Помоги мне умереть

Глава 1

– Это не комната, а сынарник! – Марина упёрла руки в бока, стоя в проёме двери. – Даня! Егор!

Рядом появились две светловолосые фигуры с виноватыми, почти нарисованными взглядами.

Оба высокие, оба сероглазые – похожие друг на друга невероятно, хоть и не близнецы. Данила старше и выше, но ненамного. В Егоркином развороте плеч, длинных ступнях и кистях рук угадывались будущий рост и сила. Похожие и разные – целеустремлённый, энергичный Даня и созерцательный Егор.

– Ну, народ, – Марина переводила взгляд с одного сына на другого, – сколько можно говорить? Вас самих не достало?

– Мам, так почти же порядок!

– Да-а-а? И в каком месте тут порядок?

Двухъярусная кровать, из которой они почти выросли, разобрана, одеяла бугрятся сгорбленными комьями, на нижнем Егоровом ком прикрыт покрывалом и поверх россыпью валяются карандаши и прочий художественный инвентарь.

Что творилось на верхнем Данькином ярусе – оставалось загадкой и снизу было не видно.

Оба стола украшали шаткие башенки из учебников и тетрадей, чашки с недопитым чаем, молоком и колой, на блюдечке лежал надкусанный бутерброд, из-за книг выглядывала «запрещённая» пачка чипсов.

Единственным чистым местом оставался мольберт Егора – ни крошек, ни пыли, тюбики разложены хоть и не стройными, но рядами, кисточки – отдельно.

Марина посмотрела на часы:

– Полвосьмого. До сна чтобы было убрано, как хотите – мне всё равно. И домашка, разумеется.

Данила вздохнул:

– Мам, завтра английский и вообще, блин, я сегодня на уборку не рассчитывал.

– Я на бардак тоже не рассчитывала, – в тон ему сказала Марина, – папа будет поздно, я иду готовить ужин, а вам, молодые люди, советую поторопиться.

Она развернулась и пошла на кухню, чуть успокоившись – им английский разрешалось не делать, как так оба давно обогнали школьную программу, разговаривая на нём чуть ли не с пелёнок. Всё-таки мама когда-то была переводчиком.

– Папа всегда поздно, – вдогонку услышала она.

Дмитрий пришёл, когда дети уже спали.

– Есть будешь? – с порога спросила Марина.

– Ужжжасно голодный, – он ласково улыбнулся жене, раздеваясь, – а что у нас вкусного?

– Тефтельки в сливочно-чесночном соусе с рисом.

– Господи помилуй, – он закатил глаза, развязывая шнурки ботинок, – пища богов! Сейчас, только руки помою. – И выскочил в ванную.

Марина положила на стол салфетку и поставила тарелку – готовить она умела. И делала это с удовольствием. Ей нравилось видеть, как муж и сыновья уплетают её стряпню за обе щёки и требуют добавки.

В глубине души она им завидовала. И Дима, и ребятня могли есть сколько угодно, при этом оставаясь тонкими и звонкими, чего нельзя было сказать о самой Марине. После рождения младшего фигура поплыла, и какие бы героические усилия за последние десять лет она ни предпринимала для того, чтобы вернуться в форму, результат был кратковременный, и потом вес снова возвращался в проклятые семьдесят два, что при её росте в сто шестьдесят три было чересчур.

Впрочем, муж клятвенно заверял, что это не имеет никакого значения, что любит он её любую, как любил ещё со школы.

– Ну что, мать, – Дима быстро съел ужин, откинулся на стуле и полуприкрыл глаза, – надо бы подумать, как отмечать Данькин день рождения и что ему подарить на шестнадцать лет.

– Ты же знаешь, что он хочет, – она загружала посуду в мойку, – пирог будешь?

– А что, и пирог есть? – Он осоловело улыбнулся. – Конечно буду! Я уже объелся до икоты, но не попробовать невозможно.

Она отрезала треугольничек воздушного лимонного пирога и положила на блюдце.

– Если подарить чёртов PlayStation, то они же с Егором из-за него передерутся.

– Гм… да…

У Дмитрия зазвонил телефон, лежащий в коридоре на тумбочке.

– Дим!!

– Да блин! – Он выбежал из кухни, схватил мобильник и пошёл разговаривать в спальню.

Марина подошла к двери детской и прислушалась – тишина, парни спали крепко. Выдохнула и вернулась на кухню. Муж тоже вернулся.

– Когда у тебя уже наконец проект этот закончится? – с раздражением спросила она. – Опять эта коза?

«Козой» была Димина начальница, которая считала подчинённых своей собственностью и могла позвонить в любое время дня и ночи.

– Она. – Он страдальчески сдвинул брови. – Марусь, что я могу сделать? Ты же сама понимаешь, и деньги неплохие, и это реальная возможность…

– Всё-всё. – Марина замахала руками.

Она помнила. И про деньги, и про «реально» нереальную возможность повышения, и уговаривала себя, что нужно «немного потерпеть», хотя время шло, проект затягивался и за последние полгода изрядно истощил её терпение.

– Ладно, иди спать. – Она видела, как муж обмяк на стуле.

На самом деле ей хотелось сказать: «Нет, не иди спать, НЕ иди! Спроси, как у меня дела, останься со мной, я скучаю по тебе. Зверски скучаю. Какое, к чертям собачьим, „спать”? Я не хочу ни твоего повышения, ни твоих денег, я хочу тебя!»

Но вместо этого она покачала головой, пытаясь пошутить:

– Сейчас прямо тут выключишься, и придётся мне тебя отволакивать в спальню. Учти, буду тащить за ногу.

– Чтобы я стукался своей непутёвой башкой обо все пороги. – Дмитрий встал. – Марусь, ты у меня такая замечательная! Что бы я без тебя делал?

Он уткнулся носом ей в тёплую шею, вдохнул родной запах, чуть отстранился.

– Давай всё-таки завтра решим про Данькин день рождения, да? Обещаю – завтра приду пораньше и…

– Ой, я тебя умоляю! – вспылила она. – Только не нужно обещаний. До смерти они надоели!

– Эй-эй, полегче на поворотах. – Муж тряхнул головой и будто бы даже проснулся.

Марина стушевалась:

– Проехали.

– Я спать пошёл, – он посмотрел холодно, – нормально же всё было.

И вышел из кухни, демонстративно закрыв за собой дверь.

– Тьфу, блин! – Марина осела на подоконник.

Врач заходит в палату, кивает.

Где-то за гранью усталости находится ещё грань, потом ещё и ещё. Ты обнаруживаешь их одну за другой, каждый раз удивляясь собственной возможности выносить невыносимое.

Я сонно моргаю и смотрю на кругленького доктора Фёдорова.

Доктор смотрит не на меня и не на пациента, а на датчики, берёт прикрепленный к кровати планшет, читает, что написал дежурный врач ночной смены.

– Больше дать нельзя, – он рассеянно глядит в окно, – будет угнетение дыхания.

Мы трое это знаем.

– Ну не могу я! – Врач не отрывает глаз от далёкого пейзажа.

Его пациент чуть покашливает, поворачиваясь на бок, скручивается узлом – так легче.

Я вижу, как в зрачках карих глаз Фёдорова тускнеет застарелая вина за то, в чём он не виноват.

– Сейчас приду.

Мы с врачом выходим за двери кабинета, останавливаемся, молчим.

Наконец доктор расправляет ссутулившиеся плечи:

– Две недели, может, три, но никаких гарантий.

– Я не смогу, – мотаю головой.

– Сможете, – твёрдо говорит он, беря меня за плечо, – надо смочь!

Почти физически чувствую, как поток энергии вливается через его тёплую крепкую руку.

– И надо поесть, – он слегка потряхивает меня, – нужно поддерживать силы. И поспать. Хотя бы пару часов. Слышите? Я попрошу Марту, чтобы она это организовала.

– Да-да. – Грань принятия невозможного снова отодвинулась вглубь, позволяя новому дню войти, разместиться внутри и снаружи.

Реальности не важно, чего я хочу, а чего нет, реальность живёт отдельно.

Доктор пошёл дальше по коридору, а я прислонилась лопатками к белой двери с цифрой 9 и закрыла глаза, проваливаясь в странное полузабытье.

Марина стояла, завернувшись в полотенце, и перекладывала грязные вещи в корзину, краем глаза поглядывая на себя в запотевшее зеркало.

– Ну и разожралась же ты, мать!

Она с отвращением смотрела на округлые бёдра и подвисающий животик.

Постояв ещё с минуту, повернулась к зеркалу, распахнула полотенце и руками приподняла грудь.

– Да-а… такой тебе, милочка, уже не быть. – Она хотела добавить что-нибудь едкое в собственный адрес, но подумала о том, что почти точь-в-точь повторяет слова матери, которой никогда не нравилась её фигура, и она, не стесняясь, частенько отпускала колкие шуточки в сторону дочери. Хорошо хоть, пацаны в Димку.

Она вспомнила, как мама сказала накануне свадьбы: «Эх, Маринка, не по Сеньке шапка».

Никто так и не понял, почему самый симпатичный и популярный парень в классе выбрал себе в девушки, а потом и в жёны невзрачненькую мышку. Марина была невысокая, коренастая, с жиденькими русыми волосами, чуть курносым носиком и пухлыми губами, в общем, ничего особенного – среднестатистическая молодая особа. А он – под два метра ростом, атлетически сложённый сероглазый блондин с пушистыми золотыми ресницами и мраморно-бледной кожей. И конечно, многие барышни хотели заполучить его в кавалеры, но выбрал он её, хоть она и не набивалась. Может быть, именно поэтому и выбрал?

Первое время она вообще не воспринимала этот роман всерьёз. Их отношения распустились яркими маками в лето поступлений в институты. И для неё это было не более чем жаркое июльское приключение.

Но за летом пришёл дождливый сентябрь, а роман никуда не делся. Они оба поступили в вузы – Дмитрий, как и хотел, на архитектора, а Марина, как хотела её мама, – в институт иностранных языков на факультет востоковедения.

Он с утра до вечера чертил, она учила обязательный английский и зубрила японские иероглифы. Правда, это не мешало им при любой возможности сбегать с пар, если у кого-то не оказывалось родителей дома. Новый год встречали вместе, весну тоже.

Через месяц после очередного вечера «без родителей дома» они гуляли по Таврическому саду. Первый курс летел к концу, и только зацветал май; Марина спокойно сказала Дмитрию, что беременна и что уже записалась на аборт.

«Да ты что, с ума сошла? – Глаза у Димы стали совершенно круглые. – Какой аборт?» Он усадил её на ближайшую скамейку и убежал вперёд по аллее.

Вернулся через пару минут весёлый, сияющий, встал на одно колено, Марина начала хохотать…

«Ну, погоди, погоди, – он тоже заразился смехом, – нужно сделать всё как полагается».

Нарочито откашлявшись и придав голосу невозмутимость, Дмитрий торжественно произнёс: «Дорогая Марина, я всего лишь бедный студент с дырой в кармане, но! (и поднял указательный палец) в перспективе выдающийся архитектор современности и готов предложить тебе свою руку и сердце».

Вокруг них собрались праздные зеваки и наблюдали за импровизированным представлением.

«Готова ли ты… как там говорят, подсказывай! В богатстве и бедности, в болезни и здравии…»

«Это говорят несколько позже», – смеясь, сказала она.

«Точно! Я от нервов перепутал».

Он дурачился, но было видно, что волнуется.

«В общем, будь моей женой! И никаких абортов!»

Он взял её за руку и надел на палец кольцо, наскоро свитое из юных весенних веточек, которые нашёл, пока бегал по парку, и быстро проговорил:

«Обещаю заменить настоящим».

«Какой же ты у меня дурак, Димка!» – она обняла его обеими руками.

«Это значит „да”, да?»

«Да!»

Марина улыбалась – Данька родился в начале февраля, студёным вечером, в дёрганых больных часах первых родов. Когда мокрого кричащего мальчика положили ей на живот, Марина видела, как муж плакал, целуя крохотные пятки.

Вернувшись из воспоминаний, она махнула на своё отражение рукой, быстро вытерлась, оделась и вышла из ванной. И тут же наткнулась на Егора.

– Ты чего тут стоишь?

Похоже, он её поджидал.

– Так это, – он почесал нос, – у Даньки же день рождения скоро, я тут сэкономил деньги, – он достал из кармана старое отцовское портмоне, перекочевавшее к нему, – только я не знаю, что купить.

Марина смотрела на сына с умилением:

– Ты мёд мой медовый.

– Мам, только не говори, что Данька будет рад открытке, сделанной собственными руками? – Егор посмотрел на неё упрямо. – Мне же уже не пять лет.

– И даже не десять – закивала она, – вопрос, конечно, сложный, но, я думаю, решаемый. От какой суммы отталкиваемся?

Сын молча раскрыл кошель, набитый некрупными купюрами.

– Ух ты, – присвистнула Марина, – да ты богач! Слушай, есть идея – Даня как-то говорил, что хочет специальную мышку, ну такую, навороченную, с колёсиками всякими.

Лицо сына озарилось улыбкой.

– Игровую! Мам, да ты гений, Даньке должно понравиться! Завтра после художки зайду куда-нибудь.

– Решено! – Марина покачала головой. – Не хочу омрачать твою радость, но как у нас насчёт уроков?

– Сделал! – Егор решительно кивнул.

– А если проверить?

– Тогда остался русский, но там немного.

Одинаковые пятиэтажные хрущёвки стояли на равном расстоянии друг от друга, вмещая между собой дворы с детскими площадками и деревьями.

Параллельно к торцам домов располагались два одинаковых садика, в один из которых ходили Даня и Егор.

Следующим днём, подходя к парадной, Марина нос к носу столкнулась с Егором и Димой.

– Вот так встреча! – Она смотрела на них так же растерянно, как и они на неё.

– Да всё просто, – широко улыбаясь сказал Дима, – помнишь, я вчера говорил, что приду пораньше.

– Гм… – Марина покачала головой, – но настолько раньше? Почему ты мне не позвонил? И… Егор?

– Да это мы тоже случайно встретились, – муж потрепал сына по шапке, – смешно получилось, да?

– Угу. – Тот как-то странно посмотрел на отца.

– Зато мы в магазин зашли, вкусностей купили, скажи? И мышку Даньке. Ты что, не рада?

– Рада.

Марине показалось, что муж суетливо тараторит, чего за ним раньше не замечалось, и Егор поникший и потерянный.

– Что-то случилось?

– С чего ты взяла? – настороженно спросил Дима. – Всё хорошо. Может, домой пойдём или так и будем в подъезде разговаривать?

Они поднялись на свой этаж. Марину не покидало ощущение неприятного напряжения.

– Между прочим, дорогая жена, – сказал Дима, открывая дверь, – а для тебя у меня есть сногсшибательная новость – таа-даам! Прошу любить и жаловать нового заместителя начальника отдела – Дмитрия Кирилловича Клеверова!

Они зашли в квартиру и начали раздеваться.

– Ого! – опешила Марина. – Что, правда? Дим-ка! Откуда такая внезапность? И неужели ваш бесконечный проект закончился? Быть не может!

– Я и сам не ожидал, так что будем сегодня кутить, отмечать моё повышение. – Он влез в домашние тапочки.

Марина скрестила руки на груди, глядя на притихшего сына.

– Егор, что ты застыл как оловянный, давай уже оттаивай, неси пакеты, я потом разложу.

Егор скрылся на кухне.

– Да, кстати, мама твоя звонила.

– И что хотела? – Дима чуть напрягся.

Отношения Марины с родителями мужа можно было назвать «худым миром», изначально они были против Диминой ранней женитьбы вообще и на Марине в частности. Некоторое потепление со стороны свекрови наметилось два года назад, когда скоропостижно умер отец Дмитрия, но сама Марина такой внезапный прилив чувств не понимала и не поддерживала. После смерти мужа Димина мама, Галина Ильинична, жила со своей престарелой матерью в Нижнем Новгороде и теперь всячески зазывала сына с внуками погостить. И как неслыханное одолжение готова была терпеть невестку. Только вот Марина к такому «терпению» была совсем не готова.

– Спрашивала, как дела, я сказала, что всё отлично, похоже, она не особо обрадовалась. – Марина кивнула на кухню. – Что это с ним?

Муж пожал плечами, переключаясь.

– Подростки, что с них взять. И это только начало, мать.

– Ладно, – Марина махнула рукой, – кстати, у Егора тоже скоро день рождения, может, ему новый мобильник подарить, а то старый у него уже совсем… того.

– Можно, – Дима шагнул к жене, нежно приобнял, наклонился и поцеловал в висок, – пойдём-ка праздновать! Мне же, Марусь, премию выписали. И даже выдали. На эти деньги мы два новых телефона сможем купить. И даже три!

– Чудеса в решете! – Марине была приятна его ласка, от которой она почти отвыкла, и обняла его.

Из дверей кухни на них смотрел Егор. Внимательно и неотрывно.

Колени подкашиваются, я дёргаюсь и открываю глаза – кажется, я на пару минут провалилась в сон и чуть не упала. Первую секунду я фокусирую внимание, пытаясь понять, где я: бежевая стенка напротив, белая дверь с цифрой одиннадцать. Ну да, за спиной у меня другая дверь с цифрой девять.

Выдыхаю и вхожу.

Он лежит на боку, поджав ногу. Больно. Я знаю, что больно.

– Я здесь, мой хороший, – трогаю его за плечо.

Он чуть откашливается и усмехается:

– Что сказал Фёдоров? Что я поправлюсь?

– Почти.

Я знаю, что ему шутить легче. Нам обоим легче.

Мы много смеёмся в этом августе. А в последнюю неделю особенно.

– Морфина больше нельзя добавить, да? – Он не столько спрашивает, сколько констатирует факт.

– Нельзя.

Я уже не плачу. Я разучилась плакать. На слёзы и сожаления нет времени, я хочу замедлить минуты, заставить время застыть, замёрзнуть, чтобы оно вместило в себя всю его жизнь, такую невероятно короткую. Сделало её медленной и полной, налитой смехом и солнцем до кромки бездонных вёдер.

Но я не могу.

– А вот и Марина, – Турчанский повернулся в сторону двери, и оба мужчины встали, – это как раз тот аналитик, о котором я вам говорил, Семён Григорьевич.

Марина подошла ближе.

Семён Григорьевич был лысым мужчиной среднего роста лет под пятьдесят, с резкими монгольскими скулами и совсем не азиатским разрезом живых карих глаз. На нём отлично сидел дорогой костюм и хорошая голубая рубашка без галстука. Смотрел он на Марину внимательно.

«Чтоб тебе пропасть!» – почему-то ругнулась она – не понравилось беззастенчивое разглядывание.

– Здравствуйте. – Она по-деловому протянула ему руку и крепко пожала.

Семён Григорьевич усмехнулся, разгадав манёвр.

– Присаживайтесь. – Директор пододвинул Марине стул, и спросил у всех: – Чай? Кофе?

– Кофе, – лаконично ответил гость, – чёрный, без молока и сахара.

– Кофе без сахара и молока, – повторила она, удивившись схожести вкусов.

– Мне рассказывали о вас, – начал скуластый незнакомец, – Валерий Евгеньевич вас чрезвычайно хвалил, сказал, что даже в Москве таких специалистов днём с огнём не сыщешь. Финансовый аналитик, отлично знающий японский и английский, – это большая редкость.

Она молчала, никак не реагируя.

– Я представитель крупной японской аудиторской компании в России, но, как вы сами понимаете, на японском у нас говорят не так много людей.

Марине вдруг стало скучно.

Что я тут делаю?

Эти мысли приходили ей в голову всё чаще.

Ей нравился и странный древний язык, который она хорошо знала, и сама Япония, не похожая ни на какую другую страну, и возможность совмещать японский с аналитикой.

Первое образование Марина получила только потому, что настаивала мать, а второе – для души. Но… сроки, требования, недовольства заказчиков. Особенно в крупных компаниях и больших проектах. Поэтому она сидела в небольшой аудиторской компании у Турчанского, работая в свободном графике, хотя периодически её зазывали в другие места. Марина звёзд с неба не хватала, её уникальность заключалась только в одном – в придачу к финансовому анализу она знала два языка, и оба на очень высоком уровне.

Она смотрела на пижонистого лысого Семёна Григорьевича, и работать с ним заранее не хотелось.

Опять всё будет «срочно» и «гореть», а заплатят «потом» и «по факту».

Принесли кофе. Молодая вертлявая секретарша поставила на стол чашки с кофе и вазочку с шоколадными конфетами.

«Вот зараза!» – подумала Марина, уже пару дней чудовищным усилием воли обходящаяся без сладкого – конфеты были её любимые.

Семён Григорьевич тоже посмотрел на сладости, но не притронулся, зато директор с удовольствием зашуршал обёртками, прихлёбывая чай.

Молчание затягивалось.

– Марина… – начал гость и запнулся.

– Владимировна. – Она перевела взгляд на него.

– Я коротко озвучу условия, – Семён Григорьевич прищурился, – аванс – вперёд, далее – ваш анализ объёма работ и обсуждение финального гонорара. Сразу скажу – работы много: нужно проверить четыре компании, сотрудничающие с Россией и осуществлявшие импорт-экспорт. Конечно, вы не в одиночку будете это делать, но остальные сотрудники не знают ни японского языка, ни менталитета, присущего этой стране. Сроки оговорим сразу, но если в процессе нужно будет больше времени – добавляете, конечно в разумных пределах.

