Осколки правильного мира

Пролог.

В мире, где всё пошло не так, даже дождь падал наоборот.

Эмма Ван Дер Берг стояла у окна своего кабинета на четвёртом этаже полицейского управления Нового Амстердама и наблюдала, как капли поднимаются с мокрого асфальта обратно к серым облакам. Не физически, конечно – законы гравитации никто не отменял. Но в её восприятии, искажённом полутора веками жизни в перевёрнутом мире, даже природные явления казались идущими против естественного хода вещей.

Одиннадцатилетняя девочка в строгом тёмно-синем костюме поправила значок на лацкане – «Детектив особого отдела» – и проверила время на массивных механических часах, доставшихся ей по наследству от прабабушки. Половина седьмого утра. Рабочий день в полиции начинался в семь, но для Эммы он начался три часа назад, когда её разбудил звонок о новом исчезновении.

Очередной Переходник пропал без следа.

За окном медленно просыпался город, в котором детство и взрослость поменялись местами. По Принсенграхт шёл седобородый мужчина лет шестидесяти, ведя за руку плюшевого медведя и насвистывая детскую песенку. Навстречу ему торопился восьмилетний мальчик в деловом костюме, говоря по телефону о биржевых котировках и слиянии компаний. У канала сидела пожилая женщина, пуская мыльные пузыри и смеясь, как ребёнок, а рядом с ней девочка лет десяти читала утренние сводки и делала пометки в блокноте.

Нормальный день в Новом Амстердаме. Нормальный для мира, где полтора века назад произошёл Великий Переворот.

Эмма помнила этот мир до катастрофы. Не своими воспоминаниями, конечно – она родилась спустя столетие после Переворота. Но память о "правильном мире" передавалась здесь из поколения в поколение, как болезненная генетическая аномалия. Каждый ребёнок в Новом Амстердаме знал, как должно было быть: дети играли, учились, росли медленно и постепенно. Взрослые работали, принимали решения, несли ответственность.

Теперь всё было наоборот.

Дети рождались с полностью сформированным интеллектом и эмоциональной зрелостью людей средних лет. К семи годам они уже читали философские трактаты, к десяти – управляли корпорациями, к двенадцати – возглавляли государственные ведомства. А взрослые взрослые с каждым годом становились всё более наивными, доверчивыми, беззащитными. К сорока годам средний человек имел эмоциональный возраст подростка. К пятидесяти – ребёнка. К шестидесяти требовал постоянной опеки и заботы.

Система работала. Странно, абсурдно, против всех законов природы и психологии – но работала. Детские корпорации приносили прибыль. Правительство двенадцатилетних министров принимало разумные решения. Полиция, укомплектованная детективами в возрасте от восьми до четырнадцати лет, успешно боролась с преступностью.

Правда, преступность здесь была особенная. Кто станет грабить банк, если все взрослые кассиры искренне верят, что деньги – это просто красивые бумажки для игры? Кто убьёт из ревности, если концепция романтической любви доступна только людям младше пятнадцати? Большинство "преступлений" в Новом Амстердаме составляли проблемы, связанные с самим Переворотом: взрослые терялись, как потерявшиеся дети; пожилые люди травмировались, играя в опасные игры; иногда кто-то из стариков забывал, как пользоваться элементарными вещами вроде плиты или ключей.

Но были и другие дела. Дела особого отдела.

Исчезновения.

За последние полгода пропали двенадцать человек. Все – в возрасте от двадцати восьми до тридцати пяти лет. Все – в критической точке перехода, когда взрослое сознание окончательно уступает место детскому. Переходники – так их называли в городе. Люди, балансирующие на грани между двумя мирами.

И все исчезали при одинаковых обстоятельствах: оставляли записку о том, что "помнят правильный мир" и "не могут больше жить во лжи". После чего растворялись без следа.

Эмма открыла папку с делом номер тринадцать. Анна Коэн, 32 года, директор детского приюта. Вчера вечером её нашли коллеги – точнее, не нашли, а обнаружили пустой кабинет и записку:

Я помню, как должно быть на самом деле. Помню детей, которые были детьми, и взрослых, которые были взрослыми. Этот мир – искажение, и я больше не могу в нём участвовать. Иду искать дорогу домой. В правильный мир.

Почерк ровный, без признаков принуждения. Никаких следов борьбы. Окна заперты изнутри, дверь тоже. Камеры наблюдения не зафиксировали, чтобы Анна покидала здание. Она просто исчезла.

Как одиннадцать человек до неё.

– Детектив Ван Дер Берг? – раздался голос за спиной.

Эмма обернулась. В дверях кабинета стоял капитан Якоб Винтерс – её партнёр и, по совместительству, самая трагическая фигура в отделе. Сорокапятилетний мужчина высокого роста, с седеющими волосами и умными глазами, которые в последние годы всё чаще смотрели на мир с детским удивлением.

По местным стандартам Якоб имел ментальный возраст двенадцатилетнего подростка. Он был храбрым, честным, добрым – но принимать серьёзные решения больше не мог. Эта ответственность лежала на Эмме, одиннадцатилетней девочке, которая стала его наставником и защитником в мире, где взрослые нуждались в опеке детей.

– Доброе утро, капитан, – сказала Эмма мягко. – Выспались?

– Да! – Якоб улыбнулся, и его лицо осветилось искренней радостью. – А ты знаешь, я сегодня видел самый красивый восход! Солнце было оранжевое, как апельсин, и облака были розовые, как вата на ярмарке!

Пять лет назад капитан Винтерс возглавлял отдел особо тяжких преступлений и считался одним из лучших детективов города. Сейчас он мог восхищаться восходом солнца, как ребёнок, увидевший это чудо впервые.

– Это прекрасно, – согласилась Эмма. – А теперь нам нужно поехать по новому делу. Помните Анну Коэн?

– Ту тётю из приюта? Она такая добрая! Всегда даёт детям конфеты.

– Да, её. Она исчезла.

Лицо Якоба помрачнело.

– Опять? Но почему они уходят, Эмма? Разве здесь не хорошо?

Эмма подошла к нему и взяла за руку. Рука капитана была большой, мозолистой, рукой взрослого мужчины. Но сжала детские пальчики с трогательной осторожностью.

– Не знаю, капитан. Но мы это выясним. Идёмте.

Они спустились в гараж, где их ждала служебная машина – маленький электрический автомобиль, приспособленный для детей-водителей. В Новом Амстердаме даже автомобили были изменены после Переворота: педали подняли выше, руль опустили ниже, зеркала настроили под детский рост. Взрослые ездили на велосипедах или пользовались общественным транспортом – им доверяли управлять автомобилем не больше, чем десятилетнему ребёнку в нормальном мире.

По дороге к приюту Эмма, как обычно, анализировала противоречия своего существования. В её одиннадцатилетнем теле жили воспоминания, опыт и знания, которых хватило бы на несколько взрослых жизней. Она помнила университет – не тот, который заканчивала сама в семь лет, а тот, который должен был существовать в правильном мире: студенты восемнадцати-двадцати лет, несерьёзные, влюблённые, мечтающие о будущем. Она помнила первую работу, первую любовь, свадьбу, рождение детей – хотя ничего из этого не переживала лично.

Откуда эти воспоминания? Передались от матери, как генетическая информация? Просочились из параллельного мира, где Переворот не произошёл? Или это была коллективная память человечества, которая у некоторых людей проявлялась ярче?

