Шата

Глава 1

– Ты сошел с ума! – кричала женщина, еле сдерживая истерику.

– Прошу тебя, Ясналия, говори тише. Она же может услышать. – ответил мужчина.

А я хочу сказать им, что закрытая дверь между этими ветхими комнатами совсем хиленькая, и я действительно все слышу.

Решила промолчать. Пусть спорят. В конце концов, это их дом. Старый, с плесенью от влаги и холода, с уставшими и покосившимися стенами, простой дом. И у него есть душа, я ее чувствую. Она благородная, как самый достопочтенный король, и ворчливая, как скупая старуха. Не у многих домов есть души. Откуда я это знаю? Если бы я могла ответить…

– Ты принес в наш дом погибель! – вновь взорвалась женщина. – Она убьет всех нас! Она убьет наших детей или… или сделает их такими же…

– Ясналия, прошу тебя, тише! – перебил мужчина, хотя я бы хотела услышать окончание этого предложения: сделает их такими же, как кто?

– Она же Кн… – не успела закончить женщина… Ясналия, и судя по всему, мужчина заткнул ей рот. Теперь я слышала лишь судорожное мычание и тихий мужской шепот. Не разобрать, что он говорил, но кажется, Ясналия успокоилась.

Тру засохшую кровь на руках. Смотрю на них. Эти руки часто держали оружие. Они молодые, но слишком много повидавшие. Провела пальцами по щеке – лицо тоже в крови.

Неудивительно, что Ясналия едва не упала в обморок, когда мы с ее мужем ввалились в дом. Я была почти без сознания, но хорошо запомнила ужас на лице женщины. Будто сам Бадзун-Гра, владыка мрака, предстал перед ней, а не истекающая кровью девушка в железной амуниции.

Я только заметила таз с водой, который мужчина поставил у двери. До него три шага, но в таком состоянии и в доспехах я их не преодолею. Левую руку мужчина уже освободил, когда вытаскивал стрелу и наспех перевязывал мое плечо, но правые наплечник и наруч, защитный корсет с латунными вставками и кожаная портупея для оружия по-прежнему на мне.

Без портупеи и корсета дышать стало легче, но и кровь потекла обильнее: упругие ремни утягивали две раны в боку, а теперь алая жидкость заструилась одним густым ручейком прямо на затертый до нитей ковер. Чтобы стянуть наруч, пришлось зажать его коленями. Левая рука почти не слушалась, поэтому железный наплечник со звоном упал на пол. От этого звона хозяева моментально притихли. Даже шепот не проникал сквозь прогнившие щели.

Едва я поднялась со скамьи, дверь распахнулась, и в комнату влетела женщина со своей верной подругой-кочергой в руке. Точнее мне показалось, что женщин было несколько – в глазах троилось – но все они постепенно слились в одну Ясналию и одну кочергу.

Как только ее глаза столкнулись с моими, Ясналия застыла, а мужчина уже выдирал кочергу из ее рук. Я же осталась на месте, даже не дернувшись от страха. Потому что никакого страха не было. Да, и Ясналия не похожа на хладнокровного убийцу.

Передо мной стояла худая женщина в старом сером платье, с неухоженной копной русых волос и большими голубыми глазами, но несмотря на возраст и тяжелую жизнь, Ясналия была красивой женщиной.

Наградив сердитую хозяйку спокойным взглядом, я кивнула на таз с водой.

– Если не собираешься убивать, то может, воду подашь? – сказала я и удивилась ощутимой усталости в собственном голосе. – Пожалуйста? – на всякий случай добавила я и еще раз кивнула на таз.

Женщина пробуравила меня презрительным взглядом, что-то пробормотала, плюнула на мои доспехи – попала в наплечник – и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

– Что ж… – вздохнула я, но мужчина уже поднял таз, а это значило, что я могу вернуться на скамью. Сидеть пока что было легче всего: одна нога тоже была ранена. В трех местах.

Мужчина помог мне снять верхнюю рубаху, и теперь я осталась в кожаных брюках и нижней рубашке, которая насквозь пропиталась кровью, превратившись из серой в грязно-алую.

Я показала раны на боку и скривилась, когда их коснулась мокрая тряпка.

– Я обработаю эти. – произнес мужчина, не поднимая глаз. – С ногой давай сама.

Я ничего не ответила, лишь посмотрела на его сосредоточенное смуглое лицо, наполовину заросшее темными жесткими волосами, и добрые голубые глаза, один из которых был очень мутным. Вероятно, этим глазом он не видел.

– Есть хочешь? – спросил он, промывая вторую рану.

– Если что-то имеется…

– Гороховая похлебка.

– Пойдет. – сказала я, он кивнул.

Отставив таз, мужчина принес сверток, от которого веяло гнилой мятой. Я снова подняла край рубашки и отвернулась от этого смрада.

– Как тебя зовут? – спросила я, чувствуя, как его загрубевшие пальцы наносят прохладную смесь на раны.

– Вейж. А тебя?

– Я не помню. – эту фразу я уже произнесла больше десятка раз, пока он тащил меня до своего жилища.

– А что-нибудь ты помнишь? Хоть что-то?

– Единственное, что я помню, это твою бороду, нависшую надо мной, деревья и холодный снег.

– Больше ничего? – еще раз уточнил Вейж, вытирая мазь с рук.

– Больше ничего.

Мужчина пошел к двери, чтобы я могла снять брюки и обработать оставшиеся раны, но обернулся с очередным вопросом, но заговорил не сразу.

– А ты… – помедлил он. – Ты знаешь, кто ты?

– Ты имеешь в виду, чем я занимаюсь? Ремесло?

– Что-то вроде того.

Я подумала, глянула на оружие, которого на мне оказалось немало, и снова на Вейжа.

– Предположу, что я какой-то рыцарь или легионер.

– У рыцарей другие доспехи, более массивные. – сказал Вейж то, что я и так знала. – А легионеры обязаны наносить герб своих хозяев на железо. Впрочем, и рыцари наверно тоже. Все военные обязаны.

Я нехотя кивнула. Правила мира я более-менее помнила. Частями. Хаотично. Но других идей вообще не было, поэтому я предположила, что может быть относилась к какому-то новому хозяину, или может кузнецы еще не успели нанести нужные символы на мою сталь.

Но я слышала, как Ясналия пыталась назвать меня кем-то, а Вейж заткнул ее. Вероятно, они лучше меня понимали кто я.

– Если ты знаешь, кто я, просто скажи. – серьезно попросила я, глядя на мужчину.

Он поджал губы и покачал головой.

– Если ты думаешь, что я тут же убью тебя, если ответ мне не понравится, то обещаю, что не убью. – снова попыталась я.

– Не в этом дело. – выходя, произнес Вейж. – На твоем месте я бы не хотел знать.

Дверь закрылась.

Мурашки по спине от сквозняка или от его ответа?

Вся оставшаяся мазь ушла на ногу, раны на которой отличались от других. Либо я дралась с несколькими противниками, либо с одним, но он орудовал разными клинками.

Хорошо бы вспомнить, кто меня так отделал. И хорошо бы вспомнить, что меня вырубило… Ни одна из таких травм не могла послужить долгому обмороку, а Вейж сказал, что, судя по покрывшему меня снегу, я долго пролежала в лесу. И еще немалое время я приходила в себя, пока он тащил меня в дом.

Дверь распахнулась. Грозным шагом вошла Ясналия, кинула мне в ноги стопку чистой одежды и с такой же грацией ушла обратно.

– Спасибо. – тихо сказала я в пустоту и натянула льняные штаны и свежую рубаху, пахнущую мыльнянкой.

Мазь уже начала действовать – вместо боли я чувствовала лишь морозное покалывание. А в голове до сих пор стоял туман, будто я в любой момент могла снова провалиться в бесчувствие. Чем же меня огрели? И куда, если на голове не было никакой значительной раны? Лишь разрыв над бровью и порез на щеке.

Я уже знала, что быстро восстановлюсь. И теперь настала пора разобраться, откуда я это знала.

Подняв грязную одежду и доспехи с засохшей кровью, я вымыла их и принялась осматривать. Вейж был прав: ни одного отличительного знака, никакой метки и никаких цветов, кроме черного и коричневого. Обычно военное обмундирование включает хоть какие-то цвета своего хозяина. Хоть один. Но мой метал был гладким и серым, а кожа просто черная.

Лишь портупея сделана из коричневой кожи, на вид старая, но все еще прочная. И довольно гладкая, как и защитный корсет. Хотя… нет, не вся. Я поднесла ремешки ближе к свету. Да, на скрещении ремешков оказалась крошечная гравировка. Три языка пламени, образующие трезубец, и полумесяц в самом низу трезубца.

Ясналия не могла разглядеть этот символ, пока портупея была на мне. И Вейж вряд ли мог. Гравировка слишком незаметная, маленькая. Значит, они поняли кто я, по другим отличиям.

Вода в тазу стала слишком грязной, чтобы показать мое отражение. И на ощупь мое лицо было вполне обычным.

Дверь открылась, Вейж вошел с миской, от которой веяло горохом. В животе тут же заурчало. И хоть на вкус это было отвратительно, я опустошила миску раньше, чем капля воска скатилась со свечи.

Больше со мной никто не разговаривал. Я тоже не знала, что спросить – в голове до сих пор рябило.

Вейж постелил на пол полотно, набитое соломой, и дал тонкое шерстяное одеяло.

– Это все, что есть. – будто виновато сказал он, затушил две из трех свечей и ушел.

Я особо не помнила, как их дом выглядит снаружи, но как понимаю, тут всего две комнаты. Эта – со скамьёй, тележкой, разными рабочими инструментами и мной. И другая, в которой краем глаза я увидела печь, деревянный люк, ведущий в погреб, маленький стол, скромную кровать и двух до смерти напуганных детишек, которых Ясналия спрятала в подпол. От меня.

Может, я и видела жилища скромнее, чем это, но сердце укололо жалостью и виной. У этих людей и так ничего не было.

И когда я легла на соломенную подстилку, придумала первый вопрос для Вейжа на завтра. Я спрошу, почему он приволок меня домой, а не бросил в лесу подыхать. Как минимум, мог сберечь свою мазь и целую миску гороховой похлебки.

И хорошо бы вспомнить свое имя.

С этой мыслью я задула последнюю свечу.

Скрип половицы. Я сразу открыла глаза.

Ко мне кто-то крался. Женщина. Ясналия.

Оказывается, я вижу в темноте почти так же хорошо, как днем. Просто все в серо-зеленых оттенках. Наверно, кошки видят так же.

Ясналия не могла меня видеть, но передвигалась бесшумно, не касалась ничего лишнего. Она хорошо знала свой дом и думала, что я либо сплю, либо никак не могу разглядеть ее в таком мраке. Но к ее несчастью…

Я перевела взгляд на длинный охотничий нож в ее руке. Должно быть, она взяла его у мужа. А он, должно быть, спит и не подозревает, до какого отчаяния довел супругу своим милосердным поступком. Мне жаль, что я внесла разлад в их и без того непростую жизнь.

Я не шевелилась и спокойно наблюдала, как женщина села около моей подстилки и занесла нож.

Ее рука сильно тряслась. Даже если она решит дойти до конца, из-за страха рискует оставить на мне еще одну рану, но не смертельную. Нужно быть точно уверенным в том, что делаешь, когда в твоей руке нож. Обратного пути может не быть. Но у Ясналии он есть. Я дам ей его.

–  Иногда страх заставляет делать нас необдуманные вещи. – негромко сказала я.

Женщина дернулась и застыла от неожиданности.

– Во-первых, это вещи, которые потом не дадут тебе спать по ночам. Во-вторых, советую подумать о том, Ясналия, что будет, если тебе не удастся убить меня с первого удара.

Женщина тяжело дышала. Нож в ее руке трясся еще сильнее. Я видела, что ее глаза широко раскрыты… будто пустоты на лице. Она в ужасе и не знает, что делать дальше.

– Ясналия, – так же спокойно сказала я. – Не позволяй страху управлять тобой. Иначе встретишься с последствиями, вынести которые будешь не в силах.

Прошло мгновенье. Другое. Ясналия не двигалась, лишь дышала. Все так же тяжело и прерывисто.

Я уже подумала, что она не отступит от затеянного, и беззвучно вытащила руку из-под одеяла, как Ясналия поражённо вздохнула и обмякла всем телом. Рука с орудием плавно опустилась, и женщина заплакала. Так робко и тихо, что мое сердце сжалось от сочувствия – небольшого, ведь она собиралась меня убить, но все же я сочувствовала ей.

– Верный выбор, Ясналия. – сказала я и отвернулась лицом к стене.

Больше мне нечего ждать от нее, я уверена.

Через мгновение дверь в их комнату открылась и закрылась.

Навряд ли женщина сможет уснуть, но по мою душу она больше не сунется.

– Давай с начала? – предложил Вейж, разрезая рыбье брюшко. – Ты помнишь, где находишься?

Мы сидели на берегу реки с ведрами: в некоторых был свежий улов, в другие Вейж кидал уже разделанную рыбу. Я предложила помощь, но мужчина ответил, что мне нужно побольше отдыхать. Думаю, он просто не доверял мне в разделке, хотя я не помню, занималась ли когда-то этим в прошлом. Но я точно откуда-то знала, что эта река зимой не замерзает, и даже рыба не уходит – она спускается на глубину, но ее в достатке.

– Баат. – ответила я, выдохнув облачко пара, и плотнее закуталась в шерстяное одеяло. – Раньше нашу землю называли Нефритовой Империей, но сейчас это Баат.

Вейж кивнул, взял новую рыбу и задал следующий вопрос:

– Баат делится на четыре части. Какие?

– Северный Юшен, Восточная Тарта, Кейлин-Горда на юге…

– А на западе?

Я пыталась вспомнить, но тщетно.

– Не помню. – гневно выдохнула я.

– Западный край – это Эбис. – подсказал Вейж, я кивнула. – Ты помнишь город, в котором родилась?

Я повернулась на детский смех у дома. Ясналия попросила увести меня к реке, чтобы дети смогли помочь ей и поиграть на свежем воздухе. Как я поняла, она собиралась держать их подальше от меня, насколько это возможно. Я бы сказала, что не планирую убивать их двойняшек-семилеток, но вряд ли женщина поверит.

– Вроде я родом из Йоса. – ответила я и снова посмотрела на Вейжа. – Зачем ты спас меня?

– Не надо было?

– У вас и так ничего нет, и даже один лишний рот будет ощутимой обузой.

Вейж ухмыльнулся, но печально:

– Это не оправдание для того, чтобы бросить человека умирать в сугробе.

– Никто бы и не узнал…

– Я бы знал! – рявкнул Вейж и грозно посмотрел на меня.

Сейчас он был похож на сурового рыбака, не терпящего пререканий. Словно сердитый отец смотрел на нашкодившего сына-сорванца.

Я спокойно выдержала этот взгляд.

Лицо Вейжа тут же смягчилось, подобрело, и он вернулся к рыбе.

– Мы живем бедно. – продолжил он. – Но стараемся жить по чести, правильно. Как я могу быть отцом, если пройду мимо умирающего человека и не подам руки?!

– И гороховой похлебки?

Вейж улыбнулся, кивнул и вернулся к проверке моей памяти:

– Кто сейчас правит?

– Династия Дагган. – без промедления ответила я. – Король Гонник Дагган и его жена, королева Юнсу.

Вейж хмуро посмотрел на меня и даже рыбу чистить перестал.

– Хм…

– Что? – спросила я.

– На вид тебе, – заговорил Вейж, осматривая мое лицо. – Не больше тридцати лет.

Я не поняла, к чему это он.

– Так как я себя не видела, то поверю на слово. К чему ты это, Вейж?

– Династию Дагганов истребили тридцать лет назад… или двадцать девять… ну, около тридцати лет назад.

Внутри похолодело. Сердце сжалось до орешка. Я не поняла, почему.

– Если тебе не больше тридцати, – продолжил Вейж, думая, что до меня не дошло. – То ты никак не могла застать Гонника Даггана на престоле. Вероятно, из-за травмы твоя память перемешалась с историей Баата.

Он продолжил чистить рыбу, а я не могла сделать достаточно глубокий вдох. Внутри все защемило, будто… не было объяснения. Перед глазами промелькнуло одно лицо. Женское. Красивая молодая женщина. У нее клинок под ребром. Все в крови. Особенно ее меховая белая накидка. Она тянет руки ко мне. Женщина что-то говорит? Я слышу, но…

– Сейчас правит Тинг. – Вейж выдернул меня из бездны хаотичных картинок. – Король Руолан Тинг. Он занял трон после Даггана.

Король Руолан Тинг. Нет, это имя никак не откликалось внутри. Вроде и знакомое, и нет. Как бы там ни было, оно сейчас на втором плане.

– Вейж? Расскажи, что случилось с Гонником и его женой.

– Зачем тебе?

– Точно не знаю. Хочу услышать. Вдруг что-то вспомню.

– Я же простолюдин, девочка. – улыбнулся Вейж. – Я немного знаю.

– Расскажи, что знаешь или что слышал. Пожалуйста.

Вейж кивнул и нахмурился, вспоминая.

– Я тогда был очень молод, – начал он. – Помню, что у короля и королевы родился наследник. Вся страна пировала. – Вейж призрачно улыбнулся. – Что-то у них долго не получалось, и уже поговаривали, что королева Юнсу не способна выносить королевского отпрыска, как вдруг появился наследник. Как его назвали, смутно помню. То ли Кинн, то ли… не помню. – он тяжело вздохнул и бросил мимолетный взгляд на своих детей, кидающихся снежками. – В общем, маленький принц прожил недолго. Как и его родители.

– Что случилось?

– Говорю же, мы, простолюдины, мало что знаем. Разные слухи ходили, но какие правдивы… Суть у всех одна: Гонник Дагган с семьей поехал на празднество к брату жены, и где-то в пути на королевский кортеж напали. Никто не выжил. Говорили, тельце маленького принца так и покоилось в руках Юнсу, когда их нашли.

Я молчала и смотрела на рыбий глаз в ведре.

– Потом был переворот, суета. Из Династии-то никого больше не осталось… И королем провозгласили Руолана Тинга, брата погибшей королевы Юнсу.

– Того самого, к которому Дагганы ехали на пиршество? – уточнила я.

– Того самого, да.

– Вейж? – послышалось сбоку, и мы обернулись. – Обед готов. – сказала Ясналия и бросила на меня презрительный взгляд. – А ты тут поешь!

– Как скажешь. – кивнула я, не желая спорить с хозяйкой. Довольно было того, что Вейж с ней уже поссорился утром из-за того, можно мне войти в главную комнату за едой или нет. В итоге, мой завтрак прилетел в стену над головой Вейжа.

Если для того, чтоб получить еду, нужно сидеть у реки, то я буду сидеть у реки.

Я не злилась на Ясналию, даже понимала ее с какой-то стороны. Она боялась меня. Боялась так сильно, что даже долго не могла смотреть в мою сторону. Но и не смотреть не могла – ей было необходимо знать, где я. Видимо, чтоб я случайно не выпрыгнула на нее из неожиданного места.

Вейж виновато поджал губы, отставил ведра с рыбой и направился вслед за женой. На него тут же напали детишки и попытались свалить в снег. Они кричали и смеялись, а Вейж делал вид, что гонится за ними изо всех сил, но никак не может догнать. Когда уже дети чуть с ума не сошли от веселья, Ясналия загнала всех на обед. На меня посмотреть она не забыла.

С уходом ребятни стало так тихо, что лишь слабый дым из печной трубы напоминал, что я в этом мире не одна. Хотя это лишь уловка разума, фантазия, мечта, которой не суждено сбыться. Я одна. Была и буду одна, пока воспоминания не вернутся. И если они вернутся.

Смотрю на тянучую реку, на небольшую полянку у дома, покрытую снежной гладью, на белые деревья вокруг. Скоро наступит весна, и они оживут. Все преобразится. Природа знает, кто она и что ей делать. А я даже имя свое назвать не могу. Что делать, куда идти, какой следующий шаг предпринять – все эти вопросы толкались и ругались между собой.

Единственное, что я точно поняла, это отличие. Я отличаюсь от обычных людей: вижу в темноте и быстро восстанавливаюсь. Еще я не испытываю страха. Кажется, у меня просто нет этого чувства в теле. Но и это не все. Каждая моя мышца и каждая кость пропитаны незнакомой энергией. Я чувствую силу, которой, уж насколько я понимаю, не должно быть в теле раненого, тем более в таком избытке.

Думаю, река меня понимает – ее течение похоже на волну энергии, искрящуюся по моим венам.

Я точно знаю, что могу бежать долгое время без передышки. Могу быстро залезть на высокое дерево, ни разу не оцарапавшись. Могу с земли запрыгнуть на крышу этого, пусть и невысокого, дома и приземлиться на ноги… и при этом хозяева меня не услышат. Еще я могу убить Ясналию и Вейжа без всякого оружия. Обоих сразу. Тихо и бесшумно. Так, что они и не заметят.

В прошлой жизни я не топила печи и не варила похлебки, это точно. Я делала нечто иное.

Шерстяное одеяло я откинула на плечи. Вот еще одно диво: чем быстрее заживали мои раны – а это происходило на глазах,– тем меньше я чувствовала холод. Одеяло взял с собой Вейж, а не я. Без него, само собой, было хуже, но я спокойно могла находиться снаружи в льняных брюках и рубашке. Нет, если захоронить меня во льду, то, думаю, я все же умру, но на это понадобится очень много времени. Зима была мне другом, а не врагом.

Да… Я взглянула на густые облака, плывущие по небосклону… Меня тяжело убить. Это я тоже откуда-то знала. Стало даже любопытно: если бы не Вейж, умерла бы я или нет. А очнувшись посреди снежного леса, что бы сделала первым делом?

Я посмотрела на дом, из которого вышел хозяин с тарелкой и куском хлеба.

Нужно попросить Вейжа сходить туда – в место, где он нашел меня. Я должна все осмотреть. Если там произошло сражение, то следы точно остались. Хоть что-то должно было остаться, и мне нужно это увидеть.

Мужчина согласился отвести меня, но только после того, как я съем грибной суп и надену накидку Ясналии, которая, на удивление, согласилась одолжить ее. Единственное, о чем попросила женщина, это натянуть капюшон по самый нос. Когда мы уже были в пути, Вейж объяснил, что недалеко было поселение, и некоторые жители иногда наведывались к ним по разным нуждам. Значит, Ясналия боялась, что кто-то знакомый мог распознать что-то на моем лице, маячащим рядом с ее супругом.

