Путь домой

Глава 1

Не знаю, когда это началось. Может быть, когда родители решили избавиться от меня, отправив на лето к тётке в забытую всеми деревню. Может быть, когда я молча ехала на переднем пассажирском сиденье папиной машины, игнорируя его попытки поговорить. Впрочем, скоро он замолчал. Наверное, думал, что я обижена, но мне было уже всё равно.

Как только мы выехали из города, начался ливень. Что-то сжалось внутри от дурного предчувствия. В голове пронеслась мысль о недобром знаке, но я поспешно отбросила её: «Чушь! Какие знаки?! Как бабка у подъезда!»

По радио играла заезженная песня. Почувствовав привычное раздражение, я надела наушники, и через несколько секунд свежий хит заглушил бесящую мелодию. Глядя на запотевшее, залитое дождём стекло, чувствуя, как боль привычно сдавливает виски, я нарисовала на окне несколько тучек. Влага собиралась в капли, и они стекали из нарисованных облаков. Путь был долгим и утомительным, однообразный пейзаж за окном размывался дождём. Чувствуя, как к мигрени добавляется головокружение, я прикрыла глаза.

– Эмма, подъезжаем, – сухо обронил отец.

Видимо, я уснула, а за это время ливень кончился и забрал с собой головную боль.

Густой лес с обеих сторон шоссе сменился рядами фруктовых деревьев, за которыми виднелись дома. «Наверно, здесь очень красиво, когда цветут сады…» – эта мысль заставила губы дрогнуть в улыбке, я покосилась на отца.  Он не заметил этой лёгкой перемены в моём настроении. Хорошо. Ещё не хватало, чтобы он решил, что был прав, что мне тут может понравиться!

На въезде в деревню стояли старые покосившиеся домики. Было видно, что они давно не ремонтировались, даже освежающей покраски не видели много лет. На лавочках перед небольшими палисадниками сидели старушки. Они провожали взглядом нашу чёрную «Октавию» и возвращались к прерванной беседе.

«Интересно, кто-то из них может оказаться моей тёткой? – думала я, незаметно разглядывая идущих по своим делам женщин. – И в каком из этих домов я проведу лето?»

Отец говорил, что мы гостили у тёти Даши, когда мне было лет пять, но, как ни старалась, я так и не смогла ничего об этом вспомнить.

Съехав с шоссе, мы свернули на просёлочную дорогу. Слева росли стройные ивы. Они склонялись к пруду, по гладкой поверхности которого плавали кувшинки. «Октавия» свернула на грунтовку, ведущую сквозь небольшой пролесок к тёмно-коричневому забору, с колоннами из светлого кирпича. Это место было совершенно не похоже на деревенские дома на въезде. На долю секунды я поймала себя на ощущении, будто за той отгороженной прудом и ивами чертой находится другой мир.

Загорелась лампочка, и тёмная створка ворот медленно поехала в сторону, пропуская машину внутрь. Колёса тихо зашуршали по вымощенной плиткой подъездной дороге. Во дворе посередине аккуратно подстриженной лужайки, в окружении розовых кустов возвышалась беседка. Внутри сидела женщина. Когда машина подъехала к пристроенному к дому гаражу, хозяйка поднялась, отставляя на столик фарфоровую чашку, и неторопливо пошла в нашу сторону.

В то время как я, недовольно сопя, выбралась из машины, тётя Даша уже подошла к нам, и я смогла разглядеть её лучше. Это была женщина весьма интеллигентной наружности. Несмотря на то, что ей пошёл уже пятый десяток, выглядела она моложе своих лет. Моя новообретённая родственница была высока, а собранные в высокий пучок тёмные волосы придавали ей величия. Она внимательно посмотрела на меня, и я почувствовала, как по коже пробежали мурашки от её пристального изучающего взгляда. Отец смущённо топтался где-то справа, доставая из багажника чемодан.

– Эмма? – бархатистый голос Дарьи был мелодичным, он мне понравился, но этот странный вопрос вызвал некоторое изумление.

«А вы ждёте кого-то ещё?» – усмехнувшись, я протянула тётке руку:

– Здрасьте, Эмма.

Губы Дарьи Михайловны тронула улыбка, которая почему-то показалась мне горькой, но женщина тут же сжала пальцами мою ладонь, и в следующее мгновение улыбалась уже приветливо и открыто.

– Меня зовут Дарья Михайловна. Ты можешь звать меня тётя Даша или просто «Даша», как тебе будет удобнее. В последний раз я видела тебя, когда ты была совсем крохой, а теперь… Ты очень изменилась… Такая большая уже стала! Ты меня совсем и не помнишь, наверное, мы с твоей мамой давно не виделись, но она много рассказывала о твоих… успехах!

Слушая эту стандартную и как будто заученную фразу, я не могла отделаться от скользкого ощущения, которому никак не получалось дать точное определение. Фальшь? Нет, взгляд внимательных медово-карих глаз был открытым, а это странное рукопожатие – искренним. Тогда что же не так?

Может, меня смутила эта «аристократичная» выправка? А может, некоторая механичность в том, что она сказала? Будто наспех выучила избитую фразу. Или, может, её профессия накладывает такой своеобразный отпечаток на манеру общения? Может, всё это из-за того, что большую часть жизни она слушает, а не говорит?

Дарья Михайловна была психологом. Она специализировалась на депрессивных состояниях, имела несколько научных трудов в этой области и состояла в российском психологическом объединении.

Глядя на обнесённый высоким забором участок, я думала о том, что её специальность может пригодиться и мне. Провести лето хотелось несколько иначе. Я мечтала о поездке с мамой в Турцию или хотя бы совместно отправиться к морю. Чувствовать между пальцами ног мягкий тёплый песочек, слушать шум накатывающих на берег волн. Я была уже достаточно большая, чтобы не мешаться родителям в отпуске! Так почему?.. Почему?!

А тётя тем временем наконец обратила внимание на пыхтящего с вещами отца:

– Виктор, – обращение получилось несколько властным, и она поспешила исправиться, дружелюбно улыбнувшись и протянув руку, – здравствуйте, надеюсь, вы благополучно добрались?

Отец явно чувствовал себя не в своей тарелке и, неловко пожав протянутую ладонь, пробасил:

– Да, спасибо, всё хорошо, – а потом зачем-то добавил: – Очень рад Вас видеть! Спасибо.

Дарья Михайловна чуть изогнула бровь, а отец, поняв, что сказал что-то лишнее, густо покраснел, смутившись.

– Прекрасно, прошу за мной, – она развернулась и величественно направилась в сторону дома.

Следуя за ней, я услышала, как сзади облегчённо выдохнул отец. Я наконец позволила себе закатить глаза: «Что ж, лето будет просто отличным!»

Дом казался уютным: высокий двухэтажный белый коттедж внутри был обставлен просто, без вычурного лоска, но со вкусом. Небольшая прихожая с расположенной по стене лестницей на второй этаж, выполненная в спокойных постельных тонах. В углу у входа крючковатая кованая вешалка, на которой висела шаль и чёрный зонт-трость. На стенах ассиметрично висели картины с изображениями рыбок и кораллов. Прихожая вела в просторный зал и на кухню.

– Сумку Эммы отнесите на второй этаж! Там твоя спальня, дорогая, вторая дверь налево. Первая: туалет и душевая. Разберешь вещи и спускайся к чаю, я испекла пирог… – Дарья Михайловна говорила что-то ещё про домашний кинотеатр в подвале и библиотеку на втором этаже, но я уже не слушала.

Женщина пропустила нас на лестницу, а сама скрылась в проёме кухонной двери. Мы молча поднялись на второй этаж. Здесь был такой же небольшой коридор с картинами на стенах и по две двери с каждой стороны. Как объяснила хозяйка дома, слева двери вели в мою комнату и ванную, а справа, видимо, была библиотека. В конце коридора пятая белая дверь с пёстрой мозаично-стеклянной вставкой, изображающей букет цветов, видимо, вела на крытый балкон, а на потолке маленьким серебристым колечком поблёскивал люк на чердак с выдвижной лестницей.

– Там она, наверное, держит зверей в клетках и изучает их депрессивные состояния, – невесело кивнула я на маленькое колечко в потолке. –  Меня вы сюда отправили, чтобы она пополнила свою коллекцию научных открытий?

– Зря ты так, – отец пожал плечами, открывая дверь предназначенной мне комнаты. – Дарья Михайловна очень хороший человек. Тебе пора определиться со своим будущим, а она может в этом очень помочь…

– Мы всегда должны думать об этом смутном будущем. А «сейчас»? Как же настоящее? У меня больше не будет этого лета!

– Хватит, Эмма! – он понял, что прозвучало немного резко, и, вздохнув, продолжил. – Тебе тут понравится. Возможно, в будущем ты будешь вспоминать это лето как самое лучшее и благодарить нас за то, что провела это время с пользой, а не на пляже, обмазываясь кремами сначала от загара, потом от солнечных ожогов.

– Ну конечно…

Отец поставил сумку у порога комнаты.

– Мне пора, – пробормотал он, а потом, кашлянув, спросил: – Проводишь меня?

Я кивнула, ставя на зарядку телефон, и мы спустились. Всю дорогу меня не покидало ощущение нереальности, скомканности происходящего. Дарья Михайловна провожать зятя не вышла, она гремела посудой на кухне, а отец к ней не заглянул.

– Это лишнее, – ответил он на мой удивлённый взгляд.

Возле машины папа неловко бросил на прощанье:

– Давай, принцесса, будь умницей… – и протянул руку к моим волосам, желая их растрепать, как делал в детстве.

Я увернулась, ощущая нестерпимое желание высказать ему всё, что думаю о них и их поступке. А ещё сказать, чтобы уезжал побыстрее. Мне не хотелось признаваться в этом даже себе, но я чувствовала, что мне не хочется его отпускать, что я не уверена в том, что справлюсь здесь без них.

Он сел в автомобиль, и машина чуть просела под его весом. Хлопнула водительская дверь, и отец принялся махать мне за стеклом.

– Давай уже, – я поморщилась, поправляя длинные рукава кофты.

Машина завелась, электрическая створка отъехала в сторону, и «Октавия» медленно выехала со двора, а потом ворота закрылись, оставляя меня с нахлынувшим чувством одиночества и страха. Глаза начало противно щипать, и, чтобы не поддаваться эмоциям, я вернулась в дом и принялась разбирать вещи.

Первым делом, проверив уровень заряда на телефоне, я просмотрела новостную ленту в социальной сети. Ничего. Будто никто и не помнил о том, что я была. О том, что пару недель назад мы сидели за одной партой в одном классе. Новые фото. Выпускные ленты. Нелепые фартуки… На этих фотографиях нет меня. Мерзкое ощущение, будто меня предали. Будто я не вписалась в их представление о фотографии, которую стоит выложить. Будто меня вычеркнули вместе с той, из-за которой начался весь этот бред.

– Сука!.. –  я выключила телефон и со злостью положила его на тумбочку. – Да пошли вы все!

«Через пару месяцев будете поливать друг друга всем ядом, на который каждая из вас способна!.. Даже рада, что теперь не участвую в этом!» – поднявшись с кровати, раздраженно решила я. Нужно было успокоиться.

Комната, выделенная мне, была небольшая, но светлая и уютная. Возле кровати стояла маленькая прикроватная тумбочка, у стены напротив – лакированный шкаф. Ходики в виде совы размеренно отсчитывали секунды, раскачивая маятником и шевеля огромными совиными глазами влево-вправо. Возле окна висела полочка с книгами. Я усмехнулась и провела пальцем по теплым корешкам «Сияния», «Бегущего человека» и «Кэрри», соседствующим с «Колыбельной» Паланика и «Крысиным королём».

«Кажется, тётя Даша меня очень ждала… Славно! Всегда мечтала стать книжным червём!.. – усмехаясь, подумала я. – Может, почитаю в дождливые дни, если позволят мигрени…»

В комнате было душно, я подошла к окну и подергала ручку, но она не поддалась. С губ сорвался раздражённый вздох: «Нужно попросить ключ. В солнечную погоду тут можно свариться!»

