Три последних слова

Человек смертен, но это было бы ещё полбеды.

Плохо то, что он иногда внезапно смертен.

«Мастер и Маргарита» Булгаков

Марго

Я смотрела на девушку в гробу сверху вниз, но как только приблизилась к ней, чтобы оказаться лицом к лицу и рассмотреть детальнее, картинка тут же расплылась и исчезла. Меня вышвырнуло из сна. Бессознательно я вдохнула ртом, как при выныривании, но не почувствовала, чтобы воздух заполнил горло и грудную клетку. Чьи-то голоса отдалялись и затихали. Какие-то звуки ещё застыли рядом, повторяясь глухим эхом. Я пыталась вслушаться в слова, но не смогла разобрать речь – словно она была на другом языке. Кто-то что-то шептал. Или причитал? Или плакал… Я не понимала, где низ, а где верх, не чувствовала рук и ног, отправляла в мозг сигнал «открыть глаза», но веки по-прежнему были опущены. Наверное, так себя ощущают астронавты в открытом космосе без тянущей вниз гравитации.

Но даже будучи в положении полной дезориентированности, я не чувствовала страха. И тут я задумалась: а хоть когда-нибудь мне было страшно? Хотя бы раз в жизни! Казалось, я ничего никогда не боялась.

Воспоминания из жизни мелькали передо мной, то ускоряясь, то замедляясь. Не так, когда возвращаешься мыслями и видишь какой-то эпизод, – эти воспоминания были практически осязаемыми, я проживала их ещё раз, но уже другими эмоциями, цепляясь за те чувства, которых вовсе не помнила.

Ко всему прочему, сейчас я воспринимала и себя иначе. Словно к штурвалу выбралась незнакомая ранее часть меня. Думала, мне удалось принять все свои личности, даже те, которые я намеренно прятала от родных, от друзей, от общества. Но эта часть меня скрывалась где-то очень глубоко. Кто я теперь? Этот вопрос засел в подкорке, всплывая каждый раз вместе с воспоминаниями, как бегущая строка в телевизоре. И ответ, которого я так жаждала, наконец прозвучал: «Ты маленькая часть большого Духа. Душа, которая ещё не стала частью нематериального начала. Ты ещё помнишь своё тело и выглядишь так, как выглядело оно». Но этот голос не похож на мой внутренний – тот, которым я слышала свои мысли. Наверное, я просто начала приходить в себя после чего-то ужасного, случившегося со мной: несчастный случай? Я была уверена, что этот голос принадлежит кому-то осязаемому, а не звучит в моей голове.

Какое-то время я ничего не видела, кроме своих воспоминаний, и не слышала даже свои мысли. И по-прежнему не ощущала своё тело. Но тут как будто рассеялся туман, и перед глазами проявилось… пустота? Я находилась в комнате – без окон, дверей и очертаний стен – в горизонтальном положении. Что удивительно, ведь если бы я была в больнице, то очнулась бы в лежачем положении. Я выставила руки вперёд – обычные ладони, обычные пальцы. Опустила голову – ноги, колени, ступни. Всё это моё – человеческое. Я была босиком в длинной рубашке, цвет который из-за обилия белых оттенков в комнате отдавал в серый. Рубашка закрывала руки до запястий и ноги чуть выше колена. Пуговиц спереди не было. Я обернулась и опустила взгляд вниз – слава богу, и на спине она не завязывалась. Этой рубашке и белой комнате почти удалось убедить меня, что я спятила и нахожусь в психлечебнице.

«Ты ещё помнишь своё тело и выглядишь так, как выглядело оно…»

– Кто это сказал? – произнесла я. Вот эти слова точно принадлежали мне. И этим голосом я слышала мысли в своей голове.

«Я», – прозвучало в ответ.

– И как я, по-твоему, должна догадаться? – Я взмахнула руками, но так и не ощутила их тяжести. – Что за…?

«Сначала ты будешь меня только слышать. Потом увидишь. Позже…»

Я недовольно фыркнула, а потом будто попала в водоворот: меня закрутило, я вновь зажмурилась, борясь с приступом тошноты – ком в горле ощущался вполне реально, а когда открыла глаза, увидела комнату…

…где в гробу лежало моё тело. Над ним склонилась женщина. Я подплыла ближе и узнала в ней свою мать. Она скорбела и плакала, сжимая неподвижную ладонь моего тела. Я – так и не осознав, кто я теперь – не чувствовала ничего: ни страха, ни жалости, ни скорби. Свеча, которая спокойно горела возле моего портрета на столе, с моим приближением стала искрить.

