Месть Посейдона

Месть Посейдона

Роман

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В ней описываются события, самым неблагоприятным образом сказавшиеся как на служебной карьере главного героя, сэра Беверли Фенстера, бывшего капитана шхуны «Куин Элизабет», так и на его личной жизни, ставшей совершенно несносной.

Как уже осмелился предположить наш неугомонный читатель, желающий окончательно покончить со всякого рода неясностями и недопониманиями в сути произошедшего, причина, по которой повествование сие начинается в столь мрачных, неприглядных тонах, кроется именно в этом сочетании слов: «бывший капитан». Но за причиной (тем, что вынудило героя смириться со сложившимися обстоятельствами) стоит то, что именуется корнем всех бед. И читатель, очевидно, понимая это, стремится найти их истоки между строк, оглашённых в самом начале этой печальной главы в истории «непобедимой владычицы морей». Разумеется, под истоками подразумевается не только первопричина, предпосылка, но и те условия, что являются ключевыми для полного представления всей картины. Согласимся, что здесь уместно сравнить историческую обстановку, в которой действуют герои, со сценой, обставленной различными декорациями. Точно так же как они представляют зрителям всю атмосферу сюжета, разыгрываемого актёрами, историческая реальность, если говорить языком исследователей прошлого, передаёт обществу, главному мировому зрителю, одну из сцен единого драматического спектакля под названием «Война и дипломатия».

И вот, возвращаясь к нашему капитану, мы можем сказать, что свою руководящую роль он проиграл без шансов. Сходя со своего злополучного подиума, он предчувствовал, как его встретит то самое общество, всё это время пристально следившее за его неубедительней игрой через газеты и вестники.

Ну что ж, господа, думаю, стоит перейти к полному раскрытию сюжета этой сцены, развернувшейся в августе 1781 года, у знаменитого Доггер-банка.

У этого отмелья, расположенного в самом сердце Северного Моря, и столкнулись эскадры двух держав, голландской и британской, под начальством его превосходительства, вице-адмирала флота Хайда Паркера.

Оставим подробности описания расстановки всех сил, и сразу упомянём шхуну «Куин Элизабет», молодую красавицу, только вышедшую в жестокие воды Атлантики, поскольку именно её судьбу вверили всеизвестному ныне капитану Беверли Фенстеру. На момент данных событий ему было уже за сорок лет, и он, как человек практичный и верный слову монарха, заслужил доверие со стороны руководства и самого вице-адмирала, предоставившего ему возможность распоряжаться действиями шхуны «Куин Элизабет». Задолго до того успел он прослужить три с лишним года в Ост-Индии рулевым на корабле капитана Герберта Триффла, опытного военачальника, успевшего оставить свой неизгладимый след на судьбы французских колоний, и соотвественно на отношение парижан к собственной личности. Ходили даже слухи в среде британских дипломатов, будто сам король Франции обещал щедро вознаградить того, кто доставит Триффла живым к нему, дабы он лично его обезглавил.

Но прошло с тех пор уже, как говорилось ранее, три года с лишком, и за то время многое успело перемениться: герой Британии, удостоенный по прибытию в Лондон королевских наград и почестей, скончался вскоре от продолжительной тропической болезни.

Фенстер же, которого также удосужились повысить в звании, тем не менее утомился от морских похождений и решил заняться делами, что называется, мирными. Подвиги Беверли, которому открылись бескрайние просторы светского общества, ничуть не менее прекрасных в своей разнообразности, нежели тихоокеанские, не были особо отмечены как выдающиеся, однако это не помешало молодому человеку обрести почтение со стороны не только ровесников-военнослужащих, частенько видевшихся с ним там, но и среди дам, для которых любая весть о возвращении странствующего мореплавателя принималась как спасительная и поистине романтичная, и этим английские дамы, а впрочем, как и многие в тамошней Европе, ничем не изменились в сравнении со средневековыми леди, поджидавшими у окна своего величественного замка или особняка очередного доблестного Айвенго или даже слегка безумного Дон Кихота.

Так и проходили эти дни: в пустых разговорах, досужих не совсем дальновидным людям, в рукопожатиях, ничего не значащих, за исключением обыденной формальности, в лёгких поклонах и кивках головой, в нежных поцелуях рук при виде представителей женского пола, пока не довелось Беверли повстречать в этой серой и до невозможности скучной среде Маргарет, женщину умную и обаятельную. Познакомившись как-то совершенно случайно, они, проведя длительное время за увлекательной беседой о политике, латинском языке и искусстве, пришли к окончательному выводу, что друг-другу интересны.

Вновь встретившись в неофициальной обстановке, смущённый моряк признался ей в своих чувствах, на что Маргарет ответила взаимностью.

На этом всё бестолковое времяпровождение в кругах посредственных лиц завершилось, и Фенстер, женившись на двадцатисемилетней девушке, уехал за город, в Куинсферри, где и порешил уйти на покой до поры до времени, а если уж говорить прямо и без абстракции, то до 1780 года, когда отличившегося в боях против французских войск офицер, а тогда уже лейтенант Фенстер, вновь призвали по милости короля Георга (да хранит его Господь Бог, как о том поётся в славном народном гимне) на войну, на этот раз, с Голландией, в должности капитана «Куин Элизабет». К тому времени любимая жена его уже стала подавать неутешительные признаки развивающейся болезни, которую определили как тиф. Конечно, подобный вердикт, вынесенный врачами, не мог не повергнуть Беверли в отчаяние. И сколько доктора не пытались облегчить страдания Маргарет, ничего сделать было нельзя, и жестокая участь постигла-таки бедную жену Фенстера. Покинула она сей грешный мир в апреле, в тот самый месяц, когда Беверли встретил её впервые в своей жизни, оставив после себя на Земле единственное чадо – уже достаточно взрослого сына Ллойда, который, оплакивая смерть своей матери, долго ещё не мог оправиться от горя, что в итоге отразилось на его характере: юноша рос довольно-таки замкнутым, предпочитающим шумным мероприятиям уединение. Беверли же, каждый божий день вспоминая о Маргарет, сам был в столь сильном потрясении, что не мог ничем успокоить сына, и ему пришлось на некоторое время отложить своё намерение явиться в адмиралтейство. Но после его по-прежнему звали на палубу «Куин Элизабет». Поскольку то было огромной честью для ещё не прошедшего всю морскую школу военнослужащего, то Фенстер, глубоко веривший в величие своей маленькой Родины, не мог отказать адмиралтейству в этом решении, и потому был вынужден срочно отбыть в Лондон.

Теперь же мы, желая скорее подойти к началу описания печальной главы, пропускаем те детали, которые предшествовали легендарному сражению у Доггер-Банка.

Конечно, капитан Фенстер прекрасно помнил «золотое правило военного устава», гласившее, что худшим врагом любого солдата и политика является излишняя самоуверенность в безоговорочном превосходстве над противником. Хотя политикам, пожалуй, и не обязательно следовать ему, так как они не являются прямыми исполнителями приказов военного руководства, а вот для офицеров это является своего рода справочником по ведению войны с любым неприятелем.

Но, похоже, что наш капитан, будучи слишком искушённым победами в далёкой Ост-Индий, решил этим правилом пренебречь.

«Всего пару артиллерийских ударов, и все голландские суда ван Зутмана уйдут под море» – торжественно говорил он себе перед сражением.

Впрочем, в самом его начале его действиям и вправду сопутствовал успех: не успев открыть огонь по британским позициям, фрегат «Голландец» тут же был окружён с двух сторон линкорами «Северный путь» и «Куин Элизабет», и удар, произведённый с палубы последнего, полностью обезвредил корабль из пятнадцати матросов, многие из которых погибли вместе с ним. Пока в битве принимали участие мелкие пташки вроде «Голландца» или «Роттердама», стратегическое преимущество было в руках Паркера и его флотилии. Но когда британцы уже готовы были бросать свои шапки вверх, ликуя от восторга, в дело как-то незаметно вступил фрегат «Посейдон», а управлял им ни кто иной, как капитан Артур ван Виссен. Да, не стоит удивляться тому тону, с которым произнесено было его имя: «ни кто иной, как Артур ван Виссен». Потому что этот голландский моряк был не просто превосходным воякой, но и превосходным стратегом. О нём ходило много различных слухов, в том числе и нелестных, будто он был отъявленным разбойником и участвовал в грабежах торговых суден, на чём и нажил себе состояние, заодно освоив пиратскую тактику нападения (внезапно и беспощадно). Но всё это, вероятнее всего, домыслы старых служивых, которые, видимо, от нечего делать, решили позабавить молодых моряков мистическими россказнями о тайнах своего предводителя. Что можно сказать с большой долей достоверности, так это то, что ван Виссен – верный слуга своего господина, штатгальтера Вильгельма; ради него и только ради него он готов был положить свою жизнь на карту морских перипетий.

Итак, появление гиганта «Посейдона», символично названного в часть покровителя морских глубин, сопровождалось залпами огня, поразившими два беззащитных перед этим монстром линкора. И несмотря на эту резкую перемену в стратегическом положении, Паркер отдал приказание Фенстеру двинуть свой «Куин Элизабет» прямо к нему, надеясь взять его в окружение с помощью других линкоров, пребывавших с севера. Поддержавшие с двух сторон фрегат Беверли два корабля должны были прикрывать задний фланг от неожиданных ударов. Вероятно, и вице-адмирал, и капитан Фенстер свято полагались на численное превосходство англичан. А вот ван Виссен, оценив их возможности, сумел воспользоваться этим недостатком и обратить его в особенность, позволяющая ему действовать не столько из строгой военной стратегии, сколько из инстинкта выживания.

Покуда два линкора вице-адмирала Зутмана, вовремя подоспевшие, умело отвлекли те самые два корабля, фрегат «Куин Элизабет» вынждуен был по сути наедине вести борьбу с «Посейдоном». И удача, быть может, улыбнулась бы капитану Фенстеру и его несчастному экипажу, если бы не его убеждение, что техника абордажной атаки недостойна «благородного джентльмена», к коим он несомненно относился. И хотя была очевидна необходимость поступиться с понятиями о «честном сражении без пиратства», Беверли ослушался этого зова и вместо того лишь усмехнулся, дав приказ стрелять бесперебойно по «Посейдону».

Разумеется, бой этот принял застойный характер, когда два столкнувшихся носами фрегата пускали друг в друга ядра, не двигаясь с места.

