Хроники Лаэриса: Вестник шторма

Глава 0: Прежде чем начнется буря

Я – дух вод Лаэрисского моря. Неуловимая нить, связывающая миры живых и мертвых. Веками я наблюдаю за брешью – тонкой, зыбкой гранью, через которую проходят призраки, миражи и тени. Я называю ее Разрывом душ.

Сквозь нее возникают образы затопленных городов, фантомные огни и призрачные корабли – чудеса и загадки моего мира. Люди принимают эти явления как прекрасную часть природы и своей жизни, а духи и тени скользят в хрупком равновесии.

Когда-то я был человеком, жившим в древнем городе Элейрине, расположенном на берегу Лаэрисского моря (что в переводе с древнеэлейринского языка означает «Хранитель жизни»), прямо под скалами Острова Звездопадов. Так продолжалось до момента Элейринского потопа, случившегося около пятисот лет назад. Тогда я и превратился в бесплотного наблюдателя за Разрывом Душ между мирами, о котором знаю только я. Веками эта брешь оставалась тонкой, но стабильной, являя людям красивые миражи посреди вод.

Теперь она дрожит сильнее. Она колеблется, словно рана, что не хочет заживать. Призраки стали более шумными, миражи искажаются, потоки между мирами пульсируют, пытаясь разорваться в новых местах. Я пытаюсь предупредить: посылаю знаки в воду, шепоты ветру, едва заметные отблески света, но никто этого не замечает. Паника скользит по моему существу: если Разрыв прорвется сильнее, история Элейрина повторится, и все погибнут в бездне хаоса и боли. Я не хочу этого.

Примерно через сто лет после падения Элейрина на утесе Острова Звездопадов поселились люди, очарованные миражами Лаэрисского моря – фантомными огоньками на поверхности воды и миражами моего родного погибшего города, которые в лунном свете оживали, и до сих пор оживают, объемными картинками над водой.

Я наблюдал за ними. Сначала это были несколько одиноких душ, воздвигших простенькие шалаши на вершине утеса Марианны, словно пытаясь прикоснуться к ветрам вечности. Затем появилась деревня – скромная, но живая. Люди трудились, праздновали, строили все новые дома, превращая скалы в свое убежище. Дома становились все больше и замысловатее, а улицы длиннее. Позже вырос Театрон Лунного Серпа – место, где каждый вечер рождаются творческие искры, где музыка и слова переплетаются под сиянием небесного серпа. Затем возник порт Миражей – пристань, откуда открывался дивный взгляд на затонувший Элейрин, мираж древних руин, танцующих в прозрачных волнах, и на таинственные фантомные огоньки, которые словно охраняют память города.

Этот порт стал гордостью жителей растущего города искусств, символом того, что прошлое и настоящее соединены здесь в магическом танце. Затем стали появляться всевозможные лавки и магазинчики, Гильдия художников и скульпторов, Магическая академия Селемариса, начальная и средняя орданы, Санктуарий Милосердия, Храм Вечного Равновесия, Сенат Девяти Домов и прочие здания и организации. И вот, в конце концов, вырос величественный город Селемарис. Гордый, живой и наполненный легендами, что струятся в каждом его камне и каждом вздохе ветра.

Мне нравилось, что в моих водах вновь кипит жизнь, что оживает целый материк, что появляется страна, раскинувшаяся от края утеса до песчаных берегов Туманного залива. Эту страну прозвали по названию моих родных вод и в честь Бога пресных вод, рек и озер – “Лаэрис”.

Говорят, еще в Эру Древних, когда земля была еще дикой и бесплодной, Бог Лаэрис взмыл к вершине одинокой горы Вэл-Ранос, что возвышается в центре острова Звездопадов, и пробил там трещину. Это был первый разлом, через который стала струиться чистая горная вода. Считается, что в настоящее время именно ею наполняется река Ивальса, которая проходит насквозь через весь Селемарис, разделяя его на два берега и обрываясь в Лаэрисское море Водопадом Семигласия. Благодаря этой реке пресная вода наполняет и другие реки, каналы и озера, даруя жизни новую силу и делая эти земли пригодными для обитания.

И теперь Разрыв душ, спустя столько лет после его появления, зашевелился, словно огромный просыпающийся подводный змей. Все, к чему я привык, все, что так любят местные люди и туристы, может попросту исчезнуть. Я не могу оставаться безмолвным, хотя силы мои ограничены, потому что я лишь тень в потоке времени. Но я буду ждать. Я буду искать того, кто услышит шепот вод и наблюдать за брешью, не в силах сделать больше.

***

Люди – интересные существа. Сначала Селемарис был маленьким дружным городком, населенным творческими и талантливыми людьми. Затем стал центром туризма: многие съезжаются сюда, чтобы увидеть знаменитые миражи посреди моря. Среди уютных улиц и каналов города расположилась знаменитая гостиница «Лунный Мираж». Это место, где отдыхают путешественники, искатели тайн и маги. С ее террас открывается вид на волшебные призрачные огни над водой, а внутри гостей окружает атмосфера легкой мистики и гостеприимства, сохраняя в себе дух древнего и живого Селемариса.

Когда-то это был маленький городок, где творческие души жили бок о бок, вдохновляясь искусством и мечтами. Время шло, и город рос, словно организм, обретая все новые слои, как кора на старом дереве. Теперь тут все гораздо сложнее.

Первый и самый верхний слой – маги и крупные бизнесмены. Они держат в руках нити власти и магии, плетут законы и сделки, словно марионетки. Их уважает город, но и опасается – слишком много силы в их руках, слишком много амбиций скрыто под вычурными мантиями и деловыми лицами. Они редко бывают искренними, но умеют маскироваться.

