Предвестники

Зачин

Вокруг пестрела разруха. И без того грязные улицы нарядились в свои самые ужасные наряды и нависали над ней высокими крышами. Запыленные окна лавок, протираемые лишь раз в год, когда уже, заходя в помещение, казалось, что наступила ночь, теперь скалили свои острые осколки на прохожих, половина из которых валялась на мостовой, желая впиться в нищие босые ноги, но лишь рассыпалась от тяжелых каблуков пробегающих мимо людей. Измельченные осколки уносила помойная вода, ручейками струясь меж камней. Сзади слышались крики, и, казалось, земля дрожала от топота людских ног. Иногда над городом разносился грохот выстрелов, и тогда на один голос становилось тише, но этого никто не замечал.

Еще утром все было как всегда. Из окон на улицы и переулки выплескивались ведра гнили и израсходованной воды, которые не редко попадали на мимо проходящих горожан. Прилавки привлекали глаз своими диковинками, а в уши залетали крики торговцев.

Пекарня тоже работала как всегда, заманивая посетителей своим ароматом, таким прекрасным, что рот тут же наполнялся слюнями. К сожалению, их приходилось сглатывать и отстаивать немалую очередь из таких же зевак, пойманных на крючок приятным ароматом. Но зато, добравшись до прилавка и получив заветный батон, можно было позволить себе отломить маленький кусочек и съесть, захлебываясь блаженством. Жаль только солнце уже начинало припекать, и малыш должен был скоро проснутся. Нужно скорее бежать домой и доделать работу, пока этот зверенок спит.

И тогда она спешила домой, крепко прижимая хлеб к груди.

В какой же момент все изменилось? Ах, да… Когда зазвонили колокола. Это началось, когда людям повещали об опасности, скрывавшейся у них под носом…

– Вон! Вон она! Смотрите! Это ведьма! – крикнули сзади.

Кто это?.. Монсеньёр? Пекарь, что только утром с улыбкой на лице доставал нарумянившиеся булочки. Но почему? А как же тот раз, когда она излечила его сына?.. Ах, вот он… стоит позади отца. Так подрос…

– Хватай ведьму! – тыкнув в ее сторону, крикнул мужчина, что стоял рядом с Монсеньёром. Его рука мелко дрожала…

Сначала были колокола, как кнопка пуска, а затем люди ринулись в бой… – это был взрыв.

Бежать, просто бежать, не оборачиваясь. Барьер их задержит, но когда-нибудь они додумаются его обогнуть. Нужно бежать из города, пока не поздно. Поворот, еще один, теперь через мост, и вот он… дом, с зеленой казавшейся родной крышей. Окна еще целы, значит, до этой части города они еще не успели добраться…

Ворвавшись в дом, она кинулась через приемную к дальней стене за прилавок, на котором стояли чернила и чистые бумаги для заказчиков, и распахнула неприметную дверь. Перед ней открылся вид на маленькую комнатку, освещенную серым светом начавшихся собираться туч. В углу стояло незаконченное платье с свисающими до земли шейными рюшками, слева расположилась аккуратно убранная кровать, над которой и находился источник света – окно с ромбическим узором, и еще левее примостилась колыбелька с табуреткой у изголовья. Девушка бросилась к кроватке… но малыша внутри не было. Одеяло было откинуто, а у подушки лежал маленький беленький ангелочек с закрытыми глазами, прижимавший ручки к сердцу.

– Алес… тер?.. – прошептала она, бережно взяв игрушку.

Вдруг сзади послышались шаги, и она обернулась, сжав ангелочка в ладони. Свет сменила тень, и в дверном проеме показался мужчина с ребенком на руках. Она тут же узнала дитя. Материнский гнев волной пробежал от сердца к мозгу, и рот сам начал произносить заклинание. Первое слово уже начинало слетать с губ, как девушка насильно остановила его, испуганно захлопнув рот рукой. Она узнала темную фигуру.

– Айрис, наконец ты вернулась, я везде тебя искал, – произнес мужчина с зелеными глазами и вечно кудрявыми волосами, с маленькой морщинкой меж бровей.

– Генрих… – вздохнула девушка и кинулась к мужчине.

– Скорее, нужно бежать…

– Это дом ведьмы! Я вам говорю, здесь я ее видел! – донесся отвратительно пьяный и злобный голос снаружи.

Генрих резко обернулся. Рука, которой он держал завернутого в простыню ребенка, нервно дернулась, и он повернулся обратно, двигая желваками. Схватив девушку, мужчина подвел ее к кровати и занес руку. Раздался звон стекла, и ромбики рассыпались на мелкие кусочки, полетевшие на кровать и пол. По его руке заструились ручейки крови, но он не дал ей сказать и слова, лишь указал на открывшийся переулок. Подсадив жену, чтобы та перелезла через раму, он отдал ей ребенка, но сам не двинулся с места.

– Генри… – начала она…

Но мужчина не дал ей договорить, прижав к себе. Было слышно, как сильно бьется его сердце. Ангелочек выскользнул и упал на мостовую, ударившись о камни. Алые капли крови падали на него, впитываясь в ткань

– Беги, Айрис. Ты должна выжить и спасти магию и ребенка, – быстро говорил он, твердым голосом, неподдающимся уговорам. – Беги через западные ворота в лес, стражников там никогда нет, когда увидишь реку, иди против ее течения. Если сделаешь все правильно выйдешь к утесу. Там никто не догадается тебя искать. Я… я задержу их.

Девушка дрогнула, и по ее белым щекам потекли горячие слезы. Не успевая появляться, они впитывались в рубашку мужа, обжигая изнутри.

– Нет… нет… нет, – шептала она.

Отстранившись, Генрих поцеловал ее, а затем и ребенка и посмотрел на жену. Он… улыбался.

– Не плачь, Айрис, – сказал мужчина, качая головой. – А то морщины раньше времени появятся.

Девушка дрогнула и машинально утерла свободной рукой катившиеся слезы. Смеясь, Генрих отвернулся и исчез в проеме. В последний раз.

Раздались крики, грохот, а за ними… выстрел. И все стихло. А красный ангелочек так и остался лежать на мостовой.

И теперь Айрис бежала, не оборачиваясь, ни о чем не думая. Дыхания не хватало, но девушка все равно бежала изо всех сил, крепко прижимая младенца к сердцу. Взгляд размывался, и она то и дело спотыкалась и падала на колени, раня ладонь и локти, но, не обращая на это внимания, тут же утирала слезы, поднималась и продолжала бежать вперед, к западным воротам.

Тучи над городом продолжали сгущаться. Небо превращалось в серую стену, дыры в которой становились все меньше и меньше. Прекрасное солнце прекращало освещать путь девушке. Будто всё чувствовало настроение Айрис и грустило вместе с ней. И вот последние лучи перестали касаться земли, словно темная, нетвердая, но непреодолимая стена разделила двух возлюбленных.

– А ну стой проклятая ведьма! У кого ты стащила это дитя?! Отдай мне его по-хорошему или пеняй на себя! – разнесся по улице мужской бас.

Айрис испуганно застыла, прижав ребенка крепче к груди.

– Обернись поганая нечисть! – голос прогремел будто бы ближе.

Девушка резко повернулась, в процессе сделав пару шагов назад. В паре метров от неё стоял высокий мужчина среднего возраста с густой бородой. Вся его одежда состояла лишь из рубахи, да лаптей. В руках у него ничего не было, но массивная фигура сама по себе вселяла ужас.

Откуда он здесь взялся? Бежал за девушкой, увидев её? Нет. Он не похож на нищего, но практически голый. Вышел из какого-то здания?

Айрис посмотрела на стены домов поблизости и увидела на одной из них надпись «Лекарная».

Этот больной человек вышел из больницы, когда у него возможно сильная болезнь или ранение? Ради чего? Спасти малыша? Увидел из окна, как женщина бежит с малышом и подумал, что ведьма?

– Идите, пожалуйста, обратно. Вы больны, прошу, не перенапрягайтесь, – сказала Айрис, отступая назад.

Мужчина злобно усмехнулся. Его глаза, слишком большие на квадратном лице, пылали ненавистью, прожигая девушку изнутри.

– Не грязной ведьме заботиться о добром человеке! – прорычал он. – Отпусти чистое дитя и дай мне освободить твою запятнанную душу! Зачем тебе жить, если ты только и умеешь, что убивать и рушить чужие жизни? Вы паразиты на нашей земле! Горите вы все в аду!

Айрис сделала ещё пару крохотных шагов назад. Она была в порванном платье, раненная и грязная, но её все равно продолжали обливать грязью день изо дня, пытаясь сделать её душу такой же грязной, как в их представлениях. Но разве она кого-то убила, разве она разрушила кому-то жизнь?

– Значит ты тоже паразит, – шепнула Айрис.

– Что?

– Ты сам паразит! Ты сам болезнь нашей земли! Мы такие же, как вы! А вы… вы, бесталанные, только и знаете, как клеветать и клеветать! Это вы рушите наши жизни, а не мы – ваши! Я никогда никого не убивала, а скольких убил ты?! Скольких бедных магов ты уничтожил?!

– Твои слова лишь ядовитая ложь! – забрюзжал слюной мужчина, схватившись за ворот своей рубахи. – Ведьмы рождаются, живут и умирают только ради убийства! Это ваша судьба! А я освобождал души таких же тварей, как ты! Я помогал вам, нечисть!

– Заткнись! Заткнись! – завопила Айрис. По её щекам текли реки слез. – Твоя душа уродлива! Ты демон воплоти! Убийца, грязный убийца! Как можно называть убийство освобождением?! Такие, как вы, лишь бездушные монстры, обреченные на вечные страдания после смерти!

– Я убью тебя, – зашипел мужчина. – Тебе конец!

И он кинулся на Айрис. Девушка даже не успела шелохнуться. По затылку растеклась тупая боль, и из груди вырвался сдавленный вскрик.

Надавив коленкой на живот Айрис, мужчина начал душить её своими грубыми руками, запятнанными кровью других людей. Всё это время спокойно спящий, малыш откатился в сторону, освобождаясь от простыни. Его личико покраснело, и он заревел, махая маленькими ручками.

– Алес… – прохрипела Айрис.

Царапая убийце руки, она пыталась сопротивляться, но всё было бесполезно. Сказать заклинание она не могла, а оттолкнуть монстра было невозможно. Смрад от его дыхания казался ядовитым газом, а звериный взгляд – раскаленным ножом.

Последние порции воздуха, вырывались изо рта Айрис, выталкиваемые коленкой. Ребра трещали, а под ногтями оставалась человеческая плоть. С каждой секундой жизнь покидала девушку, а душа отрывалась от тела.

Скося глаза, Айрис кинула взгляд на своего малыша. На его щечке виднелась маленькая царапинка. Нужно обеззаразить её и помазать мазью. Только руки намертво вцепились в убийцу, а ноги не слушаются.

Тело девушки дернулось, руки упали, а глаза остекленели.

Свободной птицей, душа Айрис вспорхнула в небо.

…

Ещё одна душа скользнула мимо моего крыла вверх. Светлая и совсем молоденькая. Бедное её дитя. Ему не скажут, кто его мать и будут растить, как бесталанного. Но он с талантом. Сейчас он живой, но не долгая его жизнь ждет.

Я махнула крыльями и повернула в бок, опускаясь под облака. Небо было неспокойно. Вверх то и дело взлетали черные и белые души, смешиваясь со столбами дыма и дождем. Много душ, много жизней, конец один.

Странные люди создания. Неудивительно, что я не могла их понять ещё при жизни. Сегодня они не могут от тебя оторваться, а уже завтра кидают, забывая обо всем. Они не постоянны, их мысли хаотичны, а мнения меняются от дуновения сквозняка.

Придумав слова, они назвали себя людьми и придумали слово «человечный». Так они называют себя, потому что не похожи на животных. Но разве это так? Я не вижу никакой разницы между ними.

Люди – это стаи бесшерстных зверей. Они говорят, что умнее животных, но продолжают биться за территорию, ресурсы, разделившись на группы, в итоге теряя себя. Многие из них говорят, что живут ради работы, любви. Но на самом деле каждый из них живет ради выживания. Потому что каждый из них рождается, чтобы умереть.

Они не понимают друг друга. Почему-то люди оценивают людей только по внешнему виду, по слухам и по поступкам, иногда даже придуманным. Они никогда не пытаются понять других, поговорить, хотя сами придумали слова, чтобы начать понимать себе подобных.