Эмма не знала. Знала только, что эти воспоминания о правильном мире делали её жизнь в неправильном особенно болезненной.

– А вон та собачка! – воскликнул капитан Винтерс, показывая на дворняжку у дороги. – Она такая пушистая! Можно мы остановимся, чтобы её погладить?

– После работы, – пообещала Эмма. – Сначала найдём Анну.

Детский приют располагался в старинном особняке XVII века на Хереграхт – одном из главных каналов города. Здание помнило времена до Переворота, когда им владели богатые купцы, а потом разместились правительственные учреждения. Сейчас здесь жили дети – но не обычные дети.

В мире Переворота сиротами становились не малыши, потерявшие родителей, а взрослые, которые в процессе обратного взросления теряли способность заботиться о себе. Приют был полон пятидесятилетних "детей", которые нуждались в присмотре и опеке настоящих детей.

– Детектив Ван Дер Берг! – У входа их встретила Сара Де Вит, девятилетняя заместитель директора приюта. – Слава богу, вы приехали. Мы не знаем, что делать.

– Расскажите всё по порядку.

– Вчера вечером Анна задержалась в кабинете. Сказала, что нужно закончить отчёты. Около девяти мы пожелали ей спокойной ночи и разошлись по домам. А утром утром её не было. Кабинет заперт, ключи лежат на столе, записка на видном месте.

– Никто не слышал посторонних звуков?

– Нет. Но – Сара понизила голос. – В последнее время Анна была странной. Говорила о вещах, которые не могла помнить.

– О каких вещах?

– О детях, которые играют в куклы, а не управляют банками. О взрослых, которые работают, а не играют в игрушки. Она показывала нам картинки из старых книг и плакала. Говорила, что это неправильно, что мир сломан.

Эмма кивнула. Классические симптомы Синдрома Правильного Мира – так психиатры называли состояние, когда Переходники начинали слишком ярко помнить альтернативную реальность.

– Можно посмотреть её кабинет?

– Конечно. Только там сейчас дядя Хенк играет. Он очень расстроился из-за исчезновения Анны.

Дядя Хенк оказался мужчиной лет пятидесяти с детским лицом, который сидел за директорским столом и строил замок из цветных кубиков. Увидев полицейских, он испуганно прижал игрушки к груди.

– Я ничего не делал! – заявил он. – Анна сказала, что можно играть её кубиками, когда она вернётся!

– Всё хорошо, дядя Хенк, – успокоила его Эмма. – Мы просто посмотрим.

Кабинет выглядел обычно: письменный стол, компьютер, полки с документами. Но Эмма заметила детали, которые пропустили бы взрослые глаза. На столе лежал детский рисунок – семья из четырёх человек: мама, папа и двое детей. Обычная семья из правильного мира. В мусорной корзине – обрывки фотографий современных семей, где дети в деловых костюмах стоят рядом со взрослыми в игрушечных нарядах.

А на подоконнике – что-то странное.

– Капитан, посмотрите сюда.

Якоб подошёл и наклонился к окну.

– Что это?

– Кристалл, – сказала Эмма, осторожно поднимая прозрачный предмет размером с куриное яйцо. – Но не обычный.

Внутри кристалла клубился туман, а в тумане – словно кинокадры – мелькали картинки. Эмма увидела детскую площадку, где дети качались на качелях и смеялись. Школу, где подростки учились, а не преподавали. Офис, где взрослые люди работали за компьютерами, а не играли в игры.

Кристалл показывал правильный мир.

– Где она могла это взять? – прошептала Эмма.

– Не знаю, – ответил капитан. – Но красиво! Как снежный шар, только без снега!

Эмма осторожно завернула кристалл в носовой платок и спрятала в карман. Это была первая настоящая улика за полгода расследования. Возможно, ключ ко всем исчезновениям.

– Нужно ехать в лабораторию, – сказала она. – Пусть наши эксперты изучат эту штуку.

Но сначала они заехали к психиатру.

– Кристаллы памяти, – сказала она, изучив находку под микроскопом. – Я слышала о них, но никогда не видела.

– Что это такое?

– Артефакты Переворота. Когда полтора века назад произошла катастрофа, реальность треснула, как стекло. Большинство осколков растворилось, но некоторые кристаллизовались. Теоретически они могут хранить образы правильного мира.

– И что происходит с людьми, которые их находят?

– Они начинают слишком ясно видеть альтернативную реальность. Это разрывает их между двумя мирами. В конце концов они уходят.

– Куда?

Лиза пожала плечами.

– Никто не знает. Возможно, они находят способ перейти в правильный мир. Возможно, просто сходят с ума. А возможно.

Она не договорила.

– Возможно, что?

– Возможно, кто-то их забирает. Кто-то, кто тоже помнит, каким должен был быть мир.

Эмма почувствовала, как мурашки побежали по спине. За время работы в полиции она научилась доверять интуиции. А интуиция говорила: дело об исчезновениях только началось.

– Есть способ найти других людей с кристаллами памяти?

– Теоретически да. Если настроить специальное оборудование на их частоту Но это займёт время.

– Сколько?

– Несколько дней.

Эмма кивнула.

– Займитесь этим. А мы пока попробуем найти источник кристаллов.

Возвращаясь в участок, она размышляла о парадоксах своего мира. Здесь дети решали взрослые проблемы, а взрослые нуждались в детской заботе. Здесь прошлое казалось более реальным, чем настоящее, а будущее – туманным и неопределённым. Здесь каждый день напоминал ей о том, что где-то существует другая версия реальности, в которой всё устроено правильно.

И кто-то – или что-то – собирало людей, которые помнили ту, правильную реальность.

Вопрос был только один: с какой целью?

– Эмма, – тихо сказал капитан Винтерс, когда они остановились на красный свет. – А что если они правы? Эти исчезнувшие люди?

– В чём правы?

– Что наш мир неправильный. Что где-то есть место, где всё как надо.

Эмма посмотрела на него – на взрослого мужчину с глазами ребёнка, который задавал вопросы, на которые у неё не было ответов.

– Не знаю, капитан. Но даже если есть, мы не можем бросить этот мир. Здесь остались люди, которым нужна наша помощь.

Якоб улыбнулся.

– Ты права. Ты всегда права, Эмма. Поэтому ты детектив, а я только помощник.

Эмма не стала поправлять его. В мире, где всё было перевёрнуто, даже служебная иерархия не имела большого значения. Важнее было помнить: где-то существовали осколки правильного мира. И кто-то пытался их собрать.

Вопрос был в том, удастся ли ей остановить этого кого-то до того, как исчезнут все, кто помнил правду.

Зелёный свет. Эмма нажала на газ, и машина покатила по каналам Нового Амстердама – города, где детство и взрослость танцевали свой перевёрнутый вальс, а каждый день приносил новые доказательства того, что реальность – штука более хрупкая, чем кажется.

Впереди был долгий день расследования. И Эмма знала: это только начало истории, которая изменит не только её мир, но и саму природу того, что люди привыкли считать нормальным.

В кармане лежал кристалл памяти, тёплый от её тела и полный образов правильного мира. Первый осколок головоломки, которую ей предстояло сложить.

Даже если для этого придётся разрушить всё, что она считала реальным.

