Дьявол в отражении: выпускницы Смольного института

Дьявол в отражении:

Выпускницы Смольного института

Часть первая

Посвящение

Моей семье.

От автора

Автор не претендует на историческую достоверность, хотя и пытается ей соответствовать.

Приятного прочтения!

Предисловие

Aditum nocendi perfido praestat fides.

Доверие, оказываемое вероломному, даёт ему возможность вредить.

Сенека, «Эдип».

Весточка

Дорогая Анна Павловна!

Тешу себя надеждами, что хотя бы на это письмо я сумею получить ответ. Знаю, что прошло много лет, но мысли о нашей дружбе так и не ушли из головы. Молю, не мучьте меня более и разрешите мою судьбу: хоть отказ и более того согласие принесут мне покой и успокоение. Не будьте же жестокой!

Слуга Вашей тётушки подсказал, что я могу найти Вас здесь, в Смольном институте. Надежды мои невелики, а слухи в деревне разнятся, но я молю Бога о Вашем ответе. Я уже давно не надеюсь на встречу, но не могу отрицать, что вид Вашего лика способен на долгие годы поселить во мне тягу к жизни. Клянусь, ни одна страсть в мире, ни одно увлечение не сравнятся с желанием увидеть Вас ещё раз!

Прошу о единственной весточке, написанной Вашей рукой. Анна Павловна, только намекните, что на сей раз я избрал правильный адрес!

Ваш образ стал слишком навязчивым в моих мыслях. Не могу перестать думать о том, какой стала бы наша дружба, не разлучи нас троих судьба. Надеюсь, и Вы обо мне вспоминаете.

Не молчите, если на сей раз госпожа Удача оказалась на моей стороне впервые за двенадцать лет…

Искренне Ваш, Евгений Бакиев.

Отцовское письмо

Моя дорогая, неповторимая дочка!

Один Господь видит, как я жду нашей встречи! Родительское сердце способно пережить любые невзгоды, но никак не разлуку с его чадом. К сожалению, меня настиг неприятный недуг – кашель и грудные боли совсем не покидают меня.

Будь уверена, совсем скоро мы обязательно встретимся, а пока я вынужден просить тебя после Выпускного бала погостить у твоей тётушки – моей дорогой сестрицы – Александры Егоровны. Она уже обо всём предупреждена и ждёт тебя с распростёртыми объятиями.

Как только я буду уверен, что ничего из вышеперечисленных симптомов не угрожает нам, я тут же заберу тебя домой.

С неподдельной любовью, отец.

Глава №1. Дорога назад

Округ Санкт-Петербурга

1805 год

Экипаж в который раз подскочил на кочке. Не удержав равновесия, я резко покачнулась и ударилась многострадальным плечом об оконную раму кареты. Шипение против моей воли сорвалось с губ, а вторая рука взметнулась к месту ушиба.

– Сударыня, прошу простить! – раздался голос престарелого извозчика откуда-то спереди. – Не заметил выбоину, глаза не видят уже. Совсем стар стал.

– Всё хорошо, Архип! Не переживай, – достаточно громко ответила я, пытаясь перекричать стук копыт.

Словно отреагировав на мои слова, шестёрка лошадей1 ускорилась. Тётушкин экипаж, отличающийся редкостной теснотой и тёмной отделкой, послушно последовал за животными.

Отодвинул бордовую занавеску, я выглянула на улицу и сделала глубокий вдох. Свежий воздух, смешанный с ароматом высокой травы и мокрой земли, защекотал нос. Я не сдержала улыбку.

Повозка мчалась по просёлочной дороге мимо пшеничного поля. На улице стоял конец мая, но воздух всё ещё отличался бодрящей прохладой. Поплотнее укутавшись в шаль, я в который раз пожалела, что под влиянием моды шерстяная ткань с каждым сезоном становилась всё тоньше и тоньше, никак не считаясь с холодным климатом Санкт-Петербурга.

Молодые кони уносили нас всё дальше и дальше от города, в котором я провела двенадцать лет жизни. Словно в напоминание об этом с плеча съехала белоснежная пелерина – часть гардероба старших учениц института благородных девиц. Спохватившись, я быстро завязала атласные ленты под самым горлом и с тоской оглядела тёплый салоп, лежащий на сидении напротив. Плотная ткань легко защитила бы меня от пробирающего до костей сквозняка, но тогда она измяла бы парадную форму.

В сотый раз за сегодня я отдёрнула край туго зашнурованного корсета, но очередная попытка оказалась тщетной. Проезжая очередную поляну, благоухающую мокрой травой, я против воли потянулась к окну за глотком свежего воздуха. Это было так непривычно и прекрасно, что я позволила себе маленькую поблажку: с трудом протиснула два пальца под край лифа, закреплённого китовым усом, и что есть мочи потянула от себя. Образовавшееся пространство позволило мне несколько раз вдохнуть полной грудью, но удовольствие продлилось недолго. Ногти быстро побелели от остановившегося кровообращения, поэтому я была вынуждена вернуть всё на свои места.

Наконец бескрайние поля за окном стали сменяться деревушками, а затем посёлками и усадьбами. Всё чаще около дорог стали встречаться загорелые крестьяне и рогатый скот. Несколько чумазых детишек в рваных рубашках до пят помахали мне, и я ответила тем же, невольно продемонстрировав местной публике изящную ладонь, затянутую в лайковую перчатку. Одна особенно враждебно настроенная женщина при виде дорогой ткани показательно фыркнула и проводила наш экипаж злобным взглядом, от которого у меня по спине побежал холодок.

Несмотря на всё это, я чувствовала небывалое воодушевление. Годы строгих ограничений, злых классных дам и диет остались позади. Впереди меня ждала встреча с горячо любимым отцом, но прежде – с тётушкой. Я в который раз расправила подол однотонного белого передника, помня, как сильно мадам любит опрятность в одежде и волосах. По правде говоря, именно она приложила руку к тому, чтобы меня отослали в Смольный – с её слов, в институте меня должны были научить всему, что обязана была уметь молодая барышня.

Не знаю, что именно подразумевала тётушка под этим предлогом, но, побывай она на уроке, уверена, осталась бы в восторге.

Карета содрогнулась, попав в очередную яму. Затылок отозвался тупой болью после встречи с бархатной обивкой экипажа. Не выдержав напора холодного, практически ледяного воздуха из окна, я всё-таки накинула пальто и аккуратно расправила полы, стараясь оставить между драпом и отглаженной формой небольшой зазор. Спасительное тепло тотчас объяло плечи и руки. Задёрнув поплотнее тяжёлую портьеру, я, едва касаясь спиной сидения, откинулась назад и задремала.

Спустя некоторое время экипаж остановился. За окном раздались чьи-то голоса и торопливые шаги. Не удержавшись, я отогнула край шторки и выглянула в окно. Карета остановилась на мощёной площадке перед двухэтажной усадьбой, обитой бледно-жёлтыми досками. Около крыльца бегали женщины.

– Крепостные, – тихо подытожила я, приглядевшись к изношенным рубахам.

Крестьянки торопливо наводили лоск перед приездом гостьи: сдёргивали влажное бельё с верёвок, оттаскивали корзины ближе к забору, загоняли разбежавшихся птиц обратно в курятник. Одна совсем молодая девчонка оттирала нижние ступени крыльца большой затасканной тряпкой.

Мужчины тоже не оставались в стороне: скрючившийся старичок спешно собирал скудный, разбросанный на лавке инвентарь для починки лаптей, мальчишка лет шести крутился рядом с явным желанием помочь, но своей суетой доставлял лишь больше проблем.

Не в силах более наблюдать за неугодной моему сердцу шумихой, я прикрыла стекло занавеской и вернулась на место. Надела шляпку, наощупь расправила все ленты и кружева.

Ещё некоторое время я оставалась в одиночестве до тех пор, пока Архип не соизволил открыть мне дверь и помочь выбраться из кареты. Не успела я твёрдо встать на землю, как услышала давно забытый, практически незнакомый голос.

– Аннушка! Дорогая моя! – воскликнула тётушка и тут же принялась меня обнимать, разглядывать, трогать, крутить. – Как ты выросла! Как похорошела! Настоящий бутон розы, если не прекраснее!

– Право, мадам, вы меня смущаете, – вежливо ответила я, пристыженно опустив глаза к полу – всё как учили на многочисленных уроках по этикету. – Безмерно рада нашей встречи, дорогая тётушка.

Женщина, кажется, осталась довольна моей реакцией. Некоторое время она ещё продолжала крутить меня за плечи, разглядывать со всех сторон.

Полностью утолив своё любопытство, Александра Егоровна отпустила меня и позволила незаметно изучить её. Сшитое по личному заказу платье сидело на фигуре женщины как влитое, седые волосы были собраны в объёмный пучок на затылке, на короткие пальцы нанизаны два кольца. Помолвочное с большим рубином на одной кисти и простое свадебное с небольшим изумрудом – на второй. Проницательный орлиный взгляд подмечал все детали. Прямой нос завершал благородный профиль. Лишь незнакомые борозды морщин усеивали её когда-то гладкое и пухлое лицо.

Александра Егоровна Румянцева осталась точно такой, какой её запомнила напуганная шестилетняя девочка, отданная на воспитание в Смольный институт. Маленькая девочка, отец которой был в силах нанять ей учителей и гувернантку, но не сделал этого. Бесправный ребёнок, которого отослали от дома, чтобы «…подать пример остальным бестолковым девицам». Брошенное дитя, родители которого не отстояли его.

– Как ваше здоровье, мадам? Надеюсь, мигрени не беспокоят вас так сильно, как вы рассказывали в письмах.

– Сейчас мне куда лучше, а с твоим приездом, уверена, боли и вовсе пройдут!

Взяв друг друга под руки, мы медленно побрели по дорожке дальше, к крыльцу. По сравнению с картиной, увиденной через окно кареты, сейчас двор выглядел как самое спокойное и умиротворённое место. Лишь изредка из-за створки всё ещё открытых настежь ворот появлялись лица крепостных, Они с жадным интересом рассматривали меня и мой багаж, который Архип молча нёс рядом.

– Мадам, вы не получали вестей от батюшки? Он не упоминал, когда заберёт меня?

– Ох, дитя моё, ты ещё не знаешь? – ровный тон тётушки на секунду дрогнул, но быстро вернулся в привычное русло. – Отец твой занемог. Жар и кашель держатся уже несколько недель. Исхудал братец мой…

От услышанного все правила приличия вылетели из головы. Я резко затормозила.

– Что?! Что с ним? Уж не чахотка ли?! Я слышала, в столице эпидемия. Все опасаются карантина. Неужели и батюшку настигла эта зараза?

Александра Егоровна почти материнским жестом обхватила мою ладонь на своём локте и заговорила чуть спокойнее.

– Не знаю, душенька, не знаю. В последнем письме настояла, чтобы он врача столичного вызвал да не вздумал от должного лечения отказываться. Он так и сделал. Благо доктор хороший оказался: узнал мой адрес и отправил весточку, когда я от брата ответа так и не дождалась. Написал, что пациент наш схуднул, но от еды не отказывается и вообще настроен в скором времени на ноги встать. Подозреваю, тебя так увидеть желает, вот и не сдаётся, – тётушка настойчиво подтолкнула меня дальше по дороге, намекая, чтобы мы продолжили променад. – Просил меня приютить нашу красавицу, а он как на ноги встанет, так сам тебя заберёт отсюда. Не грусти, Аннушка, он сейчас готов свернуть горы – так скучал всё это время по тебе!

Стоило мыслям успокоиться, как в голову полезли воспоминания. О том, как отец везёт меня в институт, как расписывается под обязательством – не требовать меня к дому раньше срока, как оставляет меня с классной дамой и, не попрощавшись, уходит. Хотя чувствовало моё сердце, что не желал он такого исхода! Не в силах был возразить сестре.

– Это точно – горы свернёт, – шёпотом повторила я.

Глава №2. Иные причины тёплой встречи

Обеденный стол ломился от закусок. Тарелки с запечёнными яблоками соседствовали с кусочками хрустящего хлеба и ломтиками тушёной свинины. Количество еды превосходило все разумные пределы.

– Тётушка, к чему такой пир? Мы же вдвоём не управимся.

– Как же «к чему»? – искренне удивилась женщина. – Конечно же, к твоему приезду!

Не успели нотки стеснения и толика радости тронуть мою душу, как тётушка жестом приказала сесть. Александра Егоровна заняла место во главе стола – на месте покойного дядюшки. Недолго думая, я направилась к стулу, по левую руку от неё, но, стоило мне положить ладони на спинку мебели, как женщина взмахом руки остановила меня.

– Аннушка, ради бога, садись справа, – на лице Александры Егоровны расцвела терпеливая улыбка. – Мы же одна семья. Ну что ты, в самом деле?

Присев в коротком поклоне, я обошла стол и заняла указанное место.

– Благодарю, мадам.

В груди против воли зародился слабый огонёк надежды. Едва заметное пламя, отблески которого окрасили глухую стену обид, выстроенную в глубоком детстве.

Опустив глаза и едва заметно улыбнувшись, я потянулась за скрученной салфеткой. Сняв серебряное кольцо, принялась расправлять ткань, прощупывая пальцами в перчатках едва выступающую вышивку с инициалами рода Румянцевых.

В помещение вошла крепостная. Девчонка, которая перед моим приездом намывала крыльцо, сейчас резко встала в дверях, скрывая кого-то за своей спиной.

– Барыня, прошу простить, – быстро пролепетала она, склонившись в глубоком поклоне. – Граф Атаванов с сыном пожаловали. Разрешите впустить?

– Конечно! Нечего гостям в дверях стоять! – сладким голосом ответила тётушка и чуть тише добавила. – Глупая девка! Сама не могла сообразить, что их к столу нужно вести?

Я вздрогнула от резкой смены тона тётушки. Крепостная тотчас разогнулась и, не отрывая взгляда от пола, ужасно побледнела. Быстро поклонившись нам, она шагнула к стене и пропустила графа с сыном в помещение. Не смотря на свои пышные формы, девушка практически вжалась в обои.

Первым в столовую зашёл невысокий полный старик с лысиной и чересчур пухлыми пальцами. Он оценивающе оглядел притихшую служанку, столовую и только после этого перевёл взгляд на тётушку. Его и без того огромные щёки стали ещё больше от улыбки, когда мадам элегантно поднялась из-за стола и протянула ему руку.

– Георгий Дмитриевич! Мы переживали, что Вы позабыли о нас, – нараспев проговорила женщина.

Тётушкино притворно грустное выражение лица не изменилось, когда мужчина наклонился и поцеловал её кисть.

– Александра Егоровна, как Вы могли так обо мне подумать? – в тон ей ответил Георгий Дмитриевич.

Тётушка и граф не заметили, как в комнату словно призрак вошёл второй гость – высокий юноша с кудрями цвета яркого солнца и скучающим выражением лица. Он был настолько высок, что мог с лёгкостью удариться головой о дверной косяк. На нём был белый колет с широкой оранжевой тесьмой на бортах, по центру которой находился кроваво-алый просвет. На скруглённом жёстком воротнике, под самым горлом, из той же тесьмы были пришиты две петлицы – по одной с каждой стороны. На плечах красовались погоны металлического цвета. На талии – туго затянутый широкий пояс из полированной белой кожи с изображением герба на бляхе. На ногах – белые лосины и чёрные высокие сапоги.

Ткань плотно облегала широкие плечи и длинные руки. На угловатом лице с чётко выраженной линией челюсти сильнее всего выделялась горбинка на носу, кончик которого стремился вниз, словно птичий клюв. Слишком большие для такого лица глаза скучающе осматривали помещение. Светлые бакенбарды подчёркивали высокие скулы и мягкий изгиб бровей.

Не отвлекая отца от разговора с хозяйкой дома, молодой граф встал чуть поодаль от родителя и оглядел комнату. Судя по мундиру, этот человек состоял в гвардии. Когда его взгляд наткнулся на меня, всё ещё сидящую за столом, глаза гостя расширились.

Опомнившись, я как можно плавнее поднялась на ноги, не торопясь расправила складки юбок на бёдрах и талии, намеренно долго не поднимая глаз от одежды, покрутила многоярусный жемчужный браслет на левом запястье, и только после этого подошла к тётушке, намереваясь представиться гостям.

Встав за плечом мадам, я заметила, что цепкий взгляд молодого графа следил за каждым моим движением, но натянутая улыбка не выражала ни единой эмоции. Притворно смутившись, я первая отвела глаза. Плохое предчувствие закралось в сердце: прибывшие гости вызывали чувство тревоги.

Когда приветственные речи между тётушкой и Георгием Дмитриевичем поутихли, молодой человек сделал шаг вперёд.

– Александра Егоровна, благодарю за приглашение, – любезным тоном отозвался мужчина и невесомо коснулся губами тыльной стороны ладони мадам. – Не окажете ли вы нам честь познакомить со своей гостьей?

После этих слов старый граф наконец заметил меня. Тётушка спохватилась и развернулась ко мне с широкой улыбкой.

– Георгий Дмитриевич, – она выразительно кивнула ему, – Иван Георгиевич, – её внимание переключилось на молодого человека, – Позвольте представить вам мою племянницу, – родственница взяла меня под локоть и мягко подтолкнула ближе к гостям. – Анна Павловна Водынская. Единственная дочь моего прелестного брата.

Тело скорее по привычке, нежели по собственному желанию, присело в глубоком реверансе. Задержавшись в нём чуть дольше положенного, я медленно выпрямилась и только после этого посмотрела на гостей. На лице Георгия Дмитриевича читалось одобрение. Его явно порадовало моё проявление уважения, заложенное на уровень мышечной памяти годами учёбы, а вот его сыну моя любезность скорее наскучила, чем польстила. Мужчина едва слышно вздохнул, но ни один мускул на его лице так и не дрогнул.

– Какое прелестное создание! – с удовольствием подметил старый граф и поцеловал мою руку. – Совсем как вы в молодости, – добавил он, обратившись к тётушке.

Понять, угодила ли мадам данная фраза, было невозможно. Выдержка Александры Егоровны на людях была эталонной. Окружающие люди могли считать с её лица лишь те эмоции, которые она сама хотела им показать. Не более того.

Но и я непросто так отдала двенадцать лет жизни, пусть и не по своей воле. У меня было много времени на тренировки, поэтому сейчас я прекрасно владела собой во всех смыслах этого выражения.

С едва заметной улыбкой, опустив ресницы, я прикрыла губы свободной ладонью и издала беззвучный смешок. Мой целомудренный образ всем своим существом выражал смущение, хотя в душе я не испытывала ни капли этого чувства. Спиной я почувствовала, как мадам одобрительно смотрит на меня.

– Вы мне льстите, милостивый государь, – проворковала я и аккуратно вытащила руку из его влажной хватки. Господи, благослови тех, кто придумал перчатки. – Уверена, мне далеко до красоты и обаяния тётушки.

Комната наполнилась искренним смехом старика. Стоящий за его спиной сын, лишь натянуло улыбнулся, явно не оценив устроенный мною спектакль. Александра Егоровна сделала шаг к нам и одобрительно погладила меня по запястью.

– Граф, будьте добры, представить моей племяннице Вашего сына. Боюсь, мне не хватит слов, чтобы перечислить все его заслуги.

Старик перестал смеяться и ещё несколько раз провёл пухлыми пальцами под глазами, стирая слёзы.

– Чего уж тут перечислять? – добродушно спросил он. – Аннушка, знакомьтесь. Мой сын – Атаванов Иван Георгиевич. Тот ещё оболтус, но всё равно моя гордость! В двадцать два года уже подпоручик кавалергардского полка!

Молодой граф вышел из-за спины родителя с заготовленной улыбкой и, наклонившись, поцеловал тыльную сторону моей ладони. Несколько светлых кудрей упали на лоб мужчины. Он смотрел мне прямо в глаза, но в его взгляде я прочитала не более чем скуку и вынужденную вежливость.

Выпрямившись, подпоручик Атаванов вежливо произнес:

– Покорён Вашей красотой, – мужчина сделал шаг назад и поравнялся с отцом.

– Благодарю Вас, сударь, – в тон ему ответила я и слегка кивнула.

На этом разговор оборвался.

Тётушка пригласила всех к столу. Садясь по правую руку от неё, я с обидой поняла, зачем мадам утвердила именно эту сторону. Какими бы красивыми словами она не описывала наши отношения, они никогда не были по-настоящему семейными. Главной её целью было освободить место для важных гостей, визит которых был запланирован задолго до того, как я переступила порог этого дома.

И, судя по загнанным взглядам, которые время от времени молодой граф бросал на меня, их приезд имел вескую причину.

Которая точно не могла мне понравиться.

Глава №3. Обеденный этикет или новое знакомство

Время тянулось ужасно медленно. Мне вспомнились занятия Елизаветы Григорьевны – пожилой преподавательницы этикета в Смольном институте. Из-за возраста и боли в ногах она не могла быстро передвигаться, но умудрялась выдавать эту особенность за вежливую неспешность. Её уроки были самыми скучными и медленными – такими же, как организованный тётушкой обед.

Я упорно не отрывала взгляд от тарелки с тушёным мясом и картофелем. Казалось, что если я всё-таки посмотрю на сидящих за столом, то внутренняя битва будет проиграна, и меня, действительно, сосватают незнакомому кавалергарду уже сегодня. Руки объял неприятный холодок. Опустив ладони под стол, я незаметно стянула короткие белые перчатки и размяла кисти. Кровь заколола в кончиках пальцев.

Разговор тётушки и Георгия Дмитриевича не стихал. Старшее поколение увлеченно обсуждало погоду и то, как протекают дела в имениях, не забывая изредка упоминать что-то хорошее о своих наследниках.

Это определённо было сватовство.

Набравшись мужества, я оглядела всех присутствующих. На меня никто не смотрел, поэтому я обратила внимание на молодого графа Атаванова: мужчина сидел, чуть сгорбившись над своей тарелкой и не поднимая головы. Стол был не рассчитан под его рост, из-за чего Иван определённо испытывал дискомфорт.

Граф казался слишком молодым. Даже в мыслях я не могла представить, что мне придётся называть его по имени отчеству.

Когда разговор между старшими всё-таки стих, Георгий Дмитриевич с тихим звоном отложил вилку на край тарелки и кашлянул. На широких скулах Ивана напряглись мышцы, ладони непроизвольно сжались в кулаки, но взгляд всё так же был сфокусирован на еде перед ним. Быстро взяв себя в руки, мужчина выпрямился и улыбнулся мне самой обворожительной улыбкой, которая никак не сочеталась с тоской в его глазах.

Почувствовав что-то неладное, я отложила приборы и в который раз за вечер, пожалела, что женщины в нашем обществе обязаны носить чёртовы корсеты. Казалось, что воздух вокруг нас сгустился и перестал попадать в лёгкие, а майская прохлада резко сменилась на летний зной.

В помещении стало тихо, словно мы все почувствовали приближение бури. Тётушка и Георгий Дмитриевич выжидающе смотрели то на молодого графа, то на меня. Лицо Ивана оставалось напряжённым. Он словно боролся сам с собой, старался набраться мужества перед чем-то. Мои оголённые ладони покрылись испариной. Незаметно опустив их под стол, я старательно вытерла руки о подол парадного платья, а затем быстро натянула перчатки.

– Анна Павловна, – наконец произнёс кавалергард. – Вы прекрасно выглядите.

– Благодарю, сударь.

Неприкрытый воротом кадык молодого графа дёрнулся. Наше общение явно приносило ему дискомфорт. Хотя бы в чём-то мы были похожи.

Собравшись с силами, я опять взяла в руки приборы и приступила к трапезе. Годы в институте приучили мой желудок к маленьким объёмам еды, а сложившаяся обстановка отбивала аппетит, но я не сдавалась: отрезала тонкий ломтик тушёного мяса и с трудом проглотила.

Вечер обещал быть долгим.

***

Гости соизволили покинуть имение ближе к полуночи. Закончив с обедом, Георгий Дмитриевич и Александра Егоровна переместились в гостиную, чтобы продолжить вечер за чашечкой кофе и посиделками у камина, а мы с Атавановым-младшим направились следом, словно привидения. Тётушка вместе со своим давним другом (как я узнала из их диалога) разместились в красивых, искусно вышитых креслах у огня, а мы с Иваном заняли места на пуфиках рядом с родственниками.

По правилам этикета ноги пришлось практически вжать в поверхность мебели, аккуратно расправив на коленях складки передника. Из-за отсутствия спинки поясница ужасно заныла, но я не подавала виду. Тётушка и Георгий Дмитриевич перестали требовать от нас видимости общения, полностью сосредоточившись на разговоре друг с другом.

Заняться было нечем. Я с трудом поборола желание постоянно снимать и надевать перчатки, не зная, как ещё себя развлечь. Редкие взгляды на Ивана убедили, что мужчина скучал не меньше меня. Между нами повис негласный договор о молчании.

Когда гости наконец направились к выходу, мы с тётушкой вышли их проводить. У калитки уже стоял чёрный экипаж, запряжённый парой гнедых кобыл. Тёмный цвет заставил поёжиться. Накинув на плечи салоп, я неспешно шагала за мадам. Ночной ветер раздувал полы одежды, просачивался сквозь юбки до самых чулок. Не представляю, как мадам умудрялась никоим образом не выказывать того факта, что она замёрзла.

Наша четвёрка остановилась около забора.

– Благодарю за приглашение, Александра Егоровна, – сказал Атаванов-старший и поцеловал руку женщине.

Не успела родственница ответить, как место её друга занял его сын, в точности повторивший все действия.

– Александра Егоровна, позвольте выказать свою благодарность за тёплый приём, – кавалергард ловко нагнулся над ладонью тётушки и запечатлел на покрасневшей от холода коже невесомый поцелуй, – и знакомство с такой очаровательной барышней.

Впервые за весь вечер он посмотрел на меня открыто и без тоски. Не успела я обдумать перемену в настроении этого загадочного мужчины, как передо мной возник Георгий Дмитриевич, который в следующую секунду прижал мою ладонь к своим губам.

– Настоящая красавица, – с теплотой произнёс он. – Как и все женщины в вашей семье.

С благодарной улыбкой я кивнула и присела в реверансе. Пожилой граф сделал несколько шагов в сторону и завёл незамысловатый разговор с Александрой Егоровной, уступив место подле меня сыну. Последний не заставил себя долго ждать и возник рядом уже в следующее мгновение.

– Анна Павловна, – мужчина с выправкой истинного кавалергарда склонился над моей ладонью и поцеловал пальцы. – Благодарю за приятную компанию и прошу простить мою нелюдимость, – он выпрямился. – Не принимайте на свой счёт. Совсем недавно я поссорился с близким другом, поэтому сейчас нахожусь на душевном перепутье. Позвольте выразить мою признательность за то, что оставались терпеливы ко мне.

– Вам не за что извиняться, Иван Георгиевич, – ответила я, стараясь незаметно разглядеть детали его колета. Разница в росте способствовала обратному. – Уверена, вы и ваш друг достаточно мудры, чтобы преодолеть все трудности и прийти к компромиссу.

Я постаралась вложить в слова всю надежду, которую была способна подарить практически незнакомому человеку.

– Вы невероятно добры, – в голосе мужчины звенели нотки восхищения. – Прошу, зовите меня просто Иван. Я не настолько стар, насколько мог показаться.

Не желая признаваться, что уже целый вечер величаю его в своей голове не более чем по имени, я кивнула. Впервые за весь вечер граф искренне улыбнулся и, откланявшись, направился к родителю.

Распрощавшись, отец и сын покинули наше поместье.

Глава №4. Грань между воспоминаниями и реальностью

Мне выделили спальню на втором этаже. К моему приходу в камине уже горел согревающий после морозной улицы огонь. К счастью, в покоях имелась ванная комната, попасть в которую можно было через неприметную дверь в самом углу помещения. Также тётушка распорядилась, чтобы у меня была своя прислуга – крепостная девчонка лет четырнадцати по имени Василиса или, как её звали сёстры, Вася.

По моей просьбе крепостная натаскала в ванну тёплой воды. Пока она бегала с вёдрами, я расправилась с одеждой, оставшись в нижнем платье. Как раз в тот момент, когда я аккуратно складывала пелерину в шкаф, в комнату зашла Вася. Заметив меня, она сильно удивилась.

– Сударыня, вы почему не позвали меня? Я бы помогла с корсетом, – виновато промолвила девчонка и опустила голову.

Две тонких русых косички вторили её движениям.

– Не переживай, Василиса, – как можно мягче сказала я и закрыла дверцы шкафа. – Меня учили ухаживать за собой самостоятельно. Но как только мне понадобится твоя помощь, я обязательно скажу.

Чуть успокоившись, крепостная согласно кивнула и даже слегка улыбнулась. Прекрасно, возможно, мне удастся завести здесь если не друзей, то хотя бы знакомых.

– Ванна готова, сударыня.

– Спасибо, Василиса.

– Я могу идти?

– Одну секунду.

Пройдя мимо девчонки, я направилась к своему багажу. Мысленно поблагодарив Архипа за то, что он принёс мои вещи в комнату, я открыла сумки и достала небольшой сундучок, отделанный кожей. Внутри него находились щётки, расчёски, крема и всё то, что могло понадобиться в банный день. Вспомнив, как строго классные дамы следили за чистотой учениц в институте, я вздрогнула. По коже поползли мурашки, но сейчас было неподходящее время для воспоминаний.

Отодвинув пару флакончиков с розовой водой, я наконец нашла то, что искала. Несколько кусков мыла, завёрнутых в упаковочную бумагу и обёрнутых бечёвкой. В состав входили эфирные масла и морская соль. Мне чудом удалось купить их у одной институтской служанки. Совсем молоденькая крепостная должна была съездить в город и купить это мыло для одной ученицы средних классов, но по своей неопытности согласилась взять в качестве предоплаты только половину цены, а оставшуюся сумму добавить от себя. Предполагалось, что по возвращении из Петербурга служанка заберёт деньги и отдаст товар, получив сверху небольшое вознаграждение, но вместо этого ученица взяла лишь три пачки мыла, на которые изначально и хватало суммы. Барышня планировала подставить помощницу забавы ради, о чём гордо рассказала своим подружкам.

Я застала служанку в кладовой, где она долго ревела над этим самым мылом, так как не представляла, как вернуть потраченные деньги. Из её нервных всхлипов мне толком не удалось ничего разобрать, поэтому я просто сунула несколько монет ей в руки, предложив перепродать такую дорогую покупку. По её счастливым глазам было непонятно: хватило ли моих средств на покрытие всех трат или нет, но девушка тотчас перестала реветь, поблагодарила меня и убежала. А я осталась стоять с тремя брекетами подарочного мыла, которому за месяц так и не смогла найти применение – белье стирать ими жалко, а в общую баню брать страшно. Мало ли украдут.

И только сейчас, находясь в чужом доме, полном незнакомых людей, я наконец поняла, зачем всё это случилось в моей жизни. Мне не хотелось жить ближайшие месяцы в полном одиночестве или среди агрессивно настроенных крепостных. Я взяла пачку мыла, ощутив сильный аромат розы, и протянула её Васе.

– Держи, – глаза девчонки загорелись, но руки она не протянула. – Не стесняйся. Это подарок.

– Это очень… очень дорого, – с запинками произнесла она, но взгляд не отвела.

– Бери, – настойчивее повторила я. – Право, не придавай этому большое значение. Небольшой знак внимания ещё никому не навредил.

Несколько секунд крепостная обдумывала что-то в своей голове, а затем резко подалась вперёд и с рвением ребёнка, никогда не знавшим игрушек, выхватила мыло у меня из рук и глубоко вдохнула аромат.

– Спасибо-спасибо-спасибо! – чуть ли не завизжала Вася, но вовремя спохватилась и зажала себе рот свободной рукой. – Спасибо…

– Пользуйся на здоровье, – с улыбкой отмахнулась я и подошла к туалетному столику. – Можешь идти. Я очень устала с дороги, так что воду из ванной можно будет вычерпать утром.

– Благодарю, сударыня, – в очередной раз поклонилась Вася и спиной попятилась к двери. – Добрых снов!

– Спокойной ночи.

Тихо щёлкнула дверь. В комнате повисла тишина. Немного подумав, я приоткрыла окно, подкинула несколько поленьев в огонь и села на пуфик перед туалетным столиком. С наслаждением вытащила из причёски десяток шпилек и распустила русую копну. Длинные пряди тяжёлыми змеями заструились по плечам, образуя крупные кудри. Стянула с ног чулки и направилась в ванную комнату.

В маленьком помещении горели всего две свечи. Их отблески очерчивали силуэты немногочисленной мебели, включая чашу ванной, небольшую табуретку, складной столик и пару узких высоких шкафчиков у стен.

Тяжёлыми от усталости руками я стянула с себя последний предмет гардероба и залезла в ванну. Волосы вывесила за латунный край так, чтобы они не намокли. Горячая вода приятно обжигала замёрзшую кожу, пока я медленно погружалась всё глубже и глубже. Наконец тепло объяло озябшие плечи. Откинувшись на спинку, я полностью расслабилась.

На столике неподалёку стояли несколько флакончиков с ароматической солью. Дотянувшись до них, я послушала ароматы и, выбрав тот, что отдавал лавандой, щедро добавила в воду.

Треск горящих поленьев доносился из соседней комнаты. Привыкшая к вечному шуму общих спален, я всё ещё не могла смириться с такой пугающей, почти осязаемой тишиной. Но, немного успокоившись, поняла: что-то внутри меня радовалось выпавшей возможности остаться наедине со своими мыслями.

В тусклом свете на руке блеснул браслет. Семь рядов из неоднородного речного жемчуга с рядом из серебряных бусин, проходящих через все ярусы. Я так привыкла к нему, что забыла снять перед купанием. Украшение было дешёвым, но главное – оно скрывало от любопытных взоров большую часть левого запястья. На то было две причины: шишка размером с перепелиное яйцо и уродливый шрам, тянущийся от основания большого пальца и до середины предплечья. Оба увечья я получила в тринадцать лет на уроке верховой езды в Смольном, когда упала со взбесившегося коня. Результатом стал перелом запястья, неаккуратно сделанная в медицинском крыле операция и там же наложенные швы.

