашла!

Она держит упаковку презервативов с клубничным вкусом. Улыбнувшись, она говорит:

– Это комната брата.

Я всё понимаю, но одна вещь мне не давала покоя, и если я не узнаю, для чего она, день будет запорот.

– Для чего стальная спица?

– Ты, правда, не знаешь?

– Нет.

– Закрой глаза.

Тёплые пальцы обхватили мой член. Медленно его помассировали, а потом крепко зафиксировали. Что-то холодное зашло мне в головку и начало залезать всё глубже и глубже. Я тут же дёрнулся, но она крепко меня держала. Сталь продолжала погружаться в мой пенис. Я раскрыл глаза и проорал на неё:

– ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ!

– Не дёргайся! Только хуже сделаешь…

Мёртвой хваткой она удерживала меня, словно какую-то кастрированную собачонку на поводке. Это не дело! И что значит: “только хуже сделаешь”! Я сейчас кому то сам сделаю худо! Вот сука! Пошла нахуй!

Я хочу ударить её по рукам. Хочу пнуть коленом в живот. Хочу схватить за волосы и повалить на пол. Но… я ничего не мог сделать. Я был рыбкой, попавшийся на крючок. Волком, угодившим в капкан. Ну не отгрызать же себе хозяйство ради жалкой свободы?! Всё что я мог – наблюдать, как пятнадцати сантиметровая игла медленно погружается в мой член.

Я мог только терпеть, глядя в глаза всем этим мертвым звёздам, ушедших из жизни только по своей вине. Стыдливо поглядывать в глаза всем этим легендам, сделавшим моё детство правильным. Воспитавших из меня пацана.

Холодная игла практически полностью пропала из вида. Женские пальчики удерживали кончик, а я боялся сделать лишний вдох.

Странное чувство. Приятное. Игла стала тёплой, я её ощущал. Лисичка пару раз дёрнула мой дрын, и меня тут же скрутило от удовольствия и страха. В этот момент я был похож на пацана со стёртыми коленями об асфальт, чья мама аккуратно наносила зелёнку на ободранную кожу, а ты извиваешься, боясь боли.

Она продолжала дёргать член, а я всё жду, когда же она на него подует.

– Приятно? – спрашивает она.

– Не могу точно сказать…

– Если я продолжу – ты забрызгаешь всю кровать. Понимаешь? Ты в моей власти.

Я даже не успел осознать услышанное, как игла резко покинула мой член, вытянув за собой тонкую леску смазки.

– Понравилось?

– Не могу точно сказать.

Охватившая меня ярость от безысходности быстро сменилась диковинным удовольствием, которое я бы больше не хотел испытывать. Было приятно, я не спорю. Но не каждый день. Попробовал и хватит. Спасибо.

Она убирает спицу в ящик и берет упаковку презервативов. Глаз с меня не спускает. Смотрит с прищуром, игриво, словно заманивая в невидимые силки. Надо признаться – я попался. Отдался на растерзания черной лисе без боя. Но ничего, следующий раунд будет за мной!

Лисичка зажимает зубами фольгированную упаковку, отрывает краешек и тут же его сплёвывает на пол. Я хотел сам надеть резинку, но она протестует. Убирает руки, продолжая игриво улыбаться. И тут я снова попался. Горячая ладонь снова ловит меня за мой конец, сильно сжимает.

– Не дёргайся.

Я успокоился, замер. Хочешь сама надеть? Без проблем.

Резинка нежно легла на конец и быстро расправилась, огородив мой организм от нежелательных заболеваний.

– Иди ко мне, – ложась на кровать, она манит меня пальцем.

Я ощущал себя изголодавшим зверем на привязи, которое долгое время дразнили куском мяса, давая его только понюхать.

Я сорвался с цепи, но торопиться не собирался. Настоящий мужчина думает не только о себе. Облизываю ей ухо. Хочу поцеловать в щёку, но вспоминаю про белый грим. Смотрю ей в глаза и жадно вгрызаюсь в пухлые губы. Кислая помада, горячий язык. Я быстро перехожу к шее, а затем тянусь к самому желанному. Как голодный младенец присасываюсь к груди, носом мну её, чавкаю. Какие же они большие и мягкие. Массирую руками. Нужно срочно кое в чём убедиться! Ага, тут всё в порядке. Пальцами рук понимаю, что моя лисичка готова, вся мокрая. Я опускаюсь ниже, целую живот, бёдра. Мой язык медленно тянется по её коже в сторону самого сокровенного, но она вдруг резко тормозит меня.

– Постой! Не надо…

– Что случилось?

– Я не хочу…

– Не бойся, я буду нежен.

– Нет!

Я смотрю на неё с недоумением. Она ловит мой взгляд, хитро улыбается, после чего говорит:

– Детская травма.

Я только попытался представить, что там могло случиться, как её ладонь хватает мою руку и резко притягивает к себе. Когда я ложусь на неё, её рука обхватывает мой член, начинает его водить из стороны в сторону, а потом вставляет в себя.

Я вошёл моментально. Пропихнул дружка целиком и начал потихоньку разгоняться. Вначале медленно и аккуратно, а потом перешёл на рывки, крутя жопой. Девчонкам нравится это, я точно знаю. Снова схватился за грудь. Какие же они мягкие! Соски тоже требуют внимания. Поигрался языком с ними.

Я только вошёл во вкус, нащупал темп, как вдруг всё обломалось.

– Постой, – стонет она.

Да что не так?! Мне захотелось заткнуть ей рот ладонью. Захотелось обхватить её шею руками и нежно придушить, продолжая долбить что есть силы. Но, она упирается ладонями мне в живот, и сквозь стон я слышу:

– Постой! Вынь!

Я послушался. Вынул. Не успел конец полностью показаться на свет, как её ладонь тут же его схватила. Пальцы ловко стянули резинку, чему я был приятно удивлён.

– У тебя нет с собой других? – спрашивает она, швыряя презик за кровать.

– А что с этим не так?

– Не знаю, но я словно подмылась борщевиком.

– Со мной у всех там горит.

– У меня аллергия, не обольщайся.

– И как быть?

И только попробуй ответить: никак. Зверь уже сорвался с цепи, он или убьёт хозяина или досыта нажрётся. Понимаешь, какой у нас конфуз…

Её тело оставалось зажатым между моих рук. Она быстро поняла, что деваться ей некуда. И мне даже показалось, что это её завело. Женские глаза забегали по моему лицу, потом стрельнули вниз, уставившись на мой орган.

– Ты ничем не болен?

– А по мне не видно?

Не дожидаясь лишних расспросов, я снова ворвался во влажные джунгли, где умело работал своим мачете, прочищая узкую дорожку.

Мы игриво сосались, балуясь языками. Она скрестила ноги на моём заду, а я ускорился, двигаясь грубыми толчками. Как она стонала… Как она орала… Я не слышал своих мыслей, я не слышал самого себя!

Долбил и долбил!

– Кончи в меня!

Ёбаная сучка!

– Нет!

– Не бойся, – пропыхтела она, – Мне вырезали яичники. Можешь всю меня залить, ничего не выйдет. Я не залётная.

Её рука соскользнула с моей исцарапанной спины. Пальцем она повела по своему телу: провела по груди, по складкам на животе и остановила палец чуть выше лобка. Ни на секунду не останавливаясь, я присмотрелся. Черный ноготь указывал на розовый шрам.

– Вот, если не веришь. Год назад удалили яичники.

Ну, раз просите, получите. Теперь я могу взять от жизни всё. Когда дама просит, джентльмен не вправе отказать.

После нескольких десятков тычков, моё тело скрутила агония экстаза, быстро перекинувшееся на мою подругу. Почувствовав горячую молофью в своём маточной зеве, она завыла громче меня. На весь лес. На всю квартиру. На весь дом.

Что подумают соседи?

Что они скажут?

Откровенно говоря – мне поебать, сегодня я в гостях.

Ещё пару раз дёргаюсь, выдавливая из себя всё до последней капли и устало рушусь рядом с лисичкой. Наши влажные от пота тела безжизненно валялись на кровати под пристальным взглядом наших мёртвых кумиров.

Под песни наших кумиров мы закурили. Горячий пепел сыпался на наши тела и тут же шипел как дворовый кот, затухая в каплях пота.

Такое я испытал впервые.

Так хорошо мне не было ни с одной шалавой. Ни с одной дворовой девкой, усердно ухаживающей за своей кожей.

Я лежал рядом с Богиней. А рядом с ней лежал обычный парень, согласившийся с другом пойти на комикон. Я – ничтожество. Обычный парень, считающий комиксы дерьмом.

Она поворачивает ко мне голову. Смотрит на меня. Улыбается.

– Ты кого хочешь? – спрашивает она.

– Не понял…

– Мальчика или девочку?

Я всё равно нихуя не понимаю.

Глава 3

Мы лежим на кровати её брата. Играет музыка. Со стен на нас смотрят мои кумиры. Всё, что сейчас мне бы хотелось – хорошо затянутся крепкой сигаретой, но вместо этого я лежу в полном оцепенении, не в силах приложить к губам сигарету. А моя лисичка продолжает потягивать папиросу, как ни в чём не бывало.

Она крутится возле меня, словно чего ожидая. Ждёт, когда я с ней заговорю, но я продолжаю молчать.

Её лицо меняется на глазах, как, собственно и моё. Жадный взгляд, полный разврата сменяется домашней нежностью. Улыбка сладкая и блестящая, как карамель на сочном эклере.

В голове у меня что-то стрельнуло. Тёплый пот сменился холодным. Я смотрю на стену, ища в глазах своих мёртвых кумиров объяснение происходящему.

Что она имеет в виду, Дженис?

Мне не послышалось, Курт?

Джимми, мужик, а ты что думаешь?

Я чувствую, как она приближается ко мне. Упирается локтями в матрас и движется, как паук. Тёплое дыхание, пропитанное никотином, грубо разбивается о мои щеки. Влажные губы припадают к моему уху.

Она шепчет:

– Мне нравиться имя…

– Заткнись!

Кровать больше не кажется мне мягкой и тёплой. Она как зыбучие пески хочет сожрать меня. Сдавливает со всех сторон. Утягивает на дно, где нет будущего! Я пулей вылетаю из кровати.

Я не понимаю её намёков. Она пугает меня!

– О чём ты говоришь? Какое имя? Какой ребёнок, бля?!

– Наш!

Она больше не похожа на лисичку. Она похожа на обычную бабу, жадную и растерянную. Она вся скукоживается. Приподнимает спину, уперевшись локтями о кровать. Усаживается. Колени прижимает к груди, а руками обхватывает ноги, и смотрит на меня, словно я какой-то насильник. Словно я забрал у неё то единственное, то ценное о чем она всю жизнь мечтала!