«Энергия Души очень сильна вне тела. Ты можешь потушить эту свечу, стоит только подумать об этом», – всё тем же незнакомым приглушённым голосом пришёл ответ.

Но я не стала об этом думать. Подплыла ещё ближе к своему телу и заглянула в лицо. Наверное, сейчас я проснусь… Смахну с ресниц этот слишком правдоподобный сон и забуду о нём, как забывала обо всех кошмарах…

– На кого ты меня оставила! – всхлипывала мать, поглаживая ладонь моего тела и вытирая свои щёки чёрным траурным платком, повязанным на её шее.

Я не сомневалась, это были похороны. Мои! Похороны! Но как так вышло, что я – кем бы я ни была, чёрт возьми – присутствовала на них?!

Я почувствовала, как к горлу подступил… – нет, не страх! я по-прежнему ничего не боялась – ком злости, я ощутила его горький привкус, а вот свои руки, которые обхватили горло, я так и не ощущала.

Свеча затрещала сильнее, что привлекло внимание тех, кого не было в комнате. Они стали заходить сюда и заполнять маленькое пространство своей скорбью ко мне и жалостью к матери. Их эмоции я ощущала, а свои – нет.

В некоторых из присутствующих я кого-то узнавала, с кем была знакома при жизни: родственников, знакомых, соседей, коллег по работе. Имена слетали с губ, когда мимо меня проплывали их лица. Эти лица были серые, словно картинку перевели в чёрно-белые тона, по их щекам стекала скорбь. Эти слёзы высохнут через девять дней. Или через сорок. Может быть, через год.

Резко, словно меня кто-то подбросил вверх, я оказалась у потолка и смотрела на головы присутствующих. На своё неподвижное тело в гробу, которое расплывалось перед глазами. На макушку матери, которая подёргивалась с каждым всхлипом.

Голоса отдалялись, стихали, переходили в шёпот и вовсе замолкали.

После был крематорий. Моё тело не закрывали крышкой и не предавали съедению червям, не засыпали горстями земли и не ставили на мне крест. Здесь и сейчас это всё мне безразлично, но я вспомнила, что при жизни это было важно – я не хотела традиционных похорон. Понятия не имею, как маме удалось запомнить это, вряд ли она предполагала, что будет хоронить свою дочь. А я даже не помню, когда при ней упоминала об этом. Ведь мне было всего двадцать три года. В этом возрасте не думают о смерти и уж тем более не оставляют указаний о своих похоронах.

Открытый гроб медленно заехал в печь. Вспыхнул огонь. Загорелось моё тело. Но здесь я снова ничего не почувствовала. Для меня весь этот ритуал длился меньше секунды, но я услышала шёпот из толпы: «Это был самый тяжёлый час в моей жизни…» Там прошло уже больше часа. Время здесь текло иначе. Что быстрее секунды? Миллисекунда? А ещё быстрее? Микро? Нано? Атто? Я не знала подходящего определения.

Огонь ещё не потух, а люди стали выходить из комнаты. Кто-то подходил к матери и выражал соболезнования. Кто-то молча касался её плеча. Я смотрела на её дрожащие руки и по-прежнему не ощущала жалости или сострадания к ней. Я только подумала о том, почему ничего не чувствую, как снова прозвучал голос:

«Ты больше не связана с ней».

– А с кем я связана? – Сорвалось с языка, и я машинально приложила обе ладони к губам, но меня никто из присутствующих не услышал.

«С тем, что осталось от тебя».

– После меня уже ничего не осталось… – Я взглянула на языки огня. – Теперь я могу уйти?

«Ещё не время…»

– Почему я не чувствую ни рук, ни ног… – тихо сказала в пустоту я.

«Твоя душа весит предположительно двадцать один грамм».

– Я слышала об этом эксперименте1, – я задумчиво осмотрела скорбящих родственников и друзей. – Так значит… я Душа?

«Которая ещё не стала частью нематериального начала».