Тем временем, один из линкоров, присланный Зутманом в качестве подкрепления, уцелевший после стычки с британским линкором, который ушёл всё же ко дну, направился прямо на «Куин Элизабет», дабы дать капитану ван Виссену возможность принять своё долгожданное решение – брать фрегат на абордаж. Едва Беверли удалось сдержать натиск ударившего по корме «Куин» линкора «Свобода», как «стальные трезубцы Посейдона» зацепились за фальшборт, и вслед за ними на палубу ворвались, предчувствуя вкус победы, голландские матросы. Отступать уже не представлялось возможным, и даже когда «Свобода» была вынуждена резко повернуть назад для спасения своего сородича, преследуемого двумя яростными британцами «Буффало» и «Престоном», у капитана Фенстера не оставалось иного выбора, кроме как применять все свои сухопутные навыки в сопротивлении противнику, а они, скажем откровенно, не были хорошо отработаны, если уж сравнивать с ван Виссеном. Изрядно потрёпанный фрегат «Куин Элизабет» по прошествию получасовой эпической битвы был взят Артуром. И несмотря на огромные потери в его составе (из тринадцати солдат шестеро было ранено, два погибли), у капитана Фенстера ситуация оказалась куда более удручённой: экипаж, понимая всю свою слабость перед ловким и удачливым капитаном «Посейдона», сдались ему своевременно; впрочем, Беверли решил последовать примеру своих товарищей, чтобы не навлечь на себя и на них ещё больших бед.

Примечательно, что сам ван Виссен отделался лёгким пулевым ранением в руку, в то время как Фенстер получил ножевой удар саблей в ногу.

– Вы, капитан, определённо пират! – выпалил побеждённый и униженный Фенстер, которого доставили под конвоем на «Посейдон», – В вас нет ни единой капли дворянской крови.

Ван Виссен же, как триумфатор, в распоряжение которого находился теперь не только собственный фрегат, но и вражеский «Куин Элизабет», не посчитал должным возражать этому дерзкому замечанию.

К тому времени основные бои подошли к своему концу: Зутман отдал приказ отступать к Роттердаму, дабы пополнить там провиант. То же самое сделал и его заклятый враг, мистер Паркер, уже не видя необходимости продолжать бой с тремя линкорами.

Теперь, когда вниманию читателям наконец представлена была полная хроника тех событий, мы можем пролистнуть четыре месяца плена в Голландии, в котором оказался наш герой, и остановиться подробнее на следующей дате: декабрь 1781 года. В ту пору вести о позорной сдаче голландцам «Куин Элизабет» и, что самое ужасное, всего её экипажа вместе с капитаном, стали настоящей подщёчиной для британского военного командования и огромным разочарованием для обывателей, жаждущих известий о полном разгроме предателей, оказывающих поддержку Вашингтонским мятежникам.

Правительства обоих сторон начали искать первые лазейки для пожатия рук и претворения в геполитическую реальность некоторых уступок. Понятно, что все эти попытки не были направлены на скорейшее завершение конфликта, а скорее на временную разрядку, перевооружение сил, необходимое для возобновления боёв. Но не будем углубляться в дипломатические тонкости, поскольку они не представляют нам интереса, а лучше посмотрим на то, как они помогли вызволить капитана Фенстера из заточения.

Скажем так: если вы провалили военную кампанию, но желаете сохранить достоинство – дипломатия непременно протягивает вам руку помощи. И именно в нашем повествовании подобная практика как обмен военнопленными родила убеждение, ставшее впоследствии главным девизом для капитана Фенстера – «изображай всегда хорошую мину при плохой игре».

Случилось так, что в Голландии согласились принять десятерых пленных матросов с фрегата «Роттердам», в ответ на что выжившие члены экипажа «Куин» вместе со своим капитаном вернулись на Родину, в Англию.

Правда, встречали их там, в особенности Беверли, не так, как того он желал бы в своих давних мечтах.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Здесь читателю предстанет тот же Беверли Фенстер, но утерявший былой образ капитана, как ему думалось вначале, навсегда.

Декабрь в Лондоне – пора дождливая и унылая: свинцовые тучи окутывают ясное небо, северо-западный ветер дует изо дня в день, раскачивая ветви дубов и орешников; нередким гостем тут является густой туман, из-за которого не трудно сбиться с дороги какому-нибудь бедолаге-прохожему, укутывающемся в пальто или тулуп и ворчащему на ходу от безысходности. Словом, пресловутый Туманный Альбион как всегда пробуждается и предстаёт в своей красе перед маленькими островными человечками, бессильно склоняющими свои головки, признавая его неземное могущество.

Лондонский воздух, помимо запаха гари и дыма от печных труб на крышах домов, наполняется ещё и морским, прибрежным, несущим с собой соли, пески и, что важно, воспоминания об утонувших судах, о погибших моряках, либо о таких, которые возвращаются обратно после долгого, наполненного бесчисленными победами и неудачами, плавания.

Таким образом он и предзнаменовал скорое прибытие в Лондон капитана «Куин Элизабет», участника войны с Голландией по имени Беверли Фенстер, ныне уже никакое отношение к морской военной службе не имеющий. Теперь его ждёт совершенно иная жизнь и, увы и ах, не уважаемого всеми и всюду офицера флота, а бедного, потерянного странника, лишённого своего главного детища – преданного навеки корабля и высокой почётной должности.

17 декабря 1781 года карета остановилась возле здания адмиралтейства, расположенного на улице Уайтхолл.

Молодой, но ужасно подавленный и омерзительной погодой, и своим нынешним положением, человек, выйдя неторопливо из тройки, направился к главному корпусу здания, где его уже встречали суровые гвардейские лица в ярких мундирах и со штыками. Полковник, мрачно осведомившись у джентльмена о причине его посещения, впустил отставного капитана в зал, проведя далее наверх по лестнице, к месту заседания адмиралтейского комитета. Всего-навсего простая юридическая формальность – вручение свидетельства о том, что к службе он более непригоден – и вся великая цель служения стране и королю обрушилась словно карточный дом. Кто уж теперь возьмётся за командование – сей вопрос ужасно беспокоил Фенстера.

Встреча с почётными лордами-заседателями комитета во главе с самим превосходительством адмиралом прошла достаточно быстро и без мучительных часов ожидания. Правда, вначале Беверли пришлось поведать некоторые подробности своего пребывания в голландском плену. И будь у него превосходное или хотя бы более-менее приличное настроение, он бы мог в ответ рассказать о том, что за эти месяцы умудрился выучить у ненавистного им капитана ван Виссена и его окружения многие голландские пословицы, начиная от «лающая собака не кусает» и заканчивая «убить двух мух одним шлепком».

Но это нисколько не помогло бы ему, поскольку теперь мистер Фенстер никогда больше не увидит ни Голландию, ни самодовольную мину «покорителя Елизаветы».

Покинув спустя час бессмысленного разговора здание адмиралтейства, мрачный капитан отправился на экипаже из Вестминстера прямиком в Куинсферри, в свой милый дом, где покоится уж давно жена его Маргарет (да помянём её чистую душу) и живёт сын Ллойд.

Подъехав к небольшому красивому особняку и увидев благоухание фиалок в саду, капитан стал немного спокоен, ибо это значило, что несмотря на его длительное отсутствие, дом и атмосфера вокруг не зачахла, и даже приняла более оживлённый вид.

Вот и Ллойд Фенстер, сын Беверли, уже взрослый молодой джентльмен, вышел на топот копыт и на звук заскрипевшей вслед за тем дверцы кареты.

– Вот и блудный отец явился, – молвил сухо, но с некоторой долей иронии Беверли, встречая его и крепко прижимая к себе своими крепкими, закалёнными не в одной битве руками, – да ты, мой мальчик, сильно изменился. Уж ты ли встречаешь меня, старина Ллойд?

Капитан старался держаться при сыне бойко и развязно, но, вероятно, даже это не смогло скрыть от наблюдательного сына тот упадок духа, который давно уж, с самого своего пребывания в плену, омрачил земные дни Фенстера.

– Признаться, старина, вы тоже сильно изменились, – с печалью заметил Ллойд, провожая отца в дом и поглядывая иногда на удалявшуюся к востоку карету, – и, боюсь, не в лучшую сторону.

Беверли хмуро обернулся к нему, даже немного рассердившись на него за то, что он столь легко и поспешно раскрыл все его тёмные мысли.

Некоторое время они молчали, пока они с Ллойдом не пришли в гостиную и не уселись у камина, в безмолвной тишине, такой же безнадёжной, как и те обстоятельства, что возвратили капитана сюда.

– Ты говоришь, изменился? – сказал наконец он, зловеще глядя на трещащее пламя; в эту минуту он вновь воссоздал в своей памяти битву у Доггер-банка. Перед глазами его мелькали вражеские линкоры, палящие из пушек и орудий моряки, злодей «Посейдон», по палубе которого грациозно расхаживает его повелитель, Артур ван Виссен, офицер по призванию, но пират в душе (такую характеристику дал ему сам мистер Фенстер).

– Да, – кротко ответил Ллойд, с неохотой смакуя вино; от взгляда отца им овладел страх, отчего руки его подрагивали, – Постарели. Осунулись. Расскажите же о своих приключениях, ведь вас не было почти два года. За это время многое поменялось. Как видите, – он осторожно поднялся с кресла и, подойдя к столу, указал на бумаги, все исписанные и оформленные с печатью, – Я вам не говорил, что недавно окончил университет (не без помощи добродушного мистера Харви Лоусона) и теперь практикую свою деятельность.

Капитан также поднялся и, двинувшись к столу, разглядел внимательно бумаги, после чего на лице его впервые появилась улыбка.

– Так ты сейчас работаешь адвокатом?

– Да. Мистер Лоусон, которого вы хорошо знаете, помог мне в своём выборе. Теперь я работаю.

– Полагаю, у него же в компании? – осведомился радостно мистер Фенстер, – Так это же замечательно, старина, попутного ветра парусам моим! – и он от души рассмеялся, – и главное молчал, скромняга! – едва сдерживая свой неконтролируемый смех, он, небрежно потрепав Ллойда по щеке (армейский уклад отложил на Беверли свой отпечаток, и былая его отцовская ласка растворилась в суровых реалиях служебного долга), принялся ходить по комнате, с громовым восторгом восклицая:

– То-то ты меня порадовал, старина! Воистину велик король Георг, знай о том. Служить ему – превеликая честь.

Но на том весь пыл капитана сошёл на нет, и он вновь стал серьёзным, малословным и отстранённым.

И когда он вспомнил, что предстоит ему поведать сыну, Фенстер-старший с окаменевшим выражением лица сел на кресло у камина, подперев голову рукой.

– Так вот, я и хотел вам сказать, отец, – продолжил Ллойд, смущённый странным его поведением, – что потому я и не мог вам писать, за что прошу вашего прощения. Никак не мог.

Не обернувшись даже к нему, капитан Фенстер молча продолжал сидеть, постукивая каблуком о мраморный пол.

– Ты частенько вспоминаешь свою мать? – раздался в зале низкий сдержанный голос, никак не совмещавшийся с недавними радостными возгласами Беверли.

Ллойд ничего не ответил; конечно, он думал о ней часто, можно сказать, почти всегда.

– Конечно. Вначале было тяжело, но с поступлением… стало легче. А вы, должно быть, с болью её вспоминаете, всё не желаете отпустить. Старайтесь тешить себя мыслью, что она в лучшем мире сейчас.

