Часть I
Глава I
Айгуль не хотелось спать. Она нежилась на нарах. Нары, устланные разноцветными паласами, тянулись от большой печи до противоположной стены и занимали половину передней комнаты, которая служила ночью спальней для пятерых детей Гульзифы и Амира, а днем – столовой для всей семьи. Только маленький Арслан спал и ел в другой комнате, которая была спальней родителей, а днем в ней готовили уроки старшие Галим и Зайнаб.
Прыгая на паласе, Айгуль весело напевала припев известной озорной песни, которую днем услышала по радио, по-детски не ведая, что сильно искажает слова.
– Тайт, ҡара юрған,
Тайт, ҡара юрған – весело пела она.
Гульзифа мыла посуду после ужина и, услышав пение своей любимицы, громко рассмеялась.
– Послушай, – обратилась Гульзифа к вышедшему из другой половины дома мужу. – Айгуль вместо слов "ҡара юрға"1 поет "ҡара юрған"2.
Амир, смеясь от души, подхватил прыгающую дочь в такт песни на руки и, присев на нары, стал целовать ее, приговаривая:
– У меня есть маленькая дочурка. Она красивая, маленькая, она очень воспитанная. Я ее никому не отдам. Вырастет моя красивая дочурка, приедут сватать ее, но все равно никому не отдам… Так и знайте, ох, вы женихи!
Тут брат Айгуль, Роберт, сзади обхватив ручонками шею отца, изо всех сил потянул его назад. Отец сдался и повалился осторожно на нары, делая вид, что малыши-двойняшки одолели его.
Скоро дети успокоились. Настала пора ложиться спать. Гульзифа потушила лампу.
Роберт и Айгуль ходили в детсад. Там было очень весело: учились читать стихи, петь и танцевать. Ах, какие там игры! Они из детсада шли домой самостоятельно. Айгуль обычно возвращалась с Робертом и соседской девочкой.
– Ты знаешь, как будет по-русски слово "сумес"? – спросила Айгуль у Райли.
– Нет – ответила она.
– Ковш! – с гордостью просветила Айгуль свою попутчицу. – Это, я узнала сегодня в садике.
Втроем они гуськом перешли мост через речку Ассель и очутились на огромной гусиной поляне перед интернатом. Тут Роберт заметил стекло. Стеклянные осколки были как бы приклеены к прозрачному полотну, их можно было отдирать от него. Они несколько не кололись и имели квадратную форму. В траве их было рассеяно очень много, и все они светились на солнце. Дети собирали их в траве, отдирали от полотна и катали в ладошках. Это было так интересно! До этого они знали лишь оконные стекла, осколков которых надо было опасаться.
Наигравшись и набрав причудливые осколки в кармашки, они двинулись дальше. С Райлей их пути здесь расходились. Интернат она обходила с правой стороны и шла дальше. Двойняшкам надо было пройти мимо интерната с левой стороны, а затем перейти на свою маленькую улицу. Айгуль чувствовала себя усталой от садика и от жары. Роберт же успел залезть на забор роскошного сада интерната и набрать с акации зеленых стручков, чтобы сделать из них свистульки.
Дом Раймановых находился недалеко от интерната. Их улица звалась Школьной и заканчивалась выходом на речку Ассель, за которой начинались горы и откуда вечером возвращалось стадо.
– Мама, я выучила песню в садике, – сообщила Айгуль.
– Ну-ка, спой, послушаем, – попросила Гульзифа, погладив спину дочери.
Айгуль была любимой маленькой дочкой Гульзифы. Когда она в четвертый раз носила под сердцем ребенка, часто говорила:
– Родится мальчик – назову Робертом, а если девочка – Айгуль.
– На свет появились оба – близнецы!
Айгуль спела песню на русском языке о московском Кремле, о том, что с рассветом просыпается вся Советская страна. Мама эту песню хорошо знала и приятным негромким голосом подпевала дочери. Айгуль непременно захотела ее спеть на сцене клуба, на что мама ответила, что это будет возможно, когда она пойдет в школу и сможет участвовать в художественной самодеятельности.
ll
В эти дни Гульзифа совсем замоталась по дому, на днях приехала в гости Гульбика апай на празднование сабантуя, и Гульзифа выбивалась из сил, чтобы угодить ей. Гульбика апай доводилась ей одновременно и мачехой, и сестрой мужа. Эта была властная, напористая женщина, любившая вкусно поесть и поспать, как и Амир. Готовила она отменно. Особенно славно у нее получался деревенский хлеб. Вот и в этот приезд она открыла невестке секрет своей выпечки хлеба. Но Гульзифа все равно недолюбливала ее. Обычно после ее отъезда Амир менялся, переставал помогать ей в домашних делах, он и раньше не отличался особым рвением в помощи по дому и непременно старался затеять спор.
– Лучше бы вымыла полы, чем скакать без дела, – не выдержала чисто-
плотная иняй, увидев старшую племянницу Зайнаб.
Зайнаб со своими подружками Зилей и Фатимой играла в мяч. Мяч отскакивал от стены дома на землю, и Зайнаб прыгала через него, набирая очки.
– Иди лучше присмотри за детьми, мать в магазин собирается, – рассерди-
лась иняй, видя, как одетая в трико племянница прыгает.
Гостя в доме брата, она чувствовала себя полноправной хозяйкой дома,
готовила обеды, стирала, убиралась в комнатах и командовала детьми брата.
– Ах, какая попрыгунья! – не успела вымолвить иняй, как Зайнаб перемахнула через забор в переулок, разделявший их двор с соседским, из которого
можно было убежать или на улицу, или к речке. Подружки, стесняясь столь
властной иняй, чинно поспешили покинуть двор через калитку.
С появлением двойняшек, свобода Зайнаб кончилась. Средняя, Резеда,
была еще мала, и приглядывать за малышами поручалось старшей. Играть на улицу Зайнаб всегда шла с двумя малышами. Она любила спортивные игры, в отличие от своих подруг, всегда надевала спортивное трико, вечно прыгала через скакалку и обожала игры с мячом. Она постоянно организовывала перед домом такие игры, как вышибала, лапта, где надо было бегать и прыгать.Ее невозможно было достать мячом из круга, так она прыгала и увертывалась от мяча. Смеясь, показывала свои белые ровные зубы, и все отдавалась любимой игре. Рыжие косы так и взлетали за ее спиной. Нет, она нисколько не похожа на всегда сдержанную, смуглую маму. Она вся в отца. Такая же беленькая, полненькая, а свои рыжие волосы унаследовала от родной тети, строгой и властной Гульбики иняй, которая тоже была белокожа, с правильными чертами лица. Иногда иняй рассказывала им, что их бабушка отличалась редкостной красотой и не было ей равных по красоте по всему побережью полноводной Сакмары.
Гульзифа, выйдя во двор, не найдя дочь, решила взять с собой в магазин
малышей. Гульбика иняй недолюбливала маленьких детей.
Поздоровавшись с продавщицей, она купила два килограмма комкового
сахара, спички, жир, а детям сухое леченье "Крокет". Выйдя из магазина, она развернула кулек и дала детям печенья. Айгуль и Роберт бежали впереди
вприпрыжку. Гульзифа невольно залюбовалась своими детьми. Кто еще может вырастить и поставить на ноги сразу двух малышей? У кого в Абзане растут еще двойняшки? Гульзифу распирали чувство гордости и радости.
Сколько раз она вся обливалась потом, купая поочередно двух малюток,
пеленая одного за другим, стирая пеленки для двоих! Ей пришлось надолго забыть о спокойном сне. Роберт, как мальчишка, был крепче, и рос он здоровым. А бедняжке Айгуль сколько раз не доставалось грудного молока, стоило Роберту проснуться чуть пораньше. Девочка сосала неохотно, в отличие от прожорливого братика.
Дойдя с такими мыслями, Гульзифа увидела старшую дочь у соседнего дома.
– Иди к Зайнаб апай, поиграй, – направила Гульзифа Айгуль. Роберт, увидев во дворе отца, запрягавшего лошадь, не захотел больше на улицу.
Зайнаб делилась впечатлениями о прошедшем сабантуе с подружками.
– На другой год я обязательно буду участвовать во всех спортивных соревнованиях. В кроссе, прыжках в высоту, в прыжках в длину.
Ее подругам больше понравился концерт местных певцов, танцоров, кураистов. Айгуль стояла рядом и слушала разговор старших подруг.
Тут из дома вышла старшая сестра Зили, Фаузия, и позвала свою племянницу Гульдар.
– Пойдем, Гульдар, я познакомлю тебя с одной приезжей русской девочкой. Вы будете вместе играть.
Гульдар обрадовалась и сразу согласилась.
– Старшая сестра этой девочки, Зоя, моя одноклассница. Они недавно переехали сюда, – пояснила она подругам.
Зиля вызвалась пойти тоже. Фатима ушла домой, а Зайнаб попыталась избавиться от Айгуль, чтобы с подругами тоже сходить на другую улицу.
– Иди домой, там иняй готовит вкусные блины, – Зайнаб выпустила руку сестренки.
Айгуль запротестовала. Она тоже хочет увидеть русскую девочку. Ей стало завидно – Гульдар знакомит, а ее нет. Она увязалась за сестрой и ее подругами на другую улицу, где поселилась русская семья. Это оказалось совсем близко, они прошли лишь дом Наили-апай, свернули к дому Бибисары иняй и, оказалось, что уже пришли. Там, на покрывале, разосланным на огромной поляне, сплошь покрытой гусиной мягкой травкой, напротив дома Бибисары иняй сидела эта девочка. Она была чуть моложе Айгуль и ровесница Гульдар. Рядом старшая сестра девочки, Зоя, присматривала за ней и пасла свиней. Девочку звали Таня.
III
Когда Айгуль была в подготовительной группе детского сада, воспитательница повела их в школу для знакомства. Класс, куда их привели, находился на втором этаже. Она так и запомнила себя за огромной партой, в огромном классе и на высоте, как будто и не было первого этажа. Но в конце лета, когда Айгуль должна была пойти в первый класс, мать повезла ее в город Оренбург и положила в областной госпиталь в детское ортопедическое отделение на операцию. Дочь слабо владела ступней одной ножки. Врачи в белых халатах и шапочках сделали ей два надреза на связке ниже щиколотки, наложили гипс до самого бедра. Айгуль плакала от боли, главное – хотела, чтобы мама была рядом.
В больнице и наступило первое сентября. В палате переписали детей, отметив, кто в каком классе учится. Ходячие дети начали посещать близлежащую школу, а к тем, кто был неподвижен, стали приходить учителя. Айгуль семь лет должно было исполниться в конце сентября, и какие-то тетеньки решили, что она пойдет в школу на будущий год.
В больнице ее навестил Тахир агай, младший брат матери, говорили они через окошечко, и он передал ей гостинцы, пожелав побыстрее выздоравливать.
В больнице дни тянулись медленно, Айгуль смотрела из окна на улицу, ожидая свою маму, завидовала тем детям, которые ходили в школу и тем, у кого возле кровати на тумбочке лежали учебники, и по своему желанию присматривала за одной малюткой в маленькой кроватке. Когда малютка плакала, то успокоить ее могла только Айгуль. Она всегда стояла возле ее кроватки и развлекала маленькую девочку погремушками. Иногда сами медсестры просили Айгуль присмотреть за малышкой, и Айгуль охотно это делала. Через месяц мама забрала ее домой и оказалось, что ей жаль расставаться с этой малышкой.
Без нее Роберт пошел в первый класс, но учёба у него шла плохо, и Гульзифа решила, что двойняшки вместе пойдут в школу на будущий год.
IV
С большим нетерпением Айгуль дожидалась первого сентября. Накануне она примерила свою школьную форму: коричневое шерстяное платье, белый фартучек и белые банты. Она долго вертелась перед большим зеркалом, висевшим на стене, и разглядывала себя.
Гульзифа отдала детей в класс с русским обучением, так как дети неплохо говорили по-русски. С самого начала Айгуль стала учиться прилежно. Однако домой в дневнике приносили не лучшие отметки. Ее первая учительница Дарья Алексеевна часто ставила в журнал отметку "три". Гульзифа ходила в школу, обижалась, что ее дочь недооценивают, впрочем, Дарья Алексеевна ушла с поля педагогической деятельности, перебравшись кассиром в сельсовет. Новой учительницей Айгуль стала Галина Андреевна. Айгуль с удовольствием ходила в школу, скучая на каникулах по школе. Она была в восторге от новой учительницы. Каждую четверть в школе на Доске почета под заголовком "Лучшие ученики школы" висела и ее фотография. Гульзифа оставалась довольной успехами своей маленькой дочки. Она тоже работала учительницей начальных классов. Отработав в школе пятнадцать лет, давно уже не преподавала, возраст ее еще позволял работать по специальности – не позволили шестеро детей, которых надо было ставить на ноги, кормить, одевать, растить. Все это она делала без помощи Амира, который считал помогать жене в домашних делах чем-то зазорным, умаляющим достоинство мужчины.
Свою педагогическую деятельность она начинала в самом начале Великой Отечественной войны. Ее отец тоже был сельским учителем, а дед муллой. А ее прадед, мулла, даже совершил хадж в Саудовскую Аравию, за что и звали его Хажи бабай. Род Салимовых был склонен к педагогике.
Гульзифа вместе со своим отцом просилась на фронт, но отказали и ей и ее отцу, сказав, что они нужнее здесь, в тылу, ребятишкам. Преподавала она не в Райманове, в башкирской деревушке Оренбургской области, где родилась и выросла, а по направлению районного отдела народного образования в соседнем селе Кульчум (в Райманове учительствовал ее отец), пока не познакомилась с вернувшимся с войны красавцем и шутником Амиром.
V
Айгуль обмела свои валенки на крыльце школы веником и, пройдя первый этаж, поднялась на второй. В маленьком коридорчике она повесила зимнее пальто и зашла в класс. Маленький Минигали уже сидел за партой.
– Ты принес мне красную краску? – спросила тихо Айгуль.
– Да, – Минигали протянул ярко-красный кубик Айгуль. – Возьми!
– Я завтра накрашу губы и приду так в школу, – сказала она.
Лицо Минигали растянулось в улыбке, веселые глазки сузились.
Айгуль и Минигали были очень дружны за партой. Он был тихим, улыбчивым мальчиком, учеба ему давалась с трудом, по-русски он говорил с сильным акцентом. На уроках Минигали постоянно заглядывал в тетрадь Айгуль. Она никогда не прятала и всегда подсказывала ему правильные ответы.
После звонка вошла Галина Андреевна. Ученики встали, приветствуя учительницу. Галина Андреевна всегда была спокойна и не суетлива. Это передавалось и детям. На первом уроке у них было чистописание. Образец с каллиграфическими буквами висел на доске, а на втором уроке они решали примеры и задачи, а физкультура прошла прямо в классе: на улице шел буран, слепящий глаза.
Последний урок оказался для Айгуль самым интересным.
– Сейчас почитаем повесть "Слепой музыкант" по ролям, – объявила учительница своим ученикам.
– Слова слепого музыканта прочитает Рауль, а слова девочки будет читать… Айгуль.
Айгуль ждала, надеялась и обрадовалась, услышав свое имя. Она любила читать, и читала всегда уверенно и выразительно. У Рауля был звонкий голос, читал он обстоятельно, не торопясь. Сценка у них получилась почти правдоподобная, как будто Айгуль и Рауль и есть те девочка, и слепой музыкант. Остальные ученики слушали и улыбались. Айгуль была довольна своим чтением, к тому же приятно было слышать похвалу любимой учительницы. Этот урок принес ей хорошее настроение на весь оставшийся день.
Возвращения ребятишек ждала дома Гульзифа. Она вынула из печки чугун с рисовым супом, Мясо поставила отдельно, нарезала хлеб. Отец запаздывал, дети ждать дольше не могли, и она стала разливать суп по тарелкам. Айгуль тут же выложила матери подробности своей сегодняшней школьной жизни. Мама всегда с большим интересом слушала ее. Дома было тепло, уютно и радостно.
Глава II
I
Абзан, большое и интернациональное по составу село, раскинулось на берегу маленькой реки Ассель. Казалось, что село скатилось к берегам реки, к пышным от зеленых деревьев, от невысоких гор, красивых лугов, широких и просторных полей. Если на склонах гор, к югу от села, шумели леса, цвели луга летом и золотились поля, то за речкой Ассель, за крутыми берегами сразу поднимались горы с просторными ложбинами, крутыми и пологими склонами, но без единого дерева. Здесь на вершинах серебрился ковыль, в ложбине зеленая трава, свободно паслись кони, телята. Зимой эти близкие горы оглашались веселыми криками детей, пришедших сюда с лыжами и санками.
Раньше Абзан был районным центром, позднее центр перевели в село Исянгул, а село осталось просто большим селом с магазинами, больницей, клубом, детскими яслями и детским садом. Два двухэтажные здания: деревянный и каменный, где размещалась администрация Абзановского района, передали средней школе, а прежнее одноэтажное деревянное здание школы с множеством просторных классов, выходящими в один огромный вестибюль, сделали интернатом. В школе обучение велось на башкирском и русском языках. В школе-интернате проживали в основном ученики из соседних маленьких деревень, где были лишь начальная или восьмилетняя школы.
В Абзане жили в основном башкиры, были несколько семей татар, русских, одна семья казахов и даже литовская семья. Глава литовской семьи выстроил на окраине села дом на свой прибалтийский лад – с острой крышей. А в летнюю пору сюда наезжали несколько армян, нанимались в колхозе и строили здания из красного кирпича. Здесь жили колхозники, служащие и местная интеллигенция.
Сюда и переехала семья Раймановых в начале пятидесятых годов из соседней Оренбургской области, поближе к родственникам Амира, с двумя малолетними детьми. Спустя три года в Абзане и родились Айгуль и Роберт.
Семья Раймановых, как и многие другие советские семьи, вела полунищенское существование. Из этой нищеты они выбирались с трудом, год за годом, не видя просвета для семьи. Амир стал сопровождающим на почте, смотрел за почтовыми лошадьми. Гульзифа, родив двойню, на работу не вернулась, стала домохозяйкой. Дети стали смыслом ее жизни. Она чувствовала неудачное замужество, но питала любовь к собственному дому, детям.
Айгуль росла жизнерадостным ребенком, не ощущая той родительской
строгости, которая присуща мусульманским семьям, и не ведая запретов. Ее детство, как и детство ее братьев и сестер, отравлялось лишь перебранками родителей. Их родители были более или менее современными людьми, но жили в супружеском браке с полным несоответствием характеров. Для отца в этой жизни на первом месте была еда, званные вечера и хождение по праздникам в гости. Ничто другое его не интересовало. Скандал он затевал быстро. Стоило ему за день не поесть суп, назавтра возникал его вопрос к жене: чем ты меня кормила, что я ел? Не кормишь! Гульзифа, уставшая от хлопот, от детей, никогда не ощущавшая поддержки от него в делах, всегда ходившая изможденная, не имея возможности хоть чуть-чуть поправиться в теле, не выдерживала таких наиглупейших нападок своего толстого мужа. Через несколько дней скандал затихал, наступал покой и нормальные семейные отношения. Но любая ссора мгновенно прекращалась и уже не возобновлялась, если в доме появлялся гость. Родители с большим уважением относились к гостям, будь то даже зашедший на минуту сосед, и были очень гостеприимны. Гостя, по башкирскому обычаю, сразу приглашали на чай. Ни мать, ни отец при людях уже не говорили друг другу колкости, не высказывали какие-либо обиды, не обижали друг друга. Обычная советская семья, выпестованная радио и газетами страны советов, показывавшая внешнее благополучие и скрывающая от посторонних глаз плохое. И все же в дни затишья родителей было не узнать. В такие дни мама могла, заслышав по радио лихую башкирскую пиковую, бросить свои дела и начать отбивать дробь, а отец, если он был рядом, вскочить, протанцевать вместе с ней и, не дожидаясь окончания музыки, сваливал ее на пышные подушки. Мать смеялась, в шутку звала детей на помощь. Младшие – Роберт, Айгуль и маленький Арслан с удовольствием бросались на помощь матери и отбивали ее у отца. Победа считалась завоеванной, если мать возвращалась к своим делам, а отец был во власти силенок детей: Роберт держал одну руку отца, Айгуль другую, а Арслан забирался ему на живот верхом.
ll
– Надо приготовить лапшу, иди, доченька, посмотри и принеси мне яйца из сарая, – попросила Гульзифа.
Она процеживала бульон, в летней кухне распространился аромат сваренного мяса.
Айгуль зашла в сарай и залезла наверх по лестнице. Обследовав гнезда, она забрала яйца в карман платья. В гнезде сидела курица и смотрела на нее одним глазом. Айгуль знала, что курочка готова закудахтать и, стремглав соскочить со своего гнезда. Она осторожно заглянула в последнее гнездо и обнаружила там на свое удивление маленькое яичко.
– Мама, посмотри какое маленькое яичко! – показала она свою находку. – Такое яичко не может ведь снести курица?
– Конечно нет. – Такое яичко по обычаю закапывают в основание дома. Говорят, это приносит счастье, – сказала задумчиво мать, просеивая муку через сито.
– Я сейчас его закопаю, – Айгуль обрадовалась и убежала за железным совком.
Взяв в одну руку маленькое яичко, в другую – штыковую лопату, она прошла в палисадник, где росли клены и черемуха. Здесь ее увидела шедшая к ней играть Таня.
– Это на счастье дому! – пояснила она подружке, когда землю. – Его петух снес, его не едят, а закапывают.
Таня безудержно засмеялась.
– Ты что! Петух не может нести яйца, – смеясь, сказала Таня.
– Как это не может! Мне мама сказала, что это не курица снесла, – возмутилась Айгуль.
– Петухи не несут яйца, – начала объяснять Таня. – Они же папы.
Айгуль не понимала ее. Только еще больше рассердилась на нее.
– А кто еще может снести это маленькое яичко, если мама сказала, что не курица? Конечно же, петух!
Таня не могла остановиться от смеха.
На другой день Айгуль взяла свою коробочку с шитьем и отправилась играть к Тане. Подруги на этот раз делали куклы. Айгуль никогда не покупали кукол. Никогда не было у нее настоящей красивой куклы, и ни разу она не попросила купить ей куклу. Зато кукла, которую она шила себе время от времени, была не малышка, которые обычно стояли на витринах магазина, а была леди, или дама. И шила она ей платье-декольте или узкую модную юбку.
Вначале подружки шили тела своих кукол и набивали их ватой, затем овальные головы. Сшить тонкие руки и длинные ноги тряпичной куклы было сложнее. Трудно было вывернуть на лицевую сторону тонкие "макаронки" белой хлопчатобумажной ткани. Волосами для кукол служили распущенные кудрявые нити тонкого капронового чулка старших сестер. Рядом с ними лежала коробка цветных карандашей под названием "Искусство", принесенная Айгуль с собой. Ими они рисовали глаза, губы, носик на овальных лицах своих кукол.
Танина мать, Полина, закончив дела, иногда тоже подсаживалась к ним с вязанием в руках, расспрашивала Айгуль, что поделывает ее мама, вяжет ли шаль. Айгуль отвечала на ее вопросы.
– Знаешь, мама, вчера мы копали землю в палисаднике у Айгуль, – начала рассказывать Таня, и рассмеялась…
Айгуль ткнула подругу локтем. – Ну что ты рассказываешь об этом? Она одновременно, и рассердилась, и застыдилась. Таня тут же переменила тему.
Кукла у Айгуль всегда выходила аккуратней и красивей, чем у Тани. Особенно красивым получалось лицо: Айгуль рисовала большие глаза, маленький носик и губки – бантиком. Брови она рисовала тонкие, словно ниточки. Для Айгуль это было эталоном красоты.
В доме Тани было просторно и спокойно. Айгуль давно привыкла к этому дому и чувствовала себя здесь, как у себя дома. Ни у нее, ни у Тани никогда не возникало чувство стеснительности друг перед другом. Айгуль всегда чувствовала доброжелательность и приветливость тети Полины, а Таня в их доме сама не отходила от мамы Айгуль и часто подолгу разговаривала с ней. Дядя Матвей, отец Тани, был замкнут, никогда не работал, получал пенсию по инвалидности и постоянно был в отъезде. Часто ездил в далекую Киргизию, где продавал по дорогой цене пуховые платки, которые вязала тетя Полина. Если отец Айгуль постоянно шутил с Таней, когда она приходила играть, то дядя Матвей в те редкие дни, что бывал дома, почти не обращал внимания на подругу дочери. Лишь раз, сидя возле радио и слушая концерт, он сказал, что ему очень нравится, как звучит курай и поет кураист и певец Ишмулла Дильмухаметов.
– Но вы, наверно не понимаете – о чем он поет? – спросила Айгуль.
– Как это не понимаю! – гордо ответил отец Тани, – Я все понимаю. Я же живу в Башкирии, – а потом специально произнес на башкирском языке: "Я люблю мелодии курая, башкирские песни!"
Таня рассмеялась, Айгуль улыбнулась.
Глава III
В воскресенье Айгуль с утра побежала к Тане.
– Ты пойдешь за горным лучом? Все – собрались возле нашего дома. – сказала Айгуль, поздоровавшись с ней и тетей Полиной.
– Кто еще идет с вами? – спросила тетя Полина, крутя ручку сепаратора.
– Все с нашей улицы: Роберт, Раис, Наиль, Асия и Арслан, – перечислила Айгуль.
– Митю тоже бери с собой, раз идет его друг Арслан, – сказала тетя Полина дочери.
Пока Айгуль разговаривала с тетей Полиной, Таня позвала братишку, нашла рюкзаки, надела резиновые сапоги. Чтобы собрать горный лук, мальчишки и девчонки со Школьной улицы каждый год весной отравлялись в Юлдашевские горы. Чтобы добраться до них, надо было обогнуть огромную черную пашню, раскинувшуюся на большой поляне вширь и вдаль перед цепью гор. Это был не близкий путь.
Собрав на крутом склоне гор горный лук, они взбирались на ее вершину и ели здесь какие-то колючие луковицы, растущие среди камней. Их они прозвали морской капустой. Затем они спускались к подножию, делали перерыв и ели принесенный из дома хлеб с горным луком. Побросав рюкзаки и сумки, полные лука, в одно место, мальчики и девочки шли на склон противоположной горы, где росли белые березы. Здесь мальчики вытаскивали перочинные ножики, делали нарезы на стволах берез и все, присосавшись губами к прохладным стволам, пили сок. Прозрачный сок тек обильно, вполне утолял жажду. Иногда они тут же играли в прятки.
Вечером Гульзифа непременно готовила в печи беляши с горным луком, добавляя к ним яйца.
Дружба, веселье и солидарность этого дня у мальчишек и девчонок не проходила, и через одно-два воскресенья все снова договаривались, собирались и отправлялись за щавелем. За ним они шли уже в другую сторону от села на склон небольшой горы Акбулат.
Мамин пирог с щавелем был вкуснее. Он был сладкий.
Вообще, они привольно и самостоятельно пользовались щедрыми дарами своего края в течение всего лета. И если сбор горного лука, щавеля был как забава для детей, то сбор земляники, малины, дикой вишни, смородины, красной калины и черемухи становился в пору их созревания первым делом женщин Абзана. Уже с утра на склоны гор, в леса тянулись, ковыляя, старушки, шли размеренно зрелые женщины с ведрами, торопливым шагом проходили башкирские молодые женщины в белоснежных платках, защищающих их от жаркого солнца, а также девушки в открытых сарафанчиках или брюках, футболках. От лучей солнца они защищали не голову, а свое личико широкополыми шляпками и панамками.
В один из таких дней Гульзифа попросила свою дочь зайти к соседям и позвать за ягодами учительницу Алмабику Шакировну. Амир запрягал лошадь, чтобы отвести их на Юлдашевские горы. Айгуль побежала к соседям.
Она открыла калитку и смело вошла во двор, собаку соседи не держали. В летней кухне никого не было, и она решила зайти в дом. Она прошла длинный прохладный чулан по чистым доскам и вошла в дом. Прямо напротив двери, над кухонным столом висело огромное зеркало, и Айгуль увидела себя с ног до головы. На нарах, возле печки, сидела старая мать Алмабики Шакировны.
Айгуль с ней поздоровалась и спросила соседку. Бабушка ответила, что дочь в той комнате и попросила Айгуль пойти туда. Она отказалась и сказала, что подождет здесь.
Айгуль уставилась на черные пиявки в литровых банках, наполненных водой. Эти пиявки всегда удивляли ее. Ими лечилась бабушка. У Айгуль никогда не было бабушки и дедушки. Все они умерли очень рано, но словам мамы, в годы войны и еще в какие-то годы репрессий.
Из другой комнаты вышла Алмабика Шакировна.
– Мама вас зовет, папа уже лошадь запряг, – сказала Айгуль, поздоровавшись.
– Сейчас иду. Я уже приготовилась. Возьму только ведро, – ответила она.
Гульзифа обычно брала с собой Айгуль. Амир довозил их до Юлдашевских гор. Оставив женщин на целый день, он поворачивал назад, обещая, если будет возможность, приехать за них к вечеру.
Дальше они пошли пешком. Айгуль шла впереди и молча слушала разговор мамы и соседки о житейских делах. Наконец, они дошли до ягодного места. Айгуль присела в траве и ахнула. Земляники было так много, что можно было, не вставая с одного места, лишь передвигаясь, набрать полбидона. В каком бы месте она ни раздвигала траву, всюду росла ягода – красная крупная, величиной с мамин наперсток.
– Здесь еще не проходил никто в этом году. Мы первые! – обрадовалась Алмабика Шакировна.
