Скажи им, что я сдался

19 мая 2215 года

22:11 Камеры у входа в развлекательную компанию «Больга Враш»

Зафиксирована личность, предположительно мужчина. Лица не видно. Одет в куртку, на спине которой белыми нитками вышиты крылья.

Неопознанная личность садится в корпоративную машину, серебристый бантош (номерные знаки найдены в базе данных), и уезжает.

22:13 Камера на светофоре

Серебристый бантош с данными номерными знаками съезжает с главной дороги во дворы. Навигация в машине отключена, управление переведено на ручной режим. Отследить его дальнейшее передвижение невозможно.

20 мая 2215 года

03:24 Уличная камера на перекрестке Поварки и Черничного переулка

Обнаружена личность, предположительно мужчина, в куртке, на спине которой белыми нитками вышиты крылья. Лица не видно.

Неопознанная личность подходит к полицейской машине, стоящей возле пешеходного перехода. Номерные знаки есть в базе данных.

Ведётся поиск полицейского, с которым разговаривает мужчина.

Глава 1. Великий Гао и свинорылый бес I

– Эй, свинорылый! Сгоняй-ка за булками! Только теми, что из пекарни Оли Вара! – Диан обводит взглядом кабинет – ищет поддержки товарищей, и получает её: кто-то одобрительно хмыкает. В зеркале у двери мелькает короткое движение, едва уловимый кивок. – Всё равно тебе на дежурстве нечего будет делать!

Над Ёном явно издеваются. Пускай все вокруг и твердят, что общество давно перешагнуло через примитивное мышление. Что каждый человек индивидуален и уважает непохожесть другого. Что никто и никогда не выскажет, по крайней мере, в лицо или во всеуслышание, какой ты урод, жиропуз и тупица. Подобного просто не бывает.

Ну да, если строго придерживаться госстандартов, перечень которых знает любой уважающий себя гражданин, бояться нечего. Месяца два назад кто-то приклеил на край монитора стикеры, решив, что Ён с ГОСТами не знаком. Один из них гласит:

Стандарты роста и веса для мужчин

Рост – 180 см

Вес – 70 кг (допускается, но не рекомендуется варьирование в 3 кг)

Последняя строка подчёркнута.

На другом стикере нарисовано лицо в разрезе: правильные пропорции выделены и обозначены. Рисунок маленький, но чёткий. Даже если захочешь, ничего в нём не упустишь.

Ён переводит взгляд с заметок на настенные часы, древние, ещё со стрелками – целых пять часов до конца смены.

На рабочем столе компьютера висит одна-единственная иконка: текущие дела. Если открыть программу, то там, в серой таблице, встретишь круглый ноль. Дырку от бублика. Такой вот район, ничего в нём не происходит. Даже мелких краж. И в этом спокойном районе находится настолько бесполезный отдел, что на него смотрят сверху все, кому не лень. Если есть анекдот про полицейских, то непременно в нём будет упомянут участок девятьсот восемнадцать, в котором работает Ён. Причём упомянут не в лучшем свете.

Из-за того, что заняться здесь нечем, работникам в девятьсот восемнадцатом подразделении предписаны несколько иные обязанности, чем имеются в обычных. Разграничений по роду деятельности нет. Они даже сами убирают помещение. Обычно есть расписание, но когда приходят смены Ёна, оно не нужно. Всегда убирает за всеми он, он же бегает за едой и кофе, если кому-то вдруг взбредёт в голову сделать заказ из заведения, откуда доставка до их участка невозможна.

В общем, подразделение девятьсот восемнадцать в глазах общественности это самая никчёмная вещь в городе. В этом уверены и обычные жители, и сами сотрудники правоохранительных органов. И не поспоришь, ведь в участке только и остаётся что тухнуть в духоте и сонливости. А жара в этом году выдалась действительно тяжёлой. И запашок в придачу имеет, этакое смешение пота и захимиченного донельзя кофе. Она с вроде как исключительной избирательностью собирается вокруг Ёна – порой обнимает, крепко-крепко, аж дышать нечем, – и потому больше всего воняет от его стола.

– Это из-за того, что ты жирный, – заметила как-то Лия, сбросив со счетов то, что его рабочее место расположено препротивнейшим образом: далеко от окон и кондиционеров, в самом углу. – Фи! Мимо тебя и проходить-то не хочется!

Ён никогда не отвечает. Обычно он просто пялится в монитор. И сейчас себе не изменяет – мозолит глазами эти самые «0 запросов». Надежда на то, что появится хоть маломальское дельце, обычно не покидает до последней минуты смены.

– Даже если что-то и подвернётся, – говорит Че Баль, – преступника сможешь поймать, разве что, увидев тебя, он со смеха повалится.

Не то чтобы Ён имеет право злиться или спорить с теми, кто очевидно и целенаправленно указывает на его недостатки. Чтобы общество оставалось идеальным, нужно следовать установленным правилам, а если отходишь от них, будь готов к последствиям. Ён не собирается проживать роль смутьяна или бунтаря. Просто в голове у него не укладывается, даже после многочисленных нравоучений, зачем себя перекраивать под чужие вкусы, хотя они, эти вкусы, и признаны на государственном уровне «эстетически верными». Чёрт знает, почему не укладывается. Ён и рад бы понять и исправиться, да не получается.

Смена должна закончиться так же скучно, как и предыдущие. Впрочем, как и день должен вспыхнуть и угаснуть, как многие до него. Смазанный, одинаковый, словно и не приходил вовсе. Словно и не было его.

Каждое пробуждение начинается одинаково.

– Сегодня твой вес превышает норму на пять килограмм, – заявляет Борд, когда Ён заходит в ванную. Добрая какая. Вчера насчитала шесть лишков. Ён водит щёткой по зубам и равнодушно смотрит в зеркало. – Отправляю данные о здоровье в больницу, за которой ты закреплён. Кажется, ты чувствуешь подавленность. Записать тебя на приём к психологу? – Ён полощет рот и сплёвывает. – Кстати, – как бы невзначай сообщает Борд, хотя даже парковому голубю понятно, что так в программу вплетается проплаченная вкривь и вкось реклама, – открылась новая клиника пластической хирургии. Уникальные красивые лица, способные порадовать и тебя, и твоих близких. Спеши, пока они актуальны. На консультацию предусмотрена скидка, если позвонишь и запишешься до полудня. – Ён умывается, а потом бормочет:

– Хорош трындеть. Включи новости.

На одиннадцатичасовые «События» он не успевает. Зато слышит, как Великий Гао напевает свежую молитву. Заканчивает своё представление мессия посланием к верным почитателям:

– И помни! Что бы ты ни сделал сегодня, дурного или хорошего, опасного или трусливого, я всегда с тобой. Ты достоин любви! Всей, что есть в этом мире. И я рад, что могу подарить тебе хоть какую-то еë часть…

Ён не выдерживает и смотрит в левый угол зеркала, куда встроен маленький экран. Стóит, конечно, дорого, зато компактно. Места в квартире, а тем более в ванной, и без отдельных устройств, типа телевизора, даже если он тонкий и плоский, как сама жизнь Ёна, мало.

Великий Гао вещает со своим приторно ангельским выражением лица. Красивого лица. Ён пытался найти на нём изъян, десятки тысяч раз старался доказать хотя бы себе, что Гао подделка с ног до головы. Изъяны действительно нашлись, но не те, на которые он надеялся.

Великий Гао обладает естественной красотой. Если присмотреться, не всё в его лице симметрично, но гармония однозначно присутствует. Когда перекраиваешь тело, на нём остаётся след. Не шрамы, не припухлости – ничего подобного. Ён называет эти следы «тенью прошлого». Когда видно, что черты, которые человек выставляет на всеобщее обозрение, он получил не при рождении. Что они искусственные, сидят на его лице вроде и идеально, а всё равно фальшью от них веет.

Но когда смотришь на Гао, чувствуешь, что он настоящий. Причём во всëм. Иногда проскальзывает мысль: а вдруг он и сам верит в то, что говорит? Настолько искренне впивается в тебя его тёплый, доверчивый взгляд. В такие моменты особенно хочется выкрикнуть: «Да пошёл ты, совершенное творение! И хороший, и мыслями чист! И будь неладны твои родители, раз получился таким, ни разу не прилегши на хирургический стол!»

– Да-да, – спокойно говорит Ён экранному божеству. – Ты молодец! Лучшее, что было в этом мире. Наверно, поэтому после твоих проповедей я будто в свинью превращаюсь. Грязную, что аж помыться хочется, – и косится на душевую кабинку. Правда, мысль эта так и остаётся мыслью. Иначе заявится управдом и завопит, что квартира тридцать два шестьдесят три (в которую Ён заселился примерно полгода назад, но уже успел схлопотать предупреждение) использует слишком много воды.

– Такими темпами скоро мочу будем перерабатывать, – любит утрировать он.

Да, воды действительно мало, счета за пару капель приходят огромные, а если выйдешь за месячную норму, штраф огребёшь, потому особо ей и не попользуешься. Нет бы сделать кабинки дезинфекции компактнее и дешевле, тогда бы и с водой мучений не было. Зашёл, устроил на себе гонение микробов – и шуруй дальше. Вещица-то необходимая. Куда там! Наоборот, в сезон жары кабинки дорожают. Да и вода поднялась в цене, но ворчать бессмысленно, поскольку ответ на свои недовольства Ён знает: не хочешь, не пользуйся. А если считаешь, что дорого, так пойди и сам добудь.

Форма весит на вешалке, а вешалка – на ручке входной двери. И маска тут же. Ён заказал из такого материала, чтоб и в жару дышать в ней было нетрудно, и в холод не обмораживало. Без неё таким, как Ён, нельзя находиться в общественных местах. Ну, как нельзя: можешь и не носить, но обязательно найдётся тот, кому не соответствующее стандартам лицо кольнёт по сердцу. Этот кто-то направит жалобу, и если потерпевший докажет, что был оскорблён настолько, что схлопотал, например, нервный срыв, то Ён заплатит штраф с записью в личном деле. Не смертельно, но приятного мало.

– Сколько же жалоб замял твой папаша! – качает головой Лия всякий раз, когда случайно встречается с ним взглядом.

Господину Ширанья, отцу Ёна, приходится несладко. Будучи депутатом правящей в городе партии, он прикладывает немало усилий, чтобы создать себе репутацию. И нет большого секрета в том, что Ён не вписывается в его образ правильного родителя, привившего своим детям достойное воспитание.

В участке благодушно позволяют сидеть без маски. То ли отец подсуетился, то ли попался понимающий начальник. Ёна подробностями не балуют. В любом случае только слепой не заметит, что сотрудникам рядом с ним неловко. Если оставить маску: их напрягает не видеть лицо того, с кем они проводят смены. Если её снять: теряется идиллия прекрасного, к которой люди привыкли.

Как бы там ни было, если в участок заходит человек, не имеющий отношения к работе, Ён обязан скрыть лицо, потому маска всегда при нём – чаще дрягается на шее, – чтобы не искать её подолгу.

Чтобы успеть на ночную смену, нужно выходить ровно в пятнадцать ноль-ноль. Ён закрывает дверь, прикладывая руку к замку, и отнимает её, когда слышит короткий писк, а затем щелчок. Казалось бы, защиту Стали Вара ни у кого ума не хватит обыграть. Любая попытка взлома, любое действие, кроме прикладывания руки, отправляются длинным отчётом в службу поддержки. И тебе тотчас звонят, чтобы уточнить: это ты не можешь попасть в квартиру, произошёл сбой или же кто-то самонадеянно пытается проникнуть в твоё убежище? Однако скучными сменами Ён прочитал множество докладов из общей базы архивов, надеясь развлечь себя и одновременно поднабраться опыта, пусть и заочно, и ему попался случай, когда жертве отрезали руку, чтобы пробраться внутрь дома. Ёну переживать не о чем. У него ничего ценного нет. Никто и не подумает отрубать ему конечности. Тем не менее осознание того, что защита Стали Вара одновременно и спасает, и представляет собой угрозу, не даёт покоя. Отнимая ладонь от замка, он морщится и отмахивается, будто коснулся чего-то мерзкого.

Весь процесс запирания длится не больше минуты, затем нужно спуститься с тридцать второго этажа на лифте. Здесь тоже своя процедура. Чтобы запустить кабинку, Ён смотрит в считывающий экран. Сделан он удобно: его можно опускать и поднимать в зависимости от роста. Установщики подумали о жильцах. В поисках квартиры подешевле Ён заметил, что во многих комплексах он прикручен намертво – по рекомендациям идеального роста – и кто-то вынужден горбиться, а кто-то использовать подставку – например, табурет или маленькую стремянку.

Пока лифт поднимается, проходит в среднем пять-десять минут. Ён успевает просмотреть сводки преступлений и отметить для себя дела, которые хочет изучить более детально.

Поскольку Ён единственный, кто отсканировал сетчатку, к нему приезжает одноместная кабинка, третья слева. Удачно, ведь она не будет останавливаться на прочих этажах.

Перед выходом на улицу Борд сообщает:

– Процент содержания опасных химических веществ в воздухе не превышает пределы нормы.

Хотя и так понятно. Если бы превышал, то она порекомендовала бы надеть респиратор, как только её не сильно заинтересованный в своём здоровье хозяин открыл сегодня утром глаза.

Ён обязательно идёт через районный парк, кормит по пути голубей. Если по времени укладывается и по каким-то причинам появляется пара свободных минут, он успевает посидеть на скамейке и посмотреть на птиц. Некоторые из них – имитация. Конечно, есть и живые, но трудно разобрать, какие именно. Ён смотрит на них, на попытку городских властей создать чувство общности с окружающим миром. Прошлым миром. Деланные птицы не отличаются: машут крыльями, издают звуки. Они клюют корм, в котором в общем-то не нуждаются. Как-то раз даже стало обидно за живых. А что если из-за этого спектакля им не хватает еды? И они вечно голодные?

Ёну для поднятия духа хватило бы и взгляда на своего любимчика – голубя с тремя крыльями и одной лапой. Хотя про «три крыла» это громко сказано! Из позвоночника бедолаги торчит некое подобие конечности, облепленное перьями. И получается, что голубь не может ни летать, потому что ему мешает крыло-обрубок, ни стоять, поскольку одна лапа быстро устаёт держать вес его тельца. Тем не менее он дожил до своих дней и даже есть в его повадках какое-то благородство.

Сперва его хотели попросту усыпить. Чего уроду мельтешить туда-сюда среди удавшихся птиц? Однако районные зоозащитники вступились за него и добились для бедолаги не просто права на жизнь, но и на те же условия существования, что получили его красивые сородичи. Ёну порой бывает удивительно с этой истории. Надо же! Голубю, которого отвергла собственная стая и он вынужден наворачивать рядом со своими товарищами круги, раз от раза натыкаясь на стену безразличия, людская общественность дарует глубочайшую поддержку и милосердие.

Сегодня птиц нет. Видимо, одни на проверке в лечебнице, другие – в мастерской. Не то чтобы важное дело, но Ён чувствует неладное. Для него кормежка пернатых – своего рода ритуал. Не выполнишь – жди беды. Он мнёт пакетик с едой в кармане и хмуро бредёт по тропинке.

Было время, когда в голову Ёна закралась мысль: раз животных могут делать так, что не поймёшь, перед тобой консервная банка или живой организм, то и людей наверняка собрать не составит труда. Может быть, и этот Великий Гао совсем не тот, кем его считают? Тогда Ён смирился бы с его подозрительным совершенством. С нечеловека и спрос иной. Он поделился рассуждениями с Юном, старшим братом. И тот ответил:

– Сходи, пожалуйста, к врачу. Мы все знаем, что ты немного того, но это уже чересчур.

Ён и сам потом понял, что ляпнул глупость. Куда хоть эти люди? Зачем? И так перенаселение. Власти вон что ни собрание рвут волосы на голове, не зная, как погуманнее избавиться от излишков.

Ещё иногда он воображает, что Гао – голограмма, как в том старом фильме. Про то, как мужчина создал в программе девушку. Мир сошёл с ума от её красоты, не подозревая, что она ненастоящая. Мужчину чуть не посадили в тюрьму, когда решили, что он убил её. Как будто можно убить то, чего не существует.

Далее по маршруту метро. Сев на поезд, идущий в пятнадцать тридцать, Ён успевает к началу работы. Что ещё лучше, ни единой пересадки.

Чтобы попасть на станцию, нужно заплатить. У турникетов стоят терминалы, и Ён машинально прикладывает руку к одному из них. Теперь должна считаться информация о нём, а затем с его кредитного счёта снимется оплата.

– Списана одна единица информации уровня Д, – бодро сообщает дорогая Борд. – Настоятельно рекомендую пополнить этот уровень, иначе на следующую поездку не хватит.

– Да разменяю-разменяю, – ворчит Ён.

Пока он говорит, кто-то проскакивает в открывшийся турникет вместо него. Нарушителя найдут по камерам и накажут, но Ёну толка от этого мало. Из-за наглеца нужно идти к банкомату и быстро разменивать информацию. Для подобных операций требуется подтверждение личности, сканирование глаз или отпечатков пальцев, так что Борд их выполнить не может. Да, всё равно бы пришлось, но разменять в банкомате рядом с участком было бы спокойнее. Появляется уверенность в том, что везде успеешь.

Ён запрыгивает в вагон за секунду до того, как закрывается дверь, садится на свободное место и просит:

– Борд, открой книгу.

Проекция появляется на коленях. Сам том лежит где-то в библиотеке. В месте, с удовлетворительной влажностью и светом.

Борд тут же предупреждает:

– У тебя осталось два дня до возврата книги.

Ён кивает, хотя и понимает, что Борд нуждается в вербальном ответе.

Чтобы библиотека не страдала от большой нагрузки на сеть, книгу выдают одному пользователю за раз. На эту, что взял Ён, очередь на несколько месяцев вперёд. Взять-то он взял, но и до середины не добрался. То и дело останавливается и перечитывает отдельные абзацы. До чего же интересно увидеть время, в котором ты живёшь, глазами тех, кто мог его лишь вообразить! Многие из писателей прошлого подивились бы, как запросто сочетаются грязь и высокие технологии.

На самом деле, через дом Ёна проходит станция метро. Он и выбрал-то этот комплекс из-за дешевизны квартир. Предполагалось, что мало кто захочет жить в постоянном шуме. Как ни странно, шума нет, но если садиться на той станции, имени Ло Маста, то через три остановки нужно переходить на другую ветку и делать крюк. По времени то же самое, только ни прогулок по парку, ни нормального чтения не получится.

Ён переворачивает страницу, когда Борд прерывает его:

– Удивительно, – говорит она. – Ты много читаешь, но так и не смог сдать ни одного экзамена.

– Удивительно? – меняет тему Ён.

– В меня загрузили исправления, – объясняется она. – Теперь я расставляю эмоциональные маркировки более корректно.

Голос Борд он начал различать, наверно, раньше всех прочих. В первые дни после рождения на человека ставят прибор фирмы Будущее+, собранный по госзаказу, присваивают младенцу номер в реестре и прописывают его данные. Не то чтобы даётся выбор. Раньше документы были бумажными, теперь же стали более цивилизованными. Всë о человеке хранится в маленькой Борд.

Она крепится за ухом и соединяется со слуховым и зрительным каналами. Можно и целиком в голову засадить, но врачи не рекомендуют. Вот когда разработчики её модифицируют, сделают более органической, тогда и задуматься о полноценном вживлении не грех. До тех пор Борд просто обновляют. Правда, имеются побочные эффекты. После улучшения могут появиться головная боль, временная слепота или потеря слуха. В редких случаях тошнота и обморок. Ён после последнего обновления брал отгул на день, настолько ему поплохело. Зато теперь Борд меньше зависает и быстрее обрабатывает запросы. Жаль, что рекламы при этом напихали, что дурно становится, скорее, от неё.

Ён едет в полупустом вагоне – плюсы ночных смен, мало кому нужно в ту же сторону и в то же время, что и ему. Иногда несколько станций он проезжает в одиночестве.

Выйдя из метро, Ён забегает в магазинчик на углу. На то есть веская, пусть и случайная причина: три дня назад рядом с участком появился старик.

Ён покупает самые простые пайки. Один – себе на обед, второй – старику. Пайки питательнее стоят в два раза дороже, а если покупать продукты по отдельности, так это никакой информации не хватит. Ён, начавши жить на одну свою зарплату, несколько месяцев кряду не мог привыкнуть ко вкусу дешёвой еды. Химия чувствуется так откровенно, что иногда сводит зубы и тянет блевать.

На этот раз старик сидит поодаль. Видимо, со ступенек всё-таки согнали. Ён молча ставит перед ним пакет с пайком.

– Да благословит тебя Великий Гао, – хрипит старик. Язык чешется завязать спор, но Ён сдерживается. Кивает, опять же не произнося ни слова. – Завтра перестану вам надоедать, – продолжает старик. – Последний суд…

Его обвиняют в незаконном распространении данных. За сбыт незарегистрированной на продажу и любой другой (нацеленный на выгоду) обмен информации грозит немалый срок, но пока идёт процесс, ему некуда деваться. У старика отняли сбережения и квартиру, за которую он выплатил долг лишь год назад. Для таких случаев существуют дома передержки, но старик в предназначенный ему не спешит. Говорят, оттуда дороги назад нет. Раз ступил за порог, теперь только на Гроб путь держать. Вот старик сутками напролёт и сидит на ступеньках у входа. На вопрос, почему здесь, у местного подразделения, хотя прописан он в другом районе, ответ тоже имеется.

– Ты, может, с братцем-то своим переговоришь…?

Именно с этими словами старик встретил Ёна в первый день своего появления перед полицейским участком. На самом деле, он не единственный, кто обращается с подобными просьбами, однако помощи не получает. Ён не властен над решениями старшего брата. Всё, что ему доступно в ситуациях, вроде этой: молча сгорать со стыда и чувства вины за свою несостоятельность.

Пусть Ён работает в другом отделе и с этим делом не связан, он подозревает, что старик продал что-то из личных архивов не из-за жадности и нежелания платить налог. Всю жизнь, по словам бедолаги, он проработал в компании по утилизации отходов, терпеливо откладывал на старость и, судя по протоколу допросов, толком не знает, как информация отбирается, проверяется и распределяется на уровни. Продал он её, к слову, буквально за пару средних пайков, а стоила она гораздо дороже, как утверждает обвинение и уверяет, что часть дохода с продажи бессовестно припрятана.

Общие данные по делу открыты, но если хочешь узнать, что за информация продавалась и кому, то придётся дослужиться до высших чинов. Ну, или стать прокурором, желательно самым молодым и перспективным. Если говорить начистоту, то Ёна этот старик не заинтересовал бы настолько, чтобы каждый день таскать ему еду, если бы прокурором по его делу был кто-то другой, а не брат. Раз здесь замешан Юн, значит старик влез в какие-то дрязги между влиятельными мира сего. Старший братец по ним спец. И поэтому Ён заранее извиняется за те методы, которые он может применить, чтобы раздавить в суде не нажившего за долгие годы ума слюнтяя и кинуть его в Гроб.

