Сыграем в любовь?

Информация от издательства

Original h2:

SIX SUMMERS TO FALL

C. W. Farnsworth

На русском языке публикуется впервые

Фарнсуорт, Ш. У.

Сыграем в любовь? / Ш. У. Фарнсуорт; пер. с англ. Д. Жарниковой. – Москва: МИФ, 2025. – (Red Violet. Притяжение).

ISBN 978–5–00250–435–0

Книга не пропагандирует употребление алкоголя и табака. Употребление алкоголя и табака вредит вашему здоровью.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Copyright © 2023 by C. W. Farnsworth.

All rights reserved.

Published by agreement with Folio Literary Management, LLC and PRAVA I PREVODI Literary Agency.

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «МИФ», 2025

Шесть летних встреч.

Шесть шансов.

Одна неделя притворных отношений.

Глава первая. Харпер

По лобовому стеклу ручьем льет вода, и сквозь нее дом, у которого я припарковалась, кажется лишь желтым пятном. Впрочем, неважно – я и так отлично помню, как он выглядит.

Солнечные стены. Белые жалюзи. Кривые перила. Качели на крыльце.

На меня накатывает горько-сладкая ностальгия – как всегда, когда встречаешь нечто связанное с детством. Это знакомое, бодрящее и в то же время печальное чувство. Ты словно оглядываешься на время, которое не вернешь, – и тебя накрывает досада, что не ценила простоту жизни, когда могла. А еще к этому примешивается другая истина: то, о чем ты мечтала, – взрослый возраст, самостоятельность – не такое уж все это радостное и приятное, как казалось тогда.

По стеклу проезжают дворники и убирают скопившуюся влагу. На пару секунд в ярком свете фар проступают детали: желтые стены, аккуратный ряд цветущих голубых гортензий. Дом выглядит милым, безмятежным. Местом, где можно спрятаться от мирских забот.

Доказательство, что внешность бывает обманчива.

Я поворачиваю ключ и глушу двигатель. Один из плюсов жизни на юге Манхэттена – по городу вполне можно передвигаться и без машины. Обычно мой старенький джип прохлаждается в гараже, но, когда нужен, работает на совесть. А значит, смысла нет покупать автомобиль посовременнее, типа тех, которые заводятся простым нажатием кнопки. Если честно, даже если мой старичок забарахлит, я ни за что от него не избавлюсь.

Я крепко сжимаю в руке ключ. Металлические зубцы впиваются в кожу. Напоследок вдыхаю поглубже, наполняя легкие очищенным кондиционером воздухом, и открываю дверь… Тут же становится прохладно и сыро.

Дворники застыли посреди лобового стекла. Пару секунд я думаю: «Не включить ли машину снова, чтобы убрать их в сторону?» После решаю, что оно того не стоит. Стратегически отложу на потом.

Стоит мне выйти из машины и ступить на обломки ракушек, которыми усыпана подъездная дорожка к дому, как мои волосы пропитываются дождем. Пряди липнут к вискам; струи текут по лицу и голой коже рук.

В прохладном ливне есть даже что-то приятное. Он словно очищает.

Успокаивает.

Я снова глубоко вдыхаю, пытаясь насытиться ароматом Порт-Хэвена, городка в Мэне. Запах этот полон меланхолии: солнечных дней и ночных гроз, легкого флирта и невзаимной влюбленности, счастья и разбитого сердца. А еще сосен и чистого кислорода.

Вдалеке гремит гром.

Я всегда любила грозы, особенно летом. Есть в них какая-то сила. Пыл. Насыщенность. В общем, все то, чего нет в моей жизни. В последнее время она состоит лишь из страха и предсказуемости.

Вместо того чтобы направиться к дому (и распаковать две сумки, лежащие в багажнике джипа), я бреду по тротуару, стараясь не наступать на скопившиеся там и сям лужи. Под конверсами хрустят обломки ракушек.

Порт-Хэвен – городок крошечный. В детстве, когда мы жили в одном из пригородов в Коннектикуте, летние поездки сюда казались глотком свежего воздуха. Каждый дом, мимо которого я прохожу, не похож на другие – это вам не бесконечный ряд городских зданий, которые все как под копирку! Удивительно, но большинство коттеджей ни капли не изменились с тех пор, как я была подростком. Дом семьи Макнелли, в трех зданиях от нашего, по-прежнему сияет ярко-красным. На фоне серых грозовых туч он кажется сладким яблочком. На другой стороне улицы виден штакетник, отделяющий двор Гарретов от тротуара. К нему приставлены три велосипеда, и ни на одном нет замка – еще один признак того, что мегаполис остался далеко позади.

Я сую руки в передние карманы джинсовых шорт и морщусь – влажная ткань противно трется о кожу. Но это, как я и надеялась, возвращает меня в настоящее. Я приехала сюда, чтобы двигаться вперед, а не предаваться далеким воспоминаниям.

Однако, находясь в Порт-Хэвене, почти невозможно не тосковать о прошлом. Меня буквально сносит в то время, когда все казалось простым и идеальным – хоть это и было не более чем милой иллюзией. Когда-то этот городок был моим самым любимым местом на земле. Я и сейчас ощущаю здешние счастье и тепло – их только накрыли более темные эмоции, в которых слишком легко утонуть. Они словно гро́зы, вроде той, что сейчас гремит над моей головой.

Может, Порт-Хэвен и не изменился за последние десять лет, но я – еще как!

Я прогуливаюсь по тихой, спокойной улице и будто срываю пластырь со старой раны. Вроде она должна была давно зажить и оставить лишь шрам. Однако, хорошенько присмотревшись, я понимаю – рана по-прежнему свежая.

Время лечит, только если ощущаешь его течение. А горе измерить невозможно.

Конец Эшленд-авеню упирается в банальную Мэйн-стрит, то есть «главную улицу» – остов маленького центрального района Порт-Хэвена.

Нужное мне здание находится прямо на углу. Свет из его окон горит сквозь дождь и темноту, словно маяк в ночи. Это – супермаркет на Мэйн-стрит, он же негласный общественный центр городка и его единственный продуктовый магазин. Автоматические двери распахиваются, и меня вновь наводняют воспоминания: вот я покупаю фруктовый лед, чтобы уплетать его на берегу озера, и выбираю булочки для хот-догов перед вылазкой на пикник. Простые, счастливые времена…

Меня приветствует режущий глаза свет и едкий запах моющего средства. Мокрые кеды скрипят по линолеуму.