– Если я умерла… – Наверное, я почти сразу приняла это как данность, как обычно принимала всё, что со мной происходило: уволили с работы, бросил парень, перед носом уехал нужный автобус, но я не понимала одного: – …почему я не исчезаю? Я что… призрак?

Моё предположение нарочно осталось без подтверждения или опровержения.

Несколько дней после похорон я была рядом с мамой. Она много плакала, мало спала и почти ничего не ела. Я злилась. И в первую очередь на себя: я ничем не могла ей помочь – ни обнять физически, ни поддержать словом. «Родители не должны хоронить своих детей», – повторяла мама, глядя на мой портрет. Я каждый раз отвечала ей: «Никто не застрахован от смерти». И это спокойствие, которое мне при жизни было не свойственно, казалось таким несуразным сейчас. Как можно быть такой равнодушной к слезам своей матери? Но разве призрак умеет по-другому…

Когда маме отдали урну с моим пеплом, и она отвезла её на кладбище, я тоже осталась там. Возле урны мама поставила мой портрет с чёрной лентой. На этой фотографии я скорее ухмылялась, чем улыбалась. Не знаю, почему мама выбрала именно её, можно было выбрать получше. В последний год жизни я красилась в рыжий – оттенок корицы, а на этом фото тёмно-каштановые пряди спадали на круглое личико. И такие же тёмные глаза выражали абсолютное безразличие. Неудачная фотография. Я даже не помню, когда она была сделана.

Тут мне безразлично, какую фотографию будут рассматривать люди, волей случая оказавшиеся возле моей могилы.

В день, когда урна заняла своё место на кладбище, кроме матери были ещё родственники и знакомые. Они подходили к могиле и оставляли букеты живых цветов. При жизни мне редко дарили цветы. Но как бы долго люди не рыдали, бросая взгляд на мой портрет и шепча «Такая молоденькая…», всё равно настал момент, когда возле урны не осталось никого. Все ушли. Я же не двинулась с места.

Я не знала, сколько времени прошло со дня моей смерти. Единственным человеком, кто всё ещё навещал меня, была мать. И я приходила на её зов. Она чувствовала, что я рядом, но не видела и не слышала. Она разговаривала с пустотой, как сумасшедшая. Убирала могилку, уносила засохшие цветы, оставляла свежие. Если я не появлялась возле урны, то уплывала в нематериальность – словно засыпала. Больше не было той комнаты, как и не было других, таких же как я.

Я думала… когда наступает последняя минута, загорается свет. Кто-то – Бог или Ангел, не знаю, – зовёт за собой, на его голос нужно идти… Вот только никакого света не было. Никакой последней минуты не было. Как не было и того, кто б позвал.

– Так ты Бог? – вслух спросила я, глядя вслед маме, которая вновь призвала меня своими слезами к урне.

«Нет», – быстро пришёл ответ.

– А Он существует?

«Конечно. Как и ты. Как и я».

– А кто ты?

«Твой Ангел Хранитель».

– Как выглядят Ангелы Хранители?

«Извини, я пока не могу тебе показаться. Ты ещё не готова».

– Ну а хотя бы ответишь на некоторые вопросы?

«Задавай», – прозвучало тише.

– Я буду появляться здесь каждый раз, когда она приходит? Ведь она чувствует моё присутствие, и от этого ей не становится легче. Да и вряд ли ей вообще когда-нибудь станет легче.

Молчание.

– Ты же вроде позволил задавать вопросы, – фыркнула я, осматриваясь по сторонам. Кладбище было пустым, но на горизонте возник чей-то силуэт. И он двигался в мою сторону. Я всмотрелась – это была не мать, а незнакомый мужчина.

Он подошёл к моей урне, присел и оставил возле неё две гвоздики, замер в сидячем положении, рассматривая портрет.

– Кто ты? – прошептала я, в свою очередь рассматривая его: тёмные волосы до плеч были собраны в хвост на затылке, нос с хорошо заметной горбинкой, длинные ресницы – даже длиннее, чем мои, цвет его глаз не смогла разобрать, потому что стояла сбоку и видела только профиль.

Но даже этого мне хватило, чтоб понять, что при жизни я не встречалась с ним.

Мужчина ещё раз взглянул на мой портрет и, развернувшись, направился в сторону выхода.