А я все еще не знала, как выгляжу. Течение в реке было слишком бурным, чтоб вода могла отразить лицо. И такой роскоши, как зеркало, в доме не было. Поэтому, помимо длинных каштановых волос, я больше ничего не могла добавить о себе.

Шли мы недолго. Вейж сказал, что возвращался из деревни, когда увидел меня в сумеречном лесу. Сначала подумал, что это ловушка – мол много разбойников водится в этих лесах, – но потом он увидел кровь. Она пропитала снег вокруг меня, и мужчина не смог пройти мимо. И больше никого и ничего не было, сказал Вейж. Даже коня или следов, принадлежащих всадникам. Да, говорил он, весь вечер шел снег, но все же… я будто прилетела и опустилась посреди поляны, никак не потревожив гладкое снежное покрывало.

А дальше я немного помнила. Вейж привел меня в чувства, вытащил стрелу из плеча и поволок к себе. Помню, что он приговаривал, что все будет хорошо.

Я искоса глянула на моего спасителя, который рассекал по лесу широким грузным шагом. Я бы сказала ему, что не стоит быть таким добрым, но он не послушает. Любой другой прошел бы мимо. Я бы прошла мимо. Хотя нет, я бы добила раненного. Из чистого милосердия и доброты.

– Вот тут ты лежала. – Вейж указал на мягкие волны снега. – Прямо под скалой.

Я подняла глаза вверх. Грозная скала возвышалась над деревьями, защищая их и нас от северного ветра. И сплошной лес вокруг.

Вейж сказал правду: на том месте, что он указывал, была еле заметная впадина, и еще наши следы, пока Вейж тащил меня к дому, но больше ничего. Никаких признаков сражения, никаких углублений или намека на копыта, или чужие ноги. Сплошная белая гладь.

– Я же говорил. – сказал он, понимая, что я ищу. – Никаких следов. Тебя будто птицы принесли.

– Или… – перебила я и снова подняла глаза. – Я упала оттуда.

Вейж нахмурился и проследил за моим взглядом.

– Откуда оттуда? Со скалы?

Я промолчала. И судя по ее самому отвесному краю, я угадала. Он как раз располагался над местом моего долгого сна.

– Это невозможно, девочка. – устало пробормотал Вейж, поворачивая назад. – Ты бы разбилась. Это точно. Либо повредила бы себе что-то так сильно, что я бы нашел тебя уже мертвой.

Я снова промолчала. Это лучше, чем объяснить простому человеку мои догадки. Он ведь не чувствует всю эту мощь, бурлящую во мне. О, нет… Я бы не разбилась, упав со скалы. Зато теперь кое-что встало на свои места: я знаю, от чего потеряла сознание и так долго не приходила в себя. Приземление с такой высоты потребовало много времени на восстановление. Истина была в том, что Вейж обнаружил меня уже почти окрепшей, но ему об этом не суждено узнать.

– Ты иди. – сказала я, обернувшись к мужчине. – Занимайся делами. Я еще поброжу здесь.

Вейж равнодушно кивнул, а самое главное, избавил нас от мнимых предостережений об опасности леса и преступников, обитающих в нем. Они сейчас были на последней строчке моих переживаний.

Подождав, пока мужчина скроется из виду, я подошла туда, где меня нашли, и начала осторожно разгребать снег. Искала что угодно, хоть что-то. Вдруг с меня слетела какая-то брошь, которая указала бы на мой дом или имя хозяина.

Я искала долго. Солнце лениво переместилось, и скала отбросила гигантскую тень, когда холодная мокрая рука вдруг наткнулась на что-то.

Пальцы обхватили и достали стрелу. Точнее, кусок стрелы, не столь давно торчащий у меня в плече.

Это была необычная стрела. Во-первых, по всей ее идеально ровной поверхности были выжжены шаманские символы. А наконечник был покрыт золотом, или чем-то похожим на него. И покрыт так, будто его макнули в чан с расплавленным веществом. Но и это было не самым удивительным… Стрела была теплая. И чем дольше я держала ее в руке, тем сильнее она нагревалась. Спустя мгновение стало невыносимо горячо, и я расцепила пальцы, позволив стреле упасть в снег и прожечь мелкую проталину. На ладони остался слабый ожог, который тут же начал заживать.

– Хм…

Я посмотрела на стрелу, которой уже не было видно, и снова на ладонь. Как же Вейж ее вытащил? Ему бы для этого потребовалось держать стрелу больше времени, чем мне сейчас. Почему его руки целы и невредимы? Может, он был в перчатках? Точно. Я отругала себя за тупость. Если стрела нагревается от соприкосновения с плотью…

Обернув руку краем плаща, я снова подняла пронзившее меня орудие. Хотела получше рассмотреть символы на нем, но не успела запомнить первый, когда материя на руке вспыхнула, и мне пришлось выкинуть стрелу и затушить край плаща в снегу. Шипение подожженной ткани сопровождалось порцией моих ругательств. Значит, перчатки не помогли бы Вейжу. И это первый вопрос, что я задам ему по возвращении. Как он вытащил стрелу, и сколько времени на это понадобилось.

Плащ Ясналии был испорчен. Надеюсь, эта женщина не попытается еще раз зарезать меня ночью за свое подпорченное одеяние.

Я подняла глаза на скалу, возвышающуюся словно злобный великан.

Мне нужно взобраться туда.

Подъем занял много времени. Сумерки сгущались, и у меня осталось немного до того, как земля покроется тьмой. Да, я видела в темноте, но не так, как днем. Идти, не теряя направления, или убить кого-то во мраке я могла, но сомневаюсь, что смогла бы с легкостью найти что-то, чего я не помнила и не знала как выглядит.

Плащ пришлось оставить внизу на дереве, чтобы удобнее было карабкаться. И я не ошиблась, я могла залезть куда угодно – для этого мне требовались лишь крепкие выступы и впадины на скале, а тут их было немало. Раны стали напоминать о себе, они щипались и натягивались. Терпимо, но весьма раздражало. Они почти затянулись, но при подъеме на такую гору вновь заныли, будто умоляя о еще паре дней передышки, но у меня не было такой роскоши.

Когда мои сапоги твердо встали на край скалы, от солнца осталась лишь золотая полоса на горизонте. Северный ветер трепал и без того хрупкую косу каштановых волос, а рубашка развивалась будто флаг. Закрыв глаза, я вдохнула колкий морозной воздух. Вероятно, простой человек в нижней рубахе уже околел бы от холода, но меня даже мурашки не беспокоили.

Передо мной открылся океан деревьев, подпаленный оранжевым заревом. Лес, тонкая полоса реки, у которой я сидела в полдень, скошенная крыша дома Вейжа и далекая деревенька, о которой он говорил – это все, что я видела. В поселке уже загорались первые факелы, готовя своих жителей к ночи. Они, как жуки-светлячки, плавали между крошечными домиками вдалеке.

И больше ничего. Никаких признаков близлежащих городов или купеческих троп.

Теперь понятно, почему разбойники любили эти места. Тут никак не нарвешься на тех, кто может постоять за себя. И раз тут не было ничего стоящего или ведущего к чему-то стоящему, то как тут оказалась я? Память не хотела возвращаться, но я точно не принадлежала к числу низших людишек, наживающихся на убийствах и грабежах. Меня привело сюда нечто иное. Или некто иной.

Край утеса плавно перетекал из гладкого камня в такой же лес и в еще более высокую гору, на которую не было смысла карабкаться – она ровной пикой заострялась кверху.

В пяти ярдах от меня лежала мертвая лошадь. Ее закололи. Чем-то вроде меча. Она хорошо сохранилась благодаря холоду и стала лакомым кусочком для двух ворон, отрывающих кусочки мерзлой плоти. Вороны были не особо рады моему появлению и тем более тому, что я согнала их.

Был ли этот конь моим? Скорее всего, да, но я не могла вспомнить ни его имени, ни его нрава, ни того, сколько лиг этот конь прошел вместе со мной.

Седло, расчищенное от снега, не дало новых подсказок. Оно было простым, как все мое обмундирование, без каких-либо отличительных знаков. Единственная ценность, что я нашла, это кожаный мешочек, привязанный к боковому кольцу седла. В мешочке оказалось десять золотых.

Тот, кто сразил меня в бою и скинул со скалы, не был вором. У него была лишь одна цель – убить меня. И даже самые ценные монеты из чистого золота не привлекли внимание убийцы после осуществленного замысла.

Я усмехнулась. Мой убийца оказался благородным человеком с честью. Будет потеха, когда я найду его, и он увидит меня живой и невредимой. Да, скажу ему я, ты достойный воин, но совершил огромную ошибку, не удостоверившись, что я и правда мертва. И эта ошибка станет последней в твоей благородной честной жизни.

Мой взор привлекла пещера. Любой другой не заметил бы ее, но для меня пушистые сосновые ветки, густо приваленные к скале, сразу вызвали подозрение. Сосны так не растут, а значит, это искусственная защита для входа в пещеру.

Солнце почти село, но будь даже летний полдень, внутрь пещеры свет не проникал. И когда я туда вошла, дарованное мне зрение стало настоящим облегчением.

Здесь кто-то живет. Нет, здесь кто-то жил. Пещера была неглубокая и недлинная. Места всего лишь для соломенного матраса, масляной лампады с разбитой колбой и брошенного котелка с остатками замерзшей похлебки на дне. Надолго ли человек мог укрыться здесь? Наверно, ненадолго, хотя зависит от человека. Некоторые умеют выживать в любых условиях.

Но это место наспех покинули. Из-за меня? Не тот ли это был человек, с которым мне пришлось биться?

Ни под старым матрасом, ни внутри него ничего не оказалось. Как и во всей пещере. Это было ясно и без горящего факела. Тот, кто тут прятался, забрал все с собой, оставив лишь то, что неудобно или бесполезно тащить.

Я недолго пробыла в пещере, но когда вылезла, солнце уже было под горизонтом, а мутная луна лениво залезла на черный небосклон. И глянув на звезды, я поняла, что умею ориентироваться по ним не хуже, чем по солнцу или деревьям.

Обойдя скалу с пещерой, я увидела следы, уводящие в лес. И снегу не удалось, как следует, укрыть их, ведь тот, кто их оставил, тащил что-то большое за собой. Это похоже на след от мешка – он довольно широким углублением вел прямо от пещеры вглубь леса.

Следов от копыт лошади уже не найти, поэтому было не ясно, с какой стороны появилась я, да это и не особо важно. Куда важнее узнать направление мешка и человека, волокущего его. Пройдя по нему с половину лиги я поняла, что обитатель пещеры ушел в деревню, которую я видела с обрыва.

Ночью в деревне делать нечего. Если я не собиралась вламываться в каждый дом со спящими жителями, то никаких сведений мне не получить, а я не собиралась этого делать, хоть и могла.

Вернувшись к подножью утеса, я сорвала плащ Ясналии с ветки и, натянув до носа капюшон, направилась к их с Вейжом дому.

Им осталось потерпеть меня всего одну ночь. Уверена, завтра утром все мои раны полностью затянутся, и злоупотреблять гостеприимством станет неуместно. И бесполезно – тут я все осмотрела. Следующие ответы надо искать в деревне. Уверена, у них есть какой-нибудь трактир, где любят посплетничать или рассказать нечто стоящее за хорошую плату. Мои десять золотых в кожаном мешочке послужат этой цели. Точнее девять, потому как один золотой перейдет в добрые руки моих спасителей – Вейж это заслужил.

Хочется верить, что эта монета не станет наживой для воров или убийц, снующих в этой местности. Пожалуй, вместе с золотым я дам Вейжу совет, чтобы он убирался из одиночного домика у речки. Пейзаж красивый, не спорю, но его семье здесь слишком опасно жить. Лучше поближе к людям и факелам, горящим всю ночь.

Когда я подходила к дому, в заледеневших окнах бликовал слабый свет. Вейж, должно быть, ждал меня и не тушил свечи. Или это Ясналия не могла заснуть, боясь, что я, словно Бадзун-Гра, блуждаю вокруг их дома вместе со своими темными слугами.

И чем ближе я подходила, тем больше понимала… Вейж не ждал меня, и Ясналия не пыталась уснуть.

Их дети плакали и скулили. Ясналия тоже. А Вейж молил кого-то не трогать его жену и семилетнюю девочку.

Они были в доме не одни. Мой совет устарел прежде, чем я успела дать его.

Тихо подойдя к окошку, я увидела всю семью, забившуюся в угол у стола, и пятерых мужчин. Судя по тому, что верхняя юбка Ясналии была разорвана в клочья, ее и ее маленькую дочку ожидало изнасилование, а затем смерть.

Все имущество бедной семьи было перевернуто вверх дном, и не найдя ничего драгоценного, преступники собрали в свои сумки даже деревянную и глиняную посуду.

У Вейжа было разбито все лицо, слепой глаз заплыл багровым отеком, а во рту уже не было заметных зубов.

Я отвернулась от окна и глянула на мерцающую ночную реку.

Я могла бы просто уйти, и догадывалась, что в прошлой жизни сделала бы именно так. И сердце бы не дрогнуло, и сны не наполнились кошмаром и виной. Но сейчас жар разлился в груди. Жар справедливости для Вейжа и его семьи. И еще чуть выше – посреди горла – стоял толстый комок долга. Я должна Вейжу за свое спасение. И даже если он сгинет с этого света через неделю, месяц, год… Именно завтра он проснется в своем доме со своей семьей и даже со всей своей дешевой посудой.

Уличную дверь я распахнула с грохотом. Пусть знают, что кто-то идет, и перестанут наконец тискать маленькую девочку. Ее визг… Слышать его было невыносимо.

Дверь из моей комнаты в главную была открыта. Оттуда теперь не было слышно ни звука, и как я предполагала, к шеям всех членов семьи уже было приставлено по ножу.

– Вам следовало взять все, что успеете, и уйти. – сказала я, ступая внутрь большой комнаты.

Пятеро разбойников, Вейж, Ясналия и детишки уставились на меня. Первые тут же глянули в окна, чтобы узнать, с кем я пришла.

– Там нет никого. Можете не отвлекаться. – произнесла я и скинула капюшон.

Все пятеро вздрогнули, отступили назад и переглянулись. Значит, все же что-то на моем лице есть. И это что-то заставляет их глаза заливаться ужасом, жидким и тягучим.

– М… мы уй…дем. – еле выговорил самый крупный. – Мы оставим… оставим все и уйдем.

Не знаю, с каким трудом ему удалось это произнести, ведь после последнего слова он чуть не задохнулся. Все его дружки тут же побросали сумки на пол… мол вот, берите, все ваше.

Я проследила взглядом на их нажитые грабежом пожитки, а затем посмотрела на тех двоих смельчаков, что держали хнычущих детей.

– Отпустите ребятишек. – кивнула я и перевела взгляд на Ясналию и Вейжа. – И взрослых. Дети должны быть с родителями.

Я, конечно, удивилась, но мой приказ тут же выполнили, и родители уже сжимали в объятиях своих двойняшек, оттаскивая их к двери. Пятеро разбойников же скучились у стены и ошарашено таращились на меня.

Вейж тоже поднял ко мне здоровый глаз.

– Спуститесь к реке. – сказала ему я. – Она так красиво мерцает… Полюбуйтесь пока, а я скоро подойду.

Прежде чем я договорила, входная дверь уже хлопнула. Остались только я и пятеро воров-насильников.

– Мы все отдадим. – пробормотал один из них. – И уйдем. Больше никогда сюда не вернемся.

Я спокойно покачала головой, осматривая немалое количество ножей, висящих на их поясах. Некоторые уже держали руки вблизи них, но выхватить не рисковали.

– Вы собирались изнасиловать женщину и маленькую девочку на глазах их мужа, отца, сына и брата… Кем же я буду, если позволю вам уйти и совершить подобное где-нибудь в другом месте.

– Мы… мы больше никогда…

– Что, больше никогда не тронете ни одну женщину или девочку? – искренне улыбнулась я, развязывая плащ и позволяя ему упасть с плеч.

– Нет! Никогда! – пообещал самый крайний и даже осмелился тихонько вытащить кинжал из ножен. – Клянусь!

– Тут ты прав. Вы уже никогда никого не обидите.

– Мы даже не…

Он не успел договорить. Да, и мне было не особо интересно, чем же заканчивалось его предложение. Тем более, что энергия, бурлящая во мне, требовала выхода. И возмездия. Не только за Вейжа и его семью, но и за мою потерянную память и за все загадки, что не давали покоя.

Этим пятерым просто не повезло. Приди они завтра или даже позавчера…

Все произошло быстро. Быстро для меня. Для них же, уверена, эти мгновения длились мучительно долго.

Сначала я подумала, что они слишком медлительные и никудышные, но потом поняла, что это я вижу время иначе. В то мгновение, когда обычный разбойник успел единожды моргнуть, я уже преодолела три шага.

Пока самый крупный из них смог лишь дотянуться до кинжала на поясе, двое других уже истошно орали: один с переломанной рукой, второй со своим же ножом в боку.

Пока крупный вытаскивал свой кинжал, у третьего уже была свернута шея, а четвертый отползал от меня под стол, держась за ногу.

Пока крупный наконец-таки занес свой кинжал над головой, другой, одолженный у его дружка, уже вонзился в его спину, прямо между лопаток.

Думаю, Вейж еще до реки не дошел, а я уже облегчала муки тех, кто не умер с первого удара. Они визжали, как поросята, и пытались просочиться сквозь стены…

И вот стало тихо. С тишиной пришло осознание того, что я сделала, даже не вспотев. На мне не было ни царапины. Волосы, что я заплела в свежую косу, не растрепались. Я убила пятерых людей за пару мгновений, а чувствовала лишь урчание голодного желудка. Надеюсь, Вейж приберег для меня суп или кашу.

Гораздо больше времени потребовалось на то, чтобы выволочь все тела за дом. Детям незачем видеть такое. И когда дело было сделано, я спустилась к четырем бедным людям, обнимавшимся у реки, и сказала, что они могут вернуться домой и привести себя и комнату в порядок. Я бы помогла им и в этом, но что-то мне подсказывало, что теперь они боятся меня еще больше.

Поэтому я подождала у реки, пока свечи в окнах не погасли, и направилась к своей соломенной подстилке. У нее я обнаружила тусклую свечу, таз с еле теплой водой, свою выстиранную одежду и тарелку с бобами и даже крошечным кусочком баранины.

Глава 2

– Как твой глаз? – спросила я, зачерпнув кашу ложкой.

Вейж тускло улыбнулся и кивнул. Выглядел он ужасно. И двигаться ему было тяжело: он плел сети для ловли рыб с таким усилием, что обливался потом, а ведь в доме было довольно прохладно.

Мне было позволено позавтракать с ними. Конечно, дети сидели на самой дальней от меня стороне стола и пугливо переглядывались.

Ясналия же будто успокоилась. Несмотря на фиолетовый подтек на скуле и разбитую губу, женщина держалась с достоинством. И вела себя как истинная хозяйка дома. Она не следила за мной, как вчера, и даже предложила добавку тыквенной каши. Я по-прежнему раздражала ее, но хотя бы не пугала как в первый день.

– Почему вы живете здесь? – спросила я, отодвинув пустую тарелку.

– А где нам жить? – с полуулыбкой произнес Вейж.

– В деревне или в городе.

Ясналия молча забрала мою тарелку.

– Мы любим наш дом. – продолжил Вейж, перебирая сеть трясущимися пальцами. – И мы любим уединение.

– То есть, вы не уйдете отсюда? Даже после вчерашнего?

Вейж покачал головой, а Ясналия попросила детей набрать снег для растопки.

– Только не отходите от дома ни на шаг! И если кого увидите, сразу возвращайтесь. – скомандовала она, прикрыла за ними дверь и развернулась ко мне. – Когда ты уйдешь?

– Сегодня.

– Чудесно! Уходи!

Я искренне улыбнулась ей и указала на соседний стул.

– Присядь, Ясналия.

– Ты смеешь приказывать мне в моем доме?!

– Сядь! – уже без тени улыбки сказала я. – Вы все равно ответите на мои вопросы. И чем быстрее сделаете это, тем раньше я уйду.

Женщина смерила меня сердитым взглядом и не менее сердито опустилась на стул. Вейж отложил сети и приобнял жену.

– Спрашивай, девочка. – мягко сказал он. – Мы расскажем то, что знаем.

– Девочка! – фыркнула Ясналия и отвернулась.

Я бы напомнила ей о том, как спасла жизнь и честь ее семьи, и посоветовала бы быть благодарной, но ближе к цели меня это не сделает. Да, я и не чувствовала к ней никакой ненависти. Лишь жалость.

– Итак, почему вы живете здесь? – повторила я, внимательно следя за реакцией. Если Вейж еще раз соврет, я увижу. Надеюсь, он это понимает.

Ответ я получила не сразу. Сначала я подумала, что Вейж выдумывает новую ложь, но потом поняла, что он просто не знает, с чего начать.

– Ты, – медленно произнес он. – Ты очень многое не помнишь. Уже давно бедняки перебираются в безлюдные места, строят себе дома, растят в них детей…

– Почему? – удивилась я, потому что это был какой-то бред: гораздо безопасней жить в поселениях.

– В деревнях живут только те, кто может что-то заплатить. – туманно ответил Вейж и стыдливо опустил голову.

– Кому?

– Таким как ты! – взорвалась Ясналия, вскочила со стула и начала яростно протирать стол.

Она вложила весь гнев в эти слова, и надо признать, добилась успеха. Я словно получила пощечину.

Люди из деревень платят дань таким как я?

Пока я молчала, никто не сказал ни слова. Вейж продолжал пялиться в пол глупым взглядом, его жена усердно убиралась, а я размышляла, какой следующий вопрос будет правильным, и готова ли я услышать ответ.

– Пожалуй, пора начать с главного. – сказала я, поняв, что не готова, но должна. – Кто я?

Вейж не изменился в лице. Ясналия же наконец перестала натирать дерево и подозрительно глянула на меня.

– Ты правда ничего не помнишь? – усомнилась женщина. – Вейж сказал мне, но… Ты действительно потеряла память? Не помнишь совсем ничего?