Даже отделы в магазине располагаются точно так же, как десять лет назад. На входе – овощи, фрукты и зелень; от дополнительного охлаждения по коже бегут мурашки. Прилавок с мясом находится в самом центре – в основном там лежит нарезанная рыба, а рядом – непрерывно булькающий аквариум с лобстерами. Алкоголь же расположен в самом дальнем углу, и, чтобы добраться до него, нужно пересечь весь супермаркет.

Я беру пару лаймов из корзины с зелеными цитрусами, приткнувшейся возле бананов, и направляюсь к полке со снеками. Какое-то время колеблюсь: кукурузные палочки с сыром или картофельные чипсы? Вскоре останавливаюсь на вторых – тех, что с солью и уксусом. Сойдут в качестве позднего ужина. После я спешу к дальней части магазина и быстро выбираю, что бы выпить.

Захватив с нижней полки бутылку текилы, занимаю очередь в экспресс-кассу – все остальные закрыты. В супермаркете почти никого, что и неудивительно: для большинства местных жителей время для покупок слишком позднее, а наплыв туристов к концу августа уже закончился. Передо мной в очереди всего один парень.

С моей промокшей насквозь одежды капает вода. Дожидаясь, пока парень оплатит покупки, я рассматриваю жалкие остатки кораллового лака на ногтях. Уверена, мама и Амелия как пить дать поставят мне это на вид. Что ж! Лучше вытерпеть укоры за плохо накрашенные ногти, чем показать проблемы, скрывающиеся за неухоженной внешностью. Так я всегда и общаюсь с семьей: чем больше выпячиваю наши различия (то есть свои недостатки), тем спокойнее разговоры. После столь очевидных и поверхностных тем для обсуждения до болезненных вопросов дело точно не дойдет. Ужасный маникюр – ничто по сравнению с отсутствием парня или нормальной работы.

Мне двадцать семь, и родня немного припозднилась с тем, чтобы решать, как мне жить. А еще я знаю, что они хотят для меня лучшего – просто неумело скрывают это за осуждением и разочарованием. Например, мама иногда упоминает неженатых сыновей некоторых своих подруг, а сестра рассказывает, что многим ее одногруппницам в юридическом университете было по двадцать пять – тридцать лет. Отношения с инвестиционным банкиром или учеба на адвоката привлекают меня примерно настолько же, как уход из супермаркета с пустыми руками.

То есть не привлекают абсолютно.

В заднем кармане шорт вибрирует телефон. Наверное, это Оливия – лучшая подруга и соседка по квартире. Кому еще я могла понадобиться столь поздно вечером? Оливия – медсестра в реанимации, и расписание у нее настолько запутанное, что даже я не могу в нем разобраться – а ведь мы вместе живем!

Я тянусь к телефону и случайно роняю лайм. Зеленый фрукт не спеша, словно издеваясь, укатывается в сторону.

– Черт, – бормочу я под нос.

Если наклонюсь, выроню чипсы или текилу, а с этими сокровищами я расстаться не готова. Поэтому я решаю забить на звонок и подойти ближе к кассе. Я нарочно встаю вплотную к парню в очереди – он до сих пор не оплатил покупки, а ведь их уже пробили и сложили в пакет! Поседеешь с такими!

– Можно я…

Я собираюсь спросить кассира, разрешит ли он мне сложить продукты на пустое пространство рядом с терминалом оплаты… Однако по неизвестной причине посередине фразы решаю взглянуть на то́рмоза рядом со мной.

А может, причина вполне известна.

Может, это остатки желаний, с которыми я боролась в тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать и семнадцать лет – все пять каникул, когда он жил по соседству. Тогда я из подросткового упрямства твердо решила не быть типичной девчонкой, которой нравится тот же красивый парень, что и всем. Парень, каждое утро выходивший на пробежку без майки. Парень, который позже предпочел мне мою младшую сестру.

Дрю Галифакс улыбается мне из-под козырька потертой бейсболки – и мое глупое сердце пропускает пару ударов. Наверное, виной всему смесь ностальгии и гормонов. Горло пересыхает, ладони потеют.

Я сглатываю и вдруг – холодный душ! – понимаю, что ужасно выгляжу. Выцветшая футболка, которая насквозь промокла и наверняка просвечивает. Грязные кеды, влажные волосы. В руках – дешевый алкоголь, с одежды капает вода, будто я забыла ее снять перед походом в душ. Я никогда не представляла случайную встречу с Дрю во взрослом возрасте, но сцена мечты точно выглядела бы иначе.

Я стараюсь не подавать виду и не обращать внимания на текущие по лицу, словно слезы, капли дождевой воды, но безуспешно. Не будь мои руки заняты бутылкой и чипсами, я бы попыталась привести себя в порядок. И вряд ли бы это помогло…

– Приветик, – говорит Дрю. – Помнишь меня?

С другим парнем я бы притворилась, что нет. Ведь целью вопроса было выпендриться, сказать «посмотри, каким я стал». Потешить свое самолюбие тем, что я даже через десять лет помню слишком многое – и тот самый короткий момент тоже. Услышать, что я знаю: он знаменитый спортсмен, который появляется на обложках журналов и зарабатывает миллионы.

Дрю принимает мое растерянное молчание за отрицательный ответ.

– Я Дрю, Дрю Галифакс. Мы с родителями жили по соседству.

Я машинально киваю – от изумления дергано, фальшиво, скованно. Я не ожидала встретить Дрю здесь – да и вообще где-либо. И уж тем более не думала, что он меня узнает.

Я кашляю, борясь с сухостью в горле:

– Ага, помню.

В нашу прошлую встречу Дрю было семнадцать. Порой я искала в Google его имя и читала статьи – обычно, когда напивалась. Однако я бы и так его узнала. Волосы Дрю оттенка «пепельный блонд» раньше были лохматыми, а теперь он подстригся так коротко, что в них едва зароешься пальцами. Такая длина подчеркивает, насколько острее и жестче стали черты его лица. Он уже не мальчик, а мужчина.

А вот глаза Дрю не изменились совсем – манящие, цвета мха. Они притягивают меня точно так же, как и раньше. Черт!

Парень, как выразилась бы Оливия, «ужасно горяч».

Я снова кашляю, торопливо пытаясь взять себя в руки.

– Знаешь, ты, типа, знаменит.

Это своего рода проверка: я хочу узнать, насколько раньше смущавшийся от похвалы парень изменился за годы славы и восхищения.