Визитёр замолчал, будто застыл, было ощущение, что у него внезапно закончился завод. Сложил руки шатром и уставился в пространство перед собой. Нависла тишина, и стало слышно, как Турчанский сминает фантики и громко глотает, как за окном завывает зима и шуршит шипованными шинами близкая дорога.

– Ах да, – Семён Григорьевич будто бы очнулся, достал из внутреннего кармана крохотный блокнотик и ручку, что-то начиркал на листке, протянул Марине, – это стартовая сумма.

Директор свернул голову, чтобы взглянуть на цифру, но всё равно не рассмотрел и недоумённо уставился на визитёра.

– Так дела не делаются.

Видно было, что Турчанский не просто обиделся, а был вне себя.

– Ну что вы, Игорь Витальевич, – гость впервые широко улыбнулся, и Марина с удивлением заметила, как изменилось его лицо, став светлее, – я, возможно, излишне резок, не обижайтесь. И тем более я не предлагаю Марине Владимировне стать неблагодарным перебежчиком – это же просто проектная работа.

Он снова открыл «магический» блокнотик и на этот раз протянул бумажку Турчанскому.

– А это в качестве компенсации за временный отрыв от работы ценного сотрудника.

– Хм… – Марина посмотрела на директора, а тот взглянул на неё, чуть поведя плечами, будто бы говоря: «Видала?!»

Странноватый визитёр снова погрузился в созерцание.

Марина размышляла – с одной стороны, предложение было очень заманчивым, с другой… ей показалось что в этой чрезмерной заманчивости есть какой-то подвох. Ну а с третьей – большая компания, опять сроки, гонка, нервы… И она не могла понять, нравится ли ей этот загадочный лысый Семён Григорьевич или нет. Было в нём что-то отталкивающее и в то же время притягательное.

Он поднял на неё взгляд и смотрел в глаза.

Она смутилась – взгляд был пронзительным, изучающим.

– Понимаете, Семён Григорьевич… – Марина решила отказаться.

– Понимаю, всё понимаю, – он снова неожиданно светло улыбнулся, – и можно просто Семён, иначе я чувствую себя престарелым занудой. Можете сейчас не отвечать, всё спокойно обдумайте и напишите мне завтра, – он встал, – там, на обороте, есть номер телефона. Мне, к сожалению, пора идти.

– Э-э-э… – Турчанский тоже вскочил, – но мы же так ни о чём не договорились…

– Почему же? – Семён искренне удивился. – Сейчас решение только за Мариной Владимировной, если она согласится принять моё предложение, то озвученные условия и суммы остаются в силе, если нет – то, к моему великому сожалению, нам придётся искать другого аналитика.

Марина отметила, что он назвал её по имени-отчеству.

– Можно тоже просто по имени.

– Отлично! – Он уже подходил к двери. – Так что жду завтра в течение рабочего дня от вас решения… Марина. До свидания. Рад был познакомиться, – он будто что-то вспомнил, подскочил к Турчанскому и быстро пожал ему руку, – всего наилучшего, Игорь Витальевич. Мне пора.

Он стремительно вышел за дверь.

Директор посмотрел на Марину:

– Нужно быть дураком, чтобы отказываться. Не знаю, какую сумму он написал тебе, и спрашивать не стану, но на моём листке нулей достаточно.

Марина ещё раз посмотрела на свой:

– На моём тоже.

День рождения Данилы отпраздновали весело и по-семейному, из приглашённых были только Петровы – давние друзья семейства.

Данька заигрывал с их дочкой Вероникой, с которой подружился ещё в детском саду, и родители беззлобно подтрунивали над ними. Играли в настолки, объедались вкуснейшим тортом домашнего приготовления. И Марина время от времени возвращалась мысленно к Семёну – что это за тёмная лошадка такая?

В палате жарко. Кондиционер есть, но я не включаю, потому что ему всё время холодно. Озноб.

Месяц назад я считала дни, сейчас я считаю часы. И знаю, что скоро счёт пойдет на минуты.

Мне хочется наполнять их радостью и светом, но проклятая боль сжирает всё подчистую.

Мы с ним условились, что он обязательно встретит меня «там», когда придёт время.

– Не рассчитывай на скорую встречу. Тебе надо жить.

– Тебе тоже.

– Так получилось. Судьба.

Мне иногда становится не по себе, когда я смотрю ему в глаза и вижу не семнадцатилетнего парня, а умудрённого жизнью старика.

Почему боль так взрослит?

Глава 2

В начале марта на город упала внезапная оттепель, и он словно бы вздохнул, устав от трёх недель затяжных морозов, небо посветлело, весна разломила лёд на Неве, он сероватыми глыбами плыл по течению и с треском крошился об опоры мостов. Неожиданные плюс восемь за пару дней превратили улицы и дороги в непроходимые сплошные лужи, и люди перебирались по досочкам от магазинов и аптек к домам.

– Не засыпают же совсем, – Дмитрий выглядывал из окна на улицу, – не то что в Москве.

В последние недели он успел дважды съездить в командировку в столицу.

– Так ты тут сыпь – не сыпь, – Марина тоже подошла к окну, – море же разливанное. Как твой бесконечный проект?

– У меня теперь как у большого начальника, – он приобнял жену, – власти и обязанностей больше, ну и денег больше. А проект, конечно, медленно, но верно близится к завершению. А у тебя как?

– Знаешь, на удивление неплохо, я думала с этим Семёном Григорьевичем будет куча проблем, а он ничего так, вроде нормальный мужик оказался, даже не особо придирчивый. Пока вхожу в курс дела, изучаю документы. Японцы, конечно, те ещё хитрецы.

– Всегда удивлялся, как ты можешь разбирать эти кракозябры. – Муж пожал плечами. – Что-то дети наши не звонят. Один в художке, другой на тренировке?

– Вообще-то, сегодня суббота, дорогой папа, и дети наши просто пошли гулять. – Марина открыла холодильник. – Ты, кстати, не заметил, что Егор какой-то странный?

Кухонька была маленькая, но Марина обустроила пространство так, что все помещались. Небольшой стол уткнулся в диванный уголок, под столом устроились две табуретки, которые выдвигались по необходимости.

Квартира досталась Марине от бабушки, и в ней вперемешку уживались старые напольные часы с хрипловатым боем и широкий плазменный телик, чугунные утюги, которые теперь подпирали книги на полках, и мультиварка, бухгалтерские счёты с деревянными костяшками и ноутбуки.

– И правда суббота. – Он почесал в затылке и переспросил: – Странный? Да вроде обычный, – потом задумался, – может быть, стал чуть тише. Ну так это же подростки. Он тебе ничего не говорил?

– Сказал, что много в художке всего. – Она достала кастрюлю.

– Может, так и есть? И ты зря волнуешься, мать. – Дима приоткрыл крышку. – Пахнет очень аппетитно.

– Может, и зря.

Зазвонил Маринин телефон, лежащий в комнате, и она вышла. Дима, достал из шкафчика маленькие сушки и захрустел, глядя через стекло, как мужик в огромных резиновых сапогах выгуливает большого лохматого пса. И у того смешно разъезжаются лапы на мокрой наледи.

– Марусь… – Ему захотелось поделиться этим зрелищем. Он обернулся к двери.

– Ты что, не слышишь?! – Она стояла в проёме.

– Что? Да тут собака смешная. Что случилось? – Он наконец заметил, что она чем-то встревожена. – Да что?

– Не знаю, Данила звонил, они оба… они поскользнулись, один ухватился за другого, оба упали, и Егор теперь встать не может. И кто-то уже скорую вызвал.

– Погоди… Они где? – Дима метнулся в прихожую, схватил свой мобильник и стал набирать сына. – Егор не отвечает, – он тут же стал звонить Даниле, – алло! Что? Почему Егор не берёт? Вы где?

В трубке слышались голоса и уличный шум.

– Говорит, что у него без звука. Пап, ты это, ты не волнуйся, скорая вот только подъехала.

– Подожди, как скорая? Вы так серьёзно упали? Что там? Поставь на громкую. – Марина стояла рядом, прислушиваясь к голосу в трубке. – Даня, вы где вообще? Егор?!

Дима нажал кнопку и прибавил звук.

– Мы возле «Июня». Просто гуляли… Да… я брат. Данила Клеверов. – Он начал говорить кому-то в сторону.

Потом заговорила какая-то женщина:

– Здравствуйте, я врач скорой помощи, вы родители?

– Да. – Они ответили хором.

– Вы не волнуйтесь, сейчас осмотрим вашего мальчика.

Дима перебил:

– Нам приехать? Мы на машине и можем…

– Погодите, – доктор его остановила, – через несколько минут я вам скажу, приезжать сюда и везти его домой или ехать сразу в больницу.

– Хорошо, – Марина приложила руку к груди, – Егор, Егор, ты как?

– Нормально, мам, не переживай, – послышался вполне бодрый голос, – просто встать не могу.

– Зашибись как «нормально»!

– Как вы там вообще оказались, – спрашивал Дмитрий, – возле «Июня»?

Даня ответил резковато:

– Пап, давай потом это выясним, ладно? Гуляли просто.

Повисла тишина, в которой были неявно слышны голоса и шум дороги. Потом врач взяла трубку:

– Придётся ехать в больницу. Или кость, или связка – сказать трудно. Нужен рентген, МРТ, КТ.

– Господи, – Марина посмотрела на мужа и обратилась к врачу, – а куда? Куда ехать?

– Сколько лет? Пятнадцать? – Кажется, она спрашивала у Егора.

И он уточнил:

– Будет первого апреля.

– Взрослый парень. Повезём в Раухфуса на Восстания, Лиговский проспект, 8. Это хорошая клиника.

– Я поеду с братом, – сказал Даня, очевидно врачу.

– Конечно. Возьмите для сына пижаму, тапки, зубную щётку. Не факт, что его оставят, но на всякий случай, – доктор параллельно давала кому-то указания, – да, фиксируй, пожалуйста, плотнее к шине. Если мы уедем раньше, чем приедете вы, просто назовитесь, и вас к нему пустят.

– Хорошо. Спасибо доктор. – Марина быстро открыла шкаф.

– На здоровье.

– Мам, у меня сейчас батарея сядет, – телефон снова взял Данила, – если что – звоните Егору, он звук включил. И мы это… поехали.

Мы говорим с ним о смерти всю последнюю неделю. О его смерти, о моей, о смерти вообще. Но без страха и кокетства, без ложного величия, которое так часто приписывают этой строгой даме в чёрном. Просто как о событии, которому предстоит случиться.

– Так жаль, что я не успел разбогатеть. – Он полулежит на высоких мягких подушках, и маленькая прикроватная лампа подсвечивает его гладкую лысину.

– Почему? – Я отрываюсь от вязания и откладываю пряжу в сторону.

– Хотел написать завещание, но мне нечего завещать. – Он не шутит, а констатирует факт.

– Гм… – я задумываюсь, – у тебя же всё равно есть какие-то личные вещи, ты можешь распорядиться ими.

– А, – он легко машет рукой, – всё, что понравится, пусть забирают братья, ей я отдам отдельно, ну ты знаешь, а остальное… не раздавайте только кому попало, ладно? Вещи в детский дом можно отдать.

– Твои вещи уже совсем не детские.

Он ростом за метр восемьдесят.

– Вообще да.

Он смотрит на белую дверь, будто пытается найти там какой-то ответ. Я чувствую напряжение.

– Снова боли? Добавить? – показываю на кнопку дозатора.

– Мне страшно.

Глаза на его исхудавшем бледном лице кажутся огромными.

– Я знаю милый, знаю, – я чувствую, как у меня начинает дрожать голос, но приказываю себе успокоиться, – умирать – это страшно.

– Нет, – он с удивлением переводит взгляд на меня, – я не боюсь умереть, я боюсь НЕ умереть.

И когда я понимаю, о чём он, становится страшно мне.

Неделю спустя ранним утром Марина наскоро позавтракала и была готова к видеосвязи с начальником.

– Не поймите неправильно, не хочу вас ругать, но с последним отчётом, который вы прислали, происходит что-то странное, – голос Семёна чуть отставал от изображения на видео, – есть ощущение, что его делал другой человек.

В основном она переписывалась с Семёном, время от времени они разговаривали в зуме, обсуждая те или иные детали. Оказалось, что он сам неплохо знает японский и английский, не так, как она, но вполне сносно.

Семён Григорьевич Толбут был человеком космического спокойствия и потрясающей самодисциплины, как выяснилось в процессе работы. Этого же ожидал от других. Он никогда не говорил с Мариной свысока, никогда не предъявлял ненужных претензий, всегда был исключительно вежлив, и тем не менее она всегда ощущала, что он босс. И сейчас, видя его скрытое недовольство, она заговорила торопливо, хотя ей не хотелось ни объясняться, ни оправдываться:

– Я переделаю за два-три дня.

Она понимала, что отчёт действительно сделан меньше чем на троечку.

Семён Григорьевич молчал. И смотрел. И ей казалось, что его внимательные глаза заглядывают за шторки зрачков гораздо дальше и глубже, чем ей хотелось его впускать, и она отвела взгляд.

По оконному стеклу ползли едва заметные блики, день пробивался сквозь желтоватые занавески. Мысли потекли в другом направлении – о том, что снова подморозило и всё наконец засыпали реагентом, который оставлял белёсые разводы на асфальте и нещадно портил обувь, и она пыталась вспомнить, где же у неё лежит специальная чистилка для замши.

– Марина, я хотел бы с вами встретиться, обсудить дальнейшую работу.

Она вздрогнула, напряглась, вернувшись в реальность, – неужели он настолько недоволен, что нужно «встречаться и обсуждать»?

Ей нравились и условия работы, и деньги, которые за это платили. И совсем не хотелось нарушать такую идиллию непонятными «разговорами». Тем более сейчас, когда Егору предстояла операция и отложенное на «небольшой домик» быстро улетучилось.

– Семён, я в кратчайшие сроки исправлю недочёты.

– Конечно, спасибо, – он начал листать ежедневник, – завтра вам удобно?

«Чёрт!» Она надеялась избежать встречи.

– Да. Желательно в первой половине дня.

– Отлично! Тогда увидимся в десять, адрес я пришлю.

– Хорошо.

– Всего доброго, Марина, до завтра.

– До свидания.

Разговор предстоял утром, и весь день она старалась не думать о встрече и даже что-то переделала, но ей всё равно казалось, что она слишком рассредоточена и можно сделать лучше.

Когда мартовский день лениво перевалил за середину и потянулся к предвечерним сумеркам, Марина услышала, как клацнул дверной замок. Данила. Больше прийти в это время было некому.

Он разделся и направился в кухню.

Марина посмотрела ему в спину и заметила, что он идёт как-то странно.

– Даня, а ты сам-то чего хромаешь?

– Так я же вместе с Егоркой приложился, – он обернулся, – но ты не волнуйся, я-то ходить могу. Просто синяк.

Марина знала, что Данила симулировать не будет.

Она рассчитывала, что старший сгоняет к младшему в больницу, но, увидев, как тот устал, передумала. «Ладно, ночью над отчётом посижу».

«Дима-Дима-Дима… как же мне проект твой осточертел! И как же ты нужен тут! – с внезапной злостью подумала она. – Пропади твой дурацкий вокзал пропадом».

Архитектурное бюро, в котором муж работал, участвовало в проектной разработке какого-то вокзала. Предстояла масштабная работа, и процесс затягивался на неопределённый срок.

Она открыла шкаф, который тоже был бабушкиных времён или даже старше, – деревянный с резьбой снаружи, ящичками и потайным отделением внутри. Ужасно тяжёлый и прекрасно вместительный. Порой ей казалось, что сама она как этот старый шкаф – надёжный, удобный, в которой много чего можно сложить и в котором всё по полочкам и вешалкам.

«Только потайное отделение пустует».

Джинсы, свитер… она с отвращением посмотрела на ярлык, на котором красовалась буковка «L», и быстро оделась.

Каждый раз, когда он засыпает, я думаю, что однажды он не проснётся. Я смотрю на его лицо в ореоле неяркого света от настольной лампы – почти ничего не осталось от того мальчика, которым он был ещё недавно. Как быстро он стал взрослым.

Я смотрю на него спящего – его почти невесомое тело лежит между белых простыней. Он всегда был худым, но сейчас это почти скелет, обтянутый кожей. Выпирающие скулы и заострённый нос, как у старика, впадины глаз и тёмные круги под ними. Губы сохранили припухлость, но стали почти белыми, бескровными.

Меня не страшит его смерть, я знаю, что она придёт за ним и тогда его страдания закончатся. Я не вижу будущего без него, оно туманится и сминается моей болью.

Он чуть подёргивается во сне, я ложусь рядом и обнимаю.

– Ш-ш-ш-ш… Я с тобой, с тобой. Всё хорошо.

Он стонет:

– Добавить. Надо добавить.

Я нажимаю на кнопку дозатора. Его лоб в испарине, и виски блестят от пота, но он мелко дрожит, словно в ознобе.

– Дим, какая, к чертям собачьим, командировка? – Она всплеснула руками. – Неужели нельзя было отказаться? Я не могу справляться одна. Или перекладывать на Даньку. Ты нам нужен сейчас.

– Марусь, ну что было делать? – Он опустил голову. – Ты же знаешь, меня повысили, и я теперь…

– Умывальников начальник и мочалок командир! – выпалила она.

– Эй, полегче на поворотах! – В его голосе появилась резкость.

– Я не могу всё делать одновременно и всё на «отлично».

– Конечно, можешь! У меня же самая лучшая жена на свете!

– Ага, – скривилась она, – многостаночница-супервумен!

– Угу-угу, – он прислонился головой к её голове, – Мару-у-уська, ты у меня…

Она смягчилась и посмотрела на него с грустью.

– Без твоей командировки и правда не обойтись?

– Эх, – он нарочито вздохнул, – если бы я мог. Знаешь, мне тут по секрету шепнули, что осенью наша начальница отдела собирается уходить, и если я себя хорошо покажу, то, может быть…

За окном вздыхал и плакал капелью март, ветки голых деревьев уныло скребли в стекло, и чернеющий снег грязно стаивал во дворе. Марине вдруг стало всё равно. Она поняла, что он поедет в эту командировку, потому что для него это важно. И не просто важно, а важнее, чем сын. Одиночество блёклым плащом легло на плечи. Злость утихла.

– Кроме работы ещё есть жизнь, Димка, обычная жизнь – наша с мальчишками, в которой тебя становится всё меньше. И у Егора операция на следующей неделе.

– Не дави на больное, ладно? Так хочется сделать меня виноватым? – Его шутливо-примирительный тон закончился. – Если бы я мог, я бы не поехал.

– А, да брось ты. – Она поняла, что нормального разговора не получится, всё сведётся к выяснению отношений, обвинениям и претензиям. Так что лучше не начинать. – Я пошла спать.

Лёжа в холодной кровати и слыша, как шумит в ванной вода, Марина думала о том, что будто бы что-то треснуло и покосилось в их хорошей, почти образцовой семейной жизни.

Когда родился Данька, им обоим были послешкольные восемнадцать – юное дурачьё. Несмотря на протесты Марининой строгой матери и явное недовольство его родных, они поженились и родили своего первенца. Поддерживал её только отец, который сказал: «Маришка, делай, что считаешь нужным, если любишь – рожай, я помогу». И он правда помогал. И деньгами, и тем, что сидел с внуком, когда она бегала учиться.

О второй беременности она узнала на пятом месяце, когда делать что-то было уже поздно. Никто и не думал, что молодая кормящая мать быстро забеременеет второй раз. Егорка всех повеселил и родился первого апреля. Разница со старшим у них была в год и два месяца.

Глава 3

– Что вам заказать? – Семён обвёл взглядом меню. – Только не говорите мне, что позавтракали.

– Нет, не завтракала. – Она явно была растеряна.

Марина не ожидала, что «вызов на ковёр» будет проходить в гостиничном ресторане с видом на Эрмитаж.

– Ну а где же ещё проводить деловые встречи? – удивился Семён, когда Марина уточняла, правильно ли записала адрес.

Сейчас она сидела напротив него за безупречно накрытым столом с крахмальной скатертью и смущалась, как школьница.

– Здесь отличные круассаны и яйца бенедикт, – он делал вид, что не замечает её неловкости, – да, и кофе отменный!

– Хорошо. – Ей вдруг захотелось ему рассказать, что она тоже отлично умеет готовить, в том числе яйца пашот в соусе бенедикт, но она просто отложила меню в сторону. Тут же к ним подошёл официант, принёс по стакану свежевыжатого апельсинового сока. Семён заказал сырники с малиновым вареньем.

Марина огляделась – в ресторане были ещё люди, не слишком много, но были. Кто-то явно жил тут, а кто-то, как и они, пришёл позавтракать.

«Какая-то совсем другая жизнь». Она смотрела, как немолодая пара за столиком неподалёку на немецком весело рассказывают друг другу, куда бы они хотели пойти сегодня. И улыбнулась.

Семён перехватил её взгляд:

– Вы знаете, о чём они говорят?

– В общих чертах, мой немецкий не так хорош, как японский. Да и акцент…

– Акцент? – Он не понял.

– Скорее всего, они австрийцы, а не немцы.

– Вот оно как, – он поставил руку на стол и опёрся подбородком, – сколько языков вы знаете, Марина?

– Ну, «знаете» – это громко сказано, – она чуть потупила взгляд, – профильных два – японский и английский. Немецкий – хуже, и испанский совсем слабенько.

– Ого! – присвистнул он. – Я ограничен только английским, мой японский весьма плачевный.

– Не скромничайте, – Марина была удивлена, – с вашим японским всё в порядке.

Он ничего не ответил.