Я посмотрела ему вслед. Он не был серым, как все, кто присутствовал в крематории, когда сжигали моё тело. Как и от мамы, от него исходило… небезразличие. На спине белой рубашки я заметила следы пота, задержала взгляд на ягодицах, обтянутых чёрными брюками, хмыкнула и последовала за ним.

Михаил

Я вхожу в огромные резные ворота, верхушка которых теряется в тумане, что больше похож на дым из банной трубы – такой же густой и непроглядный. Оборачиваюсь на скрип – это калитка закрылась за мной. Я иду по тропинке, шаг подстраивается под дыхание. Глубокий вдох, короткий выдох.

По обеим сторонам от меня памятники. Высокие и низкие. С портретами и без. Обычные и вычурные. Дат мне не разглядеть. Только иногда мелькают портреты. А точнее – за мной следят глаза изображённых на них людей. Умерших людей.

Мне не страшно. Я будто бы знаю, к кому иду. Уверенно. И даже надвигающаяся темнота не останавливает. Ноги приводят к могиле, но там нет ни памятника, ни холмика, ни креста. Я всматриваюсь и замечаю очертания урны. Даже сквозь темноту вижу, что она цветная, больше похожа на вазу для цветов. А рядом с ней стоит портрет с чёрной лентой. С него на меня смотрят почти чёрные глаза молодой девушки…

Когда начался этот кошмар? Когда я очнулся без памяти в лесу в одних брюках, босиком и без рубашки? Когда мне поставили диагноз «психогенная истерическая амнезия» последних трёх лет жизни? Или когда мне девять ночей подряд снился один и тот же сон?

Но сейчас меня волновал другой вопрос: когда этот кошмар закончится?

Девушка с портрета была не знакома мне. Скорее всего, она часть тех – провалившихся в бездну – трёх лет моей жизни.

Я помнил, что моя мать умерла, когда мне было двадцать. Отец ушёл от нас ещё в далёком прошлом, когда я был ребёнком. Других родственников в этом городе у меня не было. Друзей тоже. Я был отшельником. Вопросы по вычеркнутым из памяти годам было некому задавать.

Врачи говорили, что амнезия вызвана каким-то эмоциональным потрясением, и его мой мозг тоже отказывался помнить. И вспомнит ли – они не могли сказать.

Эта девушка настойчиво врывалась в мои сны вот уже девять ночей подряд. Я видел только её портрет, будто воспалённый мозг пытался оживить это лицо в воспоминаниях. Но все попытки заканчивались пробуждением, по спине скатывались капельки пота, оставляя после себя неприятное ощущение. И даже горячий душ не смывал холод, словно вдоль позвоночника кто-то проводил кубиком льда.

Работать в таком состоянии было всё сложнее, я подумывал взять отпуск. Вот только не знал, какую причину предъявить начальству: хочу выспаться, потому что сейчас этому мешают неконтролируемые сны, в которых я вижу могилу незнакомой девушки? Иногда удавалось заработаться настолько, что я отрубался за секунду до того, как голова коснётся подушки. Но каждый раз просыпался от очередного кошмара с участием незнакомки с портрета. Нет, она не была осязаемой во сне, но я отчётливо ощущал её присутствие. Если существует связь между миром мёртвых и миром живых, то определённо я её чувствую в своих снах. И послевкусие не проходит даже тогда, когда пробуждаюсь.

Вопрос о существовании призраков – это одна из тех тем, где наука, культура, религия и личный опыт пересекаются, и мне захотелось узнать больше о потустороннем мире.

В современной науке нет убедительных доказательств существования призраков. Большинство исследований, проведённых под контролем научных методов, не подтверждают сверхъестественные явления, а скорее, опровергают, объясняя их психологическими факторами. Например, парейдолия – склонность видеть лица или фигуры в случайных объектах. Или гипнагогические галлюцинации – состояние между сном и бодрствованием. С этим я мог бы согласиться, если бы сон не повторялся так часто и каждый раз практически без изменений. По какой-то причине моё подсознание зациклилось именно на нём.