– Помню обрывки. – честно ответила я. – Помню какие-то лица. Они иногда мелькают перед глазами, словно снежинки. Еще помню фрагменты истории, но, как сказал твой муж, это история тридцатилетней давности, так что… – я покачала головой. – Получается, я не имею ни малейшего понятия, кто я, и в каком мире живу. Даже имени своего не знаю.

Сама скривилась, насколько жалко это прозвучало, но никак не ожидала, что Ясналия заливисто рассмеется. Она даже за живот схватилась – настолько ее смех был диким и искренним.

Пока я сидела и закипала гневом, Вейж пытался утихомирить жену и пугливо поглядывал на меня, мол не зарежу ли я ее. Такая мысль возникла, но я терпеливо дождалась конца этого истерического припадка и спокойно сказала:

– Рада, что подняла тебе настроение, Ясналия, а то ты уж больно хмурая ходишь.

Женщина тут же ощетинилась, хотя еще краска смеха не сошла с ее лица.

– Это твоя кара, убийца! – процедила она сквозь зубы. – Всем воздается за содеянное! Ты заслужила!

– Заслужила потерять память? – скептически заметила я. – И в чем же тут кара, Ясналия?

Она коварно улыбнулась и моментально перестала быть красивой. Мерзкая ухмылка исказила всю ее природную красоту.

– Потерять память – это потерять себя. – сказала она, не прекращая улыбаться. – Причины в твоей голове стерлись, и последствия тоже стерлись. Ты будешь узнавать о себе ужасные вещи по кусочку, но не сможешь понять, почему ты это сделала. Ты можешь узнать, что убила собственную мать, но никогда не поймешь зачем. Это и есть самое страшное наказание… Забвение и есть кара! Видеть на своих руках чужую кровь, которую не смыть ни одной мыльнянкой, – она наклонилась ко мне. – И даже не знать, чья это кровь.

– Да, ты философ, Ясналия. – равнодушно ответила я.

Женщина победно вздернула голову и продолжила уборку.

Если скажу, что ее слова не тронули меня, то совру. Они зацепили самые глубинные струны, и звон до сих пор стоял в ушах. Но, во-первых, я уже и так об этом думала – Ясналия не открыла мне ничего нового. Во-вторых, ее отвратительный монолог ни на шаг не придвинул меня к мало-мальски важным сведениям. Зато, судя по ее лицу, выговорившись, Ясналия наконец успокоилась. Даже не проклинала меня взглядом каждую секунду, пока намывала посуду в тазу.

– Вернемся к вопросам и ответам, – снова начала я. – Кто я? И прошу ответить коротко, насколько это возможно.

– Ты Кнарк. – безразлично выдала Ясналия, постукивая тарелками.

Вейж тут же дернул ее за фартук, а я прыснула со смеху. Теперь моя очередь смеяться, стало быть. Но веселье долго не продлилось – лица обоих супругов были нелепо серьезными.

Протерев лицо, я покачала головой:

– Кнарк… Темный слуга Бадзун-Гра, блуждающий самыми лютыми ночами и пожирающий младенцев… – я подавила новую волну смеха. – И еще вроде девственниц. Или это из другой сказки?

– Так значит, ты помнишь, кто такие Кнарки? – прищурилась Ясналия, не прекращая натирать тарелку.

– Я же сказала, что я помню давние времена. А страшилки про Кнарков появились задолго до начала правления Дагганов. Так что, да, я помню. Как и мифы про водяных чудищ, дабы дети тайком не бегали к озерам; байки про ведьм, которые крадут непослушных детей; и еще что-то там про гигантских волков, затаившихся под окнами.

– Это правда. – печально сказал Вейж.

– Что, все? – притворно ужаснулась я. – И водяные чу…

– Ты треклятый Кнарк! – Ясналия перебила меня, и всплеск от ее таза долетел до потолка. – Хочешь верь, хочешь нет!

Тишина. Я все ждала, что кто-нибудь из них признается в глупой, не смешной шутке, но…

– Так, – я внимательно посмотрела на них. – Вы верите, что Кнарки действительно существуют, ладно. Не стану переубеждать. Но почему вы решили, что я одна из них?

– Что ты помнишь о них из преданий? – вопросом ответил Вейж, поднялся и, хромая, направился к потайному погребу.

Я покачала головой:

– Немного. Кнарки – слуги Бадзун-Гра, владыки мрака. Тени следуют за ними по пятам. – перечисляла я, напрягая память. – Они уродливые, с мраморной кожей, вздувшимися венами и глазами, такими же черными, как и их души.

Пока я вспоминала, Вейж пошарил рукой под полом, достал погнутую тарелку и протянул ее мне.

Взяв тарелку, я покрутила ее над столом и вопросительно посмотрела на Вейжа.

– Это все выдумки. – сказал он. – Кроме глаз. – мужчина кивнул на тарелку. – Она из чистого серебра.

Тарелка из чистого серебра… До меня не сразу дошло, но дошло, и я поднесла тарелку к лицу.

Мурашки сковали все тело. Холод пронзил внутренности, а ведь я по природе не могла замерзнуть.

Серебряная тарелка служила хорошим зеркалом. Пусть мутным и с царапинами, но себя я видела отлично.

Черные глаза. От внутреннего уголка до внешнего. Никакого белка. Большие черные лепестки без намека на зрачок. И этот цвет был чернее, чем уголь, и глубже, чем самое необъятное море.

Ни вздувшихся вен, ни мертвенно-бледной кожи, ни уродств. Лишь бесконечно черные пустоты вместо глазных яблок.

Невольно сглотнув, я аккуратно поставила тарелку и посмотрела на Вейжа.

– А теперь давай по порядку. – медленно произнесла я, и собственный голос оказался хриплым. – Рассказывай.

Вейж взъерошил волосы:

– С какого момента?

– С падения династии Дагганов.

И как только Ясналия брякнула тарелку о таз, но прежде, чем она успела открыть рот, я пнула ногой дверь и указала на женщину.

– Советую тебе впредь следить за каждым словом, Ясналия. – сказала я тем тоном, от которого глаза Вейжа наполнились ужасом, а его жена побелела, как мерзлый труп. – Если не можешь находиться со мной в одной комнате, то вон дверь. Иди занимайся делами. Либо оставайся тут, но с закрытым ртом. – я пристально посмотрела на нее. – С плотно закрытым ртом, Ясналия. Не надо проверять, насколько гибкое у меня терпение. Поверь, я еще сама этого не знаю.

Они напугались до смерти. Думаю, у Ясналии даже крутилась мысль извиниться, но извинения – это сродни их вонючей мази на мертвеце. Бесполезно, и пустая трата времени. Лучшее лекарство от смерти – это следить за тем, что говоришь и кому.

В любом случае, люди, трясущиеся от страха, мало чем полезны, поэтому, достав кожаный мешочек, я выудила две золотые монеты.

– Это, – одну монету я положила перед Вейжом. – За твое милосердие и доброту. А это, – второй золотой я подтолкнула к женщине. – Чтобы ты молчала.

Зрачки супругов одновременно расширились. Видимо, они прежде никогда не видели золото так близко.

Женщина тут же сгребла сверкающие монетки, пугливо посмотрела в окно и быстро запрятала новое богатство в подпол. И вместо таза и тарелок, на столе оказались два стакана и пыльная бутылка бренди. Я всего лишь хотела смягчить обстановку и заставить Вейжа говорить, а оказалось, надо было сразу с золота начинать.

Через мгновенье входная дверь хлопнула, и мы с Вейжом и бренди остались один на один.

– Знала бы, сразу дала ей монетку. – удивленно сказала я, наблюдая, как Вейж откупоривает бутылку.

Аромат сброженных фруктов и фиалок тут же ударил в нос.

– Не злись на Ясналию, она просто волнуется. – тепло попросил Вейж, от страха в котором не осталось и следа. Золото творило чудные вещи.

– Твоя жена невыносима, ты же в курсе.

– Ты даже не представляешь насколько. – с улыбкой сказал он и подвинул мой стакан. – Но укажи мне на безгрешного, и я…

– Первым преклоню пред ним колено. – закончила я старую поговорку. – Безгрешных нет, но следи, чтобы язык Ясналии не довел ее до гибели. И всех вас.

Мужчина понимающе кивнул и сделал глоток. Его лицо озарилось осязаемым наслаждением. Вейж даже глаза закрыл, чтобы ничто не мешало смаковать напиток.

Они не часто позволяли себе маленькие радости вроде бренди. Если я когда-то окажусь тут снова, то обязательно прихвачу для них медового вина.

Я не торопила мужчину. Пусть вдоволь насладится. Потом ему придется долго говорить. И еще я видела в его глазах летящие назад годы, десятилетия и целые эпохи, наполненные болью. Вейж мысленно выстраивал историю.

Я уже опустошила первый стакан, когда поседевший полуслепой мужчина заговорил.

Снег хрустел под ногами.

Еще раз поднявшись на утес, я спускалась по снежному склону к деревне с седлом от мертвой лошади в руке. Я очистила его и осмотрела: вполне годное, кожа и выделка хорошие. Грешно такое бросать где попало.

Когда я попрощалась, семья облегченно выдохнула. Не думаю, что Вейж еще в состоянии заниматься делами: он изрядно напился. Скорее всего уже спит и видит чудесные послеполуденные сны. А когда он проснется, я уже буду далеко. И Вейж никогда не узнает, что сам подсказал мне, куда направиться после деревни.

Мир изменился. И хоть я смутно помнила, как было раньше, слова Вейжа меня поразили.

Боясь, что фрагменты памяти начнут путаться, я вновь и вновь мысленно проговаривала услышанную историю, пока шла через зимний лес.

Все началось со смерти короля Гонника и его семьи, сказал Вейж. Хоть он тогда и был подростком, но хорошо помнил, как в Баате наступила пугающая «тишина». Гонник Дагган был достойнейшим правителем, и вся страна пребывала в трауре. Но это было лишь затишье перед бурей.

Не успели выбрать нового правителя, сказал Вейж, как в Восточной Тарте стали исчезать люди. День или ночь – не важно. Люди уходили за дровами, козами, молоком и не возвращались. Исчезновения стали настоящим кошмаром тартанцев, и вскоре уже весь Баат говорил об этом. Рыцари постоянно патрулировали деревни, города и окрестные леса, но тщетно. Никаких следов и тел.

В Тарте люди перестали пропадать так же внезапно, как начали. А потом разом пропало много людей в Северном Юшене. На этом моменте Вейж печально улыбнулся и надолго замолчал. А когда продолжил, то я узнала, что он родом из Западного Эбиса – самого тяжелого для жизни и самого драгоценного края Баата.

В Эбисе добывалось всё: платина, сапфиры, железо, золото, обсидианы, мрамор… Ни один край не приносил столько ресурсов, сколько Эбис, и он вполне мог быть главенствующим, но условия для жизни в нем никак нельзя было назвать приемлемыми. Весь Эбис был похож на бесконечную горизонтальную гору, состоящую из всех тех благородных металлов, которые в нем добывали. Солнце опаляло Эбис почти полные сутки и, отражаясь от драгоценной поверхности, ослепляло любого неподготовленного путника быстрее, чем плавилась свеча. Ночи там до смешного короткие, поэтому все жители Эбиса почти круглосуточно носили защитные устройства для глаз – два круглых стеклышка из темного берилла, которые соединялись платиновой перемычкой между собой и обрамлялись кожаными лентами, чтобы стеклышки не спадали с лица. Вейж назвал это очками.

И теперь одни очки, которые в молодости принадлежали Вейжу, висели у меня на шее. Он отдал их мне, чтобы я могла появляться в деревнях, скрывая черные глаза. Вейж верно заметил, что никто не сможет разговаривать с Кнарком, если будет убегать от ужаса. А если кто-то заинтересуется моими очками, то скажу, что я пришла из Эбиса. Мол привыкла носить их всегда.

Вейж сообщил, что первых Кнарков увидели именно в Эбисе. Солнце не влияло на их глаза, а несметные богатства местных кланов стали первой целью для загадочных слуг Бадзун-Гра.

Они появлялись перед часовыми, говорили сколько нужно собрать дани и к какому времени. Если дань выплачивалась в срок, то Кнарки уходили и возвращались лишь в следующее полнолуние. Если кланы бунтовали, то их вырезали с корнем: от глав семей до слуг и собак. Головы бунтарей расставляли на пиках у следующих деревень. Простые работяги, как Вейж и его семья, бежали из Эбиса в надежде, что на нем Кнарки остановятся, но надежды не сбылись.

Была война. Весь Баат, все четыре стороны: Тарта, Эбис, Юшен и Кейлин-Горда направили свои легионы уничтожить Кнарков и самого владыку мрака.

Война длилась два года и получила название «Беспросветной». В любой борьбе качели побед всегда переходят то к одной стороне, то к другой. Но Беспросветная война стала исключением. Хоть Кнарки и не нападали первыми, люди не выиграли ни одной схватки, ни единого боя, ни времени, чтобы восстановить силы.

Один Кнарк мог убить сотню солдат прежде, чем его повалят, а в это время другие три Кнарка убивали тысячу. Они не ранили и не оставляли без сознания. Ни один боец не уполз с поля битвы. Каждого нашли, догнали и уничтожили.

А потом следующие легионы, и следующие, и следующие, и так два года, пока последний обученный взрослый рыцарь не пал в сражении.

Больше некого отправлять на войну, сказал Вейж, молодые воины еще не готовы, а кроме них остались лишь женщины, дети, старики, никчёмные простолюдины и трусы, попрятавшиеся по самым хитрым местам. Когда я спросила, к кому из них относился Вейж, он пришел в ярость. «Я собирался идти на войну, вступить в ряды своих друзей и братьев, но из-за слепого от рождения глаза главнокомандующий не взял меня. Так меня призвали в кузницу в Кейлин-Горда. Все два года я ковал оружие для легионеров и рыцарей. И именно благодаря этому, остался жив».

Кнаркам было безразлично, была война, не было… На следующее же полнолуние после последней проигранной битвы, у ворот крайнего дома в Юшене уже стоял Кнарк.

Люди стали собирать дань.

Так сложился новый мир. Все, кто мог, платили. Кто не мог, уходили в леса и устраивали свою жизнь там. Даже если Кнарк проходил мимо, то по какой-то причине не трогал жителей одиночных домиков. Никто не верил, что это из-за жалости. Скорее всего, думали люди, это из-за того, что деревни и города давали им все, что нужно.

Тогда и выяснилось, что Кнарки по своей природе равнодушны. Вообще ко всему. Они исполняли приказы и только, больше никаких чувств и эмоций не испытывали. Если кто-то стоял на пути – его убивали. Если же этот кто-то отходил в сторону – черные глаза его даже не замечали.

Как же избрали нового короля, спросила я. Вейж ответил, что из всех более-менее благородных семей в живых остался лишь один представитель. Его не пустили на войну, как и Вейжа, из-за врожденного дефекта – одна нога была травмирована при рождении, и он не мог ни бегать, ни сидеть на лошади – всегда ходил с тростью. Его звали Руолан Тинг, и он был братом покойной королевы Юнсу. Оставшаяся знать и простолюдины избрали его своим новым правителем.

Руолан взошел на престол, женился на девушке из знатного дома, обзавелся парой сыновей и так же, как и все, каждый месяц выплачивал Кнаркам дань за мир и покой.

Достойный ли он король, спросила я. Да, Тинг – хороший король, сказал Вейж, хотя бы потому что в его правление не было ни войн, ни восстаний. Баат смог возродиться, а благородные лорды восстановить свои поместья, дела, торговлю, вырастить молодых рыцарей и создать новые легионы. Воевать с Кнарками они боле не намерены, но любому уважающему себя господину нужны свои защитники.

Сколько было Кнарков, никто не знал. Точно больше пятидесяти, но одновременно можно было столкнуться лишь с одним или двумя. Они не ходили толпами и всегда были налегке: никаких сумок, повозок… Никто даже не знал, как и куда они уносили мешки с данью.

Еще Вейж поведал мне байку, но сразу предупредил, что не знал, правда это или выдумки. Он сказал, из всех битв во время Беспросветной никто не выжил, чтобы рассказать о навыках или стратегии противника, но после войны люди стали поговаривать, что видели странное. Мол одного из Кнарков поглотила река, причем по его воле. А за другим следовала стая гигантских волков. Еще за одним Кнарком подсмотрели, когда он разговаривал с деревом. И еще ходили сплетни, что один из них провел рукой, и гора раскололась надвое, дав ему зайти в ее чрево.

Я спросила Вейжа, верит ли он в это, он ответил отрицательно. «Страшные сказки порождают еще более страшные сказки. Страх перед Кнарками заставил людей видеть в них каких-то богов, а на самом деле, они лишь убийцы. Обученные, наделенные сверхъестественной силой и скоростью, да, но всего лишь душегубы, подчиняющиеся своему страшному хозяину», сказал он.

Откуда они появились, никто не знал. Одни верили, что Бадзун-Гра сплел Кнарков из своей тени. Другие считали, что это его дети. Кто-то думал, что они когда-то были людьми, но доказательств этому не было, ведь лица Кнарков всегда были скрыты повязками, а глаза были полностью черными – как же тут узнать бывшего человека. В конце концов, добавил Вейж, если бы Кнарки и правда были людьми, то хоть один наверняка бы дал знать о себе родным и близким. Человек не может просто перестать быть человеком. Тут я бы поспорила, да вот аргументов для этого не было. Моя память пребывала в хаосе. Я не помнила, откуда взялась.

Но никто ни разу и никогда не видел мертвого или раненного Кнарка. После битв все их тела бесследно испарялись… если они вообще были. И за все двадцать пять с лишним лет Вейж стал первым, кто увидел лежащего без сознания, да еще и раненного Кнарка.

Когда я спросила, как он вытащил шаманскую стрелу и не обжегся, Вейж негодующе посмотрел на меня и пожал плечами. Сказал, стрела как стрела. Он не почувствовал никакого жара от нее, пока вытаскивал из моего плеча. Когда он поинтересовался, почему я спрашиваю, я ответила, что вероятно мне показалось. Вейж кивнул, а я меж тем решила, что сначала выбью ответ про эту стрелу у того, кто ее вонзил, а только потом отправлю его на тот свет.

После рассказа уже изрядно опьяневшего Вейжа, я поблагодарила его за все, надела наплечники, наручи, портупею с оружием, и теперь выглядела такой, какой он нашел меня в лесу: настоящим воином. Прочное железо было частью меня. Я чувствовала связь… слияние. Рыцарские доспехи были более массивные, и покрывали почти все тело. Мои же ковались специально для меня: для моих плеч, спины и рук. Они были легкими, крепкими и позволяли двигаться ничуть не хуже, чем без них.

Проверив, насколько острые два кинжала и меч, а они могли разрубить снежинку, я накинула плащ с прожженным краем и отправилась в путь. Увидев на мне свою накидку, Ясналия было открыла рот, но потом вспомнила, что ей заплатили за молчание. Ни сказав ни слова, женщина проводила меня взглядом и продолжила полоскать одежду в ледяной реке.

Ноги утопали в снегу по щиколотку. Лесная глушь поражала своей тишиной. Лишь белки и лисы изредка нарушали зимний покой, но древние деревья, словно мудрые великаны, снисходительно прощали своих пушистых детенышей. Кажется, я много времени проводила наедине с природой. Все мне казалось знакомым и… моим. Многие люди страшились лесов, но только не я. Среди деревьев мне было гораздо спокойнее, чем среди людей. Всегда ли так было?

За пол лиги до поселения я надела очки и натянула капюшон по самый нос. Хорошо, что мантия Ясналии полностью скрывала пояс с оружием. Люди обладали таким качеством, как скудоумие, и обычно не думали, когда задавали вопросы, основанные на чистом любопытстве. А чем на мне меньше предметов для вызова любопытства, тем меньше вопросов.

Деревенька оказалась довольно крупная. Два ряда деревянных домов с заснеженными крышами стояли вдоль широкой тропы, по которой недавно проезжали груженные повозки: две глубокие борозды от колес сопровождали меня вглубь поселения.

Жители озирались, но долго внимания не заостряли. Наверно, одиночные путники не были редкостью здесь, даже такие странные как я.

Солнце уже клонилось на запад, когда моя нога ступила в местный трактир под оригинальным названием «Трактир».

Ожидания оправдались. Это была гнусная, пропахшая жиром таверна: несколько старых столиков разной формы и ржавые подсвечники, разбросанные по всему залу. Над головой – деревянные балки, держащиеся на добром слове. Слева в камине потрескивал огонь. Длинный прилавок с кучей чугунных сковородок на полках, и хозяин заведения: огромный бородач, с едва заметной сединой и большим носом. Кроме него за угловым столиком сидела пара не менее бородатых завсегдатаев.

Как только дверь захлопнулась, все с подозрением посмотрели на меня и, окинув взглядом с ног до головы, сосредоточились на лице, наполовину закрытом берилловыми очками.

– Из Эбиса? – удивился хозяин, и когда я кивнула, указал на стул за стойкой. – Повезло тебе добраться до нас в такой мороз, девочка.

Мороз? Я его не заметила.

Я села на скрипящий стул и повернулась к двум «зрителям». Они тут же отвернулись, делая вид, что рассматривают подгнившие балки, но как только я перестала смотреть, тут же снова уставились на мою спину. Я чувствовала это.

– Чем могу быть полезен? – улыбнулся хозяин подгнившими зубами.

– Эль есть? – спросила я, откидывая капюшон.

– А то! – загордился хозяин.

– Тогда мне кружку эля и твое фирменное блюдо.

– Мое фирменное – это ребрышки в медовом соусе, миледи! – подмигнул он. – И кое-что еще, но об этом я поведаю тебе позже, если снимешь у меня комнату.

Ну хоть «великие соблазнители» себя не изжили.

– Я здесь проездом. – равнодушно ответила я. – А вот если подскажешь, кто может продать крепкую ездовую лошадь, то в долгу не останусь.

И прежде чем он растянулся в отвратительно-обольстительной ухмылке, я покрутила один золотой перед его лицом.

И точно, золото творит чудеса. Взгляд хозяина из хитро-любопытного превратился в боготворящий.

– Сию минуту, миледи! Добавлю еще грозди красной смородины. Она божественно сочетается с мясом.

– Красная смородина зимой? – удивилась я.

– Ее только вчера привезли из Кейлин-Горда. А там всегда тепло, ты же знаешь.

Я только сейчас поняла, что при разговоре с Вейжом даже не удосужилась уточнить, где мы находимся.

– Слушай…

– Хуго.