– Отчего печалитесь? – Ён садится перед стариком на корточки, чтобы посмотреть точно ему в глаза. Зелёная кнопка Борд за ухом бездомного слабо мигает. Значит, устройство работает как надо. Кто хотел, давно нашёл бы его по тому же навигатору. В пределах города никому ни спрятаться, ни скрыться. – Вы же ничего от этой сделки и не получили. Какой там налог вышел? Заплатите его да штраф – и всё! Ваше вам вернут и заживёте лучше прежнего!

Старик косится в сторону, не верит, хоть Ён и представитель правопорядка.

Да что там! Ён тоже не верит. Навряд ли его сбережения тянут на золотые горы. Зажить-то, может и зажил бы, да недолго. Если его не отправят в исправительное учреждение, пошлют в дом для престарелых, когда накопленное закончится. Достойно его обеспечивать, судя по происходящему, никто не будет: из-за перенаселения экономика хромает на все четыре лапы.

– Какая разница, – тихо говорит Ён, отойдя от старика. – Что сейчас в Гроб направят, что через год-другой?

– В том, что так он не растратит информацию? – предполагает Борд.

– Да она ведь его. Пусть что хочет, то с ней и делает.

– Так она пойдёт на блага города и общества.

– Хочешь сказать, специально раздувают? Так легче отобрать?

– Я не знаю всей истины, – отвечает Борд. – У меня недостаточно данных. Но когда я проводила для тебя анализ криминальных сводок, то не раз замечала: таких судов ежеквартально проходят десятки тысяч. Чем бесполезнее человек для общества, тем проще отправить его в Гроб за малейшую провинность. Почему вздыхаешь? Я неправильно рассчитала закономерность? Не вижу ошибки.

Ён по обыкновению кивает и замолкает.

– Ты чувствуешь подавленность, – делает замечание Борд, когда он поднимается по лестнице. – В недавно открывшейся клинике доктора Крият большие скидки на новые лица. Очередь на несколько месяцев вперёд всего за день. Но если попытаться, я могу записать тебя на следующую неделю. Вижу окно, но советую поторопиться, пока…

– Это не подавленность. Это одышка.

– Не вводи меня в заблуж… Ох! Не успели. Место уже занято. Зачем противишься? Тебе станет легче, если перестанешь скитаться на отшибе общественной жизни. Человек – социальное существо…

Слова-то какие. Видимо, не только эмоциональность обновили, но и культурность.

– Понял-понял, – хмурится Ён.

– Как бы там ни было, знай, я всегда на твоей стороне…

– Это ещё что? – Ён застывает у двери в свой отдел.

Слова Борд звучат знакомо. Даже интонация раздражает в похожей степени, до мурашек.

– В новом обновлении нам установили функцию «Великий Гао». Теперь я могу поддержать тебя в любой ситуации, когда не знаю, чем помочь.

– Отключи.

– Тебе она необходима.

– Отключи сказал! – Ён выкрикивает, причём так громко, что случайные свидетели его гнева оглядываются.

Борт издаёт короткий щелчок и затихает, отчего становится не по себе. Она всего лишь программа, но Ён не может отделаться от мысли, что обидел её.

– Прости, – бормочет он. – Просто сделай поменьше упоминаний об этом Гао. – Думает и добавляет: – Пожалуйста.

– Как хочешь, – холодно соглашается Борд.

Ён заходит в отделение, отвечает детектору на вопросы, получает доступ к дежурству и тащится до своего места. Медленно и тихо. Медленно, чтобы не нарушать унылую застылость в помещении. Тихо, чтобы никто не понял, что он здесь.

– О! Свинорылый! – приветственно восклицает Диан. Лия и Че Баль приподнимают головы и бросают на Ёна раздражённые взгляды. Маску он успел снять, когда входил, поэтому причины злиться у них есть.

– Опять настроение испортил, – тянет каждое слово Лия.

Че Баль цокает языком и отворачивается.

– Пора бы и свыкнуться, – Ён бухается на стул и включает компьютер.

– Свыкнуться значит дать спуск таким, как ты, – Лия тоже отворачивается. – Как будто самому приятно на себя смотреть.

Ён пропускает её слова мимо ушей, обновляет таблицу, веря, что чудесным образом появится мелкий воришка или заблудшая кошка заберётся на дерево и не сможет слезть. Что-нибудь, что не причинит много вреда, но спасёт его от унылой компании.

– Я не соглашалась на работу в таких условиях, – продолжает Лия. – Никто из нас не соглашался, так что будь благодарен, что терпим. И вообще, – теперь она поглядывает на Диана, ждёт, небось, что он присоединится к нотациям. – Как ему вообще позволили сюда попасть? Очевидно же, что он повёрнутый, – она крутит пальцем у виска. – Повеселился и хватит! – Она наконец смотрит на того, о ком говорит, на Ёна. – Увольняйся, не твоё это. Если так хочется с преступниками возиться, открой какое-нибудь частное агентство, а нас оставь в покое. Понимаю, – она проводит рукой, заставляя Ёна, невольно открывшего рот, хранить молчание. – Форма красивая, но ты ей совсем не подходишь.

Лия вроде и говорит долго, но стрелки на часах мерно тикают, сообщая, что не прошло и пяти минут. Поскольку Ён не отвечает, от него отстают. Спустя полчаса покоя он начинает листать архивы – случаи, для просмотра которых не требуется разрешения начальства.

Верится с трудом, что он живёт в таком городе. Где кого-то обкрадывают, избивают, уродуют, насилуют, убивают. Всё это проходит мимо. Всё это вдали мелькает дымкой, будто чужое воображение, чья-то фантазия.

«А что, если подобное случится рядом, совсем близко, и я не смогу помочь?» – пронизывает его ужас. Затем на смену идëт тоска.

– Ты снова чувствуешь подавленность, – сообщает Борд. – Уже который раз за сутки. Я запишу тебя к специалисту.

– Не надо, – шепчет Ён.

Улики по старым делам перечисляются, но чтобы их увидеть и внимательно изучить, нужно спуститься в другой архив – не цифровой, а реальный. Ён резко отодвигает стул и потягивается. Самое время прогуляться до подвала и отдохнуть от здешней давящей тишины. Там, внизу, даже дышится легче. Начальник Пон, конечно же, против не будет. Он всегда рад, когда его сотрудники сами находят, чем себя занять в рабочее время.

Диан говорит что-то ему в спину, но Ён отвлечён на болтовню с Борд и сперва не замечает.

– Свинорылый! – Диан привстаёт со своего места. – Снова в архив? Захвати на обратном пути кофе из автомата.

– И мне! – тянут руки вверх Лия и Че Баль. Синхронно, будто специально тренировались.

В отличие от Диана, который любую гадость уплетает за милую душу, этим двоим кофе из автоматов нужен для того, чтобы глотнуть его, а затем выплюнуть обратно в одноразовый стаканчик и посетовать на отвратный вкус, попутно журя Ёна. Ну а как же иначе? Там от кофе только название и осталось.

Проходя мимо рабочих столов, Ён косится на мониторы. Че Баль не скрывается, спокойно играет в стрелялки. Лия рассматривает лица, предлагаемые недавно открывшейся клиникой. Монитор Диана не видно. Стол у него так расположен. Хоть входи, хоть выходи из помещения, ничегошеньки даже краем глаза не уловишь.

Начальника Ён встречает на лестнице. Он возвращается с коробками, на которых несёт три стаканчика. Расписки за взятые улики он держит зажатыми между подбородком и грудью, чтобы не испортить, если кофе вдруг заживёт своей жизнью и решит разлиться. Ребята из старого архива с пренебрежением отзываются о записях через сеть. Бывали случаи, когда система сбоила, и тогда некоторые регистрации терялись. Заметить пропажу удавалось не сразу, потому некоторые улики теперь хоть и числятся, на деле – бесследно утеряны. Так что, беря что-то из архива, любой сотрудник оставляет не только сетевую заявку, но и письменно в двойном экземпляре подтверждает, что и когда получил на руки.

– Снова из архива? – спрашивает Син Тэ Пон. Безынтересно так, хотя глаз с Ёна не сводит.

Ён кивает и пропускает его, сделав шаг в сторону.

Начальник Пон мешкает – топчется на месте и причмокивает.

– Знаешь, – говорит он, – твои старания, несомненно, важны. Но сдать экзамен только за счёт изучения старых дел… – Син Тэ мотает головой.

– Я… – начинает Ён, но листы выскальзывают.

Начальник Пон подхватывает их.

– Можешь не отвечать, если сложно, – пихает он обратно документы под подбородок Ёна. – Я-то понимаю, что у тебя были причины, почему ты перешёл на домашнее обучение, почему не смог поступить на высшее. Понимаю, почему ты вынужден был купить себе рабочее место, – Син Тэ кашляет в кулак. Ну да, ложь знатно подсушивает горло. Ён по себе знает. – Вернее, твой отец. В нашем районе многому ты не научишься. Здесь ничего не происходит, как видишь. И вообще нас снова сокращать собираются. Придётся вам ещё обязанностей понакидать…

Даже если покупаешь себе должность, то спустя пять лет всё равно нужно сдать экзамен. Ён глубоко внутри ощущает горечь очередного проигрыша. Положим, он справится с теорией, остаётся физический тест, который ему не осилить. А без диплома сколько угодно топчись вокруг да около должности, повышений не получишь. Да и позорно это, платить второй раз за право продавать свой труд. В городе столько людей, что на всех мест не хватает. Вот и получается, что ты буквально крадёшь работу того, кто упорно учился ради неë и старался изо всех сил. Прямо так заявила однажды Лия. И в общем-то была права. С другой стороны, работа нужна при любом раскладе, так почему же тогда не та, которую хочется? Особенно, если можешь еë себе позволить?

– Ну… – начинает Ён. И снова листы выскальзывают из-под подбородка.

Син Тэ Пон вздыхает и плотно сжимает губы. Его ловкие пальцы хватают готовые разлететься расписки и кладут их обратно.

– Повторяю, – идеальное лицо начальника Пона (прямо как из третьей брошюры клиники Али Бара) неестественно морщится и топорщится. Такое бывает, не все лица пригодны для сильных эмоций. А если к тому же ещë после нескольких переделок, то лучше ничего с их помощью не выражать. Просто моргать будет достаточно. – Повторяю. Отвечать необязательно. Я всё понимаю. Но ты на досуге подумай: нужна ли тебе вся эта морока?

Он вежливо отступает, показывая, что Ён может пройти. Конечно, вызывать в кабинет для подобного разговора он не стал бы. Во-первых, не первой же срочности. Во-вторых, видит, что коллеги к Ёну и без особого приглашения прохладно относятся. А вот лишний раз встряхнуть где-нибудь при встрече, отрезвить, так сказать, это всегда пожалуйста.

Не проходит и часа после его возвращения из хранилища, как к Ёну на стуле подкатывает Лия. Проскрипев на старых колёсиках, она хватается одной рукой за край стола, чтобы не проскочить мимо, второй швыряет листы под нос Ёну.

– Внимательно смотри, – приказывает она. – Накинула на скорую. – На бумаге начерканы лица. Ён аккуратно отпихивает рисунки в сторону. – Если не хочешь напоминать кого-то, можно своë, индивидуальное, заказать. Дороже, конечно, получится, но у тебя же нет проблем со средствами.

– Вернее, у его родаков, – влезает Че Баль.

Лия кивает, но тут же возвращается к разговору с Ёном. Пялится, не отрываясь. Без слов готова прямо сейчас лепить из него «по образу и подобию».

– Если честно, скулы тебе подпиливать не нужно. Они очень даже удачные. Наверное, единственное, что можно от тебя сохранить. Проблема в основном в… этом, – проводит она рукой перед ним. – Чего кривишься? Как лучше же пытаюсь. Ему бы благодарить до скончания веков, а он нос воротит!

– Балованный, – Че Баль мотает головой, усовестить хочет, и Ён сжимается, горбится и сутулится. Вот бы настолько уменьшиться, чтобы его перестали замечать и забыли о нём.

– Он, наверно, до гробовых стен хочет один остаться, – Лия то ли надеется поддеть, то ли искренне переживает. Не разобрать. На Ёна в любом случае её слова не действуют. – Неужели не хочешь, чтобы за тобой дурёхи толпами гоняли? Ты поэтому в однушке зачуханной живёшь? – Естественно, они знают и об этом. – О будущей семье совсем не думаешь. У тебя же папаша – чинуша. Неужто не дал денег на приличное жильë? И заслуженное рабочее место получить не особо стараешься?

– Я второй ребёнок, – неохотно напоминает он. Достаточно и того, что родителям пришлось платить ежемесячный налог до его совершеннолетия. Что ему с них требовать? – И да, я собираюсь жить один.

Тут скрывать нечего. Конечно, он собирается. Семья второго ребёнка находится «на особом счету». Чуть что, любая малейшая провинность, и его, Ёновский, отпрыск, будет отправлен за город. Понимать это и принимать – святая обязанность. От неё не убежать. Да и если он задумается однажды, нужна ли ему семья, это не будет иметь значения. Кто захочет связать себя с ним и потом трястись над своей судьбой и судьбой своего чада?

На самом деле на Земле осталось много свободного места. Нет, не так. Осталось много пустого места. Мало плодородной земли, мало лесов, мало питьевой воды, мало чистого воздуха. Мало всего, кроме людей. Нет, снова не так. Пострадавшее не только внешне, но и численно общество, как ни крути, из-за недостатка ресурсов вынуждено существовать так, как будто сейчас новый рубеж перенаселения. Вот они, эти самые люди, и столпились в месте, более-менее пригодном для существования – наступают друг другу на пятки, отдавливают ноги, не могут нормально разойтись на улочках таких же узких, как возможности человечества.

Глава 1. Великий Гао и свинорылый бес II

Когда Ён садится в патрульную машину, на улице клубится ночной туман. Днём духоты нагоняет солнце, а ночью – пары города.

– Тебе лучше поторопиться, – предупреждает Борд. – Скоро начнётся Долгий путь. По прогнозам, он затянется не на один час.

– Много стариков? – В зеркале заднего вида Ён замечает, как Диан, вышедший с электронной сигаретой, буравит его взглядом. – Да провались ты уже, – шёпотом добавляет он.

– Скажем так, – информирует Борд. – Станет посвободнее.

Ён кивает и аккуратно отъезжает от полицейского участка, заворачивает за угол и нажимает на газ. Нужно поторопиться, если он не хочет застрять на шествии.

Оли Вар сказочно улыбается с витрины своего заведения, светится неоном и гирляндами. Но привлекают не яркость картинки и модное лицо. Большими буквами пестрит надпись «Экологически чистые продукты».

Поговаривают, Оли Вару земля досталась по наследству. Когда-то заброшенный участок со старым, почти развалившимся домом стал сокровищем города, сделав сокровищем и человека, который его получил. Хотя содержать скот и выращивать натуральные продукты – удовольствие дорогое, Оли Вар не испугался долгов и в скором времени его имя засияло на рекламных щитах.

Сам Оли Вар с момента своего триумфа на люди не показывается, зато его фотографиями пестрят общественный транспорт, ленты новостей в соцсетях и плакаты на стареньких столбах и досках для объявлений, но это уже в самых отдалённых, спальных районах. И не только! Его гигантское изображение раз в час машет рукой со стены самой высокой башни, где пять минут показа стоят наборов пайка на неделю.

Сейчас Ён разглядывает его лицо в витрине, постукивая пальцами по рулю старого электромобиля. Очередь, твою налево.

– Придётся немного подождать, – с гордостью заявляет кассир, получая от Ёна заказ. – В Больга Враш званый ужин, и туда сейчас готовят все наши повара. Тамошним гостям так понравилось, что они всё умяли и потребовали добавки.

– В кредит, – бормочет Ён.

Какие-то заоблачные пиршества его не интересуют.

Оливаровские повара справляются быстро. Ён наблюдает за тем, как к перевозчику туда-сюда бегают официанты. И минуты через две после того, как тот отъезжает, Ён получает булки в небольшом герметичном пакете, на который аккуратно наклеена бирка: «Безопасен для окружающей среды. Разлагается в течение 6 месяцев».

– Поздновато как-то, – говорит сам себе Ён.

– Что? – переспрашивает Борд, но он не повторяет.

Ёну прекрасно известны последствия запоздалых сожалений человечества. И в отличие от Борд он не просто знает, но может, хоть и без особого желания, осмыслить. Сперва был период Цветения, как говорится о нём в учебнике по истории мира. Тогда был так называемый бум рождения красивых людей. Затем из-за химической катастрофы начались мутации, период Увядания. В основном внешние, но некоторые портили и здоровье, как случилось с Ёном. Помимо вздёрнутого носа, по мнению окружающих, похожего на свиной пятак, и глаз, уже положенного стандарта, он получил полноту на генном уровне. Единственным путём сбросить вес до эстетически верных стандартов для него был мухлёж с ДНК. Вмешательство с вероятностью восемьдесят на двадцать – не в его пользу – сулило такими последствиями, как слабоумие, преждевременное старение или более серьёзными мутациями, чем пара-тройка лишних килограмм.

– Сказки эта ваша статистика, – заверяла с завидной самоотверженностью госпожа Ширанья. – Мне сделали, живая-здоровая. Так что нечего отговорки придумывать.

Люди, повидавшие красоту и упустившие еë, смириться с потерей не смогли. Есть такая поговорка, снявши голову, по волосам не плачут. Так вот, именно этим сейчас все вокруг Ёна и занимаются. Что неприятнее, помимо прежнего облика они, кажется, потеряли что-то ещё. Ëн не может объяснить, что именно. Но он читает прежние книги, изучает прежние произведения искусства, смотрит прежние фильмы – и видит в них что-то иное. То, чего сейчас не находит.

Небольшое опоздание вынуждает Ёна наблюдать за процессией на перекрестке Поварки и Черничного переулка. Тёмные фигуры бредут в дымке, но Ён примерно догадывается по форме и движениям, кто сейчас скользит перед машиной, словно неупокоенный призрак. Сперва идут нянечки с детьми всех возрастов, от новорожденных до подростков. От кого-то из их подопечных избавились, оставив в ящиках для отказников, кто-то осиротел и не получил опеки. Следом бредут старики, медленно, неторопливо. Те, чьи сбережения на старость закончились и за кого не хотели брать ответственность родственники.

Ён не собирается доживать до стольких лет, до скольких дотянули они. Горбатиться, чтобы тебя отправили по итогу одной серой массой с другими в дом престарелых, – нет, в его планы такое не входит.

– С каких пор у тебя появилась эта вредная привычка? – спрашивает Борд.

Ён теряется от внезапного вопроса и убирает пальцы от губ.

– Я грыз ногти? – догадывается он.

– Да, – Борд тихонько трещит. Наверняка перепроверяет данные о его повседневных привычках. – Ранее такого не замечалось.

– Подумаешь…

– Нужно определить, чем вызваны твои изменения.

В машине становится жарко, порой кондиционер барахлит. Да даже начни она разваливаться, отказываться от неё так же легко, как от бредущих мимо людей, никто не будет. Ён приспускает стекло на окне и на тихой громкости включает радио – Борд он слушать не хочет, а тишина не приносит хороших мыслей, лишь какую-то тухлятину.

Третьими семенят потерявшие всё, имевшие неоплачиваемые долги – те, кто получил статус разорившихся и ставших попросту изгоями.

Четвëртыми, под охраной, вышагивают преступники. Ни одного из них Ён не поймал.

Колонны идут каждая в своей манере, но чуть ли не нога в ногу, словно маршируют. Миновав Черничный переулок, они разбредутся, каждая на свою улицу, чтобы подойти к главному входу в разное время и не создать толкучку или беспорядки: кому – в детский приют, кому – в стариковский, кому – в работный барак. Кто-то отправится в исправительное учреждение. На самом деле все они приговорены к жизни в одном, длинном и высоком, доме без окон. По крайней мере, таким он выглядит со стороны улицы. И имеет он только вход. Ни единая живая душа не видела работников серой махины. Бывают смельчаки, которые пытаются заглянуть в открывшуюся для новых «жильцов» дверь – Ён может назвать себя одним из них, – но изнутри на них наваливается мрак, душный и беспросветный. Зато любой скажет, что за ним, этим угрюмым домом, ничего нет. Город заканчивается на нём. Государственная Распределяющая Организация для Безнадёжных, в народе любовно называемая «Гроб». Отправленные туда люди умирают не физически. Наверно, было бы гуманнее, если бы так. Но нет, они умирают социально.

Отец сказал Ёну, когда тот впервые поругался с ребятами из школы:

– Ты отмечен в системе как «нежелательный», так что должен научиться тому, как избегать ситуации, способных привести к тому дому. Помнишь? Мимо которого мы проезжали вчера? Поэтому, пожалуйста, никогда никого не зли, не пререкайся и терпи. Просто молча уходи. Всегда, когда понимаешь, что можешь причинить кому-то неудобство. Жалобы мы потянем, но драки, пусть и спровоцированные другой стороной – нет. Это иной уровень вреда – мера наказания для тебя будет необратимой.

И Ён послушно ушёл в детскую, показывая, что понял отца.

– Закурить не будет? – стучит кто-то в окно.

Ён внутренне содрогается, но внешне сохраняет равнодушие. Быстро натягивает маску на нос и опускает стекло ниже.

– Разрешение есть? – оглядывает он просящего.

Рассеивающийся в дымке свет от фонарей и витрин не помогает, наоборот, силуэт в нём растворяется; ещё и капюшон скрывает лицо незнакомца под плотной темнотой.

– Разрешение?

Вот гадёныш! Играться вздумал!

– Разрешение на курение в общественном месте есть? Или сейчас штраф оформлю, – Ён вытягивает руку из окна и стучит по двери машины, напоминая, с кем курильщик имеет дело.

По радио начинаются ночные беседы о Великом Гао. Слушатели звонят и рассказывают, как мессия повлиял на их жизнь. Изменил, конечно, в лучшую сторону. Ён одним махом выключает передачу.

– Не любишь счастливых историй? – склоняется к окну незнакомец. – А! Всё-таки второй сын кандидата в мэры Ширанья? Правильно значит признал! Но разве, – он не скрывает разочарования, – разве ты сейчас патрулируешь? – Ён ощущает на себе пристальный взгляд наглеца. Ишь какой! На других пялится вволю, а на себя смотреть не позволяет? – Так что, второй сын? Не нравятся счастливые истории, да?

Ён хмурится. За ухом курильщика нет Борд. Вернее, нет подсвета, который она обычно излучает в тëмное время. Значит, прибор либо не рабочий, либо отсутствует. Оба случая считаются преступлением.

Воспрещается намеренно портить, ломать или отключать Борд. Запрещены глушение сигналов, манипуляции с данными и иные методы, способные ввести систему контроля учётных записей в заблуждение. Разбуди Ёна посреди ночи, первым он вспомнит этот закон.

– Скорее, этот Великий Гао не вызывает доверия. – Ён тянется к карману за электрошокером. Пистолет ему пока не выдали. – Борд, – отворачивается от окна и шепчет он, когда незнакомец наконец выпрямляется и отступает от машины на уважительное расстояние. – Попробуй установить с ним связь. Обойди предупреждение владельца на проверку его данных.

– Это незаконно, – отказывается она.

– Я не прошу взламывать его. Просто хочу, чтобы ты проверила, включено ли его устройство так, чтобы он не понял. Не хочу его спугнуть.

Незнакомец отступает ещё, словно чувствует неладное.