Кости срослись неправильно. На месте, куда пришёлся удар, образовалась шишка, а кисть долгое время не двигалась полноценно. На протяжении полутора лет я усиленно занималась музыкой, чтобы вернуть окаменевшим пальцам подвижность. Учиться пришлось с самого начала: травма свела на нет всю мышечную память в левой конечности. Но, несмотря на все мои усилия, наверстать удалось далеко не всё: игра на фортепьяно до сих пор давалась мне с трудом. Менуэты в моём исполнении звучали, откровенно говоря, скверно. Пострадавшая конечность сильно отставала от здоровой, да и ощущалась она словно замороженная. Тогда на помощь снова пришла живопись. В ней мой недуг никак не проявлялся, чему я была несказанно рада.

Браслет я купила, когда устала прятать свою особенность за кружевными манжетами. Много денег не было, поэтому выбор пал на одно из самых дешёвых и массивных украшений. Несмотря на соблюдение строгой формы в институте, некоторые учителя позволяли мне носить жемчуг на уроках. Но были и те, кто строго наказывал за это, поэтому на их лекции я ходила с неприкрытыми запястьями, из-за чего ощущала себя беззащитной.

Вскоре вода остыла. На одной из мраморных полок я нашла стопку чистых простынь. Выбрав самую большую, завернулась в лёгкую ткань и вернулась в спальню. В багаже нашла пачку бумаги для писем и несколько конвертов. Взяла пару листов, выбрала наименее помятый конверт и достала письменный набор. Водрузила все сокровища на туалетный столик. Настало время отправить весточку по-настоящему близкому человеку.

Анастасия Петровна Мироновская была одной из немногих моих близких подруг и единственным лучом света во мраке коридоров Смольного.

«Сердечная моя подруга…».

Слова лились из глубины души и «вытекали» на бумагу аккуратными буквами. Я писала о том, как доехала, как соскучилась по ней и нашим задушевным разговорам, как мне не хватает её общества. Боясь придать письму чересчур унылый настрой, добавила, что, несмотря ни на что, стараюсь не отчаиваться.

Взяла второй лист и написала несколько абзацев для отца. Рассказала о том, что тётушка меня хорошо приняла, затем напомнила о его обещании как можно скорее забрать меня домой. Поинтересовалась здоровьем и пожелала скорейшего выздоровления.

Закончив и упаковав письма, отложила их на комод, чтобы утром передать Васе. Вытащила из багажа ночную сорочку и накинула её на себя, перед этим ещё раз протерев тело от капель воды. Лёгкие кружева почти не спасали от ночного сквозняка. Быстро юркнув под одеяло, я несколько раз по-кошачьи потянулась и завернулась в плотный кокон из пледа. Высокий балдахин частично скрывал меня от мира, хотя и пугал своим иссиня-чёрным цветом. Несмотря на неудачное сватовство, тётушка всё-таки позаботилась обо мне.

По крайней мере прямо сейчас всё, что мне было нужно, – мягкая постель и уединение.

А с остальным можно было разобраться и позже.

***

Дикий крик разрезал звенящую тишину дома. Подпрыгнув, я рывком села в кровати и уставилась в угол, в котором, как подсказывала память, должна была находиться дверь. В комнате было не видно ни зги, а в воздухе уже не чувствовался запах дыма – верные признаки того, что свечи и дрова в камине догорели задолго до моего пробуждения.

Несколько минут я не сводила взгляда с дверной ручки. В доме стояла оглушающая тишина, ни единого шороха, кроме собственного бешеного сердцебиения в ушах.

– Показалось, – нервно подытожила я, но позу не сменила.

Разыгравшееся воображение заставило осмотреться в поисках защиты. На прикроватной тумбочке нашёлся витиеватый канделябр, который и был выбран в качестве оружия. Одеяло сбилось в ногах. Кровь пульсировала во всём теле.

Ничего не происходило. Собрав частички самообладания, я заставила себя ослабить хватку на подсвечнике и только теперь заметила, что металлические детали слишком сильно впивались в ладони. Казалось, остались небольшие ранки, но в кромешной тьме об этом было сложно судить.

Стояла тишина. Убедив себя, что крик был не более чем плодом собственного воображения, находившегося на границе сна и ужасных воспоминаний, я немного расслабилась.

Стоило мне моргнуть, как на обратной стороне век, словно маслом на холсте, нарисовалась картина – плачущая барышня в истерике прячет раны на предплечьях, натягивая короткие рукава ночнушки до самых локтей. Она сидит на жёсткой кровати без простыни. Несколько институток пытаются расцепить её руки, которыми она в ужасе прикрывается и никого не слышит.

Ещё несколько жестоких сцен всплыли в памяти, но я абстрагировалась от них. Свободной рукой с усилием потёрла лицо.

– Просто кошмар. Не более.

Для собственного спокойствия канделябр был оставлен на ближнем углу тумбочки. Одеяло расправлено и заново скручено вокруг тела в плотный кокон. Несмотря на погасший огонь, в спальне было тепло, но уснуть больше не получалось. Простыни, которые ещё несколько часов назад представлялись лучшим подарком после тяжёлой дороги, сейчас душили и закручивались вокруг ног, словно изголодавшиеся звери. Тишина больше не помогала приводить мысли в порядок, скорее, наоборот, путала. Напряжённое тело находилось в состоянии боеготовности: мышцы словно окаменели в одной позе. Взгляд не отрывался от дверной ручки. Минуты текли медленно.

В тот момент, когда мне почти удалось забыться в беспокойном сне, раздался ещё один крик. Женский.

Глава №5. Дело о канделябре, сорочке и чести

Тело среагировало быстрее разума. Рывком схватив канделябр, я уже в следующую секунду оказалась у двери. Отбросив всё стеснение по поводу ночной сорочки и наготы, я тихо отворила дверь и шагнула в коридор.

Темнота окутала лестницу. Я крепко сжимала подсвечник, пока бесшумно спускалась по ступенькам. Звуки шагов и шуршания одежды стали отчётливо слышны.

Ещё несколько шагов, и я увидела ярко-жёлтую светящуюся полоску. Тонкий луч света выглядывал из-под двери, ведущей в кабинет покойного дядюшки. Судя по мелькающим теням, в комнате кто-то был.

Возможно, здесь тётушка хранила документы, деньги и драгоценности, поэтому нас решили ограбить? Или кто-то из крепостных решил подделать вольную грамоту?

Бессмысленно. Почти никто из крестьян не умеет писать.

Пока я думала, раздался ещё один крик, который почти сразу же сменился на смех. Я так удивилась, что замерла, не дойдя нескольких шагов до двери. Рука с названным оружием застыла в воздухе.

Но вот он снова сменился на крик. Высокий женский крик.

Откинув все сомнения, я посильнее замахнулась «оружием» и резко толкнула дверь. В свете многочисленных свечей и горящего камина предстала неприятная картина. В центре кабинета на широком столе из красного дерева сидела полураздетая девушка. Рядом с ней стоял мужчина. Его камзол валялся на полу, а пуговицы жилета были в разнобой расстёгнуты. Изношенная нижняя рубаха крестьянки сбилась на уровне её расставленных коленей, чем не постеснялась воспользоваться проворная ладонь сударя, одетого явно на несколько рангов выше, чем его избранница. Судя по взлохмаченным шевелюрам и раскрасневшимся щекам, до моего вторжения они целовались.

Парочка испуганно отшатнулась друг от друга, увидев нежданного гостя. Теперь мне было хорошо видно, что девушка, юность лика которой повергала в шок, была чуть ли не младше меня, в то время как мужчина годился в ровесники моему отцу. Я мысленно назвала его испорченным стариком.

Судя по почти истлевшей, вульгарно задранной рубахе, передо мной, на столе покойного дядюшки, сидела крепостная девка. Бесстыдно распущенные кудрявые пряди золотой волной вились по её плечам и спине, а испуганный взгляд голубых глаз неотрывно следил за мной. Спохватившись, она сдвинула колени, поджала ноги и натянула подол из дешёвого коленкора до самых пят.

Мужчина рядом с ней не двигался. На его лице читалась смесь злости и непонимания. Он в упор разглядывал меня, пытаясь понять, кого принесло в такой поздний час по его душу. В отличии от девицы, её спутник явно имел хоть какой-то вес в обществе, что делало сложившуюся ситуацию ещё более мерзкой.

Я не знала, кто этот человек, но его одежда и то, как он не спешил прикрыться (хотя, кроме снятого камзола, надевать ему больше ничего и не требовалось), давали понять, что он оценивал меня. Следовательно, передо мной был минимум вольнонаёмный, если не дворянин.

В душе поднялся чистый гнев. Мало того что эти двое осквернили кабинет дядюшки, так этот мужчина, скорее всего, принудил беззащитную крепостную ко всему тому, что здесь произошло. И хоть девушка выглядела напуганной скорее из-за моего появления, нежели из-за принудительных плотских утех, я постаралась встать на её сторону. В моей картине мира никак не укладывалось, что молодая бесправная девица могла быть организатором сие разврата.

– Кто вы такой и что здесь делаете? – как можно строже спросила я и для убедительности чуть приподняла канделябр.

Я специально адресовала вопрос мужчине, так как хотела сразу обозначить, что считаю виновным только его. Он в последний раз оглядел меня и чуть-чуть повернулся. Что-то в моём тоне заставило его заговорить.

– Трифонов Константин Алексеевич, – с расстановкой произнёс он и слегка поклонился. Так слабо, словно стоял перед крестьянкой, а не потомственной дворянкой. – Управляющий имения Румянцевых и их незаменимый помощник. Позвольте поинтересоваться…

Вольнонаёмный не успел договорить. Его перебил ещё один голос, донёсшийся прямо из-за моей спины.

– Константин Алексеевич, мне необходимы все выписки из бухгалтерии за последнюю зиму…

Я резко развернулась, всё ещё держа канделябр над головой. Передо мной оказался мужчина двадцати пяти лет, одетый в стильный клетчатый костюм по фигуре. Он стоял, склонив голову над исписанными листами. Несколько светлых прядей выбились из зализанной назад укладки. Развязавшийся шейный платок болтался на воротнике.

На бледном лице незнакомца с сильно выделяющимися скулами промелькнула гамма эмоций, стоило ему оторвать взгляд от бумаги. Спокойно осмотрев управляющего, крепостную и тот разврат, что они устроили, мужчина вперил в меня вопросительный взгляд. Боже милостивый! Во всей картине его удивляла только я?

– Константин Алексеевич, – обратился он к управляющему. – Я не знал, что ты позвал ещё гостей.

Мужчина сделал особый акцент на слове «ещё» и недовольно посмотрел на старика. Тот не предпринял никаких действий, продолжая растерянно смотреть на собеседника. Заметив это, незнакомец закатил глаза и добавил:

– Неужели одной девицы не хватает?

Константин Александрович сразу же сконфузился и залился краской, а у меня глаза расширились от наглости этого хама!

– Я? Девица?! – не своим голосом прошептала я и чудом не запустила в него канделябром. – Да как вы смеете?!

Мужчина ещё раз показательно осмотрел меня с ног до головы.

– Но ведь вы прямо сейчас стоите в общей комнате в одной сорочке.

Я быстро посмотрела вниз и с ужасом поняла, что он прав. Во время поисков источника шума мне в голову не пришла идея надеть что-то ещё.

А вот прямо сейчас, стоя в одном ночном платье, кружевной край которого едва закрывал середину моих икр, а ворот – плечи, я впала в оцепенение. Господи, какой позор! В жизни не испытывала ничего подобного!

С грохотом уронив канделябр, я обхватила обнажённые локти руками в жалкой попытке хоть как-то прикрыться. Свечи вылетели из зажимов и разлетелись по полу десятком кусочков. Не отрывая взгляда от восковых обломков, я почувствовала, как собственные плечи стыдливо ссутулились.

Наверное, что-то в моей реакции заставило мужчин отступить. Воспользовавшись моим смятением, управляющий помог крепостной слезть со стола, и они быстрым шагом покинули кабинет. На пороге Константин Алексеевич не забыл откланяться незнакомцу, проигнорировав меня. Я даже не успела возмутиться – стеснение сжимало горло. Мне были не видны чужие взгляды, но воображение красочно рисовало презрение на лицах всех присутствующих.

На плечи легла тяжёлая ткань. От неожиданности колени слегка подогнулись, но выдержали. Оторвав глаза от пола, я поняла, что незнакомец накинул на меня шерстяной плед. Клетчатая ткань спасительным коконом прикрыла всё тело, спасая от позора. Руки сами собой натянули её до самого подбородка.

Мужчина обошёл меня и направился к столу. Выдвинув стул, он уселся за рабочее место и включил масляную лампу. Разложил принесённые бумаги в одном ему известном порядке, поправил каждую стопочку и только после этого обратил внимание на меня.

– Щеголяете в одном нижнем белье по дому. Обижаетесь, когда вас сравнивают с… – он запнулся и жестом обвёл место, где совсем недавно сидела полураздетая девица. – Требуете управляющего отчитываться перед вами. Кто вы?

От его спокойного рассудительного тона мои мысли потихоньку начали вставать на свои места. Посильнее запахнувшись в плед, я уверенно задрала подбородок. Гордость оскорблённо маячила где-то на краю сознания и наконец дала о себе знать.

– Меня зовут Анна Павловна Водынская. Единственная дочь статского советника Павла Егоровича Водынского и племянница Румянцевой Александры Егоровны. А вы кто такой, позвольте узнать?

Моё имя не вызвало у мужчины никаких эмоций. Единственное, что он сделал при упоминании титула отца – машинально встал из-за стола, как того требовали нормы приличия в присутствии барышни знатного происхождения.

– Сударыня, позвольте представиться, – спокойно произнёс он. – Граф Мещерский Андрей Кириллович. К вашим услугам.

Мужчина не стал кланяться или целовать мою руку. Вместо этого он, усевшись обратно, обратил всё своё внимание на документы, лежащие на столе. Меня возмутило его поведение. Но ещё больше напрягла фамилия: она казалась пугающе знакомой, но я никак не могла понять, где именно её слышала.

– Что вы делаете в этом доме, граф Мещерский? – подчёркнуто официально обратилась я к нему.

– Живу.

Односложность ответов и напускное спокойствие оппонента выбивали из колеи. Граф продолжал копаться в бумагах, не обращая на меня никакого внимания. Он вёл себя как дома: достал из ящика стола перо и чернильницу, немного подкрутил ручку у масляной лампы, пододвинул ближе коробочку с песком. Глядя на всё это, внутри разрасталось раздражение. Да кто он, чёрт побери такой, если ориентируется в кабинете моего дядюшки лучше, чем его родная племянница?!

Последняя мысль натолкнула на внезапно появившийся огонёк ревности. Дядюшка – был единственным человеком, который препятствовал моей ссылке в институт. Поэтому смотреть на то, как какой-то самоуверенный граф хозяйничает в его кабинете, было невыносимо.

– Не хотите ли рассказать, почему вы здесь живёте?

Собеседник не дёрнулся, продолжая заниматься своими делами. Складывалось ощущение, что я разговариваю со стенкой.

– Нет, не хочу, – прямо ответил Андрей Кириллович, но спустя мгновение всё же добавил. – Если вам так сильно интересно, то меня пригласила ваша тётушка. Я её крестник, поэтому пару раз в год навещаю свою крёстную мать. Иногда помогаю с бухгалтерией, – он посмотрел на меня и, не отводя взгляда, кивнул на бумаги на столе. – Конец истории.

Наступила тишина. В камине трескались поленья, свечи быстро плясали на сквозняке. Не выдержав тягостного молчания, которое, казалось, приносило дискомфорт только мне, я спросила:

– Как… почему вы так спокойно отнеслись к тому, что здесь происходило?

Граф непонимающе уставился на меня.

– А что здесь происходило?

Я попыталась объяснить, но слова застряли в горле. Жар прилил к лицу. Он серьёзно будет делать вид, словно ничего не произошло? Самоуверенный болван! Подобного отношения к девушке, пусть и крепостной, я точно ему не спущу с рук!

– Вы думаете, я не заметила, как управляющий приставал к крестьянке? – самым спокойным тоном, на какой только была способна, спросила я. – Или вы, граф, подобное отношение к крепостным поддерживаете? Возможно, мне уже необходимо называть её сералькой?

«Серальками» дворяне называли крепостных девушек, в чьи обязанности против их воли входило удовлетворение потребностей своих «хозяев». Подобная мерзость просто не укладывалась у меня в голове! Как можно так обращаться с живыми людьми?!

– Уверяю вас, сударыня, в этом доме нет никакого рабства, – твёрдо сказал Андрей Кириллович. – Константин Александрович никого ни к чему не обязывает. Все девушки оказываются здесь по собственной воле и за щедрые вознаграждения, – граф отложил документы, обошёл стол и присел на край мебели, скрестив руки на груди. – Они помогают своим семьям или просто получают в подарок красивые безделушки. Наш управляющий отличается щедростью.

– Вы хотите сказать, что они сами соглашаются на это? – неуверенно уточнила я.

– Именно это я и пытаюсь до вас донести.

Повисла тишина, прерываемая лишь тихим треском камина и шелестом свечей. Получив ответы на волнующие вопросы и убедившись в том, что крепостная в безопасности, я ощутила смятение и стыд. Смятение из-за того, что как умалишённая прибежала сюда в ночи, а стыд из-за своей неподобающей одежды.

Шерстяной плед был в несколько раз тяжелее, чем мог казаться на первый взгляд. Ткань так и норовила сползти на землю, поддавшись гравитации. Я с силой подтянула её на шею. Волосы под ней неприятно спутались.

– В таком случае, я пойду, – пряча взгляд, промямлила я.

Уверена, увидь меня сейчас наша классная дама, она бы лишила меня завтрака и обеда, ссылаясь на «воспитательные меры» и «невнятную речь». До сих пор не понимаю, чем отсутствие еды или воды должно было улучшить мои ораторские навыки.

– Не смею вас задерживать.

Андрей Кириллович почтительно склонил голову, но не удосужился привстать со столешницы или поцеловать мою руку. Проглотив и это проявление бестактности, я, забыв о лежащем на полу канделябре, гордо вышла за дверь.

По пути в спальню в голове крутилось множество мыслей. Отмахиваясь от них, как от назойливых насекомых, я добралась до своей комнаты, а затем в полной темноте и до кровати. Плед тут же был сброшен на пол. Только под одеялом, я поняла, как сильно замёрзла, щеголяя по дому в одной сорочке.

Сейчас матрас не казался таким мягким, а подушка – воздушной. Перина засасывала в свои настойчивые объятия. Сбитая простынь обвивалась вокруг ног и мешала свободно двигаться. Иссиня-чёрный балдахин давил на нервы своим цветом и размерами. Казалось, что вся комната хотела выжить меня.

С головой укрывшись одеялом, я принялась вспоминать названия всех французских поэм, которые когда-то учила для уроков театрального мастерства. Морфей неохотно забрал меня в свои владения до того, как я дошла до английской литературы.

Глава №6. Хлебная ссора или овсянка с водой

Утро выдалось не самым приятным. После ночных происшествий выспаться не удалось, из-за чего разболелась голова. Кто-то утром открыл окно, поэтому я жутко замёрзла и совсем не представляла, как можно покинуть тёплую перину ради такого холода.

Вася зашла в тот самый момент, когда я собирала вокруг себя огромный кокон из одеял так, чтобы всё тепло, накопленное за ночь, оставалось при мне. Девчонка посмотрела сначала на открытое окно, затем на нерастопленный камин, испуганно поклонилась и виновато добавила:

– Доброе утро, сударыня! Бога ради, простите дуру, я сейчас огонь разведу!

– Всё х-хорошо, – стуча зубами, заверила я. – Подай, пожалуйста, платье из шкафа, пока я не заледенела.

Крепостная метнулась в указанном направлении и распахнула дверки мебели. Перед ней предстал скудный гардероб, состоящий в основном из форменных институтских платьев и специальных костюмов для гимнастики, отличавшихся разве что укороченной юбкой и наличием специальных панталонов под ней. Растерявшаяся девчонка обернулась ко мне и вопросительно указала на одежды.

– То, что слева, – подсказала я. – С кружевными рукавами.

Крестьянка кивнула и тут же достала необходимый наряд. Пока я сбрасывала с себя остатки сна, она быстро развела в камине огонь и поплотнее захлопнула окно. Около десяти минут ушло на то, чтобы комната достаточно прогрелась. В это время меня не отпускало гадкое чувство от того, что я опаздывала. Тело стремилось к действию. Кажется, годы, проведённые в строгом расписании и наказаниях, не прошли даром.

С горем пополам мне удалось умыться в предложенном тазике и надеть одно из своих самых любимых платьев. Вместо верха у него была объёмная кружевная блуза. На горле располагалась большая брошь в виде гладкого бежевого камня, от которого во все стороны крупными складками расходились слои воздушной ткани. Тёмный однотонный подол, благодаря нескольким подъюбникам, держал форму колокольчика, а широкий пояс скрывал под собой большую часть корсета.

Вася помогла со шнуровкой, затем я самостоятельно надела все слои своего наряда и привела в порядок волосы. После ночи они ужасно спутались, поэтому мне пришлось провести большую часть времени за расчёсыванием, изредка бросая ненавидящие взгляды на громоздкую шерстяную кучу на полу. Скомканный плед убитым зверем лежал около моей прикроватной тумбочки и безмолвно требовал вернуть его хозяину.

– Вася, сложи, пожалуйста, это одеяло и отнеси его в кабинет на первом этаже, – попросила я, закалывая последние шпильки в изящную «шишку».

– В кабинет управляющего?

– Да.

Девчонка кивнула и подошла к пледу, принявшись аккуратно складывать ткань. Разглядывая её через зеркало туалетного столика, я вдруг ясно поняла, что у этой девчонки были зарождающиеся черты будущей красавицы. Миловидное по-детски круглое личико, светлые глаза и длинные русые волосы – всё это было прекрасным дополнением для знатной девушки и ужасным проклятьем для крепостной.

Когда она справилась с пледом и направилась к двери, я окликнула её.

– Вася, скажи, – аккуратно начала я, – Константин Алексеевич тебе что-нибудь предлагал?

Девчонка вся покраснела и стыдливо опустила глаза на свёрток ткани в своих руках. Внутри у меня всё сжалось.

– Нет, но старшая сестра по секрету мне рассказала, что её подруга, Палашка, – крепостная испуганно осмотрелась и шёпотом добавила, – сходила с ним на сеновал вовремя весенней переписи, а вернулась с яхонтовыми серёжками!

Не успела я спросить, сколько лет было этой девушке, как Василиса продолжила.

– Матушка сказала, чтобы я не упрямилась. Если предложат, нужно соглашаться и делать всё, что Константин Алексеевич скажет. Тогда он и мне что-нибудь подарит.

Внутренности сделали кульбит от омерзения. Я и представить не могла, что мать может давать подобные наставления своему ребёнку.

– Вася, не вздумай соглашаться, – резче чем хотелось сказала я. – Ни одни украшения не стоят того, через что он заставит тебя пройти.

Девчонка дёрнулась от моего тона и согласно кивнула. Было видно, что решение она всё равно примет сама в зависимости от обещаний этого старика.

Мысли о названом родственнике не выходили из головы. Я не могла вспомнить, где уже слышала фамилию Мещерский. Память старательно утаивала недостающий фрагмент мозаики каждый раз, когда мне казалось, что он уже в моих руках. Не зная, как поступить, я достала чистый лист бумаги и села писать весточку Анастасии. Если кто-то и мог помочь мне в этом вопросе, то только она.

Письмо вышло коротким и скомканным и больше походило на записку. Кратко изложив ситуацию и мой вопрос, я поспешила попрощаться, так и не дойдя до середины страницы. Свернула бумагу, упаковала в конверт со своей личной печатью и отдала Васе.

Когда крепостная всё же покинула мои покои, я последний раз оглядела себя в зеркало и вышла из комнаты. Коридор, лестница, зала – и, наконец, столовая.

В помещении никого не оказалось. При свете дня мне удалось детальнее рассмотреть интерьер. Обои цвета тёплого песка с тонкими вертикальными полосками, небольшой стол по центру комнаты, массивный тёмный буфет в углу, множество пейзажей и портретов в резных рамах на стенах. Тишину комнаты прерывали лишь звонкое тиканье напольных часов, высота которых достигала моего роста, да треск поленьев в горящей печке с расписанным заслоном.

В помещение быстрым шагом ворвалась крепостная. Она водрузила огромную супницу в центр стола, проверила, что крышка плотно закрыта, и тотчас покинула помещение, не заметив меня. От нагретого фарфора исходил плотный пар и превосходный аромат топлёного масла. Долго думать не пришлось, я сразу догадалась, что внутри была каша.

Через несколько минут в столовую снова зашли крестьянки. На этот раз, это были три молоденьких девушки, несущие подносы со свежим багетом, мисочки с творогом и вареньем, специальные подставки с варёными яйцами и несколько маслёнок. Водрузив всё богатство на стол, они наконец заметили меня и спешно склонились в поклоне.

– Доброе утро, девушки, – мягко сказала я, с интересом разглядывая их.

Все три прятали волосы под плотными косынками – неотъемлемое правило работы на кухне и одновременно с этим сохранение женской чести.

– Благодарю за завтрак, – добавила я, когда поняла, что крестьянки так и не выпрямились. – Необязательно так долго кланяться. Прошу, прекратите же!

Последняя фраза прозвучала чуть строже чем остальные. Уловив эту перемену, девушки выпрямились, но поднимать головы не спешили. Мне показалось это странным, и я подошла ближе. На вид они были моложе меня на два-три года. Все относительно худенькие и чумазые. Только с расстояния в один шаг я разглядела на их лицах крошки, а затем пустую корзинку в руках девицы, стоящей ближе всех к двери. Она испуганно прятала посуду за своими юбками.

Картина ясно сложилась в голове: три голодных крестьянки вовремя сервировки съели один из двух багетов. Конечно, поощрять такое было нельзя, но и наказывать их не хотелось.

– Вытрите лица и принесите на мою половину стола обычный нарезанный хлеб в корзинке, укрытой салфеткой. А ближе к Александре Егоровне подвиньте багет. Будем надеяться, она не заметит.

Девушки с надеждой подняли на меня глаза. Оказалось, пока они стояли в ожидании наказания, они почти успели заплакать. Крестьянка, которая стояла ко мне ближе всех, первая среагировала. Её волосы украшала яркая лента. Лицо показалось мне знакомым.

– Сударыня, благодарю вас! – девица опять поклонилась. – Храни вас Господь!

То же самое повторили и остальные. Тогда я ещё раз напомнила, что до завтрака осталось совсем мало времени, а тётушка прекрасно помнит, что именно она диктовала повару вечером, включая количество корзинок с хлебом. Я была почти уверена, что если из солонки пропадёт хотя бы ложка специи, то она и это заметит.

Девушки выбежали из столовой. Я осталась наедине со своими мыслями. Хотелось чем-то занять себя, отвлечься от тягостных раздумий. Пальцы бездумно пробежались по деревянной спинке стула, невесомо коснулись скатерти, тарелки. Тонкий фарфор не шёл ни в какое сравнение с посудой в институте. Я взяла в руки кофейную чашку, стенки которой по форме напоминали морскую раковину – волнистые, аккуратные, словно созданные водной стихией.

Ручка оказалась на редкость неудобной. Узкая полоса фарфора больно давила, практически впивалась в кожу. Многочисленные витиеватые изгибы были совсем не рассчитаны на толщину пальцев. Их главными задачами были выразительный внешний облик и внушительная цена за работу мастера – всё то, что так любила тётушка.

Перед глазами встала другая картина: грубая металлическая кружка в институте. В ней часто подавали компоты и чаи, оставляя более дорогие сервизы исключительно для уроков этикета. Стоило моргнуть, как перед взором предстала другая картина – девушка в ученической форме, стоит посреди институтской столовой и беззвучно плачет. Раскрасневшееся лицо в веснушках, пристыженный взгляд. Над ней нависает классная дама и строго её отчитывает. Никто не решается вступиться.

– Аннушка? Ты уже встала? – в дверях появилась тётушка. – Знакомься, мой крестник – граф Андрей Кириллович. Его матушка, моя подруга, покинула нас, несколько лет назад. С тех пор он навещает меня каждое лето.

Женщина прошла в комнату и села во главе стола. Следом за ней в помещении появился Андрей Кириллович. Граф приветственно кивнул мне и занял стул по правую руку от хозяйки дома – место для членов семьи. Александра Егоровна ничего не сказала, лишь ласково погладила его по предплечью. Мужчина сдержано улыбнулся и потянулся за кофейником. Несколько секунд я ждала, что мадам окликнет его, попросит пересесть, но этого не произошло. Тогда я с достоинством и отрепетированной улыбкой села по левую сторону от неё, заняв место для гостей.

С подносами в руках в столовую забежали уже знакомые мне крестьянки. Девица с лентой подошла с моей стороны и начала спешно выставлять на стол дополнительные стаканы под воду и компот, а также корзинку с нарезанным хлебом, накрытую бело-красным полотенцем.

Откланявшись, девушки стремительно направились к выходу, но строгий тон Александры Егоровны заставил их остановиться.

– Это что? – сморщенные пальцы в перстнях указали на мою хлебную корзинку.

Удивительно, как человек в таком преклонном возрасте умудряется следить за каждой деталью. Даже той, что спрятана от чужих глаз под тканью.

– Где французский багет? Я лично отправляла слугу за ним, – не дождавшись ответа, продолжила мадам. – Палашка?

Прозвучавшее имя запустило в моей голове какой-то механизм. Память тотчас услужливо напомнила слова Васи: «…её подруга, Палашка сходила с ним на сеновал вовремя весенней переписи, а вернулась с яхонтовыми серёжками!».

Я ошарашено уставилась в лицо девушки. Точно! Её вчера я видела в кабинете дяди с управляющим!

Девушки испуганно вжались спиной в стену. Одна даже выставила пустой серебряный поднос перед собой на подобии щита.

– Сударыня, мы…

– Это я попросила принести на мою половину стола обычный хлеб, – неожиданно вмешалась я. – В институте не было багетов, поэтому мне было бы комфортнее получить на завтрак привычную булочку.

Граф, до этого никак не вовлечённый в происходящее, оторвал взгляд от своего кофе и внимательно посмотрел на меня. Тоже самое сделала тётушка. Внутренне сосчитав до четырёх, я приветливо улыбнулась всем присутствующим. Мадам смотрела испытующе, напряжённо, в то время как Андрей Кириллович с удивлением. На секунду мне показалось, что в его взгляде мелькнуло одобрение. Словно он понял, что произошло на самом деле.

Наконец, женщина взмахом руки отослала прочь слуг и вернулась к завтраку. Я незаметно выдохнула.

– Напрасны были мои ожидания, – тихо причитала старуха. – Ничему тебя в Смольном не научили, ни к какой роскоши не приучили. Вот и скажи, как отцу выдавать тебя замуж, если ты за обедом в приличном обществе голодной останешься? Или ему мужа тебе среди крестьян искать?

– Право, Александра Егоровна, кому какое дело в приличном обществе до хлеба? Разве что до урожая да налогов, и то не везде, – неожиданно вмешался в разговор Андрей Кириллович.

Не успела я проникнуться к нему симпатией, как он добавил:

– Легче же поразить девицу небалованную, простую. А какой мужчина не захочет, чтобы им всю жизнь восхищались? Боготворили?

Говоря это, граф старательно размазывал творожный сыр по ломтику багета. Его движения были неторопливыми, аккуратными, вторящими каждому его слову. Правила этикета заставляли молчать, требовали прекратить так рассматривать собеседника, тем более мужчину, но я никак не могла перестать сверлить его взглядом. Хотелось, чтобы он почувствовал себя некомфортно хотя бы от этого. Но все мои старания были напрасны – Андрей Кириллович спокойно доделал бутерброд и принялся накладывать кашу из общего блюда.

– Верно, Андрей Кириллович, верно, – поддержала его тётушка. – Вот до чего мы докатимся – будет нашу семью жених не шелками и украшениями одаривать, а буханками. А на выкуп принесёт каравай!

Я постаралась ещё раз про себя досчитать до четырёх, но гнев в душе всё не утихал. Мало того, что меня решили настойчиво сосватать, более того по моим вкусовым предпочтениям умудрились просчитать всю дальнейшую судьбу.

– Основываясь на ваших размышлениях, батюшку ждёт огромная работа по отбою от будущих поклонников, – граф и тётушка удивлённо уставились на меня. – А как же? Какой мужчина откажется от барышни, которая согласится боготворить его всю жизнь за краюху хлеба? Разве что тот, кто сам живёт в чужом доме, на чужом счету, правда же?

Глаза Александры Егоровны изумлённо расширились. Граф же не выказывал никаких эмоций, но я понимала, что подобная дерзость не сойдёт мне с рук. Поэтому, пока мадам не подобрала нужные слова, я с жаром продолжила.

– И по поводу Смольного института, – руки мелко подрагивали, но я нарочито спокойно взяла салфетку и принялась промакивать уголки губ. – Тётушка, как меня могли приучить к роскоши в месте, где всегда и во всём был дефицит? Право, нельзя же мечтать о бриллиантовых серьгах, ложась после скудного ужина на жёсткую кровать.

Я мелодично рассмеялась, но меня никто не поддержал. Отложив многострадальную салфетку, я изящным движением руки, едва касаясь, погладила фарфоровый чайник, глядя на Андрея Кирилловича. Граф, внимательно следящий за каждым моим движением, сразу же понял намёк и налил мне горячей заварки. Благодарный взмах ресниц, и моё внимание вернулось к тётушке.

– Но сейчас я дома, в кругу родных и близких мне людей, – милая улыбка, предназначенная для мадам, вышла почти естественной. Почти. – Уверена, что под вашим крылом мне совсем скоро откроются все прелести роскошной жизни, а я, как способная ученица, буду очень стараться, чтобы быстро к этому привыкнуть и научиться воспринимать их как должное.

Моя речь вызвала даже у собранной и скрытной тётушки бурю эмоций. За доли секунды на её лице отразились злость, гнев, смятение и потерянность. Что ж, уверена Елизавета Григорьевна сейчас гордилась бы мной. Её уроки этикета не прошли даром – мне удалось поставить собеседника в неловкое положение, при этом похвалив и не оставив шансов на ответный гнев.

– Дитя моё, конечно же, ты скоро ко всему этому привыкнешь.

Тётушке удалось довольно быстро собраться после моей речи. Она сладко улыбнулась, но на её морщинистом лице этот жест больше походил на оскал.

– А пока сделай первый шаг. Попробуй.