В итоге, назвав себя человечными, они лишь ещё раз доказывают, что все они глупы. Придумав слова, в самый нужный момент они никогда их не используют по назначению. От языка предков – языка тела, люди перешли к языку слов, но прошлое никогда не исчезнет. Видимо, в нас всегда будут жить отголоски наших предшественников. По-другому бесчисленные войны объяснить нельзя. Ведь люди начинают что-то понимать только после того, как убивают друг друга.

Люди живут сегодняшним днем, будущим, совершенно забывая о прошлом. Но наша жизнь – это наше прошлое, будущее и настоящее. Без них жизнь не жизнь. Без прошлого не может быть будущего, а без настоящего мы не узнаем прошлого. Все это взаимосвязано. Поэтому когда человек забывает о прошлом, он становится неполноценным, ничего непонимающим.

Людей, живущих прошлым, считают больными, людей, забывших о нем – неправильными, а людей, живущих лишь одним днем – потерянными. Но «больных» людей судят лишь такие же люди. Ведь все они одинаковы. Каждый из них неполноценен и неидеален. И этого не изменить, пока человек это не поймет.

Жизнь дана человеку. И каждый человек, каждое создание вправе прожить эту жизнь так, как того пожелает. Стоит лишь запомнить, что за каждым действием следует последствие.

Человек может все и в тоже время ничего. Он способен на чувства, на мысли, на действия, но часто не способен изменить себя. Поэтому стоит человеку выработать свои принципы и жить ими, он становиться обречен, ведь изменить себя сложнее всего. А если не меняться, этот мир прожует тебя и выплюнет, как гнилое мясо.

Самый главный страх человека и его вечное проклятье – боязнь перемен. Боязнь измениться, стать другим. А всё просто потому, что человек боится потерять себя.

И всё же люди могут меняться, менять себя, ломать свои принципы и строить новые. Причем процесс изменения может занять как годы, так и час. Стоит только решиться.

Каждого человека лепит предшественник, соотечественник, потомок, и каждый человек лепит других. Поэтому все люди связаны. Связаны прошлым, текущей в жилах кровью. Но они не понимают этого. Не понимают ничего.

Обогнув ещё один черный столб дыма, я увидела вдалеке ослепительно яркое солнце, выглядывающее из-за верхушек деревьев. Близился полдень. Нужно было спешить.

Да, люди глупы, неполноценны и напуганы, но пришло время облегчить их жизнь. Пришло время восстановить сотую долю справедливости в этом мире. Пришло время спасти магов.

Подо мной пылали пожары, раздавались предсмертные крики, и земля окрашивалась в алый цвет. Надо мной густились облака, громыхала гроза, и шел хладный ливень. Ветер пытался изрезать мне лицо, а вода набухнуть в крыльях, чтобы замедлить меня, но я лишь ускорялась навстречу буре. Я уже освободилась от земных оков, и теперь меня ничто и никогда не остановит. Такова моя судьба.

– Здравствуй, сестренка, – донесся сбоку ласковый голос.

– Здравствовать она уже не сможет, у нас нет тела, чтоб чувствовать и страдать. Забыла что ли? – усмехнулся другой голос, усталый и равнодушный.

А вот и они. Совсем неудивительно, что им не суждено было пережить этот день.

– Быстро вы, – сказала я, не останавливаясь.

– Кто бы мог подумать, что они убьют меня, – вздохнул ласковый голос. – Мы же хотели, помочь, а они… Бедная Глая.

Какая же глупая. Можно было уже догадаться, что люди желают лишь власти и для этого делают многое неосознанно. Твоя сила – сам ключ к власти.

– Я пыталась сберечь его, но он убил многих из них. Люди пришли за ним отомстить целой армией. Я знала, что и этого не уберегу. Все они умирают из-за меня. Никто не способен сдержаться, – равнодушно сказала другая.

Признаться, мне иногда жаль тебя, сестра. Не ты выбрала эту силу, но она принадлежит тебе. Пора уже понять, что люди попросту инстинктивно бояться тебя. А когда человек боиться, он готов сделать многое, чтобы уничтожить опасность.

– Вы продержались меньше, чем в тот раз, – добавила я. – С каждым разом вы все меньше задерживаетесь здесь. Люди слабеют.

Послышались трепетания крыльев, и две сестры вылетели вперед.

– А ты не меняешься. Нам осталось пару минут, а тебе лишь бы посмеяться над нами, – фыркнула Сирин, равнодушно смотря на меня.

У неё было прекрасное, но всегда холодное лицо. Темные глаза ничего не выражали, а на синих губах лишь изредка появлялась ухмылка, не более. Темные шелковистые волосы лезли ей в лицо от ветра, но она не могла их убрать и даже не обращала на них внимания. На её голове красовалась фероньерка, каплями застывшая в ее локонах. Сирин имела прекрасное лицо, но ее туловище и крылья были не так примечательны – обычные бурые, усыпанные белыми пятнышками.

– Я говорю как есть и только, – возразила я.

– Не будь занудой, сестра, – посмеялась Алконост. Её счастливый смех заставлял людей забываться.

Она была настолько же прекрасна, как Сирин, но по-другому. Её лицо было живое, а голубые глаза сияли счастьем. Со щек не сходил румянец, а золотистые локоны, словно живые, обрамляли её правильное лицо, не лохматясь от ветра. На голове возвышалась диадема, блестя от обычных капель дождя. Её тело было слиянием радуги: с одной стороны голубое, как небо, а с другой золотое, как солнце.

– Ещё пару сотен лет не свидимся, Гамаюн, расскажи уж что-нибудь, пока есть время, – сказала Сирин.

– В следующий раз вы уже не вернетесь сюда, – ответила я. – Сегодня все изменится. Мы создадим другой мир.

– Я слышала что-то такое от сирен, – кивнула Алконост. – И с кем же?

Ветер начал слабеть, и я взмыла выше, чтобы не терять скорость.

– С талантливыми, – хмыкнула я.

– Не могу поверить, что ты пошла на это. Ты уверена в них? – удивилась Сирин, насколько могла.

– Нет, – отрезала я. – Но попытаться стоит. Мне надоело каждый день видеть кровь.

– Интересно, – улыбнулась Алконост.

Вдруг на небе появился золотой разрез. Словно серую пелену вечно плачущих туч рассек незримый меч. Рана истекала золотыми лучами и грела. Вечно пытающиеся оторваться от земли люди, называющие себя творцами, назвали бы это знаком счастья, надежды. Но я знала, это не предвещает ничего хорошего. Разрез тянулся далеко за горизонт, бросая свет на грешную землю. Картина, представшая передо мной, была прекрасна, но лишь с виду. В себе она таила хаос и непреодолимый страх.

Каждый раз этот разрез предзнаменовывал хаос либо, наоборот, покой. Сейчас он предвещал покой, но через сколько веков он появится вновь, было неизвестно. Пока что.

– Вот и пришел наш час, – вздохнула Сирин.

– Это точно, – погрустнела Алконост. – Ещё несколько столетий не увижу ваших лиц, сестры.

Я тоже скучала по ним, но то, что происходило на земле с каждым их приходом, заставляло меня обреченно вздыхать. Если б не они, люди ещё пару десятков лет продержались бы в каком-никаком спокойствии.

– Прощайте, сестры, – сказала Сирин.

– До встречи, сестренки, – улыбнулась Алконост.

– До свидания, – хмыкнула я.

Взмахнув крыльями, два столь разных, но в то же время одинаковых существа вспорхнули ввысь, кружась над страдающей землей. Они были чужды ей, но любили её. Не то, что я. Вечно парящая над ней и привязанная к ней навсегда.

Глава 1: Немного из жизни школьницы

«All the promises and lies», – запел будильник.

В тот момент так и хотелось разбить телефон об пол. Черт, ну почему обязательно звенеть на таком чудесном моменте?! Эх, а я только увидела его сапфировые глаза… Лучше еще посплю, вдруг снова приснится…

«All the times I compromised», – не унимался смартфон.

Еще один дрыньк, и я не сдержусь. Только подумай еще раз звякнуть дорогой телефон, и полетишь на пол, как ракета. Ну? Что, затих? Вот и молчи, а я спать.

Но телефон у меня видимо самоубийца, потому что в следующую секунду…

«All the times you were denied»…

Ну все, тебе конец! Ради того, чтобы раскрошить тебя я, пожалуй, встану. Пришлось сделать над собой усилие, но я стащила с носа одеяло и села в кровати. Солнце еще даже не встало! Вот блин, ненавижу зиму! (Наверно, именно с того дня календарь на меня обиделся и решил исчезнуть: на дворе-то стоял март). Протерев хорошенько глаза, я развернулась к злосчастному самоубийце. Время на экране приближалось к 7:30.

Схватив свой смартфон, я провела по экрану пальцем, и тот наконец-то заткнулся. Рай для моих ушей. Но настроение неисправно приблизилось к критической отметке. Эх, ну что за дела? Такая рань, да еще красавчика из сна никак не вернуть. Блин…

Смартфон, напоминая о себе, завибрировал. Я опустила глаза, и с яркого экрана мне улыбнулся маленький котенок. Он светился как солнышко, развеивая все тучки плохого настроения. Конечно же, это светился экран, а не котенок, но мою фантазию было не переубедить. Ладно, телефон, так и быть я прощу тебя за испорченный сон.

С таким вот приподнятым настроением (спасибо, котику) я вылезла из кровати и поплелась к ванной. Желудок был не согласен с таким решением, но желудок может и подождать. Красота требует жертв как-никак. Так что сначала помоемся, а потом уж и поесть можно.

По холодному полу шлепать ногами было неприятно, ну прям совсем. Тапки обиженно валялись у кровати (что еще интересно я за сегодня обижу?), но мои ноги не выдержали бы еще одну прогулку по «льду» и тот же желудок, кстати, тоже, и я поспешила в ванную. Дальше мои утренние привычки вам знать необязательно, так что расскажу вам, пожалуй, о нашей ванной.

Она представляет собой полукруглую комнату, с большим зеркалом напротив входа. С ним я всегда общаюсь в трудные дни. Девочка в нем мне не очень нравится, но выбирать не приходится. Вход располагается в округлой части, рядом с местом, где она сталкивается с прямой стеной. В «прямой» части находятся умывальник, из какого-то камня с круглым зеркалом (не представляю, зачем тогда большое зеркало поставили), белый конь – унитаз и шкаф с всякими штучками, на котором тоже висит зеркало. Прямо зеркальный лабиринт. Дальше, где сталкиваются круглая и прямая части комнаты, как я уже упоминала, напротив входа стоит мое любимое огромное зеркало, в котором то и дело мелькает моя знакомая. Всю круглую же часть занимает ванная-душ. На ванной висит моя гордость (в смысле не буквально моя гордость, а то чем я горжусь) – занавеска с черным котенком, который страшненько так улыбается. Я ее просто обожаю. Папа кстати был не против, что я её купила (если он, конечно, ее видел). (Он пользуется другой ванной. В доме у нас их всего две).

– Как жизнь, Надь? – спросила я у своей вышеупомянутой знакомой.

Надька, как всегда, не ответила. Она намыливала голову. Наверно, не любит разговаривать, когда моется. Но не подумайте, я не извращенка и не подглядываю за голыми людьми. Просто не могу же я не смотреть на себя в зеркало, пока моюсь, когда оно стоит практически напротив меня. Тем более, что зеркал у меня в ванной три.

Вымывшись, будто после помойки, я вылезла из теплой водички и обмоталась полотенцем. Фен был воткнут в розетку, и на меня подул горячий поток воздуха. Волосы высушились быстро, ведь доходили мне всего лишь до плеч. Так, что там еще осталось? Ах, точно: почистить зубы. Взяв свою синюю щетку, я выдавила на нее побольше пасты и запихала в рот. Блин, мятная. Язык завопил от боли, безуспешно пытаясь увернуться от щипучей пены. Ничего язык, терпи, и не такое раньше ели. Неужели ты не помнишь острую лапшу, которую приносила Сабринка? Вспомнил? Вот теперь не вопи. Язык, видимо, и вправду вспомнил ту боль, поскольку проглотил слезы и замолк.

Когда мучениям языка пришел конец, я решила вновь поговорить с Надькой.

