Дар. Посвящение

Глава I

Путь в Лион

По дороге из Арля в Валанс со скоростью примерно 80 километров в час ехал чёрный спортивный автомобиль с откидным верхом. За рулём сидела стройная красивая женщина средних лет в строгом тёмно-зелёном брючном костюме. Густые светло-русые волосы её были стянуты в тугой пучок. Стильные тёмные очки защищали глаза от солнца.

Солнце в это время года на юге Франции ещё не грело, но уже весело разливалось повсюду, слепило глаза, играло бликами на верхушках деревьев и наполняло ультрафиолетом все самые тёмные закоулки человеческой души, заставляя сердце трепетать от каждого дуновения слегка солоноватого бриза.

Женщина, сидевшая за рулём спорткара, представляла собой угрюмый контраст с окружавшей её бодрящей и жизнерадостной атмосферой. Она, печально погрузившись в свои мысли, то курила одну сигарету за другой, то нервно переключала кнопки радиоприёмника и, услышав первые аккорды, недовольно прицокивала языком и торопилась выключить песню, сообщавшую всему миру об очередной счастливой любовной истории.

В прежние времена она любила шансон за романтическое настроение, наивность и простоту, с которой исполнитель рассказывал слушателям о своих возвышенных чувствах. Но с недавних пор ей стали больше нравиться классический рок и хеви-метал. Особенно в дальних поездках. «Очень кстати, бодрит», – сказала бы бабушка Иванна.

Так и не найдя станцию с нужным ей репертуаром, Ивонн щёлкнула кнопкой выключателя, нервно дёрнула плечом, будто пытаясь отмахнуться от чего-то назойливого, закурила и снова углубилась в свои мрачные мысли.

Ивонн не любила эту трассу, ей больше нравилась дорога на Клермон, хоть и приходилось делать небольшой крюк через Монпелье, что прибавляло пару часов. Зато по пути можно было заехать на фабрику в Орлеане и решить все производственные вопросы, требующие её личного присутствия.

Путешествовать на своём автомобиле Ивонн нравилось. Она обычно делала остановки в пригородных кафе, неторопливо наслаждаясь ланчем в уютной атмосфере. Эти милые путешествия всегда объединял один и тот же повод – она навещала многочисленную родню в Арле.

Тем не менее Ивонн боялась признаться даже самой себе, что по большей части причина её частых поездок в Арль заключалась в том, что она обязательно посещала могилу прабабушки Иванны, её любимой бабули, которой не стало более двадцати лет назад, но в чьей любви она до сих пор нуждалась – как в детстве, когда искала утешения и заботы в её тёплых объятиях, так и теперь, когда единственной возможностью побыть рядом было приехать на это молчаливое кладбище на окраине Арля, сесть на мягкий зелёный газон и общаться с мрачным надгробным камнем из серого мрамора.

Ивонн подолгу сидела там, мысленно задавая вопросы, и как будто слышала голос бабули, который, как и много лет назад, то убаюкивал, то нашёптывал очередную сказку, ласково называл Ивонкой, давал мудрые советы или журил за очередную шалость.

Эти поездки были необходимы Ивонн как воздух, а последние пять лет особенно, когда казалось, что весь мир ополчился против неё, всё валилось из рук. Она то и дело пыталась собрать свою жизнь как пазл, а единственным местом, которое осталось только для неё, был этот участок земли рядом с тёмно-серым камнем.

Сегодня Ивонн провела на кладбище почти четыре часа, уезжать совсем не хотелось, но она всё же заставила себя собраться в обратный путь, понимая, что если и дольше задержится в Арле, то вернётся в Париж затемно, а то и вовсе придётся ехать завтра. А этого Ивонн себе позволить не могла при нынешнем положении дел.

Понимая, что не может тратить два лишних часа, Ивонн выбрала этот путь через Лион, решив, что в Орлеан отправится послезавтра. Вероятно, она вызовет недовольство у своего управляющего месье Жюля, но лучше уж так, чем решать наспех важные вопросы об удешевлении производства.

Эти меры были необходимы в данных условиях: её предприятие душили кредиторы, новая коллекция, вопреки радужным прогнозам маркетологов, продавалась еле-еле, а новые ткани, которые она была вынуждена выбрать для следующей коллекции, чтобы урезать расходы, совсем не устраивали её ведущего дизайнера – да и её саму, если быть откровенной.

Выросшая в семье, где были приняты самые изысканные манеры, получившая в наследство безупречный вкус к красивым вещам, Ивонн и в своих кошмарных снах не могла допустить, чтобы её многолетний труд закончился полным фиаско: качество тканей, мягко говоря, оставляло желать лучшего. Но другого способа не допустить банкротства Ивонн не видела.

«Ивонка, не беги так быстро, я уже немолода и не могу угнаться за тобой!» – услышала Ивонн сквозь поток своих грустных мыслей голос любимой бабушки. Невольно улыбнувшись, широко, как в детстве, Ивонн снизила скорость до шестидесяти.

Подъезжая к окрестностям Лиона, Ивонн издалека заметила мигание полицейских сигнальных ламп и стрелки дорожных указателей, информирующих об оцеплении и указывающих на объездную дорогу.

Ивонн остановила машину на обочине. Ведомая каким-то необъяснимым чувством, она пошла посмотреть, что произошло.

От грузовика, который стоял посередине дороги, валил густой дым, а искорёженный легковой «Рено» лежал кверху днищем на обочине, метрах в двадцати от грузовика. Две патрульные машины, машина скорой помощи и небольшая группа зевак из соседней деревушки расположились вокруг, пожарные заливали остатки пламени.

Люди, столпившиеся у места происшествия, сочувственно переговаривались, понизив голос почти до шёпота:

– У них не было никакого шанса!

– Водитель уснул за рулём.

– Нет. Говорят, он потерял сознание.

Заметив на обочине четыре огромных полиэтиленовых мешка, в которых медики обычно перевозят мёртвые тела, Ивонн пошатнулась и схватилась за горло. Приступ паники сдавил грудь, она не могла дышать. Беспомощно открывая рот, как рыба, выброшенная на берег, Ивонн успела только подумать: «Если бы не снизила скорость, в одном из этих мешков могла быть я».

***

Ивонн откуда-то сверху наблюдала странную картину.

Вот она, ещё маленькая пятилетняя девочка, сидит на бабушкиной кровати. На коленях – огромного размера заветная бабушкина шкатулка, которую та никогда не позволяла ей трогать, ни под каким предлогом.

Ивонн такое отношение бабушки к старой потрёпанной вещи казалось более чем необычным, ведь она разрешала правнучке абсолютно всё, что могло взбрести той в голову, прощала любые шалости.

Она даже бровью не повела, когда Ивонн разбила красивый фамильный чайник, который наряду с другим нехитрым скарбом проделал большой путь из Петербурга в Орлеан, куда родители бабули и их восемь детей перебрались в 1916 году.

Собираясь впопыхах, опасаясь вызвать у соседей подозрения раньше времени, они решили тогда взять самое ценное – и как память о России захватили с собой только этот чайник, пару серебряных сувениров и небольшую икону работы одного из известных в то время мастеров.

Именно поэтому шкатулка стала для Ивонн как бы наваждением, она решила, что непременно разберётся, что же такое ценное и необычное она может хранить в себе, почему бабуля вздрагивала всякий раз, когда Ивонн тянула к шкатулке ручки, просила показать содержимое.

Теперь всё разъяснится. Бабушка ушла с соседкой на рынок, чтобы купить к ужину свежую рыбу, а тётя, которой поручили нянчить Ивонн, ненадолго вышла в сад набрать клубники. Но даже если тётя и обнаружит племянницу, играющую с бабушкиной шкатулкой, то ничего не заподозрит – о запрете тётя ничего не знала, а об особенном отношении бабушки к своей любимице, которую она постоянно баловала, знали все.

Ивонн могла сидеть в таком положении ещё долго, наслаждаясь предвкушением раскрытия великого секрета, невольно прислушиваясь к голосам в саду и к еле уловимому шуму улицы, доносящемуся со стороны калитки.

Наконец решившись, она открыла шкатулку. И на секунду замерла от неожиданности: такого поворота она никак не ожидала.

В старой бабушкиной шкатулке, оформленной красивой резьбой и так привлекательно пахнущей старым деревом и лаком, лежала стопка потрёпанных старых писем, тщательно перевязанных лазоревой шёлковой ленточкой.

Были там ещё старинный гребень из серебра, украшенный жемчужинами, миниатюрная дамская шляпка-таблетка, которые носили в начале века, подкалывая булавкой на высокую причёску, и шёлковый носовой платок с вышитыми изумрудной ниткой буквами Б и К.