Дрю улыбается. Вроде ничего особенного, но я разом расслабляюсь, а сердце начинает стучать как бешеное. В уголках его глаз появляются легкие морщинки, а на щеках – милейшие ямочки.

– «Типа» знаменит?

Он выглядит так, будто рад (даже счастлив?) меня видеть. Это странно и неожиданно; подростками мы никогда не были так уж близки, просто вместе тусили в компании ребят, которых родители привозили в Порт-Хэвен с июня до августа. И до и после его неудачного романа с Амелией мы едва общались. И ничего особо запоминающегося между нами не происходило.

Я хорошо помню проведенное с Дрю время только из-за своей дурацкой влюбленности. Той самой, которая, видимо, так до конца и не прошла. Его улыбка отдается по всему телу, окатывает так же сильно, как и ливень на улице. Аж кожу покалывает.

– Как жизнь, Харпер? – спрашивает Дрю с той же радостью в голосе. Черт, будь она фальшивой, уже успела бы пропасть.

– Нормально, – быстро отвечаю я.

Я ожидаю, что на этом все и закончится: мы обменяемся любезностями и пойдем каждый своей дорогой.

В целом Дрю всегда был добрым. Таких искренних парней, как он, я почти не встречала ни в старшей школе, ни вообще когда-либо в жизни. В подростковые годы меня тянуло к Дрю не только из-за его внешности. Приятно знать, что слава не подпортила его характер. Это успокаивает – как и факт, что за столько лет городок ничуть не изменился.

– Надолго ты тут? – спрашивает Дрю.

Это мне только кажется или он явно растягивает разговор, не ограничиваясь парой «обязательных» дежурных фраз? И это при том, что мог совершенно спокойно промолчать с самого начала.

Я качаю головой:

– Переночую, и все.

Дрю мельком смотрит на меня, а затем – на мою одежду. Взгляд не выражает ни интереса, ни осуждения. Скорее, он чего-то ждет. Может, хочет знать о том, почему я вернулась и на такой короткий срок? Если, окончив школу, он приезжал в Порт-Хэвен регулярно, то должен быть в курсе, что я этого не делала. И причину тоже.

У меня такое впечатление, что всех моих знакомых интересует в основном лишь минимальный обмен любезностями, а не нормальный разговор. Грустно все это. А еще печальнее то, что зачастую так оно и есть.

– А ты? – говорю я, прижимая к себе покупки. Отвечать парню и ничего не спрашивать самой кажется грубым. – Надолго здесь?

– Не знаю. Приехал неделю назад. До предсезонных матчей еще далековато. Надеялся отдохнуть здесь с родителями, как раньше, но… – Дрю трет лоб, сбивая бейсболку, а затем натягивает ее обратно. – У отца год назад случился инсульт, и теперь ему сложнее передвигаться. По сути, они с мамой почти не покидают Бостон.

– Мне очень жаль, – вздыхаю я.

Эйдена Галифакса я помню весьма смутно. В годы, когда я приезжала сюда на лето, он был веселым и всегда улыбался. Солнечный человек, обожающий хоккей так же, как и сын. Жизнерадостной под стать ему была и мать Дрю, Ребекка. Она из тех мам, которые готовят печеньки с шоколадными каплями и домашний лимонад – полная противоположность моей.

У меня возникает дурацкое чувство, что мне следовало знать о болезни отца Дрю. Но с чего? Мы же не поддерживали связь. Случившееся – дело его семьи, и он, разумеется, не стал делиться им с толпой ярых фанатов, которые тащатся от его взмахов клюшкой и кубиков на животе. Дрю вообще никогда не выкладывает личные вещи в соцсетях. А моя мать много лет назад оставила этот город. Уверена – она не особо общается с четой Галифакс.

– Спасибо, – отвечает Дрю.

Он трет ладонью подбородок. Значит, ему неловко от сочувствия. Ну, выходит, у нас есть хоть что-то общее.

Я невольно замечаю острый угол челюсти и легкую щетину.

– И… соболезную насчет отца, – добавляет Дрю. – Я хотел прийти на похороны, но мне надо было в школу, и…

– Все нормально, спасибо, – отрезаю я.

Краем мысли осознаю, что мой голос стал резким и нервным, а на слове «нормально» и вовсе почти сломался. Я-то думала, что Дрю мялся из-за мыслей о своей семье! Да, я солгала, однако обсуждать случившееся с ним не хочу ни капли. Особенно здесь.

Дрю кратко кивает. Лицо у него серьезное. Он человек искренний, но понять это выражение мне тяжело: ему неуютно или же он меня понимает?

Я выдыхаю:

– Прости. Я просто…

– Не переживай. Сам виноват. Нечего было поднимать тему.

Я едва киваю, соглашаясь не пойми с чем. В горле образовывается большой ком.

Со смерти папы прошло десять лет, однако сочувствие Дрю задевает так, будто его не стало вчера. При этом мне не неприятно слышать это от него. А вот от других еще как! И сейчас, и раньше. Кажется, почти все согласились с тем, что у горя есть некий срок, и через какое-то время ты уже его не чувствуешь. По лицу Дрю видно – он другого мнения.

– С вас шестьдесят три доллара сорок пять центов.

Я дергаюсь. Я вообще забыла, что мы стоим на кассе в супермаркете! Ну, как бы одни, но не совсем. Дрю приходит в себя быстрее: кивает кассиру, достает кредитку из кошелька и касается терминала.

Кассир – нескладный парень, на вид старшеклассник – поглядывает то на экран компьютера, то на Дрю. Я и сама украдкой на него посматриваю – и тут замечаю, что он занимается тем же самым.

Я быстро отвожу взгляд, чувствуя, как щеки против воли заливаются краской.

«Он просто вежливый», – говорю я себе. Однажды я уже понадеялась на что-то с Дрю Галифаксом, а потом мои мечты рассыпались в прах: в него влюбилась моя младшая сестра. От возвращения сюда у меня голова кругом.

– Спасибо, – кивает Дрю, собираясь забрать чек.

– Можно автограф? – выпаливает кассир.

Вопрос звучит быстро, как одно склеенное слово, будто выдох на приступе храбрости. Теперь понятно, почему очередь тянулась так долго.

– Конечно.

Дрю меня ничуть не удивляет. Он, судя по всему, из тех знаменитостей, которые чувствуют ответственность перед фанатами, а не считает их обузой. Я наблюдаю, как он берет фломастер с подставки у доски, на которой сообщают о еженедельных скидках, и расписывается на чистой стороне чека.

– Как тебя зовут?