Она достала из своей корзинки ломтик хрустящего багета и протянула мне. Крошки посыпались прямо в мою чашку, оседая на поверхности чая. Заметив это, мадам впервые искренне улыбнулась. Старая язва!

– Благодарю вас, тётушка, – я приняла угощение.

Трапеза продолжилась. Кусочек багета так и остался лежать на краю тарелки. Чай с мусором на поверхности остался нетронутым.

За неимением замены, я была вынуждена до конца завтрака пить воду из обычного стакана, ведь правила этикета не позволяли налить в него ничего другого.

Запивая горячую «овсянку» холодной водой, я в который раз убедилась, что это было самое неприятное утро за многие годы.

Глава №7. Выше облаков в лесной глуши

Атмосфера во время завтрака была натянутой. Первой закончив трапезу, я поблагодарила тётушку и графа за компанию и быстро покинула их. В прихожей, не дожидаясь помощи слуг, быстро достала из шкафа меховой салоп, оставленный здесь Архипом ещё вчера вечером, и выскочила на улицу.

Стояла на редкость приятная погода. Слушая свежий аромат сырой земли и молодой травы, я неспеша натянула накидку, затянула шнурки на груди и горле, а затем медленно побрела вокруг дома. У меня не было какой-то цели, просто хотелось оказаться как можно дальше от злого взгляда мадам и язвительных комментариев Андрея Кирилловича.

Вытоптанная тропинка шла среди построек, укутанных кустами и грушевыми деревьями. Небольшие сараи, кладовые и другие хозяйственные постройки сменяли друг друга через неравные расстояния. Изредка в маленьких окошках мелькали лица крепостных. Каждый из них занимался строго свои делом, не замечая моего присутствия.

Не привлекая лишнего внимания, я прошла мимо. Удивительно, как безлюдно сегодня было на улице, хотя вчера во время моего приезда тут была чуть ли не вся деревня.

Петляя между дикими деревьями, я вышла на большую открытую поляну, расположенную прямо под окнами спален. Жухлая трава вперемешку с сочной, зелёной, цветущие деревья, аккуратные клумбы около дома. Любуясь всем этим, я неспешно обходила имение.

На противоположной стороне поляны оказалась новая, незнакомая мне, мощёная дорога. Скорее всего, она вела к самому крыльцу, только я по незнанию ушла в другом направлении. Об этом свидетельствовали сараи и другие хозяйственные постройки, которые встретились мне на пути.

– В моё детство этого не было, – едва слышно прошептала я, но не сбавила шага. – Интересно, что случилось с садом?

За границей ухоженной поляны меня ждал могучий лес. Ещё голые кроны многовековых дубов переплетались, частично закрывая небо. Прошлогодняя листва шелестела под ногами.

Я шла всё дальше и дальше. Деревья здесь росли плотнее, свет редкими лучами пробивался сквозь уже позеленевший вьюнок на стволах. Темнота тусклыми пятнами начала собираться между кустами. Она грозила, предупреждала неосторожных путников о том, что пора поворачивать вспять. Но я не боялась, ведь знала эти места.

Этот лес никогда не пугал меня, напротив, он гипнотизировал своей силой и мощью. Витиеватые ветки, словно вены утончённой дамы, сплетались над головой, образуя только мне известный коридор. Он направлял, манил, приветствовал человека, который не побоялся разглядеть за внешним видом нежную душу этого места.

Я шла по наитию, ни разу не обернувшись. Наконец моё путешествие привело к старому дубу. Поплотнее завернувшись в накидку, я проскользнула около ствола и оказалась на заросшей опушке. Это место ни шло ни в какое сравнение с поляной около усадьбы, ведь здесь не было клумб и беседок, не было аккуратного газона и мощёной дороги. Крапива соседствовала с замёрзшим клевером и ещё, бог знает, какими травами. Вместо грушевых деревьев полянку окружали ёлки и только одна яблоня. Она росла в самом дальнем углу. На ней со дня на день должны были распуститься маленькие цветочки.

Поправив одежду, я направилась к этому дереву. На одной из её веток висели самые обычные верёвочные качели – без узоров или завитушек. Их ценность была в простоте.

Много лет назад, когда моё имя не было вписано в список учениц Смольного института, а дядюшка проводил свои вечера за безобидными картами у соседей, мы с родителями приезжали сюда на лето. Как-то раз, за очередным праздничным обедом мне было скучно, и я незаметно сбежала в лес. Детский смех привёл меня сюда. Стайка крестьянских детей, возраст которых разбегался от трёх до шести лет, играли здесь в самые незамысловатые игрушки, какие мне только доводилось видеть, – деревянные палочки, шарики, верёвки. Завидев чужака, малышня притихла и принялась разглядывать мой наряд – ужасно неудобное праздничное платье, пояс которого сдавливал рёбра в тугой ком. Тогда я поняла, что они испугались меня. Возможно, дети ждали, что я тотчас расскажу обо всём родителям, и их накажут, но мне было так радостно встретить ровесников, что я, не раздумывая, попросилась в игру.

Каким-то чудом они умудрились из своего инвентаря создать увлекательную историю. Вместе мы пересекали океаны, завоёвывали новые страны, становились королями и королевами, а кто поменьше – фрейлинами и фаворитами. Эти дети были такими свободными, такими счастливыми, что я навсегда запомнила их.

А спустя некоторое время старший брат одной из девочек сколотил из ненужных его отцу досок качели, которые повесил тут же, на яблоне. Самый обычный кусок дерева и две верёвки, но на них мы взлетали выше облаков!

Качели чуть-чуть поднялись со временем, но от этого стали только удобнее. На всякий случай подёргав верёвки, я всё же села и оттолкнулась. Здесь, в тени заросшей поляны, которая раньше становилась целым миром для компании детей, я ощутила наплыв глухой тоски. Осознание безвозвратности времени захлестнуло с головой. Сейчас мне было не шесть, а семнадцать лет. Я больше не могла позволить себе скрываться на дикой поляне в глубине леса, но эти несколько минут покоя были моим заслуженным отдыхом.

Ноги сами собой отталкивались от земли всё сильнее и сильнее. Каждый раз доходя до наивысшей точки, юбки взмётывались в воздух и резко меняли направление. Свобода наконец-то настигла меня. Покрепче ухватившись, я откинулась назад и прикрыла глаза. Счастливый смех вырвался из груди.

До облаков оставалось совсем чуть-чуть, но даже этого хватило, чтобы на землю вернулась не стиснутая правилами выпускница Смольного института, а раскрепощённая шестилетняя девочка.

Глава №8. Сплетни среди яблонь

Дорога назад оказалась тяжелее, чем сюда.

Пробираясь через заросшие кусты и низко растущие ветки, я только сейчас заметила, как далеко забрела. Благо путь в усадьбу помнила хорошо, так же как и план участка. Поэтому, недолго думая, я изменила курс и решила всё-таки проведать сад.

Ровные ряды яблонь предстали в самом цвете – крупные белоснежные цветы занимали всё свободное место на ветках. Прогулка между деревьями разогнала кровь в жилах, и тепло быстро настигло меня. Я развязала шнурки накидки и ощутила, что погода поменялась. Утренняя прохлада отступила, словно напоминая, что через неделю в права вступит жаркий июнь со своими обычаями.

Ветер шелестел лепестками, раскачивал ветки. Наслаждаясь внутренней гармонией, я не сразу обратила внимание на приближающиеся голоса. Две девушки, судя по рабочей одежде, крестьянки, шли по соседнему ряду мне навстречу. Совсем молоденькие, они не замечали присутствие незнакомки и продолжали разговор.

– Да я тебе говорю! – с нажимом повторила одна из них. – К матушке соседка приходила. Они чаёвничать принялись, а я веник в руки и якобы в дверях углы мету! Совсем рядышком! Ну, они внимание и не обратили.

– Ну? Что говорили-то? Не томи, Дуняш! – нетерпеливо влезла вторая.

Девушки шли по направлению от речки. На их плечах в такт шагам раскачивались массивные коромысла с полными вёдрами на концах. Изредка брызги попадали на потёртые лапти, но сплетницы, увлечённые историей, этого не замечали.

– Так ты не перебивай, дура бестолковая! – опять начала первая. – Говорю ж, брат матушкин, дядька мой, месяц уже в имении Бакиевых работает. Вот он и видел…

– У Бакиевых? – перебила вторая. – Так они ж уже несколько лет в селе не появляются, всё в городе живут. Дядька твой на службу идти не хочет, вот и выдумывает!

Услышав знакомую фамилию, я остановилась, прислушалась.

– Я тебе сейчас навыдумываю! – вскипела рассказчица. – Дослушай сначала, а не кудахтай, как курица безмозглая! Говорю ж, младший Бакиев вернулся. На службе отпуск взял и сюда на полгода приехал…

– Младший? Это ж какой из?

Сплетницы оказались совсем рядом, но, поглощённые историей, так и не заметили меня. Зато я смогла хорошенько разглядеть подружек – рассказчица Дуняша казалась старше своей собеседницы, а вторая девушка была явно ниже ростом.

– Нет, ну ты совсем глупая?! – не выдержала первая. – Какой-какой? Головой пошевели, коли думать умеешь! Не слышала, что ль?

Парочка удалялась дальше по своему ряду. Вторая крестьянка в шоке прикрывала рот свободной рукой, а затем перекрестилась.

– Боже милостивый! Прости дуру грешную да память мою никудышную! Слышала всё, слышала!

– Вот и не забывай, коли слышала. Говорю ж…

– Да сколько можно «говорю ж» да «говорю»?! – не выдержала младшая и взмахнула рукой. От резкого движения её вёдра качнулись, и вода плеснула через край на землю. – Говори уже, а не заикайся только!

Между девушками завязалась короткая перепалка. Заинтересовавшись, я принялась медленно идти в их направлении, не нагоняя и не отставая.

– Так вот! Дослушай, коли интересно! – крикнула Дуняша. – Бакиев домой вернулся, чтобы имение в порядок привести. Только вот зачем ему это, ежели он всё равно на службе состоит?

– Зачем? – растерявшись, повторила младшая.

– А затем, бестолковая твоя голова, чтобы жениться! Дядька мой твердил, что своими глазами видел письмо от его батюшки, в котором Василий Анатольевич требовал от сына серьёзных размышлений в вопросе подбора невесты.

Младшая на несколько мгновений замолчала, но почти сразу вступила в новую словесную перепалку.

– Да как же дядька твой это письмо видел, коли он читать не умеет?!

– Видел! – оскорблённо воскликнула рассказчица, но, чуть подумав, добавила, – Слышал! Дворецкий письмо вслух читал для господина!

– Врёшь ты всё! Не мог Евгений Васильевич только за невестой вернуться! Да и смысл, ежели он всё равно в городе служит при императрице? Там бы и нашёл себе жену. А чтобы письма вслух читать – так это вообще брехня! Неужели барин с такими образованиями сам себе письмо не прочтёт?

– С образованием, а не образованиями, дура! Сразу видно, у тебя их нет! – перебила Дуняша. – И вообще я не про это рассказать хотела! Дядька говорит, что в доме что-то странное у них происходит. Девицы крепостные все канут в лету. Раз в две недели новых слуг ищут. Деньги большие обещают! Вот думаю, может, согласиться? Всё-таки мне при жизни барин вольную даровал, могу хоть сейчас в чисто поле уйти, и никто не указ!

Старшая явно гордилась своими правами и не скрывала этого.

– Бог с тобой, Дуняша! Не неси чепухи! Сама знаешь, какие истории ходят про этот дом, а ты в него наняться решила? Али хочешь список тех девиц пропащих пополнить?

– Ты просто моей свободе завидуешь вот и отговариваешь, – нахально заявила собеседница и перекинула толстую косу за коромысло. – Или просто боишься, что я молодого барина обворожу и он меня, барышню вольную, замуж возьмёт!

– Да кому ты, безголовая, нужна-то?! – не выдержала младшая.

Их перепалка продолжилась, но я дальше не пошла. Всё самое интересное было сказано при мне.

В голове вертелось знакомое имя – Бакиев Евгений Васильевич. На языке вертелось просторечное «Геша», но я отмахивалась от него как от назойливой мухи.

Перед глазами стала проноситься целая сотня воспоминаний того самого лета, когда родители решили погостить у дядюшки несколько тёплых месяцев. Два брата-близнеца2 с тёмными, как дубовая кора, кудряшками и широкими улыбками сопровождали меня повсюду – в лесу, в гостиной, на речке. Олег и Евгений. Мы каждый день придумывали что-то новое, часто разыгрывали взрослых: схожесть мальчишек порой поражала даже меня.

Мне было шесть, а друзьям по двенадцать лет. Это был возраст, когда любое чудо подвластно детским рукам. Несмотря на мамины протесты, тётушка часто пыталась «образумить» меня и вытащить из «ребяческих забав». Родители близнецов делали тоже самое: мальчикам часто приглашали преподавателей, чтобы их владение иностранными языками становилось всё лучше и лучше.

Олег был спокойнее и усидчивее брата, поэтому свою любознательность часто направлял в учёбу. К концу лета он даже стал отказываться от общих прогулок в пользу науки. Это было обидно – понимать, что близкий друг считает твоё общество менее интересным чем очередной букварь, но в некотором роде я радовалась. Ведь у нас с Женей больше сходились взгляды на мир: мы оба познавали действительность через собственный опыт, нежели книги.

Несмотря на это, Эжен (полное имя Евгений) был не менее умным, чем его образованный близнец. Он много времени проводил на уроках фехтования и музыки, а из наук предпочитал арифметику и историю. Довольно часто, приходя в их дом, я заставала друга за заполнением многочисленных дневников. Эжен просил родителей выписывать из города образовательные журналы, а, получая их, тратил целые вечера на то, чтобы записать всю новую информацию в специальную книжечку.

Братья Бакиевы были для меня примером для подражания. Практически наставниками из-за разницы в возрасте. Неунывающие, тянущиеся ко всему новому и интересному, они разбавляли мои унылые летние дни в этом имении. С ними любое занятие становилось интересным, будь то охота на сверчков или разбор нотного стана на уроке музыки. Мама даже несколько раз подмечала, что близнецы положительного на меня влияют.

В августе родители согласились на предложение дядюшки погостить здесь хотя бы до декабря, а затем вся сказка разрушилась. В конце октября, когда на дороги только-только выпал первый снег, моя семья собрала вещи и покинула родовое поместье Румянцевых. В течение нескольких месяцев до этого я слышала от взрослых разговоры о Смольном, но, как мне казалось, они были несерьёзные, даже шуточные.

Тем не менее мне не дали попрощаться с друзьями – просто в одно утро служанкам приказали одеть меня в дорожное платье, а затем меня усадили в карету, около которой родители спешно прощались с тётушкой и дядюшкой.

Я думала, на этом ужас закончится, но нет. Маршрут проходил через Санкт-Петербург и там же и закончился. Отец оставил меня в институте благородных девиц. В месте, где я на ближайшие двенадцать лет была лишена права видеться с семьёй. В месте, из которого я не могла связаться с братьями Бакиевыми. В месте, которое оставило после себя огромное количество кошмаров и ужасных воспоминаний.

Связи с родными почти не было. Лишь редкие письма от родителей, которые спустя год моего пребывания в институте почти полностью прекратились. А Бакиевы ни о чём не знали.

Но несколько месяцев назад впервые за двенадцать лет мне пришло письмо от Эжена. Записка, заставившая сердце биться чаще, а разум сгорать в ожидании встречи.

Мысли о друзьях детства разлили в душе согревающее пламя радости. Не сразу, но я поняла, что улыбаюсь. Едва заметно, одними лишь уголками губ, но улыбаюсь. И это чувство, вкупе с предвкушением о возможной встрече, было настолько непривычным, настолько забытым, что я внутренне содрогнулась.

Как давно я не жаждала чьего-либо общества.

Ложь. Это осознание нагрянуло так же быстро, как и все предыдущие.

Я двенадцать лет ждала встречи со своей семьёй, друзьями, близкими. Ждала, но этого так и не наступило. Ведь по правилам института я не имела права покидать стены альма-матер, а на свидания со мной отец приехал лишь два раза за все эти годы.

Спустя столько времени я устала мечтать о чём-то невозможном, в моём понимании. Приняла мысль о том, что, по неизвестным мне причинам, вся семья отказалась от меня.

Не отдалилась, а именно отказалась – не пыталась видеться или общаться. Письма становились всё реже и реже до тех пор, пока не превратились в редкие уведомления о каких-то очень важных событиях.

О смерти дальних родственников, о смерти мамы и дяди, о свадьбе крёстного. Редкие короткие весточки, лишённые какой бы то ни было эмпатии и чувств, приходили не чаще чем раз в пару лет.

Обо мне забыли. Не считали нужным поддерживать общение. Но перед всем этим у меня была настоящая жизнь.

Жизнь, в которой были семья, друзья, близкие, счастливое детство. И прямо сейчас на горизонте появился призрачный шанс урвать себе кусочек, больше похожий на воспоминание, того времени. О мгновениях, когда любовь и забота были чем-то обыденным, а не нереальным.

Я хотела увидеться с близнецами Бакиевыми. Жаждала этого. Всё моё нутро содрогнулось в предвкушении.

Многие годы меня окружали лишь одиночество и страх, но это было после того, как из моей жизни пропали Эжен и Олег. И пусть сейчас они перестали быть просто мальчишками, а превратились в настоящих графов, которых нужно величать «Ваше сиятельство», я желала их увидеть.

Цветки яблонь уже не казались такими притягательными, скорее наоборот – их белые силуэты сливались в пятна, отвлекающие от размышлений.

Погрузившись в приятные раздумья, я побрела к дому.

Глава №9. Сборник французских стихотворений

Слуги накрывали стол для приближающегося обеда. Среди девушек с тарелками не было ни одного знакомого лица, поэтому я в очередной раз удивилась тому, насколько большой у тётушки штат прислуги.

Пожилой дворецкий, имя которого я до сих пор не спросила, забрал мою накидку. Не зная, чем себя занять, решила при свете дня изучить небольшую домашнюю библиотеку, которой так гордилась мадам.

Два деревянных стеллажа простирались в углу комнаты до самого потолка, поражая количеством фолиантов. В нетерпении я прошла к книжным полкам и принялась изучать названия на корешках. Словари, несколько томиков Библии и совсем скудный набор художественной литературы. Я с тоской пересмотрела ассортимент и, так и не найдя чего-то интересного, взяла старый сборник французских стихотворений.

– Зря тратите время, Анна Павловна, – раздался за спиной мужской голос.

Резко обернувшись, я заметила на кресле у окна Андрея Кирилловича. Граф Мещерский что-то увлечённо записывал в своём дневнике, опираясь на специально пододвинутый под эти нужды невысокий столик. В светло-песочном фраке, безупречном белом жилете и башмаках с квадратными пряжками он больше походил на участника бала, чем на постояльца этого дома. Перед мужчиной также лежала раскрытая книга, нужный разворот в которой граф поддерживал пальцем, и чернильница с письменными принадлежностями. Он что-то перерисовывал себе в тетрадь, изредка оставляя на полях заметки.

– Здесь представлена только сложная литература, не подходящая для чтения молодым особам.

Андрей Кириллович закончил эскиз, отложил в специальную подставку гусиное перо и взглянул на меня. Я упорно сохраняла молчание, прижимая к груди выбранный сборник.

– На следующей неделе Константин Алексеевич поедет в город. Попросите его прикупить несколько бульварных романчиков. Уверен, они избавят вас от скуки.

На лице молодого графа заиграло удовольствие. Глядя на это, мне всё хуже удавалось контролировать растущую внутри ярость. Счёт до четырёх не помог, поэтому пришлось вспомнить главное правило с извечных уроков этикета: «Думай молча, говори тихо».

Вздох, едва заметное движение плечами, попытка расслабить сжатые на сборнике пальцы – и вот я снова контролирую если не ситуацию, то хотя бы собственное тело.

– Благодарю вас за совет, Андрей Кириллович, – с расстановкой произнесла я. Вежливая улыбка не сходила с моего лица. – Уверена, вы разбираетесь в бульварной литературе лучше меня, ведь в институте у нас не было возможности её изучать. Надеюсь, вы, как более опытный чтец, поможете мне освоить это искусство ничуть не хуже, чем арифметику или историю искусств.

Собеседник сжал зубы. Его пальцы начали отбивать одному ему известный ритм по столешнице. Холодный взгляд оскорблённого мужчины пронизывал до самой души, но я не подавала вида.

Граф был уязвлен. Кажется, ему редко перечили люди, тем более барышни. От осознания этого где-то в глубине разгорелось пламя победы. Его тепло приятно объяло все тело, придавая уверенность.

– Ещё раз благодарю за совет, – елейным голосом проворковала я.

Не обращая внимания на боль от корсета, склонилась в самом глубоком и покорном реверансе, который только могла представить. А, разогнувшись, убедилась, что Андрей Кириллович не признал в моём жесте выказывания уважения. Мужчина злился, очень злился. Его пальцы глухо стучали по поверхности столика. Словно в беспамятстве он несколько раз задел рукой рисунок в своём дневнике, отчего краска отпечатались на коже.

– Граф, будьте аккуратны с костюмом, – с притворной заботой предупредила я. – Говорят, чернила плохо отмываются с парчи.

Опомнившись, Мещерский одёрнул ладонь от шейного платка, к которому за секунду до этого потянулся. Андрей Кириллович удивлённо оглядел испачканные пальцы, опустил взгляд на раскрытый дневник и только сейчас заметил, что рисунок был испорчен.

Это окончательно испортило графу настроение. Ногти, покрытые чернилами, возобновили свой «бой» по листу дневника, но теперь с новым усилием. Казалось, что мужчина не контролировал это.

Поняв, что я неприлично долго рассматриваю его не унимающиеся пальцы, Андрей Кириллович перевёл взгляд на собственные руки, дёрнулся и сжал обе ладони в кулаки.

Внутренности завязались узлом, стоило мужчине со всей злобой упереть в меня свой взгляд. Поддавшись внутреннему порыву, я подхватила юбки и, быстро распрощавшись, выскочила за дверь.

Глава №10. Месть – блюдо, которое подаётся холодным

Обед начался задолго до моего прихода.

Когда я зашла в столовую, тётушка и граф Мещерский увлечённо обсуждали последние новости из города. Поприветствовав их, я покорно заняла место гостя и удивилась тому, что тарелка передо мной уже стояла. Растерянная я потрогала стенки посуды и убедилась, что еда остыла. Заметив это, тётушка с улыбкой объяснила.

– Андрей Кириллович заботливо попросил слуг, чтобы они налили тебе суп вместе с остальными. Граф избавил тебя от необходимости делать это самостоятельно, не забудь его за это поблагодарить.

Глядя на остывший куриный бульон с каплями свернувшегося жира на поверхности, я думала о чём угодно, но только не о благодарности. Желудок скрутило от отвращения. Я не представляла, как смогу заставить себя пообедать вместе со всеми, ведь за годы постоянных диет и постов мой организм отвык от подобного рациона, а теперь всё стало ещё хуже. Я буквально чувствовала в животе тяжесть от ещё не съеденной пищи.

– Благодарю, – прошипела я сквозь ком в горле.

Граф ничего не ответил, лишь холодно посмотрел. На меня снизошло озарение: не было никакой заботы в этом жесте. Была лишь небольшая месть за сцену в библиотеке и, возможно, за завтраком.

Униженный мужлан. Никаких хороших слов в голову не приходило.

Борясь с подступающей тошнотой, я взяла в руки ложку и окунула её в суп. Серебряная поверхность разорвала тонкую плёночку жира на бульоне. Зачерпнув совсем немного, я поднесла прибор ко рту и проглотила еду. Несколько секунд всё было хорошо, но затем мелкая дрожь сотрясла тело, а горло сдавила невидимая рука. В исступлении ладонь взметнулась к кружевной салфетке и прижала её к губам.

Стараясь не думать, как выгляжу со стороны, я двумя руками прижала ткань к лицу и начала глубоко дышать с закрытыми глазами. Мандраж всё не уходил, и, воспользовавшись этим, в голову полезли не самые приятные воспоминания.

Коридор института. Шаги получаются слишком громкими, совсем не такими, как нас учили на уроках хореографии. Голова кружится, но сознание успевает заметить, что ноги чересчур тяжёлые. В глазах мелькают чёрные мушки. Желудок сводит голодный спазм. Очередной пропущенный приём пищи из-за наказания. Мысли где-то далеко, но телу холодно. Я всё ещё иду, но уже не понимаю куда. Всё происходит словно не со мной.

В голове резко стало пусто. В ушах неприятно зазвенела одна высокая нота. Кончики пальцев онемели. Тяжесть в ногах превратилась в кандалы. Контроль над телом теряется, и я падаю. Последнее, что остаётся в памяти – боль в ушибленном плече и неестественно выгнутый мизинец, который по воли случая первым коснулся пола.

Картинка перед глазами прояснилась. Спустя мгновение я вновь сидела в столовой в окружении мадам и графа Мещерского. Голова всё ещё немного кружилась, поэтому пришлось постараться сфокусироваться на чём-то. Всё внимание сосредоточилось на руках, которые только сейчас отняли салфетку от лица. Взгляд внимательно пробежался по бледным пальцам, пока не зацепился за небольшую шишку на мизинце – последствия неудачного сращивания костей после перелома. Под лёгкими завязался тугой узел.

– Аннушка, дорогая, – раздался голос тётушки. – Ты бледна, как призрак. Что случилось?

Смахнув влагу из уголков глаз, я внимательно оглядела помещение. В углу комнаты стояла пожилая крестьянка, которая хотела забрать пустые тарелки со стола, но, услышав упоминание злого духа, начала быстро креститься.

Рука мадам накрыла мою и крепко сжала. В этом жесте не чувствовались забота или волнение, скорее попытка побыстрее привести меня в чувства, лишь бы я не доставила ей новых хлопот. Александра Егоровна смотрела холодно, предупреждающе, в то время как граф не сводил с меня растерянного взгляда.

– Всё хорошо, простите за беспокойство, – виновато пролепетала я, кивнув всем присутствующим. – Я пока не готова к обеду. Принесите мне чашку сладкого чая, пожалуйста.

Последняя фраза была адресована крестьянке, до сих пор стоящей в углу. Через пару минут мне принесли горячий чай. Также рядом поставили вазочку с мёдом. Медленно размешивая напиток, я вполуха слушала разговор между тётушкой и графом. Так бы обед и закончился, если бы я второй раз за день не услышала знакомую фамилию.

– Поговаривают, что Бакиевы возвращаются в город, – сказал Мещерский, аккуратно разрезая кусок курицы перед собой. – Более того, младшего сына видели в родовом поместье.

Резко подняв глаза на тётушку, я с удивлением отметила, как сильно изменилось выражение её лица: губы поджались, дряблые щёки вокруг рта напряглись, брови нахмурились. Сморщенные пальцы сжали чашку из тонкого фарфора с такой силой, что я всерьёз начала переживать за целостность посуды.

– В жизни не поверю, что… граф со своей любимой женой могли променять Париж на Петербург, – мадам говорила медленно, старательно подбирая вежливые слова. – Только если у этой семейки опять что-то не случилось.

Каждая фраза Александры Егоровны так и сочилась ядом. Мещерский понял намёк и не стал развивать разговор в этом русле, а вот я оказалась смелее.

– Мадам, – аккуратно начала я, не желая навлечь на себя тётушкин гнев. Рассказывать про сплетни в яблочном саду не хотелось. – Кто такие Бакиевы? Мне показалась эта фамилия знакомой.

Расспрашивать тётушку прямо о взрослых мужчинах было слишком рискованно. А рассказывать про письмо, полученное несколько месяцев назад, мне не хотелось. Ещё я желала оставить в тайне тот факт, что лишь благодаря мыслям о друзьях детства мне удалось пережить двенадцать лет в разлуке с семьёй.

Женщина резко обернулась на меня. В её глазах горели неприкрытые злость и растерянность. Она долго вглядывалась в моё лицо, пытаясь найти в нём ответы на одной ей известные вопросы. Сделав глубокий вдох, я стойко выдержала тяжёлый взгляд.

– Ты действительно их знаешь, – наконец произнесла она. – Василий Анатольевич и Варвара Геннадьевна – графская чета, которая часто бывала в этом доме. А ты играла с их близнецами-сыновьями. С Евгением и Олегом.

Глава №11. Старые друзья и новая родственница

Приняв твёрдое решение во что бы то ни стало добиться встречи с Бакиевыми-младшими, я наконец отставила от себя полупустую чашку и подняла взгляд на тётушку. Она смотрела на меня холодно, испытующе, так, словно хотела пролезть в мою голову и самостоятельно вложить туда «праведные мысли». Представив эту картину, я едва не усмехнулась, но, к счастью, вовремя спохватилась. Подобное проявление неуважения мне с рук не сойдёт. Тем более перед просьбой.

– Мадам, как Вы знаете, у меня не так уж и много близких друзей, – мягко начала я, боясь действовать в открытую, – поэтому я настоятельно хотела бы Вас попросить позвать семью Бакиевых к нам на обед. Прошло уже столько времени с нашей последней встречи. Уверена, у них произошло много нового.

При последней фразе лицо Александры Егоровны дрогнуло. На мгновение мне показалось, что она испытывает к этим людям нечто сродни отвращению, но старается этого не показывать. Настроение Мещерского тоже поменялось: он смотрел в своё блюдо и старался никоим образом не привлекать к себе лишнего внимания. Даже его грудная клетка стала меньше подниматься при дыхании.

Тётушка молчала. Она медленно достала из серебряного кольца красиво сложенную салфетку и краешком ткани промокнула губы. Выражение её лица оставалось беспристрастным.

– Боюсь, это будет невежливо, – наконец ответила мадам и отложила многострадальную салфетку. На меня она по-прежнему не смотрела. – Насколько нам известно, Василий Анатольевич и Варвара Геннадьевна находятся в городе и пока не собираются в имение. А звать на обед только их сыновей будет неправильно.

Я хотела было возразить, но женщина прервала меня взмахом руки.

– В конце концов, Евгений Васильевич и Олег Васильевич – уже взрослые мужчины, и их нахождение в этом доме, без сопровождения родителей, может неправильно поняться в обществе.

Тётушка жестом подозвала мелькнувшую в дверях служанку и указала на пустые тарелки. Девушка кивнула и принялась собирать посуду.

«Глупости», – я безумно хотела сказать это прямо в лицо родственнице, но правила приличия не позволяли. Эжен и Олег могли посетить наш дом, не вызывая при этом лишних слухов. Главное, чтобы у меня было сопровождение, а если им станет моя собственная тётка, то беспокоиться за честь нашего рода не будет необходимости.

Глубоко вздохнув и улыбнувшись, я решила предпринять ещё одну попытку:

– Мадам, но ведь Эжен и Олег мои давние друзья…

– Граф Евгений Васильевич и граф Олег Васильевич, – исправила меня хозяйка дома и громко хлопнула ладонью по столу.

Резко стало тихо. Испугавшись, я не заметила, как задержала дыхание, а опомнилась только тогда, когда лёгкие под корсетом стало пощипывать от углекислого газа. Служанка замерла около стола, прижав к себе единственную тарелку, которую успела взять. Казалось, что только Андрей Кириллович был готов к этому: он единственный даже не вздрогнул.

Я боялась шелохнуться. Повышенный голос мадам вызвал слишком много воспоминаний, от которых мне пока не удалось избавиться: женские крики, звуки ударов, плач. Всё это таилось так глубоко в душе, что я всерьёз задумалась: а не стало ли это частью меня?

Но философствовать было некогда. Служанка опомнилась и принялась вновь собирать посуду. Звяканье фарфоровых тарелок разрезало тишину комнаты, но мне всё никак не удавалось вернуться в реальность.

Зажмурившись, я попробовала сосчитать до десяти, но под веками, словно назло, начали всплывать картинки: заброшенная комната около общих спален, ровный строй девушек, проходящий мимо. Классная дама выдёргивает провинившуюся ученицу из общего строя и утягивает в тёмную залу. Мы слышим крики одноклассницы, но зажмурившись, продолжаем идти вперёд. Все уже усвоили этот урок: здесь помочь ты никому не сможешь, а если попытаешься – разделишь наказание.

По щеке прокатилась одна-единственная слеза. Казалось, что голос той девушки до сих пор звенел в ушах.

Подобных воспоминаний было много. Каждое из них, словно дремлющая змея, свернулось где-то глубоко в душе и поджидало удобного момента, чтобы атаковать. Я старалась держать их под контролем, но это не всегда было возможно.

– Сегодня на торговой площади работает рынок, – неожиданно сказал граф Мещерский. – Поговаривают, что туда приедут искусные кружевницы и уличные артисты. Возможно, Анна Павловна захочет это увидеть.

Цепляясь за звук чужого голоса, я вернулась в реальность. Слеза оставила на щеке солёный след, который тотчас защипал кожу.

Подняв глаза, я оценила обстановку: мадам зло помешивала чай с непроницаемым выражением лица, а граф украдкой следил за моими действиями. Закусив губу, я расправила плечи и благодарно кивнула мужчине. Неизвестно, почему он решил мне помочь, но понятно было только одно – разговор было необходимо срочно уводить в сторону.

– С преогромной радостью, – выдавила я с улыбкой.

– Бестолковые забавы для бестолковых девиц, – сквозь зубы процедила тётушка и повернулась к Мещерскому. – Андрей Кириллович, раз Вам так нравится эта идея, будьте добры сопроводить мою племянницу в город. Марфа! Поди и позови Софью Ильиничну, пущай с ними едет! И скажи, чтобы она взяла кошель у меня в спальне!

Девушка, убирающая на столе, подняла голову и кивнула. Быстрым шагом крестьянка вышла из столовой, но я всё равно успела отметить её внешность. Округлившееся загорелое лицо, русые волосы под платком, зелёные глаза – это опять была та же девушка из кабинета дяди!

Софья Ильинична – сестра моего покойного дядюшки – Ярослава Ильича – хозяина этого дома. Это была милая женщина, чуть старше тётушки, в изношенном платье и белом заштопанном чепце. Из-под дырявых оборочек её головного убора выглядывали седые кудряшки и добрые голубые глаза с едва заметным лукавым огоньком.

Бабе Ильиничне (как она сама просила себя называть, ведь слово «бабушка» её обижало) не удалось выйти замуж. Долгие годы женщина жила в городе, до последнего лелея надежду найти мужа.