Ивонн ещё раз пересмотрела содержимое: ничего, указывающего на опасность, в шкатулке не было.

Сокрушённо вздохнув, Ивонн решила исследовать письма. Какое-то время она ещё сомневалась, что найдёт в них хоть что-то интересное, но, вдруг решившись и не раздумывая дольше, потянула за край ленты и развязала узелок.

Взяв в руки первое письмо, Ивонн заколебалась. На русском языке она могла читать лет с трёх, но то были крупные печатные буквы в книжках или бабушкины аккуратные письменные буквы, которые она старательно выводила для правнучки, чтобы та могла их повторить.

Письмо же было написано неровным почерком: среди букв неразборчивого мелкого текста Ивонн обнаружила какие-то странные закорючки, которые не могла узнать.

Но деваться было некуда, любознательность и упрямство взяли верх, и она начала читать – сначала по слогам, потом быстрее, всё более уверенно разбирая почерк.

То, что было написано, повергло девочку в шок. Она жадно вчитывалась в каждое слово, каждую новую строчку, внезапно осознавая причину бабушкиного запрета. Содержимое письма Ивонн запомнила, как и всё, что она читала, наизусть.

«Дорогая моя Сашенька!

Пишу тебе из Орлеана, куда мы с Олей и Верой наконец добрались.

Город поражает своим великолепием. Всё так, как мне и представлялось благодаря твоим письмам. Кузина Мишель встретила нас хорошо, мы все пребываем в добром здравии, слава Богу.

Но мне совершенно необходимо с кем-то говорить о том ужасе, который мы все претерпели в Петербурге. Здешняя атмосфера совершенно не располагает к такого рода откровениям, да и, признаться, мы с Мишель не настолько близки. Не в пример тому, как близки мы с тобой были когда-то, мой дорогой друг.

Сашенька, мы с mon cher Николя давно подозревали, что надвигается беда, да и ты писала, что у Иванны были «видения», убеждала ехать скорее.

Признаться, я не до конца понимала всю серьёзность нашего положения. Тем более что мой Николай никак не мог покинуть службу, я его уговаривала, плакала – всё зря. «Дезертирство не для меня» – весь его ответ на мои уговоры.

Я видела его в последний раз в тот вечер, когда случилось ужасное. Он тогда собирался ехать в Москву по приказу. Подробностей я не знаю. У меня уже были собраны вещи и деньги на всякий случай.

Пишу сумбурно, прости, мой друг, мы пережили такое, я не знаю, как описать словами. Но ты должна это знать. Всё, что говорила Иванна, чистая правда. Бедная девочка, она это всё видела!

Там такое творилось три дня, что не осталось ничего живого во мне! Горы трупов!

Но с начала, мой друг.

Той ночью я увидела в окно толпу вдалеке, услышала приближающийся шум. Я успела только поднять сонных детей и схватила дорожную сумку, которую готовила для этого случая. Даже не верила до конца, что она может пригодиться!

Когда выбежали на улицу, нас не успели увидеть, и мы пошли в дом лавочника, там всё было решено, его жена взяла с меня двадцать тысяч золотом. Она нас укрыла, а тем людям сказала, что это дети её покойного брата. Я отсиживалась в погребе.

Когда обыскивали дом, я так испугалась, что залезла в бочку с солёными огурцами. Только молила Бога, чтобы детей не тронули. Эта женщина дала нам лохмотья, чтобы нас не раскрыли.

Через три дня, когда всё стихло, я рискнула выйти на улицу. То, что я там увидела, – это ужас! Трупы, горы трупов! Весь город! Стоял смрад, собаки ели эти трупы. Двери и окна зданий все сломаны, кучи мусора.

Я решила сходить в квартиру, надеясь там найти Николя. Вся наша квартира представляла свалку. Всё разбито и разломано, посередине залы тлел остаток костра, они жгли мебель и книги. Испражнялись прямо на полу! Всё, что не смогли вынести, сломали.

Я пыталась заходить в другие квартиры, никого живых не нашла: они убили всех, добивали даже раненых.

Потом нам нашли чьи-то документы, нас ночью вывезли в телеге за город. Я ничего с собой взять не смогла – только удалось спрятать часть денег и драгоценностей в белье.

Я до сих пор не слышала о Николя. Мы тогда ещё условились, что поедем к Мишель, если что-то случится и надо будет ехать. Молю Бога только, что он где-то в Москве: или у друзей, раненый и не может писать, или по причине службы. Боюсь думать самое страшное.

Как быть дальше, не представляю. Прости, мой милый друг, за дурные вести, целуй от меня детей, поклон Борису Алексеевичу.

Пиши, моя дорогая, твои письма согреют мою больную душу.

Любящая тебя Ирэн».

В оцепенении от прочитанного Ивонн просидела ещё довольно долго. Очнулась от звуков с улицы, по которым поняла, что бабушка вернулась домой. Она впопыхах вернула письма на место, задвинула шкатулку под кровать и выбежала из комнаты, решив, что обязательно ещё вернётся к этому чтению.

Теперь Ивонн должна была знать всё, что скрывала от неё бабушка.

***

– Мадам! Вы меня слышите? – над Ивонн склонилась огромного размера морда енота.

Он что-то перебирал своими лапками рядом с её ухом, –возможно, волосы?

– Мадам, мы вынуждены забрать вас в больницу, – морда начала раскачиваться, расплываясь и трансформируясь, пока не превратилась в лицо симпатичного доктора с забавными усами, небольшой залысиной и маленькими очками на носу, какие носят для чтения.

Среди звуков сирен и гула возбуждённых голосов, обсуждающих происшествие, Ивонн услышала сначала едва различимые, а потом всё более отчётливые звуки знакомой мелодии. «Мы прибыли в Монтрё, на берег Женевского озера», – выводил голос Иэна Гиллана.

– Мадам, вы слышите меня? Я сделаю вам укол, у вас очень низкое давление, – доктор забавно шевелил усами, прищуриваясь и силясь понять, пришла ли Ивонн в сознание.

«Дым над водой и огонь в небесах…»

– Любите Deep Purple? – Ивонн уже окончательно вернулась в реальность.

– Это по радио, – доктор деловито закатывал рукав её блейзера. Солнечный свет создавал ореол вокруг его лица.

Ещё пара минут, и дело было сделано.

– Вы должны сообщить близким, где вас искать, мы забираем вас в больницу.

– Нет, не надо. Мне нужно срочно ехать, и мне уже гораздо лучше, благодарю вас! – Ивонн резко приподнялась с носилок, каждое движение отдавало резкой болью в виски.

– Вы ещё очень слабы, мадам. Боюсь, вы не в состоянии сесть за руль, как минимум, в ближайшие полчаса. Препарату нужно дать время, чтобы он начал действие. Вы голодны? Выглядите измождённой. Позвольте хотя бы угостить вас чашкой кофе. Моя смена закончилась час назад: думаю, коллеги здесь справятся без меня.

Доктор и не думал принимать отказ. У него не закралось и мысли, что могут быть другие варианты развития событий.

– А что случилось с… – Ивонн кивнула в сторону места происшествия, не найдя слов.

Она внезапно вспомнила всё: голос бабули, предостерегающий не торопиться, грузовик на шоссе, перевёрнутый «Рено», четыре мешка на обочине.

– У этих бедняг не было шанса – лобовое столкновение. У водителя грузовика случился сердечный приступ прямо во время движения, он вылетел на встречную полосу. Все участники погибли на месте ещё до приезда скорой. Так-то… – лицо весёлого доктора на мгновение стало мрачным.

Ивонн хотела ответить отказом на его предложение выпить кофе, но, поколебавшись с минуту, решила, что ей совсем не помешает немного отвлечься.

Тем более что этот человек вызывал в ней целую гамму волнительных эмоций, природу которых она пока не могла понять.

***

Десятью минутами позже эти двое уже непринуждённо разговаривали в ближайшем кафе. Было ощущение, что они знали друг друга всю жизнь.

Филип – так звали нового друга Ивонн. Филип Мартен.

– Филип, я могу вам задать один необычный вопрос?

По тому напряжению, которое возникло сразу вслед за прозвучавшей просьбой, Филип понял, что для Ивонн он крайне важен.

– Если смогу. Я весь внимание.

– Вы доктор скорой, и, вероятно, у вас было достаточно опыта, чтобы понять: что видят люди, находясь без сознания, на границе… ну, вы понимаете?

Ивонн снова не могла подобрать слов, такое с ней было впервые: в присутствии этого человека голова становилась какой-то ватной, она с трудом могла концентрировать внимание даже на простых и привычных вещах.

– Может, кто-то из пациентов делился с вами впечатлениями от… своего опыта, когда возвращался?