– Дастин.

Дрю добавляет над автографом подпись «Дастину», а затем отдает бумажку школьнику. Кассир берет ее бережно, словно фарфоровую чашку.

– Спасибо вам большое!

Дрю улыбается и наклоняется. Я с запозданием осознаю зачем: он хочет поднять тот чертов лайм, о котором я успела напрочь забыть!

– Я сама!

Делаю шаг вперед, и в тот же момент Дрю выпрямляется.

Мы вдруг оказываемся близко друг к другу, даже слишком. Я вижу крошечную веснушку слева от его нижней губы. Замечаю легкую горбинку на переносице, наверняка оставленную шайбой. Чувствую запах его одеколона – головокружительную смесь сандалового дерева и кедра.

Дрю кладет лайм на кассовую стойку. Я быстро отстраняюсь и смотрю на зеленый фрукт. Сомневаюсь, что устеленный линолеумом пол часто моют, однако цитрус вроде не пострадал. Тащиться через весь магазин за другим мне не хочется. С лаймом или без – я все равно напьюсь текилы.

– Спасибо.

Дрю кивает, и уголок его губ слегка приподнимается. Он осматривает товары в моих руках. Его покупки уже в пакете, поэтому я не могу сделать то же. Но сомневаюсь, что он взял алкоголь и вредные снеки.

Я почти не разбираюсь в хоккее, но знаю, что летом профессионалы в него не играют. Однако несмотря на то, что сезон не начался, Дрю в шикарной физической форме. На нем баскетбольные шорты в сеточку, футболка и кроссовки – ничто не прикрывает ни подкачанные икры, ни вздутые бицепсы. Очевидно, что парень отлично следит за своим телом.

Я кладу на прилавок второй лайм, а еще пачку чипсов и бутылку текилы. Кассир медленно сканирует покупки и постоянно отвлекается на Дрю. Вау, ну просто плюс десять к моей самооценке!

Дрю уже забрал пакет с едой, но не уходит. Дожидаясь, пока пробьют товары, я поглядываю на него. Он смотрит в телефон, который наверняка достал из кармана, и проводит по экрану пальцем, хмуря брови.

Он что, ждет меня? Другой причины, почему он торчит в магазине, мне в голову не приходит. Если только он не думает, что работающий здесь парень захочет еще один автограф.

Кассир просит у меня удостоверение личности. Я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза: я уж точно не выгляжу моложе двадцати, хоть и одета как неопрятный подросток. Однако я молча протягиваю водительские права, после оплачиваю покупки и забираю бумажный пакет.

Дрю выходит на улицу вместе со мной. Из затянувших небо темных туч по-прежнему льет дождь. Вода капает с козырька крыши и барабанит по тротуару.

Мы оба задерживаемся у двери магазина, но, вопреки моим ожиданиям, неловкости между нами нет. Скорее какая-то неясность, неточность. Понятия не имею, о чем думает Дрю.

– Ты сюда пешком пришла? – спрашивает он.

Голос и вопрос звучат так буднично и спокойно, словно встретиться со мной в супермаркете на Мэйн-стрит – обычное дело. От этого тревога в моей душе спадает. Больше не нужно придумывать отмазку, чтобы уйти. С моего путешествия сюда я будто в кроличью нору провалилась. Любые проблески обыденности, пусть даже фальшивой – как бальзам на душу.

– Ага. А ты?

– Тоже.

Дрю кивает влево, в сторону Эшленд-авеню, – туда нужно нам обоим. Его зеленые глаза с немым вопросом заглядывают в мои.

Я киваю и слегка улыбаюсь, крепче сжимая ручки пакета, а затем выхожу под дождь. Не то чтобы я не хочу провести с Дрю больше времени – еще как хочу! Однако слишком хорошо представляю, как это будет выглядеть. Я погружена в меланхолию: потеряна в прошлом, волнуюсь о будущем. Я совершенно не готова флиртовать, улыбаться и делать вид, что у меня все в порядке. Обычно мне нетрудно притвориться энергичной, собранной и уверенной, но не сегодня. Не здесь.

Я топаю по залитому водой тротуару, и на плечи наваливается усталость. Сегодня я хочу лишь переодеться в пижаму и наглотаться текилы, не думая о том, как выглядит моя прическа. Знаю – с Дрю так не получится. На него нельзя не обращать внимания. Мы идем по улице, шлепая по потрескавшемуся асфальту, и присутствие моего спутника словно молчаливая тень рядом. Дрю не произносит ни слова.

Разговор начинаю я. Шум дождя несколько заполняет тишину, и все же странно идти с едва знакомым человеком и молчать.

– Я не шарю за хоккей, но подруга с работы – та еще фанатка. Когда я рассказала ей, как мы с тобой плавали до пирса в четырнадцать лет, она чуть со стула не упала!

Дрю бросает на меня взгляд и слегка улыбается.

– А чем ты занимаешься?

– Хм?

– Ну, кем работаешь?

– А… – Я крепче стискиваю ручку пакета. Как же я ненавижу этот вопрос! – По большей части отвечаю на звонки и разношу кофе. Пока не решила, чего мне хочется от жизни.

Я выдавливаю из себя смешок.

– А надо? – спрашивает Дрю.

Я пытаюсь скрыть изумление, но выходит плохо. Мне и раньше так отвечали, но только люди, которым я знатно приукрасила свои обязанности. Те, кто слышал: «Я ассистентка в “Эмпайр-Рекордс”, работаю с исполнителями и отслеживаю продажи альбомов» – и представлял, что я вожусь со знаменитостями и помогаю им с карьерой. Никто из моих клиентов ни на йоту не достиг успеха Дрю.

– Так считают некоторые.

В том числе родственники. В моем голосе сквозит горечь.

– Что ж, главное, как считаешь ты.

– Ага, так и есть, – отвечаю я.

Типичная фразочка мультимиллионера, мелькает в голове. Так легко делать что душе угодно, когда не нужно думать о счетах за квартиру!

Не то чтобы я злюсь на Дрю из-за его успеха. Просто легче быть смелым, когда есть финансовая подушка безопасности. У него она имеется, а у меня – нет.

Мы сбавляем шаг и постепенно останавливаемся у желтого дома. Я окидываю взглядом знакомый силуэт: этот коттедж родители купили, когда я училась в седьмом классе. Я провела много каникул в съемных домах, обычно у озера Полсон, а потом пять – здесь.

