Простота

 Земной отрадой сердце не томи,

 Не пристращайся ни к жене, ни к дому,

 У своего ребенка хлеб возьми,

 Чтобы отдать его чужому.

 И будь слугой смиреннейшим того,

 Кто был твоим кромешным супостатом,

 И назови лесного зверя братом.

 И не проси у бога ничего.

 А.Ахматова

А труднее-то всего с самим собой, ни с кем-то. Вот это открытие!!! Так чего же это вот уже сколько лет она, он, да и все они искали виноватых?!?

– Господи, благослови, дай силы любви и чистоты, позволь, позволь вновь стать такой ясной и прозрачной, как дитя, – с этими словами совершала Дарья вот уже пятый круг вокруг буддистского храма. Ей бы повторять какое-нибудь: «ун мани падме хум», но она не была буддисткой. Она не была ни католичкой, ни православной, ни атеисткой, вообще она не верила в Бога, она знала, что Он есть, она ЗНАЛА его в себе и вокруг. Везде.

– Как мне вдруг стало нелегко, Боже. Мне все казалось, что еще чуть-чуть и я прорвусь, ну хоть чуть-чуть поближе к тебе, в любовь, но нет, впереди огромный путь. Бесконечный путь. Думала, люблю красоту, а люблю-то я «красивость», правильную «пахнущность», всякую ухоженность, элегантность, словоохотливость, в общем всякую пакость. Конфетные обертки. Я – нечиста. Я – эстетка. А он – эстет. А мы – «подобное к подобному», – зацепка ума. Господи, во мне не хватает любви, чтобы любить все простое, помоги!!! Я не люблю овсяную кашу, я люблю спаржевый суп с креветками, не люблю «Ленпошив», люблю «Etro», не люблю мужчин, не умеющих делать красивых комплиментов, а просто красиво молчащих.

Она бы и проползла на коленях сто кругов вокруг этого храма, только бы помогло, но она уже знала, что истинная помощь – внутри. Искать нечего и негде.

ОНА

Совсем молоденькая. Зеленые глаза. Такие наивные, что один именитый еврей Исаак назвал ее «птичкой». Птичка-Дашенька, задыхающаяся от своей восторженности, хотела замуж. В свои-то девятнадцать. Ничего не понимала в жизни. Неслась галопом. Очень весело. Очень стремительно. Очень энергично. Шутя, сказала ему пару судьбоносных слов:

– Ну, нет, без регистрации к тебе в дом не пойду, я так не воспитана.

Что мне мама скажет?!? Без тебя тоже совсем не могу, у психологов это сейчас называется синдром «Ромео и Джульетты» – ты – за порог, я – в депрессию.

На следующий день они с Николаем подали заявление.

Он был тихий, деликатный, совсем не диктовал своих условий жизни. Свадьба была тоже тихой. Никто даже не подрался. Только она сильно уж плакала, когда гости по русской традиции бросали на пол мелочь и рис, а ей все это нужно было подметать. Ей казалось, что это будет длиться вечно. Хорошей хозяйки по всем приметам из нее получиться не могло. Плясали прямо во дворе многоэтажного дома. Вокруг собирались какие-то случайные люди, желающие выпить или перекусить задаром. Подошла цыганка:

– Возьми за спину две ленты. Синюю и красную. Вытянув, не глядя,

красную, с уверенностью заявила: скоро родишь дочь. Она возмутилась: и в планах не было. Да и вообще, мы с Николаем сына хотим. Через восемь месяцев, лежа после перенесенной клинической смерти с запутанным в волосах лицом, пыталась вспомнить:

– «Кажется, сказали, что девочка».

Помнила она отчетливо только, как раскрылся какой-то белый тоннель и она, она точно знала, что это она, только без тела, а как большая молекула, гремя своими круглыми боками, покатилась к сияющему на горизонте солнцу. Почти докатилась уже, но вдруг увидела себя как-то сверху, точнее, свое уставшее тело, а рядом причитала санитарка:

– Ну вот, не доглядели, краник забыли перекрыть. Такая потеря крови. Ни пульса, ни давления. Влетиииит…

Что это был за «краник» и как это все закончилось, для нее осталось загадкой. Лежала, глядя в потолок. Все вызывало безграничное удивление:

– «Зачем я здесь. Какой ребенок? Мой?!? Кормить нельзя? Травма?» Очень хотелось к маме и плакать. И она плакала. Вспоминала, как ровно половину детства провела в больницах. Астма. Ждала маму до одури. Проделывала в заиндевевших окошках маленькую дырочку и смотрела в нее часами. Мама все не шла. Приходил красивый молодой мужчина. «Ты кто? Муж мой??? Ах, да.»