Глава 1. Школа Памяти.

Лаборатория криминалистики Нового Амстердама располагалась в подвале полицейского управления и больше походила на научную игротеку, чем на серьёзное учреждение. За микроскопами сидели дети от восьми до двенадцати лет в белых халатах, которые приходилось подворачивать в несколько раз. На стенах висели красочные плакаты с изображением отпечатков пальцев и молекул ДНК, выполненные в стиле детских книжек.

– Эмма! – воскликнул он, подпрыгивая от возбуждения. – Ты принесла что-то интересное? Здесь так скучно! Вчера мне дали анализировать обычную грязь с подошв, а позавчера – волосы с расчёски. Волосы! Представляешь, как это неинтересно?

– Очень интересно, – серьёзно ответила Эмма, доставая завёрнутый в платок кристалл. – И, возможно, опасно.

Глаза Макса загорелись, как у ребёнка, получившего в подарок новую игрушку.

– Что это? Откуда? Можно потрогать?

– Не торопись. – Эмма положила кристалл на лабораторный стол под яркой лампой. – Это может быть связано с исчезновениями Переходников.

Макс мгновенно стал серьёзным. В мире Переворота даже дети понимали важность своей работы.

– Кристалл памяти? – спросил он, осторожно приближаясь к артефакту. – Я читал о них в старых книгах, но думал, что это просто легенды.

– Доктор Мейер подтвердила. Это действительно осколок Переворота.

– Невероятно – Макс надел защитные очки и включил специальное оборудование. – Видишь, как он светится в ультрафиолете? И эти узоры внутри они движутся!

Эмма наклонилась ближе. Действительно, туманные образы внутри кристалла медленно перетекали один в другой: детская площадка сменялась школьным классом, офис – семейной гостиной, где взрослые читали газеты, а дети играли на ковре.

– Можешь определить, сколько ему лет?

– Дай мне час, – пообещал Макс. – А пока – он понизил голос, – у меня есть кое-что, что может тебя заинтересовать.

Он подвёл её к дальнему углу лаборатории, где под белой простынёй лежал какой-то предмет.

– Вчера ко мне обратился дядя Питер из архивов. Он нашёл это в старом подвале и подумал, что это может быть важно.

Макс сдёрнул простыню.

Под ней лежал странный прибор – что-то среднее между телевизором и калейдоскопом. Металлический корпус, покрытый патиной времени, экран из матового стекла, множество рычагов и дисков по бокам. На передней панели была выгравирована надпись на старом голландском: "Geheugen Projector – Model III – 1874".

– Проектор памяти? – перевела Эмма.

– Именно! А дата это же год до Переворота!

Эмма обошла устройство кругом. Она видела подобные вещи в музеях – оптические приборы XIX века, предшественники кинематографа. Но этот выглядел по-другому. Более сложным. Более загадочным.

– Он работает?

– Не знаю. Дядя Питер боится включать. Говорит, что от него исходит "странная энергия".

– А ты?

Макс пожал плечами.

– Я – учёный. Странная энергия – это просто энергия, которую мы пока не понимаем.

– Попробуем?

– Ты уверена?

Эмма кивнула. За полгода расследования исчезновений она научилась рисковать. А интуиция подсказывала: этот прибор связан с кристаллом памяти.

Макс осторожно подключил устройство к современному источнику питания. Прибор ожил: стрелки на циферблатах дрогнули, в глубине корпуса что-то загудело, экран начал светиться тусклым голубоватым светом.

– Попробуй положить кристалл вот сюда, – предложил Макс, указывая на небольшое углубление в верхней части прибора.

Эмма осторожно поместила артефакт в указанное место. Эффект превзошёл все ожидания.

Экран вспыхнул ярким светом, и на нём появилось чёткое изображение: улица Нового Амстердама, но не такая, какой она была сейчас. Здесь шли взрослые люди в деловых костюмах, спешащие на работу. Дети в школьной форме бежали с портфелями. Пожилые люди медленно прогуливались, опираясь на трости и обсуждая серьёзные темы.

Правильный мир. Мир, каким он был до Переворота.

– Боже мой, – прошептал Макс. – Это же это же документальная запись! Настоящая история!

– Но как? – Эмма не могла оторвать взгляда от экрана. – Кинематограф изобрели только в конце XIX века, а Переворот произошёл в 1874-м.

– Значит, кто-то изобрёл кино раньше. Специально для записи правильного мира.

На экране сменились картинки. Теперь они видели лабораторию – ту же, в которой сидели, но полтора века назад. За столами работали взрослые учёные в белых халатах. А в центре комнаты стоял человек, чем-то похожий на доктора Лизу Мейер, только взрослый. Мужчина средних лет с седеющей бородой и умными глазами.

– Доктор Элиас Мейер, – прочитал Макс надпись под изображением. – Создатель Проектора Памяти.

– Мейер – задумчиво повторила Эмма. – Как доктор Лиза Мейер. Родственник?

– Возможно, прадедушка. Но смотри дальше!

Изображение снова изменилось. Теперь они видели тот же самый прибор, за которым сидел доктор Мейер, но вокруг него собралась группа людей – мужчины и женщины разного возраста, все с серьёзными, сосредоточенными лицами.

– Он что-то им показывает, – заметила Эмма.

Звука не было, но по движениям губ доктора можно было понять, что он произносил длинную речь. Люди слушали внимательно, некоторые записывали в блокноты.

Затем произошло что-то странное. Доктор Мейер подошёл к прибору и начал что-то настраивать. Экран в записи засветился, и из него вырвался луч света – не обычный, а переливающийся всеми цветами радуги. Луч окутал всех присутствующих в комнате.

И тут запись оборвалась.

– Что это было? – спросил Макс, в замешательстве глядя на потухший экран.

– Переворот, – тихо сказала Эмма. – Мы только что видели, как это произошло.

– Но зачем? Зачем доктор Мейер сделал это?

– Не знаю. Но есть способ узнать.

Она достала телефон и набрала номер детской больницы.

– Доктор Мейер? Это детектив Ван Дер Берг. Мне нужно с вами срочно поговорить. Это касается вашего предка – доктора Элиаса Мейера.

Долгая пауза.

– Откуда вы знаете это имя? – наконец спросила Лиза.

– Долго объяснять. Можете приехать в лабораторию криминалистики?

– Уже еду.

Пока они ждали доктора Мейер, Макс продолжал изучать кристалл и проектор.

– Смотри, – сказал он, показывая Эмме сложную схему на экране компьютера. – Кристалл не просто хранит образы. Он он как ключ. Или код доступа.

– К чему?

– К другим записям в проекторе. Видишь эти символы? – Он указал на странные знаки, вытравленные на корпусе прибора. – Это не просто украшения. Это координаты в какой-то системе.

– Координаты чего?

– Не знаю. Но если мы найдём другие кристаллы.

– Мы сможем получить доступ к полной записи, – закончила Эмма.

В этот момент в лабораторию вошла доктор Лиза Мейер. Десятилетняя девочка в белом халате остановилась как вкопанная, увидев проектор.

– Где вы это нашли? – прошептала она.

– В архивах. А вы знаете, что это такое?

Лиза медленно подошла к устройству и провела рукой по корпусу, словно здоровалась со старым другом.

– Проектор памяти моего прапрадеда. Я думала, что все они были уничтожены.

– Все?