– Почему? – удивляется он. – Почему не веришь Гао? Чем он плох? Ты его знаешь? Лично общался? Или что? Обладаешь силой через экран людей читать? А как насчёт, например, твоего отца? – задумчиво тянет он. – Который в мэры собирается? Чем он лучше? Ему можно верить? Болтать горазд, а сделает ли, что наобещал?

Голос тихий, но сильный, с ноткой то ли издёвки, то ли превосходства. Не без дурманящего спокойствия, отчего Ён и сам сперва не замечает, что говорит так же откровенно, как и возникший из ниоткуда собеседник.

– Конечно, можно, – искренне негодует Ён. – Нашёл кого сравнивать!

– Звучит так, будто ты гордишься своим отцом.

– Так и есть, – отрезает Ён.

– Счастливчик.

– Просто мой отец – достойный человек. Это тебе не псевдочудотворец! Всё, что Гао делает своими дурацкими речами, так это толкает на преступления кого-то, вроде тебя. Всегда буду любить и понимать вас, чтобы вы ни сделали, – невольно передразнивает Ён. – Что ещё хуже, – продолжает он, – думаю, он настолько глуп, что сам верит в то, что говорит. А когда дурак получает много власти, к добру это не приводит. – Неудачливого курильщика окутывает аура человека, глубоко задумавшегося. Человека, слышащего, но не слушающего, что ему говорят. Он кивает. Неуверенно, чем сильнее воодушевляет Ёна. – Знаешь, сколько раз я натыкался на случаи, когда виновник говорил, что ни за что бы не пошёл на преступление, если бы не слова Великого Гао? Поймёт же, простит. Когда есть кто-то, кто останется на твоей стороне при любых обстоятельствах, ничего не страшно. – Ён нащупывает в кармане шокер и вспоминает, что хотел сделать. – Да о чëм это я! Как будто Великий Гао что-то на самом деле может! Его Больга Враш продвигают. С них и спрос. Нечего от него ждать…

– Почему? Пусть Гао будет мессией, колдуном, избранным… Да кем угодно, если людям от этого легче. Отчего же и нет? По городу ходят слухи, что он излечил некую пожилую женщину всего-то одним касанием! Ну и уверением, что всё обязательно закончится хорошо. Слышал? – Ён вздыхает. Ну да, ну да. А ещё он слышал, что на ежегодные пожертвования в фонд Великого Гао можно купить два участка, не меньше оливаровских. Навряд ли получилось бы собрать такое количество байтов без подобных баек. – Вот ты… Чего больше всего в жизни желаешь?

– Ну… – У Ёна редко спрашивают, чего он хочет, потому он в замешательстве. – Ну… Я бы хотел, наверно… Гао, конечно, не в силах это исполнить! Но я хотел бы какое-нибудь дело… Чтобы оно на слуху было. Чтобы все о нëм знали… А я смог бы раскрыть преступление и доказать, что тоже чего-то стою…

– Зачем? Слава нужна? И почести? – Ён мотает головой, хотя в каком-то роде так оно и есть. – В любом случае, не тот райончик для великих свершений выбрал.

– Не то чтобы мне дали выбрать…

– Неужто купил себе работёнку-то? И что же? Как оно?

Ёну не по себе. И этот вздумал над ним потешаться.

– А ты, смотрю, страх совсем потерял. Любовь Великого Гао, небось, сделала мозг девственно чистым. Ну, не переживай! Я тебе верну понимание общественного порядка. Подойди-ка поближе, – он подзывает жестом, но наглец не думает подчиняться. – Считаю данные. Мигом штраф тебе оформим.

Ён не успевает толком открыть дверцу, как незнакомец срывается с места и несётся прочь. Только вышитые белыми нитками на куртке крылья мелькают, когда их касается свет от направленного фонарика.

– Кто он?

– Мне не удалось установить связь, – сообщает Борд.

– Получила блок при запросе подключиться?

– Я не смогла найти его в сети.

– Значит, точно нужно отловить! – шагает к Черничному переулку Ён. – Запроси подмогу!

– Уже, но из-за Долгого пути движение приостановлено.

А парень-то не дурак! Знал, что ничего ему не будет, потому и вёл себя нагло. Ён ускоряется, словно не преступника хочет поймать, а убежать от стыда за собственную глупость.

– Без подключенного устройства он не виден, – отрезвляет его Борд. – Даже дроны растерялись. Сейчас его не догнать. – Ён останавливается, но продолжает всматриваться в темноту переулка. – Надёжней будет вернуться подготовленными и выловить его. Он знал, куда бежать, значит не первый раз сюда приходит.

Ён хотел бы сам прийти к этим умозаключениям, и теперь, когда Борд управилась с анализом вперëд него, получает болезненный укол зависти.

– Дожили, – бормочет он.

Борд не понимает его огорчения и, более того, не принимает его во внимание, чем сильно удружает.

Оставшееся время Долгого пути и дороги к участку Ён молчит. Борд его в этом поддерживает. В желудке покалывает от ожидания, что в попытках ободрения она вот-вот подключится к приёмнику и начнёт поиск раздражающих заводных песен. Однако обновление справляется на ура, и она правильно улавливает настроение.

Участок по-прежнему залит тяжёлым сплавом из тишины и покоя. Ён выгружает заказ на ближайший стол и направляется докладывать о нерадивом курильщике. Дело до этого однако не доходит.

– Совсем ума лишилась, – шепчет Диан. Че Баль громко выдыхает в знак согласия. Все, кроме Ёна, толпятся возле небольшого экрана. – Какого уровня в них информация? На эти байты точно небольшой район, вроде нашего, месяц можно было снабжать водой. А она что? Открыла информацию об измене своего мужа – как будто кроме неë кому-то важно, сколько бабёнок он жахает – и сделала еë общедоступной. Просто в утиль пустила. Эти богатеи с жиру бесятся… Свинорылый! – замечает он Ёна. – Куда крадёшься? К начальнику? Занят он сейчас. Звонок какой-то важный. Не отвлекай его. Вот чёрт! – цедит он сквозь зубы. – Вы только гляньте, как важничает! Будто планету спасла своими откровениями!

– Ещё и отпирается! – указывает пальцем на экран Че Баль. – Пытается состроить хорошую мину при плохой игре! Растрепала об измене за пару дней до дебатов, чтоб поддержкой заручиться, и села в лужу! Ха-ха! Точно на дно пойдём, если выберем. Только гляньте – как извивается! Хотела свой дурацкий закон за счёт мужа-изменника протолкнуть, а когда поняла, что людей больше волнует стоимость раскрытой информации и что можно было на неё сделать для народа, так сразу – не она! Кто-то другой, но с явной выгодой для неё! Да кому это надо? Тьфу ты!

По телевизору идут дебаты. Онлайн трансляция с политиками, претендующими на пост следующего мэра. Специально проводят рано утром: так посмотрит больше зрителей. Примерно в это время люди просыпаются, готовятся к рабочему дню или уходу с ночной смены. А кто-то уже в пути, чтобы не попасть в час пик. Ён, как видит из-за чего сыр-бор, тут же теряет интерес. Раздаёт булки и кофе, а сам садится за стол.

– Ширанья точно победит, – говорит Диан. – Я за него буду голосовать. Эта дамочка на полном серьёзно полагает, что кто-то поддержит стерилизацию, за которую она ратует?

– По мне так вполне закономерное предложение, – отзывается Лия. – Позволяет наверняка иметь лишь одного ребёнка. А не как у еë муженька, трое и все от разных. Для кого-то ребёнок получается первым, а для кого-то – нет. Честно ли это? И как его тогда записывать в документы. Перворожденный он или нет?

– А что если единственный ребёнок, например, умрёт? – отпивает из одноразового термостакана Че Баль и сперва удивлённо смотрит на него, а затем озирается по сторонам. Он видит Ёна только сейчас и перестаёт ёрзать. – Иного, считай, уже не заведёшь. Да и мало ли чего может случиться!

– Человечество эти личные трагедии как-нибудь переживёт, – отмахивается Лия. – Если не понимаешь, лучше молчи! Не хватает тебе осознанности. Тоже небось боишься за неё голосовать, потому что не сможешь тогда от жёнушки своей гулять. И вообще ничего не сможешь!

– Слыхал, свинорылый, чего говорит! – Че Баль хихикает в кулак. У него получается сдержать нарастающий хохот, и он продолжает: – Там в законе есть пункт, что все вторые и прочие дети, зарегистрированные в системе (а на иных и времени тратить не надо, их сразу в Гроб) должны быть стерилизованы в обязательном порядке. Вот такие у тебя коллеги! – указывает он с ехидством на Лию. – Ратуют за то, чтоб тебя, как собаку какую бездомную, лишили права размножаться! Ну не кошмар ли! Ай-я-яй!

Лия толкает его, заставляя заткнуться.

– С чего решила, что только мы этим грешим? – Диан отпускает хмурость со своего лица. Вместе с ней уходит и внезапная бледность. – На прошлом участке, где я работал, муж убил свою жену, когда узнал, что она не от него родила.

– Пожалела бы, да некого, – холодно отвечает Лия.

– А с ребёнком что? – уточняет Ён. – В Гроб отослали?

– Естественно, – пристально смотрит на него Диан, будто собирается мысли читать. – Кому такой позор нужен?

Когда чего-то становится много, то это что-то приобретает статус мусора. Даже если и выкинешь, не убудет. Ёна с детства учили, что такая участь грозит только вещам. Но чем чаще он общался с людьми, тем больше понимал, что это не так.

– У человека есть естественные, базовые инстинкты, – умничает Че Баль, позабыв про свои недавние шуточки. – Они достались от природы и если их выкорчевать, то человек самим собой уже не будет. А она прямо сейчас, на дебатах, клянётся, что если выберут еë, то она один из них – размножение – сделает практически незаконным. Против природы, считай, пойдём.

– Штрафы ведь ввели, – Лия скрещивает руки на груди.

– Сравнила тоже, – ухмыляется он, – штрафы и стерилизацию. И так большая часть не знает, что такое иметь брата или сестру. Кстати, каково это? – Они словно по указке поворачиваются к Ёну. – Свинорылый, может, сейчас-то расскажешь! Узнаем хоть, какого выбора нас лишают.

Выражение «свинорылый» давно должно было стать комплиментом. Свинина тот ещё деликатес, между прочим. Тем не менее старое значение сильно засело в умах людей. Каким бы драгоценным ни было натуральное мясо, слышать в свой адрес, что у тебя свиная морда, неприятно.

– А каково – не иметь? – спрашивает Ён.

Че Баль пожимает плечами и поворачивается обратно к экрану. Другие повторяют за ним.

– Он ведь тебя на пять минут всего старше? – спрашивает Диан. Ён кивает им в спины. – Вот она, конкуренция в деле. Ещë не родился, а уже нужно бороться за место. – Он снова глядит на Ёна. – Да не потей ты так! Чай не допрос с пытками учинили!

– А я и не переживаю, – говорит Ён. – Просто душновато здесь что-то.

– Я вот думаю, как же он, должно быть, ненавидит тебя. Вы же, получается, близнецы? – спрашивает Диан. Ён кивает в очередной раз. – Однояйцевые? Тогда точно ненавидит, – соглашается он сам с собой. – Ты ж буквально его лицо до операции. Все, кто с вами обоими знаком, знают и видят то, что он пытается скрыть и забыть, как страшный сон.

– А ты бы своего ненавидел? – Ёну действительно интересно, потому вопрос звучит громко и уверенно.

Диан вздрагивает, то ли не ожидая от него подобной прыткости, то ли по каким-то личным причинам.

Для Диана лицо наверняка будет важнее. Ён не раз слышал шепотки в участке. Стоило Диану отвернуться от сослуживцев или отойти куда, моментально начинались обсуждения одного не то чтобы странного, но всё-таки подозрительного слуха. Мол, родители начали переделывать ему лицо в детстве. Кто знает, может, к зрелости его черты выровнялись бы. Именно поэтому частенько ребёнка не трогают, ждут когда каждая частичка его тела сформируется окончательно, а лицо исправится и станет куда приятнее. Случаи бывали, так что Диан вполне мог надеяться. Теперь-то никто и никогда не узнает, вдруг по итогу он вырос бы в носителя истинной красоты.

Родители Диана обновляли ему лицо каждый год. Поскольку оно росло и менялось вместе с остальным телом, закрепить черты не получалось. А, выросши, он привык к перепрошивке и сам заказывает себе новые внешности.

Правда ли то, что Диан перекраивает лицо как по расписанию, Ён пока не знает, равно как и не знает, с чего зародился этот слух. Он пришёл в участок от силы полгода назад, Диан перевёлся тоже сравнительно недавно.

– Чего слетелись перед телевизором, словно мухи! – Начальник Пон выскакивает из кабинета, будто остро нуждается в уборной. – Вызов! Лия, Диан и… – Он печально глядит на Ёна. – Ты тоже! Собирайтесь! Я поеду с вами! Че Баль! Чтоб не отлынивал здесь, пока один!

Взбадривается только Ён.

– До конца смены всего ничего осталось, – ноет Лия. – Может, пожалеешь нас?

– Нет! – Син Тэ Пон стоит у входной двери. Когда он успел пересечь помещение и натянуть куртку из мятой искусственной кожи, никто не замечает. – Торгуетесь со мной? Ноги в руки – и вперëд!

– Где? – Диан берëт карточку от служебной машины со стола Ёна.

– В ночном клубе.

– Пьяные что ли подрались? – закатывает глаза Лия.

– Ставлю на ложный! – Че Баль плюхается на стул и кладёт ноги на стол.

Ён выходит из отдела последним, краем глаза посматривая на засыпающего Че Баля. Ничем его не пронять. Никакого интереса к своей работе, и хоть бы кто слово против сказал.

Острое чувство несправедливости испаряется так же внезапно, как и появилось. При виде того, как Диан деловито садится за руль, приходит осознание: Первое настоящее дело Ёна Ширанья! Сегодня пол подметать будет Че Баль, а на место преступления отправляется Ён! Ха! Он воодушевленно пролезает на заднее сидение, как можно дальше от Лии. По одному взгляду понятно, готова испортить настроение любому, кто попадётся под руку.

Диан лениво прижимает карточку к экрану включения и нажимает на кнопку. Ён сегодня ездил на этой машине, но когда за рулём кто-то другой, ощущения иные.

– Ночной клуб «Холодная Луна», – рассеянно сообщает Син Тэ Пон, когда на него устремляются три пары глаз. – Совсем забылся. Уж больно не хочется верить, что там случилось то, о чëм я подозреваю.

– И что же? – бурчит Лия, пока Диан терпеливо вбивает название места в навигатор.

Машина потрескивает то ли под капотом, то ли под ногами Ёна, то ли отовсюду сразу – и двигается с места. Надо же, звуки тоже иные, когда не сам ведёшь.

– Все помнят, что делать на месте преступления? – Начальник Пон похоже считает, что разговаривает с дураками.

– Да, – бодро отзывается Ён.

– Ты новичок, – продолжает Син Тэ Пон, но на Ёна не смотрит. Можно подумать, говорит с кем-то перед собой. – Потому подготовься морально. Увидеть своими глазами не одно и то же, что увидеть на фотографии. Особенно если преступник действовал жестоко. А судя по заявлению, чего-то адекватного ждать не придётся.

– Убийство?! – радуется Диан. – Наконец-то!

– Потише давай, – стыдит его начальник Пон, но Диану всё равно. Он больше не в силах сидеть спокойно: приглаживает спадающие на лоб белокурые волосы, трëт глаза, красные от лопнувших капилляров, чешет подбородок.

– За дорогой следи, – отрезвляет его Лия.

Глава 1. Великий Гао и свинорылый бес III

У одного из запасных выходов в клуб стоит несколько машин и человек в защитном костюме. Точно такой же, как на нём, он протягивает и Ёну, и всем, кто с ним приехал.

– Чтобы не испортить место преступления, Ширанья, – объясняет начальник Пон и кашляет, будто слова застревают у него в горле. – Чего копошитесь? Быстрее начнём, быстрее закончим!

Ён натягивает костюм, затем наблюдает за тем, как Лия аккуратно прячет волосы за линию капюшона, и повторяет за ней.

– Если у вас слабый желудок, – протягивает встречающий упаковку с пакетами.

Его предложение безмолвно отвергается каждым, но Син Тэ Пон замедляет шаг и шепчет Ёну:

– Тебе лучше прихватить…

Металлический тошнотворный запах настигает их в коридоре. Узком, где один человек едва помещается. Нужно ёжиться, чтобы ничего и никого не касаться. Чавкающие звуки появляются внезапно, за очередной, ничем не отличающейся от предыдущих, дверью. Когда Диан её открывает, сперва сознание, в попытках как можно дольше не охватывать всю сцену преступления, нацеливается на другой коридор, грязнее и темнее основного. Там, в самом конце, приоткрыт выход наружу.

Стены комнаты заляпаны, а пол покрыт багровой жижей, высотой по щиколотку, если брать в расчёт рост Диана, который браво шагает в это нечто. Хлюпанья заставляют Ёна вздрогнуть.

– Дело рук Майстера Диля? – мнётся на пороге Лия. – Что он забыл в нашем районе?

Она наступает в жижу, и здесь Ён остро ощущает рвотный позыв. То месиво, по которому они собираются идти, было когда-то людьми. Если напрячь зрение, то и без примечания Лии несложно догадаться: кости, внутренности, загустевшая кровь. Майстер Диль не из привередливых. В ход у него идëт всё, что попадается под руку. А когда ничего не попадается, то он и тела своего не жалеет. Судя по отчëтам, на местах преступления не раз находили кровь, кожу, ногти, волосы и зубы, хозяина которых база данных распознать не могла. Значит, Диль не зарегистрирован и Борд у него отсутствует. Некоторые утверждают, что он как-то пробирается в город – оттуда, из Гроба – потому найти его и не получается. После кровавой расправы он убирается восвояси.

Мертвец, бесчинствующий в мире живых.

– Кого грохнул? – хлюпает жижей под ногами Диан, будто в луже играется.

– Сюда в последнее время повадилась банда Отто Бола, – отвечает невысокий мужчина, возникший за спиной Ёна. – Ходили, продавали какую-то гадость. Байтов под процент предлагали…

– Болото, – бубнит начальник Пон. – Мы их раньше болотом звали, – ловит он взгляд Ёна. – Что-то вроде анаграммы имени их главаря. И слово полностью описывает их поступки. И без того жизнь штука несладкая, а они делают её невыносимой. Затаскивают в трясину бо́льших неприятностей и потом пугают, мучают и издеваются. Однако скользкие, змеюки. Наказать их по закону до сих пор никто не смог. Даже боюсь предположить, кто их крыша.

– Знает Майстер Диль кого убрать, – говорит Диан.

– Поклонник его что ли? – шипит Лия.

– Почему бы и нет? – не скрывает он воодушевления. – Избавляется от подонков, освобождает место для хороших людей. Разве не герой нашего времени?

– Да он же псих… – начинает Лия, и начальник Пон встаёт между ними, не давая ход спору.

– Не он ли попался мне на дежурстве? – перешёптывается Ён с Борд. Затем он виновато смотрит на начальника Пона, желая поскорее рассказать о странной встрече. – И если я прав, то поймай я его, не случилось бы этой бойни.

– Если бы ты встретил Майстера, то был бы уже мëртв, – подмечает Борд. – Никто не знает, как выглядит этот человек. Не знает, потому что всех, кто его встречает, он убивает.

Верно. По сети давно гуляет история, в которой подробно описывается, как однажды кровавый след Майстера Диля растянулся километров на пять от места преступления. О чём Ён только думает? Как будто жесточайший из нынешних убийц попросит вдруг сигарету и поболтает с ним, а потом просто сбежит при малейшей опасности, вместо того чтобы свернуть ему шею.

Ён усмехается, пытаясь побороть раздражение к самому себе. Иногда желание затмевает здравый смысл, и даже самые нелепые идеи кажутся нормой.

– А это кто? – кивает он в сторону мужчины, который заявил, что жертвами Майстера Диля были люди из банды Отто Бола.

– Владелец «Холодной Луны», Со Ва.

Зовут его, конечно, как-то по-другому. Желая соответствовать своему делу, для антуража он попросту зарегистрировал себе псевдоним.

Со Ве заходить на место преступления запрещается, да он и не стремится, потому ошивается рядом, временами спрашивая, что там нашли и не повредит ли это ему. В частности, его волнует, сможет ли он возобновить работу клуба следующей ночью.

Ён ступает в жижу, и к горлу подступает тошнота.

– На улицу! – приказывает начальник Пон. – На улицу иди!

Хотя у Ёна и есть пакеты, лучше не рисковать. Он вываливается из комнаты, но до выхода явно не успевает.

– Вот сюда, – Со Ва ведёт его к приоткрытой двери в конце грязного коридора. – Мусорный переулок. Вонь несусветная, но вам-то не красо́ты смотреть. Там можно и без этого. – Он встаёт на порог, преграждая путь, и вырывает экопакет из рук Ёна. – Не дешëвые они нынче, сами знаете. Когда-нибудь мой клуб станет влиятельным, а я богатым. Тогда я обязательно войду в клан Варов! Представьте только, – он улыбается Ёну, а тот не может его даже поторопить – открой он рот, содержимое желудка тотчас окажется на полу. – Представьте! Со Вар! И тогда мне не нужно будет экономить на всякой ерунде! – машет он пакетами. – А вы не стесняйтесь! Не стесняйтесь! – и отходит в сторону с улыбкой. Издевается что ли? – Блюйте, сколько хотите! Здесь камер нет.

Железная дверь издаёт за спиной душераздирающий скрип, но щелчка не следует. Значит, до конца еë не закрыли. Оказавшись отделённым парой-тройкой стен от каши из людских тел, Ён чувствует себя лучше. Затем в нос словно кулаком бьёт помойная вонь: глаза слезятся и в горле зудит.

Ёна выворачивает.

Дыхание перехватывает, будто лëгкие наполняются водой. Глаза застилает пелена.

– Оракул проснулся раньше, – приглушенно раздаëтся у правого уха. – Синхронизация идëт в обратную сторону…

– Заливай новый раствор! – гремит у левого.

Ён мотает головой. Он старается дышать, вытирая рот рукавом защитного костюма, когда его спины касается лëгкий ветер. Он мог бы и не заметить его вовсе, но будучи сейчас в измождённом состоянии, тело реагирует на малейшие изменения вокруг. Инстинкт самосохранения срабатывает даже в век, когда ничего не должно угрожать. Уловить движение, тишайшее дуновение или дыхание в момент своей уязвимости – явление одновременно удивительное и пугающее.

Ён не первый раз попадает под огненное колесо тревоги. Правда сейчас, ощущение то и не то одновременно. Обычно, внутренности будто сдавливает и перемалывает. Затем неизменно следует тяжесть и пустота. Сейчас никто Ёна не препарирует. Наоборот, тело наполняют приятная лёгкость и щекотания, и никакого отношения к мучениям они не имеют.

Он выпрямляется и оглядывается. Только высокие стены и помойка. На повороте в соседний переулок виднеется ускользающая тень. Ён сперва не верит – померещилось, небось! – но на автомате следует за ней. До ушей долетают тихие шаги. Кто-то удирает от него кошачьей поступью.

Ён бросается в погоню.

– Не сто́ит, – предостерегает Борд. – По крайней мере в одиночку.

