Свет в сердце Лисенка. Первые шаги к доброму и мудрому сердцу

Пролог: Дар Гремящей Горы

Далеко-далеко, за синими горами, за дремучими борами, в самом сердце Тихого Леса, где сосны-великаны до самого синего неба тянутся, а тропинки знают только лесные звери да ветер-путешественник, у быстрой речушки Веселушки, на бугорке, что стройной елью увенчан, под кусточком от глаз посторонних притаилась норка. Да не простая это норка, а уютный домик – лисья семья в нем живет-да-поживает.

Там, в теплой комнатке под землей, где весело потрескивала маленькая печурка, на мягких постельках из душистого мха и сухих листьев, жили Лис Черыж да Лиса Огневица. А был у них сынок, Лисенок Искрик, шустрый да любопытный, хвостиком весело вилял, глазками-бусинками весь белый свет разглядывал.

Как-то раз, на закате красного солнышка, когда длинные тени по земле стелились, а лес тихонько засыпать начал, вернулась Огневица из далекого места. Шла она к дому усталая, но глазки ее горели, будто две маленькие звездочки. Встретил ее у входа Черыж, сильный да серьезный. Просто положил свою большую лапу ей на плечо – и сразу видно стало, как он рад ее видеть.

Пахнуло в норе теплым хлебом да душистым чаем из лесных трав. Уселись они рядышком у печурки, где огонек, как маков цветок, весело подмигивал. Проснулся Искрик от шороха, потянулся, глазки кулачком протер. Увидел маму – и прямо к ней, под теплый рыжий бочок! «Мама, мамочка! Где была? Что видела?» – запищал он, хвостиком вертя.

Огневица нежно обняла сыночка, гладила по спинке. «Была, Искрик, мой родной, у самого края нашего леса. Видела гору огромную, могучую. Зовется она Гремящей. Стоит, как великан-сторож, а с самой ее макушки – водопад льется! Словно серебряная грива по камням скачет, грохочет, будто подземный гром, земля дрожит. А в брызгах его – радуги играют, переливаются!»

Черыж наклонил голову, ушки насторожил. «Далек путь, Огневица. Труден ли подъем? Тропы надежны?» – спросил он тихонько, голосом низким, будто шум ветра в соснах.

«Труден, Черыж, да не страшен тому, у кого сердце чистое. А внизу горы есть пещера. Из нее льется мягкий свет. Там живет Дух Горы. Древний он, мудрый, как само Время. Увидел он меня, маленькую лису, и… подарил вот что». Глаза Огневицы засветились еще ярче. Она достала из походной сумки что-то, завернутое в мягкий зеленый мох.

Развернула мох – и все замерли. Лежал там кулон в виде солнышка, гладкий, будто застывшая капелька росы. В его центре сверкал необычный камушек – кругленький, словно выточенный из самого прозрачного стеклышка. Он был подвешен на прочной плетеной веревочке.

«Это тебе, Искрик, сынок мой дорогой», – прошептала Огневица, надевая веревочку на шею лисенка. Камушек упал ему на грудь, теплый от маминых рук.

«Что это, мама? Красивый…» – ахнул Искрик, осторожно тронул его лапкой. Камушек был прохладным и тихонько светился изнутри ровным, мягким светом, как светлячок в летней траве.

«Это не простой камушек, Искрик. Это твой самый честный учитель. Слушай его, сынок». Огневица наклонилась к самому ушку лисенка. «Сделает твое сердечко доброе дело – он теплеть станет, зеленеть, светиться ласково, все ярче и ярче. А если вдруг недоброе слово скажешь или нехороший поступок сделаешь, даже нечаянно – он помутнеет, холодком подует, свет его погаснет, потемнеет до цвета черного уголька и охладеет до ледяного холода. А если доброта в твоем сердце крепко-накрепко поселится… тогда засияет он, пожелтеет и будет согревать теплом и светом, как самое настоящее солнышко!»

Искрик замер, разглядывая камушек. Казалось, внутри него шевелится сама сказка.

Черыж встал во весь рост, тень его легла на стену норы. Подошел к сыну, положил свою тяжелую, надежную лапу ему на плечо. Говорил он негромко, но так, что каждое слово запоминалось крепко-накрепко:

«Помни, сынок. Сила – не в сильных лапах и не в острых зубах. Настоящая сила – в умном, добром сердце. В том, чтобы слышать его и выбирать верную, честную дорогу. Этот камень – твой помощник. Слушай его».

Серьезно посмотрел Черыж на Искрика, в его обычно строгих глазах теплилась искорка надежды и веры.