– Нет никакого ребёнку, – кричу я, – И быть не может! У тебя… у тебя…

Тут я вспоминаю про шрам. Я вспоминаю картинки аппендикса в медицинских учебниках. Я вспоминаю про этот ебучий хвостик кишки, который, иногда, отрезают людям, любящим пожрать всякую хуйню.

Что подумает мама?

Что скажут на работе?

– Я тебя обманула, тупой ты мудень!

Сука! Тварь!

Она начинает рыдать. Чёрная тушь смешивается с остатками белой пудры и серые капли быстро пересекают её искажённое от горя лицо.

Сид, дружище, подскажи, как мне быть?

Я быстро одеваюсь. Не найдя трусов, напяливаю джинсы. Пытаюсь надеть майку, но она такая мокрая, что у меня нихуя не выходит, да и все мысли сейчас в другом месте. Сейчас я надеюсь, что весь тот аморальный образ жизни, все те выпитые литры алкоголя, сожранные килограммы успокоительных и все те холодные ночи, что я провёл в подвалах, сделали меня бесплодным.

– Куда ты собрался? – спрашивает она, изображая из себя заботливую домохозяйку.

– На работу!

– Я люблю тебя, – говорит она, растягивая своё клоунское лицо в жуткой улыбке, – Ты наш кормилец.

Ебанутая пизда. Нужно валить от сюда как можно быстрее!

– Подожди, – говорит она, – я соберу тебе еды с собой.

– Мне ничего не нужно! Заткнись! Пожалуйста. Ничего не говори… Просто заткнись!

Она начинает рыдать еще сильнее. Еще громче, чтобы услышали соседи! Но Курт Кобейн всё равно громче. Он отрабатывает каждую ноту, накидывая на меня невидимое одеяло депрессухи. Ну, вот как я так мог оплошать? Есть одно правило… Всегда, мать его… Надевай резинку сам и не снимай, пока не выжмешь последнюю каплю! Твоя защита – твоя жизнь, твоё спокойствие!

Нахуй я послушал Дрюню?! Нахуй эти новые ощущения! Сука! Я лишь хотел трахнуться и получить порцию нежных чувств.

Джим Моррисон, приятель, как поступить?

Она начинает вылезать из кровати.

– Ты не любишь меня?

Я всё еще пытаюсь надеть майку, но она влажная и намертво прилипла к коже.

– Ты шутишь? Какая мать твою тут любовь?

Она стояла, чуть согнувшись, громко рыдала и содрогалась, а тем временем, мой взболтанный сок медленно стекает на пол по её бугристым ляжкам.

Я говорю ей:

– Я даже имени твоего не знаю.

– Если тебе это так важно, можешь называть меня как хочешь! Какое имя тебе нравиться? Оксана… Маша… Даша… или…

– Нет! Прошу тебя! Мне плевать. Мне не важно…

– Ты прав, – она громко всхлипывает, – Ты прав. Сейчас важно – какое имя мы дадим нашему ребёнку.

О нет! Баба с прибамбахом! Надо уёбывать отсюда. Немедленно. Майку можно не надевать, дома есть еще с десяток.

– Нет никакого ребёнка!

Я швыряю майку в угол. Лисичка закрывает измалёванное лицо руками. Громко хнычет. Тело содрогается, дрожит.

Где же эти тапки? Куда вы подевались! Еще грибка мне не хватало. Не найдя их, быстро надеваю носки и пулей вылетаю из комнаты.

– Ты – подлец! – кричит она мне в спину.

Прётся за мной, и с каждым шагом призывает меня к совести. Нет, дорогуша, со мной это не прокатит. Я покину квартиру, хлопну дверь и поминай как звали. Так что, успокойся.

Какой же длинный коридор. Бесконечный. Бетонные стены, поклеенные красными обоями, отражают женский голос, словно я спустился в глубокую пещеру и ору во всё горло, призывая высшие силы спасти меня. Пожалуйста! Заткнись! Это невыносимо…

Я уже вижу свои кроссовки – они под огромным овальным зеркалом. Я приближаюсь, делаю шаг и вижу своё отражение. Вижу себя. Напуганным, растерянным… каким-то потерянным. Что она со мной сделал? Прошло минут пять от силы, а видок у меня хуже утреннего говна. Что с нами делают бабы…

Еще шаг и я вижу позади себя ЭТО животное. Намокшие глаза расстреливают мою спину и затылок, а губы непрерывно дёргаются, раскидывая гадости и угрозы во все стороны. Она вскидывает руку. Оттопыривает указательный палец. И тычет им в меня.

Это грязное животное во власти своего инстинкта только и может думать о продление своего рода. Только и может думать, как унизить самца, не сумевшего выполнить свой долг. Ничтожество!

Она дёргает рукой, то разгибая то сжимая локоть, а её палец пронзает воздух словно нож. И тут я слышу:

– Ты – мерзавец! Ты – паразит! Нет, ты хуже паразита! Слышишь меня?

Когда я заталкиваю её обрюзгшее тело обратно в комнату, мои кроссовки уже на мне. Под одобряющие взгляды моих кумиров, я толкаю её на кровать, но она соскакивает с края матраса и валится на пол. Падает туда, где валяется упаковка от презерватива, валится туда, где валяется презерватив, который мог всё это предотвратить, но мы выбрали удовольствие! И чем мы не животные? Она встаёт на четвереньки. Смотрит в пол и вся содрогается. Но я уже ничего не слышу. Может уже и музыка давно не играет, а может и он уже не рыдает? Я не слышу. Слышу лишь нудное шипение, как будто радиоприёмник упорно не хочет ловить нужную мне волну.

Это животное нужно усыпить…

Она обманула меня…

Ни кто…

Ни кто не смеет тыкать в меня пальцем! Я хватаю край наволочки и со всей силой дёргаю его на себя. Подушки и одеяло падают на стоящее у моих ног животное. Бешенное животное. Его необходимо срочно усыпить!

Хлопковая наволочка туго стягивает её шею. Вены на моих руках быстро набухают. Скрипят зубы. Я начинаю душить её с такой силой, что моё тело содрогается.

Ну вот зачем? Зачем ты начинаешь сопротивляться? Успокойся! Дура, оттолкнулась руками от пола и врезалась спиной прямо мне в пах. Схватилась руками за наволочку и громко кряхтит. Наверное, воздуха не хватает. Сейчас я тебя слегка приземлю. Упираюсь коленом ей в спину и давлю.

Давлю и давлю.

Давлю и валю её на пол, продолжая стягивать наволочку на её шее.

Если бы мои кумиры были живы, что бы они сказали? А? Молчите? Нет, так не пойдёт!

Эми, подруга, послушай, я всё понимаю, но не надо смотреть на меня таким осуждающим взглядом! Больного зверя нельзя оставлять в живых. Он испортит природу, погубит лес.

Моя лисичка громко кряхтит. Из её рта, как из пасти бешенной собаки хлещет слюна. Намотав края простынки на кулаки, я тяну их на себя. Тяну со всей силой, отрывая женское тело от пола. Её локти содраны в кровь. И колени тоже, елозит ими по линолеуму, как корова по льду.

Егор, скажи мне, всё идёт по плану? Да! Спасибо!

Больше никаких имен!

Больше никаких детей!

Нахуй любовь!

– Плевал я на твои чувства!

Да, Джон? Ты же меня понимаешь? Ты же никогда не любил Йока Ому?

Слышу шипение. Знакомый голос в голове. Мне кажется?

Плакат Джона Ленона тихо шуршал, обдуваемый тонкой струйкой ветерка, сквозивший в комнату сквозь щель в окне. Плакат молчал. Мои кумиры смотрели на меня молча. Но я же точно что-то слышал! Мне не послышалось! Нет, этого не может быть! Если я слышу голос – значит, я слышу его, и ни как иначе!

– Эй, мужик! – голос раздался откуда-то сбоку, скорее всего, сорвался с какого-то плаката. – Ты какого хуя там устроил?

Я испугался. Оглянулся. Озираясь на плакаты, я готов был увидеть шевелящиеся губы, но вместо этого снова услышал голос. До боли знакомый голос:

– Мужик, ты переигрываешь! Это была шутка! Слышишь! Я обещал тебе новые эмоции, ты их получил! Успокойся! Деваха не подписывалась на такое дерьмо!

Голос прятался где-то на столе. Пошипит на меня и сразу прячется. Я пригляделся. Вот оно! Два динамика, стоявшие по обе стороны монитора. Только сейчас я заметил маленькую коробочку с линзой, спрятанную между клавиатурой и монитором.

Я выпускаю наволочку. Пока лисичка падает на пол, я подбегаю к столу и судорожно дёргаю мышку. Экран монитора медленно оживает. На рабочем столе, усыпанным множеством ярлыков, я замечаю свёрнутую программу с ярлыком в виде объектива камеры. Навожу курсор. Кликаю.

Лисичка так громко кряхтит, что я толком не могу разобрать свои мысли. Я пытаюсь понять, что здесь блядь происходит, но она так громко кашляет, что я и слова не понимаю из того, что пытается сказать мне Дрюня.

В развернувшемся окне программы – лицо моего друга. Весь вспотевший сидит на стуле в своей комнате и смотрит мне в глаза через экран монитора. Взлети. Пролети через весь город, и вот ты уже здесь, в этой комнате глазеешь на меня, в то время как я пытаюсь усмирить взбесившееся животное! Кстати, Дрюнина лисичка сидит у него между ног. Голова с двумя рыжими ушками мирно ходит вверх-вниз, вылизывая Дрюнин дрын.

– Мужик, – говорит Дрюня, положа ладонь на голову своей подруги, – какого хуя ты там устроил?

Его лицо перекошено от страха и удовольствия, непрерывно перемешивающихся в блендере рабочих будней. На его лице – безумие экстаза. И вот именно это безумие экстаза я вижу сейчас. Сейчас, сидя в штаб квартире “Кожагонов”, держа в руках высушенную голову командира “Труперсов” я чётко вижу черты лица моего корефана. Это была голова Дрюни. Его лицо, его оскал. Его нос. Перекошенные губы, оплывшие щёки, острый подбородок, ставший подставкой, когда я ставлю голову на барную стойку.

Кудрявый, он же Борис, складывает руки на груди и начинает пялиться на меня с неприкрытым подозрением. Его кривое лицо кричит недоумением. Он выпускает порцию густого дыма через ноздри и спрашивает:

– Что с тобой? Ты как будто увидела призрака.

– Так и есть.

– Как тебя понимать?

– Ни как. Я сама ничего не понимаю.