Ён не слушает. Если он увидит убегающего и если им окажется тот самый Майстер Диль, у Ёна появится преимущество в его поимке. Облагородит своë существование, сыграв значительную роль в нашумевшем деле. Докажет, что тоже на что-то годится. Вот она – возможность да ещё в гремучей смеси с пониманием того, что терять нечего.

Он едва успевает затормозить перед тупиком. Упустил. Трепет от погони тотчас превращается в ноющую, раздирающую в клочья тоску. Будто упущенная встреча была такой долгожданной, что её потеря сулит Ёну разбитым сердцем. Кто бы ни пробежал мимо, он во сто крат быстрее и ловчее. Ёну повезло, что он вообще заметил его присутствие.

Размышляя над тем, как доложить о призрачном бегуне и поверят ли ему, Ён забывает, что идёт по кровавой мешанине. От раздумий и попыток совладать с внезапным унынием его пробуждает иная картина. В маленькой комнате, похожей на караоке-кабинку, у огромного экрана стоят все, кто находится на месте преступления.

Ён слышит знакомый голос, разливающийся мелодичными распевами по полу, кровавым стенам, разорванным трупам, и чуть не начинает ругаться. Утренняя молитва Великого Гао! Чтоб ему пусто было!

Однако что-то не так. Люди обычно восхищенно вздыхают, согласно кивают, шепча имя мессии. Сейчас зрители стоят как вкопанные и коллективно бледнеют.

Ён подходит ближе. Гао, как всегда, вещает о любви и понимании.

– Чего застыли? – спрашивает он.

– Я не была уверена, поэтому проверила по соцсетям… – ни с того ни с сего начинает оправдываться Лия. – Но там пишут то же самое… Почти вся сеть полегла. Люди в недоумении… Это… Это…

Ён снова смотрит на экран, но не видит ничего, что повергло бы в ужас.

– Это запись, – отвечает Диан. – Впервые за всё время молитв, это не прямая трансляция с Великим Гао. Нам поставили повтор…

Глава 2. Похороны I

Стены прилифтовой зоны Ён помнит до мельчайших неровностей. Дом, в котором он провёл детство, отличается от того, где он живёт сейчас. Его фасад не похож на унылую коробку с окнами-вырезами. Творение архитектурной мысли, в районе таких же шедевров, где на одном этаже располагаются две квартиры и нет узких, режущих комнаты на ряды коридоров.

Когда Ён приезжает на ужин, то на теле словно появляется рана. Его разрывает на части, и он иногда проверяет, действительно ли цел. Стоя перед дверью, он машинально опирается на правую ногу. Кажется, под ней твёрдая земля. Левая же, наоборот, будто над обрывом. Если ступить на неё сильнее, то потеряешь равновесие и упадёшь.

Квартира напротив пустует. Господин Ширанья ни с кем не желает делить этаж, потому полностью его скупил. Просторные апартаменты достались Юну, однако старший сын не спешит использовать полученный на совершеннолетие подарок. Он беспрепятственно заходит в дверь, перед которой Ён топчется и гадает, когда ему наконец откроют. Так всегда. Они назначают день и время, а затем заставляют ждать, хотя точно слышали дверной звонок.

– Не проверила мой запрос? – уточняет Ён, понимая, что проторчит у порога достаточно, чтобы покончить с одной из проблем.

– Я протестировала себя вдоль и поперёк, – заверяет Борд, – дважды, но не нашла никаких отклонений. И насчёт твоей новой дурной привычки…

– Странно, – Ён смотрит то на начищенный до блеска пол, то на свои пыльные ботинки. – На месте преступления я слышал помехи.

– Никакой ошибки нет, – повторяет Борд. – Возможно, ты был излишне эмоционален и тебе померещилось. Рекомендую записаться к специалисту.

– С больной головы на здоровую?

– Со мной всё в порядке. Я прошла тесты, – повторяет Борд. – Всё функционирует в пределах зелёной отметки. Никаких скачков и зависаний. Обрыва в сети тоже не было. А вот ты не проверялся с тех пор, как проходил комиссию для работы. И то, те вопросы явно были для галочки…

Ён ловит себя на том, что ухмыляется. Надо же! Ворчит, как будто в ней смешались возмущение и волнение. Жаль, что программа никогда не сможет по-настоящему испытать чувства. Жаль человеку, конечно; для машины это великая удача.

Где-то в глубине души Ён надеется, что дверь не откроется ни через минуту, ни через пять. Тогда он с чистой совестью развернётся и уйдёт. Однако его чаяниям не суждено сбыться. Только он отступает на шаг, чтобы исполнить задуманное, раздаётся щелчок внутреннего замка и вместе с ним, этим щелчком, от Ёна будто отрывают очередной кусок.

Ëн перебрасывает взгляд с пола на ноги встречающего. Мягкие тапки, носки с весëлым рисунком, оттянутые чашечки на штанах, старенькая рубашка – разве такую по-домашнему уютную одежду носят не милые и забавные люди? Улыбка на идеальном лице. Только мелкие морщины намекают, что человек напротив гораздо старше гостя. Глаза Ëна вот-вот должны встретиться с его глазами, но тот отворачивается и уходит вглубь квартиры, оставляя дверь открытой.

Новый замок Стали Вара щëлкает за спиной резко и чëтко. Господин Ширанья снова обновил систему безопасности. Перед выборами он особенно чуток к любой, пусть мало-мальски вероятной угрозе. И данные второго сына он не внëс, так что приложить руку и зайти, как если к себе домой, у Ëна не получится.

Коридор, вечно светлый даже без окон, заканчивается гостиной. В комнате размером больше, чем квартира Ёна, стоит огромный стол, до краёв набитый едой. Порадоваться бы богатому разнообразию, но попробовав её, Ён с неделю будет ощущать привкус химикатов в тех пайках, которыми он питается там, снаружи. Только-только привык к ним, и вот он – аромат настоящего мяса, который предвещает рвотные позывы от дешёвой пищи.

Дома ничего не меняется. Окна закрыты автоматическими жалюзи. Солнечный свет сюда не проникает. Однако цветы, которые выращивает госпожа Ширанья, прекрасно себя чувствуют и при искусственном. Ён отчётливо помнит случай, когда какое-то особо привередливое растение не хотело приживаться в месте без настоящего солнца, сколько бы хозяйка над ним ни пыхтела. В итоге она сдалась и со злости приказала выкинуть заморыша на помойку.

– Тебе свет мой не нравится? – проворчала она. – Ну, пожалуйста-пожалуйста! Там другого тебе будет с лихвой!

Отправляясь в тот день на занятия, Ён видел, что над цветком никто не сжалился. Можно было поставить его рядом с баками или на тротуар. Но его швырнули, причём не попали в мусорку. Горшок раскололся, и растение валялось на дороге с поломанными ветками и остатками земли, часть из которой уже успели потоптать и разнести на несколько метров. Ён отнёс его в ближайший парк и положил под дерево.

К его удивлению, цветок не просто прижился, он разросся и облагородился такими соцветиями, что люди, проходившие мимо, не могли не восхищаться. И всё бы хорошо, но госпожа Ширанья, которую дёрнуло прогуляться не своим обычным маршрутом, а через тот самый парк, увидела куст и признала в нём выброшенное строптивое растение. Спокойным характером она не отличалась, потому поломала его поросль и заявила, вернувшись домой:

– Кто-то строит против меня козни! Какие же мерзкие у этого человека методы! Как смеет он пихать мне под нос мои же ошибки!

– Может, – заметил тогда Ён, – дело вовсе не в тебе. Может, кто-то просто перенёс засыхающее растение туда, где ему будет лучше. По доброте душевной.

– Что за чушь? – сильнее взбесилась госпожа Ширанья. – По доброте душевной? Не будь дураком! Никто в этом мире ничего не делает «по доброте душевной»! Никто! Ничего! Попомни мои слова! Я этому ублюдку покажу, как лезть не в своё дело! Выкинула значит хотела, чтобы сдох! Кто давал ему право идти против моего желания! Что за существо не знает ни стыда, ни совести? Считает меня пустым местом? Моя воля ничего не значит? Да что это ничтожество такое, чтобы решать, что делать, а чего – нет? Кто…

Ён словно воды в рот набрал. Скажи он ещё хоть слово, мать догадалась бы, в каком он ужасе, и поняла бы, кто тот негодяй, что спас её цветок. И казалось бы, глупость несусветная! Чего тут бояться? Однако Ён уже прокручивал в голове десятки сценариев того, как будет вымаливать прощение, лить слёзы и терпеть любое наказание. И всё ради того, чтобы остаться. Всё ради того, чтобы его не отправили в серые стены, не отдали в Гроб.

– Что расшумелась из-за какого-то цветка? – перебил господин Ширанья, которому возмущения жены порядком надоели. – Ерунда, ей-богу, а будто на твою жизнь покушались.

Она притихла, но после с месяц пыталась разузнать, кто тот наглец, что посмел сделать то, что не сумела она, и проучить его, чтобы тот больше не совал нос в чужие дела.

За столом сидит Юн, спиной ко входу. Он не показывает, что заметил брата. Даже не поворачивается.

– Не крутись, Ён, – господин Ширанья занимает место во главе стола. – Она ушла к себе. Пора бы уже привыкнуть. Такой вот характер у твоей матери. – Он сдерживает улыбку и учтивым жестом приглашает Ёна сесть напротив старшего брата, по левую руку от себя.

Отец ничего не говорит, даëт ему полную свободу – и уже за одно это в полном праве требовать безусловную благодарность, – а вот мать мириться с его внешностью как не собиралась, так и не собирается. Её перекашивает, когда Ён попадается ей на глаза. Вероятно, уродился он в неё. Фотографий прежней, дооперационной госпожи Ширанья не сохранилось. Она с гордостью признаëтся и хвастается при каждом удобном случае, что собрала их все до единой и сожгла. А тут – получите-распишитесь! Сын, похожий на неё и не желающий этого менять. Она бесчисленное количество раз пыталась переубедить его: подкладывала брошюры с клиниками, «ненароком» рассказывала невероятные истории преображения, молчала по нескольку недель, настойчиво демонстрируя, что если он не сделает, как ему говорят, он для неё умрёт. Однако как бы ни трусил Ён, сильнее душила боль от мысли, что при взгляде на зеркало он увидит не это лицо, а другое. Казалось, тогда он точно сойдёт с ума. То был единственный случай, когда он не испугался попасть в Гроб и позволил себе не нравиться кому-то. Как оказалось позднее, всем.

Однажды госпожа Ширанья повела его в больницу, мол, провести медицинское обследование, необходимое раз в год. Ёну тогда почти исполнилось четырнадцать. Оставался ровно месяц до возраста, когда по закону он получал право самостоятельно принимать решения.

– Не рано ли прислали уведомление? В районном бюро здравоохранения не было сбоя? – уточнил Ён, когда его оставили на несколько дней в одиночной палате. – Ничего такого не сообщали в новостях. И года с последнего обследования тоже не прошло. Да и Борд не упоминала. А она самая первая спешит сказать, какой я лопух.

– Для дополнительных анализов, – отрезала мама и отлучилась переговорить с врачом. Ён не стал докучать, хотя в голову закрадывались подозрения.

«Да не может быть», – подумал он и ошибся.

Сомнения рассеялись, когда врач при очередном обходе не удержался и спросил, пользуясь тем, что госпожа Ширанья уехала домой освежиться:

– Молодой человек, вы точно хотите такой нос? Вы заказали крупное лицо, он на нём потеряется. Может, изменим заодно и овал…

Ён ушёл, не сказав ни слова, прямо во время разъяснений о том, каким идеальным он может получиться.

– Я сдаюсь, – всплеснула руками мать, увидев его на пороге дома. – Сдаюсь! Сделала, что могла. Почему? Ну почему этот недоумок не может быть таким же, как Юн?! На себя плевать, так нас бы пожалел!

Она продолжала томно вздыхать, когда её взгляд падал на Ёна. Затем она стала отворачиваться, а последние разы, когда он приезжал навестить родителей, и вовсе уходила в другую комнату и не появлялась, пока он гостил.

Ён садится за стол и упирается взглядом в семейный портрет. Огромный, в дорогой раме, он вроде и похож на сокровище, но то, о котором давно не заботились – знатно потускнел и потемнел.

– Да пускай прячется, – господин Ширанья тянется к своему любимому блюду, свинине в душистой томатной подливке. Ёна, если он решится перекусить натуральным мясом, ждёт кредит месяца на три, не меньше. Отец не прячет улыбки, а заметив, что Ён внимательно смотрит на него, игриво подмигивает. – Уж поверь мне, с голоду она не помрёт. Точно не из-за этого…

Юн подаёт признаки жизни: ворчит что-то, вроде «Пришёл? Снова? Зачем?». Отец указывает ему на стол и вопросительно приподнимает бровь. Юн берёт ложку в первом попавшемся блюде и наваливает себе что-то, что есть не собирается. Для старших разделить с кем-то еду – признак огромного доверия и близости. Они не застали хаос, что случился после химической катастрофы, но были к нему ближе, чем нынешнее поколение, и хранили остатки давнишних обычаев. Для Ёна с Юном это просто еда, хотя, пожив отдельно, Ён и начал ценить её больше.

– Как дела на работе? – господин Ширанья смотрит на него и одновременно отрезает от мяса неподатливый кусок. – Нож что ли тупой? – ругается он. – Тебе положить? – Ён мотает головой, и отец улыбается шире. – Ну так как?

– Нормально вроде.

Неловко. Такого внимания он ничем не заслужил, и Юн, не сумевший совладать с собой и скорчивший рожу омерзения, кажется, с ним согласен.

– Да? – не отводит взгляда господин Ширанья. – Слышал в клубе «Холодная Луна» кого-то жестоко убили? Это же в твоём районе? – Он наконец кладёт ломоть свинины на тарелку. Над столом разносится пряный аромат, дразня желудки собравшихся. – Ты ведь занимаешься этим делом? – Ён по-прежнему молчит. Теперь и Юн смотрит на него. Не с любопытством, как отец, а исподлобья, с опасливой подозрительностью.

– Не я один… – начинает Ён.

– Отлично! – машет у него перед носом вилкой господин Ширанья. – Правда, что здесь замешан Майстер Диль? – Ён набирает в тарелку побольше еды, чтобы подольше не отвечать. Их пристальные взгляды начинают напрягать. – Ну? Давай быстрее! Даровали же мне свыше сына, который не может делать два дела сразу! Ну? Долго мне ждать ответа?

– Я не могу рассказывать посторонним, – говорит он. – Если интересно, лучше дождись официального отчёта.

– Что? – Лицо господина Ширанья за секунду из добродушного превращается в каменное. – Посторонним? Какой же я тебе посторонний!

– Не мне. – Отец понял его правильно, но, вероятно, считает Ёна тем ещё тюфяком, раз прибегает к подобной уловке. – Не имеющим отношения к делу.

– Я имею самое непосредственное отношение. – Господин Ширанья разыгрывает карту праведного гнева, даже вилку бросает. В тишине раздаётся одинокий звон. – Я в будущем могу стать мэром города! Любое преступление, совершённое в нём, имеет непосредственное отношение ко мне. Я ответственен за то, что допустил это!

– Но сейчас ты не мэр…

– Что за убожество, – не выдерживает Юн. – Ты смеешь говорить отцу такие вещи? Чего выпендриваешься? Из-за громкого дела возомнил себя кем-то? Ты этой работой ему обязан. И что? Не можешь на пару вопросов ответить? Переломишься? Просто сделай, как тебе говорят, – нехотя бормочет он и отворачивается.

– Я не имею права разглашать…

Юн открывает рот, но господин Ширанья останавливает его:

– Значит, – продолжает отец, – никакие… – Он выделяет это слово, намеренно или случайно, не разобрать. Только Ёну от его интонаций, как нашкодившей собачонке, хочется под стол забраться. – Никакие, – повторяет господин Ширанья, – дела ты со мной обсуждать не собираешься? Я верно понимаю? – Ён горбится под натиском вопросов, но своего решения менять не намерен.

– Неблагодарный он, – встревает Юн. Прохлада от кондиционера позволяет дышать полной грудью, но Ён наоборот пропускает вздохи, будто боится подхватить лишний воздух. – Давно бы пора понять и ни о чём его не просить.

– Я… – пытается оправдать себя Ён.

Отец смотрит на него:

– Ладно-ладно, – смягчает он резкие слова Юна. – Может, и я немного палку перегнул, да? Действительно, не стоит нарушать правила ради моего любопытства. Мы же семья, зачем так резко реагировать?

– Странно, – Юн ковыряет вилкой в тарелке, – другие правила он нарушает запросто. Мог бы, если всё равно не ешь, не светить своим уродством.

Ён натягивает маску.

– Только посмотрите на него, – продолжает брат. – Вот ведь великомученик! Сам себе проблемы создаёт, а потом красуется своим горем. Ну что, скажи начистоту, что тебе мешает поменять твоё дурацкое лицо? К чему упрямиться? Ты бы столько проблем решил одним махом! Своих в первую очередь. – Ён не отвечает. Ему как никому другому хочется разделять мнение большинства, мнение своей семьи. Не носить эту удушающую маску, слышать о себе хоть что-то хорошее, видеть в лицах проходящих мимо людей не отвращение, а хотя бы безразличие. Но что он поделает, если на попытки подступиться к этому миру, его вдруг начинает разъедать ядовитая пустота.

– Отмалчивайся-отмалчивайся, – Юн глубже топит его в трясине бесконечных придирок. Разошёлся. Не так уж и часто они встречаются, чтобы он выговорил Ёну всё, что хочет. Господин Ширанья слушает, изо всех сил сдерживая уголки губ, которые стремятся вверх. – Но отец не всегда сможет прийти на выручку. И когда при очередной заварушке тебе понадобится чья-то помощь, даже не думай обращаться к нему. Ко мне…

– Хорошо, – Ён стягивает маску на подбородок, чтобы его хорошо расслышали все присутствующие. – Если… когда у меня будут проблемы, я сделаю всё возможное, чтобы тебя они никак не коснулись.

Уверения Ёна должны успокоить Юна, однако глаза того блестят от злости пуще прежнего.

– Ну что за тупица… – выплёвывает он каждый слог.

Договорить ему мешает сирена проносящейся вблизи дома скорой помощи.

– Зачем ты оскорбляешь брата? – Господин Ширанья поднимается из-за стола, неспешно подходит к окну и выглядывает на улицу, приоткрывая жалюзи.

– Разве я не прав? – Юн вспыхивает, колупая вилкой еду. – Он получил всё, что хотел, причём благодаря тебе. О нём помнят, только благодаря тебе! Он как самый настоящий паразит. У него нет ничего своего. Он не вышел харизмой, и что уж говорить, талантов у него тоже никаких нет. Хотя нет! Из него так и прёт вера в собственную непогрешимость, иначе его поведение я объяснить не могу! В нём нет ничего, что могло бы уравновесить его недостатки. Ничего, кроме тебя. И как он себя ведёт? Зачем нужен этот глупый ужин? Почему ты приходишь? – наконец вспоминает он о существовании брата и пялится на него во все глаза. – Тебе нужно что-то ещё? – и косится на отца, ожидая его реакции.

– Юн! – одёргивает сына господин Ширанья и бросает разочарованный взгляд на Ёна.

Наверное, сам задаётся теми же вопросами.

Ён молча надевает маску.

Отец отворачивается от окна, но с места не двигается.

Ён второй раз за последние дни чувствует невыносимое жжение внутри. И снова – ощущение одно, но реакция тела разная. Тогда, у клуба, Ён был воодушевлён. Лёгкость вперемешку с восторженной одержимостью побуждала его к действию – найти источник возникшего чувства, стать к нему ближе. Хотя бы на шаг, хотя бы мельком увидеть. Сейчас же каждый вздох давит на грудь. Выдыхать ещё больнее.

Ёну в голову, по обыкновению на таких вот семейных посиделках, приходит идея, которую он привык отгонять. Однако сегодня есть с чем сравнивать. Жаль, что не в свою пользу. Всё-таки ненормальный. У него действительно есть проблемы с головой. Как по-другому объяснить, то возбуждение на месте преступления? Да, сперва ему стало дурно, но потом… Почему ему резко полегчало? А сейчас? Когда он в кругу самых близких ему людей? Почему дома ему тяжелее и неприятнее, чем рядом с мертвецами и кем-то, кого он принял за убийцу?

Неужели Ён настолько мерзкий человек? Неужели он настолько старается скрыть эту личность от других, что сам верит в свою игру?

– Что такое? Кого-то ждёшь? – тараторит Юн, будто только и ждал этого момента и теперь боится его проворонить. – Не в настроении? Может, если злишься, перенесём нашу встречу? И чем тебе дело «Холодной Луны» приглянулось? Из-за Майстера Диля? Да оно висяком останется. Может, найти какое-то другое… Тоже громкое, но расследование которого точно закончится успехом? Неужели во всём городе ничего похожего не сыскать?

– Можешь ничего не говорить о «Холодной Луне», – возвращается к сыновьям господин Ширанья. Вопросы и предложения Юна он искусно пропускает мимо ушей – качество, которое Ён у него с удовольствием перенял. Обойдётся и без непрошенных советов. – Главное, прояви себя. Это поможет мне на выборах не меньше, чем знание хода дела. Даже больше, скажу я тебе. Хотя нет, – отмахивается он от своих же слов. – Лучше побереги мою честь. Просто будь всегда там, где нужно, а я уж придумаю, как тебя пропихнуть в первые ряды, если дело раскроют… А ещё лучше если этого Диля… – он тяжело вздыхает и садится обратно за стол. – Поймают. Так ведь? – Улыбка ровной полудугой ложится на его губы, и он превращается в прежнего добряка. Юн выдыхает, и Ён не понимает, то ли он борется с возмущением, то ли рад, что отец снова в хорошем расположении духа. – Можешь есть, Ён! Тебе нужно больше здоровой пищи. Судя по последнему обследованию в больнице, ты налегаешь на дешёвые пайки. Так не годится! Тебе достались плохие гены от твоей матери, потому нужно уравновешивать это несовершенство. Раз отказываешься от операций, тогда нужно соблюдать диеты. Если не хватает информации на нормальную еду, позвони. Я пришлю! Знаю, ты не хочешь нас беспокоить, но если действительно тяжело, не бойся обратиться. Мы же семья! – Юн собирается что-то добавить, однако господин Ширанья не даёт себя перебить. – Давайте посидим нормально. Мы и так почти не видимся.

Глава 2. Похороны II

Ён просыпается от звонка.

Вечером его одолела смертельная усталость. Вернувшись с семейного ужина, он надеялся отоспаться в последний выходной перед очередными сменами и не собирался разговаривать с кем-то или высовывать нос на улицу.

Планам не суждено сбыться. Борд определяет нарушителя спокойствия как начальника Пона. Не успевает Ён ответить, как на него лавиной обрушивается громкий голос:

– Высылаю тебе адрес. Чтоб через полчаса был.

Вот так. Ни здравствуйте, ни до свидания. Даже ответ не слушает. Сухие фразы обрываются гудками. Затем вибрирует телефон. В сообщении действительно адрес, только Ён не знает, где находится место их встречи.

– Где…? – Ему не нужно договаривать.