Капитан, поправив кочергой полено в камине, вновь уселся и, спустя некоторое время раздумий, вновь засмеялся, но без всякой радости, а словно его заставили улыбнуться в тот момент, когда ему хотелось повеситься.

– Бедный, бедный мой Ллойд. Столько всего выстрадал ты после её ухода. Столько выстрадало твоё молодое сердце!

Ллойд поспешил что-что вставить, но капитан Фенстер его оборвал.

– Нет! Не жалей меня, сынок. Я недостоин жалости. Бросил тебя я, старина, одного здесь, оставил на попечение знакомым, а сам – двинулся на верную, как мне думалось, гибель. И ради чего? Чтобы однажды вернуться без чести, и чтоб сказали тебе в лицо: «Вы неудачник. Вам бы кастрюли да тарелки чистить на камбузе, а не в штурм бросаться, ведя за собой команду». Вот ты, Ллойд, и есть тот свидетель, который может судить обо мне по этому свёртку бумаги, – и он, достав из кармана сюртука свидетельство об отставке, показал его Ллойду.

– Что это у вас? – он подошёл к Беверли и, забрав у него свёрток, раскрыл и принялся бегло зачитывать. Сведения о пленении в Голландии ужасно потрясли его до глубины души, и долго ещё он не мог вымолвить ни слова.

– Помилуйте… – начал было он, – отчего же вы сразу не рассказали о том, что…

Капитан Фенстер не дал договорить ему, громко закашляв, очевидно, давая понять, что обсуждение этой темы закрыто.

– Что толку, Ллойд, – строго проговорил он, – ну, вот ты узнал, что я – осёл, а не моряк. Глупый осёл, тьфу! Получил, что называется, по заслугам. От капитана Артура (фамилия ван Виссен столь сильно опротивела Беверли, что выговорить её он не решился, иначе, как он полагал, его бы поразил гнев).

Между тем, параллельно с этими ужасающими фактами, в голове Ллойда блеснула одна весьма смелая идея, которую он и принялся озвучивать.

– Это, если хотите знать, ещё не повод для отчаяния. Можете вверить мне сие дело, поскольку, отец, оно по своему характеру исключительно юридическое. Я составлю обращение через суд к адмиралтейству, его рассмотрят, и вас могут восстановить в звании. Эта процедура, поверьте, несложная, и я с ней могу управиться, если, конечно, посовещаюсь с мистером Лоусоном.

Однако капитан, дослушав с внимательностью до конца, резко взмахнул руками.

– О, нет, старина, это всё далеко не просто. Куда тебе, только вышедшему из Принстонского колледжа, пускаться в такие рискованные затеи. Это, скажу тебе, сродни тому, как если бы юнга, днём ранее окончивший морское училище, отправился бы на войну с французской эскадрой в составе британского королевского флота. Согласись, неумно. Уж пусть лучше тогда сам мистер Лоусон за то возьмётся. Но опять-таки, что это даст мне: ну, напишет, что я предан Отечеству, никогда и не думал ему изменять, а корабль сдал из-за постыдного недоразумения, о котором я и не желаю даже упоминать. Нет, Ллойд, брось это. С морем у меня покончено, и баста! Такое заявление даже не рассмотрят, – и он протянул бумажку Ллойду, который, с печалью её свернув, сложил на стол, надеясь, походу, ещё что-нибудь предпринять. Хотя в общем-то, он разделял мнение отца: слишком неубедительны будут доводы, и потому этим капитан ещё больше опустится в глазах общества.

После просидели они вдовём в безмолвии. Надо сказать, что красное вино немного взбодрило мистера Фенстера, освежив его ум, и он, хлопнув сына по плечу, задумчиво произнёс:

– Знаешь, сынок. Ты прекрасно устроился в жизни, меня хоть это радует.

Беверли Фенстер на какое-то время замолк и, подмигнув по-товарищески Ллойду, уставился на него. Не понимая, на что намекает ему отец, он удивлённо приподнял бровь.

– Что вы имеете в виду? – серьёзно осведомился он.

Капитан снова судорожно засмеялся, чуть басовито, точно старый морской волк, расхохотавшийся после какой-нибудь шуточной байки от боцмана.

– Да как же, старина! Ох, да помилует меня сам сэр Хайд Паркер! – вдоволь насмеявшись, он вскоре принял покой и продолжил уже рассудительно, – То и имею в виду, Ллойд, что пора бы тебе жениться. Возраст у тебя уже не детский, а главное, при деле состоишь, да и каком значимом. Это необходимо, Ллойд, потому не смотри на меня так, словно канонер, увидевший Посейдона, который подплывает к фрегату на дельфине.

– Да и вовсе ничего не имеют против, отец, – промолвил Ллойд, смутившись.

– Вот так, – подтвердил капитан Фенстер, – скажу даже, что у меня есть одна знакомая дама, приличных нравов. С ней, быть может, вы поладите…

И только он выговорил эту фразу, он затих и, нахмурившись, пересел в кресле.

Как раз он и задумал на днях заехать в Челси, дабы навестить её и её состоятельное семейство. И вот тут стоит вновь перейти к подробностям (куда уж без них), какое отношение это самое семейство имеет к жизнеописанию судьбы капитана.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

О том, как капитан Фенстер прибыл на другой же день в Челси, и как его встречали мистер и миссис Линнуэй, а также о том, за кем отправилась их дочь на городской бал.

Путь в Челси, престижный лондонский квартал, где обитала почти вся столичная знать и аристократия, был весьма долгим, поскольку от Куинсферри, расположенного к северо-западу от Лондона, нужно было ехать не много не мало семь миль, проезжая через Вестминстер, где, как мы уже знаем, мистер Фенстер бывал. Для своего заранее обдуманного плана он хотел было взять с собой и Ллойда, но тот сказал, что должен спешно заняться написанием важной бумаги для мистера Лоусона, и потому Беверли пришлось ехать одному. По правде говоря, основной причиной поездки была встреча с той самой дамой, о которой говорилось выше, и на то было множество оснований, о которых мы и узнаем по ходу рассказа.

Как уже говорилось, семья этой девушки была весьма богата по тем временам, что не является удивительным: её отец, мистер Джордан Линнуэй, был коммерсантом, заработавшем на торговле огромное состояние, в том числе и роскошную двухэтажную виллу с мансардой. Говорят, что его ближайшими друзьями были три члена парламента, а соседом – известный аристократ из древнего рода, происходившего со времён Тюдоров. Хороша собой была его жена, Аделаида: артистичная, талантливая, сообразительная, она умело совмещала в себе черты сентиментальной души, умеющей глубоко страдать и восхищаться, и разумной, сдержанной особы, действия которой подчинены законам логики и здравого смысла. Похоже, что этим она и покорила сердце Джордана. Отдельно мы скажем об их дочери, поскольку она заслуживает особого внимания. Кэролайн, которой на момент возвращения капитана Фенстера с войны уже исполнилось семнадцать, была удивительно красивой внешности: голубоглазая, с длинными русыми волосами, вздёрнутым носиком, она скорее походила на шотландку или ирландку, нежели на англичанку. Некоторые даже предполагали, что у Линнуэев есть родственные связи в тех краях, однако сами мистер и миссис Линнуэй это отрицали, что было правдой. Характер у девицы при том был весьма бойкий, поистине нордический: она не любила, когда её заставляли что-либо делать против собственной воли, а если с ней начинали спорить, то Кэролайн могла и вовсе перестать общаться с подобным смельчаком. Впрочем, в последнее время она стала раздумывать над тем, что так она будет скорее отталкивать своих поклонников, чем привлекать. Но её нельзя было назвать избалованной эгоисткой, никак нет! Напротив, она, переняв материнскую чувствительность, была милосердной и сердобольной девушкой, в некоторых вещах даже чересчур. Просто делала она то с достоинством и гордостью, не проливая излишних слёз.

С мистером Фенстером Линнуэи были хорошо знакомы и поддерживали вполне достойные отношения, хоть их и нельзя было назвать дружескими. Речь, конечно, идёт о Джордане и Аделаиде, а вот Кэролайн относилась к капитану по-особенному. Нет, она не стеснялась каждый раз при встречи с ним, как это было с покойной Маргарет (которая, стоит признать, местами походила на Кэролайн), но при том внимательно слушала его рассказы, когда он садился за стол ужинать вместе со всеми; даже бывало, что засмеётся. Фенстер, в свою очередь, считал её более чем привлекательной и благовоспитанной, и он, угнетённый смертью своей любимой супруги, частенько проводил дни у её родителей до призыва на службу. Кроме того, Беверли было лестно ухаживать за ней и всячески подавать знаки внимания, а надо признаться, что никто не делал это с такой страстью, как он. И всё же мистер Фенстер старался быть сдержанным в отношениях с дочерью коммерсанта, так как, во-первых, был женатым человеком и не мог изменить памяти Маргарет, а во-вторых, опасался, как то воспримут её родители, которые, чему он был свидетель, были очень избирательны в вопросе выбора избранника для своего малого дитя. А вот насчёт её знакомства с Ллойдом он думал неоднократно, поскольку это было бы прекрасной возможностью лично ему сблизиться с ней.

«Они были бы счастливы, Кэролайн и Ллойд» – грезил капитан Фенстер каждый раз, как и сейчас, когда он уже подъезжал к Челси.

Проехав мимо сотни маленьких, но уютных и бросающихся в глаза своей изящностью домов, экипаж вскоре притормозил возле здания, расположенного на окраине.

Белый очаровательный дом из известняка, с мансардной крышей и большим садом, окружающим весь дом по периметру. При входе на стальных воротах видна позолоченная табелька, где чёрными буквами написано: «Кингс-роуд 14. Дом принадлежит мистеру Джордану Линнуэю, бывшему члену палаты лордов, старшему советнику в министерстве торговли».

В предвкушении предстоящей встречи, капитан прибавил шагу и смело поспешил к дому. Встретивший его усатый швейцар, непременно узнав в нежданном госте капитана Фенстера, торопливо проговорил:

– Мистер Беверли Фенстер, если не изменяет мне память? И давно вас не было в наших краях.

Пожав ему руку, швейцар отправился доложить о его прибытии.

Перед входом в просторную прихожую, Фенстер тут же принялся спрашивать о Кэролайн, о том, здесь ли она сейчас.

– Мисс Кэролайн в настоящее время нет, – ответил швейцар.

– Вот оно что, – изумился такому повороту событий Фенстер, – куда же она изволила выехать?

– В Лондон, на бал, – сказал швейцар.

– Но мистер и миссис Линнуэй тут?

– Разумеется, сэр. Вот и они.

Из гостиной вышел навстречу капитану, почтительно поздоровавшись, Джордан, вслед за ним – его жена, чем-то обеспокоенная (она что-то бормотала себе под нос).