Здесь, на этой базе “Кожагонов”, среди уставших мужчин и женщин, облаченных в кожаные доспехи, в свете сотни свечей я сидел на деревянном стуле и ничего не понимал. Кудрявый продолжает на меня смотреть. Сверлит взглядом, выпытывая ответы.

– Наверно, – говорю я, – мне показалось.

Моё лицо с трудом оттеняет неуверенность, но если Кудрявый надавит, я могу и сплоховать. Он делает вид, что ничего не замечает. Показалось так показалось.

Затушив сигарету, он берёт голову Дрюни и убирает обратно в деревянный ящик. Зачем вообще её хранить? Для чего она ему? Трофей? Средство запугивания детишек? Кудрявый читает моё лицо как раскрытую книгу на любимой странице. И снова перечитав её, он спрашивает:

– Хочешь узнать, для чего я её храню?

– Нет…

– Ты можешь обмануть здесь любого, даже можешь попробовать обмануть себя, но обмануть меня у тебя не получиться.

Он громко хлопает ладонью по крышке коробки. Хлопок услышали все. И все тут же обернулись, кинув на кудрявого пристальные взгляды. Публика в ожидании.

Окинув всех взглядом, кудрявый говорит:

– Я сделаю себе шлем.

– Шлем?

– Да, шлем. Я вычешу всё дерьмо из этой башки и сделаю себе шлем.

Он говорит:

– Мне не нравиться его лицо, страшное, а вот твоя маска подойдёт сюда идеально.

Я ничего не понимаю. Какой-то день абсурда! Все, что ли, прикалываются?

Здесь, в прокуренном до самого потолка помещении, где всё пропахло скисшим пивом и пахнет густым потом, нет ни одного плаката моего кумира. Здесь нет никого, кто смог бы объяснить мне, какого хуя тут происходит и что мне со всем этим делать!

– Эдгарс подготовит голову, – говорит Борис. – Уберёт лишнее и заменит это гадкое лицо твоей прекрасной маской.

– Но маска моя!

– Я и говорю: твоей маской. Её никто у тебя не забирает. Ты должна кое-что уяснить, Инга…

– Что?

– Пока мы не покончим с “Труперсами” твои вещи принадлежат нашему братству. Пока ты не отработаешь свой долг, я буду использовать ТВОИ вещи и ТВОЙ дар.

Снова всё повторяется. Снова я слышу эту хуйню про отработку. Я проклят. Моё тело, моя душа, мой разум были созданы для вечного рабства. Для вечного обрабатывания гребанных долгов.

Так жить нельзя.

Так нельзя жить никому!

Борис спрашивает меня:

– Ты чем-то недовольна?

Он улыбается. Ублюдок сидит с довольной рожей, прекрасно понимая, что поимел меня.

Меня все поимели.

Имеют и имеют!

Мимо нас проходят мужчины и женщины с лицами изуродованными шрамами. Они подходят к нам. Встают по обе стороны и заказывают местное пойло. Кто-то постукивает кудрявого по плечу, а кто-то смотрит на меня с подозрением, с желанием поиметь где-нибудь за углом.

Мы с кудрявым сидим на деревянных стульях напротив друг друга, глядя друг другу в глаза. Мой стакан успел опустеть, а голова продолжала наполняться всяким дерьмом, мешающим мне думать рационально. Я думаю… думаю… Но меня обуревают нерациональные мысли. Мне хочется врезать кудрявому в грудь. Засадить кулаком прямиком в заживающую дыру, оставленную грязным кабаньим клыком. Мне хочется заставить кудрявого извиняться передо мной на коленях, сплёвывая на пол кровь. Хочу, чтобы он кряхтел, задыхался и молил меня о пощаде. Но он профессионал, ни одна деталь от него не ускользнёт.

– Может, ты еще хочешь выпить? – спрашивает кудрявый.

– Может…

Молчаливый бармен, обладающий отменным слухом, тут же поворачивается к нам спиной и медленно ковыляет к огромной деревянной бочке. Зашуршала тонкая струйка бухлишка. И вот, спустя каких-то несколько секунд передо мной стоит глиняная кружка. Полная, с пенкой.

Ну как тут можно злиться? Что такого сделал мне этот измученный жизнью седовласый мужчина?

Именно!

Ни

Ху

Я

Отпиваю пол кружки и спрашиваю:

– Ты поможешь мне найти “Кровокожих”?

– Если ты выживешь, мы найдём всех, кто перешёл тебе дорогу.

Звучит гордо. Особенно, когда он запускает свою пятерню в свои седые кудри и говорит:

– Всех! Даю слово Бориса! – и хлопает ладонью по столу с такой силой, что моя кружка опрокидывается на бок, а его лицо кривится от боли.

– Еще одну кружку нашей боевой подруге! – кричит Борис на весь этот пивной зал, где продохнуть нечем.

Все те, кто спокойно сидели, общались, курили, пили, ожесточённо о чём-то усирались между собой, соревновались у кого сильней рука, все те, кто мерили толщину доспеха своего товарища, вдруг обернулись, уставившись на меня. Опьянённые глазёнки кудрявого медленно бегут по головам остолбеневшей толпы. Образовалась тишина, которой он именно и добивался.

– Это крохотное создание, – тут он указывает на меня рукой, – наше секретное оружие. Прошу всех запомнить её имя: Инга. И Инга – наша новая сестра!

О Господи. Начинается. Зачем? Я просто хочу найти ту суку, отыскать эту грязную дрянь, что посмела обозвать меня паразитом!

Кудрявый говорит:

– Инга поможет нам одержать победу над кровожадными “Труперсами”!

Запах пота и алкоголя стал тяжелее и гуще, стелясь по помещению как туман. Толпа взорвалась, загудела громче сирены скорой помощи. И когда я чуть привыкаю к вою, когда сотни мужских и женских голосов синхронизируются, я слышу имя. Я слышу своё имя. Они все кричат: Инга. Моё имя раздавалось из каждого угла.

Моё имя зависло под потолком. Я – рок звезда местного разлива. Мама могла бы гордиться мною. Пройдёт время, и плакаты с моим лицом будут украшать каждую стену этой душной забегаловки. На каждом деревенском столбе, в комнате каждого ребёнка. Моё имя будут знать даже собаки. Каждая тёлка захочет иметь от меня ребёнка… А вот тут-то облом…

Нужно притормозить, а то слишком много вкусного, а самое главное – доступного пойла. Так и спиться не составит особого труда.

Бармен быстро обновляет мою кружку. Делаю очередной глоток. Ставлю кружку и ловлю взгляд Бориса. Мне нужны детали.

– Что я должна сделать? – спрашиваю я. – И когда выдвигаемся на поиски “Труперсов”?

Кудрявый усмехнулся. Начал растягиваться в довольной ухмылке, хотел засмеяться, но не смог. Застыв с болезненной улыбкой на лице, он хватается за грудь, а потом весь кривится. Свежая рана не даёт ему покоя.

– Какая ты не терпеливая девчонка, – прохрипел мужчина. – Потерпи, всему своё время. Вначале надо поработать.

– Что?

– Вернее, отработать свой косяк! Пока не отрабо…

Отработаешь косяк? Я верно услышал или мне послышалось? Что еще за косяк, бля?

– Какой еще “косяк”?

– Ваша выходка с освобождением крыс нам дорого обошлась. Я еще могу закрыть глаза на финансовые потери. Это пустяк. Но был утерян самый главный ресурс – время. Мы потеряли драгоценное время. И не надо делать вид, что ты не причем! Или ты хочешь сказать мне, что пацан сам догадался: где взять ключи, как найти нужную комнату? А клетки! Он бы в жизни не управился бы в одиночку с таким количеством клеток так быстро.

– Я…

– Даже не пытайся! Я более чем уверен, что всё это время, пока он рушил наши труды, ты была рядом и руководила процессом. Командовала крысами, как бы безумно это не звучало.

– Тут ты прав, я была очень близко.

– Твоего дружка следует вздёрнуть за содеянное, а еще лучше – “Труперсам” выдать. Но у нас у самих рук не хватает. Времена нынче неспокойные. Каждый человек на счету.

Кудрявый подмигивает бармену. Тот, недолго думая, выудил из-под стола графин. Рядом нарисовалась рюмка, которая быстра наполнилась бурой жидкость. Кудрявый взял рюмку. Залил глотку. Его лицо перекосило сильнее, чем от боли в груди. Он даже прослезился, но запить или занюхать даже и не думал. Отерев выступившие капли пота на лбу, он говорит:

– Какое гадкое лекарство.

Он растопыривает ноздри, делает глубокий вдох. Грудь быстро надувается. И на его лице вырисовывается улыбка. Он не дергается от боли, не корчиться в агонии мук. Нет. Он здоров, с ним все в порядке. Боль ушла.

– Так вот, – продолжает он. – Ты поможешь своему дружку закончить доспех. Мой доспех. И как раз начнёшь привыкать к запаху.

– К запаху чего?

– Я не правильно выразился. Начнёшь привыкать к вони. Удушающей, выворачивающей на изнанку вони!

Я уже давно привык к любой вони. Я такую вонь ощущал, что тебе даже и не снилось. Ты даже представить не можешь всю ту вонь, что приходилось слышать нам, когда за бетонной стеной, под грудами перемолотого кирпича разлагалась целая семья. Как кричал зловонием угол сарая, в который по нужде бегали жильцы полуразрушенного дома. Как пахнут тёплые дождевые струйки, уносящие на первый этаж весь трупный сок, что оставили погибшие жильцы верхних этажей.

Слово “вонь” обрело бы для тебя совсем другой смысл.

Слово “вонь” произносилось бы совсем по-другому.

Только думая об этом слове, твоё бы лицо искажалось от омерзения, а произнося – ты бы задыхался от отвращения.А сейчас ты тупо лыбишься, пытаясь запугать глупую девчонку. Дядя, ты обосрался! Меня такое дерьмо не напугает. Прости.

Ни один мускул на моём лице даже и не вздумал дёрнуться. Даже губы. Даже веки не дали намёка на то, что я мог испугаться.

Кудрявый – мужик непростой. Я для него ни разу не крепкий орешек. Если захочет – расколет, и глазом не моргнёт. Но в данный момент ему этого и не нужно. Он меня проверяет.

– Сегодня отдыхай, – говорит он, – а завтра утром дуй на работу.

Работать…

Он говорит:

– Эдгарс будет с нетерпением тебя ожидать, как только солнце озарит центр деревни. Не опоздай. И помни – мы потеряли время. Из-за тебя! Но душу мне греет мысль, что благодаря тебе мы его быстро наверстаем, и даже убежим вперёд, чем сможем удивить “Труперсов”. Мы нанесём сокрушительный удар и покончим с этой напастью!