– В новом году – новая пища, отлетит от меня всякая болезнь, – произнесла поговорку Гульзифа и попробовала первый раз в этом году созревшую ягоду. Алмабика Шакировна проделала то же самое. Айгуль первым делом сначала наелась ягод, оставив бидон в стороне, и только потом приступила к сборке. Бидон наполнялся быстро, так как ягоды были крупные, и собирать их было одно удовольствие.
Соседки-подружки собирали ягоды и говорили о быте, о детях, и о политике. Они смеялись над выборами, проводимыми каждый год в селе, потому что результаты выборов были всегда заранее известными всякому голосующему, поскольку на каждое депутатское место претендовал только один кандидат.
Айгуль мало что понимала в таких разговорах, но слушать обожала.
– Советская власть, конечно же, хорошо, – продолжала Гульзифа, – Одно плохо – она уничтожила религию здесь. Молодежь не верит в аллаха, потому и нет у нее сдержанности.
– Верно, верно, – согласилась Алмабика Шакировна, – вот моя мать чтит Аллаха, – я тоже верю в Аллаха. А вот дети наши уже нет. Советская власть не разрешает.
– Сейчас уже, наверное, нельзя возвратить, – сожалела Гульзифа.
Видимо, в ней протестовала кровь ее предков, в каждом поколении которых были муллы. Ее отец, в начале века преподававший в деревушке Райманово башкирским детям арабский язык и учивший их сурам Корана, после прихода советской власти переучился на советского учителя в педагогическом училище. Это совпало со студенческими годами Гульзифы, и они, отец и дочь, вместе получили дипломы.
– Моя мать до сих пор жалеет, что такую красивую мечеть низвергли и сломали. – – Мне тоже было очень жаль ее, – сказала соседка.
Айгуль чуть не рассмеялась. Две учительницы, и говорят о таких вещах! Слова сожаления матери о том, что изничтожили религию, она и раньше слышала. От нее не раз слышала и расспрашивала сама и о своем прапрадеде Хажи бабай, который привез из арабской страны золотой перстень с камнем. Если приблизить камень к глазам, то можно было, по рассказу матери, увидеть изображение Мадины и Мекки. Этот перстень передавался по наследству и дошел до мамы. Но она потеряла его, не уберегла реликвию и всегда сетовала на военное лихолетье, на переезд. Как хотелось бы Айгуль взглянуть на такие загадочные, такие восточные Мадину и Мекку, о которых она никогда не слышала и не читала, кроме как из уст матери.
Набрав ягод, Гульзифа предложила перекусить и попросила Айгуль принести родниковой воды в литровой банке. В каждой расщелине Юлдашевских гор бил ключ чистейшей воды. Деревенский хлеб запивали прохладной вкусной водой. Гульзифа и Алмабика накрыли чистыми белыми полотенцами ведра, полные ягод, и двинулись в обратный путь. Айгуль несла свой бидон и кустик ягод для Арслана. Иногда, не удержавшись, она лезла рукой в бидон и брала самую крупную ягоду.
– Папа едет! – радостно вскрикнула усталая Айгуль, увидев вдалеке лошадь, запряженную в телегу. – Мама, давайте сядем и подождем.
– Нет, дитя мое. Лошадь тоже надо жалеть. Она тоже целый день работала, пойдем, – ответила Гульзифа дочери.
Айгуль согласилась. Как приятно сесть в телегу, болтать ногами и смотреть вниз на уходящую, плывущую дорогу.
Глава IV
I
Помимо нескончаемых работ по дому, Гульзифа усиленно изо дня в день вязала пуховые платки. Сесть на нары, улучив время между делами и прясть с веретеном тонкую нить из козьего пуха для будущей шали, она всегда считала для себя хорошим отдыхом. Так она говорила, когда Айгуль приставала к ней и просила, чтобы она посидела просто так, без всякого дела и отдохнула.
Все жители Абзана держали коз, и женщины занимались вязанием пуховых платков. Продавать свои шали они ездили в поселок Саракташ, а кто побойчее – на вещевой рынок в город Оренбург. Покупали их горожанин, а покупать их заставляла суровая зима Южного Урала. Кроме них, эти большие красивые шали ручной работы скупали вечно снующие на рынке спекулянтки, которые потом везли платки в Среднюю Азию, где высоко ценились и охотно покупались богатыми узбеками.
Внимание Гульзифы, в основном, было сосредоточено на старших детях – Галиме, Зайнаб и Резеде. До Айгуль не доходили новые вещи. Детство ее было босоногое. Летом, даже в клуб на детский сеанс, она ходила босиком, а после третьего класса, в ее возрасте наступил такой момент, когда она начала стыдиться стоять босиком с билетом в руках возле клуба, дожидаясь с подружками начала сеанса кино.
Это чувство стыда было преходящим у Айгуль, а на самом деле она росла упрямой девочкой. Мать и старшие сестры ругали ее лишь одним словом "настырная". Кроме того, она росла как мальчишка и этим была обязана Роберту. Она вслед за ним лазала по деревьям, играла в войну, обустраивала штабы на чердаках, дралась с мальчишками – друзьями брата, летом целыми часами не вылазила из реки Ассель, которая протекала за огородами их Школьной улицы. Зимой тоже не сидела дома. В конце января, в начале февраля, температура воздуха падала до тридцати градусов ниже нуля. С самого утра по местному радио объявляли об отмене занятий в школе, и уличная детвора, обрадовавшись, с утра хватала санки, лыжи, переходила покрытую льдом реку и на весь день пропадала в горах. Под их валенками, под полозьями легких алюминиевых сапог и деревянных лыж отчаянно скрипел снег.
Малыши дрожали от холода, мерзли, но домой не шли, так как их старшие сестры и братья не торопились. Некоторые тут же утоляли жажду, облизывая нетронутый, не затоптанный снег с краю их лыжни или следов от сапог. Наконец они приходили домой, закоченевшие от мороза, с головы до ног их одежда была в снегу, влажные варежки превращались в лед, носы сопливили и были красные, платки у девочек давно сбились с голов. Дома они не могли даже расстегнуть пуговицы на пальто, просили своих мам. Пальцы остро болели от холода. А потом весь оставшийся день они не отходили от теплой печки. Наутро все забывалось, и они опять готовы были идти мерзнуть и играть на горе.
Все это разом закончилось для Айгуль после четвертого класса из-за каприза Роберта. Ему загорелось учиться в интернате. Он был более самостоятелен и обстоятелен, чем веселая и наивная его сестренка и все время рвался куда-то из дома. Не успел он поступить в школу и окончить два-три класса, как прослышал про музыкальную школу в Уфе. Он заставил мать узнать через редакцию детской уфимской газеты адрес музыкальной школы. По его желанию Гульзифа повезла его в столицу, но набор был закончен, и их не приняли.
Все лето после четвертого класса Роберт теребил родителей, прося отдать его в интернат. Гульзифа уступила и, выполняя желания сына, уголяя его ненасытную жажду познания другой жизни, повезла его в августе в поселок Ермолаево вблизи города Кумертау. Директриса школы-интерната сказала, что документы в порядке и зачислила Роберта в пятый класс. И она, узнав, что в селе осталась его сестренка-двойняшка, сказала Гульзифе, чтобы она привозила и дочь, заявив, что их нельзя разлучать. Мать дала согласие.
Так Айгуль в первый раз покинула родной дом, хотя у нее и не было такого желания. Она всегда была маменькиной дочкой. По приезду в интернат она впервые увидела работающий телевизор, который стоял в зале на первом этаже. А позже Роберт сообщил ей, что здесь учатся еще трое девчонок из их села, только в старших классах. После отъезда мамы Айгуль стало грустно, а вездесущий Роберт был в полном восторге.
В классе Айгуль стала лучшей ученицей, все контрольные работы по математике выполняла и сдавала первой, по русскому языку получала только отличные отметки. Неплохо учился и Роберт. Она принимала участие в спортивных соревнованиях по бегу и участвовала в конкурсе художественной самодеятельности, посвященного пятидесятилетию Советской Армии. Читала она стихи татарского поэта Мусы Джалиля "Яма". Конкурс проходил в огромном спортивном зале, и когда она закончила читать, в зале творилось что-то невообразимое. Все бурно аплодировали, некоторые плакали, потом говорили только о ней. Она заняла в этом конкурсе первое место, и военный человек с важными глазами вручил ей приз – альбом в кожаном переплете для фотографий.
В школе-интернате учителя были совсем другие. Они были красивые, модно одевались, красили брови и губы и были более веселы на уроках, чем сельские учителя. Айгуль очень полюбила новый предмет – иностранный язык, а также учительницу, всегда модно одетую, с изящным силуэтом на фоне темной классной доски, и имевшую, по мнению Айгуль, чисто немецкую прическу. Айгуль всегда была активна на этом уроке и учила новые слова наперед. Придя на следующий урок, она уже знала перевод новых слов. На уроке учительница почему-то брала вместо указки в руку свою расческу с длинной и тонкой ручкой и говорила, что сейчас мы вспомним обо всех существительных немецкого языка, которые знаем. Однажды Айгуль с радостью встала на уроке и ответила своей учительнице самостоятельно выученное слово: "Die Blume"3, а ее любимая учительница с улыбкой и удивленно кивнула ей и произнесла "Richtig"4 .
На зимние каникулы Айгуль и Роберт остались в интернате. Родители не смогли приехать за ними. Интернат полностью опустел, остались лишь единицы, чьи родители жили в отдаленных районах. Классная руководительница Тамара Николаевна, пригласила их и еще одну девочку к себе домой в гости. Муж Тамары Николаевны оказался красивым интеллигентным башкиром. Они растили и воспитывали двух сыновей. Несуетливо, спокойно и сдержанно она гостеприимно угощала учеников обедом. Дядя Рашит был хорошо осведомлен о школе, где работала Тамара Николаевна, да и сама учительница за столом говорила только о своем классе и о мероприятиях, которые ждут ее учеников на каникулах. К чаю она подала клубничное варенье собственного приготовления и раздала ребятам маленькие розетки, чтобы они положили себе варенье.
После каникул зима тянулась невероятно долго. Такого еще не было в жизни Айгуль. За это время она изведала всю тоску по дому. Каждый день после обеда все ученики класса шли из жилого корпуса в учебный корпус, заходили в класс и выполняли домашние задания, но уже со своей воспитательницей Кларой Петровной. Айгуль с домашними заданиями справлялась быстро. Потом она чинно сидела за партой и молча смотрела в темно-фиолетовый квадрат неба в настежь раскрытой форточке. Она вспоминала свою вольную жизнь в Абзане.
Здесь в местный поселковый кинотеатр их водили всей школой по воскресеньям строем, из дома мама отпускала почти каждый вечер, разрешив им взять мелкие деньги из кармана ее зимнего пальто. Правда, здесь они смотрели каждый вечер телевизор, что не дошло еще до их села. Было еще одно развлечение в Абзане, по которому она сейчас сильно скучала. В каждую пятницу вечером она ходила со старшими сестрами в интернат. В восемь вечера просторный вестибюль интерната превращался в концертный зал. У кого был талант и природная смелость, те выступали со своим номером, кто не обладал ими, были зрителями. Концерт шел долго. Здесь пели башкирские песни, исполнялись мелодии на курае и народные башкирские танцы. Но Айгуль больше всех нравились сценки, небольшие спектакли, которые исполняли десятиклассники. Особенно ей понравилась одна девушка – заводила всех сценок. Звали ее Аклима. У нее была короткая стрижка, что было редкостью среди девушек из башкирских классов. На концерте она выступала в белой блузке с воланчиками, узкой черной юбке, в прозрачных тонких капроновых чулочках и в туфлях на высоком каблуке. Она всегда участвовала в сценах и однажды вышла на сцену в тонких дамских перчатках из гипюра и красивой шляпке. В руках она держала маленький ридикюль.
После концерта стулья убирались и начиналась танцы. Вальс, когда парни имели возможность пригласить своих подруг, чередовался с зажигательной башкирской плясовой. Айгуль больше нравился веселый танец, когда девушка, танцуя перед парнем, вызывала его в круг. Парень и не думал отказываться, и пускался с девушкой в пляс.
Теперь, вместо всего этого, лишь ее взгляд в небо, где далеко-далеко мерцает одна единственная звездочка.
Мать приехала навестить их в марте месяце. И ужаснулась. Роберт болел бронхитом, Айгуль – гриппом. Обувь детей была постоянно мокрой, сушить было негде. По утрам, в семь часов, в общежитие приходила старшая пионервожатая и воспитательницы, и всех выгоняли во двор на утреннюю зарядку без зимней одежды, несмотря на пургу или холод. В спальне разрешалось оставаться только тем, кто перенес какую-либо операцию. Затем дети умывались холодной водой, завтракали в большой столовой и шли в учебный корпус на занятия. Айгуль была в болезненном состоянии, и когда мама через два дня прощалась с ней, она вовсю плакала. Роберту все было нипочем, он пошел проводить маму до ворот интерната.
Айгуль осталась совершенно одна в комнате. Подруги все ушли на занятия. Она накрыла голову теплым платком и полезла на подоконник. Открыв широкую форточку, просунула туда голову и стала высматривать маму во дворе интерната. Она увидела, как они шли по заснеженному двору, направляясь к высоким железным воротам. Вдруг шторы комнаты раздвинулись и появились две светлые головы мальчишек.
– Девочка, мы сейчас тебя изнасилуем, – сказал мальчик.
– Дурак, – буркнула Айгуль в ответ.
Она не понимала значения слова мальчишки, но чувствовала что-то плохое. Мальчики исчезли, она опять взглядом отыскала вдали родной силуэт мамы. По щекам ее текли слезы. Мама остановилась возле ворот и что-то говорила брату. Наконец, мама ушла, а Роберт повернул в обратную сторону.
С приходом весны Айгуль повеселела, она опять превратилась в резвую веселую девочка. По воскресеньям она пела, танцевала и устраивала спектакли с подружками. В субботу она организовывала балы. После отбоя девочки и не думали спать. Из своих простыней и пододеяльников они сооружали бальные платья, обнажающие их плечи, украшали свое декольте бантами, а из платков делали себе вуали. Свои веера, по примеру Айгуль, девочки делали из листов школьных тетрадей, которые они вырывали с самой середины. Ее жизнь отравляла лишь Оля, которая училась в седьмом классе и была у пятиклассниц-девочек пионервожатой. Она приходила к ним в комнату, ругала и унижала. Особенно нещадно она придиралась к Айгуль. Айгуль не выказывала ей, как другие девочки, ни симпатии, ни уважения. "Она похожа на цыганку", слышала Айгуль ее слова в свой адрес в темноте, когда Оля оставалась ночевать в их комнате и сплетничала с двумя-тремя девочками. В конце концов девочки собрались, пригласили Клару Петровну и пожаловались ей на Олю. Особенно плакала Хамдия, хотя это Айгуль должна была плакать, жалуясь на характер Оли. С этого дня Оля больше не появлялась в их комнате.
Айгуль всю зиму писала письма своей маме и получала ответы от нее, которые она читала вместе с братом. А в конце апреля написала, что не собирается учиться здесь, а если Роберт хочет, пусть остаётся здесь.
Кроме прилежной учебы, Айгуль начала сочинять стихи, и дала почитать
одно из них девочкам. Им очень понравилось, они уговорили ее показать их Кларе Петровне. Ей не понравилось слово "воображала" в стихотворении -
такие слова нельзя было употреблять в стенах школы. У Айгуль разом пропало желание еще сочинять стихи.
На майские праздники родители забрали двойняшек домой. Первого мая
они пошли в Абзанскую школу, к своей учительнице и в класс, к своим одноклассникам. Учителя и школьники готовились в честь праздника к демонстрации перед школой. Роберт и Айгуль нашли свой класс и заняли места в рядах демонстрантов. На Айгуль была новая белая блузка и темно-синяя короткая юбка в складку. Такую форму, с иголочки, им выдали в интернате. Волосы она заплела в две косички с белыми бантами на концах. Банты ей подарила Зайнаб. Демонстранты прошествовали по главной улице Абзана с транспарантами "Да здравствует 1-е Мая" до сельсовета. Потом школьники разошлись по домам.
В летние каникулы брат и сестра вернулись домой. Мать сразу решила не
отправить их на следующий учебный год в интернат.
– Живите дома! Вы не сироты, чтобы жить в таких казарменных условиях. – сказала она.
Эксперимент Роберта был закончен.
II
Летом Айгуль получила новые красивые вещи. Наконец-то и о ней
вспомнили. Утром она надела с превеликим удовольствием платье из сатина в мелкую клеточку, натянула новые сочно-бордового цвета чулочки, поверх них желтые носочки и надела легкие туфельки.
– Так не носят – поверх чулок носки, тем более на летнюю обувь, – пропела свое замечание с легким осуждением ее старшая сестра Резеда, поглядев, как она со своей подружкой Асией собирается в книжный магазин. – Пожалуйста, переоденься и не позорься.
Резеда всегда была из трех сестер самой изысканной, сведущей в моде, а также самой требовательной к маме, когда это касалось девичьих нарядов. Айгуль же просто радовалась тому, что ей купили.
– Ну и что? А мне нравится, – возразила Айгуль, уходя за покупкой, и тут же вернулась за забытой игрушечной сумочкой, где лежали деньги.
– Айгуль, учебник русского языка не покупай, я могу тебе дать свой. – Он мне уже не нужен, – сказала Галия.
Айгуль согласилась. Многие девчонки и мальчишки с их улицы передавали летом свои учебники друг другу, старшие – младшим. Галия была дочерью Алмабики Шакировны и близкой подругой Резеды, они учились в одном классе и были неразлучны. Она жила вместе с мамой и бабушкой, потому в их доме был идеальный порядок, спокойствие и достаток. Галия была очень аккуратной девушкой, учебники у нее были всегда как новенькие. Резеда свои учебники передала Роберту.
В книжном магазине приятно пахло от новых учебников свежей типографской краской. Айгуль купила учебники на русском языке, Асия на башкирском и для седьмого класса. Они были одногодки, но Айгуль пошла в первый класс с восьми лет. Айгуль тут же заинтересовали учебники по литературе и истории. Кроме того, она любила рассматривать все карты по географии и атласы мира.
– Пойдем мимо клуба, посмотрим, что за фильмы сегодня, – предложила Айгуль, когда они вышли из магазина и уже прошли мимо киноафиши, висевшей в центре села.
Асия согласилась, хотя её родители редко пускали в клуб на фильмы. А Айгуль не знала в этом ограничения. Она с малых лет не пропускала ни одного интересного фильма в клубе. Когда Айгуль была поменьше, то ходила со своим братом Робертом, и если у них или у матери не было денег, они вдвоем быстро решали эту проблему.
Они находили в сарае свежие яйца, несли их в ладошках в магазин, где продавщица Шагида апай принимала их и давала каждому по пять копеек. Столько стоил и билет в кино. От магазина они уже бежали вприпрыжку в клуб на детский сеанс.
Афиша из крашенной фанерной доски обещала индийский фильм "Сангам". Подружки обрадовались.
В Абзане, казалось, не было ни одного человека, который бы не любил эти душещипательные, красочные фильмы далекой Индии. Вечером в клуб валил и млад, и стар, и на сеансе все лили слезы. В такой день дети Раймановых ходили на детский сеанс в семь вечера, а сами взрослые – на вечерний сеанс, оставляя младших под присмотром старших детей.
– Сепиля, зайди за мной вечером, пойдем вместе на индийские фильмы. Папа меня всегда отпускает, – попросила Асия, вспомнив о былом.
Айгуль заулыбалась и согласилась. Своим домашним именем она была обязана именно Асие. Давным-давно, когда они были совсем крошками, Асия заходила к ним во двор и спрашивала: "А Сепиля дома? Она выйдет играть?". Родители приветливо отвечали.
III
Придя домой, Айгуль уселась было в саду просмотреть учебники, как пришла ее подруга Таня.
– Когда же ты приехала? – обрадовалась Айгуль.
– Вчера медногорским автобусом, – ответила Танька и, не останавливаясь, затараторила про то, как она гостила в Кувандыке у своей тети. Веселая полная болтушка Таня оставалась верна себе. Она была самой близкой подружкой Айгуль. Хотя Асия и жила в соседнем доме и их дворы имели общий низкий забор, Айгуль общалась и играла с ней куда меньше, чем с Таней. Отец Асии был слишком строг, и девочки не смели лишний раз выйти на улицу.
– Приехали мои племянники с Севера в Кувандык, они старше меня, но я им прихожусь тетей, – болтала Таня.
– Постой, постой, – прервала поток слов Айгуль, – ты же намного моложе их, как ты можешь быть их тетей?
– Мой старший брат рано женился, а я у мамы поздний ребенок, – ответила Таня и, не вдаваясь в подробности, описывала дальше внешность Коли и Саши, их рыбалку, песни под гитару вечером.
Но Айгуль так и не поняла, и эти переплеты родственных связей остались для нее загадкой.
Рассказывая друг другу о проведенном лете, они спустились к речке Ассель за огородом и взобрались на свое место – на ветвистую плакучую иву. Большая ива склонилась к реке, ее ветви почти касались воды. Айгуль видела под собой тихую гладь воды и бросала засохшие листочки в Ассель. Она слушала подругу и вдруг поняла, что-то в ней изменилось. Таня стала другой. Но в чем? Раньше они болтали обо всем – о школе, о девчонках села, о том, что происходит в их домах. Но сейчас было что-то новое… Да, Таня заинтересовалась парнями. Она говорила о них как девушка. Вот это и было ново. Айгуль была удивлена. Подруга была почти на два года младше её… Она сразу почувствовала, что не приемлет это новое, загадочное изменение в поведении своей подружки.
IV
Когда они вернулись во двор и распрощались до вечера, Айгуль зашла на кухню, и ей показалось, что такой прекрасный летний день померк для нее. В доме вовсю шел очередной скандал родителей. Как всегда, мама при этом делала хозяйственные дела по дому, отец сидел сложа руки и только ругался.
– Мама, молчи и ничего не отвечай ему, – в сотый раз уговаривала Айгуль, – тогда и он замолчит, ему будет нечего сказать.
Она сколько себя помнила, столько и слышала перебранку родителей. Старший брат Галим был в армии, служил в Польше, сестра Зайнаб уже училась в своем физкультурном техникуме в Уфе, куда она так мечтала попасть. Они покинули отчий дом, вдоволь наслушавшись ругани родителей. Резеда заняла презрительную позу в отношении отца (повзрослев, она не могла ему простить его нецензурных слов) и отмалчивалась. Роберт никак не реагировал. Из детей страдали и близко принимали к сердцу только Айгуль и младший в семье Арслан. Она время от времени упрашивала то мать, то отца не ругаться. Тема их перебранки оставалась неизменной. Отец упрекал: "Не кормишь меня!". Мать отвечала, что вместо того, чтобы помочь ей в делах, спишь днем, и что его совершенно не волнует судьба детей. Новое в их скандалах было то, что отец встречался в соседней деревне с первой женой, которая, не дождавшись его с войны, вышла замуж, уехала в Сибирь, родила там троих детей и, разведясь, вернулась обратно в деревню. Айгуль знала даже, что эту женщину зовут Шамсиямал.
Айгуль бесконечно любила маму и жалела ее за слабое здоровье. У нее был больной желудок, ела она мало и всегда ходила к врачу. Отец был здоров, и стоило ему набить свой желудок сытной едой, он, лежа на кровати, начинал распевать фронтовые песни на русском языке. Он не курил, не пил. Эх, был бы он молчаливо по-мужски в своей семье в окружении детей! Айгуль чувствовала себя угнетенно. Она начинала сильно обижаться на отца и подозревать его в глупости, эгоизме. В этот вечер она спасалась от семейного неуюта бегством на индийский фильм. После фильма мальчишки и девчонки их улицы собрались на обширной зеленой лужайке перед домом Бибисары иняй5. Асию после фильма играть не пустили, и Айгуль ушла на полянку с Таней. На сегодняшний вечер все решили попугать старушек и стали ждать темноты. Они расселись на густой травке, образуя круг, и стали рассказывать разные смешные истории, девочки обсуждали фильм. Тем временем взошла полная луна. Она глядела желтым глазом на полянку и разливала свет. Было светло, тепло, природа полностью располагала к детским шалостям.
Мальчики готовили главное орудие сегодняшней забавы – к большому гвоздю привязывали длинную крепкую нитку. Объектом для начала был выбран маленький домик, похожий на баню, Зульхизы иняй. Домик стоял рядом с поляной и был удобен тем, что был без двора – не надо лезть через забор. Долговязый Ринат осторожно подошел к окну и зацепил нитку с гвоздем за маленький гвоздик, державший стекло рамы. Отходя от окна, он разматывал клубок нити, она тянулась по траве. Все отошли на изрядное расстояние от дома. Ринат начал тянуть и ослаблять нитку, гвоздь методично застучал по стеклу. Ребята охватила безудержная веселость, девчонки начали хихикать, все были возбуждены, все боялись. Ждать пришлось недолго. Зульхиза иняй выскочила из дома, ругая проказников. Девчонки, смеясь и визжа, бросились врассыпную. Через некоторое время все встретились возле дома Рината, кто со стороны речки, кто через забор, кто с другой стороны улицы. Следующий дом для своих веселых проделок они выбрали дом Бибинур иняй. Здесь было посложнее: надо было бесшумно открыть калитку и пересечь двор. Обычно одинокие бабушки жили в крошечных домиках с соломенными крышами, имели запустевшие дворы. Собак они не держали. Их нечем было кормить.
Привязывать гвоздь шли только кто постарше, остальные наблюдали и ждали на улице, возле дома. Бибинур иняй загремела в своем чулане, ругая озорников, а их уже и след простыл, они разбежались в разные стороны во всю прыть детских ног. Никто не хотел расходиться в эту теплую ночь, и напоследок они решили перекрыть проход между двумя огородами соседних домов в конце их маленькой улочки. Дальше была река и горы. Сюда гнали ранним утром хозяйки своих коров с близлежащих домов, а также с центральной улицы и с улицы РТС6. Ребята бесшумно отвязали длинные ворота Марьям апай7 и Тахира агая, чьи дети уже выросли и разъехались, и закрыли ими проход.
Это было их время. Взрослые села спали, наработавшись днем. Девчонки, не имея летом занятий в школе, высыпались по утрам. Никто из них наутро, конечно же, не вставал посмотреть, кто первым обнаруживает их проделку, кто отвязывает ворота и ставит на место, так же никто утром и не жаловался на них. У всех во дворах подрастали дети, жаловаться было не на кого. А одинокие бабушки за долгий летний день все равно хоть раз наведывались к более молодым своим соседкам, сидели, разговаривали, пили чай и уходили или с гостинцами, или с банкой свежего молока. Вчерашние ночные проказники днем, по примеру своих родителей, хоть и посмеиваясь про себя, выказывали им почтение.
Летом в семье Раймановых дети получали полную свободу. Все лето длился их досуг. Только по вечерам, когда солнце садилось за Школьные горы и наступала вечерняя прохлада после жаркого дня, в обязанность детей входила поливка огорода. Он находился за сараем. Чтобы дети ели овощи, родители сократили посевы картофеля, и отец построил плетень. Гульзифа сажала весной: огурцы, помидоры, морковь, капусту. Огород раскинулся на косогоре и тянулся, спускаясь к самой реке. Поливать было удобно, но долго, огород был большой. Айгуль, Роберт и Арслан с полными ведрами поднимались в огород, а с пустыми легко сбегали к своей речке. В дождливые дни эта работа отпадала. Небо щедро поливало огород, и после дождя земля омолаживалась изумрудной зеленью. Воздух наполнялся благоуханием влажной черной земли, травы, деревьев.
Глава V
I
Резеда готовила свой сценический спортивный костюм, Айгуль повторяла стихотворение. Завтра они собирались участвовать в школьной художественной самодеятельности. Концерт проводился обычно в сельском клубе, и смотреть его приходили все желающие.
– На сцене, вставай не в глубине, а пройди вперед, чтобы тебя слышали и в задних рядах, – учила Гульзифа дочь.
– Так и сделаю, – отозвалась Айгуль.
Резеда начала репетировать свой гимнастический этюд с обручем. В школе она увлекалась гимнастикой. Физкультура была ее любимым уроком и в школьных соревнованиях по гимнастике она всегда занимала первое место. Резеда была тоненькой, с длинными ногами.
– Завтра не заплетай волосы, и собери их в виде хвостика, – посоветовала она, садясь на шпагат, – так современнее.
– Мама, а ты придешь в клуб смотреть концерт? – спросила Айгуль занятую домашней работой маму.
– Может быть и приду.
Айгуль не очень-то поверила вечно загруженной домашними делами маме.
Абзанский клуб стоял в середине села на берегу Ассель. К нему сходились два моста: железный широкий и деревянный узкий. По железному мосту в клуб, а также в школу, на почту и садик ходили те, кто жил в центре села. По деревянному мосту ходили обычно ученики из интерната и все, кто жил на улице Школьной. Клуб был старый, выстроенный из бревен, обмазанный глиной, побеленный известкой. Он имел вестибюль, огромный зрительный зал, сцену. Со сцены можно было спуститься в красную комнату, где на длинном столе, покрытом красным кумачом, лежали подшивки газет, а также в костюмерную и гримерную комнатки, откуда имелся выход на улицу. А перед клубом была огромная площадь, которая заканчивалась крутым обрывом в Ассель.
На другой день Айгуль прибежала домой, бросила портфель, вымыла руки с мылом и переоделась. Наспех пообедала, отказавшись от горячего перлового супа с мясом, который мама приготовила в чугунке в печи. Однако готовиться к концерту стала не спеша. Она вычистила щеткой школьную форму: коричневое шерстяное платье. Белый парадный фартучек, манжетки и воротничок висели уже проглаженными. Их она приготовила еще с вечера. Перед уходом она положила проглаженный белый капроновый бант в карман и, еще раз пригласив свою мамочку, побежала в клуб.