Раскладывая вещи на полки шкафа, я торопилась. От жары снова начали болеть виски, поэтому, закончив с распаковкой дорожной сумки, я, не задерживаясь, спустилась на кухню.

Тётя Даша уже накрыла чай на красной барной стойке, возле которой красовался подобранный в соответствующей цветовой гамме табурет с длинными ножками. Кухня была светлая и просторная. В центре стоял стол, на нём фарфоровая вазочка со свежесрезанными розами. Их аромат не распространялся за пределы кухни. Вдохнув сладковатый воздух, я почувствовала, будто в груди что-то болезненно сжалось. Словно давно забытое воспоминание, которое даже будто не моё, как бывает, когда ты случайно наяву столкнёшься с чем-то, напомнившем забытый сон. Без образов, лишь на уровне смутных чувств.

Дарья Михайловна заметила перемену в моём лице и тоже устремила взгляд на розы. В глазах её появилась настороженность, а потом как будто тень испуга.

– Подождёшь меня немного, дорогая? – с этими словами тётя схватила со стола вазу и унесла её в другую комнату.

Немного растерявшись, я кивнула. Словно в попытке сгладить напряжённость, которая почти физически ощущалась между нами, стоило только оказаться в поле досягаемости друг друга, я сделала пару робких шагов за ней.  «Стоп! Мне что, больше всех нужно?!» – одёрнув себя, я занялась осмотром комнаты, обставленной в красно-кремовых тонах.

Кухонный гарнитур был яркий, но однотонно-красный, а белые обои с тёмными элементами Эйфелевой башни и бордовыми ягодами вишни дополняли подобранную мебель. Здесь было настежь открыто окно, и ветерок колыхал лёгкий тюль, всё же принося с улицы запах роз, растущих возле беседки.

– Как ты разместилась? Всё понравилось? – Дарья Михайловна возникла сзади неожиданно, я вздрогнула, а она прикрыла окно.

– Д-да, спасибо, – мне потребовалось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться. – Я хотела спросить про ключ от форточки.

Дарья Михайловна меж тем уже прошла на кухню и разливала чай по фарфоровым чашкам в тон вазочке, которую она унесла. Как только я сказала про ключ, она замерла.

– Ключ от окна?..

– Да, в комнате было очень душно, я хотела открыть окно, но оно оказалось заперто.

– Да, конечно… – она обернулась, глядя на меня растерянно. – Я поищу. Видишь ли, я почти не пользуюсь вторым этажом, окна там заперты уже давно… Я поищу ключ для тебя, надеюсь, эта маленькая неприятность не испортила впечатление?

– У Вас уютный дом! – искренне ответила я, взгромоздившись на табурет.

Дом мне и правда понравился, по сравнению с нашей квартирой с окнами на заброшенную стройку торгового центра, который смотрел на нас из-за ограждений пустыми глазницами окон и в котором теперь по ночам собирались бомжи и наркоманы, здесь было очень просторно и спокойно. Дарья Михайловна пододвинула ко мне тарелочку с куском ягодного пирога:

– Да, надеюсь, тебе тут очень понравится. В любом случае, здесь есть чем заняться. Я уже говорила, но повторюсь: в подвале домашний кинотеатр, наверху библиотека, там ты найдёшь много интересных книг…

– А ребят много в деревне? – чувствуя, как Дарья Михайловна вновь пускается в дебри словесной экскурсии, я решила сменить тему.

– Нет, Эмма, – ответила тетка как-то немного резко, а потом добавила мягче. – Деревня старая, кто сюда будет ездить? Молодежь больше в город тянется.

– Ясно, – я ощутила укол разочарования.

Ещё одно напоминание о том, что, несмотря на уютное убранство коттеджа и подстриженную лужайку под окном, я нахожусь далеко от того, к чему так привыкла: мои друзья. Их совсем немного, но зато они самые лучшие! Правда, в последнее время у нас возникали проблемы… «Да пошло всё!» –  вновь одёрнула я себя. Но на минуту мне до щемящей в груди тоски показалось, что меня здесь забудут. Забудут о том, что оставили меня в этом спокойном, как гладь воды в озере, месте.

– Возможно, ты устала с дороги? – голос тетки вывел меня из невесёлых раздумий. – Ванная комната, как я уже говорила, находится рядом с твоей. Если что-то нужно, я обитаю на первом этаже.

Я согласно кивнула, в душе радуясь возможности принять душ. Усталость стремительно навалилась на плечи, а горячий чай, разливаясь теплом по телу, расслаблял его. Подавив зевок, я спрыгнула с табурета и, поблагодарив Дарью Михайловну за вкусный чай, направилась наверх.

Стоя под упругими тёплыми струями, я опять ощутила волнообразный приступ головной боли. Она то накатывала, то отступала. Я выкрутила кран с холодной водой. Температура потока воды, льющегося из лейки в потолке кабины, резко упала. Тело покрылось мурашками. Я обхватила руками дрожащие плечи, чувствуя, как зубы начинают отбивать ритм, но боль отступила. Закрыв воду, я, дрожа от холода, вышла из душевой, тут же завернувшись в тёплое махровое полотенце.

Подойдя к висящему над раковиной запотевшему зеркалу, я провела по гладкой поверхности рукой. Мама всегда ругалась: из-за этого на стекле потом оставались разводы. «Интересно, как отреагирует на это Дарья?» – усмехнулась я, а потом вспомнила о том, что тётя не пользуется вторым этажом.

Вздохнув, я отодвинула мокрую чёлку и потрогала уродливый шрам на правом виске, снова с неприязнью разглядывая его. Несколько лет назад я упала с качелей. Результатом стали перелом ноги, нескольких рёбер, травма головы и несколько некрасивых шрамов на руках, обязывающих меня ради избежания бесконечных расспросов почти всегда носить одежду с длинным рукавом. Родители сходили с ума, когда это случилось. Несколько дней я провела в коме. Позже врачи говорили: то, что я выжила и не потеряла способность разговаривать, – чудо. Считается, что тогда я легко отделалась, но постоянные спутники непогоды – мигрени – заставляли задаться вопросом: действительно ли легко? Растрепав волосы, чтобы они прикрывали чуть бугристый участок кожи, я отправилась в комнату.

За окном, опять шёл дождь. Я присела на кровать, чувствуя, как боль снова возвращается. После того падения нарастающая боль в висках всегда преследовала меня в дождливую погоду. В косметичке лежали таблетки, но спускаться за водой, чтобы запить их, не хотелось. Я надеялась, что к утру дождь пройдёт, и головная боль вместе с ним. Вымученный вздох сорвался с губ. Телефон безжизненно темнел на тумбочке. «Позвонить маме? –  нерешительно я смотрела на чёрный экран. – Нет. Не хочу. Пошли они оба!»

Выключив звук, чтобы звонок от родителей, вдруг забеспокоившихся о брошенной дочери, не разбудил меня, я положила телефон обратно и закрыла глаза. Засыпая, я услышала, как где-то на этаже несколько раз провернулся в замочной скважине ключ, а потом тихий скрип ступенек, под осторожно ступающими ногами.

Глава 2

– Вышел месяц из тумана… – голос был тихий, но заполнял собой всё пространство вокруг. – Вынул ножик…

«Странная считалка… Никогда её не понимала…» – я шла вперёд в темноте, пока не уткнулась в стену. Дрожащие руки нащупали и повернули ручку двери.

– Вынул ножик из кармана…

– Ты где? – насторожено прошептала я, по телу побежали мурашки, но холодно не было.

– Я везде… Всё равно тебе водить…

Яркий свет ударил по привыкшим к темноте глазам. На мгновение я решила, что ослепла. Впереди не было видно ничего, кроме света. Абсолютно. И так ярко, до рези в прищуренных глазах. Я протянула ладонь, закрываясь, и она утонула, исчезая в ослепительном тумане. Шаг вперёд. Ещё один. И свет померк, а я оказалась в окутанном осенней дымкой старом саду. По телу пробежал озноб, заставивший зябко поёжиться и обхватить прикрытые лишь коротким рукавом белого летнего платья плечи. Такого платья, с голубыми цветочками на подоле, у меня никогда не было, но оно на мне идеально сидит, как вторая кожа, колыхаемая осенним ветром ниже талии.

Ветер срывал жёлтые листья с вековых дубов. Я шла вперёд, не разбирая дороги, ориентируясь лишь на вкрадчивый шёпот:

– Буду резать, буду бить… Хочешь узнать продолжение?

– Кто ты? – очередной порыв ветра вновь заставил поёжиться, или это от страха так дрожало моё тело?

– Ты ведь знаешь продолжение… А на следующую ночь я зарежу твою дочь…

– Тупая считалка! Где ты?

– Раз, два, буду ждать… Выходи меня искать… – смех звонкий и задорный, прогнавший холод и леденящий ужас. Смех, от которого сердце замерло в груди от тоски. Смех, пропитанный нежным запахом роз и дождя. Такое странное сочетание…

Она появилась из ниоткуда. Словно её соткал туман. Сначала я увидела очертания качелей, какие стоят обычно на детских площадках. Они смотрелись слишком одиноко и немного зловеще среди этого неухоженного сада. С каждым моим шагом скрип старых, давно несмазанных железных креплений доносился до моего слуха всё отчетливее. А потом осенний туман сотворил её…

Девушка раскачивалась на одиноких качелях теперь уже молча, и если вначале я всё отдала бы за то, чтобы она замолчала, то теперь пожертвовала бы многим, чтобы вновь услышать её голос. Она тоже была одета легко: в платье – отражение моего собственного, и босоножки, с тонкими ремешками. Соломенная шляпка на голове у девушки совсем не спасала от моросящего дождя её разметавшиеся по плечам влажные волосы. Я не видела её глаз, спрятанных за нелепо смотрящимися в эту пору солнечными очками, но была уверена, что девушка смотрит на меня. Кажется, она сидела здесь давно. Я не могла отвести от неё взгляд, и всё, чего мне ещё хотелось, это коснуться её руки. Для чего? Чтобы проверить её реальность? Шаг. Ещё шаг. Всё ближе и ближе.

– Кто… Кто ты? – мой голос дрогнул от смутного ощущения, что я знаю, ответ, знаю чей это голос.

– Раз, два…

– Ты не замёрзла?

Какая нелепость! Почему её состояние меня так волнует?

Губы девушки тронула чуть заметная улыбка:

– Нашла… – протянула она в ответ медленно, словно распевая каждую букву.

– Почему ты так одета?

«Действительно?! Её одежда занимает меня больше всего сейчас?!» – я дрожала. Почему-то вдруг захотелось бежать, но я застыла напротив раскачивающейся на старых качелях незнакомки и не могла пошевелиться. Глаза заволокло прозрачной влагой, искажая девушку на качелях. До рези. Я зажмурилась.

– А ты? – прошелестело в ответ.

Щекам вдруг стало нестерпимо горячо, будто по ним потекли тонкие раскалённые струйки огня. «Это слёзы. Просто слёзы… Почему?» – я резко открыла глаза, но девушки передо мной уже не было. Теперь я сидела на этих качелях. Руки потянулись к мокрым щекам. Слёзы всё бежали и бежали, стекая на платье. Их было так много. Поднявшийся ветер холодил лицо, делая огненные дорожки ледяными. Отняв от глаз дрожащие пальцы, я с ужасом увидела струящуюся по ним кровь и бордовые пятна на белой юбке и груди.

Сначала мне показалось, что я ослепла. Вокруг стояла абсолютная темнота. Тёплого густого воздуха было катастрофически мало разгорячённым лёгким. Я дёрнулась, вырываясь из плена одеяла, и, не удержавшись на кровати, с грохотом свалилась на пол. Руки поспешно сорвали с головы толщу ткани, и я жадно вдохнула, показавшийся вдруг ледяным воздух. Дрожащей рукой нашла выключатель, и на тумбочке возле кровати мягким зеленоватым светом загорелась лампа. Свет показался слишком ярким.