Ивонн выглядела как-то слишком возбуждённой и заинтересованной в его ответе. Но одновременно как будто уже знала ответ и просто искала подтверждение у Филипа. И он, будучи в меру проницательным, не мог этого не заметить.

Минуту поразмыслив, Филип наконец произнёс:

– Вы знаете, я бы сказал, большинство были просто рады, что остались в живых. Но почему вы спрашиваете? Вас что-то беспокоит? Вы выглядите встревоженной, потеряли сознание при виде аварии. Вы знали этих людей? За годы практики я не встречал никого, кто бы так реагировал на трагедию посторонних людей.

Ивонн всё ещё сомневалась, стоит ли рассказывать, но, увидев искренность и неподдельное беспокойство в глазах Филипа…

– Ну, смелее, поработаю психоаналитиком по возможности, – доктор хитро сощурил глаза и приготовился слушать.

Ивонн невольно улыбнулась. Впервые за всё это время. Ей нравились мужчины с хорошим чувством юмора. И потом, в Филипе было что-то такое, что вызывало доверие… И ещё этот ореол вокруг головы…

Она уже видела подобный знак раньше. И в этот раз она была абсолютно уверена, что в закрытом салоне машины скорой помощи не было солнца, как и не было настолько ярких источников освещения, чтобы создать подобную оптическую иллюзию.

Небольшим усилием воли выдернув себя из потока мыслей и слегка тряхнув головой, она начала рассказывать Филипу всё: о том, что видела, находясь без сознания; о голосе бабушки, предупреждавшем об опасности; о том, что переживает в жизни не самые простые времена, и о том, что, даже находясь в браке, имея взрослую дочь и многочисленную родню, чувствует себя одинокой.

И ещё она совершенно уверена, что не помнит в своём детстве подобных ситуаций, когда бы она читала какие-то старые письма, что у её бабули не было шкатулки, похожей на ту, которую она видела, и что она помнит себя начиная с годовалого возраста (что само по себе необычно для многих людей), так что совершенно точно бы не забыла событий, произошедших с ней в период, когда ей было пять лет.

– Это не похоже ни на что, что я знаю из медицины, – таков был «диагноз» Филипа. – Я совершенно уверен, что ответы вам следует искать в чём угодно, только не в состоянии своего психического здоровья.

Подумав, он развил свою мысль:

– Мы склонны фантазировать, ностальгировать и скучать по близким людям, и многие так переутомляются, что могут довести себя до психического истощения. Галлюцинации не редкость для душевнобольных, но из всего, что я здесь узнал, можно сделать два вывода: либо у вас симптомы всех психических заболеваний одновременно (что, по сути, невозможно), либо вы действительно видели или, точнее, вспомнили что-то необычное, природу чего пока не можете понять и объяснить. В любом случае, если вы хотите знать моё мнение как врача, – вы абсолютно здоровы. Ну кроме того, что забываете регулярно питаться и пить достаточно свежей воды, а в жаркие дни это особенно важно.

Закончив свой монолог, Филип широко улыбнулся, слегка дотронувшись до пальца Ивонн, которым она нервно теребила на столе чайную ложку. В этот момент Ивонн показалось, что на неё смотрит мальчишка лет десяти с озорным, непосредственным и ещё не испорченным детским взглядом на жизнь.

Она с облегчением выдохнула и тоже расплылась в улыбке. Ей необычайно повезло встретить сегодня этого человека. Теперь она знала наверняка: эта встреча далеко не случайность.

– Я могу ещё кое-что для вас сделать?

Ивонн не сразу поняла, что это не вопрос, а утверждение. Она слегка растерялась, как маленькая девочка, с искренним удивлением посмотрела на своего нового знакомого и только кивнула.

– Уже восемь вечера, – продолжил спокойно Филип, который и не ожидал никаких возражений, – и раз вы не захотели поехать со мной в больницу, то позвольте хотя бы проводить вас до гостиницы. Я знаю здесь одну неподалёку. На мой непритязательный вкус, она вполне годится, чтобы как следует выспаться, вместо того чтобы на ночь глядя ехать одной по пустынной и плохо освещённой трассе.

Ивонн вздрогнула и поёжилась:

– Так поздно? Я думала, прошло не больше часа с тех пор, как мы заехали сюда.

Да, этот человек определённо влиял на неё довольно странным образом. Но одновременно ей нравилось его внимание, как и то, что можно сидеть вот так, поддавшись чувствам, забывая о времени и не думая о последствиях, просто позволять событиям происходить так, как они происходят. И просто быть женщиной, о которой заботятся.

_

Глава II

Ивонн

Роды продолжались уже более двух суток. Совсем изнеможённая, вся в испарине, с ввалившимися огромными зелёными глазами на посеревшем от мучений тоненьком лице, юная мать давно устала от казавшихся бесконечными приливов боли, которые разрывали её тельце на части с каждой новой схваткой.

Она была уже не в состоянии думать. В голове пульсировала только одна мысль, вернее знание (его она уже умела отличать от миллионов других мыслей, обычно наполняющих голову своим многоголосием, но сейчас как будто тоже уставших и улетевших передохнуть перед последней, решающей исход дела схваткой): «Чем сильнее любишь мужчину, тем болезненнее даётся матери появление на свет его потомства». Как это вынести и остаться в живых? Этот вопрос, наверное, задают себе многие роженицы, находясь в подобном состоянии.

Ровно через год нервным росчерком пера она поставила угловатую подпись в свидетельстве о расторжении брака – после того, как предмет её страсти в пьяном угаре чуть не разбил их дитя о стену.

Резко подвинув стул и слегка дёрнув плечом, как от электрического импульса, она стремительно зашагала по тёмному коридору к выходу, не оглядываясь и ни на секунду не пожалев о сделанном выборе. Вышла на залитую солнцем улицу и навсегда забыла об этом человеке, как будто его никогда и не было.

Девочку назвали Ивонн – на французский манер. В свидетельстве о рождении значилось имя Ивонна. Крестили её в русской православной церкви на окраине небольшой деревушки, почти у самого леса, нарекли Иоанной в честь прабабки Иоанны.

От бабушки Иоанны девочке, помимо имени и дворянской крови, достался великий дар – жить, любить и чувствовать этот мир таким, какой он есть, без ложных иллюзий и без прикрас.

Всех без исключения женщин этого рода объединяла одна история: они все оставались без мужчин либо разводились вскоре после свадьбы, оставаясь с ребёнком на руках, но чаще становились вдовами.

Во второй раз выйти замуж повезло только матери Ивонн, Клементине. Как будто вознаграждая четыре поколения женщин, которые, однажды познав настоящую любовь, остались один на один с этим жестоким миром. Она встретила своего второго мужа на ярмарке в Арле. С тех пор они были неразлучны, а Ивонн обрела отца.

Девочка родилась крошечной, всего два с половиной килограмма, с гипоксией. Она неделю пролежала в реанимации, в инкубаторе, врачи всерьёз опасались за её жизнь. После выписки из больницы она очень часто болела, жалобно пищала сутки напролёт, привлекая внимание взрослых, и, казалось, хваталась за жизнь всем своим тщедушным существом.

Девяти месяцев от роду Ивонн начала ходить, в десять – произнесла первое слово, а в полтора года, надев рыжий парик и новое платье, пошла бродить по городу, чем вызвала переполох у половины населения района.

Многие соседи тогда бросились на поиски, хотя откровенно недолюбливали девочку. Они не на шутку побаивались её пронзительного, оценивающего взгляда и её односложных, но порой очень точно попадавших в цель комментариев.

– Мама, а почему я должна здороваться с этой тётей, она ведь меня ненавидит? А что если я не хочу? – после такого рода вопросов дочери мать обычно краснела и извинялась, а люди прозвали девочку дикаркой и невоспитанным ребёнком.

По имени люди называли её редко, а бабушка ласково называла Ивонкой или Ивой. Мама, современная молодая женщина, родившаяся во Франции во втором поколении и не совсем понимавшая стремление бабушки прививать ребёнку дворянское воспитание и русские традиции, звала её Джо или Джоан, когда сердилась.

А сердиться ей приходилось довольно часто, потому как тот случай с париком и прогулкой в гордом одиночестве по городу, стоивший ей пряди седых волос, был далеко не единственной подобной выходкой её дочери.

Когда через три часа поисков девочку наконец обнаружили на окраине и бабуля спросила её, зачем она ушла гулять на улицу одна, Ивонн, как будто удивившись нелепости вопроса, спокойно ответила:

– Я просто хотела, чтобы все увидели, какая я красивая в новом платье. И я была на той улице, куда ты меня водила играть с Люси и другими детьми. Я туда ходить не стану.