Чуда не произошло, поэтому уже в преклонном возрасте её содержание взял на себя родной брат, перевезя сестру в отчий дом. Случилось всё это через несколько лет после моего переезда в Смольный, поэтому мы ни разу не встречались. Вот только тётушка ещё одной носительнице фамилии «Румянцева» в доме не обрадовалась. Как много позже мне объяснила Василиса со слов своей матери, Александра Егоровна приложила много усилий, чтобы золовка содержалась на самом скудном пайке. Софья Ильинична даже не располагала собственными деньгами и не допускалась к общему столу во время трапезы. Крайне редко она получала гроши в подарок на крупные церковные праздники и сразу же тратила их на тёплые чулки для больных ног и мясные обрези для своей полудворовой кошки, которую подкармливала за домом и ласково называла её «Евдоша» (сокращённо «Евдокия»)

Через час от имения Румянцевых отъехало элегантное ландо3, запряжённое парой лошадей под руководством Архипа. Поднятая крыша кареты не спасала от пробирающего на ходу ветра, но я улыбалась – впервые за много лет у меня была возможность созерцать уход весны.

Граф Мещерский моего оптимизма не разделял. Мужчина расположился на сиденье напротив меня, в то время как баба Ильинична – рядом, и на протяжении всей дороги он не сводил с меня непонимающего взгляда.

– Спасибо, что предложили съездить в город, – поблагодарила я графа, чтобы прервать возникшее между нами молчание.

– Я и сам был не против ненадолго покинуть общество Александры Егоровны, – ответил Андрей Кириллович и достал из кармана перчатки.

Пока граф натягивал их, я успела заметить, как покраснели его руки от холода. Рядом со мной раздался приглушённый вздох. Обернувшись к Софье Ильиничне, я поняла, что компаньонка крепко уснула на свежем воздухе, и ни тряска, ни промозглый холод не могли её разбудить. Маленькая старушка была практически во весь рост укутана в большой шерстяной платок, который больше напоминал плед. Но даже так её ладони остались незакрытыми.

Не в силах смотреть на это, я стянула с шеи белоснежный кружевной шарф, который больше походил на искусную паутину, и обмотала им замёрзшие руки компаньонки. Старушка дёрнулась, сжала пальцы, но не проснулась. Я же подняла меховой воротничок салопа и посильнее закуталась в полы, молясь Богу, чтобы шляпка не улетела за границы экипажа на таком ветре.

В тяжёлом молчании мы продолжили путь.

Глава №12. Вера

Торговая площадь встретила нас гулом скота, грязью под ногами, звоном церковных колоколов и тяжёлым запахом горелого сала из ближайших таверн.

Софья Ильинична с теплотой посмотрела на меня и вернула мой шарф. Согревшейся рукой она накрыла мою ладонь, немного сжав, и шёпотом произнесла:

– Спаси Бог твоё доброе сердце!

Какое простое дело, и как много благодарности! Не в силах вымолвить ни слова, я погладила её пальцы, ощущая необъяснимую горечь где-то внутри.

Андрей Кириллович первым вылез из коляски и помог нам спуститься. Стоило нашим ногам коснуться пыльной брусчатки, как Архип дёрнул поводьями и направил ландо в сторону большого навеса около входа на площадь, крикнув на прощание:

– Не переживайте! Я буду ждать Вас здесь!

Не ответив, я повернулась лицом к торговым рядам и глубоко вздохнула. Перед нами раскинулось бесчисленное количество прилавков (где-то даже двухэтажных) и лавок. Дополняла картину хаоса огромная толпа народа, которая сновала между навесами и кривобокими зданиями с поразительной скоростью.

– Андрюша, голубчик.

Тембр у Софьи Ильиничны был медленный, тихий. Моя новоиспечённая компаньонка держала Андрея Кирилловича под руку и практически с материнским обожанием смотрела на него снизу вверх.

– Да, баба Софа?

Новый человек и уже, как минимум, три новых прозвища. Интересное знакомство.

– Отведи нас в ряды с тканями и кружевами, – попросила женщина и улыбнулась. Граф Мещерский ответил ей тем же. – Анне Павловне необходимо обновить институтский гардероб на что-то более праздничное.

– Слушаюсь.

Компаньонка посильнее ухватилась за предложенный локоть. Вместе с графом они медленным прогулочным шагом направились в самые крайние ряды площади. Я пошла следом.

Эти «улочки» разительно отличались от тех, рядом с которыми нас высадил Архип. Во-первых, все здания были построены из камня. Во-вторых, тут практически не было нечистот под ногами. Оно и понятно: на прилавках здесь не выставляли продукты питания или мелкий скот, а с крюков, прибитых к потолкам навесов, не свисали разрубленные туши разной степени свежести. Среди покупателей не бродили крестьянки, а тем более крепостные – всё чаще нам навстречу попадались купцы и дворяне.

Я шла, отставая на полшага от своих сопровождающих – данная практика давно вошла в привычку, как знак уважения к взрослому поколению и мужскому полу одновременно. Это заметила баба Ильинична и позвала меня.

– Анюта, голубушка, – мягко произнесла она и протянула ко мне морщинистую руку в ветхом платье. – Бога ради, иди рядом! Не то потеряешься.

– Да, конечно.

Чуточку ускорившись, я сравнялась с компаньонкой и графом. Последний посмотрел на меня несколько удивлённо и тотчас начал отбивать ритм на руке Софьи Ильиничны. Кажется, эта привычка была у него своеобразным способом успокоиться.

Идти вровень с женщиной, в несколько раз старше меня, и мужчиной было некомфортно и волнительно. Хотелось тотчас сбавить шаг и впредь оставаться позади так, как нас учили в Смольном. Мне даже стало как-то тоскливо от осознания, что я практически ничего не могу с собой поделать – все правила были настолько крепко вбиты в мою голову, что больше походили на рефлексы.

Мы дошли до нескольких лавок, на прилавках которых располагались атласные ленты, рулоны шёлка, перчатки из тончайшей кожи и гребни из малахита. Андрей Кириллович остановился через дорогу. Баба Ильинична подвела меня к самому, богато украшенному столу, а сама с тихой тоской во взгляде проковыляла на несколько шагов дальше, к другому ларьку – в нём, в отличие от других, продавались вещи первой необходимости: тёплые шали и чулки, носки из грубой шерсти, хлопковые чепцы, платья для сна и многое другое.

Поддавшись любопытству и необъяснимой грусти, я опустила взгляд на наряд компаньонки. Много раз штопанный, в некоторых местах с заплатками, подол верхнего платья выглядывал из-под старенького салопа, порядком облезшего по краю. Наверняка ткани ужасно продувались и холодили ноги своей хозяйки.

Женщина медленно добрела до прилавка и принялась щупать свёртки тёплого белья. Старческие пальцы сильно покраснели на холодном воздухе. Баба Ильинична взяла толстые шерстяные чулки, внимательно рассмотрела их и, отрицательно махнув головой, положила обратно. Взгляд женщины потускнел. Больше никакие товары она не трогала.

На сердце стало тяжело. После развернувшейся картины ленты и кружева выглядели как насмешка над моей совестью, а специальные бархатные крючки для аксессуаров лишь усугубляли ситуацию. Я не замечала во всём этом былой красоты и изящества. Хотелось тотчас взять за руку компаньонку и попросить её купить то, в чём она сама нуждается, но я понимала, что это будет выглядеть как издевательство над благополучием человека.

В институте нам доходчиво объяснили, что ни один гордый человек, какой бы доход он не имел, не захочет чувствовать к себе жалость. Нас учили вести себя так, чтобы любой собеседник ниже нас по статусу или финансам чувствовал себя равным в разговоре. Вот только эти правила никогда не распространялись на крепостных и крестьян.

Тяжесть под рёбрами не пропадала. Усилием воли я заставила себя обратить внимание на изысканный товар, разложенный передо мной. Орнаменты на кружевах сливались в единое пятно, а шёлковые тесёмки для платьев выглядели однотипно. Протянув руку к первому попавшемуся гребню для волос из малахита, я провела пальцами по гладкой поверхности изделия и невольно дёрнулась. Почему-то именно сейчас мне вспомнилась моя деревянная расчёска, сохранившаяся из далёкого детства и используемая по сей день. Удивительно, но хоть она иногда и цепляла пряди, в ней чувствовалась… душа, что ли? В отличие от этого холодного камня.

Выбрав несколько искусственных цветов для шляпок, я замерла, не зная, что предпринять дальше. Кошель хранился у бабы Ильиничны. Дойти до неё самой с цветами в руках не получится – молчаливый продавец может неправильно понять меня. Позвать её самой – неудобно.

К счастью, именно в этот момент компаньонка оторвалась от разглядывания нижних рубах и посмотрела на меня. Заметив в моих руках тканевые розы, она поспешила подойти.

Смотреть на то, как эта старушка достаёт порученные ей деньги и расплачивается за какие-то бесполезные цветы, было невыносимо. Сглотнув ком в горле, я благодарно кивнула женщине и подставила свой локоть, чтобы хоть как-то облегчить ей дорогу до экипажа, по пути убеждая, что мне больше ничего не нужно.

Уже у самой коляски моя замёрзшая на майском ветре ладонь нащупала в кармане несколько монет. В голове тут же родилась идея. Быстро спрятав одну из недавно купленных розочек в карман, я продолжила путь как ни в чём не бывало.

Баба Ильинична уже садилась на обитую тканью скамью в экипаже, опираясь на предложенную руку графа Мещерского, когда я начала спектакль:

– Господи, да где же он?! – мой голос звучал истерично, даже с надрывом. Под удивлёнными взглядами Андрея Кирилловича и Софьи Ильиничны я принялась хлопать по карманам салопа, старательно делая вид, будто что-то ищу. – Неужели?! Ну как? Как я могла?..

– Анюта, что случилось? – заволновалась компаньонка, сидя в ландо.

– Кажется, я забыла один из цветков на прилавке, – почти плача, просипела я и для убедительности несколько раз провела холодной ладонью по щекам.

Графа Мещерского моя актёрская игра не впечатлила: мужчина смотрел на меня удивлённо и даже несколько презрительно.

– Анюта, ну ты чего? Не плачь, бога ради! – всерьёз запереживала женщина и чуть привстала в экипаже. – Андрей Кириллович сейчас сходит и заберёт твои цветы. Да, Андрюша?

Было видно, что графа не волновали ни «забытые» украшения, ни мои «слёзы». Но вот расстраивать бабу Ильиничну он явно не хотел: незаметно закатив глаза, мужчина натянуто улыбнулся и кивнул. Руки сплелись в «замок», а пальцы одной руки начали отбивать ритм о костяшки другой.

– Конечно, схожу, – холодно процедил он и добавил. – Не переживайте, Анна Павловна.

– Нет-нет, это моя вина! – с жаром возразила я. Всё шло не по плану. – Продавец не видел Андрея Кирилловича и может неправильно понять! Подождите меня буквально пару минут. Скоро вернусь!

Не дав им возможности, остановить меня, я со всех ног бросилась в направлении того же ряда, где мы были совсем недавно.

Найти нужный отдел не составило труда. Пройдя мимо ларька, в котором были куплены украшения на шляпку, я подошла к прилавку, на котором Софья Ильинична рассматривала тёплые вещи. Улыбающаяся женщина средних лет стояла рядом и громко подзывала людей:

– Подходи, народ честной!

Будь покрыт ты с головой!

Не скупись на ткань, косой!

И не быть жене вдовой!

Мимо проходящий убогий лишь испуганно покосился на свёрток шерсти, которым купчиха старательно пыталась заманить его.

Выложив на столешницу две золотые монеты, которые отец когда-то давно отправлял мне в Смольный, я подозвала продавщицу. Деньги сделали своё дело, и женщина, перестав кричать, зашла за прилавок.

– Чего хочешь, красавица? – громко спросила она и с интересом оглядела меня сверху вниз.

Я молча принялась складывать в стопку вещи: две пары шерстяных чулок, хлопковый чепец и сорочку для сна, просторную нижнюю рубаху, вязанные варежки. Продавщица со счастливой улыбкой зацапала деньги, достала из какого-то ящика бечёвку и большой кусок сукна, который сразу же расстелила на столе. Затем она старательно завернула все вещи в полотно, перевязала их на манер подарка и вручила мне огромный свёрток.

– Носи на здоровье, красавица! Аль ещё вещи искать будешь – сразу ко мне иди. Всё найдём и запакуем!

– Спасибо!

Я прижала ношу к груди и поспешила обратно к коляске. Вокруг сновали покупатели, кричали продавцы. В воздухе витал слабый аромат пудры и эфирных масел из ближайшей парфюмерной лавки.

Разглядывая товар, я не сразу заметила, как эффектная барышня передо мной запнулась каблуком о трещину в брусчатке, покачнулась и начала стремительно падать на спину. А если быть точнее – на меня.

Не задумываясь, я выронила покупки и выставила ладони перед собой, пытаясь то ли помочь сударыне, то ли защитить себя. Объёмные юбки наших платьев схлестнулись, как волны в бурлящем море. Стройный стан незнакомки упал прямо в мои объятия, и я чудом удержалась на ногах, лишь слегка присев. Несколько мгновений дезориентированная красавица размахивала тонкими руками, пока в конце концов не ухватилась за меня.

Кажется, что все присутствующие на торговом ряду обернулись на нас. Незнакомка, бордовый котелок которой мешал мне её разглядеть, учащённо дышала. На ней был коричневый салоп из блестящего меха, позволить который мог себе далеко не каждый дворянин. Из-под верхних одежд выглядывало плотное платье насыщенного винного оттенка. На длинных пальцах сверкали кольца.

Еле оторвав взгляд от красивого гардероба «летящей», я увидела бегущую к нам женщину преклонного возраста.

– Верочка! Вера! – кричала она.

Добежав, женщина чуть ли не рывком выдернула барышню из моих рук и поставила её на ноги. Компаньонка (как я поняла по её более простому наряду) принялась с особой тщательностью поправлять сбитые юбки своей подопечной, до сих пор стоящей ко мне спиной.

– Верочка, как ты? – тревожно повторяла женщина, никак не унимаясь.

Сударыня не ответила и развернулась. Наконец мне удалось разглядеть её: кудри цвета крепкого кофе выглядывали из-под бордовой шляпки, на лице с округлыми чертами и аккуратными розовыми губами читался явный шок из-за недавнего инцидента, в ушах сверкали бриллиантовые серёжки, называемые «тарелочками», распахнутые карие глаза потерянно смотрели на меня.

Вера была из тех барышень, которые притягивали взгляд и вызывали восхищение. Высокая, статная, с пронзительными тёмными глазами и задорным румянцем – незнакомка не вписывалась в эталоны красоты, но создавала свои собственные. Она была до раздражения красива и до зависти обеспечена.

И имя ей идеально подходило. Вера – возвышенное, одухотворённое.

– Благодарю за спасение, – произнесла она.

Господи, помилуй! У неё ещё и голос приятный!

Рядом с ней я чувствовала себя недостойной. И только выучка Смольного заставляла держать планку.

– Меня зовут… – барышня предприняла вторую попытку завести диалог, но её перебили.

– Господи, куда же Вы запропастились, Анна Павловна?!

За спиной собеседницы раздался возмущённый крик Андрея Кирилловича. Я пригляделась. Граф Мещерский быстрым шагом приближался к нам. Полы его верхних одежд развевались при каждом движении, взгляд пылал яростью.

Поравнявшись с нами, мужчина весьма скупо поклонился моей собеседнице и посмотрел прямо на меня.

– Вы забрали, что хотели? – строго спросил он.

–Да, но… – меня неожиданно перебили.

– Анна Павловна? – шокировано прошептала барышня. – Водынская?!

– Никаких «но»! – продолжил Мещерский, случайно или намеренно проигнорировав Веру. – Мы отправляемся к экипажу. Софья Ильинична нас заждалась. А это ещё что?

Граф наклонился и поднял с земли свёрток с моими покупками. Пока он удивлённо рассматривал вязанные вещи, я заметила, как в его обществе стушевалась Вера. Красавица опустила взгляд в землю, её руки сцепились в «замок». Но при этом она сохраняла внутренний стержень: спина оставалась прямая, глаза изредка поглядывали то на меня, то на графа.

– Это моё, – объяснила я и под изучающим взглядом мужчины выдернула свёрток из его рук. – Благодарю.

– Тогда берите и пойдёмте. Честь имею, – Мещерский слегка кивнул Вере и, взяв меня под руку, поволок прочь из торгового ряда.

Я попыталась вырваться и представиться Вере, но мне не позволили. Барышня так и осталась стоять посреди улицы. Её компаньонка ходатайствовала вокруг.

Когда мы приблизились к повороту, я обернулась, чтобы бросить последний взгляд на новую знакомую. В этот миг мне показалось, что она смотрит прямо на меня.

Со смесью печали и злости.

Глава №13. Светлая душа

– Из-за вас разозлилась моя новая знакомая! Вы не дали мне представиться! – сквозь сжатые зубы, процедила я.

– Тогда она всё ещё незнакомка для вас, – невозмутимо ответил Андрей Кириллович, всё так же крепко держа меня под локоть, словно я в любой момент могла вырваться и удрать. – Неужели вы будете чувствовать неловкость к каждому незнакомцу?

Я не знала, что ответить. Складывалось впечатление, будто граф нарочно выводил меня из себя, путал, сбивал с мысли, лишь бы я все силы тратила на раздумья, а не на сопротивление.

Быстрым шагом мы дошли до коляски. Мужчина помог мне взобраться на своё место и залез следом, тотчас крикнув кучеру:

– Поезжай! Не стой столбом, мы хотим добраться в усадьбу до вечера!

Экипаж тронулся под мерный стук копыт. Мещерский натянул излюбленные перчатки, а баба Софа спрятала замёрзшие ладони под рукава накидки.

Компаньонка была дворянского происхождения и приходилась мне дальней родственницей. Мы были одного социального уровня. По всем правилам этикета я не должна была выражать и даже испытывать к ней сочувствия, но это у меня никак не выходило! Каждый раз, закрывая глаза в обществе этой приятной женщины, я видела перед собой её замёрзшие руки и скрючившиеся от холода пальцы. Возможно, именно эта картина и заставила меня впервые за последние двенадцать лет отказаться от соблюдения норм этикета и сделать то, что в глубине души я считала правильным.

Собравшись с духом, я аккуратно положила свёрток на колени Софье Ильиничне. Она медленно оторвалась от созерцания вида вокруг и с удивлением посмотрела на мой подарок. Ожидание её реакции убивало и бросало в дрожь.

Компаньонка медленно развязала бечёвку и приподняла край упаковки. Несколько мгновений на морщинистом лице невозможно было прочитать ни одной эмоции. Под изумлённым взглядом Мещерского Софья Ильинична вытащила самую верхнюю вещь – ей оказалась пара тёплых вязанных варежек с причудливым орнаментом на запястьях.

Нижняя губа женщины затряслась, руки задрожали. Я испугалась, что мой порыв всё-таки будет расценён как оскорбление, и почти начала извиняться, но вдруг компаньонка, сгребла меня в охапку (настолько, насколько позволял её небольшой рост) и крепко обняла.

– Да спасёт тебя Бог и прибудут с тобой Ангелы, пресвятая душа!

Софья Ильинична говорила что-то ещё, но я почти ничего не разобрала. В ушах стучала кровь от волнения, а голос старушки звучал так тихо и ласково, что я чудом сдерживала слёзы.

Когда с выражением благодарности было покончено, компаньонка натянула новые варежки и с наслаждением провела ими друг по другу. Какое-то время баба Ильинична разглядывала причудливый орнамент на вязке, а затем, прижав к груди оставшиеся в свёртке вещи, уснула.

Андрей Кириллович несколько раз посмотрел на подарок в руках наставницы и тихо произнёс:

– У Вас действительно светлая душа, – задумчиво произнёс мужчина и посмотрел прямо на меня. – Надеюсь, Вы достаточно сильны, чтобы уберечь её свет.

Глава №14. Мальчик из прошлого

Мы вернулись в усадьбу почти вечером. Тётушка встретила нас строгим взглядом, но глубокий реверанс смог немного разжалобить её. Внимательно изучив мои обновки, она лишь хмыкнула и, молча развернувшись, направилась в дом.

На крыльце мадам обернулась через плечо и добавила:

– Аннушка, если хочешь, можешь взять открытую коляску и осмотреть округу.

Не дождавшись ответа, женщина открыла дверь и пропала в темноте коридора.

Глубоко вздохнув, я испытала почти детский восторг: мне разрешили изучить окрестности! Я же могла повидаться с Эженом! Тем более я хорошо знала дорогу до имения Бакиевых.

Убедившись, что мадам скрылась в доме, я на всякий случай постояла ещё некоторое время, а затем чуть ли не бегом направилась в переднюю. Схватила с вешалки шляпу и пошла к калитке. Около неё Архип как раз собирался запереть ворота с помощью тяжёлого громоздкого замка, но не успел – я подлетела раньше.

– Архип, отвези меня, пожалуйста, к лесу.

Голос обрывался от нехватки воздуха, но я старалась говорить твёрдо и не сгибаться. Старик несколько мгновений удивлённо меня разглядывал, а затем всё же спросил:

– Бога ради, сударыня, но зачем Вам к лесу? Уж не собираетесь ли Вы навлечь на свою, а то и на мою голову, беду?

– Архип, честное слово, я не сошла с ума, – заверила я крепостного. – Просто хочу осмотреть окрестности, освежить детские воспоминания.

На несколько мгновений старик замолк. В глазах ясно читалась тень сомнений. В конце концов, он всё же кивнул.

– Тогда присаживайтесь, сударыня, – Архип отступил назад, освобождая дорогу.

Я благодарно улыбнулась.

– Спасибо!

***

Вокруг распростёрлись давно забытые пейзажи. Где-то изменившиеся под влиянием природы, где-то – от рук крестьян и их помещиков. В душе разрасталось ставшее привычным чувство одиночества. Смотреть на когда-то родные, а теперь такие незнакомые виды было грустно и больно.

Весенний ветер беспощадно трепал выглядывающие из-под шляпки волосы, распутывал локоны и пытался пролезть под вязанный французский шарф – как можно ближе к горлу.

Мы проезжали мимо старой мельницы, когда раздался голос Архипа:

– Сударыня, простите мой длинный нос, но отчего вы свой повесили? Вокруг такая благодать! Посмотрите только!

Массивная ладонь извозчика, покрасневшая от холода и ветра, указала на кромку приближающегося леса. Я же с трудом могла отвести взгляд от полуразрушенной деревянной постройки. Опалённые брёвна лежали во дворе, когда-то обнесённом забором, а сейчас разваленном. Чёрные следы сажи и угля усеяли всё. На какое-то мгновение мне показалось, что здесь совсем никто не живёт, но на верёвке, натянутой через всё крыльцо, покачивались изношенные простыни и детские вещи.

Это место было хорошо видно и с нашего крыльца, и с крыши беседки Бакиевых. В детстве мы с друзьями часто назначали здесь встречи.

– Архип, почему мельница разрушена?

Не сказать, что раньше это место отличалось редкостной красотой, но в нём был какой-то шарм. Сейчас же – ничего. Лишь незримый дух отчаяния и какой-то боли висел над обуглившимися обломками.

– Так тут пожар был совсем недавно, – ответил мужчина и нехотя добавил. – Говорят, молния ударила.

Я с сомнением оглядела местность: холм, по краям которого росли стройные высоченные сосны.

– Удивительно. Ведь рядом есть деревья выше.

– Не знаю, Сударыня, – поспешно перебил меня Архип и резко дёрнул поводья. Коляска дёрнулась. – Бога ради, простите! Вся дорога – сплошные выбоины!

В груди закрались сомнения. Извозчик словно нарочно отводил разговор подальше от событий, связанных с пожаром на мельнице.

Более того, Архип общался с каждой семьёй в деревне. Ну не верилось мне, что он не знал правду!

Поразмыслив, я предприняла вторую попытку:

– Всё же странности произошли на мельнице. Ты ничего не знаешь?

Плечи старика, сидящего ко мне спиной, вздрогнули и ссутулились. Седая голова наклонилась ниже, практически полностью скрывшись в вороте жёсткого полушубка.

– Право не представляю, сударыня! В деревне поговаривают, что Мирошники4 чем-то самого Перуна разгневали, вот и заслужили кару Небесную. А нам, простым смертным, о таком знать не положено.

Больше никакой информации мне выудить не удалось.

Полчаса спустя имение Бакиевых появилось на горизонте. С каждой секундой нашего приближения к пункту назначения, в голове всплывало всё больше воспоминаний, связанных с этим местом.

Здесь мы с Эженом и Олегом бегали во дворе, разыскивая сверчков для наших научных исследований (на самом деле, мы просто накрывали насекомых стаканами и долго наблюдали за ними через мутное стекло, а затем выпускали). Здесь я следила за первыми успехами друзей на уроках. Здесь мальчики в тайне учили меня фехтованию, скрывая тот факт, что я была абсолютно бесталанна в этом деле. Здесь мы чаще всего занимались верховой ездой. Варвара Геннадьевна даже отвела под меня отдельную лошадь Агнеш5 – цвета крепкого чая со светлыми «яблоками» на боках. Имя прекрасно подходило под нрав кобылы – животное отличалось редкой «огненной» энергией. С чужими была непокорная, как языки костра, а с хозяевами спокойная, словно пламя свечи в безветренный день.

Здесь осталась частичка моего сердца, моей души, моей прошлой жизни.

– Зачем я еду сюда?.. – тихо спросила я пустоту, не надеясь получить ответ.

Осознание импульсивности и глупости собственного поступка начало стремительно настигать сознание. Руки похолодели.

Статный дом, чётко выделяющийся на фоне светло-голубого неба, быстро приближался. Усадьба была окружена садом и большим прудом. Дорога под колёсами коляски постепенно становилась всё твёрже и крепче, что положительно сказалось на комфорте поездки, но даже это не могло успокоить мои расшатанные нервы.

Вокруг поместья, практически вплотную, располагалась деревня – ещё одно владение обеспеченной семьи Бакиевых. На улице сновали крепостные, через дорогу часто переходил скот, на лавках около заборов сидели дети. Глядя на непривычную суматоху, я невольно забыла, зачем сюда направилась.

Румяная девушка в коричневом, явно мужском, тулупе старательно развешивала на верёвках бельё. Другая пыталась согнать со стола беседки кур. Старик заколачивал щели между брёвнами полуразрушенной избы.

– Барыня, зачем мы сюда направились? – раздался откуда-то спереди взволнованный голос Архипа.

Голый сад приветливо расступился перед нами, открыв обзор на спокойный пруд и небольшой рыбацкий причал. Именно на нём одиноко стоял высокий юноша в тёмном рединготе6. Услышав шум подъезжающей кареты, человек обернулся. Теперь стало видно, что это не юноша, а скорее молодой мужчина. Мой взгляд невольно пробежался по напряжённому лицу, задержавшись на угловатой линии челюсти, узких губах и прямой спинке носа. Что-то в его чертах показалось мне до боли знакомым, почти родным.

Затем внимание привлекла густая тёмная копна, выглядывающая из-под полей повседневного цилиндра. Непослушные, кудрявые волосы ниспадали на лицо своего хозяина, поддаваясь порывам весеннего ветра. Словно не замечая этого, мужчина в упор смотрел на нас. На меня.

Осознание этого заставило выпрямиться, хотя моя осанка, итак, была идеальной.

Чего греха таить, ладони тоже покрылись испариной, несмотря на прохладную погоду. Я с силой вытерла руки о расшитую ткань тёплого салопа, не разрывая зрительный контакт с незнакомцем. Нервоз не проходил.

Глядя мне прямо в глаза, мужчина сделал несколько шагов к берегу, намереваясь перехватить нас около ворот.

Кожа под пластинами корсета покрылась липким слоем холодного пота, органы в животе сжались в тугой комок. Сама не понимая, что делаю, я нагнулась вперёд, ближе к Архипу, и быстро затараторила в спину старику:

– Разворачивайся! Нет! Езжай прямо и побыстрее! – сама себе противоречила я. – Близко к забору не подъезжай!

Слуга, резко дёрнув поводья, направил коляску в сторону – на жухлую траву и камни, чудом не задев изгородь чужого огорода. Я схватилась ладонью за ручку дверцы. Колёса издали протестующий звук.

Мозг лихорадочно перебирал воспоминания, связанные с этим человеком. Наши общие воспоминания.

В это время мужчина почти бегом приближался к распахнутой калитке, около которой проезжала наша коляска. Я надвинула выходную, расшитую цветами, шляпку практически на глаза и проворно накинула поверх неё тонкий платок. Ткань невесомой вуалью укрыла головной убор и плечи, но где-то внутри я понимала, что меня всё равно узнали.

А, может быть, я просто хотела в это верить.

Архип несколько раз рассёк воздух хлыстом, громкий свист которой заставил кобылу бежать быстрее. Каким-то чудом мы успели разминуться с мужчиной и поехали дальше.

Не справившись с порывом, я оглянулась. Одинокая фигура замерла на дороге, глядя нам вслед. Он был удивлён, и на секунду мне показалось, что зол. Возможно, мне просто показалось?

Широкие плечи, обтянутые тёплой тканью, чуть ссутулились, но горящий взгляд неотрывно смотрел прямо на меня. Такой испытывающий, практически обжигающий, что внутри всё переворачивалось. Мужчина не собирался разрывать зрительный контакт, а я – не решалась сделать это первой.

Но он взял себя в руки. С каждой секундой отдаляющееся лицо преображалось: расслаблялось, и на нём появлялось некое подобие улыбки. Нет, не той доброй и искренней, какую дарит старый знакомой при встрече, а той опасной и редкой её вариации, какую не пожелаешь увидеть даже заклятому врагу на лице собеседника.

К горлу подступил ком. Я так давно мечтала вернуть себе прежнюю жизнь: ту, в которой были друзья и семья. Но когда такая возможность появилась, мне не хватило храбрости.

Прямо сейчас из-под маски возмужавшего мужчины на меня смотрело лицо обиженного двенадцатилетнего мальчика. Ребёнка, который так же, как и его брат, когда-то давно дружил с одной девочкой.

Того мальчика звали Олежкой.

А этого мужчину – Олег Васильевич. Граф Бакиев.

Глава №15. Детские сокровища

– Ехать туда было ошибкой, – только и сказала я, быстро вылезая из коляски.

Архип остановил экипаж около нашего крыльца. Колёса противно заскрипели. Не замечая никого вокруг, я пронеслась мимо нескольких крепостных и завернула за угол дома.

Где-то на задворках подсознания я понимала, что нужно поблагодарить извозчика, ответить на приветствия служанок, проходящих мимо, но сил не было. Словно в бреду я направлялась всё дальше, вглубь сада, ещё не обременённого тяжестью молодой листвы. Солнце медленно клонилось за ветви пушистых елей, пуская по небу разводы гранатовой акварели. Сначала на моём пути предстал хорошо знакомый яблоневый сад, сбоку от него небольшой перелесок, затем луг, и только после этого тропинка превратилась в каменные ступени, ровными рядами уходящие вниз – к большому пруду.

Чудом не споткнувшись, я сбежала по лестнице к красивой аллее, проходящей у самой кромки воды. Здесь, прямо напротив пруда, располагались небольшие, но очень красивые лавки, запрятанные в углублениях живой изгороди на больших расстояниях друг от друга. Летом кусты расцветали чудесными розами, ещё больше скрывая отдыхающих от любопытных глаз.

Но сейчас меня не интересовали ни живописные места, ни прекрасные растения, на которых только-только начали образовываться почки. Моя цель до последнего не была видна. Лишь пройдя весь берег, у самого моста, ведущего на другую сторону, я свернула влево – за очередной разросшийся куст. Здесь располагалась огромная каменная беседка. Ротонда, спрятанная в искусственном гроте высокой стены.

Обойдя каменные колонны, украшенные лепниной, я втиснулась в щель между постройкой и колючей акацией, чудом не порвав любимый салоп. Пришлось сесть на корточки, не волнуясь за сохранность платья, чтобы дотянуться до фундамента. Некоторое время ушло, на поиски, но затем мне удалось сдвинуть выступающий булыжник в сторону. Свободного места практически не было: перед лицом находилась каменная кладка, а из-за спины тянул свои колючие лапы дикий куст. Прелестная, но такая непрактичная шляпка всё время задевала ветви, грозясь либо повиснуть на них, либо порваться. Недолго думая, я сняла головной убор и одним точным движением швырнула его в сторону, откуда пришла. Произведение искусства, отделанное атласными лентами и небольшими бутонами, которым так завидовали ученицы Смольного, приземлилось на гравийную дорожку аллеи.

Ногтями мне удалось выколупать из образовавшегося углубления небольшой деревянный ящик. Простой сундучок, в толстом слое земли и паутины, покрытый блестящим (но уже где-то истёртым) лаком и с поржавевшим крючком-замочком явился на закатный свет. Находка оказалось неожиданно лёгкой, хотя в моей памяти она навсегда осталась чем-то тяжёлым и очень важным.

Стараясь не испачкаться о ящичек и не пораниться о ветки, я с трудом выбралась из укрытия. Брошенная шляпка ждала меня на холодном гравии в лучах закатного солнца. Подняв свободной рукой головной убор, я зашла в ротонду, как полагалось нормальным людям – через вход между колоннами. Села на круглую мраморную лавку, на столике перед собой уместила сундучок, а шляпу отложила в сторону.

Пришлось изрядно повозиться с замком. Поржавевший крючок стал очень шершавым, из-за чего мне банально не хватало сил, чтобы его открыть. Но в конце концов мне удалось добиться своего с помощью небольшой серебряной шпильки. Неумело поддев металлическую петельку, я потянула её вверх, и механизм с неприятным скрежетом поддался.

Сундук оказался отперт, но сразу же поднять крышку мне не хватило духа. Вот уже второй раз за день передо мной маячила возможность, если не вернуться, то хотя бы окунуться в то время, когда моя жизнь имела смысл и была по-настоящему счастливой. С семьей и друзьями, а не вечными запретами и табу, заложенными на подсознательный уровень.

Но это было слишком страшно. Я думала жить в неведении, куда больнее, но это оказалось не так. Сидеть здесь, в этой залитой кровавым светом беседке, скрытой от чужих глаз голыми ветками, но оставаться при этом на виду, было ещё сложнее. Знать, что прямо перед тобой, в этом измазанном грязью деревянном ящике, лежит «билет», способный подарить несколько мгновений счастливого прошлого, было невыносимо.