Вершину этого слоя составляют Верховный Магический Совет – структура, в которой сосредоточена магическая власть и надзор за использованием эфирных искусств, и Сенат Девяти Домов, где решаются законы, границы допустимого и политические игры. Совет и Сенат связаны между собой, но часто вступают в негласные конфликты за влияние. Первый диктует магические нормы, второй – общественные. Формально – равны. Фактически – кто убедительнее, тот и победитель. И каждый из них с виду непогрешим, но за кулисами правят вечные интриги, альянсы, сделки, о которых народ узнает только по последствиям.

Чуть ниже – артисты, художники, и театралы. Особенная каста, особенно те, что в Театроне Лунного Серпа. Они – душа и голос Селемариса. Порой капризные, порой мудрые, но всегда в центре внимания. Они играют не только на сцене, но и в жизни, превращая город в один большой спектакль. К их словам прислушиваются, и их взгляды могут изменить ход событий.

Следом идут зеры, мелкие чиновники и бизнесмены – носители стабильности и комфорта. Они обеспечивают город всем необходимым, от товаров до услуг. Практичные и прагматичные, они любят порядок и привыкли считать деньги. Их уважение трудно заслужить, но они и сами не прочь напомнить о своей значимости.

Рабочие, рыбаки и торговцы – это сердце повседневности. Без них не было бы ни пищи, ни уюта, ни живых улиц. Они молчаливы, но крепки духом, сплочены в своих кварталах и простых радостях. Их жизнь – это борьба и труд, но и они умеют мечтать и надеяться.

И, наконец, самые загадочные – черные артефакторы и отверженные. Их сторонятся, но боятся и втайне завидуют. Они живут на грани, владеют запретными знаниями и силуэтами тьмы, что способна расшатать весь город. По крайней мере, так говорят. Одно знаю точно: для них нет правил, и порой кажется, что именно они настоящие хозяева этого города.

Таков Селемарис – город контрастов, масок и скрытых истин. Каждый слой живет своей жизнью, переплетаясь с другими, создавая этот сложный узор, который я наблюдаю, как невидимый свидетель. И в этом клубке судеб и страстей зарождается магия – не только та, что в заклинаниях, но и та, что рождается в людских сердцах.

Внешний вид – немаловажная вещь в столице Лаэриса, особенно когда ты живешь в обществе, где каждый слой имеет свои правила и тонкие грани. Маги и владельцы крупного бизнеса предпочитают строгую, почти церемониальную одежду, словно хотят подчеркнуть не только свое богатство, но и власть, что держат в руках. Женщины носят длинные, почти церковные платья из бархата и шелка, чаще в глубоких, холодных тонах – сапфировый, изумрудный, темно-винный. Вышивки на тканях – тонкие и едва заметные, с морскими и лунными символами как напоминание о том, что их власть неразрывно связана с тайнами и законами Таллариса. Мужчины обходятся без лишних украшений: идеальные костюмы, жилеты и плащи, часто с гербами и символами клана, выточенные с такой точностью, что порой кажется, что в них заключена сама дисциплина.

Артисты Театрона, желая подчеркнуть свое исключительное положение, копируют аристократию, выбирая похожие ткани и цвета, но с чуть более смелыми и театральными акцентами. Их платья и костюмы тоже из бархата и шелка, с вышивками и узорами, но часто добавляют необычные детали – асимметричные рукава, слегка удлиненные шлейфы, декоративные пуговицы и броские украшения. Их внешний вид – попытка затмить настоящую элиту, играя на грани вычурности и вкуса, как сцена, на которой каждый – и актер, и зритель. Мужчины в их рядах не чужды легкой экстравагантности: яркие жилеты, шарфы, необычные головные уборы – все это призвано выделиться, но не слишком, чтобы не выглядеть вульгарно.

Зеры, мелкие чиновники из Сената и владельцы мелкого бизнеса выбирают практичность и статус в одном флаконе. Их наряды богаче и выразительнее, чем у рабочих, но менее помпезны, чем у магов. Ткани прочные, но с изящной отделкой: вышитые узоры, металлические пуговицы, дорогие пояса. Цвета – теплые, уютные, часто с нотками коричневого, зеленого и охры. Они хотят казаться успешными и уважаемыми, но без излишней роскоши.

Рабочие, рыбаки и торговцы предпочитают удобство и простоту. Их одежда – грубый лен, шерсть, порой наспех заштопанные много раз вещи, которые годами служат. Цвета приглушенные и землистые, без вычурных деталей. Но даже в такой простоте можно заметить гордость за свое ремесло, например аккуратно завязанный платок, вышитый узор на рубахе или крепкие кожаные сапоги, которые говорят о готовности к труду и выносливости.

А вот черные артефакторы и отверженные это отдельный мир в одежде и стиле. Они словно тени, одетые в неаккуратные, абсолютно разные, какие попало одежды, часто с множеством скрытых карманов, ремней и застежек, которые позволяют спрятать артефакты и инструменты. Их одежда часто потерта, но тщательно продумана – удобство и скрытность превыше всего. Иногда мелькают странные символы и руны, намекающие на запретные знания и опасные умения.

Такова ткань города – сотканная из нитей разных судеб и амбиций. И каждый, проходя по улицам Селемариса, словно играет свою роль, сшитую из этих образов.