Этим простым, по сути, утверждением Ивонн поставила жирную точку в вопросе своей социализации на ближайшие пять лет. Сколько её ни уговаривали – плакали, просили, пытались подкупить новыми игрушками, даже ругали, – девочка оказалась непреклонна.

– Она просто хочет оставаться дома с бабушкой и получать надомное дошкольное образование, – резюмировала бабуля.

«И почему мама так нервничает? Если бы она знала, куда я хожу ночью… Но она же не узнает? Я ведь знаю, что я лунатик, а она не узнает. Вот вырасту, принесу большую лестницу и залезу на луну», – думала Ивонн, выслушивая упрёки поочерёдно суетившихся вокруг неё взрослых.

Справедливости ради надо отметить, что мама и прабабушка составили замечательный тандем в вопросах воспитания, применяя к ребёнку классический метод кнута и пряника.

Бабуля бесконечно баловала Ивонку, хвалила, восхищалась её сообразительностью, недетским умом и твёрдым характером, а мама ругала, злилась и наказывала.

Но несмотря ни на что, обе были без ума от своей малышки, хотя и знали её каждая по-своему.

Бабушка Иванна помимо манер и воспитания привила девочке любознательность, любовь к классической русской литературе, так же, как и к мировой поэзии, музыке, живописи. Ивонн в три года уже наизусть читала огромные отрывки из «Евгения Онегина», знала почти всех русских писателей, классических композиторов и мировых художников. Особенно ей нравились «эсспрессионисты», только она держала эту информацию при себе.

Среди представителей потомственных виноделов, с которыми Ивонн играла на улице, «подобный образ жизни и мировоззрения был бы, мягко говоря, неверно истолкован», – так говорила бабушка Иванна, а правнучка, будучи смышлёным не по годам ребёнком, вела себя среди сверстников и чужих людей так, как и подобает трёхлетнему малышу, поскольку быстро сообразила, что люди по большей части далеко не злые, но не любят тех, кто выделяется, они многого в жизни не понимают – и это их пугает. А когда люди чего-то боятся, страх делает их злыми и заставляет вести себя агрессивно.

«Если бы они знали, что обычно боятся совсем не того, чего следовало бы на самом деле; если бы они видели то, что вижу я, они бы, наверное, очень удивились».

Тем не менее, даже осознавая тот факт, что многим отличается от других людей, девочка наивно считала себя вполне обычным ребёнком.

«И дождь мне напоминает о Моне».

Глава I

II

Сон 1

Надо уметь сохранять достоинство при невезении

и одиночество при искуплении.

Номер в отеле хоть и не претендовал на звание самого уютного или роскошного, но и впрямь был вполне пригодным для проживания.

Светло-бежевые обои и дешёвые картины в позолоченных рамах вызвали у Ивонн улыбку, но душевая оказалась на удивление чистой, а кипенно-белые полотенца пахли лавандой. Такая незначительная и совершенно несвойственная для трёхзвёздочных отелей деталь не могла ускользнуть от внимания женщины: обычно в подобных отелях не использовали кондиционер для белья, стараясь экономить.

Наспех приняв душ, Ивонн легла в кровать, которая также благоухала свежестью и лавандой, и мгновенно уснула.

***

Этой ночью она снова видела сон, который на протяжении многих лет преследовал её с устрашающей периодичностью.

Ивонн снился родительский дом в Арле.

Вернее, не тот дом, который она знала с детства и в котором всегда царили порядок и умиротворение. Где и фруктовые деревья, и лужайки, и клумбы с цветами, и извилистые дорожки, мощённые галькой, и маленький прудик – всё было ухожено. Комнаты с незамысловатым деревенским интерьером и старой мебелью тщательно прибраны, а на креслах и чайном столике заботливо выложены накрахмаленные ажурные салфетки, которые бабуля вязала долгими зимними вечерами, сидя у камина в кресле, слегка ссутулившись и напевая себе под нос очередной романс.

Дом, который Ивонн видела во сне, скорее напоминал его призрак. Потрескавшаяся краска на стенах, поломанная мебель, покосившиеся двери, всюду беспорядок и запустение, даже расположение комнат поменялось, напоминая лабиринт, в котором Ивонн блуждала часами и из которого никак не могла найти выход.

Внутри дома, в гостиной комнате, в самом центре, стоял огромный стол, который занимал почти всё пространство. Вокруг него – стулья с высокими деревянными спинками с вычурной резьбой, непонятными знаками, которые переплетались с изображениями каких-то животных.

На каждом стуле вырезаны надписи на латинском языке с обозначениями человеческих грехов: «прегрешение», «покаяние», «искупление»… Ивонн пересчитала стулья – их было ровно девять.

Прошло уже несколько часов, а Ивонн всё ещё шла по дому. Казалось, она так и не сможет найти выход из этого лабиринта комнат. Она ощущала тоску и безысходность, осознавая только, что ей непременно нужно успеть навести здесь порядок, много всего сделать, а ещё накрыть праздничный стол к приезду гостей.

Через открытое пространство большой залы вместо двери, которая вела в сад, Ивонн увидела две огромные колонны. Она прошла сквозь них и очутилась на заднем дворе. В том месте, где раньше росли многолетние фруктовые деревья, теперь находился огромный бассейн.

Бассейн наполовину был наполнен какой-то зелёной жижей, в которой плавали черепахи. Сотни, скорее тысячи черепах. Они ползали по дну, по стенкам бассейна, друг по другу – эта копошащаяся масса вызывала у Ивонн отвращение и чувство бессилия.

Бывший когда-то великолепным, сад пребывал в полном запустении, зарос сорняками и вьюном, а высохшие ветки деревьев, цветы, задушенные полынью, развалившиеся стены сарая и изгороди – всё напоминало средневековые руины.

Ивонн теперь шла по этому саду, осознавая, что ей одной тут со всем не справиться и что ей непременно нужно найти выход, чтобы позвать помощь. Какая-то неведомая сила тянула её вдоль забора к калитке и наружу.

Ещё не совсем поняв, что очутилась на улице, Ивонн кожей почувствовала чьё-то присутствие, на затылок и вдоль спины повеяло леденящим кровь тяжёлым дыханием. Отпрянув в ужасе, она побежала, сердце бешено колотилось в груди.

Через пару минут, собравшись с духом, она обернулась и увидела огромную тяжёлую тень, которая закрывала собой всё пространство. Знакомые с детства улочки города, так же как и дом, представляли собой лабиринт. Ивонн уже бежала из последних сил, но тень преследовала её, не отставая ни на шаг.

Пробегая мимо автобусной остановки, она заметила стоявшую там пожилую женщину. Почти поравнявшись с ней, Ивонн замедлила шаг и сама удивилась своему вопросу:

– Не знаете, когда придёт ближайший автобус до центра?

Измерив Ивонн с головы до ног оценивающим взглядом, старушка наконец выдавила:

– Нет, не знаю. Я здесь уже пару часов стою. Вероятно, сегодня уже не будет. Но вы можете пешком срезать путь, вон через тот овраг – она рукой указала направление.

Поблагодарив женщину, Ивонн снова прибавила шаг, краем глаза заметив дикий оскал на лице старушки. От неожиданности и ужаса у Ивонн перехватило дыхание, ей хватило секунды, чтобы понять: это был Он, тот самый страшный демон, который только что гнался за ней.

Деваться было некуда, и Ивонн, решив найти свою машину на платной стоянке в центре, продолжила путь в направлении, которое указал ей демон. Дороги она всё равно не знала, улицы поменяли привычные и знакомые очертания, а на дорожных указателях теперь значились какие-то неизвестные названия.

Вскоре, выйдя на окраину города, она уже шагала по зелёной траве к оврагу, за которым виднелись крыши деревенских домов и верхушка башни центральной колокольни, расположенные в низине. Ивонн шла, то ускоряя шаг, то замедляя, чтобы перевести дыхание.

Вокруг то и дело она стала замечать кучи мусора и какую-то падаль, их становилось всё больше, трупы домашних животных и скота вперемешку с бытовыми отходами возвышались повсюду – сваленные друг на друга огромные груды полусгнивших животных.

Ивонн задыхалась, её тошнило от этого смрада, но она продолжала идти дальше, к краю оврага, который начинался сразу за небольшим пригорком.

Поднявшись на самую верхнюю точку, Ивонн обнаружил ещё более устрашающую картину – внизу, за оврагом, свалка простиралась почти до самого горизонта, поглощая практически половину города.

Внезапно Ивонн снова услышала позади себя знакомое тяжёлое, шипящее дыхание тени. Она бросилась бежать вниз так быстро, что на мгновение ноги, почти не касаясь земли, зависли в воздухе. Большим усилием воли устремив всю тяжесть своего тела вверх, Ивонн оттолкнулась и полетела.