Повисшая тишина не была тяжкой, Марина разглядывала просторный зал. Ожидание того, что её будут «песочить», улетучилось, и она почувствовала себя спокойнее. Вряд ли он пригласил её сюда, чтобы уволить. И тут же закрались сомнения – тогда зачем?

Яйца под соусом были безупречны, и она мысленно поблагодарила повара. Это была такая редкость – чтобы кто-то готовил для неё. Обычно для всех готовила она.

– Закажите себе к кофе пирожное с ореховым пралине, – Семён взялся за ажурную ручку небольшой чашечки, – ах, отличный кофе! Думаю, что кенийский средней прожарки. Я бы добавил перечную нотку. Но и так сгодится.

Он поднял руку.

– Два с ореховым пралине, – он смотрел на Марину, – да?

– Да, – пришёл её черёд удивляться, – вы так разбираетесь в кофе, что можете отличить кенийский от… от, я не знаю, какой ещё бывает. От арабики?

Он чуть скривился:

– Арабика, робуста, стенофила и либерия – это виды кофе, а Кения и Эфиопия – это страны произрастания. И конечно, кофе сильно отличается. Так же, как и от прожарки и от помола, – да много факторов. Как везли, как хранили…

– Надо же!

Марина украдкой глянула на часы – стрелка бодро двигалась к одиннадцати, но он ни словом не обмолвился об отчёте.

Она смотрела как он держит чашку, на красивые мужские руки – небольшие, с ровными, длинноватыми пальцами и аккуратно постриженными ногтями. Перевела взгляд на лицо – заострённые скулы и яркие глаза, которые в свете редкого питерского солнца казались насыщенно-шоколадного цвета, и подумала о том, что внешность у него неординарная.

Он открыто улыбнулся:

– А теперь поговорим о работе.

– Ух… – очарование улетучилось, она тут же собралась, – конечно. Как я уже говорила, я…

– Погодите, Марина, – он поставил чашечку и посмотрел на неё внимательно, – что у вас случилось?

– В смысле? – не поняла она.

– В прямом, – Семён покачал головой, – если работу делали вы и никому её не отдавали, а я в этом не сомневаюсь, то остался единственный вариант – что-то случилось именно у вас. Не бывает так, чтобы гениальный аналитик в одночасье превратился в посредственность. Не поверю.

– Э-э-э… – Ей было лестно услышать «гениальный».

– Так что?

Ей не хотелось рассказывать подробности своей семейной жизни, но и врать не хотелось тоже.

– У меня ребёнок в больнице.

– Гм… – он напрягся, – в какой? С каким диагнозом?

– Я всё исправлю, Семён, я…

Глаза напротив ждали ответа.

– В детской Раухфуса, сложный перелом, разрыв связки. Операция на следующей неделе.

– Да-а-а… дела, – он побарабанил пальцами по столу, – а велик ли ребёнок?

– Через неделю будет пятнадцать.

– О, такой взрослый сын? Дочь? – Он скользнул взглядом по её лицу и шее.

– Сын. И это младший, – она невольно улыбнулась, – старшему сыну шестнадцать, погодки.

– Ещё интереснее. Вы умеете удивлять! Сейчас… – он достал мобильный, нашёл какой-то номер и нажал кнопку вызова. Через пару гудков ему ответили, – да, привет Павел Кириллович, и я очень рад. Рано? Да брось. По делу. Паша, мне нужно детёныша одного посмотреть. И при необходимости прооперировать. Нет, не мой, но можешь считать, что мой. Ага… сейчас. Я… Марин, как зовут ребёнка?

– Егор Клеверов.

– Пятнадцатилетний парнишка, Егор Клеверов, я пошлю тебе текст, Паш, в Раухфуса. Перелом и связки там… Хорошая, говоришь? Ну и отлично! Когда? Пару часов? Договорились. Спасибо. Наденьке и Анюте приветы от меня.

Он положил телефон на стол.

– Всё будет хорошо, Марина, он через пару часов перезвонит и…

– Погодите, – она смотрела на него во все глаза, не очень понимая, с чего вдруг едва знакомый заказчик текста взялся решать её проблемы. Ей было приятно, ей было странно, и… она разозлилась, – но я… я вас ни о чём не просила.

– Ох, извините, – в его шоколадных глазах блестело солнце, и он чуть щурился, – я как-то не подумал, но вы не против? Вашему сыну от этого будет только лучше. Мой друг позаботится о том, чтобы у мальчика был проверенный подтверждённый диагноз, и если операция действительно нужна, то будут лучшие в городе детские хирурги. Вы не возражаете?

Против такого трудно было возражать.

– Нет, но это… как-то…

За затылком появилось неприятное ощущение должницы.

– Нет-нет-нет, – он замахал на неё руками, – даже не думайте, я это делаю исключительно из корыстных целей, пытаясь сохранить свой проект.

– Погодите…

– Марина, вы нужны мне в здравом уме, трезвой памяти и максимальной работоспособности. Я просто знаю, что с этими двумя японскими компаниями, где не только финансовые, но и юридические дебри, кроме вас, эту работу не сделает никто. И я очень хочу, чтобы аналитика по этим компаниям была проведена и закончена вовремя. Кстати, по поводу сроков: сегодня вам на карточку поступят деньги – не удивляйтесь, это премия за несрывание этих самых сроков. И это было решено ещё до того, как вы мне рассказали о сыне.

Принесли кофе и небольшие круглые пироженки.

– Ох, попробуйте, – он переключился на другую тему, – вкусно невероятно! Я, знаете ли, страшно люблю поесть!

– По вам совсем не скажешь. – Она невольно его оглядела.

Фигура у него была вполне спортивная – невысокий, коренастый, но отнюдь не толстый.

– Спасибо, – Семён чуть склонил голову, – вы даже не представляете, ценой каких нечеловеческих усилий мне удаётся оставаться в относительной форме. А что ваш сын? Как ему удалось угодить в столь неприятное место?

Он спросил это легко, без трагичной нотки, просто приглашая к разговору, и весь следующий час Марина рассказывала… О том, как упал Егор, о том, что старшего сына зовут Данила, что он давно занимается плаванием и показывает неплохие результаты, а младший учится в художественной школе. О том, что замуж она вышла в восемнадцать и муж у неё архитектор и что в детстве её чуть не отдали в балет, и слава богу, что не отдали… О том, как после пятилетней зубрёжки японского она решилась на второе образование и стала финансовым аналитиком-аудитором. О давней мечте – купить крохотный домик и наводить в нём уют, о Японии, в которой она была однажды, но цветение сакуры так и не застала, и любимых поэтах хокку и танка.

Телефон дал знать о поступлении сообщения, Марина взяла его и с изумлением посмотрела на Семёна.

– Господи помилуй, полпервого уже! Я же… к Егору собиралась попасть до двенадцати. И он уже спрашивает, где я.

– Это я вас заболтал, – он подозвал официанта, – я на машине, так будет быстрее, мне всё равно ехать в ту сторону, а то пока вы вызовете такси, пока оно приедет…

– Семён, – она посмотрела на него строго и прямо, – мне это всё как-то…

– Что? Не нравится? – Он встал и подал ей пальто. – Наверное, я иногда бываю слишком напорист, но только в тех ситуациях, когда нужно быстро соображать и действовать. Так что? Отвезти вас?

Она колебалась.

– Здесь тоже нет никаких подводных камней, – он сам быстро оделся, – пойдём?

Они вышли в яркий весенний день, в котором влажный свежий воздух мешался с запахами ближайшей пекарни, дороги и невесть откуда взявшегося вишнёвого табака.

Я вижу, как смерть медленно прибирает его к рукам, забирает его с собой. Отнимает его у меня и этого мира. Его глаза то и дело туманятся нездешней пустотой. И мне кажется, что он становится полым прозрачным сосудом, сквозь который просто течёт время.

Он поворачивается ко мне. И смотрит. Просто смотрит. И я понимаю его без слов.

Августовское утро застаёт нас зыбкой прохладой. Я проснулась задолго до рассвета – сейчас мне хватает трёх-четырёх часов сна. Иногда меньше. И у него, и у меня совершенно сбился режим. Порой я «выключаюсь», когда он засыпает, но чаще всего просто сижу рядом, слушаю, как он дышит, посматриваю, как подёргиваются его веки во сне, и вяжу.

Я научилась вязать крючком. Никогда не умела, а тут вдруг смогла в одночасье. В ожидании его смерти я пытаюсь создавать что-то, что может пригодиться живым. Или умирающим.

Я связала тонны кружев, салфеток, скатертей, кофточек, панамок, пинеток и детских игрушек. Я раздариваю их персоналу и всем, с кем мы соседствуем в разных больницах, и потом, попадая туда снова, вижу, как дети и взрослые носят связанные мною вещи. Онкологические больные и их родители встречаются время от времени в разных клиниках. Иногда появляется кто-то новый, иногда исчезает кто-то «старый» – в могилу или на ремиссию.

– Да? – откладываю крючок в сторону.

– Знаешь, кажется, мне сегодня лучше. – Он чуть приподнимается на подушках.

Я внутренне напрягаюсь:

– Я очень рада. Хороший день – это подарок.

Он слабо улыбается:

– Может, сыграем в шахматы?

– О! – «Шахматы» означают, что ему действительно лучше. И мне становится страшно – Фёдоров как-то говорил, что перед самым концом обязательно будет «светлое окно».

– Мам, пока я тебя ждал, тут врачей набежало, – Егорка уплетал за обе щёки привезённую Мариной еду, – потащили меня на МРТ, потом ещё куда-то. Сказали – дополнительные исследования. Такие вежливые все. Я сам не понял, что к чему, ты не знаешь? Мне же вроде всё уже делали.

– Вот как! – Марина вспомнила, что Семён разговаривал с каким-то загадочным другом насчёт Егора, но не ожидала такой молниеносной реакции. – А твой врач был?

– И мой, и заведующая, и ещё кто-то.

– Экая ты сегодня важная персона, – Марина погладила сына по голове, – просто так получилось, что у одного очень хорошего человека оказались хорошие друзья. Тебе сказали, что потом? Операция-то будет?

– Сказали, чтобы ты зашла, – он с удовольствием облизал ложку, – а папа надолго в командировку?

Марина нахмурилась:

– На несколько дней, но звонить ему не воспрещается. Он только рад будет.

– Я уже звонил, он не отвечает, – Егор показал телефон, – вот, два раза.

– Слушай, ну он может быть на совещании на каком-нибудь, отправь сообщение, он перезвонит, как сможет.

– Угу.

Выйдя из больницы, она пошла пешком. Внутри поселилось давно забытое ощущение лёгкости. Она зашла и пообщалась с врачами. Несмотря на то что и диагноз подтвердился, и операция оказалась действительно нужна, Марине было хорошо и спокойно.

Пробираясь дворами и тихими улицами к площади Александра Невского, она разглядывала дома с высокими окнами, лепниной, крохотными эркерами и думала – позвонить или нет? Или сообщение отправить? Или вообще не нужно? Или… что?

Зеленоглазая весна окутывала день ярким плащом, даря тепло и солнце, Марина расстегнула пальто и достала телефон. Повертела в руках…

«Глаза у него такие… шоколадные. И лысый, – она улыбнулась, – хорошо, что он совсем наголо бреется, не оставляет этих дурацких клочков. Интересно, сколько ему всё-таки лет?» Нажала кнопку вызова. Гудок, щелчок:

– Здравствуйте, Семён, я хотела…

– Добрый день, – сухо отчеканил он, – что-то срочное?

– Э-э-э… – она опешила, – нет, извините, просто хотела поблагодарить за ваше вмешательство.

– Вмешательство? – переспросил он.

Марина растерялась: казалось, говорит совсем другой человек – кратко и неприветливо.

– Да-да, я про Егора, сына. – Марина остановилась.

– А… Вот и прекрасно. Я рад, очень рад.

– И я. Спасибо вам большое.

– Пожалуйста. – На заднем фоне послышались какие-то звуки, голоса, потом стали глуше. Семён молчал.

И она растерялась:

– Я… переделаю отчёт в ближайшие два дня.

– Прекрасно! Буду ждать.

Тишина. Только невнятный гул.

– Ну тогда до свидания. – Она не знала, что ещё сказать.

– Всего доброго.

Он отключился первый.

Она стояла с телефоном в руке и смотрела на дома вокруг. Под ярким весенним пальто вдруг обнаружилось линялое платье.

«Хм… что это было вообще?»

«Он же сказал тебе – нужно быть максимально работоспособной. Как умный робот-аналитик. Он же сказал, что просто хочет сохранить проект – чего ты тут уши развесила?»

Ей стало грустно от понимания, что она просто повелась на тепло и заботу.

«Вот так и появляются у баб другие мужики, Димка. Женщины – очень теплолюбивые растения, – внезапно подумала Марина и очень разозлилась. Не на Семёна – на мужа. – Это ты должен был за Егора хлопотать. Или хотя бы быть рядом».

Оглянувшись, она обнаружила, что почти дошла до площади. Подняла голову – и на стене, высоко, на уровне четвёртого этажа, туда, куда было никак не добраться, какой-то смелый человек всё-таки добрался и написал: «Я люблю тебя».

«Ну да».

Она набрала Диму – ей хотелось просто услышать его голос. Трубка гудела, но соединять с кем бы то ни было отказывалась.

«Ладно».

Зная, что дома никого нет, открыв дверь, она швырнула сумку на пуфик и увидела рядом стоящий рюкзак.

– Даня? – удивилась Марина, потому что сын должен был быть на тренировке.

Никто не ответил.

Она быстро сбросила пальто, сапоги и пошла в детскую.

Данила лежал на нижнем Егоркином ярусе, свернувшись калачиком, и, похоже, спал.

– Интересное дело. – Она постояла с минуту и тихо вышла из комнаты.

Сын проснулся минут через двадцать.

– Мам? – Он стоял в дверях их комнаты.

– С добрым утром, – тон её был шутливый, – и расскажи мне, дорогой друг, какими судьбами ты оказался среди бела дня спящим дома вместо тренировки? Отменили?

– У меня колено болит, – Даня опёрся на косяк двери, – и что-то не проходит.

– Ради бога, ребёнок, хватит того, что у братца твоего в следующий вторник операция.

Он понурился:

– Меня тренер отправил, я не сам ушёл.

Марина знала, что Данила дорожит плаванием и командой и поэтому «сам» отлынивать не станет, тем более перед соревнованиями.

Она посмотрела на часы:

– Сегодня поздно уже, а завтра утром запишу тебя в поликлинику. В школу не пойдёшь.

– Хорошо. – Он медленно вышел из комнаты.

«День сегодня какой-то странный».

Ей хотелось хоть с кем-то поговорить. Она невероятно злилась на мужа за его радиомолчание и чувствовала себя опустошённой после сухого разговора с Семёном.

«Да кто он мне в самом деле! Ну оказал человек услугу, может, для него это обычное дело».

Марина позвонила подруге.

– Привет, – Света ответила быстро, – как раз коляску катаю. Я сегодня в ночь, хозяева опять куда-то укатили.

– Главное, чтобы платили хорошо, ну, и Костик не возражал. – Марина вспомнила, что Светлана подрабатывала няней в свободные от основной работы дни.

– Ага, – послышался тяжкий вздох, – утомила эта кроха меня сегодня. А у тебя как дела?

– Де-е-ла, – сказала она нараспев, – да странные какие-то дела. Димка опять в командировку умотал. Да и работодатель мой…

Марина замолчала, не зная, как сказать.

– Тебя не уволили?

– Пока нет, – она подошла к окну, – я с последним отчётом напортачила, начальник назначил встречу на сегодня, я думала, он меня будет по косточкам разбирать, а он просто спросил, что случилось, и захотел помочь, нашёл там кого-то своего в Раухфуса для Егора.

– Да ты что?

– Ну! Устроили консилиум в этот же день, заведующая меня чуть ли не облизывала, когда я к ней зашла. В итоге диагноз подтвердился – и перелом, и мениск, и разрыв связок. Во вторник будут оперировать, но другой хирург, какой-то знаменитый и важный. Специально приедет из другой клиники.

– Ого, ничего себе! – От Светы слышались одни восклицания. – Видимо серьёзный дядька твой заказчик, просто маг и волшебник, а что он запросил за услуги?

Марина растерялась. Она об этом и не подумала.

– Э-э-э… да ничего. Он просто сказал, что я бесценный сотрудник.

Светлана хохотнула:

– Слушай, ты же взрослая тётка, а наивная, как девочка. Не бывает никаких «просто так». Сколько ему лет, за полтос? Старый дед клеит молодую девчонку.

Марина нахмурилась:

– Да брось, ерунда. Да и не старый он совсем, ну да, где-то около полтинника.

– Вы где с ним встречались?

– В ресторане отеля. Завтракали, – она смутилась, словно бы сделала что-то плохое, – да ничего такого, просто деловая встреча.

– Ма-ри-на, – с расстановкой отчеканила Светлана, – завтракали? В ресторане отеля? И потом мужик решает твои проблемы? И всё «за просто так»? Ну наивняк!

Она вспомнила как немногословен и холоден он был с ней, когда она позвонила ему, чтобы сказать спасибо.

«Чёрт, может быть, он надеялся, что благодарность будет не на словах?»

– Да бред, он знает, что я замужем.

– И что? – Света снова свернула на тихую улицу.

– Я мужа люблю. – Марину стал тяготить этот разговор, ей казалось, что она оправдывается.

– Ну и люби себе, кто против, одно другому не мешает.

Марина рассердилась:

– Свет, ты мне что, предлагаешь… э-э-э, ходить налево и Димке изменять?

– Да бог с тобой, – Светлана рассмеялась, – о чём ты вообще? Я предлагаю быть реалисткой и не думать, что все вокруг такие же чокнутые альтруисты, как ты сама. И больше ничего.

Повисла тишина. Обе не знали, как вырулить из этого разговора.

Шуршали шины, слышался смех прохожих. И просто положить трубку было невежливо и неловко.

– Как там Егорка? – наконец спросила Светлана.

– Ест за троих, – Марина выдохнула, радуясь её вопросу – совсем не хотелось рассориться, – по поводу операции не волнуется совершенно, в общем, куда бодрее, чем я. А как Вероника? Костя?

Они заговорили о другом, но неприятный осадок всё равно остался.

Распрощавшись с подругой, она постаралась выбросить этот разговор из головы и села за отчёт. И тут же позвонил Дима, сообщил, что всё идёт по плану и вернётся он в пятницу вечером, как и обещал.

Она хотела было ему сказать, что страшно соскучилась, но это было не так.

– Я так по тебе соскучился, Марусь, – внезапно сказал он, и ей стало стыдно.

– Скоро увидимся. – Её голос потеплел.

Сегодня была среда.

Долгое время для меня ферзи и пешки были едва ли не волшебством.

– Королева любит свой цвет, – привычно повторяет он.

Мы и сейчас с ним не то чтобы гроссмейстеры. Это скорее повод провести время вместе.

– Ты только обещай не поддаваться, – говорит он, расставляя белые.

У меня неожиданно оказались неплохие способности, и я часто его обыгрываю. Он говорит, что с сильным соперником играть интереснее. И почти всегда ловит меня, если я поддаюсь. И всегда негодует и расстраивается.

– Не надо мне снисхождений.

– Я просто хочу, чтобы ты радовался, – отвечаю я честно.

– Я и буду радоваться, если ты будешь со мной как с нормальным.

– Ты и есть нормальный! – парирую я.

– Да ладно…

Мы договорились не врать друг другу – жаль на это времени и сил. Мы говорим друг другу всё как есть, даже если это трудно. Во всяком случае, стараемся.

– Ну да, нормальный, – киваю я.

– Только с остеосаркомой. – Он смотрит на меня ехидно.

– Только с остеосаркомой, – спокойно подтверждаю я, выдерживая его взгляд.

Глава 4

«Надо всё-таки добить автошколу». Марина стояла в вагоне метро с тяжёлыми сумками. Она везла Егору еду.

Весенний четверг перевалил за полдень, вчерашнее тепло сменилось пронизывающим ветром и моросящим дождём. В семье рулевым был Дима. Он с начала института хотел иметь машину. И, когда они поженились, первым делом сдал на права. Сначала появилась подержанная «шестёрка», которой все страшно радовались, через год она сменилась стареньким «фольксвагеном», а сейчас под подъездом стояла не слишком новая, но вместительная «Тойота королла».

Марина водить умела условно – автошколу она закончила, на права сдала, но дальше дело не пошло. И сейчас, трясясь в метро, она снова задумалась об этом.

«Данька второй день дома сидит».

Записаться к врачу удалось только на пятницу. Старший сын заметно повеселел и, похоже, на ушиб больше жаловался «по привычке».

– Детёныш, всё будет хорошо. – Марина поглаживала по голове Егора.

– Мам, – Егор посмотрел на неё неожиданно взросло и спокойно, – ну я же не трёхлетка.

Она закатила глаза, выдыхая:

– Вот и слава богу. Тогда сейчас поешь то, что ещё тёплое, а остальное я поставлю в холодильник. И, слушай, это нормально, что ты боишься.

– Я же мужчина! – парировал он.

«Господи, где он набрался этой ерунды? Неужели Димка ему в голову вбил?»

– И хорошо, что ты мужчина! А что, мужчины не люди? Мужчинам бояться нельзя?

– Ну… нет, наверное, нельзя.

– Это почему? – Марине хотелось посеять в нём здоровые сомнения.

– Мужчина должен быть сильным, – ответил сын заученной фразой.

– А бояться – это значит быть слабым? И кто тебе это сказал? – Она очень надеялась, что не муж.