В костюмерной вовсю шли приготовления. Светловолосая Марина, дочь классного руководителя класса Айгуль, уже крутилась перед зеркалом. Она была ведущей концерта, запевалой хора, душой всех концертов и большой кокеткой. Резеда уже переоделась и занималась растяжкой. В зале свое место заняла комиссия. В костюмерной негде было яблоку упасть. Хористки-девушки делали себе начес.
Айгуль подготовила то же стихотворение Мусы Джалиля, которое читала на конкурсе в Ермолаеве. В Абзане не видели ее выступление и еще не слышали это стихотворение. Теперь она знала, что Муса Джалиль был татарским поэтом-антифашистом, читала про его Моабитскую тетрадь, а также то, что он погиб в застенках гестапо, замученный эссесовцами.
Когда Марина объявила ее номер: "…читает ученица шестого класса Райманова Айгуль", она вышла на ярко освещенную сцену. Она прошла вперед и тут же в глубине зала увидела лицо своей мамы. Волнение ее прошло, и она была благодарна маме. Все-таки она вырвалась из дома посмотреть на выступление ее и Резеды.
Когда она уходила со сцены, услышала, как за спиной зал взорвался бурными аплодисментами.
– Молодец! – за кулисами Антонида Ильинична обняла ее за плечи, – хорошо выступила.
А ей уже не терпелось прийти домой и узнать, понравилось ли маме ее выступление.
Мама была горда за нее и весь вечер хвалила.
– Да, конечно, – сказала она потом задумчиво, – тема войны может всех затронуть за живое. Во всех семьях кто-то погиб или не вернулся с войны. Мы вот до сих пор точно не знаем про младшего брата Гафура.
– Вам в войну пришла похоронка? – спросила Айгуль.
– В войну пришло извещение, что он погиб за Родину и похоронен в братской могиле в селе Балыково, где-то в Белоруссии. Все хочу написать пионерам-следопытам, чтобы они подтвердили это. Есть ли среди имен погибших и имя моего младшего брата.
– А сколько ему было лет, когда он погиб?
– Да все они были с двадцать пятого, – сказал сидящий рядом отец, – что они могли знать? Стали пушечным мясом. Мой младший братишка Галим был совсем ребенок, когда умерла наша мать. Он вырос без материнской ласки, детства у него не было, мальчишкой забрали в войну, так и погиб. Не увидел такой хорошей спокойной, сытной жизни. Под Житомиром лежит, в чужой земле.
– А почему твоего младшего брата зовут так же, как нашего Галима?
– Чтобы его имя не осталось лежать в земле, – ответил отец, – твой брат носит его имя. Мы с твоей мамой так решили, когда он у нас родился в Райманове. – Отец чистил шомполом свое двуствольное ружье
– А как Зайнаб вы дали имя? – полюбопытствовала Айгуль. Про свое имя она давно уже расспросила у мамы.
– У твоего отца была первая любовь по имени Зайнаб, – ехидно заметила мама.
– Мама твоя увидела меня в первый раз на берегу Сакмары, бросила ведра, коромысло, подбежала ко мне, обвила руками мою шею и взмолилась, чтобы я ее взял в жены. Не могла устоять перед моей красотой, – весело ответил отец.
– Не болтай чепухи! – фыркнула мама на это.
II
Комиссия отобрала всего три номера на районный смотр художественной самодеятельности. Среди них были выступления Резеды, Айгуль и ансамбля песни, созданный Антониной Ильиничной.
В один из зимних дней их освободили от учебы, выделили трактор с санями, который повез их в районный центр в село Исянгул. Дорога то поднималась в гору, то отпускалась. Здесь было царство зимы и снега. Им было завалено все: горы, леса, поля. Дорога была полностью занесена. Самый надежный на таких дорогах трактор медленно, но – верно, вез участников на смотр, сердито ревя мотором. Всем было весело на просторных открытых санях. Зимняя стужа их не брала. Отцовские тулупы с огромными воротниками поверх пальто защищали ребят и девчонок от ветра, ноги были в шерстяных носках и в валенках, пуховые платки матерей были накинуты поверх шапочек. Ну а в дорожных сумках девчонок лежали платья для выступлений, белые блузки, темные юбки с модной складкой, туфельки и капроновые чулочки. Вместе с ними ехала руководитель Антонида Ильинична. Их учительница немецкого языка, душа и организатор концертов, покровительница всех юных талантов абзанской школы.
В Исянгуле они вошли в большой красивый Дом культуры. Зрительный зал, сцена была во много раз больше, чем в абзанском сельском клубе. За кулисами был простор, сцену освещали рампы, занавес был тяжел и сшит из зеленого бархата. Если в маленькой костюмерной абзанского клуба все знали друг друга, то здесь они готовились к выступлению со многими незнакомыми конкурентами из сел и деревень Зианчуринского района.
Концерт был впечатляющим. Номера объявлялись в микрофон, и артисты выступали перед ним.
На другой день, рано утром, когда волнения были позади, а приятные впечатления с собой, молодежь вернулась в село. Результаты конкурса обещали сообщить позже по телефону.
Урок алгебры уже заканчивался, когда в класс вошел завуч школы. Айгуль поднялась вместе со всеми для приветствия учителя.
– Можете сесть, – жестом указала и грозно сверкнула своими очками математичка, прозванная шестым классом "пантерой" за чрезмерную строгость, сухость и неизменный черный костюм. – Я сразу прошу прощения, Минигуль Латыповна, за то, что прерываю урок, но дело срочное, – обратился он к учительнице. – Из вашего класса, – тут он повернулся к классу, – Райманова Айгуль прошла в областной смотр художественной самодеятельности.
Тут учитель отыскал глазами Айгуль.
– Райманова Айгуль, я тебя поздравляю за успешное выступление! Ты прославила нашу школу! Айгуль, смотр состоится в городе Кумертау. Ты освобождаешься от занятий, иди домой и готовься. Подробнее я уже объяснил твоей сестре.
Айгуль покраснела от волнения и радости. Потом она собрала учебники, тетрадки и пошла домой. Как, оказывается, приятно свободно отправиться домой в то время, когда твои одноклассники еще сидят за партами на уроках!
– Ваша дочь едет в Кумертау! Она заняла первое место в конкурсе – с кокетством сообщила Айгуль маме, которая месила тесто на кухне.
Гульзифа обрадовалась успеху дочери, а когда пришла Резеда и сообщила ей о том, что только два выступления, ее и Айгуль, были отобраны комиссией как лучшие для областного смотра, то еще больше удивилась.
На другое утро сестры, собравшись, вышли в центр села. Зимой нелегко выехать из села куда-либо. Дороги занесены, регулярные автобусные сообщения прекращались зимой, грузовые машины ездили, буксовали в снегу, пока их не вытаскивали проезжие трактора. Таким образом они и доехали до Тюльгана. Отсюда в час дня отходил поезд в Уфу, останавливаясь в городе Кумертау.
В зале ожидания в Тюльганском железнодорожном вокзале было тепло, и Айгуль, согревшись, встала со скамьи, начала читать стенды в зале, а Резеда осталась сидеть возле печки. Рядом с ней сидел молодой мужчина. До отъезда еще оставалось время. Айгуль вышла из здания вокзала. Природа Тюльгана вовсе не похожа на абзанскую. Она не увидела гор, – только заснеженную степь, черный снег вокруг рельсов и лесопосадку. Ей как-то было странно видеть высаженные в ряд деревья. Она привыкла к горам, лесам. А здесь была равнина. Где-то она слышала, что здесь стояли полки Салавата Юлаева…
Айгуль вернулась к сестре, достала из сумки дорожные шахматы в миниатюрной пластмассовой коробке, которые ей подарил Галим агай ко дню рождения.
– Поиграем, – предложила она. Резеда нехотя согласилась. В шахматы их научил играть Галим агай.
Айгуль выигрывала. Молодой человек, заинтересовавшийся их игрой, подошел и начал подсказывать ходы Резеде. У своей сестры она бы запросто выиграла, но против мужчины, как начинающая шахматистка, она была слаба и в конце концов проиграла.
Вечером они были в Кумертау. В городе они нашли Дворец культуры. И тут их ждало разочарование. Областной конкурс художественной самодеятельности отгремел днем. Они опоздали. Разочарование Айгуль смешивалось с чувством восторга от великолепия дворца. Сестра разговаривала с женщиной, работником дворца культуры, которая имела представительный вид, пышную прическу и строгое элегантное шерстяное платье, а Айгуль рассматривала дворец. Здесь была парадная лестница с позолоченным орнаментом. Такой красоты она еще не видела. Это был настоящий дворец.
Доброжелательная женщина выразила сожаление и определила их на ночлег к одной женщине. Эта была маленького роста приятная женщина. Она повезла их к себе домой. Жила она в двухкомнатной городской квартире. Айгуль было интересно узнать, что ее сын учится в той же школе-интернате в Ермолаево, где год проучилась и она. Учился он, со слов Розы апай, в старших классах. Айгуль сразу его вспомнила, когда он вошел в комнату и, улыбаясь, поздоровался с ней. Она тоже улыбнулась ему. Они узнали друг друга.
Назавтра сестры уехали домой. Они так и не узнали, чьей нерасторопности они обязаны своей неудачей, но чьей вине они приехали с опозданием на один день. Никто им не объяснил. А может быть, было виновато просто бездорожье глухомани, каковым было село Абзан на юге Башкортостана.
III
Всю зиму продолжалась концертная деятельность всех участников художественной самодеятельности из Абзанской школы. Антонида Ильинична организовала и составила концертную программу, и школьники средних и старших классов выезжали с ней в близлежащие села и деревни.
Концерты давали по субботам. В центре села их ждал трактор с просторными санями, и после занятий в школе к нему спешили артисты. Ребята шли с зачехленными гитарами, грузили барабаны, баян. Так начинались их двухдневные маленькие гастроли. На них все ребята и девчонки чувствовали себя свободно, и для них это было ответственное и веселое времяпровождение. Ведь они выступали не перед строгой комиссией, а перед зрителями, которые, прочитав афишу в клубе, пришли в свой клуб посмотреть концерт молодых исполнителей.
В самом начале концерта конферансье, задорная Маринка, своим громким звонким голосом объявляла, что деньги, вырученные от этого концерта, пойдут в фонд помощи для Вьетнама, борющегося против американского капитализма. Гвоздем программы был созданный Антониной Ильиничной вокально-инструментальный ансамбль "Дружба". Маленькая симпатичная Марина была в нем солисткой. Она не столько имела прекрасный голос, сколько была смелой и бойкой. Марина красиво одевалась, резко отличаясь от всех остальных девчонок в нарядах, и свой маленький рост не считала недостатком. Айгуль относилась к ней с симпатией. Маринка всегда заставляла окружающих засматриваться на себя. Все девчонки школы шушукались про нее за ее спиной. На таких концертах Марина пела песни только о любви. Но Айгуль нравились мелодичные песни другой солистки, неразлучной подружки Марины – Накии. Гитаристы-парни в ансамбле выходили на сцену в жилетках и в темных очках. На сцене они не признавали строгих пиджаков.
Айгуль нравились эти поездки. Рядом была Резеда, и Айгуль поневоле вступала в круг общения старшеклассниц, а это было очень интересно. Старшеклассницы создали ансамбль "Березка" и пели русские народные песни. У всех у них были красивые голоса, и выступали они в зеленых длинных до пят сарафанах, белых блузках и головы кокетливо повязывали платочками. Единственное, что не хватало современным, как на подбор белолицым башкиркам в их перевоплощении в русских красавиц, так это длинных кос. Все они были пострижены по моде. О школьной форме они давно позабыли и одевались, следуя моде, и даже зимой ходили в школе в капроновых чулочках и туфельках на каблучках. Иных нельзя было отличить от молоденьких учительниц. Они тоже делали начес на голове, укладывали волосы и покрывали блестящим лаком. Все это не мешало им задушевно исполнять популярные народные песни и нравиться зрителям, срывая горячие благодарные аплодисменты.
С наступлением весны, таянием снегов и половодья поездки прекратились. Последняя четверть учебного года много значила для старшеклассников. Они начали подготовку к экзаменам.
Глава VI
Гульзифа с утра, прокрутив сепаратор, решила приготовить на завтрак пшеничную кашу со свежими сливками. Это был легкий завтрак, и мужчины не довольствовались только этим, поэтому она разожгла печь в летней кухне и замесила пресное тесто.
– Мама, давай печь лепешки не на жире, а сухими, а потом к ним подадим сливки. Мы таким образом давно не пекли, – обратилась Айгуль.
Сегодня она проснулась рано, успела отнести по просьбе матери банку молока соседской одинокой бабушке и, как всегда, когда мама что-либо пекла, крутилась рядом.
– Ладно, Сепиль, если ты так хочешь, пожалуйста. – согласилась мама.
Услышав свое домашнее имя, а также по тону голоса матери, Айгуль определила, что у мамы отличное настроение. Вообще, она часто слышала в свой адрес благодарные слова своей матери. Мать не скупилась на похвалу. После того как Зайнаб уехала учиться в Уфу, старшей из детей осталась Резеда, но помощницей матери была она. Резеда никогда не проявляла особого рвения к делам.
Она сгребла горячие угли в печке и поставила на них сковородку калиться. Затем начала собирать завтрак. Расстелила скатерть в клетку, поставила сахарницу, разложила всем чайные ложечки, чашки с блюдцами, поставила большое блюдце со сливками, приготовила заварник для чая и поставила коробку чая рядом. Приготовила стопкой тарелочки для каши. Самовар уже гудел рядом с печью. Мама одновременно пекла лепешки и смотрела за молоком, чтобы оно не убежало.
До чего приятным получился завтрак! Айгуль с удовольствием съела пшеничную кашу с нежными сливками по середочке и пила чай с лепешками, макая их в сливки. Хотя мама поставила сливки отдельно для взрослых и еще для детей, чтобы не тянулись, однако брезгливая и утонченная Резеда положила сливки в блюдце отдельно для себя сразу же. Младшие тут же последовали ее примеру.
– Что будешь делать – убираться на кухне или приберешь дом? – сразу после завтрака спросила Айгуль сестру. Она боялась, что ей достанется и то и другое, как это бывало часто.
Резеда выбрала дом. Айгуль спокойно взяла ведро, чтобы вначале натаскать полный бак воды. Во двор медленно входила соседка. Она пришла, опираясь на палку, спина ее никогда не выпрямлялась, и она ковыляла согнувшись. Бабушка пришла к отцу. Он был в переулке, мать в огороде осматривала ростки и заодно пропалывала грядки. Айгуль быстро вынесла табуретку и поставила у дверей летней кухни, пригласив ее сесть.
Гульзифа пришла с огорода и поздоровалась с соседкой. Она знала, зачем пришла Загида иняй. С вечера прошедшего дня Алмабика договорилась с ней о поездке в лес. Гульзифа передала ее просьбу мужу. Амир согласился. Однако Загида иняй все равно сама пришла к соседу, боясь, что важное дело перенесется на другое время.
Амир, положив топор в таз с водой под умывальником для размачивания, подошел и поздоровался с соседкой, справился о ее здоровье.
– Айда, Амир сосед, съездим за березовыми ветками. Веники нужно вязать именно сейчас, когда по-старому кончается май месяц.
– Есть, товарищ командир! – отозвался соседке Амир.
Загида иный тихо засмеялась беззубым ртом на шутку соседа.
– Я уже привел лошадь. Сейчас поедем. У нас тоже кончаются связанные веники и было бы хорошо запастись, – ответил Амир.
– Сама уж я не смогу поехать. Пришлю Алмабику, – еле вставая, произнесла бабушка.
Айгуль никогда не видела, чтобы она выходила на улицу, и было даже странно видеть ее здесь, хотя она часто видела ее, заглядывая к Галие.
– Мама, я тоже с вами, – встрепенулась Айгуль.
Ей не отказали, тем более дома есть, кому остаться. Айгуль знала, что Резеда скорее будет убирать и кухню, и дом с тремя комнатами, чем поедет куда-то с толпой, да еще с родителями.
Отец запряг лошадь, подошла Алмабика Шакировна. Мама бросила на телегу плащ-палатку. Отец положил второй топор. Айгуль уселась сзади телеги, на свое любимое место, причем смотря не вперед, а назад. Она увидела, как Галия, проводив маму, осталась у них с Резедой, а ей того и надо, чтобы ее оставили в покое, и она могла вдоволь поговорить и пообщаться с подругой.
Проезжая мимо кладбища, Айгуль услышала тихий голос матери, произносящей молитвенные слова. Отец, проехав кладбище, свернул в сторону Беляй-тау. Айгуль любила бывать на природе и никогда не упускала такую возможность.
Березки шумели молодой листвой, отец вооружился топором. Женщины раскинули на траве плащ-палатку и сели, разговаривая о том, до чего чист и свеж воздух. Айгуль же считала, что воздух везде одинаковый. Чтобы ускорить работу, женщины начали обламывать ветки.
Айгуль любовалась разнотравьем луга. Она вовсе и не собиралась делать букет из полевых цветов. Сорвать цветок в самом начале лета? Нет, пусть растут. Пусть они тоже смотрят на синее небо, на белоснежные кучевые облака, нежатся так же, как она, на солнце, упиваются летним дождем и обдуваются нежным ветерком. Пусть живут и радуются, как радуется и живет она.
Летом Айгуль осталась без подруг, совсем одна. Асию играть, как всегда, не очень-то отпускали, Таня уехала к своей тете в Кувандык. Айгуль сдружилась с Венерой, внучкой Сабиры иняй, которая каждый год приезжала на каникулы из города.
Каждый день, ровно в двенадцать часов, Венера заходила за ней. Айгуль надевала купальник под платье, и они шли на Ассель на свое место купания, возле школьного интерната. Вода в реке была холодной, она обычно нагревалась за день, но подружки были верны себе и неизменно изо дня в день ровно в полдень шли купаться. Кроме них, в это время никто не купался. Они болтали, дрожали от холода, после купания шли домой и долго грелись на пологой крыше сарая у бабушки Венеры.
Айгуль находила Венеру немного наивной. Но она была добродушной подружкой, по-городскому красиво одевалась и была кокеткой. Их дружба, совместные купания внезапно оборвались и уже не возобновились. В один день ближе к полудню Айгуль зашла в огород, расположенный напротив летней кухни, и потрогала свой купальник, висевший на бельевой веревке. Он высох, она сняла его с прищепок и посмотрела на небо. Собирался дождь. Небо заволокло тучами, стало черно и подул резкий и сильный ветер. Айгуль с удивлением посмотрела на могучие осокори и могучие тополя, растущие через двор у дома Карабулат агая. Листва от ветра издавала истошный шум, а потом страшно загудела. Гульзифа выскочила из кухни и посмотрела на небо.
– Быстро зайдите в дом, – только и успела она сказать детям. Ураган страшной силы налетел внезапно. Айгуль вместе с Арсланом в ужасе вбежала в дом. Вслед за ними в открытую дверь ворвался порыв ветра и выбил две оконные рамы. На улице послышался звон разбиваемого стекла.
Амир выскочил во двор, позвав Роберта, не вытерпев, за ними выбежал и Арслан. В пустые окна было видно, как ветер гнет деревья. Первый страх у Айгуль прошел, и она решила посмотреть, что делают во дворе родные. Выйдя во двор, она остолбенела: половины крыши летней кухни как не бывало. Отец и два брата тросами перетягивали крышу дома.
Ураган так же внезапно стих, как и начался. Мама шла со стороны речки.
– Крыша на берегу валяется. – сказала она отцу. Айгуль с Резедой принесли с середины улицы сломанные рамы. Они были без стекол. Потом пошли на речку посмотреть, куда отнесло крышу их кухни. Айгуль шла босиком. Земля была черной и мокрой, но ней стекали ручьи к реке. Сама вода в реке была мутная и грязная. Деревья кругом стояли мокрые, с них стекали крупные капли дождя. Опять стало светло, грохот, гул сменились тишиной. Горы, земля, деревья – все было омыто дождем. Крыша, цельная, валялась на берегу с противоположной стороны у подножия крутого берега и была наполовину в реке. Вернувшись во двор, сестры услышали, как отец ругается своими излюбленными нецензурными словами, осматривая двор.
– Иди посмотри, другие дома и дворы как стояли, так и стоят, а ты все говоришь: я работаю, я работаю, -не выдержала мать, выходя из кухни. – Ты работаешь спустя рукава и совершенно не думая.
Айгуль побежала на улицу посмотреть на соседские дома. Смерч их не тронул. А шиферная крыша их веранды была разбита на куски поваленным кленом.
– Надо позвать кого-нибудь из сельсовета, – сказала Гульзифа, – может, помощь окажут.
Амир с Гульзифой решили пока не восстанавливать разрушенное. Комиссия пришла в составе из двух человек. Осмотрев последствия урагана, они записали нанесенный ущерб стихийным бедствием и ушли. Через несколько дней комиссия вынесла решение оказать помощь в размере тринадцати рублей с копейками.
Гульзифа, и до этих пор всегда скептически относившаяся к советской власти, была возмущена.
– Платить всю жизнь налоги и получать копейки в помощь, когда пришла настоящая беда. Наше государство не даст себя обмануть. Зато оно всю жизнь с успехом обманывает нас. Еще трубят о каком-то социализме, коммунизме, – усмехалась она. Отец отмалчивался. Он не любил рассуждать, а политикой интересовался редко. Лишь иногда он ловил по приемнику "Голос Америки" и перед сном слушал, как он считал, клевету на Советский Союз.
После отъезда Венеры домой, оставшись одна, Айгуль все лето посещала библиотеку. Это было ее давнишнее любимое занятие. Романы она читала с четвертого класса, перечитав до этого все детские сказки, приключения, рассказы и повести.
Гульзифе не нравилось, что дочь так много читает, однако и сама иногда
брала ее очередной роман и читала по раннему утру, когда сидя крутила ручку сепаратора, выделывая сливки. Особенно ей понравился роман "Водоворот", и она жалела девушку, которая отдалась богатому князю, так и не решившемуся порвать семейные узы.
Мама быстрее Айгуль прочитала эту книгу и делилась с ней впечатлениями, а она позднее, дочитав до конца книгу и выслушав мнения матери, поняла всю безысходность, отчаяние их несчастной любви. Да, девушка была несчастна, но еще несчастней был сам князь.
– Мама, я в библиотеку. – отпросилась Айгуль у мамы.
– Ты же совсем недавно там была, – отозвалась недовольно Гульзифа, теребя козий пух. Она начинала вязать новую шаль.
– Я уже прочитала эту книгу. Вот посмотри, как она называется, очень интересная книга. Мне она очень понравилась. – показала Айгуль маме книгу.
– Лучше бы ты научилась вязать кайму и помогала мне, быстрее шаль бы вязалась, мне бы легче было, – ответила на это Гульзифа.
Айгуль помогала маме, когда она вязала шаль на продажу. Вместе с ней она распускала крашенные хлопчатобумажные чулки на две нитки. Так они делали основу ниток, когда не было в продаже в Саракташе специальных мотков пряжи. Кроме этого, она всегда сучила нитки и, сидя вечерами рядом с мамой, вязала изнаночную сторону каймы. Мама в это время вязала большую центральную часть шаля, а также лицевую сторону каймы. Класть узор и вязать зубчики еще не умела.
– Ладно, сделай мне нитки, и я буду учиться. А пока я пошла в библиотеку, – ответила она.
– Не читай много. Ладно, Галим зачитывался ночи напролет до армии. Но он все-таки будущий мужчина. Мужчина должен быть грамотным, образованным, знать обо всем, а тебе-то зачем эти книги? – спросила Гульзифа.
– Я тоже хочу все знать, – ответила Айгуль, не придавая особого значения ни словам матери, ни своему ответу.
– Я не говорю, чтобы ты вообще не читала, – немного смягчилась Гульзифа. – читай, но умеренно, а не так, как это делаешь ты. Тебя же не оторвешь от книги, если она попадает к тебе в руки. Не ходи, не занимайся никчемным делом!
В библиотеку Айгуль все же пошла. В семье Раймановых дети делали все, что хотели. Родители не подавляли добрых желаний своих детей, не мешали, если не могли сами содействовать.
Школьная библиотека удовлетворяла Айгуль первые три класса, а потом она записалась и перебралась во взрослую сельскую библиотеку. Благо она находилась совсем рядом с домом, между интернатом и магазинами.
Как она любила здание библиотеки! Оно ничем не отличалось от жилых домов абзанцев, разве что по длине. Для нее же это было почти святое место. Сюда она всегда ходила одна. Без подруг. Она не хотела ни с кем делиться духовным богатством, которое она находила в этом, таком желанном для нее месте.
Библиотекарь – Валит агай, сельский интеллигент в очках, вычеркнул в ее карточке сданные книги, и как всегда, произнес спокойно неизменные слова: "Иди выбирай".
Айгуль после этого прошла мимо двух полок, полностью заставленных книгами в красном переплете. Эти книги стояли ровно, одна к другой и в таком идеальном порядке, как будто к ним не прикасались годами. Марксизм-ленинизм ее не интересовал. Там, в глубине комнаты, был отдел зарубежной литературы. Она долго выбирала книги, бросая взгляд сначала на имя автора, с какого языка переведена книга и бегло читая краткое содержание книги. Айгуль остановила выбор на книге одного монгольского писателя, а также на книге под названием "За спичками". Она шла домой с книжками, радуясь предстоящему вечеру. Она шла в библиотеку и возвращалась всегда медленным шагом, отдаваясь размышлениям, мечтам, осмысливая прочитанное.
Айгуль пройдет два двора, потом обширный сад школьного интерната и вступит в свою, даже не улицу, а в маленький проулок, который начинался со стоящих очень близко, калитка к калитке, друг против друга домов Васили-апай и учителя-биолога Вали Саитовича, с их роскошными садами и цветниками.
Это был кратчайший путь. Но очень часто, повторив этот путь, взрослея и переходя из класса в класс, она, даже не осознавая, сама воспитывала себя, создавала свой внутренний мир и лепила собственный образ. Одновременно, она, читая романы, рано познавала взрослый мир, куда стремились скорее попасть все девчонки, мечтая быстрее повзрослеть. Айгуль и не подозревала, что это всего лишь книжный мир, вымышленный, что она портит себя с самого начала, создавая свой, своеобразный образ мышления. Нет, она уже теперь нисколько не похожа на своих сверстниц. Через книги она получила возможность сравнивать, сопоставлять – все и вся. Это был ее путь к самосовершенствованию. И к великому самообману. Она, увлекаясь романами, не замечала, что отрывает себя от действительности окружающей жизни.
Глава VII
I
Очень обидно, что так быстро лето прошло. С нетерпением дожидалась Айгуль, считая дни, первого сентября. Последнюю неделю она пребывала в приподнятом настроении. Она ждала встречи с одноклассниками, классом, школой.
Утром, первого сентября, светило яркое солнце, день обещал быть погожим, в небе разлилась синева. И хотя ранним утром было еще прохладно, она решила одеться как обычно первого сентября: в белую блузку и темную юбку. Последний штрих перед зеркалом – повязав красного галстука, и она готова. Айгуль давно уже не ходила в школу вместе с Робертом, как это бывало в начальных классах, когда они были неразлучные двойняшки-малыши.
За ней зашла Таня с букетом из красных георгин. За Робертом пришел Марат.
Айгуль как-то была равнодушна к цветам. В первый и последний раз она пришла с букетом цветов первого сентября в школу, когда пошла в первый класс. Ее никогда не привлекали собранные в букет садовые цветы, как бы пышны и красивы они не были. Лишь однажды она залюбовалась цветами, когда цвели предвестники весны, подснежники. Букетик этих цветов ей привез отец с Акбулат-тау. Держа в руках цветы невысоких абзанских гор и вдыхая аромат, она видела всю хрупкость цветочков, бархатистость лепестков и нежные оттенки. Любуясь ими, она слышала, как отец, распрягая лошадь, поет во дворе своим свободным красивым голосом песню об этих цветах:
Юҡ мин үлмәҫ инем
Умырзая кеүек
Умырзая кеүек бойоғоп…8
Ей стало жалко эти цветы. Почему же так коротка их жизнь?
В школьном дворе подруги расстались: и Айгуль и Тане надо было отыскать свой класс. Класс Айгуль собрался возле трех отдельно стоящих кленов. Отличницы Наиля и Залифа, неразлучные подружки, стояли чинно, Розалия, не успев прийти в школу, как всегда, подшучивала над девчонками, дразнила мальчишек, которых она не видела три месяца, а также смеялась и над собой, и над собственными шутками. Ее задор передавался остальным, и все стояли улыбаясь. Подошла маленькая Айсылу из Ниязгула. Ее тоже встретили радостными возгласами. Девочки обменивались новостями, говорили о прошедших каникулах: кто где побывал и как отдыхал. Затем разговор благополучно перешел на девичьи сплетни.
– Смотрите, абзанская знаменитость стоит, – усмехнулась Розалия, обратив внимание всех подруг на Марину.
– За лето нисколько не подросла, все такая же кнопка, – съязвила Гульсара.
Все девчонки класса уважали своего классного руководителя Владимира Матвеевича. Это им нисколько не мешало недолюбливать его дочку Марину.
Марина училась на класс выше и была активисткой школы. Марина своим звонким голосом вела все пионерские сборы, была ведущей во всех школьных мероприятиях, она могла быть и снегурочкой на елке, и диктором школьного радио. Однако для девчонок-сверстниц Марина, оставалась воображалой номер один.