Искрик кивнул, сжимая камушек в лапке. Тот ответил легким теплом. Усталость после долгого дня смешалась с волшебством подарка. Зевнув сладко, лисенок устроился на своей мягкой постельке изо мха и листьев, не выпуская светящийся камушек. Свет его был неярким, но ровным и спокойным, как дыхание спящего леса за стенками норы у речки Веселушки.

Черыж и Огневица переглянулись. Взгляд их был долгим и глубоким – взглядом родителей, которые знают, что в мире бывает всякое, но верят всем сердцем в своего малыша и в добрый свет, что растет в его груди. Огонек в печурке потрескивал, напевая тихую колыбельную, а камушек на груди Искрика светил, светил… обещая начало большой и важной дороги в самом сердце Тихого Леса.

Глава 1: Умывальные Песенки и Черные Лапки

Солнышко-батюшка высоко поднялось над Тихим Лесом. Ночной дождик напоил землю, и теперь она блестела, как начищенный самовар. А меж корешками да камушками, на самой тропке к лисьей норе, налилась лужа-зеркальце, большая да светлая.

У этой самой лужи резвились двое неразлучных друзей: Лисенок Искрик да Медвежонок Мишурка. Веселье у них было – хоть куда!

– Смотри, Мишурка, как брызги летят! – пищал Искрик, топая своими рыжими лапками по мокрой земле, что есть мочи. Хлюп-хлюп! Шлеп-шлеп! Грязь холодная да липкая летела во все стороны.

– Ух ты! – кряхтел Мишурка, стараясь не отстать. Его бурый бочок, пушистый животик да даже ушки вмиг стали коричневыми, будто в землянике вывалялись. – Как здорово! Шлеп-шлеп! Хлюп-хлюп!

Прыгали они, смеялись, обрызгивали друг друга мутной водичкой. Искрик аж носом в лужу нырнул разок – фыркнул, отряхнулся, и снова за свое! Камешек на его груди, подарок Гремящей Горы, тихо светился ровным светом, как маленькая звездочка под шерсткой.

Вдруг из норы на бугорке донесся теплый, ласковый голос:

– Искрик! Мишурка! Идите-ка домой! Пирожки с малиной напекла! – Звала Огневица, мама Искрика.

Мишурка сразу перестал топать. Замер, прислушался. Пирожки! Малинка! Глянул он на свои лапы – коричневые, в грязи по самые ушки!

– Ой-ой! – ахнул он. – За стол с такими лапами нельзя! Бегу к Веселушке мыться! – И пустился что есть мочи к быстрой речушке, чьи воды всегда чистые да холодные.

А Искрик? Искрик нахмурился. Умываться? Сейчас? Когда так весело, а дома пирожки ждут?

– Не хочу! – упрямо топнул он уже совсем черной лапкой. – И так сойдет! Веселушка далеко, а пирожки – вот они, пахнут! – И бросился к норе, оставляя за собой четкие черные отпечатки на сухой тропинке.

Вбежал Искрик в нору – тепло, уютно, пахнет пирожками! Прямо к столу кинулся и потянул черную лапку к самому румяному пирожку…

– Искрик, стоп! – мягко, но твердо остановила его Огневица. Она не сердилась, в её глазах светилась забота. Она взяла его за запястье. – Посмотри на свои лапки, сынок. Разве с такими грязными за стол садиться можно? На них сейчас целая армия злых микробов! Малюсеньких, невидимых глазу, но очень вредных. Они только и ждут, чтобы попасть на пирожок, а с пирожка – к тебе в животик. Там они начнут пировать, кусаться и воровать твои силы! И вместо веселых игр ты будешь лежать в постельке с горячим лбом и болеть. Смотри, Мишурка-то умница – побежал мыться. Вот как надо!

Искрик посмотрел на свои лапы, покрытые липкой черной жижей. Потом на дверь, куда умчался чистоплотный Мишурка. Представил злых микробов, которые хотят забраться в него и сделать больно. И тут он почувствовал что-то холодное на груди. Глянул вниз. Его волшебный камешек… помутнел! Будто тучка на него упала. И свет его почти погас, и стал он холодным, как льдинка в ручье. Искрику стало стыдно и не по себе.

– Ладно… – пробормотал он, отодвигаясь от стола. – Пойду, умоюсь… Быстренько!

Огневица улыбнулась и подвела его к каменному умывальнику у входа. Нажал Искрик на гладкий рычажок-камушек – и чистая, прохладная водичка заструилась в маленькую каменную чашу.

– Вот так лучше! – похвалила мама. – А чтобы веселее было, споем Умывальную Песенку?

Она запела тихонько, будто ручеек журчит:

«Водичка, водичка,

Умой Искрику личико,

Чтоб глазки блестели,

Чтоб щечки алели!»