Что-то совсем стало невмоготу. Любимую книжку, друга вечного: «Путешествие дилетантов» Окуджавы, отобрали. Стерильность!!! Она взвыла без удержу часа на три. Прислали психолога, тот вернул книжку: «психическая», и ее отпустили домой. Ребенка с травмой в больницу.

Стоя в душе, рассматривала себя в зеркале. Худая какая-то стала. Все полнели. Живот неживой- синеватый с отчетливой полосой от пупа. Завернулась в оранжевый халатик с зайчиками, позвонила маме:

– Забери меня отсюда. Я домой хочу. Они от меня в шкафу еду прячут. Между полотенцами. Забери меня.

– Да ты что, ты же взрослая уже. Замужняя женщина. Сама себе приготовь.

– Ты меня не слышишь. Мне плохо!!!

Зеленые глаза совсем померкли. Ребенка принесли. Маленькая девочка. Беззащитная. Вся в коросте. Пищит без умолку. Дашеньке казалось, что кругом плачут дети. На лекциях в университете усиленно таращила глаза: только бы не заснуть. Все нерастраченное детство свое она теперь тратила на учебу. Со смаком открывала первого сентября тетрадку, на обложке которой была пропечатана песенка «С чего начинается Родина», вписывала туда все чудеса ее мечтаний: «Бовари – это я, – говорил Флобер». Ах, Новалис, Новалис, зачем ты придумал все это про «голубой цветок»? Глядишь, и не было бы никакого романтизма, и не задурили бы голову зеленоглазой «птичке». А теперь вот жди-пожди, когда этот цветок распустится… Николай все ходил с грустными глазами: «ты где, душа моя, ты где?» А нигде. В ожидании чуда. В поисках счастья. Как все.

***

Расцвела. Синева с живота спала. Старания в учебе даром не пропали. Европа. Стажировки. Звездность. Кураж. Вкус победы. В двадцать с хвостиком у всех такое бывает. Потом проходит. Но пока не прошло…

Первая работа. Гид со швейцарцами. В глазах непоколебимая уверенность. В походке – неистовый стук каблучков. Не наигранный. По ощущениям. Она любовалась собою в зеркале:

– Манящая. Взгляд прозрачный. Все могу. Ноги от ушей. В речах изысканная виртуозность.

Это был пик ее «внешнего». На этом огромном туристическом лайнере ее любили все: от матроса до капитана. Бывает такой стадный рефлекс у мужчин. Были там, несомненно, женщины и краше, и умнее, но от нее искрило, заражало оптимизмом, завихряло сексуальностью. И она все это знала. Наслаждалась. Купалась в этом всеобщем обожании. Ей не было дела до того, кому с ней рядом хорошо, а кому и больно. Ей было хорошо. Все получалось, как она хотела, все исполнялось как по- волшебству.

Наверное, молодость – это такое же испытание, посланное Богом, что и гениальность. Один Лев Николаевич и справился. Как только тебе кажется, что это ты, ТЫ такой необыкновенный, что ключ твоей небывалой успешности в твоей голове – умной-преумной и в твоей улыбке – блистательно-голливудской, как только ты соотносишь себя со своей удачей, она заканчивается. Гений умирает, поскольку не дано ему было больше, молодой стареет. Удача – как подарок, болезни – как избавление. Все просто. Бог с нами не лукавит. Он дает ВСЕ и наблюдает там с высоты, как ты этим распорядишься. Видит, что «зарвался» ты, дружок, заигрался в себя, забыл об истине, что зовется добротой и любовью, и избавляет тебя от непосильного груза твоих удач. Но ее час «избавления» еще не пришел.