– Препод по графике в художке. И физрук наш так говорит.

– Ерунду они говорят. – Марина вздохнула с облегчением, радуясь тому, что это не отец. Она знала, что Дима для их сыновей всегда был авторитетом, и сама эту авторитетность поддерживала. – Наверное, сами всего боятся, вот и мелют чепуху. Сильный – это не тот, кто не боится, а тот, кто, боясь, всё равно делает.

Егор уставился на неё, переваривая фразу:

– Гм… как?

– Как ты. Ты ведь всё равно пойдёшь на операцию, даже если боишься. Так что бояться – это нормально. Только псих ничего и никогда не боится.

– Тогда ладно, – он выдохнул, – а папа…

– Сегодня вечером вернётся из командировки и завтра с утра прямиком к тебе! – Марина знала, что сын соскучился. – Ну и Даня, может, забежит после поликлиники сегодня, если на тренировку не пойдёт, но ты же знаешь, у него соревнования скоро.

– Ага. – Егор уже забыл о том, как не нужно бояться и казаться сильным.

«Хм…»

Когда Марина вернулась домой, то увидела в прихожей женские сапоги и пуховик.

«Вероника».

Дверь в детскую была плотно закрыта. Она подошла, прислушалась – оттуда не доносилось ни звука.

«Им же по шестнадцать ещё! Нужно Димке сказать, чтобы поговорил с парнями насчёт предохранения, что ли». Она закрыла рот рукой, чтобы не начать хохотать, такой смешной и нелепой показалась ей эта мысль.

«Ну а что они там делают? Не книжки же читают, в самом деле! Господи, ну и не спят же друг с другом!»

Она пошла на кухню и нарочито громко стала разбирать посудомойку, чтобы на всякий случай обозначить своё присутствие.

Минут через десять из комнаты вышли два взъерошенных смущённых подростка.

У Даньки глаза как алмазы, у Вероники растерянный взгляд.

– Здрасьте.

– Привет, – Марина разговаривала с ней как обычно, – как дела?

– Хорошо, спасибо, мама передавала вам привет, но мне уже пора – уроки ещё.

– Понятно, ну тогда пока.

– До свидания.

– Я тебя провожу. – Даня выдвинулся за ней в прихожую и вернулся на кухню через несколько минут, вспомнив про то, что сегодня они собирались в поликлинику. – Нам уже совсем нужно бежать или чаю успеем попить?

Марине было странно смотреть на своего взрослеющего ребёнка, который становился совсем взрослым. Спорт сделал его фигуру атлетичной. Это был уже не мальчик – длинные руки и ноги, подростковая угловатость, широкий разворот плеч и мышцы пловца, но уже угадывалась сила и мужественность. Хотя в нём всё ещё была мальчишечья наивность и трогательная влюблённость, которую он незаметно и осторожно протянул ниточкой с самого детства.

«Симпатичный будет мужик. Наверное, не стоит спрашивать у него напрямую, что у них было».

– Ставь чайник. – Марина уступила его обаянию.

Перед поликлиникой парковались коляски в ряд. Марина и Данила выглядели немножко чужеродно в этом месте. Разукрашенные мультяшными персонажами стенки, пеленальные столики, мамашки с грудничками и высоченный Даня. Пахло, как и во всех больничных учреждениях, неизменным и не выветриваемым духом болезней, антисептиков и лекарств.

Разумеется, они пришли вовремя, и, разумеется, им пришлось отсидеть очередь. Но вот наконец женщина с малышом перед ними вышла из кабинета. Они встали, Марина осторожно постучала и приоткрыла дверь.

– Можно?

– Да-да, – откликнулась доктор, не поворачивая головы.

Она строчила что-то в картах, то и дело поправляя постоянно съезжающие с переносицы очки. Седые волосы выбились из наспех скрученного пучка на затылке, из-под мятого халата торчала растянутая горловина свитера. Она чуть-чуть вытягивала шею, чтобы смотреть перед собой из-за выдающегося бюста.

– Ну, что тут у нас, – отложив в сторону ручку, врач повернулась к посетителям, – симулируем?

Марина опешила:

– Что вы имеете в виду?

– Шутка юмора, – без улыбки сказала доктор, придирчиво глядя из-под очков на Даню серенькими глазками, – рассказывай, зачем пришёл, мил человек.

Данила вкратце пересказал случившееся, дескать, шли с братом, оба упали. Один очутился в больнице, а он просто ударился.

– Понятно, – доктор рукой показала вверх, – давай, вставай, и вдоль по питерской, рентген не делали?

– Нет.

Даня стоял, не понимая, что делать.

– Пройдись, – пояснила женщина.

Совершенно уверенной ровной походкой Данила прошагал до дверей кабинета и обратно.

– Ну ни перелома, ни растяжения тут нет, даже к гадалке не ходи, – врач махнула рукой и посмотрела на Марину, – и если вы говорите, что мальчик не симулирует, хотя с этим можно и поспорить…

– Нет, не симулирует, – ответила она почти сердито, – у него соревнования по плаванию, на которые он очень хочет попасть.

– Мало ли что он вам говорит, – кивнула врач, поправляя очки, – у подростков как – говорят одно, думают другое, а делают третье, – обратилась она к Дане, – верно я говорю?

– Гм…

– Вот и парень со мной согласен. Задирай штанину и садись на кушетку, друг мой ненаглядный.

Вероятно, шуточки и прибауточки, которыми щедро сыпала врач, были призваны вселять в пациентов веселье и разряжать обстановку, но и Марине, и Дане они казались нелепыми, неуместными.

Доктор мяла и осматривала колено, просила согнуть, разогнуть, попрыгать.

– Хорошо, – подытожила она и села писать назначения.

– Кхм… – кашлянула Марина, – может, вы нам скажете что-нибудь?

– С какого числа лоботрясничаешь? – перебила врач.

– Три дня.

– Справку я выпишу, поставите штамп в регистратуре, но дальше – в школу и не отлынивать, – она посмотрела на маму пациента поверх очков, – высокий у вас мальчик – мышцы за костями расти не успевают. Больше чем на ушиб никак не тянет. Назначу физиотерапию, походите, хуже не будет. Обезболивающее при необходимости, ногу – беречь, не нагружать. Освобождение от физкультуры на две недели.

– А плавание? – Даня насупился, предвкушая ответ.

– Да ты, батенька, юморист, – врач сняла очки, – я ему освобождение от физры, а он мне про спорт! И думать забудь! Через две недели, если всё пройдёт, – хоть Ихтиандром становись.

– Кем? – не понял Данила.

– А, да что нынешняя молодёжь знает, – доктор оглядела обоих, – ну, будьте здравы, не хворайте. Надеюсь вас в своём кабинете увидеть только с шоколадом и цветами, а не с больными ногами. – Она коротко засмеялась, всучила Марине бумажку с направлением на процедуры и справкой. – Шутка юмора. До свидания. Позовите следующего.

Домой они шли молча, а когда пришли, Данила, сняв куртку, посмотрел на маму.

– Нормально у меня всё с ногами, не буду я ходить на эту дурацкую физиотерапию. А в бассейн – пойду!

– Ладно тебе, – Марина его понимала, – в бассейн иди, только и на процедуры тоже.

– Врачиха какая-то дурацкая. – Он выбрался из ботинок.

– Абсолютно! – Она покачала головой. – И как держат-то таких? Не расстраивайся, всё будет хорошо, – она потрепала его по светлым волосам, – давай иди уроки делай.

С детскими больницами и поликлиниками она сильно отстала от графика. Придётся нагонять ночью. Ещё и ужин бы неплохо приготовить.

«Сейчас минут пятнадцать почитаю, и потом таблица», – пообещала себе Марина, открыла японский текст и… провалилась. Ей безумно нравился автор, то, как он писал, то, о чём он писал. Она давно не встречала таких увлекающих сюжетов и такой образной богатой речи.

– Мам… – в дверях стоял Данила, – я уроки сделал, поел и иду спать. Спокойной ночи.

– Спать? – Марина глянула на часы. – Ого, это не шутка?

– Не-а, половина одиннадцатого.

Она моргала, глядя на стрелки.

– И куда делись четыре часа? Данька, какой же ты у меня взрослый и дисциплинированный парень. – Марина растрогалась.

Он пошёл спать, а Марина отправилась на кухню – совсем скоро должен был приехать Дмитрий, и ей хотелось успеть приготовить что-нибудь вкусное на ужин.

«Таблица – ночью, клянусь!»

Пиликнул мобильник – «вот как раз и он».

«Здравствуйте, Марина, как вы поживаете? Как ваш мальчик? Всё ли хорошо? Я узнавал у приятеля – операция назначена на вторник, верно? Как он себя чувствует и как вы?»

Писал Семён. На часах было без четверти одиннадцать. Поздновато для СМС от заказчика.

Подумав, она ответила:

«Огромное спасибо, я ваша должница. Сын волнуется в ожидании операции, но всё остальное отлично. Таблицу пришлю завтра утром».

Сухо, просто, благодарно, но не вычурно.

«Забудьте про любые долги, Марина, не расстраивайте меня. Мои поступки – это всегда добрая воля, я не рассчитываю ни на какие ответные услуги или оплату. За исключением бизнес-обязательств, о которых я всегда договариваюсь заранее».

Кратко, ёмко и исчерпывающе. И похоже, он несколько обиделся.

Ей стало неловко, она вспомнила разговор со Светланой и в который раз подумала, что не стоит с ней откровенничать.

Написать ему что-то ещё или нет? Может, нужно извиниться?

«Я рад, что у Егора всё благополучно. И будет ещё лучше», – прилетело от него.

Он помнит, как зовут моего сына.

«Я тоже очень рада. Спасибо вам, Семён».

Он ничего не ответил.

Он всё ещё стесняется, и это то, что не позволяет ему раствориться и размазаться. Сразу после операции я ухаживала за ним, подавая судно, и поэтому он стремился встать как можно быстрее, чтобы добираться до туалета самостоятельно.

– Я сам, – предупреждающе говорит он, отодвигая одеяло, – я, конечно, умирающий, но ещё живой.

Привычно подгребает под подмышки костыли и медленно переносит на них вес исхудавшего тела.

Мы часто шутим о смерти. Это делает её менее величественной и неотвратимой, так мы пытаемся примириться с её неизбежным приходом.

Я смотрю, как он медленно ковыляет к туалету, – пять шагов? Шесть? Так мало. Так много. Достаю вязанье, автоматически прислушиваясь к звукам из-за двери, – тихо.

Притерпеться к запахам не сложно – я помню, как его неукротимо рвало во время первой химии. И меня едва не выворачивало вместе с ним. Потом стало легче.

Каким бы тошнотворным и гадким ни был этот запах – он про жизнь. Смерть не пахнет ничем. Она отвратительно стерильна.

Что-то его долго нет. Я подхожу к двери и легонько барабаню костяшками пальцев.

– Эй, есть кто живой?

Дверь открывается бесшумно. И я придерживаю её, пока он идёт обратно.

– Я бы побегал напоследок, – он почти смеётся, садясь на кровать, – жаль, что в жизни нельзя вернуться назад хоть на пару минут.

– Точно жаль, я бы тоже с тобой побегала.

Он ложится, и я всё-таки накидываю на него одеяло, чтобы ему не пришлось это делать самому.

– Ну ты-то ещё побегаешь. За нас двоих.

От такого простого действия, как поход в туалет, он уже устал.

– Как там малыш? – Он приоткрывает глаза.

– Хорошо, растёт. Смешной, смотри.

Я достаю телефон и открываю видео, в котором двухлетка размазывает тёртую морковь по лицу, столу и близлежащим предметам.

Он слабо улыбается:

– Ага, смешной. Жаль, что я не увижу, как он выратет.

– Ужасно жаль.

А я помню его мальчишкой таким же весёлым и задорным – с неиссякаемой энергией и невероятной открытостью к этому миру. Во мне снова просыпается злость на жизнь. На болезнь. И на смерть. Какого, мать вашу, чёрта именно мы, а?!

Пятница наступила неожиданно быстро. Весна заскучала за морозной занавесью и вышла на сцену, красуясь зелёным платьем.

Под больничными сводами старого здания было невозможно жарко – отопление ещё не отключили, и батареи жарили, отдавая тепло, сэкономленное с зимы.

Марина чувствовала, что потеет под белым халатом, накинутым на тонкий свитер.

– Эй, привет, – она забыла обо всём, увидев сына, – как ты, мой хороший?

Егора вкатили в палату.

– Порядок, – ответил он слабо.

Вместе с ним вошёл врач, который был одет в тёмно-бордовые хирургические штаны и развесёлую рубаху, сплошь разукрашенную портретами Тома и Джерри. Среднего роста, лет сорока пяти, с большими руками, голубыми глазами в обрамлении белёсых ресниц и лучезарной улыбкой.

– Кле-е-е-веров Егор, – с ударением сказал врач, – а вы мама, Марина…

– Владимировна, – подсказала она.

От доктора пахло чем-то терпким и свежим, спиртовым, медицинским и чем-то ещё. Очень неявно, зыбко – морозом и холодным ветром.

– Овербах Иван Владиславович, – он наклонил голову, – я оперировал Егора, и операция прошла отлично, мальчик ваш молодец. Сделали эпидуральную анестезию, он был в сознании и всё слышал. Умудрился в процессе рассказать историю жизни и творчества Огюста Родена. Вот уж не думал, что узнаю много нового и интересного, – он подмигнул Егору, – мы с вами ещё поболтаем о живописи и скульптуре, молодой человек.

Егор улыбнулся, и его бледное лицо чуть порозовело от удовольствия и смущения, было видно, что слова врача ему приятны.

– А теперь по делу, – доктор посерьёзнел, и Марина собралась, – колено мы собрали, но вот связки – дело долгое. Латеральную сшили, крестообразная надорвана, мелкие осколки и отломки мениска почистили. В общем и целом всё хорошо, просто восстановление быстрым не будет. Важно на это настроиться, – он посмотрел на Егора, – очень хорошо, что ты художник, а не спортсмен, будешь сидеть и рисовать месяца три – не меньше.

– Ох… – невольно вздохнула Марина.

Доктор пожал плечами:

– Бывает куда сложнее и медленнее, так что можно считать, что вам повезло. На самом деле это частое явление у высоких подростков, когда костная ткань растёт быстрее, чем мышечная, и мышц не хватает на то, чтобы держать сустав.

– Хм… знаете, – задумчиво сказала Марина, – мне почти то же самое сказала доктор в поликлинике. Егор ведь вместе с братом упал, у старшего ушиб. Назначили физиотерапию.

– Не повезло парням, – доктор сложил руки на груди, – и если старший такой же высокий, как Егор, то немудрено. А рентген делали?

– Нет, но, похоже, и не нужно, он ходит и двигается нормально, просто чуть прихрамывал, но уже почти прошло.

– Я бы рекомендовал сделать рентген, а ещё лучше МРТ. Можете обращаться ко мне, я договорюсь, – он пошарил рукой в кармане и выудил оттуда визитку, – возьмите на всякий случай.

– А… – Марина смутилась, – какова стоимость?

– Думаю, можно провести по ОМС.

– Спасибо вам большое. – У неё в кармане лежал конвертик, но ей было неловко достать его при сыне. Да и вообще, не умела она это делать – деньги давать.

Дима сказал, что конвертик с хрустящими купюрами лучше всяких бесполезных коньяков, которые не каждый врач пьёт.

Доктор подошёл к Егору:

– Ну, боец, поправляйся, скоро ноги чувствовать начнёшь и боль тоже, так что мы тебя обезболим чуть заранее. Если всё ещё будет больно – говори, не стесняйся, медсестра добавит. Сегодня не вставать – придётся обойтись судном, оно, кстати, под кроватью. Завтра только до туалета и обратно на костылях. Я днём зайду посмотрю тебя, договорились?

– Договорились! – Егор с обожанием посмотрел на человека в смешной рубахе. – Я, когда вырасту, тоже буду врачом.

– Или художником. Или скульптором, – доктор чуть коснулся его плеча, – выздоравливай.

И направился к выходу.

Марина машинально сунула руку в карман, потрогала пальцами конверт. Иван Владиславович проследил за её движением:

– Не нужно. Вы друг Семёна. О чём тут разговаривать. Визитка у вас есть, звоните по необходимости.

Марина заметила, что говорит он спокойно, без ненужной суеты, точно и ёмко. Было в этом что-то сильное и мужественное, что не могло не нравиться.

«А Димка… вот балабол».

Она опустила голову, почувствовала, как алеют щёки, и повторила:

– Спасибо!

– На здоровье. – Он почти вышел из палаты, но в дверях остановился. – Да, и пропуск – вот два бланка, по ним приходите в любое время, во второй можете вписать мужа или кого угодно.

Глава 5

Первый апрельский день начался проливным дождём. Казалось, что позже распогодится, но нет, сероватая пелена висела в воздухе, просеиваясь мелкими каплями сквозь сито весеннего вечера.

– С днём рожденья тебя, с днём рожденья тебя, с днём рожденья, Егорка, с днём рожденья тебя!

Пели хором, стройнее всего получалось у Димы. У Даньки и Марины выскакивал речитатив от отсутствия слуха и голоса.

В небольшой больничной палате на двоих, где соседнее место пустовало, было тепло и уютно.

Егор, получивший в подарок от доктора Овербаха фирменную мультяшную рубаху, был страшно доволен, несмотря на то что она оказалась ему велика размеров на пять. Кажется, рубаха радовала его больше, чем вожделенный телефон, который он так давно хотел.

Марина испекла два одинаковых торта – по кусочку досталось и врачам, и медсёстрам. По этому поводу разрешили даже свечи.

У сына горели глаза. Сегодня был понедельник – третий день после операции, а по-хорошему – так второй. Он уже успел приспособиться к костылям и бодро подхрамывал до туалета и обратно.

– Солнышко ты моё ясное. – Марина гладила его по голове, не переставая удивляться лёгкости характера.

Фрукты в пластиковом контейнере, крошки шоколадного бисквита на одноразовых бумажных тарелках, ленты от подарков, контрабандное шампанское в бутылке из-под лимонада. И смех…

Послышался стук в дверь – на пороге стояла раскрасневшаяся смуглая барышня лет четырнадцати-пятнадцати с перебинтованным плечом. В здоровой руке у неё была коробка с помпезным золотым бантом.

– Здрасьте, – смущённо сказала она и сообщила всем присутствующим, – меня зовут Гульбахор, – а потом обратилась к Егору, – у тебя же день рождения, да?

– Угу.

– Проходи, садись. – Марина уже накладывала ей торт.

Данька чуть прыснул в кулак, но Дима его одёрнул.

– Тут тебе подарок… – Видно было, что она робеет, но храбрится.

Егор с любопытством открыл коробку – в ней лежали две странные железки.

– Это головоломка, – быстро объяснила барышня, – смотри.

Она схватила две железки, легко соединила их между собой, и получилась звезда, внутри которой была ещё одна звезда.

– Классно! – Егор протянул руку.

– Не-а, – Гуля мгновенно разъединила фигурки, и теперь это снова были две бесформенные железяки, – давай сам.

– Да легко! – Егор порывисто схватил детали, попытался их совместить, но ничего не получилось. – Хм…

– Слушай, дай мне попробовать, – заинтересовался Данила.

Егор повозился ещё пару минут и передал головоломку брату.

Даня попытался вместить одну фигурку в другую, но тоже безуспешно.

– Надо же! – Дмитрий посмотрел на мальчишек, потом на девчушку. – Ребят, дайте потом мне.

Гуля была явно рада успеху собственного подарка, который после нескольких попыток старшего брата перекочевал в руки к Дмитрию.

– Слушайте, какая штука занятная, – Диме было неловко, что он тоже не может собрать эту вещицу, – и если бы я собственными глазами не видел, как она складывается, – обратился он к Гуле, – то подумал бы, что она вообще не собирается. Марин, может, ты попробуешь?

Прохладный металл гладко лёг в руки, Марина ощупывала детали, и… в голове будто прорисовалась схема рельефов обеих. Р-р-р-раз… Спокойно и плавно, лёгким чистым движением одна деталь вошла в пазы другой.

«Это же легко!» – Она не сказала вслух, а лишь недоумённо посмотрела на семейство.

Мальчишки сидели, открыв рты.

– Ого! – воскликнула Гуля. – Ещё никто не собирал звёзды с первого раза – вы знали?

– Да это случайно получилось. – Марине стало неловко, она видела, что в Диминых глазах удивление соседствует с завистью.

Она завозилась с тортом, отрезая девочке и всем, кто хотел добавки.

Головоломка в разобранном виде снова оказалась у именинника.

– Гуля, – подал голос Данила, – это твоё настоящее имя?

– Полное – Гульбахор, – не моргнув глазом ответила она, – родители из Таджикистана, а я родилась уже в Питере. Я старшая, у меня ещё трое братьев, – она облизала белую ложечку, – Голиб меня толкнул, я упала с верхнего яруса и руку сломала.

Говорила она совсем без акцента, но смоляные волосы, смуглость и заострённость скул, чёрные вишни глаз – всё выдавало в ней азиатку.

Марине понравилось, как просто и легко она рассказывает о себе, не юля и не стесняясь.

Поболтали ещё о том о сём, и Гуля отправилась к себе в палату, а через некоторое время семейство Клеверовых тоже засобиралось домой.

Я лежу рядом с ним на кровати. Больничные койки на удивление вместительные, да и он теперь занимает совсем немного места.