Выше, выше, и вот она уже оставила далеко позади себя и свалку, и устрашающую тень, и уродливую старуху. Ветер приятно трепал волосы, успокаивал воспалённую кожу, свежий воздух благодатно наполнял лёгкие. Ивонн летела, испытывая невероятное облегчение.

Совсем скоро она заметила знакомые очертания ночного города, показались освещённые тусклыми фонарями улицы, в окнах начали загораться огни – приближался рассвет. Долетев до центра, облетев вокруг нескольких зданий и покружив вокруг часовни, Ивонн начала снижаться.

И снова она брела в лабиринте, и снова путаные улочки, здания, дорожные указатели, незнакомые дома – ничего не имело смысла, ей не выбраться. Здесь снова её нашёл демон, теперь он её уже не отпустит.

Ивонн хотела взлететь, но, слегка оторвавшись от земли, тотчас почувствовала тяжесть в ногах – тень тянула её вниз. Ивонн так устала от этого бессмысленного соревнования, что была готова сдаться.

Не в силах больше сопротивляться, она рухнула вниз, а огромная тень накрыла её с головой…

Обычно на этом месте сон заканчивался – Ивонн в ужасе просыпалась, содрогаясь при мысли о неизбежности печального конца, и не могла уснуть до утра. Но сейчас что-то изменилось.

Всей своей сущностью осознав эту перемену, Ивонн почувствовала прилив сил и уверенность, что может бороться. Она начала размахивать руками, с силой обрушивая удары вокруг себя, пытаясь попасть в цель, чтобы вырваться из обхвативших её то ли лап, то ли крыльев. Её кулаки погружались во что-то мягкое, будто проваливались сквозь что-то, чему она не могла придумать названия.

Понемногу сопротивление с той стороны начало ослабевать, а у Ивонн прибавилось энтузиазма. Ещё через мгновение она вдруг отчётливо поняла, что спит и ей всё это снится, однако страх, который она испытывала, и угроза, исходившая от этого кошмара, были слишком реальны.

Ивонн «видела» реальность этой угрозы так же ясно, как стакан воды на тумбочке у кровати.

Быстро сообразив, что уже может управлять своим сновидением, Ивонн предприняла решающую попытку сокрушить демона и обрушила на него очередную серию стремительных ударов, вложив в них остатки сил.

На этот раз демон отступил. Снова воспарив вверх, Ивонн наблюдала, как образ чёрного бесформенного, устрашающего пятна постепенно растворяется, и за ним она увидела свою мать.

Мама стояла совсем рядом, протягивая к ней руки. Ивонн уже была готова радостно кинуться к ней в объятия, но какая-то неуловимая мысль вдруг её остановила.

В полном замешательстве, успев заметить обиду в глазах матери, Ивонн резким рывком отпрянула от неё – и проснулась.

***

В тусклом свете прикроватного ночника Ивонн испуганно оглядела комнату. Убедившись, что обстановка гостиничного номера не изменилась с тех пор, как она вечером отправилась спать, и что ей ничто не угрожает, Ивонн снова провалилась в глубокий сон.

Под кроватью, в полной темноте и невидимые для Ивонн, ярким светом блестели два ярко-жёлтых пятна.

***

Проснулась Ивонн этим утром позже, чем обычно. Сквозь панорамное окно гостиничного номера разливался солнечный свет.

Неспешно позавтракав омлетом, двумя круассанами и большой чашкой свежего, ароматного кофе, а затем приняв душ, Ивонн стала собирать дорожную сумку. Всё это время какая-то мысль, которую она не могла сформулировать, не давала ей покоя, настойчиво стучалась в сознание, мешая сосредоточиться. Ивонн присела на кровать, пытаясь понять, что она упускает из виду.

Внимательно оглядев номер, она встала, прошла в ванную, сделала круг по комнате, вышла на балкон, снова вернулась к сумке, как бы повторяя всю последовательность своих действий в надежде вспомнить что-то важное.

Внезапно её осенило: сон! Ночью ей снова снился тот сон, но в этот раз что-то изменилось: она осознавала, что спит, могла управлять своими действиями во сне, и она видела маму. Знакомое чувство вины нахлынуло на неё.

«Нет, я не виновата, я была ребёнком, я не могла ей помочь, я сама нуждалась в помощи», – как мантру, повторяла Ивонн снова и снова, пока ей не удалось немного успокоиться.

«Та, которую я видела во сне, была не моя мать, не могла быть она. Это были Его глаза, они смотрели из неё, но это была не она! Эти два безжизненных куска льда не могли быть её глазами!»

От затылка вниз и дальше по позвоночнику побежал холодок, волосы на голове и руках зашевелились – Ивонн снова сковал ужас пережитого сновидения, как будто она смотрела в глаза самой смерти.

***

Ровно через четыре часа Ивонн уже входила в фойе своего офиса в Париже. Она почти сразу с головой погрузилась в рабочий процесс. От волнующих и ужасных впечатлений поездки не осталось следа.

Осталась только визитка Филипа как единственное материальное подтверждение того, что эти события были не плодом фантазии – ну или, по крайней мере, не все.

Ивонн, вопреки привычке держать визитные карты отдельно, его визитку почему-то положила в портмоне.

Глава I

V

Клементина

Клементина родилась на окраине Арля в эпоху Де Голля, за три года до событий кровавого мая. Политическая жизнь Франции того времени тем не менее никак не повлияла на её детство и воспитание.

Спокойная и умиротворяющая красота окрестностей этого южного городка, музыка ветра, звучащая среди гор и верхушек деревьев, заставляют забыть о том, что всего в нескольких десятках километров отсюда шумят бетонные города с толпами людей, суетой густонаселённых улиц, звуками автомагистралей и запахами цивилизации.

Средиземноморский юг Франции, когда-то пленивший своей простотой и самобытностью великих художников современности, не оставил равнодушной и сердце маленькой Клементины.

Красивые пейзажи, мягкий климат, очарование гористой местности и прелестные узкие, путаные улочки старинных построек центра стали для неё тем домом, в который каждый человек, независимо от возраста, всегда возвращается, иногда просто в мыслях, чтобы среди житейских невзгод наполниться силой и снова вспомнить и обрести себя.

Вне всякого сомнения, Клементина была красивой девочкой. Высокие скулы, слегка тронутые румянцем, высокий мраморный лоб, указывающий на благородное происхождение, тонкий, слегка вздёрнутый носик, огромные для её кукольного личика круглые глаза изумрудного цвета и пышные ярко-алые губы.

В любом возрасте Клементина выглядела гораздо младше своих лет, – может, благодаря наивному и жизнерадостному характеру, а может, оттого, что деревенский стиль жизни, свежий воздух и натуральная пища хорошо влияли на состояние здоровья. Но скорее всего, то, что окружало девочку с детства, стало лишь достойным дополнением, а не необходимым условием для её природной красоты.

Среди трёх своих младших кузин Клементина выделялась и яркой внешностью, и тонкими чертами лица, и стройной, изящной фигуркой, и, как по контрасту с ними, стойким и упрямым характером.

Бабушка Иванна всегда отличала девочку, не скрывая своей привязанности, чем вызывала ревность и обиды остальных внуков.

Стоит ли говорить, что и воспитание, и образование Клементина получила самые лучшие. Бабушка никогда ни в чём ей не отказывала – ни в добром слове, ни в ласке, ни в помощи в освоении знаний.

В шестнадцать лет девочка, окончив местную среднюю школу, успев облазить и изучить во время школьных каникул все окрестности со своими друзьями-хиппи, направилась в Парижский университет, чтобы освоить профессию археолога.

Её решение учиться вдалеке от дома вызвало у домочадцев потоки слёз, у бабули – мигрень и депрессию. А Клементина в приподнятом от предвкушения приключений настроении, пообещав бабушке Иванне писать и приезжать на каникулы, направилась на ближайшую станцию, чтобы сесть в поезд и упорхнуть из родительского гнезда.

Ровно через два года она внезапно появилась на пороге дома с симпатичным кареглазым брюнетом, небольшим стильным дорожным саквояжем и слегка округлившимся животиком и повергла всех домашних в шок, сообщив, что вышла замуж и собирается со своим мужем жить здесь.

Кратковременный ступор от неожиданных новостей, впрочем, не помешал домочадцам с радушием, присущим всем представителям этого славного рода, принять и нового члена семьи, и «заблудшую дочь», собиравшуюся стать матерью.

О неудавшейся попытке Клементины получить высшее образование больше никто не вспоминал. Увлекая молодых людей вглубь дома, воодушевлённо обсуждая приготовления к празднованию радостных событий, шумное и взбудораженное доброй вестью семейство открыло новую главу семейной книги.