– Элиас Мейер построил семь таких устройств. После Переворота шесть из них исчезли. Считалось, что их спрятали или уничтожили участники эксперимента.

– Какого эксперимента?

Лиза села на стул и сложила руки на коленях – жест, который выглядел странно взрослым для ребёнка.

– Мой прапрадед был гений. Психолог, физик, изобретатель. В середине XIX века он разработал теорию о том, что человеческое сознание можно перестроить. Изменить естественный ход развития личности.

– Зачем?

– Он считал, что взрослые портят мир. Что детская чистота и непосредственность могут создать лучшее общество. А взрослая мудрость и опыт должны принадлежать детям.

– И он решил это проверить?

– Он собрал группу добровольцев – учёных, философов, мечтателей. Людей, которые тоже верили в возможность создать идеальный мир. И провёл эксперимент.

– Великий Переворот?

– Да. Но что-то пошло не так. Эффект оказался необратимым и распространился на весь город. А потом – на всю страну.

Эмма посмотрела на экран проектора, где всё ещё мерцали остаточные образы правильного мира.

– И что случилось с участниками эксперимента?

– Большинство исчезло. Некоторые, говорят, сошли с ума от осознания того, что они натворили. А некоторые – Лиза замолчала.

– Некоторые?

– Некоторые, по семейным легендам, основали тайное общество. Они называли себя Хранителями Первоначального. Их цель – найти способ обратить Переворот.

– И вы думаете, они всё ещё существуют?

– Не знаю. Но если кто-то собирает кристаллы памяти.

Внезапно в лаборатории погас свет. Аварийное освещение включилось с задержкой, залив помещение красноватым светом.

– Что происходит? – спросил Макс.

– Не знаю, – ответила Эмма, но рука инстинктивно потянулась к табельному оружию.

В коридоре послышались шаги. Не торопливые шаги взрослых-детей, которые обычно работали в здании, а быстрые, решительные, словно шёл кто-то, точно знающий свою цель.

– Нужно спрятать проектор, – прошептала Лиза.

– Поздно, – сказал незнакомый голос из дверного проёма.

В лабораторию вошёл мужчина лет сорока – возраст, в котором люди в Новом Амстердаме обычно имели ментальность подростка. Но этот человек был другим. В его глазах читался острый взрослый интеллект, а движения были уверенными и целенаправленными.

– Здравствуйте, дети, – сказал он с лёгкой иронией. – Меня зовут Томас Де Йонг. Я представляю организацию, которая очень заинтересована в вашей находке.

– Какую организацию? – спросила Эмма, не отводя руки от оружия.

– Ту, которая полтора века назад пыталась создать лучший мир. И которая сейчас пытается исправить ошибки прошлого.

– Хранители Первоначального?

Томас улыбнулся.

– Видите? Дети в этом мире действительно умнее взрослых. Да, детектив Ван Дер Берг. Именно так нас называют.

– Что вам нужно?

– Сотрудничество. Видите ли, мы долгое время искали оставшиеся проекторы памяти. У нас есть пять из семи, но нам нужны все, чтобы запустить процесс Обращения.

– Обращения?

– Возвращения мира в правильное состояние. Дети снова станут детьми, взрослые – взрослыми. Разве это не то, чего мы все хотим?

Эмма посмотрела на Лизу и Макса. В их глазах читалась смесь страха и любопытства.

– А что будет с людьми, которые привыкли к текущему миру? – спросила она. – С детьми, которые управляют компаниями? Со взрослыми, которые нашли счастье в простых радостях?

– Они адаптируются, – равнодушно ответил Томас. – Естественный порядок вещей восстановится.

– И исчезнувшие Переходники? Что с ними случилось?

– Они присоединились к нам добровольно. Мы показали им правду, и они сделали свой выбор.

– Где они?

– В безопасном месте. Готовятся к новому миру.

Томас сделал шаг к проектору.

– А теперь, детектив, я прошу вас передать устройство нам. Это не просьба, а требование. У нас есть полномочия.

– У вас нет никаких полномочий, – прервала его Эмма. – Это улика по уголовному делу.

– В мире, который скоро перестанет существовать? – Томас рассмеялся. – Детектив, вы не понимаете масштаба происходящего. Мы собираемся переписать саму реальность. Ваши законы, ваши дела, ваша полиция – всё это исчезнет, как дурной сон.

– И если мы откажемся?

– Тогда вам придётся исчезнуть вместе с ними.

Эмма поняла, что переговоры окончены. Она выхватила оружие, но Томас был быстрее. Из его рук вылетел какой-то предмет – кристалл, похожий на тот, что лежал в проекторе, только чёрный.

Кристалл разбился о пол, и из него вырвался тёмный туман. Эмма почувствовала, как сознание начинает затуманиваться, а реальность – расплываться по краям.

– Кристалл забвения, – услышала она голос Томаса, словно доносящийся издалека. – Через несколько минут вы забудете о нашей встрече. А проектор проектор отправится туда, где ему место.

Последнее, что Эмма увидела перед тем, как провалиться в темноту, – как Лиза Мейер прячет что-то в карман халата.

Она пришла в себя на полу лаборатории. Макс сидел рядом, потирая голову, а доктор Мейер склонилась над ним.

– Что случилось? – спросила Эмма.

– Не знаю, – ответил Макс. – Помню, мы изучали твой кристалл, а потом пустота. Как будто кто-то стёр несколько часов из памяти.

– Кристалл! – Эмма вскочила. – Где кристалл?

– Исчез, – грустно сказал Макс. – И проектор тоже.

Эмма осмотрелась. Лаборатория выглядела так, словно здесь прошёл торнадо. Перевёрнутые столы, разбитые приборы, осколки стекла на полу.

– Доктор Мейер, вы что-нибудь помните?

Лиза покачала головой.

– Только обрывки. Мужчина средних лет. Что-то говорил о о Хранителях? И ещё.

Она полезла в карман халата и достала маленький предмет.

– Ещё я почему-то спрятала это.

В её руке лежал крошечный кристалл памяти – не больше ногтя мизинца, но такой же переливающийся, как тот, большой.

– Откололся от основного, когда тот мужчина его забирал, – объяснила Лиза. – Инстинктивно подумала, что нужно сохранить хотя бы кусочек.

Эмма осторожно взяла кристалл. Даже такой маленький фрагмент излучал тепло и показывал мерцающие образы правильного мира.

– Хватит ли его, чтобы.

– Чтобы найти остальных? – Лиза задумалась. – Возможно. Но нам понадобится помощь.

– Какая помощь?

– Есть люди в городе, которые тоже помнят правильный мир. Не так ярко, как Переходники, но достаточно ясно. Если мы их найдём и объединим.

– Где их искать?

– Я знаю одно место, – тихо сказала Лиза. – Старую школу в районе Йордан. Формально она давно закрыта, но иногда туда приходят особенные дети.

– Особенные?

– Дети, которые помнят, какими должны быть дети. Которые хотят играть, а не управлять корпорациями. Которые плачут от того, что вынуждены быть взрослыми.

Эмма кивнула. В её голове начал формироваться план.

– Макс, можешь восстановить хотя бы часть данных о проекторе памяти?

– Попробую. У меня есть резервные копии всех сканов.

– Доктор Мейер, вы поможете нам найти эту школу?

– Конечно.