Поворачиваю голову, медленно вдыхаю и вспоминаю, как он пах, когда был маленьким. Этот волшебный младенческий запах – молока и мёда. Тёплый и сладкий. Я помню, как трогала губами его волосы – пух и шёлк. И не могла натрогаться.

Сейчас он лысый. Я прислушиваюсь к его больному несвежему дыханию, чуть сипловатому, чуть с присвистом – в болезни все люди, вне зависимости от возраста, становятся уставшими стариками.

Он открывает глаза:

– Я прогнал её, помнишь?

– Помню. – Я знаю, о ком он.

Тогда через дверь я слышала ссору, слышала, как он орал на неё, и не могла поверить своим ушам.

– Если бы она меня увидела сейчас, то, наверное, не узнала бы, да? – Он задумчив.

Когда они ругались в последний раз, у него ещё была шевелюра, ресницы, брови и плюс двадцать килограммов веса.

– Не знаю, – мы ведь договаривались быть честными, – ты можешь ей позвонить.

Его бумажно-белое лицо чуть розовеет.

– Это так нелепо, да? У неё уже совсем другая жизнь. И тут вдруг умирающий придурок из прошлого.

– Нет, не нелепо, – я говорю без тени улыбки, – если ты хочешь – сделай это. Когда, если не сейчас?

– Ну да, – он с усилием подтягивает ногу и присаживается, – я хочу извиниться. Она хорошая. И ни в чём не виновата.

Я улыбаюсь:

– Дать телефон?

– Я стёр её номер, чтоб уж наверняка. – Он опускает костистый подбородок на колено.

– У меня сохранился.

– Марина, как вы это делаете? – Голос Семёна был удивлённым и радостным.

– Что?

Она знала, что была дома одна, но всё равно инстинктивно обернулась, не желая, чтобы их услышал кто-то ещё, так как говорили они по громкой связи.

Несколько дней назад Марина отправила довольно объёмную многоступенчатую таблицу с перекрёстными ссылками и диаграммами, и вот он позвонил, чтобы высказаться на этот счёт.

– Это просто потрясающе! Как вам удаётся так вникать в процесс? Ведь это просто сухие цифры.

Столько хороших слов за один раз ей давно уже не говорили. В душе зацветали алые маки, и она невольно улыбалась.

– И к ним иероглифы, которых вы не замечаете. Хотя, может быть, именно вы и замечаете, но наверняка не все. А японцы – народ умный и предприимчивый. И осторожнее, Семён, не перехвалите, а то сглазите, я просто делаю свою работу, которая мне очень нравится. Знаете, финансовая аналитика – это всё равно что плетение кружев, важно понять логику цифр и того, кто эти цифры писал, а дальше всё просто.

Она вдруг поняла, что немного кокетничает, и смутилась от этого ещё больше.

В паузе почувствовалось напряжение, и Марина вспомнила Светку и её дурацкое «мужики не делают одолжений просто так».

– В июле предполагается командировка в Японию. Поедет несколько человек, и я подумал, что вы можете присоединиться, – спокойно пояснил он, – расходы за счёт компании, разумеется.

Марина закусила губу – ну и дура! Нафантазировала уже невесть чего.

После того разговора они со Светланой почти не созванивались. Так – «привет-пока, как Егор». И даже её вечные подколки про Нику и Даню стали казаться Марине заезженными и плоскими. Между подругами пробежал холодок, хотя они делали вид, что всё в порядке.

«И откуда взялся этот Семён на мою голову? Весь такой хороший и благородный».

– Если вы не шутите и если это предложение не имеет никаких… подвохов… – Она сама не поняла, как это выпалила.

– Не шучу и не имеет, – лаконично ответил он, – но единственное условие, которое нужно соблюсти, – это быть постоянным сотрудником нашей компании. Пока вы только контрактор.

– Даже не знаю, что ответить, – их разговор стремительно развивался в странном направлении, – вы хотите мне предложить постоянную работу? Или это просто формальность?

– Ваш шеф пристрелит меня в подворотне, если я уведу у него такого аналитика, и, кстати, будет прав, – Семён смеялся, – но, может быть, получится обойти острые углы. И если вы всерьёз, то, конечно, я бы хотел предложить вам постоянную должность.

– Как-то всё быстро. И неожиданно. – Ей вдруг стало тревожно.

Уходить с насиженного места… Деньги, правда, небольшие, но зато и работа не пыльная, часто можно из дома. Всю зиму она вообще в офисе хорошо если раз в две недели появлялась. Шеф знал, что работа будет сделана в лучшем виде и в срок, и не дёргал, только изредка просил «спасти» тот или иной проект, если очень было нужно; всё привычно, знакомо, к окладу исправно капали премии – разве плохо? Отлично! Только скучно, и деньги маленькие.

– Марина, я понимаю, что разговор зашёл внезапно, на самом деле я хотел вам сделать это предложение по окончании работы с японцами, но раз уж так получилось, то можно и не откладывать. Давайте я пришлю офер, а вы подумаете.

– Хорошо.

– Как ваш парнишка? – Семён перевёл тему.

– Спасибо огромное, – Марина мысленно хлопнула себя по лбу, – завтра выписывают. Доктор Овербах просто чудо! И с Егором они подружились.

– Ванька хороший, – теплоты его в голосе прибавилось, – чуткий парень и хирург от бога. Мы с ним вместе учились.

Вот это новость! Марине стало любопытно:

– В школе?

Ей казалось, что Семён точно старше Егоркиного доктора.

Он хохотнул:

– Нет, в институте. По первому образованию я, Марина, врач. С Ванькиным старшим братом, с которым я при вас тогда за завтраком разговаривал, мы учились на одном курсе, а Иван на три года младше.

– Ого!

«Никогда бы не подумала!»

– Да, у меня забавная биография, как-нибудь при случае расскажу, если будет интересно.

Ей хотелось сказать, что уже интересно, но она не решилась.

Разговор повис в воздухе.

– Сегодня к вечеру я пришлю офер и таблицу с парой уточнений, а на следующей неделе созвонимся и поговорим о рабочем контракте более предметно, хорошо? – Он спокойно вышел из неловкого молчания.

– Хорошо.

– Тогда всего доброго, Марина, скорейшего выздоровления сыну.

– Спасибо и до свидания.

Она нажала отбой и пошла на кухню. Вспомнились его яркие глаза, улыбка, высокие скулы. Он не был красивым, но точно запоминающимся. Врач? Работал ли он по специальности? И как оказался в аудиторском бизнесе? Откуда выучил японский, если по образованию не лингвист? В общем-то, это не самый простой язык.

Марина рассеянно заварила любимый молочный улун. Готовить что-то на ужин сегодня было неохота.

Вернулась с чашкой в комнату.

«Закажу суши. Или пиццу. Нужно побольше сделать сегодня по работе, завтра будет не до того». Завтра выписывали Егора.

Старые часы сипловато выдохнули и задумчиво пробили восемь вечера. Одновременно едва заметным звуком щёлкнул входной замок – Данила вернулся с тренировки. Разделся, осторожно заглянул из коридора в гостиную, никого там не увидел.

– Привет, мам! – дежурно бросил он.

– Привет! – отозвалась она из ванной.

Он взял рюкзак и направился в детскую.

«Да кошмар!» – Марина наблюдала за ним в зазор между дверью и косяком.

Сын хромал. И хромал прилично. Она уже это замечала не в первый раз и всё думала, что мерещится, потому что, когда они отправлялись куда-то вместе или когда провожала в школу, походка его была обычной, разве чуть более напряжённой.

– Даня! – громко позвала она, уже стоя в кухне, – Дань… на минутку.

– А? – Парня как подменили. Из комнаты он вышел вполне бодро. Марина специально наблюдала.

А на кухне тут же открыл холодильник:

– Я бы съел что-нибудь.

– Я бы тоже. Ты пока присядь.

Данила сел и опустил глаза.

– Ничего мне не хочешь рассказать? – Голос мамы был не то чтобы строгим, но он понял, что что-то не так.

– Да вроде нечего. В школе у меня всё нормально, к директору тебя пока не вызывают, на тренировке…

– А ты в поликлинику на физиотерапию сегодня ходил?

– Мам, закончился уже курс, – он посмотрел на неё укоризненно, – вчера был последний раз, я же тебе говорил.

– Да? – Она искренне пыталась вспомнить, было ли такое, и не могла. – Ну ладно. И как? Помогло?

– Да, всё отлично. – Он снова уткнулся взглядом в пол.

– Данька, с каких пор мне нельзя сказать правду? – Марина начала злиться по-настоящему.

Ей всегда казалось, что она такая мама, которая не приходит в ужас от того, что ребёнок в десять лет пробовал курить или напился шампанским в тринадцать.

Сын молчал.

– Скрыть это невозможно, как бы ты ни старался. И папа тоже заметил. – Она знала, что папа как раз ничего не заметил, иначе сказал бы ей.

– Мам… – Даниле было стыдно. Он сидел ссутулившийся, напряжённый.

– Давай рассказывай. И, пожалуйста, сейчас не обманывай, это будет уже слишком. Что с ногой? Ты ходил на процедуры?

– Да, – был тихий ответ.

– Даня?!

– Ходил, мам, честно, три раза! Просто без толку, – он наконец снова посмотрел на неё, – ну правда ходил, снова встретил эту врачиху мерзкую с её шуточками.

– И? – Марина нахмурилась.

– И… ничего, – он развёл руками, – думал, само пройдёт постепенно.

– Прошло? – Она отошла к окну и присела на подоконник.

– Мам, я на соревнования хочу поехать. У меня, кстати, в бассейне нога почти не болит.

– Как ребёнок, честное слово! – вспыхнула она. – Ну детский сад, штаны на лямках!

– Соревнования через пять дней! – теперь вспыхнул он. – И Денис Игоревич говорит, что я в хорошей форме. Команда на меня делает ставку, особенно в кроле! Я же могу нормально ходить!

Марина чуть стушевалась, потому что слова сына показались ей вполне разумными, но…

– Дань, ты хромаешь!

Он молчал.

– Что делать-то будем, а, сын?

– Мам, пожалуйста. – В голосе появились умоляющие нотки.

Она понимала, что лишить его сейчас соревнований будет слишком жёстко и равняться смертельной обиде.

– Значит так: первое и главное – ты мне не врёшь, слышишь?

– Не буду. – Он кивнул.

– Второе: пять дней мы ждём, ты бережёшь ногу, потом едешь соревноваться, и на следующий день, Данила, НА следующий! – мы идём к Овербаху, это врач Егора, ты его видел. А потом ты будешь выполнять все! – внимание, все его рекомендации. И если будет сказано прекратить тренировки на какое-то время – значит, так тому и быть, ты меня понял?

При слове «прекратить тренировки» улыбка, которая было обозначилась на Данькином румяном лице, исчезла.

– Или так, или я звоню твоему Игоревичу прямо сейчас и рассказываю истинное положение дел, – отчеканила она, понимая, что это шантаж чистой воды.

– Ма-а-ам… – Парень открыл рот.

– А что ты хотел? – возмутилась Марина. – Мне странно, что в твои шестнадцать я должна тебя уговаривать, не пять же тебе, в самом деле.

– Хорошо, – деваться ему было некуда, – только ты папе, пожалуйста, не говори.

Марина удивилась:

– Это почему?

– Да стыдно.

– Когда врёшь – всегда стыдно, так что лучше не врать, – она отошла от подоконника и открыла дверцу холодильника, – ладно, папа о нашем разговоре и договоре не узнает, но пусть такие вещи больше не случаются. Дань, я у тебя мама вполне понимающая, слышишь? Даже если случится что-то страшное, ты мне всё равно можешь рассказать – и мы вместе подумаем, как из этого страшного выбираться. Хорошо?

Марина доставала из холодильника еду в кастрюлях и мисках.

Данька встал со стула и обнял её.

– Ты у меня самая лучшая, мам! Самая-самая!

– Ну а то! – Она ему подмигнула. – Всё, хватит мучиться угрызениями совести. Будешь грибной суп?

– Буду!

Я стою спиной к двери. Жду. Он разговаривает с ней. Через десяток долгих и странных СМС они всё-таки разговаривают. И я мучаюсь сомнениями – написать ей от себя или нет? Я очень хочу, чтобы всё было так, как он хочет, и одновременно, чтобы всё было правдой. И не знаю, возможно ли. Если честно, сама эта девочка меня не очень интересует, я хочу, чтобы было хорошо ему.

Мимо проходит мама девочки из угловой палаты, кажется, её зовут Кира, а девочку Даша Исаева. В знак солидарности мама побрилась наголо, и сейчас волосы отрастают смешным ёжиком. Мы коротко кивнули друг другу. Тут вообще мало разговаривают – слова как-то не очень приживаются в этом месте.

Я оглядываю желтоватые стены – я живу здесь. Мы живём. Иногда я вспоминаю, что у нас есть дом. Наша квартира. В которой сейчас чисто и пустынно. Раз в неделю туда заходит соседка, которой я оставила ключи, – просто проверять, всё ли в порядке. Всё всегда в порядке. Цветы давно перекочевали к ней. Спасибо Лидии Степановне за доброту.

Домой я вернусь без него. И стараюсь об этом не думать.

Что-то они долго болтают… Я осторожно стучу в дверь. Тихо.

Открываю.

Телефон валяется на полу. Он лежит на кровати навзничь, без сознания, простынно-белый. Из носа кровь. Датчики истерят прерывистой тахикардией, и больше никого нет.

Мгновение до… ДО… В глазах кипяток, сердце заколотилось адреналином. Жму кнопку, хватаю его за плечи, кричу:

– Нет, НЕТ!

Что? Сейчас? Вот уже СЕЙЧАС?!

Отпускаю. Толкаю дверь, снова кричу:

– М-Марта! Фёд-доров! Д-доктор Фёдоров?!

Они бегут. Они уже бегут…

Глава 6

Дмитрий пришёл домой, когда Данька уже спал, как часто бывало в последнее время. Марина об этом уже и не думала. Её ожидание конца мифически нескончаемого «проекта» как-то перемололось, растолклось и рассыпалось сверху будничной рутины, которая едва заметно изменилась. И не то чтобы нарочно, просто «я не смогу», «буду занят», «командировка», «работа» слышать надоело. Поэтому она научилась обходиться сама.

«Не сможешь забрать сына из больницы? Работа у тебя? Не вопрос, я заберу сама. Да, на такси, да с премии, которую мне выплатил добренький дядя-заказчик. Между прочим, в прошлом врач и со мной кокетничает, в отличие от тебя».

Это были диалого-монологи, которые она постоянно вела внутри себя. Внешне же всё было замечательно. Для мужа всегда был готов ужин, и в доме чисто-красиво. Только вот секс…

Если поначалу она придумывала всяческие уловки и ухищрения для того, чтобы близость случилась, то сейчас ей надоела игра в одни ворота. Ну не хочешь ты, да и бог с тобой, я тоже не хочу. Впервые в жизни она обзавелась вибратором, посмеялась и поплакала на тему «при живом-то муже», но игрушку далеко прятать не стала.

«Может, у него есть кто-нибудь? Задержки эти на работе, хотя с чего вдруг. У нас вроде всё хорошо всегда было. Секс куда-то подевался. Правда, и устаёт он сильно. Может, у него проблемы мужские? Но раньше ведь не было, да и обнимает-целует при встрече, всё рассказывает, как всегда». Мысли стайками проносились в голове.

– Дим. – Она смотрела как он поедает грибной суп.

– А? – Он поднял голову от тарелки. – Марусь, я, конечно, совсем козёл, но не могу я завтра отменить этот дурацкий митинг. А ты ведь знаешь, я ведущий архитектор…

– Знаю-знаю, – отмахнулась Марина, – я не об этом.

– А о чём? – Он посмотрел на неё заинтересованно.

– Гм… Тут вот такое дело, я даже не знаю, как спросить и как о таких вещах спрашивают, так что спрошу прямо – у тебя есть кто-нибудь?

Он замер, не донеся суп до рта.

– Что? – Опустил ложку обратно в тарелку. – Что ты имеешь в виду? В каком смысле?

– В смысле женщины, – она покраснела от собственного вопроса, – ну любовницы.

Он захохотал, едва не расплескав суп, и Марина не поняла, как этот смех интерпретировать.

– Три, – отсмеявшись сказал Дмитрий, – нет, четыре или пять. И со всеми развлекаюсь в перерывах между работой и домом.

Он разозлился. И обиделся.

– Дим, – она почувствовала себя виноватой, – ну послушай…

Ей хотелось объяснить, рассказать, что она не вдруг задала такой вопрос.

– Слушаю, – жёстко сказал он и выразительно посмотрел в глаза, – очень внимательно слушаю, Марина.

Полным именем он называл её, только если был зол всерьёз. И она поняла, что дальше говорить бессмысленно – только ссора разгорится, посыплются взаимные упрёки и обвинения.

Ей очень хотелось крикнуть: «Тогда почему ты не спишь со мной? Что не так? И если у тебя никого нет, то почему в последний год это случается так редко?!»

– Ладно, – она устало выдохнула, – я, кажется, глупость сморозила, не обижайся, доедай спокойно, я пойду умываться, завтра хотела встать пораньше, пирог Егоркин любимый испечь.

Он молчал.

– И у Даньки ушиб так и не прошёл, запишу его после соревнований к Егорову врачу. Просто чтобы ты знал, может быть, это будет сколько-то денег стоить, хотя обещали провести по ОМС. Спокойной ночи.

Она развернулась и вышла из кухни. Перед дверью в ванную остановилась, обернулась – увидела, как он тарелку вместе с недоеденным супом ставит в раковину и достаёт с верхней полки коньяк.

«Давай-давай, нажрись, как свинья!»

Когда она помылась и вышла, дверь в кухню была плотно закрыта, Марина отправилась в кровать. Легла, долго не могла согреться, ворочалась с боку на бок, невольно прислушиваясь к тому, что происходит в квартире, и ждала, когда Дима всё-таки придёт в постель, но, так и не дождавшись, уснула.

К середине апреля весна разошлась вовсю – синоптики наперебой говорили о небывалой, почти летней жаре. И все этому радовались. Правда, эти же синоптики прогнозировали к маю заморозки.

– Мам, а можно… – Егор подковылял на костылях и замялся.

– Да? – Марина не повернула головы, вымешивая желтки на крем-брюле. – Не могу оторваться. Говори.

– Можно я Гулю тоже позову? А то к Даньке Вероника придёт, а я…

– Замётано.

Егор ушёл звонить, а на кухню зашёл Дмитрий:

– Ну что, дорогая хозяюшка, как идут дела?

О прошлой ссоре они не разговаривали и не вспоминали. На следующий день он пришёл домой пораньше и вёл себя словно ничего не произошло.

Марина сначала тихо злилась, а потом рутинные повседневные дела разбавили эту злость, и она понемногу улеглась – жизнь вошла в привычную колею, разравнивая поверхность.

– Идут потихоньку, поставь шампанское в холодильник.

– Слушаюсь! – сказал он, шутливо козырнув.

Она не хотела гостей, но как-то было неловко – обещали собраться, отпраздновать Егоркино возвращение домой. И сегодня с самого утра Марина хлопотала по хозяйству, наготавливая блюда, как в ресторане.

Так часто бывает, когда общаешься с кем-то по инерции, – уже не знаешь зачем, уже не понимаешь о чём, но взять и перестать почему-то невозможно. Она жалела своего выходного.

«Можно было по городу погулять. Давно я не была на Петроградке».

– Данька, помоги мне с салатом. – Она увидела, что сын вошёл в кухню.

Он не горел энтузиазмом, но всё равно сказал:

– Ладно.

– Натри свёклу.

«Походить бы по Каменоостровскому, поболтать с Семёном…» Так, стоп!

Ей стало стыдно от собственных мыслей, и она попыталась отвлечься действиями, яростно вымешивая тесто.

«Чёрт бы их всех побрал!»

– Не хочу я лепить эти долбаные пирожки! Не-хо-чу! – сказала она вслух, глядя в окно.

– Мам… – Данила давно не видел её такой раздражённой.

Она и забыла, что он на кухне.

Обошлись без пирожков. Петровы опоздали на час, но Марина была этому только рада, она даже смогла немного отдохнуть.

Приехала темноволосая Гульбахор, и Егор светился, будто прожектор. Старший брат смотрел на него как «бывалый», подмигивал и говорил Веронике на ухо: «Вот малышня, да?»

«Хорошее у меня семейство, – Марина смотрела на них, чуть наклонив голову, – смешные такие».

Все сидели уже за сладким. На столе красовался старенький, но тем и ценный бабулин чайный сервиз с голубыми завитками и лёгкой позолотой. Хозяйка дома им очень дорожила, это было словно связь времён и поколений. Она знала, что сервиз этот купила бабушкина мама ещё до войны. И что многие гости, которых давно уже нет в живых, праздничными вечерами пили чай из этих чашек и ели пироги и ватрушки, торты и печенья из этих блюдец.

Разговор медленно перекочёвывал из одного угла стола к другому, то затихая, то возникая вновь, будто костёр на ветру.

– Да, вот! – Егор хлопнул себя по лбу, подтащил костыли и проковылял в детскую, вышел оттуда с железной звездой, в которой была ещё звезда. – Я же собрал! Гуля, смотри!

Она улыбалась чёрными глазами и кокетливыми ямочками.

– Я знала, что у тебя получится! Здорово! Быстро собрал?

– На следующий день, – слегка приврал Егор, – часа три сидел и потом понял. Получилось, как тогда у мамы, – вот так р-р-раз, и всё.

И он продемонстрировал, как две звезды одним движением разъединяются, а потом снова соединяются.