Сторонники существования призраков обычно ссылаются на личные истории о «встречах» с ними. На просторах интернета я наткнулся на форум транскоммуникации, где люди делились своими доказательствами связи с Тонким миром: фото и видео, записи голосов – всё это было настолько реалистичным, что я почти поверил. Но всё равно продолжал искать материалы научного характера: перечитал критические статьи, парапсихологические работы, книги. Читал и слушал в записях перед сном, по пути на работу и с работы. Мне нужно было хоть какое-то объяснение того, что происходило со мной.

Помимо научных статей я перечитал мифы разных народов и художественные книги, но ответа на свой вопрос так и не нашёл. Во многих традициях, от японского синтоизма, где верят в духов «юрэй», до славянских поверий о «навьих душах», люди видят мир как многослойный, где материальное и нематериальное переплетаются. Некоторые современные мыслители проводят аналогии между «другими мирами» и теориями вроде мультивселенной, но это, конечно, метафоры, а не доказательства.

В первую очередь, я опирался на свои ощущения, и интуиция кричала мне, что рациональный ум не всегда может объяснить происходящее. Иногда память, подсознание или генетические «эхо» предков создают ощущение присутствия чего-то древнего и вневременного. Некоторые люди острее воспринимают атмосферу мест, эмоции других или изменения в окружающем пространстве – это можно интерпретировать как «контакт с иным миром».

В городе было четыре кладбища, и я решил проверить их все. Отыскать нужное оказалось несложно: во сне я так же отчётливо, как и портрет, видел ворота. И теперь они возвышались надо мной. Я не ощутил ни капли страха, зато проскользнул тонкий луч надежды, что кошмары наконец закончатся. На входе сидела женщина, а перед ней в вазах стояли живые цветы. Я подумал, что неправильно приходить на могилу к кому-то без цветов. Какие цветы она любила, я не знал, поэтому символически купил две красные гвоздики и двинулся теми тропинками, которые узнавал из снов. Темнело, время явно не подходило для посещения кладбища, но раз уж я приехал, то не видел смысла уходить, не отыскав нужную могилу.

Вскоре передо мной стояла знакомая разноцветная урна. Я подошёл к ней, положил возле портрета цветы и ещё раз внимательно посмотрел на девушку, которая улыбалась мне с фотографии: тёмные глаза смотрели будто бы предвзято и безразлично, отчего улыбка скорее была похожа на ухмылку; под губой справа родинка; одна бровь вздёрнута, на другой заметен шрам; каштановые волосы обрамляли круглое личико и спускались чуть ниже плеч. На первый взгляд девушка показалась милой, но чем дольше я разглядывал это лицо, тем яснее понимал, что вряд ли у неё был скромный и простой характер.

И всё же я её не вспомнил.

– Маргарита… – вслух прочитал имя на надгробном камне, возле которого стояла урна. – Кто ты?

Я развернулся, ощущая, как по спине покатились капельки холодного пота как будто от чужого взгляда. Не стал оборачиваться, быстро зашагал в сторону выхода, надеясь, что девушка больше не будет приходить в мои сны.

Марго

Он пришёл в маленькую холостяцкую квартиру, которая больше напоминала большой гостиничный номер. Закрыл шторы на окне единственной комнаты, откуда вела дверь в ванную, а крохотная кухня отделялась лишь аркой.

Пока он принимал душ, я рассматривала книжные полки. Для книг в его квартире место нашлось. Знакомые названия: «Война и мир», «Атлант расправил плечи», «Преступление и наказание», «Гордость и предубеждение» – интересно, что думает об этом романе мужчина. Вперемешку с ними «Биология добра и зла» – всегда пугал размер этой книги – и «Библия» в чёрном переплёте. Корешки всех книг новые. Как будто нечитанные. Возможно, они тут всего лишь для антуража.

Когда он вернулся из ванной, я переключила своё внимание на него, устроившись на барной стойке. Мне было доступно всё, ведь он вряд ли предполагал, что за ним будет наблюдать призрак, потому вышел в одном полотенце, обёрнутом вокруг бёдер. В анфас он напомнил мне Брэдли Купера2, достаточно высокий – почти касался макушкой потолка, а ещё был не только начитанным, если всё-таки читал книги на полке, но и спортивным, о чём говорили кубики пресса и накаченная задница, что не скрывало даже плотное полотенце.

– Он же меня не видит? – спросила я вслух, зная, что Ангел Хранитель рядом: не только сейчас – всегда.