Но я знаю одну особу, которая идет вразрез со всеми правилами. Я начал особо пристально наблюдать за ней шестнадцать лет назад, в один из самых кошмарных дней существования Селемариса. Небо тогда было тяжелым, цвета старого свинца, и море ворочалось, как раненый зверь. Город жил своей жизнью, не замечая дрожащих теней в волнах и треска в камнях. А я, как всегда, скользил рядом с зыбкой границей между мирами, наблюдая за людьми и за их тщетной суетой с маленькими радостями.

Я отчетливо помню тот вечер. Сначала все было спокойно, почти идеально. Солнечный свет мягко лился по крышам, окрашивая Лазурную улицу в теплые оттенки золота и морской волны. Люди неспешно переходили мосты, смеялись, разговаривали. Город жил своей обычной жизнью, полной надежд и обыденных забот. Но небеса начали сгущаться, словно кто-то потянул тяжелое покрывало из туч над головой. Воздух стал тяжелым и влажным, запахло грозой и сыростью. Буря налетела резко, нежданно. Ветер взвыл, сорвав с крыш черепицу и играя тканями платьев бегущих по улицам саэр, желающих укрыться где-то от внезапно налетевшего шторма. Вспышка молнии разорвала небо, и гром раскатился с такой силой, что дрогнули стены и стекла. Удар молнии пришелся прямо в склон Утеса Марианны – древней скалы, что веками держала на себе дома, магазины и лавки, то есть, целую улицу. Тот миг для меня выглядел как мгновение, когда время замедляется, а потом рушится вместе с камнями.

Скала треснула и задрожала, словно вздохнув под тяжестью веков. Камни, пыль и обломки полетели вниз вместе с испуганными жителями Лазурной улицы. Крики и стоны разносились эхом, словно сама душа города плакала от ужаса. Улица, на которой когда-то смеялись дети, торгаши выкрикивали цены, а артисты готовили костюмы, буквально за секунды превратилась в зияющую бездну. Дома, фонари, мостовые – все исчезло в пенящейся, холодной воде Лаэрисского моря.

Двое десятков жизней унес тот обвал. Среди них были они, муж и жена Невариен, декораторы Театрона Лунного Серпа. Это были счастливые, веселые люди с золотыми руками и светлыми мечтами, способные из простых досок и ткани создавать целые миры, в которых оживала магия театра. Они рисовали светящиеся звезды на занавесах и строили корабли, готовые унести зрителей в дальние выдуманные страны. Их любовь к искусству была не менее велика, чем любовь друг к другу.

Их семилетняя дочь прибежала не сразу. Мокрая, с разбитыми коленками, перепачканная в ягодах из Арагового леса, она прибежала туда, испуганная и растерянная. Она искала свою улицу, свой дом – но на ее месте зиял лишь обрыв, лишь бездна, поглотившая все знакомое и родное.

Я видел, как она бегала по краю пропасти, дрожа и сжимая в маленьких детских ручках мокрые от дождя кулачки. Лицо ее было белым, а глаза большими и полными шока. Она металась там, словно потерянный дух среди руин, одинокая и беззащитная. И никто из немногих зевак, оказавшихся там, не обращал на девочку никакого внимания, пока она искала родителей. Либо вообще показывали пальцем и шептались: теперь она – живая память о том дне, когда город навсегда изменился. Затем к ней подошел один из магов Верховного Магического Совета и сказал с каменным лицом, что ее родителей и дома больше нет.

Ту девочку зовут Лираэль Невариен. Я видел, как она в тот день до самой ночи простояла на краю утеса, где когда-то стояла улица Лазурная, с трудом принимая произошедшее. Стояла одна, под утихающим дождем, вся в пыли и в разодранном голубом платьице, с рассеченным лбом и кровоточащей коленкой. Волосы ее, цвета зрелой чернильной вишни, спутались и прилипли к лицу. Она не плакала. Только смотрела в бездонную пустоту, где еще недавно стоял ее дом, и в безмолвном ужасе, с разрывающей на куски надеждой, звала кого-то. Я слышал ее голос, хриплый и надломленный.

– Мама?.. Папа?.. – Тонкий детский голосок взывал к безвременно ушедшим родителям. Да, она все еще надеялась, что они вот-вот выйдут откуда-то из толпы зевак и скажут, что все будет хорошо. Мое эфирное существо тогда чуть не разорвало от печали.

Но ответа не было. Только плеск волн, да шепот зевак. Она стояла неподвижно, устав от бессмысленной беготни по краю утеса, смотря на бушующие волны внизу, и продолжала звать. Все громче, и громче, осознавая происходящее. Пока горько не разрыдалась, вытирая катившиеся градом слезы из красивых детских глаз цвета темной морской волны маленькими детскими ручками.

Горожане шептались: “девочка проклята”, “море оставило ее в живых не просто так”. Говорили, что фантомы Лаэрисского моря уберегли ее, что она – помеченная. Я слышал каждый этот шепот, и слышу до сих пор.

Из уважения к ее родителям, Театрон Лунного Серпа приютил сироту. Так, Лираэль с самого детства, с семи лет, жила на чердаке Театрона. Совершенно одна, потому что никто не захотел брать “проклятую”, отверженную девчонку под опеку. Так она и жила: между костюмами, старыми декорациями и пыльными реквизитами. Я следил за ней из теней лож и кулис, видел, как она росла, впитывая запах старой ткани и запах грима. Как училась шептать слова из пьес, подражая актерам, пока никто не видел.