***

Ивонн в последнее время всё чаще вспоминала мать, и, несмотря на то что примерно к полудню подробности сновидения уже выветрились из памяти, она снова в раздумьях возвращалась в тот далёкий год, когда осталась без матери.

Она силилась найти ответ на свой главный вопрос, мысленно обращаясь к ней: «Зачем, мама? Почему ты так поступила, зачем ты нас бросила? Ответь! Что могло произойти тогда в Арле, что ты решилась на такое, ведь мы были так счастливы! ТЫ была счастлива…».

Глава V

Эрик

Кто работает целый день,

тому некогда зарабатывать деньги.

Рабочий день Эрика Кортье начался как обычно. Ему нравилось каждое утро, закрывшись у себя в кабинете, проводить время за чашкой горячего свежесваренного кофе, любуясь роскошным видом с высоты двадцать шестого этажа.

Самый крупный деловой район города поражал его воображение великолепием и разнообразием инновационной архитектуры. Вместо привычных ему с детства готики и ампира, как в центре, здесь были только ультрасовременные здания из стекла и бетона. В такие минуты Кортье чувствовал себя капитаном огромного космического корабля, и ему казалось, что судьба всей Вселенной зависит от принятых им решений.

Кофе бодрил, негромкая джазовая музыка разливалась по кабинету мягкими аккордами. Ближайшее совещание назначено только через два часа, и у него была ещё уйма времени, чтобы подготовиться. Его радовало это ощущение непринуждённости и лёгкости, с которой он встречал новый день.

Стиль жизни при его рода занятиях подразумевал постоянную суету и бешеные ритмы, Эрик привык работать по двенадцать часов в день, его всё время окружали люди, которым постоянно что-то от него нужно, а такие минуты полного уединения были единственной возможностью подумать, чего он хочет от жизни для себя.

Когда-то, чуть больше двадцати лет назад, когда он был ещё молодым и не в меру инфантильным, Эрик мечтал о большом уютном доме на побережье, чтобы проводить всё своё свободное время в окружении пары симпатичных ребятишек, милой и желанной Ивонн, подстригающей кусты шикарных красных роз. Великолепный сад и чудесный вид на залив довершали его мечты. Он представлял, как будет бродить по берегу в компании любимого пса и любоваться на закат.

Сейчас от одного воспоминания, каким наивным и недалёким он был тогда, Эрик Кортье поморщился. С такими чертами характера, как скромность, застенчивость и склонность к необдуманным поступкам, ему пришлось слишком долго бороться.

Тогда ещё, узнав, что станет отцом и осознавая ответственность за воспитание ребёнка, он принял самое важное решение: он должен меняться на благо и процветание своих близких. Было страшно от одной мысли, что он повторит судьбу отца, который так и не смог стать для него примером успешного человека. В конце концов он так и спился где-то, Эрик даже не знал ничего о его жизни, они не поддерживали связь уже лет восемь. Честно говоря, его это не особенно интересовало.

Современный мир не терпит жалких хлюпиков, здесь правят амбиции и цинизм. На то, чтобы добиться всего, чем он владел сейчас, у Кортье ушло двадцать лет, с ним работала в разное время целая команда сменяющих друг друга психологов и тренеров личностного роста.

Естественно, об этом Ивонн ничего не знала и не должна была знать. Да она и сама давно отказалась от своих юношеских грёз, и, похоже, этот стиль жизни её вполне устраивал.

Конечно, если бы он думал только о том, чего хочет эта назойливая женщина, вместо того чтобы заниматься действительно важными делами, он бы не стоял сейчас здесь с чашкой кофе, сваренного личным секретарём, не наслаждался бы этим поистине захватывающим дух ощущением своего величия и могущества.

Ему нравилась власть, а её давали деньги. Он понимал, что с этими двумя новыми спутниками своей жизни может всё.

Погрузившись в воспоминания и испытывая благодарность к единственной, достойной всяческих похвал женщине, которая по совместительству была его первым коучем, Эрик прослезился. В то время, помнится, он терзался сомнениями и чувством вины за то, что впервые изменил жене, но Жаклин была права: это чувство очень скоро прошло, а вот то, что он приобрёл впоследствии, не шло ни в какое сравнение с тогдашним положением дел.

В результате все эти перемены пошли ему только на пользу, вне всякого сомнения. И вряд ли Ивонн со своими безумными идеями о спокойной и умиротворяющей семейной идиллии смогла бы сделать его хоть сколько-нибудь таким же счастливым, каким он был сейчас.

И да, если она снова начнёт приставать к нему с этими разговорами, станет бубнить и пилить за то, что он не собирается выполнять свои обещания, он с ней разведётся. В семье главное – это принимать супруга таким, какой он есть, а не пытаться манипулировать им ради собственного удовольствия. Вот пусть и принимает – или катится к чёрту, на все четыре стороны! Всё просто. Он прекрасно справится без неё, и, вероятно, так будет даже лучше всем.

Эрик энергично тряхнул головой, как бы для того чтобы разогнать последние сомнения, подошёл к своему шикарному дубовому столу, украшенному резьбой и инкрустацией, и нажал кнопку вызова секретаря.

– Аделин, соедини меня с моей женой! – ещё не совсем придя в себя от раздумий, Кортье вдруг сам удивился своему грубому и властному голосу.

– Пупсик, ну ты же обещал… – после незначительной паузы, видимо тоже опешив от его тона, выдала Аделин.

Капризы женщин обычно дико раздражали Эрика, но с этой деткой всё было по-другому. Он уже представил её пухлые надутые губки, которыми она всегда выражала своё недовольство, и, почти сразу почувствовав приятное шевеление в паху, смягчился. Невысокая цена за то, чтобы вновь ощущать себя, как в двадцать лет, молодым и полным благодатной энергии.

Конечно, юная Аделин обходилась ему гораздо дороже пачки виагры, но оно того стоило. Никакие стимуляторы не могли дать ему, помимо физической активности, тех эмоций, которые он испытывал всякий раз, когда она наклонялась к столу, чтобы поставить кофе или собрать бумаги, и когда её упругая высокая грудь выбивалась из декольте и оказывалась на уровне его носа. Эта штучка умела нравиться, знала об этом и неплохо этим пользовалась.

«Глупая курица! – с досадой подумал Эрик и тут же скривил рот в подобии улыбки: – Я преподам тебе урок, как вести себя с боссом!» От внезапно нахлынувшей нежности глаза стали влажными, но вслух он только сказал:

– Хорошо, извини, я сам. Там в приёмной есть кто-то? – на секунду обеспокоился Кортье, представив всю неловкость положения.

– Конечно же, нет, глупый. Я бы не посмела, – промямлила Аделин, чем снова вызвала у своего начальника желание заняться усвоением урока прямо на роскошном столе, а потом на мягком кожаном диване и, возможно, в душевой.

От этих мыслей Эрик даже вспотел, но, вспомнив, сколько ему нужно сделать перед презентацией, тотчас собрался с мыслями и решил, что отложит это дело на вечер, а сейчас просто примет холодный душ.

«Эта малышка сведёт меня с ума», – подумал Эрик, но, как ребёнок, которому только что купили новую игрушку, лишь слегка поёжился от предвкушения удовольствия.

– Хорошо, сделай мне ещё кофе, пожалуйста. И добавь на этот раз немного корицы и рома.

– Слушаюсь, босс! – отрапортовала Аделин, снова вызвав благодарную улыбку на лице своего «престарелого пупсика».

Двадцать пять лет разницы в возрасте, конечно, представляли для неё определённые неудобства, но если сомнительное удовольствие от секса со своим «немолодым человеком» сопоставить с бриллиантовыми штучками, которые он дарил ей по всякому поводу и без, и шикарным «Ауди», который красовался на парковке бизнес-центра, то, понятное дело, она вполне могла и потерпеть такие неудобства минут по пять в день.

«Нет, определённо утро началось хорошо, – думал Эрик, набирая на мобильном номер жены. – Если бы ещё не крайне неприятная необходимость слышать этот занудный голос!».

Однако Эрику было важно незаметно узнать мнение Ивонн относительно одного вопроса, и он пока не знал, как обыграть этот разговор, чтобы не вызвать у неё подозрений: «У этой женщины невероятно развита чуйка на всё, особенно на удачное вложение денег. Даже странно, просто везение какое-то. Может, не торопиться пока с разводом?».

– Алло, Эрик, дорогой! – услышал Кортье в трубке, а про себя подумал: «Да нет, просто бред какой-то. Я так дольше не выдержу. Не может же успех целой компании зависеть от мнения в вопросах инвестиций какой-то глупой тётки».