Как же обидно: то, что хочешь забыть, легко всплывает в памяти, а то, что пытаешься вспомнить, теряется. Я отрываю взгляд от солнечно-желтых стен и смотрю на соседний голубой дом – Галифаксов. А потом – на Дрю.

– Из планов на вечер у меня только распитие текилы, – вырывается у меня. – Если хочешь потусить вместе, у меня полно… – мой голос стихает.

Я гляжу вниз, на струи, которые стекают с моих волос на обломки серых и белых ракушек.

– Мне надо убрать покупки в холодильник. А потом приду к тебе, – тут же отвечает Дрю.

Судя по всему, искренне. Однако я стараюсь не думать об этом, притвориться, что мне совершенно все равно на его решение. При этом неуверенность в моей душе уступает место облегчению. Вечер в компании Дрю уже звучит куда привлекательнее, чем наедине с бутылкой текилы.

– Хорошо, – киваю я.

– Хорошо, – эхом отвечает Дрю и идет к голубому дому по соседству.

Я направляюсь к своему, желтому, – медленно, несмотря на страшный ливень. Приближаться к тому, чего избегал столько времени, нелегко. Я боялась возвращения в городок так же сильно, как свадьбы Амелии. И много лет понимала, что когда-нибудь снова зайду в дом двадцать три по Эшленд-авеню. Просто не готова сделать это сейчас.

Я миную свою припаркованную машину и подхожу к крыльцу. Чем ближе я к двери, тем медленнее мои шаги. В метре от первой ступеньки останавливаюсь окончательно. Несколько секунд смотрю на входную дверь, почти не обращая внимания на ливень, текущий по лицу и насквозь пропитавший рубашку. Бумажный пакет в руке размок и наверняка скоро развалится.

И все же я не двигаюсь.

Глава вторая. Харпер

Что ж, если так подумать, не могу же я простоять тут всю ночь!

Еще один тяжелый вздох – я делаю шаг вперед, поднимаюсь по ступенькам и оказываюсь под крышей крыльца.

Запасной ключ все еще спрятан под горшком с геранью. Вот из-за таких вечных мелочей и тяжело принимать крупные перемены! Смотришь на них и невольно представляешь, что с прошлого твоего визита сюда ничего не изменилось.

Дверь бесшумно отворяется. Внутри дом выглядит даже лучше, чем когда мы там жили. Я заставляю себя пройти дальше.

Все точно такое же, как и десять лет назад, будто старые деревья в лесу – дре́внее, но крепкое.

Я, словно призрак, скольжу по тихому, безжизненному помещению и по пути включаю свет. Вскоре на первом этаже горят все лампы. Они освещают укрытую белой тканью мебель, отчего кажется, что она жутковато бликует.

Кухня выглядит совершенно обычно, и вся техника в ней работает. Единственная комната, которая кажется обитаемой. Я ставлю пакет на тумбу и осторожно разбираю покупки: достаю текилу и кладу лаймы и пачку картофельных чипсов на безукоризненно чистый мрамор.

Немного порывшись в шкафчиках, нахожу миску, нож и разделочную доску. Открываю пачку чипсов и сразу засовываю в рот горсть. Жую и глотаю, наслаждаясь солью и кисловатым привкусом уксуса. Затем мою лаймы и начинаю их нарезать.

Спустя пару минут до меня доносится, как открывается входная дверь. Я вздрагиваю – как и от внезапно раздавшегося голоса. Подростком я мечтала услышать, как он произносит мое имя…

– Харпер?

– Я на кухне, – кричу я в ответ.

Дверь захлопывается. Сердце несется, словно скаковая лошадь на старте.

Надо было выпить текилы до его прихода.

Я переключаю внимание с дикого пульса на разделочную доску и разрезаю лайм с точностью, которой позавидовал бы хирург. Ровные ломтики один за другим падают в миску.

– Приветик, – голос раздается ближе, чем я ожидала.

Я дергаюсь, сбивая локтем с тумбы другой лайм. Порываюсь поймать его, но Дрю реагирует быстрее – хватает фрукт в полете и отдает мне. Наши пальцы соприкасаются. Я крепко сжимаю лайм, тщетно пытаясь унять искру, несущуюся по телу с силой и скоростью молнии.

– Отличная реакция! – подмечаю я.

Дрю с улыбкой опирается на столешницу – расслабленная, непринужденная поза.

– В младших классах как-то был вратарем.

– А после – нет?

Он, не переставая улыбаться, качает головой.

– Почему? – спрашиваю я.

– Тренер понял, что забиваю я лучше.

Дрю произносит эти слова без намека, но в моей голове все звучит иначе. Я невольно стискиваю лайм едва ли не до синяков на пальцах, а затем кладу несчастный фрукт на столешницу.

Дрю опускает руку в карман. Он достает напоминающую птицу керамическую фигурку, окрашенную бирюзовыми мазками, и ставит передо мной. Я, прищуриваясь, рассматриваю предмет.

– Что это?

– Солонка.

– В форме… птицы?

Краем глаза я вижу, как Дрю кивает.

– Ага, зяблика. Мама их обожает. В молодости она рассказала папе, что любит птиц, и на первое свидание он пригласил ее в океанариум – посмотреть на пингвинов. Мама до сих пор ему это припоминает. Видимо, запах рыбы не очень-то добавляет романтики.

Я улыбаюсь:

– Все равно очень мило.

– Ага. Ну, как видишь, у них все получилось.

– А твоей маме и сейчас нравятся птицы? То есть зяблики?

Уголок рта Дрю дергается в улыбке.

– Гм. Родись я девочкой, меня бы назвали Гага.

– Что ж, тебе повезло!

Дрю смеется:

– В общем, я тоже хотел внести свой вклад в вечер.

Я бросаю взгляд на керамическую птичку:

– Принести соль?

– Ну, я знал, что ты купила текилу и лаймы, так что…

Я ловлю лукавый взгляд парня, и мои губы невольно расплываются в улыбке.

– Эм… удивительно, что ты до сих пор сюда приезжаешь, – говорю я.

– Почему? Ты ведь тоже любишь этот городок.

Я сглатываю и смотрю в сторону. Дрю прав: я люблю это место. И любила всегда.

Я знала, что вновь оказаться в доме будет тяжело. Легче держаться от него подальше, чем так переживать. Любовь ведь усиливает и другие чувства – и хорошие и плохие.

– Пойдем на крыльцо, – говорю я, беру бутылку текилы и миску с лаймами. – Захвати соль… и пару бокалов, если можно.

– Конечно.