– Тогда встречаемся завтра утром. А сейчас сейчас мне нужно поговорить с капитаном Винтерсом.

Эмма покинула лаборатория, чувствуя, как вокруг неё меняется мир. Ещё вчера она думала, что расследует обычные исчезновения людей. Теперь же стало ясно: речь идёт о борьбе за саму природу реальности.

Где-то в городе действовала организация, которая хотела обратить Переворот и вернуть мир к "правильному" состоянию. С одной стороны, это звучало заманчиво – кто не хотел бы жить в мире, где всё устроено естественным образом?

С другой стороны, миллионы людей привыкли к текущей реальности. Дети, которые гордились своими достижениями. Взрослые, которые нашли радость в простых вещах. Семьи, которые научились любить друг друга в перевёрнутом мире.

Имели ли Хранители Первоначального право решать за всех?

И главное – были ли они правы, считая правильный мир лучше нынешнего?

Эмма шла по вечернему Новому Амстердаму, мимо каналов, где плавали игрушечные кораблики пожилых людей, мимо кафе, где дети в костюмах обсуждали биржевые сводки, мимо детских садов, где взрослые строили замки из кубиков.

Странный мир. Неправильный мир.

Но свой мир.

И она будет его защищать.

Даже если для этого придётся сражаться с теми, кто хотел сделать его лучше.

В кармане тёплился маленький кристалл памяти – последняя надежда на то, что правда о Хранителях не исчезнет вместе с украденным проектором.

Завтра начнётся настоящее расследование. Расследование, которое определит судьбу не только исчезнувших Переходников, но и всего их перевёрнутого мира.

Эмма Ван Дер Берг, одиннадцатилетний детектив с душой взрослой, была готова принять этот вызов.

Глава 2. Дети, которые не хотели быть взрослыми.

Капитан Якоб Винтерс сидел в своём кабинете и раскрашивал карту города цветными карандашами. Когда Эмма вошла, он поднял голову и улыбнулся с радостью ребёнка, увидевшего лучшего друга.

– Эмма! Смотри, что я делаю! – Он показал карту, где районы Нового Амстердама были окрашены в разные цвета. – Каждый цвет – это настроение района. Красный – где люди часто сердятся. Жёлтый – где все весёлые. А синий – где грустные.

Эмма подошла ближе и присела на край стола. За годы работы с капитаном она научилась не игнорировать его детские увлечения – иногда в них скрывались удивительные прозрения.

– Интересная система, – сказала она. – А что это за чёрная зона в районе Йордан?

Лицо Якоба помрачнело.

– Там странно, Эмма. Там живут грустные дети. Не такие, как мы. Они плачут, когда им дают важную работу. И они они играют тайком, когда думают, что никто не видит.

– Как часто ты туда ездишь?

– Раз в неделю. Проверяю, всё ли у них в порядке. Но они боятся меня. Прячутся, когда видят полицейскую машину.

Эмма достала из кармана крошечный кристалл памяти. При свете настольной лампы он переливался всеми цветами радуги.

– Капитан, что вы видите, когда смотрите на это?

Якоб взял кристалл и поднёс к глазам. Его лицо изменилось – стало серьёзнее, задумчивее. На мгновение в его глазах мелькнуло что-то взрослое.

– Я я вижу себя, – прошептал он. – Но другого. Старшего. В форме, но настоящей, взрослой форме. Я иду по улице, и люди меня уважают не потому, что я большой, а потому, что я мудрый.

– Что ещё?

– Детей. Маленьких детей, которые бегают и смеются. Которые не боятся быть детьми. И – его голос дрогнул, – и я понимаю их, потому что когда-то сам был таким.

Он вернул кристалл Эмме, и детское выражение вернулось на его лицо, но теперь смешанное с грустью.

– Это правда, да? – спросил он тихо. – Так было раньше?

– Да, капитан. Так было раньше.

– А можно можно это вернуть?

Эмма не ответила сразу. Вопрос был слишком сложным, а цена ответа – слишком высокой.

– Не знаю. Но есть люди, которые пытаются это сделать. И возможно, они не спрашивают нашего согласия.

Якоб кивнул с серьёзностью, которая плохо сочеталась с его детским лицом.

– Что мне делать?

– Завтра утром поехать со мной в район Йордан. Показать тех грустных детей.

– Хорошо. А сейчас?

– Сейчас идите домой. Поиграйте с соседскими дедушками в прятки. Отдохните.

Якоб послушно встал, но у двери обернулся.

– Эмма, а если мир изменится мы останемся друзьями?

– Конечно, капитан. В любом мире.

Он ушёл, а Эмма осталась одна с картой города и своими мыслями. Чёрная зона в районе Йордан действительно выглядела подозрительно. Если там собирались дети, которые не хотели быть взрослыми.

Она сложила карту и отправилась домой.

Квартира Эммы располагалась на третьем этаже старинного дома на Херенграхт. Небольшая, но уютная – одна комната, совмещённая с кухней, и крошечная ванная. Мебель была приспособлена под детский рост: низкие столы, маленькие стулья, кровать размером с детскую кроватку.

Но книги на полках были взрослыми. Криминология, психология, философия – знания, которые помогали ей справляться с работой детектива в мире, где логика была перевёрнута с ног на голову.

Эмма заварила чай и села у окна, выходящего на канал. За стеклом медленно плыли гондолы с туристами – одним из немногих развлечений в городе, которое подходило и детям, и взрослым. Гондольеры были подростками тринадцати-четырнадцати лет – в возрасте, когда они ещё могли концентрироваться на работе, но уже начинали терять серьёзность.

Она достала кристалл памяти и положила его на стол. Даже в тусклом свете вечерней лампы он излучал тёплое сияние.

*Что, если Хранители Первоначального правы?* – подумала она. *Что, если наш мир действительно неправильный? Что, если дети должны быть детьми, а взрослые – взрослыми?*.

Но тут же вспомнила лицо капитана Винтерса, когда он рассказывал о красивом восходе солнца. Радость дядьки Хенка, строящего замки из кубиков. Смех пожилых людей, пускающих мыльные пузыри в парке.

Да, они не были "правильными" взрослыми. Но они были счастливыми людьми.

А она сама? Счастлива ли она, одиннадцатилетняя девочка с грузом взрослых воспоминаний и ответственности?

Телефон прервал её размышления.

– Детектив Ван Дер Берг слушает.

– Эмма? – раздался встревоженный голос доктора Лизы Мейер. – Кое-что произошло. Можешь приехать ко мне домой?

– Что случилось?

– Лучше увидишь сама. Адрес – Принсенграхт, 47.

Эмма взяла куртку и вышла в ночной город.

Дом доктора Мейер ничем не отличался от других старинных зданий вдоль канала – узкий, высокий, с крутой лестницей и большими окнами. Лиза встретила её у входа, всё ещё в белом халате поверх домашней одежды.

– Поднимайся наверх, – сказала она. – Только тихо. Не хочу будить соседей.

Квартира оказалась удивительной. В отличие от большинства детских жилищ в Новом Амстердаме, здесь была взрослая мебель, серьёзные книги, сложные научные приборы. Но самое поразительное ждало Эмму в гостиной.

На диване сидела женщина лет тридцати с отсутствующим взглядом и детским выражением лица. Рядом с ней – мужчина примерно того же возраста, который тихо напевал колыбельную. На полу играли ещё трое – двое мужчин и одна женщина, все в возрасте Переходников.