– Что там у вас такое получилось, как у мамы? – подал голос Татьянин муж, Костя. – Ну-ка, шкет, покажи.

С самого детства он их называл шкетами, это было привычно и не обидно.

– А вот смотри, дядь Кость, оп-па, – Егор продемонстрировал чудо, – а теперь попробуй ты.

– Ха! Да что тут пробовать? – Константин взял огромными руками две железяки и попытался их соединить – не тут-то было. – Гм…

Света посмотрела на него чуть брезгливо:

– Дай я.

Выхватила головоломку и тоже не справилась с нею.

– А наша мама с первого раза сложила, – простодушно объявил Егор, – вот так!

Марина смутилась:

– Просто повезло. Я и тогда говорила. Это была случайность.

Дмитрий улыбался, с гордостью глядя на жену:

– Просто у меня жена – гений!

Света как-то странно посмотрела на Диму, будто бы с обидой, и быстро отвернулась, замолчав.

За столом наступила неприятная тишина, и Марина смутно подумала, что, наверное, сделала что-то не то и не так.

– Свет… – она потянула подругу за рукав, – ты чего?

– Отстань! – буркнула та, но снова посмотрела на Диму.

Тот растерянно уткнулся взглядом в пол.

Света порывисто поднялась и толкнула Костю в плечо.

– Вставай.

– Что? – не поняла он, накладывая себе ещё кусок пирога.

– Вставай, – грубовато и зло сказала она, – нам домой пора! Вероника! – Она поискала глазами дочь, увидела, что та сидит рядом с Даней на кресле. – Хватит там обжиматься по углам, нам пора домой!

– Мама… – Девушка опешила и отодвинулась от Данилы.

– Свет, – тут же подхватила Марина, – да что ты, в самом деле. Из-за дурацкой звезды?

– Да прям! Просто поздно уже, а завтра…

– А завтра воскресенье, – Дима еле заметно пожал плечами, будто извиняясь, – оставайтесь ещё, некуда торопиться.

Светлана не смотрела ни на кого, кроме мужа:

– Мы на рынок с утра собирались. Костя!!

– Да что? – Он отставил тарелку в сторону, чуть покачнувшись, встал с дивана. – Что за срочность-то?

– Домой, – сказала она по-детски и кривила губки.

– Ох… – Вероника закатила глаза и вздохнула.

Костя тяжёлым медведем выбирался из-за стола. Света выпорхнула за ним и наконец посмотрела на подругу.

– Я правда совсем забыла, что мы на рынок собирались, уже давно было обговорено. Знаешь, пока мы приедем, пока то да сё…

– Конечно, – Марина делано улыбнулась, – я понимаю.

Петровы жили всего в одной станции метро, и было понятно, что «утренний рынок» – это наскоро состряпанный предлог. Неужели Светлану так задело то, что Марина собрала эту дурацкую головоломку сразу? Или то, что Егор так гордится своей матерью? Она не понимала этой странной выходки. И, разозлившись, была рада, что они уходят.

«Бред сивой кобылы».

Они скомкано распрощались в маленькой прихожей. Насупленная Вероника едва сдерживала негодование на мать, Косте явно было неловко, а Света нарочито радушно всех обняла, сказав огромное спасибо за вкусный и уютный вечер.

Данила даже не вышел прощаться и скрылся в детской, Егор со своей Гулей остались в гостиной.

– Дим? – Марина в недоумении посмотрела на мужа, когда за Петровыми закрылась дверь. – Ты хоть что-нибудь понял? Что это вообще за хрень?

– Понятия не имею, – он выкатил глаза, изображая полное удивление, – ну, знаешь, мало ли, что там у вас, у девочек, бывает – ПМС, не ПМС, ретроградный Меркурий или что ещё.

– Ну, знаешь, ты нас не равняй, – фыркнула она, – у меня вот почему-то не бывает ретроградных Меркуриев.

– Это тебе так кажется, – философски заметил он.

– Окей, – отрезала она и пошла на кухню.

Не хватало ещё им поссориться сегодня для полного комплекта.

На кухню зашёл Егор:

– Это же не из-за меня?

Марина сидела на своём любимом месте – на стуле между подоконником и столом – и вертела в руках большой винный бокал на тонкой ножке.

– Детёныш мой дорогой, – она кивнула сыну, – конечно, не из-за тебя, это у тёти Светы сегодня ретроградный Меркурий.

– Что у неё? – не понял Егор.

– Не важно, – отмахнулась она.

– Я за таблетками пришёл.

– Нога всё ещё болит? – Марина была рада переключиться.

– Ага, не сильно. И вторая тоже.

– Вторая? – не поняла она. – А вторая-то с чего?

– Доктор Овербах сказал, что нагрузка на другую ногу возрастает и работают непривычные мышцы.

– Ну раз доктор сказал… – Ей нравилось Егоркино восхищение врачом.

Дима тоже зашёл на кухню:

– Что, братцы-кролики, как насчёт поиграть в настолки? Монополия? Элиас? Сэт? Егор, спроси свою Гульбахор, будет ли она играть?

– Конечно будет! – Он подхватил костыли, и они вместе с отцом вышли.

Кстати, о докторе Овербахе. Пора Даньку записать, она помнила, что договорилась с сыном, что он сразу после соревнований отправляется к врачу, и не собиралась нарушать договорённость. И пока все готовились к игре, расчищая стол и выкладывая фишки, она достала его визитку, пошла в спальню и набрала номер.

Послышались гудки, и Марина быстро глянула на наручные часы – было ещё не поздно. Потом в трубке что-то клацнуло, и знакомый голос сказал:

– Здравствуйте, говорите.

– Иван Владиславович? Это Марина (она постеснялась назвать отчество), мама Егора Клеверова, которого выписали три дня назад. Вы дали мне свою визитку и сказали, что если…

– Что-то случилось?

Где-то там, «за кадром», слышался смех и чужие голоса.

– Вы извините, если я не вовремя. – Она подумала, что сегодня выходной и её звонок может оказаться некстати.

– С-сейчас, – через небольшую паузу наступила относительная тишина, – да, Марина?

Она начала говорить…

– Да, я помню, относительно старшего сына, всё в силе. Я вам перешлю номер телефона старшей медсестры отделения, где лежал Егор, её зовут Лидия Васильевна, она это ус…

Снова послышались громкие голоса и смех.

– Не дают мне спокойно поговорить, сейчас… Эй, народ, я выйду на минуту, – снова стало тихо, и он поднёс трубку к уху, – у нас тут как раз Семён в гостях. Празднуем день рождения его супруги.

«Супруги? – Что-то неприятно царапнуло внутри. – И кольца не было».

Но она мысленно вернулась в разговор.

– Да, так вот, обратитесь к Лидии Васильевне, – продолжил Овербах, – скажите, что от меня, и она всё устроит. Сначала МРТ, потом с результатами ко мне на приём. Посмотрим, в чём там дело.

– Спасибо вам огромное, доктор, как я всё-таки могу вас отблагодарить?

– Бросьте, даже не думайте, – и дальше почти скороговоркой, – всего доброго, Марина, мне пора. Жду вас с сыном на приём.

В трубке коротко загудело.

«Хм… женат». Марина задумчиво постучала смартфоном по краю подоконника, думая не о враче, а о Семёне. И они так накоротке с этим Овербахом.

– Это б-была так, реп-петиция, – говорит с тяжёлой одышкой из-за метастаз в лёгких, – не волнуйся, я ещё живой.

Меня трясёт. Буквально. Колотит крупной дрожью, и я не могу с этим справиться. Стараюсь и… не могу.

Сижу на кресле, опустив голову вниз, тру виски, лоб, шею. Пусть бы это была я, господи, пусть я.

– Щас, щас…

«Держись!» Я мысленно пытаюсь собраться в кучу. «Держись, чёрт возьми! Дыши. Просто дыши. Дыши за него, для него, пока ты можешь».

Даю себе минуту – не думать, просто чувствовать.

Небывалая августовская жара разлилась за больничным окном золотистой пыльной взвесью. Солнечные пятна вольготно разлеглись на полу и стенах, утверждая праздность наступающего вечера. И эта летняя яркость – будто насмешка смерти над жизнью. Или наоборот?

Как солнце смеет светить, если он умирает?

Я сажусь рядом с ним, беру за руку. Гляжу в мутноватые от лекарств зрачки.

– Я боюсь, – тихо шепчет он, – я так боюсь…

Сжимаю его руку:

– Я знаю милый, знаю. Я тоже. Я с тобой. Я буду с тобой.

– Не уходи. – Подбородок его дрожит.

– Ни за что. – Крепче сжимаю его ладонь, ложусь рядом и прислоняюсь головой к его виску.

– Она же завтра придёт? – Он говорит о завтрашнем визите, и я сомневаюсь, хочет ли он на самом деле её видеть.

– Ты можешь не встречаться с ней, если не хочешь.

– Я хочу.

Глава 7

Звонок застал её в середине новой таблицы, которую она выводила из новых данных, присланных сегодня, и разозлилась на себя за то, что не выключила на телефоне звук, как делала часто, когда работала.

Марина кинула взгляд на экран и закатила глаза к потолку. Свекровь Галина Ильинична звонила ей только тогда, когда не могла дозвониться сыну.

«Твоя мама не может до тебя дозвониться». – Она быстро написала сообщение мужу.

Звонок повторился. И ещё один.

– Здравствуйте. – В конце концов пришлось снять трубку.

– В чём дело? – с претензией сказала свекровь вместо приветствия. – Почему я до вас обоих дозвониться не могу?

– Может быть, потому, что мы оба работаем? – Марина не удержалась от ехидства.

– Очень смешно, – колко ответила Димина мать, – передай сыну, чтобы позвонил бабушке, она хотела поговорить.

– Да-да, конечно.

Престарелая Димина бабушка всегда относилась и к ней, и к их детям с теплотой, в отличие от его матери.

– Алё? – Марина не заметила, как на противоположном конце вдруг наступила тишина – свекровь отключилась без прощаний.

«Вот дрянь!» – она положила трубку и расстроилась – старая карга перебила её хорошее рабочее воодушевление.

На соревнования ехали все вместе.

– Даже не думай, – прошипела Марина довольно злобно, когда Дима сказал, что не знает, отпустят ли его с работы, – всё-таки в неурочное время, – мне наплевать, – внутри она кипела от злости, – даже если тебя уволят, ты поедешь, потому что если не поедешь – тебя уволю я. Он к этим соревнованиям полгода готовился. Он нервничает, и твоё присутствие для него большая поддержка, так что забудь про свои совещания. Данька и так скучает по тебе, всё спрашивает: «А сегодня папа пораньше?», «А сегодня?», «А сегодня?». Ты для него свет в окошке. Так что…

– Ладно, ладно, успокойся. – Дима был удивлён напором жены.

– И вообще… – Она хотела было сказать, что их брак начинает расползаться по швам, что секса не было уже давно и вместо пары они незаметно превратились в соседей, которые давно друг друга знают и отлично умеют уживаться, но и только.

– Что? – в вопросе прозвучал вызов.

– Ничего! – Она положила трубку.

Марина смотрела на своего старшего сына и не могла насмотреться.

«Господи, когда он успел так вырасти? Красивый какой!»

Он стоял на стартовой тумбе второй дорожки, подёргивая ногами, разминая руки перед заплывом. В тёмно-синей шапочке и плавательных шортах. Сейчас почему-то часто носили обтягивающие шорты по колено вместо коротких плавок.

Широкая спина и плечи, узкая талия, сильные накачанные ноги… Марина словила себя на странном, ранее незнакомом чувстве – ревности. Впервые она не столько поняла, сколько ощутила, что её маленький мальчик совсем не мальчик, а почти мужчина – весьма интересный и привлекательный для других женщин. И ей это не понравилось.

Она вспомнила последнее общение с семейством Петровых и внутренне поёжилась: «Хоть бы он уже обратил внимание на другую девушку, а не на эту тусклую Веронику».

Кстати, «тусклая» тоже была здесь. Когда они пришли, она вежливо поздоровалась и отсела вместе с подружкой чуть поодаль.

Данила ни на кого не смотрел, он слушал последние указания тренера – пижонистого деда с морщинистой шеей и полотенцем, переброшенным через плечо. Он был сосредоточен и напряжён.

Вольный стиль, длинные полтора километра.

Через минуту пловцы заняли исходные позиции, а ещё через секунду все одновременно оттолкнулись от тумбочек и прыгнули в воду.

Марине казалось, что она не просто видит, а чувствует каждое напряжение мышц, что она дышит синхронно с ним.

Дима и Егор орали в голос:

– Да-ня, да-вай! Да-ня, да-вай!

Минуты шли за минутами. Первые десять никто не обращал внимания на лидерство. Все спортсмены были подготовленные, и каждый жаждал победы. Вдоль бортиков ходили разные важные дядьки, наблюдая за юными пловцами, присматривая себе на будущее «звёзд».

Осталось минуты три. Марина чувствовала, что сын выдыхается.

«Давай, заинька, ещё чуть-чуть».

– Да-ня! Да-ня! – Она сама не заметила, как стала кричать вместе со всеми.

Определился лидер в красной шапочке, который шёл уверенными широкими гребками в двух дорожках от Данилы.

«Ещё чуть-чуть…»

Данька плыл вровень с соседом, деля третье-четвёртое место.

Осталось две дорожки… Теперь он был третьим.

– Да-вай! Да-вай! – Дима с Мариной поднялись с мест. Егор тоже встал, держась за костыли.

Переворот, толчок… два сильных гребка… и Данила выплыл чуть дальше соперника, став вторым.

Одна дорожка… Последние силы… Р-раз, р-р-раз…

Судья с секундомером стоял возле финишного бортика.

Р-р-раз…

Первым коснулся заветной черты парень в красной шапочке. Данила был вторым.

– Ура! Ура! Молодец! – кричали наперебой Марина, Дима и Егорка.

Уставший, запыхавшийся Данька обернулся к ним, снял очки и помахал рукой.

Краем глаза Марина заметила, как Ника послала ему воздушный поцелуй.

И когда Марина с Димой стояли возле вытирающегося сына в закулисье бассейна, ещё до награждения, к ним вместе с Данькиным тренером подошёл высокий мужчина лет сорока, моложавый, лысоватый, с аккуратно приклеенной улыбочкой:

– Здравствуйте, – он едва заметно склонил голову и весомо представился, – Овсянников. Михаил Павлович, представитель олимпийской сборной России. Вы родители Даниила Клеверова?

– Да, – кивнула Марина, чуть всполошившись, – а что?

– Очень хорошо, – он хрустнул пальцами, – как вы смотрите на то, чтобы ваш сын тренировался в сборной?

– Э-э-э-э… – Дмитрий растерялся, – нужно подумать, ему бы школу окончить…

– Вы не понимаете, – Михаил Павлович улыбнулся шире, – речь идёт об о-лим-пий-ской сборной Рос-си-и! И к тому же никто не собирается забирать вашего парня в рабство, давно уже не те времена. Он не только школу окончит, но и гарантированно в институт поступит, – он посмотрел на Даню, – а ты сам-то как думаешь? Мастера ты легко сделал и чуть-чуть не дотянул до норматива МСМК.

– А МСМК – это… – спросил Дмитрий.

– Мастер спорта международного класса, – быстро пояснил Даня.

– А тебе всего шестнадцать.

– Недавно исполнилось.

– Тем более!

К ним подошла Вероника.

– Данька, ура! Поздравляю, второе место – это супер! Правда же? – обратилась она к Марине.

Она обвила руками его шею и легко поцеловала в щёку.

Данила в ответ положил руку ей на талию.

– Супер, – кисло заметила Марина, глядя на их фривольные жесты.

«Точно переспали! Не хватало, чтобы эта девица залетела в шестнадцать лет». Она посмотрела на Диму, который как ни в чём не бывало глазел на счастливую пару подростков. «Кажется, ему вообще всё равно. Мог бы провести разъяснительную беседу с парнем на тему презервативов, что ли. Интересно, а Светка знает, что её девочка уже не девочка?» От этой мысли вдруг стало весело.

– Вот-вот, – подхватил Михаил Павлович, – надеюсь, юная леди, вы убедите молодого человека.

– Да я с радостью! – У Даньки засветились глаза, но он со смущением посмотрел на своего тренера.

– Всё нормально, Дань, так и бывает – растишь, воспитываешь, а потом оп-па – и твоя золотая рыбка уже плавает в олимпийском бассейне, – он устало сощурился, – но так и должно быть.

– Мы обязательно подумаем над этим, – Марина внимательно посмотрела на представителя сборной, который ей не понравился, – такие решения не принимаются за полчаса. Нам важно понимать все условия.

– Разумеется, – было видно, что Михаил Павлович был бы совсем не против получить согласие сейчас, – вы, главное, помните, что олимпийская команда – это путёвка в большую жизнь. Гм… во всех смыслах. Оставьте мне адрес электронной почты, я пришлю всю информацию.

Дмитрий похлопал по карманам в поисках визитки:

– А, нет, кажется, дома забыл.

Марина из сумочки достала свою.

– Вот.

– Отлично, – представитель сборной едва ли не облизнулся и обратился к Дане, – ну, талантливый молодой человек, я очень надеюсь в скором времени увидеть вас в наших рядах. У тебя большое будущее, парень! – Он перевёл взгляд на родителей. – Всего доброго, я вам напишу.

– Мам, – следующим днём Данила сидел на кухне напротив Марины, – это… как попасть в десятку со ста метров. О чём тут думать, вообще?

– Об учёбе, например. Институт тебя не интересует? – Она чуть постукивала пальцами по столу. – И к тому же этот скользкий Михаил Петрович, или как там его, ничего ещё не прислал.

– Я хочу в сборную! – отрезал сын. – Это мой шанс! Я же именно для этого из бассейна не вылажу! Мам…

– Успокойся, – она искоса на него глянула, – когда этот тип пришлёт обещанные условия, тогда и будем думать, сейчас-то чего?

Данила встал и подошёл к окну. Когда он поднимался со стула, то инстинктивно опёрся на одну ногу больше, чем на вторую. Марина это заметила и вспомнила про врача:

– Да, и кстати, не на завтра, а на послезавтра ты записан на МРТ, и ещё через два дня – к Овербаху. Это я так, исключительно случайно напоминаю тебе о нашей договорённости.

– Да блин! – ругнулся он. – Да что за… у меня ничего не болит, мам, я уже про ногу давно забыл, какой врач?

«Вот же гад, а!»

– Да-ни-ла, – сказала она по слогам, – до-ро-гой мой сын, мы, кажется, договаривались о том, что врать ты мне не будешь. Или ты думаешь, что у тебя мать совсем идиотка? Ты умело всё скрываешь и терпишь, честь тебе и хвала, но я знаю тебя уже целых шестнадцать лет с небольшим хвостиком, так что со мной эти игры не пройдут. Я свою часть договора выполнила. И отцу тоже ничего не рассказала, как ты и просил (что было чистой правдой). Теперь твоя очередь.

Марина встала и, не глядя на сына, вышла из кухни. Её колотил гнев.

Он остался стоять, молча глядя в окно.

– Дим… – Тем же вечером на той же кухне и за тем же столом Марина смотрела на мужа.

– А? – Он поднял голову от тарелки.

Целый день всё валилось из рук. К тому, что Егор теперь дома на постоянной основе, все постепенно привыкали, и он в том числе. Радость от выписки немного поутихла – начались обычные будни. Непривычный к домашнему обучению, он то и дело отвлекался от уроков и домашних заданий. Сидел в телефоне и порой капризничал, как маленький.

Разозлённая после разговора со старшим, она села за работу, но поняла, что толку никакого не будет сегодня. И к тому же она всё хотела поговорить с Димой насчёт нового предложения по работе, да всё никак не получалось – то одно, то другое. Семён один раз ей уже напомнил о том, что неплохо бы определиться. Да, неплохо бы.

И к тому же банальная куча бытовых дел валилась на неё комом. Нужно было съездить в Егорову художку поговорить с директором о дистанционной программе, которой, к слову, у них не было, отнести выписку из больницы в поликлинику, записаться на повторный осмотр. Потом чёртов этот представитель сборной… а муж пришёл домой в одиннадцатом часу.

Она смотрела, как он поглощает ужин, – безмятежный и довольный жизнью. И это показалось ей совершенно несправедливым.

– Когда закончится твой проект? – напрямую спросила она.

И увидела, как он напрягся.

– Марусь, ну мы же с тобой это обсуждали. – Дмитрий отложил ложку.

– Я устала, – к горлу вдруг подступили слёзы, – я правда устала.

– Ну что я могу сделать, – он чуть поморщился, – ты же знаешь…

– Я знаю, – отрезала Марина, – я всё знаю. Но не могу так больше.

«Если он сейчас меня не выслушает, разведусь к чёрту».

– Ты в курсе, что наш старший сын, э-э-э-э… живёт половой жизнью? – Она поставила руки в бока. – А?

– Погоди, – опешил он, – откуда ты знаешь? Он что, сам тебе…

– А ты видел, как они с этой вертихвосткой рыжей обнимаются?

– Да ладно, брось, ну это же ещё ни о чём не говорит. Обнимаются себе, и всё, – Дмитрий пытался её переубедить, – это же не значит…

– Значит, Дим, значит, – Марина была непреклонна, – когда у людей случается секс – они меняются. Я не знаю, как тебе это объяснить. Это просто заметно. То-то, я смотрю, Данька стал такой весь важный. В мире современного интернета я надеюсь, что парень в курсе, что такое предохранение, но, если бы родной отец объяснил подростку, что такое резинки и как ими пользоваться, было бы совсем хорошо.