– Приятно, что вы, мистер Фенстер, навестили нас спустя год разлуки, – начал глава семейства, протягивая руку для пожатия, – А то, знаете, здесь легко заскучать, стоит только проводить гостей.

Пожав друг-другу руки, Беверли и Джордан отправились в гостиную; Аделаида же о чём-то стала говорить со швейцаром.

– Ну-с, как вы поживаете? – задал вопрос мистер Линнуэй, обращаясь к капитану. Тот почувствовал, что в атмосфере этого дома нечто изменилось. Нет том смысле, что всё как-то растворилось в забвении, но тем не менее ощущение отчужденности, какой-то даже неприветливости сильно давило на капитана Фенстера; он стал подозревать что-то неладное, уже в том, что Кэролайн уехала вдруг на бал, как раз тогда, когда он хотел с нею видеться.

«В Лондон, на бал» – этот ответ швейцара звучал как-то недружелюбно по отношению к Фенстеру, словно он давал понять: «А разве вас это касается?»

– Ваша дочь, я смотрю, осмелела ещё более. Уже и позволительно ездить ей в город одной без сопровождения – заявил тут он, желая разъяснись побуждение, заставившее Кэролайн уехать на бал. На неё это было крайне не похоже, поскольку Кэролайн всегда представлялась Фенстеру девочкой, предпочитающей проводить время наедине с собой, как Ллойд. А тут она уезжает в город на такое шумное мероприятие, и конечно, не просто для развлечения, а скорее, для знакомства с каким-нибудь кавалером.

– Но почему-же одна, – с недовольством возразил Джордан, несколько оторопевший от столь резкого тона капитана, – мы бы и не отпустили её одну, уж поверьте.

Пока слуга накрывал стол и готовил всё к трапезе, подошла миссис Линнуэй, которая, заметив опечаленного мужа и сидевшего напротив него капитана, который был сам не свой от этой вести, озадачилась.

– Что-нибудь произошло? – спросила она, глядя на мистера Линнуэя, тяжело вздохнувшего.

– Нет, ничего, дорогая. Мы с мистером Фенстером просто кое-что обговариваем.

Между тем, капитан Фенстер начал постепенно склоняться к той мысли, что было бы лучше, если бы он вообще не совершал сего визита. Однако уходить преждевременно было бы вверх неприличия, потому Беверли решил завести дружескую беседу и смягчить напряжённую обстановку.

– Видите ли, так получилось, что мне пришлось оставить службу на флоте и вернуться в Англию сразу же после ряда военных действии. Вы даже не представляете, что я пережил! Боюсь, одним предложением не описать. Правда, не всё, конечно, замечательно, но, как говорится, что имеем, тем и довольствуемся. Кое-чему морская школа меня-таки выучила, господа!

Вначале – тишина. Аделаида с недоумением смотрела на Фенстера, словно его не понимая, а её супруг, улыбнувшись уголком рта, нарушил вскоре молчание.

– Да, сэр. О ваших похождениях нам хорошо известно. Не правда ли, Аделаида?

Она кивнула головой, принявшись за трапезу вместе с Джорданом, который временами глядел на настенные часы, будто куда-то спешил.

Теперь Беверли стало яснее ясного, что здесь, в этом доме, он стал лишним. И он, кажется, уже догадывался, отчего. Но у него была ещё надежда на Кэролайн, и потому он после обеда решил сразу ехать на тот самый бал.

«Я должен видеть её. Ждать, пока она вернётся – сколько же это я буду тут сидеть? Ничего более не остаётся!».

Но перед тем он хотел больше разузнать про то, с кем она поехала на сие пышное мероприятие.

– Понятия не имеем, – отвечал отвлечённо Джордан Линнуэй, – какой-то молодой господин, вероятно.

– Вы что же, хотите сказать, что не видели его в лицо?

– Он даже не являлся к нам в дом. Скажи, Аделаида?

Та лишь кивнула головой, всё так же измеряя капитана Фенстера своим настороженным взглядом.

– И вы решились доверить её этому неизвестному господину. Бунт на корабле, да может, он мошенник!

Сдержать своего пыла капитан уж не мог более.

Линнуэи испуганно обернули свои взгляды на него.

– Да помилуйте, капитан, что вы говорите? Я вас, право, не понимаю. Кэролайн, вы ведь её превосходно знаете, ответственна и серьёзна, и не станет водиться с проходимцами. К тому же, в таком обществе, где она сейчас изволит находиться. Так что прошу вас не тревожиться о ней, мистер Фенстер.

Капитан, однако, неудовлетворительно сморщил лоб.

– Что ж, раз так, я изволю с вами проститься на неопределённое время, если не будете против.

– Ну, а вы более не желаете продолжать свою службу? – поспешала спросить его Аделаида.

Поскольку подобный вопрос поставил капитана в весьма заструдрительное положение, то он лишь отделался словами:

– Как знать, миссис Линнуэй, как знать. Как карта ляжет, такой курс и будет намечен.

Им не остался незамеченным тот факт, что она была не так равнодушна к нему, как Джордан, и в какой-то степени даже сочувствовала ему. В любом случае, они прознали о его позоре в Доггер-банке, поскольку об этом говорили если не все, то по крайней мере львиная доля уважаемых британских еженедельников.

Вообщем, отбывая из Челси и двигаясь к Лондону, мистер Фенстер был, мягко скажем, разочарован этой встречей. Похожие ощущения наблюдаются в момент, когда корабль вдруг садится на мель и не может никак оттуда сойти, как ни крути штурвалом. Но есть спасительный крюк в лице Кэролайн Линнуэй, за который отчаянный капитан и стремился ухватиться всеми силами.

«Походу, вот оно и есть – начало конца» – подытожил Беверли, выехав давно за пределы Челси.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Мистер Фенстер узнаёт ужасную для себя новость, которая заставляет его пораздумать хорошенько над своими дальнейшими соображениями.

Уж наступил вечер, а веселье в доме, куда обычно стекались представители молодого поколения, любители помпезных праздненств, не прекращалось: смех толпы и звуки виолончель доносились до улицы, и создавалось впечателение, будто само здание вальсирует в такт находящейся внутри публике.

Так, по крайней мере, показалось Беверли, когда он вошёл туда и лично увидел всю эту картину воочию.

Стоит отметить, что бал уже подошёл к завершению, и гости принялись ужинать, развлекая друг-друга шутками.

– Вы, позвольте узнать, были приглашены на вечер мистера Кимберли? – обратился тут к Фенстеру человек в бархатном желтом жилете и с зачёсанными назад волосами, – Вас я не помню.

– Не знаю, сэр, о каком мистере Кимберли вы толкуете, – отвечал Фенстер, приглядываясь к зале, откуда слышны были разговоры, – Но я пришёл сюда за одной дамой по имени Кэролайн Линнуэй. Она здесь?

Человек, пораздумавший некоторое время, направился вдруг вниз, а спустя минуту вернулся с донесением:

– Да. Она вместе со всеми гостями в зале. Вы её родственник?

– Пожалуй, – послышалось в ответ, после чего мистер Фенстер исчез, растворившись в людской толпе.

На появление незнакомца мало кто обратил внимание. Практически все гости располагались в разных углах комнаты, сидя за столами и, разливая каждому по бокалу красного вина, погружались в увлекательные беседы. Лишь двое из них как-то невзначай обратили свои взоры на него и, что-то себе надумывая, глядели с живым интересом на этого неприглашённого на банкет джентльмена.

Один из них, стоявший у окна всё это время и глядевший в окно, толстый грузный человек, чуть старше по возрасту капитана, с лысиной. Его внешняя чванливость и самодовольство указывали на то, что он в этом вечере был не простым гостем. И эта мысль была тут же подтверждена словами, обращёнными к нему:

– Мистер Кимберли! Можно вас?

Он лениво повернулся к столу и, забыв о Фенстере, ушёл к нему, где сидела очаровательная молодая пара.

Другой наблюдатель был гораздо более грозен, надмен и коварен. Беверли хорошо это знал по той причине, что знал этого человека в лицо, и ему доводилось видеть его не раз. Более того, оба были выходцами из королевского военно-морского училища при короле Георге.

Что ж, здесь мы вынуждены, какую бы то ни представляло опасность, продолжить наше повествование, без авторского вмешательства в виде отступлений.

– Чтоб мне было пусто! – воскликнул не то в отчаянии, не то в гневе капитан Фенстер, приблизившись к нему, – Не старый ли разбойник, Саймон Клефельд, стоит предо мной сейчас. Как тебя, проклятого, ноги ещё держат!

Недобрый собеседник его, прищурив свои маленькие зеленоватые глазки и оскалив зубы, поморщился; затем поднявшись со своего места, злостно усмехнулся.

– О, клянусь святыми угодниками и полярной звездой, бывшей всегда спутницей моей в годы странствий, что будь я знал о твоём прибытии, непременно б с тобою свиделся, дабы задать тебе пару вопросов. Но видишь ли, я не был готов к такому шторму.

– Жалкий пират, – едва слышно пробурчал Беверли, – что он изволит делать в светском кругу?

А сам ему молвил:

– Право, не могу никак взять в толк, какими ветрами занесло тебя в Лондон? Ты, сколь я помню, был мошенником, грабил суда и убивал людей, а теперь тут пляшешь вместе с порядочными леди и джентльменами.

От этой прямоты, очень свойственной Фенстеру как офицеру чести и долга, Саймон расхохотался.

– Сразу видно, что имею дело с солдатом, далеко не глядящим в горизонты политики, удосуживаясь лишь исполнением приказаний свыше. В этом, капитан, и заключается скудость вашего ума. Не спешите на меня бросаться: это я имею в виду не только вас, а вообще всех тех, кто не испробовал истинной службы.

Капитан Фенстер в бешенстве заскрежетал зубами.

– Ты ответишь за свои речи, перед судом короля Георга, слышишь, мерзавец!? – он еле сдерживал себя от выпада в сторону Клефельда, который, чуть отстранившись от него и выхватив наготове револьвер, направил дуло на него.

– Эгэ, по-легче, браток, так могу и пулю в лоб всадить. А на суд попадёшь в итоге ты сам.

Но бравый капитан Фенстер ничуть не отошёл, глядя пристально на пирата.

– Старый дурень, – прошипел он, – ты смеешь мне ещё угрожать. Совершённое твоими руками очередное злодеяние будет лежать пятном на твоей уже и так запятнанной репутации.

Саймон провёл в блаженстве рукой по своей густой бороде (ему крайне доставляло удовольствие потешаться над безоружным капитаном).

– Да уж, о своей-то репутации можешь и не говорить. С тобой и так все ясно. У тебя если не пятно, так целая лужа.

И боюсь, отмыть её вряд ли тебе удастся.

– Какого дьявола! – вскрикнул было Беверли, так, что все присутствовавшие в зале обернулись к нему.