Дрю с любопытством смотрит на меня, но просьбу выполняет. Он тянется к шкафчику – и край его футболки поднимается на пару сантиметров, открывая крошечный участок мускулистого тела.

Внизу моего живота что-то сжимается.

Я сглатываю, отвожу взгляд и направляюсь ко входной двери. Останавливаюсь у корзины в кладовке – там сложены несколько пледов.

После того как мы перестали сюда приезжать, мама поручила управленческой компании сдавать дом на лето. В интерьере они почти ничего не изменили – это и радует, и раздражает. Точно такие же чувства я испытываю оттого, что коттедж никогда не снимают в августе. Он так и стоит – пустой и одинокий.

Я выхожу на улицу. Кожу и волосы обдает влажным летним воздухом. Дождь уже кончился, но ветерок, треплющий волосы, все еще сильно им пахнет.

Я заворачиваюсь в плед и сажусь на качели. Провожу рукой по влажным волосам и смотрю, как вода стекает с перил на гортензии. До ушей доносится лишь мягкое «кап».

Спустя пару секунд приходит Дрю. Он садится рядом со мной и ставит бокалы и солонку между нами. Внизу живота снова тянет. Футболка Дрю местами сырая и липнет к его телу. И я не отвожу взгляд – зачем? Ведь парень так близко и такой красивый. Наблюдаю, как Дрю устраивается поудобнее, чувствую, как под его весом слегка проседают качели. Затем снова смотрю на двор перед домом. Из-за темноты и тумана дальше тротуара ничего не видно. Фонари не горят – светит только луна и лампы из окон домов Эшленд-авеню. Даже асфальт дороги едва разглядишь.

Все это – словно маленький кокон. Городок, крыльцо, сам момент.

С края крыши падают капли. Я насчитываю шестьдесят восемь и тут слышу голос Дрю:

– А ты хоть раз сюда приезжала? С того лета.

– Не-а. – Я поднимаю ноги и кладу голову себе на колени. Уверена, что Дрю и так знает ответ. – Не понимаю, почему мама до сих пор не продала дом.

Отчасти я очень жалею, что она этого не сделала. Так было бы проще. Этот дом висит надо мной, словно кусочек пазла, который никак не встает на место и не дает закончить головоломку. Он просто стоит в этом городе – чистый, ухоженный и пустой.

Дрю прислоняется к спинке качелей и забрасывает ногу на перила. Я украдкой перевожу взгляд с улицы на его профиль. Может, хоть вблизи замечу какой-нибудь изъян. Не тут-то было!

Пять каникул – столько мы были «знакомы». Однако я не так уж и много о Дрю знаю: он играет в хоккей, у него хорошие родители, раньше он любил газировку Dr Pepper, а еще у него аллергия на арахис. По шкале от незнакомцев до друзей мы куда ближе к первому.

Мышцы на голени Дрю напрягаются и расслабляются. Качели начинают двигаться – слегка покачиваются туда-сюда.

Я открываю бутылку и щедро разливаю текилу по бокалам, а затем беру ломтик лайма и посыпаю его солью. Мой новый старый знакомый приподнимает бровь, но молча следует моему примеру.

– До дна! – говорю я и «чокаюсь» с ним кусочком лайма.

Дрю расслабленно улыбается. На его щеках тут же появляются чудеснейшие ямочки.

– До дна.

Пытаясь отвлечься от губ Дрю, я вгрызаюсь в лайм. Во рту растекается кисловато-соленый вкус. Я спешно тянусь к бокалу. Дрю первым берет свой и поднимает, легонько касаясь им моего. Раздается тихий звон.

– За лето.

– За лето!

Я запиваю ностальгию обжигающим глотком текилы. Алкоголь стекает в желудок и начинает поступать в вены, принося с собой ленивое спокойствие. По телу разливается тепло.

– Тьфу! – кашляет Дрю. – Гадость какая!

Я с улыбкой делаю еще глоток:

– Лучший напиток супермаркета на Мэйн-стрит.

– А этому ты в колледже научилась? – спрашивает Дрю, бросая лайм в бокал.

– Моя лучшая подруга, с которой мы снимаем квартиру, как-то работала барменом. И ее напарник всегда солил лаймы, которые подавал к шотам текилы.

– Пожалуй, это более гигиенично, чем совать язык в рот незнакомке.

– По своему опыту говоришь, Галифакс?

Дрю ухмыляется. К таким улыбкам предупреждение нужно ставить. И вдруг я перестаю понимать, откуда во мне эта легкая расслабленность – от текилы или же… от него.

– Не-а, – отвечает парень.

– Врунишка.

С такой внешностью девушки за ним должны хвостом бегать. Да и слава и богатство наверняка свою лепту вносят.

Дрю смеется. Я наливаю себе еще бокал и протягиваю парню бутылку, а затем кладу ноги в грязных кедах на перила, рядом со ступнями Дрю, и тону в теплом пледе. Постепенно свежий воздух перебивает затхлый запах пустого дома.

– Разве она не такая, жизнь профессионального спортсмена? – продолжаю я. – Вечеринки до утра, хоккейные фанаточки…

Дрю поворачивается ко мне. Его брови приподнялись, а в зеленых глазах читается изумление.

– Фанаточки?

– Ага, – киваю я и делаю еще глоток.

Он прав: текила так себе, дешевая и некачественная. Однако дело свое делает. Уж не знаю почему – из-за знакомого крыльца, алкоголя, общества Дрю или пледа, который сшила моя бабушка, – но я чувствую себя лучше и счастливее, чем в прошедшие месяцы или даже годы. Уж этого я от сегодняшней ночи точно не ожидала. Даже наоборот.

– Ну, знаешь, я про девчонок, которые мечтают переспать с хоккеистом, – уточняю я.

– Харпер, я в курсе. Просто удивился, что ты тоже слышала это выражение.

– Я много чего знаю, – отвечаю я.

Дрю качает головой. С его губ срывается мягкий смешок, и он снова отпивает текилы.

– Я работала с одной певицей, которая встречалась с хоккеистом. А еще слышала слова «хет-трик» и «офсайд».

– То есть ты просто знаешь об их существовании или что они значат – тоже?

– Первое, – закатываю глаза я.

Дрю снова смеется. Мне нравится этот звук. Раньше я никогда не придавала особого значения тому, как звучит чей-то смех. Теперь прячу эту информацию в закоулках памяти – словно некую тайну.

– Значит, ты певица? – спрашивает Дрю.

– Еще чего! Просто сотрудничаю с исполнителями.