– Это они? – прошептала Эмма. – Исчезнувшие?

– Пятеро из тринадцати, – кивнула Лиза. – Остальные, видимо, в других местах.

– Откуда они взялись?

– Час назад постучали в дверь. Стояли на пороге, как потерянные дети. Не помнят своих имён, не помнят, где были. Но – она понизила голос, – они помнят правильный мир.

Эмма подошла к женщине на диване.

– Здравствуйте. Меня зовут Эмма. Я детектив.

– Детектив? – женщина посмотрела на неё с удивлением. – Но ты же ребёнок!

– В нашем мире дети работают детективами.

– В нашем мире? – Женщина нахмурилась. – А а разве есть другие миры?

– Расскажите, что помните.

– Помню помню школу. Настоящую школу, где учились дети. Помню свою работу в офисе, где я была взрослой. И помню, как всё это исчезло, когда меня забрали кто-то забрал.

– Кто?

– Не помню. Помню только голос. Мужской голос, который говорил: "Вы не должны страдать в неправильном мире. Мы покажем вам место, где всё так, как должно быть."

– И что было потом?

– Потом потом была комната. Большая комната, полная света. И другие люди, такие же, как я. И машины, странные машины.

Женщина замолчала, прижав руки к вискам.

– Болит, – прошептала она. – Когда пытаюсь вспомнить, очень болит.

Лиза подошла и осторожно взяла женщину за руку.

– Не напрягайтесь. Память вернётся постепенно.

Эмма отвела доктора в сторону.

– Что с ними сделали?

– Судя по симптомам – стёрли часть воспоминаний. Оставили только образы правильного мира, а всё остальное исчезло.

– Зачем?

– Возможно, готовили их к чему-то. Или использовали как подопытных. А теперь теперь они больше не нужны.

– Но почему они пришли именно к вам?

Лиза задумалась.

– Не знаю. Возможно, потому что моя фамилия связана с создателем Переворота. Или.

Она остановилась, словно вспомнив что-то важное.

– Или потому что у меня есть это.

Лиза подошла к книжному шкафу и достала старинную коробку. Внутри, на бархатной подушке, лежали семь маленьких кристаллов памяти – каждый не больше горошины, но все переливающиеся тем же загадочным светом.

– Семейная реликвия, – объяснила она. – Прапрадед оставил их моему прадеду с запиской: "Если мир станет слишком неправильным, эти кристаллы помогут найти дорогу домой."

– Домой?

– В правильный мир. Я думаю, эти люди почувствовали кристаллы. Их притянуло сюда.

Эмма взяла один из кристаллов. Он был тёплым и пульсировал, как крошечное сердце.

– Можно их использовать?

– Теоретически да. Но нужно устройство, способное их прочитать. А единственный проектор памяти украли Хранители.

– Значит, нужно найти другой способ.

– Или другой проектор.

– У них есть пять из семи. Где могут быть остальные два?

Лиза закрыла коробку и спрятала её обратно.

– Если верить семейным записям, один проектор спрятан в старой школе в районе Йордан. Той самой, о которой я тебе рассказывала.

– А седьмой?

– Седьмой – Лиза замолчала. – Седьмой должен быть в ратуше. В кабинете мэра.

Эмма подняла брови.

– В кабинете двенадцатилетнего мэра хранится артефакт полуторавековой давности?

– Не двенадцатилетнего. Мэр Анна Ван дер Хейден – особенная. Ей четырнадцать, но она она не такая, как мы.

– В каком смысле?

– Она единственный человек в городе, который родился с нормальным течением времени. Росла как обычный ребёнок – медленно, постепенно. Сейчас ей четырнадцать физически, и четырнадцать ментально.

– Но как это возможно?

– Не знаю. Аномалия. Генетическая мутация. Или – Лиза понизила голос, – или она потомок кого-то из участников первоначального эксперимента. Кого-то, на кого Переворот подействовал по-другому.

Эмма задумалась. Мэр, который рос нормально в ненормальном мире. Это объясняло многое – почему четырнадцатилетняя девочка смогла стать главой города, почему её решения казались более мудрыми, чем у других детей-чиновников.

– Нужно с ней поговорить.

– Осторожно, – предупредила Лиза. – Анна Ван дер Хейден – умная и опасная. Если она действительно хранит проектор, то не просто так.

– А пока – Эмма посмотрела на пятерых Переходников, которые всё ещё сидели в гостиной, как потерянные дети, – что делать с ними?

– Оставлю у себя. Попытаюсь восстановить их память. А завтра.

– Завтра едем в старую школу.

Эмма попрощалась и вышла в ночной Амстердам. По дороге домой она размышляла о том, как быстро усложняется дело. Вчера она искала пропавших людей. Сегодня обнаружила заговор, целью которого было изменение самой природы реальности.

А завтра, возможно, придётся выбирать между двумя мирами – тем, что есть, и тем, что должно быть.

В кармане лежал маленький кристалл памяти, тёплый от её тела и полный образов правильного мира. Мира, где она была бы обычным ребёнком, а не детективом, расследующим дела, которые могут определить судьбу всей реальности.

Но выбирать ей не придётся, поняла Эмма. Выбор уже сделан – в тот момент, когда она надела значок детектива и поклялась защищать людей.

Глава 3. Невидимая школа.

Утро в Новом Амстердаме началось с тумана. Густые серые клубы поднимались из каналов, окутывая город призрачной вуалью и делая привычные очертания зданий расплывчатыми и нереальными. Эмма стояла у окна своей квартиры, попивая кофе из детской кружки с картинками, и наблюдала, как в молочной дымке исчезают и появляются силуэты прохожих.

*Подходящая погода для поисков призраков*, – подумала она.

В восемь утра к её дому подъехал капитан Винтерс на служебной машине. Сегодня он выглядел более собранным, чем обычно – почти серьёзным, если не считать яркого шарфа в полоску, который явно выбрал сам.

– Доброе утро, Эмма! – поприветствовал он её. – Я принёс карту и печенье. Мама всегда говорила, что в дальнюю дорогу нужно брать печенье.

– Район Йордан – не такая уж дальняя дорога, капитан. Двадцать минут езды.

– Но туда редко ездят полицейские, – серьёзно ответил Якоб. – А когда ездят, местные дети прячутся. Я думал об этом всю ночь.

Они сели в машину и поехали через туманный город. По дороге Эмма рассказала капитану о вчерашнем визите к доктору Мейер, о найденных Переходниках и о семейных кристаллах памяти.

– Значит, их стирали им память? – спросил Якоб, и в его голосе прозвучала нехарактерная для него злость. – Это нехорошо. Память – это то, что делает нас людьми.

– Откуда вы это знаете, капитан?

Якоб замолчал, сосредоточенно глядя на дорогу.

– Не знаю, – наконец сказал он. – Просто знаю. Иногда в голове всплывают мысли, которые кажутся старше меня.

Они проехали центр города и направились в сторону старых районов. Йордан был одной из самых древних частей Нового Амстердама – узкие улочки, дома XVII века, маленькие дворики, спрятанные от посторонних глаз. После Переворота этот район стал тихим и малонаселённым. Взрослые-дети предпочитали современные районы с большими игровыми площадками и яркими зданиями, а дети-взрослые выбирали деловые кварталы поближе к офисам и правительственным учреждениям.