Мы выпиваем еще по кружке местного пойла. Борис смачно отрыгивает, а я издаю звук, похожий на лёгкий пердёж. Какие воспитанные мужчины: если меня и услышали, то никто не подал виду. Борис снова открывает рот, скорее всего, хочет вновь меня порадовать прекрасной речью, но я его быстро перебиваю, указав пальцем на его дымящуюся папиросу. Не уверен, точно ли он понял мой намек. Лицо Бориса разгладилось. Он окидывает взглядом весь это душный бар, а потом говорит мне:

– Стулья здесь не удобные, – демонстрирует мне как тесно его заду, – пойдём за стол, я тебя познакомлю с моими друзьями.

Хочу возразить, мне и здесь хорошо, и ни с кем я знакомиться не собираюсь, но разве я могу сейчас качать права?

Борис слезает со стула, помогает мне, нарочито взяв под локоть. Улыбается и говорит:

– С одним ты уже знакома.

Глава 4

Оставив бармена в одиночестве, мы двинули в самый дальний угол бара. Всюду крики, гам, ор. Народ гулял на полную катушку. Пробираясь между стульев, меня чуть не сбивает с ног один чувак, вскочивший как ошпаренный; на его озлобленном лице зияла свежая рана, кровь из которой залила всю щеку.

– Дрянь! – кричит он на девушку, сидящую за столом. В руке у неё нож. – Я только хотел…

Борис отшвыривает его в сторону. Мужик только и успел крикнуть “Уххх”, как тут же с грохотом валится на липкий пол между столов. Мы перешагиваем через него. А далее я иду за Борисом; за его огромной спиной я как за щитом.

– Слышишь? – спрашивает Борис.

– Пьяный срач? Конечно, слышу…

– Нет! Прислушайся.

Пройдя еще пару столов, я слышу музыку. Да, точно. Там, в углу, куда мы движемся, играет мелодия. Весёлая, задорная. С современной музыкой ничего общего, но мотивчик забавный.

Мы проходим еще один стол. Я продолжаю идти за Борисом, как за каменной стеной, но у каждой стены есть две стороны. Меня хватают сзади. Мужские руки кольцом соединяются у меня на животе и крепко прижимают к телу, что появилось за моей спиной.

– Борис! – кричит мужской голос мне в ухо. – Ты кого сюда притащил?

Голос противный, прокуренный. От мужика разит пойлом и мочой, словно ему не последние капли попали на трусы, а весь мочевой пузырь вылился в штаны.

Пытаюсь вырваться, но меня крепко держат.

– Ну-ну, не сопротивляйся, – говорит мужик. – У нас еще вся ночь впереди. Борис, ну и хорошенькую ты шлюшку приволок…

Борис резко обернулся. В его глазах не было ярости или злобы. Он даже не собирался этого вонючего гандона пиздить или швырять в противоположный конец бара.

– Рудх, – Борис улыбается, – Ты где был, когда я восхвалял нашу гостью? Срал за углом?

Борис подходит к нам. Делает глубокий вдох. Морщится и говори:

– Ясно всё с тобой.

– Борис, – говорит мужик, – так это что, девчонка не наш подарок?

Борис хватает его за запястья и грубо разводит их в стороны, высвобождая меня из вонючих объятий.

– Инга – наш подарок судьбы. И если ты попробуешь открыть наш подарок, – серьёзно говорит Борис, – я вскрою тебя.

Почувствовав свободу, я оборачиваюсь. Передо мной стоит худой мужчина. Шатается, ехидно улыбаясь. Потная белая рубаха, лысая башка и серебряное кольцо в левом ухе. Лицо, усыпанное десятком бледных шрамов, искажается, пытаясь выдавить наружу пару внятных фраз.

– Да я и не пытался ничего с ней сделать, – оправдывается мужик. – Что с неё взять? Ни сисек, ни жопы! – и начинает ржать.

– Рудх! – Борис хватает его за плечо и тащит вперёд себя, опрокидывая пару стульев. – Идём.

Ни сисек, ни жопы… я окидываю себя взглядом. Ну что тут сказать; отчасти он прав. Возможно, это и огромный плюс в нынешних условиях! Но так себя вести при дамах – как-то по мудацки!

Когда мы подходим к нужному нам столу, музыка резко обрывается. Рудх валится на первое попавшееся место и быстро обмякает.

– Прошу любить и жаловать, – представляет меня Борис людям, сидящим за толом.

Там сидела какая-то страшная тёлка, пару мужиков и он… Амбал! Амбал сидел в самом углу, прижавшись своей огромной тушей к стенке. Увидев меня, он пытается встать. Блестящие капли пота скользят по его лысине и тут же пропадают в серой тканевой повязке, опоясывающую его голову словно повязка на глаз, только выше, скрывая отрубленное ухо.

– Борис! – возмущается Амбал, но Борис его тут же остужает.

– Хрящ, успокойся. Уже пора всё забыть. Шрамы украшают мужчину.

Усеянное шрамами лицо Рудха растягивается довольной улыбкой. Он говорит:

– Борис всё верно говорит. Ты с ним согласна, Осси?

Судя по всему, он обращается к той единственной телке, что сидит напротив него.

– Твою рожу даже бабские побрякушки не украсят, – язвит она, и тут же ногой бьёт его в колено.

Возможно, перепалка и могла превратиться в настоящую драку, но Борис быстро всё уладил. Он проталкивает Рудха в конец дивана, в самый угол. Садится рядом с ним, а мне предлагает сесть рядом, с краю.

Бармен быстро обновляет наш стол. У каждого в руке по кружке пенного. Посасывая пивко, Борис начинает меня представлять сидящим.

– Осси, это Инга!

Высокая женщина с длинными рыжими волосами, сплетёнными в толстую косу. Сразу подмечаю, что ей абсолютно похуй на меня. Глазами она жадно выискивала достойного мужика, но, к сожалению, пока здесь таких не нарисовалось.

– Инга, это Дэр!

Коренастый мужичек, но уже видно, что возраст берёт своё. Некогда черные волосы почти пропали на фоне густой седины. Лёгкая бородка, сквозь которую видны розовые губы. Он облизывает их языком и говорит:

– Инга, как ты относишься к музыке?

– Положительно.

Теперь понятно, кто наигрывал мелодию. Этот милый мужичек достаёт губную гармонь, прикладывается к ней губами и, блеснув глазами, принимается играть. Красиво, но музыка не в моём стиле. Мне бы чего пожёстче типа Korn, slipknot. Будет время, попрошу его наиграть мне пару песен из альбома sepultura.

Дэр зачем-то вылезает из-за стола. Щемится, отпихивая Осси в строну, а когда встаёт перед нами в полный рост, начинает плясать. Ясно. Достаточно. Ну и компания мне попалась. Будет весело, это точно!

Мы продолжаем накидываться бухлишком. Борис наконец-то поделился со мной папироской. А Дэр, не отнимая гармошки от своих губ, так и продолжал грациозно отплясывать перед нами. Не знаю точно, что за хруст всё время раздавался, но точно это были не половые доски. Скорее всего – старческие колени. Рано или поздно мужичек точно доиграется.

Бугай и Рудх весь вечер пялились на меня, с трудом скрывая свои грязные намерения, и когда потухли свечи, я напрягся.

– Всем спать, – говорит Борис.

На тот момент в баре заметно стало тише. Утихли крики, споры. Теперь отовсюду доносился мужской храп и мирное сопение.

– Пойдём, – говорит мне Борис, – провожу тебя до комнаты.

Вот так вечер и закончился. Мы ушли.

Сказать, что я спал – ни сказать нихуя. Как бы я не пытался, как бы я не крутился, но сон постоянно ускользал из моей головы. Хотелось отдохнуть, но, видимо, – не судьба. Зато вечер прошёл как я и мечтал. Было всё! И курево, и пойло… и что еще там было? Музыка. Жалко, что так всё быстро закончилось. Борис подвёл. Слабак! Видно, что возраст берёт своё. Была бы моя воля – сидел бы до утра. Но, я здесь – гость. Помню еще, что Борис помог мне добраться до моей комнаты. Чувствовал он нависшую надо мной угрозу – я не знаю. Но те двое – Амбал и Рудх – явно стоили на меня какие-то планы. Да это уже и не важно. В данный момент меня беспокоит совсем другое.

За прошедшие три дня я уяснил одну важную вещь – алкоголь всё усугубляет. Цистит не проходил. Наоборот. Только резь утихала, как я снова накидывался как в не себя, давая боли вспыхнуть с новой силой.

Так спать – невозможно! И горло рвёт на части…

Мне хочется пойти по-маленькому. Всё равно мне не спится, а по пути и сушняк угомоню.

Выпрыгиваю из кровати. На мне трусы и тканевая повязка, скрывающая мою крохотную грудь. Одним словом – тряпки. Обычные ссаные тряпки, влажные от моего пота. Никаких тебе кружевных трусиков. Никаких лифчиков с огромными чашами. Нихуя. Можно и в таком виде пойти, попробовать мужиков подразнить, но делать этого я, конечно же, не буду. Мало ли.

Сняв со стула рубаху, я увидел весящий на спинке кожаный рюкзак. Мой рюкзак, который мне любезно одолжил отец Отто. Хороший мужик: добрый, здоровый. Верный семьянин. Надеюсь, еще свидимся.

Сняв рюкзак, я развязываю узелок. Запускаю руку внутрь. Зараза! Так и знал! Маски нет. Но… пошуровав ладонью, наткнулась совсем на другую вещь. Внутри, на самом дне лежало что-то длинное, обтянутое кожей. Я быстро вынул руку. В зажатой ладони я держал ножны с ножом. Это был тот самый нож, который я без спросу взял у отца Отто. Вот как получается, он дал его мне в путешествие, а я ему даже спасибо не сказал.

Я положил нож обратно в рюкзак, но как только моя ладонь опустела, я испытал дискомфорт. Как будто голый стою в автобусе и сделать ничего не могу. Как беспомощный котёнок. Нет, я так больше не хочу. За всё это время у меня выработалась привычка – таскать с собой хоть что-то острое. Что-то, чем я смогу ткнуть, проткнуть… заставить замолчать… заставить страдать…

Нет, я не могу оставить эту вещь здесь, на дне кожаного рюкзака. Оставить её в одиночестве. Я так и слышу, как сталь зовёт меня. Просит, чтобы я взял его с собой, вдруг что случится. Я достаю его. Примеряю к ноге… нет!

Примеряю к бедру… нет!

Примеряю к левой руке, чуть выше запястья… идеально! Приматываю ножны кожаными шнурками и надеваю на тело рубаху. Длинный рукав идеально скрывает мой маленький секрет и не мешает в случае опасности ладонью правой руки выхватить нож.