«Слышно ли было внизу моё падение? – я замерла, зажав рот рукой, прислушиваясь. Тихо. –  Здесь либо хорошая шумоизоляция, либо Дарья Михайловна не жалуется на сон».

Сбившееся дыхание начало выравниваться. Я успокаивалась. По горлу прокатился тяжёлый глоток. «Приснится же такой бред…» – словно желая снять с лица липкую плёнку ночного кошмара, я провела по нему рукой. Ладонь тут же стала влажной. Кровь. Это кровь! Сердце с новой силой забилось, разгоняя по телу жидкий ужас. Я отняла от лица дрожащие пальцы, разглядывая поблёскивающую в свете настольной лампы ладонь. Это слёзы. Просто слёзы. Откуда они?

Решительно плюхнувшись на кровать, я вновь укрылась с головой одеялом, только теперь расслышав, как ливень бьёт по оконному стеклу. Как ни странно, головная боль утихала.

Утром я чувствовала себя совершенно разбитой. От воспоминания о ночном кошмаре делалось гадко на душе. Но от того, что он не стал рядовым сном, о котором и не вспомнишь с первыми лучами солнца, делалось ещё хуже. В ушах стояла считалочка. Я спустила ноги с кровати и, сев на край, привычно провела руками по лицу. «Вышел месяц из тумана… Хватит!» – отчаянно замотав головой, я постаралась прогнать остатки сновидения. «Нужно было вчера выпить таблетку…»

Спускаться к завтраку совершенно не хотелось. Я подошла к окну, разглядывая умытые ночным ливнем деревья и розовые кусты под окном и у беседки. Вид справа загораживал балкон, отражая стёклами утренний солнечный свет. В груди вновь появилась досада из-за невозможности открыть окно и впустить в комнату утреннюю свежесть: «Нужно поторопить Дарью с ключом…»

Укутавшись в пушистый домашний халат, я поплелась в душ. Меня сразу окутал запах моей комнаты: кофе и ваниль. Я люблю кофе. Меня оно успокаивает, а иногда спасает от приступов. Жужжание перемалываемых зёрен, журчание молока, стекающего в кружку. Пара капель ванильного сиропа. Мой любимый утренний ритуал, от которого теперь остались лишь воспоминания и пакетик кофейных зёрен в шоколадной глазури.

На зеркале в душевой остались разводы после моих вчерашних прикосновений. Глядя на размытые очертания ладоней, я ощутила злость на саму себя. Мои прошлые мысли о реакции Дарьи казались совершенно нелепыми. В голове возникло сравнение с человеком, наплевавшим в собственный колодец. Резко раскрыв шкафчик под раковиной, я нашла махровую тряпочку и принялась с остервенением оттирать стекло. Постепенно ткань справилась с некрасивыми отпечатками, и я уставилась на своё раскрасневшееся отражение.

«Буду резать, буду бить…» Кровь. Почему кровь? Я всматривалась в карие глаза своего отражения, словно пытаясь увидеть в красных от плохого сна белках следы повреждений или кровоподтёки. Не найдя ничего подозрительного, я скорчила отражению гримасу, отругав себя за излишнюю мнительность.

Закинув тряпку в шкаф, я вновь уставилась в зеркало. Мне не помешал бы качественный отдых и ровный загар. Взлохматив растрёпанные каштановые волосы и скинув халат, я залезла в душевую кабину.

Прохладная вода смыла сонливую вялость, заряжая тело энергией, ненадолго отвлекая от пробуждающегося назойливого желания выпить чашку кофе. Сейчас. «Нужно притормозить, кажется, это перерастает в зависимость…»

Наскоро высушив мокрые волосы феном и одевшись, я сбежала по лестнице. В доме было настолько тихо, что я слышала тиканье ходиков в гостиной на стене. «Никого нет. Я одна…» – от этой мысли стало как-то легко на душе. Лишний раз пересекаться с родственницей не хотелось. Несмотря на радушие хозяйки дома, я всё равно чувствовала неловкость в её присутствии и как будто настороженность с её стороны. Мы почти не знали друг друга.

Много лет назад мама с тётей страшно разругались, вероятно, из-за наследства. Взаимное недовольство росло как снежный ком, и в результате их общение прекратилось. О Дарье мне почти ничего не рассказывали. Но прошлым летом мама с тётей созвонились. Они долго беседовали о чём-то и в итоге смогли наладить хрупкий мир, а в середине этой весны было решено, что мне пора задуматься о будущем именно в её доме.

В размышлениях о том, как лучше выстраивать взаимоотношения с родственницей, я осмотрела просторную гостиную, отделанную кремовым деревом. Из-за огромных окон в пол она казалась ещё шире. В углу напротив окна стоял электрокамин, над которым висела массивная книжная полка. На ней, прижавшись друг к другу, выглядывали корешками новенькие томики Юнга, Адлера, Эриксона… Я достала одну из книг и пролистала хрустящие белые странички, с удовольствием вдыхая запах бумаги. Кроме психологии, Дарья Михайловна увлекалась детективами. На камине сбоку от полки стоял кованый подсвечник с тремя новыми свечами и помигивал оранжевым огоньком стационарный телефон – сеть в доме не ловила, видимо из-за кольца деревьев вокруг. Но Wi-Fi исправно тянул.

Возле камина на белом пушистом ковре стояло глубокое кресло-качалка, накрытое клетчатым пледом. Сверху лежала заложенная на середине картонной закладкой книга. У стены стоял большой раздвижной диван. Видимо, он служил хозяйке дома кроватью. Ближе к камину маленькая тумбочка, а с другой стороны светлый панельный шкаф с зеркальными дверями, делавшими комнату визуально больше и отражающими большой рояль. Он был единственным чёрным предметом в этом сосредоточии света. Его лакированная поверхность блестела от падающих в комнату из окна солнечных лучей и, как в кривом зеркале, отражала окружающее.  На крышке стояла ваза, которую Дарья поспешно унесла вчера из кухни. В вазе были свежие розы. Я, чувствуя непреодолимое желание, подошла к инструменту, аккуратно открыла клавиатуру и нажала несколько блестящих клавиш, извлекая чистые тихие звуки. Они словно окутали меня вместе с ароматом цветочной свежести. На секунду в груди появилась досада от того, что я не умею играть, и как будто тоска. Это было странно. Я вышла из гостиной.

«Может быть, однажды Дарья сыграет что-то для меня. Будет повод узнать её поближе… А вдруг она не умеет и держит рояль только как подставку для вазы? Вот было б нелепо!»

Я представила себе, как лицо тётки вытягивается, и она лепечет что-то о том, что давно не играет, что это просто предмет мебели, а потом спрашивает, а что вообще мне понадобилось в её комнате. Мысленно ощущая всю неловкость ситуации, я прошла мимо комнат, отведённых под ванную и туалет на первом этаже, и спустилась в подвал, в домашний кинотеатр.

Он был уютный, с синими стенами, чтобы при выключенном свете ничего не отвлекало от главного – большой плазмы на стене. Рядом в стену был встроен холодильник, в котором сиротливо стояли пара жестяных банок с клубничным лимонадом. Тяжело было признавать это, но в душе зародилось согласие с родителями в том, что лето, проведённое здесь, может получиться не таким уж и отстойным. «Я б жила в таком домишке!» – с довольной ухмылкой отметил мой внутренний голос.

Оглядев ближе тёмную глянцевую поверхность экрана, я, повинуясь какому-то импульсу, возникшему на кончиках пальцев, я аккуратно вывела пальцем тучку. Хмуро оглядев получившийся рисунок, вздохнула и вытерла его рукавом, а потом поспешно вышла из подвала.

В холодильнике на кухне нашёлся кусок вчерашнего пирога и овощной салат. Кофемашины у Дарьи не было. И кофе тоже. Вскипятив воду в электрическом чайнике, я с тяжёлым вздохом заварила пакетик чёрного чая. Микроволновка коротко пропищала три раза, извещая о том, что пирог нагрет. Как только я села за барную стойку, в глаза бросился сложенный сердечком листок бумаги. Если бы было возможно закатить глаза так, чтобы они описали в глазницах полный круг, я сделала бы это, наверное. «Записка, сложенная сердечком… Как мило… Будто вчера я весь вечер разговаривала с Дарьей уменьшительно-ласкательными словами и блевала радугой».

Аккуратно развернув сложенный листок, стараясь не порвать бумагу, я вчиталась в витиеватый подчерк тётки:

Дорогая, извини, что это утро тебе придётся провести в одиночестве. Мне срочно потребовалось уехать ненадолго. Буду к вечеру. Осмотри дом. В твоём распоряжении библиотека и кинотеатр в подвале. В морозилке пицца, разогрей и поешь. Вечером обещаю вкусный ужин.

На телевизор установлено несколько online кинотеатров. Надеюсь, ты не успеешь соскучиться.

Д.

«Так даже лучше… Хоть на некоторое время избегу этой неловкости», – подумала я тогда и откусила от пирога. Чай был невкусным. Слишком горячим. Слишком крепким. Раздражало отсутствие кофемашины и самого кофе, пусть даже растворимого. Хотя мама всегда говорила: «Пить растворимый кофе – себя не уважать!» В такие минуты она была похожа на Дарью.

Я подошла к окну и открыла форточку. Свежесть утра коснулась лица, и я прикрыла глаза, глубоко вдыхая чистый сладковатый воздух. В голове была почти благословенная пустота. Почти. Лишь где-то в глубине черепной коробки назойливая мысль не давала полного расслабления, копошилась, как червь, и я всё никак не могла ухватить её за хвост. Я уже смирилась и даже готова была признать, что мне здесь начинает нравиться.

«Что же не так? Странное поведение малознакомой тётушки? Нет, – я отошла от окна и снова уселась за стол. – Она долгое время жила одна… Вполне возможно, что её записки-сердечки и прочие… необычности связаны с тем, что Дарья тоже не знает, как себя вести со мной…».

Я усмехнулась и снова отпила из кружки уже остывающий чай. В этот раз он показался вкуснее. Стоп: «Она что-то заперла на втором этаже, думая, что я уже сплю…, Заперла, а потом кралась к себе».

Не помню, как я оказалась наверху. Слишком быстро мои ноги несли меня туда. «Бред! Да мало ли какие секреты могут быть у взрослой, малознакомой мне женщины?!» – но руки уже дёргали легко поддающиеся дверные ручки.

«Да ладно. Интересно же! – протестовал гласу разума мой внутренний голос. – Может быть, Дарья пыталась запереть комнату, в которой ставит свои психологические опыты! А может, и ещё хуже!»

Первая комната оказалась библиотекой. Высокие, ввинченные в стены лакированные полки были заставлены книгами и наполняли её запахом дерева и бумаги. У окна стоял укрытый диагональю пледа бежевый диван с парой маленьких подушечек. Возле дивана на круглом столике в углу тонкий монитор. На поделённом на сектора экране транслировалась запись с камер видеонаблюдения. Одна показывала площадку перед входной дверью, другая беседку, в которой Дарья ждала нас вчера, а третья кусок дороги за воротами. Записывающее устройство, видимо, было вмонтировано в датчик, и тот, кто жал бы на кнопку звонка с той стороны калитки, не знал бы, что его отлично видно. «Тётушка любит всё контролировать…» – усмехнулась я. За монитором возвышалась длинная палка с крюком на конце. Бросив беглый взгляд на неё и на камеры, я вышла из комнаты.