Почти так же невыносимо, как осознавать, что от тебя отказалась семья. Почти так же невыносимо, как слышать крики по ночам. Почти так же невыносимо, как сдерживать рвущийся наружу страх от каждого шороха и тени. Почти так же невыносимо, как ждать. Ждать двенадцать лет.

Почему так произошло? Почему они меня оставили? Почему отослали прочь из дома, как прокажённую? Почему за меня не вступились? Почему именно я?

Я не знала, в чём нуждалась больше: в спокойном будущем или ответах на вопросы из прошлого.

В глазах неприятно защипало. С силой потерев горячую щёку, я на несколько мгновений забыла о сундуке и посмотрела на воду. На том берегу виднелось несколько рыбацких причалов, на которых слуги частенько ловили свежую рыбу к ужину, за ними высились тёмные неприступные ели, изредка разбавляемые липами и клёнами. Спокойная как зеркало водная гладь сияла в лучах закатного солнца.

Такая передышка была мне необходима. Успокоившись, я собрала всю волю в кулак и подняла крышку ящика. Внутри лежал измятый бумажный свёрток. Аккуратно отогнув пожелтевшие края, я рассмотрела то, что находилось внутри.

Перед глазами тотчас стали проноситься картинки из прошлого. Воспоминания о дне, когда мы с друзьями решили заложить наш общий клад, спрятав в нём свои самые ценные сокровища.

В ладонях оказался небольшой серебряный гребень с маленьким рубином на рукоятке. На корпусе виднелись объёмные линии, складывающиеся в замысловатые узоры.

«Троица – два схожих мальчика лет двенадцати и совсем юная девочка в дорогих нарядах – кралась по аллее вдоль пруда всё дальше от дома. Наконец непослушные дети остановились около красивой высокой ротонды, скрытой от посторонних глаз каменной стеной, раскидистой плакучей ивой и большим кустом алых ароматных роз. Усевшись на лавку, ребятня взгромоздила на стол ящик из светлого дерева, покрытый бликами из-за толстого слоя лака. Самый высокий мальчик встал и торжественным шёпотом начал:

– Сегодня в этот тёплый августовский день мы оставим неоценимый подарок нашим потомкам…

Мальчик говорил с нескрываемой гордостью и важностью. Его взгляд неотрывно смотрел вперёд. Глядя на него, девочка с волосами цвета знойного летнего солнца вдруг рассмеялась. Второй парниша поступил так же.

– Вы… вы не понимаете всю важность момента! – повысил было голос выступающий, но вовремя спохватился и продолжил шёпотом. – Из-за вас нас раскроют!

– Олежка, ты такой смешной, – через смех вымолвила девчушка и тут же передразнила друга. – …неоценимый подарок нашим потомкам…

От хохота её распущенные чуть вьющиеся локоны подёргивались, словно поломанные пружинки в часах любимого дядюшки. Шляпы эта хулиганка не носила из-за собственных принципов, чем знатно выводила из себя тётушку. Да и парадное платье, надетое специально в честь приезда очередных гостей, уже было заляпано соком от травы на уровне коленей и размазанными ягодами на кружевных манжетах. Страшно представить выражения лиц многочисленных нянек и гувернантки, когда они увидят свою подопечную.

– Нюта, ты просто слишком мелкая, чтобы понять. И чего я только требую от пятилетнего ребёнка? – подняв глаза к куполу беседки, спросил подросток.

– Я не ребёнок! И мне уже шесть! – воскликнула маленькая барышня, но тут же поспешно зажала рот ладошками. – Геша! Он опять меня обижает!

На подобное сокращение собственного имени из уст подруги Евгений никогда не обижался. Вот только привилегия его так называть была лишь у неё.

– Тоже мне, защитника нашла, – зло пробурчал Олег, всё ещё стоя перед своими «зрителями».

При этих словах второй мальчик, оказавшийся точный копией первого, замолчал.

– Ты сам нас сюда притащил, а теперь ещё и издеваешься! – совсем невежливо проговорил Эжен, но злобы в его голосе не было.

– Естественно притащил! Вы слишком приземлённые, чтобы додуматься до такого самостоятельно! – важным тоном поучал подругу и брата Олег. – А теперь не перебивайте. Я просил вас принести по одной ценной вещи. Положите их на стол.

Первой с задачей справилась хулиганка, вытащив из кармана юбки небольшой гребень для волос. Серебряная поверхность игриво поблёскивала на свету, а небольшой рубин в рукояти завораживал своим цветом. Олег взял вещицу и с заинтересованным лицом повертел её, тщательно разглядывая.

– Красивый, – сделал он вывод. – Не жалко расставаться?

Нота упрямо поджала губы и отрицательно покачала головой.

– Нет! Я устала расчёсываться, а без него гувернантка не сможет это сделать! – капризным тоном объяснил ребёнок и гордо добавил. – Всё продумано! Маме скажу, что потеряла.

– Так тебя наругают, а потом новый всё равно купят, – взволнованно влез Геша.

– Не купят, его на заказ делали специально к Пасхе. Подарок, – призналась девочка.

– Но всё же… – пытался было образумить подругу Эжен, но его перебили.

– Какая разница, если она так хочет? – спросил Олег и расстелил на дне ящика бумагу. Поверх он положил новенький сверкающий гребень.

Обладательница непокорной гривы и характера заулыбалась, довольная, что, в кои-то веки, к ней прислушались, как к взрослой…».

Маленький детский гребешок лёг в руку приятным грузом. Глядя на тени от окисления металла, я вдруг ощутила небывалую тоску. По друзьям, детству.

– Как же всё изменилось.

Теперь в беседке нас было не трое, а я одна. Вместо яркого августовского солнца, к краю неба плыло закатное, почти сумеречное майское светило. Вместо смеха и радости, в груди разрастались одиночество и холод. Детский упрямый характер был сломлен годами заточения. Хулиганские привычки – выжжены с корнем. Даже волосы и те были покорно уложены в высокую причёску.

Боясь, что могу в любой момент разреветься, я отложила гребень и достала из ящика следующее сокровище – красивейший резной футляр из красного дерева. Проведя пальцами по гладкой от лака поверхности, я потратила несколько секунд, чтобы рассмотреть детали: на корпусе были изображены бутоны пионов, искусно выведенные острым инструментом. Внутри меня ждал набор начатой акварели. Маленькие коробочки с застывшей краской и одна-единственная кисть так и манили прикоснуться.

«Эжен, а ты что принёс? – спросил Олег у близнеца.

Вместо ответа мальчик положил на стол деревянный сундучок с красками. Увидев это, девочка занервничала.

– Как это, Геша? А как же живопись? – почти взмолилась Нюта, с тоской глядя на лучшего друга. – Если не хочешь рисовать, мог бы и мне отдать…

– Не переживай, будет тебе акварель, – уверил её Эжен и взлохматил девичьи волосы. Юная красавица тут же зарделась. – А с этим набором у меня связано слишком много хороших воспоминаний. Предпочту сохранить их для потомков.

На самом деле, Евгений никогда не увлекался живописью. Да, он и Олег умели обращаться с кистью благодаря многочисленным урокам в кадетском корпусе, но они не любили это дело так, как их юная подруга. Нюте, напротив, не потакали во всём, что было связано с рисованием. Её «злобная тётушка», как часто выражалась единственная наследница Водынского, отказывалась нанимать преподавателей из академии искусств. Хотя имела такую возможность благодаря многочисленным связям в городе. В её глазах идеальная барышня должна была уметь прекрасно музицировать, петь и танцевать, а не заниматься какими-то «малеваньями».

Братья это видели и сочувствовали девочке. Довольно часто они подстраивали всё так, что, когда юная Анна Павловна приходила к ним в гости, мальчишки занимались со своими наставниками, а младшую подругу оставляли одну в беседке вместе со своими наборами для рисования. Сначала молодая барышня смущалась и не трогала чужие вещи, но потом Олег подсказал, что они не против, да и освободятся не скоро. Именно тогда обладательница непокорной копны сотворила первый в жизни эскиз.

И эта ситуация повторялась настолько часто, что стала уже привычной. Нюта ежедневно приходила в гости к Бакиевым, братья какое-то время проводили с учителями и наставниками, а юная дворянка принималась за живопись. В один момент Варвара Геннадьевна начала посылать в излюбленную художницей беседку слуг с чаем и печеньем, а Василий Анатольевич в шутку называл девочку «третьей Бакиевой», добавляя, что, когда-нибудь один из его сыновей претворит эту фразу в жизнь.

Тогда у мальчишек были обыкновенные краски – небольшие наборы, для начинающих творцов. Но совсем скоро Жене должны были подарить большой футляр с акварелью. Он выпросил его у своих родителей на один из многочисленных церковных праздников, дав клятву вести себя безукоризненно ещё несколько лет.

Нет, в Жене не проснулась тяга к прекрасному. Просто он очень хотел порадовать свою маленькую художницу с наивным взглядом, но сам себе такое позволить не мог. Праздник должен был состояться через две недели, а сегодня мальчик решил навечно сохранить в истории тот самый первый футляр, с которого всё началось.

Олег, прекрасно просвещённый по поводу махинации с подарком, довольно кивнул и убрал набор в ящик. Они видели любимую подругу слишком редко, чтобы что-то ей жалеть – в их распоряжении были лишь тёплые летние деньки, когда братья покидали стены кадетского корпуса, в котором учились с шести лет, и приезжали домой. В это же время маленькая Нюта навещала свою тётушку…».

На сердце неожиданно стало тепло. Глубоко вздохнув, я ещё разок провела кончиками пальцев по резной поверхности, улыбнулась и отложила футляр в сторону. На дне ящика всё ещё ждало последнее, третье сокровище – сокровище Олега.

В сундуке лежал красивейший безразмерный золотой браслет. Корпус, покрытый витиеватыми узорами, образовывал разомкнутый круг, который плотно обхватывал запястье. Это было парное украшение. Точно такой же был у Эжена. Их подарили близнецам родители на десятилетие, как символ крепкой связи между сыновьями.

«Немного помедлив, Олег снял свой любимый золотой браслет, который являлся незримой ниточкой, объединяющей братьев, и положил его в ящик.

– Олег, погоди! – воскликнул Эжен удивлённо. – Это же наши браслеты. Их нельзя разъединять!

– Эжен, мы их не разъединяем, – терпеливо начал объяснять друг, неожиданно взрослым голосом. – Напротив. Я хочу увековечить его, чтобы эта частичка навсегда осталась в истории, как связь между нами.

Несколько мгновений младший близнец молчал, не поднимая глаз от собственных колен, а затем глубоко вздохнул и кивнул.

– Как пожелаешь.

Олег, не привыкший видеть брата грустным, взъерошил волосы близнецу под грозное шипение второго. Между мальчиками завязалась короткая перепалка, закончившаяся так же неожиданно, как и началась. Между нами повисло молчание.

Закрыв сундук, Олег, как самый старший и ответственный из нас, с ящичком подмышкой, вышел из беседки, чтобы затем пролезть в щель между небольшим кустом акации и стеной ротонды. Мы с Эженом выглянули из-за колонны и увидели, как мальчик, сидя на корточках отковыривает какой-то булыжник из фундамента. Внутри оказалась небольшая полость, в которую он тут же засунул сундучок, а затем вернул камень на место. Закончив с этим, он аккуратно выпрямился и, стараясь не порвать рукава о колючие ветки, вернулся на аллею.

– Готово, – удовлетворённо подытожил Олег и отряхнул руки. – А теперь давайте вернёмся.

– Погоди, – перебил его Эжен и неожиданно снял свой браслет. – Держи.

– Нет, это же твой…

Эжен не позволил брату возразить: просто-напросто надел украшение на его запястье.

– Теперь наш. Буду знать, что он у тебя, и мне будет спокойнее…».

Золото приятно холодило кожу. На секунду мне показалось, что металл вобрал в себя последние касания своих хозяев и сейчас щедро делился ими со мной. Кожа под украшением словно загорелась от чужих пальцев.

Край солнца блестел над горизонтом, одаривая землю гаснущими лучами. Оглядев темнеющее над лесом небо, я поняла, что задерживаться более нельзя.

Быстро собрав «сокровища» обратно в сундук, я встала и направилась к усадьбе. Ящичек пришлось держать на вытянутых руках, чтобы ещё больше не испачкать платье и салоп.

Впервые за долгое время на душе было легко и тепло. Я бодро шагала по аллее вдоль кромки воды, широко улыбаясь.

Глава №16. Дружеское благословение

Когда солнце село, дома меня уже ждали. Об этом я узнала от Васи, которая караулила на улице. Стоило мне выйти из-за угла, как девчушка тут же выскочила из темноты.

– Сударыня, Александра Егоровна Вас ждёт! – быстро зашептала крепостная, дёргаными движениями поправляя мою одежду. Её руки замерли над ящичком. – Что это?

– Неважно. Вася, забери сундук и отнеси его в мою комнату, пожалуйста. Не показывай Александре Егоровне.

Не дожидаясь ответа, я всучила груз в руки растерявшейся служанки и направилась к крыльцу. Стоило мне пересечь порог, как в противоположном конце коридора появилась грозная фигура тётушки. Женщина, в светлом халате и ночном чепце, грозно смотрела на меня, поверх горящего канделябра. Несколько капель расплавленного воска упали прямо на пол, но хозяйка дома этого не заметила.

– Аннушка, дорогая.

И сколько было в её голосе плохо скрываемой злости, что совсем не походило на всегда сдержанную тётушку. Я тут же присела в глубоком реверансе.

– Куда же ты пропала? Мы с Андреем Кирилловичем тебя заждались.

Словно в подтверждение её слов, в коридоре из столовой появился граф. Мужчина внимательно оглядел меня с головы до ног, почему-то задержавшись на подоле и шляпе, а затем усмехнулся.

– Прошу прощения, мадам, – елейным голосом пропела я, разгибаясь из реверанса. – Потеряла счёт времени, осматривая Ваши владения. Давно не видела такой красоты.

Лесть чуть смягчила гнев родственницы. Александра Егоровна подошла ближе. Подсвечник – один из немногих источников света в коридоре – приблизился к моему лицу, обдав волной жара. Женщина принялась вглядываться во что-то на моём лице. Смиренно сложив руки на выступе объёмной юбки, я опустила глаза и принялась терпеливо ждать.

– Ты будто-то из ямы вылезла! – воскликнула мадам, вытащив из моей шляпки соломинку. – Что за внешний вид, Аннушка? Господи, помилуй! Что с твоей одеждой?!

Она двумя пальцами взяла меня за рукав и резко повернула боком. Сощуренные глаза долго вглядывались в несколько потёртостей на плече. Видимо, я зацепилась этим местом за акацию, когда пыталась пролезть за ротонду.

Старушка показательно вытерла свою ладонь о моё плечо, словно она испачкалась в чём-то мерзком, когда дотронулась до меня. Нельзя обращать внимание на подобное проявление неуважения, тем более, со стороны более старших родственников. Главное держать глаза опущенными к полу, а плечи – уверенно развёрнутыми, тогда меня отпустят раньше.

– Зацепилась за кустарник в аллее у пруда, – ответила я.

Пальцы против воли сжали особо крупную складку подола. Силой воли я заставила себя отпустить расшитую ткань и расслабить руки.

«Собеседник не должен видеть Ваших истинных эмоций, особенно если они негативны», – одно из первых правил, которые вбили нам в головы в институте.

«Всегда будьте любезны и добры, даже если во время танца вас специально уронят на пол или поставят подножку», – следующая неоспоримая аксиома.

Я никогда прежде не замечала, как много подобных убеждений было сокрыто в моей голове. Но прямо сейчас, стоя перед тётушкой в подранном платье и с травинками в волосах, они одни за другими вспыхивали в памяти.

– Как же ты умудрилась? – резкий голос женщины вырвал из размышлений. – Лазаешь где-то целыми днями, как крестьянская девчонка! А говорили, «…благородное воспитание…лучший институт для девиц…»! Возмутительно! Чему они только учили вас всё это время!

– Право, Александра Егоровна, не могу с Вами не согласиться, – льстиво пропел граф и подошёл к хозяйке дома.

В отличие от мадам, Андрей Кириллович был одет во всё тот же парадный сюртук, что и днём. Единственным отличием от вечно идеально образа были растрёпанные волосы: несколько прядей так и норовили упасть из когда-то зализанной причёски на лоб.

Мужчина поравнялся с крёстной матерью. Теперь они стояли передо мной плечом к плечу, и резкие отблески свечи вырисовывали на их лицах пугающие выражения. К горлу подступил ком.

– Уверен, Анне Павловне не помешает провести время за занятием, подходящим для барышни её статуса и положения, – продолжил граф свои размышления. – Например, вышиванием. Библия говорит: «…богатство от суетности истощается, а собирающий трудами умножает его…». Может быть, и нашей дорогой гостье нужно над этим задуматься?

Гостье. Он неспроста назвал меня именно так. Пытался показать, что в доме моей семьи мне нет места, в отличие от него. Обозначает границы территории.

От этой мысли я усмехнулась. Ведёт себя как животное. Хотя нет, животные не могут вызвать во мне столько отвращения, а этот граф вполне справляется.

– «…не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить…» Евангелие от Матфея, – с улыбкой процитировала я Священное Писание.

Лица присутствующих изменились: тётушкино вытянулось от шока, а в глазах графа заиграли нотки злобы и отвращения. Он определённо не ожидал, что ему ответит женщина.

Что же, все мы когда-то ошибались.

– Аннушка…

– Прошу простить. Мадам, граф, – при обращении я слегка кивнула им. – Накатила ужасная усталость. Пойду придамся вечерней молитве. Доброй ночи!

Естественно, у тётушки даже не возникло мысли перекрестить меня перед сном.

Естественно, это заметил граф и усмехнулся.

Снова присев в глубоком поклоне, я быстро попятилась назад к лестнице, а затем поднялась на второй этаж.

Пусть остаются в прекрасном обществе друг друга. Я им мешать не намерена.

В моей комнате горел камин, край покрывала на кровати был приглашающе отогнул, на комоде мерцали подсвечники. Около окна возилась Вася. Её тонкие руки резко задёргивали шторы, стараясь не оставить ни одной щели для утренних лучей. Заметив меня, она улыбнулась и проверила, плотно ли я закрыла дверь.

– Сударыня, не томите! Откуда у вас этот сундук? И что в нём? – девчонка рассыпалась в вопросах, при этом не повышая голос выше шёпота.

Я успокаивающе погладила её по предплечью.

– Тише-тише, Вася. Я всё расскажу, только скажи, где ящик?

– Под кроватью. Сейчас достану!

Не успела я и слова сказать, как Василиса в несколько шагов оказалась у цели, встала на колени и, подняв край тёплого покрывала, достающего почти до пола, вытащила сундук. Крепостная поставила его на край кровати, а сама встала напротив.

Девчушка вела себя как ребёнок, и это меня умилило. С улыбкой я прошла вглубь комнаты и села. Поясницу ломило от корсета и долгого дня на ногах, но я не подала виду. Привычное дело.

Не колеблясь, я открыла сундук. Знала, что Васе можно довериться: хоть о «капсуле времени» никто и не знал, но крепостной не было смысла об этом кому-то рассказывать. Да и мне хотелось верить, что Василиса не поступит подло.

Помощница восхищённо выдохнула и принялась рассматривать содержимое. Чтобы ей было удобнее, я выложила все три предмета на кровать, но даже тогда крепостная не решилась до них дотронуться.

– Можешь потрогать. И сядь, пожалуйста, – я приглашающе похлопала по покрывалу рядом с собой.

Глаза Васьки удивлённо расширились. Она испуганно оглянулась на закрытую дверь, несколько секунд помолчала, но затем быстро присела на самый край.

– Нельзя, сударыня! «Мне нельзя», – прошептала девчушка, не поднимая глаз. Две длинные косички свесились по обе стороны от её лица, словно ограждая от сурового внешнего мира.

– Всё хорошо. Когда мы наедине, не бойся вести себя свободно, я не против.

Было ясно, что понятие «свободно» у нас разнились. Но в одном мы были похожи: Вася, крепостная, не могла делать всё, что заблагорассудится. Я, дворянка, была ограничена в своих решениях и поступках.

Мы сидели рядышком на большой кровати. Между нами стоял сундучок, а отблески огня от свечей освещали наши лица. На душе было спокойно.

Васины пальцы неуверенно скользнули над моими «сокровищами». Ей было интересно всё: потрогать, померить, понюхать, посмотреть. А мне было весело за ней наблюдать – на её лице читался детский восторг.

Вдоволь всё изучив, Вася резко подскочила на ноги и хлопнула себя ладонью по лбу.

– Я же для Вас чай с ватрушками приберегла! Знала, что Александра Егоровна гневаться будет, когда Вы опоздаете к ужину. Там же всё остыло, поди! Простите кулёму забывчивую, я сейчас!

И не дав мне никак отреагировать, Василиса бесшумно проскочила за дверь. Спустя пару минут она вернулась обратно с серебряным подносом в руках. Крепостная ловко отворила дверь ногой, не дав мне помочь, и так же закрыла её бедром. А затем водрузила на прикроватную тумбочку свою ношу.

На подносе стоял заварочный чайник и кружка с блюдцем из того же набора, тарелка с ватрушками с творогом, небольшая мисочка варенья и ложечка. Заметив мой взгляд, Вася добавила:

– Смородиновое с мёдом, моя мама готовила. Я специально принесла из дома. Попробуйте!

Я с нескрываемым удовольствием зачерпнула полную ложку и попробовала. Терпкая кислота ягод, приторность мёда и мелко перетёртые листы малины. Варенье было густым, добротно уваренным в печи, и оттого ещё более вкусным.

– Невозможно оторваться! Спасибо большое, Вася, – я искренне поблагодарила девчушку, всё ещё стоящую передо мной.

Словно опомнившись, Вася аккуратно присела на кровать. Сундук её больше не интересовал, и задорные светлые глаза принялись изучать обстановку вокруг. Я же решила попить чего-то тёплого, но заметила, что на подносе была лишь одна чашка. Это мне не понравилось: есть одной, тем более при ком-то, я не любила.

– Василиса, а где твоя кружка?

– Барышня, да разве можно крепостной с госпожой чаи распивать?!

В её голосе было столько искреннего удивления и страха, что я онемела на несколько мгновений.

– Можно. Со мной можно, – твёрдо ответила я и оглянулась. Не до конца разобранный чемодан всё ещё стоял в углу комнаты, около шкафа. – Вася, открой, пожалуйста, мой багаж и достань из него зелёную шкатулку с птицами.

Девчушка сразу же послушалась. Несколько минут в тишине она искала то, что я попросила, а затем принесла и поставила рядом со мной прекрасный ящичек цвета незрелой пшеницы с искусно нарисованными ласточками на крышке. Открыв его, я явила свету набор, состоящий из двух чайных пар и нескольких ажурных щипцов для рафинада – о нём в деревнях ещё не слышали, но в крупных городах такой сахар пользовался невиданной популярностью среди богачей. Некоторые даже считали признаком статуса испорченные чёрные зубы. Но лично мне это угощение пришлось не по душе – слишком приторное. Не то что мёд или ягоды.

Этот набор мне подарила одна из учениц института в благодарность за помощь в изучении французского. На протяжении нескольких месяцев мы тайно, во время обедов в столовой, разбирали особо сложные правила грамматики, делая вид, что обсуждаем очередные новости из города. В канун Рождества одноклассница подарила мне чудеснейший набор из китайского фарфора, расписанный вручную художником-немцем. Мастер приходился давним другом отцу подруги, и на праздниках он остановился погостить у них дома. В качестве подарка творец привёз одну из своих работ. Тогда глава семейства тут же отправил этот набор своей дочери, а она передарила мне.

Если честно, моей радости не было предела, когда я впервые увидела это чудо: нежная шкатулка с изображением ласточек, а внутри теснённые нежно-розовые формы, держащие не менее завораживающие чашки и блюдца. На гладкой поверхности посуды виднелись те же ласточки, что и на ящичке, а щипцы подруга положила уже от себя.

Я крайне редко пользовалась этим подарком – старалась беречь и боялась разбить такую красоту, но сейчас был повод. Несмотря на скверный характер суровой родственницы и ещё более неприятного графа, моё настроение было хорошим. Сегодня мне почти удалось встретиться с другом детства, а ещё я стала на шаг ближе к своему детству с помощью «капсулы времени». Разве это не повод?

Достав обе чашки и блюдца, я разлила по ним чуть остывший напиток и протянула одну порцию Васе. Судя по аромату, кто-то из поваров заварил смесь мяты и ромашки. Что же, это хорошо. Подобные рецепты часто рекомендуют цирюльники для крепкого сна. И тогда горожанам приходится выкладывать большие суммы, чтобы купить листья, стёртые в порошок, в аптеках. А тут эти травы сушатся в каждом крестьянском доме над печкой, и я уверена, далеко не каждый крепостной догадывается об их цене в городе.

Оторвавшись от размышлений, я повернулась к собеседнице. Василиса с расширенными от ужаса глазами мелкими глотками пила чай, с силой вцепившись в фарфоровую ручку. Она определённо не могла расслабиться.

– Красивый набор, правда? – дружелюбно начала я и подняла чашку на уровень наших глаз. – Его расписал один немец, а сам сервиз он привёз из Китая, когда странствовал. Там же он и научился росписи эмалью, благодаря которой нарисовал этих ласточек.

Мои слова возымели обратный эффект. Крепостная словно поняла истинную ценность набора и чуть было не отбросила его от себя. Вовремя взял себя в руки, она одним глотком допила чай и поставила посуду на край тумбочки.

– Спасибо большое! Я больше не буду его трогать лишний раз…

Отговаривать её было бесполезно, а потому я просто кивнула. Что поделать, многие люди на протяжении всей жизни не могут привыкнуть к роскошным вещам, а тут девчушка из крестьян.

Я предложила ей угоститься ватрушками. Сначала Василиса долго отказывалась, но потом всё же сдалась и вороватым движением стащила с подноса выпечку. Глядя, как она отщипывает пальцами, а затем съедает творожный слой, я спросила:

– Вася, а твоя сестра ещё что-нибудь говорила про Константина Алексеевича?

Старый управляющий всё никак не давал мне покоя. С того ночного происшествия мы виделись лишь пару раз, и в те мгновения он обязательно заглядывался на какую-нибудь молоденькую служанку. Один лишь вид этого старика вызывал в душе бурю негодования и отвращения, а ещё я безумно боялась, что его внимание может переключиться на Ваську.

– Нет, – ответ прозвучал неуверенно. – Он сам со мной разговаривал…

Внутри всё похолодело, чашка замерла у самых губ.

– Он предложил мне прогуляться вдвоём за деревней, после заката.

Силой воли я заставила себя отставить чашку на тумбочку. Спина выпрямилась, мышцы напряглись.

– Вася, не вздумай соглашаться.

Девчушка хотела было возразить, но мой твёрдый взгляд остановил её. Мы продолжили чаепитие.

Василиса покинула меня далеко за полночь. Она несколько раз поблагодарила за чай и выскользнула за дверь в темноту коридора. Я же, отказавшись от её помощи с одеждами, принялась медленно ослаблять шнуровки и пуговицы, слой за слоем избавляясь от платья.

Наконец, на пол упал последний подъюбник, и я смогла вздохнуть полной грудью. Лёгкая кружевная сорочка с длинными расшитыми рукавами и подолом до пят заняла своё законное место. Сидя за туалетным столиком и разбирая сложную причёску, я неотрывно любовалась добытыми сегодня «сокровищами»: браслет, акварель и детский гребень лежали передо мной. Когда последняя кудрявая прядь упала на плечо, я, не сдержалась, и в очередной раз погладила каждый элемент сундука. Недолго думая, взяла браслет, который когда-то принадлежал Олегу, и надела его на левое запястье – чуть выше ниток жемчуга.

Украшение, сделанное точно на руку десятилетнего подростка, идеально плотно сомкнулось на моём запястье, отдавая холодом. Я встала и подошла ближе к камину, на полке над которым располагался большой канделябр с пятью горящими свечами и зеркало до самого потолка. Хотелось получше рассмотреть «сокровище».

Пламя свечей пустило череду бликов на узорчатом корпусе, я невольно загляделась. Вдруг мне почудилось, что Олег и Эжен стоят рядом со мной, плечом к плечу, и взгляд невольно метнулся к зеркалу. Оно располагалось слишком высоко – каминная полка обрезала моё отражение почти до уровня груди, но даже так было видно, что в комнате я нахожусь одна. Однако впервые за многие годы это никак не задевало.

Воображение тотчас нарисовало по обе стороны от меня братьев Бакиевых. Повзрослевших, окрепших, но всё таких же родных и близких. Мне не удавалось разглядеть их лица, но где-то глубоко в душе я понимала, что они остались такими же: похожими на первый взгляд, но всё же имеющими отличия, как две картины, вышедшие из-под руки одного художника. Молодые люди смотрели на меня, и я чувствовала, как они улыбаются. Олег поднял руку, и на его кисти блеснул парный браслет. Я прижала своё запястье к груди и обхватила второй ладонью. Эжен улыбнулся, наблюдая за мной.

– Так вы не против? – тихо, голосом нашкодившего ребёнка спросила я.

Друзья утвердительно кивнули. Ещё несколько мгновений я обдумывала их реакцию, а затем моргнула и… они исчезли. Растворились в темных глубинах отражения, оставив меня одну. Обернувшись, я, как и ожидалось, никого не застала. Видение закончилось.

Браслет на руке больше не казался холодным. Напротив, металл стал теплее кожи. Мне нужно было думать, что за время моих размышлений, украшение просто-напросто нагрелось от тела, но куда больше хотелось представлять, что это друзья своими немыми ответами благословили меня на ношение их талисмана.

Этой ночью сон был крепкий и приятный, как лучи тёплого летнего солнца на закате. Под кружевной манжетой спрятался браслет Бакиевых, и несколько раз во сне я щупала его второй рукой, чтобы убедиться, что он по-прежнему на месте. Впервые за двенадцать лет меня окружило чувство полной безопасности, ведь во сне мне казалось, что друзья рядом – сидят на перине и терпеливо сторожат мой ночной покой.

Глава №17. Аромат души

Утро следующего дня настало внезапно. Я проснулась от возни Василисы на моей тумбочке. Крепостная спешно раскладывала вымытые чайные пары в шкатулке с ласточками. В полудрёме я наблюдала за тем, как девчонка быстро закончила с посудой, затем вышла в коридор и вернулась обратно с вешалкой, на которой раскачивалось незнакомое парадное платье. Вася прошла к окну и закрепила наряд на ширме. Солнечные лучи осветили муслин цвета слоновой кости и золотые кружева на лифе.

Пока я рассматривала чудо портного искусства, помощница нараспашку открыла окно. Не имея сил на возмущения, я вся сжалась, ожидая холод, но комната тотчас наполнилась свежим, почти летним воздухом. Василиса расправила лёгкий подол платья, заворожённо провела ладонью по коротким рукавам-фонарикам и только после этого принялась меня будить.

– Сударыня! Сударыня, вставайте!

Её голос раздался совсем близко, но я позволила себе детский жест – укрылась одеялом с головой. Девчонка рассмеялась, но своих попыток не оставила.

– Сударыня, Вы только посмотрите, что я принесла! Александра Егоровна настоятельно просит вас надеть его сегодня.

Смирившись с тяжёлой участью, я всё же оторвалась от постели и подошла к тётушкиному подарку. Великолепное платье в таком модном сейчас стиле «Ампир» и с квадратным вырезом поблёскивало на солнце. Вблизи я смогла разглядеть искусную бисерную вышивку на подоле и у края рукавов, тончайшее золотое кружево, линии которого плавно спускались с плеч, через грудь к талии, и даже, на первый взгляд, незаметные капли жемчуга, в строгом порядке украшавшие подол.

– Изумительно… – прошептала я, теребя верхний полупрозрачный слой ткани.

– Примерьте же, сударыня!

Василиса помогла мне принять ванну, которую натаскала ещё до моего пробуждения, и ополоснула мои волосы незнакомым травяным отваром. Пока я обтиралась сухими простынями и жевала ватрушки, оставленные со вчерашнего вечера, девчушка занесла в комнату ещё одну коробку. В ней оказались светлые шёлковые туфельки, под стать платью, перчатки и бархатный мешочек на завязках. Распустив его, я обнаружила внутри гарнитур. Серёжки напоминали жемчужные гроздья, крепление которых были украшены сверкающими брызгами горного хрусталя. Подвеска целиком состояла из одинокой жемчужины, по форме напоминающей каплю.

Так же на дне коробки оказалось затейливой формы бюстье: в отличие от привычных корсетов, оно обхватывало только грудную клетку выше талии. Василиса помогла мне управиться с незнакомым предметом гардероба, ловко затянув шнуровку на спине. Дыхание перехватило.

Затем последовало нижнее платье. Оно было телесным и настолько тонким, что назвать его сорочкой язык не поворачивался. Не успела я возмутиться такой вопиющей откровенности, как на меня надели сам наряд. Из полупрозрачного муслина, с талией под самой грудью и однослойный! Клянусь богом, единственной его задачей было держать на себе вышивки и кружева!

Пока я отходила от шока, Вася помогла мне надеть туфли, которые оказались на редкость удобными, и гарнитур. После этого усадила за туалетный столик.

– Я сейчас вернусь! – единственное, что крикнула помощница и выбежала за дверь.

Через пару минут она вернулась в комнату не одна: за ней шла молодая женщина в шерстяном костюме винного оттенка и с небольшим сундучком в руках. Волосы гостьи скрывались под модной шляпкой, а приталенный редингот плотно обхватывал узкую талию. Подол её платья был запачкан грязью, но в остальном одежды выглядели идеально.

«Ехала издалека», – тотчас промелькнуло в голове.

В нескольких шагах от меня женщина остановилась и присела в реверансе, чуть более глубоком, чем того требовали приличия. Я же в ответ кивнула и с интересом уставилась на Василису. Та спохватилась.

– Барышня, это Ольга Петровна. Мастерица по наведению марафета из города. Лучшая в своём деле! Даже Александра Егоровна её хвалит!

Гостья при этих словах смущённо улыбнулась и опустила глаза. Я встала.

– Раз даже тётушка Вас хвалит, то тогда я спокойна.

Наши взгляды встретились. Только вблизи я разглядела вокруг её глаз едва заметные морщинки, а над верхней губой родинку. Волосы цвета крепкого кофе были собраны в аккуратный низкий «пучок» так, чтобы не мешать шляпке. Отглаженный костюм в некоторых местах прохудился, но мастерица умудрилась это умело скрыть: на манжетах добавила вышивку, а торчащие нитки на лацканах колючего редингота вывела крючком на изнаночную сторону.