Айгуль получше знала Марину и, в общем-то, ничего не имела против. Она тоже взглянула на нее. Объект первой сплетни – Марина – стояла возле школьных акаций с огромным букетом георгин и тоже в кругу своих одноклассниц. Айгуль поразилась ее волосам. За жаркое лето они выгорели и были, как лен. И сама она тоже была одета в белую с кружевами блузку. Яркое солнце щедро золотило школьный двор и Марину, и, казалось, что она и сама светится, так гармонировали лучи солнца и ее льняные волосы, и ее белобрысые бровки, и ресницы, и тонкая белоснежная блузка.
Сентябрь месяц был временем раскачки. Ученики после беззаботного лета постепенно входили в ритм школьной жизни. Учителя после продолжительного летнего отпуска были веселы, свежи и с добротой смотрели на своих учеников.
Айгуль, придя из школы домой, весело рассказывала о своих делах в школе, пообедала с мамой и тут же вышла в огород выкапывать картошку. Солнечная, теплая и сухая погода располагала к уборке урожая в личных хозяйствах. Картофель выкапывала мама, Айгуль, никогда не знавшая тяжелой физической работы, подбирала клубни в цинковое ведро. Она смотрела, как сухая земля превращается под лопатой в черную прохладную тучную землю с лиловыми, красными клубнями. Мама успела несколько раз похвалить урожай этого сезона. Айгуль расспрашивала маму о том периоде ее жизни, когда она работала учительницей. Эти годы, по рассказу мамы, пришлись на годы войны и послевоенное время. Оказывается, тогда было очень трудно с бумагой, тетрадей не было, и ученики писали на газетах карандашами. А сейчас за работу в тетради, выполненную простым карандашом, учителя ставили двойку.
– Мама, пусть Роберт тоже собирает! Что я одна да одна, – проснулся через некоторое время в Айгуль дух соперничества, присущий только близнецам.
– И он занят, я велела ему натаскать дров и воды в баню, – откликнулась Гульзифа, собрав ботву в одну кучу.
Айгуль посмотрела в сторону бани, выстроенную отцом для удобства прямо на берегу речки. Роберта она не увидела за огородом, и подумав, что он гоняет на своем велосипеде, хотела и дальше возмутиться, но тут заметила, как брат с огромной охапкой дров на руках спускается к реке по переулку. Она успокоилась. А Резеда всегда умела незаметно ускользнуть от домашних дел или создать видимость занятости по дому. Сидит, наверное, у Галии.
В огород вышел отец.
– Мне нужны деньги, – сказал он. Взяв охапку ботвы, он понес ее к изгороди.
– Что ты собираешься делать?
– Надо бы зерно купить для птиц. Съезжу на мельницу, пока мельник там.
– Дитя мое, вынеси мне кошелек – попросила мама.
Айгуль послушно встала и пошла в дом. Напившись воды и взяв кошелек, она вернулась и протянула кошелек маме.
– Дай мне двадцать копеек на кино, – воспользовалась она случаем.
Мать оставила ведро, отец воткнул лопату в землю.
– На, возьми, – отыскала мелочь мама.
– Слышала, Говорухин умер сегодня, на мотоцикле разбился, когда из Лукьяновки возвращался, – сообщил отец, засовывая рубли в карманы брюк.
– На склоне плато не удержал мотоцикл.
– Какое горе. Это же ваш учитель! – ахнула мама, посмотрев на Айгуль.
Мама вслух по-башкирски начала жалеть погибшего, его жену, родню, детей, добавив, что и они остались без своего учителя.
– Мама, а что это за плато, о котором говорил папа? – спросила она.
– Так здесь называют Зилаирское плато. Чтобы подняться на него, надо преодолеть очень высокий и крутой склон. Это очень опасное место для водителей. На плато отец твой с братьями каждый год заготавливает сено для себя и для почты.
Известие о гибели учителя вызвало в Айгуль чувство жалости. Она еще не знала, что означает смерть. О смерти она лишь слышала, никогда не сталкиваясь вплотную. По рассказам родителей, она знала, что ее бабушки и дедушки очень мало жили, умерли рано, задолго до ее рождения. И виною тому были какие-то тридцатые-сороковые годы, когда везде были репрессии, болезни, голод и нищета. Расспрашивая маму, она так и не поняла ясно об этих годах…
На другой день в классе девочки решили пойти попрощаться со своим учителем. Говорухины жили почти на краю села, напротив высокого Сусак-тау. Девочкам пришлось пройти пол села. Чем ближе подходили они к воротам дома, тем медленнее они шли. Айгуль как-то оробела. Никто не хотел заходить первой. Все старались оказаться где-то в хвосте.
– Я пойду первая, – заявила решительно маленькая Айсылу, оборвав тихие пререкания девочек и направилась в открытые ворота одна. Она шла не оборачиваясь, даже не посмотрев, идут ли следом подруги. Не ожидая такой решительности от Айсылу и удивляясь смелости в общем-то неприметной одноклассницы, следом направилась и Айгуль. Ее застенчивость шла от того, что она не знала, как вести себя в подобных ситуациях: что надо сказать и что делать. Девочки вошли в дом. Сидящая у изголовья мужа, тетя Лиза все поняла.
– Проходите, – тихо сказала она. При виде учеников мужа у нее навернулись слезы на глаза.
Девочки подошли к учителю и, увидев его, тихо ойкнули. Кто-то за спиной Айгуль всхлипнул.
Айгуль из-за спины Айсылу увидела желтое застывшее лицо Владимира Матвеевича.
Сколько раз он отчитывал их на классных часах. Он был строг, краток и никогда не позволял себе повышать голос. Мальчики были горды, что их классный руководитель – мужчина, а девочки уважали его.
Айгуль почему-то вспомнила поход класса на велосипедах в начале лета этого года, сразу после окончания шестого класса, который им организовал Владимир Матвеевич. Он умело ехал впереди, а они весело крутили педали, вслед за ним. Иногда некоторые устраивали соревнования друг с другом. Ехали они по проселочным дорогам, а обедали прямо на лоне природы…
Теперь странно было видеть своего учителя таким безмолвным, с закрытыми глазами. С ужасом она видела, как из его уха стекает какая-то прозрачная жидкость вперемежку с кровью. Тетя Лиза белым платочком бережно и осторожно вытерла ему ухо.
Хоронили Владимира Матвеевича всем селом и всей школой. Похоронная процессия вышла из села и почему-то направилась в противоположную сторону от кладбища. К удивлению, Айгуль, за огромной пашней, правее Акбулат-тау, на пологом склоне горы, между высаженными белыми березками было еще одно кладбище, о котором она даже и не подозревала. Здесь не было на памятниках тонкого полумесяца, как на зиярате, а на могилах стояли кресты. Они были выкрашены в небесно-голубой цвет. Белые молодые березки стояли с золотой кроной. Стоял желто-багряный сентябрь. Айгуль, разглядывая это, поняла, что, оказывается, существуют мусульманские и христианские кладбища.
Ученики школы встали в ряд перед кладбищем. Учителя молчали, школьники стояли чинно. Прощальное слово взял седой человек в сером пальто. Свою фуражку он держал в руке. Говорил он медленно, серьезно, печально.
Осиротевший, оставшийся без классного руководителя, класс с похорон уходил последним. Остальные классы со своими классными руководителями ушли раньше, а они еще долго стояли возле могилы. Им некому было сказать: "Ребята, а теперь пойдем домой".
Кассным руководителем седьмого “В” класса стала пришедшая в школу сразу после одиннадцатого класса и уже три года преподававшая в школе иностранный язык, Ирина Павловна. Она была молода, высока и симпатична. Их новая классная руководительница носила модную стрижку, одевалась красиво, носила модное пальто “джерси” и красила губы в бледно-розовый цвет. Айгуль она нравилась. Ирина Павловна, несмотря на свою молодость, отлично владела классом и была для них грозой.
II
Яркое мартовское солнце и сверкающий снег слепили Айгуль глаза, когда она вышла во двор за водой. Тут же подбежал Пират и завилял хвостом. Она оставила ведро на крыльце и вернулась за куском пышного хлеба. Пират поймал его на лету. Она погладила его за ушком.
Сугробы осели, на скворечнике, сделанном Робертом, хлопотали прилетевшие скворцы. В воздухе пахло настоящей весной. Однако, по словам матери, впереди были еще мартовские бураны – акман-тукман.
Ровно год назад все домашние дела свалились на Айгуль. После того как Резеду увезли ночью в больницу и сделали операцию – вырезали аппендицит, ей пришлось одной мыть полы, носить воду, заносить дрова. Роберт с Арсланом расчищали двор от снега до самой калитки и на улице до дороги, смотрели и ухаживали за скотом. Резеда никогда не любила домашнюю работу. Казалось, что она считает отчий дом временным пристанищем для себя на пути в большой мир. Она только и мечтала закончить десятилетку и вырваться из дома. Не прерывая занятий гимнастикой в школе, она еще и увлекалась башкирскими танцами. Учила ее директор абзанского клуба Гульдар апай. Вместе они и выступали на концертах. В национальном костюме Резеда была великолепна на сцене. Она была стройна, с тонкой талией, длинными стройными ногами и большеглазой, над чем смеялась вся их семья, когда она имела привычку широко раскрыть свои и без того огромные глаза, если ей что-то не нравилось. Все сценические данные были при ней, и она рвалась на профессиональную сцену, мечтая о будущей артистической жизни. В доме она была как неприкаянная, никогда не разговаривала с кем-либо по душам и не жила полной обыденной жизнью, как это делала Айгуль. Единственное, к кому проявляла интерес Резеда в отчем доме, был самый младший в семье Арслан. Она ухаживала за ним с колыбели, возилась с ним, занималась его воспитанием, помогала ему в учебе, учила его танцам.
Зайдя в огород, Айгуль поставила ведро в образовавшуюся изо льда лунку и нажала ручку колонки. Их колонка была построена очень удачно. Для того, чтобы лилась чистая, прозрачная вода из глубины земли, вовсе не надо было прилагать особых усилий. Достаточно было слегка нажать на ручку и снова приподнять. Она отогнала собаку от ведра с водой и напевая понесла ее домой.
–Ауыҙ-мороно ҡыйыш булһа ла, хан балаһы һөйәһын!9 – не успев войти, услышала она голос матери.
Начиналась очередная словесная перепалка родителей. Все дети Раймановых учились в школе в русских классах и хорошо знали русский язык. Родной башкирский впитался в них с колыбели и, кроме того, они усваивали его с родительских дуэтов на семейных спектаклях, которые шли неизменно на башкирском языке.
– Разве я неверно говорю? Верно.
У отца был тяжелый взгляд мужика, а рот языкастой бабенки.
– Никого не зовем, ни к кому не ходим. Что за жизнь такая?
Эта была его любимая извечная тема скандала.
– А ты подумал о детях? Как кормить и одевать их? Твоя дочь заканчивает в этом году школу. Ее надо учить дальше. Ни копейки нет в запасе. Опять я должна разрываться: по дому и вязкой шалей. Ты ведь о них ни разу не подумал. У тебя одна думка – гости. Чтобы можно было поесть, попить и попеть.
– Закончит учебу и уедет, если ей надо, – вставил отец.
– Тебе не до детей. Ты ведь ни разу не интересовался их учебой. Как отец не задал ни одному их них какой-либо маломальский вопрос. Не занимался их воспитанием, -упрекала мама.
Как знакома Айгуль эта их накатанная словесная тропинка.
– Я их кормлю, и с меня этого достаточно! – отрезал отец.
– Тебе может быть и достаточно. А вот твоим трем сыновьям недостаточно. Живешь только для себя…
– Мама, папа, к нам кто-то приехал на кашовке – обратилась Айгуль к родителям. Не ругайтесь, пожалуйста!
Это был прокурор района Муртазин агай. Он приехал из Исянгула в командировку и, покончив с делами, остановился, как всегда, на ночлег у Амира.
Летом он не заезжал. Летние дни были долгими, дороги были сносными и на служебной машине он, управившись с делами за день, уезжал обратно.
– Здравствуйте, Гульзифа апай, – поздоровался Муртазин агай.
– Заходите, здравствуйте! – приветствовала гостя Гульзифа сдержанно, но приветливо.
Амир помог другу и бывшему своему начальнику снять тулуп, а затем пальто. Муртазин снял шапку, повесил ее, рукой пригладил свои прямые волосы. Пустой рукав пиджака с правой стороны, как всегда, был засунут в боковой карман. Айгуль всегда смущалась в его присутствии. Муртазин имел обыкновение здороваться с детьми своего друга за руку. Айгуль не знала какую руку ей подавать, по привычке протягивала свою правую и всегда выходило, что прокурор, как бы берет ее за руку. Настоящего рукопожатия не получалось.
Прокурор района был степенный, холеный, добротно одетый человек. Гульзифа уважала его за ум и сдержанность. Слов он просто так не произносил. Был спокоен и рассудителен. Айгуль ни разу не видела, чтобы он смеялся в их доме.
Скандал был тут же позабыт. Родители стали обхаживать гостя. Айгуль сразу исчезла в другой комнате. Хотя она была резвой и веселой, также как и Роберт, Арслан, с появлением такого гостя на всех нападала чинность и воспитанность. Они привыкли не входить в комнату, где был гость, не мешать, не шуметь, они становились как бы невидимыми. За стол с родителями и с гостем они уже не садились. Ничто не нарушало покой гостя. Улучив момент, Муртазин агай, сам иногда расспрашивал их на чистейшем русском языке об их учебе.
– Айгуль, детка, сходи на кухню. Принеси рубленного мяса, – попросила Гульзифа и дала ей кастрюлю.
Она быстро накинула мамин пуховой платок на голову и сунула ноги в папины валенки.
Летнюю кухню зимой невозможно было узнать. Всюду висели битые гуси, утки, огромные туши мяса. В этом году не висели только колбасы. Сейчас, в марте, запасы немного поредели.
Айгуль положила в кастрюлю с деревянной лавки пять кусков мяса, которые нарубил отец. На лавку отец натаскал толстый слой снега. Тут же лежал топор. Она взяла его, положила кусок мяса на широкий чурбан и отрубила кусок красного затвердевшего мяса. Любимого Пирата она не могла обделить.
Когда она занесла кастрюлю с большими кусками мяса домой, мама уже готовила чай. Она так делала всегда. Первым делом поила гостя с дороги горячим индийским чаем с вареньем, а вечером готовила хороший ужин.
Строгий прокурор района Муртазин всегда предпочитал непритязательный быт дома Амира, чем дома местных начальников, с их более приятной обстановкой и более разнообразными кушаньями. Но он из года в год приезжал только к Амиру. Таким образом, он сохранял свою независимость. Здесь его душа была спокойна; здесь его ни о чем не просили, здесь ему оказывали лишь гостеприимство, за которым было истинное уважение и не было корыстных целей.
После отъезда гостя, Айгуль из своего любопытства, много раз расспрашивала маму о нем, о его помощниках, об отношениях отца и Муртазина агая. Мама рассказывала о нем с уважением. Только не говорила о делах, что приводили прокурора к ним в село, в командировку.
Вообще, Муртазин не был единственным, кто останавливался у них. Айгуль сколько себя помнит, столько и помнит, что всегда у них ночевали помощники прокурора, следователи, судьи. Они появлялись у них только зимой, когда во дворе шел буран, или стоял лютый мороз. Заходили они в дом в больших тулупах; занося с собой клубы белого морозного воздуха со двора. Спокойно отдыхающие родители вставали и начиналось оживление. В соседних домах гасли вечерние огни в окнах, а у них долго, до полуночи горел свет и шла беседа с гостем. Мама сидела с вязанием в руках, отец и гость с чашкой горячего чая. Айгуль запомнила одного пожилого, такого же здорового, как отец, судью. Когда он зашел к них в дом, у него ресницы были белы от инея и мороза. В белом тулупе он напомнил Айгуль Деда Мороза. Родители тотчас отправили его в горячую баню, накормили ужином, а после обильного ужина подали горячий чай.
После чая взрослые перешли в другую комнату. Мать все так же вязала, отец сидел с гостем на нарах. Они обсуждали ввод советских войск на территорию какой-то Венгрии, и говорили о венгерском кризисе.
Айгуль внимательно слушала, хотя многое ей было не ясно. По просьбе отца, мать подала еще чаю. Вдруг гость с чашкой горячего чая сполз с нар на пол, приглашая и своего друга, последовать его примеру, приговаривая: "У Гульзифы апай пол чист, как стол, и не грех свободно покушать и на полу". Мама, рассмеявшись, ответила, что денег не хватает на половую краску и ей приходится добела скоблить пол ножом.
Судья, чувствовавший себя как дома, все равно показался Айгуль заблудившимся в темноте ночи путником, нашедшим в их хорошо натопленном доме приют и тепло.
Теперь прошли те времена, когда она и сама, по примеру мамы, скоблила большим ножом, которым отец обычно резал летом дичь, деревянные полы, после чего так свежо пахло в комнатах и легко дышалось. Когда они отстроились, то все три комнаты и веранду с крыльцом выкрасили половой краской и покрыли блестящим лаком. Гости сидели теперь на мягком диване, а нары маленьких размеров оставили лишь на кухне, устлав их цветными узкими домоткаными паласами и побросав по углам маленькие подушечки.
III
Школьная жизнь седьмого класса протекала бурно. Учебе уделялось меньше времени, чем общению друг с другом. Только подружки Найля и Загида какими были тихонями, такими и остались. Переходный возраст на них никак не отразился. Они держались чинно и обособленно, и на уроках всегда знали домашнее задание назубок.
Семиклассники были задорны, выносливы и их неуемная энергия выплескивалась в игры и баловство. Любимой игрой класса была чехарда, и в нее играли вместе: и мальчики, и девчонки, особенно перед уроками физкультуры, когда все были в спортивных формах. Проход между рядами парт служил им разбежкой, а запрыгивали на спины прямо у классной доски. Другая, не менее почитаемая игра класса, были пятнашки. Догонялки по классу между партами и иногда даже по ним, сопровождались визгами и смехом девчонок и приглушенными смешками мальчишек.
Какими бы безудержными они не были, девочки к 23 февраля обязательно готовили большой концерт, поздравляли своих мальчиков и вручали им подарки. У мальчишек хватило смелости, благоразумия ответно к 8 Марта поздравить девочек и тоже готовить концерт, и так же вручать подарки. Достоинством каждого класса являлся спокойный и правильный лидер мальчишек. В их классе это был Мидхат. Он и организовывал праздничное мероприятие в классе к 8-му Марта. Симпатичной Розалии это показалось мало. Вечером в школе она захотела устроить танцы по примеру старшеклассников. Все согласились. После уроков, придя вечером опять в школу, они нашли пустой класс и закрылись. Розалия, пришедшая в узкий взрослой юбке, в свободной блузке, с распущенными по плечам волосами, сама принесла пластинки с модными песнями. Кто-то из мальчиков принес патефон. И начался безудержный танец твист. Сквозь собственный гам, смех и веселье они все-таки услышали, что кто-то стучится в класс. Они открыли. Стучался задержавшийся в школе учитель. Он осведомился, какое мероприятие они проводят, девочки объяснили. Разговаривала со строгим учителем рассудительная Гульсара. Все в один голос заверили учителя, что все будет в порядке. Он ничего не имел против, однако предупредил, чтобы не задерживались допоздна.
Звонок с последнего урока принес в класс радостное оживление. Все деловито засобирались домой.
Гульсара, Розалия и Айгуль вышли, не спеша, из школы. Им сразу пришлось отбиваться от одноклассников, которые всегда были не прочь поведать их в снегу. Розалия, дразнясь и смеясь над ними, отбивалась портфелем. Айгуль мальчишки не трогали. Она для них была слишком серьезна. Гульсара не представляла интереса. Так что одной Розальке пришлось от них отбиваться. Наконец, мальчики от них отстали и спокойно пошли дальше. Девочки начали отряхивать снег с одежды.
На тот год у нас опять будет новая классная, – хихикнула вечная оптимистка Розалия.
– Откуда ты знаешь? – Айгуль взяла в руки снег и слепила маленький комок снега.
У Айгуль было хорошее настроение. Она не спешила. Была суббота, которую она обожала: не надо было вечером думать о домашних уроках, можно было спокойно почитать книгу и впереди предстояло воскресное утро, когда можно поспать подольше, а потом целый день отдыхать.
– Наша Ирина Павловна собирается в декретный отпуск, – сказала Розалия.
Айгуль сильно удивилась.
– Ты что? Не замечаешь, что ли, живота? – спросила Гульсара.
– Да, я не заметила ничего, – призналась она, подкидывая снежок в ладони. Он наполовину растаял, и вода стекала с пальцев. – Опять наш класс остается беспризорным, у бышников как ведет с пятого класса Антонида Ильинична, так и ведет. И класс дружный и спокойный.
– Да они все там подхалимы! А дружбы у них между собой нет! – запальчиво ответила Розалия. Она почему-то ненавидела параллельный седьмой класс.
– Мы намного сплоченнее, хоть у нас и меняются классные руководители, – вставила Гульсара.
– Я не хочу, чтобы у нас была такая учительница. Строгие учителя слишком скучны. К тому же, она уже старая, – сказала Розалия.
Они прошли почту и гуськом вступили на узкий деревянный мост. На другом берегу речки, перед площадью школьного интерната, их дороги расходились: Айгуль свернула налево, на свою улицу, а подружкам предстояло пройти еще пол села, почти до самой мельницы.
Глава VIII
Айгуль проснулась с радостным чувством и сразу вспомнила, отчего это. Они едут всей семьей на сабантуй!
От мала до велика в Абане любили этот праздник плуга. Из шифоньеров доставались самые красивые летние платья, туфли и, если погода была чудесная, босоножки. Дома закрывались на замок. Никто не хотел в этот день оставаться дома.
Амир запряг лошадь, Гульзифа собирала все, что она напекла и сготовила на праздник. Айгуль не решилась с Робертом выйти в центр Абана, чтобы поехать на подвернувшейся колхозной бортовой машине. Такую самостоятельность родители ей пока не разрешали.
Проехав мельницу, Амир свернул с главной дороги на проселочную. Здесь лошади и телеге было спокойнее. По главной дороге уже проезжали в сторону Юлдаша, (а именно эту деревню правление колхоза "Путь Ленина" избрало местом проведения сабантуя) грузовые машины с веселой молодежью в кузовах, мотоциклисты, семейные мотоциклы с люлькой и очень редко легковые автомобили.
Проселочная дорога тянулась по берегу Ассель. С правой стороны дороги раскинулись поля, с левой, вдоль берега, сплошь росла черемуха. Деревня Юлдаш тоже раскинулась по обоим берегам Ассель. Не каждый год выпадала такая прекрасная погода. В прошлом году целый день лил дождь, и веселья было мало.
Как Айгуль любила сабантуй! Всюду были красиво одетые люди, радостные лица, хорошее настроение, даже у древних бабушек разглажены морщины на смуглых лицах от радости. Население четырех сел стекалось на зеленый склон горы недалеко от Юлдаша. На сабантуе, на лоне природы отдыхала и веселилась душа башкирского народа.
Айгуль, спрыгнув с телеги и оставив родителей, ушла смотреть спортивные соревнования. Она прошла мимо огромных казанов, в которых уже варился праздничный обед. Всюду звучала башкирская музыка. Айгуль остановилась возле тесного круга болельщиков и зрителей, который образовался вокруг высоченного столба, – хыргауыла, на верхнем конце которого были закреплены призы. Еще никто не смог добраться до самой макушки хыргауыла и достать приз. Одни соскальзывали с середины столба, другим не хватало чуть-чуть дотянуться до приза. Тут какой-то долговязый юноша сиял с себя рубашку, обувь, носки и подошел к гладкому столбу. Раздались возгласы зрителей, они подбадривали его. Казалось, ему вовсе не нужна поддержка и подбадривание. Юноша был ловок и силен. Он белкой вскарабкался на самый верх и достал приз, раздались дружные аплодисменты, всюду раздался смех, никто не ожидал такой ловкости. Его призом была мужская сорочка в полоску. Знакомые хлопали его по спине и жали ему руку. Юноша широко улыбался.
К скачкам Айгуль обычно не подходила. Здесь разгорались самые сильные страсти, особенно заинтересованы были мужчины. Айгуль решалась иногда смотреть конные состязания издалека. Ближе к кругу, где проносились галопом лошади, толпились обычно мальчишки, парни и взрослые мужчины. Лошади проносились быстро и со страшным топотом копыт. Один миг и видны лишь спины джигитов. А им вслед всегда несутся подбадривающие возгласы болельщиков.
Айгуль пошла искать то место, где будет проходить концерт народных талантов. Заодно она искала Резеду. Ей было скучно без нее. Она любила Резеду, всегда желала быть только с ней рядом. Однако у Резеды была подруга Галия и одно желание – избавиться от присутствия сестренки.
Она пробежала глазами ярмарку. Денег у нее не было. И тут Айгуль увидела импровизированную сцену. Все ждали начала спектакля. Она была удивлена: это было что-то новое в сабантуе. Забыв обо всем на свете, она тут и осталась. Айгуль уже знала, что она станет непременно артисткой. В абзанском клубе летом она не пропускала ни одного спектакля приезжающих артистов столичных драматических театров. Как красивы были девушки на сцене, как мужественны главные герои! Как таинственна и притягательна была для нее сцена, где ставился в темное вечернее время спектакль. И на сабантуе ей понравился спектакль. Нравилось все: и декорация, и костюмы артистов, и особенно ей понравилась главная героиня. Тоненькая, с черными длинными косами, молодая девушка в национальном башкирском костюме. Артисткой и только артисткой хотела она стать. Как эта девушка, чей стан был так гибок и лицо неописуемой красоты. У Айгуль уже не осталось сомнений в выборе дальнейшей жизни после школы. С охватившими ее мечтами она пошла искать своих родителей. Вдруг она увидела знакомое лицо.
– Здравствуй, Назира! – узнала Айгуль свою бывшую одноклассницу.
Назира училась с ней в начальных классах. Она была докторской дочкой, и когда ее отца назначили главным врачом в больницу соседнего совхоза, уехала из Абзана. Айгуль ее отлично помнила, особенно по четвертому классу, из-за Габдрахмана, который пришел в четвертый класс новеньким. Приехал он с родителями-учителями из далекой Средней Азии. Назира и еще две девчушки сразу заинтересовались новеньким мальчиком. Назира даже писала ему любовные записки, и Габдрахман отвечал ей. Их любовь оборвалась в связи с отъездом Назиры.
– Я буду учиться опять в Абзане, – медленно ответила Назира после оживленных расспросов Айгуль.
– В какой класс пойдешь? – спросила Айгуль.
Она с удивлением смотрела на Назиру. Айгуль не видела ее года три, и Назира совершенно изменилась. Она стояла в своей новой красной кофте, стройная и хрупкая, как тростника, с длинной косой, нежным белым лицом, и что сильно поразило Айгуль, это с глазами-озерами. У Назиры были большие, лучистые и ясные глаза.
– Конечно же, в свой класс, с вами, – так же медленно ответила Назира.
– Какая Назира красивая! – думала Айгуль на обратном пути, сидя на телеге. А она? Красива ли она сама? Красива ли, чтобы можно было вот так невольно залюбоваться… Наверное, нет. Хотя она помнит одну встречу, когда услышала мнение о своей внешности. Она тогда шла по центру села, выполняя просьбу мамы купить хозяйственного мыла. Навстречу ей шли два не знакомых парня. Она была загорелая, в светлом льняном платье и, как всегда, за неимением летней обуви, – босиком.
– Посмотри какая симпатичная девчонка! – бросил один парень другому.
– Через несколько лет она станет просто куколкой.
Когда она поравнялась с ними, они все еще смотрели на нее.
Это первый комплимент в ее жизни принес ей только мимолетное волнение, и она во всю прыть поспешила домой.
Амир, зайдя на кухню, протянул жене записку.
– Вот в сельсовете дали. Два дня надо нужно коз пасти. Наша очередь подошла.
Гульзифа, оставив разделку зеленого лука и укропа, взяла узкую полоску бумаги. Айгуль, оставив мытье посуды, из любопытства тут же взглянула на бумагу. Извещение было напечатано на пишущей машинке, а фамилия и сроки от руки.
– А почему нам два дня? – спросила она.
–У нас коз много.
– Я пешком не буду пасти! – заявила она и посмотрела на папу – На лошади хочу, как Роберт и Арслан.
Гульзифа выразила неудовольствие: "Не выдумывай! Девушки не ездят верхом".
– А я буду ездить! Папа, дашь мне лошадь? – обратилась она к отцу.
– Обязательно, Сепиль! Мы маму не будем слушаться. Я дам тебе Монголку, и ты поедешь мне помогать.
Просыпаться и вставать с утренней зарей было тяжело. Летом Айгуль обычно вставала, когда корова уже подоена, скот выгнан, сепаратор прокручен и готов завтрак. Мама баловала всех детей. Утро было прохладное. Айгуль надела спортивное трико, кофту, повязала голову маминым платком из тонкой шерсти. Отец уже привел трех лошадей, младшего Арслана решили не будить.
Амир сам посадил дочь на лошадь, показал, за что держаться и как управлять конем. Страха она не испытывала. Вслед за отцом и Робертом она спокойно пересекла реку и взошла на склон горы, куда по утрам выгоняли своих коз и овец сельчане, живущие от мельницы до Шартугая. Шартугайские жители выгоняли скот совсем на другую сторону – за Школьные горы. Раньше сельский скот пас пастух, сейчас желающих работать пастухом не находились, и сельсовет установил жителям пасти скот поочередно, по дворам.
Целый час они собирали коз и овец в одном месте, пока последние хозяйки не присоединили своих коз к стаду. Затем козы, пощипывая травку, пошли по своей козьей тропинке дальше в горы.