– Вон там, – указал Якоб на узкую улочку между двумя каналами. – Эге-стрит. По моей карте, самая "чёрная" точка в районе.

Улица оказалась странной. Не пустой – по ней ходили люди, в окнах горел свет, на подоконниках стояли цветы. Но что-то в атмосфере было неправильным. Эмма не могла понять что именно, пока не заметила детали.

Взрослые здесь ходили слишком тихо, словно стеснялись своего присутствия. А дети дети не смеялись. Они передвигались быстро и серьёзно, избегая зрительного контакта, и при виде полицейской машины спешили свернуть в переулки.

– Здесь все боятся, – констатировал капитан. – Интересно, чего?

– Или кого.

Они припарковались возле небольшого сквера в центре улицы. Согласно карте доктора Мейер, старая школа должна была находиться в доме номер 73 – узком четырёхэтажном здании с заколоченными окнами и табличкой "Продаётся" на двери.

– Не очень-то похоже на место, где собираются дети, – заметила Эмма.

– А может, поэтому оно и подходит? – предположил Якоб. – Место, куда никто не заглядывает.

Они обошли здание кругом. С фасада дом выглядел заброшенным, но во внутреннем дворике Эмма заметила следы недавнего пребывания людей – протоптанные дорожки в траве, окурки детских сигарет (в Новом Амстердаме курить разрешалось только несовершеннолетним), обёртки от конфет.

– Кто-то здесь бывает, – сказала она. – И регулярно.

Задняя дверь оказалась незаперта. За ней лежал коридор, пахнущий пылью и старой краской. Стены были исписаны граффити – но не обычными для детей рисунками, а странными символами и фразами на старом голландском.

Wij willen kinderen zijn – "Мы хотим быть детьми".

Geef ons ons echte leven terug – "Верните нам нашу настоящую жизнь".

De wereld is verkeerd – "Мир неправильный".

– Кто это написал? – прошептал капитан.

– Дети, которые помнят, какими должны быть дети, – ответила Эмма.

Они поднялись на второй этаж. Здесь бывшие классы были превращены в нечто среднее между игровой комнатой и подпольным клубом. В одной комнате стояли детские столики и стулья, на полу лежали игрушки и книжки с картинками. В другой – мягкие подушки и одеяла, как для сна. В третьей – рисунки на стенах, изображающие семьи из правильного мира: высокие взрослые держат за руки маленьких детей.

– Это место, где они могут быть детьми, – поняла Эмма. – Где не нужно управлять компаниями и принимать взрослые решения.

В самой большой комнате они обнаружили целую библиотеку детских книг – настоящих детских книг, с простыми историями о принцессах и драконах, о дружбе и приключениях. Не учебники по экономике и управлению, которые читали обычные дети Нового Амстердама, а сказки для тех, кто хотел мечтать.

– Кто это всё организовал? – спросил Якоб, листая книжку про медвежонка Винни-Пуха.

– Хороший вопрос.

Ответ пришёл неожиданно. Из-за книжного шкафа вышла девочка лет десяти с серьёзным лицом, но детскими глазами, полными любопытства и страха.

– Вы полицейские? – спросила она.

– Да, – ответила Эмма. – Но мы не хотим никого арестовывать. Мы ищем особенную вещь. Которая может быть спрятана в этом здании.

– Какую вещь?

– Старую машину. Очень старую. Она показывает картинки.

Девочка подумала, явно взвешивая, стоит ли доверять незнакомцам.

– Меня зовут Софи, – наконец сказала она. – А вас?

– Эмма. А это капитан Винтерс.

– Капитан! – Софи посмотрела на Якоба с интересом. – А вы настоящий капитан или играете в капитана?

Якоб смущённо улыбнулся.

– Настоящий. Но иногда мне хочется играть в обычного дядю, который просто просто гуляет в парке и кормит уток.

– Понимаю, – кивнула Софи. – Мне тоже иногда хочется не быть директором папиной фабрики. Хочется просто играть в куклы.

– Директором фабрики в десять лет? – удивилась Эмма.

– Папа умер два года назад. А мама мама стала как ребёнок и не может работать. Так что фабрика моя. – Софи грустно пожала плечами. – Я ненавижу отчёты и совещания. Хочу играть в школу понарошку, где я ученица, а не директор.

– И поэтому вы создали это место?

– Не я. Это тётя Мария придумала. Она она особенная.

– Где она сейчас?

– Наверху. На четвёртом этаже. Но она не любит незнакомцев.

Софи задумалась, изучая лица полицейских.

– Хотя вы кажетесь добрыми. И вы, капитан, тоже выглядите грустным. Как мы.

– Можешь нас к ней отвести? – попросила Эмма.

– Можно. Но сначала скажите – вы действительно ищете машину, которая показывает картинки?

– Да.

– Тогда идёмте. Тётя Мария как раз хотела, чтобы кто-то за ней пришёл.

Они поднялись на четвёртый этаж по скрипучей лестнице. Здесь была только одна комната – большая, светлая, с окнами, выходящими на канал. И сразу стало понятно, кто такая тётя Мария.

Женщина лет сорока пяти сидела в кресле-качалке и читала книгу. Но читала она не так, как читают взрослые-дети в Новом Амстердаме – медленно, водя пальцем по строчкам. Она читала быстро, сосредоточенно, явно понимая сложный текст.

– Тётя Мария, – сказала Софи, – к нам пришли полицейские. Они ищут старую машину с картинками.

Женщина подняла голову, и Эмма увидела глаза, в которых светился острый взрослый интеллект.

– Мария Ван Остен, – представилась женщина. – И да, я знаю, что вы ищете.

– Вы вы не такая, как другие взрослые, – заметил капитан Винтерс.

– Совершенно верно. Я – аномалия. Одна из немногих, кто сопротивляется Перевороту.

– Сопротивляется?

Мария встала из кресла и подошла к окну.

– Видите ли, детектив Ван Дер Берг – да, я знаю, кто вы, – Переворот воздействует не на всех одинаково. Большинство людей полностью подчиняются его логике. Но некоторые из нас сохраняют частичный иммунитет.

– Как это возможно?

– Генетика. Или случайность. Или сила воли – не знаю точно. Важно то, что я помню правильный мир так же ясно, как вы. И знаю, что с ним случилось.

Мария повернулась к ним.

– Элиас Мейер не был злодеем. Он искренне верил, что создаёт лучший мир. Мир, где детская непосредственность будет направлять мудрость взрослых. Но эксперимент вышел из-под контроля.

– И что произошло?

– Временной парадокс. Попытка изменить природу человеческого развития создала разрыв в самой ткани реальности. Правильный мир не исчез – он существует параллельно с нашим, как отражение в зеркале.

– А кристаллы памяти?

– Осколки этого зеркала. Фрагменты правильного мира, которые прорываются в наш.

Мария подошла к стене и нажала на что-то скрытое за обоями. Часть стены отъехала в сторону, открывая секретную комнату.

– А проекторы памяти – это ключи для перехода между мирами.

В скрытой комнате стоял ещё один проектор – точно такой же, как тот, что украли Хранители Первоначального. Но этот был включён, и на его экране медленно сменялись картины правильного мира.

– Шестой из семи, – сказала Мария. – Я берегу его уже двадцать лет.