Борд, полностью синхронизированная со всеми гаджетами, зарегистрированными на его номер в реестре, понимает без лишних слов, мигом прокладывает маршрут и рассчитывает точное время.

– Чёрте что, – бормочет Ён, поднимаясь с кровати. – За полчаса точно не добраться?

– Только если телепортироваться, – пытается шутить Борд, но Ёна её ответы не веселят.

– Так может…

Программа не в состоянии распознать его иронии, поэтому на полном серьёзе отвечает:

– На данном этапе разработки устройства, способного телепортировать живое существо без последствий, учёные научились расщеплять перемещаемый предмет, но вот собрать его обратно пока не в состоянии.

– Ломать не строить, да? – Ён уже умывается. Как бы там ни было, но лучше проснуться сейчас, чем от ворчаний начальника Пона, когда тот догадается, что подчинённый не понял ничего из сказанного. – Включи новости.

Экран в верхнем углу зеркала даёт картинку, и встревоженная ведущая сообщает:

– Больше суток прошло с тех пор, как без вести пропал Великий Гао. Теперь на его поиски собираются добровольцы со всего города. Судя по опросам, доверие к местным органам у населения упало на две трети. Восемьдесят шесть процентов опрошенных сомневаются, что полиция делает всё возможное, чтобы обнаружить местонахождение Гао, ставшего для многих новой надеждой на светлое будущее.

«Мы не можем вот так запросто потерять его», – говорит один из добровольцев.

Не они ли несколько лет назад костили на чём свет стои́т этого Гао лишь за то, что он перепутал в какой руке держать вилку, а в какой – нож? Смеялись и тыкали в него пальцем, пытались опустить, унизить, готовы были сожрать заживо из-за ерунды? И что теперь? Их дорогой Гао пропал?

– Выключи, – приказывает Ён, отворачиваясь от зеркала.

Сил слушать эту ересь нет. Да и времени тоже.

Несмотря на все попытки успеть, Ён опаздывает. Небольшой отель вырастает перед ним заброшенной грязной развалюхой. Несколько полицейских машин у входа слепят мигалками, зеваки перешептываются в попытках разглядеть, что случилось; обшарпанные стены скрипят, готовые развалиться от слабого ветра, и сверкающая тусклым неоном вывеска сообщает о назначении места, но не его название.

– Снова убийство? – спрашивает мужчина, переваливаясь через ограждение. – В самом спокойном районе? Это серийник?

Ён не должен, но поворачивается на выкрик и тут же жалеет об этом. Корреспондент Ман с дурацкой фамилией Об. Это он сам так о себе отзывается. Говорят, что имя кажется ему незвучным и не притягательным. Потому-то он и представляется псевдонимом Бо Ман, а свои мерзотные статейки и вовсе подписывает милым «Бо Бо», как будто бы издеваясь над тем, про кого пишет.

Бо Ман приподнимает камеру – любит он ретро, что поделать – и ловко фотографирует Ёна. Вот же проныра! И когда успел пронюхать! Даже следователи не все собрались на месте преступления, а он тут как тут. Жди теперь статью, обличающую полицию и разносящую, как зараза, тревогу среди населения.

Ён поднимается на третий этаж по лестнице, лифта в старом здании нет, потому подходя к нужному номеру, тяжело дышит, будто бежал всю дорогу от дома. У двери стоят полицейские, в комнате они тоже толпятся, однако этаж наполняет тишина. Поскольку сейчас Ён пришёл один, он показывает – не без гордости – удостоверение, и его пропускают вялым кивком головы.

Народу снуёт больше необходимого. Ён пробирается между безликими силуэтами, не забывая тайком коситься по сторонам. Чувство того, что он здесь лишний, усиливается с каждым шагом. Уверенность Ёна, всколыхнувшаяся, когда он только подъехал к отелю, растворяется, будто ночная дымка по утру.

На вешалке он замечает то, от чего встаёт как вкопанный. Чёрная куртка, на спине которой белыми нитками вышиты крылья. Не может быть… Сколько таких курток? Сотни? Тысячи?

Номер разделён. Место, где был найден труп, отгорожено плотной плёнкой, через которую сколько ни всматривайся, ничего не разглядишь. Вход в запрещённую зону похож на наскоро сделанную прорезь, охраняемую двумя полицейскими.

– Уверен? – доносится до Ёна вопрос начальника Пона.

Ён снова показывает своё удостоверение теперь уже двум полицейским на входе, разделяющем место преступления, и торопливо пробирается внутрь.

– Никаких внешних повреждений не вижу, – шепчет судмедэксперт, не желая быть услышанным кем-то, кроме своих коллег в отгороженной зоне. – Уверен, не уверен, а предварительное заключение такое. Точнее скажу после экспертизы, но будьте готовы…

– Да как уж тут быть готовым? – начальник Пон смотрит в пустоту. Ему больше никуда смотреть, определённо, не хочется. – Представляешь, какой дурдом начнётся, если всё так, как ты говоришь?

– Да я-то здесь причём? – тут же снимает он с себя всякую ответственность. – Моё дело – заключение. А вот ваше – виновника найти. Ох, и не завидую я твоему положению!

Ён дожидается конца разговора и, когда на него обращают внимание, коротким кивком приветствует начальника Пона и Диана, который, оказывается, стоит неподалёку, но неожиданно молчалив на месте преступления. Затем он бросает взгляд на кровать, где лежит жертва, и по крови ему будто пускают ток.

Белая кожа, закостенелое тело – не человек, скорее фарфоровая кукла. Кроссовки аккуратно стоят у кровати. Руки ровно лежат вдоль тела. Одежда нигде не загнулась, не помята. Идеально, как в видеоуроках, которые включали в детстве: нужно оставаться красивым всегда, даже когда спишь.

Ёна потряхивает – и от одолевших воспоминаний, и от того, что он видит теперь.

– Это Великий Гао? – уточняет он.

Может, он не до конца проснулся? Может, глаза подводят? Может…

Шум в ушах усиливается, и Ён прикрывает их, хотя понимает, что причина не снаружи и от его попыток ничего не изменится.

– Оракул достиг первой точки, – сообщает кто-то. – В этот раз, будьте любезны, включите запись! Да что там такое? Снова рассинхрон?

– Эй! Эй! Ён, твою ж налево! – ругается Диан. – Только не говори, что в обморок намылился?

– Быстро собрался! – командует начальник Пон. – Вызвал вас, потому что решил, что ни тебя, ни Диана его смерть не шокирует, как прочих. Или ты в рядах его почитателей?

– Нет, – еле шевелит языком Ён. – С чего бы? Просто я…

– Тогда, – начальник Пон склоняется над ним и чуть слышно цедит сквозь зубы, – прекратил мне тут драму разводить. Мы должны найти подозреваемых.

– Но разве судмедэксперт только что… – Ён расправляет плечи, убирая руки от ушей.

Шума больше нет.

– Мало ли что он сказал, – продолжает шептать начальник Пон. – Что будет, если люди узнают, что их единственная надежда умерла, да ещё так? По своей воле! Понимаешь? Можешь себе вообразить?

Ён не представляет. Он вообще плохо соображает. Никак в себя не придёт. Вместо него отвечает Диан:

– Когда во что-то верит меньшинство – это ересь. Когда большинство – это уже истинная вера.

– Не вздумай подобного на публику ляпнуть, – грозит ему Син Тэ Пон.

Диан невинно жмёт плечами.

– Обычно такие дела быстро закрываются, с пометкой «на “нет” и суда нет»?

– Не в этом случае, – снова одёргивает его начальник. – Нам нужен виновник. Сверху намекнули. Никто не хочет разгребать, чем вот это, – он, не глядя, отмахивается в сторону мирно лежащего Гао, – грозит.

– Уже? Какие они там сверху быстрые. Как по мне, нужно сказать, как есть, – настаивает Диан. – Просто естественный отбор сработает: от всех недалёких избавимся законным способом. Последуют за ним? Ну и скатертью дорожка! Раз Гао ушёл на тот свет, то пускай заберёт их с собой, да побольше.

– У тебя сердце вообще есть?

– Даже если и есть, это что-то изменит?

Начальник сопит, не находя ответа.

Ёна их перепалка не интересует. Он смотрит на куртку, собираясь с мыслями. Нужно отмести маловероятный, но всё-таки вариант того, что именно его, Великого Гао, той злосчастной ночью повстречал Ён. Надо же, тот мелкий правонарушитель совсем вылетел у него из головы. Жаль, что вспомнить о нём вынуждают чудовищные обстоятельства. В любом случае не походил он на уставшего от жизни человека. И кое-что ещё.

– Его Борд не проверяли? – уточняет Ён.

На том парне её не было, так что дело одной секунды разобраться, он это или нет.

Начальник Пон меняется в лице. Вопрос, который не должен вызывать и доли смятения, заводит его в тупик.

– Об этом, – шепчет он. – Предупреждаю сейчас, чтобы потом не орали на всю округу и не трепались. А при расследовании всё равно всплывёт… – он сомневается, вытирая выступивший на лбу пот, но по итогу сообщает: – На нём нет Борд.

– Что? – оживляется Диан. Значит, его, как и Ёна, не рискуют подпускать к трупу. Вблизи почившего Гао пока разглядели только персоны, которым можно безоговорочно верить. – Как так получилось?

– Более того, – начальник Пон встаёт к ним вплотную, – за ухом у него нет отверстия.

– Получается, Борд ему никогда не устанавливали, – Диан буквально светится от собственной догадки, но быстро мрачнеет.

– На трансляциях он её носил, – упорствует Ён.

Не может быть всё настолько плохо.

– Бутафория, – бормочет Диан.

– Именно, – соглашается с ним начальник Пон. – Это наводит меня на мысль, что он был незарегистрированным ребёнком отправлен в Гроб, но его почему-то забрали обратно.

– Столько нарушений у всех на глазах, – мотает головой Диан. – Кажется, у Больга Враш наступают тяжёлые времена.

– Примерное время смерти Великого Гао известно? – Никакие Больга Враш Ёна сейчас не волнуют.

Он оглядывается и видит на тумбочке рядом с кроватью книгу, потрёпанную, с жёлтыми страницами.

– В ту же ночь, когда произошла дилевская мясорубка, – опережает начальника Диан. – А что? Думаешь, дела связаны?

Какой он шустрый. И об этом подумал.

– Я… – Ён всего-то собирается рассказать, что – вероятно – встретил Гао незадолго до его смерти. И прыткости этого мальца любой бы позавидовал. Не похоже, что он планировал умирать. Нет, ни разу не похоже.

Телефон начальника Пона звонит, прерывая Ёна. Видя номер того, кто хочет с ним переговорить, Син Тэ бледнеет сильнее и шикает:

– А ну умолкли!

Затем он берёт трубку и заискивающе приветствует собеседника.

Тратить время на простое ожидание жаль, и Ён подходит к тумбочке.

– Можно? – тянется он к книге.

– Да, тут всё осмотрели, – разрешает Диан, отвернувшись от трупа. Надо же, даже не лезет вперёд, чтобы осмотреть умершего, пусть одним глазком, пусть издалека. – Только не забудь их надеть, – он кидает Ёну перчатки. – И к Гао не приближайся! Даже не дыши в его сторону! Вот испортишь что-нибудь на месте преступления – точно башку оторвут! Уж ты не сомневайся!

Ён берёт книгу, стараясь держаться запрета и не осмотреть – хотя бы бегло – труп. Нарываться никто не хочет, а Ёну и подавно не надо создавать лишних проблем, как напутствовал ему накануне отец. Он вертит её, изучая с каждой стороны. Буквы, убористо напечатанные на страницах, он видит впервые. Многие языки канули в небытие после объединения народов. Однако по иллюстрациям Ён предполагает, что перед ним сборник сказок.

– Выбивается из общей композиции. Лежала неряшливо, хотя всё вокруг расположено аккуратно. Старый экземпляр, – рассуждает он вслух, надеясь привлечь к своим наблюдениям Диана. Тот прибыл на место преступления раньше и явно услышал и разнюхал больше, чем Ён. – Добыть такой непросто. Зачем ему сказки? Детская книга? – Он быстро листает несколько страниц, но никаких ответов она в себе не хранит. – Сам достал? И во сколько же тогда ему обошлось это самодурство? Ему её кто-то принёс? – Ён смотрит на Диана, но тот гипнотизирует сборник сказок. – Есть ещё что-то? – захлопывает он книгу, и Диан вздрагивает.

– Он хоть понимал, что в ней написано? Или ради картинок искал? – чешет он затылок.

Взгляд у него потерянный, будто у заблудившегося в лабиринтах улиц мальчишки. – Что тут? «На-род-ные сказ-ки»? – читает он.

– Ты знаешь этот язык? – Ён снимает перчатки, но замирает, услышав Диана.

– Меня в детстве учили. Что-то вроде сохранения традиций и другой чуши… Хотя сейчас мне кажется, это делалось для того, чтобы мы почувствовали хоть малую толику принадлежности к чему-то, неважно чему… Лишь бы иметь какие-то корни… Тебе что книжек на языке далёких предков не читали?

– Мне их вообще не читали, – продолжает осматриваться Ён. – Даже проекцию, не то что оригинал.

– Иногда мне тебя жаль, – отворачивается Диан. – А я крайне редко кого-то жалею.

Ён предпочитает пропустить его комментарий мимо ушей. Он не наблюдает больше ничего интересного, потому с важным видом достаёт телефон и делает несколько фотографий книги.

– Перенести новые файлы в мои резервы? – спрашивает Борд.

– Пока не надо, – отвечает Ён.

Он боится, что сделал очередную бессмысленную глупость, которая будет показана всем в участке, если он отправит эти фотографии в Борд. Всё-таки это снимки с места преступления, и они точно пойдут в полицейскую базу данных. Если только не останутся мирно лежать на телефоне.

– Диан, опросил гостей и персонал? – окликает его начальник Пон. Тот неохотно кивает. Ён по пути в номер почти никого, кроме полицейских, не заметил, так что Диану в этом плане особо и делать было нечего. – Поезжайте тогда в участок, – приказывает он, прикрывая динамик телефона ладонью. – Там и обсудим дальнейшие действия. Что встали? – не выдерживает он, когда оба его сотрудника не двигаются с места. – Живее!

– Целый выходной насмарку, – жалуется Диан. – Я надеялся не покидать стен квартиры до следующего утра. Как тяжело всё-таки работать в маленьком, обделённом участке! Сотрудников раз-два и обчёлся. Вечно крайним остаёшься! А моя социальная батарейка, между прочим, медленно заряжается. Поэтому, свинорылый, будь любезен, не лезь ко мне. По крайней мере, до тех пор, пока начальник Пон не вернётся.

Ён и не собирается. Сперва ему нужно прийти в себя, затем принять реальность, в которой человека, провозглашённого новым мессией, больше нет. И жизнь покинула его тело в районе, где долгое время не происходило даже мелких краж. Рядом с полицейским участком. Прямо под боком у Ёна.

«Этих курток наверняка не меньше десятка тысяч выпустили, – уверяет он себя и садится за компьютер. – Или вообще миллионов этак сто…»

Про Великого Гао написано несколько книг и множество статей. В одной из них Ён находит то, что искал. Правда, радости от этого никакой. Куртка, которую носил Гао, от и до разработана его поклонниками. Уникальная, другими словам. В каждом пере на вышитых крыльях красовалось имя того, кто принимал участие в создании подарка. Ён смотрит на записи комнаты, в которой умер Гао. Отсортированные данные из Борд всех, кто был на месте преступления сразу загружают в архив, и поскольку имя Ёна мелькает среди следователей, которые будут вести дело, доступ к нужной папке у него есть. Куртка никому, кроме него, важной не кажется, поэтому найти её среди прочих улик стоит немалых времени и терпения. Несколько проекций, которые Ён вертит и крутит, как это позволяет техника, приближает и отдаляет, лишь бы доказать самому себе, что он зря беспокоится. Что ни при каких обстоятельствах он не встретил бы в ночи на малолюдной улице Великого Гао…

Однако в вышитых белыми нитками перьях действительно читаются имена.

– Борд, – тихо говорит он, чтобы Диан не услышал. – Отправь, пожалуйста, на мою почту самый чёткий скрин правонарушителя, которого мы встретили в ночь с девятнадцатого на двадцатое мая на пересечении Поварки и Черничного переулка. Со спины, чтобы хорошо был виден узор на куртке.

– Высылаю, – сообщает Борд, едва Ён замолкает.

– И проверься снова. – Хотя в голове бардак, оставить без внимания недавний сбой он не может. – Был какой-то шум. Я не совсем разобрал, но кажется, я попал на линию, на которую не должен был.

Борд лаконично щёлкает и притихает. На ближайшие минут двадцать она будет занята проверкой целостности файлов и наличия системных сбоев, так что Ён возвращается к возне с курткой. Туман сильно портит картину. Большинство присланных Борд изображений расплывчатые. Благо, нарушитель стоял близко к машине и когда повернулся, чтобы бежать, этих секунд хватило, чтобы заснять его спину под нужным углом и с довольно недурственной точностью.

Борд снимает круглосуточно, однако памяти в ней немного. Через неделю этого видео не будет. Потому Ён прерывает проверку программы просьбой:

– Борд, отвлекись. Сохрани, пожалуйста, всё, что успела записать с нарушителем, который нам попался.

– Передать данные в полицейский архив?

Ён морщится.

За последние дни он успел лично побывать на двух местах преступления, что вынуждает его переосмыслить кое-какие из своих поверхностных, как ему теперь думается, суждений. Например, он больше не собирается портить жизнь человеку из-за глупой выходки. Лично найдёт того парня и, если этот глупый щенок жив, проведёт беседу. Чтобы не относился безответственно к Борд (многие душу готовы продать, чтобы её не отняли – перед глазами всплывает образ старика, сидящего на ступеньках полицейского участка, – а он мудрит с ней или даже ломает). Чтобы не шутил над полицейскими (некоторые ради выслуги за любую мелочь готовы штамповать записи в личное дело). Чтобы осознал, что Гроб ближе, чем ему кажется (кому, как не Ёну говорить об этом). Сейчас права на жизнь добиться до предела сложно, а вот лишиться его проще некуда. Если пакостник не одумается и продолжит нарушать порядок, так тому и быть, Ён создаст файл с информацией о его нарушениях и отправит в архив участка.

– Пока просто сохрани.

– Что-то не так?

– Ты можешь различить в узоре на спине имена?

Всё-таки у неё возможностей больше, чем у обычного человеческого глаза. Подретуширует, уберёт замутненность, прибавит контрастности – и увидит или не увидит то, что Ёну не под силу.

– Дымка плотная, – говорит Борд, – но я различаю некоторые буквы.

– Буквы? – напрягается Ён. – Сверь с изображениями куртки на сегодняшнем месте преступления.

Борд долго молчит. Так долго, что Ёну кажется, она издевается над ним.

– Узоры идентичны, – выносит она свой вердикт. – Буквы расположены точно так же, на обоих изображениях.

– Уверена? – Сердце подводит Ёна. Словно превращается в камень и вот-вот с шумом грохнется на пол, оставив кровоточить и болеть оборванные сосуды. – Что мне теперь делать?

– Что случилось? – Борд не успевает проанализировать ситуацию, и Ён одновременно рад и расстроен её медлительности.

– Что же получается? Если бы я погнался за ним и, чем чёрт не шутит, поймал бы… Он бы выжил? Всё так сложилось из-за моего малодушия?

– Слишком много «бы», – поправляет Борд. – Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать. Выразись, пожалуйста, точнее…

– Ко мне в кабинет, – невесть откуда взявшийся начальник Пон зовёт подчинённых без всякого вступления и твёрдой походкой идёт к себе.

От внезапного пробуждения Диан вскакивает со стула, но сразу напускает на себя безучастный вид и, потирая покрасневшие глаза, тащится следом. Ён сворачивает изображения, нехотя встаёт и присоединяется к ним.

– Больга Враш отказывается от вскрытия, – сообщает начальник Пон. – Они согласны закрыть дело как можно скорее и планируют похороны.

– Ну разумеется, они отказываются, – скрещивает руки на груди Диан. – Куда так торопятся?

Он озвучивает вопрос, возникший в голове каждого присутствующего в кабинете.

– Любопытство кошку сгубило, – остужает его пыл Син Тэ.

– И как всё-таки оформляем?

– Сказано найти виновного.

– А если его нет?

– Он должен быть. Обсуждению не подлежит. Это приказ.

Ён слушает вполуха, потому Син Тэ Пон перестаёт говорить и смотрит на него, не отрываясь.

– Понимаю, ситуация треплет нервишки, – наконец говорит он, – но грызть ногти перед начальством во время серьёзного разговора… – Ён резко опускает руку. И когда только успел! – Чего притих? Есть предположения, кто мог быть к этому причастен?

– Кто желал зла Великому Гао? – Ён не знает, что ответить, потому и тянет время очевидными вопросами.

– Я бы в первую очередь подумал на ненавистников, вроде свинорылого, – через силу усмехается Диан и легонько хлопает его по плечу. – Бездумная зависть не одного человека сгубила.

– В этом есть смысл, – кивает начальник Пон. – Проверь соцсети на наличие подозрительных комментариев. Выделяй тех, кто писал под его выступлениями чаще остальных.

– Разве не могли стать причиной люди из Больга Враш? – говорит Ён, когда Диан уже подходит к двери. – Наверняка в такой большой компании есть что посерьёзнее, чем незарегистрированный ввоз детей в город. Как был найден труп?

– Никто не вернул карту-ключ. Ну и никто также не заплатил за дополнительное пребывание в номере. Двери не открывали, и хозяину пришлось использовать свою карту доступа. Обычное дело, – Диан останавливается, но дверную ручку не отпускает. Значит сам не прочь обсудить дело, просто считает, что никому, кроме него, это не надо.

– А замки там какие?

– Старые, – продолжает Диан. Вид у него странный. Будто всё это время ему не давали дышать, а теперь позволили сделать глоток свежего воздуха. – Можно выйти из комнаты, дверь захлопнется и открыть её можно будет только карточкой. Но да, – он не позволяет Ёну перебить себя. – Если кто-то был внутри с жертвой, то он спокойно мог выйти, и дверь в этом случае автоматически встанет на замок.

– А трупный запах? – Ён невольно вспоминает убийства в «Холодной Луне». Да, нашли тела быстро, разлагаться то месиво не начало, но всё равно смрад был невыносимым. Почему же в случае с трупом, пролежавшим больше суток, нет никаких запахов? Если бы процесс разложения замедлили, то не удалось бы быстро определить дату смерти. Тогда что вызвало несвойственную организму реакцию? Какие-то естественные причины? Или кто-то вмешался?

– Ну он же святоша, – Диан краем глаза смотрит на начальника Пона. Ён тоже замечает, что тот становится бордовым от кончиков ушей до шеи. Злится! Вот-вот сорвётся на своих подчинённых. – Такие не зловонят…

– Я к чему говорю. Может быть, Гао действительно был убит? Тогда мы могли бы расследовать по-настоящему. Ну, то есть искать реального преступника.