– Слушай, Хуго, я столько дней в пути, что уже и со счета сбилась. И кажется заплутала. Не подскажешь, где нахожусь?

–  Как же не подсказать! – засмеялся Хуго, наполняя кружку элем. – Мы сейчас топчем землю Северного Юшена. А наша богом забытая деревушка называется Рокша.

Насчет Северного Юшена могла бы и догадаться: только тут всегда лежал снег. И название деревни мне было знакомо. Кажется, я примерно знала, где я.

– Премного благодарна, Хуго! – я отпила из кружки. – Довольно неплохой эль для богом забытой деревушки.

Хуго аж покраснел от гордости и даже поклонился, уходя на кухню.

И как только его могучая спина скрылась, двое посетителей – бородатых грязных простолюдинов – зашептались. Они пытались говорить тихо, но кое-какие слова я уловила. И слова эти были: «золото… сколько еще у нее… девчонка… разделаемся быстро».

Скрип отодвигаемого стула. Сначала одного, затем второго. Я смотрела на чугунные сковородки и дивилась наивности этих людей.

Как бы Кнарк поступил? Перерезал бы их никчемные глотки, раз уж они сами ими пренебрегают, и наколол головы на пики у входа в Трактир, словно украшения. Этому месту не хватает шарма. Украсить его парочкой трупов было бы превосходно. Идея показалась мне настолько заманчивой, что я невольно усмехнулась и сделала глоток.

Два еще пока живых наглеца крались ко мне сзади. Их даже не смущало, что половицы скрипят под тяжелыми сапогами, давая мне знать, где они.

Я отставила кружку эля. Похоже, они нечасто кого-то убивали. Чем же еще оправдать такую нелепицу? Может, показать им, как надо? Научить убивать, как подобает? А то даже стыдно за них.

Первый был на расстоянии руки и уже вытащил что-то (должно быть, неприлично острый нож) из-за пояса, когда я спокойно развязала плащ, стянула его, положила на соседний стул и преспокойно продолжила пить сладко-горький эль.

Когда Хуго появился с тарелкой и новым бочонком, то спросил, где же те двое. «Им, видать, не понравились мои доспехи, и они решили уйти… или им не понравился мой меч. Одно из двух» – сказала я и подвинула пустую кружку, которая тут же наполнилась свежим элем.

Бараньи ребрышки еще шкворчали, а аромат мяса, меда и масла заставил рот наполниться слюной. И на всем этом совершенстве покоились сочные грозди красной смородины.

Харчи Ясналии тут же канули в небытие, и я уже раздирала мясо зубами.

– Отличный аппетит, миледи! – порадовался Хуго. – И отличные доспехи. Ты из рыцарей что-ли?

Я кивнула, не в силах утруждать рот словами вместо еды.

– А кто твой хозяин?

– А что? – невнятно спросила я.

– Нет, ничего. Так, любопытствую.

– Не стоит.

Хуго прищурился, посмотрел на стол, за которым не столь давно сидели несостоявшиеся убийцы-грабители, а потом на меня:

– А они… они, правда, сами ушли? Или ты…

– Они живы и здоровы. Скорее всего, уже воркуют со своими женами.

Хуго кивнул, но заметно напрягся.

– Расслабься, хозяин! Я никого не убила и не убью. – сказала я, зубами стянула ягодки с грозди и, проглотив кислое блаженство, добавила. – По крайней мере, сегодня.

Хуго нервно посмеялся, подбросил дров в камин и убрал мою пустую тарелку за прилавок.

– А через это вообще что-то видно? – он указал на берилловые очки.

– Что-то видно.

Вытерев рот рукавом, я допила эль и отдала пустую кружку Хуго. Когда он обернулся, то на стойке уже лежал один золотой. Я пальцем пододвинула его хозяину.

– А теперь поговорим. – сказала я.

Хуго кивнул и налил себе эля.

– В деревне недавно был путник. – начала я. – Он заходил сюда?

Хуго почесал бороду, поджал губы и покачал головой, ответив:

– Вроде не припомню никаких путников, кроме тебя и купцов, что проезжали вчера.

– Чем торговали купцы?

– Фруктами, овощами, мехами, – перечислял он, вспоминая. – Добротной шерстью и красной смородиной, которая украсила твои бараньи ребрышки.

Я кивнула:

– Сколько было торгашей?

– Я видел троих.

– Повозка одна?

– Одна.

– И уехали они втроем? Никого случайно не прихватили? Кого-то с большим мешком, например?

Хуго озадачился пуще прежнего. Долго ковырялся в памяти и затем покачал головой:

– Не припомню такого. Они напоследок забегали за бочонком брусничной настойки, и их по-прежнему было трое.

– Они уехали на закате?

Хуго кивнул. Я раздраженно вздохнула и, не снимая очки, почесала под ними зудящую кожу.

Если торговцы уехали на закате, то сейчас могли быть уже в пятидесяти лигах отсюда. И это в том случае, если делали привал. Если же не делали, то еще дальше.

Было бы полезно задать им те же вопросы, что Хуго. Торговцы обычно имели талант собирать разносортные сплетни и знать чуть больше, чем местные жители. Вдруг тот, кого я искала, вчера еще был в деревне и прикупил что-то у купцов. До Кейлин-Горда – месяц пути. Я бы могла нагнать их и расспросить, но это лишь в том случае, если они возвращались в Кейлин-Горда, чтобы набрать новый товар, а не ехали куда-то еще.

– Ты же можешь снять их. – Хуго указал на очки, под которыми я расчесывала потную кожу. – Клянусь, никому не скажу, какого цвета у тебя глаза.

Я перестала чесаться и посмотрела на него:

– И какого же цвета у меня глаза, Хуго?

Бородач растянулся в обольстительной улыбке и подмигнул:

– Я уверен, что зеленые. К твоим волосам очень подойдет. Я угадал? Они зеленые?

Я расслабилась и сказала, что он угадал.

– Как цвет изумрудов или травы по весне? – не унимался «соблазнитель».

– Как цвет дохлой жабы.

Хуго басисто рассмеялся, схватившись за живот. Его деревянная кружка шлепнулась на пол, расплескав эль по нижним сковородкам.

Я искренне улыбнулась. Этот мужик мне нравился. Простой и довольно смелый. Душой не кривил. Славный бородач и шикарный повар.

– Ты мне нравишься, девочка! – он будто прочитал мои мысли. – Оставайся на ночь. Дам тебе лучшую комнату. В счет этого золотого.

– Благодарю, Хуго! Но давай лучше в счет этого золотого исключим твои обольстительные шуточки?

Он поднял руки:

– Сдаюсь и каюсь! Не могу удержаться, когда вижу молодую красавицу. Привычки не пропьешь.

– А ты постарайся. – я кивнула на эль. – И вернемся к тому, где закончили.

– Спрашивай, девочка! Я весь внимание. – Хуго налил себе новую кружку, обошел стойку и сел на соседний стул.

Ходить вокруг да около уже не было смысла. Солнце садилось. Мне пора выдвигаться в путь.

– Недалеко отсюда есть домик. В нем живет Вейж. Ты знаешь его?

– Знаю, конечно. Вейжа и Ясналию знаю.

– Между их домом и деревней есть утес, а на утесе пещера. В ней кто-то жил. Ты знаешь, кто это был, Хуго?

Хуго удивленно помотал бородой.

– Я и о пещере впервые слышу.

Не густо сведений.

– Когда к вам в последний раз приходил Кнарк?

Всего лишь одно слово из пяти букв заставило брутального мужика побелеть и, кажется, еще больше поседеть на глазах. Вся кровь отлила от его лица, а зубы непроизвольно клацнули друг об друга.

Сглотнув необъятный ком, Хуго тихо ответил:

– Три недели назад.

– Как Кнарк выглядел?

Глаза Хуго расширились еще больше. Зрачки чуть ли не вылезли за границу карего цвета.

– Э… Он выглядел…

Хуго сказал «он». Кнарк был мужчиной, а значит, не я собирала тут дань три недели назад.

– Спасибо, Хуго! Теперь мне пора.

Ничего не поняв, напуганный бородач наблюдал, как я накинула плащ, подхватила седло и направилась к выходу.

– Последний вопрос. – у двери обернулась я. – Кто продаст мне лошадь?

Ему до сих пор было сложно связывать слова, поэтому Хуго просто указал пальцем в правую сторону и еле выдавил:

– Предпоследний дом. Старик Тургас.

И услышав это имя, я вышла из Трактира.

Начиналась пурга. Снежинки закручивались в маленькие вихри, а те затягивались в приличную метель. Значит, скоро потеплеет, и мой будущий конь не замерзнет насмерть.

Старик Тургас оказался ворчливым скупердяем. Пока я молча доставала золотой из мешочка, он раз двадцать сказал, что никакую лошадь мне не продаст. Разок обозвал оборванкой – не знаю, по каким отличиям я походила на оборванку – и трижды угрожал прирезать меня прям в конюшне.

Стоило старикашке узреть блеск золота…

Из деревни Рокша я выехала верхом на лучшей лошади из всех имеющихся. Вороной красавец быстро принял новую хозяйку и послушно следовал моим движениям.

Вместе с лакомствами для лошади, я так же получила солидный кусок вяленой говядины и новую черную накидку с медвежьим мехом. Мне она была без надобности, но старик Тургас разве что свою душу мне не продал за золотой. Пытался впихнуть в мои руки все, что ему попадалось на глаза. В итоге, взяв со старика слово, что прежний плащ он отнесет Ясналии, я согласилась на новый.

Пурга усиливалась. Липкий снег сбивался в юркие ураганы и рассыпался поверх сугробов как пена. Ноги лошади утопали в снегу по голень – мы двигались медленно, но конь не противился дикой дороге.

Солнце село. Лес погрузился во мрак. Но как это может остановить того, кто видит в темноте и настойчиво намерен, как можно скорей, попасть в Таццен?

Это место прозвали Городом Мудрости. Так Вейж рассказал. И в Таццене, в главном его храме Харсток, хранились портреты всех правителей Баата. До Беспросветной войны Харсток был главной защитой горожан. Этот замок имел самостоятельную оборону и мог годами выдерживать осаду врагов. После войны, за ненадобностью замка, в котором нет ни одного рыцаря, его превратили в кладезь самого ценного, что осталось в мире: книг, монументов и других произведений искусства, древних рукописей и портретов всех королей, когда либо правящих Нефритовой империей.

Мне было необходимо взглянуть на один из них. Ведь я как-то связана с человеком, изображенным на нем.

С большим удовольствием стянув очки, я и мой новый спутник скрылись вместе с вьюгой под покровом ночи.

Глава 3

– Ты из Эбиса шоль? – спросила толстая хозяйка таверны под названием «Цветущая Липа».

Стянув намокший от снега капюшон, я кивнула ей и села за единственный свободный стол сбоку от прилавка.

Этот трактир был больше, как и сама деревня. Центральная тропа ответвлялась несколькими дорогами, и вдоль каждой тянулась череда бесконечных крошечных домиков. Много детей бегали и кидались снежками, а в Рокше я не видела ни одного юного лица.

Путь сюда был долгий и почти весь сопровождался снегопадом. Моя одежда не просыхала, конь негодовал, костер горел еле-еле и быстро потухал.

Вяленное мясо осточертело на пятый день, но пришлось довольствоваться им еще столько же – у меня не было лука и стрел, чтобы добыть грызуна или редкую птицу. И последние три дня я питалась лишь снегом и жесткими кедровыми орехами.

Дни были наполнены вьюгами, а ночи – голодными хищниками. Они выли, беспокойно скитались, но ни разу не приблизились ко мне или к лошади. Что-то отталкивало их. И это что-то было запахом Кнарка. Волки и медведи боялись меня больше, чем голодную смерть, но их вой мешал спать. Все эти долгие ночи я лишь прикасалась к поверхности сна, но ни разу не утонула в нем.

Однообразие зимнего леса утомляло. Сосны сменяли кедры, кедры сменяли ели, ели сменяли сосны. Пушистая хвоя разрослась так высоко и густо, что в полдень внутрь леса просачивались лишь жалкие остатки солнечных лучей.

Когда я увидела первые домики, то ощутила прилив искреннего облегчения. Голод, злость и недостаток сна были единственным, что занимало мой разум сейчас. Все разговоры, вопросы будут после. А сейчас лучше, чтоб никто мной не интересовался. Вся мощная энергия во мне требовала подпитки, отдыха и тишины. Кнарк был силен и вынослив, да, но нервы, кажется, теперь у меня были человеческие.

Рок судьбы: таверна была доверху набита посетителями. Войдя в нее, я едва удержалась от разочарованного вздоха и попыталась дать себе обещание, что каждый гость трактира сегодня вернется домой.

Все взоры обратились ко мне, когда медвежий плащ переместился на отдельный стул. Можно было оставить его поверх доспехов и оружия, но будь я проклята: накидка насквозь промокла, а местами заледенела. Ей необходимо просохнуть. Отвратительный запах мокрой шерсти уже въелся мне в ноздри.

– Шо будешь? – сбоку раздался скрипучий голос толстой хозяйки, фартук которой был грязнее, чем пузо свиньи.

– Что есть?

– А плата имеется?

Я подняла взгляд и пожалела, что темные бериллы скрывают глаза Кнарка. Вот была бы потеха.

– Имеется. – сухо ответила я.

Толстуха подбоченилась, обведя меня крысиными глазками, и брякнула:

– Хорошо бы узреть, чем платить шоль будешь.

На ее последнем слове кожаный мешочек со звоном упал на стол. Не стоит показывать им золото, пусть гадают, что там за металл. Хотя если сегодня кто-то захочет стать вором, я не стану препятствовать. К слову, я буду только рада, но крошечный просвет разума подсказывал, что ближе к цели я от этого не стану, а вот молва обо мне разойдется далеко.

Разочаровавшись несбывшимися мечтами, я еще раз вежливо уточнила, чем эта женщина может меня накормить.

– Народу вижь скока? – хвастливо повернулась толстуха. – Остался только тушенный фенхель с имбирем.

– Мяса нет?

– Никакого мяса! Ты шо?!

– Давай что есть. – раздраженно согласилась я. – Двойную порцию. И кружку эля сразу.

Толстуха что-то невнятно промямлила и удалилась в свои чертоги.

Откинув голову, я закрыла глаза и не обращала внимания на шепотки и хихиканья. Они не пробуждали никаких эмоций. Муха не надоедает, если перестаешь ее замечать. Я сосредоточилась лишь на потрескивании горящих дров в огромном камине. Он успокаивал.

Я не устала, не замерзла, не вымоталась. Если на это злачное место обрушатся горы, я выберусь живой. Сила Кнарка питала меня, но какая-то человеческая частичка (если она была во мне) скреблась о внутренности и просила беречь ее. Поэтому, решила я, сегодня сниму комнату и посплю на кровати. Да, и конь будет счастлив. Сейчас он стоял, привязанный в конюшне у таверны, и жевал сено. Сушеные яблоки, подаренные стариком Тургасом, кончились два дня назад, и первым делом по прибытию я нашла теплый хлев и велела конюху позаботиться о хвостатом друге.

На стол приземлилась высокая кружка с душистым элем, и я разом выпила половину. Удовлетворение растеклось по телу вместе с кровью.

– Вот твой фенхель. – на столе оказалась тарелка, а перед ним засаленная хозяйка.

На вкус это было как сладкий укроп. Горечь имбиря перебивала его, но менее отвратительным блюдо не стало.

Но Кнарк непривередлив – я опустошила двойную порцию непонятного сорняка и с удовольствием влила следом остатки эля.

– Шо-нить еще? – толстуха выросла передо мной, как только пустая кружка опустилась на стол. Боялась, что я убегу без оплаты.

– Да. Ты сдаешь комнаты?

– А как же! Комнаты есть!

– Тогда сегодня я переночую здесь. А к завтрашнему полудню ты достанешь мне солонину, вяленое мясо, сухари, сушеные яблоки, бурдюк, наполненный элем, и еще добротный лук со стрелами.

– Ты ж… Где ж я эта достану? – возмутилась толстуха.

Я подняла один золотой:

– Уж где-нибудь достанешь.

Крысиные глазки засветились, заозирались, и пухлая грязная рука тут же выхватила золотую монетку и сунула ее куда-то в мясистые груди.

– Канешно, миледи! Все достану! И комнатушку та приготовлю сие мгновенье! Самую лучшую! С окном даже! И конюшонку скажу, шоб за лошадкой вашей получше та приглядывал! И еще сейчас вам пирог с маринованной брусникой притащу! Он знать какой вкусный?! Только испекла!

– Тащи свой пирог. – кивнула я. – И еще кружку эля.

Тучная хозяйка, едва не снеся задний столик и взбудоражив гостей, прошмыгнула на кухню с такой ловкостью, будто весила меньше ребенка.

– Вот же ш он! – заворковала она, вернувшись, и грациозно опустила передо мной деревянную тарелку с большим куском ароматного пирога и полную кружку эля. – Миледи желает еще шо-нить?

– Да. – я отломила кусочек пирога, с которого сочился алый брусничный сок. – К тебе никакой путник не заходил недавно? С большим мешком?

Толстуха вскинула руками, мол очевидно же:

– Канешно ш, миледи! Дня три назад ведь!

Не донеся пирог до рта, я остановилась и внимательно посмотрела на толстуху.

– А куда он дальше направился, не знаешь?

– Почему он? – удивилась хозяйка. – Это она. Старуха пришла с большущим мешком.

Надежды развеялись. Старуха с большим мешком… Это точно не тот, кого я ищу. Старуха не могла одолеть меня. Но может она жила в той пещере и видела, что произошло на утесе. Если вообще это она жила в пещере. Людей с мешками нынче как грязи.

– И куда эта старуха пошла, ты не знаешь? – перефразировала я.

– А куда пошла? – нахмурилась толстуха. – Никуда не пошла. Вон сидит же, миледи. У камина.

Кусочек пирога так и завис в воздухе, когда моя голова повернулась в сторону камина.

Большой очаг из камня занимал половину стены. Слева стояли столики, занятые гостями. Справа от камина стоял лишь один стол, в самом углу, с одним лишь стулом. И на нем сидела старая женщина.

Сидела она с невыносимо прямой спиной, а руки были женственно сложены на столе. На пустом столе. Она ничего не ела, не пила. Волосы старухи были ниже колена – белые, как молоко, и прямые, как клинок меча. Они даже седыми не казались, а скорее, лишенными всякого цвета. Одета она была в… непонятно, что это. Похоже на старую мантию священнослужителя, которую перешивали, по меньшей мере, сотню раз. Никакого мешка рядом не было.

Старуха смотрела на меня. Так пристально, не моргая. Блики огня от камина светились в ее глазах цвета мутного серебра. Или скорее, железа. Да, цвет темного, закаленного огнем железа, из которого куют доспехи и мечи.

Я поднялась, взяла тарелку с пирогом, свой стул и направилась к старой женщине. Сев напротив нее, я поставила между нами тарелку.

– Принеси мой эль, – сказала я толстухе, которая следовала за мной по пятам. – И старой леди тоже. За мой счет.

– Сиё мгновенье, миледи! – послышалось уже из кухни.

Я ничего не говорила и изучала морщинистое сухое лицо. Старуха тоже молчала и разглядывала мое. Мне даже показалось, что она видит сквозь берилловые очки – закончив исследовать меня, она застопорила взгляд именно на них.

– Пирог? – предложила я и подвинула к ней тарелку.

Старуха, не сводя с меня глаз, взяла отломленный кусок двумя пальцами и аккуратно положила в рот. Она и правда была благородного происхождения. Простолюдины так не едят.

– Как тебя зовут? – спросила я, дождавшись пока женщина прожует.

– Бетисса. А тебя?

– Ясналия.

Старая женщина почтительно наклонила голову:

– Благодарю тебя за пирог, Ясналия. У меня кончились все деньги, когда я заплатила за комнату.

– Тогда не стесняйся и доедай весь.

На стол опустились две кружки эля и тень хозяйки.

– Шо-нить еще, миледи?

– Нет, бо…

– А ты не угостишь меня еще одним кусочком пирога, дитя? – старуха перебила меня и улыбнулась на удивление белоснежными ровными зубами.

Я пристально посмотрела на нее и спустя целое мгновенье повернулась к толстухе:

– Еще кусок пирога.

– Сечас будет, миледи!

Бетисса осторожно отламывала по кусочку и медленно попивала эль маленькими глотками. Ела она не спеша, будто и не была голодная… сколько там хозяйка сказала дней? Три? Три дня, если верить Бетиссе, она ничего здесь не ела, раз отдала все деньги за комнату. У нее была своя еда? Может поэтому мешка с ней нет? В нем была еда, и она кончилась?

– Мы раньше не встречались? – я нарушила тишину.

– А что, тебе кажется, что встречались? – вопросом ответила она и как-то странно улыбнулась.

– Да, мне так кажется. – соврала я. Как бы я ни пыталась вспомнить, в моих мыслях мелькали десятки незнакомых лиц, но ее среди них не было.

– Я так не думаю. – сухо ответила старуха и принялась за второй кусок.

– Память иногда подводит пожилых людей. – сказала я. – Вдруг ты меня просто не помнишь?

– Я бы непременно запомнила твои глаза, – она указала на меня, а я напряглась. – Точнее эти приборы на твоем лице. – тут же исправила она. – Как это называется? Очи, вроде? И память, Ясналия, подводит не только пожилых, да? Мы-то с тобой об этом знаем. – добавила она, улыбнулась и сделала глоток.

– С чего ты решила, что меня память подводит? – подловила ее я.

– А кто сказал, что я про тебя? – тут же парировала она.

– Ты сказала, что мы-то с тобой об этом знаем.

– Ну, ты же спросила, не знакомы ли мы, а значит, точно не помнишь, верно? Ты сомневаешься. А сомнения возникают тогда, когда либо слишком много знаешь, либо слишком мало помнишь.

Она игралась со мной.

– Стало быть, ты никогда не сомневаешься? – заметила я.

Бетисса подумала с мгновенье и покачала головой. Белые волосы заструились, словно морские волны, гипнотизируя плавным шелестом.

– Скажи, мудрая женщина, – я наклонилась вперед, тщательно следя за ее реакцией. – Не страшно ли тебе было жить одной в потаённой пещере на утесе?

Ходить вокруг уже не нужно. Она точно меня знала. И она умная. Слишком. Умнее меня. Бетисса лавировала словами так же ловко, как шут жонглировал яблоками. Она недвусмысленно намекнула на мои глаза и память. Просто потом так же ловко выбралась из своих ответов, играя смыслами.