Забрав свечку с тумбы, спускаюсь на первый этаж, так как на втором даже и не пахнет сортиром. В прямом и переносном смысле.

В зале стоит громкий храм уставших защитников. Приметив барную стойку, двинул к ней. Тут пройти – хуйня, но всё не так просто. Ступая по липкому полу, залитому смесью пива и мочи, приходится перешагивать через бухие тела. Кому-то наступил на ладонь, кому-то – на ногу. Похер. Мужики продолжали спать глубоким сном, изредка бормоча гадости себе под нос.

Подойдя к барной стойке, внимательно её изучаю. Облом. Тут ничего нет. Ни графинов, ни кувшинов. Не было даже бочки с водой. Лишь пара кружек с успевшим скиснуть пойлом. Нет, так не пойдёт. С пустыми руками я не вернусь!

Я осмотрелся, подняв руку со свечкой над головой. Крохотный шарик света осветил потолок и стены, в одной из которых я заметил проход. Подойдя, вижу узкий коридор. Освещая путь свечкой, двинул вперед. Жёлтый круг света нарисовал мне стены, потолок и пол из досок, поскрипывающий от каждого моего шага. В конце меня ждала дверь. Повезло – незапертая. Желая как можно быстрее утолить жажду или утихомирить резь в мочевом пузыре, я распахиваю дверь.

Внутри – кладовая. Жалко что не сортир, но судя по деревянным бочкам, стоявшим по периметру, сушняк я однозначно утолю. А может и опохмелиться смогу. Неважно. Одно другому не мешает.

Свеча медленно заливает мои пальцы горячим возком. Больно, бля! Ставлю её на тумбу возле двери. Отлично! Кладовку видно всю. Отскабливая с рук застывший воск, иду к бочкам. Когда я снимаю крышку, меня начинают мучать сомнения. Не знаю, что выбрать. В нос бьёт запах той самой браги, которой я и вся местная “детвора” упивалась в усмерть. Желание продолжать этот праздник тут же отпало. Хотелось водички. Я открыл вторую бочку – тоже самое. Третья – и снова это пойло. А вдруг, здесь и нет никакой воды! Неужели так бывает! Ночью я стою в погребе, заваленным бухлом до самого потолка, а пить то и не хочется! Совсем! Это безумие. Рассказать кому – не поверят. Ладно, продолжаем поиски. Пока я бродил от одной бочки к другой, мне что-то послышалось. Я отвлёкся, прислушался. Что-то шуршало в коридоре. Замирало, а потом опять. Крысы? Мыши? Тараканы?

Я прислушался повнимательнее, напряг разум, пытаясь услышать голоса грызунов. Тишина. Всматриваюсь в коридорную тьму и нихера не вижу.

Показалось.

В свете свечи вижу еще одну бочку, стоявшую в самом углу. Окружающие её бочки не дают так просто до неё дотянутся. Но я попробую. Облокачиваюсь на одну, вытягиваю руки. Не хватает совсем чуть-чуть… Встаю на мысочки, живот уже лежит на бочке. Тянусь… Ну, давай же! Ага, вот так… хорошо… Пальцы дотягиваются до ручки, приделанной к деревянной крышке. Отлично!

Когда я берусь за ручку и пытаюсь поднять крышку, сзади меня раздался грохот. Желание хлебнуть водички у меня сразу же отбило.

Я даже не успеваю выпрямиться.

Я даже не успеваю повернуть голову.

Крышка валиться из моих рук на пол, когда огромная лапища хватает меня за шею. Пальцы сжимаются с такой силой, что я тут же начинаю задыхаться. Даже пискнуть не успеваю. Кто-то очень тяжёлый давит на меня всем весом. О каком либо сопротивлении и речи не идёт.

Я тут же влетаю головой в бочку. Есть и хорошая новость. Наконец-то мне повезло. Внутри вода! Я даже делаю пару глотков, прежде чем осознаю своё безвыходное положение. В каждой сложной ситуации ищите положительные моменты!

Ладонь давит еще сильнее, погружая меня в бочку по самые плечи. Вода выливается наружу, я чувствую её своими голыми ступнями, которыми поочерёдно начинаю лупить воздух, надеясь попасть в напавшего на меня человека.

Тщетно!

Поскользнулся, совсем потеряв устойчивость. Чуть не свалился на бок, но огромная лапища помогла мне устоять на месте. Какая забота! Спасибо!

Воздух быстро покидает моё тело. Грудь пылает от нехватки кислорода. Пальцы на руках и ногах судорожно сжимают всё, что им попадается. Я не знаю, что делать…

Или схватиться за руки нападающего, или крепко вцепиться в края бочки и попробовать из последних сил оттолкнуться?

Хорошая идея!

Я вгрызаюсь пальцами в деревянное горлышко бочки. Пробую оттолкнуться. Давлю руками изо всех сил.

Получается… Моё тело приподнимается. Ещё чуть-чуть! Еще… и я смогу сделать вдох!

Как же я люблю такие моменты. Вот уже думаешь, что всё пропало, всё кончено, но не тут то было. Наш друг – адреналин – всегда придёт к нам на помощь! Я почувствовал хороший приход от натуральной химии. Руки налились силой. Я надавил сильнее. И вдруг моё тело выстреливает, с лёгкостью вырывая голову из бочки.

Я громко вдыхаю воздух, словно новорождённый младенец, которого хлопнули по попе. Мне бы похныкать, но пока не до этого!

То, что я смог вырваться из ловушки – далеко не моя заслуга. Рука незнакомца ослабла, но не так, чтобы я смог высвободиться из мёртвой хватки. Он продолжал держать меня за шею как какую-то мелкую собаченку.

Вместо слов – я продолжаю жадно хватать воздух. И, делая очередной вдох, я слышу.

– Так просто ты не сдохнешь! Я хочу тебя тёпленькой…

Этот голос… я узнаю его среди тысячи. Я сразу понял, чей взгляд весь вечер я на себе ощущал. Чьё дыхание постоянно окутывало меня, пока я беззаботно напивался с Борисом.

Я поворачиваю голову, глаза свожу в бок и вижу его.

Вижу эту мерзкую рожу.

Вижу эту огромную голову с уродливой болячкой на том месте, где должно быть у человека ухо.

Амбал лыбится. И тут же давит рукой с новой силой. Такой мощи я не могу противиться. Моё тело поддаётся, отправляя голову в холодную воду. И ладно бы я просто захлебнулся. Нет, так всё просто для меня не закончится.

Я чувствую, как его рука задёргивает мою рубаху. Оттопыривает до самых плеч, оголяя спину. Затем срывает трусы. Тяжелое и горячее брюхо ложится мне на спину, смачивая моё тело похотливыми струйками пота. Приплыли…

Я дёргаюсь, машу ногами. Пытаюсь удержать в лёгких воздух, но при каждом прикосновении к моему телу, я впадаю в панику и кричу изо всех сил, выпуская наружу сотни пузырей.

Кричу от обиды.

Ору от отчаяния, что ничего не могу поделать. Беспомощный котёнок, брошенный в речку.

Какой позор! Что подумает мама? Что скажут соседи…

Я в гостях! Отпусти меня!

Хватка на шее ослабла. Я тут же выдергиваю голову из зевы деревянной бочки. Стекающая вода по лицу мешает сделать вдох, затекает в рот, вызывая кашель.

– Нравится? – шепчет Амбал.

Я ощущаю его дыхание на своём лице. Он целует меня в ухо, облизывает щеку.

– Нет, – говорю я.

Мне хочется закричать, но кашель не позволяет.

– Сейчас понравится…

– Ты не умеешь обращаться с женщинами. Мы любим ласку, заботу. Чтобы из грязной пасти не воняло недельными помоями…

– А так любишь?

В этот момент я чувствую, как в меня что-то пытается войти. Ниже живота. Между ног. Этот урод засунул в меня свой палец… Свой грязный палец с ногтем, который постоянно грызёт своими гнилыми зубами. Это совсем неприятно. Я ощущаю, как что-то шевелиться внутри меня, цепляясь сухой плотью за мои влажные стенки.

– А теперь, сучка, тебе нравится?

–Нет! – говорю я. – Я как будто с малолеткой. А ТАКИЕ точно не в моём вкусе. Я люблю настоящих мужчин…

– СУКА! Сейчас я тебе покажу настоящего мужика!

От этого бугая воняло не только жареным мясом. Погреб быстро заполнился запахом кислого пота, от чего мне захотелось снова погрузиться в бочку. Но вместо этого он зажал мне рот рукой. Страстно присосался губами к моей щеке. Переместился к уху, а потом занырнул в волосы, продолжая их страстно целовать.

Я не могу выбраться. Его тело прижимает меня к бочке, как фура, поджавшая под себя легковушку.

Я в тисках!

Я в ловушке!

Он начинает снимать свои штаны. Спускает до колен. Я чувствую это кожей своих ног. Чувствую его волосатые ноги. На своих ляжках я чувствую что-то упругое и горячее. Набухающее. Стремительно ползущее к моей промежности так, что мою кожу сжимает в тонкие складки.

Это нужно остановить! Я быстро опускаю руку, желая перехватить эту шершавую змеюку.

– Не смей, – шепчет он мне в ухо. Затем целует в мочку и облизывает мне шею. – Я засуну его тебе в рот. Ты непротив? – и начинает тихо посмеиваться, практически вжимаясь в меня. Вжимается так, что я своей кожей ощущаю его капли пота, его жесткий волос на огромном пузе.

Ситуация не из приятных. Рассказать кому – засмеют. Затягивать нельзя, иначе точно окажусь полностью поджатым под этим слоном. Буду играть непослушную девочку, и всё же пробую рукой перехватить его хоботок. Резко тяну руку к его поясу, но он тут-же её перехватывает. Его пальцы вгрызаются в моё запястье. Сжимают так, что хрустят кости! Больно…

Сволочь неугомонна! Взял и заломил мне руку за спину. Вжал мне её в спину и навалился на меня еще сильнее. Мне кажется, что на меня рухнул мешок с цементом. Словно платяной шкаф ударной волной откинуло от стены, а мы в этот момент играем напротив. Лёшку прижало так, что из его ладони мою голубую машинку смогли вытащить только его родители. Кстати о руках… Левая свободна. Продолжает упираться в край бочки. Держит на себе весь вес, готовый в любую секунду погрести меня под воду.

Нужно действовать! Срочно! Еще пару сантиметров – и я на кукане. Прощай юность, здравствуй взрослая жизнь!