Всё указывало на то, что женщина была из мещан. Тех талантливых мастериц, затерянных на городских улицах, весть о которых передавалась из уст в уста.

– Благодарю за доверие, Анна Павловна, – Ольга Петровна улыбнулась и благодарно кивнула. – Ваша тётушка сказала, что сегодня состоится важный приём и мне нужно Вас подготовить.

Спрашивать, о каком приёме шла речь, смысла не было. Подобную информацию можно получить непосредственно от самой тётушки, поэтому я лишь кивнула и села обратно.

Ольга Петровна поставила свою ношу на табурет, принесённый Василисой, и стала выкладывать инструменты на столик передо мной. Первыми на свет божий показались причудливые металлические щипцы с узорчатой ручкой и спиртовая горелка. Сверкнуло пламя огня, и женщина оставила конструкцию нагреваться.

– Сударыня, у Вас есть какие-то пожелания? – она жестом обвела своё лицо.

– Да-да, если Вам несложно, используйте мою косметику. Вася, принеси, пожалуйста, ларец из комода.

Ольга Петровна кивнула, но я видела, как благодарно блеснули её глаза. Ещё бы! Косметические средства в городе стоят недёшево, а так хоть какая-то экономия.

Гостья приступила к делу, а Василиса встала за её спиной, заворожённо ловя каждое движение. Я же наблюдала за всем через зеркало. Крем, слой рисовой пудры, немного румян. С каждой секундой из отражения на меня смотрела всё более бледная девушка. Оставив нетронутыми брови и ресницы, Ольга достала очередной пузырёк. С щелчком открыла крышку, и комнату тотчас наполнил аромат искрящегося апельсина и прохладной мяты. Она ловко нанесла несколько капель эфирного масла мне за уши и на ложбинку между ключицами.

Следующим этапом стала укладка. Нагретые щипцы несколько раз проверили на бумаге: когда металл перестал сжигать листок, вырванный из тетради, Ольга принялась завивать мои локоны. От природы кудрявые, теперь они ложились аккуратными завитками. Я же не двигалась – безумно боялась обжечься.

– Не сочтите за наглость, Ольга Петровна, но сколько Вам лет? – не удержалась я.

Мастерица звонко рассмеялась, наматывая очередную прядь.

– Меня совсем не тревожат подобные вопросы, сударыня, – проговорила она и отложила остывшие щипцы. – Этой осенью мне стукнет двадцать девять лет.

Мне показалось, что я вскрикнула, поэтому тут же зажала себе рот ладонью. Господи, как некультурно!

– Вы… вы так чудесно выглядите, – искренне похвалила я, разглядывая мастерицу через отражение.

– Благодарю, сударыня, моё лицо – моя визитная карточка, – женщина достала из сундучка шпильки и принялась закалывать передние пряди на макушке. – Всё-таки правду говорят…

– О чём вы? – тотчас спросила я.

Говорить с ней было легко и приятно.

– О том, что чем красивее девушка, тем легче ей делать комплименты другим. Вы тому доказательство.

Я смутилась и поблагодарила гостью. Оставшееся время она работала молча.

Наконец, мне разрешили встать и посмотреть на себя в зеркало. В отражении на меня смотрела незнакомка. Жемчужный гарнитур перекликался с украшениями на платье, кудри, заколотые на макушке брошью в виде бабочки, ниспадали на спину, бледная кожа придавала образу утончённости, перчатки с кружевными оборками выше локтей выглядели как брызги морской пены на водопаде, которые часто изображались на картинах в коридорах Смольного. Поверх тонкой ткани громоздилась несуразная пара браслетов – широкого жемчужного и плоского золотого – я настояла, чтобы их надеть. Василиса и Ольга Петровна определённо сотворили чудо.

– Спасибо за Ваши труды! – искренне поблагодарила я барышень.

Вася продолжала зачарованно разглядывать инструменты на столике и моё платье, в то время как мастерица задумчиво ходила вокруг меня.

– Всё-таки этот аромат Вам очень подходит! – наконец, подытожила она.

– Если честно, я его совсем не чувствую, – призналась я.

Глаза женщины заблестели.

– Правда? В таком случае, он идеально Вам подходит! Моя бабка научила меня готовить разные парфюмы на основе масел, и она всегда говорила: «Если человек не чувствует аромат, когда наносит его на себя, значит, его душа пахнет так же, поэтому он их не различает».

Ольга Петровна взяла почти полный пузырёк со столика и протянула его мне.

– Возьмите, Анна Павловна. На счастье.

Я хотела было возразить, но меня перебили.

– А если понравится и решите докупить, то поезжайте в город. Адрес Александра Егоровна знает. Либо пошлите мне письмо, и я сама привезу. Считайте это своеобразным началом нашего общения.

Она всё же всунула мне в руки парфюм и принялась собираться. Спустя несколько минут попрощалась и вышла из комнаты.

– Она волшебная, правда? – Вася всё ещё завороженно глядела ей вслед.

– Не говори, – согласилась я и открыла флакончик.

Яркий аромат терпкого апельсина и прохладной мяты разлетелся по комнате.

Глава №18. Очередной спектакль под оглушающее глиссандо

Имение графа Шепелёвского возвышалось посреди огромного поля, одной стороной касающегося кромки леса. Зажиточной семье также принадлежала дубовая роща и несколько деревень, расположенных неподалёку.

С каждым километром, приближающим нас к очередным тётушкиным знакомым, лицо графа Мещерского всё больше бледнело. Около самых ворот, когда мужчина, по правилам этикета, должен был первым выйти из коляски и помочь спуститься нам с Александрой Егоровной, Андрей Кириллович замялся. Он выглядел настолько потерянным, что Архип хотел было помочь, но дворянин вовремя спохватился: суетливо протянул руку сначала мадам, затем мне. Пальцы графа оказались холодные. Мужчина понял, что я заметила это, и спешно спрятал ладонь за спину.

Я деланно отвлечённо кивнула на простиравшиеся рядом леса.

– Живописно, правда?

Мещерский кивнул. Уголок его рта дрогнул в благодарной улыбке.

На крыльце нас встретила хозяйка дома. Женщина в возрасте с приличным количеством морщин. Тем не менее в светлом платье с вышивками она выглядела сильно моложе Александры Егоровны, хотя, как чуть позже я узнала у Василисы, они были ровесницами.

Представительницы двух дворянских домов поравнялись. Зинаида Михайловна Шепелёвская (как мне настоятельно объяснила тётушка по пути) выделялась живым румянцем и блеском глаз, зато наряд моей родственницы явно побеждал: элегантное тёмно-серое платье, расшитое многочисленными кружевами, не могло не притягивать внимание.

– Александра Егоровна, как я рада Вас видеть! – воскликнула хозяйка дома.

– Взаимно, дорогая!

Женщины жеманно расцеловали друг друга в щёки, а затем на крыльце появился грузный мужчина. На фоне тёмного, хорошо сшитого сюртука седина в его бороде выделялась сильнее обычного. Обведя нас взглядом из-под густых бровей, он остановил свой взор на тётушке. Это был Алексей Николаевич – муж Зинаиды.

– Неужели сами Румянцевы пожаловали в наш скромный дом! – сказал он и, аккуратно обхватив ладони гостьи своими, три раза расцеловал её щёки, не касаясь губами кожи.

– Право Вам, мои дорогие! Мы ненадолго! – скромно начала мадам, но тут же добавила. – Проезжали мимо и поняли, что не можем не навестить старых друзей!

Я едва не усмехнулась. Несколько часов подготовки и выписанная из города помощница – это она назвала «проезжали мимо»?

Андрей Кириллович, стоящий всё это время рядом, едва слышно усмехнулся. Судя по новому фраку, уложенным назад волосам и душистому парфюму, утро графа тоже выдалось насыщенным.

Глава семейства, его супруга и тётушка наконец закончили обмен любезностями, и их внимание переключилось на нас. Мещерский сделал шаг вперёд и протянул раскрытую ладонь Зинаиде Михайловне. Ловко поймал её пальцы и изящно поцеловал сквозь тонкую перчатку.

– Прекрасно выглядите, графиня Шепелёвская.

Голос Андрея Кирилловича так и сквозил приторностью и дружелюбием, но напряжённые плечи и шея, показавшиеся, когда он склонился над рукой хозяйки дома, выдали его нервозность. Осознание того, что вечно надменный граф растерял весь свой пыл перед этой семьёй, настораживало.

– Алексей Николаевич, рад встрече! – Мещерский перевёл взгляд на главу семейства.

– Взаимно, Андрюша! Иришка как раз заканчивает занятие по сольфеджио. Скоро увидитесь! Наверное, не терпится уже?

Мужчины пожали руки. Молодой человек рядом со мной побледнел ещё больше.

Настал мой черёд. Тётушка обернулась через плечо, окинула меня строгим взглядом и коротко кивнула.

– А это моя дорогая племянница – Анна Павловна. Выпускница Смольного института, красавица и умница! – горделиво, с самой широкой улыбкой, на которую только была способна, сказала тётушка.

Я сделала маленький шажок вперёд и присела в идеально отточенном реверансе.

– Рада наконец-то с вами познакомиться! Мадам рассказывала много хорошего о вашей семье.

– Анечка, дорогая! Как вы выросли! – Зинаида Михайловна несколько раз крепко поцеловала меня в щёки.

От женщины пахло дорогими французскими духами и пудрой. Судя по накрахмаленному чепцу, новеньким лентам на лифе и искусно подобранному золотому гарнитуру, чета Шепелёвских была предупреждена о нашем приезде. Сложившаяся ситуация напоминала тщательно продуманный спектакль, нежели дружеский визит.

Хозяин дома шагнул мне навстречу.

– И правда красавица! Эх, был бы у меня сын, костьми бы лёг, лишь бы за вас сосватать!

Я скромно опустила взгляд и мило улыбнулась, хотя внутри содрогнулась, представив эту картину. Сватовство, жених, постоянные визиты, свадьба… Дай бог мне сил, оттягивать этот момент, как можно дольше.

Мужчина поклонился и смачно поцеловал мою ладонь. Хоть улыбка на моём лице не дрогнула, внутри всё завязалось в узел от отвращения. Усы неприятно кольнули кожу сквозь тонкие перчатки, а губы старика блеснули от слюны. Высвободившись, я первым делом незаметно убедилась в отсутствии пятна на ткани. Не хватало ещё подать повод для скандала своей брезгливостью.

– Не будем на пороге стоять! Проходите, гости дорогие! – воскликнула Зинаида Михайловна и повела нас внутрь.

Граф Шепелёвский предложил свои локти в качестве опоры жене и тётушке. Дамы приняли его помощь, и вся троица исчезла за дверью. Мы же с Мещерским замешкались.

– Не хотите идти? – первой нарушила я молчание.

Мужчина проигнорировал мой вопрос. Несколько секунд колебался, затем всё же подставил локоть. Я с неохотой обхватила его руку, и мы направились вверх по ступенькам крыльца. Граф придержал для меня дверь и пропустил вперёд.

На входе нас встретили слуги. Они, часто кланяясь, забрали наши верхние одежды и указали, куда идти. Я оправила шаль, одолженную у тётушки. Колючая вязка паутиной обвивала мои локти и спускалась вниз, не затрагивая плечи и спину, при этом передавая телу хотя бы каплю тепла.

Мещерский рефлекторно подал мне руку, я приняла. Мы направились дальше, переходя из одной просторной комнаты в другую в полном молчании, пока наконец не услышали голоса:

– Расправьте же мне юбку! Разложите складки у ног, бестолочи! – тембр казался женским, даже девичьим, с нотками капризности. – Всё! Хватит! Я красиво присела?

– Безусловно! – я узнала тон Алексея Николаевича. – Ты всех покоришь, дочка!

Следом за этим раздались громкие аккорды. В следующей комнате, до которой мы не дошли совсем чуть-чуть, кто-то яростно мучил фортепиано. Резкие, беспощадные удары по клавишам рассекали пространство сильнее, чем мелодия, доносившаяся следом из глубин инструмента. Андрей Кириллович вдруг остановился. Его мышцы напряглись под моей ладонью, а сам он глубоко выдохнул.

– Одну секунду, Анна Павловна, – неожиданно тихим голосом произнёс он. – Нехорошо стало.

Мне чудом удалось расслышать его, ведь в этот момент пространство вокруг разрезал гром из нот, абсолютно не сочетающихся между собой. Было физически больно слушать подобную игру, даже не видя исполнителя, но я постаралась абстрагироваться. Репетиции в институте не прошли даром: в конце концов, Смольный выпускал много будущих фрейлин и примерных жён, а как известно, даме из высшего света положено уметь музицировать.

– Если Вам дурно, может быть, попросить принести воды? Или Вам нужно присесть?

Сначала мне было абсолютно всё равно на Мещерского и его постоянные перепады настроения, однако сейчас, заметив его чудовищную бледность, мне стало жалко графа. Всё же он обычный человек, который может заболеть. К своему удивлению, я поняла, что в глубине души не желала ему ничего плохого, несмотря на наши пререкания в течение последних двух дней.

– Не нужно, благодарю. Мне полегчало. Не будем заставлять хозяев долго ждать.

Мы сделали лишь шаг к следующему дверному проёму, как воздух взорвался от оглушающего глиссандо. Я не смогла справиться с собой, и рефлекторно приложила пальцы свободной руки к вискам. Нельзя же так издеваться над инструментом!

– Крепитесь, Анна Павловна, – неожиданно раздался голос Андрея Кирилловича прямо над ухом. Мне показалось, он звучал обречённо. – Это только начало.

Глава №19. Чужое наследство

Исполнителем этой чудовищной мелодии оказалась Ирина Алексеевна – миловидная дочка четы Шепелёвских. Девушка сидела спиной к двери за лаковым роялем, стоящем по центру гостиной. Её родители и Александра Егоровна расположились на софе около инструмента. Вокруг ног единственной наследницы имения тяжёлыми объёмными складками лежал подол богато расшитого платья. Около стен жались две служанки, не успевшие вовремя покинуть комнату.

Вообще необходимо уточнить, что весь наряд молодой графини отличался редкостной безвкусицей: нежно-розовая ткань была всплошь расшита драгоценными камнями и лентами, верхняя часть наряда покрыта широким кружевом, от плеч и до самой талии, а светлые волосы, закрученные около лица и висков в мелкие локоны, увенчивались на затылке гигантских размеров шиньоном.

Дороговизна материалов и яркость образа могли бы компенсироваться в подобающей обстановке. Например, на балу или маскараде. Однако сейчас, сидя в залитой утренним светом гостиной родного имения, практически в домашней обстановке, графиня выглядела до ужаса комично и смехотворно.

На подобном фоне, моё платье в треклятом стиле «Ампир» стало ещё больше напоминать наряд натурщицы. Лёгкое, полупрозрачное, летящее. Я почувствовала на себе чужие взгляды, и внутренне подобралась.

Едва мы переступили порог комнаты, граф рядом со мной замер, словно каменное изваяние. Он стойко ждал окончания произведения. Вот только конец всё никак не наступал.

Ирина Алексеевна, склонившись над клавишами, с особым энтузиазмом выбивала из инструмента раскатистые звуки. Довольно часто, несмотря на весь пыл пианистки, воздух взрывался от смазанных аккордов или ошибочно взятой ноты. Я старалась определить на слух название и автора сие произведения, однако в голове, словно нарочно, не было идей. Музыка была незнакомой, а ещё напрочь лишённой глубины, в частности крещендо. Юная особа играла каждый аккорд, нажимая со всей силы, не заботясь об изменении громкости и силы звучания. Словно ребёнок, пытающийся заслужить похвалу родителей, молодая графиня пыталась выставить на показ весь свой талант, даже если такого не имелось, от слова совсем.

В конце концов произведение закончилось. В воздухе растаяли последние ноты. Пианистка, всё ещё сидящая к нам спиной, замерла с поднятыми над клавишами руками и закинутой головой. Она глубоко дышала, щёки пылали. Но вот барышня встала и повернулась к нам. На её лице расцвела широкая улыбка.

– Рад снова вас видеть, Ирина Алексеевна, – без особого энтузиазма произнёс граф Мещерский и, склонившись, поцеловал протянутую ладонь.

– Не уверена, что могу разделить ваши чувства, Андрей Кириллович, – деланно равнодушно ответила графиня. Её глаза сверкнули таинственным огнём.

Я уверена, что эта реплика была придумана заранее, включая двойной подтекст. Юная особа словно нарочно осаждала Мещерского, не имея на то ни веских причин, ни, судя по её игривому взгляду, желания.

– Знакомься, Ириша, это Анна Павловна – племянница Александры Егоровны, – представил меня отец семейства, шагнув ближе к дочери.

– Рада знакомству, Ирина Алексеевна, – вежливо улыбнулась я и присела в реверансе.

– А, та самая институтка? В деревне ждали вашего приезда, хоть какое-то развлечение! – графиня радостно хлопнула в ладоши, словно она была в цирке. – Уверена, мы с вами подружимся! В конце концов, все барышни любят сплетничать!

Я с трудом удержала на лице вежливую улыбку. Более чем уверена, что эта девушка не хотела меня обидеть, просто она относится к тому типу людей, которые говорят быстрее, чем думают.

Опомнившись, Ирина Алексеевна присела в ответном реверансе, более глубоком, чем того требовал её статус. Сначала я даже было растерялась, однако потом всё поняла: эффектный прогиб и лукавая улыбка адресовались явно не мне, а окаменевшему Мещерскому, стоявшему рядом.

С чувством выполненного долга, графиня выпрямилась и, всё так же хитро улыбаясь, направилась к инструменту. Когда она отошла достаточно, я смогла разглядеть на пюпитре до сих пор не убранные ноты.

– Вы играли «Шторм» Вивальди?! – шокировано воскликнула я, но тут же спохватилась под грозным взглядом тётушки. – Я хотела сказать, что впервые услышала такое чувственное исполнение этого произведения! Потрясающе!

Зинаида Михайловна и Алексей Николаевич расплылись в гордых улыбках. Они явно не могли трезво оценивать музыкальные способности своей дочурки, наслаждаясь каждым её концертом.

– Да, мой преподаватель говорит, что у меня особый стиль! Редкостное туше, которому невозможно научиться! – явно довольная собой, ответила молодая графиня.

– Конечно, невозможно. Разве что с молотками вместо пальцев родиться, – тихо пробубнил Андрей Кириллович.

Я даже не сразу поверила, что это он сказал.

– Что-что? – тут же оживилась Ирина Алексеевна, не расслышав предыдущие слова Мещерского.

– Говорю, что ваш преподаватель абсолютно прав. Надеюсь, его уроки помогут раскрыть ваш потенциал сполна.

Я не сдержала улыбку, прикрыв её пальцами, обтянутыми перчатками. Ирина Алексеевна, завладев вниманием всех присутствующих, элегантно присела на специальный табурет перед роялем и приготовилась играть следующее произведение. Взявшиеся из ниоткуда две служанки тут же принялись расправлять подол графини, но та, в свою очередь, яшикнула на них. Девушки исчезли так же незаметно, как и появились.

Мещерский направился к свободному диванчику неподалёку от тётушки и хозяев дома. Я вынужденно зашагала следом, всё ещё держась за его локоть. Мы устроились на расшитой софе и с замиранием сердца стали ожидать начала следующего произведения.

Неожиданно на меня снизошло озарение: на чаепитии присутствовали только наша семья и чета Шепелёвских. Более никаких гостей не предвиделось. Новый сюртук Андрея Кирилловича, его бледность и неразговорчивость, а также чересчур праздничное платье Ирины Алексеевны, её блестящие глаза и показательная игра на фортепиано. Обе стороны представляли своих отпрысков в самом выгодном свете.

Это было сватовство.

Благо не моё, а графа Мещерского и дочурки Шепелёвских, но всё же сватовство! Точно! Ведь тётушка сама упоминала, что Андрей Кириллович рано остался без родителей, и его воспитание она всецело взяла на себя. Логично предположить, что вопрос поиска супруги Александра Егоровна решит самостоятельно. И, нужно признать, мадам превзошла сама себя, подобрав самую выгодную партию: единственную наследницу древнего графского рода. Ту, что получит в наследство, по меньшей мере, несколько деревень или целое имение. А, ко всему прочему, её дети будут считаться графами не только по отцу, но и по матери.

Ради такого можно стерпеть не только чудовищное исполнение Вивальди, но и многое другое.

Хотя, глядя на застывшее лицо Мещерского, я начинала в этом сомневаться.

Уверена, на него тётушка имеет собственные рычаги давления. Например, тот факт, что она приняла его осиротевшего в своём доме, может хорошо сыграть ей на руку.

Я вздрогнула, когда комнату наполнили очередные оглушающие аккорды.

***

– Анна Павловна, признавайтесь! В вашем сердце кто-то есть?

Я едва не поперхнулась чаем от прямоты вопроса.

Ирина Алексеевна с неподдельным интересом смотрела на графа Мещерского. На её лице играла довольная улыбка, пока она наблюдала за тем, как объект её симпатий общается с хозяином дома. Мужчины стояли около высокого камина и рассматривали какие-то военные награды дедушки Ирины, установленные на мраморной полке рядом с часами. Зинаида Михайловна и тётушка расположились на софе. Изредка Александра Егоровна кидала на меня холодные взгляды, и я невольно расправляла и без того прямую спину.

Отставив чашку, я глубоко вздохнула.

– С лёгкой душой могу признаться, что нет, – честно ответила я, разглядывая интерьер вокруг.

Вошедшие слуги поставили на специальный низенький столик перед нами несколько блюд с различными сладостями: здесь были и конфеты, и рафинированный сахар, и пирожные с кремом, и булочки с корицей и топлёным маслом. Глаза разбегались от такой роскоши: хотелось попробовать всё и сразу!

Силой воли я заставила себя остановить выбор на десерте в виде корзиночки с вареньем. Аккуратно взяла её и надкусила. Лёгкая кислинка, мягчайшее тесто на сахаре! В этом доме определённо знали толк в сладком.

– У вас прекрасный кондитер!

– Не то слово! Папаня специально отправил одного из наших крепостных обучаться в город на несколько месяцев, – ответила графиня и за один укус проглотила воздушное безе. – Так что теперь нас каждый день радуют новыми конфетами. Этот слуга даже начал сам придумывать различные начинки, так что подобного вы нигде не найдёте!

Она старательно стряхнула крошки с перчаток на подол своего платья.

– Не отвлекайтесь! Как же так получилось, что вы уже несколько дней в имении, а никто так и не покорил ваше сердце?!

– К сожалению или счастью, чтобы справиться с этой задачей, мужчине потребуется несколько больше времени, чем несколько дней.

– О, право вам! – воскликнула Шепелёвская и элегантно потянулась за очередной сладостью. – Не обязательно же влюбляться, чтобы отдать кому-то своё сердце! Вы всё слишком усложняете.

Я так и застыла с недоеденным пирожным у рта. Разговор начал меня заинтересовывать.

– Но как тогда можно поручить кому-то своё сердце, если не по большой любви? – с искренним удивлением спросила я.

Ирина Алексеевна, довольная тем, что я поддержала диалог, продолжила:

– Взять хотя бы Андрея Кирилловича, – она незаметно махнула рукой на графа, сделав вид, будто поправляет кружево на манжете. – Я думаю, вы прекрасно поняли, почему мы здесь…

– Стоит признаться, у меня имеются определённые догадки, – честно призналась я.

– Они верны, если вы достаточно умны, чтобы не ошибиться. Так вот, Андрей Кириллович. Я вижу его второй раз в жизни, но это не мешает мне отдать ему своё сердце.

– Но как вы можете доверить частичку себя абсолютно незнакомому человеку?

– О, я доверяю не ему, а его имению с прудом и яблочным садом, – графиня сказала это с такой лёгкостью и простотой, что я на несколько мгновений замерла, обдумывая её слова. – Конечно же, стоит радоваться, что граф достаточно молод и привлекателен для исполнения супружеского долга. Но, по правде говоря, мои служанки рассказывали, будто ночь со взрослым мужчиной может принести куда больше удовольствия, если вы понимаете, о чём я…

Меня не привлекали темы, затрагивающие первую брачную ночь и исполнение супружеского долга, о котором продолжала поведывать мне Ирина Алексеевна. Куда больше интересовал другой вопрос:

– Вы упомянули имение, – аккуратно начала я, боясь сбить болтливый настрой с собеседницы. – С прудом и яблочным садом. О чём вы говорили?

– Вы не знаете о имении Румянцевых? Странно, мне рассказывали, что вы там остановились, – Шепелёвская с интересом уставилась на меня. – Разве это не так?

– Так.

– Так вот, я засылала служанку, дабы она рассмотрела внимательнее это имение, – с жаром принялась рассказывать девушка. Глаза пылали горделивым огнём. – И она сказала, что дом великолепен! Конечно, придётся повозиться, чтобы всё со вкусом обустроить, но это мелочи. Главное, что граф достаточно богат, и это не станет проблемой.

Голова кружилась от новой информации. Глядя на эту красивую юную особу в наряде, напоминающим воздушное пирожное, одно из которых она постоянно зажимала в пальцах, хотелось её нарисовать. Ладони так и зачесались от желания взять кисти и запечатлеть графиню в размытых акварельных подтёках, никак не сочетающихся между собой. Хотя бы в виде карикатуры.

Как она может быть настолько глупой, чтобы не понимать, что граф Мещерский беден словно церковная крыса и живёт исключительно на средства тётушки?

– Ирина Алексеевна, но ведь Андрей Кириллович непрямой наследник Александры Егоровны. Он всего лишь её крестник.

Мне не стоило говорить подобных вещей, но скудный ум собеседницы позволял на время забыть о правилах этикета.

– Бога ради, я это знаю!

Она капризно махнула ладошкой в мою сторону, но спустя мгновение снова выпрямилась и картинно прогнула спину. Взгляд девушки не отрывался от Мещерского, стоящего в противоположном углу комнаты. Мне даже показалось, что мужчина целенаправленно избегал близкого контакта со своей наречённой.

– По секрету, папаня признался, что если мы с Андреем Кирилловичем поженимся, то Александра Егоровна перепишет на него имение! В качестве свадебного подарка, так сказать.

Сердце пропустило несколько ударов. Имение, в котором я провела приличную часть своего детства, завещали не мне, единственной племяннице, а Андрею Кирилловичу – человеку, не имеющему к нашей семье никакого отношения. Более того, никто не счёл нужным рассказать мне об этом. Представить только! Об этом мне рассказала не родная тётушка, а барышня, которую я увидела впервые и которая в скором времени может стать хозяйкой моего дома! Моего по праву крови!

– Здесь довольно душно, мысли путаются, – поспешно ответила я.

Графиня достала из-под подушек небольшой сложенный веер и протянула мне. Я поблагодарила её.

– Такое бывает. Бестолковые слуги не всегда успевают достаточно проветривать помещения, – она вытащила второй веер и принялась им обмахиваться, не забывая касаться краешком аксессуара выреза декольте и при этом бросать испытывающие взгляды Андрею Кирилловичу. – Хотя знаете, не переживайте.

– О чём вы? – хрипло спросила я, спешно обмахиваясь.

Воздуха не хватало. Укороченный корсет неожиданно начал сдавливать лёгкие. Ладони холодели. Сладкое послевкусие во рту наполнилось желчью. Тётушка заметила мою потерянность и бросила недовольный взгляд.

– Ой, да бросьте! Я же всё понимаю! – графиня с видом профессора улыбнулась. – Вы переживаете, что я стану хозяйкой имения Румянцевых и вышвырну Вас оттуда. Спешу заверить, что ничего подобного не произойдёт. Более того, я постараюсь уговорить муженька выписать Вам пенсию! Конечно, небольшую, мне ведь и самой необходимо на что-то поддерживать свою красоту.

Ирина Алексеевна говорила это с такой искренней гордостью, словно протягивала руку помощи утопающему, а не обещала приютить наследницу в её же доме.

Вздохнув, я всё же ответила:

– Благодарю.

Вечер обещал быть тяжёлым.

Глава №20. Побег верхом

– Тётушка, могу я узнать, почему Шепелёвская-младшая считает вашим наследником графа Мещерского?

Вопрос вышел грубым. Я догнала мадам в саду близ имения Шепелёвских, когда она ненадолго вышла подышать свежим воздухом. Кажется, не только мне и Мещерскому не понравился музыкальный «талант» Ирины Алексеевны.

Александра Егоровна молча окинула меня взглядом сверху вниз. Брови сдвинулись к переносице на её испещрённом морщинами лице, а губы сжались в тонкую линию. Она сердилась.

– Аннушка, сейчас не время и не место…

– Да, но в ином случае, боюсь, поставить вас в неловкое положение. В силу своей непросвещённости в этом вопросе, я не могу поддержать светских бесед с Ириной Алексеевной о том, как она планирует переделать ваш дом после вашей смерти, дорогая тётушка.

Глаза женщины зло сверкнули. Я попала в самую точку. Какие бы цели не преследовала мадам, ей было неприятно думать о том, что в будущем в её доме может начать хозяйничать кто-то другой. Особенно кто-то настолько же глупый и недальновидный, как дочь Шепелёвских.

– Ты дерзишь, – строго произнесла женщина и развернулась, чтобы продолжить путь в глубь сада.

– Не считаете меня больше частью семьи? Поэтому отослали в Смольный двенадцать лет назад?

Тётушка замерла спиной ко мне. Её плечи напряглись. Дорогая шаль, на которую ушли десятки часов работы кружевницы, натянулась на лопатках.

– Неужели за столько времени, проведённых вне дома, мне не полагается хотя бы один честный ответ?

Голова женщины склонилась. Показалась тонкая полоса шеи между высокой причёской и воротом платья. Кожа оказалась ещё более морщинистой, чем на лице, и всплошь усыпанной венами и сосудами. Эта деталь словно напомнила о том, как сильно постарела мадам и как много времени прошло за время моего изгнания.

– Я назначила Андрея Кирилловича своим наследником. После их свадьбы с Ириной Алексеевной, граф получит в качестве свадебного подарка моё имение, с условием, что я смогу свободно проживать в нём.

Александра Егоровна развернулась и посмотрела мне прямо в глаза. Больше в них не было злости или каких-либо других эмоций. Она словно посвящала в свои планы слугу или управляющего: лаконично, твёрдо, не видя необходимости давать какие-либо пояснения.

– После моей смерти граф и его супруга унаследуют всё оставшееся имущество. Более того, спешу тебя уверить, дорогая Аннушка, что год назад твой отец переписал все свои владения на меня. Так что они тоже перейдут к Мещерскому, хочешь ты этого или нет.

В голове стало пусто. Не было мыслей, идей, эмоций. Я не понимала, о чём говорит мадам. Видела, как шевелятся её губы, слышала слова, но не осознавала их.

А потом всё накатилось за раз, будто ушат ледяной воды.

– О чём вы говорите? – собственный голос дрожал. – Отец не мог так поступить.

– Увы, спешу тебя расстроить, – тётушка говорила уверенно. – На бумагах мой брат абсолютно нищий, за исключением разве что парочки лошадей да экипажа.

– Почему он так поступил?

На лице женщины впервые за весь диалог пробежала эмоция. Отвращение. Не успела я ухватиться за неё, как мадам снова напустила на себя безразличный вид.

– Об этом он расскажет сам, – отрезала Александра Егоровна. – Единственное, что тебе нужно знать: он во всём виноват. Один его выбор погубил всю семью и твоё будущее. Надеюсь, ты окажешься смышлёнее, чем мне кажется, и твоя красота позволит достойно выйти замуж. Иначе ходить тебе в любовницах али в компаньонках, пока юность позволяет.

– Но почему так поступили вы?

– Я исполняю последнюю волю покойной подруги – присматриваю за её сыном. Разговор окончен.

Не дав мне ни секунды на обдумывание, тётушка направилась в дом.

***

– Тётушка, вы позволите мне взять коляску? – спросила я, как только мы въехали за наши ворота.

Женщина, сидящая рядом с Андреем Кирилловичем, окинула меня вопросительным взглядом.

– Зачем она тебе?

Я почтительно склонила голову и объяснила:

– Душа просит полюбоваться окрестностями. Я ведь так долго не видела настоящих просторов.

В моём голосе лилась болезненная печаль, как мелкие камушки в горном ручье, пока в сердце искрился гнев.

Несколько часов мы провели в гостях у Шепелёвских. Несколько долгих часов я слушала о том, как щедрая Ирина Алексеевна после замужества позволит мне погостить в их доме. Вишенкой на торте стали хвалебные речи графской четы о своей любимой дочурке. Не представляю, как смогла выдержать всё это.

Поэтому сейчас мне меньше всего хотелось провести вечер в компании тётушки и Андрея Кирилловича. После нашего разговора, родственница на меня не смотрела, а если и проявляла внимание, то только с целью одёрнуть или упрекнуть. Граф же молчал, полностью игнорируя мир вокруг. Тишина угнетала, а известие о том, что мой отец переписал почти всё имущество на Александру Егоровну, а она – на Мещерского, убивало.

Женщина долго смотрела на меня, прежде чем ответить.

– Боюсь, я вынуждена тебе отказать, Аннушка, – притворная забота засквозила в её голосе. – Сегодня был насыщенный день, ты очень устала. Думаю, будет полезнее, если ты прогуляешься по саду или около пруда.

Было ясно две вещи. Первая – мадам явно не хотела выпускать меня за границу имения. Вторая – она пытается убедить, что это пойдёт мне на пользу. Ни с тем, ни с тем мириться не хотелось.

Тем не менее я покорно кивнула.

– Как скажете, мадам.

Коляска остановилась. Андрей Кириллович спустился первым и помог тётушке, а затем и мне. Граф завёл непринуждённый разговор о погоде и повёл женщину в дом, а я осталась стоять на улице, кутаясь в новый облегчённый салоп. Платье оказалось не только очень откровенным, но ещё и холодным. Несмотря на это, я не спешила идти в тепло.

Запрокинув голову, взглянула на небо. Солнце только-только начало клониться к горизонту – облака ещё не успели окраситься золотом. Несколько часов до заката точно есть.

В голове созрел план. В конце концов, тётушка запретила мне брать коляску, но не запретила одалживать лошадей. Несмотря на жгучий страх перед этими могущественными животными, прямо сейчас я была согласна заключить сделку с самим дьяволом, лишь бы оказаться подальше отсюда.