– Милая, я хотел спросить тебя: как ты съездила? – начал издалека Эрик.

В этот момент в комнату вошла Аделин с подносом в руках, услышала его лебезящий тон, прыснула и смешно сморщила маленький носик.

Эрик рукой показал ей, куда оставить поднос, а затем приложил указательный палец к губам. Он не хотел, чтобы Ивонн догадалась, что он общается с ней в присутствии секретарши. Она считала это моветоном, всегда раздражалась в подобных ситуациях, и это могло сбить её с правильного настроя – тогда он точно не добьётся от этой упрямой женщины ответа на вопрос, который сейчас волновал его больше всего.

Аделин высунула язык, сделав вид, что обиделась, и нарочито громко зацокала каблучками, направляясь к двери.

– У тебя там кто-то есть? – недовольно начала Ивонн, но Эрик уже поспешил её успокоить:

– Нет, что ты, милая! Это просто Аделин занесла мне кофе, но она уже вышла. – Эта неловкость стоила ему пару-тройку пучков вырванных нервов.

– Ты же знаешь, как я не люблю, когда ты звонишь мне в присутствии этой девицы.

Ивонн уже начинала серьёзно его раздражать! Тем не менее Эрик, скрипя зубами, выдавил из себя последнюю попытку утихомирить гадкий нрав жены:

– Глупости! Ты же знаешь, что для меня нет ничего важнее твоего спокойствия. Я просто хочу, чтобы ты была довольна и счастлива. Я вот тут подумал, как соскучился и как хотел бы сегодня пообедать с тобой… – извиняющимся тоном начал он.

Ивонн остановила мужа, продолжив за него:

– Но ты сегодня совершенно дико занят, и у тебя даже нет времени, чтобы сходить в уборную?

– Ну не обижайся, дорогая! Ты так и не сказала: как твоя поездка? – силясь придать голосу заинтересованный тон, чтобы перевести тему, Эрик повторил вопрос.

Но Ивонн, словно читая его мысли, ответила грубо и, как ему показалось, достаточно безразлично:

– Будто бы тебе это действительно интересно знать, дорогой! А впрочем, ничего особенного: как обычно, тебе все передавали приветы и поцелуи, они очень беспокоятся, что тебе приходится много работать, и скучают по тебе и Криси. Кстати, как она? Я её сегодня утром уже не застала дома.

– Да всё в порядке, наша дочь действительно большая умница, вся в мать, – попытался подсластить пилюлю Эрик, но тут же осёкся.

«Если и дальше так пойдёт и мне придётся хотя бы ещё минуту продолжать этот обмен любезностями, я не выдержу, я покончу с собой!» – излишне драматично, чтобы быть правдой, но достаточно искренне, чтобы поверить в это самому, подумал он, а вслух спросил:

– Ты не слышала ничего о компании «Новые технологии и корпорейшн…» – как-то так… Они, кажется, имеют дело с сельскохозяйственной техникой?

Эрик уже пожалел, что не смог справиться с эмоциями и не выдержал нужную паузу. Всё пропало. Она сейчас снова вскроет ему мозг разговорами о том, что нужна ему только для решения деловых вопросов.

«Подумать только! Деловых! Кажется, она даже не закончила университет (как там называлась её школа чего-то там – дизайна?). Деловых! Неважно, сам справлюсь, только зря испортил настроение этим звонком».

Но Ивонн после короткой паузы на удивление равнодушно ответила:

– Да, что-то слышала. Они, кажется, выпускают комбайны для сбора пшеницы или кукурузы?.. Не то чтобы новые технологии, но, говорят, очень хорошего качества техника, им пророчат большое будущее. Не помню, где слышала отзывы или, может, читала. А что?

– Да нет, ничего, просто попалось на глаза письмо от них, – сообразил, как выкрутиться, Эрик, порадовавшись заодно и удачно пришедшей в голову выдумке, и спокойной реакции Ивонн.

С облегчением выдохнув, он продолжил:

– Милая, я сегодня вечером задержусь на совещании, но мы обязательно всё наверстаем в эти выходные, я хотел сказать, что соскучился, а сейчас мне уже надо бежать, пока! – выпалил Эрик на одном дыхании.

– Жаль, – успела произнести Ивонн, прежде чем услышала гудки в трубке, и автоматически сказала уже прерывистым гудкам: – Целую.

«Кукурузы!» – это слово почему-то рассмешило Кортье. Отсмеявшись, он в очередной раз поздравил себя с тем, что выдержал изнурительный диалог, а также с тем, что принял такое важное решение, как вложение резервных денег компании в очень удачный, по всем прогнозам и ожиданиям, проект. «Сельскохозяйственное машиностроение – звучит очень солидно и убедительно».

В последние годы экономический кризис, который потряс практически всю Европу, не мог не коснуться и Франции. Поэтому рынок инвестиций трясло не меньше, настроения среди инвесторов были, мягко говоря, тревожные, и от сегодняшнего совещания они ожидали свежих идей – как можно укрепить свои позиции и не допустить ещё большего снижения доходов. Эрик, как никто, понимал, что «яйца нужно раскладывать по нескольким корзинам».

Эта глупая фраза, которая довольно ёмко описывала основной принцип политики большинства инвестиционных фондов и в которой он, как правило с театральным лицом, делал акцент на слове «яйца», всегда веселила его основных партнёров, вызывая непристойные ассоциации.

Но Эрика любили не только за весёлый нрав, но и за умение грамотно вкладывать деньги в успешные проекты, поэтому легко прощали ему некоторые вольности в общении.

Уж в чём-чём, но в том, что большие боссы терпят его сальные шутки только потому, что регулярно видят на своих счетах несколько дополнительных нулей, Эрик не сомневался ни на минуту.

«Да, всё верно! Недвижимость, медицина и фармакология, информационные технологии, развитие науки, добывающая промышленность, сельское хозяйство, машиностроение. Машины нужны, чтобы собирать урожай. Как бы тяжело ни было, люди не перестанут есть хлеб».

В целом, несмотря на крайне неприятную необходимость звонить жене и на подпорченное этим впечатление от приятного во всех отношениях утра, Эрик был вполне доволен собой.

Он уже начал обдумывать свою речь в заключительной части предстоящей презентации.

Глава VI

Рабочие моменты

На другом конце города, а судя по ощущениям, на другом конце галактики, Ивонн на протяжении всего разговора с супругом мучилась от внезапно обрушившейся на неё мигрени.

Головная боль началась за пару минут до звонка мужа, она только успела выпить таблетку и ещё не оправилась. В такие минуты было ощущение, будто голову зажали в тиски, а в области правого глаза или где-то на переносице вбили огромный гвоздь, боль расплывалась по всему лбу, глазам, болели, казалось, даже корни волос.

Ивонн не могла думать, говорить, сидеть, она медленно вышагивала по своему кабинету, который по стилю больше напоминал будуар, но, несмотря на нарочито подчёркнутую неофициальность, был и уютным, и создающим рабочий настрой одновременно.

В таком состоянии её и застал звонок Эрика. Она с невероятным усилием что-то отвечала ему, не помня себя и совсем не концентрируясь на разговоре, не слышала даже свои мысли, только медленно потирала поочерёдно лоб и висок.

Во время разговора Ивонн почему-то вспомнила тот забавный случай, который произошёл с ней в Австралии, куда она отправилась в поисках своей дальней родственницы со стороны прабабушки. Это была её троюродная тётушка, одна из потомков кого-то из кузенов её прапрабабки.

Бабушка Иванна часто вспоминала своё детство в России и – всегда с заметной долей грусти – многочисленную родню, которую «развеяло по всем частям света за последние пятьдесят лет». Несколько лет назад, подключив к поискам детектива, Ивонн узнала, что дети одной из кузин прабабушки во время войны уехали в Австралию и в конце концов так и остались там.

Тётушка жила в Канберре, в пригороде, а ситуация, которую вспомнила Ивонн, заключалась в том, что на задний двор, где они обедали, пробрался скунс. Он сильно испортил воздух, и им в срочном порядке пришлось не только перебираться с веранды в дом, но и заказывать другую еду в китайском бистро.

Тётушка была настолько расстроена и смущена проделкой животного, что всё время извинялась и оправдывалась тем, что они даже специально не высаживали в саду никаких фруктовых деревьев из-за большой популяции живущих по соседству назойливых зверюшек. Эти проныры тогда бы совсем выжили их из собственного дома, расплодившись и заполонив собой всё благодатное пространство вокруг.

Ивонн эта ситуация здорово рассмешила тогда, она успокаивала старушку как могла, в тщетных попытках свести впечатление от проделки зверька к юмору, но тётушка была безутешна, чем вызвала ещё больше тепла и родственной любви к незнакомой, по сути, женщине. В её искренности и добродушии Ивонн увидела знакомые черты своей прабабушки.