– Марусь, ты уверена?

– Да, чёрт возьми! – Она повысила голос. – Поговори с ним, спроси у него, поучаствуй в его жизни! Гладить по голове раз в неделю по выходным и говорить, как ты их любишь, – это очень удобно. А их проблемами заниматься – это другое дело. Вот я и спрашиваю – когда закончится твой чёртов проект и ты станешь приходить домой вечером, а не ночью.

– Это же не каждый день… – Дима попытался оправдываться.

– Не каждый, но всё равно часто. И Семён мне предложил постоянную работу, а не быть контрактором, – выпалила Марина, – и летом планируется командировка в Японию.

– Надо же, сколько новостей… – показалось, что в его тоне сквозит лёгкий сарказм, – а что за условия?

– Хорошие условия, могу показать контракт… И денег в два раза больше, чем у Турчанского, это не считая проектных.

– Так чего не соглашаешься? – быстро спросил он.

– Хотела с тобой посоветоваться. Это тебе не маленькая аудиторская конторка, как сейчас, а большая компания. Носом крутить и баклуши бить, как у Турчанского, тут не получится.

– Но если денег в два раза больше…

– В два с половиной, – уточнила Марина.

– Так тем более! – Разговор снова перешёл в относительно мирное русло, и Дима взялся за вилку – доедать куриные котлетки с брокколи. – Соглашайся, а то засиделась ты в этой маленькой конторке.

– Вот и я так думаю, – она выдохнула, – и ещё…

– Да? – Он опять отложил вилку.

– Я хочу купить машину. В кредит.

– Интересное кино, – Дима наклонил голову, – зачем? Есть же одна.

– Это у тебя есть, – Марина снова рассердилась, – а самого тебя целыми днями нет, и мне надоело клянчить – отпросись, отвези… Если я соглашусь на новую работу, то кредит можно выплатить быстро, если покупать что-нибудь простое. «Део Матиз», например. Или «Ладу».

– И ты будешь ездить на «Ладе»? – Разговор снова стал колючим.

– Я и на «шестёрке» буду ездить, – спокойно ответила она, – мне нужна машина.

– Не хочу я быть домохозяйкою, хочу владычицей морскою, – пошутил Дима.

– Угу, – Марина легко согласилась, – и ещё собираюсь пойти в специальную автошколу для восстановления навыков вождения.

– Не хочу тебя расстраивать, – отозвался Дмитрий, – но их у тебя и нет.

Ему казалось, что она уже всё решила и спрашивает его мнение только для видимости.

– Вот поэтому и пойду. Я уже нашла.

– Ну что ж, как говорится, бог в помощь.

– Димка, – Марина посмотрела на него внимательно, – ты чего? Я думала, ты за меня порадуешься. Что с нами вообще?

– Что? – Он насторожился.

– Мы или молчим, или препираемся. Или просто дела решаем, как соседи.

Часы в гостиной коротко пробили половину двенадцатого. Они сидели напротив друг друга на маленькой хрущёвской кухоньке. Лампа мягко освещала его белые волосы, золотила ресницы. Из приоткрытой форточки пахло липкой новенькой листвой. Лето витало в воздухе обещаниями белых ночей – бесспорной достопримечательности их родного города.

Марина протянула руку через стол и коснулась его лица.

– Дим…

Ещё пару мгновений он смотрел на неё безучастно, а потом прижался к её ладошке, закрыл глаза. А когда открыл, лицо его изменилось – сейчас в нём было отчаяние и страдание.

– Не знаю, Маруська, не знаю… Ничего не знаю я.

Она подошла к нему, встала за спиной.

– Что случилось? Что? – погладила по голове, – ш-ш-ш… Всё будет хорошо.

Он оборачивается ко мне больными глазами:

– Я устал. Я так устал. Болит всё время.

– Я знаю, знаю, – обнимаю его обеими руками.

Худого, костлявого, любимого.

– Я хочу добавить, – он смотрит на капельницу, – нужно добавить.

– Спрошу у Марты, – я быстро встаю, – или у Фёдорова, если он есть.

– К чёрту медсестру, – зло шипит он, – и Фёдорова к чёрту. Ты слышишь меня? Слышишь? СЛЫШИШЬ?

Он поворачивается на бок и колотит кулаком по кровати, слабо и беспомощно, костяшки скользят по простыне.

Я пугаюсь его вспышки ярости, которой не видела уже давно.

– Отвези меня домой, отвези домой. До-мой. – Он начинает задыхаться.

Даже злость ему сейчас даётся трудно.

– Ш-ш-ш-ш… – я снова подсаживаюсь к нему на кровать, – ш-ш-ш-ш… Маленький мой, мой маленький, родной.

Целую его в гладкую кожу на макушке. Слёзы капают мимо на скомканную простыню.

– Я уже хочу умереть, – тихо шепчет он, обессилев, – всё равно этим закончится. Пусть уже поскорее. Пожалуйста, мам…

Я боюсь его смерти, я хочу его смерти.

Глава 8

Не слишком ранним утром, пока Егор дистанционно занимался с преподавателем, Марина выдохнула и набрала номер Семёна. Новая работа – это хорошо. Димка прав – и хоть конторка Турчанского была не совсем замшелой, но она там точно засиделась. Пора двигаться дальше.

– Я очень рад. – Голос Семёна действительно был оживленный, когда она рассказала о принятом решении.

– И… – она перескочила на другое, – сейчас работа несколько замедлилась, навалилось всего семейного.

– Я могу чем-то помочь? – чуть встревоженно.

– Семён…

«Он весь такой сладкий, что дальше некуда. И женатый. И вообще…»

Она внутренне вспыхнула, отмечая собственные странные мысли, но вслух сказала другое:

– Да нет, всё решаемо. Спасибо.

– Хорошо. – Он понял, что ей не хочется об этом говорить.

– Расскажите – что дальше?

– Если коротко, то вы увольняетесь, с отработкой или без, и, если хотите, я всё-таки могу поговорить с вашим начальником. А потом приезжаете к нам в офис, оформляетесь и работаете. – Конкретно и по-деловому.

– Спасибо, с Турчанским я поговорю сама.

– Хорошо, – быстро откликнулся он, – да, и если есть что-то важное, то лучше обсуждать «на берегу».

Один пункт точно был важным:

– Скажите, возможно ли работать дистанционно или необходимо всё время…

– Возможно, но в офисе тоже появляться стоит время от времени, хотя самое главное, чтобы работа была сделана вовремя и хорошего качества, а в этом я уже не сомневаюсь. Вашим непосредственным начальником буду я. Нагрузка приличная – поработать придётся. И проекты будут попадаться разные. У вас всё больше японцы, так как с ними мы сейчас расширяем наши связи. Что ещё… зарплата разбита на две части. Плюс премии, по окончании проектов. Время от времени – командировки. Например, как летом в Японию. Что ещё… не буду вам рассказывать сказки о том, что у нас дружный сплочённый коллектив, это не так. Отъявленных гадов нет, но люди со странностями встречаются, включая меня.

– Вас? – удивилась она.

– Если вы успели заметить, я педант придирчивый. – Семён усмехнулся.

– Это мне как раз подходит, – невольно усмехнулась она в ответ, – если успели заметить вы – я тоже дотошная.

– Значит, в этом мы отлично совпадаем.

– Как только поговорю с Турчанским, сообщу, нужно ли мне отрабатывать и сколько, – суховато сказала она.

– Хорошо, держите меня в курсе. Отличного вам дня, Марина.

– И вам, – едва успела произнести она, прежде чем услышала в трубке гудки.

Она вдруг разозлилась на него, а потом на себя – и не знала за что и на что. К глазам подступили нежданные слёзы.

«Детский сад какой-то! Или ПМС. Или моему браку пришёл конец».

Перед глазами возник его образ – яркие карие глаза, глядящие на неё тепло и с улыбкой, высокие восточные скулы, руки с длинными пальцами и безупречно короткими ногтями.

«Иди ты к чёрту!» Она едва не сказала этого вслух и быстро пошла на кухню. За таблицы садиться сегодня не хотелось. И она уже жалела, что согласилась на эту работу.

На кухне достала из холодильника продукты для пирога, разбила в миску три яйца и стала яростно их взбивать.

День за окном затягивался серыми неуютными тучами. Плотно и неотвратимо.

Она взяла телефон и написала мужу: «Приходи сегодня пораньше».

И следующей СМС-кой: «Пожалуйста».

Ответ пришёл, когда день подбирался к вечеру и они с Данькой уже ехали на МРТ:

«Извини, Марусь, сегодня никак. Завтра – обязательно».

«Тьфу!» Она сунула мобильник в сумку, выдохнула и обратилась к сыну:

– Знаешь что, Данила, давай-ка ты поправь своё настроение, потому что видеть кислое лицо и терпеть молчание мне изрядно надоело.

– Не терпи, – огрызнулся он.

– А ты не веди себя как капризный ребёнок, – парировала она, – ничего плохого тебе никто не хочет и не делает.

– Михаил Павлович прислал что-нибудь? – уже спокойнее спросил сын.

– Нет. – Марина вспомнила, что со вчерашнего вечера в почту не заглядывала. Да и ладно. Это никуда не денется.

В исследовательском центре уже после процедуры, которую Данька перенёс стоически в здоровой шумной трубе, лаборант отдавала им диск с записанным исследованием:

– Подробное описание я отправлю доктору Овербаху, и оно уже будет у него, когда вы придёте на приём.

– Понятно, – Марина отдала диск сыну, – а сейчас… можно ли что-то навскидку сказать сейчас?

– Я всего лишь техник, – молоденькая девушка улыбнулась, – пусть выводы делает врач. Вы на какое число записаны?

– Через два дня, на четверг на пятнадцать тридцать. Клеверов Даниил.

– Да-да, смотрю… – барышня уставилась в компьютер, – четверг двадцать второе… о! Хорошо, что я у вас спросила! Я бы всё равно стала звонить.

– Что-то не так? – заволновалась Марина.

– Доктор отменил все записи на четверг и пятницу, у него срочные операции в другой клинике. Просил переписать всех на как можно раньше. А поскольку вы почти первая, то есть время почти через неделю.

Марина расстроилась. Она думала с этим со всем разобраться как можно быстрее. Данька же не скрывал улыбки:

– Мам, может, ну его?

Она даже не стала ничего отвечать, а обратилась к девушке:

– Любое время подойдёт. Лишь бы раньше.

– Гм… третье мая? Или девять утра, или двенадцать пятнадцать.

– Но это больше чем через неделю. – Марина начинала раздражаться.

– Поэтому я и сказала «почти». К сожалению, раньше ничего нет – там же первое мая. Запись очень плотная. – На молодом лице действительно было написано сожаление.

– Хорошо, тогда на третье, – отрезала Марина.

– Девять или…

– Двенадцать пятнадцать. – Она помнила время.

Обратно вагон метро уже был набит битком – они как раз попали в час пик.

«Всё, завтра буду смотреть машины и узнавать насчёт кредита. Надоело париться в этой душегубке».

Дмитрий пришёл в начале одиннадцатого. Марина даже не вышла его встречать, хотя у них это было заведено.

«Ничего, обойдётся. Пусть скажет спасибо, что ужин приготовлен». Её неприятно удивили собственные мысли. Раньше она о муже так никогда не думала, но сейчас отмахнулась – не до этого.

Весь вечер она занималась сыновьями – поговорила с Даней, успокоила Егора, расстроившегося из-за сморозившей ерунду Гули. Помогла одному с английским, второму с русским, потом отправила их спать и села наконец за работу, но через пятнадцать минут отложила – сил было на донышке. Она открыла книжку Касудзо и утонула в тексте, краем уха слыша, как зашумела вода в ванной, открылся холодильник, зажужжала и пиликнула микроволновка, застучали столовые приборы по тарелке.

«И отлично». Перестав отвлекаться на внешние шумы, она сосредоточилась на тексте – у автора герой шёл через метель, продирался сквозь вьюгу, сбивался с пути и замерзал. Шёл к призрачной цели в надежде найти девушку, которую никогда не видел. Но любил.

Это было написано так, что комок подкатывал к горлу. Человек шёл сквозь холод и ветер, держась за свою веру. По этой вере, будто по зыбкому канату, он выходил к свету сквозь сомнения и тьму. И это волей-неволей заставляло её возвращаться к своей жизни, смотреть на неё прямо и открыто. Это было невероятно сложно – хотелось отвлечься, сорваться и срочно начать что-то делать, неважно что именно, – печь пирог, готовить суп, что угодно, просто чтобы не оставаться наедине с этими мыслями. Но она себя остановила.

«Во что я верю? Куда иду? И зачем? Я там, где я хочу? С тем, с кем хочу? И вообще… хочу-то я чего?»

Она поставила локти на стол, опустила голову в ладони, закрыла глаза.

Ответы, как оловянные солдатики, выстраивались в ряд на плацу.

«Хочу, чтобы мальчишки были здоровы и чтобы каждый из них нашёл свой путь в жизни. Хочу… работу свою хочу, и читать на японском, и летом в Токио. Хочу машину хорошо водить… И… карие глаза, лысый, руки его, голос… Так, стоп… – Стало жарко, она подавилась слишком большим глотком воздуха и закашлялась. – Вот идиотка!»

Порывисто встала, пошла на кухню. Увидела там Диму, удивилась, потом вспомнила, что слышала, как он пришёл.

На столе стояла тарелка с наскоро порезанными кусками сыра, откусанное яблоко, бутылка с «Пино» и большой бокал на высокой ножке. В мойка – грязная тарелка. Вероятно, он уже поел и обзавёлся десертом в виде вина и сыра.

– И мне плесни. – Она достала из кухонного ящика бокал-близнец.

Дмитрий молча налил ей чуть меньше половины.

Марина схватила тонкую ножку и в несколько больших глотков всё выпила.

– Ого! Случилось что-нибудь? – Он удивился такому энтузиазму его обычно малопьющей жены.

– Налей ещё. – Она на него не смотрела.

В животе потеплело. Марина почувствовала, как алкоголь разбегается по организму, отдаваясь зыбким жаром в ладонях и дыхании.

От второго бокала веки налились тяжестью и стало уютно в плечах, будто она накинула тонкий пуховый платок.

Из третьего бокала она сделал глоток и остановилась: «Хватит, а то будет плохо». Вино вдруг перестало быть вкусным.

– Марусь, – он робко посмотрел на нее с непониманием, – случилось что-то?

Марина смотрела не него сверху вниз. Он сидел – она стояла. Ей неожиданно приятно было оказаться выше.

«Чёрт, а он ведь даже понятия не имеет, что мы с Данилой ходили сначала к врачихе в поликлинику, сейчас вот на МРТ и пойдём к Овербаху. Я ему не рассказала, как и обещала Даньке. А сам он так и не заметил, что его старший сын хромает уже несколько недель».

Только сейчас она поняла, что ничего ему не сказала. И эта мысль не вызвала злости или возмущения – только удивление. Она просто смотрела на него, как на чужого, – спокойно и отстранённо, будто бы не понимая, что этот человек делает в её доме.

«Как так могло случиться враз? Как?»

– Ничего, – она попробовала улыбнуться, – просто очень захотелось выпить. Иди, ложись. Я над таблицей ещё посижу.

Опьянения она не чувствовала, просто враз стало легче – гранитная тяжесть сегодняшнего дня провалилась сквозь все этажи и легла в землю.

Марина вернулась, уютно устроилась на диване, открыла свой киндл и снова упала в текст.

– Марусь… – Дима легко коснулся её плеча.

– Что? – Она обернулась, недоумевая: зачем он здесь? Что ему нужно?

– Я соскучился. – Он мягко обнял её за шею, погладил по подбородку, спускаясь ладонью ниже к груди.

Марина вздрогнула и отстранилась.

– Дим, я устала зверски.

– Маруська, – он присел на корточки рядом с ней, глаза его искрились, – может, разгоним твою усталость? Ну, скажем, нежным массажем? Я жу-утко соскучился.

Вспыхнув злостью, она захотела сказать: «А пару месяцев назад или пару недель, а? Где ты был?»

Но она просто спокойно посмотрела на него:

– Извини, дорогой, но не сегодня.

Марина смотрела в маленький экран, злясь на то, что её прервали, краем уха услышала, как он вышел из комнаты и закрыл дверь.

Она не обернулась.

Я быстро принимаю душ, пока он спит. Дверь в ванную приоткрыта на всякий случай. Мою голову – волосы максимально короткие, так удобнее; я выгляжу как и все родственники раковых больных – нечёсаные, одетые в то, что не маркое и поудобней, бледны, без косметики, с синяками под глазами от постоянного недосыпа. Я так устала от его болезни.

Каждый раз ты опускаешься на ступеньку ниже. И каждый раз находишь там новые подтверждения того, что это твоя новая реальность и тебе придётся через это проходить. И разумеется, никто не спрашивает, хочешь ты того или нет. Никто этого не хочет.

Жизнь меняется необратимо. И в лексиконе появляются новые слова: протокол EUROMOS, по которому предполагается шесть доз химии до и двенадцать после операции. Ты начинаешь понимать, что такое цисплатин, доксирубицин и выскокодозный метотрексат. Ты слышишь слова «промывка катетера», «защелачивание крови». Обычные люди об этом не знают ровным счётом ничего. Это отдельный мир, вывернутый наизнанку, спрятанный, распиханный по карманам больниц и хосписов. Мир онкобольных и их родных. И пока он не заболел, я и не предполагала, какой этот мир странный и безграничный!

Его никогда не рвало в день капельницы – всегда на следующий, до колик, до судорог, до едкой горькой желчи. И никакие противорвотные не помогали.

Я прованивала насквозь его рвотой. Он терял сознание, обессиливая от спазмов, когда и желчь уже заканчивалась. Он не мог ни есть, ни пить, и тогда ему вводили питательную жидкость внутривенно.

Мы лежали вместе на узкой больничной койке на одного, оба зная, что завтра его будет выворачивать наизнанку. Он пытался дремать, набираясь сил перед следующим днём, а я смотрела, как медленно, по капле льётся в его тело спасительный и ненавистный цисплатин.

Рак забирает тебя в свой мир, всасывает, будто гигантский пылесос, и захлопывает дверь в тот, другой, который был «до». И теперь ты уже не знаешь, какой из этих миров настоящий, потому что тебе кажется, что оба одновременно они существовать не могут.

В конце апреля мело, будто в феврале. Стёкла подрагивали от порывов ветра. Снег крупными пушистыми хлопьями летел с небес, завораживая время и пространство своим танцем.

«Почти как у Касудзо».

Марина стояла возле подоконника в кухне с кофейной чашкой в руке и думала о том, что ещё одну чашку назад она собиралась позвонить Семёну и спросить насчёт денег на машину, но не решалась.

Вчера она записалась на курс для водителей, восстанавливающих навыки вождения. Дима хоть и съехидничал, но сказал горькую правду – после получения прав она не сидела за рулём ни дня, так что восстанавливать было нечего.

Ей даже не хотелось обсуждать с ним покупку машины, хотя с кем ещё это обсуждать? Можно было бы с Костей, Светкиным мужем. А, кстати, неплохая идея, Костик отлично разбирался в автомобилях и помогал им с покупкой каждый раз. И всегда удачно. Только, наверное, будет странно, если она позвонит Косте напрямую. Обычно этим всегда занимался муж.

«Я говорю так, как будто бы мы развелись».

Она взяла в руки телефон, повертела, допила кофе, снова посмотрела в окно, потом снова на телефон. Прислушалась к тому, как пожилая учительница русского языка устало втолковывает Егору правила деепричастных оборотов. Марина подумала о том, что может сварить ещё кофе, и тут же себя одёрнула… «Ну, хватит!» Она нашла в списке номер Семёна и нажала кнопку вызова.

Через семь гудков, когда она уже готова была дать отбой, он взял:

– Да?

Марине показалось, что голос с хрипотцой, будто спросонья.

– Э-э-э… я не вовремя?

Она посмотрела на часы – почти половина одиннадцатого утра, вполне рабочее время.

– Что-то срочное?

– Гм… нет. – Она растерялась.

В трубке повисла вязкая тишина, через которую послышался отдалённый девичий голос: «Пап… мама просила…»

Снова стало глухо – вероятно, он закрыл микрофон. И через секунду:

– Марина, если дело не срочное, я могу вам перезвонить через час?

– Да-да.

«Папа? У него есть дочь?»

– Лучше даже через полтора. – Кажется, он что-то прикидывал в уме.

– Хорошо.

– До свидания. – Он отключился.

«Хм…»

Она села, прислонилась к стене и поставила пятки на стул рядом. За окном плясал снег. «Берёза вон какая вымахала». Она смотрела на прибелённую верхушку выше их четвёртого этажа. А при бабуле это было крохотное деревце, почти кустик. Услышала, как часовой маятник, качнувшись, бухнул половину часа, глотнула остатки остывшего кофе, встала и пошла заниматься своими делами, стараясь ни о чём не думать, какая-то странная тревожность поселилась внутри – нужно было просто дождаться его звонка.

Взялась было за работу, но мысли разбегались в разные стороны. Она позвонила в автошколу и узнала, обязательно ли иметь собственную машину для того, чтобы ездить с инструктором, оказалось, что нет, и она записалась на первый пробный урок. Потом поставила варить мясо для супа, почистила овощи, поглядывая на часы, постучалась к Егорке, убедилась, что вместо уроков он гоняет балду, и на час отключила модем. Снова пришла на кухню и увидела, как за окном растаял недавний неожиданный снег.