– А что касается нашего короля, – продолжал всё так же Клефельд, не обращая никакого внимания на пристальное внимание окружающих на их разговор, вышедший за рамки простого общения между старыми знакомыми, – то не думаю, что ему приятно будет узнать, что его верный сын отдал фрегат в лапы голландской твари. И да будет тебе известно, раз уж зашла о том речь, что с сего дня я служу его величеству до самого гроба! И с тех самых пор, я более не пират, а капер.

С этими словами Саймон поспешил вынуть из кармана своего длинного пальто, кое носили истинные служители монархии, небольшое письмецо, с жирной королевской печатью.

Капитан Фенстер, пробежавшись по нему своими гневными глазами, так и был готов его порвать на мелкие куски, словно выловленную в море треску. В нём чёрным по белому говорилось, что сэр Саймон Клефельд, уже год состоящий у его величества капером, назначается командующим фрегата «Куин Элизабет», отправляющегося на следующий же день, 19 декабря 1781 года, в Северное море для войны с голландской эскадрой под предводительством того же вице-адмирала Зутмана.

К большому облегчению для автора, господа читатели не застанут сцену, которая могла окончиться невесть чем как для Фенстера, так и для его оппонента, поскольку в этот самый момент сзади послышался женский голос, так хорошо знакомый капитану Фенстеру.

– Боже мой, что вы так раскричались, мистер Клефельд!

Перед взорами Беверли и Саймона предстала красивая статная девушка, русоволосая и с глазами цвета алмаза, наполненными тревогой и раздражённостью.

– Прошу у вас прощения в таком случае, мисс Линнуэй, – ласково сказал Саймон, повернувшись к ней и словно забыв о нахождении здесь поблизости Фенстера, – Где же, извольте поинтересоваться, вы всё это время были? Моё терпение не безгранично, как океанские просторы.

– Можно подумать, у вас одного так, – с гордостью ответила девушка, – Общалась с одним человеком, другом мистера Кимберли. Он захотел ближе познакомиться с моими родителями.

Кэролайн. То была она. Ничуть не изменилась. Всё такая же высокомерная. Увидев её, Беверли сам позабыл и о Клефельде, и об их откровенно недружелюбном диалоге.

Он молча подошёл к ней ближе и, слегка поклонившись в знак высокой признательности их встрече, нежно произнёс:

– Мисс Линнуэй! Вы стали ещё более прекрасны собой! А ведь я вас и искал.

На лице Кэролайн отобразилось смешение чувств, совсем не пришедшихся Беверли по нраву и не соответствовавших его ожиданиям: испуг, любопытство и удивление, причём первое явно преобладало над остальными. По её большим, часто моргающим глазам нельзя было сказать, что она была рада видеть капитана, а скорее наоборот: его появление взволновало её.

– Вы ли, мистер Фенстер? – выговорила она.

На неопределённое время воцарилось молчание, прерываемое лишь голосами посторонних гостей, не ведавших о том, что происходило в дальнем углу зала, где и сошлись наши герои.

– Что ж, полагаю, нам следует с вами идти, – объявил вдруг Саймон, желая скорее отвести «свою» даму от капитана Фенстера, – Вы составите мне пару?

Кэролайн, спешно оглядев гостиную, произнесла с решительностью:

– Хорошо. Но перед тем оставьте нас наедине. Я прошу.

Видя её упорство, Саймон, в душе глубоко расстроившись тем, что, потопив сотни фрегатов за всю свою пиратскую биографию, не мог никак взять на абордаж обыкновенную девчонку и завладеть навечно её сердцем, медленно покинул на время их, присоединившись к гостям, уже кончавших застолье и готовившихся вновь под звуки вальса предастся воле музыки любви.

– Вы когда изволили прибыть в Лондон? – начала первой мисс Линнуэй.

– Позавчера, мисс, – с лёгким равнодушием произнёс капитан Фенстер, потеряв ещё одну надежду на понимание в этом сложном мире, где понятия долга и общественного признания равнозначны, и если одно из них не выполняется, то и второе не может существовать в отдельности.

– Я, признаться, многое слышала о ваших морских странствиях, – сообщила ему с грустью Кэролайн, – правда же, что вы были…

– В плену? – капитан помрачнел и совсем лишился всякой веры в светлую будущность, – Был, мисс.

Кэролайн вздохнула, опустив глаза; Беверли сделал то же. Затем они некоторое время смотрели на радостных гостей, на мистера Кимберли, без умолку болтавшего о чём-то значимом для него, на Саймона Клефельда, сидевшего в одиночестве и думавшего какую-то тяжкую думу.

– Я вас искал, Кэролайн. Мне хотелось с вами свидеться и кое о чём поговорить. Я был у ваших родителей сегодня днём, имел честь с ними разговаривать. Мне думалось, вы будете там в надежде застать вас, но мне пришлось ехать из Челси прямо к вам.

Девушка обратила вновь своё милое личико на капитана, не силясь что-либо сказать.

– И… как же вы возвратились на Родину? Сбежали?

Фенстер недовольно хмыкнул, показывая своё нежелание рассказывать о том.

– Если бы, мисс Линнуэй.

Видя, что Кэролайн требует от него полного изъяснения тех обстоятельств, добавил холодно:

– Если бы было так, я не ударил бы в грязь лицом. Но меня всего-то обменяли с другими несчастными пленниками. Так я и оказался тут. Но что, в самом деле, о том толковать. Ни мне нет охоты, ни вам не в радость. Всё равно уж ничего тем не исправить. Лучше поведайте о себе.

Кэролайн уж готова была о чём-то рассказать ему, как тут мистер Кимберли громогласно объявил:

– Леди и джентльмены, прошу вас найти подходящие пары. Господа виолончелисты, будьте готовы!

И вновь суета заполонила всю гостиную, не оставив ни места для размышлений в уединении.

– Простите, мистер Фенстер, но мне пора, – Кэролайн, взглянув ещё раз на прощание ему в глаза, с жалостью и тоской, оставила его, направившись навстречу Саймону, уже поджидавшему её возле окна. Он искоса при том поглядывал на капитана Фенстера, припоминая ему их разговор до того.

«Чтоб подавился, чёртов капер!» – подумал меж тем про себя Беверли, опустошённый внутри после всего произошедшего.

Капитан не теряя времени вышел из гостиной, слыша, как заиграли инструменты, затанцевали гости. Он уж не смотрел и даже не желал смотреть на то, как Кэролайн кружилась вместе с капитаном Клефельдом, обхватившем её за талию.

Порядочно утомившись, Фенстер решил не медлить с возвращением в Куинсферри, где он так хотел скорее закрыться от всего этого опостылевшего ему сухопутного мирка и никогда более не выезжать без надобности ни в Лондон, ни в Челси, ни в Вестминстер.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Где мы узнаем о том, как поживает капитан Фенстер после трёх месяцев вынужденного расставания с Кэролайн Линнуэй, а также (и это самое главное) о том, что сталось с бедной «Куин Элизабет» и её превосходным капитаном.

По прошествию трёх месяцев мысли о Кэролайн стали в голове Беверли постепенно сменяться другими, более для него многозначительными: его место, его призвание теперь перешло в руки человека, которого он возненавидел ещё очень давно. Примечательно, что история их скрытой вражды была столь длительной, что о ней можно было бы рассказать подробнее в отдельности. Но в настоящий момент это не имеет ровным счётом никакого значения в развитии тех событий, что изложены здесь. Так что мы не станем соскакивать с одной палубы на другую, а уделим всё внимание тому времени, когда Беверли Фенстер из капитана превратился в ничтожество (как бы прискорбно бы то не звучало), а его злейший соперник – из ничтожества в капитана. Так уж устроена жизнь, что все регалии предоставляются тем, кто ведёт своё «судно судьбы» против течения, а не в мирном согласии с ним.

Что ж, сей урок Фенстер запомнит на всю свою оставшуюся жизнь, в чём мы в скором времени сами удостоверимся.

Пока что он сидел в своём доме в Куинсферри и, наблюдая за весенним пробуждением природы, мысленно перенёс себя в Северное море, где должен находиться его «Куин Элизабет», его самая настоящая любовь. И когда он воображал, что она неподвластна отныне его голосу, его лицо искажала злость, жажда мести. Простить такое решение военному министерству он не мог. Но понимая, что он обречён, Беверли продолжал лишь сетовать на свою жалкую судьбу.

Дабы отвлечь себя от этих гнетущих мыслей, он, вспомнив какую-то старинную морскую песенку, принялся её напевать вполголоса. Вскоре он и сам не заметил, как задремал. Никому не ведомо, сколь долгим был бы этот сон, если бы не послышавшийся издалека стук колёс и топот конских копыт.

Пробудившись, капитан Фенстер вскочил с уютного креслица и, прибавив шагу, вышел из палисадника. Небольшая тройка остановивилась возле его дома, после чего из неё спешно вышел человек.

– Мистер Фенстер? – осведомился он, – Вы, кажется, заказывали?

– Доброго. Чем могу быть обязан?

Как оказалось, это был курьер, доставивший стопку свежих газет капитану, о которых он едва не забыл.

– Ах, газеты! Давайте-ка. Вот вам, – получив свой заказ, Беверли вручил перевозчику пять шиллингов, и к им ещё прибавил пять – для внеслужебных нужд, как выразился капитан.

– Благодарю, – обрадовался курьер, – Вы очень щедры, мистер Фенстер.

И карета тронулась далее, вниз. Беверли, сев на своё прежнее место, принялся от скуки (ибо делать ему больше было нечего) читать сведения одно за другим. Ничего примечательного вначале он не обнаружил (все рассказывалось о нынешней политики британских властей в колониях, о капитуляции армии Корнуоллиса под Йорктауном, о реформах министерва просвещения в области образования и науки, и несколько строк о погоде.

«Всё одно! Штиль» – порешил было он и готов был уже вновь подчиниться прерванному своему сну, пока не заметил, что одна из газет лежала почему-то на земле, брошенная в одиночестве.

Подняв её и отряхнув, капитан с верой в то, что хоть что-нибудь будет сказано о противостоянии между английскими и голландскими эскадрами, раскрыл газетку и прочитал следующее:

«В ходе крупной битвы у берегов Зеландии между пятью линкорами и одним фрегатом «Куин Элизабет» его величества, и тремя линкорами и двумя фрегатами противника, состоявшейся 21 марта 1782 года, три британских судна были потоплены. Кроме того, с величайшим прискорбием сообщаем (из сведений адмиралтейства), что фрегат «Куин Элизабет», занимавший центральный фланг, получил существенные повреждения артиллерийским обстрелом и был вновь захвачен фрегатом «Посейдон», управляемого уже известным ранее капитаном Артуром ван Виссеном. Причиной столь неожиданного поражения флота сэра Паркера называют недооценку сил противника: речь идёт о французском подкреплении для участия в сражении на стороне голландцев. О судьбе же экипажа «Куин Элизабет» доподлинно неизвестно, но есть веские основания полагать, что капитан Клефельд, возглавивший командование им, остался в живых и пребывает в плену. Почтим память всех тех, кто погиб от пушек ненавистного врага! Да здравствует его величество, король Георг III!”