– Чем глубже роешь, тем сильнее рискуешь остаться без головы, – напоминает Диан, которому минуту назад за то же самое прилетело от начальника. – Нам нужно поскорее закрыть дело. Копание под знатных персон его не ускорит, неважно причастны они или нет. Я правильно понял? – Начальник Пон расстёгивает верхнюю пуговицу рубашки и задумчиво кивает. – Что случилось на самом деле, тоже неважно. Обойтись, в общем, малой кровью, – продолжает Диан. Теперь он не делает паузу, даже чтобы вздохнуть. – Плевать на себя и наш долг. Мы должны спасти глупых людей, оказавшихся под разваливающимся небоскрёбом, именуемым Великим Гао… – В его голосе улавливаются нотки сарказма.

– Да-да, версия Диана нам подходит, – торопливо повторяет Син Тэ. – Похороны будут проходить через два дня. К этому времени нужен будет отчёт.

– Так быстро? – удивление Ёна передаётся и начальнику Пону:

– Думаешь, не успеете найти подозреваемого?

– Я про похороны.

– А чего медлить? – не понимает Син Тэ Пон. – Не наше это дело! У нас другие проблемы. И да, на сопровождение гроба направлено много полицейских со всех участков города. Во время процессии ожидается большая давка, так что придётся поучаствовать в этом маскараде. Вас двоих точно направлю, – указывает на них поочередно начальник Пон. – Насчёт Лии и Че Баля не уверен. Посмотрим, как отреагируют на смерть Великого Гао. Да и чем меньше людей с нашей стороны будет привлечено к этому делу, тем меньше проблем. Меньше тех, кто может растрепаться, о чём не следует трепаться. Правда ведь?

Глава 2. Похороны III

Два дня Ён ищет причины, чтобы не участвовать в поисках человека, который должен стать козлом отпущения. Он делает вид, что читает комментарии, проверяет почту Великого Гао, реальную и виртуальную, однако сколько Син Тэ Пон ни спрашивает его, появился ли кто на примете, Ён уклоняется с ответом.

Омерзительных сообщений попадается немало. Чего только Великому Гао не желают. До сих пор пользователи сети не упускают возможности написать гадости.

«Наконец-то сдох!»

«Довыпендривался!»

«Так и надо таким выскочкам!»

– Другая сторона популярности, – не видит ничего особенного Диан. – Для одних божество, для других – груша для битья. Правда, в случае Гао, почитателей больше, потому злопыхатели хоть и остры на язык, теряются в потоке позитивных комментариев. Я выделил парочку частых хейтеров. Попробую их отследить. Киберотдел снова будет ругаться. У них ведь и без этого работёнки хватает. Если бы они знали, в каком деле помогают, может и попроще было бы. А ты, свинорылый, смотрю, совсем бесполезный.

День похорон ничем не отличается от прочих. Небо затянуто пылевыми облаками, на улицах стоит духота. В слепых окнах многоэтажек отражаются точно такие же, одинаковые дома.

Люди с раннего утра собираются у здания Больга Враш. Именно отсюда вынесут гроб. Кто-то уже плачет и причитает, что есть сил. Кто-то сдерживает слёзы для более подходящего момента.

Ён смотрит на толпу сквозь стеклянные двери. Он видит собравшихся, они его – нет, однако беспокойство нарастает. Прошлой ночью он не спал, просматривал чаты о предстоящих похоронах. Мало ли какой больной надумает что-то учудить. Или, может, какая организация захочет подбить особо свирепых фанатиков на бесчинства. Когда Ён успокоился – всё-таки эти проверки на совести другого отдела – и собирался на боковую, всплыло странное сообщение, которое в мгновение ока распространилось по сети. Один за другим, словно тараканы, множились посты о том, что прикосновение к телу Великого Гао непременно принесёт удачу. Ничего абсурднее Ён не читал, но люди знатно взбодрились – захотели себе хоть и малую, но часть чудесной силы.

– Видимо, лапать мертвеца теперь у нас новое веяние, – вяло шутит Диан, но Ёну не до смеха.

Он осматривает пустой холл Больга Враш. Ни единой души, кроме сопровождающей охраны, чтобы – не дай боже – не случилось казусов прямо в здании. Серость помещения как нельзя кстати подходит под общее настроение. Стены из непробиваемого стекла открывают полноценный вид на улицу, где сейчас так тесно, что мышь не проскочит, и смазанные силуэты без лиц похожи на воющих духов.

– Ему уже приписали лик святости, – сообщает Син Тэ Пон. – Будьте внимательны, но не переусердствуйте. Без пострадавших не обойдётся, чувствую печёнкой, но давайте постараемся, чтобы их было по минимуму.

Диан проверяет своё оружие, а начальник Пон неловко протягивает пистолет Ёну.

– Уверены?

– Под мою ответственность, – бормочет Син Тэ Пон. – Толпа обезумеет при виде гроба. Не могу же я отправить сотрудников совсем без защиты! По толпе не стрелять, – напоминает он Ёну. – Только в воздух, чтоб присмирить. Потерпите до катафалка. Когда гроб поместят в машину, станет полегче.

Ён берёт оружие. На тестах по стрельбе он получил высший балл, так что начальнику Пону не о чем беспокоиться. Целясь в небо, по человеку точно не попадёт.

– Ребятам из четыреста второго отдела ещё и дубинки выдали, – намекает Диан.

– Не бить и не стрелять без крайней нужды! Обходиться как можно деликатнее, – не ведётся начальник Пон. – Не позорьте ни меня, ни себя. Мы здесь, чтобы избежать жертв, а не прибавить. – Диан закатывает глаза и неохотно кивает. – Выдал бы дубинку вместо пистолета… – Син Тэ хмурится.

Чтобы её использовать, нужна сила, иначе смысла в ней никакого нет. Начальник, судя по взгляду, сомневается, хватит ли её у Ёна.

Из их команды на сопровождение гроба выходят Ён и Диан. Лия действительно попросила несколько отгулов за свой счёт. Про Че Баля начальник Пон ничего не сказал, но Ён подозревает, что и по нему смерть Великого Гао сильно ударила.

Четверо людей в чёрных костюмах выносят гроб из прощального зала и идут к выходу. Когда люди видят, что похороны начинаются взаправду, по-настоящему, что теперь это не просто слова, а самая настоящая действительность – прямо здесь, на их глазах, – улицу заполняет мертвенная тишина.

Жуткое молчание тысяч прерывает одинокий плач. Ему эхом вторят другие. И вот воздух уже разрывается от разносортных рыданий. Не успевают мужчины, несущие гроб, сделать и шага, к нему тянутся руки. Люди обступают оцепивших процессию полицейских, наваливаются на них. Не дают двигаться дальше. Диан без всякого сострадания начинает их расталкивать. Они не чувствуют напора, снова идут, веря, что если будут пытаться, то рано или поздно победят его, сломают, как ненавистную преграду, и получат своё.

Отбиваясь от бесчисленных рук, Ён вертит головой, чтобы не получить по носу, и на балконе второго этажа, расположенного в офисном здании по соседству с Больга Враш, видит фигуру. Ничего особенного, но та не двигается. Сперва Ён даже думает, что путает гору барахла или какую-то статую с человеком. Приглядевшись, он распознаёт кепку, прикрывающую глаза наблюдателя, и маску, которая прячет остаток его лица.

Странно. Уж не собирается ли сделать чего опасного? Выжидает чего? Или сиганёт ни с того ни с сего вниз? Высота небольшая, но кто знает, что таится в мыслях людей, собравшихся сегодня на похоронах Гао. В чатах мелькали и такие предложения.

На виске у скрывающего лицо типа мигает зелёный огонёк.

– Борд, – соображает, наконец, Ён. – Человек на балконе второго этажа. Синхронизируйся.

Борд нужно время, чтобы сперва загрузить информацию о всех своих сомашинах в радиусе действия, а затем одну за другой проверять, чтобы отыскать нужную. Как у сотрудника правоохранительных органов, у Ёна есть право узнать номер в реестре и увидеть фотографию, с предупреждением, но без согласия гражданина.

Его толкают, бьют и щипают, однако он упорно не сводит взгляда с тёмной фигуры. «Давай быстрее!» – бормочет он, но людей много, и у Борд попросту недостаточно ресурсов, чтобы собрать необходимую информацию в короткий срок.

Ёна оглушает сигнализация, затем вопли перепуганных людей. У него самого земля из-под ног уходит. Однако из машин неподалёку только катафалк. Нервный шофёр следит за гробом, не смея выпустить из рук руль. Значит, шум исходит откуда-то ещё.

– Что это…? – слышит он отрывистые крики. – Почему…?

Ён легонько ударяет по Борд, и странные звуки пропадают. Кажется, её повредили. Пускай царапают кожу, ломают кости, оставляют синяки, но разбить Борд…

Ён прикрывает её ладонью и окрикивает Диана, затем указывает на подозрительного человека. Наблюдатель родом не из тупиц: подмечает, что его заметили, и проворным шагом покидает балкон. Диан всё же улавливает его краем глаза и кивает Ёну. Немой разговор длится от силы пару-тройку секунд, но и этого достаточно – толпа чует ослабевшее внимание и налегает на них сильнее.

– Борд, синхронизировалась? – на выдохе говорит Ён.

– Только собрала данные…

Ён молча осматривается и видит несколько уличных камер наблюдения: одна, что на фонарном столбе, смотрит прямиком на соседнее здание. Отлично! Этого не упустит!

– Борд, камеры…

Женщина напротив Ёна начинает задыхаться. Не мудрено, её сдавливают со всех сторон.

– Прекратите толпиться! – командует он.

Его призыв делает хуже. Решив, что Ён горазд только на слова, люди наседают сильнее и вскоре он оказывается прижат к гробу. По щеке прокатывается холод от покрытого лаком дерева. Несколько рук толкают его – снова и снова. Он ловит не один удар, но настолько обескуражен, что не сразу соображает, почему заломило тело. Удары становятся сильнее и упорнее.

– Да чтоб их! – ругается Диан где-то неподалёку. – Где подкрепление? Какого чёрта эти драные политики решили перенести дебаты на сегодня? Они что считают, что они для народа важнее Великого Гао?

Крышка не выдерживает и соскальзывает под вопли людей. Одному из носильщиков случайно ли специально пинают по ноге, и он спотыкается. Гроб не переворачивается на бок лишь из-за прижатого к нему Ёна. Сперва тот даже не понимает, что случилось. Он с трудом приподнимает голову и видит обивку из белого шёлка. Затем красные цветы, обрамляющие безжизненное лицо Гао. Совсем недавно он вещал по телевизору, что верит в них, что всё будет хорошо, и Ён беспечно посылал его куда подальше. Почему сейчас он не может отвернуться от него точно так же и продолжить свою работу? И почему те, в кого он верил, не могут проявить того же уважения, которое проявляли при его жизни, сейчас? Что они от него, совершенно беззащитного и – ради всего святого – действительно мёртвого, хотят?

Ён берёт себя в руки, когда Диан прикрикивает на него. Однако вместо бесполезных попыток вразумить толпу, он отпихивает локтем вопящего ему на ухо юнца, достаёт пистолет и стреляет в воздух. Никто не обращает внимания на предупреждение. Ёна снова толкают к гробу. Он стреляет второй раз, но люди по-прежнему слепо тянутся к Великому Гао. Тогда Ён направляет дуло пистолета на толпу. Здесь игнорировать его близстоящие уже не могут. Они с криками пускаются врассыпную. Вот-вот должна начаться новая давка, в этот раз по вине Ёна. Однако толпа затихает.

Ён сам не понимает, как так получилось. Перед ним из всего скопища стоит один-единственный мальчик, вероятно, потерявшийся в беспорядке. Как и Ён, он в синяках и ссадинах. И точно также он таращит глаза на стоявшего перед ним человека.

Ён переводит взгляд на окружающих людей. Лица искажены раздражением и гневом. Мигают сотни Борд – снимают каждое его движение.

– Направил оружие на ребёнка, бессовестный! Совсем стыда у них нет. Что скажут, то и сделают за байты. Им ведь за это платят, – разносятся шепотки со всех сторон. – А лицо чего спрятал? Специально? Чтобы потом не признали? Сговорились против простых людей! Неужели не стыдно?

– Опусти пистолет, – шепчет Диан.

Ён и рад бы, да тело онемело. Диан быстро смекает в чём дело и лёгким взмахом руки заставляет оружие исчезнуть, словно заправский волшебник.

– Какой недоумок притащил сюда ребёнка! – во всеуслышание ругается он, хватая мальчика за руку и быстрым шагом уводя его от толпы. – И почему крышка гроба не была приколочена как следует? Над нами издеваются что ли?

Неподобающая сцена заканчивается так же внезапно, как и начиналась. Ребёнок пропадает из виду, и люди мигом приходят в себя. Они оглядываются, но четверо носильщиков уже поместили гроб в катафалк. Машина отъезжает, и скорбящие бегут вдогонку. Вскоре они огромной волной опережают её и не дают двигаться дальше. Встревоженная толпа, будто безликий монстр, поглощает катафалк целиком.

Ни Ён, ни Диан не торопятся следом. Полицейские на мотоциклах, окружившие гроб плотным кольцом, громко сигналят, требуя расступиться тех, кто встаёт на пути. Отдавленные ноги и ссадины кидающихся под колеса смутьянов новую охрану не волнуют, потому люди прекращают попытки прорвать оборону, рассасываются и смиренно шагают за машиной.

– Ты в порядке? – ударяет Ёна по плечу вернувшийся Диан. – Что за дикари? Все косточки мне пересчитали ни за что ни про что.

– Мне конец, – единственное, что вертится на уме у Ёна.

Щёку до сих пор колет холод гроба.

– Посмотрим, – Диан ощупывает свою руку и тихо матерится. – Пойдём. Сейчас бы врачу показаться, остальное потом порешаем. Но да, дел ты натворил. Я и сам собирался пальнуть пару раз в воздух, а то уж больно они разошлись. Но чтобы ты… И что на тебя нашло? Я-то думал, что ты та ещё размазня! А только гляньте!

– Я… я не знаю, – Ён и сам ошарашен. – Честно, не знаю…

Глава 3. Допрос I

Ён смотрит на настенные плакаты. Пока ремонтник копошится в Борд – будто прямиком в голову забрался и щёлкает чем-то внутри, аж в ухе отдаёт, – нужно себя занять. Надпись на ближнем к Ёну плакате гласит: «Проверься сейчас, чтобы не сожалеть потом». И под ней, этой надписью, нарисован человек; сидит такой с безразличным взглядом.

Ён вычитал на различных сайтах и форумах, что неисправности в Борд в самом худшем случае могут привести человека к эффекту сродни лоботомии. Потому он идёт на стороннюю диагностику. Сам Ён ни разу не встречал людей, пострадавших от испорченных Борд. Получается, слухи опять же – наговоры, как выразилась Борд перед входом в мастерскую. Даже разработчики Будущее+ отрицают любую серьёзную опасность при поломке их приборов. Неужели им позволили бы вживлять в людей нечто ненадёжное на уровне закона? Да разве болтунов угомонишь?

«Конечно, они хранят это в тайне! – заверяют сплетники на форумах. – Если бы люди узнали правду, ни за что бы не дали эти штуковины себе в головы запихивать!»

Как Ён не желает посещать больницы, так Борд всячески противится специалистам извне. Интересно, их схожесть связана с тем, что она перенимает его манеру поведения или же так работает код, отвечающий за защиту от чужого вмешательства? В данном случае упорство Борд любому человеку показалось бы ребячеством: мастер сертифицирован и имеет все документы государственного образца, доказывающие его квалификацию.

В мастерской тихо и спокойно. Ён лежит в полуразложенном кресле под палящей лампой и терпеливо ждёт, когда перестанут копаться в его механическом отростке. Привит он, конечно, насильно, не естественное образование, но да – Борд иначе и не назовёшь. И тем неприятнее осознавать, что обмануть тех, кто ходит с ним с рождения, и нацепить на себя бутафорию вместо настоящего прибора, труда не составляет.

Обманывал изначально.

Как можно верить тому, что говорил Гао, когда он обводил вокруг пальца уже тем, что не был человеком, а лишь притворялся одним из них. Нет, он конечно живая плоть и кровь и наверняка обладатель незаурядного ума, раз искусно хитрил и извивался на глазах миллионов людей, но всё равно самого главного, что делало его таким же человеком, как Ён или любой другой житель города, у него не было. Да-да. У него не было Борд, которая служила доказательством того, что он есть. Что он родился. Что он болел. Что он учился. Что он плох в математике. Или химии. Или в чём-то ещё. Что его любимый цвет…

Голова начинает гудеть. Что за безрукий ремонтник попался! Ворошит Борд слишком долго. Ён готов сделать замечание, но стоит боли прекратиться, и гнев сменяется на милость. В конце концов, не так уж Ён и разбирается в технике, чтобы кого-то отчитывать.

Он плотно закрывает глаза, поскольку лампа продолжает жарить лицо и слепить. В темноте мелькают белые точки, соединяясь в крылья на спине куртки.

Ён старается удержать голову прямо, хотя из-за возни ремонтника она то и дело сползает на край подставки. Шея начинает ныть. Скрежет в виске изрядно действует на нервы. Глаза слезятся. А Ён-то наивно предполагал, что ничего хуже больниц нет! И ведь сам на проверку подписался! Никто не заставлял. Никто не… Мгновенно размышления наполняются вопросами, к которым приводит его молчаливая ругань. Вот же странная штука! Зачем Гао полез к полицейской машине, прекрасно понимая, что расхаживая без Борд, он самым бесстыдным образом нарушает закон? Навряд ли кому-то была выгода принуждать его к этому. А ему какой прок? Хотел внимания? Развлечься? Или что? А куртка? Второй такой не сыскать на всём белом свете? Зачем ему подставляться? Мог ли он предположить, что умрёт той ночью? Чем больше Ён думает, тем больше уверен, что необходимо настоящее расследование, а не то, не заказное. Ведь настоящий убийца останется в тени. Возможно, никто и никогда не узнает, кто он. За него отдуваться будет какой-то простак. Положим, не лучший из представителей людского рода, но и при таких характеристиках не опускающийся до уровня дикого животного.

– Ну что ж, – ремонтник аккуратно крепит крышку Борд на место и выдаёт своё заключение: – Никаких повреждений нет.

– Я же говорила! – громогласно заявляет Борд.

– У, какие шустрые, – улыбается тот и идёт к столу. – Помню, раньше они по внешнему динамику не отвечали, пока им чёткий вопрос не задашь! Дожидались разрешения от хозяина, только потом голос и подавали. А сейчас только гляньте! Я договорить не успел – перебивает, да как дерзко! Балуете вы её, Ширанья. Балуете! Зря! Машина без команд, что дитё без матери.

– Но я точно слышал помехи, – Ён встаёт с кресла, и комната начинает кружиться.

Он замирает и не двигается, пока ремонтник беззаботно болтает:

– Возможно, у вас была ситуация – физический удар или какое-то сильное переживание – из-за которой на само соединения Борд с телом было давление. Вполне могла возникнуть иллюзия. Но это уже к биомеханикам. Я – только по части машин. Справку о проверке Борд заполнил и выгрузил. Счёт можете выплачивать частями. Но если оплатите сразу целиком, сделаю скидочку…

Ён благодарит его и, пошатываясь, торопится на станцию метро. Диагностика Борд заняла больше времени, чем он рассчитывал.

– Ширанья! Нойя! – вырастает у стола Ёна начальник Пон. – Аккуратнее с тем, кому и что говорите! Особенно сегодня! – И дураку понятно, что это предупреждение, но вот к чему оно? Хотя Диан подходит к ним, Син Тэ глаз не спускает с Ёна.

– А что сегодня? – уточняет тот.

– Ширанья, – грозит пальцем начальник. – Шутишь? Не доводи до греха! Что за дела у тебя такие? Мало того, что опаздываешь, так ещё и работать тебе некогда?

– Я введу его в курс дела, – Диан согласен на всё, даже провести наставничество для балованного сынка богатея, лишь бы поскорее закончить разбор полётов. – Будто он погоду сделает…

– И ради бога! С похорон прошли целые сутки! – совладать с собой у Син Тэ Пона не получается. Он медленно багровеет, того гляди лопнет. Что ж, вероятно, недавно надавили на него, и теперь он давит на других. Иначе взорвётся, как мыльный пузырь. Не сам, конечно. Скорее то, ради чего он долгие годы работал и подхалимничал. – Вы понимаете, что это значит? Вы должны были предоставить отчёт день назад! ДЕНЬ ТОМУ НАЗАД, МАТЬ ВАШУ! Дайте уже какой-нибудь прогресс! Ширанья! – Ён готовится к понуканиям, но Син Тэ Пон вдыхает поглубже и говорит на удивление сдержанно. – Это дело – твоя возможность исправить то, что случилось на похоронах.

Ён трясёт головой, пытаясь согнать обострившуюся боль в виске. Однако начальник Пон видит в его поведении нечто иное.

– Не хочешь? – Син Тэ трёт щёку, словно отхватил оплеуху. – Ну уж ты-то… от тебя… я никак не…

– Никто не знает, что это он, – отмахивается Диан. Ён невольно косится на него. С каких пор они дружны настолько, что выгораживают друг друга перед начальством. – Маска, – напоминает он.

Син Тэ его беспечность раздражает сильнее, чем рассеянность Ёна.

– Маска маской, а уже сотни видео выложены и его личность пытаются разузнать все кому не лень! – Он мягко стучит по столу, чтобы не привлекать внимание других сотрудников. – Прислушайтесь ко мне! Это вам не шутки! Сейчас вон – у дверей нашего участка ошивается Бо Ман…

– Он здесь из-за смерти Гао и кровавой расправы Майстера Диля, а не из-за… – Диан указывает на Ёна и поворачивается к нему. Их взгляды встречаются, и он умолкает. Действительно, что-то уж слишком старается.

– И? Пойдёт он из участка, разве не нацепит эту свою маску? И что? Думаешь, Бо Ман его не узнает? Много ли полицейских, по-твоему, лицо скрывает? Ну? Ответь, раз самый умный! Нет? Не будешь? Так что давайте! Быстрее найдите кого-нибудь! Пускай от нас уже все отцепятся! Нам нужен убийца Великого Гао! Давайте! Не просиживайте штаны! – Он чего-то ждёт, но Ён до сих пор его не понимает. Прямо сейчас сорваться с места и изображать какую-то деятельность? Что-то вроде… Чего? Он настолько далёк от того, что успел сделать Диан, что не знает с чего начать. Странно, почему спустя столько времени он по-прежнему пребывает в ступоре? Как что-то ни капли не интересующее его может повергнуть в полнейшую прострацию? – Вы что? Хотите нас всех без работы оставить?

– А как же «Холодная Луна»? – подозревает неладное Диан.

– Никакого вам дела «Холодной Луны», пока с этим не разберетесь! Им будут заниматься Че Баль и Лия. Присоединитесь к ним, когда покончите с убийцей Гао, ясно?

– Почему его поручили мне? Я же новичок. – Нет, Ён не против стать частью громкого дела. Более того, это то, чего он желает долгое время. Однако его мучает вопрос: не лучше ли направить кого-то более опытного? Впервые столкнувшись со спорным делом, которое нужно подвести к «удобному» итогу, он откровенно не справляется.

Начальник Пон предпочитает не отвечать.