– Не особо. – легко ответила старуха.

Я удивилась, но виду не подала. Бетисса даже не моргнула и никак не выразила негодования, которое обычно возникает у людей, если ты знаешь о них чуть больше, чем они думают.

– Так значит, ты видела меня? На утесе?

– Не видела. – смело соврала она.

– И моего противника ты видела? – не обращая внимания на ее лживый ответ, наседала я.

– Не видела.

– Ты врешь, старуха. – в лоб сказала я и улыбнулась.

Она тоже улыбнулась. Зловеще. И громко произнесла:

– А ты Кнарк! Все мы не без греха…

Как только она произнесла это слово, наступила дикая тишина. В ушах от нее зазвенело. Я сидела ко всем спиной и видела лишь довольное лицо Бетиссы, которая спокойно попивала свой эль. Но я точно знала, что все взоры сейчас прикованы ко мне.

Ни шепотков, ни стука посуды, ни скрипящих стульев. Все замерли, услышав одно слово. Даже поленья перестали трещать в камине. Языки пламени словно застыли, не решаясь колыхаться дальше.

Я медленно повернула голову и посмотрела на испуганных до ужаса посетителей. Они примерзли к стульям, боясь шевельнуться. Если я сейчас скажу «Бу!», все люди ринутся на выход, вопя, толкаясь и сшибая друг друга. Все смотрели на мои очки, гадая, черные под ними глаза или нет.

– Друзья мои, – как можно спокойнее произнесла я, но мужик передо мной едва не потерял сознание. – Я прошу прощения за злую шутку моей бабушки. Она обозвала меня так, потому что терпеть не может мои очки из Эбиса. Верно, бабуль?

Я повернулась к ней, уверенная, что Бетисса поймет, что нужно сказать, иначе, пока все гости будут разбегаться в панике, я прямо здесь перережу ей глотку. Она же умная, а значит…

Старухи не было. Стул пуст. Но она никак не могла пройти мимо меня незамеченной. Я, стол и камин закрывали ей любой проход.

Оглянувшись по сторонам, я осмотрела каждое лицо в этой таверне. Бетисса испарилась, будто ее здесь и не было.

Но больше всего меня ошеломило другое.

Звуки вернулись. Голоса, смех, шепотки, громкие тосты, стук кружек и скрип половиц. Люди продолжали сидеть и пить, как ни в чем не бывало. На меня никто не смотрел, кроме мужика, едва не потерявшего сознание мгновением раньше. Но и он не глядел с ужасом – он подмигнул мне и облизал губы.

Я в упор уставилась на этого смельчака.

– Куда делась старуха, которая только что сидела тут? – выдавила я и указала на пустой стул.

Мужик не ожидал никаких вопросов, ни о каких старухах. Он выпучил глазки, поражаясь, как же его обольстительные чары не сработали, и ответил потерянным голосом:

– Какая старуха? Тут же никого не было!

Я чувствовала, как внутри вскипает ярость. Бетисса обманула меня и чем-то одурманила всех людей в таверне. Чем?

Я обшарила все вокруг ее стола, под ним, у камина, в камине, и даже под соседние столики заглянула, вызвав волну новых соблазнений. Не найдя ничего, я вышла на улицу и оглядела всю таверну со всех сторон. В конюшню заглянула и все ближайшие дома обошла. Ничего и никого. Будто все люди исчезли вместе с Бетиссой. Лишь заснеженные домики, в которых мелькали загорающиеся свечи. Вечер наступал, деревня готовилась к ночи.

Вернувшись в трактир и найдя толстую хозяйку, я схватила ее за пухлую руку и развернула к себе.

– Какую комнату она сняла? – закипая гневом, спросила я.

– Кто? – напугалась женщина.

– Старуха. С мешком. Которую ты показала…

– Миледи, – крысиные глазки тревожно забегали. – Я вам же никаких старух не показывала, вы шо? Вы верно спутали чего?

От ярости я едва не раздавила ее руку вместе с костями, но вовремя отпустила, прошипев:

– Ведьма!

– Кто? Я?

– Да, не ты! – я сделала глубокий вдох и спросила. – Моя комната? Она готова?

– Канешно, миледи! Вон туда по лесенке и на самый верх. Там одна комната. Лучшая самая!

– Не забудь все приготовить, что сказала, завтра к полудню. – напоследок сказала я и направилась к лестнице.

–  Будет все, как сказали, миледи! Все будет! Все достану! – прилетело мне в спину, когда я, кипящая от злости, уже поднималась по скрипучим ступеням.

Глава 4

Сон был крепкий, но наполнен жуткими кошмарами.

Люди… разные люди, мелькали в тумане, то выходя вперед и что-то говоря мне, то растворяясь в белой мгле.

Я их не слышала и не могла остановить. Когда я пыталась схватить одного, второго, моя рука проходила сквозь их плоть, как сквозь пар.

Я не помнила их имен. Не помнила, кто они мне, но во сне будто знала каждого.

Потом туман рассеялся, и я оказалась в ветхом доме. В ушах стоял визг женщины… матери. Она держала свою окровавленную дочь на руках и истошно вопила, моля, чтобы к ребенку вернулась жизнь.

Моргнув, я уже шла по дремучем лесу. В моей руке что-то было. Опустила взгляд и увидела на ладони плетеную веревку. На ее другом конце привязан человек: мужчина, с разбитым лицом и, кажется, переломанными ребрами. Он не поднимал головы и послушно брел туда, куда тянула его линь из толстой пеньки.

Не успела я выпустить веревку, как уже сидела на выступе высокой башни. Подо мной простирался целый город. Люди спешили по своим делам или медленно ковыляли от безысходности. Дети бегали, играли в войнушку. Повозки с торговцами проезжали по улочкам. Они выкрикивали что-то, завлекая покупателей. А я сидела на башне, прямо над большим окном, и внимательно слушала то, что из него доносилось. Запоминала. Мне было необходимо знать то, что знали они. Или не мне? Но кому-то это нужно знать.

Снова моргнула и снова иду. В этот раз не по лесу. По страшным руинам, которые еще вчера были деревней. Теперь это лишь груды пепла и непродыхаемой пыли. Изредка видела не до конца сгоревшие брусья. Где-то сохранились каменные печи. И везде, абсолютно в каждой груде золы можно различить останки обгоревших трупов: мужчин, женщин и детей.

Эти сны казались настолько реальными, что я проснулась с клинком в руке, но в захудалой комнате (которую толстуха нарекла лучшей) никого не было, кроме меня, кровати и полчища огромных тараканов.

Первым делом, я стряхнула их со своих доспехов. Во-вторых, из своих волос. Таракашки недовольно разбежались по щелям.

Подо мной была гостиничная конюшня – я видела ее из маленького окна, как и конюха. Он сидел у ворот, чистил яблоко кривым ножом и приговаривал что-то ласковое лошадям, которые беспокойно топтались в хлеве.

Никакого снега, падающего с неба; никакого ветра. Лишь зима во всей своей красе: холодная, спокойная и терпеливая.

Довольные жители расхаживали туда-сюда, здоровались друг с другом, улыбались. Их жизнь настолько проста, настолько… понятна, что меня пробрала зависть. Свидетели мне все мертвые и живые боги, я бы хотела быть обычным человеком с обычными глазами, пусть даже самого отвратительного цвета.

Отвернувшись от окна, я начала собираться.

Направляясь сюда, я на самом деле не верила, что обнаружу человека с мешком. Я просто решила, что буду спрашивать о нем в каждой деревне на пути в Таццен, Город Мудрости.

Теперь я знала, как человек с мешком выглядит, но искать его бессмысленно. Старуха – ведьма, и довольно одаренная. Ведьм и так сложно обнаружить, а эта еще и знает, что ее ищут.

Нет, в ближайшее время мне ее не видать, поэтому нет нужды оставаться тут. Буду следовать плану и дойду до храма Харсток в Таццене. А после – когда Бетисса подумает, что я о ней забыла – я случайно окажусь за ее прямой спиной. Пусть прячется, где пожелает. Я все равно найду ее.

И хорошо бы помыться в следующем поселении. Встряхнув нижнюю рубаху, я поняла, что сильно воняю. Не смертельно, но и обзавестись кучкой кожных вшей не хотелось бы. А с волос уже можно выжимать жир прямо на сковородку и смело жарить омлет.

Если не дойду до деревни в ближайшие два дня, решила я, то искупаюсь в снегу. Без мыльнянки, но сойдет.

Я надела верхнюю рубашку, которой тоже пора стираться, застегнула наплечники и наручи, затянула портупею и вставила клинки с мечом в ножны.

Плащ с медвежьим мехом высох, но мерзкий запах сохранился, хоть и не такой явный. Если пойдет снег, то замотаю и спрячу его. Медвежья накидка в лесу мне лишь для красоты: я не замерзну без нее. А перед поселком надену снова, дабы скрыть доспехи и оружие от любопытных зевак.

Выходя из «лучшей» комнатушки, я надела берилловые очки и спустилась вниз к прилавку, за которым уже хозяйничала толстуха.

– Приготовила? – спросила я.

Хозяйка, стоявшая ко мне спиной, взвизгнула от испуга и злобно повернулась, но узрев, кто стоит, на пухлом розовощеком лице тут же растянулась боготворящая улыбка.

– Миледи! – пропела она. – Уж выспались шо ли? Только ж недавно петухи погорланили…

– Мне пора. Ты приготовила все, что я просила?

– Канешно, миледи! – песня продолжалась, пока хозяйка доставала мне еду, бурдюк и лук со стрелами из-под стойки. – Я эта, еще пирога вам брусничного завернула, который вчера пекла.

– Спасибо. – напоследок сказала я, взяла все добро и направилась к выходу.

– Эта вам спасибо, миледи! Большое спасибо! А вы эта, все узнали-то вчера, шо хотели? – донеслось мне в спину, когда я одной ногой была на заснеженном пороге.

– В смысле? – не оборачиваясь, спросила я.

– Ну, эта! – выкрикнула хозяйка. – Когда со старой леди говорили?

Я медленно повернулась обратно, вернула ногу в трактир и сосредоточилась на крысиных глазках.

– Ты помнишь старуху у камина? – осторожно спросила я.

Толстуха вжала подбородок в шею и судорожно затрясла им:

– Канешно ш, помню, миледи! Я ш не такая старая, как эта, ваша! – захихикала она. – Бабка-то чей, совсем не помнит ничё. А большая Ролла-то все помнит, все зна…

– Куда она ушла во время нашего разговора? – перебила я.

– А куда ушла? – не поняла большая Ролла.

– Когда мы с ней говорили, она пропала. Ты видела, как это произошло?

– Куда пропала? – закудахтала толстуха, тряся щеками. – Я ш эта… Как бы… Она ш… Вы, миледи…

Пока она мямлила, я уже вернулась к прилавку, положила свои вещи на стул и безмятежно улыбнулась:

– Ролла… Не будешь ли ты так любезна, – тут толстуха зарделась от смущения. – Расскажи мне, все, что ты видела вчера. По порядку. В точности, как было. Ничего не упускай.

Большая Ролла закивала и заволновалась от такой поистине серьезной просьбы.

– Итак, – по слогам произносила я. – Когда ты принесла мне брусничный пирог, после этого… Что случилось после этого?

Ролла не успела скрыть из глаз мысль, а не больная ли я на голову.

– Ролла? Рассказывай. По порядку. – холодно повторила я.

Хозяйка сглотнула, отошла на пол шага и заговорила:

– Я принесла пирог вам, миледи.

– Так.

– Потом вы ш спросили, не приходил ли кто с мешком.

– Дальше.

– Я вам на старуху указала. У камина.

После каждого предложения она зачем-то затыкалась и ждала одобрения. Я кивнула.

– Вы ш потом к ней пошли, к старухе этой. И потом попросили принести эль. И вам, и ей.

– Что было дальше, Ролла?

– Ну, я все ш принесла вам, миледи, как просили. А потом еще пирог принесла этой старой грымзе.

– Дальше давай.

– Потом я ушла прятать золотко, которое вы так великодушно подарили большой Ролле.

– А когда вернулась, то…

– То вы там и сидели, где сидели. Молча, миледи. И смотрели на старуху.

– Смотрела на старуху? – нахмурилась я. – Она все это время оставалась на месте?

– Ну, да! А куда ш ей деваться-то?! Дряхлая чей. Не улизнула бы из-под носа большой Роллы.

Мои черные глаза едва не вылезли за пределы берилловых стекол. Знаю, что следующий вопрос будет полнейшим бредом, но обязана спросить:

– Ролла, я уточню на всякий случай… Сейчас ты эту старуху нигде не видишь? Тут, в трактире?

Крысиные глазки в ужасе, не двигая лицом, осмотрели пустую таверну, и Ролла помотала головой. Да, теперь она точно считала меня сумасшедшей.

– Ладно, Ролла. Что потом было? Я молча смотрела на старуху, а дальше?

– Вы шо-то сказали всем, миледи, но я не слышала! Да, и никто бы не расслышал! Такой ш гул стоял, мамочки мои! Гостяки-то вчера буйные попались. Услышишь тут, как же ш?!

Я стиснула зубы до скрипа и сделала глубокий и успокаивающий – насколько возможно – выдох.

– Дальше.

– Ну, так эта… Вы потом шо-то пошарили повсюду и побежали куда-то, но там-то я уш не знаю, шо делали, куда бегали. Я тут оставалась. Большая Ролла всегда в своей таверне, миледи!

Я коротко кивнула и спросила:

– Старуха все это время сидела у камина?

– Ага. Весь пирог-то умяла и свой эль допила. Ваш-то не тронула. Я пристально ш наблюдала! Думаю, ага, если сечас за вашу кружку-то возьмется, старая карга, то я ей быстро половником по голове надаю! Я ш следила, пока вы не вернулись с мороза.

Кожа под очками жутко зудила, и я уже чувствовала себя изможденной от слишком густой неразберихи.

– Ну, а потом-то, – теперь Роллу было не заткнуть. – Вы потом эта, спросили, в какой комнате старая поселилась-то.

– Да, и ты мне сказала, что не знаешь никаких старух.

Ролла покраснела от возмущения, едва не уронив все кружки, что намыла.

– Вы шо, миледи, вы шо??? Я ш вам сказала! Про эту, шо она в самой нижней комнате под лестницей.

Ролла еще не договорила, когда я уже направлялась к лестнице. Толкнув обшарпанную дверь, я очутилась в крошечной комнате без окон и кровати. Лишь тонкая грубая подстилка лежала у стены. Больше ничего. Никаких вещей. Старуха покинула эту таверну раньше меня.

– Когда она ушла? – взорвалась я.

– Ночью, наверно. На рассвете ее уже не было.

Мои кулаки, обрушившиеся на стойку, напугали Роллу так сильно, что она завизжала и чуть не бросилась наутек. Прилавок раскололся под моими руками так сильно, что в трещины можно было вставить по вилке, и они бы провалились.

Мне полегчало, а вот за стойку было немного стыдно. Даже мне.

– Извини, Ролла. – искренне сказала я, остывая.

– Ничё страшного! – трясясь от страха, пропищала Ролла.

Я мельком глянула на нее и потом на тот стол, за которым все это время сидела Бетисса и наблюдала, как я бегаю туда-сюда в ее поисках, как идиотка.

Она не людей одурманила, а только меня. Как она это сделала? Она же не внушала свою нечестивую магию через мысли? Или через прикосновения? Она не трогала меня, ни разу не прикоснулась.

Кулак снова сжался, хрустнув суставами, когда я поняла.

– Ролла? – снова повернулась я.

– Шо? – тревожно отпрянула толстуха.

– Последний вопрос, и я уйду. Обещаю.

Хозяйка коротко и быстро кивнула.

– Тот эль, что остался в моей кружке вчера? Ты вылила его обратно в общую бочку?

– Нет, миледи! – загоготала она. – Я ш хотела перелить, когда убиралась со стола… Вы ш почти полную оставили! Но там эль сбродился… В жизни так быстро-то эта не случалось! А тут на те! Я ш когда кружку взяла, эль уш свернулся сгустками … Я ш его и вылила в помои, шоб кого не стравить!

Медленно выдохнув, я кивнула:

– И думаю, я угадаю, если скажу, что когда поворачивалась к тебе, чтобы попросить второй кусок пирога, старуха дотронулась до моей кружки, верно, Ролла?

Толстуха нахмурилась, кажется, понимая, к чему я клоню, и тихо сказала:

– Она ничё не подсыпала, миледи! Я б тотчас сказала вам, клянусь же! Старуха просто коснулась кружки вашей одним пальцем и эта, сразу взяла свою. А то я б вам сказала! И сама бы ей космы-то седые повыдёргивала! Травить моих людей-то в моей таверне!

– Спасибо, Ролла. – сквозь гнев, улыбнулась я. – За все.

Ролла трусливо улыбнулась в ответ и выдохнула от облегчения, когда я и мои вещи покинули таверну.

И когда я проезжала на своем коне мимо окон, заметила, как толстая хозяйка внимательно провожает меня взглядом. Следит, точно ли я уехала.

Да, большая Ролла, я уехала, но, скорее всего, еще вернусь.

Спустя два дня, голая я сидела посреди бескрайнего леса и натиралась ледяным снегом. Нижнюю рубаху я тоже извозила в снегу и подвесила на прутьях у костра, чтоб хоть немного обсохла.

С волос капала талая вода. Они не стали чистыми, но хотя бы посвежели. Как и я. Пушистый снег вычистил из моей башки всю дурь, а ее за эти два дня там скопилось с излишком.

Бетисса не покидала мои мысли. Я думала о ней днем и ночью. Уже без приливов гнева, а даже с любопытством.

Она меня знала. Знала хорошо и была готова к нашей встрече. Эта мысль посетила меня еще в таверне, но только спустя сутки в одиноком пути я начала подозревать, что возможно, это не я искала ее, а она выслеживала меня.

Я начала чаще оборачиваться, чаще останавливаться. Иногда возвращалась на пол лиги назад, чтобы проверить, нет ли чужих следов, но тщетно: за мной никто не шел, как и рядом, или впереди меня. Дрянная старуха довела меня до паранойи, и обе ночи мне снились одни и те же сны, будто я сплю, а проклятая Бетисса нависает сверху и бормочет свои заклятья.

Я не боялась ее. Хотя, может, зря? Может, и зря не боялась, но Кнарк не знал страха. Ее присутствие в моей голове крайне нервировало, но суеверным ужасом не терзало.

Вспоминая вечер в таверне, я никак не могла понять, как позволила так легко себя одурачить. Сначала не заметила, как она, тронув мою кружку, заколдовала ее какими-то чарами. Потом так просто поддалась на обман, прекрасно понимая, что старуха никуда не могла деться.

И все же… Ни один инстинкт Кнарка не сработал. Я не видела ее, не чувствовала и не додумалась, что дурман мог быть лишь на мне. Пока я спала в верхней комнате, Бетисса еще долгое время находилась прям подо мной. Все ответы, что я жажду, были в узкой каморке под лестницей.

Ничего, ведьма, я уверена, мы еще встретимся, и очень скоро. Ты можешь быть самой могущественной колдуньей во всем мире – это тебя не спасет. В следующий раз я буду готова. В следующий раз ты не проведешь меня. Ты расскажешь мне, с кем ты была на утесе. Кем был тот, кто сразил Кнарка. А в том, что Бетисса была с ним заодно, я точно уверена.

Пока я «мылась» в снегу, конь крайне подозрительно взирал на меня. Должно быть, он, как и большая Ролла, считает меня сумасшедшей.

– У меня и самой такая мысль мелькала. – сказала я лошади и протянула горсть сухих яблок.

Шершавый рот слизал угощение с ладони и благодарно фыркнул. Ты, хозяйка, мол можешь купаться в снегу, сколько душе угодно, но яблоками угощать не забывай.

Я улыбнулась вороному. У него была дерзкая, но благородная душа.

Снег очистил не только тело, рассеченное шрамами, но и не менее рассеченную душу.

Душа… Интересно, она у меня есть? Скорее всего, нет. Душа предполагала милосердие, но ничего подобного я к старухе не ощущала. Как и ко всему миру, ставшему мне возмутительно чужим.

Я прибыла в незнакомый город спустя еще три дня, но по изменению климата поняла, что нахожусь уже близко к границе Тарты. Ветреные холода сменились на сухую прохладу с частыми проталинами, а когда я выходила из города, снега в лесу уже и вовсе не было. Хвойный лес потихоньку превращался в голый, но лиственный.

Если в Кейлин-Горда всегда теплое лето, а в Юшене – зима, то в Тарте – вечная весна. Лишь месяц в году здесь бывает жарко, но все же не так, как в Эбисе с его ослепляющим солнцем и невыносимым зноем.

В минувшем городе я сняла просторную комнату с деревянной ванной, которую слуги доверху наполнили подогретой водой с жасминовой солью. От меня еще долго веяло цветочным ароматом после купания.

За один золотой в городе я получила все удобства, ужин, завтрак, новый паек в дорогу, лакомства для коня, легкий хлопковый плащ с большим капюшоном, небольшую карту Баата и кучу благодарностей.

Все простолюдины кланялись и называли меня «миледи», стоило им приметить блеск золота. В кожаном мешочке, между тем, осталось четыре монеты.

Ни в одном из девяти трактиров, хозяева не видели старуху с длинными белыми волосами, поэтому, покидая город, я решила, что мы с ней движемся по разным тропам.

Отсюда до Таццена – примерно неделя. Город Мудрости находился на самой границе Кейлин-Горда, и чем ближе к нему, тем чаще на пути встречались деревеньки. В холодных регионах, поселения – редкость, а вот ближе к столичному краю – их пруд пруди. Глаза Кнарка теперь всегда были скрыты под очками. Даже на лесных тропах я их не снимала: слишком много путников и повозок с торговцами.

В одной проходящей деревушке не нашлось ни трактира, ни свободных комнат, и я ночевала в лесу, который уже больше был похож на летний, чем весенний.

Там, на рассвете, на меня напали разбойники. Их было восемь, все – отпетые и кровожадные. Я услышала их еще за десять ярдов, когда под ногой одного хрустнула ветка.

Бежали они быстрее, чем перепуганные кролики, когда я сняла очки. Один обронил мешочек с украденными кольцами и браслетами. Среди них не было особо ценных, но для оплаты мелких нужд сгодится.