Капитан Фенстер, отложив вестник в сторону, по привычке своей подпёр голову рукой и принялся барабанить по столу, настукивая мелодию британского гимна «Боже, храни короля!». Несчастная же «Куин», если второй раз её присваивают враги, более того, во главе с тем же ван Виссеном. Видимо, он хотел жестоко отомстить за то, что малышка так легко вернулась в Англию, цела и невредима. Разумеется, он ждал сего часа как манну небесную. И чью сторону занимал здесь капитан Фенстер, он сам не мог объяснить, если бы его спросили о том сказать: по его твёрдому убеждению, ван Виссен – опасный военачальник; страшнее него только разве что пиратская армада под предводительством давно покойного Чёрной Бороды, либо американские повстанцы Вашингтона, изгоняющие британских поселенцев с земельных угодий. Клефельд, как старательно бы он не внушал всем страх, был простым пиратишком, заигравшемся в дипломатические ухищрения, дабы остаться живым и не оказаться в тюрьме или, чего доброго, на виселичной петле.

И даже если бы у капитана был выбор, он бы, приняв покойное выражение лица, объявил бы открыто: «Выбираю Саймона. Он британец, хоть и негодяй». А когда этого выбора попросту нет, поскольку Фенстер ни за что не желал предавать интересы своей великой страны, то тут тем паче; всё однозначно.

Вопрос состоит в том, возьмут ли капитана снова на флот, с его укоренившемся в сознании общества клеймом «пожизненного неудачника».

Пока капитан тщательным образом продумывал зарождавшийся в его уме план, с Лондона возвратился Ллойд. Он по обыкновению был серьёзен и держал в руках деловые бумаги.

– Ох, чую нюхом белой акулы, что тебя, старина, мистер Лоусон прилично загрузил. Опять что-то подписывать надобно?

– Да, отец. Как всегда, – устало ответил Ллойд, подойдя к отцу, – сегодня – обращение в суд, завтра – заявление с прошением.

– Ты мог бы подумать о том, дабы оставить эту работу и уйти в плавание. Нигде более ты не вкусишь плод свободы, как на борту какого-нибудь судна, отправляющегося в дальние страны.

Капитан Фенстер, замечтавшись, что было редкостью для него, закатил глаза наверх, к небу.

– А бюрократия: все эти суды, подай то, подай сё – это, к сожалению, не свобода, а своего рода рабство.

Подобное замечание не могло не задеть Ллойда, непоколебимо стоящего за свою деятельность.

– Вы же сами утверждали, что это – лучшее, что я мог бы делать. А теперь зовёте это принуждением. К тому же, вы, исходя уже из своего личного опыта, отец, можете прийти к выводу, что без бюрократии невозможна даже и та свобода, к которой вас постоянно влечёт.

Здесь капитан сдал ход, понимая, что его неловкий сарказм был принят в штыки.

– Да это я так, Ллойд, от тоски болтаю. Конечно, твоё дело и вклад в него достойны похвалы. Забудь.

Он сам не понимал, о чём говорил, поскольку в сознании его случился огромный переворот, которому позавидовал бы даже сам сорвиголова Тич, будь бы он в живых.

«Не могу же я прозябать тут свои лучшие годы, пусть я и капитан в отставке? Пора бы и взяться за оружие! Писать прошение адмиралу – бессмысленно. Стало быть, отправиться я должен сам. И где же я в таком случае найду судно, экипаж, это ведь немалые затраты. Да и придётся действовать мне втайне от властей, ибо они не захотят узнать о том, что посаженный по сути под домашний арест капитан Фенстер самовольно решился покинуть берега Англии на помощь своему бедному фрегату, претерпевшему столько несчастий на своём веку. И чем, скажите мне на милость, Саймон Клефельд лучше Беверли Фенстера, хе! Язык у него как метла на вахте, и всего-то. Однако ж не это может дать мне возможность восстановить своё честное имя? Пожалуй. Стало быть, не медлить. У меня уж есть одна мыслишка».

И он, следуя этой логике, решил войти в дом и поговорить срочно с Ллойдом, который тем временем сидел за столом и подписывал последнюю бумагу с довольным видом.

– Эй, приятель, можно тебя на пару слов? Дело особой важности.

Обратив рассеянный взгляд к нему, Ллойд убрал бумагу.

– Конечно, отец. Если так, то я готов вас слушать.

– Вот и чудно. Я вот подумал хорошенько, осмыслил твои слова, что без бюрократии и свобода не родится. И я с тобою совершенно согласен, потому обращаюсь за твоим, так сказать, содействием.

Откашлявшись наконец и освободившись от табачного дыма, который он запустил в себя сегодня утром, капитан продолжил:

– Ты у меня паренёк сообразительный, все эти ходы уже хорошо освоил, точно первоклассный штурман. Вот я и решил…

– Хотите всё-таки подать в адмиралтейство прошение? – пытался догадаться Ллойд.

– О, нет-нет. В том-то и полундра, что я решил обойтись без этих подач. Я решил вернуть себе звание сам.

Видя изумление своего сына, которое он, конечно, ожидал, Фенстер загадочно улыбнулся.

– Да-да, именно, мой друг. Конечно, это незаконное деяние, за которое меня по-хорошему должны засадить за решётку, но что мне мешает, с моими связями, осуществить это. Ты понимаешь, чего я хочу от тебя, Ллойд?

Тот, откинувшись на спинку стула, обвёл комнату глазами в раздумии.

– 

У вас есть такие связи?

Капитан хлопнул Ллойда по плечу.

– Есть, приятель, есть. Иначе бы я и не стал доставать тебя своей просьбой. Ну да ладно, всё расскажу тебе по дороге. Собирайся, едем сейчас же! Ты пригодишься мне в этом деле сильно.

Так спустя считанные минуты Беверли и его сын, основательно подготовившись к отъезду, принялись ждать экипажа, который доставил бы их до Челмсфорда, а оттуда, как пояснил капитан Фенстер, нужно было на лошадях скакать до Саутенда-он-си, маленького портового городка на востоке. Вообщем, поездка обещала быть долгой и утомительной, но Беверли в своём успехе и не думал сомневаться.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Прибытие героев в Саутенд-он-си, знакомство с почтенным мистером Уолтером Бригтоном, богатым человеком, судовладельцем. Двухсторонние переговоры при посредничестве Фенстера-младшего и дальнейшие шаги, предопределившие следовавшие за тем события.

Введя своего смышлёного сынка в курс всех дел, Беверли и Ллойд по прибытию в этот прибрежный городок для начала решили остановиться в скромном трактирчике, и уж после направиться к мистеру Бригтону, жизнь которого крепкими узлами была связана с морем. В его распоряжении было множество мелких суден и более-менее приличных кораблей, способных преодолевать огромные расстояния и даже принимать участие в морских баталиях, что и необходимо было капитану Фенстеру. Конечно, могут возникнуть разногласия между ними в силу сложности задачи, поставленной им перед собой. Однако Фенстер исходил из того, что с Уолтером он был знаком очень хорошо, и более того, они могли считаться друзьями. Потому вряд ли он откажет Фенстеру в такой милости, идя тем самым на конфронтацию со старым товарищем. К тому же, Ллойд, как знаток во всех юридических тонкостях, может предложить наиболее рациональные способы обойти закон. Но что иронично, обойти его ради того, чтобы ему же отслужить.

Хозяин заведения предоставил им двух скакунов, пожелал хорошей дороги и удалился к другим посетителям, просившим новую дозу пива. А Беверли и Ллойд помчались со всей прытью к центральной площади Саутенда-он-си, где и располагался дом мистера Бригтона, с шикарной террасой и открывающимся видом на море.

Добрый и отзывчивый слуга, впустивший их в прихожую, предложил сразу утолить жажду с дороги и что-нибудь закусить, а заодно заверил их в том, что его господин очень будет рад видеть капитана.

Так в самом деле и было: Уолтер, пожав крепко руку старому своему другу, наказал слуге накрыть стол и повёл их на террасу, дабы обсудить там все волновавшие Фенстера вопросы.

– Это ваш сын, я полагаю? – поинтересовался он, пожав руку и Ллойду.

– Да, так точно, сэр, моя родная кровь, – с живостью подтвердил капитан.

– Ллойд Фенстер, – представился вежливо он, – Практикующий адвокат.

– Очень приятно, сэр. В таком случае, думаю, мы сможем положиться на вашу поддержку. Ну-с, идёмте.

Вид на гавань и причал был великолепным: тихая морская гладь, слегка касающаяся скалистых выступов, на одном из которых стоит уж полвека маяк. Вдали виднеются суда, плывущие к горизонту и исчезающие за ним. У порта стоят и раскачиваются от ветра небольшие корабли, однопалубные и двухпалубные. Треть из них принадлежала мистеру Бригтону, остальные две трети – его соседям, также судовладельцам.

– Итак, джентльмены, – приступил к разговору мистер Бригтон, – с чем пожаловали в Саутенд? Какими путями сюда добрались, и с какой целью?

Капитан закурил по обыкновению табак, глядя вдаль.

–Ну, двинулись мы из самого Куинсферри, через Челмсфорд. Сюда прибыли на лошадях. А насчёт цели, она у меня весьма значительная, но и весьма рискованная. Потому, собственно, мы с Ллойдом и поехали к вам, потому как только вы поймёте нас.

Уолтер озадачился таким ответом, противоречивым и неоднозначным.

– Интересно. Раз оно рискованное, так давайте разложим всё по шканцам, и мы сможем оценить все эти риски.

Переглянувшись меж собой, Беверли и Ллойд принялись раскрывать все подробности своих намерений. Мистер Бригтон с подобающим вниманием выслушивал их доводы, затем, по завершению, сложил пальцы рук, анализируя всё сказанное его собеседниками.

– Хорошо, – его голос был строгим и непринуждённым, но при том давал по-прежнему капитану надежды, – ваше намерение, сэр, скажу откровенно, смелое. В какой-то мере оно заслуживает уважения. Но вы понимаете, что придётся нам обоим крайне нелегко, и я вовсе не желаю вас застращать. Вы пытаетесь пойти обходным путём. Я вам могу его проложить, но при условий, что вы дадите мне ряд железных гарантий, понимаете?

Капитан утвердительно кивнул головой и, подмигнув Ллойду, шепнул ему:

– Твой ход, юнга. Не подведи старика.

И Ллойд, дав негласно отцу своё обещание, начал выяснять с мистером Бригтоном, какие же гарантии он желает получить в обмен на предоставленную им услугу.

– В первую очередь, дабы вы, капитан, и вы, Ллойд, не разглашали никому о нашей сделке. Это очень важно, поскольку вы сами желаете, дабы все обстоятельства, приведшие вас ко мне, сохранились в тайне. Мы заключаем договор, затем мы должны уладить вопрос о приобретении вами надёжного судна.