Птичка-Дашенька совсем не знала правил и технологий любви. Она жила по зову сердца, которое подсказывало ей два своих правила: бесстрашие и безоглядность. Без Оглядность. Она умела отдаваться своему чувству без остатка. В этом был ее талант, Божий дар, других талантов в ней, наверняка, не было. Но она была не мудра и очень неопытна. Сколько бы раз жизнь не «подпаливала» ей крылышки, она ни разу не села, устало вздохнув: «Ох, и налюбилась я… Зачем она, эта любовь – одни страдания. Болезнь.» Ей и в голову не приходила такая расстановка вещей. Когда приходило время «страданий», она садилась за фортепиано, слушала музыку, или рисовала. Она любила свои страдания, и они как-то любили ее: «…одной надеждой меньше стало, одною песней больше будет». «Страдания» были к ней добры, возвышали, очищали, она яснее слышала голос Бога у себя в груди, а, иначе, зачем они, страдания то???

Научитесь быть счастливыми!!!

Научитесь, расставаясь с любимыми, их не разлюбить. Вспоминайте их, когда первый весенний ветер касается вашей кожи – в этом ветре привет от былой любви. Пусть он, она уже не с вами, но ваша любовь – внутри. Она не может ни уйти, ни прийти. Она вас никогда не предает, не предавайте и вы ее! Не дайте вашему сердцу засохнуть, если любимая ушла к другому. Не дайте поселиться в нем злости. Отпустите любимую. Ей так, наверняка, лучше. Полюбите ее, а не себя, полюбите это ее «лучше». Она вспомнит о вас в минуты грусти, вспомнит, обдав теплом своих воспоминаний, и вы еще поблагодарите ее. Не цепляйтесь за уходящее. Это Бог указывает вам Вашу судьбу, Ваш путь. Слушайте свой путь. Кто Вы??? Маленькая щепочка, влекомая толщей воды, вы хотите повернуть поток вспять?!? Оставьте эту нелепую самонадеянность. Насладитесь грустью потери. Дайте войти в душу этому священному, очищающему огню. Дайте этой боли быть! Творите! Даже, если вам доселе был неведом голос творчества, боль разбудит его в вас. Не упустите момента!

Пишите стихи, музыку, или просто созерцайте красоту природы. Умейте принять дар очищения.

Не цепляйтесь за временное, не цепляйтесь за жизнь. Умейте уйти красиво: улыбнуться и … умереть.

Вам воздастся!!!

ОН

Девятнадцатилетний Влад отвечал всем понятиям, называемом среди актеров – фактурный. Голубоглазый блондин. Грустиночка в глазах. Страстные манеры. Солнечный, удачливый мальчик. За плечами- музыкальное училище по классу вокала. Ромаантик!!! Это двадцатое лето его жизни сулило ему удачу. С парой питерских искателей приключений они рванули в Сочи – «на калым». Карьера диджея в гостиничных дискотеках не сулила особой прибыли, зато девчонки потеряли покой. Ночи были темными и бессонными. Радость была во всем. Одним душным утром он увидел двух хорошеньких иностранок, лепечущих на английском и изнывающих от жары:

– Барышни, вы англичанки?

– Нет, мы из Америки. Очень пить хочется. Не принесешь колы?

– Мигом.

Найти колу по тем временам не представлялось никакой возможности: не только в Сочи, но даже в Москве, но он нашел. И покорил сердце «сливоглазой» Хайди. Было в ней что-то русское, авантюризм, что ли. Эти голубые глаза и абсолютное отсутствие «тормозов» лишили ее сна и покоя. Она изнывала по этому, искрящемуся успехом, юноше, в своей «правильной» стране. А он долго не раздумывал: подлез под едва приоткрывшийся забор «железного занавеса», прокарабкался на ту сторону и, ничего не страшась, взялся за модную среди молодежи профессию бармена. Ух и жизнь началась: через три месяца купил себе ОООгромную машину за четыреста долларов. Она скрипела, кряхтела, разваливалась, но была удивительно огромной и все же как-то ездила. Девушка вполне устраивала величиной груди, горячностью манер и постоянной готовностью. Иногда, конечно, удивляла узостью мысли: как-то, толкая впереди себя на скоростной дороге свой не желающий ездить без бензина драндулет, они увидели на горизонте заправочную станцию.

– Наконец-то, – облегченно выдохнул Влад. Она деловито взглянула на вывеску нефтяной компании:

– Здесь заправляться нельзя.

– ???? – его удивлению не было конца.

– они за угнетение чернокожих.

И он толкал машину еще километра два, любя и проклиная всю чернокожую расу.