***

Она выросла, и стала… Иной. Со дня обвала она приходила туда, на утес Марианны, почти каждый вечер. Садилась на самый краешек некогда улицы Лазурной, на обломок плиты, заросший солью и мхом, который в городе также сочли проклятым. Сидела, поджав ноги, и разговаривала с пустотой. Рассказывала обо всем: о том, что теперь она живет на чердаке в Театроне Лунного Серпа, о ее первой незначительной роли в спектакле, о старухе, у которой просила работу, о женщине с базара, которая ругала ее за длинные распущенные волосы, о детях, что дразнят ее проклятой, о первой работе в таверне. Говорила, что ей снова снился ее дом, и что во сне мама пела ей колыбельную, а папа вырезал кораблик из дерева, чтобы запустить его вместе с ней в канале Ночной Лилии.

Я слушал ее год за годом. Из всех людей Селемариса только она одна теперь кажется мне по-настоящему живой. Не из-за страха, не из-за суеверий, а потому что ее душа все еще помнит тень того, что случилось. Люди всегда сторонятся таких: слишком много тишины в ее молчании, слишком прямая спина, слишком много одиночества, что тянется за ней, как шлейф. Люди ее сторонятся, а я, призрак, тянусь к ней, как мотылек к свету в полной тьме.

Когда она подросла, ее актерский талант стал очевиден. Девушка была невероятна! На сцене она становилась то трагической королевой, то безумной прорицательницей, то озорной героиней гротеска. Каждый ее выход завораживал, и сейчас завораживает, зал. Да, даже несмотря на то, что селемарисцы считают ее “Проклятой” и пускают слухи о ней по всему Лаэрису, ее обожают как актрису. А я знаю: это просто ее способ жить. Не зря в ней течет кровь Теарина и Мириэль Невариен.

А теперь она – настоящая звезда Театрона Лунного Серпа. Ее имя на афишах, ее голос в каждой улочке. Ее любят и одновременно боятся и ненавидят, ведь всем кажется: Лираэль все еще разговаривает с пустотой, только теперь на сцене. Так, отверженная девочка стала одновременно и элитой города, ведь люди приплывают со всех существующих материков, только чтобы увидеть ее на сцене.

Но в Театроне Лунного Серпа люди иные. Как относятся к ней коллеги? Они восхищаются и завидуют, ненавидят, но мечтают быть ею. Почти никто не решается сказать ей в лицо ни доброго слова, ни злого, за некоторыми исключениями. За ее спиной актеры шепчутся: «Она проклятая», «Дурной знак», «Посланница мертвого города». Зависть к ее таланту жжет их сильнее, чем огонь кулис. Она занимает главные роли, хотя у нее нет ни влиятельных родственников, ни богатых покровителей. Лираэль добилась всего сама, силой воли, талантом и презрением к правилам.

А еще она никогда не играла в чужие игры. Когда аристократия Селемариса облачилась в зелень и сапфир, она выходила в белом – цвете траура и несчастья. Когда женщины прятали волосы под сложными прическами, Лираэль распускала пряди чернильно-вишневых волос по плечам. Театральные костюмы она носит на улицах, как повседневное платье. Ее наряды почти всегда вычурны, почти вызывающи, но всегда элегантны.

Лираэль вежлива и старается не вступать в контакт с коллегами и другими Селемарисцами. Вот только если ее доводят, она тут же превращает все в театральный фарс. Коллеги боятся ее не из-за злобы, а из-за ее отчужденности, и из-за слухов о “проклятье”. Она почти не говорит с ними, словно живет в другом мире. Ее глаза цвета Лаэрисского моря будто читают души, а в ней живет часть той бездны, что разверзлась шестнадцать лет назад. Актеры суеверны так же, как и рыбаки. Они знают: та, кого даже море отказалось забирать, та, кто с детства ведет диалог с пустотой на обрыве, не может быть простой. Они восхищаются ее искусством, завидуют успеху и одновременно избегают.

А я все так же слежу за ней из зыбкого пространства между мирами. Я говорю с ней, хотя она и не слышит меня. Никто не слышит… Я зависаю в воздухе призрачной медузой рядом с ней, хотя она меня не видит. Иногда мне кажется, что она знает, что я здесь. Уже несколько лет она зовет пустоту “Друг”, и даже словно смотрит прямо на меня своими большими глазами. Они переливаются оттенками сине-зеленого: то темные, как предгрозовые волны, то прозрачные, как вода на заре. В их глубине будто скрывается что-то древнее и недосказанное, как вечно зовущий морской горизонт. При ярком свете в них проступает холодный аквамариновый отблеск, а в сумерках они кажутся почти светящимися, как фантомные огоньки в Лаэрисском море. Горожане шепчутся, что в ее взгляде можно увидеть отражение затонувшего Элейрина, а кто-то даже считает, что свою собственную смерть. А я вижу нечто родное, нечто знакомое.

Глава 1: Танец на краю

Две Луны плавают в темном небе, играя серебристыми лучами в отражении воды Лаэрисского моря. Театрон Лунного Серпа опустел, но для Лираэль вечер только начинается.

Она вышла из боковой двери на улицу, где влажная мостовая блестит под ночными огнями после дождя. Платье из тончайшего белого атласа струится за ней, словно огромная капля тумана, окутывая фигуру легким сиянием. Его тонкая ткань расшита серебристыми нитями, переплетающимися в узоры морских волн и ветров, которые едва заметно переливаются в свете фонарей. Длинные рукава с кружевной отделкой едва касаются ее запястий, а узкий корсет подчеркивает талию, придавая силуэту грациозность и легкость. Юбка, ниспадающая каскадами, слегка колышется от каждого ее шага, напоминая белоснежный парус, готовый унестись в ночное море.

Распущенные волосы тяжелыми волнами падают на плечи, переливаясь в редком свете уличных магических фонарей и бледном желтоватом сиянии эфритовых кристаллов, расположенным по краям дорожек. На голове красуется изящный венок из серебра, украшенный черными бусинами и лунными камнями, словно корона давно утонувшей королевы.