– Эй, может, сегодня ляжем пораньше? – спросила я у нее.

Девочка в зеркале закатила глаза и покачала головой. «Не в этот раз», – говорили ее болотные глаза.

– Как скажешь, Надь, – фыркнула я и направилась к двери. Прямо в полотенце. Ничего папы дома нет, можно не волноваться.

Пока иду по ледяному полу расскажу вам немножко про Надьку, пока она не слышит. Однажды она поведала мне (иногда она говорит со мной), что ей нравится один мальчик из параллельного класса. Я долго и упорно, обходными путями, допытывалась до нее, кто же это, и, наконец, на пятую минуту она сломалась. Таинственным похитителем сердца Надьки оказался Петька Рожков. Он был задирой и драчуном, а с его правого глаза уже три месяца не сходил фингал. Как вообще можно было в такого втюхаться? Я ей тогда так и сказала: «Ты серьёзно?» А она на меня обиделась. Дулась целых три минуты, но потом простила. В прочем это было в четвертом классе, так что теперь и не знаю, может ее голову окутал уже другой амур.

Еще она переживает по поводу очков. Надька их носит не всегда, а только когда читает, но это её очень печалит. Понимаю, нелегко наверно видеть не всё.

О, а вот и моя комната. Наконец-то под ногами ламинат, а не кафель… Так, где там моя форма?

Прикрыв за собой дверь, я сбросила полотенце и нацепила на себя школьную форму, висевшую на вешалке в шкафу. А ведь всего пару недель назад можно было приходить в чем угодно. Но директор же не может просто отчитывать двоечников, ему надо обязательно подпортить мне жизнь! А я, между прочим, отличница! Вот теперь приходится ходить в юбке и колготках. Но самое страшное – мне пришлось носить туфли! Туфли! Ужасные чёрные туфли на высоком каблуке, в которых так и норовишь сломать ноги. Но к пиджаку у меня претензий нет. Синий, с фиолетовым кармашком. Нам выдали их в школе в качестве именной формы. Обожаю его.

Одежда есть, чистота есть. Теперь можно и поесть. Что-то во мне проснулся Пушкин.

Проскользив по полу, я завернула за угол и влетела в кухню, не забыв забрать телефон из комнаты. На экране светилось: «8:00». Блин, время поджимает. Слава Богу, школа в паре метров от дома.

Желудок в ожидании забурлил. Угомонись уже, ненасытное существо! Так… холодильник. Яйцо, йогурт, может, еще сыр? Не, резать лень. Сковорода, плита. Хорошо не заменили на электронную, газ намного больше мне нравится. Теперь нож, разбиваем… Эх, желток растекся. Посолить. Где там соль? Ах, вот она, на столе. И вуаля, итальянский завтрак готов. Сковороду на стол. Главное не забыть подставку для горячего и вилку. Ну, теперь можно приступать.

Не удивляйтесь, что я ем из сковороды, думаю, каждый так делал; просто тарелку мыть некогда. Да и средства для мытья посуды в доме нет. Еще один пункт в мой несуществующий список дел: «сходить в магазин».

Теперь запьем сухое жидким, и все. Итальянский завтрак подошел к концу. Банку из-под йогурта в мусорку, а сковородку на плиту (помою вечером). Желудок доволен. А если доволен, то что? Правильно – доволен и хозяин.

Смартфон трынькнул и затих. Сабринка что ль написала?

Я подошла к столу и посмотрела на засветившийся экран. Сообщение заслонило мордочку котенка. Это папа, сказал, что вернется завтра утром. Ну ладно, поем в кафе. Время близилось к отметке: «8:20».

Добежав до комнаты, я схватила рюкзак и засунула туда кошелек. Беспроводные наушники уже лежали в его кармане. В прихожей, застегнув сапоги, я натянула куртку (ужасно розовую, фу) и открыла входную дверь. С лестничной площадки в нос тут же ударил запах курева. Я задержала дыхание и поспешила закрыть дверь на ключ. До приезда лифта я не дотянула и вдохнула воздух. Черт, лучше бы задохнулась, как воняет! Не понимаю людей, которые курят. Могли бы хотя бы делать это на улице.

Заскрежетал лифт, осведомляя меня о своем прибытии. Я вбежала в спасительные облезлые серые двери. Лифт дернулся и поехал вниз. Я посмотрела на часы. «8:24», – неумолимо шептали они. Двери снова заскрежетали. Черт, первая же физика. Марья Филипповна точно меня сожрет и даже косточки не выплюнет. Переминаясь с ноги на ногу, я мысленно ругала лифт, который, словно издеваясь, медленно-медленно открывал свои створки. Выпрыгнув из не полностью открывшегося лифта, я, перепрыгивая через две ступеньки, полетела к подъездной двери.

Холодный воздух кольнул лицо, когда я выбежала на улицу. Руки поднялись к шапке, чтобы натянуть ее пониже, но ее там не оказалось. Неужели забыла при спешке? Ничего, лучше немного замерзнуть, чем быть съеденной.

Обогатив лицо румянцем, я промчалась под аркой и влетела в ворота школы.

К первому уроку я каким-то чудом успела. Марья Филипповна, женщина лет сорока с кожей, будто бы натянутой на кости, и глазами голубя, грозно посмотрела на несущийся к моей парте ураган, но претензничать не стала. Сабрина Аникина, моя соседка по парте, а по совместительству и лучшая подруга, уже сидела на своем месте и махнула мне рукой, когда я вошла, точнее, влетела в класс.

– Слышала? У нас сейчас контроша будет, – шепнула она, наклонившись ко мне, стоило моей пятой точке коснуться стула.

– Сейчас? – взвизгнула я, попутно доставая учебник и тетрадь.

Сабринка кивнула и состроила мне грустные глазки. Да ладно, опять…

– Надь, ты ведь поможешь мне? – промямлила Сабрина.

Так и знала. Она всегда строит мне глазки, если ей что-то нужно.

Я посмотрела на потолок и затеребила губу (как будто задумалась).

– Ну не знаю, – протянула я, усердно разглядывая потолок.

Сабрина схватила меня за руку и заставила посмотреть на нее. Из ее васильковых глаз, чуть не лились слезы.

– Ну, пожалуйста! – взвыла подруга, насколько позволяли правила приличия

Мне всегда нравилось разыгрывать Сабринку, а она никогда не понимала, что я шучу. Сама виновата, нечего вестись, как маленькая.

– Ладно, ладно, так и быть помогу, – «сжалилась» я, высвобождая руку из мертвой хватки.

Контрольная оказалась совсем несложной, всего пять задач, три из которых для седьмого класса. Из сорока пяти минут мне понадобилось всего тридцать, чтобы все прорешать и проверить. Остальные пятнадцать минут я пыталась вдолбить в Сабринку, что нужно сделать. Я хотела, чтобы она хотя бы мозгами подумала, но, видимо, ее мозги решили отдохнуть. В общем, я просто дала ей списать. Ну а что? Она же не виновата, что физика – это не ее предмет. Хотя если так посмотреть, то все уроки – это не ее предметы. Ну, ничего. В следующий раз заставлю ее слушать, а не болтать весь урок.

Сдав листки (мы с Сабриной оказались последними) и получив по порции грозного взгляда, мы побежали на алгебру, которая находилась на третьем этаже (а физика на первом!). Перемена была всего десять минут (пять из которых уже прошло), а на алгебру опаздывать не хотелось. Лучше даже опоздать на физику, чем на алгебру.

Но, похоже, бог фортуны повернулся к нам спиной в тот момент, потому что на алгебру мы все же опоздали. И если Марью Филипповну я считала монстром, то нашу математичку – дьяволом воплоти. Стоило нам войти в класс после звонка, как на нас обрушилась Вера Александровна (поджидала за дверью, что ли?) всеми своими девяноста пятью килограммами. Каждое слово, которое она прямо выплевывала нам в лицо, было равносильно ведру грязи. Сабринка спряталась мне за спину, и все эти ведра выплескивались фактически только на меня. Спасибо, подружка, оставила меня один на один с дьяволом!

Зато пацаны, соизволившие оторваться от своих (как говорила та же математичка) гаджетов, ржали от души. Смешно им, понимаете ли! Только попробуйте не сказать потом спасибо! Я тут (да-да, именно я!) время тяну. Не умышленно, конечно, но какая разница?

Наконец закончив загребать ведрами грязь и выплескивать на меня, Вера Александровна послала нас на место, дав нам три номера, которые нужно было сделать и показать до конца урока. Очень великодушно с ее стороны. Ну все, Сабрина, теперь точно не поболтаешь на уроке. Будешь слушать, как миленькая! Я тебе даже слуховой аппарат куплю, не переживай!

Именно с такими мыслями я вычисляла корни уравнений, в то же время пытаясь понять новую тему. Сабринка (мозги что ль наконец очнулись?) тоже что-то записывала и не смела даже слова сказать.

Следующей по расписанию была геометрия, которую тоже вела Вера Александровна. Математичка была не в лучшем настроении (неужели это мы постарались?) и вызывала по очереди к доске. Меня она, конечно же, вызвала первой и потребовала (королева блин) доказать, что две прямые параллельны (хотя мы проходили совсем другую тему). Мне кажется, или все в школе сговорились давать мне задания седьмого класса? Я как бы в восьмом! Ах, ладно.

Я быстренько расправилась с этой задачкой и села на место. Думаю, Вера Александровна надеялась, что я уже забыла темы седьмого класса, но не тут-то было! Я зря, что ль три часа в день на уроки трачу?

Следующим был Семенов Артем. У меня всегда складывалось впечатление, что этот парень находится в нашем классе, только чтобы смешить его. Он троечник, но совсем ничего не знает. Каждый раз, когда он выходит к доске, класс заранее начинает ржать. И с данной ему задачкой он, естественно, не справился.

Дальше вызвали Чернышева Никиту, Ларикову Олю и Мишина Миху (прозвали его, естественно, медведем). Меня уже начало клонить в сон (хорошо мы сидели не на первых партах), когда вызвали Сабрину.

– Аникина Сабрина, – провозгласил голос учительницы.

Сабрина вздрогнула и ругнулась.

– Ты справишься, – шепнула я ей, отмахиваясь от сладкой дремы.

Сабринка кивнула и, взяв учебник, поплелась к доске. Ей достались равносторонние треугольники. Оказывается, она что-то все же помнила из седьмого класса, потому что наговорила она на твердую тройку. Сев на место, она радостно мне доложила:

– Тройка, класс!

После звонка мы пошли на завтрак. Из столовой восхитительно пахло… блинами. В нашей школе, такое случалось нечасто, но иногда давали нормальные завтраки. И желудок, который уже позабыл о первом завтраке, был в предвкушении.

В столовой и вправду дали, с небольшой поправочкой, оладьи. С теплым какао они сочетались довольно интересно. Эх, жалко варенья в школе не дают. Сабрина говорила без умолку, умудряясь не подавиться едой. (Видимо, два безмолвных урока на ней плохо сказались).

– И потом Марина говорит… – это были последние слова, которые подруга успела сказать прежде чем послышалось…

– Привет!

Я чуть не уронила последний кусочек блинчика (извиняюсь, оладушка). Этот голос меня когда-нибудь и в могиле достанет. За моей спиной стоял Егор Кащеев. Он девятиклассник, поэтому неудивительно, что завтрак у нас в одно время. Егор – мой друг, не детства, конечно (а жаль), школьный друг. Сабринка (между прочим, которая нас с ним и познакомила) замолчала и (с интересом?) жевала свой оладушек. Ее черные волосы были распущены и каким-то чудом не лезли в рот. Если б моя бабушка увидела, свалилась бы в обморок на месте, а потом встала бы и отрезала их под горшочек, если бы не налысо побрила.

– Извини, что напугал, – смеялся Егор. Неужели это было так заметно?

Я попыталась не подать виду, что меня смутили и сказала:

– Да не напугал ты меня. Чего тебе?

– Да ничего, я поздороваться подошел.

Поздороваться он подошел, блин! И ради этого стоило отрывать меня от завтрака?

– А, ну ладно.

А потом мы просто замолчали. Я сидя, он стоя. Если бы мы были близкими друзьями, я бы сказала: «Ну, давай, иди уже». Но, к сожалению, это было не так.

Меня спас Тима Дружков, друг Егора. Он окликнул его (через всю столовую):

– Эй, Егор, там пацаны в футбол играют, ты идешь?