Не давая себя возможности одуматься, я обогнула дом и направилась дальше. Прошла полукруглый мостик, поплутала по каменной тропинке и наконец пришла к зданию конюшен. Изнутри доносился голос Архипа.

Стоя за углом постройки, я ждала, когда крестьянин выйдет. Спустя несколько минут старичок оказался на улице, громко хлопнув за собой дверью, и пошёл в мою сторону. Я вжалась светлыми одеждами в бревенчатую стену конюшни, когда седой извозчик прошёл мимо, а через несколько мгновений юркнула в здание.

Спёртый воздух тут же ударил в нос. Пахло сеном, опилками, животным потом и кожаной амуницией. В первых стойлах стояли только что начищенные лошади, которые везли нас до имения Шепелёвских. Тётушка себе не изменяла: перед сегодняшней поездкой приказала Архипу выбрать шесть лучших коней, как очередное подчёркивание дворянского рода.

Пройдя мимо загнанных лошадей, я направилась дальше по проходу. С опаской обошла стойло с крупным белоснежным жеребцом и едва не отшатнулась, когда он угрожающе ударил ворота задними копытами. Шишка под браслетами неприятно заныла.

В самом дальнем деннике располагалась спокойная на вид кобыла. Свет сюда практически не проникал, а единственное окно в этом углу постройки оказалось закрыто ставнями. Из темноты на меня с любопытством смотрели два карих глаза, расположенных на гнедой морде. Тёмная грива обрамляла два торчащих вверх ушка, и только маленькое белое пятнышко на лбу разбавляло мрачный окрас. Я опасливо протянула левую ладонь. Животное обнюхало мои пальцы и отвернулось.

– Не нравлюсь? – спросила я, с интересом следя за кобылой.

Лошадь вела себя спокойно и даже отстранённо. В углу помещения, рядом с мешками овса, нашлось корыто, полное вялых, начавших гнить овощей. Выбрав среди них самую свежую морковь, я протянула фрукт лошади и с замиранием сердца ощутила на коже касание мохнатых губ. Заметив это, белоснежный жеребец с другого конца постройки протестующе ударил копытами по ограждению. Неприятный звук соприкосновения подков о металлические воротца раскатами грома заполнил помещение. Я против воли сжалась.

Словно почувствовав мой страх, гнедая кобылица, оторвавшись от угощения, подняла голову и громко заржала. Шум тотчас прекратился.

– Спасибо, красавица.

Я отдала животному остатки угощения и ещё раз протянула ей руку. У самой морды остановилась, так и не коснувшись большого носа.

– Позволишь?

Большие, словно хрустальные глаза продолжали молчаливо смотреть на меня. Восприняв её реакцию за согласие, я скороговоркой произнесла молитву Деве Марии и, едва касаясь, провела пальцами по широкой переносице. Страх постепенно уходил, оставляя на месте себя настороженность, но спокойный вид кобылицы, её умиротворяющее дыхание и гладкая шерсть помогали расслабиться.

– Не хочешь устроить небольшой promenade? – спросила я, совсем осмелев: моя ладонь уже гладила сильную шею животного. – Давай поищем амуницию.

Стеллаж с сёдлами оказался расположен в противоположном углу здания. Пришлось с замиранием сердца несколько раз пройти мимо белоснежного жеребца, но больше возмущений с его стороны не последовало. Особых усилий стоило дотащить женское седло до небольшого пространства около двери. Туда же я принесла подпругу, уздечку, расшитый вольтрап и многие другие элементы, необходимые для седлания.

Не найдя чумбур, я взяла первую попавшуюся верёвку и направилась к стойлу гнедой. Лошадь встретила меня изучающим взглядом.

– Господи, спаси и сохрани дуру грешную, что бы не случилось, – прошептала я и открыла воротца.

Медленно зашла в стойло. Кобылица следила за каждым моим движением, но не двигалась. Тогда я потянулась к её шее, чтобы обвязать вокруг импровизированный поводок, но большая морда вдруг повернулась. Лошадиный нос ткнулся прямо в моё левое запястье. Нащупав браслеты сквозь белоснежный салоп, животное низко фыркнуло. Повинуясь внутреннему голосу, я сдвинула рукав и украшения вверх к локтю, обнажив шрам и выступающую костяную шишку. Мягкие губы несколько раз коснулись старой травмы, а затем гнедая опустила голову в смиренном поклоне.

– Буду звать тебя Целительницей, – прошептала я и ласково погладила большой бок.

Кое-как мне удалось вывести кобылу в коридор и оседлать её. Пришлось вспоминать уроки верховой езды в Смольном, когда нам несколько раз показывали, как именно нужно закреплять все эти многочисленные ремешки и упряжки. После этого мы с Целительницей вышли на улицу.

Самым волнительным моментом оказалась посадка. Я подвела кобылу к специальной ступеньке, с которой было бы легче забраться к ней на спину, и начала безумно бояться, что животное отойдёт в самый последний момент. Но этого не случилось: лошадь терпеливо простояла всё то время, пока я пыталась сначала залезть, а потом и устроиться в дамском седле.

Кое-как расправив подол выходного платья, я чуть пришпорила Целительницу, и мы двинулись в путь. Цели у меня не было. Единственное: хотелось хоть какое-то время провести в далеке от вечно недовольной тётушки и невыносимого графа Мещерского. И, желательно, не оказаться при этом в Смольном.

Плавным шагом мы покинули пределы имения через ворота для слуг и пошли в сторону леса, через поле. По правую руку ближе к горизонту простиралась деревушка. Даже издалека от неё доносились голоса крестьян и гогот домашней птицы.

Наслаждаясь такими простыми вещами, как хруст жухлой травы под копытами Целительницы, завываниями прохладного ветра и теплом послушной кобылы, я не заметила, как небо заволокло плотными тучами. Опомнилась только тогда, когда деревушка и поле остались далеко позади, лес расположился могучей стеной передо мной, а солнце перестало освещать его тёмные тайны. Стремительно холодало. Леденящий ветер пробирался под новенький салоп, совсем не рассчитанный на такую погоду. Начал накрапывать дождь.

– Бога ради, не бывает такого! – в сердцах воскликнула я, когда небеса разверзлись ливнем.

Оглушающий шум воды перекрыл все остальные звуки. Целительница подо мной испуганно гарцевала на месте. С усилием натянув поводья, я развернула лошадь. К моему испугу, за спиной не оказалось ни деревеньки, ни поля, ни следов кобылы. Ливень размыл тропу, перемешав её в вязкую кашу.

Не успела я запаниковать, как пасмурное небо разразилось ослепляющей молнией, а через несколько мгновений раздался оглушительный гром.

Целительница встала на дыбы.

Глава №21. Посланник денницы

Кобыла громко заржала. Передние копыта замельтешили в воздухе. Не помня себя от страха, я со всей силы вцепилась в мускулистую шею животного и завизжала. Бёдра потеряли опору. Единственное стремя выскользнуло из-под туфли. Я оказалась висящей почти вертикально.

В следующее мгновение, показавшееся целой вечностью, Целительница тяжёлым ударом о землю встала на четыре ноги и понеслась вдоль кромки леса. Голени, так и не успевшие занять правильное положение на луках, начали съезжать. Холодный дождь летел прямо в лицо. Не понимая, что делаю только хуже, я навалилась на шею кобылы, продолжая кричать.

Вдруг справа от меня мелькнула большая тень. Не в силах оторвать взгляд от прижатых ушей гнедой, я испугалась, когда чья-то тёмная рука подхватила брошенные поводья и с силой потянула. Целительница дёрнулась, мотнула головой, но скорость сбавила. Мускулистые бока животного вздымались от частого дыхания. Мои ноги заскользили вниз по промокшей ткани подола. Ладонь незнакомца сильнее натянула поводья.

Рядом мелькнула чья-то большая фигура. Всадник на коне. Животное и наездник были полностью чёрные, из-за чего их силуэты сливались в единый. Не помня себя от новой волны страха, я закричала пуще прежнего. В голове крутилась лишь одна мысль: «Упаду под копыта – костей не соберу!».

Из последних сил я вцепилась в шею кобылы. Скользкие шелка и кружева лишь приближали неминуемое падение. Краем глаза я заметила, что поводья натянулись ещё сильнее. Целительница начала притормаживать.

Не успела лошадь полностью остановиться, как тень резво соскочила со своего скакуна и за долю секунды оказалась подле стремени Целительницы. Животное замерло. Лёгкие сжались от нехватки кислорода. Силы покинули меня, и тело тряпичной куклой соскользнуло вниз прямо в руки незнакомца.

Широкие ладони подхватили за локти. Ноги ослабли, и я практически повисла на своём спасителе. Прямо перед глазами возник коричневый бок Целительницы. Я зажмурилась. Сердце стучало в ушах, шишка на левом запястье отдавалась немыслимой болью.

– Вы в порядке? – раздался мужской голос прямо над ухом.

Я отрицательно покачала головой. Постаралась сделать несколько глубоких вдохов, но вместо этого из груди вырвались судорожные всхлипы.

– Ну что вы, тише-тише.

Сильные руки сомкнулись в объятия вокруг моих плеч. Не справившись с эмоциями, я прильнула к незнакомцу, продолжая всхлипывать без слёз. Ткань чужого редингота пахла терпкой сосной, сандалом и кожей.

Паника начала отступать. Только сейчас я почувствовала, как потяжелела от дождя высокая причёска, как прилипло к телу муслиновое платье, как разболелись обветревшие щёки. Но были и хорошие моменты: больше не раздавался гром, ливень превратился в морось, и где-то сквозь облака начало пробиваться солнце.

Полностью в себя я пришла, когда Целительница, перебирая ногами по грязи, стала отходить. Мой спаситель среагировал быстрее: за два шага он оказался подле кобылы и, схватив поводья, мягко погладил животное по шее. Мне же предстала возможность разглядеть широкую спину того, кто так виртуозно спас меня от самого большого страха.

Шерстяная ткань редингота плотно обтягивала плечи, поднятый воротник скрывал шею. Фигура незнакомца была полностью чёрной, начиная от бридж для верховой езды, заканчивая выглядывающими из-под невысокого цилиндра мокрыми кудрями. Даже жеребец, спокойно стоящий неподалёку, выглядел так, словно впитал в себя всю ночную мглу. Редкие капли воды стекали по его хорошо прошитой амуниции, подогнанной специально под наездника. Около крепления стремени поблёскивала небольшая металлическая табличка с именем мастера, создавшего такой шедевр.

Я была наслышана про этого человека: год назад моя знакомая в Смольном получила на День Рождения от родителей дамское седло, вышедшее из-под руки этого ремесленника. Оно было таким красивым, что остальные девушки, включая меня, долгое время не могли оторваться от него, а именинница с гордостью расхваливала руки мастера, которые создали её подарок.

Сам же жеребец был ухоженным и явно дорогим. Его грива, заплетённая в ажурную «французскую косу», блестела в редких лучах солнца, словно ручей, спускающийся с высокой горы. Чёрная амуниция из выделанной кожи элегантно обхватывала чуть вытянутую морду. На коне не было ни единого светлого пятнышка. И если бы не его спокойное поведение, я бы точно решила, что он – посланник денницы.

– Вы в порядке?

За разглядыванием великолепного, хоть и пугающего скакуна, я не заметила, что мужчина обернулся и принялся с интересом изучать меня. Стоило нашим взглядам пересечься, как моё дыхание перехватило от неожиданности. Я определённо не так представляла себе нашу первую встречу после долгой разлуки.

Полностью промокший, посреди недавно засеянного поля, передо мной стоял младший сын четы Бакиевых – граф Евгений Васильевич.

Или мой дорогой Геша. Друг детства и юности.

Глава №22. Друг

Время замерло. Забыв все правила приличия, я таращилась на человека напротив, словно он восстал из мира мёртвых, а не из прошлого. Друг совсем не изменился: всё те же чёрные кудри, которым я когда-то завидовала, серо-зелёные глаза – такие же как у брата – и озорной взгляд.

Единственное, что бросалось в глаза: пепельная прядь, тянущаяся от чёлки до самой макушки. Седые волосы вились, сплетались с остальной шевелюрой, словно сама Марена коснулась своей волшебной рукой головы Эжена, оставив на ней полосу инея. Мужчина был слишком молод, поэтому эта особенность сильно выбивалась на общем фоне.

Возмужавшее лицо тронула счастливая улыбка, и я ответила взаимностью. Сдерживать радость становилось всё сложнее, а нормы приличия спешно отходили на второй план. В конце концов кто может увидеть нас за лесополосой посреди поля? Эти размышления привели к тому, что, когда Эжен раскрыл руки в приглашающем жесте, я совсем забыла про этикет: влетела в его объятия, как крестьянская девка, крепко обхватив за рёбра.

Совсем осмелев, я прижалась к мужчине так сильно, как только могла, а он в ответ с лёгкостью приподнял меня над землей и покружил. Страх после поездки верхом, гром, встреча с близким после двенадцати лет молчания – всё это слилось в огромную волну, которая смела остатки стеснения.

Где-то на задворках подсознания мелькнула мысль, что это игра моего спятившего в долгих годах одиночества воображения и Эжена тут нет. Но аромат сандала и соснового масло щекотал нос, а тёплые руки крепко и бережно обнимали мои плечи. Он словно удерживал меня в реальности, не позволяя поглотиться сомнениями.

– Не так я представлял нашу встречу, – признался мужчина, аккуратно ставя меня на землю.

Голос – вот что изменилось. Глупо было предполагать, что тембр двенадцатилетнего мальчика и взрослого мужчины останется одинаковым, но это новое звучание сводило с ума. Низкое, плавное, с чересчур твёрдыми согласными, оно текло как расплавленная карамель, приправленная солью для пикантности.

Мы, не сговариваясь, отстранились друг от друга, но объятий не разорвали: его ладони приятной тяжестью лежали на моей спине, чуть ниже лопаток, а мои пальцы ухватились за складки мокрой ткани на сгибе его локтей. Я боялась отпустить Эжена, словно он мог раствориться в воздухе, если наше касание разорвётся.

– Так ты всё-таки представлял её? – игриво переспросила я.

– Конечно, – признался друг и ехидно добавил. – Особенно часто после того, как Олег рассказал, что видел тебя около нашего имения.

Что-то согревающее и светлое разлилось в душе, отчего кончики пальцев закололо. В крови будто разом взорвались тысячи фейерверков, даже в животе защекотало. Я не сдержала широкой улыбки.

– Почему ты не заехала тогда?

Укол вины пришёлся куда-то под рёбра около края укороченного корсета. Я не знала, что ответить, ведь сама не понимала своего поступка.

– Мне было… страшно? – интонация вышла скорее вопросительной, нежели утвердительной, и я мысленно отругала себя за это.

Ситуация вышла волнительной, но от этого не менее счастливой. Я чуть ли не подпрыгивала на месте, а вот Эжен, напротив, был спокоен, как удав. Мне даже захотелось его немного треснуть, чтобы он тоже выказал свою радость от встречи со мной, и я бы так и сделала, но его широкая уверенная улыбка и пара ладоней, всё ещё лежавших на моей спине, выражали чувства лучше всяких слов.

– Тебя испугало лицо Олега? Не говори, он стал чудовищен за последние годы! То ли дело я.

Сарказм и ехидство так и играли на его притворно серьёзном лице, но, в конце концов, и они отступили перед обезоруживающей улыбкой. Шутки про схожесть двух близнецов всегда были в почёте в семье Бакиевых. Ими даже часто пользовались родители невыносимых братьев, не стесняясь ни гостей, ни родственников.

– Вы абсолютно разные, – с полной уверенностью заявила я и тут же дополнила ответ. – Но нет, меня испугал не Олег. Я… не знала, как себя вести. К тому же я была без компаньонки.

– А сейчас другое дело, – парировал Эжен и красноречиво огляделся. – Твоей чести совсем ничего не угрожает.

– Это что угроза?! – я приложила ладонь костяшками ко лбу и ахнула. – Как вы можете на такое намекать, Евгений Васильевич?!

Мужчина рассмеялся, а я, воспользовавшись заминкой, собрала в кулак всю свою волю и разомкнула объятия.

– Более того, я Вас уверяю, граф, в мои планы не входил променад с кем-либо под дождём.

Эжен с широкой улыбкой покачал головой, словно не мог поверить, что я действительно играю с ним, а затем закатил глаза.

– И поэтому вы, Анна Павловна, приехали прямо во владения моей семьи? – ирония в его голосе была настолько сильной, что при желании я могла бы порезать её ножом.

– Твоей семьи? – я даже огляделась, не в силах справиться с шоком. – Но я ехала вдоль деревушки тётушки.

Дождь закончился, но промокший салоп продолжал холодить кожу. Более того тяжёлая ткань никак не спасала от ветра.

– Моя семья расширяет свои земли, даже я кое-что приобрёл, – не без гордости ответил мужчина. – Наши границы подошли почти вплотную к имению твоей тётушки. Неудивительно, что ты оказалась здесь.

– В любом случае, это вышло случайно, – честно призналась я и в шутку добавила. – В моих планах не было набега на Ваши земли, граф.

– Но Вы, Анна Павловна, как истинная разбойница его совершили, – Эжен в очередной раз закатил глаза, всё так же улыбаясь. В следующее мгновение его голос стал серьёзен. – И как я погляжу, не совсем удачно. Ты же с детства хорошо сидела в седле. Помню, Павел Егорович обучал тебя едва ли не с рождения.

Волшебство встречи растаяло, стоило мне вспомнить про неудачную конную прогулку. Целительница стояла неподалёку абсолютно спокойная, как когда я вывела её из стойла. Но теперь в моей душе затаились страх и небольшая обида на животное. Можно же была так меня не пугать?

– Да, батюшка обучал меня верховой езде, но потом…

Не удержавшись, я обхватила пальцами здоровой руки шишку на левом запястье. Она ответила ноющей болью, которые часто мучали меня в особо холодные месяцы, либо когда я перенапрягала сустав. В голове пронеслись не самые приятные картины: ипподром, громкое ржание, удар о землю, мой крик, доносящийся словно со стороны, а потом запах спирта и больничное крыло.

Сквозь рукав салопа прощупывались два браслета: мой жемчужный и золотой Олега. Только в голове промелькнула мысль показать украшение другу, как я сразу её отмела: слишком рано.

Неизвестно, что Эжен ещё подумает про это. В конце концов, я нарушила обещание и выкопала клад раньше времени. Более того, одна.

– … случилась то, что случилось. Так что теперь я не очень люблю кататься верхом, – спешно закончила я и усилием воли заставила себя перестать баюкать покалеченную конечность.

Эжен несколько мгновений внимательно изучал меня, но я не позволила ему увидеть больше нужного. Чему меня хорошо обучили в Смольном – так это держать лицо перед собеседником, скрывая от него все то, что ему знать не положено.

Мужчина последний раз внимательно оглядел меня и, кивнув своим мыслям, отошёл к Целительнице.

– Хорошо, Лесавка, когда захочешь поделиться – с радостью послушаю твой рассказ за чашечкой горячего чая.

Я даже поперхнулась воздухом, услышав своё детское прозвище. Лесавками крестьяне называли мелких лесных духов – детей лешего и кикиморы. Братья Бакиевы, услышав глупую легенду от крепостного мальчика об этих странных созданиях, тотчас решили впредь именовать меня именно так. Видите ли, в детстве я не любила причёсываться и вообще вела себя как сорванец, поэтому они посчитали, что во мне течёт кровь лесных бесят. Сначала меня это жутко раздражало, но потом я начала называть друзей уменьшительно-ласкательными формами их имён: Геша и Олежка. Они злились, а я чувствовала себя отомщённой. Так и повелось.

Но сейчас это прозвучало нахально и так дерзко, что я даже растерялась. В конце концов, мне не пять лет, и я больше не похожа на взбесившегося лесного духа с листьями в волосах!

– Да как ты…

– Где ты раздобыла этого красавца? Он же великолепен! – воскликнул Эжен, поглаживая широкий бок кобылы.

– Красавица, – поправила я, наблюдая за тем, как ласково Бакиев обращается с животным. – Её зовут Целительница. Одолжила у тётушки на время.

– Нет, это мерин. Сама погляди, если не веришь, – уверенно заверил меня граф и обошёл коня с другой стороны.

Я последовала его примеру и присмотрелась к животному. На свету мне действительно стали заметны особые черты, присущие представителям мужского пола.

– Так ты… Целитель? – шокировано спросила я, гладя коня по носу.

– Бог мой! Чепрачная масть!

– Что?

Такое слово я слышала впервые. Глаза мужчины восторженно горели, глядя на бок мерина прямо перед собой. С моего ракурса не было видно причины радости спутника, поэтому я обошла скакуна спереди и встала плечом к плечу с Бакиевым. Взору открылась удивительная картина. Мало того, что Целительница оказалась Целителем, так ещё и на половине её бедра, красовалось огромное белое пятно. Внутри него находились пятнышки поменьше коричневого цвета. Со стороны казалось, словно треть лошади была срисована с далматинца, а остальное тело – с ничем не примечательной гнедой.

– Это… – начала было я, но подходящие слова не шли в голову.

– Поразительно! – закончил Эжен и, словно ребёнок принялся изучать коня дальше. – Как ты могла не заметить такую красоту?!

– Мы… собирались в темноте.

Я не стала рассказывать, что наши сборы проходили не просто без света, но ещё и впопыхах. Граф нежно гладил коня рукой в перчатке, не сводя с меня пристального взгляда. Его глаза искрились на фоне пасмурного неба. Между нами повисло приятное молчание. Казалось, что каждый вспоминает то самое послание, о котором не принято говорить вслух. Я – весточку, которая заставила сердце биться быстрее на последнем курсе Смольного. Он – две сотни писем, отправленных в разные уголки Петербурга. Это мгновение было слишком близким, сокровенным, нашим.

Наконец, Целитель дёрнулся, отвлекая графа. Мужчина улыбнулся и сделал несколько шагов в сторону, вслед за животным.

– Тише-тише, хороший мальчик, – Эжен провёл ладонью в перчатке по холке коня.

Заворожённая я стояла и смотрела на друга детства. Повзрослевший, широкоплечий – каждое его движение источало спокойствие и уверенность. И лишь во взгляде «плясали» те самые бесята, которые когда-то давно положили начало нашей дружбе.

Размышления настолько поглотили мой разум, что я не сразу заметила, как холод подобрался слишком близко к коже. Мокрые кружева неприлично прилипли к ногам, очертив их до самых бёдер. В этот момент мне безумно не хватало форменного платья из Смольного. Подол привычного наряда был настолько многослоен, что ни ливень, ни даже шторм, не могли пробраться до нижней юбки, в отличие от этого нового, абсолютно нечестивого одеяния.

Неожиданно на плечи опустилась тёплая ткань, под тяжестью которой я чудом устояла на ногах. Редингот Эжена источал аромат дорогого масла и французского одеколона, а его руки, задержавшиеся на моих плечах дольше положенного, заставляли задержать дыхание. Сандал и сосна – великолепное сочетание.

– Мне пора, – мой голос дрогнул.

Собрав остатки мужества, я сделала шаг, разомкнув круг неполных объятий – таких порочных в глазах общества и таких правильных – в моих собственных. Друг грустно улыбнулся, но почтительную дистанцию не нарушил: сложил руки за спиной, расправил плечи и ещё раз оглядел меня от макушки до пят. Но теперь по-другому: так словно наконец разглядел перед собой взрослую девушку, чью честь можно поставить под угрозу, а не ребёнка-сорванца с листьями в волосах.

– Я провожу тебя… Вас, – поспешно исправился Эжен и широким жестом указал на лошадей.

– Благодарю, но не стоит. Тётушка не одобрит, если я вернусь домой в обществе мужчины, – «…даже тебя» чуть было не добавила я. – И наедине можешь обращаться ко мне на «ты».

Глаза Эжена хитро блеснули.

– Уже планируешь наши дальнейшие встречи? – нотки ехидства промелькнули в его голосе. – Похвально.

Я аж поперхнулась воздухом от такой наглости! Подумать только, не виделись столько лет, а он дерзит при первой же встрече! Наглец!

Заметив, как изменилось моё лицо, Бакиев поспешно поднял ладони в извиняющемся жесте.

– Всё-всё! Прошу простить! Но до деревни я всё равно тебя провожу.

Глава №23. Незнакомец под одной крышей

Эжен согласился оставить меня только в паре миль от тётушкиного имения. Вернув ему редингот и поблагодарив, я медленной рысью направилась к своему временному дому. Поводья приходилось держать правой рукой – выступающая кость на левой ныла и постоянно отзывалась тупой болью. Казалось, что даже шрам давал о себе знать: его словно окатили жидким огнём, а кожу вокруг растёрли настойкой красного перца.

Лишь у самых ворот я позволила себе обернуться: Бакиев на своём иссиня-чёрном скакуне неподвижно стоял на том же месте, где мы расстались, и внимательно смотрел мне вслед. Заметив мой взгляд, мужчина, ничуть не смутившись, приподнял шляпу и кивнул.

Сердце подпрыгнуло где-то под рёбрами. Под корсетом завязался незнакомый узел невысказанных эмоций. Тем не менее я заставила себя показательно спокойно склонить голову и, элегантно спешившись на подгибающиеся ноги, увести коня на территорию.

Небо темнело. Время кроваво-красного заката закончилось полчаса назад, но сумерки ещё не успели вступить в свои права. Я быстро шла в сторону конюшни, как из-за угла на меня выскочила чья-то тонкая фигурка.

– Барышня! Барышня, куда ж вы запропастились?! – запричитала Василиса, выдёргивая поводья из моих рук. Её пальцы задели край мокрого манжета. Помощника вскрикнула. – Да вы же вся задубели! Бросайте Тимофея, барышня, и идите домой! Барыне я сказала, что вам поплохело и вы прилегли отдохнуть, но на ужин она вас ждёт. Вторая дверь на кухню открыта, пройдите через неё. Вы знаете, как попасть на кухню?

Девушка говорила так быстро и напористо, что на миг я растерялась. Послушно передала Целителя из рук в руки и только потом спросила:

– Да, знаю. Погоди, кто такой Тимофей? И как ты поняла, что я ушла сама, а не пропала?

Девушка спешно расстёгивала амуницию на широком боке животного. Её тонкие узловатые пальцы ловко расправлялись с ремнями и застёжками.

– Я видела, как вы пробрались в конюшню и ускакали в сторону леса. Уже начала переживать, когда гроза началась. Решила, что если вы до темноты не вернётесь, то пойду к барыне и во всём сознаюсь, а там будь, что будет! – на этих словах расстёгнутое седло тяжёлым грузом заскользило вниз. Вася умело подхватила ношу, чуть присев под её весом, и пошла к конюшне. – А Тимофей – это ваш конь. Барышня, не стойте на холоде во всём мокром! Идите домой да переоденьтесь поскорее. Через полчаса барыня ждёт вас за столом.

Не теряя больше ни минуты, я кинулась за угол дома. Оставалось только вспомнить, где именно находится дверь для слуг, ведущая на кухню.

***

Звук удара столовых приборов о фарфоровые блюда, запах жареного хлеба и ярко освещённый холл столовой. Даже на семейный ужин тётушка затрачивала не меньше сил, чем на небольшой бал или торжественный обед. Несмотря на красоту убранства, обстановка была тяжёлой: мадам устроилась во главе стола, мы с Мещерским по разные стороны от неё. Он занял стул по правую руку от хозяйки дома, оставив мне левую сторону стола, отведённую под гостей. Более того, граф находился прямо напротив, из-за чего мы постоянно сталкивались отнюдь не добрыми взглядами.

Первой затянувшееся молчание прервала Александра Егоровна:

– Аннушка, как тебе провинциальная жизнь? Уже привыкла после института?

Голос женщины был ровным и холодным. Я прекрасно понимала, что диалог она поддерживает, чтобы показаться хорошей хозяйкой перед гостем. Только вставал вопрос: кто из нас, я или граф, были гостем в этом доме?

– Всё прекрасно, благодарю за заботу и тёплый приём, – вежливо ответила я, отрезая кусочек сладкого пирога на десертном блюдце. – Моя комната прекрасна, а служанка вежлива и услужлива. О большем и мечтать не смею.

Мадам кивнула, но дальше диалог поддерживать не стала: оставила эту обязанность нам. Немного погодя, Мещерский спросил:

– Как ваше самочувствие, Анна Павловна? Служанка сказала, что вам нездоровится, – в его голосе не слышалось ни капли заботы, зато я явно уловила нотки ехидства.

Граф пытается меня подловить? Интересно, на чём? Неужели видел, как я покидала имение верхом на Целителе?

– Чудесно. Польщена вашим вниманием, Андрей Кириллович, – с натянутой улыбкой ответила я. – Мне действительно нездоровилось после посещения четы Шепелёвских. Ирина Алексеевна дала прекрасный спектакль. Жаль, головная боль не позволила мне его дослушать.

– Она даёт их каждую неделю. Уверен, вы ещё успеете насладиться её музицированием.

Я вдруг ясно поняла, что ничего не знаю о человеке, сидящем напротив. Это осознание вызвало волну не то страха, не то удивления глубоко в душе. Пальцы невольно обхватили столовый прибор сильнее обычно, пройдясь по гладкой поверхности металла. Не подумав, я выпалила:

– Граф, где вы учились? Или, быть может, вы работаете?

Вопрос застал врасплох всех присутствующих: Александра Егоровна замерла с чашкой в руках, так и не поднеся её ко рту, Андрей Кириллович отложил вилку с ножом, которыми до этого разрезал картофелину. Его взгляд тут же уперся прямо в меня, но больше я не могла разглядеть в его тёмных глазах тень насмешки или пренебрежения. Скорее удивление.

Несколько мгновений мужчина пристально разглядывал меня, словно пытался понять мои мотивы, но затем всё же ответил:

– Я доктор. Отучился в академической гимназии по направлениям «Математика» и «Естественные науки», затем поступил в Академический университет Петербургской Академии наук на медицинский факультет. Закончил его за шесть лет. Два года проработал в госпитале Дворцового ведомства, – я хотела было выразить своё восхищение, но меня перебили. – Недавно получил приглашение перейти в новую Мариинскую больницу. У них сейчас нехватка специалистов. Согласился. В сентябре выйду туда на работу, а пока решил проведать крёстную и провести лето близ неё.

Граф перевёл доверчивый как у щенка взгляд на тётушку, а та ласково погладила его по руке. Более того, она улыбнулась!

Все хвалебные слова, которыми я собиралась наградить Мещерского за его трудолюбие и тягу к наукам, встали поперёк горла. Передо мной разворачивалась настоящая семейная идиллия, а я в ней была незваным гостем!

– Уверена, ваш ум и обаяние не останутся без внимания на новом месте службы, – не сдержавшись, прошипела я.

Намёк получился слишком грубым и никогда бы не встретил понимания в Свете, но мне так хотелось задеть графа, кольнуть его побольнее, так, как он постоянно задевал меня. В добавок ко всему мысли о переписанном наследстве и новом статусе «бесприданницы» не давали покоя.

Обидно было признавать, но в глубине поселилась детская обида. Я не желала делиться своей семьёй, домом, вниманием родственников – всем тем, чего так долго была лишена. Маленькая девочка внутри меня наивно верила, что, вернувшись из Смольного, она попадёт в свою прежнюю жизнь. Полную надежд, радости и любви. Но этого не случилось.

Лишь сейчас, сидя в окружении строгой тётушки и неизвестного мне графа, я поняла, как сильно ошибалась. Как долго строила в голове воздушные замки, не выстоявшие против первого же дуновения ветра. Как далеко зашла, позволил себе поселиться в фантазиях, безосновательных иллюзиях. Мне нужно было свыкнуться с новой реальностью. С той, в которой я больше не любимая шестилетняя дворянская дочь, а семнадцатилетняя выпускница Смольного института, бесприданница. Моё будущее целиком зависит от отца и Александры Егоровны, а точнее от того, кого они изберут мне в мужья.

Мне придётся смириться с ролью кобылы на базаре.

Остаток ужина мы провели в тишине. Поднявшись в свою спальню и встретив там хлопочущую Васю, я тотчас попросила помощницу посильнее разжечь огонь в камине.

Только сейчас, стягивая через голову ослабленный корсет я почувствовала, что тело моё дрожит, а ладони объяты холодом.

Глава №24. Страусиные перья, кружевные панталоны и булавки

Кружевной пояс с силой врезался в нижние рёбра. Я резко выдохнула – утро шло наперекосяк с самого начала. Говорливая швея-француженка с мудрёной шляпкой и кипой иголок во рту, энергично размахивая руками, повторяла:

– Ma chère7, покрутись-покрутись! Вы только посмотрите на эту ткань! А эти ленты! Вы будете неотразимы на балу! Magnifique!8 – женщина всполошилась. – Сюда идеально подойдут страусиные перья! У меня как раз с собой, совсем недорого!

Швея кинулась к сундуку, на ходу выдавая новые комплименты. Её сжатые в узкую линию губы постоянно что-то говорили. Я поёжилась: стоять на табурете посреди комнаты в одном корсете, панталонах и слое тонкого муслина, заколотого на местах сгибов булавками, было не только унизительно, но ещё и холодно.

Напротив меня, в кресле у растопленного камина, нежилась Александра Егоровна. Её цепкий взгляд изучал каждую деталь, каждый стежок и кружево, пришпиленные к моему телу, словно к манекену.

Снятие мерок для будущего вечернего платья длилось уже несколько часов. Как оказалось, вопрос брака между графом Мещерским и Ириной Алексеевной давно решён, а потому её родители решили устроить грандиозный бал, дабы показать всей округе нового ухажёра своей славной доченьки.

Хоть я поначалу и испытывала жалость к участи Андрея Кирилловича, с другой стороны, меня обрадовало известие о бале. Торжественный вечер запланировали провести через полтора месяца, и на него съедется вся округа. Я думала от меня будет требоваться только красиво сопровождать тётушку, не отказывать кавалерам в танцах и прилично себя вести, но, оказалось, у мадам были другие планы. Она всерьёз задумала вылепить из меня Афродиту, а потому с первыми лучами солнца из города была приглашена лучшая швея, которая привезла с собой самые дорогие ткани. С каждой новой примеркой, муслина на мне оставалось всё меньше, а корсет становился короче. О том, какие цели преследовала мадам, я старалась не думать.