– О да, это не составит труда, Уолтер, – воскликнул обнадёживающе мистер Фенстер.

– Да, но что вы будете с ним делать дальше? Вам нужно подобрать достойный экипаж: людей, провиант, снаряжение. А главное: так как вы действуете не совсем по закону, то ваш корабль не должен пускаться в плавание, тем более если дело идёт об участии в войне, с официальным британским флагом. Вы вынуждены будете водрузить торговое знамя, дабы не возникло подозрений у властей.

– Но не будет ли это препятствием для нашего плана? – задумался вдруг Ллойд, – насколько мне известно, торговые суда не могут участвовать в сражениях.

– Смотря по обстоятельствам, – возразил мистер Бригтон, – международное законодательство разрешает и им в случае необходимости иметь пушки и снаряды. И это единственный выход, поскольку вы избежите проблем с военным командованием, которое может принять вашу инициативу как самовольную и не позволить вам принимать никаких решений.

По завершению разговора, убедившего капитана Фенстера в преданности Уолтера их дружбе, стороны пришли к соглашению, и теперь дело оставалось за малым: нужно было заняться поисками человеческих душ, которые помогут Беверли в его затее.

– Эту ответственность я беру всецело на себя, – заявил он мистеру Бригтону, – Так что в ближайшие дни отбуду.

– Что ж, искренне надеюсь, – Уолтер провёл Фенстеров до прихожей, пожал на прощание им руки и поблагодарил за посещение.

– И вас от всей души благодарю, сэр, – отозвался капитан, – Обязательно отплачу вам как-нибудь за вашу помощь. Если не деньгами, то своей честью. А это куда более ценно.

Мистер Бригтон рассмеялся.

– Счастливого вам пути. Благих вам свершений.

Капитан Фенстер, с приподнятым как никогда ранее настроением, и Ллойд, также не могший радоваться успеху дела благодаря своему участию в качестве посредника, отправились своим путём к Челмсфорду, где планировали заночевать на несколько дней, покуда мистер Бригтон не подготовит судно к скорому отплытию, а капитан не наберёт прекрасный состав.

– Невелика трудность, – приговаривал себе в утешение Беверли, – здесь полно крепких волевых парней. А ведь ещё нужно назвать как-то своё судёнышко. Ну, ничего. Поразмышляем. Время есть.

Ему, правда, ещё не особо верилось в то, что ему суждено отправиться в долгий путь, к своему старому доброму фрегату «Куин Элизабет», который, верно, ждёт его со дня на день где-нибудь в гавани голландского порта, где торжествует новую свою победу капитан ван Виссен.

«Ничего. Я этого выскочку приструню, чтоб его судну на мель сесть. Он ещё познает последствия своих разбойных деяний».

Несмотря на свою воинственность, капитан Фенстер был подавлен тем, что вынужден расстаться со своим сыном Ллойдом. Как того ему не хотелось! Но отходить от своей изначальной мысли означало признать себя негодным к службе, а этого допускать Фенстер не мог. И он надеялся, что Ллойд его хорошо понимает. Как бы то ни было, он был рад за отца.

Вечером того же дня, Ллойд должен был проститься с Беверли и выехать из Челмсфорда. Не желая задерживать его, капитан лишь дал ему несколько напутственных слов.

– Ну, вот так сложилось всё. Ты, главное, сынок, пиши мне. Я постараясь тебе отвечать. Там как выйдет, известно лишь двум людям: Господу всемогущему да королю нашему всевластному. Прости. Но это нельзя так оставлять. Я не имею права. Перед собой. Перед тобой.

Ллойд, стоя рядом с отцом и глядя на небо, всё усыпанное звёздами, и светившую ярко луну, смирился с тем, что ждало его отца.

– Понимаю. Обо мне и не беспокойтесь, отец. К утру буду в Куинсфери. Вы знаете, что я нужен мистеру Лоусону. Что ж, прощайте, – и он, поглядев какое-то время на капитана Фенстера наивными глазами, повернулся и спустился к городу, где его должна была подобрать коляска.

Беверли не мог оторвать взгляда от него; по мере удаления его шагов, сердце капитана сжималось сильнее, и ему казалось, что он не выдержит такого давления. Когда сын его совсем уж пропал из поле зрения, Фенстер зашагал к трактиру, опустив голову. Всё уже было предрешено.

«И так похож он на свою мать! – пронеслось у него в голове, – Её глаза. Её манеры. Всё её. Ах, Маргарет, какого сынка ты мне на свет явила! Уже за то тебе вечная память».

В трактире, ставшим чрезвычайно малолюдным, капитан Фенстер решил напоследок взять кружку пива, которое он не пил с тех пор, как ушёл со службы, с ростбифом, и, так сказать, всё обдумать.

Тут его внимание привлёк один, казалось бы, незначительный диалог между двумя лицами. Они о чём-то страстно, с близкой Фенстеру армейской громогласностью, толковали. Капитан, приглядевшись к ним, навострил уши. Слух его не подвёл: то были два достаточно молодых, но уже искушённых морской стихией офицера, один из которых, отличившийся особо буйным нравом, восклицал, стуча кулаком по столу:

– Проклятая голландская шваль! Её давно бы пора прикончить.

– Если бы то было в наших руках, Льюис, – покачал головой другой, более спокойный и уравновешенный тип, – но от нас, служивых, мало что зависит. Всё решает начальство.

После того они, смолкнув, принялись в спешке жевать аппетитный бифштекс. Потом тот же Льюис приподнялся и воскликнул:

– Они варвары, Малькольм. За «Куин Элизабет» мы должны отомстить любой ценой. Это ясно как то, что свою первую пулю в ногу я получил, когда служил в Ганновере.

И дабы придать своим словам особое значение, он приложил правую руку к левому плечу, демонстрируя свои военные заслуги.

– Что верно, друг мой, то верно, – рассудил Малькольм, – Армагеддон нас ждёт без всяких сомнений. Только вот кто одержит победу – это одному Богу известно.

«Армагеддон, – это слово, проникнув глубоко в душу капитана Фенстера, всё это время слушавшего их, ни на секунду не отвлекаясь на остальной шум, пробудило в нём что-то очень великое, грандиозное, эпическое, похожее на бушующие в шторм волны, разбивающиеся о прибрежные скалы, – Фрегат «Армагеддон» вступил в воды Северного моря, держа курс на Зеландию. Ха, вот вам и решение, капитан!»

Почувствовав небывалый прилив сил, он вскочил и, залпом осушив бокал до дна, рассчитался с хозяином деньгами и, поглядывая с усмешкой на двух офицеров, всё так же жевавших мясо, порешил:

«С этими ребятами мне, пожалуй, следует сойтись ближе».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

О «Куин Элизабет», её пленном капитане и Артуре ван Виссене, ставшим её владетелем, не подозревая о том, что ему суждено повидать в результате очередного выхода в море, а также о новой «британской грозе морей».

Очутившись в порту небольшого, но крайне значимого для голландцев городка Флиссинген, читатели смогут наконец найти без труда расположение фрегата «Куин Элизабет», теперь уже находящегося в ведении местного морского адмиралтейства, а также застать там капитана Клефельда, ныне пребывающего в заключении вместе с ещё тридцатью не ведающими страха сорвиголовами, среди которых были и его давние братья по оружию, Фред Уайт и Эдмунд Хасселрит по прозвищу «Любимчик Эд», которые также сыграют свою роль в дальнейшем. И сколь хитроумный капитан ван Виссен ни предлагал ему и его товарищам перейти на сторону «благоверной Голландии, защищающей свои берега от посягательств алчных георгианцев», все его усилия оказались напрасными.

– Не рассказывайте мне басни, мы их уже слышали неоднократно, капитан. Я подохну лучше в этом гадюшнике, чем пожму вам руку, – с издевательской усмешкой бросил ему Саймон.

Озлобленный на этого дерзкого бородача, ван Виссен пригрозил потопить «Королеву Елизавету» вместе с её не угасшей красой, несмотря на пережитые ею бедствия. К счастью, ему воспретили этого делать; вместо того судно решено было разоружить, лишив всей артиллерийской мощи, а затем переименовать во фрегат «Вильгельм Оранский», который полезно было бы послать в Америку для материальной поддержки всё воющих там повстанцев.

Но для Клефельда и его команды это всё равно являлось неисправимой катастрофой, ведь им казалось, что теперь они навсегда её упустили.

Ван Виссен же, мечтая о новых крупных завоеваниях, со всей готовностью принялся исполнять новые приказания от вице-адмирала ван Зутмана, который искренне привязался к капитану и считал огромной честью применять его фрегат «Пойседойн» для ведения основных боевых действии против врагов, не скупясь на грабежи и разбои, которые учинял ван Виссен.

И вот, в марте 1782 года, он, стоя на палубе своего красавца «Посейдона», бороздил Северное море в поисках новой своей добычи, точно пират вне закона. Устремив свой взгляд в даль, но не видя ничего, кроме несущихся навстречу волн, он неудовлетворённо прикусил губу.

– Прямо по курсу… – донёсся с фок-мачты голос матроса.

– И так вижу, не слепой, – огрызнулся тот, сложив подзорную трубу, – Чую, что там всё чисто. Ян! – обратился он к штурману, – держите-ка курс левее. Быть может, там нам судьба благоволит.

– Есть, капитан! – отозвался матрос и незамедлительно свернул фрегат налево.

Отдаляясь всё более от Флиссингена, ван Виссен стал себя убеждать в том, что на сей раз никаких препятствий не предвидится, и потому объявил, что желает пройти в каюту и вздремнуть малость, наказав при том старшему помощнику во все глаза следить за обстановкой.

«Да-с. Судя по нынешним сводкам из адмиралтейства, никаких наступательных кампаний британский флот не организует» – как бы заверял себя в том он, зевая и потягиваясь от утомления.

Узнать в точности, что грезилось ему в минуты покоя, мы вряд ли сможем, но судя по улыбке, расплывшейся по всему лицу капитана, можно предположить, что сон его был приятным и не вызывающим тревоги. Возможно, то было долгое кругосветное плавание, либо же какая-нибудь битва, в которой он берёт судно на абордаж и, поднимая свою саблю над головой, кричит: «Именем его величества, штатгальтера Вильгельма!». В любом случае, он оставался победителем и выходил сухим из положения.

Но мы же, как люди, живущие не мечтами, а реальностью, вынуждены прервать эту идиллию торопливыми шагами, послышавшимся с палубы.

– Капитан! Осмелюсь вам доложить…

Открыв глаза, ван Виссен встал и, оглянувшись, увидел у себя в рубке боцмана, едва переводящего дух.

– Что такое? – воскликнул с раздражением он, – Говорите скорей!