Воспоминания о том забавном происшествии вызывали обычно слёзы умиления, но почему-то в этот раз оставили неприятный осадок, чувство брезгливости. Ивонн не на шутку удивилась, когда буквально физически почувствовала зловонный запах. «Я из-за этой мигрени скоро сойду с ума», – резюмировала Ивонн.

Поначалу она была рада звонку мужа – он редко баловал её вниманием. Однако Ивонн понимала, как важна для Эрика его работа, и, конечно, осознавала, как экономическая ситуация отражается на положении его дел в целом.

Ей действительно не хватало его участия, особенно при нынешних проблемах, его советов, его милых глаз и добродушной улыбки, особенно когда приходилось обедать одной.

Но одновременно она всякий раз испытывала необъяснимое чувство тревоги и вины, когда оставалась с ним наедине. Поэтому, когда Эрик сказал, что не сможет найти время, чтобы увидеться, она почувствовала облегчение.

Кроме того, мигрень наверняка не пройдёт и до вечера. Приступ был слишком сильным. В этом состоянии она меньше всего хотела встречаться с мужем в публичном месте. Ей вполне хватило их последнего выхода, когда она не смогла справиться с раздражением после звонка его секретаря, слишком резко и громко отчитывала его за то, что не сбросил вызов.

Да, она корила себя за непримиримый и резкий характер, ей было стыдно за несдержанность, причины которой она не могла понять до сих пор. Вина и стыд, крайний дискомфорт – эти состояния были постоянными спутниками Ивонн за последние… Сколько? Пять, десять? Наверное, не менее пятнадцати лет.

Выпив ещё две таблетки обезболивающего, Ивонн прилегла на кушетку и набрала номер дизайнера.

– Лили? – потухшим голосом сказала она в трубку.

– Положи на место! Ты себе спину надорвёшь! Это слишком тяжёлая коробка! – кричала девушка на кого-то на том конце провода. – Ивонн, прости, это я не тебе.

«А мне так не показалось», – подумала Ивонн и спокойно продолжила:

– Да, конечно, я понимаю. Привет, Лили. Как там с образцами тканей – уже получили?

– Да, только что грузчики ушли. Как всегда, побросали всё на проходе, сейчас схожу за тележкой.

– Наверное, кое-что успела посмотреть? Что скажешь?

– Да, все не видела, открыла пару коробок. Ты знаешь, мне кажется, всё не совсем так плохо, как нам представлялось поначалу. Я полагаю, мы что-нибудь придумаем, – как всегда воодушевлённая от предстоящей работы, Лили буквально излучала оптимизм.

За эти черты характера Ивонн её и полюбила: жизнелюбие, оптимизм, наивность и весёлый нрав. Она умела находить плюсы даже в самых патовых ситуациях.

– Да? Ты считаешь? – Ивонн слегка приободрилась от слов девушки.

– Фурнитура, безусловно, совсем не то, с чем мы привыкли иметь дело, но ткани в общем и целом ничего. Думаю, я смогу с этим сделать что-то приличное. Не переживай, я перезвоню, как только разберусь здесь, ещё раз внимательно всё осмотрю и наведу порядок. Салют! – Лили говорила сбивчиво, запыхавшись, – видимо, на ходу, пока спешила на склад за тележкой.

– Да, конечно, Лили, буду ждать.

Ивонн отложила телефон и задумалась. А как долго она ещё сможет вот так, на голом энтузиазме, скрывать от своих подчинённых реальное положение дел?

Ведь они, безусловно, знают, что компания переживает сложности с продажами, но, вероятно, даже не догадываются, что Ивонн уже несколько месяцев ведёт счёт по дням, каждый раз содрогаясь от мысли, что получит то «самое уведомление», после которого ей ничего уже не останется, как только объявить о банкротстве.

Расчётный счёт компании был в глубоком минусе, а продажи выполнялись только на сорок процентов от необходимой нижней границы.

Она подумала, что очень своевременно реорганизовала структуру таким образом, что все сотрудники располагали только требующимся для собственной работы минимумом информации. Иначе сейчас Ивонн уже имела бы дело с паническими массовыми увольнениями.

Немного успокоившись от реакции своего дизайнера на образцы материалов и вспомнив, что ничего не ела со вчерашнего утра, Ивонн заказала пиццу, попросила помощника перенести встречу с менеджером из отдела маркетинга на полтора часа – и практически сразу уснула.

Ивонн отчаянно нуждалась в отдыхе. И пара дней на побережье не смогли спасти положение. Она с удовольствием уехала бы как можно дальше на месяц, а может, и насовсем.

Через час Ивонн уже обсуждала предстоящие изменения в новой коллекции со своими маркетологами. Чтобы стимулировать товарооборот, они предложили также рассмотреть более перспективные направления – продажи через интернет-магазин и сетевые бутики.

Дальше у неё была запланирована встреча с ребятами из IT, которым пришлось заново верстать каталог на сайте.

Новые эскизы ещё не готовы, у Ивонн на руках были только технические описания, а этого явно недостаточно, чтобы заменить сами модели. Поэтому она решила пока оставить прежние эскизы – в надежде на то, что Лили не будет настолько значительно менять лекала, чтобы это было заметно заказчикам.

Обсудив предварительно возможности изменения сайта, Ивонн пришла к выводу, что работа предстоит колоссальная. Вероятно, она займёт ещё несколько месяцев, прежде чем можно будет запустить проект интернет-магазина.

К вечеру Ивонн была уже так измотана, что хотела отложить всё на завтра, но ещё позарез было нужно встретиться с бухгалтером. Ситуация складывалась таким образом, что, если не принять каких-то экстренных мер, в следующем месяце на счёте не останется средств даже на то, чтобы погасить задолженности по зарплате персоналу.

Этого Ивонн допустить не могла. Она и так уже пять месяцев как просрочила переводы по погашению банковского кредита, но не выполнять обязательства перед своей командой – это совсем другое дело.

Встретившись с бухгалтером и отдав последние распоряжения по выплатам, она вновь почувствовала угрызения совести. Сотрудники давно стали для Ивонн частью семьи, эти люди были близки ей по духу – творческие, немного странные, каждый со своими причудами, порой не всегда уместным профессиональным юмором, капризные, взбалмошные, но по-своему уникальные, и, конечно, каждый переживал в жизни собственные жизненные трудности.

Безусловно, большинство из них были очень востребованными в своей области специалистами, и если придётся делать выбор, которого Ивонн боялась больше всего, то она с лёгким сердцем отпустит их к конкурентам.

Ивонн и в мыслях не держала другого возможного варианта сценария, если не найдёт способ достать денег. Ей нужно три месяца. Продержаться нужно всего три месяца.

***

Вечером, так и не дождавшись мужа с работы, Ивонн приняла горячую ванну и легла спать. Головная боль немного стихла, но совсем так и не прошла. Женщина мысленно подсчитала, сколько своих привычных таблеток от мигрени она приняла сегодня, и теперь решила обойтись аспирином.

Глава VII

Сон 2

Наутро Ивонн проснулась совсем разбитая. Мигрень почти прошла, но вместо неё накатила ужасная усталость, поэтому она решила, что, вопреки своей привычке обсуждать все вопросы производства с Лили, она не будет заезжать в офис, а сразу отправится в Орлеан.

Ей необходимо обдумать все предстоящие изменения в одиночестве, так как на этот раз они затрагивали не только новую коллекцию, но и касались множества других факторов.

Чтобы не торопясь собраться, передохнуть перед дорогой и сосредоточиться, она освободила себе всё утро, договорившись встретиться с начальником цеха в три часа дня.

Такие ритмы, как накануне, Ивонн уже не выдерживала, каждый раз ей требовалось всё больше времени, чтобы восстановиться. В конце концов, эскизы Лили может отправить ей по электронной почте. За годы работы она научилась полностью доверять своему ведущему дизайнеру, тем более что их вкусы и взгляды во многом совпадали.

Ивонн нравилась эта экстравагантная девушка – её открытый ум, природный талант и невероятная работоспособность. Казалось, что у Лили, в отличие от неё, было двадцать шесть часов в сутки, но при этом она просто излучала энергию, было впечатление, что она вообще никогда не спит, а энергией подпитывается прямо из космоса.

Конечно, сказывался и молодой возраст, но, вспомнив себя в двадцать девять лет, Ивонн пришла к выводу, что дело здесь не только в этом. У неё самой никогда не хватало ни времени, ни сил, она и много лет назад часто валилась с ног от усталости, особенно когда переживала тяжёлые времена.