– Иду, – крикнул Егор.

И Кащеев просто ушел. Даже не сказав «пока». Как же меня бесит эта черта его характера. Хотя нет, не характера, черта его существа.

– Да он запал на тебя, – заговорщицким тоном шепнула Сабрина, перевесившись через весь стол.

Я закатила глаза и фыркнула. «Ага, запал, конечно. Зачем красавчику-девятикласснику-спортсмену с лицом актера западать на обычную девчонку, смотрящую сериалы до часу ночи?», – так бы подумала любая героиня в сериале или книге, но в моей голове пронеслось только: «Этого ещё не хватало».

– Поживем – увидим, – сказала я Сабрине, засовывая в рот последний кусочек блинчика (о-ла-душ-ка! Что, так сложно запомнить?!).

На следующих трех уроках ничего интересного не происходило. Новые темы, параграфы и т.д. Все же март уже, как-никак. Итоговые контрольные на носу. Хотя я б не сказала, что на носу. Скорее где-то в области шеи. Да, где-то там.

На пятой перемене меня попросили сходить на школьное ученическое собрание Катька и Аринка Ростовы. Я им вежливо отказала, сказав, что «иду на обед». А они не унимались и все упрашивали и упрашивали. В итоге мне пришлось сбежать (в туалет). Как говорил папа – не хочешь что-то делать, беги.

Последним уроком поставили физру. Ребята поспешили в раздевалки. Наконец наступил урок, где не нужно задействовать мозги. Но с радостным настроением я к раздевалкам не кинулась. Пусть занимаются те, кто этого хочет, а я не обязана показывать себя с худшей стороны.

– Опять не пойдешь? – спросила Сабринка. В руке она уже сжимала мешок с физрой (со спортивной одеждой). Вот она пусть и идет блистает, а я понежусь в помойке хлюпиков. Жалко меня не отдали в три года на гимнастику…

– Нет, – покачала я головой.

Сабрина печально вздохнула и обняла меня. Я похлопала ее по спине.

– Пока, – сказала подруга.

– Пока…

И Сабринка понеслась переодеваться, а я пошла к своему шкафчику. Да-да, на физру я не хожу.

Нет, шкафчиков, как в Америке, у нас в школе не было. Не было у нас таких прекрасных вещей, как шкафчики из сериалов. (Москва, а не Лос-Анджелес, как-никак). У нас были шкафчики, точнее сказать ящики, в которые школьники убирали обувь. Помню, когда мой одноклассник Дима нашел свой ботинок, который потерял в 6 классе за батареей, школьная администрация наконец решила поставить эти ящики, спустя 2 года родительских просьб.

Взяв свои черные сапоги, я нацепила (розовую!) куртку и пошла ко входу (а для меня выходу) из школы. У самой двери дорогу мне преградила мясистая рука. Черт, думала, не заметит!

– Дядь Вань, ну дайте пройти, – «прохрипела» я и фальшиво покашляла.

Дядя Ваня, не сказала бы, что пухлый, но широкий мужчина с крутой татуировкой летучей мыши на запястье, которую ему приходилось все время прятать под длинными рукавами рубахи, хотя о ней и так вся школа знала, нахмурил брови.

– Беликова, опять голова заболела? – пробасил охранник.

Я покашляла еще (для образа) и сказала:

– Нет, теперь горло.

Охранник покачал головой. Блин, сейчас отправит за запиской или, еще хуже, напишет классухе и все, прощай мое достоинство.

– Дядь Вань, но я ж не виновата, что организм у меня такой… слабый, – протянула я.

Дядя Ваня посмотрел на время и на расписание, что висело у него на «посте» (я имею ввиду комнатку, что располагалась сразу после раздевалок перед турникетами, через которые мы проходим в школу. У него еще там мониторы, по которым видео с камер транслируются, стоят), и сказал:

– Ладно, Беликова, иди. Только сразу домой, поняла?

Рука, отделяющая меня от свободы, опустилась, и, приложив карточку к турникету, я открыла дверь школы. Свобода. Даже дышать легче стало.

– И дядей Ваней меня не называй, – донеслось в след.

– Ладно, дядь Вань, – крикнула я.

Двери за моей спиной тихо захлопнулись или, лучше сказать, съехались. На этот раз это были не двери школы, а двери моего любимого метро. Любимого, потому что люблю я ездить в метро, вот и все. Поезд тронулся, и я поспешила схватится за поручень, чтобы не свалиться. В вагоне почти никого не было, если конечно можно назвать двадцатиметровый поезд без дверей, отделяющих вагоны, вагоном.

Я встала напротив дверей метро и уставилась в окно, предусмотрительно достав свои новенькие подики (свои беспроводные наушники). Сидеть в метро я не любила (привычка была такая), а вот постоять и попялиться на заснеженные виды Москвы – пожалуйста. Да-да, хоть на дворе и стоял март (я это наконец вспомнила), Москва все еще не желала снимать свою поношенную снежную шубу.

Время на смартфоне приближалось к 14:30. Класс, успею сделать уроки и поесть! Я поставила рюкзак на пол и посмотрела в окно. Мой взгляд зацепился за девочку в розовой куртке, мелькающую в отражении.

Блин, ну почему папа не мог выбрать нормальную куртку? Больше не доверю ему поход в магазин без меня. В следующий раз вместе с Москвой пойду себе новую куртку смотреть.

Грустный мужской голос, словно поняв меня, утешающе пропел в ухо: «I never could figure it out…». Ой, классная песня! Так легко становится, аж душа летает. Поговорить что-то хочется, жаль не с кем, только Надька со мной. Ну, тогда расскажу ещё немножко про неё.

Ну, во-первых, домой она, по «приказу» охранника, конечно, не пошла. Дома ей делать нечего, а вот на Арбате у неё занятия в музыкальной секции или, можно даже сказать, в группе. У них в мае концерт, так что прогуливать нельзя.

Во-вторых, живет она с папой. Мама у неё в Питере, и ездит Надька к ней редко. (Мама с папой в разводе, так что вот так вот). Папа у Нади врач, вроде хирург, и работает почти круглые сутки напролет, так что видит она его редко. Людей спасает, что поделать. Мама – художник, рисует портреты. А ещё она пишет маленькие рассказики, очень смешные. Самый Надин любимый про блинчик и варенье. Помню, ржа… извините, смеялась она после него аж до слез.

В-третьих, она не любит сладкое. Не то чтобы вообще не может его есть, просто не любит. Ей больше нравится острое и соленое. Например, мармеладу Надя бы предпочла острые чипсы. А всё, потому что мама приучила её к более-менее полезному питанию, не давая в детстве сладкого.

Еще она обожает читать. К сожалению, на это у Нади почти нет времени, но, когда находится свободная минутка, её от книги не оторвать. Помню, когда ей подарили «Сияние», она не могла от него отвлечься весь день (если только на еду). Родители, наверно, тогда пожалели, что подарили мне… то есть, конечно же, Наде книгу. Во всяком случае, книги ей больше никто не дарил.

Так, теперь мне надо сделать пересадку. Рюкзак на плечо, телефон в карман и бегом через толпы людей.

Ну, вроде всё вам рассказала. Хотя есть еще у меня пару секретов… ну ладно, о них вы всё равно узнаете, просто немного позже. А я побегу на поезд. Арбат ждет меня!

Глава 2: Момент, когда все началось

В нос забился приятный запах томатного супа и не хотел оттуда «выбиваться». Я вдохнула его еще глубже и восхищенно выдохнула. Да-а, итальянская еда, это что-то.

Вокруг играла спокойная музыка. Она очень хорошо сочеталась с интерьером кафешки. Глиняные горшки на деревянных полках с разноцветными узорами и деревянные прутья, что отделяли столики друг от друга, навеивали чувство уюта.

Я устроилась у окошка, обложившись подушками в зелено-красной гамме. Мягкий диванчик приятно грел мне спину и добавлял во все это чудо еще больше тепла. Рюкзак устроился рядом и раскрыл свой рот. Есть, что ли тоже хотел?

Убрав свои подики и наконец сняв свое розовое убожество, я принялась за суп. Мм, а на вкус он не хуже, чем на запах. Да и на вид, ничего такой. Немного остренький и теплый, то что надо. Как же все-таки приятно сидеть в кафешке, поедать супчик и смотреть на снующих за окном людей, которые даже не подозревают, что за ними следят.

Вот группа парней пронеслась, кидаясь снегом направо и налево, вот девушка уронила стаканчик из-под кофе и даже не заметила, вот мужчина с лысиной и огромной бородой курит сигарету, даже не задумываясь о людях, которым приходится дышать этим дымом, а вот кто-то в костюме кота безнадежно пытается раздать всему этому народу листовки. Какие же все-таки люди интересные. Так и не скажешь, на скольких из них надеты маски и сколько из них лживы и гнусны.

Сидя перед таким, не то чтобы интересным, спектаклем, я прикончила бедный суп. Музыка в кафе под названием «Сеньорита» стихла и заиграла новая. На этот раз она была веселая и сразу представлялось море… Эх, как давно я не была на море. В последний раз это было наверно больше года назад, когда я ездила к маме в Питер. Водичка там была конечно, мягко говоря, холодная, но это не помешало мне понырять в Балтийском море. Прекрасные воспоминания…

Так, ладно, спектакли посмотрели, поездки повспоминали, пора и делом заняться. Где там алгебра и русский?

Я достала из жаждущего еды (но так ее и не получившего) портфеля учебники и тетради и принялась за уроки. Времени до «секции» оставалось довольно много, так что можно было и потрудиться. С матешей я расправилась быстро, а вот с русским пришлось повозиться. Задали написать сказку. А у меня с ними туго. Так и хочется вписать какой-нибудь экшен, а нельзя. Все-таки Екатерина Павловна будет проверять, а от нее пощады не жди.

Но вы не подумайте, не все учителя у нас дьяволы или монстры. Тот же физрук, Павел Павлович, совсем не плохой человек, а очень даже добрый. Жаль с физрой не сложилось. Да и химичка у нас, что надо. Всем, кто плохо написал контрольную, дает пересдать. Хорошая женщина, Лидия Викторовна.

«И тогда бублик обиделся и упал в чашку с чаем. И больше его никто не видел», – так кончалась моя сказка. Ну все, сказка написана. Теперь смогу вечерком подольше сериальчики посмотреть!

Учебники были убраны, и рюкзак закрыл свой черный рот. Я достала телефон и посмотрела на время. Осталось тридцать минут. Нормально, успею. Как жаль, что мои нашейные часы не ходят, а то смотрела бы время по ним. Было бы круто.

Эти часы, не наручные, а как я говорю, нашейные. Вообще их нужно носить в кармане, как это делали наши предки в 19 или 20 веке, но они слишком маленькие для этого. Около двух сантиметров в диаметре. Поэтому я и ношу их на груди, так сказать. На самом же деле они ниже нее и доходят мне до, пардоньте, пупка. Наружная их сторона прозрачная и можно через нее смотреть время, даже не открывая их, а вот на внутренней, которая утыкается мне в живот, изображен христианский крест, за которым прячутся справа ангел, слева демон. Они видны только наполовину.

Я раздобыла эти часы в Питере лет семь назад, когда мы ездили с мамой на Пять углов. Они мне сразу приглянулись. Но как я уже сказала выше, эти часы перестали ходить около года назад, и теперь это просто безделушка. Я, конечно, могла бы отнести их в какой-нибудь магазинчик, чтоб их починили, но руки не доходят. Но я все равно буду их носить. Очень уж они мне дороги.

Так, пора уже идти. Попрошу ка я, пожалуй, счет.

Расплатившись, я накинула куртку и выскочила на улицу. Над городом сгустились облака и пошел снег. Класс, не хватало еще промокнуть. Я побежала вперед, огибая «интересных» людей.

От «Сеньориты» до моего кружка бежать было недолго, минут десять, если не больше. Наконец я увидела знакомое голубое здание и вбежала внутрь. На входе меня встретил гардероб. (Аллы Борисовны – нашей гардеробщицы – никогда не было на посту). Я сама повесила свою одежду и засеменила по лестнице на второй этаж. Попутно заскочив в туалет и убедившись, что выгляжу, как мокрая курица, я поднялась в нашу студию.