Амбал припадает к моему правому уху. Вместо того чтобы слушать его возбуждающие речи, я отворачиваю голову. Всё что угодно, только не слышать эту мерзость. Не слышать его голос. И не чувствовать его вонь. Он нагл и напорист, так просто мне не отвертеться. Тяжелое тело переваливается на левую сторону, перенося весь вес на мою левую руку. Ладонь не выдержала, соскользнула, ударившись о край бочки.

Боли я не почувствовал. Что-то впитало в себя весь удар, не причинив моей коже никакого вреда. Точно! В страхе я совсем забыл про нож! Привет, мой острый друг, иди к папочке!

Упираю ножны в край бочки и тяну руки в бок. Тонкий шнурок собирает кожу в складки, но рукоять ножа уверенно приближается к ладони. Еще чуть-чуть! Давлю сильнее. Больно, ну а что поделать…

Почти…

Согнув ладонь, хватаю пальцами рукоять ножа. Вынимаю из ножен. Перехватываю, берусь за рукоять крепкой хваткой.

Удар.

Я не целился. Я даже не смотрел в отражение на воде. Даже не подумал о последствиях. Со мной теперь всё в порядке, а на остальное мне глубоко похуй. Что-то брызнуло мне на щеку, заляпало волосы. Тонкая горячая струйка потекла от виска ко лбу. Затекла в глаз, вызвав сильное жжение, а когда попадает мне на губы, я ощущаю вкус. Знакомый и приятный. Это вкус движения и жизни, ведь так просто чужая кровь не появится на твоём теле.

Время действовать.

Как только моё тело освободилось от тяжёлых оков, я тут же отпрянул в сторону. Обернулся. Лицо амбала изменилось не только от болевого шока. На месте левого глаза торчит рукоять ножа. Огромные ладони тряслись у лица, боясь сделать только хуже. Этот кабан не только почувствовал, что произошло, оставшимся правым глазом он смотрел то на меня, то на торчащий из головы кусок дерева. Не самая лучшая картинка, которую можно увидеть. Но что тут поделаешь, сам виноват.

Он делает шаг назад. Дыхание прерывистое, готовое сойти на очередной громкий крик. Но он молодец, держится. Правой ладонь он словно ловит муху у носа. Так забавно смотреть. Видимо пытается схватить рукоять ножа, но промахивается. Еще попытка, и снова промах. Делает еще шаг назад. И поскальзывается на разлитой по полу воде. Огромная туша валиться на жопу и бьётся головой о стену.

– Сука!

Ну вот и голос прорезался.

Вкус амбаловой крови мне не приятен. Я набираю в ладонь воды и промываю рот. Сплёвываю на землю, а потом отмываю лицо.

– Мой глаз, – ноет амбал, – Мой глаз!

– Нет там у тебя глаза.

Теперь можно спокойно попить. Складываю ладони в лодочку, набираю воду и пью.

– Сука! Ты…

Он вскидывает руку. Выставляет указательный палец. Целиться им в меня и стонет:

– Малолетняя шлюха! Я убью тебе!

Он что-то еще продолжал говорить, но я уже ничего не слышу. Вспыхнувший внутри меня гнев кидает меня вперёд.

Амбал пытается встать, но руки скользят по полу. Я иду уверенно, мозолистые пятки уверенно цепляются за половые доски. Взгляд амбала отрывается от пола, испуганно скользит по моей ноге, поднимается по рубашке, заляпанной его же собственной кровью, и замирает на моём лице.

Я присаживаюсь. Выдёргиваю нож из глазницы и всаживаю его рядом, лишая амбала взгляда на всю жизнь. Белёсая жидкость брызнула мне на рубаху, и я очень надеюсь, что это последние выделения этой жирной свиньи, которые на меня сегодня попали.

Амбал держится молодцом. Мычит, но не кричит. Растопырил губа и медленно стравливал воздух из лёгких сквозь стиснутые зубы. Его состояние – заслуга адреналина, бурлившего в его жилах. Тому доказательство – крепкий стояк, который я вижу между его ног.

Я вынимаю кинжал. Резко. И вижу, как бугай раскрывает пасть, набирает в лёгкие воздух и уже хочет заорать, но не тут то было. Я бью снизу, прямо под челюсть. Лезвие с лёгкостью пробило кожу и вышло посередине огромного языка, насадив его словно кусок шашлыка на шампур. Только кончик продолжал нервно извиваться, сужаться и расширяться.

Рот быстро наполнился кровью. Амбал хрипло кашлянул, испачкав не только мои руки, но и снова заляпал рубаху! Такое вообще можно будет отстирать? Или лучше сразу в помойку?

Мучительный хрип наполняет душную каморку. Амбал весь затрясся, передавая вибрацию на пол. Я уже подумал, что из-за этого в крохотной лужице пошли волны, но я ошибся. Из коридора донёсся нарастающий топот. Скорее всего, нас услышали. И если сейчас нас застанут, мне никто не разрешит закончить начатое. А работу всегда надо заканчивать!

Мало времени, но я успею.

Я вынул нож. Голова здоровяка поникла, вылив почти стакан густой крови на голое пузо. Струйки бегут по коже, проносясь сквозь густые заросли, затекают в пупок. Скапливаются в лужу и вытекают, продолжаю двигаться в сторону пола. Завораживающее зрелище, но мой взгляд цепляется за другое. Дрын амбала начал медленно сдуваться. Ну уж нет! Погоди! Левой рукой я хватаю его, туго сжимаю и оттягиваю. Правой рукой рублю. Как будто режу куриную шею. Вначале вспарывается плоть, потом – что-то упругое, а потом снова – плоть. Бугай потянул руки к паху, но там уже не за что держаться. Возможно, к нему пришло осознание, что он лишился хозяйства, или еще чего ему взбрело в голову, и он вдруг решил мне это всё озвучить. Открыл рот. И тут же заткнулся. И начал давиться своим собственным хозяйством, которое я ему вставил в пасть и хорошенько пропихнул в глотку.

Приятного аппетита! Водички дать запить?

Туша содрогнулась. Из его глотки начали вырываться странные звуки. Сильный кашель напугал даже меня. Он давился кровью и собственным мясом, не желавшим выходить наружу. Щёки надулись, лоб синел на глазах. Как хорошо, что я прихватил с собой свечку, иначе всё бы пропустил!

Топот приближался. О, уже слышны возбужденные людские голоса, спросонья не понимающие, что там происходит. Не понимающие, как вообще здесь могло что-то произойти. И это возбуждение начало передаваться мне. Сладкие волны прошли по всему телу, вызывая мурашки на коже. Я встал. Голова тут же закружилась, перед глазами брызнуло облако белых точек. Назойливые галюны! Уйдите!

Уйдите прочь!

Амбал дёрнулся, словно икнул. Затем еще раз. Голова перекатилась на другой бок, открыв моему взору ужасную симметрию. Это ухо… его здесь не должно быть! Я снова присел. Оттягиваю пальцами ухо и быстро его отрезаю. О да… Так гораздо лучше… Блиииин… Эти губы! Эти жирные губы здесь вообще не к месту!

Когда я оттягиваю нижнюю губу и подношу нож, дверь в подсобку распахивается.

Глава 5

Борис не стал меня бить. Затащил меня в мою комнату и грубо швырнул на кровать. А мог и сапогом в живот и кулаком в нос. Но нет. Я даже подумал, что он вот сейчас выхватить меч и отрубит мне голову. Но, снова нет.

А может, залезет на кровать и начнёт жестко пиздить? Моя бурная фантазия могла нарисовать еще не одну тысячу развязок данной ситуации, но ни одна бы из них не сбылась.

Выйдя на центр комнаты, Кудрявый хватается руками за голову. Запустил свои пальцы в седые кудри и принялся нервно расхаживать из угла в угл. Пнул со всей силой стул, стоявший у сены. Тот пролетел пару метров, врезался в стену и развалился. На этом Борис не остановился. Проходя мимо окна, он схватился за занавески и резко сдёрнул их. Хотел отшвырнуть от себя, но запутался в них. Начал топтаться на месте, как топчется увязший в болоте олень. Но потом, когда он всё-таки сумел высвободиться из тканевой ловушки и подойти к моей кровати, он взрывается.

Я вроде хотел что-то вякнуть, но взрывная волна быстро сдула мой пыл.

Красное от гнева лицо раскрыло рот, и тут, блядь, такое началось! Чтобы так орали – я слышал впервые. Он даже вспотел. Густые слюни долетали до моих ног. Я только открыл рот, как тут же услышал:

– Заткнись! Просто отвечай на мои вопросы! Поняла!

Я послушно киваю головой.

– Зачем ты выколола ему глаза?

– Он хотел меня изнасиловать…

– Я повторю вопрос: зачем?

– Этого мало?

– Зачем?!

– Мне не хотелось смущать его своим видом…

– А зачем проткнула язык?

– Чтобы он больше меня не облизывал.

– А губы… зачем ты пыталась отрезать губу?

– Чтобы он больше ни к кому не прикоснулся ими! Про член тоже нужно объяснять?

– Член? – Кудрявый вылупил глаза, и чуть приоткрыл рот. – Ты ему и член отрезала?

Воздержусь от ответа, и так всё ясно как божий день.

Моё молчание говорило больше чем необходимо. Кудрявый начал сдавать позиции. Тон сменился. Покрасневшее от злости лицо начало приобретать здоровый оттенок. Так-то лучше! Шах и мат, дедуля! Ему больше нечего сказать. Кончились тупые вопросы, ответы на которые лежали не просто на поверхности, а с шумом пролетали над моей головой! Красовались на залитой кровью рубашке. Отчётливо читались на моих порванных трусах.

– Я сопротивлялась. Я имею на это право? Или все окружающие могут использовать меня, как им вздумается?

В пугающем молчании Борис не спускал с меня глаз. Сжал губы, как обиженный ребёнок. Да-да, правда на моей стороне. Тут и спорить не о чем, и тем более усираться, доказывая мою вину. Он хочет что-то сказать. Хочет заорать! Но быстро передумывает. Запрокидывает голову и устремляет свой гневный взгляд к потолку.

Я молчу, мне добавить нечего. Мне не жалко амбала. Ни разу. Я даже не скажу: извините.

Точно не знаю, сколько мы так находились в гробовой тишине, но кудрявый сдался первым. Развернулся ко мне спиной и, громко топая своими кожаными сапожищами, двинул к выходу. Эффектно распахнул дверь и уже был готов молча выйти, но напоследок одарил меня строгим взглядом. Уххх… Мне страшно! Ну же, скажи хоть что-то?

Видимо, я не достоин красивых слов. Борис вышел, громко хлопнув дверью. Даже замок запер снаружи! Ну и хрен с вами! Захочу по большому, будете сами пол убирать!