Часам к десяти Айгуль, наконец, согрелась под лучами солнца. Ее лошадь была низкорослой, как говорят, монгольской породы. И кличка ее была Монголка. Айгуль опустила поводья, и лошадь, склонив голову, тоже щипала траву. Она оказалась спокойной лошадью и как будто не замечала, что на ней необычный всадник.
Стадо потенциальных пуховых платков, шерстяных носков и валенок не
стояло на месте, оно было как темный ручеек, и работы было много. С трех сторон стада стояли всадники: отец, Роберт и она. Пират бегал от одного к другому.
В одиннадцать часов Айгуль почувствовала голод. Она поскакала к отцу, крепко держась за седло и прижав ноги к бокам Монголки.
– Проголодалась, кушать хочу.
Амир позвал сына. Роберт стреножил своего норовистого коня по кличке Казбек, Амир привязал поводья к одной ноге лошади, а Айгуль спокойную
Монголку пустила просто так.
Второй завтрак состоял из лепешек, огурцов, зеленого лука. Запивали горячим чаем с молоком из термоса. Пирату дали целую лепешку, сладкоежка
Роберт подбросил ему кусок сахара.
– О, Пират молодец! – нахваливал отец любимую собаку. – Как бегает!
Только дай ей команду – сразу возвращает отбившихся овец в стадо. Он со
мной везде, почту возит в Сакмару, сопровождает почту со мной на все фермы. На сенокос поедем скоро, в Ялп-урман, медведей будет отгонять, – продолжал ласкать слух собаки отец. Пират часто-часто смотрел то на отца, то на лепешку. Наконец, Роберт погладил его и снова дал ему кусочек сахара.
День пастуха оказался долгим. Время словно остановилось. После полудня, когда солнце стало припекать, а козы наелись, они погнали стадо к стойлу. Стойло находилось недалеко от мельницы за низкой горой.
Затон спускался к реке. Все стадо устремилось к воде. Напившись, козы
улеглись под сенью раскидистых деревьев, и лишь некоторые прожорливые все еще искали корм. Овцы сразу шмякнулись на землю, другие же стояли в тени кучками, прижавшись друг к другу, словно секретничали.
К стойлу пришел Арслан с обедом в сумке от матери. Суп был в банке,
мясо завернуто в бумагу. Айгуль расстелила присланную мамой скатерть прямо на зеленой траве и разложила еду. Хлеб был уже нарезан аккуратными кусками. Отец бросил по краям скатерти свою фуфайку и куртку сына. Айгуль
подстелила свою домашнюю кофту. На лоне природы приятно было обедать. Все казалось невероятно вкусным. Удивительно, но мамин деревенский хлеб казался сейчас для Айгуль самой вкусной едой на свете. Отец, достав из кармана свой перочинный ножик, нарезал мясо. Айгуль не хотела мараться без вилки и взяла лишь кусочек. Мама сделала вкусную лапшу. Отец обожал мясо с костями. Он усердно грыз кость. Бедный Пират напрасно что-то ждал от него. Но его тоже хорошо накормили. Дали мясо, хлеб, кроме этого, Айгуль
и Роберт поделились с ним своим мясом и карамельками к чаю.
После обеда отец, взяв свою фуфайку, ушел спать под тень одиноко стоящего большого дуба, недалеко от загона. Роберт и Арслан посматривали за стадом, за лошадьми, заодно вырезали себе гибкие толстые ветки для луков. Вечно у этих мальчиков то рогатки, то лук, то пугач. Когда-то она и сама, по примеру Роберта, увлекалась этим… Айгуль легла на куртку брата. Она лежала на солнце и смотрела в небо. Такая безмятежность навеяла на нее вечную деревенскую скуку. Небо казалось бездонным. Было что-то великое, непостижимое до конца в этой бесконечной синеве неба. Безотрывно глядя в эту бескрайность, невольно начинаешь задаваться вопросами: А что там? Зачем живут? Что хочу в жизни?
Она посмотрела на отца. Он спал, накрыв лицо фуражкой. Он перешагнул юность, молодость, войну. Предупредив детей, что он устал и приложит ненадолго, он мирно спал на своей земле под кроной раскидистого могучего дуба…
Ближе к пяти часам дня они выгнали стадо в горы. Козы щипали травку в ложбине, а всадники стояли на склонах лежащих друг против друга гор.
– Давай на перегонки попробуем, – предложил Арслан, подъехав на Казбеке.
Он сменил Роберта после обеда.
– Ну уж нет! – не согласилась Айгуль. – Вот, если бы я была на папином Орлике, тогда еще можно было. Монголка не та лошадь, чтобы устраивать скачки.
В село возвращались после заката.
Когда в переулке, возле вторых ворот двора, Айгуль слезла с лошади, у нее не слушались ноги, она, еле передвигая ногами, зашла во двор. Ей казалось, что ее ноги кривые и образуют колесо. Она чувствовала, что кожа на копчике была натерта об седло и теперь саднила. Лицо и руки были в пыли, хотелось есть и пить.
– Вот что значит – пасти скот, – шутил отец. – А уж завтра ты, наверное, не согласишься поехать снова, – допытывался он, смеясь.
– Поеду, и опять верхом, – ответила Айгуль.
На кухне она сразу припала губами к банке с прохладным айраном.
– Будете ужинать или пойдете в баню? – осведомилась хлопотавшая на кухне мать.
– Ура, баня есть!
Айгуль очень обрадовалась деревенской бане.
Первый пар всегда принадлежал отцу. Он выдерживал любой сильный жар. Пока отец мылся, Айгуль не выдержала и съела пирожок с начинкой из мягкого картофеля и запила катыком.
Отец, весь красный от пара, обмотанный вокруг шеи длинным полотенцем, в кальсонах и майке, прошествовал по двору к дому.
– Сегодня хорошая баня! Жарко! Кто должен идти, идите, мойтесь, – звал он своих домочадцев.
– Мама, я буду долго мыться, – сразу предупредила Айгуль.
Она набрала в банку кислого молока для мытья волос и зашла в дом за полотенцем и бельем.
– С легким паром! – сказала Айгуль по-русски.
– Спасибо, доченька, – ответил отец тоже по-русски, утирая свое раскрасневшееся лицо.
Айгуль занесла в баню два огромных ведра холодной воды. Вода в реке была мягкой. Приятно было такой водой и стирать, и мыться. Сегодня впервые в жизни она купалась одна. Резеда уехала сдавать экзамены на танцевальное отделение культурно-просветительного училища города Стерлитамака.
Жаркая баня сияла усталость, как рукой. Она почувствовала себя легкой пушинкой. Прежде чем зайти домой на отдых, она зашла на кухню и выпила из бака полный ковш прохладной воды.
– Нельзя сразу пить после бани! Заболеешь, – пыталась вразумить мама.
– Вкусно, – зажмурилась Айгуль. – Она же не холодная, а просто прохладная.
После Арслана желающих помыться в бане не было. Баня у них топилась каждый раз по выходным, а также по необходимости, как сегодня.
– Идите, позовите соседей в баню, – распорядился Амир. – Баня стынет.
Соседка Алмабика Шакировна еще ни разу не отказывалась – мылась сама и мыла свою престарелую мать, наутро обязательно поблагодарив соседа. Она была вдовой и построить собственную баню ей было не под силу, поэтому пользовалась баней Амира, когда она была свободной.
Глава IX
I
– Урока не будет, учительница заболела, – сказал вошедший в класс Абдулла.
Новость всем понравилась.
– Ура! – пробасил Павка.
– Ой, как хорошо! – обрадовалась Лилия.
– Пойдемте на школьные горы, поиграем, – тут же родилась идея у Люды.
Айгуль, взявшая из портфеля свой очередной роман, чтобы почитать, тут же засунула книжку обратно. Идея Люды ей понравилась. Провести сорок пять минут на свежем воздухе без учебника, классной доски и журнала прельщала многих восьмиклассниц. До выпускных экзаменов было еще далеко, а учебный год только начался, был сентябрь месяц. Девочки, недолго думая, отправились на горы, не подозревая, что такая расхожая фраза их школьной жизни, сказанное Абдуллой, всего лишь выдумка, а учительница задержалась на пятиминутке у директора. Девушки веселой стайкой поднялись на одну из вершин Школьных гор. Школа с огромным двором лежала как на ладони так же, как и все село.
– А вон окно учительской, – сказала Лилия.
– Пойдемте дальше. А то нас заметят и в первую очередь меня, – испугалась высокая и стройная Зульхиза.
Все знали, что они просто-напросто сбежали с урока и не стали долго рисоваться на фоне синего неба и предпочли скрыться на другой стороне горы.
Не придумав ничего лучшего, а также за неимением волейбольного мяча, девчонки стали играть в пятнашки. Не выдержала даже Фаузия и включилась в игру. Она одна выглядела как тетя с большой грудью и рослой фигурой. Училась она последний год. Восьмилетка для нее был предел по умственным способностям. Именно с ней в этом году сидела Айгуль за одной партой. Ей всегда нравились добродушные, спокойные девушки.
Все с удовольствием бегали по простору пологого склона горы. Всюду была мягкая, увядшая трава. Осень стояла теплая, и серый цвет земли удачно гармонировал с голубизной неба.
Устав, девчонки медленно разбрелись кто куда по двое, по трое, затем собрались группой в одном месте.
– У Айгуль движения как у лебеди! Такие плавные, когда идет, – с восхищением сказала Назира.
Айгуль удивилась. В их классе не привыкли раздавать похвалы.
Назира была племянницей завуча школы по башкирским классам, не боялась учителей, имела независимый характер и в своих суждениях отличалась категоричностью. С учителями иногда она разговаривала дерзко, причем без неприятностей для себя.
– В прошлом – гадкий утенок из "дерьмового тупика", – ехидно вставила Розалия и безудержно рассмеялась над своими словами, заражая смехом подруг.
Айгуль только улыбнулась. К восьмому классу Розалия определилась как королева класса. Не то, чтобы она была самой красивой. Нет. Самой красивой девушкой в классе была Назира. Розалия была симпатичной девчонкой, но из-за своих рыжих, тяжелых и пышных волос она всегда выглядела королевой в классе. Медь невероятно пышных волос Розалия оттенялась чистой белой кожей, и она выглядела среди сверстниц, как бутон красной розы. Своему имени она соответствовала с полным правом. К тому же она отличалась веселым правом и была известна в классе своим постоянным поддразниваем мальчишек, а заодно и девчонок. Мальчики, попадая ей на язычок, обычно краснели и смущались.
Айгуль и не думала обижаться, зная характер Розальки. У Айгуль уже выработался доброжелательный характер, а из упрямого и настырного ребенка она превратилась в чрезмерно гордую девушку. В седьмом классе она могла в игре с мячом бросить всем своим одноклассникам слова "дураки вы все" и покинуть игру, слыша незамедлительные ответы "ой, умная нашлась", "гордячка", "сама такая". И теперь, через год, она оставалась такой же гордой, но повзрослев, уже не делала такие резкие резюме.
Девушки, порезвившись на воле и хихикая, подоспели к следующему уроку. Спокойно уйти домой им, конечно, не позволили, и после всех уроков они все стояли в учительской. Им пришлось выслушать длинные нотации учителей о том, что они выпускной класс, о предстоящих экзаменах, о школьной дисциплине. Больше всех их распекала завуч школы, высокая полная Клавдия Андреевна.
– Вы посмотрите на них, какие они самоуверенные. Мальчики, значит, сидят на уроке, а все девочки сбежали, – возмущалась она.
– Не все, Клавдия Андреевна. Там были две девочки, Найдя и Загида, – вставила учительница, с урока которой сбежали.
– Подлизы, – не выдержала и тихо произнесла, только для своих, маленькая Люда.
– Что ты стоишь, как богиня, опусти руки, – вдруг сделала резкое замечание завуч школы, прервав свои нравоучения и повернувшись к Айгуль.
Она по своей привычке стояла с краю, особняком от всех, прислонившись к двери. Айгуль увидела, что подружки выслушивают замечания, низко склонив головы, а она по обыкновению стояла прямо, подняв голову. Она тут же опустила руки, доселе сложенные у талии, но горделивую осанку оставила. Не каждую могут сравнить в один и тот же день то с белой лебедью, то с богиней!
Новый молодой классный руководитель Радик Валеевич не счел нужным довести этот случай до их родителей. Девочки успокоились, но подобного случая уже не допускали.
– Мама, давай сделаем пирожки с картошкой, – по привычке предложила Айгуль маме.
Она предлагала то пирожки, то лепешки, то пончики.
Мама раскладывала поочередно тесто на смазанные маслом теплые сковородки, стоящие на печке. В печи ярко пылали дрова.
– Вот я съезжу в Оренбург, вернусь, тогда и сделаем. А пока, времени нет, – спокойно сказала она.
Гульзифа, торопясь в эти дни, довязывала пуховый платок, планируя в субботу выехать из дома, чтобы в воскресенье с утра выйти на рынок в Оренбурге.
– Завтра выезжать, а мне осталось покончить середку в пять рядов и присоединить с трех сторон кайму. Тебе еще надо закончить уголок последней каймы. Поставь-ка самовар, – закончила она просьбой к дочери.
Айгуль наполнила самовар водой из бака. Затем взяла железный совок, кочергу и начала вытаскивать самые большие красные угли, потроша дышащие огнем дрова. Поочередно столкнула угли тонкой кочергой в трубу самовара.
– Ты не забудешь купить мне спортивное трико? В школе скоро соревнования по баскетболу, мне нечего одеть. Вечно у меня трико изношенное.
– Обязательно, в первую очередь тебе куплю, – пообещала Гульзифа дочери, когда они после ужина сидели и доканчивали вязать шаль.
Тонкие спицы в маминых руках ритмично и быстро издавали звук. Казалось, что она лишь стукает одну спицу об другую. На самом деле у нее середка вязалась со скоростью двух петель в секунду.
Вечный недостаток превратил Гульзифу в большую мастерицу по вязке пуховых платков. За плату она иногда вязала людям середины или все четыре каймы. Деньги шли на учебу Зайнаб в физкультурном техникуме.
Теперь Зайнаб преподавала в школе по направлению районного отдела народного образования в одном совхозе, но подоспела очередь Резеды. Вот и сейчас срочно понадобились деньги на учебу дочери в училище.
Айгуль в этот вечер было легче. Она спокойно довязала уголок последней каймы и принялась нанизывать на длинную спицу боковые петли каймы. Три каймы этой шали она связала сама. Кроме вязки, она сучила всю нить для шали и иногда даже вязала середку. Это только Резеда умудрилась, не связав ни одной каймы в помощь матери, вырасти и уехать из дома.
– Пора вынимать хлеб из печи, иди возьми ты, у меня хоть время останется, – попросила Гульзифа.
Айгуль отложила кайму и тут же вскочила с места. Она постоянно выполняла мелкие бесчисленные поручения своей матери. В передней комнате, которая служила им столовой, она на нарах расстелила скатерть. Вынув круглый хлеб из печки и перебрасывая его легонько, чтобы не обжечься, она понесла его показывать маме.
– Испекся!
– Испекся? Легкий он?
– Да, очень легкий.
– Тогда вынимай и остальные.
Айгуль все три хлеба поставила рядышком на скатерть и смазала водой верх. Накрыв их другой скатертью, пошла довязывать кайму.
– Мама, зачем нам нары? Дом как у древней старушки. – Давайте их уберем и купим мебель современную, – сказала она.
– Конечно, уберем, но со временем. Пока нет возможности. Они и не нужны. Вы выросли, сестры твои уехали. Теперь стало просторнее. Дай мне время. А отец твой и думать не думает о приобретении новой мебели.
– Мама, а зачем ты папу ругаешь словом "хан", – спросила она, беря кайму в руки.
– Весь их род – ханский. Он всю жизнь считает помогать жене по дому унижением для себя. А он же видит, что мне трудно растить шестерых. У него уже в кровь въелась мысль, что раз жена, значит обязана. Такова его байская натура.
– А чем отличается бай от кулака? Ты же еще говоришь "кулацкий сын"?
– Хан, бай, кулак – какая разница? Ничем они не отличаются. У всех у них единый взгляд на жизнь – заставить кого-либо работать на себя.
Мама была сердита на отца, Айгуль не хотела расстраивать ее и сменила тему.
– А почему нашу улицу все, кто живет здесь, называют "дерьмовым тупиком"?
У нее постоянно возникали вопросы, которые она непременно хотела выяснить для себя, и поэтому она часто допытывалась у своей матери, сидя рядом с ней за работой. Мать не отказывала и охотно отвечала ей.
– Раньше на нашей улице была непролазная грязь. Да и сейчас не пройти по ней ни весной, когда тает снег, ни летом, если оно дождливое, ни осенью, когда распутица. Да вы и сами ходите в школу огородами вдоль берега. Поэтому люди и назвали так, – задумчиво ответила мама.
Казалось, мама ей отвечает, в это же время думает о своем.
Уже засыпая, Айгуль услышала, как мать, довязав, пушила шаль на полу. Она брызгала водой шаль и била ее о гладкий пол.
– Мама, ты ее уже закончила? – спросила она. Она заранее знала, что это так, но в свой вопрос вкладывала сочувствие маме за то, что такая поздняя ночь, а она еще не спит. Она и не ждала ответа.
– Ни одну шаль не приходится носить самой, чтобы она распушилась на голове. Заканчиваю и, как всегда, уже наутро выезжаю на продажу, – тихо, вполголоса приговаривала мама, сильно разглаживая шаль между ладонями.
Наутро Айгуль увидела красавицу-шаль. За ночь она высохла, распушилась, и когда она провела по ней ладонью, была на ощупь мягкой и нежной. Однако мама свернула ее бережно, завернула в ткань, положила в сумку и уехала в Оренбург.
Дом без нее тут же опустел. Без мамы не было ни домашнего уюта, ни тепла. Айгуль не любила, когда мама уезжала, ей не нравилось даже тогда, когда она задерживалась у соседей. Она привыкла к тому, что мама постоянно дома, что мама не ходит на работу и что ее работа – это – их родной дом.
Пока мама была в отъезде, пришло письмо от Peзеды. Отец отдал ей его нераспечатанным. Айгуль ни разу не видела, чтобы он читал хоть одно письмо. Лишь при случае он слушал, когда мама читала вслух облепившим ее Роберту, Арслану и ей. Когда открывался конверт, всем хотелось немедленно узнать, о чем в письме речь.
Peзеда сообщала, что по ходу учебы на танцевальном отделении выдержала экзамены в цирковое училище в Уфе. Создавался Башкирский национальный цирк. Отныне Peзеда собиралась учиться в Уфе, Айгуль была обрадована и удивлена. Фортуна счастья с самого начала улыбалась сестре.
Она не могла дождаться приезда матери, чтобы сообщить радостную весть и обрадовать свою маму. Она красиво прибрала дома, вымыла полы. Отец попросил к приезду матери приготовить самовар. Приезд матери из Оренбурга был всегда праздником.
– Мама едет! – забегал домой, воскликнул Арслан. Айгуль отложила роман Эмиля Золя, выскочила во двор, не одеваясь, и побежала к калитке. Шустрый Роберт на другом конце улицы, где жила Василя апа, уже подбежав к матери, брал ее дорожную сумку.
– Здравствуй, дочка! – поздоровалась Гульзифа.
– Привет, на чем приехала? – задала традиционный вопрос она.
Автобусного сообщения между Абзаном и Саракташем не было из-за полного бездорожья двенадцатикилометрового отрезка между Абзаном и Петровском. А от села Петровск до Саракташа тянулось приличное шоссе. В соседней области дорожное хозяйство было на более высоком уровне, чем в Башкирии. По мнению матери, это было парадоксальное явление – иметь в Башкортостане много нефти, газа и не иметь нормальных дорог. Она высмеивала руководителей.
– Пешком шли с одной женщиной от самого Петровска. Всю жизнь приходится топать пешком, чтобы детей вырастить, – запричитала Гульзифа от усталости. Она осталась совсем без голоса, – горло пересохло, с утра не ела ничего. Все спешила домой, руки от тяжести сумки отваливаются.
– Мама, самовар уже давно готов, я тебя ждала. Сейчас я его оживлю, – захлопотала Айгуль, жалея мать и желая ее подбодрить.
Гульзифа принялась распаковывать сумку.
Зашел пришедший с почты отец.
– Вернулась?
– Еле приехала. С Петровска пришлось пешком идти. Не было ни одной попутной машины. Сами как? Скотина жива, здорова?
– Все в порядке.
У родителей шел период мирного сосуществования.
– Мама, а за сколько шаль продала? – спросила Айгуль. Она хотела знать, во сколько оценен и ее труд. Ведь она тоже, как могла, помогала вязать шаль.
– Осенью шали на базаре обычно продаются за шестьдесят рублей. Одной русской спекулянтке продала. Как ни приедешь, вечно она скупает шали, – рассказывала мама, доставая из сумки баранки, городской белый хлеб – батон, шоколадные конфеты, печенье, финики.
– На, примерь, – протянула она дочери темно-синее трико.
Наконец-то Айгуль получила новую вещь! А то все обноски, то с Зайнаб, то с Резеды. А эту вещь купили именно ей. Как ей редко покупают вещи, все из-за того, что у нее есть две старшие сестры, и по заведенному порядку бедной семьи донашивает она. Теперь не стыдно будет ходить на любимый урок физкультуры и участвовать в предстоящих баскетбольных соревнованиях.
Роберт получил свитер. Он, как и Резеда, был требовательным к родителям, когда дело касалось одежды. Айгуль не интересовалась модой, брала в расчет трудности их жизни и не произносила слов "купи", "надо", "у других девчонок есть".
– Я иду на хор, – предупредила Айгуль маму и пошла вечером в школу. Антонида Ильинична проводила еженедельную репетицию школьного хора в актовом зале.
Айгуль спокойно уселась в последнем ряду зала и открыла очередной том Бальзака. У сцены, в первых рядах, сидели хористы. Среди них сидела и Назира. Айгуль в хоре не участвовала. Она ушла из дома, чтобы спокойно, полтора часа в глубине зала, отдаться любимому занятию, а также послушать одноклассницу. Ей нравилось, как поет Назира. В хоре она была запевалой. На концертах Назира стояла на сцене тоненькая, высокая, немного тщедушная и с самым серьезным видом своим нежным голосом пела песню "Дрозды". Пела она без всякого музыкального сопровождения. Ее чистый голос нравился всем.
Айгуль не обладала музыкальным талантом. Певучесть отца не передалась ни одному из них, разве что Роберту, который был равнодушен к сцене. Айгуль же, в силу своего веселого характера, в детстве всегда напевала за игрой и за работой. Со временем такая непосредственность у нее исчезла. Но увлечение было одно, а музыкальный талант – другое. Этим талантом она не обладала. Теперь она уже не участвовала в художественной самодеятельности, но привычка тянуться к Антониде Ильиничне осталась, и она всегда посещала подобные мероприятия.
Выйдя из школы, Айгуль, поболтав с Назирой, распрощалась. Назира шла домой в противоположную сторону. Зимний вечер был темный, лишь возле почты и интерната горели уличные фонари. Перейдя неровный мост, возле интерната она повстречала своих подружек – Санию с Гульнисой. Они были на год старше ее и в совместных играх они все трое выросли на Школьной улице. За зданием интерната к ним присоединились два парня. Они оказались одноклассниками Сании и Гульнисы. Дойти спокойно до дома подружкам не дали.
Вначале Айгуль, улыбаясь, смотрела, как парни валяют смеющихся подружек в сугробе. Ее забавляла их возня в мягком снегу. От хохота подружки теряли силы, не могли встать на ноги и лишь когда парни засовывали им за шиворот горсть снега, они вместе с визгом обретали и силы. Айгуль заведомо отошла на безопасное расстояние – она боялась за свою книжку, которую держала подмышкой. Она не знала – ждать ей подружек или идти дальше.
Айгуль сразу повернулась и пошла прочь, когда заметила, что это не просто забава на снегу: парни залезали рукой девчонкам под пальто и щупали им грудь. По визгу подружек Айгуль догадалась, что им это нравится. Она была поражена такой вольностью в отношениях с парнями.
Когда она пришла домой, родные уже отужинали. Она налила в тарелку домашнюю лапшу, заправила ее черным молотым перцем и накрошила курут. Ей на тарелке оставили кусок мяса.
Дома царил мир и покой. Все отдыхали и после сытного ужина у отца было благостное настроение. У него настроение всегда было напрямую связано с едой. Отец возлежал на диване и напевал свои веселые фронтовые песни. Их Айгуль слушала постоянно и знала наизусть. Очень часто он пел песню о том, как на позицию девушка провожала бойца. Эта была бы оптимистическая песня, если бы отец не пел эту песню далее, еще два-три куплета, которых досочинили сами солдаты в окопах войны. В этих последних куплетах отец пел о том, как этот боец решил проверить верность девушки.
… Парень шлет письмецо:
Оторвало мне ноженьки
Раздробило лицо…
… Ковыляй потихонечку и меня позабудь…
пел отец про ответ девушки. Боец, узнав об измене девушки, предстает потом перед ней бравым военным, целехонький и в погонах со звездочками. Последний куплет отец, дважды раненный во время войны в одну и ту же ногу, пел всегда весело, ожидая, чтобы мама улыбнулась. Мама улыбалась, не выдерживая.
Повзрослев, она поняла и смысл одной частушки тех военных лет, которую отец иногда пел в задоре и которую Айгуль не понимала много лет.
Ты военный, ты военный,
Ты военный не простой
Что же вы делаете,
В доме женка, три ребенка
За девкой бегаете.
II
Айгуль стояла за кухонным столом и мыла посуду. Вечное мытье полов, посуды, растопка печи, стирка – как монотонна деревенская жизнь, как бессмысленна нескончаемая домашняя работа. Какая эта скука, когда такой работе не видно конца и когда несовершенен деревенский быт.
За окном, в палисаднике со стороны переулка росла черемуха. Сейчас, зимой, она стояла наполовину в снегу. Айгуль всегда смотрела на нее, когда мыла посуду и предавалась своим мыслям.
Надо было ежедневно заносить воду в ведрах домой, наполняя эмалированный бак, надо было каждый вечер заносить дрова для растопки печи, проходя через все комнаты. Эти хлопоты вносили только беспорядок в убранстве комнат.
Во всем этом Айгуль не находила для себя смысла, и, выполняя из года в год всю домашнюю работу, не любила деревенскую жизнь. Зайнаб рано, после окончания восьмилетки, оставила такую жизнь и уехала учиться в столицу. Резеда, больше всех презиравшая жизнь в деревне, вырвалась из родного дома, не слишком утруждая себя домашней работой, всегда веря в свою избранность. И только Айгуль досталось все сполна: и домашняя работа, и вязка шалей, и перебранка родителей. Впереди были еще девятый и десятый классы, и Айгуль завидовала самостоятельной жизни своих сестер. А пока рядом была мама, которую Айгуль сильно любила, жалела и только поэтому без принуждения, в общем-то, всегда с хорошим настроением взваливала на себя всю домашнюю работу.
– Все! Я сегодня ничего не делаю. У меня сегодня соревнование по баскетболу, – заявила она матери, снимая фартук.
– Хорошо, дитя мое, только сходи к Василе апай, и попроси стакан дрожжей. Хлеб надо печь, – попросила Гульзифа. – Она вчера говорила, что дрожжи приготовила.
– Сейчас схожу.
Она оделась, взяла стакан, вышла на улицу и направилась к соседям. Деревенские женщины часто одалживали друг у друга то дрожжи для выпечки хлеба, то катык для закваски молока. Она смело открыла калитку. На их улице редко кто держал собаку. На крыльце Айгуль, подхватив веник, обмела свои черные валенки от снега.
– Здравствуйте, мама послала за дрожжами, – остановилась она у порога.
Разговорчивая, приветливая Василя апай взяла у нее стакан, приглашая пройти. Раушании дома не было, и она не стала проходить. Она по привычке спросила, дома ли Раушания, оказалось, что она ушла в школу. Василя апай говорила по-татарски так же, как и отец Раушании, Аухадий агай. Айгуль на это редко обращала внимания, почти не замечала – в этом доме была та же приветливость, то же гостеприимство. Однако дом Васили апай всегда отличалась безукоризненной чистотой и порядком. В комнатах преобладали светлые цвета в убранстве, а полы в комнате сплошь были застланы узкими паласами, которые делали в Башкортостане. Все их дети были взрослыми, жили своими семьями и в доме осталась лишь старшеклассница Раушания, к которой Айгуль приходила слушать радио, почитать журналы, которые она выписывала, и просто поболтать, хотя Раушания была подружкой ее сестры.
Василя апай налила из трехлитровой банки в стакан жидкие дрожжи.
–Чем бы накрыть стакан? – спросила она.
– Я и так донесу, рахмат? – ответила Айгуль.
– Чем занимается твоя мама? Почему сама не пришла? Вместе бы посидели, шаль повязали, – расспрашивала Василя апай, протягивая Айгуль стакан с дрожжами.
– Она подушку делает из нового пуха, не может выйти, – ответила Айгуль и попрощалась.
Придя домой, она надела новое спортивное трико. Волосы она убрала резинкой назад, сделав хвостик на затылке, чтобы не мешали в игре.
Ближе к четырем часам за ней зашла, как и обещала, Фаузия, которая тоже была из пятерки баскетбольной команды их класса. На улице Айгуль вернула увязавшуюся за ними свою собаку обратно во двор, и потом они направились к школе. Разговаривая о школьных делах, они прошли улицу, площадь перед интернатом, вошли во двор школы. От калитки через весь двор тянулась аллея к двухэтажному деревянному зданию школы. Но они прошли к другому двухэтажному кирпичному зданию школы. В этом здании находился огромный спортивный зал, в который надо было спускаться по лестнице. В этом же здании находились школьный буфет, актовый зал и классы, в которых учились, в основном, школьники из интерната. Обучение велось на родном башкирском языке. Здесь же находился кабинет немецкого языка Антониды Ильиничны, а также учился ее класс, параллельный восьмой.