Зато мои мысли постоянно возвращались к Эжену. Молодые братья – графы Бакиевы – точно должны были быть приглашены на бал, в силу их происхождения и богатства, но сомнения меня всё-таки терзали. Безумно хотелось ещё раз увидеть друзей, а если повезёт, то и станцевать с ними. Да и вариант просто провести вечер в их компании, а не в обществе потенциальных женихов, похожих на Ивана, не мог не прельщать.

«А если мадам рассмотрит кандидатуру Бакиева? Эжена?».

Мысль оказалась на удивление приятной, но я поспешила её отогнать. Мы не виделись двенадцать лет, и сейчас практически ничего друг о друге не знаем. Вполне возможно, что Эжен помолвлен или влюблён. Было бы глупо надеяться на что-то.

Последняя догадка отозвалась горечью на языке и ударом под рёбрами. Из раздумий меня выдернула очередная булавка, уколовшая в районе плеча. Я вскрикнула.

– Ma chère, вы визжите, как резанный кабанчик! – запричитала мастерица, что-то пришивая к подолу. Её чуть раскосые глаза прищурились, пока женщина недовольно одёргивала на мне ткани. – Бога ради, стойте ровно, иначе кружево сморщится!

Наклонившись к моему подолу, женщина запричитала себе под нос:

– Ну и манеры! Quelle famille insolente!9

Приторно улыбнувшись, я ответила ей в тон на французском:

– On vous a demandé de travailler, pas de parler, ma chère.10

Женщина вздрогнула и посмотрела на меня затравленным зверем. Чувствуя внутреннее удовлетворение, я выпрямилась и невинно посмотрела на тётушку. Ничего не подозревающая мадам молча разглядывала пламя в камине.

Нужно отдать должное мастерице – она быстро взяла себя в руки. Спустя пару минут, закончив с подолом, швея всё тем же бодрым голосом обратилась к Румянцевой:

– Мадам, как вам?

Тётушка ещё раз оглядела меня с ног до головы и удовлетворительно кивнула.

– Вы говорили что-то про перья, – напомнила она.

– Ах, да!

Женщина, больше напоминавшая бочонок, вихрем унеслась к сундуку, а затем вернулась обратно с охапкой страусиных перьев. Каждое из них было длинным, пушистым и блестящим.

– К зелёным глазам идеально подойдёт изумрудное, – уверенно заявила швея, прикалывая мне в волосы украшение. Причёска тут же потяжелела. – А из остальных можно собрать прекрасный веер.

Я старательно напрягла память, пытаясь выцепить из него имя швеи, но ничего не получилось. Меня накрыло чувство растерянности – в подобные оплошности мне не доводилось попадать уже очень давно. Либо, к своему огромному стыду, я совсем не уделила женщине должного внимания при знакомстве, либо она не представилась. Второй вариант был более вероятен.

– Меня всё устраивает, – Александра Егоровна медленно встала и направилась к двери. – Посчитайте всё и скажите Василисе, когда именно вы сможете приехать на следующую примерку.

Француженка, обрадованная, что смогла продать всё самое дорогое, принялась разматывать на мне ткани. В момент, когда тётушка шагнула за полуприкрытую дверь, а на мне не осталось ничего кроме панталон с оборочками и корсета, в комнату заглянул Мещерский.

– Добрый день, Александра…

Мужчина не договорил. Я вскрикнула, спрыгнула с табурета и прикрылась, оставленным на кровати форменным платьем. Даже так картина вышла на редкость бесстыдной: обнажённые плечи и распущенные волосы никак не дозволялось показывать кому-либо до свадьбы. Граф опомнился и отвернулся.

– Анна Павловна… – он запнулся. – Прошу прощения. Клянусь, я ничего…

На крик оглянулись слуги, до этого хлопотавшие в коридоре. Первым появился престарелый управляющий, чьё лицо с отвратительным влажным блеском растянулось в улыбке при виде такого представления. Мещерский же, до сих пор повёрнутый ко мне спиной, кажется, так растерялся, что не догадался уйти или закрыть дверь. Я не выдержала.

– Да убирайтесь же вы, наконец!

– Андрей Кириллович, в самом деле! Оставьте барышню в покое и спуститесь вниз! Устроили здесь ярмарку! – вмешалась тётушка.

Граф пришёл в себя. Дёрнулся, ещё раз скороговоркой произнёс: «Прошу прощения», – и захлопнул дверь.

Щёки горели, пока Вася помогала мне с платьем. Почему-то в голову пришла мысль, что перед Эженом я бы так не застеснялась.

***

На обед я спустилась в своём самом закрытом и скучном наряде, привезённом из института: кружевной воротник доходил до подбородка, плотные рукава и перчатки скрывали кожу рук. Даже жемчужная дорожка на травмированной кисти и браслет Бакиевых спрятались в многослойных манжетах блузы. Унылый серый цвет верхнего платья напоминал грифель дешёвого карандаша или шкуру подвальной крысы, но сейчас вопрос красоты стоял на последнем месте. Сегодня во время примерки жильцы поместья, итак, увидели непозволительно много. Пусть знают, что это была случайность. Не удалось скрыть только горящие щёки и уязвлённый взгляд – от этого мы с Васей «лекарства» не придумали.

За обеденным столом сидел граф Мещерский. Тётушки в комнате не было. Завидев меня, мужчина отложил газету, которую до этого внимательно читал, и поднялся, заложив руки за спину. В смятении я остановилась на пороге столовой, и, глубоко вздохнув, сделала шаг к своему месту – всё так же слева от хозяйки дома. Андрей Кириллович молча обошёл мебель и оказался позади меня. Расстояние между нами оставалось почтительным, но неугомонное воображение тотчас убедило сознание, что волосы на моём затылке движутся от дыхания графа, а не из-за весеннего сквозняка, прорывающегося через открытое окно. По коже побежали нервные мурашки. Мне было неприятно общество этого человека так же, как, я была уверена, ему моё.

Тем не менее Мещерский молча отодвинул для меня стул и, когда я расположилась, расправив тяжёлые юбки унылого наряда, помог задвинуть мебель. Я ожидала подвоха от названого родственника, но ничего такого не произошло. Мужчина вернулся за своё место, напротив меня, и сказал:

– Анна Павловна, сегодня утром я имел неосторожность нарушить ваш покой самым наглым образом…

Не дав ему договорить, я перебила:

– Граф, Бога ради, давайте закроем эту тему! – жар объял мои щёки, а руки начали мелко подрагивать.

Но Мещерский не успокоился на этом.

– Нет, я повёл себя недостойно и должен убедиться, что вы не держите на меня зла.

Воздух в комнате сгустился в несколько раз. Мне было так неловко и стыдно! Казалось, что под корсетом разгорелся настоящий огонь, заставляющий краснеть всё тело до самых ушей.

– Уверяю вас, я не сержусь, а теперь давайте оставим это.

Повисло молчание. Мы оба не знали, что делать дальше. По крайней мере, этикет не регламентировал подобные ситуации, да и в Смольном нам не рассказывали, как вести светскую беседу с человеком, который совсем недавно видел вас в одном белье (и при этом не являлся мужем).

Затянувшуюся паузу прервала служанка. Громко гремя подносом, молодая крепостная зашла в комнату и принялась готовить стол к скорому обеду. Следом за ней появилась тётушка в новом платье. Воспользовавшись предлогом, я приняла на себя важную роль молодой хозяйки и вызвалась готовить чайную смесь. Заварка вышла чересчур крепкой, зато я смогла претвориться занятой барышней и с чистым сердцем игнорировать удивлённые взгляды Мещерского, а также не участвовать в диалоге с тётушкой.

Глава №25. О переполохе, дорогом экипаже и низких моральных ценностях

На лестнице я столкнулась с Константином Алексеевичем. Пожилой управляющий налетел на меня и чуть было не столкнул с ног, благо в последний момент я успела ухватиться за перила. Мужчина придержал меня за плечи и хотел было что-то сказать, но, так и не решившись, махнул рукой, протиснулся к двери и вышел из дома.

Я так и осталась стоять на нижних ступенях с быстро колотящимся сердцем и трясущимися руками. Сделав несколько глубоких вдохов, кое-как успокоилась и продолжила путь наверх.

В спальне меня ждала Вася. Глаза её горели, а сама девчушка больше походила на сжатую пружину, готовую в любой момент выстрелить. Худенькая фигурка крутилась у окна, старательно что-то разглядывая и при этом прячась за тяжёлой портьерой. Завидев меня, помощница подскочила и за несколько шагов оказалась рядом.

– Сударыня! Сударыня! Куда ж вы запропастились?! – не дав опомниться, Василиса схватила меня за кисть и потащила к окну. – Тут такое произошло! Всё и не пересказать!

– Бога ради, Василиса, не томи! Что случилось? – не выдержала я и выглянула за приоткрытую створку.

Внимательно осмотрела двор, главные ворота, козырёк крыльца и начало тропы, уходящей в сад, а затем и в лес. Ничего возмутительного и будоражащего ум там не оказалось. Тогда с немым вопросом на лице я повернулась к помощнице, взгляд которой не отрывался от горизонта.

– Ну-с?! Видите?! Там, в далеке!

Узловатый палец взметнулся на уровень наших лиц и, оставив на стекле мутный мазок, указал в сторону пшеничного поля, простиравшегося в стороне от тётушкиного имения. Там, на самой границе вспаханной земли и леса, виднелся чёрный экипаж, удаляющийся всё дальше от нас.

– Кто это? – спросила я, пытаясь разглядеть повозку.

Тёмная карета, запряжённая шестёркой белоснежных коней без форейтора, но с кучером и гайдуком, спешно исчезала из виду. Ничего не понимая, я ещё раз оглядела двор и только сейчас заметила, какой там творится переполох: около забора сновали любопытные слуги, на крыльце стояли управляющий и…тётушка?! Лицо последней было перекошено от злобы и, мне показалось, страха.

– Граф Бакиев! – в самое ухо взвизгнула Вася и принялась мелко подпрыгивать на месте, хлопая в ладоши. – Он явился без приглашения, но, поговаривают, с подарками! Марфа, моя сестрица, сейчас внизу стоит. Хотите, я её приглашу, и мы вместе её расспросим?

– Какой именно Бакиев?

Девчушка странно на меня покосилась.

– Сударыня, какой-какой? Евгений Васильевич, какой же ещё!

Не веря в происходящее, я ещё раз пригляделась к чёрной точке у кромки леса, где совсем недавно умудрилась встретиться со старым другом. На секунду мне показалось, что экипаж свернул с нужного маршрута и повернул налево – в сторону наших леса и пруда. Переполох во дворе не заканчивался: тётушка яростно размахивала руками, кричала на крестьян, а затем принялась ругаться на управляющего. Я почти отвернулась от окна, но в последний момент моё внимание привлекла движущаяся к калитке фигура. Служанка, съевшая французский багет в первое утро после моего приезда, воспользовалась всеобщим хаосом и сбежала со двора, устремившись к лесу. Из-под приподнятой юбки мелькали жилистые сильные ноги.

– Вася, как зовут эту девушку?

Я помнила, что в столовой тётушка обращалась к крестьянке по имени, но запомнить его не смогла. Слишком много знакомств свалилось на мою голову за последние дни.

Помощница пригляделась.

– Палашка, что ль? – девчушка выглядела озадаченной. – А куда это она собралась средь бела дня? Про неё я тогда рассказывала.

– Когда?

– Барышня, припоминайте! Она с управляющим вошкалась и за это серьги яхонтовые получила! Ну!

– Точно!

Память подкинула картину: молодая полуголая девица сидит на дядюшкином столе перед Константином Алексеевичем. Как я могла забыть?!

Служанка выглядела чуть старше Васи. Я в который раз задалась вопросом: неужели такая молодая девчонка могла позариться на украшения и стерпеть ради них общество мерзкого пожилого управляющего?

Тем не менее сейчас меня больше интересовало другое. Карета семьи Бакиевых сильнее отклонилась от предполагаемого курса, и теперь стало ясно видно, что экипаж направлялся в лес. Туда же бежала одна из наших служанок, прославившаяся невысокими моральными принципами.

Что это было: простое совпадение или тайное свидание, – я не знала.

Подумать над этим мне не позволили: Вася кого-то углядела в окно и ринулась за дверь, а через минуту возвратилась с Марфой – крепкой рослой крепостной лет восемнадцати. Сёстры весело переговаривались, пока старшая не заметила меня. Тогда девушка остановилась как вкопанная и испуганно заозиралась на младшую.

– Дай Бог вам здравствовать, барышня! – она склонилась почти в молитвенном поклоне.

– Рада наконец познакомиться с тобой, Марфа, – искренне, пусть и немного растерянно произнесла я. – Василиса много о тебе рассказывала.

Крепостная разогнулась и удивлённо посмотрела на мою помощницу, которая, как ни в чём не бывало, кинулась к окну. Марфа явно не понимала, что происходит и почему её сестра так раскованно чувствует себя в господских покоях.

– Присядь. Не стой на пороге, – как можно ласковее произнесла я и сама устроилась в кресле у потухшего камина.

Вася подала пример и заняла низкую табуретку около очага. Марфа секунду помедлила, но затем придвинула маленький стул поближе к стене и стойке с инструментами для растопки.

– Марфа, расскажи нам, пожалуйста, что ты только что видела во дворе? – аккуратно начала я, боясь спугнуть эту осторожную девушку. – Что за экипаж подъезжал к главным воротам? И почему Александра Егоровна так разозлилась?

Служанка не спешила с ответом. Её испуганные глаза долго осматривали меня, оценивая возможную опасность, но, так и не обнаружив ничего пугающего, Марфа ответила.

Да с таким жаром, что я даже немного опешила.

– Карета четы Бакиевых, – с полной уверенностью заявила она. Васька навострила уши. – Я инициалы на стенке видела, да и шестью лошадьми из ближайших соседей только они запрягать могут.

– А внутри кто сидел?! – влезла Василиса, всем телом подавшись вперёд. – Не томи же, дура!

– Сама дура, белобрысая! Всё матери расскажу, как ты при барышне выражаешься!

Василиса заметно побледнела и растеряла весь запал.

– Не отвлекайся, – вступилась я за помощницу. – Ты видела, кто внутри был?

– Видела, отчего же не видеть, коли глаза на месте? – крестьянка всплеснула руками. – Молодой граф сидел, как его… их ещё два раньше было… Евгений Васильевич!

Я не успела спросить, что имелось ввиду, как Марфа продолжила.

– Граф красавец тот ещё! Весь при параде, в новом сюртуке. Да и кобыл белоснежных, только вымытых запряг. Он дверцу открыл, а оттуда как хлынул запах масел дорогущих да кожи! Я своими глазами сундуки с подарками на соседнем месте у него видала! – крестьянка красноречиво взмахнула руками, как истинный рассказчик. – Небось, свататься приехал! – девушка расплылась в довольной улыбке и подмигнула. – Только Александра Егоровна его даже на порог не пустила!

Васька подле меня не выдержала и вскрикнула:

– Да, как же так-то?!

– А вот так! Кричала про какой-то договор, мать его клеймила, угрожала. Причитала, что в их семье есть ведьма али целый ковен прижился. Пугала святой силой, если он хоть ногой на порог ступит. Граф не отступал. Требовал встречи с вами, барышня. Клялся, что пока вы не выйдете, он никуда не уедет.

Мозаика всё никак не складывалась. С одной стороны, мне льстило внимание Эжена, и я жаждала ответить ему тем же. С другой, поведение тётушки вгоняло в ступор: что за договор? И почему она не пускает на порог моего друга детства? Ко всему прочему из головы не выходила картина бегущей к лесу Палашки. Эжен явно неспроста решился ехать в лес на парадной карате, но что там делала крестьянка не самых высоких моральных ценностей? В конце концов, Бакиев-младший был состоятельным наследником очень небедного рода. Могла ли служанка клюнуть на это? И мог ли мой друг детства согласиться на подобное времяпрепровождение? А что, если он сам предложил ей это?

Голова кружилась от целого вороха вопросов. Перекинувшись с сестрой ещё парой фраз, Марфа откланялась и поспешила уйти, смущённо переставив стул на прежнее место.

Не зная, чем себя занять, я достала акварель Эжена, несколько чистых листов бумаги, железную кружку, которой пользовалась в Смольном, и вышла на улицу. К счастью, на моём пути не повстречалась тётушка и управляющий. Переполох во дворе постепенно сходил на нет.

Воспользовавшись тем, что все слуги были заняты своими делами, я обогнула дом и направилась через фруктовые сады к пруду. Погода стояла на редкость приятная и тёплая, но, даже несмотря на это ротонда, стоящая у кромки воды и запрятанная в искусственном гроте, пустовала, чему я несказанно образовалась. Если хорошо присмотреться, то можно было заметить следы моих недавних раскопок у наружной стены сооружения.

Я аккуратно разложила инструменты на каменном столе, любовно погладила ворс старых кистей, а затем взяла кружку, с которой были связаны лишь плохие воспоминания, и окунула её в воду. Набрав нужное количество жидкости, вернулась на место и вгляделась в пейзаж. Поверхность пруда была неподвижна, как в блюдце, лишь редкие всплески рыбьих хвостов и лягушек рвали идеальную гладь. Несколько минут в тишине помогли настроиться на творческий лад и заставили взять в руки карандаш, а затем и краски. Единственное неудобство доставляла лавка – она была холодной и жёсткой, но и этот недочёт померк благодаря многослойному подолу форменного платья.

С особым удовольствием я промыла кисти в железной посуде. Перед глазами начали всплывать картины унижений и насилия, пережитые в общей столовой Смольного на глазах у всех. В такие момент рядом всегда оказывалась эта кружка. Через время она стала олицетворением несправедливости и власти. В первые дни после выпускного бала я хотела выкинуть её, но почему-то передумала и в конечном итоге привезла с собой.

Моё нутро жаждало мести. И пусть было не в моих силах отомстить всем и каждому, я верила, что карма сама догонит нужных людей.

А мне оставалось лишь наблюдать со стороны, теша себя надеждами, что железная кружка, полная грязной воды и кистей, может каким-то образом ущемиться от своего нынешнего положения и подарить моей душе хотя бы каплю умиротворения.

Глава №26. Весточка и тающий лёд

– Сударыня! Сударыня, где вы?

Крик Василисы эхом разнёсся над прудом. Словно в ответ раздалось кваканье всполошившихся лягушек и несколько всплесков. Я оторвалась от своего занятия и потянулась. Спина и плечи отозвались ноющей болью, следующей после долгого сидения в одном положении. Крик служанки повторился.

– Здесь! – крикнула я, выйдя из ротонды.

Спустя пару минут на аллее, проходящей вокруг всего берега, появилась запыхавшаяся Василиса. Девчушка выглядела усталой, но глаза её лихорадочно блестели. В руке она сжимала какой-то лист, который до этого прятала в кармане передника. Подойдя ко мне, крестьянка жестом показала мне следовать за ней. Мы зашли обратно в беседку.

– Вот, – гордо сказала Вася и, несколько раз обернувшись, всунула мне в руки то, что до этого прятала.

Странным посланием оказалось уже порядком измятое письмо. Непонимающе уставившись на помощницу, я услышала в ответ лишь:

– Прочтите же скорее!

Но я не спешила вскрывать конверт. Вместо этого подошла чуть ближе к выходу и попыталась разглядеть информацию об адресанте на обратной стороне. Меня ждало разочарование: подписи не было. Тем не менее печать обрадовала. На застывшем воске отпечаталось лаконичное: «Е.Б.».

В ушах зашумела кровь, пальцы похолодели, а сердце на мгновение перестало биться. Я знала лишь одного человека с такими инициалами.

– Откуда это у тебя? – стараясь справиться с внутренней дрожью, спросила я.

Девчушка довольно заулыбалась.

– Палашка принесла. Она для этого в лес за экипажем убегала. Оказалось, молодой граф подозревал, что мадам его не пустит на порог и подговорил нашу дурёху ему помочь в случае чего. Потом эта делась куда-то. Подозреваю, за новым посланием понеслася.

Шум в ушах постепенно стихал. Пальцы продолжали подрагивать. Эжен не смог попасть ко мне домой, но нашёл способ передать весточку. Сердце против воли забилось быстрее. Немедля больше ни минуты, я сломала печать и развернула послание.

В центре листа аккуратным каллиграфическим подчерком была выведена строка:

«Дорогая Анна Павловна!».

Дыхание перехватило. Официальное обращение, как в письме, дошедшем до Смольного. В груди неприятно кольнуло. Сама не осознавая этого, я надеялась, что наша случайная встреча во время грозы смогла растопить лёд, возникший за двенадцать лет, проведённых порознь.

Не успела я расстроиться, как внимание привлекла вторая строка:

«Нюта. Непокорная дикая Лесавка…».

Сердце замерло, но через мгновение забилось с утроенной силой. Лёд начал плавиться, мне не показалось!

Не тратя больше время на размышления, я принялась читать. Взахлёб. Смакуя каждое слово и петельку над прописными буквами. Подчерк этого человека мог свести в могилу и воскресить одновременно: мелкий, больше похожий на ряд неоднородных бисеринок, нанизанных на проволоку, он завлекал, заставляя разглядывать все символы поочерёдно. Не сдержавшись, я провела пальцем по строкам, представляя, как Эжен выводит их, склонившись над пером.

«Признаться честно, я не ожидал увидеть тебя так скоро, после возвращения. Но это ни в коем разе не уменьшает моей радости от встречи с тобой! Тем не менее я растерян.

Пока не могу ответить, с какой целью я пишу это письмо, но одно знаю точно: моя душа требует встречи с тобой. Боюсь, что даже тогда эта жажда не угаснет, а станет только расти, как пламя, вскармливаемое сухими брёвнами, но я обязан попробовать.

Александра Егоровна, как я и предполагал, не одобрила моё желание увидеться с тобой. Признаться, я ожидал такого исхода, ведь в год твоего отъезда, отношения между матушкой и твоей тётушкой испортились. Но я не мог предположить, что реакция будет настолько бурной.

Несмотря на это, Нюта, я прошу тебя сжалиться надо мной! Приложу все усилия, чтобы наша встреча осталась в тайне от твоей семьи, но, если всё вскроется, обязуюсь взять вину на себя.

Если ты согласна, приходи к мостику на вашем пруду завтра в полночь. Я, в любом случае, буду ждать тебя там.

Искренне Ваш, Эжен».

Пальцы мелко подрагивали, когда я опустила прочитанное письмо. В нескольких шагах подле меня Васька буквально подпрыгивала от нетерпения.

– Ты сказала, что Палашка куда-то делась, – припомнила я. – Что ты имела в виду?

– Эта кобылица, чёрт бы её побрал за такую силу, принеслася из лесу, письмо мне всучила и строго наказала сударыне, вам то бишь, передать! Ещё и по шее надавала, чтобы точно ничего не забыла! А затем унеслася обратно в лес. С самого ужина её не видели.

Помощница обиженно надула губы и неосознанно потёрла покрасневшее плечо. Но тотчас её обида превратилась во что-то иное.

– Граф в вас влюблён? Вы поженитесь?!

Глаза девчушки загорелись восторженным огнём. Я боялась представить, какие слухи она способна распустить, дай только повод. А потому строго заверила:

– Нет, граф Бакиев лишь выразил своё почтение. Он узнал, что я вернулась в имение. Более здесь ничего нет.

Вася недоверчиво поджала губы и вгляделась мне в лицо. Не найдя на нём ничего подозрительного, она успокоилась и принялась собирать инструменты для рисования, приговаривая о том, какой красивый пейзаж у меня вышел. Отвернувшись от помощницы, я быстро сложила письмо обратно в конверт, согнула несколько раз и спрятала послание под лиф корсета. Бумага приятно соприкоснулась с кожей над сердцем, а строки, казалось, согревали Саму душу.

Глава №27. Новый наряд и новая роль

Утро началось позже обычного. Как оказалось, тётушка взяла экипаж и уехала к чете Шепелёвских под предлогом дружеского чаепития. Я же воспользовалась возможностью и выспалась вдоволь.

Настроение было прекрасным. Стоило мадам покинуть поместье, как все жильцы вздохнули с облегчением. Я неспеша выбрала платье и попросила Марфу помочь с волосами. Оказалось, девушка долгое время работала служанкой при тётушке, потому научилась создавать нехитрые причёски. Для балов и званых вечеров, конечно, всё ещё приходилось звать мастериц из города, но для ежедневной рутины подходило в самый раз.

Закончив, крестьянка молча откланялась и удалилась. Складывалось впечатление, что девушка всё ещё побаивалась меня. Следом за ней в спальне появилась Василиса.

– Сударыня, почту привезли!

Крестьянка положила несколько конвертов на туалетный столик передо мной. Я же, не глядя на имена адресантов, отодвинула письма чуть дальше, твёрдо решив сначала привести себя в порядок.

– Спасибо, Вася. Прошу, помоги мне с платьем. И собери сумку для живописи.

Я указала на светло-голубое платье на кровати, которое с таким трудом выбрала. Оно было удобным: мягкая плотная ткань укутывала тело, словно покрывало, а широкий корсет равномерно распределял давление по всему торсу.

Сегодняшний день я планировала провести на свежем воздухе: выполнить утреннюю зарядку в саду, прогуляться около пруда, сделать парочку эскизов на пленэре или даже взять коляску и ещё раз осмотреть здешние красоты. Погода явно благоволила моим желаниям, тёплым ветерком раздувая кружевные занавески из-под тяжёлой портьеры.

Я радостно наносила эфирное масло апельсина и мяты, подаренное Ольгой Петровной, на ключицы и виски, когда заметила, что Вася не решается подойти к платью. Она так и осталась стоять посреди комнаты, будто статуя, глядя на меня с… жалостью?

– Сударыня, не хочу вас расстраивать, но вам подготовлено другое платье. Александра Егоровна отдала распоряжение ещё вчера.

Всё моё вдохновение словно рукой сняло. Где-то глубоко внутри я понимала, что одним платьем тут не ограничится.

– Зачем?

– На сегодня запланировано чаепитие. Барыня как раз поехала с утренним визитом, чтобы напомнить гостям о приглашении.

Ветер перестал казаться тёплым. Любимое платье покоилось на кровати, словно шкура убитого животного: распластавшись, лишившись души и внутреннего огня. Высокая причёска больше не казалась такой прекрасной и воздушной. Шпильки будто разом воткнулись в кожу головы.

Мне нужно было собраться с мыслями.

Но вместо этого я махнула Василисе, ожидая, когда же она принесёт злополучное платье, выбранное тётушкой. В конце концов, всё может быть не так плохо, верно?

Мои надежды не оправдались. Помощница внесла в комнату наряд, по откровенности напоминавший тот, в котором я была в гостях у Шепелёвских. Тончайший слой кремового муслина, нежно-зелёные ленты и кружева цвета топлёного молока. Это платье могло превратить свою обладательницу в украшение вечера, привлечь десятки восхищённых мужских взглядов и столько же – завистливых женских. Но почему-то сейчас мне меньше всего хотело быть центром внимания. Куда больше манили кисти и домашняя библиотека.

Правда плюсы всё-таки нашлись: в отличие от последнего приёма, сегодняшнее мероприятие будет проходить в доме у тётушки, а значит, ехать никуда не нужно. Да и я в любой момент смогу подняться к себе в комнату, сославшись на слабое здоровье.

Ещё одним положительным штрихом оказался изумрудный гарнитур, одолженный тётушкой на сегодняшний приём. Я с огромным удовольствием примерила аккуратные серёжки с зелёными камнями и в таком же стиле колье. Украшения красиво оттеняли глаза и перекликались с лентами на платье.

Вася помогла справиться с нарядом и ушла за завтраком. Я же распечатала первое письмо, которым оказалась весточка от отца.

Последний раз батюшка писал мне за несколько месяцев до выпускного бала. В глаза бросился незнакомый, чересчур угловатый почерк, явно не принадлежавший моему родителю. Испугавшись, что это может быть письмо от лечащего доктора, я принялась с жадностью вчитываться.

«Моя дорогая дочь!».

Внутри кольнуло. Папа всегда называл меня «дочкой», а перед этим добавлял ласковое слово, вроде «неповторимая» или «единственная». Сейчас же всё было слишком официально. На всякий случай, я перевернула конверт и сломанную печать – вместо привычной, чуть витиеватой буквы «В» внутри контура лютика, на сургуче застыла абсолютно безвкусная круговая надпись «Дынский». Я несколько раз провела по ней пальцем, но ошибки быть не могло. Происходило что-то не то.

«К огромному сожалению, вынужден сообщить, что моё здоровье такое же шаткое, как и пару недель назад. Доктор возлагает надежды на летний воздух и мази для растирания, привезённые из города, но я не замечаю от них пользы. Меня мучает сильный кашель, а грудь по-прежнему болит. Я борюсь с болезнью, но забрать тебя сейчас будет верхом безрассудства и эгоизма по отношению к тебе.

Прошу тебя задержаться у моей любимой сестрицы чуть дольше запланированного. Уверен, через пару месяцев я смогу побороть все симптомы и самолично забрать тебя.

Будь умницей и молись за моё здоровье, как это делает Жанна.

С любовью, отец».

Кто такая Жанна? И почему она молится за здоровье батюшки? Я впервые слышала это имя, тем более из уст отца.

Новые вопросы возникали в голове один за другим. Не имея возможности разобраться с этим прямо сейчас, я отложила письмо и потянулась за следующим конвертом – от Анастасии. Её подчерк сразу же заставил меня расслабиться, навеяв ощущение дома и безопасности.

«Моя прекрасная подруга!

Рада получить от тебя весточку и узнать, что у тебя всё хорошо! Прошу прости, что долго не писала в ответ: месяц выдался на редкость насыщенным. Родители твёрдо решили пристроить меня замуж, а потому таскают на любой званый вечер. Мне кажется, я побывала уже во всех салонах Петербурга и даже у свах! Я, здоровая красивая девятнадцатилетняя девушка, ищу мужа через свах! Где такое видано?

Твой вопрос о Мещерских на некоторое время поставил меня в тупик. Эта фамилия мне тоже показалась знакомой. И лишь недавно моя память смогла нащупать подходящего человека: Виктория Львовна – врачиха, долгое время работавшая в Смольном. Именно она оперировала твоё запястье и накладывала колодку после несчастного случая на ипподроме. Уверена, ты запомнила эту фамилию именно из-за травмы.

Не могу не поинтересоваться, как твоя рука? Кисть всё ещё ноет? Смогла вернуться к музицированию? И ещё я жду увлекательный рассказ о твоей жизни у тётушки! Даже не пытайся от меня что-то скрыть, иначе я приеду и разберусь во всём сама.

С огромной любовью, тоской и привязанностью,

Твоя верная подруга, Анастасия».

Глава №28. Первая пропажа

Василиса вернулась в спальню с подносом. На нём, опасно балансируя, стояли чашка с чаем и тарелка овсянки. Помощница аккуратно расставила завтрак на столике, не обращая внимания на мой потерянный вид. Опомнившись, я спросила:

– Вася, Палашка вернулась?

– Никак нет, сударыня.

В душе зародилось плохое предчувствие. Я не знала эту девушку, не знала, какой образ жизни она ведёт. Возможно, долгие отлучки являлись нормой для неё. Но отчего-то всё моё нутро напряглось, будто в ожидании удара. Если верить интуиции, Палашке грозила опасность.

Грудь и шею опалило жаром. Плохое предчувствие накрыло меня с головой.

– Она раньше пропадала на несколько дней?

Я постаралась отбросить тревогу и принялась за кашу. Вася задумалась.

– Пропадала, но как правило на праздники. Работу она никогда не пропускала, только из-за тяжёлой хвори или иных недугов. А так, ещё как убегала! Она ж за конюха Игната сосватана. Вот и мечется, как кошка драная в марте.

– Василиса! – осадила я помощницу.

Девчушка вмиг скисла и одёрнулась.

– Прошу простить, сударыня.

Завтрак завершился в тишине. Василиса ещё раз извинилась и убежала помогать сестре на кухне. Встав из-за туалетного столика, я прошлась по комнате. Взгляд упал на письмо Эжена, выглядывающее из корсета вчерашнего платья. Совсем забывшись, я не спрятала его среди вещей. Какая опрометчивость!

Взяв конверт в руки, я только сейчас ощутила приятный аромат: смолы и тонких ноток сандала. Достаточно свежий, чтобы взбодрить, и достаточно пряный, чтобы согреть. Приглашение на полуночную встречу было заманчивым, тешущим самолюбие, но и не менее скандальным. Я не могла позволить себе явиться на подобное свидание. Если тётушка узнает о подобном – наказания не избежать. Не исключаю вероятность, что меня запрут в доме до того момента, как отец поправится.

Я убедила себя в том, что не могу согласиться на приглашение. Но тогда мозг подкинул вид Эжена, стоящего в ночи у нашего мостика и ждущего меня. Просто не прийти – это слишком жестоко.

Немного поразмыслив, я достала из ящика стола набор письменных принадлежностей и чистый лист. В конце концов, можно отправить весточку графу Бакиеву. Объяснить мои опасения и попросить его не приходить сегодня ночью на запланированное место встречи.

Перо мелко подрагивало в пальцах, когда я занесла его над бумагой. Почему этикет не регламентирует обращение для друзей детства, с которыми не виделся больше десяти лет? Это сильно упростило бы мою задачу.

«Уважаемый граф Бакиев!».

Недовольная таким официальным обращением, я смяла лист и взяла новый. Пришлось постараться, чтобы пересилить себя и начать обращаться к мужчине на «ты», а не «вы». Пусть в письмах это было недопустимо, но ведь он первым задал дружеский тон беседы. Будет грубо, если я его не поддержу.

«Мой дорогой друг, Эжен!

Признаться честно, твоё приглашение застало меня врасплох. Моя душа жаждет этой встречи не меньше твоей, но, даже несмотря на это, я не могу согласиться. Тётушка будет в ярости, если узнает о подобной выходке, и меня точно поглотит скандал.

Прошу, не заставляй меня выбирать между нашей дружбой и моей честью. Боюсь, я могу сделать выбор не в сторону своего будущего. Не пользуйся моей слабостью.

Нет нужды ждать меня сегодня ночью. Настоятельно рекомендую остаться в постели и предаться вечерней молитве.

Твоя подруга, Анна».

Проигнорировав конверт, я сложила письмо несколько раз и запечатала край воском и своей именной печатью. Затем спрятала послание в низко опущенное декольте, решив передать его через Васю ближе к вечеру. Отправлять записку через посыльного было слишком рискованно.