Я заперт. Из приятного – я попил водички. Погулять сегодня не судьба, да и не так уж и хочется. Понадобилось всего полчаса, чтобы растратить всю энергию, все нервы. Всё, что я сейчас могу себе позволить – вернуться ко сну. Спать хотелось дико, но не в таком виде. Эх, сейчас бы тёплую ванну принять… но увы. Придётся довольствоваться подручными средствами.

Стерев простыней засыхающую кровь с тела, я улёгся в кровать и быстро провалился в сон.

Утро началось с петушиного крика. Когда мочевой пузырь чуть не лопнул, а на стуки в дверь никто так и не откликнулся, я принялся искать, куда можно сходить по-маленькому. Под кроватью нашёлся горшок. И всё это у них продуманно! И вот когда я уже сидел на этом глиняном горшке, дверной замок скрипнул. Дверь отварилась.

Я ничуть не смутился. Продолжал сидеть, кинув усталый взгляд на гостя. А вот гость явно не ожидал увидеть такую картину.

Кудрявый смутился, скривив губы. Вышел на середину комнаты, стараясь на меня не смотреть. Звук моей струи, бьющей в дно горшка, сопровождал каждый его шаг. Он остановился напротив окна. Осмотрел его с удивлением, а потом пробежался глазами по полу.

– Что-то потерял? – спрашиваю я.

Он не ответил. Подошёл к валявшимся на полу шторам, поднял их и водрузил на подоконник. Его движения были спокойны. Нервозность и гнев пропали. Он выглядел как обычно, словно вчера ничего и не случилось.

Когда я заканчиваю отливать, он говорит:

– Собирайся.

Перечить или возражать я не собираюсь. Он говорил спокойным тоном. Возможно, может мне показалось, но, вроде, я уловил нотки уважения к моей персоне. Еле слышимые, совсем не заметные, но что-то было. Явно что-то было!

– Внизу тебя ждёт Эдгарс, – Борис уже смотрит на меня. – Попрошу тебя не задерживаться! Время.

Выжав из себя последние капли, я говорю:

– Хорошо. Можно мне одеться? – поймав его недоумённый взгляд, я добавляю: – Без посторонних глаз.

Не обронив ни слова, Борис вышел из комнаты, закрыв дверь. Спокойно, без стуков, без истерик и без лишних разговоров. Даже замок не стал запирать. Свобода! “Родители” больше за меня не переживают! Какое счастье.

Всегда бы так, бля!

Закончив утренний туалет, я привёл себя в достойный вид. Надел рубаху, штаны. Засучил рукава, влез в сандалии и быстро покинул комнату, не желая больше нюхать вонь утреннего горшка.

Выхожу из комнаты. Иду по коридору.

Я еще не дошёл до лестницы, а уже ощущаю на себе пристальный взгляд. Полсотни глаз смотрели на меня с первого этажа, боясь потерять из виду. Невероятные ощущения. Я – рок звезда. Я та, которую ждут всегда. Когда моя “хрустальная туфелька” только ступила на первую лесенку, я почувствовал себя той самой принцессой, выхода которой ждали с нетерпением. Мужчины отрывали взгляды от своих кружек и устремляли свои взоры исключительно на меня. На меня смотрели даже местные шлюхи, в глазах которых читалась зависть. Подобно сквозняку, мужские голоса проносились по огромному, залитому светом солнца холлу, пробегали по липким столам, сообщая всем тем, кто еще меня не увидел, что вот она, идёт!

Это всё круто, всё прекрасно и греет моё чувство собственного достоинства, но такой хернёй сыт не будешь. Мне хотелось жрать и пить.

Спустившись на первый этаж, я сразу же бросаюсь к барной стойке. Но не успел я подойти, как тут же обломался.

– Инга! – проскрипел откуда-то из глубины холла мужской голос.

Я оглянулся. Пришлось напрячь зрение и пробежаться по грязным головам местных вояк, и даже заглянуть в их тарелки. И чуть не захлебнувшись слюной, я увидел идущего мне на встречу Эдгарса. Лицо его было серьёзным. Походка строгой. Здесь, в просторном холле с высоким потолком, в окружении тучи облачённых в кожаные доспехи мужчин, он ощущал себя довольно уверенно. Но меня не проведёшь. Было видно, как он пытался играть роль серьёзного мужика, но получалось как-то очень жидковато. Особенно это было заметно на фоне хмурых рях, сидящих за столами. Он шёл, а я так и боялся, что не дай Бог он заденет чей-то локоть. Тут тогда такое начнётся! Я так и вижу, как огромный оскорблённый мужик резко вскакивает и размазывает содержимое своей тарелки по лицу Эдгарса. Или выливает ему на голову остатки своего пойла, заливая его прекрасный голубой костюм.

Но нет. Моим фантазиям не суждено сбыться.

Дедуля маневрировал между столами, ловко обходя каждый свисающий локоть.

Жаль. Скучно. Дошёл без происшествий.

– Инга, – начал он, взяв меня под руку и подводя к барной стойке. – Ты уже готова?

– К чему?

– Как к чему? Борис уверил меня, что введёт тебя в курс дела.

Глаза Эдгарса выражали недоумение. Он искал на моём лице хоть какой-то намёк на то, что я имею представление о происходящем, но тщетно. Удивление было искусно наиграно на моём лице. Ничего страшного, пусть помучается.

– Инга, ты не подумай обо мне ничего такого. Я пытался ему объяснить, что ты никакого отношения к произошедшему не имеешь. Но он меня не слышит. Признаюсь, я сообщил ему о твоих способностях, но только потому что это поможет нам всем. Поможет всей деревне. Но поверь мне, я до последнего пытался ему объяснить, что ты ни как не могла принять участия в том беспорядке. Поверь мне, я был там, когда всё произошло.

Могу себе представить. Я и сам там был.

Эдграс говорит:

– Я был там, когда полчища крыс хлынули из подвала, всюду гадя. Этот негодяй… Этот негодник Алош выпустил всех крыс!

– Не всех…

Ой, бля!

– Что?

– Я хотела спросить: неужели всех? Быть такого не может!

– Всех-всех! Сейчас сама всё увидишь.

– Сама? Зачем мне всё это видеть? Я уже всё видела…

– Когда?

Да, бля! Кто меня за язык тянет! Так и запалиться в два счёта можно. Теперь выпутывайся, как малолетняя девчонка, застуканная в школьном туалете во время минета.

– Ну, вернее, мне всё Борис рассказал.

Услышав контрольное слово, Эдгарс улыбнулся.

– Значит, Борис всё-таки ввёл тебя курс дела?

– Да-да.

– Ну, вот и отлично!

Любопытно. И на что я подписался?

– Если ты готова, мы можем выдвигаться. Время.

– Я даже не позавтракала.

Мужик он хороший, что не говори. Не стал ничего уточнять, не стал меня подгонять. Голод явственно читался на моём не выспавшемся лице. Мужчина прошёл мимо меня, и как-то по-отцовски положил мне руку на плечо и развернул лицом к барной стойке. Эдгарс подозвал бармена, вид которого уже был уставшим и недовольным. Позже мне стало ясно, из-за чего такой говёный видок.

Эдгарс заказал две тарелки яичницы, на что получил ответ, мол надо было раньше приходить. Дуэль бармен тут же просрал, даже не успев начать. Выстрел. Промах.

Эдгарс надавил, и в итоге мы получили две тарелки. И вот сегодня я наконец-то плотно позавтракал.

С бекончиком.

С укропчиком.

С огромной тёплой лепёшкой, которой я подавился от жадности, уплетая за обе щёки. Ладонь Эдгарса одним точным ударом выбила не только весь дух из меня, но и хлебный клин, плотно вошедший в мою глотку. Под укоризненные взгляды местных я откашлялся, отпил прохладной водички. Отдышался. И когда с едой было покончено, а бармен услужливо забрал тарелки, мы двинули прочь.

На улице нас встретила уже привычная жара. Как она заебала. Пока мы блуждали по улицам, я успел весь взмокнуть. Хочется пожаловаться, но в виду последних событий я сделал определённые выводы: лучше свой пот на спине, че чужой на ляжках.

Всю дорогу Эдгарс молчал. Косился на меня, но ни слова не проронил. Как могила. И что уготовил мне этот дедуля? Уже не важно. Что там ужасного может случиться?

Заставит работать – я работы не боюсь!

Заставит бродить по вонючим подворотням и обратно крыс зазывать? Вообще легко! Дайте мне только выпивки и сигарет, и я вам всех грызунов округи верну в клетки. Неважно, что делать. Сейчас важно – это как быстро я смогу приблизиться к успокоению своей боли!

Как быстро я смогу освободить Роже.

Как быстро…

– Пришли, – говорит Эдгарс.

Мы подходили к уже знакомой калитке. Не менее знакомые мне охранники, облачённые в волнистые кожаные доспехи, молча расступились в разные стороны, лишь завидев наши лица. Они обменялись с Эдгарсон сухими приветствиями, а на меня даже не стали тратить своё драгоценное время. Без лишних вопросов, без каких либо глупых реплики или тупых шуточек в мой адрес два вспотевших гондона проводили меня взглядом ровно до тех пор, пока я не прошёл через калитку. Знакомое здание предстало передо мной во всей красе. По местным меркам – огромное. Выглядит так, как если бы в затухающей деревне, какой нить барыга решил бы отстроить себе особнячок этажа на три. Богато и со вкусом! Но с названием – промах. Швея. И кто придумывает такие тупые брэнды?!

Пройдя через двор, мы подошли к подножью здания. Взлетели по лестнице и прошли к главным дверям. Что сразу бросилось в глаза, а вернее в нос, – это ужасный запах. Воняло – полный пиздец. На улице еще ничего, а вот когда встаёшь напротив дверей и тёплый сквознячок проносится через всё здание – понимаешь, что внутри толи трубу в сортире разорвало к чертям, толи кто-то хорошенько обосрался, не добежав до того самого сортира. Гниющие ступни привокзального бомжа еще как-то можно переварить не заблевав себя с ног до головы, но тут…

Тут – полный пиздец!

Эдгарс вынул из кармана брюк два чистейших белых платка. Верхний протянул мне. В какой либо другой ситуации, я бы ни за что даже не прикоснулся бы к платку, высунутому из брюк старика, но сейчас без лишних слов было ясно, для чего всё это. Мы повязали их на лица, словно какие-то бандиты из художественного фильма о диком западе. Я сделал вдох. Вначале медленно, опасаясь втянуть уличную вонь, и тут же был приятно удивлён. Запах свежего бутона розы опылённого тычинками сирени наполнил мои лёгкие. Я был искренне удивлён. Даже не смог сдержать эмоций.

– Как приятно пахнет!