Девочки зашли в школу с отличным настроением. Накануне их команда легко выиграла у девушек-девятиклассниц и сегодня им предстояло играть уже с десятиклассницами. В команду вошла Фаузия. Для своих лет она была крупная девушка, выглядела почти как десятиклассница, однако она обладала подвижностью и легкостью, когда играла и в волейбол, и в баскетбол. Стройная Зульхиза, самая высокая в классе, тоже играла в баскетбол, а остальные девушки были просто спортивные девчата. Средних была и Айгуль.
Волейбол она не любила: боялась мяча, который летел прямо не все, а баскетбол, когда нужно вести мяч и забросить его в корзину, она обожала.
Учительница физкультуры, она же и судья, Гульдар Маратовна, была на месте, спортзал заполнили болельщики, в основном, мальчишки, а также пришли одноклассники обеих команд болеть за своих девушек.
Вначале игра шла не в пользу девушек восьмого класса. Однако они быстро сориентировались. Защита Зульхизы и Фаузии была динамична, они быстро переходили в нападение, здесь подключались нападающие Люда и Гульсара. Айгуль считалась лучшим бомбардиром команды, почти все броски выполняла она. Поэтому ее и включили в команду.
В баскетбол Айгуль научилась играть в Ермолаево, когда училась в интернате. Уроки физкультуры вел неулыбчивый, строгий учитель. Однако учил своему предмету досконально, все объясняя. Он доходчиво, терпеливо знакомил с техникой игры, учил даже тактике. Когда Айгуль вырывалась с мячом вперед с большой скоростью, далеко оставляла своих соперников в огромном зале, закидывала в корзину мяч, точно попадая в нее, этот учитель, вместо похвалы, которую ждала наивная Айгуль, сурово смотрел на нее своими ледяными ясными глазами, а его тонкие, вечно сжатые губы презрительно произносили: "Не засчитывается, была пробежка".
Сегодня она уже не делала таких ошибок. Ко всем пришел азарт, а она была просто в ударе. Вот где сказалось, что она имеет брата-двойняшку. В игре она бегала с большой скоростью, так как вечно с Робертом бегала наперегонки, ловко увертывалась с мячом от соперниц, как ртуть, так как все детство играла с Робертом в пятнашки, с поразительной меткостью делала броски в корзину, так как очень часто с братом стреляла из лука, бросала его перочинные ножики в мишень и в соперничестве с ним вечно прицеливалась из рогатки по снующим во дворе воробьям.
Игра в баскетбол была быстротечна, судья считала очки, в конце игры решали секунды, и все же исход игры был в пользу восьмиклассниц. Они выигрывали не у своих сверстниц, не у кого-нибудь, а у самих десятиклассниц. Команда была уже уверена в своей победе.
В жаркой борьбе Айгуль чуть ли не с середины зала бросила мяч, одновременно подпрыгивая, прицеливаясь и определяя расстояние. Мяч четко влетел прямо в корзину. Одноклассники-мальчишки взвыли от радости. Победа была за ними!
Когда девушки, красные и возбужденные, вышли из спортивного зала, рядом в актовом зале шел КВН. Здесь большинство болельщиков составляли девушки. Гульдар Маратовна предупредила их, чтобы они остыли и не сразу выходили на улицу. Девушки решили остаться посмотреть КВН. В этот вечер, благодаря абзанским учителям, школьная жизнь била ключом.
Айгуль одновременно следила за остротами участников КВН на сцене и разглядывала и не могла оторвать глаз от Зухры Сайфулловны. Зухра Сайфулловна была самой миниатюрной женщиной из учительниц школы. В этот вечер она была в новом шерстяном платье. У ворот ее модного платья блестела брошь. Прическа ее была пышна и волосок к волоску. Двигалась она сейчас, как и на уроках, с медлительностью никуда не спешащей герцогини. Ноги ее были обуты в изысканные туфельки с высоким точеным каблучком. При ярком свете сцены был четко очерчен изящный подъем ее ступни. В школе, на уроках, она всем была известна строгостью и требованием полной дисциплины на уроке. Это как-то не вязалось с ее обликом, миниатюрным и изящным.
– Видела новое платье Зухры Сайфулловны? – толкнула ее в бок Гульсара.
– Смотрю, – ответила Айгуль. – Красивое платье!
III
Из-за бесчисленных буранов за зиму всю Школьную улицу завалило снегом. Полутораметровые заборы из штакетника торчали из-под снега лишь остроконечными колышками, как будто их кто-то нарочно воткнул в снег. Низкий забор из поперечных засохших жердей вдовы Шауры апай и вовсе исчез под снегом. Люди ходили по улице, возвышаясь над заборами, а калитки старых дворов одиноких старушек, которые уже не имели сил чистить свой двор от снега, и вовсе можно было перешагнуть.
Зима выдалась затяжная. Шла вторая неделя весны, а она никак не хотела себя проявлять. Тем не менее жители оживились – предстояли всесоюзные выборы. В селе запестрели алые кумачи на фоне уже грязновато-белого мартовского снега. Вся страна, если верить новостям по радио, а все верили всегда безоговорочно, разукрасилась красными флагами на избирательных участках, а также плакатами со словами "Все на выборы!"
Избирательный участок расположился, как обычно, в школе. Выборы из года в год проходили по воскресеньям, и школа была полностью в распоряжении сельсовета. В день выборов с раннего утра к школе потянулись жители. Взрослые подходили к школе с трех сторон, с точностью повторяя ежедневный маршрут своих детей: со стороны почты, с улицы Шартугай через большой мост, где проезжали машины, а также со стороны улиц, прилегающих к горам, которые находились между высоким Сусак-тау и более низкими Школьными горами.
Выборы считались большим праздником. По местному радио на всю улицу гремела музыка. На избирательном участке организовывали буфет и продажу дефицитных товаров, которых никогда не бывает в магазинах села – индийский чай, шоколадные конфеты и гречневую крупу.
Эта гречиха летом морем цвела под пятиферменскими горами на огромном поле тут, за селом. За лето пчелы собирали самый вкусный, после липового, чистый, темного цвета, гречишный мед. Однако жители Абзана после сбора урожая в своих магазинах не видели ни крупинки гречки.
Мужчины села шли на выборы в своих будничных одеждах, зато женщины прихорашивались. И наряднее всех, праздничные были старушки. Они уже не надевали серые пуховые платки, а словно опережая весну, накидывали на голову, поверх пальто, свои яркие цветастые кашемировые платки. Из-под пальто виднелись новые штапельные платья в цветочек. В день выборов пойти проголосовать считалось наипервейшим делом, и все делали это с утра.
Айгуль с нетерпением ждала маму с выборов. Она обещала купить гостинцы. Она тоже была сладкоежкой, как и ее брат Роберт.
Гульзифа, несмотря на вечно скудный семейный бюджет, все же купила обещанные ириски "золотой ключик", печенья, вафли.
– Что там было интересного? – спросил Роберт.
– А что там может быть интересного? – откликнулась Гульзифа, принимаясь месить тесто после прихода. – Все одно и то же. Ты же был со мной на выборах в прошлом году.
Айгуль ни разу не видела, чтобы мама сидела без дела, просто так. Иногда она начинала ее упрашивать, чтобы она просто отдохнула. Мать не могла себе это позволить и говорила, что вязка шали для нее и есть хороший отдых. Айгуль не соглашалась, споря, что это все равно работа.
Вечером, когда в печке ярко горели дрова и подоспело тесто, Гульзифа занялась стряпней. Что-что, а Айгуль любила, когда мама занималась выпечкой, и она охотно помогала ей.
Айгуль посыпала мелко накрошенный лук на горячую рассыпчатую картошку и, добавив масла, принялась толочь. Мать положила соль и черный молотый перец, Айгуль не знала пока меру специям. Пока мама разделывала тесто на хлеб и на пирожки, готовила начинку, Айгуль разговаривала с мамой.
– Мама, давай я сама одна свяжу всю шаль. А потом продадим и купим мне часы, – поделилась со своей мечтой о наручных часиках.
Гульзифа была согласна.
– Ладно. Вот придет весна, счешем с коз новый пух, сдашь экзамены за восьмой класс, я приготовлю тебе пряжу и будешь вязать на летних каникулах, – обещала она дочери.
Как Айгуль любила эти спокойные домашние зимние вечера! Она с мамой занята стряпней. Отец вел в соседней комнате беседу с пришедшим соседом Аухадий агаем. Они беседуют о запасах сена, еще два месяца до летнего выгона скота в горы. Заядлый курильщик Аухадий агай вовсю дымил папиросой "Беломорканал". Она у него в мундштуке, но пальцы у него все равно желтые от табака. Сам Амир не курил, заменяя сигарету жаренными семечками. Дома никогда не пахло табаком.
– Где осталась Василя апай? – спросила Гульзифа соседа.
– Сейчас обещала подойти. Не знаю, почему она запропастилась.
Айгуль налила на сковородку сладкое пахучее подсолнечное масло.
В детстве, когда было не так сытно, как теперь, она любила вместе с братиком Робертом макать хлеб в это нежное масло с тонким вкусом. На белой фарфоровой тарелке оно казалось расплавленным янтарем, бусы из которых носила их Гульбика иняй.
Пирожки получились пышные, нежные и румяные.
Вошла Василя апай.
– Добро пожаловать, – приветствовала Гульзифа соседку. – Сегодня ты задержалась, Василя апай.
– Дома запасы кончились, последний мед выскребла из бака. – Василя апай поставила пиалу, до верху наполненную медом, на стол. – Детям гостинец.
– Спасибо. Сейчас попьем чай с медом и пирожками, – поблагодарила Гульзифа.
Аухадий агай и Василя апай пришли сегодня на посиделки. Мужчины играли в карты, две соседки после чаепития всегда вязали шаль, обсуждая домашние дела, говорили о детях и сплетничали.
– Айгуль, Роберт, Арслан обычно сидели в другой комнате, к гостям не выходили, но все слышали.
С появлением телевещания в Абзане такие посиделки незаметно уходили в прошлое. Когда дети были маленькие, оставляя младших старшим детям, Амир с Гульзифой весело уходили в клуб в кино, или на такие посиделки к соседям, друзьям. Теперь сказывался возраст, большие хлопоты из-за повзрослевших детей, и они редко выходили вечером из дома, предпочитая сидеть перед телевизором, который они, наконец-то, приобрели на новый год.
– Как Брежнев – всю жизнь генеральный секретарь, так и Сафаргали у нас тоже всю жизнь председатель сельсовета, – с сарказмом заметил Амир, тасуя карты, когда речь зашла о выборах.
– Сами же выбираем, – ехидно и весело сказал Аухадий.
– А разве это выборы? – сказала Гульзифа. – Слово выбирать означает выбрать из нескольких кандидатов одного. А нам подсунут в районе или в центре только одного, его и выбираем. Только одно название – выборы.
После обсуждения прошедших выборов соседи углубили тему политики и заговорили о свободе вообще.
– Говорят, у нас человек свободен, в Америке вообще нет свободы. Правда ли это? – Аухадий, в отличие от Амира, почитывал все центральные газеты.
– Кто это знает? Послушать "Голос Америки", так они твердят, что у нас нет никакой свободы. А наши же говорят, что в Америке нет. Кто прав, кто неправ, черт их разберет, – ответила Гульзифа.
Василя апай молчала.
– А Китай вы слушаете по приемнику? – спросил Аухадий.
– Да, два-три раза послушал, – ответил Амир. Они несут всякую чепуху. Ну явный обман. Они говорят о том, чего не было вовсе. Им верить нельзя.
– Наши тоже правду не говорят и как здесь разберешься? – сказала Гульзифа.
Гульзифа имела на все собственное суждение. Несмотря на засасывающий деревенский быт, она между всеми видами домашней работы брала в руки вязку и усаживалась возле радио послушать новости, была в курсе событий не только в Советском Союзе, но и знала, что творится в мире. С появлением телевизора в доме не пропускала вечерний документальный выпуск новостей "Время", а между этими сообщениями усаживалась почитать районные и центральные газеты. Из-за шестерых детей она давно отошла от общественно-трудовой деятельности, но заинтересованность во всем, что происходит вокруг, в ней была сильна, и она старалась разнообразить доставшуюся ей поневоле роль вечной домохозяйки.
А Амир не любил вдаваться в какие-либо рассуждения. Никогда не высказывал такой резкой критики в адрес советской власти, как это делала иногда Гульзифа. Хотя у него было больше причин ругать существующий строй. Он не смотрел в будущее и не оглядывался в прошлое. Он жил только сегодняшним днем.
IV
– Вы заметили, – спросила Гульсара у подружек, – Саида Ахметовна вечно прихорашивается на уроке, то блузку засунет в юбку, то рукой залезет под свитер, то незаметно заглянет в зеркальце.
Девочки остались после всех уроков в своем классе, каждая занималась своим делом, а сообща они промывали косточки своих любимых учителей.
Певунья Назира и баянист Мидхат готовили художественный номер для участия в концерте, посвященный дню рождения Ленина. Айгуль осталась с отличницей Найлей готовить стенгазету к этой знаменательной дате. Люда с Зоей остались мыть полы в классе, у них было дежурство. Неразлучные Габдрахман и Паша остались в классе, чтобы помогать одноклассникам.
– И всегда это делает в сторонке, где Зуфар сидит, – заметила Айгуль.
– А у него, бедного, от смущения всегда глаза опущены, – захихикала Розалия.
Новая учительница русского языка и литературы, Саида Ахметовна, ярко красила губы и подводила глаза. Всю суровую зиму она ходила простуженной и поэтому вечно куталась в модный шарф, шмыгала носом на уроке и не выпускала из своей руки тонкий батистовый носовой платочек. Она была одной из модниц-учительниц, которые ежедневно меняли свои наряды и богато одевались. Этим она нравилась Айгуль.
Литературу Саида Ахметовна преподавала обстоятельно. Ученики часто конспектировали характеристики героев произведений, записывали все об авторе, а также идею и композицию художественного произведения. Наконец-то Айгуль получила серьезную учительницу по этому предмету. Русским языком она владела хорошо, писала без ошибок, литературу любила, была начитана и чувствовала себя на уроках Саиды Ахметовны уверенно. Учительница в меру ругала класс на уроке, в меру выходила из себя из-за их поведения, с уважением относилась к классу, считая их взрослыми и в класс заходила, в отличие от иных учителей, в веселом прекрасном настроении.
Айгуль взяла белый ватман и сделала красивую рамку на листе.
Ее выбрали художником редакционной коллегии, Найля занималась подборкой материалов.
Карандашом Айгуль отвела место для названия газеты. Определила расстояние от названия газеты до общего текста почти в пять сантиметров, так как материала у Найли было маловато. Приклеив в левом углу портрет вождя мирового пролетариата, вырезанный ею из журнала, она сделала под фотографией рамку для короткого стихотворения "Вечно живой". Потом Айгуль принялась за шрифт названия. Комсомольская стенгазета класса имела название "Пламя" и Айгуль после долгой работы со шрифтом, не сомневаясь, раскрасила свое творение красным цветом. Набросив рамки для заметок, она отдала лист Найле. Ее работа, как художника, закончилась.
– Ну и красиво у тебя получается. Четко. Недаром Салим Сагитович ставит тебе пятерки, – восхитилась Гульсара.
– Меня брат Галим научил. Он у нас хорошо рисует и всегда мне показывал и помогал по рисованию. У него много книг по живописи. Да и Салим Сагитович хорошо объясняет по черчению. Вы заметили, он проводит линию без линейки прямо-прямо. Сразу видно, что художник.
– Да, художник он, может быть, хороший. Но учитель… я скажу…, – растянуто ухмыльнулся Паша.
– Он сегодня классную доску с забором перепутал, – хихикнула Розалия.
Через секунду она уже хохотала. Все рассмеялись. Найля улыбалась, поправляя очки.
– А что было? Что было? – встрепенулась от любопытства Зоя. Она пропустила урок.
– Представляешь, он объяснял нам чертеж на доске, а потом взял и написал икс, игрек вместе и сказал, что мальчики сами догадаются о третьей букве. Это он так шутит, – захохотала Гульсара.
– Все равно, мне его уроки нравятся, – ответила Айгуль, складывая карандаши, краски в портфель.
– А мне нравится, как ты играешь в баскетбол, – спокойно и как бы невзначай произнес рядом сидящий Паша.
Айгуль не нашлась что ответить на его комплимент, мгновенно поняв по его тону и интонации, что невольно вызвала у него интерес к себе, и что он этим признанием отдает ей должное как необыкновенной девушке.
В свои шестнадцать лет она была одновременно высокомерна и умна, иной раз тиха и немногословна. Непосредственному общению с мальчиками ее никто не учил. Наоборот, самовоспитанием она занималась по просмотренным в абзанском клубе фильмам, да по романам, которые она, в отличие от своих одноклассниц, с упоением читала каждую свободную минуту. Ее высокомерие было в классе общепризнанным.
V
Ожидая объявления экзаменационных отметок, девушки уселись на деревяную скамеечку в маленькой березовой рощице посреди школьного двора. Березовая рощица была творением рук учителя биологии и химии Вали Саитовича, сорок лет работающего в абзанской школе. Весь школьный двор, благодаря его многолетним стараниям со своими учениками, летом утопал в зелени. Березки были также тонки и стройны, как расположившиеся под их тенью юные девушки.
Все экзамены за восьмой класс были позади. Некоторые девушки, получив восьмилетнее образование, на этом прощались со школой. Это были практичные девушки, находящие интерес к обыденной жизни, рано повзрослевшие. В девятый класс шли девушки, более склонные к знаниям, которым учеба давалась легко. Для одних девушек уже наступила пора вступления в самостоятельную жизнь, для других еще предстояло подготовить себя к этой жизни.
Впервые за годы школьной жизни Айгуль не радовалась предстоящим летним каникулам. Они означали для нее разлуку со старшеклассником, но которому она тайно вздыхала. Более того, Булат сдавал выпускные экзамены и навсегда покидал школу. Она уже не сможет отныне ежедневно встречать его на переменах, в школьном дворе после уроков. Это приводило ее в отчаяние. Она не обладала той непосредственностью, при которой можно было при помощи записки или через подругу дать знать о своей любви. Ни единая душа не знала о ее любви к Булату. Она боялась насмешек, непонимания.
В жизнь Айгуль входила печаль безответной любви. Беспечное детство с весельем и безответственностью было позади. Она мечтала о маленьком домике, где она могла бы жить с Булатом. Она представляла себя сидящей на диване, а его стоящим у окна. Дальше этого ее воображение не шло. О поцелуях Айгуль еще не имела понятия. Будничные заботы в этом домике как будто не имели к ней никакого отношения. В мечтах они отсутствовали.
В жизни же, случайно встретившись взглядом с Булатом в школе, от нерешительности и смущения отводила глаза в сторону, не выдерживая и двух секунд от страха, что ее взгляд все выдаст.
– Мне кажется, ты влюблена в Булата, – однажды спросила Назира, как всегда, без обиняков.
– Ну что ты, конечно нет. Он мне безразличен, – сфальшивила, криво улыбаясь, Айгуль.
Нет, ни за что она не призналась бы в своей любви!
После того, как им было объявлено об отметках, девушки решили сходить на могилу Владимира Матвеевича и возложить цветы. Все согласились и, выйдя из школы, они все вместе свернули направо. Пройдя двор школы, они вступили на широкий капитальный мост через Ассель. Река в этой части села протекала вдоль школьного двора и дальше вдоль огромной спортивной площадки.
Айгуль редко приходилось переходить этот мост и ее интересовал дом, расположенный сразу же за мостом. Две застекленные узкие двери с крыши мансарды выходили на железный балкон, имеющий, на первый взгляд, легкость строения. Вот этот балкончик она и хотела получить разглядеть, до этого видя его лишь издалека, когда шла в школу по утрам со стороны почты. Перед домом с балконом раскинулся широкий просторный зеленый двор. За двором был берег реки, на котором росли высокие исполинские деревья. Дом с балконом ей понравился. Оригинальность всегда привлекала внимание Айгуль.
Цветы они рвали по пути в саду у Лилии. Лилия тяготела ко всему красивому, знала толк в кулинарии, в убранстве какого-нибудь помещения и всегда была палочкой-выручалочкой, если намечалось праздничное мероприятие в классе.
Букет получился пышным и ярким. День выдался солнечный и теплый, но, когда девушки вышли из села и свернули к кладбищу, их летние платья начал трепать ветер, не оставив в покое и прически девушек. Они шли к своему бывшему классному руководителю. Класс их опять остался без руководителя. Они у них менялись каждый год. В девятом классе к ним должен был прийти вновь новый классный руководитель. Они нашли могилу своего учителя и возложили цветы. Могила была ухоженной, только фотокарточка учителя немного пожелтела от ветра, солнца и дождя.
Глава X
I
Лето постепенно рассеивало печаль безответной любви. В начале лета она вместе с матерью поехала в город Орск соседней Оренбургской области. Уже второй год они приезжали сюда. Три года назад народная молва донесла до их села славу, пользу, целебное свойство какой-то горячей воды, впадающей в реку Урал.
Грамотная и смелая, Гульзифа, недолго думая, захватив две новые шали, продав их в Оренбурге, вместе с Айгуль приехала на эти бесплатные, судя по рассказам людей, лечебные воды, чтобы самой убедиться в их целебности.
Дорога от пригородных домов Орска к месту впадины и к месту лечения была настоящим паломничеством, а там, где целебная вода из канала впадала в реку Урал, царило настоящее столпотворение.
Из огромных заводских труб в глубокий, короткий канал стекала горячая, почти кипяток, вода. Она текла по каналу серебристой лентой из-за бесчисленных металлических пылинок, которые сверкали и искрились на солнце. Кипяченная вода из канала впадала в реку, и на месте слияния вода в реке была теплой, и чем дальше по каналу к заводу, тем горячее была вода.
Горячие ванны принимали люди разных возрастов, и все же пенсионеров было больше. В летний день на свежем воздухе они выходили из канала на берег – красные и разомлевшие, как будто два часа парились и сидели в жаркой бане.
Хозяйки близлежащих одноэтажных домов быстро приспособились к новым обстоятельствам жизни и сдавали комнаты приезжающим на лечение за два рубля в сутки. Как правило, это были дома с крохотными двориками. Комнаты сооружены были как летние. Зимой паломничество прекращалось.
На обратном пути Гульзифа, к радости Айгуль, решила заехать в город Новотроицк к Гульбике апай. Айгуль нравилось бывать у родной тети. Иняй жила вместе с дочерью, затем и внуком. Занимали они большую комнату в коммунальной квартире. В отличие от общей кухни и коридора их комната была ослепительно светлой из-за белых стен, безупречно выкрашенных в белый цвет оконных рам и широкого подоконника. Особенно ей нравился пол. Он был выкрашен в ярко-желтый цвет и покрыт блестящим лаком. Необычные узенькие доски пола плотно прилетали друг к другу. В углу комнаты мерно гудел новенький белый холодильник.
Айгуль было непривычно от тесноты, но в целом городская жизнь ей очень нравилась.
Гульбика иняй первым делом напоила свою невестку и племянницу индийским чаем с городской нежной булочкой и наисвежайшим маслом на общей кухне. Здесь царил строгий порядок и чистота. Затем все трое перешли в комнату. Гульзифа села на диван, Айгуль неосознанно, по-детски притулилась рядом, иняй же занялась ужином. Она поставила мясо на плиту на кухне, а в комнате, на просторном столе, раскатывала из белоснежной муки высшего сорта тесто на тукмас.
Роли поменялись: теперь Гульзифа сидела сложа руки, а иняй обхаживала ее. Но, все равно, Гульбика иняй, принимая в гостях свою невестку, была в выгодном положении: она была горожанка, стало быть, не была обременена нескончаемыми домашними делами деревенской женщины, о которых сейчас Гульзифа также нескончаемо повествовала ей. Айгуль не понимала: какой интерес находит иняй, расспрашивая маму так подробно о домашнем скоте, выводках цыплят, утят, гусят, о родных, о соседях. Иняй же рассказывала о своей жизни, о молодых, о внуке, с надеждой говорила о скором получении отдельной квартиры, которую должны были дать на заводе зятю.
– До чего хороша городская жизнь! – позавидовала Гульзифа. – В квартире тепло, дров не заносишь, золу не выносишь, грязи нет, вода дома течет, не надо таскать, надо посуду мыть – пожалуйста, горячая вода течет. Не увидишь ни одной соринки. Чистота кругом.
– Я никогда не упускаю случая сделать замечание своим соседям насчет порядка в квартире, – ответила иняй.
В ее голосе чувствовалась уверенность в своей правоте. Иняй и здесь, а не только в доме Амира, слыла строгой женщиной, никогда не позволяла себе снизойти до ссор с соседями. Властность чувствовалась в ее лице. У нее белое лицо с классическими чертами: строгий взгляд карих глаз, прямой нос и тонкие губы. Смеялась она мало, критиковала всех и вся, много. Одевалась она опрятно, фартук меняла каждый день, кухонные полотенца стирала ежедневно. Больше всего она ненавидела беспорядок.
Вечером с работы вернулись дочь и зять Гульбики иняй, забрав из детского сада своего малыша. Приезд гостей вызвал у них удивление и радость.
– Здоровы ли Вы, Сәсәк апай?10 – поздоровалась Фания.
Тахир с Гульзифой поздоровался, как принято у башкир – пожатием ее рук двумя руками, а с Айгуль поздоровался по-современному, по-английски.
По внешности Тахир и Фания были полной противоположностью. Тахир был серьезен, смугл и худ. Фания была веселой полненькой молодой женщиной. Она, как и ее мать, была беленькой и рыженькой. В роду Раймановых были башкиры с волосами цвета меди, белой кожей и зелеными глазами. В облике молодых чувствовалась одинаковая ухоженность, спокойствие и неторопливость. В этом была заслуга иняй. Она была и экономкой, и домохозяйкой – к приходу молодых на столе всегда был готов горячий ужин. Одеты Тахир и Фания были со вкусом и добротно. Темно-синий костюм оттенял смуглость Тахира и придавал еще большую строгость его облику. Летняя кофточка, цвета нежной зелени, очень гармонировала с золотыми бликами рыжей головки Фании. Их малыш был весь похож на отца. Он унаследовал и черные волосы, и смуглость, и ясные серо-зеленые глаза.
– Тахир, зять, садись, тебя ждем, – пригласила иней за стол.
– Сейчас, вот замажу краской одно местечко на холодильнике, – в руках он держал пузырек с белой краской.
– Фания, где, ты говорила, сын ударил игрушкой?
Он аккуратно, чтобы не испачкать костюм, капнул себе на средний палец краску.
Фания указала на черное пятнышко, величиной с половины спичечной головки.
– Где взял краску, попросил у соседей? – спросила она.
– Принес с работы, – ответил Тахир, закручивая крышку.
Фания взяла с парфюмерного столика флакончик с жидкостью для снятия лака и немного ваты.
После ужина женщины расселись на диване и сложили руки. Иняй все же взяла свою вязку. Тахир включил телевизор. У Фании, казалось, не кончатся вопросы к Гульзифе, она расспрашивала обо всех делах в деревне, о погоде, о сестрах, братьях, племянниках. Айгуль спросила ее, нет ли поблизости парикмахерской, она хотела избавиться от своих длинных волос.
На другой день Фания повела Айгуль к своему парикмахеру. И ей сделали молодежную стрижку, и с этого момента она стала мучиться – идет ли ей новая прическа? Это могли сказать только ее подруги, а не мама или тетя.
На обратном пути, сидя в автобусе, который вез их с города Медногорска до самого Абзана, Айгуль спросила у матери:
– Почему Фания апай всегда называет тебя только Сәсәк апай?
– В юности я была очень красивой. Фания всегда сравнивала меня с цветком и обращалась так ко мне. Сейчас уж ничего не осталось от той красоты. Это только второе имя, – спокойно ответила мам.
Айгуль была удовлетворена ответом и повернулась к окну. Она любовалась уральскими горами, пышно покрытыми темно-зелеными лесами. Автобус подъезжал к Абзану. Предстоял большой спуск прямо к селу, а пока автобус, урча, полз на очередную гору. Дорога-кокетка то обвивала гору по ее подножию, то взлетала на высокую гору, то тонула в густых деревьях.
II
Айгуль впервые ехала на сенокос помогать отцу. До этого времени отец брал ее с собой как спутницу. Айгуль всегда сама просила отца взять ее с собой на природу. И тогда, приехав на пологий склон горы, на поляне с густой травой, отец брал с телеги широкий брезент и стелил его для нее на землю, пригибая траву, а сам принимался косить траву для вечерней подкормки коровы. Однако она недолго сидела на одном месте и отправлялась разглядывать цветы и бегать за зелеными кузнечиками. Леса она панически боялась, поэтому всегда держалась ближе к отцу. Скошенную пахучую траву отец ловко укладывал на телегу до тех пор, пока она вся не покрывалась травой и не исчезала. Видны были только четыре колеса. Отец опять стелил свой брезент уже на скошенную траву на телеге, и Айгуль, отдохнувшая, вдосталь напитавшаяся солнцем, свежим прозрачным воздухом, возвращалась домой, вдыхая аромат скошенной свежей травы.
На этот раз она ехала на настоящий сенокос вместе с отцом, Галимом и Резедой.
Амир с сыновьями уже достаточно заготовил сена, но кто знает, какая придет зима в этом году, и он, по обыкновению, косил сено еще в округах села на своем участке.