Да, студия у нас была, что надо. Высокий потолок, большие окна, люстра с хрустальными, а на деле стеклянными, висюльками. Извините, не знаю, как называется. Вся наша студия была выполнена в светлых тонах, самых разных и простиралась довольно далеко, на всех места хватало. У самого левого окна стоял рояль, ближе ко входу виолончель, справа контрабас и рядом флейта. Все эти предметы были расставлены квадратом вокруг середины комнаты, которая обычно пустовала. Не хватало только одного инструмента, который должен был занимать место у центрального окна. Но сразу, как я пришла стало очевидно (по толпе собравшихся ребят), где он.

Высокий, голубоглазый, светлый парень, со стрижкой чем-то напоминавшей андеркат (в журнале такую видела), играл на скрипке. Виски у него были выбриты почти под ноль, а макушка наоборот – с длинными волосами, которые он обычно убирал в хвост, как, например, сейчас. Он носил две серьги в ухе и одевался всегда в черное, как панк. На самом же деле это был самый, что ни на есть, одуванчик в нашей «группе». Савва Павельянов (так его звали), всегда помогал и подбадривал всех. Ребята просто души в нем не чаяли, как собственно и я.

Савва стоял в «свободной» зоне и, как всегда восхитительно, исполнял «Dangerous» Дэвида Гаррета и Рояла Пхихармоника (язык сломать можно). Он когда-то посоветовал мне её послушать, и она мне очень понравилась, поэтому и помню её. Вера, Игорь и Костя восхищенно стояли рядом. Я тоже непроизвольно застыла в дверях. Нет, ну надо же так играть. Мне бы так… Что сказать, любит Савва современную классику.

Но не суждено было нам дослушать эту мелодию. В студию вошла Ирина Ларионовна, и Савва затих. Ребята оглянулись, и все взгляды устремились на учителя… и на меня. Блин, спалилась. Ну, здравствуй новая кличка, Надя-курица. Я помахала ребятам рукой и засеменила к роялю, на ходу доставая из рюкзака ноты, заранее положенные в него прошлым вечером. Да-да, рояль – это мой инструмент.

Ребята тоже поспешили занять свои места. Верка за флейту, Игорь к виолончели, а Костя к контрабасу. Савва просто сделал пару шагов назад. Ирина Ларионовна встала в центр комнаты и провозгласила:

– Как вы помните, до концерта осталось меньше двух месяцев, так что будем работать не покладая рук. Кто будет прогуливать, на месте съем, – все захихикали, а учительница даже бровью не повела, – приступим. И так начнем с Игоря.

Игорь был самым старшим из ребят, ему было шестнадцать. Коренастый, с загаром и кудрявыми волосами, он походил на грека. Мы так его иногда и называли – Игорь-Грек. Игорь, как настоящий виолончелист, назвал свою виолончель Джульеттой. Такой вот он, с юморком.

– My heart will go on, – провозгласил парень.

Заиграла грустная мелодия, и Ирина Ларионовна начала петь ему в такт. В нашей группе она исполняла роли дирижера и, реже, солиста. Вообще она была совсем не строгой, а очень даже веселой девушкой (ей было около двадцати пяти). Голос у нее был просто ангельский, не каждый день такой услышишь. К тонкой фигуре и большим карим глазам на хватало только платья 18 века, тогда она точно выглядела бы, как аристократка. К сожалению, перед концертом ее характер закалился, и, думаю, она не шутила, говоря, что сожрет на месте, стоит прогулять репетицию.

Между тем Игорь-Грек закончил играть и разминал руки.

– Молодец, Кравцов, хорошо сыграл, претензий нет, – сказала Ирина Ларионовна, ничуть не запыхавшись. – Теперь Вера.

Вера откинула свои белые волосы и выпрямилась на стуле.

– Peer Gynt Suite № 1, – промурлыкала девочка. Не понимаю, как она это выговаривает. Снова полилась мелодия, лаская слух.

Про нее могу сказать только, что она вылитая Алиса из страны чудес и что она самая младшая из нас. Ей всего тринадцать. Больше особо про нее сказать нечего. Мы с ней хорошо общаемся и за пределами кружка. Однажды даже в Большой театр ходили. Классная девчонка.

– Тоже ничего, Зеркальцева, еще немного потренируешься, и все будет прекрасно.

Вера улыбнулась и облегченно вздохнула. Наверно, не один час провела дома за игрой, выдувая ласкающие слух звуки.

– Беликова, давай, – обратилась ко мне Ирина Ларионовна.

Я размяла пальцы и, как и все, провозгласила:

– Папа и Мама, Ян Терсен.

Мои руки прикоснулись к клавишам, и я заиграла. Сомнений в том, что у меня что-то не получится, у меня не было. Могу похвастаться, в группе я была одной из лучших, помимо Павельянова. Вот и сейчас краем глаза я заметила, как все взгляды устремились на меня. Как же приятно, когда все на тебя смотрят и не с презрением, а с восхищением. Да уж, недаром бабушка до пота и крови заставляла меня учить гаммы в детстве.

Когда я закончила, Верка мне подмигнула. Я улыбнулась и посмотрела на учительницу. Вопросов ко мне у нее не возникло. Отлично, не даром до трех часов ночи пыхтела в субботу!

– Перейдем к Косте.

– Пираты карибского моря, – пробасил Костик.

Из всех инструментов, его был самый тяжелый и на фоне Кости-тростничка смотрелся, как бегемот на фоне палки. В нашей группе, где все играют, как виртуозы, Костя играет хуже всех. И все же это не значит, что он играет ну совсем убого. Это значит, что в мелодии он делает две-три ошибки и всё. Теперь сами судите, что такое хуже всех. Сам он с виду кажется скромнягой, но не делайте поспешных выводов. На самом деле он еще тот задира и юморист. Сам высокий, тощий и рыжий, а как кто-нибудь обидит, так мама не горюй – даст сдачи, как надо. Однажды видела, как он дрался с каким-то пьяным мужиком. Вот это был бой так бой, как говорится, бери камеру и записывай. Всего пятнадцать, а так махался, жесть…

Ой, что-то я заболталась.

– Рыбин, третий аккорд у тебя хромает, потренируйся дома.

Костя кивнул и сник.

– Павельянов, мы тебя слушаем, – перешла к последнему учительница.

Савва повел плечами.

– Кристаллиз, Линдси Стирлинг.

И снова скрипка запела. Ах, какая чудесная мелодия, надо будет как-нибудь найти ее в Инете. Сюда бы еще бит крутой и все, жаль, битбоксера под рукой нет.

Ирина Ларионовна аж каблуком притопнула, значит, нравится ей. Как вы поняли, учительница у нас очень даже не против современной классики, даже, могу сказать, за. Но вот если сыграть что-то, что играется не на твоем инструменте, такой скандал будет, жуть. Однажды Костя попросил меня сыграть «Zombie» на пианино, интересно ему стало, как это играется. Ирина Ларионовна, как услышала, такую мне взбучку учинила, до сих пор с ужасом вспоминаю. Мол, нельзя играть произведения, которые играются на гитаре, на пианино. Ну я ж не знала, что у нее такой пунктик на это. Короче, больше я так не рисковала.

Савва в последний раз провел по струнам смычком, и те замолчали. Ирина как-ее-там кивнула, даже слово не сказав.

– Все молодцы. А теперь, ребят, поиграем групповые песни. Берите ноты, и приступим.

Ребята встали со стульев и подошли к стеклянному шкафу, что стоял у самых дверей.

– Первая полка, – донеслось сзади.

Я подошла к ребятам. Игорь повернулся ко мне. В руке он сжимал папку листов.

– Держи, Надь, – сказал Грек, – круто сыграла.

– Спасибо, Игорь, ты тоже сегодня крут, – кивнула я и взяла свои ноты из его рук. Блин, будем играть «Skyfall».

Я развернула ноты и чуть не заревела. Вы еще не в курсе, но с нотами у меня полная беда. Я просто ненавижу их разбирать. Проще выучить песню и вдолбить ее себе в мозг, чем пялиться на ноты и ни черта не понимать. Короче говоря, ноты я умею разбирать, но делать это и в тоже время играть для меня очень и очень нудно (возможно, это покажется странным, для музыканта, но вот такая я). Эх, что ж за день сегодня такой…

Закончили мы, когда солнце уже скрылось за высотками Москвы. Мои руки просили о пощаде весь последний час, а Ирина Ларионовна даже глазом не повела.

– Еще немного, ребят, поднажмите, – уверяла она.

Игорь и Костя к концу занятий выглядели, как варенные овощи, а Верка чуть с лестницы не упала (спать сильно хотела), благо Игорь ее успел придержать. Пришлось ей такси вызвать. Зато Савва выглядел как ни в чем не бывало, инопланетянин, что ли? Да еще вызвался меня проводить. Совсем с дуба рухнул, ему ж в другую сторону! Я учтиво отказала и поспешила смыться, пока еще у кого-нибудь не проснулись джентельменские чувства.

Да уж, сегодня прям какой-то невезучий день. На алгебру опоздала, не выспалась, шапку забыла, в игре запнулась (да-да, я все-таки умудрилась наложать), да еще и занятия по музыке кончились в девять вечера. А в магазин идти лень, и в кафешке я уже была (лимит на неделю исчерпан), итак до дома сорок минут добираться. Лучше дома хлопьев съем. Решено.

С такой мыслью я бодро зашагала к метро. До него было переть пешком минут двадцать, если не бегом, да и грех не послушать музончик на Арбате в желтом свете фонарей.

Я достала подики и воткнула капельки-наушники в уши. Интересно почему именно капельки? Я бы назвала их не капельками, а, например, комочками. Так и сделаю. Ну так вот, я воткнула комочки-наушники в уши и достала смартфон. На экране отразилась эсэмэска от Сабрины. Потом прочитаю. Зайдя в приложение, я зашла в «любимые треки» и нажала первую попавшуюся песню. Заиграла гитара. Вау, как красиво.

«Like an army of ange-els», – пропел солист. Я зажмурилась и качнула головой в такт. Недаром занесла эту песню в топ любимых.

Продолжая качать головой в такт, я не спеша шагала по мостовой. Потихоньку стали забываться и больные пальцы, и уставшие ноги. И все бы ничего, вот только…

Уже не помню, когда это началось, но в глазах начало темнеть. Сначала пятнами, загораживая людей и части домов, а потом и вовсе заполнило все вокруг. Будто бы образовавшийся из пятен круг быстро сузился. Музыка начала отдаляться, на ее место пришел звон. Голова странно заходила из стороны в сторону, как в замедленной съёмке, и тело наклонилось в сторону. С каждой секундой я все больше ощущала Земное притяжение. А дальше память отключилась.

Удар я не ощутила совсем. Зато я очень четко запомнила, как кто-то тряс меня за руку. От этого я и очнулась. Открыв глаза, я увидела перед собой сидящего мужчину. Его рот то и дело открывался. Он говорил, но я не могла расслышать его. Мне что-то мешало. Ах да, музыка. Поднесся руку к лицу, я вынула наушник. Тут же в ухо полился голос мужчины. Как спросонья, он был неожиданно громким.

– С вами все в порядке? Что-то случилось? – говорил мужчина, его глаза беспокойно метались.

Я не сразу поняла, что мысли он читать не умеет и, нужно ответить.

– Со мной все в порядке, просто… в общем, все хорошо, – выдавила я из себя.

Я и сама не знала, что со мной произошло. Вроде только что стояла, а уже лежу. Еще и толпа собралась. Толпа? Странно, почему я ее раньше не заметила? Я даже смутилась.

– Может вам скорую вызвать? – трепетал мужчина.

– Нет… нет, спасибо, – пробормотала я. Не хватало, чтоб ещё папа узнал и забеспокоился.

Кое-как поднявшись (у меня жутко кружилась голова), я уверила мужчину, что со мной все хорошо (хотя сама не была в этом уверена) и, отблагодарив его, поспешила к метро, на ходу останавливаясь, чтобы передохнуть.

Что же это было?

Глава 3: Сон

Одно чувство преследовало меня всю дорогу домой – мне очень и очень хотелось спать. Настолько, что я думала, что мои глаза взорвутся. Наверное, кстати, из-за этого они так сильно болели. Почему-то мне казалось, что кто-то пытается разорвать их изнутри. Будто бы невидимый демон своими когтями рвал и рвал мои глаза, пытаясь вылезти наружу.