«Пока не видит…»

– А может увидеть? – вдохновилась я.

«Сначала почувствовать».

– Как?

«Тебе стоит только захотеть этого».

– Как со свечой… – вспомнила я. – И так со всеми людьми?

«Нет. Только с ним».

– Почему?

«Это ты должна понять сама».

– Другого ответа я и не ожидала от тебя, – недовольно фыркнула я и посмотрела на полуголого мужика, который остановился возле барной стойки, где я сидела. – Я не чувствую его скорби…

Я видела его квартиру и его самого в ярких красках, хотя все, кто был в крематории, походили на старые фотокарточки. Я сморщила лоб, пытаясь вспомнить его среди той серой массы, но это лицо мне по-прежнему казалось незнакомым.

Он достал из ящика снизу бутылку виски и стакан, решил расслабиться, но тут его ждал сюрприз, который, скорее всего, только добавит ему напряжения. Я подняла голову вверх и посмотрела на лампочку. Он в эту минуту подходил к выключателю.

– А могу ли я управлять этим светом?

«Можешь», – как-то осуждающе ответил Ангел Хранитель. Я отмахнулась от его занудства. Какие мне ещё доступны развлечения здесь?

– Как в фильмах о привидениях? – усмехнулась я.

«Стоит только подумать».

И я подумала.

Свет погас прежде, чем его ладонь коснулась выключателя. Он так и замер со стаканом в одной руке, а другая застыла поднесённой к выключателю.

– Перегорела? – вслух спросил он.

А я подумала о том, чтобы свет снова зажёгся. Квартира озарилась яркой вспышкой. Он удивлённо уставился на лампочку, пощёлкал выключателем туда-обратно.

Я усмехнулась.

– Странно, – сощурился он и погасил свет, устроившись перед экраном телевизора.

Три вечера подряд я наблюдала одну и ту же картину: какой же он скучный. Единственный его слушатель – стакан с виски, которому он говорил: «Как же быстро ты пустеешь, дружок». Игра в день-ночь мне перестала приносить удовольствие: он привык, в его глазах отсутствовал страх. Казалось, он смирился с тем, что сходит с ума. Будь я на его месте, тоже бы, наверное, уверовала в своё безумие.

Отчего же я третью ночь подряд прихожу сюда? К мужчине, которого не помню. К мужчине, который не помнит меня. В его квартире всегда тихо, слышен только шум потолочного вентилятора. И его дыхание. Его телефон всегда молчит, а на телевизоре фоном мелькает картинка без звука, он даже не смотрит на экран. Он – одинокий человек. Я тоже такая. Была.

Я присела на подлокотник дивана. Каким-то внутренним чутьём я чувствовала, что Ангел Хранитель рядом. За мной наблюдали со стороны – я ощущала этот взгляд как касание подушечками пальцев по своей коже.

– А он может меня слышать? – шёпотом спросила я и посмотрела на человека. Наверное, нас отделяет какая-то невидимая стена, о которую ударяются мои слова и опускаются между нами.

«Может».

– Что должно произойти?

«Он может тебя слышать и видеть, когда ты сама этого захочешь».

– Он что, сумасшедший? – усмехнулась я.

«Потому что может слышать и видеть призрака?»

– Ну это же… – я подбирала подходящее слово, – ненормально?

«С этого ракурса граница между нормальностью и ненормальностью исчезает».

– Он чувствует моё присутствие?

Он поднял голову и обернулся – посмотрел туда, где сидела я. На долю секунды я поверила, что он смотрит прямо на меня, но он тихо усмехнулся, словно подумал: здесь никого нет, только я. Взглядом я опустила ползунок выключателя вниз: свет погас. Было слышно только его напряжённое дыхание. Для моих глаз темнота не была помехой. Я смотрела на его профиль, видела, как открываются и закрываются губы. Я ждала, когда он спросит. И его губ слетел ожидаемый вопрос:

– Кто здесь?

Я дождалась, пока он возьмёт в руку стакан и сделает глоток, и только потом ответила:

– Девушка с портрета.

В эти два слова я направила всю свою энергию. Он кашлянул, в его серых глазах наконец отразился страх, по чему я поняла, что он меня слышит.