Прохожие, заметив ее, шепчутся с негодованием и укором. Женщины косятся, пожимая плечами: «Как она смеет носить белое – цвет траура и смерти? Да еще и так вызывающе!» Мужчины, проходя мимо, недовольно морщатся, будто само ее существование – вызов их устоям. Кто-то даже смутился, сбавив шаг, когда ее яркий образ вдруг прорезал привычную серость улицы.

Лираэль знает, как она смотрится, и она обожает такие моменты. Здесь, на темных улочках Селемариса, ее личный театр, а все зеваки и завистливые актеришки просто недостойные зрители.

– Эй, Невариен! – Позвал знакомый гнусавый голос.

Она устало поморщилась и чуть обернулась. Медленно, словно драматическая героиня, открывающая “четвертую стену”. Там, в полумраке, спрятались трое: Денарион Лаерон, Фрейна Севрель и Маллео Грэнторн. Их глаза блестят страхом и завистью. Впрочем, как и всегда. Они – ее коллеги по Театрону Лунного Серпа, амбициозные актеры которые всю жизнь мечтают о главных ролях и славе, но у судьбы свои планы.

Денарион – высокий и стройный юноша, с надменным взглядом стального цвета, всегда безукоризненно одетый в костюм из темного бархата, украшенный серебряной вышивкой. Его голос ровен, но он не смог достичь высот и эмоций, необходимых для главных партий. Что ж, зато он неплохо поет. Часто сокрушается на тему того, что именно ему должна была достаться вся слава, ведь он старше Лираэль на два года, и на сцене играет гораздо дольше. Только вот он забывает, что она еще маленькой девочкой пела в таверне, зарабатывая себе на хлеб, пока его богатые родственнички носились с ним, будто он – коллекционная ваза из Астемира времен первой половины Эры Объединения.

Рядом с ним, чуть спереди, деловито стоит Фрейна. Это юная и пронзительно красивая девушка с бледной кожей и длинными светлыми волосами с легким голубоватым оттенком, всегда аккуратно уложенными в сложные прически. Ее движения на сцене будто застывшие, как планктон в водах Лаэрисского моря. Настолько безжизненные и невыразительные, что для актрисы это кажется смертельным недостатком. Зато она имеет склонность запоминать абсолютно любой текст, даже чужой.

Маллео – низкорослый и коренастый, с рыжеватыми волосами и веснушками на лице, которые он тщетно пытается скрыть дорогими парфюмами и накрашенными бровями. Смешно! Он не может запомнить даже две простые строчки текста без запинки, что вызывает лишь раздражение у режиссеров. Зато ему нет равных в танцах, и невозможно не заметить как он мерзко гнусавит ради образа мальчишки-разбойника. Он все время трется рядом с Денарионом и Фрейной, представителями состоятельных аристократических семей, хотя сам пробился в театралы только благодаря связям родителей, которые работают мелкими чиновниками в Сенате Девяти Домов.

Я как-то упоминал детей, что дразнили Лираэль в детстве. Я смотрю на этих выросших в роскоши невежд и хочу выкинуть их в Разрыв душ: в Элейрине их бы давно изгнали, как позор народа! Или хотя бы измазали в меду и выставили на городской площади на два часа “Особого солнцепека”, чтобы их жалокрылы перекусали!

– Опять в белом? – Протянул Денарион, стараясь говорить дерзко, но голос подрагивает и манерно тянется. – Выглядишь как похоронный саван.

– Ты хоть знаешь, что белый цвет у нас в Лаэрисе значит? – Язвительно добавила Фрейна, складывая руки на груди. Лираэль сощурилась. Ее губы дрогнули в той самой полуулыбке, от которой в зрительном зале мороз ползает по коже зрителей.

– Знаю. – Прошептала она так, будто делится сокровенным. Таким мягким голосом, как бархатная удавка. Театрально откинув волосы, она раскинула руки, словно собирается обнять весь Талларис, и певуче продолжила: “Белый – цвет тех, кто уже станцевал с бездной однажды и вернулся, сияя ярче чем прежде.”

Затем она услышала их смех, грубый и громкий, совершенно не аристократический. Фрейна звонко захохотала так, что я чуть не порвался на две эфирные медузы. Я честно удивлен, что стекла в ближайших домах остались на месте.

Лираэль застыла, вперив в троицу взгляд с ледяной снисходительностью. Медленно склонила голову, как будто прислушиваясь к отдаленной музыке, что слышна только ей. Смех начал стихать. Она сделала медленный шаг вперед, прямо к этой троице, и еще один. Каждый ее жест был выверен, точно в последнем акте какой-то комичной пьесы. Платье мягко скользит по мокрой мостовой, словно ртутная река. Глаза цвета Лаэрисского моря вспыхнули холодным блеском.

– Скажи, Фрейна, – почти ласково, с фальшивой заботой произнесла Лираэль, подходя вплотную, – каково это, завидовать той, что шепчется с тенями, а самой всю жизнь дрожать перед собственной?

Фрейна попятилась за спины своих неуклюжих дружков.

– Ах… ты… Проклятая! – Выпалила она, запинаясь о подол собственного платья, и схватившись за Денариона и Маллео, чтобы не упасть.

Лираэль театрально вздохнула, как разочарованная примадонна, которой вновь предлагают одну и ту же роль.