Запертой оказалась дверь на балкон. Солнечный свет отражался теперь и в разноцветных мозаичных стёклышках-лепесточках, украшая стены и пол маленького коридора на втором этаже пёстрыми солнечными зайчиками. «Видимо, Дарья хочет узнать, как быстро я сварюсь наверху без свежего воздуха…»

Дверь напротив моей спальни я дёрнула по инерции, неосознанно. Она не поддалась. «Какой смысл запирать ночью балкон на этаже, которым ты не пользуешься? А вот запереть комнату, в которой не хочешь видеть нежелательных гостей – запросто! Интересно, какие скелеты в шкафу прячет милейшая тётушка?» – губы тут же растянулись в ухмылке от абсурдности прозвучавшей в голове мысли. «Да мало ли что Дарья заперла?.. Что вообще на меня нашло? Мне же не восемь».

Я вспомнила, как на моё семилетие мама предложила отыскать спрятанный подарок самостоятельно. Вспомнила окрыляющее чувство азарта, которое охватывало меня всё больше с каждой найденной запиской, с каждой разгаданной загадкой. Даже сам велосипед, украшенный воздушными шарами, который стоял под окном моей спальни, охраняемый папой, не вызвал такого восторга, какой подарила игра в сыщика. Мечты о детективных приключениях ещё несколько лет будоражили моё детское воображение и подарили забавное семейное прозвище «крошка-детектив», прежде чем сойти на нет.

Отходя от запертой двери, я поняла, что тайны и поиск ответов на вопросы всё ещё вызывают в душе трепет и азарт. Сбежав по лестнице, я устремилась к входной двери. На стене рядом с вешалкой и обувным комодом висела ключница. Замерев напротив украшенного маленькими ракушками ящичка, я никак не могла определиться. Казалось, что меня сейчас просто разорвёт. С одной стороны, в душе горело детское любопытство. Маленькая «крошка-детектив» требовала открыть ключницу и отпереть запертую комнату. С другой стороны, рассудительность и здравый смысл убеждали меня уважать чужие тайны. Тяжело вздохнув, я открыла ключницу. Внутри на металлических крючочках висели несколько ключей и пульт от электрических ворот. Закрывать деревянную дверцу, ничего оттуда не взяв, было проще, чем казалось. Мысленно похвалив себя за разумное решение, я вернулась в кухню. «Эта война ещё не проиграна…» – тихо прошептала внутри меня «крошка-детектив».

Остывшие чай и кусок пирога я проглотила механически, даже не разогревая, против собственной воли возвращаясь мыслями к запертой комнате. Одна идея была безумнее другой. Воображение услужливо рисовало там «пушистых шиншилл с депрессивными состояниями», для которых Дарья поехала за кормом; жутковатую комнату, стены которой обклеены записками и схемами процессов, протекающих в мозгах во время различных психологических кризисов, и Дарью Михайловну с воспалёнными от недосыпа глазами, пытающуюся разгадать тайны человеческого разума, которые сводят её с ума. А может быть, там её персональная «красная комната»… Яростно замотав головой в попытке прогнать роящиеся в голове всё более безумные идеи, я устремилась к выходу. «Вот что делает с человеком отсутствие живого общения и свежего воздуха! Нужно проветриться, пока я окончательно не свихнулась!»

Схватив в ключнице пульт и накинув на плечи ветровку, я выбежала из давящих стен коттеджа, решительно направилась к воротам. Жёлтая лампочка над железными створками приветливо замигала, и створка медленно приоткрылась. Лишь очутившись по другую сторону забора, у меня получилось очистить голову от ужасающих своей глупостью предположений. Стало легче. Глубоко вдохнув свежий лесной воздух, до боли в груди, я медленно выдохнула. Палец в кармане куртки нащупал податливую резиновую кнопку пульта. Я шла по дороге от дома в сторону блестящей между деревьями глади пруда, не оборачиваясь, слушая отдаляющееся гудение закрывающихся ворот.

Вода в пруду была прохладной и в том месте, куда я подошла, чуть замутнённой всколыхнувшимся со дна илом, будто кто-то недавно бросил в пруд камень. Солнце отражалось от водной поверхности и заставляло жмуриться. Со стороны ив двигалась фигура. Кажется, женская. И она неспешно шла прогулочным шагом в мою сторону. Я подошла к поваленной иве и села на прогретый солнцем ствол, глядя, как под моим весом утонувшие ветки макушки дерева погрузились в воду ещё больше и как в стороны бросились стайки юрких мальков. Где-то в лесу закуковала кукушка. Повинуясь совершенной охватившей меня лёгкости, я прокричала:

– Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?

«Десять, одиннадцать… Интересно, учитывает ли кукушка мой образ жизни, переживания, склонность к мигрени и пережитую кому?.. – задумалась я, отсчитывая годы. – Какой же бред приписывать инстинкту размножения пророческие качества. Кто это придумал?..»

– Привет!

Её звонкий голос раздался неожиданно, заставив меня вздрогнуть. Погрузившись в свои мысли, я совсем потеряла из виду прогуливающуюся по берегу незнакомку, и теперь она стояла передо мной. Рыжая. Она была огненно-рыжая. Девушка примерно моих лет приветливо улыбалась. Улыбались её тонкие губы, смеялись её серо-зелёные глаза, словно светились на прямом носу и щеках многочисленные веснушки. Непослушные рыжие кудри постоянно сдувал на лицо ветер, и она забавно поправляла их одной рукой. В другой руке девушка держала букетик полевых ромашек. На плечах висела джинсовая куртка. Подол зеленоватого сарафана в мелкий цветочек колыхался, и я заметила на её правой ноге, чуть ниже колена, татуировку: два чёрных одуванчика, расстающихся со своими семенами, которые символично превращались в птиц и улетали. Завершали образ надетые на босые ноги резиновые сабо. Если бы меня спросили, как выглядит лето, я бы сказала, что оно похоже на неё.

Я не видела, как выглядело моё лицо в тот момент, что оно выражало. Удивление? Растерянность? Восторг? А может быть, всё это вместе. Но я сидела, молча разглядывая стоящую передо мной девушку, будто забыв слова. Такое пристальное внимание, кажется, смутило незнакомку. Её улыбка стала казаться неловкой. Почувствовав себя предельно глупо, я промямлила первое, что пришло в голову:

– Привет! Извини, не ожидала…

– Понимаю, я выгляжу нестандартно, знаю…

– Нет-нет! – я поспешила примирительно выставить вперёд ладони. – Я имела в виду не это. Просто не ожидала… Задумалась…

Девушка заливисто рассмеялась, заставляя меня растеряться ещё больше.

– Прости, так глупо получилось! – сказала она сквозь смех. – Я просто привыкла, что людей немного шокирует мой вид, что меня рассматривают, поэтому… Меня зовут Вика!

Она протянула мне ладонь, и я увидела на верхней фаланге среднего пальца ключ, выполненный в стиле знака бесконечности. Ключ. Мысли снова мгновенно перенеслись к настенному шкафчику в прихожей. «Она запирала что-то от меня…» – я сморгнула, затыкая внутренний голос, и пожала тёплую, приветливо протянутую ладонь.

– Эмма.

Вика улыбнулась широко, открыто, и только теперь я заметила, что у неё на левой щеке ямочка.

– Местная или тебя сюда на лето сослали? – спросила девушка, плюхнувшись рядом со мной.

– Сослали… – протянула я, словно пробуя каждую букву этого странного слова, такого же необычного, как и моя новая знакомая. – Можно и так сказать. Я здесь для того, чтобы определиться, чего я хочу в этой жизни.

– Звучит перспективно, если ты собралась стать отшельником, лесником, министром сельского хозяйства или непризнанным гением.

– Да, но у меня тут тётка живёт. Психолог. Предки надеются, что она меня сможет пристроить куда-нибудь.

– Увлекаешься психологией?

– Не то чтобы… Скорее поиском приключений на свою пятую точку.

– Собственно, как и все мы.

– А ты местная?

– Нет, я здесь несколько недель. Мы дачу купили. Не пентхаус, но жить можно. Мама считает, что мне нужен свежий воздух и витамины с грядки.

– И как тебе здесь, не скучно?

Вика пожала плечами, на секунду задумавшись над ответом.

– Нет. Здесь живописно. То, что нужно для поэта в творческом кризисе.

– Ты пишешь стихи?

– Песни. Мечтаю о своей группе… – она усмехнулась как-то по-доброму.

Было видно, что ей неважно, как я отзовусь на это, посмеюсь над её желанием или поддержу его. Она словно всё решила для себя. Ей было не нужно ничьё одобрение. Вика рассказывала об этом совершенно непринуждённо, будто говорила о погоде или о том, что они готовили сегодня на завтрак.

– Споёшь для меня что-нибудь?

– Обязательно! – она кивнула совершенно серьёзно. – Пойдём ко мне. Я спою тебе под гитару и угощу клубникой. У нас её знаешь сколько! Пойдём! А то что мне одной этими «витаминами с грядки» давиться.

Она потянула меня за руку, и я поняла, что меня совсем не раздражает и не тревожит её настойчивость. Я увидела её впервые полчаса назад, но казалось, будто мы знакомы очень давно. И разве можно сказать, что ты не знаком с человеком, если знаешь, о чём он мечтает, чем увлечён и какие у него планы?

Я поднялась вслед за ней. «Ну и куда ты? Сейчас эта татуированная Вика может просто затолкать тебя в какой-нибудь тёмный подвал, и привет, пишите письма! Может, спросить её хотя бы, в какой стороне дача?» – пронеслась в голове мысль, которая показалась мне настолько нелепой, что я поморщилась. Вика, кажется, истолковала это по-своему. На лице отразилось беспокойство.

– Всё в порядке?

– Да, – кивнула я, стараясь выглядеть как можно увереннее. – Голова только немного болит. У меня бывает… А что, клубника настолько ужасная, что тебе приходится ей «давиться»?

– Обижаешь… – она наиграно надула губы. – У нас самая вкусная клубника! Просто я её уже видеть не могу. А ты подтянешь иммунную систему и послушаешь мои песни. Кстати, ты ни на чём не играешь, случайно?

– Только на нервах.

– Подойдёт!

Мы шли в сторону таких разных и таких одинаковых деревенских домов. Вика шла чуть впереди, рассказывая мне о том, что провести лето в деревне на даче можно намного интереснее, чем на морском пляже. И я понимала, что верю ей. Почему-то верю каждому её слову. Почему?

Глава 3

Мы неспешно шли в гору по просёлочной дороге.  К деревне подходили сзади. С той стороны, где так явна была разница между участками соседей. Спереди всё было примерно одинаковое. Схожие деревья и кустарники росли в палисадниках, прикрывая веточками однотипные домики с тремя окошками. Сзади нет. Где-то к дому примыкали сарайчики или небольшие бани, в огородах стояли теплицы. Беседки, где уставшие за день люди собирались вечером, чтобы отдохнуть, попить чай и полюбоваться, как закатное солнце отражается в спокойной глади озера. Кое-где над грядками склонились люди, пропалывая сорняки.

Я глубоко вдохнула запах скошенной травы и догнала Вику. Она иногда нагибалась, срывая придорожные ромашки. Её букет становился всё больше и уже не умещался в руке. Вика прижала цветы к груди. Каждый раз, когда она наклонялась за новым, сорванные ромашки путались в её растрёпанных ветром волосах, и ей приходилось освобождать цветы пальцами. Заметив, как я отвернулась, прервав разглядывание дворов, Вика усмехнулась.

– Странное чувство, да? Будто подглядываешь за частной жизнью соседей.

Я кивнула, признавая её правоту, удивляясь, как она поняла моё смятение.

– Да, пожалуй.

– Папка первым делом поставил железный забор, чтобы нас не видно было.

– И ведь не боятся, что кто-то может залезть…

– А в этом плане нечего бояться. Это только кажется, что всё разное, – она махнула рукой, словно соединяя этим жестом деревенские огороды. – На самом деле растёт всё примерно одинаково. Да и люди друг друга знают. Плюс почти у каждого собака есть.

– И у вас?

– Нет. У нас зверь покруче.

Она хитро усмехнулась. Я остановилась, глядя с недоверием, чем очень насмешила Вику.

– Не бойся, тебе понравится! – заверила она.