Резеда, по приезду на место, сразу выбрала работу повара. Галим вбил два колышка в землю, обстругал топором перекладину и собрал хворост для костра. Амир уехал косить на косилке. Галиму с Айгуль предстояла тяжелая работа, они должны были собирать небольшие копны в одну огромную, а затем с помощью лошади стягивать большую копну с крутого склона к подножию, где могла проехать грузовая машина или трактор с тележкой.
Шестнадцатилетняя Айгуль была физически слаба для работы с вилами. Она и не предполагала, что сено может быть таким тяжелым, а в одной маленькой копне может быть столько пыли. Воздух на горе был чист, прозрачен и даже звенел под лучами жаркого августовского солнца, но стоило вилами зацепить высохшее сено в копне, тут же следом поднималось облако пыли.
Стиснув губы, стараясь дышать носом, она делала то, что делал Галим.
Вскоре она совсем измучилась от жары и пыли, от непосильной работы и своей слабости. Этот день совпал у нее с месячным недомоганием. Как ей ни стыдно было перед братом, который старше был ее на семь лет, она, ни слова не говоря, оставила работу и побрела в изнеможении к лесу. Лес был прохладен и безмолвен. Айгуль боялась углубиться в него. Ей все казалось, что за древними деревьями кто-то прячется: человек или зверь.
Приведя себя в порядок, она медленно вышла из леса. Как на ладони видела она своих родных. Резеда у подножия горы под раскидистым деревом спокойно помешивала ложкой в котелке; на склоне горы, сидя на косилке, понукал свою лошадь отец. Брат недалеко складывал копны. Каждый спокойно занимался своим делом. Только она чувствовала себя несчастной и неприкаянной.
Как ни старалась Айгуль работать вилами, как ни мучилась, вся работа легла на плечи Галима. В отличие от сестренки он работал с удовольствием, даже играючи. Белую рубашку он давно скинул и копнил обнаженный по пояс, солнце уже лизнуло рыжим загаром его плечи, спину и грудь. Сила так и брызгала от рослого и длинноногого брата. Мускулистые руки уверенно орудовали вилами и ловко кидали вверх огромные навильники сена. Казалось, он вовсе и не нуждался в помощи сестренки.
И Галим, и Резеда приехали из Уфы в отпуск. Сейчас оба, соскучившиеся по деревенской жизни, вкладывали всю душу, помогая отцу. Они, казалось, просто наслаждались работой на лоне великолепного Южного Урала. А Айгуль с угнетенным состоянием, молча ждала окончания этой работы и облегченно вздохнула, когда услышала слова "на сегодня хватит". От слабости она даже не смогла хорошо поесть, лишь пила чай.
Палящая жара сменилась грозой, и дождь настиг на обратном пути, когда сестры сидели на телеге за спиной отца. Ливень, вдоволь промочив их, убежал далеко вперед к селу. Следующая грозовая туча еще не настигла. Над головой со всех сторон гремел гром. Молнии сверкали совсем рядом.
– Смотри, у тебя все волосы дыбом стоят, – удивилась Резеда, глядя на голову Айгуль.
Айгуль инстинктивно пригладила ладонью волосы и замотала головой.
– У тебя есть зеркальце? – с нетерпением спросила она сестру.
Зеркальца не нашлось.
– Опять поднялись, грозовое небо их притягивает, – сказала Резеда.
Айгуль сгорала от любопытства, но увидеть, что делают небесные силы с ее прической, без зеркальца она не смогла.
– Накинь платок, а то молния ударит, – посоветовал отец.
Айгуль это не сделала. Она была дитя свободы и в летние дни не любила платков, всегда оставляя волосы, лицо солнечным лучам и ветру. Резеда же, даже сегодня, готовя обед под тенью густой кровы старой березы, повязала голову белым платком, заодно закрывая лоб, нос и щеки от прямых солнечных лучей, лицо у нее было белое, не тронутое загаром, как будто она целый день не выходила из их прохладного дома.
Вечером Айгуль, смыв в горячей парной бане пыль и пот и одевшись в сухое чистое белье и халат, почувствовала, лежа на диване, блаженство. Усталость как рукой сняло. Она переоделась и убежала в кино на вечерний сеанс, соблазнившись интригующим названием итальянского фильма "Не промахнись, Асунта", а также в надежде увидеть Булата, по которому тосковала и ждала случайной встречи. Надежды не оправдались, зато она увиделась со своими одноклассницами. До фильма оставалось немного времени, и девушки болтали на площадке перед клубом, образуя тесный круг.
– У Айгуль волосы темные, а одна прядь завивается вверх и золотиться – обратила внимание всех веселая Розалия.
Внешность девушки, человека для нее всегда была не только на первом плане, но подлежала непременному обсуждению. Эта была любимая тема разговора Розалин.
– Я сегодня целый день была на горах, – улыбнулась Айгуль смущенно. За лето она отвыкла от общения со своими подругами-одноклассницами.
С утра покончив с мытьем посуды и уборкой дома, Айгуль наконец-то взяла книгу. В эти дни она упивалась чтением романа о девушке по имени Тэсс. Выйдя на крыльцо, она раздумывала, куда бы ей скрыться, чтобы спокойно и подольше почитать. Она выбрала тенистый сад, где, кроме кустов смородины, малины, росли еще черемуха и яблоня. Но тут внимание ее привлек разговор матери с Закир агай.
– Даже не знаю, смогу ли я, – с сомнением в голосе говорила мама. – Сколько лет я просидела дома.
– Почему вы так говорите? – голос Закир агай был мягкий и уверенный – Ведь у вас пятнадцать лет педагогического стажа.
Закир агай работал завхозом в школе. Это был маленький и худой человечек, чуть выше своего неизменного велосипеда. Айгуль знала его самую младшую дочь. В классе всем была известна своенравная, избалованная Гульсия. У нее были пышные иссиня-черные волосы и стригла она их чуть выше плеч и носила распущенными. Одевалась она в школу не как обыкновенная старшеклассница, а наравне со взрослыми, почти как учительница. Постоянно носила только новые и красивые вещи. Вошедший недавно в моду шарф с блестящими нитями во всю длину зимой она приобрела одна из первых в школе.
– О соответствующем образовании у вас есть все документы. Я рекомендовал вас Фариту Забировичу. Он дал добро, – продолжал настаивать агай. – Для директора школы нужен спокойный и честный человек, и я вспомнил о вас.
– Работу учителя и воспитателя я уже забыла, видимо, – вставила Гульзифа.
– Нет, пятнадцать лет, это большой срок. Только остается вспомнить и все. Да и вспоминать не надо. У вас шестеро детей, все дисциплинированные. Ваши младшие в том же возрасте, что и дети в интернате, – уговаривал Закир агай неуверенную в себе Гульзифу.
Айгуль, наконец, догадалась, что Закир агай приглашает ее мать занять должность воспитательницы в школьном интернате. Он сидел к ней спиной, и она не стала здороваться с ним, а прошла в сад, чтобы не мешать их разговору.
III
Сентябрь пришел холодный. Когда зарядили дожди и по утрам давал о себе знать холод, Гульзифа решила перебраться из летней кухни в дом. Она затопила в передней комнате печку. Все лето печь сиротливо безмолвствовала и теперь нехотя, словно разучившись за лето, медленно отдавала тепло. Вспыхнувшие дрова весело трещали.
Поглядывая на огонь в печке, Айгуль заносила в дом из летней кухни посуду и другую утварь. Ей было весело в этот день. Она предвкушала уют и тепло в доме в последующие холодные дни осени.
– Мама, давай уберем нары, – вспомнила она свою старую песенку. – Нары – это пережиток прошлого. Сейчас они стоят только в домах древних бабушек, которые живут в покосившихся своих домиках с соломенными крышами.
Она не решалась все это говорить отцу, знала, что он против выноса нар из дома. Он был поборником старины, мать же была более гибкой и податливой к восприятию более современного уклада жизни. Айгуль знала, что в конце концов слова и желание матери были законом в доме, пусть даже после словесных перепалок ее драгоценных родителей.
– Я бы сейчас убрала, но прежде мы должны купить кухонный шкаф или сервант на освободившееся от нар место, – ответила мама теми же словами, что и раньше. – А на покупку пока нет денег.
– А может, не будем ждать, а уберем их? Нары ведь на кухне совсем не нужны. Мы на них не едим, никто на них на спит, – уговаривала Айгуль маму.
– Нет, Сепиль, в этом году невозможно, – ответила Гульзифа, нарезая капусту. Она готовила щи из урожая со своего огорода.
К вечеру вся утварь была занесена в дом, полы вымыты. Раскаленные красные угли пылали жаром, от печки исходило желание тепло. Семья собралась к ужину.
Амир большим ножом резал огромный каравай хлеба. Айгуль позвала Арслана, который мокнул под проливным дождем, возясь с чем-то во дворе, мама наливала готовые щи.
– А Роберт где? – спросил отец, беря из рук матери тарелку с горячими щами.
Айгуль, разложив четыре ложки на столе, села на свое обычное место.
– Не знаю, где он ходит под таким дождем? – села, наконец, мама к столу.
Амир посмотрел на дочь. Айгуль, слегка приподняв свои тонкие черные брови, пожала плечами: понятия не имею.
– Не двигай плечами, – недовольно бросил отец.
– Почему?
– Нельзя.
Отец занялся ужином. Она осталась в недоумении. Отец впервые ей сделал замечание, да и то она не поняла его. С тех пор как она и Роберт повзрослели, отец в разговоре с ними пользовался обиходной речью, никогда ничему их не учил и не заводил разговора на серьезные темы: растут, ну и ладно. Давно прошли времена, когда он им, малышам-двойняшкам, стриг ногти после бани, готовя их к школе, ходил с мамой на родительские собрания, после которых он хвалил ее и распекал Роберта за его поведение. Теперь он на них не обращал внимания.
Осенью, Айгуль, несмотря на учебу в школе, в свое свободное время охотно занималась вязкой шали. Вязала она маленькую шаль-катитку. Мама отдала ей все оставшиеся от других шалей готовые клубки пряжи, подобрав их по цвету, а для середки спряла новую нить. Она была не против, чтобы на деньги от продажи шали, связанной Айгуль, купить ручные часики. Эта была идея Айгуль, ведь она давно мечтала о собственных наручных часах. Усердно и с удовольствием сидела она рядом с мамой по вечерам со своей вязкой. Мать вязала другую большую шаль.
В такие минуты, когда ее уроки были уже сделаны, и они одни находились в соседней комнате (отец и братья смотрели спортивные передачи по телевизору в другой комнате), она охотно разговаривала с мамой обо всем, перескакивая с одной темы на другую, не подозревая о своей непоследовательности. Своей маме она могла задать любой вопрос и на все вопросы мать не только знала ответ, но и охотно отвечала, подробно разъясняя.
Обычно Айгуль расспрашивала о прошлых далеких годах, касаясь истории. Про Ленина ей все было ясно еще с детсадовских времен, а школа буквально дышала его именем. В башкирском народе его называли не иначе, как Ленин-бабай11, ласково и особых претензий к нему не выказывали. Айгуль интересовала личность Сталина.
– Мама, я в библиотеке слышала о том, как все книги Сталина были изъяты и сожжены много лет назад.
– Да, после его смерти и осуждения культа личности.
– А что он сделал плохого?
– Сталин всех неугодных ему лиц сажал в тюрьмы, потом пошли массовые аресты и ссылки многих людей. Также без суда и следствия.
– За что?
– За критику, например, в свой адрес.
– Здесь, наверное, не сажали, Башкирия ведь далеко от Москвы?
– Так было везде. Наш Габдулла агай вышел из тюрьмы, просидев восемь месяцев только за то, что сидел в кругу знакомых, раскуривая махорку, произнес "…ехать твою, грузины". До сих пор я удивляюсь, кто-то ведь донес на него, и как он еще уцелел.
–Да не может быть, чтобы только за это сажали в тюрьму! – наивно воскликнула Айгуль.
– Это сейчас, при Брежневе, все молчат. А раньше при Хрущеве по радио гремели громкие судебные процессы.
– Про Берию? – уточнила Айгуль.
– По его делу тоже.
Айгуль и раньше слышала о Берии как о зловещей фигуре в истории страны, но толком не понимала, в чем его обвиняют.
– А в чем его обвиняют? – спросила она.
– Он был сподвижником Сталина, в репрессиях его обвиняют, в превышении своих полномочий, – ответила Гульзифа.
Пересчитав ряды на связанной середке шали, она продолжала:
– Он преследовал женщин, которые ему нравились и силой добивался их, пользуясь властью второго человека в стране. Я слышала по радио в те годы, как одна женщина обвиняла его в насилии, приведя с собой в суд семилетнего сына… Так я жалела эту женщину со сломанной судьбой, у меня слезы стояли в глазах, когда я слушала ее свидетельские показания.
– О чем вы тут разговариваете? – спросил Амир, входя в комнату.
– Про Сталина рассказывало, – ответила Гульзифа.
– О, про Сталина? – спросил отец. – "Товарищи! Этот бокал я поднимаю за здоровье русского народа не потому, что он руководящий народ, а потому, что он имеет ясный ум, характер, хитрость и терпение…" – Весело процитировал отец, изображая, что он произносит застольный тост.
Отец был участником войны. Он свято верил в Сталина и в отличие от матери никогда не отзывался о нем плохо. Впрочем, он никогда и не интересовался политикой.
Айгуль одна возвращалась из школы домой. Она медленно пересекла поляну, раскинувшуюся перед школьным интернатом, не обращая внимания на взгляды старшеклассников из интерната. Айгуль чувствовала усталость от проведенных шести уроков в школе. Ее настроение было полной противоположностью тому, что творилось в природе. Вокруг ликовало возвратившееся откуда-то настоящее лето. Солнце щедро нагревало и землю, и воздух. Небо удивляло своей чистой синевой, листья деревьев чуть колыхались лишь от прыгающих с ветки на ветку птичек. Природа пребывала в неге.
Вместо того, чтобы радоваться такому великолепному дню, Айгуль, наоборот, чувствовала себя угнетенной. Она изнывала от жары, от школьного платья, сшитого из шерстяной ткани. А в душе она испытывала какую-то неясную тоску. Вот уже девять лет она ходит по этой дороге в школу. И близок день, когда она должна будет уехать из села, как это сделали Зайнаб, Резеда, как это делают большинство девушек села. Смутные желания, полная неопределенность, неизвестная будущая жизнь – все это наводило на нее тоску. А школа с некоторыми ее учителями начинала наводить на нее скуку.
С таким унылым настроением она вошла во двор. Двери дома и веранды были настежь открыты. Кажется, они поспешили в этом году перейти из летней кухни. Она швырнула свой школьный портфель на письменный стол. Лишь очутившись дома, занявшись привычными делами по дому, которые она выполняла изо дня в день, ее плохое настроение развеялось. Время от времени она очень сильно тяготилась занятиями в школе. Ей казалось, что надоедали даже подружки в классе.
IV
Айгуль с гордостью разглядывала собственноручно связанную маленькую шаль.
– Мама, я поеду с тобой в Оренбург и сама буду продавать.
Держа в руках воплощенный товар, свой труд, который сейчас необходимо было обратить в деньги, Айгуль вдруг засомневалась в маминых способностях как продавца, ей казалось, что она непременно продешевит. Она тут же высказала свои опасения маме.
– Это зависит от того, какие будут цены на шаль, – ответила Гульзифа.
Она уже более двадцати лет вяжет изо дня в день пуховые платки и возит их продавать в Оренбург. А на вырученные деньги одевает своих детей. За это время она прекрасно усвоила, что цены диктует рынок, именуемый в Абзане базаром.
На другой день, после занятий в школе, Айгуль отправилась в кульмаг.
Пять различных магазинов расположились в один ряд, соседствуя со зданиями сельсовета, сельпо, столовой, швейным цехом ателье, образуя центр Абзана. По другую сторону главной улицы стояли жилые дома. Главная улица начиналась с Ниязгуловского моста через Ассель, у подножия высокого Сусак-тау, и заканчивалась тоже низким мостом через речушку с гор, которая впадала в Ассель. Больница, правление колхоза, пекарня расположились в разных концах большого села.
В продмаг Айгуль ходила часто по просьбе матери купить чай, сахар, масло и иногда хлеб. Хозяйственный магазин расположился в просторном здании, и летом, когда на улице стояла жара, здесь было прохладно. Ее этот магазин не интересовал, сюда она случайно заглядывала, сопровождая маму. Этот магазин был для семейных людей. В сельмаг она тоже редко заглядывала. Здесь деревянные узкие полки тянулись через весь длинный магазин и на них лежали тюки всевозможных тканей: темные сукна в дальнем углу, а светлые ткани для летних платье под рукой продавщиц. По левую сторону магазина на полках расположился отдел обуви. Полки сверкали неизменными черными резиновыми сапогами и калошами, без которых в буйное весеннее половодье и в осеннюю распутицу не могла обойтись даже первая модница села. Под потолком сельмага висели, пылясь много лет, тяжелые зимние и демисезонные пальто, сшитые из дешевого и грубого темного сукна. Они возвышались как памятники бездарности пошивочных фабрик.
Айгуль любила бывать только в культмаге. Этот магазин, словно магнит, притягивал ее. В небольшом деревянном здании культмага разместились целых семь отделов: музыкальных инструментов, игрушечный, галантерейный, парфюмерный, ювелирный и книжный со школьно-письменными принадлежностями. Каждое лето здесь она самостоятельно покупала для следующего класса учебники. Она радовалась также купленным новеньким ручкам, карандашам, стопке новых зелененьких тетрадей. Теперь она присматривала себе наручные часы. За стеклянной витриной деревянного прилавка, среди бижутерии и деревянных катушек с нитками разных цветов, лежали одни единственные женские часы. Выбирать было не из чего. Часы были несколько похожими на мужские, квадратной формы, чуть больше среднего размера. Корпус часов был позолоченным и выгравирован так, как будто от круглого циферблата исходят во все четыре стороны лучи. Айгуль они понравились своим изящным оформлением. Стоя у витрины, она почувствовала сильное желание иметь у себя на руках эти часы.
Вечером того же дня она, дождавшись матери с работы, поделилась с ней своими впечатлениями от посещения магазина и нетерпеливо спросила, когда они поедут в Оренбург.
– В это воскресенье не получится, дитя мое. Скорее всего – в следующее. Вот сегодня докончу отчет и начну вязать последнюю кайму шали, – пояснила Гульзифа.
Айгуль была с ней согласна. Она села за свои уроки. Листая дневник, она полюбовалась на свои четверки и пятерки. Изредка среди них мелькали тройки. Отметки в дневнике выделялись красным цветом. Она никогда не стремилась учиться на один пятерки, но и в разряд серых посредственных учеников не переходила. Теперь она следила, чтобы на каждой странице дневника стояли только хорошие отметки. С некоторых пор ей понравилась такая погоня за отметками.
Она прервала свои занятия, чтобы по просьбе матери почистить картофель для супа. На бесчисленные просьбы матери о помощи по дому она никогда не проявляла неудовольствия и выполняла все беспрекословно. Теперь у Айгуль жизненный тонус был высоким: она охотно училась в школе и охотно помогала матери по дому. Кроме того, она с удовольствием вязала каймы для маминых шалей и всегда находила время почитывать свои романы, взятые в абзанской взрослой библиотеке. Время шло для нее без особых забот.
Во второй раз она прервала свою подготовку, когда мать позвала ее ужинать. Отец поровну разделил сваренную утку, а мама разлила всем суп по тарелкам. Посередине стола стояли хлебница, солонка, перечница и пиала с курутом. Вслед за родителями, по напоминанию матери, Роберт, Айгуль и Арслан поперчили суп и положили по ложечке жидкого курута. Суп из утки был слишком жирен, курут вбирал в себя жир, к тому же придавал бульону приятную остроту. К мясу утки Гульзифа подала отварной картофель с кольцами белого репчатого лука. Картофель блестел под светом электрической лампочки, до того он был свеж и рассыпчат. Но Айгуль не притронулась к картофелю, сколько мама не предлагала, ей было более чем достаточно супа и мяса.
Доев суп и встав из-за стола, она поблагодарила маму и, не удержавшись, направилась к баку. Она с удовольствием и с нетерпением выпила из ковша прохладную мягкую воду.
– Не пей сразу воды. Дождись горячего чая, – сделал замечание отец.
– Не могу, пить хочу, – ответила Айгуль.
Роберт и Арслан тоже встали из-за стола. Родители остались спокойно доканчивать ужин, беседуя о будничных делах.
Айгуль села закончить домашние задания. Роберт и Арслан делали уроки в третьей комнате.
Когда она закончила подготовку к завтрашним урокам, ее место за письменным столом заняла мама со своим отчетом и планом воспитательной работы на следующий месяц. Айгуль пошла мыть посуду. Отец пристроился смотреть телевизор.
Айгуль собрала с обеденного стола тарелки, ложки, вилки на другой стол для мытья. Вытерев обеденный стол влажной тряпкой, а потом насухо, она оставила стоять на нем разнообразную мелкую посуду со специями, убрав только хлеб в большую хлебницу. Обжигая себе пальцы, Айгуль вымыла тарелки, ложки, вилки и нож горячей водой. Без этого нельзя было смыть с них остатки жирного бульона. Для полоскания посуды она опять налила кипяток, для более тщательного смывания жира. Руки у нее распухли от горячей воды и покраснели.
Мама делала отчет и стучала костяшками счетов. Кроме работы воспитательницы в школьном интернате, она еще выдавала продукты для его столовой и отчитывалась перед бухгалтерией школы.
Айгуль взяла роман Бальзака и села на низкую кровать. В будние дни по телевизору шли такие же будничные неинтересные передачи. Смотреть было нечего.
Через некоторое время, сложив отчетные листы, накладные в папку и завязав тесемки, к ней подсела с большим клубком тонкой пряжи мама. Она начинала вязать последнюю кайму к шали.
– Доченька, иди-ка бегом, открой дверь и зайди обратно, – шутливым тоном попросила она, начиная вязать кайму.
Айгуль состроила недовольную гримасу.
– Сколько лет ты меня об этом просишь? Я не верю всему этому. Не пойду! – закапризничала она.
– Ну иди же, доченька, я прошу тебя. А вдруг кто-нибудь зайдет, – мягко настаивала Гульзифа, улыбаясь.
Айгуль нехотя оторвалась от книги, поднялась и медленно направилась к входной двери, открыв ее, она изобразила для своей мамы, что только что вошла в дом, причем обратный путь она проделала уже шаловливо. Настроение Айгуль могло смениться моментально.
У местных башкирских женщин, которые все до единой вязали платки, бытовала примета, что если в самом начале вязки шали зайдет в дом человек, то от легкости или тяжести его ноги, будь это женщина, мужчина, мальчик или девочка, зависит темп работы над шалью. Если этот человек с легкой ногой, то и шаль вяжется легко и быстро, если этот человек имеет тяжелую ногу, вязка шали затягивается по разным причинам, вяжется тяжело и долго.
Гульзифа, опережая события, обычно просила Айгуль войти в дом, строго настрого приказывая Роберту не двигаться с места. Она давно уже заметила, что стоило Роберту войти в дом в начале ее работы, то весь процесс вязки обязательно затягивался надолго, в основном, из-за болезни. Если же случалось, что Роберт заходил в этот самый момент, мама начинала сердиться на него. Айгуль принималась смеяться, Роберт защищался, говоря, что это все сказка.
По мнению Гульзифы, нога Айгуль была легкой и шаль вязалась легко, быстро и без задержек. Когда она была маленькой, то с радостью проделывала этот ритуал, для нее это была игра, а повзрослев, тоже поняла, что это не что иное, как предрассудок.
V
Осеннее утро, когда Айгуль наконец-то должна была выехать в Оренбург вместе с матерью и которое она еле дождалась, считая дни, оказалось пасмурным и ветреным. Рваные облака с огромной скоростью пролетали над Абзаном, как будто спасаясь от погони. Примерно с такой же скоростью мать металась по двору и по дому, доканчивая свои последние дела перед выездом. Они опаздывали на Саракташский автобус. Мать, направляясь к калитке с сумкой в руке, отдавала отцу и Роберту последние указания по хозяйству. Айгуль по-девичьи была беззаботна и спокойна. Ее не волновали дела в доме, когда она уезжала.
В Оренбурге они сняли комнату на ночь за два рубля. Уже много лет Гульзифа останавливалась только здесь. Айгуль была здесь несколько раз. Кроме них, в эту субботу остановились еще три-четыре женщины, приехавшие в этот осенний день, тоже с их абзанской стороны. Все вязали платки, готовясь к завтрашнему базарному дню. Башкирские пуховые платки – теплые и красивые – стекались на один рынок. Оренбургский вещевой рынок лежал вблизи, его можно было увидеть, выглянув за добротные крашеные деревянные ворота. К хозяйке на выходные приехали ее взрослые дети и внуки. Перед воротами красовались новенькие "Жигули". Пуская женщин на ночлег за плату, хозяйка дома купила сыну автомашину. Шали вязались и продавались круглый год, и от квартирантов не было отбоя. Осень была как раз сезоном распродажи шалей. Только в мае месяце, перед теплым летом, цены на пуховые платки падали, мало было и продавцов, и покупателей.
С женщинами Гульзифа знакомилась быстро, вежливость и приветливость были отличительными чертами приезжающих сюда женщин.
Делясь друг с другом привезенной или купленной провизией, они все вместе поужинали. Хозяйка занесла им самовар.
Следующее утро также выдалось пасмурным, и женщины, идущие продавать пуховые платки, беспокоились. От погоды зависел наплыв горожан на вещевой рынок. Айгуль добровольно и впервые выступила в роли продавца. Ее пуховой платок-косынка досталась не покупательнице, которая пришла на рынок в это воскресенье для того, чтобы купить себе вещь, а одной русской женщине со смуглым лицом. Айгуль удивилась ее усам. Такое она видела впервые. Продала она шаль за 25 рублей после того, как эта женщина приценивалась к ее шали несколько раз. Ее решимость не продешевить растаяла как первый снег на мокрой осенней земле под напористостью спекулянтки. Женщины поговаривали, что, набрав шали, она в следующий же базарный день перепродает их, но уже по более высокой цене. Гульзифа успокоила дочь, сказав, что это хорошая цена для маленькой шали, почти косынки. Они еще час простояли, прежде чем у них купили большую шаль, заплатив хорошую цену.
Затем началась приятная для любой женщины обязанность – покупка вещей, пусть даже не себе – детям. За лето во время сенокоса, заготовки дров в лесу одежда изнашивалась на нет. В большом гастрономе они накупили гостинцев для Роберта и Арслана, которые должны были смотреть дом и содержать его в порядке, и не было такого, чтобы Гульзифа приехала без городских гостинцев для детей, хотя они и все уже подросли. Оставшиеся деньги предназначались на покупку трюмо в дом.
За два часа до отъезда автобуса на Саракташ Гульзифа, чтобы провести время после того, как они вышли из кафе, повела дочь в близлежащий от автовокзала кинотеатр. Показывали индийский фильм. Гульзифа второй раз смотрела этот фильм, Айгуль впервые. Она вышла из кинотеатра в великолепном настроении от большой индийской любви, их прекрасных ритмичных танцев и своеобразных, пленительных песен. Больше всего Айгуль понравилась роскошь, которая окружала главную героиню. Она была благодарна своей матери за этот прекрасный досуг в большом и шумном городе.
VI
Такое настроение было у Айгуль и на другой день. Она намеревалась тотчас же отправиться в культтовары после занятий в школе. Все шесть уроков она просидела, как на иголках.
– Пуховые платки пользуются большим спросом на базаре, – услышала она голос матери. Она разговаривала с Хамдией апай, которая пришла расспросить о нынешних ценах на пуховые платки.
– Здравствуйте, – поздоровалась с гостьей Айгуль по-башкирски. В передней комнате она повесила осеннее пальто, в средней комнате оставила портфель, а в третью комнату прошла переодеться за ширму, протянутую между печкой и стеной.
– Я думаю съездить на следующей неделе, – говорила соседка. – Много ли продавцов?
– Продавцов много. А покупателей еще больше. Зима на носу, все берут, – говорила мама.
Слушая беседу взрослых, Айгуль молча переоделась, вымыла руки с мылом, пообедала. Роберт пришел из школы вслед за ней. Она поняла, что мама и гостья уже успели посидеть за чашкой чая.
– Мама, дай мне деньги. Я пойду покупать часики, – прервала она мамины с соседкой разговоры.
– Конечно, дочка, иди, сходи. – Гульзифа отсчитала деньги из своего кожаного кошелька.
С трепетом в душе и летящей походкой подходила Айгуль к магазину. Деревянное низкое крыльцо было вымыто уборщицей в обеденный перерыв. Тяжелые входные двери были распахнуты настежь. Она, открыв внутренние двери, наполовину застекленные, прошла по деревянному свежевымытому полу к витрине. На обычном месте часов не оказалось. Айгуль ошеломленно смотрела на пустующее место в витрине. Ее радужное настроение сменилось великим разочарованием. Для верности она спросила продавщицу о наличии в продаже ручных женских часов, заранее зная ее отрицательный ответ. Айгуль, выйдя из магазина, медленно побрела домой. Она сейчас и не подозревала, что в первый раз попала в самую типичную ситуацию, на которую просто обречен любой взрослый человек их огромной страны, и вдвойне обречен из бедной семьи. Когда товар лежит, а денег нет, деньги появились – товара уже нет. В большом городе она, возможно, исправила бы эту ситуацию, но в селе это было невозможно. Сельские магазины страдали хронической скудностью и полным отсутствием выбора товаров. Кроме того, десятилетиями товар поступал в одной и той же упаковке; абзанцы из года в год покупали сахар-рафинад в белой коробочке с синими буквами, чай непременно грузинский, папиросы только "Беломорканал".