Поглощенная всеми этими чувствами я и не заметила, как оказалась у порога дома. Машинально достав ключи, я открыла дверь квартиры. Включив свет и побросав ботинки в разные стороны, я проскользила по плитке в ванную и подбежала к зеркалу.

Боже мой, какой кошмар я там увидела. Не зря мне казалось, что я не спала неделю. Мои глаза были настолько красные, будто в меня вселился демон, а синяки под ними налились фиолетовым цветом. Что же это такое со мной?!

Это была последняя капля. Поняв, что мой мозг сейчас просто отключится, я вывалилась из ванной и добрела до кровати. Всё. Теперь можно и отдохнуть. Наконец-то.

Кап-кап…

Непроизвольные мурашки побежали по телу. Я вздрогнула. Брр, как же здесь холодно. Стоп, а где здесь? Я открыла глаза и… ничего не увидела. Хотя понятие «ничего» здесь не подходит. Что-то здесь все-таки было. Темнота. Очень холодное, непроглядное, колющее своей пустотой и одиночеством пространство, не освещенное светом, а от того невидимое. И хранящее в себе множество тайн…

И вновь я вздрогнула. Только на этот раз не от холода.

Кап-кап…

Ну вот, и зачем только подумала о монстрах? Только накрутила себя. Эх, какой ужасный сон. Как же я хочу поскорее проснуться.

Кап-кап…

Стоп, что это?

Кап-кап…

Как странно. Этот звук… откуда он доносится?

Я повертела головой, оглянулась, покрутилась на месте. Нет, не понять. В темноте он будто бы звучит ото всюду. Что же делать?

Кап-кап…

Я вздохнула. Ладно, была не была. И пошла куда глаза глядят, хотя они ничего и не видели.

С каждым шагом страх окутывал меня все сильнее, но интерес, наоборот, возгорал в моем сердце. Меня будто бы куда-то влекло. Будто бы веревкой связали мою душу и тянули к себе. Но кто держал веревку?

Кап-кап, кап-кап…

Звук становился все сильнее. С каждым моим вздохом он приближался ко мне. Сердце забилось быстрее, какое-то волнение нахлынуло на меня. Как вдруг я увидела свет. Слабый и убывающий. Темнота будто бы сдавливала его.

Кап-кап…

Этот свет, он исходил от… ребёнка. Маленького, хрупкого и такого одинокого. Он сидел на коленях и закрывал лицо руками. А с его щек на пол падали… Слезы. Одна за другой, издавая звук:

Кап-кап, кап-кап…

Откуда он здесь? Неужели он совсем один? Ой, что это я? Это же всего лишь сон… так ведь?

– Кто ты? – прошептала я.

Казалось бы, вокруг было пусто, но слова разнеслись эхом по темноте. Ребёнок вздрогнул и сжался, словно готовясь к удару. Видимо он не заметил моего прихода.

– Ты чего здесь совсем одна? – вновь разнося эхо, сказала я, присев рядом с ней. Это была девочка.

Её волосы струились вниз, почти до самого пола, напоминая своим цветом ночные ручейки, а челка укрывала колени. Она была в одном лишь платье на лямках, в несколько раз больше неё самой. Бедняжка, и сколько же она сидела так в этом холоде?

Вдруг стало тихо, и звон проник в мои уши. Что это? Я потрясла головой и вновь посмотрела на девочку. Но она больше не плакала. Отняв руки от лица, девчонка смотрела на меня своими огромными, желтыми, опухшими от слез глазами. В этих глазах властвовали страх и боль.

– Кто здесь? – шепнула она одними губами.

Проснулась я вся дрожа. По телу туда-сюда бегали волны мурашек. Вроде не кошмар, но почему же такое странное чувство поселилось в груди? Еще и в ушах этот звон. Фу, как же противно.

Вдруг холодный порыв ветра пробежал по моему лицу. Что это? Окно может забыла закрыть?

Я открыла глаза с четким намерением встать и закрыть окно, которое так бессовестно впустило незваного гостя – сквозняк, потревожившего мое и так неспокойное тело. Вот только места, где оно могло бы быть… не было.

Глава 4: Где я?

Знаете, за всю свою жизнь я ни разу не ездила на природу. Да что уж говорить, даже в парки мало ходила. Не то чтобы я ленивая или привереда, нет. Просто у меня не было времени. В восемь в школу до трех, потом на репетицию до шести, а то и до девяти, и домой, спать. В выходные же обычно с папой на выставки или с друзьями в кино, когда как. А нормально отдохнуть некогда. Только учеба, учеба и учеба. Надоело! Даже летом я только к маме в Питер, да к бабушке (по папиной линии) в Подмосковье ездила.

У бабушки тоже по лесам, да по полям погулять особо не получалось. Бабушка ж у меня непростая, бубликом не угостит за красивое личико. «Сначала научись, а потом отдыхать будешь», – так она говорила.

Моя бабушка, а именно Розалина Юрьевна, в прошлом была известным композитором и даже ездила работать за границу. После сорока семи лет непрерывной работы Розалина наконец решила отдохнуть и построила себе особняк в Подмосковье подальше от шумной суеты столицы.

Каждое лето я ездила к бабушке на июль и август в гости. И каждое лето не обходилось без уроков по фортепьяно. Именно бабушка привила мне любовь к клавишным инструментам. Каждое утро после завтрака с пяти лет я занималась и занималась, пока не выучила «К Элизе» до идеала. Думаю, сейчас я даже во сне смогу её сыграть. Но суть не в этом.

Из-за таких тренировок, длившихся несколько часов, я успевала погулять только в саду. Лишь изредка мы с Розалиной Юрьевной выезжали на прогулку в лес. Но то была не дикая природа. Разве можно назвать дорожку, украшенную фонарями и гномиками с улыбками до ушей, дикой? Конечно, нет.

Но теперь моя мечта сбылась. Я очутилась на природе. В настоящем, живом и опасном лесу. Но как? И вообще, куда меня занесло?

Первое, что я увидела, открыв глаза, был огромный дуб с толстым шершавым стволом, возвышающийся надо мной и закрывающий меня от света густой кроной. За ним рядами вырастали из земли другие деревья, как войско за командиром, уходя в темноту. Сделав кое-какие выводы, я поняла, что нахожусь в лесу и нахожусь я здесь ночью. «Ночной лес» – даже звучит страшно. Кровати подо мной, естественно, не было, и я ощущала холодную землю под собой и холодный воздух надо мной. Бок, на котором я лежала, успел полностью онеметь, а все остальное покрылось мурашками. Брр, как же здесь холодно!

Немного полежав и развеяв остатки сна, вся трясясь не столько от холода, сколько от страха, я поняла, что, если лежать лучше не станет, и что мой бок и почка мне еще пригодятся, так что, оперевшись на руки, я села.

Картинка стала вертикальной, и сомнений, что я в лесу, больше быть не могло. Но какого черта я здесь? Нет, я, конечно, подумала, что это был сон во сне, и сейчас я продолжаю спать, но, если бы это был сон, я бы сразу же это поняла. (Мысли уже в клубок запутались от такой скороговорки). Но я четко знаю – это не сон. Чувствую я это, вот и все.

Свою фантазию очень просто отличить от реальности. Осознанный сон отличают разные детали, сразу говорящие тебе: «Ты спишь, малыш, не переживай». Например, замедленные действия или события происходят очень быстро, и ты перемещаешься из одного места в другое. И самое главное – ты четко осознаешь, что спишь. Об этом и говорит название «осознанный сон». Но сейчас мой мозг, бодро попивая мелатонин на завтрак, четко говорил мне: «Я выспался и уже работаю, как белка в колесе». Ну, в принципе, оно и заметно, смотря на то, как быстро мои мысли уже составляют скороговорки и логические цепочки. Хотя бы с этим разобралась.

Вот только от того, что я поняла, что это реальность, легче не стало. Наоборот, вопросов прибавилось. Жаль, но ответов на них, смотря в одну точку, не найдешь, и никто не принесет их тебе на блюдечке, да и ноги уже начали затекать. А спину, спину-то как ломит… Вот говорили взрослые: «Не сиди на холодном!». Эх, вот никогда ж о таком не просила, а теперь на тебе – лес, ночь делай, что хочешь! А я всего лишь хотела поспать… мне ж завтра в школу рано, да и к контрольным не подготовилась… А зачем мне к контрольным готовиться? Я ж не пойми где. Мне сейчас нужно думать о выживании, а не о какой-то оценке. Совсем крыша поехала.

С такими размышлениями, проскользнувшими в моей голове со скоростью света, я наконец встала, и мои ноги блаженно вздохнули. Правда теплее им не стало. Черт, я ж вроде в форме заснула, тогда чего мне так хол… Чего? А где моя одежда?!

Посмотрев на себя, я в шоке осознала, что моей прекрасной теплой формы на мне уже нет. Вместо этого на мне висела какая-то тонкая сорочка прошлых веков с короткими рукавами, покрытая рюшками везде, где это только было возможно. Где МОЯ одежда? Ни юбки, ни жилетки, ни даже часов Петербургских. Ничего. Неужто опять украли?! Одежду забрали и кинули в лесу. Это я в Подмосковье что ли? Тогда кто и зачем? И как они забрались в дом? Неужели дверь забыла закрыть? Вот идиотка, нужно было проверить. А с папой что? Он же не застал их, да? На дворе ночь, он сказал, что будет работать до утра, значит, они не должны были пересечься. Надеюсь, это так и с ним все в порядке. А сорочку зачем на меня надели, могли бы просто убить и всё? Зачем было заморачиваться?.. Погодите. Это зна… значит, меня кто-то переодевал? Б… бандит м… меня переодевал? Меня? Мамочки-и! Я прямо почувствовала, как мои щеки загорелись. А вдруг они ещё что-то сделали?.. Неприличное.

Я обхватила себя руками и закачалась из стороны в сторону, трясясь, как осенний лист. Зрачки метались в разные стороны, как сумасшедшие, перескакивая с дерева на дерево, с земли на небо и по кругу, словно намереваясь выпрыгнуть из орбит. И тут замерли, уставившись в пустоту. «А что, если они еще здесь?», – пискнуло в мозгу.

Клянусь, в тот миг у меня появились крылья, потому как я настолько быстро кинулась прочь с этой поляны, что, мне кажется, опавшие листья взметнулась вверх от моих шагов. Не обращая внимания ни на ветки, царапавшие плечи и лицо, ни на иголки, усеявшие землю, я неслась, как ветер, как торнадо. Глаза, будто оборотни, превратились в кошачьи, помогая с точностью огибать и перепрыгивать препятствия. Для меня было неудивительно, что меня похитили (в нашем-то сгнивающем мире), но никогда еще я не испытывала такой страх, нет, не страх – ужас, заставляющий мозг принуждать работать все тело, лишь бы скрыться. Мысли сейчас выступали в роли кучеров, подгоняя и подгоняя лошадей-ноги, своими фантазиями. Казалось, что бандиты везде: за деревьями, под деревьями, на деревьях. И всё это так давило на меня, что сердце начинало биться ещё сильнее.

И тогда я увидела между деревьями просветы. Они были ели различимы в темноте, но я сразу поняла – там выход из леса. «Может там трасса?», – подумала я. Облегчение приблизилось к моему сердцу. У трассы помощь будет найти легче, главное добежать до туда.

И вот до конца леса осталось пару шагов. Усталость подкралась ко мне, как смерть с косой, но я не снижала темп и продолжала бежать. Вперед, вперед, вперед… И в лесной тишине прозвучало:

– Шварк!

Нога запульсировала от боли, и я полетела на мерзлую землю, не удержав равновесия. Палая листва обволокла мое лицо и тело, охлаждая их, но сердце наоборот забилось сильнее, распаляя организм. «Теперь они точно догонят», – решила я, дрожа всем телом. Старая волна страха накрыла меня, вновь утаскивая в пучину ужаса. Казалось, что сейчас грубая рука схватит за лодыжку и утащит в свое логово мерзости, и, из-за этого, голову поднять было еще страшнее. Так что я продолжала лежать лицом в землю, слушая стук собственного сердца. Одна сторона меня твердила, что нужно продолжать бежать, в то время как другая в страхе тряслась и боялась пошевелиться, не уступая первой. Но их конфликт длился недолго, и был решен легкими, к которым воздух не поступал.