Привязав второй мешочек к поясу, мы с моим верным вороным не спеша отправились дальше. Конь ржал всю дорогу до новой деревни, будто потешаясь над улепётывающими бандитами. Он на редкость остался невозмутим, когда тоже услышал крадущиеся шаги. Лишь сонно взглянул на меня, мол ты, хозяюшка, будешь как-то решать проблему или нет.

В каждом поселении я спрашивала про Бетиссу. Такую никто не знал и не видел.

Деревянные постройки сменились каменными. Низкие здания выросли в несколько этажей. Куда ни плюнь, попадешь или в таверну, или в храм, или в роскошное поместье какого-нибудь местного барона.

Трактиров здесь было как снега в Юшене. Торговцев на центральной площади – еще больше. Скрипучие повозки гоняли туда-суда, постоянно били медные колокола, люди что-то кричали, ругались. Низкосортные распутницы завлекали клиентов в темные переулки. Мужчины, женщины – не важно. Меня трижды пытались соблазнить упругими формами, пока я искала приличную таверну.

Разнообразие запахов заставляло то скривиться от отвращения, то жадно вбирать в себя носом. Здесь пахло всем: от свежей выпечки, жареного мяса и цветочного парфюма до ядовитого табака, вареных свиных ушей и людских испражнений, выливаемых в сточные канавы.

Город Мудрости… Такое название ему дал тот, у кого прекрасное чувство юмора.

Одно преимущество все же у него было. На меня никто не смотрел. Мои очки никого не интересовали. Чем ближе к Таццену, тем реже я слышала вопросы про Эбис, а в самом городе ходило столько эбиситов в похожих очках, что я почувствовала себя почти нормальной.

Первым делом оплатив тесную комнату и еду теми кольцами, что остались от воров, я пристроила коня и направилась искать Харсток.

Нашла его на другом краю города. Серый замок с высокими башнями, узкими бойницами и полукруглыми балконами возвышался в центре большой огороженной территории. Все вокруг замка было усеяно раскидистыми деревьями и пахучими цветами, но никакой гармонии в этом не было: сам Харсток выглядел совершенно отталкивающе.

Как рассказал Вейж, раньше это место имело репутацию самого охраняемого замка в государстве. После королевского дворца, разумеется, хотя по размерам Харсток ему не уступал. И тот, и другой построил один правитель, и он же сделал их равными по укреплениям и величине. Но все это было в прошлом, и сегодня Харсток был ничуть не надежней, чем любой другой замок послевоенной эпохи.

Здесь жили мудрецы, которые носили бордовые рясы и массивные цепи с ключами. Они поддерживали храм Знаний и своими силами охраняли его. Или пытались охранять. С сочувствием глядя на скромное оружие мудрецов, я направилась к воротам Харстока.

И меня туда не пустили. Даже после демонстрации золотой монеты. Войти в кладезь Знаний можно лишь ее служителям или по письменному позволению короля. Когда мужчина в бордовой рясе, насмехаясь, посоветовал мне наведаться за разрешением в тронный зал Руолана Тинга, я едва не раздавила его шею.

Между Кнарком и человеком была слишком хрупкая грань. Люди быстро взрывались, и с каждым днем я чувствовала, что вбирала в себя все больше человеческого, нежели сама желала. Я могла бы с легкостью проложить себе путь через стынущие трупы, но терпение Кнарка было прочнее, чем у людей, и только поэтому голова служителя Харстока осталась на своем положенном месте.

Я великодушно поблагодарила мудреца и вернулась в свою комнату, чтобы дождаться ночи.

Ботинки бесшумно опустились в цветник, когда я перемахнула через высокую ограду. При мне был лишь меч с кинжалами. Лук и плащ я оставила в таверне, чтобы легче передвигаться.

Темный неприступный Харсток, вместе со своими острыми башнями и лепными балконами, погряз в дремоте ночного Таццена. Все служители, должно быть, спали в скромной караулке у ворот. Если же нет, и в самом храме остался часовой, то ему не повезло. Он уже умер.

Пробежав по мозаичной дорожке, как невидимка, я с кошачьей легкостью запрыгнула на балкон второго этажа. Сначала у меня было сомнение, допрыгну ли, но оно развеялось еще на земле: как только я подумала о прыжке, мышцы подсказали, что допрыгну. Смогла бы я выше? Пока неизвестно.

Массивная дверь тихо скрипнула. Я оказалась в кромешной тьме Харстока и сняла очки.

Передо мной предстал колонный зал с темными силуэтами, рамами, горшками и факелами, висящими вдоль шероховатых стен.

Здесь пахло стариной: историей всей Нефритовой Империи, покрытой тайной и пылью.

Проходя по мраморным коридорам вдоль разномастных картин, я внимательно высматривала те, что с лицами. Читая под ними подписи, я кралась дальше.

Один зал с картинами закончился, начался другой. Теперь я пробиралась между драгоценными вазами и статуями из терракоты и слоновой кости. Люди, лошади, мифические существа, дворцы – все было исполнено в гладком камне и насыщало храм призраками. Они проплывали мимо меня, как лодки по реке. Звали, шептались и провожали слепыми глазами.

Целый кусок многовековой истории был заточен здесь – эпохи скитались от стены к стене и возвышали древние войны со своими эпическими героями. Пережив многие восстания и набеги, Харсток и сам стал легендой. И теперь одна легенда впитала тысячи других. Кажется, я сама постарела, пропустив многоликие столетия через себя.

Переходя из комнаты в комнату, я ощущала, как меняется настроение замка. В одной я чувствовала лишь мучительную смерть, в другой – надежду и спасение. Третий зал дарил живительное тепло, а четвертый напускал мурашки. Все эти вещи обладали беспокойными душами, и не все из них, были чистыми, непорочными. Были и такие, от которых хотелось отойти подальше. Не знаю, как, но я чувствовала эти души своими пальцами, я слышала их беззвучные голоса.

Очутившись в зале двухэтажной библиотеки, я вдохнула древесный запах и тут же зашла за гранитную колонну, прижавшись к ней спиной.

Я была не одна.

Я стояла за колонной, когда мимо нее тихо простучали две пары ног.

Выглянув из-за белого камня, я увидела две мужские спины, утянутые в кожаные портупеи, вроде моей. У каждого был приличный набор кинжалов: от короткого акинака с рубиновой рукоятью до крошечных метательных ножей. Никакого рыцарского оружия. А также никаких факелов, лампад и неудобных ряс. Они, как и я, передвигались в темноте. Не так быстро, конечно, и не так смело, будто видели сквозь мрак: они просто отлично знали Харсток, а значит, были часовыми и патрулировали комнаты. Ради их блага, я бы посоветовала им прозевать следующий обход.

Когда нетвердые шаги стихли во мраке, я вышла из укрытия и посмотрела на бесчисленные книги. Можно порыться в них, но на это уйдет месяц или два. На меня уставилось такое количество потрепанных переплетов, что я не знала подходящего числа. Оставлю эту затею на тот случай, решила я, если не окажется нужного портрета.

После библиотеки я попала в зал с громоздкими свитками и разноязычными письменами. Здесь воняло книжными клещами. Полистав некоторые летописи, я определила их в категорию смертной скуки и двинулась дальше.

Новый зал с бронзовыми статуями; с картинами; снова со статуями. Еще одна монастырская библиотека, приведшая меня в уныние. Еще зал с безрадостными картинами и пергаментными свитками. Комната с музыкальными инструментами. Снова картины, снова книги, снова свитки.

Зал за залом. Этаж за этажом. Я прошла их все от и до. Бесшумно и быстро, каждое мгновенье прислушиваясь к посторонним звукам или часовым. После первой библиотеки тишина ни разу не нарушалась, лишь запахи менялись с каждым шагом.

Последний этаж и последняя надежда. Харсток сужался кверху, поэтому каждый новый этаж был меньше предыдущего. На пятом передо мной раскинулся лишь один длинный зал, увешанный сотней портретов. Кажется, я нашла, что искала, и медленно зашагала вдоль картин, читая подписи по обе стороны зала.

Пройдя все незнакомые имена, я остановилась перед внушительной картиной в позолоченной раме и победно улыбнулась.

С него началась династия Дагганов. Первый портрет с первым правителем – Алакером Дагганом.

Ботинки, не торопясь, ступали по мрамору, и я наклонялась к каждой бронзовой табличке в темноте.

Ботич Дагган с женой и детьми. Кристан Дагган с женой и детьми. Лик Дагган с женой и детьми. Берин Дагган. Агидон Дагган. Юри Дагган. Велиант Дагган.

Сотни имен с одной и той же фамилией рябили перед глазами, пока я не увидела нужное.

Золотая рама, как у всех прочих, но лишь три темных силуэта с еле различимыми чертами в то время, как на всех остальных было изображено минимум четыре человека. У всех представителей Дагганов было несколько детей. У всех, кроме одного – самого последнего.

Сняв масляный факел со стены, с помощью стальных наручей я высекла искру. Огонь вспыхнул, и лица, изображенные на портрете, озарились золотым светом.

С мирной картины, под которой было написано «Гонник Дагган с женой и сыном», на меня смотрели две пары голубых глаз. На темно-каштановой шевелюре короля мерцала широкая корона из белого золота с нефритовой гравировкой, а на его королеве… на Юнсу была тонкая, почти незаметная нежная тиара. Она выделялась на ее темно-русых волнистых волосах словно полумесяц.

Юнсу держала клубочек расшитых одеял, из которых выглядывало лицо спящего младенца, совсем крохотного человечка.

Гонник стоял величественно, как титан, и смотрел с типичными для королей спокойствием и достоинством. Но приглядевшись, я увидела, что рука короля мягко сжимала кусочек детского одеяльца. Должно быть, там как раз оказалась пухлая ножка новорожденного наследника.

Я всматривалась в лица, пытаясь вспомнить их. Думала, что, увидев, пойму, почему я так точно помнила их имена, хотя своего не знала.

Видела ли я королевскую чету при жизни? И почему, все больше рассматривая полотно, понимала, что художник не смог изобразить их, как должно? Отчего-то мне казалось, что глаза короля должны быть более глубокими, томными. И цвет должен быть темнее. А у его жены не хватало смешинки в глазах. Кажется, она всегда улыбалась и редко была такой серьезной, как на картине.

Творец этого шедевра хорошо справился с заказом, но не достаточно. Все дольше изучая портрет, я по какой-то причине это знала, хотя главного так и не поняла…

Я надеялась, что, увидев Гонника и Юнсу, пойму: это я стала их палачом или нет? Послал ли Бадзун-Гра своих Кнарков, чтобы стереть последних Дагганов с лица земли? Я хладнокровно убила новорожденного младенца?

Но сердце молчало. Кнарк не испытывал ни угрызений совести, ни вины, ничего. Беспощадная часть монстра твердо укрепилась во мне и вряд ли когда-то изменится.

Это действительно могла быть я. Если Владыка Мрака приказал, значит, я выследила семью короля и вырезала их сердца, включая крошечное, принадлежащее маленькому принцу.

Пламя пошатнулось, и картина заиграла переливчатым блеском. Я уже хотела отойти, но кое-что заметила. Подошла вплотную и прищурилась, разглядывая Гонника. Что это такое на его коро…

Звон колоколов разорвал воздух. Они гремели так близко, что картины дребезжали. Это колокола из сторожевой башни Харстока. Служители забили тревогу.

Моя голова повернулась к балкону.

– Воры! Воры! – донеслось с земли, и множество огоньков подсветили ночной воздух желтой дымкой.

Затушив факел в горшок, я выглянула вниз и увидела, как все служители с огнями, словно светлячки, устремились прямиком в Харсток.

– О, Боги… – разочарованно вздохнула я и оценила высоту.

Не знаю, как мудрецы поняли, что я здесь, да, это и не важно. Важно то, сломаю я ноги, если спрыгну отсюда, или нет. Я не сомневалась, что выживу, а вот насчет ног не уверена. Не очень хотелось провести сутки в темнице, ожидая, пока кости срастутся.

Бесшумно пробежав в темноте по залу, я мельком глянула на очертания Гонника и перепрыгнула весь пролет лестницы, оказавшись этажом ниже. Здесь, как и на следующем, не было окон и балконов.

Прибежав к первой библиотеке, я сразу нырнула в самую непроглядную темень, когда с другого выхода появились люди в бордовых рясах. Они поджигали настенные лампады и свечи, чтобы осветить книжный зал.

Я могла бы просто выйти к ним и подождать, пока служители разбегутся в ужасе от моих глаз, но интуиция просила меня этого не делать. Она убедила меня, что нельзя себя выдавать, а значит, придется поиграть в кошки-мышки.

Затаившись за самыми дальними полками, я натянула очки на глаза и отсчитывала шаги служителей. Когда они поравнялись со мной, я перевернулась к другому стеллажу, который они миновали пол мгновенья назад.

Большинство служителей пошли дальше, но с десяток людей остались проверить библиотеку. Может, и больше, но пока я насчитала столько пар ног.

Когда кто-то заворачивал к моей полке, я беззвучно скользила к другой. Потом к следующей и следующей, лавируя между книгами и служителями, словно тень. Я одновременно двигалась с ними, опережая их лишь на один удар сердца.

Ближайший служитель едва не засек меня, когда я, подтянувшись на руках, залезла на верхний ярус. Ему нужно было лишь поднять голову, но он не поднял и прошел прямо подо мной.

Прижавшись к подвесному ярусу, я проползла над шестью служителями, рыскающими туда-сюда как собаки. Меня никто не видел, не слышал.

Дверца передо мной скрипнула, и я тут же свесилась на руках и бесшумно спрыгнула поверх раскрытых книг на столе. Кто-то из служителей додумался подняться наверху, но когда он перегнулся через перила яруса и посмотрел вниз, я уже сидела под столом.

Кожаные штаны тихо скрипнули, когда я встала и незаметно пересекла зал между двумя мудрецами, стоявшими друг к другу спиной. Они не обратили внимания на смещение воздуха. Должно быть, решили, что это слабый сквозняк гуляет сквозь бывшие бойницы.

Завернув за колонну, я чуть не влетела доспехами в клетку. Вовремя отпрянув, я уставилась на это диво.

Передо мной была длинная кованая клетка, внутри которой стоял стол с резными узорами. На столе лежали три объёмные книги в золотых обложках, инкрустированных зелеными нефритами. По одной на каждую правящую династию, включая не особо пока толстую книгу под названием «Тинг». Тут покоилась вся жизнь королей: все их заслуги и тайны.

Шаги ищеек приближались, но я не могла отвести от книг взгляда.

Плохая идея, Кнарк. Очень плохая.

Когда ботинки служителя оказались в шаге от меня, и ему оставалось лишь повернуть за угол, я схватила первую попавшуюся книгу и швырнула в противоположную сторону с такой силой, что вонзившись в стеллаж, она повалила полки друг за другом, как домино.

Вместе с грохотом падающего дерева, криками служителей и топотом ног, я схватила того, кто, к своему несчастью, все же завернул за угол, и свернула ему шею. Служителю не было больно, он ничего не понял. Его глаза остекленели прежде, чем зрачки успели расшириться от ужаса.

Под нескончаемый грохот, я выбила решетку клетки с бесценными книгами, схватила одну под названием «Дагган», и оставшись абсолютно незамеченной, просочилась из библиотеки, словно меня никогда там и не было.

Стеллажи еще падали, а мои ноги уже пробежали по тенистой аллее, перепрыгнули через ограду и скрылись в грязных проулках Мудрого Города.

Постепенно крики стихли, как и звон колоколов. Когда я добежала до оживленного района, то уже слышала новые звуки: люди хулиганили в трактирах, стукались бокалами, лапали девок в подворотнях и бросали пошлые шуточки.

Подходя к центральной улице, я стянула чью-то сохнущую рубаху и обернула в нее драгоценную книгу. Меньше сияет – меньше внимания.

А людей близ таверн было много. Я аккуратно пробиралась между целующимися парочками, блюющими путниками, шутами в маскарадных костюмах и попрошайками, которые лишь прикидывались таковыми. На деле, они были искусными воришками. Ты давал им монетку, а в это время кто-то незаметно залезал в твой карман и утаскивал еще три.

Завернув в более узкий переулок, пришлось расталкивать людей локтями. Как пчелы в улье, и с таким же назойливым гулом.

Пока я продвигалась сквозь людскую кашу с ароматом пота и блевотины, почувствовала, как чья-то рука попыталась отвязать мешочек с золотом с моего пояса. Я не стала утруждать себя предупреждениями, просто сломала эту руку. Еще чьи-то пальцы хрустнули, когда попробовали выдернуть мою книгу, завернутую в рубаху. Ее владелец еще долго орал, когда я выбралась из тошнотворного переулка и скрылась в другом.

На мне будто остались следы сотен рук. Даже проведя две недели в лесу, я не чувствовала себя такой грязной. В больших городах всегда буянят, дерутся и воруют, но я надеялась, что хотя бы середина ночи разгонит людей по домам. Хотя может, они уже дома. Улица – их дом.

Тропы до моего ночлега стали чище. Чем дальше от главных дорог, тем меньше людей, меньше гомона, меньше вони. Последнее особо радовало. Обоняние Кнарка было слишком чувствительным для такого смрадного разнообразия.

На новой улочке мне встретился лишь один человек. Высокий и толстый, словно бочка, мужик подпирал стенку и неистово рыдал.

Я миновала его и направилась дальше, но жирная рука схватила меня за плечо и повернула обратно.

Занеся кулак, я отправила его в сердце незнакомца, но остановилась, едва коснувшись шерстяной жилетки, когда услышала:

– Мама проснется?

Слов почти не разобрать: жалкий простолюдин безутешно всхлипывал и слизывал языком сопли, словно ребенок.

– Чего? – оторопела я, чудом успев остановить свой удар, который бы стоил ему сердечного приступа.

– Мама… – надрывался взрослый мужик, заливаясь слезами. – Моя мама когда проснется?

Аккуратно, безболезненно для него выбравшись из крепкой хватки, я развернулась и продолжила шествие.

– Так, ты пойди разбуди ее. – посоветовала я, не оборачиваясь.

– Я будил! – еще громче заскулил тот.

– Тогда подожди, пока протрезвеет. – напоследок бросила я и нырнула в последний проулок, ведущий прямо к моей таверне

– А когда протре… – стих крик взрослого детины.

Сжимая замотанную книгу, я шла быстрым шагом и гадала, на кой она мне сдалась. Но это была та же чуйка, которая попросила не попадаться служителям на глаза. Словно тихий шепот у самого уха. Может, это приказ Бадзун-Гра? Так Кнарки его слышат? Не различая, свои это мысли или чужие?

Трактир, где был мой ночлег, кишел назойливыми гостями. У скрипучей калитки топтались пьяные завсегдатаи, лапая не менее пьяных распутниц. Свет лампад из окон падал на грязную тропу, и я все больше сокращала дистанцию между нами.

Когда до линии света осталось три шага, раздался натужный скрип. Дверь впереди отворилась, преградив мне проход и заслонив собой свет.

Я не сбавляла шаг и была готова снести любого, кто выйдет из этой двери и встанет у меня на пути, будь то пьяница, вор или целая орда рыцарей.

Передо мной выросла Бетисса. Лоб в лоб. Мы были одного роста. Все те же распущенные белые волосы, коварный взгляд и искривленные в усмешке губы.

Опешив от неожиданности, я резко затормозила и едва не снесла ведьму своим телом. Грязь из-под моих зарывшихся в землю ног забрызгала подол ее балахона, но старуха не опустила взгляд и никак не изменилась в лице.

Я потеряла долю секунды. Одну лишь долю. Моя рука только дернулась, чтобы схватить ее за глотку, когда она молниеносно подняла ладонь перед моим лицом и дунула на нее.

Последнее, что я видела, это сухое лицо старухи и пунцовую пыль, летящую с ее ладони мне в нос.

Последнее, что слышала, когда упала на спину, это: «Я дам тебе имя, мерзкая тварь. Мой последний подарок».

И я утонула в омуте смазанных лиц, загадочных картинок, незнакомых мест, лживых слов и несбывшихся обещаний.

Искаженная память лопнула, как склянка, и ее колючие осколки вонзились в глаза изнутри. Заставили их видеть закрытыми.

Веки наполнились нестерпимой болью.

Уши заложило сплошным гвалтом смеха, криков, разговоров, причитаний и ругани.

И среди всего этого неописуемого хаоса я услышала свое имя.

Глава 5

Я лежу в изумрудной траве, укрытая полуденным солнцем. Меня не найти, если только не знать, где я. Но об этом месте почти никто не знает.

Так хорошо здесь. Шустрые рыбки плещутся на поверхности озера. Я их слышу. Должно быть, радуются, что я наконец вылезла из их вод.

Как жаль, что еще разок не поплавать. Не успею обсохнуть и конец: все догадаются, где я так подолгу пропадаю. Да, и домой пора возвращаться. Мамка, наверно, уже трезвонит коровьим колокольчиком, созывает нас всех готовиться к торжеству.

Тоже мне торжество! Вообще не понимаю, зачем они сюда приезжают. Сидели бы у себя в Дарнагаре и сидели. Нет, они все ездят сюда, будто им тут рады.

Фыркнула и подобрала льняное платье. Конечно же, им тут рады. Все, кроме меня. Мне они не нужны с их подарками странными. Я даже не знала, когда можно носить их щедрые подарки. Мамка запрещала касаться шелковых тканей и красивых украшений. Мамка говорила «Это на праздник, не трогай», а других праздников-то и не было, кроме их приездов. И то, нас не пускали в главный зал.

Волосы еще не высохли – пришлось спрятать под косынку, пока не залезу в проклятую ванну. Мамка слишком горячую воду делала. Я визжала, пока она натирала меня мыльнянкой. А мыльнянка-то, ой, как жжется, когда побегаешь по камням и набьешь себе ссадины на босых ногах.

Спустилась к изгороди, отодвинула дощечку и, как мышка, шмыгнула в заднюю дверь для слуг.

– Опять ты опаздываешь! – крикнула Рея, кухарка, когда я пробежала мимо кухни. – А ну, бегом мыться! Гости уже подъезжают.

– И пусть! – крикнула я, взбираясь по винтовым ступенькам и вдыхая ароматные пары из кастрюль. – Захочу, не пойду!

Рея посмеялась и посоветовала мамке это не говорить. А я и сама знаю, что не надо. Мамка по шее надает.