Меня поразила не столько её красота, сколько

необыкновенное, одиночество в глазах!

«Мастер и Маргарита» Булгаков

Михаил

Скорее всего, мне померещилось. Пора завязывать с алкоголем. Прямо сейчас.

Я опустил глаза на стакан в своей руке и отставил его на подлокотник дивана, резко убрав руку, словно прикоснулся к раскалённой сковородке.

Повторить ещё раз свой вопрос не хватало смелости. Я сглотнул. К горлу комом подкрались сомнения: а что если я притащил с кладбища какую-то сущность, которая сейчас пыталась прорваться в наш мир с того света? а что если это и правда была девушка с портрета, чьё надгробие я видел во снах.

Я поднялся с дивана и громко произнёс:

– Кто ты?! – Повернулся вокруг себя и, вспомнив, что на мне сейчас нет даже трусов, испытал стыд. Хотя это последнее, о чём я сейчас должен беспокоиться, но всё равно попятился к шкафу, не глядя открыл дверь и снял с вешалки халат, накинул поверх полотенца, завязанного на бёдрах, и запахнул его на груди вплоть до самого подбородка.

– Девушка с портрета, – повторил голос.

Не померещилось. Я сглотнул, распрощавшись с остатками скептицизма и уверовав и в бога, и в дьявола.

– Где ты?! – выдохнул я. В ответ тишина. Это всего лишь галлюцинация, мысленно убеждал себя я.

Но нет: передо мной на самом деле возникла она – девушка с портрета. Только сейчас волосы у неё были цвета корицы. А вот взгляд тот же – с презрением и безразличием. И такая же ухмылка на губах. Я заметил и родинку справа под губой. Молодая. Симпатичная, так бы я подумал, встретившись с ней при других обстоятельствах. Девушка с портрета, на котором была чёрная лента.

– Маргарита, – слетело с его губ.

– Так меня звали при жизни. А тебя как зовут?

– Михаил…

– Ответь мне, Миш-ш-ша, – протянула она, – многим незнакомым девушкам ты носишь цветы на могилу?

Под её пытливым взглядом я ощущал себя голым, ещё крепче сжал края халата.

– Мне снилась твоя… могила, – хрипло ответил я, – не давала покоя. Я думал, если отыщу её, то снов больше не будет…

– Можешь не прикрываться, – усмехнулась она, – я уже всё видела.

Я почувствовал, как кровь прилила к щекам.

– Это ты посылала мне эти сны? – Как говорится, лучшая защита, это нападение. Не хочу думать, что она там видела.

– С чего бы мне посылать сны тому, кого я не знаю?! – возмутилась Маргарита.

– Когда играла с лампочкой и телевизором, тебя это не смущало!

Напряжённая атмосфера между нами растворилась окончательно. Как будто это был не разговор призрака и человека, а обычное знакомство совсем обычных мужчины и женщины.

– Ты бы видел своё лицо! – рассмеялась Маргарита, на её щеках появлялись ямочки.

– А как иначе на такое реагировать? – нервно усмехнулся я.

– Ладно, храбрец, – она резко прервала смех. Я напрягся: меня всегда пугали резкие смены настроения у живых женщин, а тут призрак, и я не знал, чего от неё ожидать. Маргарита спокойно добавила: – Пойду узнавать обстоятельства нашего с тобой знакомства… при жизни.

– А мне расскажешь потом? – зачем-то спросил я. Неужто не хотел, чтобы она исчезла из моей жизни? Казалось, именно по этой причине я навестил её могилу…

Маргарита пожала плечами, а потом оставила меня.

Я громко выдохнул.

И что это, чёрт возьми, было?! Я несколько раз ущипнул себя за плечо, но не проснулся – значит это реальность.

Марго

Как мы познакомились? Что нас связывает? Почему он меня слышит и видит? Вероятно, ответы на эти вопросы известны Ангелу.

«Известны…» – подтвердил мои предположения тот.

– Но мне ты не скажешь?

«Не скажу».

– Упрямец! Это нечестно!

«Нечестно пытаться выпытать эти ответы у меня. Вы должны во всём разобраться вместе. Ты и он».

– Как я могу доверять ему?

«А почему не можешь?»

– Я его совсем не знаю. Или не помню…

«Доверие начинается с чувств».