Поднявшись на локтях, я резко обернулась, ища врага, тогда как легкие наполнялись кислородом, вздымая грудь. В темноте было плохо видно, так что никакого движения я не уловила, зато увидела небольшое бревно с суком, за которое я видимо и зацепилась, на что указывала ноющая правая нога. Стараясь восстановить дыхание и продолжая дрожать, я осторожно поднялась и попыталась наступить на больную конечность, на что та протестующе откликнулась. До просветов пришлось допрыгивать, хватаясь за деревья. Вот как так надо было умудриться споткнуться о сук? Эх, нога моя, ноженька, прости родная, все ради спасения.

Пришлось делать передышки, всё-таки вторая нога была уже на пределе от долгого марафона по лесу, но все мои страдания окупились. Я смогла выйти на свет.

Бесконечная равнина и леса простирались далеко за горизонт, где обычно скрывалось солнце. Дикая, нетронутая трава раскачивалась, ласкаемая порывами ночного ветра. Бутоны полевых цветов спокойно спали, разрастаясь во все стороны, покуда видел глаз. Овивая холм своей серебристой чешуей, внизу пролегала река, утекая вдаль. Белый месяц своим светом нежно прикасался к земле, заменяя брата на небесном посту. Подружки-звезды малые, да большие сверкали в небе, составляя компанию светилу. Только иногда они исчезали за редкими облачками. Ни один звук не нарушал эту гармонию, лишь шелест колосьев дополнял её. Все мысли забывались, как под гипнозом, стоило глазам увидеть эту красоту. Так я и застыла, как окаменевшая, на одной ноге, уставившись вперед. Ни трассы вдали, ни звуков машин, ни домика, ни одной телерадио вышки не было видно. Ничего не напоминало о бурной жизни всё время куда-то спешащих людей. Вокруг царило только спокойствие, заставляя забыться и насладиться красотой природы. Время будто бы замедлилось при виде девственной земли, не пораженной человеком. Даже дышать становилось легче, точно все заботы и проблемы, завороженные прекрасным видом, отпускали стянутую словно цепями грудь. И сердце моё успокоилось, позволяя ветру охладить голову и разум. Здравые мысли сами собой зашевелились в где-то в черепной коробке, просыпаясь от «природного гипноза».

Если логически подумать, бандиты, скорее всего, просто бросили меня и уехали. Если бы они были там, то обосновались где-нибудь неподалеку, если бы я им настолько была нужна. Не хочу знать, зачем они оставили меня в сорочке. Представлю, что по доброте душевной.

Если же они все-таки были где-то рядом с той полянкой, то понять куда я убежала они не смогут. Слишком много вариантов. Бежала я около двадцати минут, так что полянка наверняка довольно далеко, и моё падение бандиты не услышали. Буду надеяться.

Следовательно, сейчас нужно просто найти аппарат связи, ну или людей. Если они тут есть. Да и вообще, где это самое «тут»? У нас же снег в Москве, минус пять, а тут лето! Меня в Краснодарскому краю, что ли кинули? Но как?!

Ладно, бессмысленно сейчас ломать себе голову. Найду полицию, они мне помогут, а для начала нужно просто отыскать людей или телефон. Людей или телефон… Крепись, Надя.

Но «просто отыскать людей или телефон…» оказалось не так уж просто. Во-первых, прыгать на одной ноге не было сил, во-вторых, понять в каком направлении двигаться было невозможно, поскольку ничего человеческого в пределах моего взора не было, ну и в-третьих, правая нога очень сильно болела, отнимая последние силы.

Устало усадив себя на мягкую траву под тенями деревьев, я подтащила к себе пострадавшую конечность и принялась её осматривать. В паре сантиметров от пальцев раскрылась овалообразная рана с рваными краями, из которой текла черная жидкость – кровь. Я не брезгливая, но факт, что я поранилась в лесу меня не радует. Повертев ногой, стало понятно, что с лодыжкой тоже что-то не так – на прикосновения она отзывалась болью, но открытой раны не было. Скорее всего я её вывихнула или растянула при падении. Эх, теперь пару дней точно будет болеть.

Осмыслив ситуацию, я помотала головой и, увидев то, что мне нужно, засеменила к нему на четвереньках. Пройдя пару метров в глубь леса, что было не очень приятно, я схватила нужный мне предмет за один конец, и поспешила вернуться обратно. Вновь усевшись на траву, я подтащила к себе предмет целиком и уложила перед собой. Он оказался намного больше, чем я представляла, но это было не так важно. Предметом была длинная ветка березы, которую можно было сжать в руке. Из неё я решила сделать своего рода посох-костыль для ходьбы.

Принявшись отчищать палку от мелких веточек, я измазала все руки о гнилую кору. Когда же все веточки были содраны, я отмерила на глаз нужную мне длину и сломала палку почти пополам. Ну вот и всё, костыль готов.

Теперь дело осталось за малым – спуститься к реке. Оперевшись на новенький костыль, я встала, заодно испытав его. Не сломался, уже хорошо. Шаг за шагом я принялась пробираться через полевую траву к водоёму. Вниз было спускаться не так сложно, как я ожидала. Спуск был пологим и не представлял угрозы ни для меня, ни для палки.

Когда я добралась до реки, ноги так сильно болели, что хотелось выть. Для человека, который давно не занимался спортом, предел наступил еще далеко в лесу. Плюхнувшись на землю, я отложила палку-костыль и подползла к реке. Двигаться на четвереньках было намного легче чем с палкой.

Покуда я спускалась, у меня ещё оставались сомнения на счет промывания раны в реке. Всё-таки мало ли какая там вода. Но когда я увидела дно, освещенное серебристым светом, который то и дело отражали рыбки своей чешуёй, я оторопела. Такая чистая вода! Я что, в раю?

Вода, как и ожидалось, оказалась холодной, но не ледяной, что утешало. Прежде чем опустить ногу в воду, я помыла руки, на которых уже успели засохнуть земля, труха и кусочки листвы. Руки с засученными рукавами пришлось мыть от запястья до локтя. Предплечья я не решилась мыть, потому что и так было холодно.

Кое-как очистив руки, я принялась за больную ногу. Ранка ещё не закрылась, что радовало, и при взаимодействии с водой начала болеть ещё больше, перейдя от ноющей боли к резкой и покалывающей. Я сморщилась, но не высунула ногу из воды, а начала усердно её намывать.

От холода нога и руки начали неметь, поэтому пришлось закончить «дезинфекцию». Конечность удалось очистить, но во время мытья я заметила, что вокруг лодыжки образовался синяк. Это плохо. Скорее всего я повредила связки. Мне бы сейчас тейп, ну или просто бинт, но где ж в поле бинт-то искать?

Ни бинта, ни даже подорожника в округе не оказалось, а от сорочки отрывать кусок не было смысла. Она покрылась толстым слоем грязи, при чем везде, а стирать её без мыла бесполезно. Блин, рана на ноге снова закровоточила. Придется идти дальше аккуратно и медленно, чтобы не занести в кровь ещё больше грязи. А то глядишь и столбняк «привет» скажет.

Перед тем, как продолжить свой путь к спасению, я помыла посох-костыль. Не хочется как-то лишний раз руки пачкать. Кора с легкостью отслаивалась от него, и её кусочки лавировали на дно, черными пятнами покрывая блестящий песок. И всё же, какая чистая река! Может здесь рядом очистительный завод стоит?

Встав, в чем мне помог мой, словно лакированный после мойки, посох, я решила взойти обратно на холм, чтобы оттуда осмотреть местность. Идти вверх оказалось сложнее чем спускаться, но я не унывала и вскоре добралась до вершины. С нескрываемой надеждой я принялась изучать ландшафт: лес, реку, небо, да всё – лишь бы найти признаки существования человека. Но нигде не валялся мусор, не было следов машин и не блестели сети в воде. Только матушка природа пестрела своей красотой.

И как быть дальше? Куда идти? Надо было остаться на той полянке, а не бежать, сломя голову. Там наверняка должны были остаться следы людей или машины. Но теперь уже нет смысла идти обратно, всё равно не помню дорогу, да и страшно возвращаться. Черт, что делать? В глазах защипало. Не плачь, Надя! Ты рева-корова?! Слезами горю не поможешь, никогда не слышала, что ли? А ну не реви, а думай логически! Давай, включай детектива.

В чертогах разума начали загораться восемь лет бессонных ночей и горы домашнего задания, познавательные видео и лекции, походы в музеи, рассказы бабушки. Ну же, хоть что-нибудь… Точно! На уроках истории нам рассказывали, что города люди обычно строили у воды, чтобы было вдоволь еды и питья. Следовательно, мне просто нужно пойти вдоль реки. Вот только вдоль какой из них?

Дело в том, что река, обвивающая холм, на котором я стояла, простирала свои концы в разные стороны вдоль леса, из которого я вышла, тем самым напоминая бумеранг. Вот только по какому из них стоит идти? Тут шанс пятьдесят на пятьдесят.

Ну да ладно, была не была. «Эники-беники ели вареники… ну, значит вправо», – рассудила я считалочкой. «К тому же, у реки наверняка построили несколько поселений, поэтому в любом случае я на какое-нибудь из них наткнусь», – уверила я себя такой мыслью, изгнав остатки нерешительности.

Преодолев ещё один спуск вниз, при этом успев изрядно вспотеть, я глубоко вздохнула и приступила к своему пути по возвращению домой. По крайней мере, так я надеялась.

Глава 5: По течению

Изначально всё было прекрасно: камни под ноги не попадались, месяц кое-как освещал дорогу и из леса не выбегали голодные медведи с красными глазами. В общем, удача была на моей стороне. Только было так страшно, что кожа покрылась вторым слоем мурашек. Поскорее бы рассвет.

Вскоре река начала петлять. То в одну сторону, то в другую, то зигзагами, как змейка из игры. Затем усилилось течение, что меня не порадовало, потому что изменился наклон.

Вместе с изменениями реки поменялась и структура берега с песочной на каменистую. Идти стало сложнее из-за того, что камни царапали ноги.

А потом река сузилась, и появились маленькие водопады, при чем не только в реке, но и на земле, по которой я шла. Я имею ввиду обрывы. В высоту они не превышали метра, но обойти их было нельзя, поэтому приходилось прыгать.

После таких изменений пришлось снова делать передышки. Обычно они происходили от усталости, но иногда из-за нужды промыть рану. Она уже почти засохла, но не до конца, поэтому, когда происходили, скажем так, неудачные спуски с обрывов, в рану попадал редкий песок и грязь. Мне столбняк ни к чему, так что лучше лишний раз продезинфицировать. Спешить мне всё равно некуда.

Не знаю точно сколько прошло времени, вроде около часа. Во всяком случае ночные тона немного посветлели. Рана полностью засохла и трансформировалась в болячку, что радовало. Однако я столкнулась с небольшой проблемкой. Земля под ногами стала настолько насыщенна водой, что превратилась в болото, и продолжать путь дальше через него я не могла. Река же продолжала течь дальше. Плыть я не собиралась, сразу ясно – замерзну до смерти. Оставалось только одно – обойти болото через лес…

«А вдруг там дикие звери?! Я не хочу!», – заныла я, остановившись у края болота.

«Тогда плыви через реку, идиотка. Хватит уже ныть, шагай», – прорычала вторая часть меня.

Превращаться в ледышку мне не хотелось, поэтому я побрела в темный лес. «Вот утащит меня серый волк, я тебе потом припомню», – злилась первая обиженная пугливая натура.

Лес встретил меня своей темнотой. Свет месяца сюда не проникал. Черные стволы вырастали перед глазами, раскидывая свои огромные ветки, будто бы намеренно преграждая мне дорогу. Поэтому сквозь злость и боль приходилось огибать их, а иногда проползать под ветками. Земля сплошь была усеяна иголками, которые неприятно кололи стопы и колени.

Каждые пять шагов я проверяла палкой землю в паре метров от меня, и каждый раз палка уходила вниз, в некоторых случаях даже не доставая до дна. Болото не желало заканчиваться, преграждая мне путь к людям. Если они где-то там всё же есть. Вот только меня таким не возьмешь! Я доберусь до помощи, а потом поеду домой, к папе!