– Рад слышать, – гордо заявил Эдгарс. – Моё изобретение.

Что? Что ты там изобрёл? Лепестки свежих цветов запихал в носовой платок? Мои аплодисменты! Любопытно будет поглядеть на изобретение, при помощи которого мои глаза прекратят слезиться от смрада. Ну тут ясно, что нет нихуя. А жаль.

Входные двери, высотой в два раза выше меня были нараспашку. Мы заходим в здание. Внутри – шаром покати. В коридоре пусто. В рабочих кабинетах ни души. И это не удивительно. Я еще могу допустить рабочий процесс с платком на лице, можно попробовать отстоять смену, но вот что потом делать со своей одеждой? Стирка точно уже не поможет. Запах впитается так глубоко и так крепко, что только огнём вымывай.

Куда мы идём – я прекрасно понимаю. Но вот зачем мы свернули в один из кабинетов – нет. Эдгарс усадил меня на стул, а сам отправился в конец комнаты. Подойдя к огромному шкафу, он приоткрыл дверцу, внимательно изучил содержимое, и радостно залез в него по пояс. Когда он идёт ко мне на встречу, в его руках я вижу высокие кожаные ботинки, кожаный фартук и штаны.

– Надевай, – сказал он, положив фартук и штаны мне на колени. Ботинки я забрал из протянутой руки.

Даже не посмотрев на меня, даже не дождавшись пока я встану и начну стягивать свои штаны, мужчина вышел из кабинета, оставив меня в одиночестве. Я переоделся. Штаны сели идеально, а вот боты оказались чуть великоваты. Но это и хорошо. С моими мозолями самое оно. Я повязал портянки; сели как литые. Заебись! Фартук скрыл моё тело от груди до самых колен. Ну, видок ничего такой, как у мясника прям.

Эдгарс повёл меня дальше. В самую глубь коридора, где всё сгущалось. Запах становился гуще, а с каждым шагом к ногам начало что-то налипать, да и сам ковёр начал казаться каким-то влажным и вязким. Ох, мне это не нравится! Я мог представить, что там меня ждёт, но с масштабом проблемы промазал капитально. Только недавно я, будучи в теле Ала, покинул злосчастный подвал, пробираясь сквозь крысиную реку. Но такого пиздеца даже и представить себе не мог. Но что хочет от меня Эдгарс? Моё прямое участие не доказано. Соглашусь с тем, что я тут был в момент свершения революции, но вот Инга ни разу здесь и рядом не стояла. Так что я… то есть она чиста!

Пробираясь сквозь тонны говна, мы добрались до лестницы. До той самой, что ведёт в подвал. Вот он, момент истинны. Занавес открывается.

Мы спускаемся.

Зачем? Для чего?

Спускаясь вниз я заметил странное. Этого не должно здесь быть! Их запрещено было выпускать. Подошва моего сапога ступила на ступень рядом с безжизненным телом крысы. Изуродованным, облысевшим. Усыпанная струпьями кожа вся сморщилась в тонкие складки, напоминая кору дерева. Лужица серого гноя под крохотной тушкой засохла.

Откуда она тут взялась? Мы их не выпускали…

Ступенькой ниже – еще один трупик. Эта особь смогла встать на задние лапы, передними ухватиться за ступеньку выше и всё. Больше она не смогла ничего. Так и застыла, уставившись остекленевшими глазами в потолок. Эдгарс пнул её ногой. Тельце ударилось о стену и упало на пол, шмякнувшись в лужу гноя и крысиного помёта.

– Мне помощь не нужна! – раздалось снизу.

Кто-то был явно недоволен и зол.

Я спустился еще на три ступеньки. Увидел знакомое лицо и улыбнулся. Здесь, в подвале огромного здания, где освещение поступает сквозь узкие бойницы из комнат напротив, где воняло хуже, чем в запущенном коровнике, где можно легко угореть в два счёт, если ты вдруг решишь покемарить часок, стоял Ал. Со шваброй. С кислой рожей. И без повязки на нос. Он старательно счищал грязь с пола, собирая её в деревянный совок.

Скривив рожу, Эдгарс спустился быстрее меня. Ал посмотрел на него, уже понимая, что в тишине ему не суждено поработать.

– С таким темпом ты и за неделю не управишься, – проворчал старик. – Так что я считаю, что помощь тебе просто необходима!

Что?

– Я вообще не понимаю, – заныл Ал, – какое отношение я имею ко всему этому…

Глаза Ала нарисовали огромный круг, пробежавшись по полу, по стенам, по потолку, где кстати, ничего и не было.

– Ты еще поспорь со мной! – Эдгарс быстро подогревался. Еще пару возражений от Ала, и дедуля явно взорвётся. – Сроку вам даю – два дня! И скажите спасибо Борису!

Эдгарс повернулся ко мне. Пристально посмотрел. Если он и пытается состроить злого дядьку, то ничего у него получилось. Как бы он не пытался, как бы он не старался, и как бы он не пугал нас своим строгим тоном, глаза у него излучали добро и заботу. Но, старших надо уважать, и хорошо, что моя улыбка прячется за платком.

– Был бы я на его месте… – продолжил Эдгарс, но не договорил. Спасовал.

Поэтому ты и не на его месте! Бла-бла-бла!

Сильнее прижав повязку к лицу, я спрашиваю:

– Мне что делать?

– А как ты думаешь? Тоже, что и твой дружок – отдраивать подвал.

Глава 6

По чесноку – за два дня здесь хрен управишься. Весь пол и стены по колено были вымазаны густым слоем гноя вперемешку с помётом. И это я еще молчу про тела грызунов, толи начавших разлагаться, толи они прибывали в таком состоянии всегда. Как они тут очутились – для меня секрет, но посмотрев на ноги Ала, заляпанные по щиколотку вонючей смесью, мне сразу же вспомнился тот день, когда я и та женщина, что рассказывала всем, какая она отличная мать, выбирались за черту города. Тогда нас было много.

Мужчины.

Женщины.

Старики.

Рыдающие дети.

Вы знаете…

Да от куда вам это знать! Но, я попробую вам рассказать…

Мы покидали наш город, прячась под макушками высоких деревьев, и чем дальше мы уходили от наших домов, тем реже становился лес. Лысел на глазах, превращаясь в поляну для лесоповала. Люди, облачённые в тяжёлую броню, с автоматами наперевес вели нас к свободе по проторенной дорожке. Они говорили, что мы идём по дороге, устланной лепестками. Тогда с деревьев листья еще не падали, и не росли цветы вдоль дороги. Мы не знали ничего о прекрасных лепестках, умело рассыпанных на нашем пути. Мы ничего не знали и ничего не видели.

Не обращая внимания на сильный ливень, эта женщина говорила солдатам, какая она заботливая мать. Моя мать.

Она их просила.

Она их умоляла.

Её намокшие чёрные волосы слиплись и напоминали острые сосульки, свисающие с подбородка. Пытаясь убрать сосульки за ухо, она упрашивала солдат дать нам возможность покинуть город. Решалась моя судьба. Этой женщине было плевать на себя, плевать на судьбы тысячи человек, оставшихся позади нас волочить свою жизнь среди руин нашего города.

Только моя судьба.

Солдаты в промокшей от дождя форме переглянулись. Начался диалог. Грубый диалог, обильно разбавленный матом и сальными шутками. Но услышав только одно слово, одно, бля, слово, мать обрадовалась. Сказала спасибо. Мне на ухо она тогда шепнула: вертолёт.

Вертолёт – это счастье.

Вертолёт – это надежда.

Вертолёт для нас не только стальная птица питающаяся солярой. Для нас вертолёт – ангел, забирающий наши истерзанные души прочь из этого ада.

Мать взяла меня на руки, а один из вояк натянул на нас полупрозрачный дождевик. Она накинула капюшон, а мне только и оставалось, что сидеть смирно и наслаждаться стуком бьющихся капель о полупрозрачный целлофан зелёного цвета. Противные холодные капли больше не хлестали меня по лицу. Больше не щепали глаза, не оставляли на губах кисловатый привкус серы, появляющийся в облаках из-за густых столбов дыма, что изрыгались из каждого сожжённого дотла здания.

Мы побежали. Хлюпая грязью, мать бежала сломя голову за солдатами.

Я ничего не видел. Я только мог слышать. Мог слышать всё то, что происходило вокруг. И вот слыша всё это, мне хотелось оглохнуть. Я мечтал, чтобы в ушах стоял звон, как после огромного взрыва.

Я вжимаюсь в горячую шею матери как в подушку, закапываю нос поглубже и дышу. Громко, вдыхая запах кислого пота, успевшего смешаться с пресными каплями дождя.

Мне страшно.

Тепло и страшно. Но это ощущение продлилось недолго.

Мы вдруг остановились. Под гогот десятка мужских голосов маме подали руку. Помогли спуститься. Есть слова, от которых вы быстро успокаиваетесь, уходит тревога, вам хочется жить. А есть слова, после которых вам становится страшно. Вам не хочется жить. И сейчас я не мог понять своё состояние. Чувства меня обманывали.

Мужские голоса говорили нам, что сейчас безопасно. Проходила минута, и я слышал – опасно.

Минута – безопасно.

Минута – опасно.

Эти эмоциональные качели любого сведут с ума. И даже на одно “опасно” будет сказано два “безопасно” – легче не станет. Оказавшись в очередной “минуте безопасности” я решился оторвать лицо от материнской шеи. Опустил глаза. Там, внизу, под заляпанными грязью материнскими кроссовками я вижу утопленную в грязь одежду. Вижу множество стреляных гильз от автомата. Их так много, что они вылетают из-под подошвы ботинок бегущих впереди солдат.

Когда наступила “минута опасности” мы замираем. Я продолжаю смотреть, не спуская глаз с земли. Мама стояла на бронежилете. Рядом валялся еще один. Дальше – еще один. И сзади – еще один. И даже когда мы прошли дальше, под ногами продолжали валяться жилеты. Весь окоп, вся эта дорога “жизни” была вымощена бесполезными бронежилетами, в которые вместо бронепластин вставляли пиленые доски. Твёрдая опара, завёрнутая в иллюзию безопасности.

Снова “минута опасности”. Мы замираем, дрожим от холода, а один из вояк начинает нам рассказывать про те самые пресловутые лепестки.

Нам сказали, что мы пойдём медленнее. Нам сказали, что сейчас нельзя торопиться. Я продолжаю смотреть в пол, а мужской голос говорит маме, что Табурет – так они зовут хромого мужчину, на вид прожившего полвека – быстро не умеет ходить. Зато, он быстро находит лепестки, как свинья трюфеля. Все тогда засмеялись. А потом прозвучал взрыв.