Искрик очень хотел пирожков, но всё равно подставил лапки под воду. Он тер их друг о дружку, чтобы смыть липкую грязь, и при этом напевал песенку:

«Водичка-сестричка,

Умой скорей лапки!

Смой микробов злых,

Чтоб не лезли в них!»

Вода в чаше стала совсем мутной и черной, зато лапки Искрика стали снова рыжими, пушистыми, чистыми! Он вытер их о мягкое полотенчико. И тут же в дверь постучали – чистый, немного мокрый, но сияющий Мишурка вернулся с речки.

– Ух, хорошо! – протопал он, с удовольствием нюхая воздух. – И лапки чистые, и пирожки ждут душистые!

Тут Искрик глянул на грудь. Камешек… теплел! Будто отогревался. Мутность пропала, и внутри его затеплился снова тот самый ровный, добрый свет. Искрик вздохнул с облегчением и улыбнулся. Теперь можно и за стол!

Вечером, после вкусных пирожков и игр с Мишуркой, семья собралась у печурки. Огонек весело подмигивал. Искрик сидел, прижавшись к маме, и трогал теплый камешек.

– Видишь, сынок, – ласково сказала Огневица, – как важно чистым за стол садиться? Микробы не страшны, если лапки вымыты! А камешек твой – он всегда подскажет, правильно ли ты поступаешь.

Черыж, папа Искрика, сидел чуть поодаль. Он отложил свою работу и повернулся к сыну. Глаза его были спокойными, но серьезными. Он молча посмотрел на едва заметные темные точки на полу у входа – следы утреннего непослушания. Потом взгляд его вернулся к Искрику. Говорил Черыж негромко, но каждое слово падало, как камешек в тихую воду:

– Запомни, Искрик. Чистота – здоровью сестра. Мой лапки всегда, когда с улицы домой приходишь. Особенно – к столу. Сила зверя – в чистоте и порядке.

Искрик внимательно слушал папины слова. Они звучали твердо и надежно. Он кивнул, сжимая в лапке теплый камешек. В его глазах папа прочитал понимание.

Наутро солнышко снова заглянуло в лисью нору. Искрик проснулся первым. Потянулся, зевнул. Он осторожно тронул свой кулончик. Тот был теплым и светился ровным светом. Лисенок вскочил и сразу побежал к каменному умывальнику.

– Мама! – позвал он весело. – Я сам! С песенкой! Умываюсь утром, чтобы глазки открылись! И микробам злым ходу не было!        Водичка – водичка,

Умой лису личико,

Чтоб глазки глядели,

Весь день чтоб блестели!

Микробов гони,

Не дай им пройти!

Огневица только улыбнулась, глядя, как старательно сынок трет лапки. А мимо проходил Черыж. Он нес хворост для печурки. Увидел сына у умывальника, его чистую мордочку, лапки и яркий свет камешка. Папа-Лис остановился, кивнул коротко и сказал простые, но важные слова:

– Чистая вода – для хвори беда.

И пошел дальше. А Искрик стоял, смотрел ему вслед и чувствовал, как камешек на груди светится все теплее и теплее. Как маленькое солнышко, проснувшееся вместе с ним в его уютной норе у речки Веселушки. Первый урок был усвоен.

Глава 2: Крылышко Серебринки

Теплый летний денек раскинулся над Тихим Лесом. Солнышко-колобок припекало, стрекозы-вертолетики над водой водили хороводы, а у самого Лесного Пруда, где кувшинки, как белые чашечки, на воду легли, было особенно шумно и весело.

Уточка Серебринка, важная и заботливая, водила своих утят на первую большую воду. Желтые комочки, пушистые и неуклюжие, робко тыкались носиками в теплую воду, переваливались с лапки на лапку на бережку. Серебринка нежно подталкивала их к воде мягким клювом и тихонько крякала:

– Не бойтесь, мои крошки! Вода – наша стихия! Плывите, учитесь!

А чуть поодаль, на самой середине пруда, важно плавал Гусь Шумокрыл. Шея у него была длинная, белая, клюв – оранжевый и крепкий. Шумокрыл любил быть самым заметным, самым громким и… немного задиристым. Особенно он любил подразнить тех, кто меньше и слабее.

Вот и сейчас он заметил самого крошечного утенка, который чуть отстал от мамы, робко пробуя воду у самого камыша. Глазки Шумокрыла блеснули озорно.

– Га-га-га! – громко загоготал он, разбрызгивая воду могучими крыльями. – Малявка! Куда заплыл? Не видишь – большие гуси тут плавают? Догоню-у-у!