На выручку пришел отец. Однажды, когда снег уже лег на землю, в один прекрасный день, в отличном настроении, он запряг в сани почтовую лошадь, дал дочери свой тулуп поверх зимнего пальто и повез в соседнее село Петровку.
Подъехали они в село в обеденное время. Все магазины были закрыты. Отец решил остановиться на час-полтора у своих знакомых. Русские знакомые хорошо знали отца. Они весело приветствовали его, провели в дом, заставили снять тулупы, пальто, усадили за стол, расспрашивая о житье-бытье и делах. Тетя Глаша налила им с дороги горячий борщ, дядя Коля выставил самогон, от которого отец не отказался. Айгуль с удовольствием поела наваристый борщ. С ржаным хлебом еда показалась ей удивительно вкусной. Взрослые пили за встречу, отец и дядя Коля вспоминали свою совместную работу на комбайнах сразу после войны. Айгуль была спокойна, отца пьяным она никогда не видела.
Купленные часы были круглыми, маленькими и изящными. Амир был очень доволен, купив их дочери. Он ценил красоту, считал, раз часы ручные и женские, то и должны быть по женской руке – маленькими. Эти часы оказались почти крошечными, как раз по тонкой девичьей руке. Он был рад, что съездили не зря. Айгуль была не очень довольна: часики были полной противоположностью тем часам, которые выглядели более современно.
VII
Айгуль усердно сидела над домашним заданием по алгебре. Она не любила этот предмет. В пятом классе ей не было равных по математике. Обычно она быстрее всех выполняла задания своего варианта, и первая покидала класс, сдав свою контрольную работу учительнице. С шестого класса математика сменилась алгеброй и не замедлила превратиться для нее в темный лес с ее корнями, дробями и неравенствами. Этот предмет только портил настроение ей в школьной жизни.
Она питала слабость ко всем гуманитарным предметам и тяготилась точными науками, кроме, пожалуй, черчения и геометрии. Она с детства хорошо рисовала и по черчению могла начертить срез любой сложной детали, после чего ее чертеж, до урока Салима Сагитовича, успешно списывался на перемене ее одноклассниками. Геометрия вызывала у нее попеременный интерес. Она прекрасно видела геометрические фигуры и разбиралась в отрезках. К урокам физики она относилась с непостоянным интересом, считая этот предмет годным только для мальчишек, а химию находила совершенно не нужной для себя в дальнейшей жизни. По всем остальным предметам она училась успешно, и учёба давалась ей без особых усилий.
Родители не интересовались учебой детей, но несмотря на это Айгуль вполне самостоятельно, прилежно училась и охотно рассказывала маме о своей учебе и всегда слышала ее одобрение. Это и было стимулом для нее в учебе.
Покончив с заданием по алгебре, Айгуль открыла учебник истории, внимательно и с интересом прочитав заданный параграф, она сочла ненужным готовить подробный пересказ, так как по ее личным прогнозам выходило, что завтра Мухамет Шайхутдинович не поднимет ее на уроке.
При опросе домашнего задания Мухамет Шайхутдинович поднял Айгуль. Она не любила списывать, тем более подглядывать в раскрытый учебник, как это спокойно делала почти на всех уроках невозмутимая Назира, сидящая за спиной Айгуль. Она сказала учителю, что недостаточно готова. Учитель поставил ей в журнал отметку "два". Она почувствовала себя расстроенной и униженной. Однако постаралась сесть на место спокойно и сохранить невозмутимое выражение лица, так как на нее оглядывались сочувственно одноклассники.
На этом уроке Мухамет Шайхутдинович, сделав отступление от новой темы, рассказывал ученикам о венграх. Говорил он без единого жеста, лишь иногда пользуясь своей длинной тонкой указкой.
– Теперь уже учеными доказано, что венгры пришли и обосновались в Западной Европе много веков назад именно с Урала. Многочисленная часть башкир, – неспеша рассказывал он, – покинула Уральские горы и ушла на запад. Венгерский язык очень сильно отличается от других европейских языков, и по звучанию он очень похож на наш башкирский. Учеными выяснено, что некоторые слова в этих двух языках созвучны и означают один и тот же предмет. Например, слово "балта".
Услышав на уроке родное слово, Розалия хихикнула, Лилия толкнула ее локтем. Мухамет Шайхутдинович, замолчав, смотрел на нее и, выждав секунды, продолжил:
– Совсем недавно к нам приезжали ученые. Они измеряли длину лба истинных башкир, сверяли формы носа. – Учитель сделал паузу с усмешкой на губах.
Ученики заулыбались.
– Ну и так далее, – спрятал свою усмешку учитель-гигант. Так что наши предки, жившие на Урале в начале этого тысячелетия, являются и предками современных венгров. Я мог бы вам рассказать о венгерском монахе, который отправился на Восток с одной лишь единственной целью: выяснить об истинных предках венгров… Так он оказался вначале в Узбекистане и лишь потом в Башкортостане, но время урока истекает, и я вас попрошу записать в ваших дневниках домашнее задание.
Учитель назвал параграф, положил на стол указку, без которой никогда не заходил в класс. Урок был закончен.
Нет, никогда Айгуль не скажет что-либо плохое об этом учителе за его беспощадную "двойку!" Он слишком интересен и дает то, что нет в учебнике.
С утра час за часом сменялись уроки и учителя. На большой перемене Айгуль одиноко сидела за своей партой, не присоединяясь ни к какой группе девчонок. Она перебирала в памяти свое сочинение, которое они писали на четвертом уроке. Она была довольна: ей казалось, что сочинение ею написано удачно. Вдруг она вспомнила, что вместо слова "незаконный" в своем сочинении она написала "незаконнорожденный". Она вскочила на ноги. Какой стыд! Как она могла! Начиталась романов, ругала она себя. Какой позор, если ее сочинение прочитает Саида Ахметовна. Айгуль ни на минуту не сомневалась, что слово "незаконнорожденный" что ни на есть самое нецензурное слово, а "незаконный" – литературное.
Она помчалась в учительскую по длинному коридору искать свою учительницу. Взлетев по широкой деревянной лестнице на второй этаж, очутилась перед дверью учительской комнаты. Войти она не решилась. Она всегда испытывала страх и смущение перед этой комнатой, а в кабинете директора ни разу не была за все восемь прошлых лет учебы. На свое счастье, она увидела Саиду Ахметовну, направлявшуюся в учительскую.
– Саида Ахметовна, вы уже проверили наши сочинения?
– Еще нет.
– А вы не могли бы мне дать мое сочинение обратно?
Саида Ахметовна достала кипу тетрадей девятого класса из своего большого портфеля на молнии и начала перебирать их, ища ее тетрадку. Маникюр ее ногтей отливал розовым перламутром.
– Что-нибудь не так?
– Да… – протянула Айгуль и, взяв свою тетрадку, поблагодарила учительницу. Саида Ахметовна всегда была доброжелательна и современна.
Так и есть! Предложение "Пьер был незаконнорожденным сыном графа Безухова" красовалась на первой странице сочинения. Она не стала переписывать сочинение и возвращать обратно. Первое свое творение, она дома выкинула листки в печку, прямо на раскаленные угли. Попав на них, они, моментально вспыхнув желтым пламенем, тут же, на красном фоне углей, превратились в серый пепел. Взметнув, они исчезли в печной трубе.
Глава XI
I
С могучих тополей, росших в необъятном дворе Карабулата агая, слетал белый пух, возвещая о наступлении настоящего лета. И в начале лета Айгуль стала проходить летнюю трудовую практику за девятый класс.
– Вставай! Уже шесть утра, как ты и просила, – разбудила ее тихо мать.
Натянув летнее домашнее платье, Айгуль вышла из тихого, объятого сном теплого дома во двор. Светило яркое солнце, но в столь ранний час оно еще не грело. Было прохладно. Она умылась теплой водой из умывальника.
Гульзифа баловала всех своих детей. По утрам в умывальнике круглый год всегда была только теплая вода. Она не разрешала детям чистить зубы и умываться холодной водой. Айгуль росла изнеженной. Сделав себе прическу, она зашла на кухню.
– Мама, я хочу парного молока.
– Принеси банку, я налью тебе.
Айгуль достала из комода сухую поллитровую банку.
Накрыв банку белой марлей, Гульзифа процедила в нее молоко. Айгуль пила вкусное теплое молоко прямо из банки, не доставая чашечки.
Зайдя в огород, во всю длину которого была протянута бельевая веревка, она потрогала платье, в котором она ходила на работу. Оно не высохло за ночь. На траве лежала роса. Сняв платье с прищепок, она отправилась в дом погладить его и надеясь также, что оно заодно и подсохнет под горячим утюгом. Это было ее единственное летнее платье, да и то доставшееся от Зайнаб. Каждый день, придя с отработки, она стирала его и утром, проснувшись, надевала. Вчера же она стирала его прямо перед сном, на ночь.
– Мама, я ухожу, – предупредила она после завтрака.
Она накинула кофту.
– Повяжи платок, – сказала Гульзифа.
– Мне не холодно, – не послушалась Айгуль. Она застегнула часы на запястье и сунула в рот деревенскую черную серку – жвачку.
– Голову застудишь.
Мама всегда твердила, чтобы голова и ноги были в тепле. Она была уверена, что все болезни идут через охлаждение ног.
К ее словам, заботам дети не прислушивались и ходили, кому как нравится.
– Повзрослеете, узнаете сами, вспомните, – только и оставалось говорить маме.
Айгуль вообще не любила платков. Девушка, повязавшая на голову платок, была для нее безнадежно старомодной и неисправимо деревенской. Кроме этого, она никогда не грызла семечек, это было чисто деревенское пристрастие, которое она презирала. А вот жвачку, сделанную из березовой коры и на сметане, обожала. Каждое лето к ним заглядывала одна высокая и прямая бабушка из далекого села, со стороны Утягула. В ее алюминиевом бидоне с холодной родниковой водой на донышке лежали черные плитки жвачки. Она продавала их штуку по пять копеек. Кроме этого, мама после покупки угощала ее чаем, так как эта бабушка, привозящая к ним свои жвачки, обычно приходила, замученная жаждой от дороги и ходьбы.
Дойдя до центра села, она спустилась в Шартугай. Нет, она не перешла на другую улицу. Улица была та же – главная, но от центра и до Сусак-Тау она и все прилегающие к ней улочки и переулки назывались абзанцами собирательным словом – Шартугай.
Когда-то нынешний центр Абзана был окраиной села, и между Абзаном и деревней Ниязгул лежали густые тугаи. Со временем Абзан разросся до самого Ниязгула, и теперь их разделяла река Ассель и соединял деревянный мост у подножия высокого, крутого, нависшего в своем величии над маленькой речкой Сусак-тау.
У Айгуль затрепетало сердце, когда она приближалась к дому Булата. До этого она невозмутимо шла, медленно жуя свою серку – жвачку, чувствуя вкус свежих сливок. Она знала, что Булата сейчас нет дома, в Уфе он сдавал экзамены за первый курс в авиационном институте. Она почувствовала отчаяние, тоску от своей безответной любви. На взаимность не осталось никаких надежд. Да она и знала, что взаимность не могла и не может быть, потому что ее любовь была лишь в ее сердце и мыслях. Ее уста всегда были плотно сомкнуты, когда разговор шел о сердечных делах.
– Привет, Наиля!
Она еще издалека увидела свою одноклассницу. Наиля поджидала ее, сидя на скамейке возле синих ворот своего дома. Здесь жил сам председатель колхоза "Путь Ленина" и Наиля была его дочерью.
– Хочешь? – Наиля держала в руках два кулька семечек и один протянула ей. Айгуль засмеялась, взяв угощение: "Спасибо".
– Кто жарил?
– Я сама, на газовой плитке.
Теперь Айгуль некуда было девать свою жвачку. Наиля быстро решила проблему. Забежав домой, она вынесла фольгу – внутреннюю обертку от коробки с грузинским чаем.
Они медленно двинулись по улице, грызя семечки. Наиля была не из тех девушек, которые сразу же принимались тараторить, едва увидев подругу. Айгуль уважала ее за такой характер. Ее ненавязчивое присутствие помогало постепенно отвлечься от своей грусти.
Навстречу им по безлюдной улице шел директор школы.
– Каждый день встречаем его на одном и том же месте, – нарушила молчание Наиля.
– Он очень пунктуален, и мы тоже с тобой выходим в одно и то же время, – ответила Айгуль и прикрыла рукой свой белый кулек с семечками. Наиля сунула свой кулек в карман удобного красивого летнего платья.
– Здравствуйте! – подчеркнуто вежливо поздоровалась Наиля, как и подобает примерной ученице и пятерочнице.
– Здравствуйте! – с легким волнением выдохнула Айгуль. Здороваясь, она смотрела на Фарита Забировича, пытаясь узнать, что стоит за выражением его лица. Грозный взгляд сверкнул из-под очков в тонкой оправе. Губы его были сурово сжаты. Но ответное приветствие девочки все же услышали.
Директор школы был одет по-летнему, без пиджака, в удобной рубашке с короткими рукавами и навыпуск. Айгуль привыкла его видеть, когда он в строгом темном костюме и при галстуке распекал учеников на школьной линейке, которые проводились по субботам на большой двадцатиминутной перемене. На летних каникулах, без своих учеников, директор позволил вольный стиль в одежде, а строгость осталась.
Подруги прошли через село и, перейдя мост, оказались в деревне Ниязгул. Здесь улица была также безлюдна: дети спали, хозяйки, подоив и выгнав скотину в стадо за деревню, хлопотали в своих летних кухнях. Ниязгульский магазин был закрыт, четырехлетняя башкирская школа ничем не отличалась от других домов. Разве что стояла без двора и лишь транспаранты и лозунг на красном выцветшем полотне убеждали прохожего, что здесь учатся.
За деревней им предстоял подъем на чередующиеся низкие холмы, а затем и на покатую гору. За этой низкой горой лежали руины русской деревни Саплаяк. Рядом с заброшенной деревней раскинулся широкий колхозный огород бахчевых культур и овощей. Там и проходили свою трудовую летнюю практику девятиклассники.
К девяти часам зеленый огород разукрасился светлыми летними платьями девушек. Парни подъезжали на своих велосипедах, подсаживая на багажник друзей без транспорта.
Здесь Наиля и Айгуль расставались. Наиля находила свою подругу Загиду, а Айгуль, не имея в классе близкой подруги, присоединялась к любой группе девчонок без разбора. В конце концов она часто оставалась одна – медленно, сама по себе носила воду и поливала лунки с нежными слабыми ростками. Она не выдерживала темпа работы, хотя была такой же деревенской девчонкой. Она удивлялась выносливости девушек. Они работали с азартом, почти бегом таская ведра с водой, подзадоривая друг друга и отчаянно кокетничая с парнями. А среди парней особенно отличался Муртаза. Шутки и парирующие ответы девчонкам не сходили с его уст, и девчонки заливались смехом, а парни сдержанно улыбались. Такой некрасивый, а умеет обращать на себя внимание девушек, думала Айгуль, и что они в нем находят? Простушки!
Женщины-колхозницы, приготовив им обед, приглашая их, махали рукой. Со своими котлами они расположились между колхозным огородом и речушкой, под тенью деревьев, растущих по берегу. Здесь стоял длинный, сколоченный из досок и вбитый ножками-столбами в землю стол. Оставив ведра возле лунок, девушки и парни пошли на обед. Спускаясь к берегу, Айгуль видела по ту сторону речки развалины заброшенной деревушки.
Колхоз кормил своих помощников сытными обедами, не жалея мяса, хлеба, молока. За обедом Айгуль была занята своими воспоминаниями. Она помнила русских жителей этой деревни. По воскресеньям, зимой, когда выдавался ясный солнечный день и слегка пощипывал морозец, они приезжали на Абзанский базар в центр села, где стояли торговые прилавки на открытой площади. Торговали они квашеной капустой, солеными помидорами и огурцами и другими продуктами. Иногда в торговый ряд с краю вставала и она. Мать с вечера, поджарив семечки и наполнив маленькое цинковое блестящее ведерко, утром воткнув в середину семечек стакан, отправляла ее, свою самую маленькую и наивную дочурку продавать семечки. Айгуль сейчас и не помнит, стыдилась ли она этого, но хорошо запомнила, что мамины семечки всем нравились. Они были черные, блестящие и крупные, раскупали их быстро. И ей очень нравилось приносить маме такие же блестящие, но светлые маленькие и крупные монеты… Теперь их жизнь стала намного лучше… Деревянные прилавки сельского рынка почему-то разобрали, саплаякцы больше не приезжали.
После обеда им полагался отдых, до вечера было далеко, все расположились на траве в тени деревьев. Айгуль вдруг охватило жгучее любопытство, и она начала подговаривать подруг пойти посмотреть оставленную деревню. Уговаривать долго не пришлось.
Юности не свойственно долго размышлять, желающие повскакали с мест.
Визжа и цепляясь за кусты, девочки перешли речушку по корявому бревну, небрежно брошенному через нее.
Любопытство Айгуль вмиг сменилось странным ощущением. Ей стало не по себе, когда она вступила в покинутую деревню. По обеим сторонам одной единственной улицы безмолвствовали раскрученные основания разобранных домов, белея камнями. Места, где раньше стояли сараи для скота, заросли бурьяном, в огородах буйствовал сорняк. Но больше всего ее поразила улица. Теперь, когда люди оставили эти места, ее уже не топтали ноги, здесь не играла многочисленная детвора, но ней не возвращалось по вечерам стадо. Некогда пыльная и серая улица теперь простиралась длинной зеленой дорожкой. Она ровно заросла мелкой кудрявой гусиной травкой, и лишь две узкие полоски голой земли, удаленные друг от друга ровно на столько, на сколько отстоят друг от друга колеса грузовой машины, еле проглядывались в этой пушистой нетронутой зелени.
II
Домой девушки возвращались все вместе – весёлой шумной стайкой. Они шли пешком два с небольшим километра, взбираясь на холмы и спускаясь с них, а потом им приходилось глотать пыль от проезжающих машин на улице Ниязгул и на длинной улице Абзана.
Айсылу с практикой повезло. В Ниязгуле она уже попрощалась, ее дом был здесь. Зайдя в Абзан, заворачивала к себе и ее подруга Мавлюда. В Шартугае прощалась со всеми Назира и Лилия. Ближе к центру оставалась Наиля. Дом Загиды находился в самом центре села. Дальше шли Розалия, Гульсара и Айгуль. Дойдя до сельсовета, Айгуль сворачивала к себе домой в сторону интерната. Двум подружкам предстояло пройти село до конца, чуть не доходя до мельницы.
Придя домой, Айгуль сразу же умылась. От жаркого солнца вода в чугунном умывальнике была теплой. Тут же расчесав перед зеркалом волосы, она привела в порядок прическу, растрепавшуюся от долгой ходьбы. Переодевшись дома в домашнее платье и взяв ножное полотенце, она зашла в огород. Рядом с колонкой на траве стояли под солнцем тазы, ведра и бочка с водой для вечернего полива. Ей было приятно мыть ноги в нагретой за день солнцем воде. Не церемонясь, Айгуль тут же на густую траву возле колонки вылила воду, сполоснула таз и опять набрала воду. Мать непременно отругала бы ее, увидев, где она моет ноги, куда выливает воду. Освежившись, Айгуль зашла на летнюю кухню. Взяв белую эмалированную тарелку и деревянную ложку, она откинула крышку кастрюли, которая стояла на холодной черной земле и набрала холодного катыка. Белый густой катык был слишком кислым.
– Есть невозможно, очень кислый, – сказала она вошедшей маме.
– Добавь молока и сливок.
– Я не умею.
– Дай, я тебе сама сделаю.
– Где все? Никого не видно.
– У всех свои дела.
Поев катыка со сливками, Айгуль нашла маму в саду.
Гульзифа ухаживала за яблонями. Полдень был далеко позади, но до вечерних хлопот, связанных с ужином, дойкой коровы и обязательной поливкой огорода, было время, и она посвящала время своему любимому детищу фруктово-ягодному саду, который она разбила своими руками.
– Мама, почему из Саплаяка ушли люди?
– Видимо, трудно было жить людям без магазинов, без клуба, – ответила Гульзифа, обкладывая огромную лунку под яблоней кирпичами и камнями. – Иди-ка, доченька, принеси мне два ведра воды.
Айгуль взяла старые садовые ведра, вышла из сада и зашла напротив в огород, где стояла колонка. Легко накачав воды, которая шла мощной струей из-под земли по трубе, она понесла воду. Поставив ведра, она прошла к грядке и сорвала две редиски. Спросив мать, не нужно ли ей еще принести воды, она отправилась к умывальнику, где стояло ведро с чистой водой. В ковшике она вымыла свои редиски и надкусила одну.
– Айгуль, доченька, подойди-ка сюда. Помоги немного, – отец окликал ее с переулка. Через этот переулок редко кто ходил, и семья Раймановых считала его своей территорией. Здесь начинались владения отца. Он выстроил в конце переулка туалет, ставил в переулок косилку, согребалку и сваливал дрова. Тут же пилили и кололи их на зиму. Переулок был запущен, всюду валялись щепки, ближе к реке, вдоль забора, росла высокая крапива.
– Что, папа? – спросила Айгуль, проходя в открытую калитку.
– Давай немного попилим, – попросил отец.
Не застав сыновей, он обратился к дочери.
– Разве летом поймаешь хвост Роберта и Арслана? – сетовал он, кладя тонкое сухое бревно на деревянные козлы. Рядом стоял огромный круглый чурбан с воткнутым в него топором. Он готовил дрова для бани и кухни. Айгуль взялась одной рукой за ручку пилы, а второй за тонкий стальной лист пилы. Отец пилил одной рукой, крепко придерживая другой бревно.
– Пап, почему в Саплаяке люди больше не живут?
– Он в стороне от больших дорог стоял. Электричества нет, с керосиновой лампой жили люди, радио тоже не было у них. За всем надо ехать в другое село. Поэтому все, видимо, и начали его покидать. Это вам хорошо: и свет есть, и телевизор, школа рядом, автобус летом, если хочешь куда-нибудь поехать.
Вечер был скучным. В клубе должны были показывать советский фильм киностудии "Мосфильм", которые для Айгуль были скучны. Она предпочитала ходить только на иностранные. Другая жизнь, другие отношения между людьми и только одна тема – любовь. В клуб она не пошла, и день закончился для нее весьма прозаически: дойкой коровы. По привычке отпив стакан парного молока, она зашла домой. В просторной веранде у стола стоял Галим агай. С сигаретой в зубах, щурясь от сизого дыма, он чистил кисти. Рядом стоял мольберт. Он всерьез увлекался живописью. В Москве он работал художником.
– Галим агай, ты был когда-нибудь в Саплаяке? – спросила она, разглядывая его картину.
К брату она чувствовала полное доверие. Некогда он сиживал с ней зимними вечерами, решал трудные задачи по алгебре, учил выпускать стенгазету.
– Был. Только давно, когда она еще была жива.
– А почему она сейчас вымерла?
– Ты когда-нибудь слышала о политике укрупнения колхозов?
– Конечно, нет. Мы же не колхозники, – улыбаясь, ответила тут же она несерьезно. Тон брата наоборот был серьезен.
– Ну, так вот. Саплаяк подпал в разряд бесперспективных деревень и стал жертвой такой политики. А надо было-то всего провести электричество, проложить нормальную дорогу и кое-что построить из объектов социальной направленности. Тогда бы люди жили и до сих пор.
III
Айгуль босиком в черной бане мыла деревянную широкую лавку и полы. Она задыхалась от жары и угара, хотя дверь бани была распахнута настежь. Время от времени она выскакивала наружу, чтобы отдышаться. На берегу реки воздух был свеж и прохладен.
– Угадай, кто приехал? – улыбаясь, спросил ее Арслан, спускавшийся к реке верхом на лошади. Он остановил Браслета возле бани. За первый месяц лета спина братика покрылась темным загаром. С боков лошади свисали его длинные босые ноги. Штанины его брюк были закатаны до колен, обнажая светлые, не знавшие солнца, ноги.
– Резеда? – обрадовалась Айгуль.
Арслан покачал отрицательно головой.
– Зайнаб апай?
– Нет, – забавлялся Арслан.
– Иняй?
Она теперь уже испытывала вместе с охватившей радостью и нетерпение от начатой Арсланом игры. Он опять покачал головой. Ему явно нравилось дразнить сестру.
– Кто? Говори скорей! – завопила она, теряя терпение.
– И Зайнаб, и Резеда, – рассмеялся Арслан и, присвистнув, тронул коня.
Ругаться Айгуль не стала, слишком велика была ее радость. Она быстро сполоснула ноги в речке, до которой было всего три метра от бани, натянула свои босоножки и вымыла руки до локтей. Она изо всех сил вбежала по пригорку в переулок и помчалась домой увидеть долгожданных и любимых старших сестер.
IV
Ясная с утра погода испортилась после обеда. Природа южного Урала всегда отличалась непостоянством.
На политые учениками грядки и лунки лил дождь, вызывая у практикантов сожаление о своем напрасном труде.
– На сегодня хватит, идите домой. – сказала руководительница практики.
Девушки не решались тронуться в обратный путь, дождь все еще лил. Мальчишки, схватив свои велосипеды, двинулись в путь, таща их по колхозному огороду, не боясь вымокнуть под дождем. Через некоторое время они скрылись за горой в направлении Абзана. Не спеша ушли и девушки с параллельных башкирских классов.
– Все, пошли! – скомандовала маленькая Айсылу, беря свою мотыгу.
Переходя огород между грядками, ноги девушек в босоножках вмиг погрязли в жидкой черной земле.
Сабатаһы, сабатаһы,
Сабатаһы, йылт итә …12 – пропела Розалия и затряслась от смеха над словами известной песни, одновременно цепляясь за Айгуль и вытаскивая свои белые стройные ноги из грязи.
Наконец, девушки очутились на проселочной дороге, которая шла по хребту низкой горы. Все девчонки шагали не по дороге, а по придорожной траве, и вскоре их ноги вместе с летней обувью вымылись.
– Вчера, нам по пути встретилась новая медичка, – сказала Гульсара. – Намазалась, как попугай.
– Да, я тоже ее видела недавно, после школы ходила в аптеку, – сказала Айгуль. –Свои синие глаза она обвела и сверху и снизу темным синим косметическим карандашом, а ресницы у нее были накрашены синей тушью. Я первый раз вижу тушь для ресниц синего цвета.
– Ей вовсе не идет так краситься, – вмешалась Розалия. – У нее глаза, – тут она растопырила свои длинные белые пальцы, подвела к глазам и резко отвела прямо вперед, перед собой, – как фары.
Назира присвистнула со смеха, Айгуль начала смеяться, сама же Розалия согнулась от смеха, держась за живот.
Легкомысленных молоденьких девушек медленно обгоняла лошадь, запряженная в телегу. Хозяин явно никуда не спешил.
– Агай, возьмите до Ниязгула, – скорее пошутила, чем попросила Айгуль. Односельчанин молча кивнул шагающим девушкам и попридержал вожжи. Удивленно и улыбаясь посмотрев на Айгуль, девушки весело запрыгнули на телегу. Эта была самая удачная шутка за день.
– Так интересно ехать на телеге, когда ноги висят и не касаются земли, – хихикнула Розалия, прислонилась к сидящей рядом Айгуль.
Айгуль удивилась ее словам. Ездить на телеге было для нее привычным занятием. Сидя с отцом на телеге, она обычно смотрела на верхушки деревьев, вглядывалась в очертания знакомых гор, окружающих со всех сторон Абзан, смотрела на пролетающих птиц, рассматривала кучевые облака, часто принимающие формы живых существ. Взгляд же Розалии был устремлен под ноги, прямо в землю. Айгуль попыталась посмотреть глазами подруги. Узкая дорога плыла из-под ног, в то же время ноги чуть выше отстояли от земли, выходило, что подруга, как бы сидит на стуле, и он низко плывет над землей. Розалии это показалось смешным.
"Она еще ребенок", – подумала Айгуль.
Агай оказался из Ниязгула, и девушки, слезая с телеги, все до единой горячо поблагодарили его. Дальше по главным улицам двух деревень им пришлось месить черную грязь. Дождь прошел здесь сильный.
По самому центру села шли два черных бородатых армянина. Два-три кавказца появлялись в селе обычно каждое лето и нанимались в колхоз строителями. В этом году они строили ферму в деревне Сураш.
– Только этих мне не хватало! И так на меня все молодые мужчины смотрят, – сделала себе комплимент Розалия.
– Уй-й-й, – произнесла она, шутливо изображая озабоченность и начала натягивать свое короткое платье до колен.
– Ну ладно, пока, до завтра, – улыбаясь, попрощалась Айгуль, сворачивая в сторону интерната возле столовой.
Думая о самоуверенности Розалии, она, пройдя несколько метров, обернулась и посмотрела на нее. Ее обнаженные руки и стройные оголенные выше колен ноги казались мраморными на фоне влажной до черноты земли, а штапельное платье в черную расцветку еще раз подчеркивало белизну ее округлых рук и ног. "Она как маленькая женщина, и, видимо, уже осознает свою красоту", – удивленно думала Айгуль.
Шагая в одиночестве к своему дому, она в уме подсчитывала дни до
окончания отработки. Она устала от каждодневной ходьбы и работы на колхозном огороде, и после приезда сестер начала тяготиться практикой. Она нина минуту не хотела расставаться с ними. С их приездом настал конец однообразных дней, и ее досуг превратился в сплошной яркий праздник. Дома она теперь жила постоянно в приподнятом настроении. Домашние хлопоты с нее отпали: Зайнаб занималась уборкой дома, кухни, а городская теперь Резеда сама готовила обеды, непременно включая в них всевозможные салаты. Айгуль отдыхала.