Из-за поворота нам навстречу вышел юноша. Заметив нас, он одёрнул футболку с надписью «The best boy» и, прищурившись, склонил набок голову, не замедляя шаг. Поравнявшись с нами, он прогнусавил:

– Не найдется зажигалки? – и поджал и без того тонкие губы.

– Не курим.

Я уже хотела обойти его, но парень, видимо, желал общения, потому что, пресекая мою попытку, приподнял тонкую руку с большой ладонью и сказал:

– Не видел вас тут раньше.

– Потому что раньше нас здесь не было, – ответила Вика. – Мы не местные.

– Египетская мать, одни приезжие… – вздохнул он, почесав несколько большой нос. – Хотя твоё лицо кажется мне знакомым, как будто… –кивнул он мне. – Мы не могли раньше нигде увидеться?

– Вряд ли… – покачала головой я.

Он раздражал меня всё сильнее своей назойливостью, гнусавым голосом. И Вика, кажется, тоже была напряжена, потому что приблизилась ко мне почти вплотную, перехватила букет и освободившейся рукой вцепилась в мой рукав.

– Ну ладно. Все люди братья. Может, на что-нибудь друг другу и сгодимся, – прогундосил он, распрямив ссутуленные плечи и становясь как будто выше. – Спросите Михея, если что, вам меня каждый подскажет…

– Михей – это имя? – дружелюбно улыбнулась Вика.

– Прозвище. Имя – Андрей. Фамилия у меня Михеев. Отсюда и погоняло… – Он многозначительно постучал пальцем по виску. – Ну, бывайте, не местные.

Мы смотрели вслед удаляющемуся Михею, и в душе было странное, необъяснимое чувство растерянности.

– Странный тип, – наконец сказала Вика.

– Михей, блин… «На что-нибудь друг другу сгодимся» … Интересно, как? – Усмехнулась я. – Позовём его, если не с кем будет на троих сообразить.

Вика шутку не оценила. Задумчиво покачав головой, тихо сказала:

– На самом деле никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь…

Я почувствовала себя немного пристыженной и постаралась сменить тему. До Викиного дома мы дошли, больше не вспоминая странного паренька.

– А вот и наш «пентхаус»! – Вика указала на типовой деревенский домик нежно-голубого цвета.

Было видно, что новые хозяева взялись за благоустройство своей новой недвижимости сразу, как только получили ключи. Рядом с домом ещё ощущался запах свежей краски. По сравнению с обветшалыми соседними, он смотрелся очень свежим, обновлённым. В него будто вдохнули жизнь. И он приветливо выглядывал из-за забора выбеленной резьбой и голубыми стенами.

– На самом деле раньше мне больше нравилось, – махнула рукой на забор Вика. – Здесь были жердочки и скрипучая калитка. А эта махина как будто не отсюда. Нелепо как-то.

Я промямлила что-то не очень вразумительное о том, что это не плохо, да и практичнее и безопаснее, чем деревянные палки. Но в целом была согласна с Викой. Железный забор был хорош для участка Дарьи Михайловны с его беседками, газонами, домашним кинотеатром… Здесь был другой мир. Простой, открытый, солнечный. Это нужно было так и оставить.

Вика вбежала вверх по деревянной лестнице на крыльцо и заглянула на террасу.

– Мам! – ответа не последовало. – Либо в теплице, либо к соседке пошла. А ты чего стоишь? Пойдём!

Она махнула мне рукой, приглашая подняться следом. Я почувствовала, как моя уверенность оставляет меня, уступая место лёгкой тревожности. «А не кажется ли, что сомневаться и кипишевать поздновато? Особенно для человека, который без лишних вопросов отправился в неизвестном направлении за девушкой, которая обещала спеть под гитару и угостить клубникой. Да я сделала всё, о чём предупреждали на уроках ОБЖ и кричали родители!» – усмехнувшись собственным мыслям, я сделала нерешительный шаг в сторону дома.

В прихожей было светло. Солнечный свет лился в комнату из окошек по периметру. Сквозняк из приоткрытых форточек чуть трепал кружева занавесок. Они колыхались, оглаживая спинку большого дивана в углу, и отбрасывали лёгкие тени на примятую подушку в его изголовье. Здесь пахло мятой. Подсушенные цветы были разложены на подносе на столе, и источали аромат свежести и уюта. Тревога, зародившаяся в душе минуту назад, теперь исчезла без следа. Я вдохнула поглубже, прикрыв глаза и слушая щебетание Вики из соседней комнаты, сопровождаемое шумом льющейся из крана воды:

– У нас соседка бабушка – божий одуванчик. Она нам молоко продаёт. Я его терпеть не могу, но блины из него получаются необыкновенные. Я таких никогда не ела. А теперь она насобирала мяты и тоже, конечно же, специально для нас. На самом деле очень здорово…

Я пропустила момент, когда она вернулась в прихожую, крепко держа в руках большой кувшин, в котором стояли, плотно прижавшись друг к другу, ромашки.

– … Я обожаю запах мяты… Вижу, ты тоже! – лицо её просияло. – А запах скошенной травы?

– А ещё воздуха после грозы…

– Самые офигенные запахи на свете! Есть, конечно, ещё море разных… Например, «мокрый асфальт» …

– Или свежая краска…

– … Но эти – мои самые любимые.

Она смотрела на меня, широко улыбаясь, а я чувствовала, что теперь уже ничего не может меня потревожить. Разве может человек, с которым вы так похожи, с которым тебе легко и тепло, причинить какой-либо вред?!

– Ну что, так и будем стоять в дверях? Пойдём, доставлю тебе высшее эстетическое удовольствие!

В комнате было темнее, но просторно. Старая печь, которая теперь использовалась для хранения на лежанке тёплых вещей, казалось, делила комнату на две. За печью стояла кровать. Стол у окна был застелен клеёнкой с цветочным орнаментом. На него Вика поставила вазу, и кивнула на укрытый пледом диван в углу, на котором лежала гитара.

Диван был скрипучим и мягким. Я ела клубнику, которую Вика насыпала в большую салатницу, и слушала, как её звонкий голос отражается в каждой клеточке моего тела. Проникает туда, куда никогда не просочились бы даже воздух или вода…

Она не смотрела на меня, когда пела, погрузившись с головой в музыку. Она пела так, словно была в этой комнате одна. Наверное, так и нужно. Когда ты не думаешь о том, что на тебя смотрят, твой танец идёт от души. Он твой, и он для тебя. Наверное, с песней так же…

– Дождь барабанит по стёклам и крышам.

 Дождь, мы друг друга уже не услышим.

 Это дождь, он повсюду: внутри и возле.

Этот дождь всё поделит на «до» и «после» …

Я слушала и думала о незначительных вещах, которые делят наши жизни на «до» и «после». О вещах, которые естественны для нас, как дуновение ветра. Но если вложить в него чудовищную силу, то он способен стать ураганом и стереть города с лица земли. Тогда этому ничтожному ветерку, обретшему невероятную силу, дадут имя, он войдёт в историю… Он поделит жизни людей на эти пресловутые «до» и «после».

Домой я вернулась, когда солнце уже стало клониться к закату, окрашивая небо в розовато-оранжевый цвет, а знойный воздух, убавив духоту, опускался на деревню усталым грузом. Здесь было прохладнее, чем в деревне. Из-за окружавших дом со всех сторон деревьев тут уже были сумерки. Садовые фонтанчики поливали газон и кусты роз, прогоняя духоту. Я не без удовольствия вдыхала запах свежести, цветов и мокрой земли, когда дверь распахнулась и на крыльце показалась Дарья Михайловна.

– Добрый вечер, милая моя! – её тон, встревоженный, как будто испуганный и в то же время рассерженный, не предвещал ничего хорошего. – И где, позволь узнать, ты была весь день?

Я почувствовала, как в груди поднимается волна раздражения на этот глупый вопрос и на саму Дарью.

– Гуляла, – отрезала я, проходя мимо замершей в дверях Дарьи.

– А почему не брала трубку?! Я звонила пять раз!

Вытащив телефон из кармана, я с удивлением обнаружила пропущенные от незнакомого номера и перечёркнутый колокольчик на самом верху. Я забыла включить звук. Горькое разочарование заставило больно прикусить уголок губ. Ни одного звонка от родителей. Впрочем, может, Дарья не звонила им… А её возмущённый голос всё продолжал доносить мне о том, как она волновалась, не обнаружив меня дома. Она волновалась, а родители, видимо, совсем нет!

– Я не должна отчитываться! – голос звенел от разъедающей обиды. – Извините, Дарья Михайловна, но мне не восемь лет, а Вы не моя мамочка, чтобы я без устали строчила эсэмэски. Если Вы думали, что я проведу лето в домашнем кинотеатре или библиотеке, то вынуждена Вас расстроить.

Я видела, что мои слова задевают её, кажется, даже больше, чем хотелось. Как она смотрит растерянно и печально. Мне стало даже жаль её и стыдно за то, что говорила, возможно, слишком грубо. Поэтому конец своей тирады я произносила уже не так бойко. Но мне нужно было расставить границы. Нужно было показать, что не нуждаюсь в опеке. Что сама могу решать, как провести это время, раз уж так вышло, что вынуждена быть здесь. Могу решить, с кем мне общаться и сколько. Хотелось развернуться и уйти в свою комнату, но я понимала, что это будет как раз по-детски. Я выдержала взгляд Дарьи Михайловны.

– Ладно. Как скажешь… – её голос прозвучал немного сдавленно.

Она вздохнула и прошла мимо меня в свою комнату. А потом оттуда раздался треск огня в электрическом камине, открылась крышка рояля, и Дарья заиграла тихую и печальную мелодию. Я стояла в прихожей, слушая звуки, извлекаемые из натянутых струн деревянными молоточками, и чувствовала себя бесконечно одинокой. Повесив ветровку на вешалку, я перевела взгляд на приоткрытую дверку ключницы.

Мелодия сменилась другой, ещё более размеренной и печальной. Будто оплакивала потерянное навсегда. Будучи не в силах вернуть время и задержаться там. В ней уже не чувствовалась боль. Лишь горечь и сожаление. Я бесшумно поднялась к себе в комнату и легла на кровать. Здесь музыка казалась тише. Но её власть над душой не стала слабее. Наоборот. Мелодия заставляла вслушиваться в каждую ноту.

«Это дождь, он повсюду: внутри и возле». С музыкой так же. Она повсюду. Наверное, так со всем, что ты не можешь потрогать, а можешь лишь ощутить. С тем, что способно оказать на тебя влияние. С тем, что может пробуждать желания и чувства. Чувства… Я достала из кармана ключ.

«Так нельзя. Это неправильно!» – голос совести вопил и бил тревогу, словно предчувствуя, куда заведёт поиск ответов на вопросы, притаившиеся за той дверью в комнате напротив. Я потянулась положить ключ в карман. «А с другой стороны, ну что может случиться? Я только одним глазком посмотрю и всё. Пока Дарья играет. Никто ничего и не узнает даже!»

Сделка с собственной совестью. Как часто люди заключают её, оправдывая проступки, как я в тот вечер: «Я же не смогу уснуть, если не узнаю», «Сама виновата! Могла бы раньше запереть, чтобы я не мучилась», «Я же никому не делаю плохо!»

Уговаривая себя, я медленно подошла к двери. Голос совести уже молчал. Его вытеснили любопытство и азарт. Дикие, необузданные, почти первобытные эмоции. Я прислушивалась к собственным шагам, надеясь, что они не звучат слишком громко и попадают в такт какому-то вальсу, который теперь лился из-под пальцев Дарьи. Ключ тихо вошёл в замок и так же тихо повернулся. А может, это просто кровь начала шуметь в ушах от напряжения, и я почти не услышала щелчков. Дрожащая рука, словно не принадлежащая мне, аккуратно повернула ручку двери. Всё. Маятник запущен. Я выдохнула, будто перед прыжком в ледяной бассейн, и заглянула внутрь.