– Вас попросили, – Ён натягивает маску. Так он скроет, как вспыхивает от стыда и злости. Ён отчётливо представляет, как потихоньку начинает походить на пунцового Пона, и вздрагивает. Неприятная картина рассеивает слепое раздражение и толкает к рассуждениям. Без сомнения, многие хотят дело Майстера Диля, но неудивительно, что оно досталось участку, который находится в районе преступления. Однако отдел, в котором застрял Ён, успели сократить несколько раз. Людей здесь работает – по пальцам счесть. Смена Ёна выпала на убийства в «Холодной Луне» и с этим многие из среды следователей согласились. Это было закономерно. Но когда его вызывают в выходной на место громкого преступления, а он не то чтобы прославился сотрудником, которому равных нет, сомнений не остаётся: кто-то нагло ведёт его по головам. – Мой отец? – Тон, которым он говорит, кажется ему самому неуважительным.

Начальник Пон такого отношения терпеть не собирается.

– Меня в свои семейные разборки не впутывайте, – предупреждает он. – Пользоваться тем, что ограничен во влиянии и власти, а потом презирать всем своим величественным скопом будете кого-нибудь другого. Просто запомните, вся информация, что попадёт вам в руки, очень ценна. С одной стороны, вы получите много выгоды. Если всё пройдёт гладко, можете прогреметь на весь мир и построить себе карьеру. Даже если изначально купили рабочее место, – напоминает он. – С другой стороны, будет сильное давление. Одни – эту информацию захотят заполучить любыми средствами, а вторые – захотят от неё навсегда избавиться…

– Отказаться можно? – Диана слова начальства не вдохновляют. – Ладно, его на это папаша подписал. Но меня-то за что?

– Знаешь, сколько людей рвутся расследовать дело о смерти Великого Гао?

– Флаг им в руки, – отступает Диан. – С удовольствием отдам. Больше времени на «Холодную Луну» останется. – Син Тэ уверенно мотает головой. – Почему? Положим, изначально внезапная кончина Гао вызвала много проблем, которые решили скинуть на незначительных ребят, вроде нас. Что-то подсказывает, что нас поставили на дело временно, пока решали, кто на самом деле способен вести расследование в нужном русле. Но что сейчас мешает снять нас и дать дорогу тем, у кого способностей к лизоблюдству побольше? Я ведь могу и не сдержаться…

– Потому что вы оба на похоронах учудили и привлекли к себе ненужное внимание? – На лбу Син Тэ выступают бугорки. Можно предположить, что он хмурится. Не очень-то ему приятно вспоминать о недавних событиях. – Уже столько всего в сетях понаписали. В особенности про тебя, – тычет он пальцем в Ёна. – Здесь твоего отца я понимаю. Подсовывает тебя, невзирая на предупреждения, чтобы подправить себе репутацию, да и у тебя дела наладить на случай, если правда откроется.

– С ним всё ясно, – закатывает глаза Диан. – Но я по-прежнему не понимаю, чем провинился я.

– Тем, что ему помог, – отвечает начальник Пон. – Он против безоружных пистолет использовал, а ты ему не помешал. И потом вместо того, чтобы прилюдно наказать – схватить и направить в участок за создание опасной ситуации – мирно с ним ворковал.

– Разве за это не отстранить должны? – подлавливает его Диан. – Если люди узнали, что я расследую смерть Гао, разве они не возмутились из-за произошедшего на похоронах и не потребовали убрать меня из дела?

– Несомненно ты был бы этому рад, – Син Тэ Пона не переспорить. У него своё видение проблемы, и всем своим существом он показывает, что менять его не намерен. – Однако что тогда станет с нашим отделом? Тебя не волнует? Я изо всех сил стараюсь сохранить репутацию участка. Так сложно мне в этом помочь? Я оббил не один порог, чтобы тебе дали шанс, а нам – возможность вернуть доброе имя участку.

– Это нелепо, – Диан щурится. – С каких пор кто-то из нас стал ценным сотрудником, которого не жаль выпереть? В чём дело? – Син Тэ Пон бросает неловкий взгляд на Ёна. – Всё-таки из-за него? – давит Диан. Не проходит и секунды, как он издаёт короткий, наполненный ядовитой издёвкой смешок. – Кто-то решил, что я подхожу на роль его мамки? Прикрыл один раз, значит и дальше буду?!

– Не заводись! – грозит ему пальцем начальник Пон. – Тут благодарить надо, что нашлось, как тебе должность сохранить, а ты ещё высказывать что-то смеешь? Не ты ли недавно трясся над тем, чтобы после того случая, – он чётко выделяет последние слова, чтобы дать Диану понять, шутить он не намерен, – работу сохранить? Что? Желание пропало?

– Мне в ножки кланяться? – Глаза Диана расширяются в притворном удивлении, за которым плохо скрывается отсвет разгорающейся ярости. Жуткий взгляд, будто умалишённому принадлежит. Ён притворно увлекается приведением рабочего стола в порядок, лишь бы отвернуться и не участвовать в неприятной сцене. – В том случае, на похоронах, моя вина? Почему я вдруг крайний и должен чьи-то подачки как манну небесную принимать? И что же получается? – не хочет он отпускать Син Тэ просто так. – Никто ради меня порогов не оббивал?

– Твоя заслуга… – начальник Пон робко кашляет, прочищая горло. – Твоя заслуга, что успел вовремя себя показать как человека, следующего своим принципам, готового пойти против недовольства толпы! Иначе…

– Так в чём наша вина-то? – не отступается Диан. Справедливости ради, кое в чём он прав. В районе давненько ничего не случалось, потому для Ёна их участок всегда был местом ссылки, куда отправляли бесперспективных и провинившихся сотрудников. Никто от них ничего не ждал, потому они творили что хотели да в своё удовольствие. Череда убийств подкосила устоявшийся порядок и расковыряла гнойники местного управления. – Там не пойми что было! Вам повезло: вас вызвали на выступления кандидатов в мэры. А мы словно… Почему я должен собой жертвовать ради какого-то подкупного недорасследования? – приподнимает он перебинтованную руку. – А где подкрепление шлялось? Почти всё умотало на охрану тех горлопанов? Почему крышка гроба не была закреплена? Из-за того, что она слетела люди, и без того ошалелые, последних мозгов лишились. Вам это странным не кажется? Если бы продолжалось в том же духе, от давки…

– Мне можешь не объяснять, – прерывает он Диана. – Никого не волнует, что было на самом деле. И ты же понимаешь, что нас тоже. Действительно ли весь этот ажиотаж с похоронами подстроен или нет? Кому это нужно? Даже не думай задаваться подобными вопросами! Просто возьмите себя в руки и исправьте промах. Делайте, что вам велят, и молчите!

Диан готов выругаться всей бранью, что ему известна. Его намерение так отчетливо читается по глазам, что начальник Пон спешит его остановить:

– Не наглей, Диан. И так вместо увольнения всего-то урезали оклад…

– Что? – Диан поворачивается к Ёну, сверлит его взглядом. – Зачем? А жить как?

– Как зачем? Нужно показать, что наказание какое-то всё же получено. Было бы странно, если бы за ту сцену никого не наказали, не считаешь? – Гнев сотрудника не смущает начальника Пона. – С радостью отдал бы это дело тому, в ком уверен, но судьба распорядилась иначе. Лия вернётся к работе сегодня. Дело Майстера Диля остаётся ей, так что поторопитесь, не то она раскроет его в одиночку, – то ли угрожает, то ли истинно сочувствует Син Тэ Пон.

– А Че Баль что? – бормочет Диан. Никак не может отойти. – Вроде никогда не примыкал к этой секте… Я был о нём лучшего мнения.

– Диан! – повышает голос начальник Пон. Довели всё-таки. – Поуважительнее.

– Ладно, – отмахивается тот. – Не бойтесь, на публике буду чтить память Гао, как будто он мой усопший дедушка. Но толку торопиться, когда его…

– Его не кремировали. – Начальник Пон снова негромко кашляет, прочищая горло. Нежелание продолжать медленно растворяется в рабочих обязанностях. – Больга Враш заявили, что во время похорон поняли, что никто не готов расстаться с Великим Гао. Ни люди, ни они сами. Поэтому… – голос садится, и Син Тэ кашляет, в этот раз натужено. – Они построят зал почёта, пока не знаю, место ещё уточняется. Выставят тело Великого Гао… вроде как в прозрачном гробу… или что-то подобное… Я не очень понял эту часть. Но уже точно, любой желающий сможет увидеться с ним…

– Дай догадаюсь, за определённую плату? – Диан с брезгливостью перебивает начальника Пона, будто тот, весть принёсший, и виноват. – Типа экспоната в музее?

– Поменьше эмоций! – командует Син Тэ. – Дело ваше. Это не обсуждается. Продолжайте работу! Подбирайте сопли и вперёд!

– «Холодная Луна»… – никак не угомонится Диан.

– Считаешь себя настолько исключительным, чтобы самостоятельно решать, к каким расследованиям присоединяться? – Син Тэ Пон добавляет, поостыв: – Что ты к этой «Луне» привязался? Да хоть десять дел возьми… Но сперва покончи с этим.

– А они не могут быть связаны? – встревает Ён. Их вопрошающие взгляды устремляются на него. – Ну, – едва не забывает от внезапного внимания, что хотел сказать, тот. Когда упоминание о времени смерти Великого Гао проскользнуло в первый раз, Диан отшутился, да и Ёну теория казалась дикой, но чем больше он о ней думает, тем больше берут сомнения. – Судя по времени, между убийствами в клубе и смертью Гао прошло не так уж много времени. Да и столько смертей в нашем районе в одну ночь – не странно ли?

– Может, он Майстера Диля увидел? И тот за ним увязался? – подхватывает Диан. – Вот только зачем ему покидать здание Больга Враш в ту ночь и ехать в наш район? Умереть из-за плохого стечения обстоятельств так… досадно?

– Навряд ли это дело рук Майстера Диля, – мотает головой Ён. – Он не стал бы аккуратничать или зачищать место преступления, маскируя убийство под что-то другое. Но разве не вызывает вопросов, что за столько лет тишины вдруг в одну ночь произошло два преступления?

– Верно, – теперь его поддерживает начальник Пон. – Слишком топорно получается, любой поймёт, что мы пытаемся поскорее закрыть дело. Поэтому не будем усложнять. Вы что-нибудь нашли? Кто-нибудь есть на примете?

– Злопыхатели, – повторяет Диан давнишние заключения. – Я прочесал несколько постов с социальных аккаунтов Гао, и там их столько, что тысячи лет не хватит, чтобы всех проверить. А уж комментариев сколько! Может, за этот нечеловеческий труд мне отменят наказание? Вернут нормальный оклад? – Глупо на это рассчитывать, но Диан слишком упёртый. Начальник Пон сурово сдвигает брови. – Вот ведь… Я выделил особо настырных за последний месяц и сейчас пробиваю их данные.

– Ён?

А что Ён? Он закрывает глаза руками, как будто спрятав их, он становится другим человеком, а значит и говорит сейчас не он:

– Можно поискать тех, кто желал его провала среди окружения. Есть артист один… У них тёрки вечно.

– Там скорее сами компании…

– Да какая разница, – хмурится Ён от нового приступа головной боли.

Он за те дни, что изучал жизнь Гао, только и видел, как этих двоих сравнивают. Один – новый свет человечества, второй – его червоточина. Одного превозносят, второго втаптывают в грязь при всяком удобном случае. И как здесь не винить более успешного? Как не видеть в нём причину своих неудач? Ён плохо разбирается в людях, но не раз читал в архивных делах, что на преступления зачастую толкают два чувства: гнев и зависть.

– Нет-нет, – машет рукой Син Тэ Пон. – Обойдёмся без знаменитостей. Иначе конца и края этому делу не будет. Если нет других вариантов, работаем с соцсетями. И побыстрее!

– Но разве тогда настоящий преступник не останется на свободе?

– Говоришь так, будто веришь, что он существует. Этот преступник, – отзывается Диан. – Что-то знаешь?

– Просто не похож Гао на того, кому жизнь опостылела.

– Ты это с экрана считал, когда его молитвы смотрел?

– Нет, я… —

«…видел его в ночь смерти» – чуть было не говорит Ён, но вовремя замолкает. Видел, и не походил он на того, кто собирался добровольно расстаться с жизнью. Но какой смысл упоминать об этом? И начальник Пон, и Диан уже решили, как поступить, и Ён, если расскажет им про случайную встречу с Гао, ничем не поможет. Наоборот, его бесполезное замечание вызовет раздражение.

–…я, – Ён запинается, взвешивая за и против. – Я…

– Ляпнул глупость и теперь ищешь способ казаться умнее, чем есть? – не выдерживает Диан.

– Именно. – Ён прилипает взглядом к монитору компьютера.

– Ладно, – хлопает в ладоши начальник Пон. – Не буду больше отвлекать. Верю в вас, ребята. Давайте поскорее выберемся из этого ада.

В отличие от начальника Диан не спешит отходить от стола Ёна.

– Не знаю, – говорит он, – что там у тебя стряслось. Но если боль физическая, выпей таблетку, если нет – прояви волю. У нас впереди трудный день намечается.

Диан действительно погружается в работу. Сперва печатает что-то на компьютере, громко ударяя по клавишам. Вскакивает и несётся к выходу, попутно звоня, затем возвращается и снова что-то ищет в сети.

Ён внемлет его совету – принимает лекарство – и после наблюдает за Дианом, не скрывая скуки. Отец сказал ему не отсвечивать, вот он и сидит. Что душой кривить, он бы с радостью ослушался и занялся делом Великого Гао, будь это настоящее расследование, а не дешёвое представление, где полиция отыгрывает шутов.

– Ты готов? – спрашивает Диан.

– К чему? – Ён пытается вспомнить, что такое важное вылетело у него из головы, но тщетно.

Да и был ли разговор? Всё-таки в тонкости расследования его никто не посвящает. Отношение что ни на есть потребительское: хотят от него идей и в то же время смотрят, как на декорацию. Да и ладно, он ведь и сам себя ей считает.

Диан через силу ухмыляется и кивает в сторону двери.

– Надо бы переговорить с главой Больга Враш. Понятно, что ничего стоящего мы не выцепим, но если ни разу с ним не встретимся, будет выглядеть подозрительно. Судя по данным, он считается самым близким человеком для жертвы. Вполне логично, – неохотно бросает Диан, – раз уж его из серых стен вытащили Больга Враш.

– В компанию отправляемся? – оживает Ён. Они уже были в здании в день похорон, но руководство даже носа не высунуло, чтобы пусть и наскоро, но проводить своего самого дорогостоящего работника в последний путь. Встретить такого человека, как владелец Больга Враш, всё равно что увидеть божество, сошедшее с небес. – Ещё немного – и станем там завсегдатаями.

– Ещё чего, – Диан бодро шагает к выходу. – Вызвали в участок сразу после того, как был обнаружен труп. Но владелец Больга Враш вроде как очень важный выпендрёжник – смог выкроить время только сегодня. Он должен объявиться с минуты на минуту. Думаю, лучше провести разговор в пустом кабинете. В допросной будет выглядеть так, будто мы его в чём-то подозреваем, а нам бы наоборот заставить его расслабиться. Так он перестанет следить за тем, что несёт… Да и меньше лишних ушей, отвлекать никто не будет.

– Ты хочешь что-то у него выведать?

– Приехали, – сообщает Диану проходящий мимо мужчина. Они пожимают друг другу руки в знак приветствия, а вот Ёна он не замечает. Однако печалиться здесь нечему. Ён вон, к примеру, имени его не припомнит. – Отвёл их в соседний кабинет, как ты и просил. – Оказывается, весь участок знает, что за гость должен прибыть. Немногочисленные сотрудники выглядывают из кабинетов как бы невзначай и слушают разговор. Че Баль даже привстаёт с места. Надо же, пришёл-таки. Когда, интересно? Он смотрит на Диана и Ёна с неприкрытым раздражением и ворчит, обращаясь к Лие. Та попросту от него отмахивается. – Такого важного человека на стул, который раньше видывал лишь задницы неумелых воришек, не посадишь.

– А видел ли? – выдавливает ухмылку Диан и кивает ему, теперь на прощание. Если у одного времени на поговорить вагон и целая тележка, то другого ждёт первая персона города и предаваться пустой болтовне он не намерен.

– Так что ты хочешь выведать? – продолжает прерванный разговор Ён, когда мужчина убирается восвояси.

Диан шепчет:

– Увидишь. – Ён едва успевает за ним. – И давай-ка посолиднее себя веди. Здесь хозяева мы. Не дай врагу почувствовать твою слабость, иначе, считай, вот в этой борьбе, – он стучит пальцем по виску, – проиграл.

Ён редко видит Диана увлечённым, как сейчас. Пожалуй, издеваться над высшими мира сего у него стоит наравне с выслеживанием опаснейших из убийц. Возможно ли, что Ён заразился этим болезненным удовольствием от него?

Глава 3. Допрос II

Диан врывается в кабинет и, не произнеся ни слова, садится напротив двух мужчин. Ён заходит следом и тихо прикрывает дверь. Не сразу ориентируется – не был здесь ни разу, не было нужды.

– Вер Изу? – Диан не ждёт, пока Ён определится, куда себя девать. Он смотрит сразу на двоих мужчин, как будто не может понять, кто из них нужен. Потому имя звучит как уточнение, а не как утверждение.

Ён отодвигает стул, пытаясь поменьше шуметь. Однако чем больше он старается, тем хуже получается. К тому же теперь он оказывается напротив окна. Диану такое расположение не мешает, а вот Ён щурится: сам по себе свет не яркий, но, отражённый от стекла, он невидимыми осколками впивается в глаза. Требуется время, чтобы привыкнуть.

Мужчина, сидящий напротив, скалится в снисходительной усмешке и говорит:

– Вы решили использовать моё старое имя? Во времена, когда я его носил, мне по-крупному не везло. Лучше обращайтесь ко мне…

– Мы с вами не на дружеский обед собрались. Как прописаны в документах, так и зовём. – Диан кладёт на стол планшет. А он успел подготовиться! Ён вот с собой ничего не прихватил и, в общем-то, толком не продумал, о чём хочет спросить такую шишку, как глава развлекательной компании Больга Враш. Возможно, из-за того, что Ён сильно волнуется, Борд снова начинает барахлить. Сквозь белый шум слышится: «Первая встреча… раньше… отличается…» Ён легонько стучит по Борд, и та затихает. – Мы будем звать вас так, как прописано в документах, а не так, как вам хочется. Я – Диан Нойя, это… – он указывает на Ёна, но взгляд его прикован к планшету. На экране открыт список вопросов, которые отнюдь не вдохновляют Диана. Наверное, были придуманы и присланы специально для встречи с Вером Изу. – Это… – повторяет на выдохе Диан. – Ён Ширанья. Мы ведём дело Великого Гао.

– Что ж, да, это я, – улыбается Вер Изу. – А это мой адвокат.

– Зачем он вам? – приподнимает бровь Диан. – Вас ни в чём не обвиняют.

– Мало ли, – пожимает плечам тот. – Что в головах людей, вроде вас, мне понять сложно. – Преуменьшает свои достоинства, однако. Не понимая, таких вершин не достигнешь. – Действительно ли была нужна эта встреча? Время у меня не резиновое. Занятий и без этого много…

– Например, выпотрошить человека и выставить его на всеобщее обозрение как чучело? – Диан говорит твёрдо, показывает, что с ним нет смысла юлить.

Надо же, недавно отказывался браться за дело – и только гляньте на него!

– Ну, этим не лично я занимаюсь. – Вер Изу снова снисходительно улыбается. Адвокат дёргается в его сторону, словно притянутый за верёвки, но Изу останавливает его. – Вы разглядели в этом что-то незаконное? Если действия компании вызывают сомнения, мои юристы подготовят для вас документы, подписанные Гао и подтверждающие, что после его смерти мы можем делать с ним всё, что пожелаем.

– Сначала торопитесь его хоронить, теперь решаете, что похороны ни к чему. – Тон Диана по-прежнему холоден, но Ён улавливает вкрапления чего-то ещё. Обиды что ли? – Вы всегда такой непостоянный?

– Что же я поделаю! Если тот печальный казус на похоронах так кстати открыл горькую правду. Никто – ни народ, ни я… вернее, компания – не готовы расстаться с ним. – Лицо Вера Изу быстро приобретает оттенок трагичности и так же скоро его теряет.

– Не сомневаюсь, что вы и здесь подсуетились, – кивает Диан и смотрит в планшет. – Слышал, что на политических дебатах в день похорон вы тоже хотели отметить свою тоску и скорбь по Великому Гао. Потому прислали то сообщение? Ну, в котором благодарили кандидатку Фа Ла Лей за помощь в организации процессии и понимании важности данного мероприятия для людей. – Вер Изу едва хмурится. – Извините, кажется, это не имеет отношения к причине вашего визита. Понимаю, вам кажется, что в этом разговоре нет нужды. Мне тоже кажется, что без ордера он не имеет смысла…

– Нойя? – Изу ёрзает на стуле, затем с победным нахальством указывает на Диана. – Не сын ли ты того Нойя, что год от года пытается открыть то одно дело, то другое и вечно прогорает? Его, да? – Он откидывается на спинку стула и добродушно смеётся. – Он на недавнем вечере, устроенном Больга Враш, так распинался, что пролил мне под ноги шампанское. Так он не растерялся! Встал на колено и почистил мои ботинки краем своего пиджака. – Не получив никакого отклика, Вер Изу продолжает с бо́льшим запалом: – Как поживает твоя мать? Слышал от господина Нойя, она совсем безнадёжна. – Диан в кой-то веке поднимает на него глаза, но молчит. – Где делал лицо? – продолжает он, но натыкается на безразличие. – Оно выглядит так естественно, что я даже не хочу подавать на тебя в суд… Что ты делаешь в этом клоповнике? – Осмотрев комнату, он останавливает взгляд на адвокате и кивает ему. Борд того усиленно мигает. – Я к чему заговорил об этом, – улыбка пропадает с лица Вера Изу. Его телефон громко вибрирует и он, прерывая разговор, смотрит на экран. – Судьба благоволит тому, кто знает своё место. Смотрю, ты довольно агрессивный малый. До полусмерти избил… Поэтому и перевели… Боже! – Наигранно пугается он. – Что за звери работают у нас в полиции! И в кого ты такой? – Он ухмыляется и кладёт телефон в карман. – Из тряпки железа не выплавить… – Он без стеснения тычет пальцем в Диана. – Твой отец…

– Как хорошо, что вы упомянули последнее мероприятие в Больга Враш, – понимающе кивает Диан. – Почему в тот вечер Великий Гао покинул здание?

– Откуда мне знать? – Вер Изу приосанивается. – Потому что дурак? Можете мне не верить, но он умственно отсталый. Блаженный на сто из ста. Никто в здравом уме не будет настолько… – он ёжится и морщится, силится что-то сказать, но язык не поворачивается.

– Добрым? – помогает Ён.

Это первое слово, которое он говорит на встрече. Неудачно. Теперь он в глазах опрашиваемых слюнтяй каких поискать.