Когда я вбежала в комнату, увидела Алику. Она уже искупалась и прикладывала зеленый шелк к разгоряченному лицу.

– Тебе нравится? – спросила она, когда я стянула платье и прыгнула в приготовленную для меня воду. – Зеленый мне лучше красного, да?

Алика пыталась говорить, как высокородная леди. И руками так же водила, бесила меня. Я брызнула на ее платье водой.

Поднялся визг и, как обычно, началась драка. Мамка вбежала, разняла нас и дала подзатыльники.

– Это все она! – выла насквозь мокрая Алика, пытаясь вытереть капли с зеленой материи. Только хуже делала: платье тоже насквозь.

– Тихо! – шикнула мама. – Обе! Они уже здесь! А ну быстро намывайся, несносная! Где опять шлендала?

– Гуляла. – коротко ответила я и показала сестре язык.

Алика показала в ответ и выбрала новое платье, фиолетовое. Оно хоть и лучше зеленого и прошлого красного, которому я изорвала весь подол, но все равно ей не подходит. Алика совсем некрасивая. Ей ничего не идет, кроме колпака на всю голову.

Я хихикнула от своей шутки, бурля водой из-под носа.

Когда мамка вышла, сестра тут же скривилась:

– Я выйду замуж за благородного красавца, а ты нет!

– Больно надо. – сказала я, натягивая серое платье из хлопка с коричневым поясом.

– Мамка сказала, чтоб ты желтое надела.

– Сама надевай желтое.

– Козявка!

– Брюзга!

– Слабачка! – победно произнесла Алика, и я свалила ее с ног.

Никто не смеет называть меня слабой! Никто!

Мамка снова влетела в комнату и снова нас разняла.

Хоть она и старшая, в драках побеждала я. Всегда.

Ревущую Алику вывели из комнаты, а я получила пощечину.

– Сдурела?! – орала мать. – Что ни праздник, ты мне выходки свои показываешь! Хоть раз можно без них?

Я молча терпела, пока меня переодевали в желтое платье. Чистый шелк, поговаривала мамка. Дорогая ткань. Вышивка самой Хозяйки.

Фыркнула еще раз. Еще раз получила оплеуху.

Пушистые волосы заплели в настолько тугую косу, что аж виски онемели.

Меня вывели ко всем остальным в обеденный зал. Поставили рядом с Аликой и другими детьми прислуги.

Обеденные столы уже ломились от еды. Столько мяса, овощей, фруктов, вина… А запахи! От них голова шла кругом! Невольно сглотнула слюну и услышала урчание животика. Почему в обычные дни нельзя так есть?

Бархатные флаги висели на каменных стенах. На гигантской подвесной люстре горели все свечи до единой. Они еле заметно колыхались от сквозняка из узкой трещины в большом витражном окне. Я до сих пор обожала разглядывать скачущих оленей, хитрых лис и певчих птичек на этом цветном стекле, когда кушала.

За столы уселись гости. Все нарядные, в дорогих шелках и мерцающих украшениях. А я выгляжу как конюшонок, и даже атласный наряд не спасает.

Вижу Юю. Она помахала мне и показала, что мое платье ужасно. Я прыснула со смеху и получила толчок в ребра.

Руру сидел рядом с ней и пытался не заржать. Он показывал мне на соседнее место. Видимо, думал, что я как-то смогу быстрее сбежать и присоединиться к столу хозяйских детей. А я уверена, что сегодня мне не разрешат туда сесть. В обычные дни я всегда с ними кушаю, но сегодня необычный день.

– Это Алика, старшая дочь нашей талантливой портнихи. – представил Хозяин в красивом темно-бирюзовом камзоле, который сшила наша мама.

– О, я наслышан об умелице. – сказал высокий дядя. – Говорят, ее руки творят чудеса?

– Это так! Благодарю! – поклонился гордый Хозяин.

Его высокий гость выглядел иначе. Не похож на хозяина. Дядя был одет в черный парчовый кафтан с твердым высоким воротом. В жизни не видела такой красивой вышивки желтыми нитками! А на груди дорогущего кафтана висели золотые цепи, переплетенные словно качели. Вот бы маме это увидеть так же близко, как мне… Мама любила шить модные вещи. Попрошу ее сшить мне такой! Где же только достать такую негибкую ткань?

Нам впервые разрешили поглазеть. Раньше, когда эти приезжали, нас запирали в душной комнате. Алика умирала, как хотела увидеть нарядных персон. А я тоже умирала, но от скуки. Ни погулять, ни покупаться, ни подраться с мальчишками на палках.

– А кто эта юная красавица? – дядя обратился ко мне, раскрыв ладонь.

Я не дала ему свою руку. Грозно посмотрела, чтоб он понял, какая я смелая.

– Да, тут настоящая бунтарка. – улыбнулся он и отошел в сторону, пропустив какого-то мальчика вперед. – Думаю, тебе будет приятней познакомиться с ним. – предложил он, подталкивая мальчонку в спину. – Это мой сын. Вы как раз одного возраста. И оба бунтари.

Мерзкий лордик в темно-сером, похожем на отцовский, наряде смотрел на меня не менее злобно, чем я на него. Да, вот только манеры не позволяли ему держать кулачки за спиной, как делала я. И мальчик нехотя протянул мне руку.

Я не успела ничего понять, когда Алика выхватила мою ладонь и впихнула в его. Несносный мальчишка быстро и холодно чмокнул мою руку, оставив противные слюни. Я, кривясь, вытерла мусляки о платье. Его отец засмеялся. У мальчика дернулся уголок губ в ухмылке.

Я уже хотела двинуть ему в глаз, но тогда еды мне не видать два дня. Я стиснула зубы.

– Прошу прощения! – мягко сказал хозяин. – Это младшая дочка портнихи. Она… необычная, да.

– И как же зовут это необычное сокровище? – наклонившись, спросил дядя.

– Ее зовут…

Грохот и крики заполнили весь зал.

Я вздрогнула от неожиданности и ничего не поняла.

Мужчина тут же выпрямился и загреб сына за спину. Защищал его.

Все побежали в сторону окна. Кто-то звал лекаря.

Проталкиваясь между людьми, я вынырнула вперед и увидела маму. Она лежала у окна и дергалась. Так страшно дергалась. Изо рта пенка какая-то шла. Надо стереть эту пену, а то потом мамка разозлится, что предстала перед гостями в таком виде, а мы с Аликой не помогли.

Я поползла под стол, под суконную скатерть. Платье порвала.

Уже почти подползла.

Рядом с ней сел лекарь. Начал щупать шею и все тело.

А я под столом сидела. Меня никто не видел. Я чуток не доползла. Ну, ничего. Сейчас лекарь отвернется, и я быстро промокну пену на маминых губах рукавом желтого платья.

Наступила тишина. Хозяин сел рядом. Дядя с сыном стояли позади него. Мальчишка увидел меня, но промолчал. Только он один видел.

– Умерла. – сказал лекарь, и я посмотрела по сторонам, чтобы понять, кто умерла.

– Уведи ее дочек наверх! – шепнул хозяин надломленным голосом.

Я смотрю на маму. Глаза у нее стали странные. Мама проснется? Она ведь проснется? Она просто спит. Или устала. Да, она потеряла сознание от усталости! Сейчас проснется.

– Где младшая??? – крикнула кто-то. – Алика со мной! А младшую не могу найти!

Началась какая-то суета, все почему-то спрашивали, где я.

А я сидела под столом и смотрела на маму. Ждала, когда заморгает. А то нельзя так долго не моргать! У меня никогда не получалось так долго.

Меня не видно под скатертью. Только этот мальчик знал.

С трудом перевела взгляд от мамы к нему. Он неотрывно глядел на меня.

– Где она? Где девчонка? В желтом платье! Кто-нибудь видел? Куда она делась? – кричали разные люди с разных концов зала.

Я смотрела на мальчика, он на меня. Не знаю, зачем, но я помотала ему головой.

– Сын, ты не видел, куда маленькая побежала? – дядя в черно-золотом кафтане развернул его к себе.

– Нет, пап. – сразу же ответил мальчик, кинул на меня последний взгляд и вышел из зала.

Я снова посмотрела на маму. Только сейчас до меня дошло.

И внутри, там где детское сердечко, вспыхнула зверская боль.

Я открыла глаза и увидела прогнивший потолок.

Где я? И что это было за воспоминание? Оно мое, я знаю. Уверена, что мое. Целый отрывок памяти вернулся. Как?

Бетисса. Эта злобная ведьма и ее красная пыль что-то сделали со мной. И она сказала мне какие-то слова, но я не могла собрать их в памяти. Что-то про подарок, но…

Я села и потерла ноющие виски. Самочувствие такое, будто во мне сейчас бочка эля, вместе с бочкой. Еще этот смрад… Незнакомая кровать насквозь провоняла мочой. И во всей комнате жутко воняло. Откуда тошнотное зловоние? Тут же ничего нет, кроме дряхлой кровати на шатающихся ножках, сломанного стола и дыры в полу. Та комната, что я снимала в трактире у Роллы, была королевской опочивальней по сравнению с этим. Хотя, не улица, и на том спасибо. Но как я тут оказалась?

– Ты проснулась! – от восторженного баритона чуть перепонки не лопнули. – Вставай же! Вставай!

Я протерла глаза, пытаясь понять, не чудится ли мне. Ибо передо мной стоял тот самый рыдающий толстяк и махал пухлыми руками, чтобы я шла за ним.

– Помоги разбудить! Ты сказала, что она проснется, когда протрезвеет! Помоги протрезветь маму!

Протрезветь маму…

Книга!

– Где книга? – вскочила я, озираясь по сторонам.

– Какая книга? – спросил толстый идиот.

– У меня в руках была книга. В рубахе. Где она?

Вернув на миг утерянное самообладание, я в один шаг преодолела расстояние между мной и мужиком, схватила его за шерстяную жилетку и холодно прорычала:

– Где книга, что была со мной?

Остолоп никак не изменился в лице. Пытался что-то там думать, но у него не получалось. Мысли покидали разум, не успев сформироваться. Он слабоумный. Это я поняла еще в переулке, когда он безудержно рыдал. Но сейчас он тот, кто знает побольше моего.

– Ну? – я сильнее встряхнула его, но никак не удивила. Дурачка не ошарашило, что я трясу его словно ребенка.

– Я… я не знаю… – стыдливо признался он и поджал губы. – У меня нет книг. Я читать не умею.

– Кто бы сомневался. – вскипела я, выпустив слабоумного тупицу. – Ты пошел за мной следом?

– Пошел.

– И притащил сюда?

– Притащил.

– Кого ты видел?

– Тебя.

– Да, нет же… – раздраженно вздохнула я. – Кого ты видел рядом со мной? Старуху? Она взяла сверток с книгой?

Мужик поводил тупыми глазками, подумал и помотал головой.

– Чтоб тебя… – выругалась я и пошарила в поисках кожаного мешочка с золотом. Его тоже не оказалось, как и всего оружия. Меня обокрали, пока я валялась, вновь одурманенная этой седовласой тварью. Ни меча, ни клинков. Лишь лук остался – он в трактирной комнате, до которой я так и не добралась.

Я раздраженно протерла лицо и только сейчас поняла. Очков не было. Ни на лице, ни на шее, куда я стаскивала их, чтобы не потерять. Их тоже украли – они же из берилла, а он довольно ценный.

И слабоумный детина видел мои глаза, но в ужасе не убежал.

Я повернулась к нему, внимательно наблюдая. Он стоял в дверном проеме, закрывая его весь, и чуть ли не восхищенными глазами смотрел на мое лицо.

– Тебя не смущают мои глаза?

– Красивые! – воскликнул мужик и захлопал в ладоши от радости.

– Мои глаза красивые? – скептично уточнила я.

– Да!

Усомнившись в происходящем, я все же понадеялась, что Бетисса каким-то образом вернула мне врожденный цвет глаз. Она же сказала что-то про подарок. Это он? Пунцовая пыль изменила внешность Кнарка?

– Какого цвета мои глаза? – уточнила я.

– Очень красивые! Самые красивые! Черные! – заверещал идиот и запрыгал от восторга, от чего весь дом заходил ходуном.

Попытаться стоило. Я ничего не потеряла, за исключением крохотной надежды на нормальную жизнь. Черные глаза по-прежнему со мной. Если этот дурачок считает их красивыми – его дело. Хоть перед кем-то можно не скрываться.

– Как тебя зовут? – спросила я, садясь обратно на вонючую кровать.

– Янни-пом-пом!

– Янни-пом-пом? – мои брови задрались на лоб.

– Янни-пом-пом! – еще более воодушевленно захихикал толстый простачок, будто это самое веселое имя на свете. – Меня мама так зовет!

Глядя на него исподлобья – на рослого недоразвитого мужика сорока пяти лет – я могла представить какое угодно имя, но только не «Янни-пом-пом».

Волосы темные, грязные и длинные. Борода такая же. Он жевал нижнюю губу, как ребёнок, а взгляд был… хаотично парящим. Глупые глаза с трудом фокусировались на одном месте. Как и все слабоумные, он не умел контролировать эмоции, и его лицо постоянно искажалось, следуя за несвязными мыслями. То он скалился, то морщился, то улыбался одними деснами, то вытягивал губы в трубочку.

Янни был слишком нескладный: одно плечо задиралось к уху, а другое висело, как парализованное. Косолапые ноги безостановочно переминались на месте, будто в дырявых башмаках завелись мыши.

На нем были огромные штаны. Он постоянно подтягивал их на толстый живот. Прям каждое мгновенье. А сверху грязнущая рубаха и шерстяная жилетка на пуговках.

Дурак постоянно на что-то отвлекался и, кажется, пытался что-то вспомнить.

Он вспомнил. Поняла я это по тому, что мужик подпрыгнул на месте, всколыхнув хрупкие стены, поднял палец вверх и громко – громче, чем нужно – спросил:

– А как тебя зовут?

– Митра. – тихо ответила я, разглядывая нелепого имбецила.

– Чегось?

– Мое имя – Митра. – повторила я.

Так меня зовут. Воспоминание, которое Бетисса великодушно предоставила мне, вернуло два имени. Мое и моей сестры.

У меня есть сестра. Или была сестра. Я смутно помнила ее лицо, но мы точно не были похожи. Мы часто ссорились. Алика ненавидела меня. Почему? Если я доставала ее и портила платья, могли такие детские шалости привести к непреодолимой злобе? Может, да, а может, тут было что-то другое.

У меня была мама. Я не вспомнила, как ее звали, но точно знаю, что очень ее любила. Даже несмотря на постоянные оплеухи и наказания, моя мама была святой для меня.

В груди глухо аукнулось горе. Нестерпимая скорбь от ее потери. Никто толком и не понял, почему она умерла в тот день, выдернутый из моей памяти этой старой ведьмой. Когда меня нашли и заперли вместе с Аликой, скупой страж лишь проронил, что у портнихи случился приступ, и сердце не выдержало.

И еще я теперь знала, что родилась не в Йосе. Этот город находился в Северном Юшене. А там, откуда я родом, было всегда тепло. Это либо в Кейлин-Горда, либо в приближенных к нему регионах Тарты. Йос был связан с чем-то другим, но точно не с моей родословной.

Это воспоминание мне не только имя вернуло. Оно показало самое важное. Когда-то я была человеком. Ребенком. Значит, я родилась и выросла в чьем-то доме. Значит, там меня должен кто-то знать.

И самое яркое озарение было в том, что я не могла быть причастна к убийству Гонника Даггана и его семьи. Если я была ребенком и человеком, значит, родилась уже после их гибели. Получается, я угодила в армию Бадзун-Гра совсем недавно. Может, пару лет назад…

Почему-то от мысли, что я не убивала Дагганов, стало легче. Должно быть, история Баата была моей любимой сказкой в детстве – поэтому я так близко приняла ее к сердцу.

Поднявшись с кровати, я напрягала память со всех сторон, но никак не могла вспомнить свой дом и имя хозяина, приютившего нас.

– Идем? – Янни-пом-пом активно замахал руками, обрадовавшись, что я встала.

– Куда?

– Мама! – растянул он с искренним осуждением, мол как я могла забыть про такую священную вещь.

– У меня нет времени. – холодно сказала я, проверяя, в порядке ли мои доспехи и портупея. – Нужно найти воришек, что украли мои вещи. Если не потороплюсь, мое добро продадут в какой-нибудь поганой таверне.

Я была уверена, что это не Бетисса. Когда ее соратник сбросил меня с утеса, ведьма не тронула мешочек золотых. Стало быть, богатства ей не нужны. Как и книги. Мои вещи украли обычные воры, орудующие в этом насквозь прогнившем городе. Я их найду. Я переломаю им позвоночники. Не в назидание, нет, а просто так.

– У тебя украли вещи??? – неистово ужаснулся имбецил, закрыв рот руками.

– Представь себе. – бросила я и кивнула идиоту, чтоб отошел от двери.

Он отошел, даже не поняв, что мой кивок был угрозой.

Внутри вскипала неукротимая ярость, какой я прежде не чувствовала. Вместе с потерянным воспоминанием, вернулось что-то еще. И это что-то решило все за меня. Воров пойдет искать Кнарк. Пусть все в этом городе узнают, кто пришел по их души.

– Это очень плохо! Это очень ужасно! – бормотал мужик, следуя за мной в какую-то кухонную пристройку. – Мама говорит, что воровать нельзя! Это плохо! Нельзя воровать!

– Твоя мама права. – сухо сказала я, пытаясь понять, как отсюда выйти.

– Но если твои вещи у Аркина, то нужно просто попросить, и он отдаст! Он мне всегда отдает! Гадкие воришки часто шутят и крадут мои вещи, но Аркин всегда возвращает их. Он хороший! Он меня ценит и уважает!

Остановившись у грязного окна, через которое можно вылезти, я повернулась к слабоумному детине:

– Кто такой Аркин?

Уже задавая вопрос, я поняла, что Янни-пом-пом не сможет ответить. Слишком взрослый вопрос ему не по силам, и бегающие в негодовании глазки тому подтверждение.

– Почему ты решил, что мои вещи у этого Аркина? – перефразировала я.

– Все вещи, что пропадают, у Аркина! Я знаю!

– Он вор?

– Нет! – Янни-пом-пом чуть сознание не потерял, а изо рта брызнули слюни. – Аркин хороший! И он всегда добр ко мне.

– Ясно. – коротко заключила я.

Аркин – вор. Это ясно как день. Причем, он – главарь. У него своя сеть ловких воришек, которые тащат награбленное в общак. А это значит, что ему нужно место, где он чаще всего обитает, защищая прикарманенные богатства. Этот Аркин неплохо устроился. И пора наведаться к нему в гости.

– Янни? – позвала я верзилу, разглядывающего сковородку.

– Янни-пом-пом! – обиженно исправил он.

– Янни-пом-пом, ты поможешь мне? Отведешь меня к Аркину?

Тупенькие глаза засияли, забегали кругом. Идиот захлопал в ладоши и ребячески улыбнулся. Но потом вдруг вспомнил:

– Разбудим маму? Я должен сказать ей, что буду помогать красивой Митре с красивыми глазами! Чтоб мама не волновалась, надо ей сказать!

Чем быстрее отделаюсь от этой проблемы, тем быстрее отправлюсь на поиски Аркина и всех моих вещей. Убивать слабоумного не хотелось, но и объяснять насущные вещи без толку, поэтому я кивнула и сказала:

– Веди к маме, Янни-пом-пом.

Он запрыгал в три раза сильнее, и пол предупреждающе треснул. Дабы не наделать дыр и в этой комнате, я подтолкнула его вперед.

Не переставая махать рукой, Янни-пом-пом вел меня вверх по лестнице. В такую же маленькую комнату, в которую он уложил меня, когда вытащил с улицы.

Поднимаясь по ступеням, я знала, чего ожидать. Мать слабоумного либо пьяна вдрызг, либо мертва. И все же, маленькая девочка Митра, сидевшая под столом в желтом платьице, надеялась на первый вариант. И если она пьяна, я растолкаю ее с одной попытки.

Надежда развеялась, стоило здоровяку открыть дверь. Я поняла, чем воняло внизу. Это было трупное разложение. И мерзкое жужжание тысячи мух засвербело в ушах.

Я зажала нос рукавом и мельком глянула внутрь. Даже Кнарку стало не по себе. Единственное окно было забито досками, и через них в комнату падали лишь три лучика света, но их было достаточно, чтобы разглядеть кровать, которая начала гнить вместе с влажным трупом. Если бы я не знала, что это женщина, то под роем кишащих мух даже не поняла бы, кому принадлежат останки.

Кашляя, я закрыла дверь и повернулась к улыбающемуся «ребенку».

– Ты разбудишь? – глупые глаза наивно засверкали.

Я молчала и пыталась продышаться. Вонь жуткая.

– Митра? Разбудишь маму? – не унимался Янни-пом-пом.

Я смотрела на него и чувствовала, как крошечная жалость подкрадывалась к горлу. Его мать давно умерла. Должно быть, она ухаживала за недоразвитым сыном и часто приводила его в порядок: стригла, брила бороду, переодевала… И судя по отросшим волосам, эта женщина… то, что осталось от нее… умерло несколько месяцев назад. А он думает, что она спит.

– У тебя есть еще кто-то, кроме нее? Отец? Братья, сестры? Дядя? Кто угодно? – серьезно уточнила я.

– Есть! Собака!

– Кроме собаки, кто-то есть?

– Только она убежала…

– Янни? Есть кто-то, кроме убежавшей собаки?

– Мама!

Я втянула ядовитый воздух, теряя терпение, которое и так почти иссякло.

– Кроме собаки и мамы, у тебя еще кто-нибудь есть из родни?

Янни-пом-пом помотал грязной головой. С улыбкой и гордостью. Он гордился своей маленькой семьей. Семьей, которой не стало.

– Янни-пом-пом…

– Да, Митра? – его глаза сияли чистой радостью.

Сделав паузу, я думала, как сказать, чтобы он понял.

– Твоя мама не проснется. – начала я, и Янни нахмурился. – Она спит очень глубоко. Видит чудесные сны. Блуждает в них по волшебным местам. Твоей маме там очень хорошо. Лучше, чем здесь. Это я тебе обещаю, Янни. Твоя мама очень счастлива и не хочет, чтобы ты будил ее.