– О, кулиса святая, проклятая! – Вскинула бровь и приложила ладонь к груди. – Какая трогательная банальность! Мне пора завести счет этим милым прозвищам. – И тут же рассыпалась в заливистом, звонком театральном смехе. Искристом, с легкой безумной ноткой, как у героини гротескной трагикомедии. Именно в этот миг Фрейна Севрель оступилась! Она отпрянула от Лираэль, наступила на подолом своего платья и, махнув руками, как курица крыльями, с визгом перевалилась через край красивого кованого ограждения прямо в Канал Ночной Лилии!

– Она меня сглазила! Проклятая колдовка, унеси ее отлив! – Завопила Фрейна, булькая в мутной воде, окруженная кувшинками, подсвеченными красивыми фонариками из эфритовых кристаллов в виде морских лилий.

Я ликую. Если бы мог смеяться, мой смех сейчас сотрясал бы весь Талларис. За неимением этой возможности, я лишь довольно перебираю невидимыми щупальцами влажный морской воздух, задорно покачивая своей такой же невидимой медузьей шляпкой.

Денарион и Маллео отпрыгнули от Лираэль как от разъяренного духа и неуклюже полезли доставать из воды свою горе-подругу. Из переулков уже начали стекаться люди: торговцы, музыканты, пара рыбаков с фонарями, и просто любопытные горожане. Толпа жадно ловит глазами эту сцену. Лираэль заметила это и сделала еще шаг, точно выходя к воображаемой рампе. Она вскинула руки, словно ловя свет софитов, и ее пальцы выгнулись в нарочито изящных жестах. Голос зазвучал певуче, напыщенно, с лукавым блеском в глазах.

– Я вас предупреждала. – Лираэль нарочито сделала паузу, позволив молчанию налиться напряжением, как грозовой туче над городом. Затем, с тем же игривым, наигранным трагизмом, продолжила дальше. – Никогда не играйте со звездами, – она закатила глаза к небу, словно подчиняясь великому роковому сценарию, и уже почти весело, чуть повысив тон, продолжила, – они могут сжечь!

В этот момент ее голос напомнил мне реплику примы в пышной маскарадной трагедии, где смерть – всего лишь эффектный поворот сюжета, а не финал. Я наблюдаю, как ее слова ложатся на притихшую толпу. Никто уже не решается смеяться, скорее мечтают провалиться под землю от недоумения. Я ощутил щекотку древнего восторга: она не угрожает, она просто играет. Все эти жалкие смертные, перекрещивающие свои лбы большими пальцами, скрюченными от страха, всегда были всего лишь статистами в ее пьесе. Когда толпа неодобрительно зашепталась, Лираэль сделала элегантный реверанс. Затем, постепенно удаляясь в сторону своего практически личного утеса, театрально стала рассыпать зевакам воздушные поцелуи.

– Ах, как же прекрасно быть поводом для ваших ночных кошмаров! – Звонко провозгласила она, чуть вздернув подбородок. – Не забудьте помолиться Безмолвной о том, чтобы я вернулась, ведь без меня ваши жизни так скучны!

И плавно исчезла в переулке, оставив за собой только колыхание воздуха и шепоты зевак.

***

Лираэль идет все медленнее. Белое платье шуршит по камням, как сорвавшийся с неба холодный туман. На мгновение мне показалось, что город исчез за ее спиной, и остались только ветер, соленый воздух и знакомое чувство пустоты. Она миновала старую башню караульных, не глядя на нее, пересекла мосток, где камни истерлись до блеска под ногами бесчисленных поколений рыбаков и воров, и перед глазами открылся вид на полуобрушенный старый дом на самом краю утеса, остатки ограждающих лент, и покрытый мхом памятный камень.

Она вновь дошла до злополучного края утеса Марианны. Море встретило ее привычным низким гулом. Волны перекатываются внизу, освещенные отражением серпов двух Лун, и кажется, что в их глубинах дрожит что-то, чего обычные люди не замечают. Но она, возможно, что-то видит.

Лираэль подошла к краю – месту, где когда-то земля раскололась, унося с собой часть города и души тех, кто пал в тот роковой день. Ветер, свежий и соленый, треплет ее чернильно-вишневые волосы, отбрасывая их назад и оголяя бледное лицо, в котором читается тяжесть воспоминаний. Юбка ее платья развевается в такт порывам ветра, напоминая парус затерянного судна, брошенного посреди безмолвного океана.

Под ногами – скалы, черные и шершавые, покрытые морским мхом и соляными кристаллами. Слева, на пригорке, на расстоянии вытянутой руки, стоит старый каменный памятник. Массивный, грубоватый и обветшалый от времени, но в нем хранится гнетущая память. На его поверхности выбиты имена тех, кто погиб шестнадцать лет назад, когда обвал поглотил Лазурную улицу: талантливые декораторы Театрона Лунного Серпа, супруги Невариен, и множество простых жителей, чьи жизни навсегда остались в беснующихся водах под утесом Марианны.

Откуда-то из глубины памятника, кажется, доносится тихий шепот – голоса тех, кто больше не вернулся из темной пучины. На деле же, это всего лишь отдаленные голоса переговаривающихся где-то в порту под скалой живых людей. Лираэль присела на знакомый обломок камня, поросший мхом и выветренный штормами, где еще едва читаются обрывки выбитых слов прежней таблички – «…ли…а Л…зу…ная». Она подогнула под себя ноги и уставилась в темноту, где когда-то остановилось время.

– Ну здравствуй, Друг, – тихо выдохнула она в ночь, – ты видел сегодня, как эта дурочка в канал свалилась? Ох, Великие, какой театр, правда? Они все вечно шепчут: “Проклятая, проклятая”… А что я? Я разве не обязана их радовать? Немного ужаса, немного безумия, немного белого в сине-зеленой толпе.