И Шумокрыл, с шумом и гоготом, ринулся к испуганному утенку. Тот запищал тоненько-тоненько, как мышь в траве, и засеменил прочь изо всех своих крошечных сил, едва не переворачиваясь в воде.

Серебринка встревоженно захлопала крыльями, закрякала громко, бросилась на помощь:

– Шумокрыл! Оставь малыша! Он только учится! Шу-шу-шу! Нельзя так!

На бережку, у самой кромки воды, стояли Искрик и Мишурка. Они пришли к пруду посмотреть на утят и попить свежей водицы. Увидев как большой белый гусь с громким гоготом гоняется за крошечным желтым комочком, Искрик сначала фыркнул.

– Смотри, Мишурка! – засмеялся он. – Как Шумокрыл его гоняет! Утенок-то еле плывет, как пробка по воде скачет! Ха-ха! Смешно же!

Мишурка нахмурился:

– Мне не очень смешно… – пробурчал он. – Утенок же маленький, испугался…

Но Искрик не сразу услышал друга. Он смотрел на нелепую погоню: большой гусь – маленький утенок, гогот – испуганный писк. Ему все еще казалось забавным.

Вдруг он почувствовал на груди знакомый холодок. Глянул вниз. Его волшебный камешек… снова помутнел! Свет его стал тусклым, серым, а сам камушек холодел, будто кусочек льда приложили. Искрик нахмурился. Почему? Что не так? Он ведь только посмеялся…

И тут он ВДРУГ услышал. Услышал не просто писк, а настоящий испуганный визг утенка. Увидел, как тот отчаянно забился, пытаясь уплыть, как в его маленьких глазах-бусинках отразился страх. Увидел, как Серебринка, вся взъерошенная, пытается заслонить малыша, а Шумокрыл, увлекшись, не унимается. Внутри у Искрика что-то екнуло, сжалось, как будто его самого толкнули или обидели.

«Смешно?» – подумал Искрик, и ему стало вдруг очень стыдно и нехорошо. Камешек на груди лежал холодный и мутный, упрекая его.

– Эй! Шумокрыл! – вдруг громко крикнул Искрик, выбегая на самый берег. Голос его дрожал, но звучал смело. – Стой! Прекрати сейчас же! Не обижай маленького! Это нечестно!

Громкий лисий окрик прозвучал как выстрел. Шумокрыл, уже почти настигший утенка, резко остановился. Он оглянулся на берег и увидел Искрика. Искрик стоял, руки на бока, весь напрягся, но не отступал. Гусь смущенно опустил голову. Его гогот сразу стих.

– Га-га… – пробормотал он. – Да я… же просто… поиграть хотел…

– Так не играют! – твердо сказал Искрик, не опуская глаз. – Ты его напугал! Посмотри, как он дрожит! И мама его расстроена! Извинись!

Шумокрыл растерянно посмотрел на перепуганного утенка, которого Серебринка уже прижала к себе под крыло, и на строгое лицо Искрика. Он нехотя кивнул:

– Га-га-га… Ладно… прости, малыш… не хотел… поиграть хотел. – И, развернувшись, поплыл прочь, к другому берегу, уже без прежней важности.

Искрик стоял на берегу, тяжело дыша. Сердце его колотилось, как барабанчик. Он посмотрел на грудь. И ахнул! Его камешек… зеленел! Будто молодой листочек на солнышке! Мутность исчезла, он стал прозрачным, а внутри заиграл теплый, яркий свет, сильнее, чем когда-либо! Он согрел Искрика изнутри, и лисенок почувствовал себя большим, сильным и очень-очень правильным. Рядом с ним стоял Мишурка и смотрел на друга с большим уважением.

Вечер в лисьей норе был особенно теплым. После ужина все снова собрались у печурки. Искрик, еще полный дневных впечатлений, рассказал маме и папе про Шумокрыла, утенка и про то, как он закричал на гуся.

– И знаешь, мама, – закончил он, трогая теплый, ярко светящийся камешек, – сначала мне показалось смешно. А потом,… потом камешек помутнел, и я понял, что смеяться над чужой бедой – это плохо! И страшно утенку было!

Огневица ласково обняла сына. Глаза ее светились гордостью и любовью. – Молодец ты мой, Искрик! Большой молодец! – сказала она тихо. – Ты сегодня совершил очень важное дело. Ты не просто перестал смеяться – ты защитил того, кто слабее и не мог постоять за себя сам. Это настоящая смелость и доброта! Смеяться над чужим страхом – легко, но это делает сердце черствым. А заступиться – требует силы духа. Ты нашел в себе эту силу! Камешек твой сияет – он гордится тобой!