«Постричься хочу. Коротко, – мысль была внезапной. – Да, стильную какую-нибудь стрижку. Чего эти патлы жалеть?»

Она взяла в руку прядь – волосы у Марины были тонкие, редковатые. Она стригла каре до плеч, наверное, с института. И последние лет пять ходила к парикмахерше недалеко от дома, которая, молча работая ножницами, делала ей одну и ту же причёску из года в год.

Задумавшись, она вздрогнула, когда зазвонил мобильник.

– Здравствуйте, Марина.

Она невольно глянула на циферблат на запястье – прошло ровно полтора часа, как он и обещал.

– Семён, если я не вовремя… – затараторила она.

– Не волнуйтесь, рассказывайте.

Она действительно длинно выдохнула.

– Могу ли я получить в счёт будущей зарплаты аванс? Если это преждевременно или…

– А могу я узнать, сколько вам нужно денег и на что? – по-деловому спрашивал он.

– Я хочу купить машину в кредит, но просто так мне кредит, скорее всего, не дадут. – Она заметно нервничала, потому что ещё никогда и ни у кого не одалживала значительных сумм.

– Машина – дело хорошее, – он размышлял, – конечно, всё возможно, но такие вещи быстро и по телефону не решаются. Предлагаю встретиться и всё обсудить.

– Хорошо, когда это возможно?

Они договорились увидеться через день.

Вечером, когда слякотные сумерки спустились на город, Дима неожиданно оказался дома около восьми и с букетом в руках.

– Да что ты говоришь? – съехидничала Марина. – Это по какому поводу? Дня рождения вроде ни у кого не намечается.

– Что же я, по-твоему, любимой жене цветы не могу подарить? – Он старался быть весёлым. – На-ка, поставь в вазу.

Она приняла цветы, и тут же пришёл Данька с тренировки, глянул на отца и на букет:

– Ого! А по какому поводу?

Марина захохотала.

– Да что вы, в самом деле! – вспылил Дмитрий. – Я разве не могу просто маме цветы купить?

– Ну да… – Он не обратил внимания на реплику отца, разделся и, чуть подхрамывая, пошёл в комнату.

– Данила, – Дима смотрел ему в спину, – ты хромаешь или мне мерещится?

Если у Данилы не хватало сил имитировать бодрую походку, значит, болело сильно.

«Господи, когда уже мы до этого Овербаха доберёмся? Если он и сейчас отменится, то пойдём к кому угодно. Сколько можно это всё продолжать?»

– Мерещится, – буркнул сын, – кстати, мам, а Михаил Павлович ничего не прислал?

– С утра ничего не было, но я вечером не смотрела, – честно ответила она.

– Посмотри, пожалуйста. – Даня был не в духе.

– Хорошо. Что случилось? – Марина встревожилась.

– Плохо потренировался. Много уроков. Устал. Хочу спать, – монотонно проговорил он.

– Ладно, иди мой руки и ужинать. – Она так и стояла с букетом, не зная, куда его деть.

– Я не голодный, – он уже открыл дверь в детскую, – не заставляй меня.

Навстречу из комнаты вышел Егор, посмотрел на родителей, на цветы.

– О! Вы идёте в гости?

Марина зло посмотрела на Диму. Ей хотелось треснуть его этим веником по башке. Кто виноват в том, что дети воспринимают букет как что-то или «по поводу», или «для другого»?

Дмитрий, раздражённо, не глядя на сына:

– Нет, не идём!

– Я просто спросил, – справедливо обиделся Егор.

– Отличное начало вечера! – Марина пошла за вазой, хоть ей и хотелось выбросить ни в чём не повинные цветы в мусорное ведро.

Он медленно открывает глаза.

– Да? – Я тоже открываю, потому что вздремнула, свернувшись в кресле.

– Я иногда думаю… – Он чуть поворачивается ко мне и замолкает.

Я чувствую его запах изо рта и от больного тела, я давно уже привыкла и притерпелась.

– Да?

– Может, нужно было сразу умереть, – он говорит серьёзно, – чтобы не было этого всего.

Я помогаю ему сесть, подтыкаю подушки и чуть отодвигаюсь, слушая.

Он по давнишней привычке подтаскивает костлявое колено к подбородку.

– Было же и хорошее, – я вспоминаю, – мы ездили на море.

– Ага. – Он чуть морщится.

– И тогда всем было хорошо.

Смотрит, смотрит на меня.

– Он скоро приедет?

– Написал, что на следующей неделе.

– Хм… – саркастический смешок, – может, до следующей недели я и доживу.

– Доживи.

Глава 9

«Пара-па-пам-пам-пам, пара-па-пам-пам-пам-парампампам».

Марина шла по полуденному Невскому, затянутому тучами по самый шпиль, и напевала. Очень непривычно ветер холодил оголённую шею и уши – и это было приятно и странно. Стрижка называлась пикси, и так коротко она не стриглась никогда. Впервые в жизни она пошла стричься не в соседнюю парикмахерскую, а в приличный дорогой салон. Стрижка стоила целое состояние, но оно того действительно стоило.

Невысокая танкетка, узкие тёмно-синие брюки, кремовый топ грубой ткани, пиджак до бёдер и хлопковый полосатый шарф, делающий яркий акцент. Новая причёска шла ей невероятно!

Глядя на своё отражение в витринных стёклах, она себе подмигнула: «А кажется, я немного скинула, да?» Во всяком случае, те брюки, которые сейчас были на ней, сидели отлично, хотя достала она их из «похудательных» запасов.

Семёна она увидела, как только вошла в зал ресторана, он смотрел на вход, но мимо неё.

«Не узнал». Это её развеселило. Марина подошла вплотную к столику и серьёзно и в то же время чуть кокетливо сказала:

– Прошу прощения, тут не занято? Можно ли…

– Ох… – он растерянно вскочил, – это я прошу прощения… Марина, как же вам к лицу новый образ!

Она страшно смутилась, не ожидая такого откровенного восхищения.

«Он женат, и у него есть дочь, ты помнишь, да?»

– Что-то захотелось перемен.

– Чудесные перемены!

Он пододвинул ей стул. Оба сели и замолчали.

Напряжение витало в воздухе, уплотняясь. К ним подошёл официант, и оба выдохнули.

Семён глотнул воды и заговорил о деле:

– Расскажите чуть подробнее – вы уже выбрали машину? Как давно водите?

Марина рассказала всё как есть – и про то, что она не водит, и про то, что записалась в специальную автошколу, и про то, что хочет что-нибудь простое и дешёвое, чтобы было не жалко разбить.

Он не перебивал, слушал внимательно, а когда она закончила, поразмышлял с минуту и выдал:

– Машину стоит брать не дешёвую, а безопасную, не обязательно дорогую, но обязательно надёжную. И уж, конечно, не «шестёрку». Подержанный «форд» сгодится, и то не каждый. Есть и другие варианты. Гм… Дальше. Марина, вы не отказывайтесь сразу, но подумайте о том, чтобы взять беспроцентный кредит в компании, а не в банке.

– Ой, нет, – быстро выпалила она.

Его ясные карие глаза смотрели внимательно, по внешним краям разбегалась сеть небольших морщин, что придавало его лицу выразительность и шарм.

Гладко выбрит, свежая рубашка в мелкую клетку в тёплом бежево-горчичном тоне, штаны без стрелок и твидовый пиджак, который сейчас висел на вешалке, стоящей недалеко от столика. И руки… Марина посмотрела на его руки – не слишком длинные, ровные пальцы с чуть проступающими венами на кистях и запястьях и аккуратными лунками ногтей овальной формы. Ей нравились его жесты – точные, чуть порывистые, уверенного в себе человека.

– Так вот, – продолжил Семён, будто бы и не слышал её отказа, – ключевая история займа у компании – это кредит без процентов с возможностью регулировать выплаты. Если, скажем, в этом месяце вы не можете погасить ту сумму, которую изначально запланировали, то вы переносите часть платежа на следующий месяц или делаете рефинансирование на более длительный срок с меньшим ежемесячным платежом. Но, разумеется, всё должно быть прозрачно.

– Очень выгодно, – согласилась она, – но зачем это компании? Для компании условия не очень выгодные.

– Очень, если смотреть на долгосрочную перспективу. Во-первых, чем благополучнее и счастливее сотрудник, тем лучше он будет работать. У нас очень мало так называемой текучки, потому что наша компания действительно заботится о своих работниках, во-вторых, такой работник – лояльный работник, а значит, подходит к работе не формально, а с душой. Очень просто, Марина, если хочешь получить что-то хорошее, будь готов дать что-то хорошее. И это работает. – Он откинулся на спинку стула.

– Знаете…

– Знаю, – он неожиданно хохотнул, – вам всюду мерещатся подвохи, да? Вам кажется, что тут не может обойтись без какой-то ловушки.

– Семён, – она тоже почти рассмеялась, – и как вам удаётся читать меня как открытую книгу?

– Да бросьте, Марина, всё слишком очевидно. Да. И в случае, если вы захотите уволиться, чего, разумеется, делать не стоит, но мало ли какие в жизни бывают обстоятельства. Так вот – в этом случае компания не потребует возмещения всего долга сразу, а заключит с вами договор на рассрочку платежей. И если вы уж совсем откажетесь их оплачивать, тогда суд и всякие неприятные тяжбы, но то же самое будет и с банком, просто на более жёстких условиях. И ещё, разумеется, с выплатой банковского «интереса». – Говорил он вполне убедительно.

– Могу я подумать? – Условия были действительно очень соблазнительными, но что-то её останавливало.

– Разумеется. – Он нисколько не расстроился.

Принесли еду. Марина заказала довольно скромно – салат и жюльен, время было дневное, а Семён что-то более существенное – суп и приличную порцию мясного рагу.

– Хм… – она тыкала вилкой овощи, – в этот салат хорошо добавить свежей клубники и орехи. Кешью или кедровых.

– Клубники? – Он поднял голову от супа.

– Ага, – она снова подцепила пару овощей, – если бы я не была финансовым аналитиком, то, наверное, стала бы поваром. Я очень люблю готовить. Или кондитером.

– Марина, вы человек многих талантов, – он быстро расправился с супом и отодвинул пустую тарелку, – хотел бы я однажды попробовать приготовленный вами салат с клубникой.

Похоже, он не просто флиртовал, а говорил именно то, что хотел, это чувствовалось. И Марина опускала глаза, смущаясь, как нецелованная пятиклашка. И злилась. «Какого чёрта! У него же семья!» Ей вспомнился детский голосок, говорящий в трубку: «Папа, а мама просила». Или что-то в этом духе. Значит, там и мама была неподалёку. И ей вдруг стало неприятно. От его восторгов и комплиментов, от его «выгодных предложений». Он показался ей банальным бабником, крутящим романы с любой доступной девицей за спиной у жены. Фу…

Аппетит пропал совершенно. День вдруг поскучнел. Настроение резко накренилось вниз и катилось с горки в вязкое ощущение «бабы, с которой можно замутить». Она отставила тарелку, залпом выпила стакан воды и уставилась в дверной косяк напротив.

– И кстати, по поводу автомобиля, – Семён доедал рагу и махнул официанту, – сам я так себе автомеханик, но у меня есть очень хороший знакомый, который… – Он заметил, что она смотрит мимо него. – Марина, вы…

А ей показалось, что она проваливается в топкое болото. Она смотрела в его карие глаза, и казалось, что ещё чуть-чуть – и не выбраться. Всё-таки он был невероятно обаятелен в своей заботе и вёл себя как свободный человек с понравившейся женщиной, но она знала, что это не так. А он не знал, что она знает.

«У тебя тоже, вообще-то, семья, – с горьким смешком напомнила она себе, – муж и двое детей, так, на секундочку, помнишь, а? И ещё к тому же он твой без пяти минут начальник».

Она сжала зубы, выдохнула и встала:

– Семён, спасибо большое за обед, но я, пожалуй, пойду. Мне пора. И, знаете, не нужно никакого кредита от компании, и работы тоже не нужно. Простите меня, я погорячилась, когда вы предложили мне должность. Я не справлюсь. Это слишком. Я ещё ничего не успела сказать Турчанскому, извините, что обнадёжила вас…

Мир опустел до тусклых сумерек. Ей всё показалось каким-то никчемным и пустым, пластиковым и ненастоящим.

Он мгновенно посерьёзнел. И тоже встал. Официант, стоящий неподалёку, посмотрел на них искоса.

– Погодите… – Он проглотил кусок и отставил тарелку в сторону.

– Я пойду.

– Погодите… – он чуть повысил голос, выставив вперёд руку, как бы придерживая её и официанту, – счёт! – Тот подскочил, Семён отдал ему банковскую карту. – Пожалуйста, сделайте быстро, я отблагодарю, – снова к ней, – Марина, погодите… что случилось?

Ей хотелось сбежать. И как можно быстрее, потому что казалось, что если она этого не сделает прямо сейчас, то вляпается в его ловко расставленные сети по самые уши.

Он невольно сделал шаг в сторону и таким образом заблокировал для неё выход.

Она молчала.

Официант принёс счёт и карточку, Семён всучил парню пару купюр.

– Марина… – одной рукой он подхватил пиджак, а второй бережно взял её за локоть, – не сбегайте так, что случилось за эти несколько минут?

Она продолжала молчать.

– Давайте выйдем.

На улице было прохладно. Петербург серой сырой стеной прислонился к их спинам. Они проходили мимо величественного Казанского, и Марина мельком отметила, что Семён выше неё совсем ненамного, примерно на полголовы.

– Так всё-таки что случилось? – Сейчас он говорил спокойнее.

– Наверное, ничего такого, – слова давались ей с трудом, – просто вы так добры, так… а-а, чёрт… – она остановилась, – Семён, мне сложно ходить вокруг да около, и, может быть, я сейчас скажу несусветную глупость, но мне кажется, что вы флиртуете, что я вам нравлюсь. – Она чуть обернулась к нему и выпалила это на одном дыхании.

Он тоже остановился, посмотрел на неё открыто.

– Да, Марина, это так, вы мне нравитесь. Разве это плохо?

Его карие глаза улыбались, но говорил он серьёзно.

Ей была непривычна такая прямота.

– Я знаю, что вы женаты, – она склонила голову, дескать, что ты на это скажешь, – и, кажется, у вас есть ребёнок.

– Трое, – со смешком ответил он, – трое, Марин, и все девчонки.

– Ох… – невольно вырвалось у неё.

– Одна краше другой, – он усмехнулся, развернулся по ходу движения, сделал пару шагов, – пойдёмте. И более того, Марина, я уже дед, у меня есть две очаровательные внучки. Младшенькой вот год исполнился. А старшей пять, и зовут её Марина, как и вас.

– Что?! – удивилась она.

Он говорил это так легко и весело, что и её драматичность дала трещину.

– Я же сказал вам когда-то, что в моей биографии много интересного, помните? – Он посмотрел на хмурое небо. – Кажется, дождь собирается. Может, всё-таки зайдём куда-нибудь? Или знаете что, можем устроить урок вождения прямо сейчас.

Они оказались на перекрёстке, Семён повертел головой.

– Так, машину я оставил на Лиговском, давайте перейдём дорогу и немного вернёмся.

Всё так мгновенно изменилось – пару минут назад она готова была бежать от него без оглядки, а сейчас…

– Нет, Семён, что вы, – она была сбита с толку его весельем, простой откровенностью и лёгкой напористостью, – не собираетесь же вы посадить меня за руль вашей…

– Именно это я и собираюсь сделать, если вы, конечно, не будете возражать. Погодите, Марин, глаза у вас совсем огромные, – он засмеялся, глядя на неё, и взял под локоть, чтобы они перешли дорогу, – ну что вы, во-первых, разумеется, я не стану вас принуждать, а во-вторых, мы поездим где-нибудь, где будет безопасно. С чего-то же нужно начинать, верно?

Она колебалась.

– Послушайте, я, конечно, чокнутый, но не совсем безумец, и я не дам вам ни самой убиться, ни меня покалечить. Я же всё-таки дед двух внучек! Ну, что скажете?

– А давайте! – Она вдруг заразилась его весёлостью, и это было странно.

Ещё пару минут назад ей хотелось сбежать, а сейчас… он с такой лёгкостью всё признал и со всем согласился. И… трое дочерей, внучки, надо же!

Небо будто бы посветлело. И стало теплее. И она смутно подумала, что так весело ей не было уже давным-давно, наверное, со школы, когда они с приятелями на каникулах в пионерлагере лазили в сад какой-то дачи и объедались там чужой смородиной с кустов.

Он едва не подпрыгнул:

– Тогда стоит поторопиться, пока вы не передумали.

Они быстро дошли до Лиговского проспекта. Марина увидела тёмно-серый «мерседес» и отпрянула.

– Семён, только не говорите мне, что вы собираетесь доверить мне руль ЭТОЙ машины.

– Не волнуйтесь, она только выглядит «взрослой», на самом деле это старая тарантайка. Разве я похож на шкодливого безответственного мальчишку? – Он открыл перед ней пассажирскую дверцу.

– На безответственного – нет, а вот на шкодливого – вполне, – сказала она, когда он сел рядом на водительское сиденье.

Совершенно не разбираясь в автомобилях, даже она понимала, что это далеко не «тарантайка».

Улыбка не сходила с его лица.

– Буду воспринимать это как комплимент. Пристегнитесь, пожалуйста.

Она защёлкнула ремень, и машина тронулась.

Они медленно ехали по проспекту, то и дело останавливаясь.

– На Обводном будет посвободнее, – уверенно сказал Семён.

Марина глазела на старые дома Лиговского.

– Семён, а мы куда едем? – Ей стало тревожно.

Она вдруг поняла, что едет в неизвестном направлении с мужчиной не то чтобы совсем незнакомым, но всё-таки.

– Не волнуйтесь, мы направляемся в район Обводного канала, там много тихих улиц, и я знаю одну большую стоянку, с которой можно начать. Марина, вы можете передумать и отказаться в любой момент. Одно ваше слово – и я отвезу вас домой. Или вызову такси, если захотите.

Глядя на то, как он ловко ведёт автомобиль, едва ли не одной рукой, ей стало спокойнее.

«Да, и вопрос про жену замялся сам собой, – подумала она, вспомнив, что он радостно рассказал про детей и внуков, но про супругу – ни слова. – Кстати, сколько ему лет? Если внуки, то за пятьдесят?» Ей казалось, что он выглядит лет на сорок пять – сорок семь. Она украдкой его разглядывала – без отвисшего живота, без второго подбородка. Только лысый. Совершенно. Как колено.

Марина едва сдержала смешок, он этого не заметил, и слава богу.

Семён не врал – близ Обводного действительно обнаружилась довольно пустынная и большая стоянка, где они остановились и поменялись местами.

– Сначала отрегулируйте под себя сиденье, – инструктировал он, – вот кнопки – вперёд-назад, выше-ниже, и чуть дальше кнопка, регулирующая поддержку спины.

Она не могла найти.

Перегнувшись через её сиденье и едва не касаясь тела, Семён положил её пальцы на искомую кнопку.

Марину обдало лёгкой волной его едва уловимого парфюма – смесь чего-то морского, солёного и древесного. Он едва не коснулся своим лбом её подбородка, когда наклонялся. Так тесно и жарко… сердце задрожало в плену рёбер, отзываясь на его близкое тепло. Она чувствовала его дыхание.

– Потом нужно отрегулировать зеркала – переднее и боковые, – говорил он как ни в чём не бывало, отпрянув, – педали две – газ и тормоз. Так… что ещё… Трогаемся плавно и едем вперёд. Медленно и аккуратно. Ещё раз всё проверьте. Машина снята с ручника, нога на педали тормоза. Вам на газ давить не нужно, просто отпускаем тормоз, держим руль и… медленно по-оехали.

Марина сосредоточилась, глядя перед собой, и плавно отжала педаль.

– Отлично! – похвалил Семён. – Теперь не волнуемся и смотрим, куда едем. Прямо, прямо, чуть прибавляем газ…

Машина дёрнулась, дёрнулась и Марина.

– Тихо-тихо, дышим ровно и спокойно, – он разговаривал с ней, как с девочкой, – не напрягаемся. Навстречу едет машина, не волнуемся, он просто ищет, где припарковаться. Замедляемся, даём ему проехать. Всё хорошо. А теперь поворачиваем налево. Нет, не резко, руль вас хорошо слушается. Потом снова налево, и вот мы почти вернулись в исходную точку. Ногу на тормоз, паркинг… всё! Вы сами, Марина, проехали целый круг по стоянке.

Отпустив руль, она обернулась к нему:

– Слушайте, и правда! И на самом деле не так уж страшно! Уф…

Марина ощущала, как у неё от напряжения взмокла шея и спина.

– Мне нравится ваша храбрость! – Он подвинулся чуть ближе, и она вжалась в сиденье.

Делая вид, что не замечает этого, он опять наклонился над ней, протянул руку к водительской дверце и достал оттуда небольшую стальную флягу.

– На ваше усмотрение, – Семён отвинтил крышечку, – тут куантро.

– Что?

– Куантро. Апельсиновый ликёр. Обычно его добавляют в коктейли, но и отдельно он тоже прекрасен, правда, стаканов у меня нет, придётся…

– Вы пьёте за рулём? – искренне изумилась она.

– Случается, – он не стал отнекиваться, сделал глоток, – но не часто. И не много. Хотите? Или ещё кружок? Или глоток и ещё кружок?

Она приняла флагу из его рук.

– Семён, вы всё-таки удивительный человек, – Марина смотрела на него как на чудо, – вы всегда говорите правду?