– Отвечаешь на звонки и разносишь кофе.

Тот факт, что парень в точности запомнил мое описание рабочих обязанностей, возмутительно и невероятно радует.

– В точку!

– А хочешь быть певицей?

Тут смеюсь уже я:

– Не-а.

– Почему?

Я на секунду задумываюсь: «А не сказать ли ему, чем я действительно хочу заниматься?» Однако в итоге отвечаю:

– Петь не умею.

– Умеешь.

– Легко сказать! Ты ж ни разу не слышал.

Я ожидаю, что Дрю согласится или рассмеется, но вместо этого он говорит:

– Вообще, я слышал, как ты поешь.

– Что?! Когда?

На улице слишком темно, чтобы сказать наверняка, но Дрю явно выглядит смущенным. Его щеки краснеют; он проводит большим пальцем по поверхности бокала в руке.

– Тем летом, когда мы частенько тусили на причале у дома Даксбери. Перед тем как Джефф поступил в колледж. Ты тогда пела у костра.

– Ты что, серьезно это помнишь? Я и то почти забыла!

Я с трудом припоминаю, как мы с Кэтрин Эддингс и Софи Стюарт танцевали на сосновых иголках. Мы пытались составить последовательности движений и тут же их забывали, а пением хотели отвлечься от всего этого. Амелия же в это время обычно сидела в сторонке с банкой газировки вместо пива. Часто к сестре присоединялась ее лучшая подруга Саванна – она иногда гуляла на пирсе с нами.

– Думаю, ни один парень из нашей компании не забыл, – говорит Дрю.

Мои брови взлетают вверх. Я изучаю выражение его лица – смущения как не бывало! Между нами возникает то самое тяжелое, значимое чувство с налетом «а что, если…». Про свои-то мечты о том, как все могло пойти иначе, я знаю и вспоминаю каждый раз, когда напиваюсь и ищу имя Дрю в интернете. Однако до сегодняшней ночи мне ни капли не казалось, что интерес может быть взаимным.

– Хм-м, – неясно отвечаю я.

Не стоит усложнять поездку сексом со знаменитым хоккеистом. Будь он хоть тысячу раз горячим или добрым. Я пытаюсь вырасти, отказаться от склонности топить чувства и комплексы во внимании и низкопробных удовольствиях.

Кроме того, пожалуй, глупо думать, что речь вообще обо мне. Может, Дрю был тайно влюблен в Кэтрин или Софи и, встретившись с кем-то из них в супермаркете, сказал бы то же самое.

Между нами повисает тишина, нарушаемая лишь редкими глотками алкоголя, – однако она не неловкая, а, напротив, уютная. Мне и в голову не могло прийти, что возвращение сюда вызовет подобные чувства.

Мы сидим, покачиваемся, и я успеваю потерять счет времени. В моменты счастья оно идет иначе – словно песок, текущий сквозь пальцы, или облака, уплывающие вдаль…

– Так… расскажешь, почему приехала на одну ночь? – интересуется Дрю.

Я выдыхаю и бросаю взгляд на бутылку текилы – она стоит между нами, словно барьер. Она наполовину пуста, а значит, продолжать пить – плохая идея. Дрю потягивает алкоголь медленнее меня. Наверное, потому что он богат, знаменит, чертовски хорош собой и не пытается хоть ненадолго спрятаться от проблем.

– По сути, погрустить.

Дрю легонько касается моего колена своим. По бедру словно проходит ток, обжигая нервные окончания.

– Я умею слушать.

Это я знаю. Единственный раз мы с Дрю остались наедине, когда мне было семнадцать. Возможно, это произошло тем же летом, которое он недавно вспоминал. Парень зашел на кухню Даксбери за чипсами, а я проходила мимо по пути в уборную. Мы пару минут поболтали – уже не помню о чем. Однако в памяти отчетливо осталось радостное, воздушное чувство, столь похожее на то, что я ощущаю сейчас.

А неделю спустя Амелия гордо объявила, что весь день будет кататься на катере Галифаксов. Когда я узнала, что компанию ей составит только Дрю, я поняла: о влюбленности к соседскому парню придется забыть. Так что на следующих выходных отправилась на свидание с Фредди Оуэнсом и до самого отъезда притворялась, что мне абсолютно плевать на Дрю. А спустя несколько месяцев умер мой папа, и больше мы в городок не возвращались.

Я плотнее закутываюсь в плед. Чем позднее, тем ниже температура. Я уж и забыла, каково лето в Мэне: влажные дни, холодные ночи. В большом городе все не так: асфальт весь день впитывает солнечный свет, а по ночам излучает тепло.

– В следующую субботу Амелия выходит замуж, – наконец отвечаю я на вопрос. – У тети и дяди ее жениха есть турбаза на берегу озера Полсон. Отдельных девичника и мальчишника не будет. Всех близких родственников и друзей пригласили провести недельку на турбазе, а в пятницу подтянутся остальные гости. Отказаться от приглашения не получилось. Более того, я единственная подружка невесты без пары. А раз уж я еду на север, то решила по пути заночевать в Порт-Хэвене. Оттянуть неизбежное, так сказать.

«И взглянуть в глаза прошлому», – мысленно добавляю я.

Дрю знает, от чего я скрываюсь, – пусть я и не произнесла этого вслух.

Он отвечает не сразу. Я коротаю тишину, покачивая в ладони бокал и глубоко вдыхая влажный воздух. Он все-таки спросил. Однако ответ получил грустный и жалкий. И очень не хочется, чтобы считал такой же и меня.

Я решаю осушить бокал, и тут Дрю говорит:

– Я поеду с тобой на свадьбу.

Я закашливаюсь, не успев сглотнуть. Наконец, взяв себя в руки, окидываю парня полным недоумения взглядом.

Дрю ухмыляется. Очевидно, моя сильная реакция его позабавила.

– Что?! – переспрашиваю я.

– Я сказал, что поеду с тобой на свадьбу, – повторяет он нарочито четко, зная – я прекрасно поняла его и в первый раз.

Иначе мой нос бы сейчас не горел.

– Но зачем?

– Звучит прикольно, – пожимает плечами Дрю.

– Что в моем рассказе показалось тебе прикольным?

– Ты спросила, каково это – быть профессиональным хоккеистом. Нет, это не вечеринки до утра и фанаточки. Это катание по льду до тошноты, необходимость вставать на заре, постоянные поездки… Да, я обожаю такую жизнь. Мне чудовищно с ней повезло. Однако время вне сезона тянется долго. Почти никто из команды не остается в Сиэтле. Я съездил к родителям, паре друзей с универа, а теперь вот тусуюсь здесь, и мне скучно. Так что да, неделька на озере звучит заманчиво.