Глава 4

Там было темно. Очень темно. Видимо, из-за плотных штор, не пускающих в комнату уличные сумерки. А ещё меня сразу удивил запах. Он был никакой. Не пахло ничем вообще. Словно в этой комнате не было жизни. Словно даже время там остановилось. Прислушавшись к звукам рояля с первого этажа, я приоткрыла дверь пошире и плавно протиснулась в комнату, тихо прикрыв за собой.

Лучик фонарика телефона осветил стены. Светлые, как в моей комнате. Книжные полки на стене, точь-в-точь как у меня. Ночник на прикроватной тумбочке и кровать.

Комната была похожа на мою как две капли воды. Зеркальная комната-близнец. Но что-то в ней всё же было иначе. Как будто другой характер. Стараясь ступать как можно тише, я подошла и села на кровать, пытаясь понять, что за чувство овладело мной. Это не было похоже на удовлетворение или растерянность. Лучик фонарика продолжал медленно блуждать по стенам, и закрытым дверям шкафчика. Почему-то мне было абсолютно плевать, что в нём висит. Я была целиком поглощена охватившим меня чувством. Свет упал на прикроватную тумбочку и осветил лежащую на ней книгу «Тайна тибетского сокровища». Дежавю. Вот что это за чувство. Неуловимое ощущение, будто мне всё здесь знакомо. «Всё просто. Моя комната похожа на эту. У Дарьи две одинаковые гостевые комнаты. А я уже напридумывала всего…» – отогнав такое внезапное ощущение, я поднялась и направилась к выходу.

«Успокойся, крошка-детектив, тайна раскрыта, подозреваемая уличена в имении двух одинаковых гостевых, в которых не найдены следы её психологических экспериментов. Пора завязывать с этими детскими играми!»

Я положила руку на ручку двери и замерла, а затем, повинуясь внезапному порыву души, вернулась к тумбочке и забрала книгу о приключении девушки-сыщика с собой.

Музыка уже давно стихла. Дарья Михайловна, вероятно, спала на своём диване, и огромный рояль охранял её ночной покой. Я лежала, сбив одеяло в ноги, и смотрела в потолок, по которому плясали тени, отбрасываемые уличными фонариками возле розовых кустов. Ходики показывали половину первого ночи. Но сон не шёл, несмотря на насыщенный событиями день. Преследующие меня вчерашним вечером головные боли сегодня совершенно отступили. Видимо, циклон ушёл, забрав с собой мучающие меня дожди. «Этот дождь всё поделит на «до» и «после» …», «…может, и я вам на что сгожусь…» Усталый мозг воспроизводил обрывки услышанных в течение дня фраз, отказываясь успокоиться.

Вика… Михей… Огромная чёрная кошка Василиса, которая испугала меня, когда я собиралась от Вики домой. Я вспомнила, как, спускаясь с крыльца, услышала громкое шипение, будто под деревянными ступенями свились клубком змеи. Громкий вскрик вырвался, кажется, прежде чем я успела запрыгнуть обратно.

– Что случилось? – озадаченная Вика выглянула в прихожую.

– Там змеи!

В ответ Вика звонко рассмеялась.

– Я же говорила, тебе понравится! Василиса! Василиса!

Она всё продолжала смеяться, а из-под крыльца вышла огромная пушистая кошка с маленькими кисточками на ушах и, грозно глядя на меня, прошествовала в дом.

– Она очень умная, но диковатая, – объяснила мне Вика. – Дом охраняет лучше собаки. Если б ты была не со мной, Василиса на тебя бросилась бы. Единственное, она, как любая кошка, любит погулять.

Погулять… Это я тоже люблю. Особенно там, где написано «Проход запрещён», «Травмоопасно», «Ремонт» … Пальцы машинально коснулись бугорков шрамов на виске. Или, например, там, где заперто. Я замерла, вновь коснувшись, а потом чуть сильнее сжала тёплый корешок книги Кэролайн Кин. Ночник мгновенно осветил комнату мягким желтоватым светом. Говорят, для того чтобы уснуть, нужно почитать перед сном. Проверим. Я раскрыла книгу. Лёжа это делать было не очень удобно, но я не смогла отказать себе в удовольствии и, надавив пальцем на страницы и выгнув обложку, чуть сдвинула подушечку. Страницы пролетали, веером мелькая перед глазами, обдавая меня лёгким ветерком. А потом… А потом из книги выпал сложенный лист бумаги, надёжно спрятанный кем-то между страниц. Я мгновенно села, отложив книгу в сторону, и развернула случайную находку. Сначала, из-за недостатка освещения, текст показался мне неразборчивым, но когда я поднесла листок к ночнику, увидела лишь строчки цифр:

«127/13 27/1/2 71/2/8 71/2/9 122/1/3 122/1/4, 4/35/4 29/2/2 128/2/7 44/40/6 44/40/7 137/2/5, 141/1/1, 8/2/3 1/10/5.

29/2/2 275/39/7 13/1/1 13/1/2 89/41/9, 7/1/1 1/22/6 198/2/1-2.»

По спине пробежал неприятный холодок, будто сквозняк из запертого окна. Троичное сочетание цифр сразу навело на мысль, что на бумаге зеркально написаны даты. Память мгновенно провела аналогию с сюжетом фильма, в котором девочка с даром провиденья указала даты и координаты крупнейших катастроф в будущем. Только вот название фильма я не смогла вспомнить. Этот эпизод словно ластиком стёрло. Я отложила листок и прикрыла глаза, пытаясь собрать разрозненные мысли воедино. Но добилась только головокружения. Пора заканчивать. Хватит с меня загадок на сегодня.

Вопреки опасениям, уснула я быстро, даже не заметив, когда размышления о цифрах на бумаге перешли в странный сон о том, что я нахожусь в больнице. Резкий запах медикаментов и раздражающий отрывистый писк аппаратуры. Я не могла пошевелиться, окружённая белым светом. А потом надо мной склонилась Вика с небрежно завязанными в хвост почему-то цыпляче-жёлтыми волосами. «Помоги мне, пожалуйста! Забери меня отсюда!» – но язык остался неподвижным. Ни одного звука не сорвалось с пересохших колючих губ. Тихо скрипнула дверь, и в поле зрения появилась Дарья. Она плакала исступлённо и обессиленно, как плачут люди, когда они уже не в состоянии ничего изменить, но и смириться пока не могут.

– Вам нельзя здесь находиться… – прошептала ей Вика.

– Пожалуйста… Пожалуйста… – Дарья мотала головой и всхлипывала, безрезультатно пытаясь хоть ненадолго взять себя в руки.

– Состояние стабильно тяжёлое… – будто самой себе отстранённо прошелестела она.

– Может, и я на что сгожусь… – Михей распахнул дверь, внося странную чужеродную сумятицу.

Он стремительно двинулся к моей кровати. Вика робко отошла в сторону, а Дарья, жалобно вскрикнув, вжалась в стену. В её глазах промелькнул нечеловеческий ужас, но она не позволила себе отвернуться, видимо, желая видеть последние секунды моей жизни.

Михей подошёл к пищащему слева от кровати аппарату и начал поочерёдно нажимать на нём что-то.

– Прогнозы неутешительные… – механически откликнулась Вика.

«Убери свои грёбаные руки, урод!» – но он не услышал моего безмолвного крика. «Дарья! Дарья! Не давай ему! Убери его!..» – но она тоже не слышала меня. Лишь дрожала, забившись в угол. А потом появилась она в своём белом платье и солнечных очках, скрывающих глаза.

«Мне жаль… Ведь вместе с тобой умру и я… Клянусь» – беззвучно произнесли её губы.

– Нет! – я открыла глаза, не сразу сообразив, что нахожусь в своей комнате совершенно одна. Не было затухающего звука больничной аппаратуры, не было Вики, Михея и рыдающей Дарьи. А самое главное – не было её.

Тяжело дыша, я села и провела ладонью по лицу. Солнце уже не светило прямо в окно, а ходики показывали половину одиннадцатого. Я взяла телефон и привычно нажала на знакомый квадратик. Удивительно, что со временем ты даже перестаёшь задумываться, руки берут телефон и выходят в сеть раньше, чем ты осознаешь, для чего это сделал. Лента запестрела фотографиями и жизнеутверждающими постами. Решив, что обязательно почищу подписку, я быстро заглянула в мессенджер. Пусто. Ни одного сообщения. «Пошло оно всё! – отложив телефон, решила я. – Почищу группы, и будет там так же пусто, как в диалогах… А потом я удалюсь, а они пусть и дальше зависят от выкладывания своих фоток в белье, без белья и авакадных завтраков», – кивнув своим мыслям, я спустилась с кровати и направилась в ванную.

На кухне Дарья гремела посудой, видимо, готовила завтрак. Стоя под падающей сверху водой, я подумала, что зря вчера так резко разговаривала с ней. Она же просто волновалась. Быстро одевшись, высушила чёлку, максимально зачесав её, пряча шрам. Заметив валяющуюся возле кровати раскрытую книгу, я подняла её и положила на тумбочку. Потом, передумав, выдвинула ящик и спрятала книгу между вещей на тот случай, если Дарья решит подняться в моё отсутствие. Вчерашний листок с цифрами я тоже хотела убрать, но, повертев в руках, положила в сумку.

«Покажу его Вике, – решила я. – Интересно, что она скажет обо всём этом…»

Смутное ощущение, появившееся после неприятного сна, будто я затронула что-то страшное и необъяснимо опасное, усилилось, когда я решила забрать листок. Это раздражало, как засевшая глубоко под кожу заноза. Поэтому я вошла на кухню, забыв поздороваться.

Дарья стояла у плиты спиной ко входу, и когда я вошла, принялась усердно перемешивать содержимое небольшой кастрюльки. Молчание, повисшее в комнате, угнетало. Оно навалилось грузом невысказанных слов, упрёков, страхов, переживаний…

– Дарья… – я решила первой нарушить его. – Послушайте, я вчера…

Она подняла вверх руку, заставляя замолчать, и повернулась. Её взгляд был направлен к окну, но я поймала себя на мысли, что у тётки блестят глаза, будто она плакала. От этого стало совсем паршиво.

– Эмма… – она смущённо кашлянула, а затем тихо продолжила. – Не стоит. Я действительно вчера перегнула. Ты не маленькая девочка, тебе не требуется опека, а я, как ты верно заметила… тебе не мать. Но так как ты гостишь у меня, и я несу за тебя ответственность… В общем, я хотела бы знать, где ты и с кем… – она замялась. – Не для того, чтобы контролировать тебя, а чтобы…

– Я поняла, – получилось резковато, но я была рада, что объясняться с Дарьей не нужно. Кажется, она решила всё верно: нам обеим нужно расставить точки над «i» и выстроить какие-то взаимоотношения, а это невозможно без правил. Теперь я должна сообщать Дарье своё примерное местонахождение, и она будет спокойна. Чтобы перевести тему, я быстро спросила: – Мама не звонила? Я не смогла связаться с ней вчера.

Это была ложь, но кто проверит, да и зачем. Кто узнает, что я не хочу звонить? Что я ненавижу их за то, что им, видимо, всё равно, как я здесь. Нравится ли мне. Появились ли у меня друзья или я сижу, как, наверное, мечтает Дарья, в обнимку с книгами.

– Твоя мама?.. – она выглядела растерянной. – Звонила. Передавала привет… Ты знаешь, тут очень плохо ловит связь, попробуй позвонить со стационарного, он у меня в комнате.

Я кивнула и проследовала за ней в зал. Может всё же стоит. А может, в глубине души я всё же хотела услышать мамин голос. Наверное, я и сама не до конца отдавала себе в этом отчёт, а Дарья уже достала записную книжку и протянула мне, раскрытую на номере «Сестра». Я не смогла сдержать усмешки и покачала головой.

– Спасибо. Я знаю номер мамы.