Она замолчала. Ветер затих, словно прислушиваясь. Волны внизу вспыхнули фантомным свечением. Где-то возле Островов забытых кораблей мелькнул далекий полупрозрачный корабль-призрак с горящими парусами. Лираэль медленно провела ладонью по воздуху, как бы нащупывая что-то невидимое.

– Ты слишком добра, девочка. В мое время их бы давно изгнали, как позор нации за неподобающее поведение! Когда-нибудь я верну хотя бы часть своих сил и натравлю на них рогатых акул! – Сказал я так бодро, будто она меня слышит, и возмущенно дернул щупальцами. Она смотрит вдаль. Туда, где под Лунами снова появляются очертания древних стен моего родного Элейрина, и, то тут, то там, зажигаются фантомные огни.

– Мне иногда кажется, что ты действительно там. – Шепотом сказала она, прислушиваясь. – Или, может быть, ты – это я? Просто та часть, что осталась там, шестнадцать лет назад, под обвалом, вместе с ними. – Сказала она и посмотрела на обветшалый памятник. Вздохнула, провела рукой по именам своих родителей.

– Я здесь, но я древнее, чем ты думаешь. Для меня ты – несмышленый ребенок, за которым нужно присматривать. – Сказал я беззвучно, качнувшись в воздухе. Я задел ее плечо своими щупальцами. Пусть она и не чувствует, для меня это подобие общения. Первого общения за последние пятьсот лет, не считая выслушивания завываний страдающих духов Элейрина.

Впрочем, я должен присматривать за всеми этими призраками. Таков мой долг, пока кто-то не решит проблему с Разрывом душ. В конечном счете, я такой же дух, как и они, и тоже хочу, чтобы меня слышали, но меня лишили формы и возможности говорить. Я могу только смотреть на последствия своих необдуманных решений, и на то, как развивается жизнь вокруг меня. Еще я иногда могу трогать призраков, потому что они тоже из эфира, вот только они меня тоже не видят.

Она вдруг посмотрела в мою сторону так, будто видит меня. Я даже слегка сжался.

– Сегодня снова был сон, – продолжила Лираэль, – мама пела, папа учил мастерить что-то из подручных материалов, а потом опять тишина и жуткая тьма. Я проснулась в холодном поту, а на чердаке, как обычно, пусто, тихо, темно, и костюмы висят, как безголовые призраки.

Она вслушалась в гул морской воды, в треск камней, в слабое эхо собственного голоса, а потом снова отвернулась к миражу и попыталась убрать за ухо растрепанные ветром волосы изящным движением правой руки. Она молчала несколько минут и неотрывно смотрела вниз.

– Ты знаешь, Друг, иногда я думаю, может, стоит сделать это? Просто шагнуть вниз. Ведь тогда, кто знает, может быть, я, наконец, встречу их там? Или, хотя бы, перестану все это чувствовать. – Ее губы дрогнули. Она улыбнулась чуть криво, чуть безумно.

– Ты не сделаешь этого, Лираэль! Не сделаешь, потому что ты сильная. – Я безуспешно пытаюсь утешить подругу, которая меня даже не видит. – Ты – звезда, а они – пыль! В мое время с такими невеждами не церемонились. Эти аристократы совсем зазнались!

– Ладно, уговорил. – С горькой усмешкой сказала она, будто услышала мои стенания. – Еще не хватало мне получить в Запределье выговор от родителей за такие выходки. – Девушка поднялась так легко, будто не в силах ощутить вес собственного тела, затем отряхнула подол платья от песка, пыли и мха несколькими резкими движениями и в последний раз перед уходом посмотрела вниз: туда, где вода переливается зеленым и синим.

– Спокойной ночи, Друг. – Почти ласково сказала она.

Лираэль развернулась и медленно пошла прочь, оставляя за собой только легкий запах цветочных духов, бледное сияние платья в лунном свете и странное ощущение, что ночь следит за ней. Спустя несколько шагов она остановилась. Ветер растрепал ее волосы и платье. Она вновь обернулась к обрыву, вновь подошла к нему и посмотрела вниз закусив губу.

– Не нравится мне твое поведение сегодня. – Пробубнил я недовольно и беззвучно прямо у нее над ухом. – Давай-ка, девочка, разворачивайся и брысь отсюда, а-то бездна начнет к тебе присматриваться.

Белое платье словно светится в ночи, а ветер путает пряди ее темно-вишневых волос, обнимает, будто уговаривая вернуться. Море внизу мечется, как раненый зверь, а фантомные огни дрожат в водах, отражая все те же две Луны и россыпь звезд. Лираэль смотрит вниз долго, молча. Я начинаю нервничать.

– Ты знаешь, Друг, – заговорила она. Голос ровный, без надрыва, будто отрепетированный монолог. – я устала. Устала быть легендой, проклятием, тенью на их светлом празднике. Устала от взглядов, шепота за спиной и от того, что даже самые дешевые слухи о себе приходится делать красивыми. – Она выпрямилась, отбросила волосы со лба. – Они думают, что я безумна. Так пусть будет так. – Лираэль спокойно улыбнулась.

И тут, из-за поворота на тропе к утесу, донесся стук каблуков и взволнованные голоса.

– Она здесь! Быстрее! – С визгом крикнул Денарион. За ним семенит мокрая, как испуганная курица, Фрейна, и тяжело дышит мокрый до нитки Маллео, хромая на левую ногу. Вероятно, после того, как поскользнулся на мокрых камнях, пытаясь вытащить из канала Фрейну, и свалился сам. Хотел бы я видеть этот цирк!

– Она должна извиниться! Это позор! – Прорычал Грэнторн.