В тишине, возникшей между нами, слышался хор мух из соседней комнаты. Я не была уверена, подхватил ли Янни такую же заразу, что его мать. Но даже если я посоветую ему обратиться к лекарю, он вряд ли послушает. Да, и лекарь не станет лечить слабоумного толстяка.

Глупые глазки бегали по моему лицу, переваривая услышанное.

Я уже подумала, что Янни мне не поверил, и нужно добавить что-то еще, как он вдруг радостно заулыбался.

– Если мама счастлива, то я счастлив! – воскликнул он. – Ты уверена, что ей хорошо?

– Абсолютно. – твердо кивнула я.

Янни воодушевился и зашагал вниз.

– Это очень хорошо! Мама счастлива, и я счастлив! Пошли к Аркину, Митра! Аркина попросим, и он все вернет! Он хороший, как и моя мама! А вот воровать нехорошо, Митра! Это очень нехорошо!

– Я с тобой полностью согласна, Янни. – тихо ответила я, кинув последний взгляд на дверь в мамину комнату.

– Янни-пом-пом!

– Янни-пом-пом, да. – исправила я и направилась вслед за сорокалетним дурачком.

Глава 6

Не у такого места я планировала оказаться, направляясь в логово воров.

Я ожидала увидеть заброшенную лачугу в лесу или неприметный сарай. На крайний случай, обычный дом, затерявшийся среди множества таких же. Но Янни-пом-пом привел меня к воротам настоящего дворянского особняка.

Небольшой красный замок (не иначе, как бывшая баронская усадьба) стоял посреди Таццена словно горящий факел. В его окнах игрались тени, а веселая музыка рекой лилась вдоль всей базарной площади. Девичий смех, крики и задорные песни доносились из каждой щелки и эхом разносились по улицам.

Несмотря на то, что уже смеркалось, бесконечный праздник внутри замка никак не коробил проплывающих горожан. Они брели мимо, занятые лишь собственными мыслями и не обращали на замок никакого внимания. Рыцари и мудрецы из Харстока делали то же самое. Стало быть, привычное дело, да?

И это пристанище разбойников и воров в центре Города Мудрости. Роскошное и неприлично притягивающее взоры. Разве что таблички с надписью не хватает: «Тут живут все воры и хранятся все ваши украденные вещи».

Я уже понимала, что недооценила короля воров и размах, с которым он подмял всю местную власть. Иначе как объяснить, что они закрывают на это глаза? Осталось выяснить, насколько именно я недооценила.

На каменных балконах патрулировала серьезная охрана – обученные стрелки с дальнобойными луками. Они не лентяйничали и не болтали между собой. Стрелки следили за проходящими людьми и особенно за теми, кто проходил близко к ограде. Периметр у ворот и все входы тоже охранялись.

Стражи были как на подбор. Все крепкие, высокие, в легких доспехах – значит, понимали толк в маневренности – и по уши вооружены самым различным оружием. Внимательно рассматривая их из-под капюшона, я оценивала шансы выбраться живой. Я до сих пор не знала, можно ли меня убить, но интуиция подсказывала, что еще как можно. Ведь кровь у меня течет, а значит, нужно лишь не давать ранам затянуться. И думаю, если отрубить мне голову, я все же умру. Что ж, возможно, сегодня я узнаю, права ли.

Низко натянутый капюшон привлекал больше внимания стражи, чем мой лук, который мы по пути захватили из таверны, и даже больше, чем мой слабоумный друг, который громко здоровался с каждым часовым, будто они были лучшими друзьями. Как ни странно, они кивали ему в ответ, а меня провожали подозрительным взглядом.

Когда Янни, не забывая подтягивать штаны, зашагал к воротам, я хотела было окликнуть его и задать пару стратегически важных вопросов, но они не понадобились, потому что перед Янни распахнулись ворота. Имбецил прошествовал мимо них, словно принц, и стал орать, чтобы я поторапливалась. Даже самый любопытный ребенок сейчас позавидовал бы моему удивлению.

Я ступила за ворота. Взгляды всех часовых были прикованы ко мне. Тронь я лук или потянись за стрелой, и меня нашпигуют железом, как утку яблоками.

Думаю, многие совершали такую ошибку. Я нет. У меня даже мышца не напряглась, и дыхание не сбилось. Ледяное безразличие – это все, что обитало в моем сердце. Выйдя из дома Янни, я жаждала лишь крови и возмездия, но едва мы дошли до таверны, и темперамент Кнарка взял верх. Попробую по-хорошему, решила я, а если не получится, в разговор вступит Кнарк.

Первый вариант пока работал. Никто не сказал ни слова, когда я неторопливо догоняла подпрыгивающего Янни. Никто не остановил меня и не отнял мое единственное оружие. И никто не пошел следом, когда я поднялась по ступеням маленького замка вслед за дурачком и вошла внутрь длинного зала.

Аромат пьянства, похоти и железа ударил в ноздри. Первым и вторым благоухали сотни мужчин и шлюх, разбросанные по залу, словно насекомые. А железом пахло от внутренней стражи, которой здесь было в два раза больше, чем снаружи. Сразу их не заметишь. Они никак не выделялись и одеты были как остальные гуляки и пьяницы. Но от глаз Кнарка не укрылись их пояса, напичканные кинжалами, и кружки в руках: они держали их, но были абсолютно трезвы. Значит, там не вино и не эль. Скорее, какая-нибудь вишневая настойка, пахнущая как алкоголь, но не дурманящая разум. Может, стоило сказать им, что они выдают себя с потрохами, особенно когда изучают меня с ног до головы в то время, как другие гости даже не заметили новоприбывшего члена блудного клуба.

Янни медленно пробирался между буйными завсегдатаями и приплясывал под музыку. Скрипки, гусли, шарманки, флейты, барабаны и дудки … все слилось в едином ритме.

Девушки в дешевых шелках были едва прикрыты и явно этого не смущались. Количество голых грудей, промелькнувших мимо меня, перевалило за сотню. Белые волосы, рыжие и черные пару раз хлестнули по капюшону, пока девицы игриво «убегали» от своих ухажеров. А некоторые, которых «догнали», уже вовсю скакали на постанывающих кавалерах прямо за столами.

Кажется, я буду долго вычищать свой нос от этой вони, а глаза от публичного совокупления.

– Идем же, идем! – покрикивал Янни-пом-пом и под музыку махал мне рукой. Он был так счастлив, будто вернулся в семью, которую давно не видел. А еще Янни считал себя потрясающим танцором и выделывал смехотворные па, как бы невзначай поглядывая, оценила ли я по достоинству его мастерство. Но к его сожалению, насколько Янни был нескладный внешне, настолько же неуклюжи были его движения. Будто не он управлял несвязными конечностями, а они им.

– Я иду, Янни. – кивнула я, внимательно следя, куда наступаю, а то некоторые парочки уже перебрались на пол.

– Янни-пом-пом! – гордо исправил дурачок.

– Янни-пом-пом, да.

– Тост! – раздался громкий бас сбоку, и музыканты умерили пыл. – За Аркина и Анцеля! Истинных королей нашего Мудрого Города!

Железные и деревянные кружки бурно застучали по столам. Люди повскакивали со своих мест, и даже те, чьи причиндалы были засунуты в шлюх, вытащили их и схватились за эль.

– За Аркина! За Анцеля! За наших королей! – вопили все невпопад и осушали кружки до дна. Эль тек по их щекам и шеям прямо на раздетых девиц, которые слизывали пойло со своих рук и заодно с потных тел кавалеров.

– Лучше бы Бетисса добила меня… – скривилась я.

– Чегось? – спросил слабоумный.

– Ничегось, Янни-пом-пом. Кто такой Анцель?

– Это брат. Лучший брат в мире! – возбужденно завизжал Янни.

– Брат Аркина?

– Анцель – брат Аркина! Да, Митра! Они лучшие братья на свете! Они хорошие!

– Ясно. Где они? Они в этом зале? – в моем голосе слышалось явное нетерпение, но толстый дурак, само собой, этого не заметил.

– Нет, красивая Митра! Братьев здесь нет! – закричал он и замахал рукой. – Идем, Митра, идем! Они там! И Аркин тебе все отдаст! Он хороший!

– Идем, Янни. – утомленно кивнула я и, когда он «сердито» повернулся ко мне, сразу добавила. – Пом-пом.

Дурак заулыбался так сильно, что не поглядел под ноги и свалился на какого-то амбала.

– Эй, жирдяй! Смотри, куда прешь! – поднялся грозный бугай и схватил дурачка за жилетку.

– Убе… – не успела договорить я, как по бокам громилы выросли два охранника.

– Отпусти его и отдыхай дальше, Поч. – приказали они, и мужик тут же выпустил слабоумного. – Иди, Янни-пом-пом. Развлекайся.

Янни, как ни в чем не бывало, поплясал дальше. А мои брови, тем делом, заползли на лоб.

В конце зала открылись двери, когда Янни подбежал к часовым и принялся пожимать каждому руку.

– Она со мной! Это Митра! Она хорошая, и я люблю ее! – поведал им Янни, тыкая в меня пальцем.

– Здорово, Пом-пом. Проходите. – ответил ближний страж и пропустил нас в узкий длинный переход, обрамленный одними подсвечниками.

И все? Так просто? Всего-то надо было найти недоразвитого идиота, чтобы проникнуть в секретное логово воров? Знала бы я это раньше, может и в Харсток его захватила. Глядишь, спокойно бы вошли, взяли, что надобно, и тихо вышли. И все при этом остались бы с целыми шеями.

Коридор оказался пуст. Ни единого человека, кроме нас двоих, и я была искренне этому рада. Если обычные толпы нервировали меня, то уж низко-нравственные буквально выводили из себя.

Янни продолжал танцевать, хотя музыка становилась все тише и тише. Мы направлялись к единственной двери в конце перехода, которая должна была привести нас в другой зал этого небольшого дворца. Если предыдущий был обеденным и создавался для слуг, то сейчас мы должны оказаться в главном. В таком обычно хозяева усадьбы принимали своих почетных и не очень гостей.

– Янни-пом-пом? – кликнула я, топая за дурачком. – Почему тебя здесь все знают?

– Потому что я тут главный! – тут же объявил Янни, будто ожидал такого вопроса. Мол наконец-то я спросила. Но Янни тут же ужаснулся и повернулся ко мне. – Я самый главный после Аркина и Анцеля. Сначала они главные, а потом я. Ты поняла, Митра?

– Более чем.

– А знаешь, почему сначала они главные? – хитренько улыбнулся Янни.

– Потому что они хорошие?

– Верно, Митра! Братья хорошие! Такие же, как и ты! Вы одинаково хорошие! – подытожил он и поскакал дальше.

– Очень надеюсь, что нет. – добавила я, но дурачок не услышал.

Значит, эти братья каким-то образом присматривают за Янни. В этом мире таких, как он, унижают, высмеивают и обижают все, кому не лень. А этот входит в охраняемый замок, как в свой. Его оберегает стража. С ним здороваются и вежливо обращаются. Это приказ королей воров. По другому не может быть.

Янни открыл дубовую дверь, и в уши тут же хлынула музыка. Только в этот раз, музыкант был один. Он играл на скрипке, раскачиваясь туда-сюда словно маятник, но его нежная песня тонула под гулом сотни голосов. Здесь было столько людей… Они напомнили мне рой мух в доме Янни.

Да, это был главный зал замка: гигантский холл со столами по бокам, за которыми сидели приспешники королей. Они пили эль, ели тушеную тыкву и ароматное мясо. Когда от запаха горячей еды потекли слюни, я вспомнила, что последний раз ела день назад.

Девушки тоже были, но они пристойно сидели рядом с мужчинами и подливали им пойло в кружки. Да, кто-то тискал ближайшую соседку, но никакой открытой вульгарщины я не заметила. Да, и большинство бойцов оставались к девушкам равнодушны: они были заняты едой и собственными думами, а также время от времени поглядывали по сторонам, следя за ситуацией.

Значит, в первом зале была второсортная свора, а здесь приближенные к главарям люди. Королевская гвардия воров, так сказать. И выглядели они подобающе: все бойцы подтянутые, с самым разномастным оружием и хитро-подозрительными глазами.

Они тут же меня оценили. Поприветствовать Янни тоже не забыли. Кто-то махнул ему рукой, кто-то улыбнулся, кто-то кивнул. Имбецил же побежал здороваться с каждым, не уставая раздавать мнимые похвалы. «Так держать! Вы молодцы! Охраняйте Аркина и Анцеля! Они хорошие! И вы хорошие!». Люди снисходительно улыбались и благодарили идиота за столь теплые слова. И лишь на лицах немногих я заметила равнодушие или презрение. Не все свято исполняли волю своих вожаков, и я их понимала. Янни изрядно раздражал.

– Идем, Митра! – он вернулся ко мне. – Но придется подождать!

– Подождать чего? – спросила я, ступая за ним, но тут же поняла.

Нужно дождаться своей очереди.

Как и подобает главному дворцовому залу, в его конце было возвышение со ступенями. На помосте располагались хозяева этого праздника. Отсюда их было не разглядеть, потому как мужчины, женщины и дети стояли в очереди от меня до помоста и закрывали весь обзор.

Это воришки, работающие на королей. Они держали в руках сворованное добро и по очереди подносили его к помосту. Мешочки с монетами, поломанные клинки, грязная, но добротная одежда, и целый ворох всякой всячины: люди тащили сюда все, что успели добыть за день. На помосте им что-то говорили, и люди уже с пустыми руками выходили из зала.

Толпа медленно продвигалась вперед. Мы вместе с ней. За нами тут же образовалась такая же очередь, что и впереди. Карманники прибывали и прибывали. Янни все танцевал и танцевал, и здоровался со старшими у столов.

– Янни-пом-пом, – успела окликнуть я, когда он снова собирался кому-то руки жать. – Эти люди работают на братьев?

– Да, Митра!

– И они каждый вечер приносят им то, что украли?

– Митра! – возмутился идиот. – Они не воры! Они случайно находят эти вещи на улицах и приносят сюда, чтоб сохраннее было.

– Да-да, точно. Но они делают это каждый вечер?

– Каждый! – воскликнул Янни, поднял палец вверх и хотел что-то добавить, но мысль улизнула из-под носа, и дурачок тут же забыл, зачем поднял палец.

Мне было и жаль его и завидно. Слабоумный Янни жил в своем добром мире, где люди не умирали, а засыпали, и где не было воров, а были лишь несмышленые растяпы, случайно теряющие свои вещи, и другие доблестные герои, подбирающие их для сохранности. В сердце дурака нет злобы и боли. Он счастлив в любом месте среди любых ублюдков.

– Ты странно смотришь на меня… – прошептал Янни и попытался подмигнуть глазом. Получилось нечто, похожее на припадок.

Прежде чем я ответила, он очень ласково взял мои руки в свои, благоговейно вздохнул и произнес:

– Я знаю, моя Митра! Я все знаю! И тоже очень люблю тебя!

Янни попытался сказать это как взрослый. Выражение лица было не присуще дураку. Он всего лишь скопировал это с кого-то, кого хорошо знал. С матери, наверно. И это было еще нелепей, чем все его детское поведение. Янни был слишком жалкий, особенно для вечно счастливого человека.

Я промолчала, а имбецил и не ждал никакого ответа. Он уже унесся, сверкая грязными пятками, к ближайшему столу у помоста. Наша очередь подходила, и я смогла рассмотреть, что было на возвышении.

– Молодец, маленький Бин. – донеслось оттуда, и чумазый подросток десяти лет поклонился, положил три мешочка с медяками у ног стоящего и убежал в приоткрытую сбоку дверь.

Передо мной остался лишь один посетитель: седой старик в рваных штанах. Он стыдливо поднимался по ступеням с опущенной головой и держал подгорелую корочку хлеба.

– Снова худо, Лилард?

– Худо, милорд…

Не поднимая капюшон, я посмотрела на того, кто это спросил.

На помосте были четверо. Вопрос Лиларду задал высокий блондин с зачесанными назад волосами и ярко-зелеными глазами. Необычная внешность. Одежда тоже: на нем была хлопковая рубаха настолько белого цвета, что подсвещала половину зала; кожаные штаны и жесткий плащ, укороченный по бедро. Я такого плаща прежде не видела. Блондин отличался ото всех. Он родом не из Баата. И он единственный, кто стоял.

– Ты же знаешь, Лилард, если хочешь спать под крышей и сытно есть, тебе следует выполнять свою работу лучше. – произнес он.

– Да, милорд.

Остальные трое – два парня и девушка – сидели в резных креслах, похожих на престолы. Один из них уже меня приметил и рассматривал выглядывающий из-за моей спины лук. Он был старше стоящего, и волосы его были порядком темней, хоть и оставались светлыми. Глаза голубые мерцающие – по таким никогда не поймешь, о чем думает их владелец. Одет он был в черные кожаные штаны, бежевую рубаху со шнуровкой у просторного ворота и светлый строгий дублет нараспашку. Парень сидел вразвалку и крутил нож, вонзенный острием в подлокотник своего «трона».

Девушка сидела, как подобает леди, и увлеченно читала книгу. Но только дегенерат назвал бы ее хрупкой леди. Оружия на ней было больше, чем на всех них вместе взятых. Весь бордовый пояс над длинной юбкой, был увешан метательными ножами. Как и искусно выделанная портупея, выглядывающая из-под коричневой стеганки. Длинные светлые волосы то и дело падали на глаза, и девушка убирала их за ухо с большой изумрудной серьгой. Раз на ней лишь метательные, значит, она неплохо ими орудовала. А это значит, что на расстоянии эта особа представляла для меня наибольшую угрозу.

– Забери огрызок хлеба с собой, Лилард. И отправляйся на кухню. Поужинай как следует.

Тот, кто это сказал, был последним на помосте и, кажется, самым главным из них. Темные волосы, голубые глаза. Он сидел – почти лежал – на бархатном кресле в самом центре помоста, перевалив одну ногу через подлокотник. Черные штаны из шероховатой кожи, бежевая рубаха на распущенных завязках, как у второго, и целая кипа оружия на поясе, которое я не успела рассмотреть, поскольку старика Лиларда отпустили, и иноземец хмуро посмотрел на меня.

Я занесла ботинок, чтобы подняться на первую ступень, но он предупреждающе покачал головой.

– Ты не из наших. – сказал он. – Покажи лицо и говори, зачем пришла.

– Клео! – заорал Янни и побежал по ступенькам, пожимать блондину руку. Клео глянул на дурака, а потом снова на меня:

– Она с тобой, Янни-пом-пом?

– Да-да-да! Это Митра, Клео! Она моя невеста, и мы скоро поженимся!

– Вот как? – усмехнулся тот. – Что ж… Прими наши поздравления, Митра. Тебе несказанно повезло.

– Сама не нарадуюсь. – холодно добавила я и кивком указала на лестницу. – Можно?

Клео молча оценивал меня. От его глаз не укрылись мои доспехи и пустая, но военная портупея. Двое других с интересом наблюдали за этим, а девушка лишь кинула взгляд и дальше уткнулась в свою книгу.

– Сними лук со стрелами и поднимайся. – скучающе махнул блондин.

Я исполнила его приказ и поднялась на первую ступеньку. На третьей – по середине лестницы – Клео поднял руку, и я остановилась. Всем остальным было дозволено подняться до пятой, но мне они не доверяли. Хоть кто-то в этом притоне думает головой.

Я остановилась и подняла голову, скрывая пол лица под тенью капюшона. Они не видели ни цвета глаз, ни даже их контура. Все, что выше носа, утонуло во мраке.

Янни, набегавшись вокруг «королевских» особ, уже сидел на полу у ног девушки и что-то нашептывал ей с улыбкой. Девушка нежно гладила слабоумного по голове и кивала, не отрываясь от чтения. Они действительно относились к нему по-доброму. Заботливые воры. Как интересно.

– Итак, Митра, будущая леди Пом-пом. – лукаво улыбнулся Клео, зубы которого оказались такими же белыми, как и его рубашка. – Чем обязаны такой честью?

– Пришла обрадовать покровителей моего будущего супруга неожиданной новостью. – равнодушно ответила я. – И пригласить на шикарную свадьбу.

Клео рассмеялся. Двое других – стало быть, это Аркин и Анцель – улыбнулись уголками губ. Янни же светился от гордости.

– Смешно. – кивнул Клео. – Мы с радостью принимаем твое приглашение. Если это все… – растянул иноземец и многозначительно посмотрел на меня.

– Это не все. Янни сказал, что вы возвращаете потерянные вещи. Мой будущий муж не солгал мне?

– Во-первых, его зовут Янни-пом-пом. – исправил Клео до того, как сам дурачок успел вставить слово. – Во-вторых, он единственный, кому мы что-то возвращаем, поэтому, дорогая Митра, следи за своими вещами тщательней. Не стоит разбрасывать их где ни попадя, ты согласна? – высокомерно уточнил Клео и сразу продолжил. – Раз с этим решили, тебе пора. Подготовка к брачному торжеству требует много времени, тебе стоит заняться этим немедля. Всего доброго! – закончил он, отвернулся от меня и отошел к братьям.

Все четверо перешли на шепот, игнорируя меня. Сделав паузу в приеме воришек, они шептались о каком-то будущем налете, думая, что я не слышу, а еще тщетно предполагая, что капюшон помешает мне заметить стражей, окружающих меня со спины. Они передвигались бесшумно, но я чувствовала их кожей.

Я сделала глубокий вдох. Терпение Кнарка, увы, покидало меня с каждым ударом сердца. В груди становилось все теплей и теплей… Это ярость подкидывала дров в собственное пламя и потирала гневливые ручонки в предвкушении.

И почему я решила, что стоит пробовать по-хорошему? Эти тугодумные людишки сами не понимают, когда им дают шанс избежать массового кровопролития. Было бы у них хоть немножко мозгов, может, и Беспросветной войны не случилось бы.

Даже Янни ощутил накаляющуюся обстановку. Он тревожно замотал головой и поднялся на ноги. Я махнула ему рукой, чтобы он убрался с помоста, и сорокалетний дурак послушно повиновался.

Бурлящая во мне энергия терзалась в заточении, просилась наружу. Каждая мышца наполнилась огнем, стала упругой, готовой сокращаться с немыслимой скоростью.

У меня не было никакого оружия. Лук со стрелами уже кто-то поднял.

Я смотрела на спину Клео, но нутром видела другое. Как только я сделаю шаг назад, меня тут же схватят. Скорее всего, у них есть какая-нибудь сеть или веревки. Что ж, я даже начала немного их уважать, но к их сожалению…