Смущённо кивнув, Дарья Михайловна захлопнула кожаную обложку и поставила книжку на полку. Она пристально смотрела, как я набираю номер, кажется, забыв, что нужно моргать. Лишь встретившись с моим взглядом, тётка вышла из комнаты, оставив меня наедине с гудками, раздающимися из трубки. Отсчитывая монотонные звуки, я вновь осматривала комнату. Рояль был открыт. В вазе стояли свежие розы. На кресле у камина всё так же лежала заложенная книга некоего Ф. Патнема… Гудки прекратились. На звонок никто не ответил.

Глава 5

Я вышла из зала и тут же наткнулась на Дарью. Она стояла возле барной стойки и натирала полотенцем блестящую тарелку, делая это так усердно и тщательно, что мне показалось, ещё немного – и керамика треснет. Как только я показалась на пороге комнаты, она принялась тереть тарелку ещё сильнее. Я подошла к столу и налила в стакан воды из кувшина. Дарья прекратила терзать посуду и поставила тарелку на стойку.

Я глотала воду через силу, чувствуя взгляд тётки, сверлящий мою спину. «Что тебе нужно, Дарья? О чём ты думаешь?» – её тревожность передалась и мне. Я вдруг почувствовала, что мы с ней словно два сапёра аккуратно движемся в неизвестном обоим пространстве, боясь задеть скрытые в нашем подсознании мины. Куда мы движемся? Навстречу друг другу? Мне было достаточно, чтобы просто в одном направлении.

– Не переживай, что не смогла дозвониться, – сказала Дарья, выводя меня из задумчивости. – Мы разговаривали с ней утром. Она, кажется, собиралась в кино. Наверное, теперь отключила звук на время сеанса.

Я кивнула, ставя стакан в мойку, и неожиданно для себя ответила:

– Надеюсь, мама отлично проведёт время, – проходя мимо замершей у барной стойки Дарьи, я увидела, что она впилась в столешницу с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Злится? – Я прогуляюсь до озера. Не знаю, когда вернусь.

Уже у двери я услышала, как в ответ тихо прошелестело:

– Будь, пожалуйста, осторожна.

До озера я почти бежала. Только возле его блестящей глади, под тенью раскидистых ив, тревога и напряжение покинули меня. В висках слабо, но навязчиво извивался болезненный червь. Хотелось холодного кофе со свежим апельсиновым соком. Я сглотнула и побрела по берегу, тяжело дыша, вглядываясь между деревьями. Странно было признаваться себе в этом, но я искала Вику. Хотелось, чтобы она вновь шла мне навстречу, собирая цветы, а потом мы пошли бы к ней петь песни и есть клубнику. Или сварили бы кофе. Или… С ней могло быть много всяких «или». С Викой было легко. И я нуждалась в этой лёгкости, которой мне так не хватало с Дарьей.

Тётка была напряжена, натянута, как готовая вот-вот лопнуть струна, каждый раз, когда я была рядом. Она не знала меня и боялась, как взрослые боятся трудных подростков. Боятся вопросов, которые они задают, боятся жестов и их поступков. Боятся перемен. Дарья боялась перемен. Она словно заперлась в своей раковине. В своей библиотеке, отгородилась от мира за своим роялем и огромной плазмой. Оставив для коммуникации лишь маленькую ниточку – стационарный телефон и, возможно, маленькое окошко в виде переписок в соцсетях с такими же растерянными друзьями.

Вика была другой. Викина семья была другой. Они были живыми. Там не было неловкостей. Там была жизнь. Разная. Стремительная. Естественная. Непредсказуемая. Живая. Я вспомнила, как вчера впервые увидела Викину маму Иру. Она вошла в калитку. Высокая, поджарая и с короткой стрижкой «боб», отчего её лицо было похоже на солнышко в обрамлении рыжих лучиков-волос. Она улыбалась, держа в руках накрытую салфеткой корзину.

– Ты похожа на свою маму, – заметила я Вике.

– На маму? – она удивлённо взглянула на калитку. – А, так это ведьма, забирающая молоко у соседских коров! – крикнула она так, чтобы женщина услышала.

– Не вводи свою подругу в заблуждение! Я всего лишь меняю клубнику на души! – ответила раскрасневшаяся от быстрой ходьбы женщина.

– Вот, видишь, с кем приходится жить? – вздохнула Вика.

– С кем? – та невинно хлопала глазами.

– С самыми лучшими, крутыми и весёлыми, хоть и чудаковатыми людьми! – ответила ей Вика, а потом обратилась ко мне. – Эмма, это моя мама Ира.

Это было легко и непринуждённо. Настолько естественно, что я на секунду ощутила лёгкий укол зависти. Я не могла себе представить таких отношений с моей матерью. Та была больше схожа с Дарьей, хоть и не являлась копией. Мама чётко разграничивала понятия «родительство» и «дружба». Я отчётливо помню, как сделала пирсинг в пупке. Как было страшно рассказать об этом родителям, но они всё равно узнали, когда обнаружили в мусорном ведре розоватые после обработки ранки ватные палочки. Мама долго причитала, заламывая руки, и капала в стакан валериану. А отец велел немедленно всё вынуть и обработать прокол. О том, чтобы набить тату, не могло быть и речи. Наверное, я сама виновата в таком отношении… Кончики пальцев вновь коснулись виска.

Вика вскоре обнаружилась. Она сидела на иве, на которой вчера нашла меня, опустив босые ступни в воду, и медленно двигала ногами, глядя, как свет играет на коже через толщу воды.

– Привет, – я разулась и пошла к ней по нагретому солнцем стволу. От каждого моего шага он всё больше погружался в воду, и Викины ноги по колено утонули, но она словно не заметила этого, с улыбкой глядя на меня.

– Ты в порядке? – спросила она вместо приветствия и хмыкнула в ответ на мои удивлённо поднятые брови. – У тебя такое лицо, будто…

Она замолчала, склонив голову и глядя на меня изучающе, будто желала понять, что же не так с моим лицом, и подобрать подходящие слова.

– … Будто ты очень долго жевала какую-то невкусную гадость, а теперь пытаешься понять зачем это сделала.

– Ого! Я ожидала чего угодно, но…

– Экспромт иногда находит на меня, – кивнула Вика, усмехаясь. – Я бы сказала, что это моя сильная сторона.

– Нет. Ты себе льстишь! – возразила я и, закатав до колен спортивные штаны, уселась рядом.

Я смотрела на округлый берег и думала о том, что легче почему-то не становится. Возможно, дело было вовсе не в Вике, не в Дарье и даже не в моей семье, а во мне. От себя невозможно убежать, даже если очень сильно разогнаться. В итоге обязательно споткнёшься. А ещё мне нужен был кофе. И чем крепче, тем лучше.

– Ты сегодня какая-то странная… – прошелестела рядом Вика.

Наверное, она была права. В последнее время это как будто стало нормой. «Ты не представляешь себе, что такое «странно», Вика!» – незаметно запустив пальцы в сумку, я провела по кромке сложенного листка. Мы снова молчали. Вика, подставив лицо солнцу, думала о чём-то своём, может, рифмовала строки ещё одной песни, а я не знала, как начать этот разговор и стоит ли. Что, если это касается только нашей семьи? Что, если в этом вообще нет никакой тайны, просто моё богатое воображение. Что, если, все эти странности создаю я сама?! И вообще, стоит ли втягивать в это Вику? Что-то жгло меня изнутри. Распирало и пенилось, словно брошенная в колу конфетка Ментоса. Желание поделиться. Необъяснимая и необъятная жажда рассказать о том, что творится вокруг меня, и пусть уж Вика решает, чокнутая я, или в этом доме творится что-то странное. Не давая себе передумать, я вытащила из кармана листок и, не глядя, протянула его Вике.

– Что это?

«Не спрашивай! Потому что я не знаю. Разверни! Посмотри! Скажи мне, что это!»

Она помедлила, будто увидела что-то на моём лице, хоть я и постаралась как можно спокойнее и расслабленнее смотреть перед собой на противоположный берег. Но потом бумага тихо зашелестела. Я знала, что Вика разглядывает числовой ряд.

– Я не понимаю…

– Я нашла это вчера ночью в книге, которую взяла на тумбочке в запертой от меня комнате… – только теперь мой взгляд переместился на Вику. Я немного боялась увидеть на её лице разочарование, почти зная, что его не будет, и оказалась права.

Удивление, азарт, желание услышать историю целиком – вот что отражалось в серо-зелёных глазах напротив. На секунду мне показалось, что это мои чувства. Мои эмоции. И я упивалась ими. Я рассказала Вике всё с самого начала. И про то, как Дарья заперла комнату, когда думала, что я уже сплю, и про то, как я мучилась, отгоняя навязчивое желание сходить туда, и о том, что я проиграла, взяв ключ под первые стройные звуки рояля из соседней комнаты, и зашла в спальню, так похожую на мою. Я закончила рассказ на том, как из книги выпал листок, и посмотрела на внимательно слушающую меня подругу.

– Что это, как ты думаешь? – спросила я, кивнув на листок в её руках, который она всё ещё сжимала между пальцев.

Вика вновь уставилась на числовой ряд.

– Не знаю… – наконец ответила она, а потом протянула листок мне. – Оставь пока у себя. Думаю, мы способны разгадать эту загадку.

Я усмехнулась, убирая записку обратно. «Мы способны». Она поддерживает меня в этом. Значит, если не странности, то что-то необычное и правда происходит.

– Может, пойдём… – неуверенно протянула она.

– Куда?

– Не знаю… Куда-нибудь… Когда идёшь, лучше думается, а нам, кажется, есть о чём подумать.

– Да, – кивнула я, поднимаясь. – Да, пожалуй. Но, если честно, идей нет совершенно. Никаких…

Договорить я не успела. Мокрая ступня соскользнула со ствола. Сердце испуганно подлетело в груди. Дёрнувшись к ветке, я промахнулась. Ладонь сжала воздух.

– Эмма!

Я упала. Холодная, ещё не успевшая прогреться вода, сомкнулась над головой. Отчаянно размахивая руками и ногами, я, кажется, лишь ухудшала своё положение. Воздух крупными пузырями поднимался вверх. «Как глупо! Как глубоко!..» – стремительно пронеслось в голове, прежде чем ноги коснулись скользкого илистого дна, и я смогла подняться.

Вода доходила мне чуть выше груди.

– Эмма… – Вика барахталась рядом.

Я никак не могла откашляться и тёрла руками глаза. Хотелось поскорее выбраться. «Прекрасно! Чуть не утонула в этой луже! Очень на меня похоже! Может, родители не так уж и не правы! Только им об этом знать не нужно!» – со злостью подумала я, и направилась к берегу, помогая себе руками.

– Ну ты дурная! – возмущалась Вика сзади. – Я даже подхватить тебя не успела, а потом вода запузырилась! Ты хоть предупреждай в следующий раз!

– Обязательно! Так и скажу: «Внимание! Падаю!»

Вместо ответа она брызнула в меня водой, обгоняя. Как только выбрались, мы сразу замёрзли, несмотря на палящее солнце. Лёгкий ветерок теперь не приносил желанную прохладу, забирая частички тепла, а мокрая одежда противно липла к телу. Я тут же проверила телефон и записку. Они почти не пострадали. Лишь чуть-чуть намок бумажный уголок. Мы с облегчением выдохнули.

– Пойдём ко мне, переоденемся. – предложила я.

– Дашь мне свой готический шмот? – в Викином голосе послышалась ирония.

– Нет, одену тебя, как клоуна. Думаю, у тётки есть что-нибудь в твоём стиле.

– Нет уж, уволь! А она у тебя ярко одевается?

– Вообще нет, – я задумалась. – Слово «ярко» здесь не подходит. Скорее «изысканно». Дарья одевается со вкусом. У неё вообще всё со вкусом.

– Ты её недолюбливаешь, верно? – голос Вики был серьёзным. Она смотрела внимательно словно стараясь не пропустить момент, когда я начну лукавить и изворачиваться.