– Для чего?

– Для момента, когда придёт время выбирать.

Эмма подошла к проектору. На экране она видела детскую площадку, где играли настоящие дети – маленькие, беззаботные, под присмотром настоящих взрослых родителей.

– Выбирать между чем?

– Между двумя реальностями. Хранители Первоначального хотят стереть наш мир и заменить его правильным. Но есть и другой путь.

– Какой?

– Объединить миры. Позволить каждому человеку выбрать, в какой реальности он хочет жить.

Софи, которая до сих пор молчала, вдруг заговорила:

– А можно можно попробовать? Посмотреть, каково это – быть ребёнком в правильном мире?

Мария улыбнулась.

– Конечно, милая. Но помни – если ты увидишь, каково это на самом деле, то, возможно, не захочешь возвращаться.

– Это опасно? – спросила Эмма.

– Для тех, кто готов, – нет. Но для тех, кто цепляется за единственную реальность может быть разрушительным.

Мария достала из шкафа семь кристаллов памяти – точно таких же, как у доктора Лизы Мейер.

– Это последний комплект. Если вы согласитесь их использовать, то станете мостом между мирами. Но и целью для Хранителей.

– Что они с нами сделают?

– Попытаются стереть память, как сделали с Переходниками. Или что-то хуже.

Эмма взяла один кристалл. Он пульсировал в её руках, излучая тепло.

– А если мы откажемся?

– Тогда Хранители завершат свой план. Соберут все семь проекторов и запустят Великое Обращение. Наш мир исчезнет, а все его жители исчезнут тоже.

– Все?

– Все, кто не может существовать в правильном мире. Дети-руководители, которые не умеют играть. Взрослые-дети, которые не умеют работать. Все аномалии вроде меня. Миллионы людей.

Капитан Винтерс, который молчал всё это время, вдруг заговорил:

– А я? Что будет со мной?

Мария посмотрела на него с сочувствием.

– Если Хранители победят, капитан, вы превратитесь в того, кем были до Переворота. Взрослым детективом с серьёзным лицом и большим опытом. Но вы перестанете видеть красоту восхода солнца. Перестанете радоваться мыльным пузырям. Станете просто взрослым.

– А если мы выберем объединение миров?

– Тогда вы сможете быть и тем, и другим. Мудрым взрослым, когда это нужно. И радостным ребёнком, когда хочется.

Якоб задумался, а потом кивнул.

– Это звучит правильно.

Эмма посмотрела на кристалл в своей руке, на проектор, показывающий чужую реальность, на лица людей, которые доверили ей свои судьбы.

– Хорошо, – сказала она. – Мы попробуем. Но сначала нужно найти седьмой проектор.

– У мэра Ван дер Хейден, – напомнила Мария. – И это будет не просто.

– Почему?

– Потому что она не хочет, чтобы что-то менялось. Анна Ван дер Хейден – единственный человек в городе, который выиграл от Переворота. В правильном мире она была бы обычным подростком. Здесь она – самый влиятельный человек в городе.

– И она не откажется от власти добровольно?

– Едва ли.

Эмма спрятала кристалл в карман рядом с тем, что дала ей доктор Мейер.

– Тогда нам нужен план. И помощники.

– Какие помощники? – спросила Софи.

– Дети, которые хотят быть детьми. Взрослые, которые хотят быть взрослыми. И все, кто понимает: у каждого должно быть право выбирать свою собственную реальность.

Мария кивнула.

– Революция добровольцев. Мне нравится.

– Это не революция, – поправила её Эмма. – Это спасательная операция. Мы спасаем право людей быть теми, кто они есть на самом деле.

В этот момент снизу донеслись звуки – хлопанье дверей, быстрые шаги, голоса. Мария насторожилась.

– Кто-то пришёл. И это не дети.

Эмма подошла к окну и выглянула во двор. Там стояли три чёрных машины, из которых выходили люди в тёмной одежде. Взрослые люди, но двигающиеся с решимостью и координацией, невозможной для взрослых-детей.

– Хранители, – прошептала Мария. – Они нашли нас.

– Как?

– Кристаллы. Когда их много в одном месте, они излучают энергию, которую можно отследить.

Голоса приближались. По звукам было понятно, что люди поднимаются по лестнице.

– Есть другой выход? – спросила Эмма.

– Пожарная лестница. Но сначала нужно спрятать проектор.

– Времени нет!

– Есть, – решительно сказала Софи. – Я отвлеку их.

– Ты ребёнок!

– Именно поэтому это сработает.

Не дожидаясь разрешения, Софи выбежала из комнаты. Через несколько секунд они услышали её голос:

– Дяди! Дяди! Что вы здесь делаете? Это частная собственность!

– Убирайся, девочка. Мы ищем опасных людей.

– Каких опасных? Здесь только я и мои друзья! Мы играем в прятки!

– Где твои друзья?

– Прячутся! Это же прятки! Хотите поиграть с нами?

Пока Софи отвлекала Хранителей детским лепетом, Мария быстро упаковала проектор в специальный чемодан.

– Куда теперь? – прошептала Эмма.

– К мэру. Если Хранители активизировались, значит, у нас мало времени.

Они спустились по пожарной лестнице, перелезли через забор и оказались на соседней улице. Служебная машина капитана Винтерса стояла где они её оставили – Хранители, видимо, не ожидали, что их цели попытаются скрыться.

– А Софи? – спросил Якоб. – Мы не можем её бросить!

– Она умная девочка, – сказала Мария. – Справится. А если мы не остановим Хранителей, Софи и таких, как она, просто не станет существовать.

Эмма неохотно согласилась. В машине, пока Якоб вёл их через туманные улицы к ратуше, она думала о том, как быстро меняется её представление о мире. Ещё неделю назад она думала, что живёт в стабильной, хоть и странной реальности. Теперь же стало ясно: их мир – хрупкий эксперимент, который может закончиться в любой момент.

– Мария, – сказала она, – а что, если Хранители правы? Что, если правильный мир действительно лучше?

– Лучше для кого? – ответила женщина. – Для взрослых, которые смогут снова чувствовать себя важными? Для детей, которых избавят от ответственности? Или для тех миллионов людей, которые исчезнут в процессе?

– Но ведь люди страдают в нашем мире. Дети, которые вынуждены быть взрослыми. Взрослые, которые теряют достоинство.

– А в правильном мире люди не страдают? – Мария грустно улыбнулась. – Детектив, идеальных миров не существует. Есть только выбор: кто решает, как нам жить – мы сами или кто-то за нас?

Ратуша Нового Амстердама показалась впереди – величественное здание XVII века с высокой башней и цветными витражами. В любое другое время Эмма любовалась бы архитектурой. Сегодня же она видела только цель.

Седьмой проектор памяти. Последний ключ к выбору между мирами.

И четырнадцатилетняя девочка, которая может решить судьбу всех остальных.

– Готовы? – спросила Мария, доставая чемодан с проектором.

– Готовы, – ответила Эмма, чувствуя тепло кристаллов памяти в кармане.

Впереди их ждала встреча с самым влиятельным подростком в городе. И возможно, самая важная беседа в их жизни.

Беседа о том, имеет ли кто-то право переписывать реальность. И что происходит, когда осколки правильного мира встречаются с теми, кто не хочет, чтобы мир стал правильным.