– Она испортила мне платье за сто пятьдесят лунных монет! – Добавила Фрейна Севрель с обиженной истерикой. Та самая актриса, что искупалась в Канале Ночной Лилии, и, судя по всему, утянула за собой и своего рыжего дружка Грэнторна.

Когда они выбежали к обрыву, они резко остановились. Их взгляды зацепились за силуэт на краю: Лираэль стоит спиной к бездне и лицом к Селемарису. Белое платье струится вокруг ног, волосы разметались по плечам, глаза сияют в лунном свете. Она раскинула руки, словно актриса в кульминации трагедии, и кажется, что мир вокруг – лишь сцена, а зал вокруг пуст, и вокруг – ни души. Троица остается в тени, слишком далеко, чтобы Лираэль могла их заметить. Морской ветер и плеск воды внизу создают слишком много шума, чтобы она могла услышать их вопли про "извинения" и "испорченное платье за сто пятьдесят лунных монет". Для нее их присутствие лишь шепот ветра.

– Лираэль! – Крикнул я, пытаясь остановить ее, хотя знаю, что это бессмысленно. – Не делай этого, Лираэль! Ты не знаешь, что ждет за гранью! Ты станешь таким же мучающимся злобным духом! Твоих родителей тут нет, они давно ушли в Запределье! Надеюсь, что ушли… Не важно, прошу, остановись!

– Благодарю, дорогие мои! – Крикнула она театрально в сторону огней вечернего Селемариса, расправив руки, как птицы расправляют крылья. – Аплодируйте, плачьте, умоляйте! Сегодня ваша звезда уходит красиво!

Я кричу в пустоту. Меня никто не слышит. Паника охватила мое эфемерное естество так, что мне показалось, что меня разрывает на куски. И вот, с изящным движением, словно танцуя, Лираэль Невариен опрокинулась назад и полетела спиной вниз, прямо в бездну Лаэрисского моря!

– НЕТ! – Крикнул я бессильно, но сделать ничего не могу. Я, как и всегда, просто жалкий наблюдатель без формы, голоса и имени, которого не достоин.

Она летит вниз как белое пятно на фоне темного неба и вспыхивающих внизу фантомных огоньков. Темные воды с шумом бьются о скалы, предвкушая "падение звезды". Лираэль улыбается. В ее глазах ни страха, ни боли. Она давно хотела этого. Воды Лаэрисского моря манили ее с того самого дня шестнадцать лет назад. И вот, она решилась, и даже это сделала грандиозно, как финал театральной пьесы, вихреница! Потом исчезла в бездне. Вслед раздались визги застывшей в шоке троицы.

– Во имя прилива!.. Она.. Она прыгнула?! – Фрейна в панике схватилась за Денариона.

– Это… это проклятие! – Прохрипел Маллео, отступая и заикаясь.

Тройка жалких аристократишек испуганно закричала и бросилась наутек. В любой другой момент я бы полетел за ними, мысленно смеясь над их напуганными нежными лицами. Но там, в моих водах, погибает она – Лираэль.

***

Меня нельзя назвать сентиментальным духом. За пятьсот лет я насмотрелся на многое: падение Элейрина, резня в деревне Аст-Эриа на празднике Светопада, жестокие бойни в “Белой Башне”, сотни кораблекрушений, даже суициды из-за неразделенной любви. Я каждый раз смотрел на это и думал, сколько еще огоньков засветится в моих водах? Тех самых огоньков, которые колышутся под водой, с трудом удерживая человеческую форму среди шелеста волн и крика назойливых чаек, и плачут. А я должен слушать этот плач, слушать каждого из сотен страдающих призраков.

Да, красивыми огоньками они выглядят лишь с высоты Селемариса. На самом деле под водой плавает огромное количество полупрозрачных, плачущих и воющих даже под толщей воды, духов, которые светятся от своих сожалений и страданий. Это те души, что так и не нашли покой, простившись с жизнью в водах Лаэрисского моря.

Примерно двести лет назад люди заинтересовались феноменом этих водных огней и миража, и отправили туда пару кораблей для исследования. Корабли стояли в водах морского Элейринского плато несколько суток, не подавая никаких признаков жизни на них. С обоих кораблей исчезли все: и экипаж, и зеваки-аристократы, заплатившие уйму полных кругов Лунного серебра, отправляясь в экспедицию. Люди до сих пор гадают, что тогда произошло. А вот я лично все видел своими глазами-бусинами, и это было интересно. Призраки, что становились особенно активными ночью, нашли, на кого излить свою боль и утянули всех на дно морское.

О, я помню, как они накинулись на людей на тех кораблях, будто голодающие на хлеб! Кто-то из живых даже мельком смог увидеть их мертвые тени. Паразиты цеплялись к живым и сводили их с ума, Песнопевцы скорби выли во много раз сильнее, чем обычно, заставляя людей чувствовать непреодолимую тоску, и даже Блуждающие ходили по кораблям и шептали что-то несчастным прямо на ухо. В итоге, кто-то сбросился сам, а кто-то кого-то убил. Никто не выжил тогда. Теперь стонут вместе. А я должен слушать!

Вот только я хочу слушать истории Лираэль. Живой Лираэль! Пусть она не видит, не слышит, и не чувствует меня. Пусть она не знает обо мне, при этом называя пустоту “Другом”. Она заставила меня поверить в то, что эта пустота – я. И как друг, я не хочу видеть ее в этом пятисотлетнем могильнике и слушать ее плач! Я лечу вниз.

Внизу лишь шепот волн и зыбкое свечение, будто сама богиня приливов Фарелина осторожно сжала в ладони свою сбежавшую звезду.