– Понимаете, – Вер Изу опирается на стол и наклоняется ближе к ним, словно собирается поделиться секретом, – как ему не доказывай, что с ним ни делай, он всё равно верит, что что-то хорошее есть в каждом из нас. – Он полон искреннего удивления. Наверно, единственное честное чувство, которое он покажет за сегодня. – Ненавижу таких людей, понимаете? – Он ищет поддержки у присутствующих с непоколебимой убеждённостью в том, что с ним согласятся. – Вы, когда маленькими были, не играли с тараканами, заставляя их бегать по раскалённой сковороде? Нет? Печально это слышать. Тогда вам сложно будет понять мои чувства. Но я постараюсь объяснить. Существа, вроде Гао, вызывают желание поступить с ними так же, как с теми тараканами. Тупые, но такие живучие! Вы и представить не можете, как я одно время сокрушался, что отменили «вливание»! И проблем с Гао стало бы на ряд меньше! А то верит он, видите ли. Что-то там думает… Было бы чем!

Ён слушает вполуха после того, как Вер Изу запросто упомянул «вливание». Он косится на Диана. А Диан, хоть и не меняется в лице, но крепко сжимает планшет – можно делать ставки на то, что вперёд хрустнет: повреждённая рука или хрупкое электронное устройство.

Для них двоих истории о вливании больше похожи на сказки, – жуткие и страшные, – поскольку процедура была запрещена до их рождения. Длился период вливания полтора месяца, однако оставил след – нет, даже скорее несмываемое пятно, – в истории человечества.

Борд тогда только начинали вводить повсеместно. Конечно же, получали её не все. Те, кому приходил отказ о вживлении прибора, отправлялись в Гроб. Отверженных людей пронизывал ужас от мысли, что их ждёт вне цивилизации и общества. Среди них оказались не обделённые мозгами и талантами личности, которые нашли способ остаться в пределах города. Этим способом и была процедура вливания. Заключалась она в том, что под определённую Борд создавалась микросхема. С согласия двух сторон, обладателя Борд и отказника, чип внедрялся в мозг второго, и он превращался в своего рода безвольное создание. Он выполнял любое требование, исходящее от привязанной к чипу Борд. Если связь с Борд по каким-то причинам прерывалась – поломка, смерть «хозяина» или обычное отключение, если например «хозяину» надоедало играться в вершителя судеб – то микросхема в голове «слуги», прекращая взаимодействие с нейронными связями мозга, превращалась в обычное инородное тело, которое медленно и болезненно его убивало. Зато, как того и хотели отказники, такие «слуги» оставались в городе, пусть и в качестве бездушной собственности.

Власти расценили подобное «вливание», как способ на первое время усмирить негодование отверженных и страх оставшихся попасть под молот их недовольства. Никто не закреплял процедуру на законном уровне, но никто её и не запрещал. Однако закрывать на неё глаза стало невозможным, когда процесс вливания усовершенствовали настолько, что связь с Борд можно было скрыть – личность «хозяина» не знал даже человек, которому вживляли чип. С помощью таких «слуг» стали совершаться из ряда вон выходящие вещи. Когда нельзя было понять, кто что творил, город погрузился в нечистоты тёмных человеческих мыслей и полнейшей безнаказанности.

Так процедура вливания перекочевала в статус совершенно точно незаконной и была запрещена.

А Вер Изу сейчас сокрушается тому, что не может ей воспользоваться. Вот так запросто. В отделении полиции.

– Верил, – поправляет его Ён, ища способ прервать нависшую паузу, и напоминает: – Великий Гао мёртв. И если честно, не был он похож на человека, который не понимает, что вокруг него происходит.

– Откуда вам знать? – ухмыляется Изу, но самодовольство быстро его покидает. – Вы разговаривали с ним? – Диан никак не реагирует, а вот Ён замечает пальцы у своих губ – снова ногти грызть собирался, да маска помешала. Как ни крути, столько эмоций – от злости до смятения – за раз ему не осилить. – Ты? – замечает Изу. – Когда?

– Судя по вашим словам, причины уйти у него всё же были, – продолжает Диан. – Удивительно, не находите? Весь мир трясся над ним, как над сокровищем, а для вас он был… – теперь запинается Диан, ища подходящее сравнение. – Грязью под ногами?

– Таких, как он, я могу создавать тысячами, – разводит руками Изу. – Теперь могу.

– Да? Что же не создаёте?

– Как раз в процессе.

– Борд, – Ён отворачивается от говорящих и шепчет: – Последние новости компании Больга Враш. И сразу проведи анализ позитивных и негативных реакций.

В дверь стучат. Не дожидаясь ответа, в кабинет проскальзывает мужчина, сообщивший Диану о прибытии главы Больга Враш. В руках он несёт стаканчики, наполненные чаем из автомата. Мелкими шажками он семенит мимо коллег, принимая их не иначе как за предметы убогого интерьера.

– Вот, – нараспев говорит он, ставя напитки перед Вером Изу и адвокатом. – Давно уже сидите! Освежитесь! Чай со льдом. – И тотчас уползает прочь, пока Диан не испепелил его взглядом.

Интересно, не отвалится ли ухо, которым он всё это время жался к двери? Ни дать ни взять подслушивал. Иначе как объяснить, что он так удачно подгадал момент, когда комната погрузилась в молчание и можно было ненавязчиво, не вмешиваясь и не прерывая, поприслуживать важному человеку. Редкий каторжник здешней ссылки тайно или открыто не лелеет надежду воспользоваться этой встречей с влиятельной личностью.

Вер Изу с великодушием вынесшего смертный приговор судьи берёт стаканчик и неторопливо подносит ко рту, касается губами края, но корчится, словно капризное дитя, и махом ставит стаканчик обратно, расплескав содержимое по столу.

За это время Борд успевает собрать и выдать десятки статей. Каждая рассказывает, что компания с сегодняшнего дня открывает набор новых талантов. Все написаны в хвалебной форме и в конце поддерживают решение идти дальше, несмотря на смерть Великого Гао.

– Перешли Диану, – командует Ён.

Диан получает сообщение моментально. Секунду спустя он бросает тяжёлый взгляд на Вера Изу:

– Планируете сотворить нового Гао?

– Куй железо, пока горячо, – кивает тот. – Многие паразитируют на Гао…

– Но не вы? – уточняет Диан. Вер Изу снисходительно улыбается. – Прошу продолжайте. Просто хотел уточнить, пока вопрос не затерялся в вашем хвалебном монологе.

– Гао – мой, – мягко отвечает он. – Я не паразитирую на нём, я – его хозяин. И теперь вылезли эти попрошайки и давай создавать его копии! Как они называют своих выродков? А? «Последователь Гао»! Но зря они это затеяли. Знаете, что действительно возымеет эффект? – Изу смакует каждое слово. – Когда я, создатель пастуха для этих глупых овец, приведу им нового, истинного последователя. У меня, как-никак, есть репутация.

– Которую вам сделал Гао, – добавляет Диан.

– Я тот, кто сотворил его, – повторяет Вер Изу без улыбки. – Ты ведь второй сын кандидата Ширанья? – он резко перепрыгивает назад к разговору с Ёном. – Подсовывая тебя в это дело, он пытается мне отомстить? Решил поиздеваться? Не с тем игру затеял.

– Чт…

Однако Диан перебивает Ёна.

– У господина Ширанья есть причины вас недолюбливать? – спрашивает он.

– Конечно, – откидывается на спинку стула Изу. – Любому кандидату нужна помощь, как в плане средств, так и продвижения. И каждый знает, что тот кандидат, который заручится моей поддержкой, победит. Почему? – он выдерживает небольшую паузу. Никто не отвечает, и он театрально разводит руками: – Потому что моя поддержка означает поддержку самого Великого Гао.

– Вы отказались помочь господину Ширанья? – уточняет Диан. Ён на каждом вопросе никнет сильнее. – Почему?

– Не люблю, когда окружающие меня люди сами принимают решения. А я наслышан, что господин Ширанья как раз из такого типа.

– А как же Гао? – встревает Ён. – По каким причинам вы терпели его, а не заменили кем-то… – В размышлениях он строит рожи, но из-за маски видны только глаза. И судя по ним, он выглядит так, будто посмеивается на чушь, которую городит человек, сидящий напротив. Разница между мыслями и выражением лица вскрывается, когда Ён натыкается на отражение в пыльном окне. Сколько они сидят за расспросами? Потускневшее от уличной пыли пятно солнца успело перекатиться на другую сторону здания. – …более податливым.

Вер Изу теряет всякое самообладание. Видно, как от злости у него скулы сводит.

– Когда встречались? – Его голос сочит раздражением. – Что он тебе наговорил?

Теперь Ён свободно откидывается на спинку стула. Самому странно, но он попал в точку. Гао, оказывается, не кукла, читающая выданный ему текст и бездумно улыбающаяся в камеру. У него был характер, причём ни разу не услужливый, судя по реакции Вера Изу. Могли ли их интересы разойтись? Тогда…

Ён останавливает себя. Перед глазами оживает толпа на похоронах. Разум этих людей полон иллюзий. Их хрупкие надежды держатся на образе единственного, кто всегда поймёт и примет, на Великом Гао. Привлекая к делу Вера Изу, полиция рискует получить беспорядки и город трупов. А если Вер Изу не имеет отношения к смерти Гао, тогда под удар попадает компетенция следователей, да и всех правоохранительных органов в целом.

И что же получается? Правда о смерти Великого Гао навсегда будет сокрыта ради благополучия людей, которые ему – без преувеличения – поклонялись?

Ёну до чесотки по всему телу хочется узнать всё и сейчас, но Диан равнодушно сбивает настрой одним-единственным вопросом:

– У вас есть предположения, кто мог желать смерти Великому Гао?

– Завистники? – Вер Изу не дурак и прекрасно понимает, что дал слабину в разговоре с Ёном, потому с лёгкостью подхватывает соломинку, которую бросает ему Диан. – Но сомневаюсь, что кому-то из сброда, что шлёт ничтожные сообщения откуда-нибудь из подвалов, под силу убить Гао.

Ён напрягается. Неужели ему докладывают о том, как проходит расследование? Настолько хотят вырваться из тухлого отдела, что готовы поступиться не только своей гордостью, но и законом?

– Вы знаете, откуда у него книга? – проверяет он свою догадку, вспоминая о странностях на месте преступления.

– Книга? – теряется Вер Изу. – Какая ещё книга? – На его лице постепенно вырисовывается осознание. – Он зациклен на сборнике каких-то сказок. Но причём… Хотите сказать, он сбежал тогда, изрядно подставив меня и разрушив мой план, из-за книги дурацких выдумок?

Слушая негодование Вера Изу, Ён успокаивается. Если он не знает о найденных на месте преступления уликах, значит никто ему ничего не докладывает. А ещё получается, что книга связана со смертью Гао: раз о ней не знают его близкие – а он докучал её приобретением, судя по их словам, – то, вероятнее всего, оказалась она у него в ночь убийства.

Затем Ён просит Борд просмотреть вещи, забранные из отеля, чтобы перенести изображение книги на телефон и показать Веру Изу. Возможно, увидев её, он вспомнит, что конкретно говорил об этих сказках Гао. Однако никакой книги нет. Ни в архивах, ни на записях места преступления.

– По поводу тех, кто мог причинить ему зло, – продолжает Диан, когда молчание Ёна начинает угнетать.

Точно, сейчас не время теряться в догадках. После Ён спустится в архив и уточнит, почему книги нет в списках, а пока он должен сосредоточиться на допросе. К тому же, раз о книге нигде не сообщается, значит подозрение о сливе данных остаётся при нём. Ён украдкой косится на Диана. Он тоже учуял неладное? Или же не придал значения словам Вера Изу? Может, Ён по неопытности себя накручивает? Развёл почём зря бурю в стакане воды?

– Он… – Вер Изу вздыхает. – Знаете, я бы посоветовал вам присмотреться к И Бану.

Растерянность Диана подсказывает Ёну, что напарник понятия не имеет, о ком говорит Вер Изу. Он тут же просит Борд послать нужны файлы.

И Бан, тот самый артист, дно развлекательной индустрии, как его называют. Многие считают, что он не преуспел из-за того, что пытался в своё время тягаться в известности с Великим Гао. Проиграв гонку за любовь, он получил приз за последнее место – презрение и насмешки. Каждая его работа, его слово и действие встречаются едкими замечаниями и вечными недовольствами. У него нет времени читать – необразованный болван. Он говорит, что думает – наглый мальчишка. Он получает награду – а крыша у него нехилая. Он не снимается – лентяй; снимается сразу в нескольких картинах – такой уродливо болезненный на кадрах. Что за кошмар? Почему он просто не умрёт, вместо того чтобы мучить чьи-то глаза?

Однако Ён помнит, когда И Бан то ли на месяц, то ли на два пропал из поля зрения общественности. Ни один журналист, даже Бо Ман, не смог раздобыть маломальской информации о его местонахождении. Тогда люди с неделю ликовали: наконец-то он сдался! Его окончательно и бесповоротно сломали. Потом разговоры о победе над высокомерным невежей утихли, и появились робкие теории о том, что его пропажа связана с продвижением нового фильма, в котором он снялся. Как ни странно, назывался он «Исчезновение». Но нет. После релиза И Бан так и не появился. Тогда компании, которой он принадлежал, начали сыпаться вопросы. Некоторые из них Ён мельком видел в новостной видеонарезке.

“Куда он делся? Я посмотрел «Исчезновение» пока что десять раз и могу сказать на минуте … он филонил. Что это за выражение на лице? Если нет таланта, красота не спасёт. Он не в курсе? Может, прекратит корчить из себя кого-то важного и попросит Великого Гао научить его? Ха-ха! Тот снялся в рекламе. Так за две минуты я испытал больше эмоций, чем за просмотр всех фильмов И Бана”.

“Я трижды не мог досмотреть тот шлак. Засыпал на середине фильма. И не потому что сейчас сезон, и мне приходится работать по пятнадцать часов на ногах каждый день вот уже в течение недели. А это вам не перед камерой кривляться! Как же я ненавижу это дерьмо! Серьёзно. Я крепкий мужик. Такое меня не скосит, а вот это… даже фильмом назвать сложно. Где И Бан? Боится предстать перед лицом разочарованных зрителей, которые потратили на эту парашу своё время?”

“То есть ты называешь фильм шлаком, даже не досмотрев его.”

“Сегодня пойду в четвёртый раз, постараюсь продержаться, чтобы по поводу моего мнения вопросов не возникало”.

“Зачем так стараться ради того, что не нравится?”

“Алло? Ты ответишь? Неделя прошла. Сколько раз по итогу сходил, крепкий мужик?”

“Не понимаю, почему его до сих пор приглашают сниматься? В пятиминутной молитве Гао эмоций больше, чем в двухчасовом фильме с И Баном. Сходила на картину дважды, чтобы понять, о чём думал режиссёр, приглашая его на главную роль, но так и не поняла”.

“Ревела белугой… Не из-за трагического сюжета фильма, а из-за ужасной игры И Бана… Я в своё время хотела стать актрисой. Но почему-то никак не могла пройти прослушивания. Не понимаю, что такого в нём, чего нет во мне. Это несправедливо.”

И сообщений в таком духе набежало больше миллиона только под статьёй о том, что фильм «Исчезновение» вышел в кинотеатрах. Компания тогда ответила, что И Бан видит отклик публики и усиленно работает над своей актёрской игрой. Самый популярный комментарий на эти разъяснения был: «Его спасёт только смерть и перерождение. Или просто смерть».

По сети уже гуляет предположение, что И Бан причастен к смерти Великого Гао. Ведь именно он первый, о ком думаешь, когда речь заходит о главном враге мессии. Их сражение не просто борьба за любовь миллионов людей. Слишком поверхностно. Здесь большее значение имеет влияние. Ведь, как Ёну не прискорбно это признать, те же политики обращаются за поддержкой к тому, кто способен управлять мнением людей. И в честной схватке И Бан проигрался вчистую. Великий Гао стал для него той самой непреодолимой стеной на пути к величию. Оно нужно И Бану, потому он и терпит, или тем, кто бросает его толпе, как кусок мяса изголодавшимся собакам, Ёну сложно определить, ведь информации, что о И Бане, что о компании, в которой он работает, в открытом доступе мало.

Однако и сам Ён предлагал его в качестве подозреваемого во время разговора с начальником Поном. У И Бана есть и причины, и возможности. А ведь если Великого Гао действительно насильно лишили жизни, то убийство было расчётливым и хладнокровным. Не порывом, не в состоянии аффекта – уж слишком вылизано место преступления. И Бана от роли убийцы спасло то, что несмотря на безграничное презрение, которое выказывает ему публика, он остаётся второй по популярности знаменитостью. Дело с ним будет греметь долго и звонко, не позволяя людям забыть о потере их мессии.

– Почему вы считаете, что он способен на это? – спрашивает Диан, листая данные о И Бане.

– Мой Гао затмевает всю эту серую массу, – снова искрит самодовольством Вер Изу. – Ни у кого нет шанса даже тень бросить на него, хотя они старались.

– Старались? – Диан по-прежнему погружён в чтение. – Много кто? Тогда почему вы выделили И Буна?

– И Бана, – шёпотом поправляет Ён.

– И Бана, – на автомате повторяет Диан.

– Я же говорил, что ненавижу людей, которые думают сами. – Его нервная ухмылка нисколько не смущает Диана. Он по-прежнему не заинтересован в мнении Вера Изу и всем видом показывает, что спрашивает то, что ему велено. – А если ненавижу я, ненавидят все. Овцы делают, что им говорят. Им всё равно на логику и справедливость. – Он переводит взгляд на Ёна. – Полагаю, нам пора завершать этот разговор. Надеюсь, – он неспешно поднимается со стула и по-хозяйски шагает к выходу, – если мы снова встретимся, то по более приятному поводу. И… Ты! – Вер Изу притормаживает и наводит указательный палец на Ёна. – Передай своему отцу, что он мне неровня. Я его насмешки просто так не оставлю.

– Вы сейчас угрожаете? – уточняет Диан. – Или ваше желание помочь нам сильно настолько, что не знает границ? Может, чтобы пролить свет на расследование, нам стоит запросить разрешение на сканирование Борд, принадлежавшей Великому Гао?

Вер Изу опускает руку и скалит зубы в довольной улыбке. Моментов, где он не смеётся над кем-то или чем-то, ничтожно мало.

– А у нас есть нечто общее! – Для Диана эти слова бесспорно не звучат как комплимент. – Мы оба до безумия горды, что не пошли в своих родителей. – Он добивается своего. Диан снова смотрит на него. – По глазам вижу, в жизни ты не раз слышал, что ничего не стоишь. Но вот они мы! А где люди, которые это говорили? – теперь он указывает на Диана, но выражает при этом восторг, какой случается от долгожданной находки. – Как и в себе, в тебе я вижу призрак гробовых стен.

– Да? – Диан скучающе опускает взгляд в планшет, но Ён замечает, что программа давно закрыта и на экране нет ничего, кроме картинки рабочего стола. – Тогда, раз уж вы подняли эту тему, не скажете так – по доброте душевной, – как вы доставляете людей в город? Где-то есть ещё один вход в Гроб?

И сдался ему сейчас Гроб? Разумеется, нарушения налицо, но перед ними стоит другая задача. Ён и рад бы спросить, к чему Диан некстати завёл этот разговор – неужто принялся за дело «Холодной Луны» и ищет зацепку для поимки Майстера Диля? – но не донимать же его рабочими вопросами при посторонних!

– Теперь я вижу. – Вер Изу улыбается шире, почти затмевает солнце своей пышущей во все стороны надменностью. – Вот и для тебя ошейник нашёлся…

Вер Изу, довольный тем, что сумел завладеть его вниманием, слегка склоняет голову в качестве прощания и выходит.

– Что? – бормочет Ён. – Какой ошейник? У него проблемы с головой?

– Выпендриться решил. – Диан уже стоит на пороге. – Отнеси планшет назад. Мне надо позвонить. – Ён уныло берётся за гаджет, и Диан добавляет из коридора: – Там в сообщениях адрес нашего «подозреваемого». Киберотдел разузнал, что именно оттуда за последние месяцы поступило больше всего неадекватных комментариев. Собирайся, минут через пятнадцать выезжаем.

Ён загружает адрес в Борд, и напоследок оглядывает кабинет. Здесь, в пустой неухоженной комнате, зародилось неприятное воспоминание, которое кажется ему неестественным, отталкивающе чужеродным.

Глава 4. Посылка I

Лия и Че Баль сидят на своих местах. При появлении Ёна, как обычно, вздыхают, но ничего не говорят. Диан – первый, кто приветствует и называет его «свинорылым». Однако сегодня они уже виделись и даже успели опросить близких жертвы, так что главным задирой должен стать кто-то другой. Никто не решается.

Ён неторопливо подходит к своему рабочему месту. Стол занимает небольшая коробка.

– Чего озираешься? – ворчит Че Баль. – Тебе-тебе, свинорылый.

– От кого? – На коробке нет ничего, кроме адреса отправления и адреса получения.

– Тебе виднее, – отрезает Че Баль, – тебе же в участок подарочки шлют, а не нам. Курьер спросил, где стол Ёна Ширанья, оставил посылку и ушёл.

Адрес отправки до тревожного знаком. Ён просит Борд перепроверить координаты, а сам начинает открывать посылку – пальцы потеют и скользят, так что задачка не из простых.

Борд отвечает на запрос. Всё верно. Адрес принадлежит отелю, где скончался Великий Гао. Что ему могли прислать? Обнаружились новые улики? Тогда почему они у него на столе? Он тогда никому даже имени своего не сказал.

– Подойди! – подзывает Лия. – Потом со своими делами разбираться будешь! Здесь кое-что поважнее.

Ён по привычке притворяется, что не слышит, и продолжает бороться с картоном, но когда она говорит громче, ему ничего не остаётся, кроме как бросить распаковку и встать позади неё. Посылка никуда не денется, а вот терпение Лии вот-вот испарится. Да и будь внутри улики, какое они имеют значение? Расследование идёт по написанному сценарию, и ничто его результата не изменит.

– Ближе давай! – шепчет Лия, поглядывая на дверь. – Тебе Диан странным не кажется?

– Нет. – Ён не любитель распространять слухи, потому делает шаг в сторону. – С чего ты вдруг им заинтересовалась?

– Он убийство Великого Гао расследует, – поворачивается она к компьютеру и открывает файл. – Не могу не проверить его! Я хочу быть уверена, что никто не испортит дело и виновный в смерти Гао будет наказан!

Бедняга! Знала бы она…

– Я тоже над делом работаю, – напоминает он.

– Да, но ты как на ладони, – отмахивается она. – А здесь! Ты только глянь!

Она указывает на фотографию, открытую на весь экран. Мальчик одиноко стоит у зашторенного окна и смотрит в объектив. Довольно худой, хорошо одет, на вид лет девять – ничего особенного.

Ён озадаченно чешет затылок, но не находит ни единой мысли, что сказать, чтобы от него отстали.

– Кто это? – сдаётся он.

Всё равно она не отпустит, пока не выскажет всего, что хочет.

– Не узнаёшь? – Лия ухмыляется, будто поймала его на жестоком промахе. – Диан в детстве.

Ён присматривается внимательнее, но не видит ничего общего с тем Дианом, которого знает.

– У его кожи другой оттенок, – подмечает он. Мальчик на фото смуглее и темнее. Хотя гораздо важнее было следующее замечание. – И глаза…

– Совсем другой разрез и цвет, да? – подхватывает Лия. – Я ведь не сошла с ума, верно? Его переделали подчистую. Словно программу заново переписали.