Я остановилась, пытаясь понять, как именно отношусь к Дарье. Почему-то казалось, что Вике я соврать не смогу, да и не хочу. Вот только ответ был мне неизвестен.

– Нет… – наконец произнесла я.  – Скорее злюсь. И совсем не на неё. Если честно, я… Чувствую себя… Ну прикинь, ещё вчера моя мать с ней не общалась, а сегодня я у неё должна проторчать целое лето! Так что чувствую я себя паршиво!

– Ты злишься на родителей, а срываешься на тётке.

– В целом – да. Чёрт, Вик, это что, сеанс психотерапии? Пойдём, а то холодно.

– Да, пойдём, – задумчиво кивнула она. – Вообще, мне кажется, тебе стоит наладить с ней контакт. Хотя бы для того, чтобы было проще разгадывать все эти загадки.

– Ты про записку? – я машинально сжала лямки сумки.

– Не только. И про примирение это… Всегда хорошо, если есть возможность послушать обе стороны.

За разговором мы дошли до ворот. Вика остановилась, разглядывая массивный забор, со смесью удивления и восхищения.

– Ничего себе! – присвистнула она. – Ты не говорила, что из числа золотой молодёжи.

– Я просто не умею свистеть. И я не «золотая молодёжь».

Нажав на кнопку звонка, я развернулась так, чтобы моё лицо было хорошо видно в камеру. Вскоре жёлтая лампочка над воротами замигала, и калитка медленно отъехала в сторону, пропуская нас внутрь.

Вероятно, своим звонком мы оторвали Дарью Михайловну от работы в саду. На ней были лёгкие голубые бриджи и свободная белая футболка. Поля большой соломенной шляпы бросали на её лицо тень, а секатор в руке, которым она, видимо, только что подрезала кусты, придавал этому образу некоторую зловещность. Впрочем, так показалось только мне, потому что Вика разглядывала цветник, дом и беседку с восторгом и позже призналась, что Дарья с секатором во всё это очень органично вписывалась.

– Что случилось? – Тётка встревоженно смотрела, как с наших мокрых волос и одежды на плитку капала вода.

– Мы купались, – я пожала плечами.

– Одетыми?!

– А что в этом такого? Кстати, это Вика – моя подруга. Вика, это моя тётя Дарья Михайловна. Мы хотели бы переодеться, – я обошла Дарью и направилась в дом.

– О нет, моя дорогая, не на второй этаж! – она оживилась и направилась за мной. – Сейчас обе в душ. Примите его на первом этаже. Обсохните. А потом уже всё остальное.

Внутри меня снова начало закипать раздражение.

– Дарья, я уже достаточно…

– Я помню, Эмма, – она примирительно выставила руку вперёд, словно желая предотвратить новую порцию скандала. – Но я не хочу потом отчитываться перед вашими родителями, если вы заболеете. И перемывать весь дом после того, как такие взрослые люди пройдут на второй этаж мокрыми ногами, не собираюсь.

Я посмотрела на Вику, но та всем своим видом показывала, что согласна с Дарьей. В глубине души я и сама понимала, что тётка права, поэтому лишь кивнула, вздохнув. Дарья быстро прошла в дом и выдала нам полотенца, а потом мы по очереди приняли горячий душ, после которого отправились переодеваться в мою комнату.

– Знаешь что, мне кажется, ты с жиру бесишься. Тётка у тебя первоклассная, хата – огонь. А тебе приключений подавай.

Вика сидела на моей кровати в малиновой футболке и покачивала ногой. При этом каждый раз её острое колено забавно выглядывало из рваной джинсы.

– То есть ты не считаешь всё это странным?

Вместо ответа она пожала плечами и поднялась, тряхнув влажными волосами, напоминающими теперь цвет осенних бархатцев. А затем подошла к книжной полке.

– Толкиен, Льюис, Кинг… Любишь фэнтези?

– Это не мои книги, – я села на кровать, туда, где только что сидела Вика. – Ты думаешь, у меня паранойя или разыгралось воображение на фоне проблем с родителями?

– Да ничего я не думаю! – в её голосе послышалось раздражение. – Я лишь считаю, что ты, возможно, преувеличиваешь.

– А записка?

– Это может быть что угодно.

– Ладно, пошли!

– Куда?

– Покажу её тебе. Только иди тише.

Вика поджала губы, но вышла со мной в коридор. Здесь вкусно пахло запечённой курицей с овощами, и я сразу вспомнила о том, что утром так и не позавтракала. Желудок неприятно сжался, информируя что неплохо бы подкрепиться. Судя по тому, как вздохнула Вика, она придерживалась того же мнения. Но я не могла не показать ей.

– Идём… – прошептала я.

На самом деле я не знала, зачем веду её в эту комнату, но что-то словно тянуло меня туда. Звало. Медленно повернув ручку, я вошла внутрь. Вика зашла следом и осторожно прикрыла дверь за собой.

В комнате стоял полумрак из-за плотно сдвинутых штор. Но вся обстановка оставалась различимой. Медленно оглядывая предметы, Вика прошла по спальне и села на кровать, как ещё несколько минут назад сидела на моей.

– Где ты нашла книгу? – шёпотом спросила она.

Я указала на тумбочку. Вика провела рукой по её поверхности, а затем потёрла пальцами ладонь.

– Кажется, твоя тётя предпочитает убираться только в жилых помещениях.

Я пожала плечами, медленно подходя к ней. В полумраке было совсем не видно, как часто Дарья заходит сюда с влажной тряпкой. В этом искусственно созданном плотными шторами сумраке казалось, что комната даже обитаема и её хозяин просто вышел с намерением вскоре возвратиться. О том, что его планы пошли насмарку, говорила пыль на Викиной ладони.

– На самом деле две идентичные комнаты легко объяснить… – Вика уже встала с кровати и подошла к книжным полкам, разглядывая аккуратно прижатые друг к другу томики. – А вот книги…

– Книги? – задумавшись о странном исчезновении мнимого хозяина комнаты, я совершенно не сосредотачивалась на словах подруги, и теперь это странное «А вот книги» вырвало меня из вновь охватившего чувства необъяснимой грусти.

– Да, книги. Джули Берри, Грин, Элли Фрей… Эти книги совсем не вяжутся с детской книжкой, которую ты нашла вчера… Понимаешь? Что-то тут как будто не сходится…

– Наверное…

– Давай по-быстрому всё здесь оглядим, пока Дарья Михайловна нас не хватилась.

Она начала доставать с полки книги и быстро перелистывать страницы. Я поочерёдно заглянула в ящики тумбочки, там было пусто.

– Думаешь найти между страниц ещё какие-нибудь странные закладки? – усмехнулась я.

Вика в ответ посмотрела на меня убийственным взглядом и подошла к окну. Она аккуратно нырнула за шторы, а потом приглушённо чихнула.

– Тише ты! – зашипела я.

– Дарья всё равно на улице, – ответила Вика, а потом аккуратно вышла из-за штор. – Видимо, мы можем здесь задержаться.

Посмотрев друг на друга, мы, не сговариваясь, направились к шкафу. Дверца со скрипом открылась. Звук раздался оглушительно громко в тишине этой комнаты. На полках лежало сложенное аккуратной стопкой постельное бельё, чёрная кепка, старый полароид с коробкой картриджей. В большом отделе было совершенно пусто.

– Ничего… – досада медленно разлилась в груди, заставив начать сомневаться во всех моих теориях.

– Ничего, – подтвердила Вика. – Не расстраивайся. На самом деле это даже хорошо, что всё в порядке, разве нет?

Я кивнула, направляясь к выходу. Вика снова чуть отодвинула шторку, выглянув в окно.

– Дарья ещё на улице, можем выходить, – она направилась за мной, но потом остановилась у шкафа. – Эмм, давай фотик возьмём. Сделаем классные фотки.

– Мы и на телефон можем классно сфоткать, – усмехнулась я.

– На фотик интереснее! – не унималась Вика.

– Бери. Только картриджи не забудь.

Она довольная закивала, открыла скрипучую дверцу и достала полароид с коробкой. Я усмехнулась и уже повернула ручку двери, когда меня нагнал её шёпот:

– Эм, здесь не картриджи…

Глава 6

Нахмурившись, я подошла к замершей с коробкой в руках подруге. Вика смотрела внутрь, кажется, забыв о том, что нужно дышать. Или это я затаила дыхание, будто там лежали ответы на все мои вопросы. Сердечный ритм слишком громко пульсировал в ушах, сбивая в кучу догадки о содержимом маленькой коробочки.

– Что там? – я нетерпеливо приблизила лицо в попытке рассмотреть темноту, в которую Вика медленно запустила руку, а потом достала кулон.

Тонкая цепочка, зажатая между Викиных пальцев, чуть покачивалась, завершаясь украшением, напоминающим изогнутую каплю.

– Там есть ещё что-то? – я кивнула на коробку.

– Подарочная обёртка, – прошептала она, не отрывая взгляд от кулона. – Кажется, он кому-то предназначается…

Снизу раздался звук захлопывающейся двери. Внутри меня что-то резко упало в низ живота и испуганно затрепетало.

– Пойдём, Дарья вернулась, – зашипела я.

– А кулон?

– С собой возьмём, – я тихо повернула ручку двери, бесшумно выскользнув наружу.

Яркий солнечный свет, наполняющий коридор, на несколько мгновений ослепил меня после сумрака запертой комнаты. Вика вышла так же бесшумно и прикрыла за собой дверь, смешно высунув кончик языка.

– Девочки, не хотите поесть? – громкий голос Дарьи с первого этажа заставил нас замереть на полпути к моей комнате.

– Да, сейчас, спасибо! – голос чуть дрогнул от волнения.

Но Дарья, кажется, ничего не заметила, продолжая что-то тихо напевать.

– Где кулон? – мой шёпот был еле различим, хоть я была уверена, что на первом этаже нас и так не слышно.

Вика сделала страшные глаза, а потом хихикнула, похлопав себя по карману штанов.

– Коробку с фотиком я поставила на место. Мало ли что.

Я кивнула, и мы спустились на кухню, где Дарья уже накрывала стол. Она успела переодеться в домашнее. Цветастый фартук с яркими ягодами малины дополнял её хозяйственный образ.

– Вам помочь? – спросила Вика, окинув взглядом стоящие на столе три тарелки и овощной салат в салатнице.

– О нет, спасибо! – Дарья весело улыбнулась, склонившись над духовкой. – Уже всё готово.

Она взяла со столешницы заранее приготовленные прихватки и достала пышущую жаром запечённую курицу.

– Выглядит вкусно! – мой собственный голос прозвучал так искренне, что я удивилась, а на лице Дарьи расцвела улыбка.

– Надеюсь, она не только выглядит так!

Мы ели молча, нарушая тишину лишь звоном вилок, погружённые каждая в свои мысли. Я смотрела на сосредоточенное лицо Дарьи, на то, как она украдкой смотрит на Вику, беззаботно жующую запечённый картофель, словно прикидывая, что та может выкинуть. Но Вика будто ничего не замечала, продолжая обед. Я задумалась о том, как бы сама вела себя, если бы в моём кармане лежал этот кулон. Смогла бы я оставаться такой невинно-спокойной?

«Кулон. Интересно, кому он предназначался? Может быть, это просто дорогая сердцу безделушка, подаренная Дарье кем-то? – я почувствовала укол стыда. – Она может спохватиться? Может начать искать. Как быстро она всё узнает? Насколько громкий будет скандал?»

Чем больше я думала об этом, тем больше начинала жалеть о том, что мы вообще полезли в эту комнату. «А может быть, всё дело в том, что мне просто не хочется расстраивать Дарью? Ведь, в сущности, она неплохая. Она уж точно не виновата в том, что я оказалась здесь…»

– Эмма, всё в порядке? – участливый голос тёти заставил меня вздрогнуть.

Погружённая в свои мысли, я упустила, что Дарья вот уже несколько минут разглядывает, как я вожу по тарелке кусок моркови, и он оставляет на белом фарфоре оранжевые следы соуса.