– Осмелюсь доложить, капитан, – продолжил боцман, оборачиваясь назад, – что к нам идёт навстречу одно судно, довольно вместительное.

– Ах, Бог мой! – капитан, выказывая недовольство, вышел наружу, хотя сам при том едва не потирал руки от счастья.

«Вот и рыбёшка заплыла к нам!»

И вправду: в совершенной близости от «Посейдона» качался на волнах двухпалубный корабль, ничуть не уступавший по своим размерам и величию фрегату ван Виссена.

– Да не, не мелкая! – ехидно произнёс он, опровергнув свою предыдущую мысль, – рыба увесистая. Судно похоже на торговое, – заявил он своим товарищам, с любопытством глядевшими, как судно то совершает странный манёвр, сворачивая налево, но при том не приближаясь к «Посейдону», словно желая совершить круговое движение вокруг него.

Направив на него свою подзорную трубу, ван Виссен принялся его тщательно рассматривать. Флаг его действительно не давал повода капитану бить в тревогу, при том что на нём были установлены пушки. В боковой кормовой части было переливалась на солнце позолоченная надпись: «Армагеддон». Лица моряков, рассаживавших по палубе, также не были подозрительными и опасными.

– Возможно, что это наши, – предположил старший помощник.

– Да, вероятно, – согласился ван Виссен, – Но проверить это стоит. Так что двинемся-ка к ним; поглядим, что за люди.

И только фрегат направился встречать незнакомцев, как тамошний капитан, подойдя к фальшборту, крикнул:

– Вы что же, милейший, не узнали меня?

Что же это было за наваждение? Когда ван Виссен не смог этого определить? Не веря своим ушам, он бросился обратно и, вынув подзорную трубу, пригляделся к его лицу, полное насмешки.

«Беверли Фенстер!» – осенило тут капитана ван Виссена, и он, спохватившись, кинулся на матросов с криком:

– Скорее! Открыть огонь по нему!

Но его команда почему-то сильно спасовала, что и сыграло злую шутку с его фрегатом: первый залп артиллерийского огня с «Армагеддона» осадил его, затмив вид капитану на противника.

– Живей-живей, подводите артиллерию! – кричал во всё горло ван Виссен, распираемый яростью, – Хоть бы ветер подул на паруса!

Но как назло, никакого ветра не было, и потому тяжеловес «Пойседон» не мог отплыть на значительное расстояние. А у его врага было преимущество: «Армагеддон» капитана Фенстера был легче, менее грузен, и потому мог стремительно уворачиваться от летевших на него ядер. К тому же (ван Виссен этого недооценил) у Беверли были прекрасные канониры, а также лучший во всей Англии штурман, имя которого мы скоро узнаем.

– Откуда ж он взялся, из глубин что-ли выполз, окаянный?! – стучал зубами капитан ван Виссен.

Недаром говорят, что если командующий пребывает в замешательстве, это непременный путь к поражению, даже если он слыл величайшим полководцем в истории. Есть, конечно, и исключения, но судя по всему, ван Виссен к ним не причислялся.

Лишившись носовой части и получив ряд ударов по корме, ван Виссен, когда дым наконец рассеялся, обнаружил, что «Армагеддон» вовсе и не намеревался топить его фрегат, а лишь желал его слегка обезвредить, а после двинуться к Флиссингену, что и лицезрел он ныне.

– Канальи! – завопил ван Виссен, – Догнать их срочно! Нам нужно подкрепление, слышите!

Но покуда в командовании прознали про этот вопиющий инцидент, команда Беверли Фенстера уже достигла гавани и, приготовившись осаждать порт, остановилась в выжидании.

Разумеется, что находившиеся в тюрьме Саймон Клефельд и его дружки, наблюдавшие всё это время за блестящей битвой, воодушевились.

– Походу, господа, мы с вами получаем новый шанс на спасение. Во имя короля Георга и его подданых, возьмёмся за оружие и порвём эти ненавистные решётки.

– Вот только непонятно, что это за «Армагеддон» такой? Впервые о нём слышу, сколько уже изведал морей и взял абордажем суден. Может, это вообще французские собаки, не поделили чего со своими союзничками, чтоб мне в бочку свалиться, – недоверчиво вставил Хасселрит.

– Э, братец, зря ты так, – вмешался тут Фред Уайт, – какая разница, кто стоит у руля того фрегата. Хоть сам дьявол в обличии лорда Нельсона. Нам бы главное удрать с этого логова, а там выясним всё. Если французы, так дадим им по заслугам, утащим корабль и делов-то!

– Вот ты-то станешь моим главным советником, Фред, – заговорчески улыбнулся Саймон, – Конечно, будь бы я был судьёй, решающим ваш спор, я бы сразу выбрал твою сторону. Потому что если не сейчас, господа, то когда?

– И то верно, – высказал своё мнение и другой пленный.

Когда все пришли к единому соглашению, капитан Клефельд поручил всем дождаться, когда судно то отвлечёт комендантские силы, оборонявшие тюрьму, и затем броситься навстречу свободе.

Когда уж «Армагеддон», отразивший атаки прибывших для поддержки сил ван Виссена линкоров, начал обстреливать боевые укрепления, капитан Клефельд подкрался к выходу и прислушался.

– Идёт. Будьте готовы.

В эту саму минуту дверь отворилась, и только прибывший гвардеец хотел войти в камеру, дабы проведать новых заключённых, как капитан Клефельд, крикнув оглушительно: «Вперёд!» выхватил ловко из рук его саблю и, занеся её над головой, вонзил надзирателю в грудь.

– Мёртв как пустой сундук, – заключил капитан Клефельд, залившись тут же смехом, а вслед за ним и его собратья, – Найджел, оттащите его вон на то место, где я уж помирал от голода. Живей! Ну, а мы пока займёмся наведением тут небольшого порядочка. Как вам такая мысль?

И все тут же проследовали к выходу, дабы разгромить арсенал и как следует вооружиться.

Отбив в итоге сопротивление гвардии коменданта, отряд Саймона кинулся к причалу и, заняв несколько лодок, пришвартованных к пристани, тронулся прочь, к фрегату «Посейдон», дабы взять его на абордаж, покуда «Армагеддон» Фенстера расправлялся с одним вражеским линкором.

– Будем брать! – крикнул всем Клефельд и, приказав приготовить тросы, прихваченные его солдатами с арсенала, повёл свою армию прямо на фрегат, где ван Виссен уже спешил было на выручку осаждённому линкору.

Подплыв незаметно к цели и зацепившись за фальшборт, Саймон и его собратья принялись карабкаться вверх. И едва один из матросов, заметив, что их судно окружено, крикнул: «Капитан!», как Саймон выскочил на палубу и произвёл выстрел, от которого ван Виссен в ужасе обернулся и застыл в онемении.

– Ах ты, щегол! – воскликнул он в бешенстве и, вытащив из ножен свою саблю, кинулся на Клефельда врукопашную.

Вслед за ним на корабль поднялись остальные, развязав на «Посейдоне» переполох.

Теперь нам следует перенестись на другой фрегат, «Армагеддон», где капитан Беверли Фенстер, успешно уничтожив голландский линкор «Белый лев», отдал приказ наступать на ван Виссена. Старший помощник Фенстера Джонни Паркинс уже успел заметить, что «Посейдон» взяли штурмом войска Клефельда, и он отправился сообщить об этом капитану.

– В таком случае, мы принудим ван Виссена к капитуляции. Вперёд же!

Бесстрашный «Армагеддон» стремительно взял курс на «Посейдон» и, к великой радости для Беверли, когда он приблизился к фрегату, войска Клефельда были в преимуществе. Окружённые со всех сторон противниками, члены экипажа сдались без согласия на то своего капитана, поскольку, как выяснилось, он был уже мёртв.

– Хорошо поработали, – довольно произнёс Беверли, пройдя вместе со своими товарищами на палубу корабля, на котором ещё годом ранее он, капитан Фенстер, стоял, склонив смиренно голову пред ван Виссеном, вскоре погибшем.

Было и ещё одно тяжкое обстоятельство, о котором Фенстеру пришлось узнать. Капитан Клефельд был тяжело ранен в плечо саблей ван Виссена, да ещё и сброшен за борт, из-за чего ему едва удалось выплыть живым из морской пучины, ухватившись за одну из лодок.

– Есть ли среди вас врач? – обратился капитан Фенстер к товарищам Саймона. И хоть в душе Беверли по-прежнему относился к нему с презрением, но всё же благодаря ему «Посейдон» перешёл под управление его команды.

– В том то и дело, что нет, – ответил ему один из каперов, – На борту «Куин Элизабет» был один, да погиб под обстрелом.

Подойдя к Саймону, который, едва дыша и откашливаясь всё ещё от набранной воды, продолжал стонать от боли, Фенстер призадумался.

– Раз так, можете отправить его ко мне в каюту, на моё судно, – он указал на стоявший вблизи свой фрегат, – Там что-нибудь решим. Доктор, во всяком случае, у меня имеется.

Двое офицеров, подхватив тяжелобольного капитана Клефельда, принялись переправлять его на фрегат Фенстера.

– А что же, позвольте, вы прикажете делать с этим кораблём? – с недовольством воскликнул Эдмунд Хасселрит.

Пробежавшись глазами по всему судну, Беверли ответил:

– Заберём отсюда все запасы продовольствия, а затем потопим.

Хасселрит сдвинул брови.

– Потопим? Какого чёрта, капитан! Да этот фрегат – истинная драгоценность, дороже любой карты мира. Да ведь можно его продать за хорошие деньги!

Но капитан Фенстер был непреклонен.

– Нет. Этот фрегат нужно погрузить на дно навсегда. Он много бед причинил мне и моей «Куин Элизабет», да и вам тоже, потому я даже не желаю получать с него деньги, будь они прокляты, как и сам фрегат. Так что поспешите освободить все каюты и трюм от ценного, и затем – предать забвению.

Что ж, приказ – он и есть приказ, даже если он и отдан чужим капитаном, потому Хасселрит, затаив в себе обиду, отправился его исполнять вместе с другими моряками.

Думается, что и его приятели были с ним согласны, но понимая, что иного выхода у них не предвидится, покуда капитан их лежит без чувств в рубке «Армагеддона», хранили суровое молчание.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В которой «Армагеддон», наметив курс на Англию, отплывает из Зеландии, а также в которой описывается предсмертная исповедь капитана Клефельда перед своим старым врагом и другом, капитаном Фенстером, внёсшая ряд существенных корректив в цель плавания.

Из выживших среди сообщников Клефельда осталось совсем немного: сам капитан, Хасселрит, Найджел и ещё четверо. Фред Уайт был сражён выстрелом из револьвера в голову. Остальные шестеро покинули также сей мир от вражеского клинка.

В лагере капитана Фенстера дела обстояли менее трагично: погибло лишь двое канониров, но их утрата была настоящим горем для всего экипажа, ибо то были превосходные солдаты.