– Но все будут считать нас парой.

– И что с того?

– А тебе не будет неловко? Вы же встречались с Амелией.

– Мы? С Амелией? – Дрю округляет глаза и тихо смеется. – Ну да, подростками мы пару раз гуляли вместе, обычно в компании. Целовались… кажется, разок? Может, два. – Он пожимает плечами и прислоняется к спинке качелей, сдвигая бейсболку на лоб. – Неловко не будет.

Голова кружится – и не только от алкоголя. По словам Дрю, отношения у них были короткие и без особых чувств. А вот Амелия все то лето хихикала и вздыхала: «Дрю так шикарно целуется!», «Дрю такой красавчик!», «Дрю от меня не отлипает!». В ответ я обычно надувала пузырь из жвачки или закатывала глаза. Однако каждый раз, когда сестра говорила о Дрю, в моей душе что-то сжималось. Если речь шла о другом парне, я ничего подобного не чувствовала.

– Этим ваши отношения и закончились? – уточняю я.

Я бросаю взгляд на Дрю и замечаю, что он внимательно на меня смотрит.

– М-м… ага.

Еще один мой косяк. У меня нет ни парня, ни успешной, по стандартам большинства, жизни – и ко всему этому я отвратительная старшая сестра. Не могу даже съездить на свадьбу без экзистенциального кризиса.

– Что ж, предложение в силе, – напоминает Дрю. – Можешь позвонить хоть в середине недели – я приеду.

И я ему верю.

Обычно я стараюсь мыслить реалистично – уж лучше приятно удивиться, чем разочароваться. Однако я действительно считаю, что Дрю приедет.

– Спасибо, – говорю я. – Правда. За компанию, общение и предложение.

Дрю улыбается и вновь подносит бокал к моему. Веселье исчезает с его лица.

– За Пола.

Я рвано вдыхаю. Мы стукаемся бокалами.

– За Пола.

На губах Дрю появляется печальная улыбка, а затем он подносит к ним напиток. Я наливаю себе еще текилы, выпиваю ее залпом, словно шот, и вгрызаюсь в дольку соленого лайма. А затем вместо того, чтобы положить ее на крыльцо, как нормальный человек, швыряю во двор со всей дури.

– К черту все! – выдыхаю я.

Дрю крепко сжимает мое колено.

– К черту все, – уже тише повторяю я.

Он не пытается утешить меня пустыми фразами – просто сидит рядом, не убирая руки. Его касание приводит меня в чувство. Так мы и качаемся бок о бок, глядя, как вода капает с крыши на гортензии. На крыльце дома, в котором мой папа покончил с собой.

Глава третья. Дрю

Пульсирующая головная боль выдергивает меня из небытия. Я со стоном переворачиваюсь на спину и наспех вытираю лицо рукой. Сглатываю, пытаясь избавиться от сухости в горле, и лишь сильнее ощущаю, что во рту ни капли. Вода, кофе и еще часа два сна – вот что мне сейчас нужно. И предпочтительно в таком порядке.

Я чуть приоткрываю глаза. От слепящего солнца хочется закрыться подушкой, но я заставляю себя сосредоточиться на том, что вокруг, и пытаюсь понять, где, черт возьми, нахожусь…

Просыпаться в незнакомом месте мне не впервой – такое случается. И частенько. Однако эта комната не похожа на обычный номер отеля, где я останавливаюсь в поездках на матчи. И в интерьере нет ни зеленого, ни голубого – цветовой гаммы домика моих родителей, где я просыпался последнюю неделю.

Вся мебель, кроме кровати, укрыта белой тканью, которая сливается с голыми стенами. Пол деревянный, медового оттенка. На мне ни футболки, ни кроссовок, однако шорты на месте. Сам я валяюсь на светло-голубом постельном белье – единственном цветном пятне в этой комнате.

Я сажусь и тут же жмурюсь – от движения боль в голове еще мучительнее. Во время сезона я почти не пью, да и вне его тоже. Я, скажем так, вообще не любитель алкоголя. Однако сейчас меня одолевают симптомы страшного похмелья, а значит, прошлой ночью я точно выпил.

И изрядно.

Из-за двери доносятся голоса. Один из них мне знаком – вчера он звучал в моих ушах до поздней ночи. И тут я понимаю, где я. Вспоминаю, как встретился с Харпер в супермаркете, пошел к ней в гости в ливень. Как мы разговаривали на крыльце дома. Пили текилу. И много. Конец вечера слился в какое-то пятно, и, видимо, в итоге я отрубился здесь.

Я сползаю с кровати. Моя футболка смятым комом валяется на полу. Я натягиваю ее и оглядываю комнату. Кроссовок нигде нет. Позевывая, я направляюсь к двери. Надо заставить себя выйти на пробежку, а затем помыться. И съесть что-нибудь жирное.

– Кто просил тебя приезжать?!

Моя рука замирает на ручке двери.

Голос у Харпер высокий и возмущенный. Вчера она рассказывала, что едет на свадьбу младшей сестры одна, так что, полагаю, парня у нее нет. Может, к ней заглянул ее бывший и пытается помириться?

Эта мысль на удивление меня удручает. Я отгоняю беспочвенное раздражение и выхожу в коридор. Справлюсь с любой неловкой ситуацией, а затем уйду.

До прошлой ночи я не видел Харпер Уильямс десять лет. Ее отношения, как и ее жизнь в принципе, – не мое чертово дело. Да, подростком я считал ее горячей, а теперь она стала еще прекраснее. Раньше она интересовала меня, а сейчас – очаровывает. И что с того?

Скорее всего, больше мы уже не увидимся.

Я пересекаю короткий коридор, сворачиваю за угол и подхожу к совмещенным гостиной и кухне. В коттедже Уильямсов открытая планировка, как и в нашем.

– Я уеду сегодня же утром. Буду на месте к полудню, – слышу я голос Харпер.

– А должна была добраться еще вчера вечером, Харпер. Я позвонила Оливии, и она сказала, что ты уехала сразу после работы.

Я смотрю на Харпер. Она стоит, скрестив руки. На ней та же одежда, что и накануне, а темные волосы собраны в небрежный пучок на макушке. Перевожу взгляд на стоящую возле плиты даму. На даме плащ с поясом и туфли на каблуках.