Тишину ночного леса нарушали лишь мои шаги. Даже сова не ухала в вышине пушистых крон. Я продолжала шагать, вновь и вновь стремясь обогнуть проклятое болото. Иголки впивались в ноги, но я уже не обращала на них внимания. Мне было абсолютно всё равно; плевать на них хотелось: на эти деревья, ветки, холод, боль. Но чертово болото! Как оно меня достало! Этот илистый водоём бросил мне вызов своим нежеланием показывать конец. Да чтоб ты высохло от засухи, когда ты уже кончишься, проклятое болото?!

– Ау!

Что это? Я резко вскинула голову, вертя ей в разные стороны. Я не сплю? Это и правда кто-то крикнул?..

– Ау!

Человек? Но где? Это значит… тут и вправду есть люди?

– Ау!

Погодите, голос детский. Но тогда… тогда это такой же украденный ребенок, как и я? По-моему, он доносится оттуда!

Позабыв о кинутом вызове, я метнулась в противоположную сторону от болота. Ускорившись, насколько позволяло моё положение, я ковыляла на детский голос, как мать к птенчику.

– Ау! – разлетелось эхо с боку от меня.

Вроде стало слышно лучше. Ну же ноги, поднажмите!

Я повернула вправо, перескочив через ствол молоденькой ёлки. Где-то там в чаще человек, нуждающийся в моей помощи. Возможно, он видел куда уехали бандиты. Либо он из какой-то деревеньки и заблудился в лесу. В любом случае, нужно спешить.

– Ау! – донеслось теперь с левого бока.

Опять неправильно услышала? Мне казалось кричали спереди… Идиотка, внимательней надо быть! Там человек, возможно, умирает!

Вновь повернув, я ускорилась ещё сильнее, так как последний крик раздался совсем недалеко. На палку я практически не опиралась, запамятав о вывихнутой лодыжке. Руки царапали заслонявшие путь ветки, которые я с силой отталкивала прочь. Некоторые были слишком коротки и прилетали обратно, хлестая меня по практически открытому телу.

Что бандиты могли сделать с этим ребёнком, я не представляла. Я даже не подумала, что эти гады могут быть где-то рядом. Крылья надежды заслонили всё и мой внутренний взор в том числе.

Я оттолкнула ещё одну ветку, как вдруг что-то ужасно холодное обволокло моё тело, начиная с ног и заканчивая макушкой, утащив под землю. После чего раздался… Бульк! И наступила тишина.

Как холодно, Господи, как холодно! Не могу дышать! Ничего не вижу, слишком темно!

Я не понимала в какой момент я оказалась в воде. Только бежала, а уже бултыхаюсь.

Перемена была слишком неожиданной, и я не успела набрать в грудь побольше воздуха. Глаза болели от воды, ничего не разбирая. Куда ни посмотри – везде черно. За ноги что-то цеплялось, ужасно склизкое и колючковатое. Мозг совсем не соображал, заставляя тело только хаотично вертеться, перебирая руками и ногами.

Через пару секунд грудь начало разрывать, а горло загорелось. Непроизвольно я открыла рот, выпуская последние пузыри воздуха, и внутрь устремилась кислая, с плавающими в ней комочками чего-то вода. Тут же руки и ноги бешено заработали, толкая тело вверх. Щупальцы, опутавшие мои лодыжки, начали отрываться, отпуская ноги, и голова вынырнула из черной пучины.

Я судорожно замахала руками и уцепилась за землю, которая, как оказалось, находилась в полуметре от меня. На последних силах руки подтянули меня к берегу, а ноги вытолкнули из воды. Я приподнялась и тут же согнулась, извергая из себя воду, успевшую проникнуть внутрь.

– Кха, кха… кха.

В скором времени большая часть воды была отплевана, и в легкие поступил живительный кислород. Грудь снова начала движение вниз-вверх, налаживая снабжение крови кислородом.

«Я чуть не умерла…», – твердило внутри. – «Чуть не утонула…». Я была в сильнейшем шоке. Я и раньше прекрасно понимала, что умру. Все когда-то умирают, этого не избежать. И я знала это. Но осознание, что я могу умереть тут же, в одно мгновение, заставляло трястись всё тело.

Мне всегда казалось, что я состарюсь и умру старушкой. Смерть в четырнадцать, была для меня невозможна. Я видела, как люди умирают в фильмах, сериалах, видела катастрофы с жертвами по новостям каждый день. Нередко упоминались и жертвы-дети. Но моя смерть представлялась мне фантазией, тем, что до восьмидесяти лет не случится. Мне не доводилось терять родственников, и я не знаю, что такое горечь утраты, осознание, что любимый человек никогда не вернется. Теперь же я понимаю, почему смерть так страшна…

От шока я ничего не чувствовала, не видела и не слышала. Даже бешено стучащее сердце не достукивалось до меня. На ногах остались кусочки оторванной тины, перемешанные с илом. Всё тело облепили гнилые листья и их остатки. В волосах запутались веточки и иголки. Если совместить всё это вместе, то можно догадаться, что упала я в болото.

Ребёнок…

Точно! Где-то там всё еще находится ребёнок, возможно подвергшийся нападению бандитов. Черт! Уже успела забыть об этом. Шевели ногами!

Тело начало пробуждаться, освобождаясь от приказов секундных инстинктов. Руки, ноги, голова – всё вернулось под контроль разума. А вместе с тем и чувствительность. Пожалуй, волна мороза накрыла меня в сто раз быстрее, чем болото. Только сейчас я заметила, как изо рта у меня идет пар. По всему телу пробежала тысячная волна мурашек, превращая мою кожу в гусиную. Не удивлюсь, если через пару минут стану гусем, как гадкий утенок – лебедем. Может даже теплее станет…

Отползя подальше от болота, я поднялась на колени, схватилась за ветку дерева и, оперевшись на левую ногу, подтягивая себя руками, встала. Палка, скорее всего, плавала в болоте, и на неё было не опереться. Но я не намеревалась её доставать, тем более в темноте это бессмысленно. Спасибо, болотишко, благодаря тебе я осталась без костыля.

Оглядевшись, я вспомнила, откуда доносился голос, и направилась в ту сторону. Для большего тепла я обхватила себя руками, но это не сильно помогло. Иногда я пробовала нагреть тело трением, но руки так сильно онемели, что практически не слушались.

С каждым шагом я думала только о холоде, и он, будто бы слыша мои мысли, становился ещё сильнее. Но я не останавливалась, ведь меня поддерживали мысли о бедном ребёнке.

Вот только где он? По моим подсчетам я прошла, как раз столько, сколько нужно было, чтобы прибыть к его местонахождению. Но нигде в округе его не было. Стало довольно светло, и я могла четко различать деревья и тени отдельно, но очертания человеческой фигуры не видела. Может он дальше? Я ведь чуть не умерла, мозги наверняка поплыли…

– Ау! – крикнула я, но звук получился каким-то хриплым и совсем не походил на крик.

Я остановилась и принялась прислушиваться. Ответа не последовало. Слишком тихо, стоит попробовать ещё раз:

– Ау! – по-настоящему крикнула я.

Тишина.

Черт, неужели я спугнула его, когда упала? Только не это. Куда же он побежал?

– Ау! – надрывая горло, во всю мощь своих легких прокричала я в чащу. Эхо метнулось вдаль и вверх, и вглубь.

Ждать и слушать, ждать и слушать. Ну где же? Где ответ? Пожалуйста, не убегай, вернись. Вернись… А вдруг там хищники? Что с ним тогда будет? Всё из-за моей тупости. Идиотка! Идиотка! Идиотка! Черт!

Ответа я так и не дождалась. Лишь тишина глумилась надо мной. Видимо ребёнок взаправду ушел. Недаром говорят: «Поспешишь, людей насмешишь». А в моем случае: «Поспешишь, в болото угадишь».

Какая же я дура. Неслась на помощь, а навлекла только беду. Умудрилась в болото, блин, свалиться. Вот теперь и расплачиваюсь за свою тупость обморожением. Неуклюжая! Эх, только бы с ним ничего не случилось.

Было очевидно, что беднягу я уже не найду. Бессмысленно пытаться разыскать в огромном лесу маленькое дитятко. Нужно было вернуться к реке и продолжить искать поселение. Это наверняка займет вечность, так что стоит поторопиться. Сначала до болота, а потом… потом…

А куда потом?! Я помню дорогу только до болота! Я повернула вправо, а потом влево… Нет, сначала влево потом вправо… или всё же наоборот?.. Мамочки, что теперь делать?! Я не смогу убежать от медведей и волков! Меня сожрут!

Мой мозг принялся лихорадочно вспоминать дорогу сюда, но перед внутренним взором всплывало только болото и другое болото. Да как так? Эти сборники гнили насмехаются надо мной! Я стиснула зубы и зло выдохнула.

Спокойно, Надя, спокойно. Глубокий вдох… выдох. Подумай хорошенько. Сосредоточься.

Но спустя минуту, две, пять осенение так и не посетило меня. Хм, может где-то здесь завалялся волшебный навигатор? Джин в лампе, нет? Черт! Я не утонула в болоте, и я не умру в лесу!

Я думала, все будет намного проще, но вспомнила только, что если мох растет на девере, значит там север. Но откуда мне знать течет та река на севере или на востоке? Вот если бы мох рос тропинкой к реке, было бы намного легче.

Пока я, как айсберг, застыла у березки, стало еще светлее. Мурашки бегали по коже, как бешенные, скапливаясь в животе, заставляя меня то и дело скрючиваться. Все из-за того, что вместе со светом пришла и влага и стало еще холоднее. Как говорится, самый холодный момент перед рассветом… Но я сказала, я не умру в лесу!

Самым разумным решением сейчас будет вернуться к месту, до которого я помню, как идти. Как бы я не хотела, нужно вернуться к болоту. Там я, возможно, вспомню, куда идти дальше. Если продолжу стоять на месте могу замерзнуть насмерть. Нужно разогнать кровь.

Развернувшись, я пошла назад. От тяжести мокрых волос голова клонилась к земле, и мне приходилось смотреть под ноги, только изредка поднимая взгляд, чтобы оглядеться.

Я перестала ощущать уколы иголок и веточек, валяющихся на земле. Ноги онемели и не посылали сигналов в мозг. Пальцев я не чувствовала совсем. Ладони обхватили мерзнущее тело, не получая и не отдавая тепла, но не желали отцепляться. Насквозь мокрая сорочка приклеилась к телу, понижая его температуру. Она ни капли не высохла и только собирала холод. Ледяные капли падали с волос, разбиваясь о гниющие под ногами листья, другие же струйками стекали вниз по шее и спине, огибая бугорки мурашек.

«Вот бы сейчас закутаться в одеялко… Или батарею обнять… А лучше всего нырнуть в горячую ванну… Где же теперь всё это?..», – окутывали сладкие мечты мозг, но я отгоняла их, сосредотачиваясь на дороге.

В один момент я поняла, что деревья наконец приняли свой обыденный, непугающий облик. Стволы сосен окрасились в светло-желтый, березки – в черно-белый, а ёлки – в темно-зелёный цвета. Под кустами я даже увидела парочку мухоморов. Совсем светло стало. Жаль, небо всё в облаках, и солнца не видно.

Не прекращая дрожать, я поднимала взгляд, видела картинку, мысленно вспоминая детали, корректировала направление и опускала голову вниз. И так раз за разом. Как робот. Только железо ничего не чувствует, а я чувствовала всё. Мне было страшно. Я боялась, что не выйду к реке; боялась, что если и выйду, не найду город; боялась, что если дойду до поселения, мне никто не сможет помочь; и в конце концов, боялась, что умру. Просто не успею добраться до людей и умру одна в лесу, пропаду без вести. А папа и мама будут плакать. Лишь деревья будут знать, где я.

Деревья… Они высились надо мной, шелестя своими кронами. Справа, слева, сзади, сверху, – везде их стволы мелькали перед глазами. Дальше между деревьями виднелись только другие деревья: берёзы, сосны, клены, дубы. А спереди между ними белели просветы…

Просветы?

Я задержала взгляд на белых пятнах, что неожиданно появились прямо передо мной, и пошла к ним. Не помню, чтобы они были здесь, когда я бежала на крик. Что там?

Отогнув ветку клена боком (руки не желали слушаться), я ступила в манящую неизвестноть. Волны света окутали меня, освобождая от темноты непропускающего их леса. Передо мной предстало поле, заросшее высокой, набухшей и пожелтевшей травой.

Посередине поля стоял забор.