– С чувств? – Я зацепилась за это, но Ангел замолчал. Я всё равно ощущала его присутствие: словно он дышал возле моего уха. – Неужели так сложно помочь мне найти эти чёртовы ответы! – фыркнула я, но он всё равно молчал. – Бессердечный…

Как же это бессердечно не подсказывать, зная, что я мучаюсь от неизвестности. За последнее сказанное слово я почувствовала стыд. Стыд, как и страх, сковывает и обездвиживает.

Я не знала, что меня ждёт дальше, и это незнание порождало страх, а он, в свою очередь, давал почву для злости и обиды. Я ощущала их привкус на языке, он перемешивался с моими словами, отравлял их, и мне бы следовало прикусить язык прежде, чем что-то сказать, но я всё равно говорила. Обижала, ранила, используя при этом всего одно оружие – слова.

Зов к урне давно не тревожил меня. И хотя здесь понятие «давно» не имеет значения, мне всё равно было странно осознавать, что обо мне забывали. И неважно, сколько времени прошло там, мне хотелось бы всплывать в живых воспоминаниях. Вот только кто обо мне будет помнить? У меня не было ни близких подруг, ни возлюбленного. И даже мама давно не приходила на могилу.

Я сама вернулась на кладбище, когда было темно. И тогда впервые увидела других – таких же, как я. Между могил и вдоль ограды проплывали Души. На этой волне можно было различить шёпот каждой, если настроиться и прислушаться. Какая-то Душа всё ещё была подобна человеческому облику, а какая-то представляла собой серую полупрозрачную тень без лица – ни рта, ни глаз. Я рассматривала их, но заговорить не решалась.

«Зря ты сюда пришла…» – услышала тихий голос Ангела.

Сначала я не хотела ему отвечать, но обида от его нежелания поделиться со мной тем, что ему известно, среагировала быстрее, чем разум, которому, в отличие от последней, удавалось сдерживать язык.

– Не хочешь разговаривать, тогда молчи! – бросила я ему.

И он замолчал. А потом и вовсе исчез. Сложно сравнить с чем-то человеческим, но я различала его присутствие и его уход. От Ангела веяло теплом, и правое плечо слегка опускалось, словно от тяжести, а когда Ангел покидал меня, вмиг становилось холодно, словно зимой в тоненькой пижаме заходишь в комнату без окон.

Что ж, он ушёл. И я злилась ещё оттого, что сама всегда поступала так же: уходила. От проблем, от чувств, от эмоций. И от людей.

– Вот мы и встретились здесь.

Я резко обернулась на знакомый голос. Меня до мурашек осадило страхом и… болью. Это была моя бабушка. Я даже не мечтала, что ещё раз услышу её голос. Вместо того чтобы броситься к ней в объятия, я застыла. Здесь она была не такой, какой я запомнила её в последние дни жизни. Она предстала передо мной молодая, какой я видела её на чёрно-белых фотографиях в альбоме. Такая полупрозрачная, как и другие Души, которые сновали по кладбищу.

– Бабушка! – Слетело с моих губ. Ком подступил к горлу, хотелось разрыдаться, но я сдержанно улыбнулась.

– Я тебя понимаю, – кивнула она. – Так много вопросов и так мало ответов.

Я протянула руку, но та прошла сквозь неё. Бабушка покачала головой, мол, это теперь невозможно.

– Нельзя обнять того, у кого больше нет тела, – обречённо кивнула я.

– Ты ещё чувствуешь связь с человеческим миром.

Я обернулась к своей урне, рядом с которой стояла бабушкина.

– Человеческое это не только то, что осталось от твоего тела. Мёртвые живут, пока о них живые помнят.

– Я не забывала тебя! – Я посмотрела на неё.

– Я знаю, милая, знаю.

– Я ничего не помню. Ни день своей смерти, ни поминки. Лишь несколько мгновений из похорон, урывками.

– Я только спустя четыре тысячи здешних лет вспомнила день своей смерти. – Прозрачные губы изогнулись в улыбке.

Я склонила голову к плечу.

– Один земной день равен стам здешним годам. Но здесь время течёт иначе, – объяснила она.

– И я вспомню день своей смерти?

– Обязательно.

– Через четыре тысячи здешних лет?

– Это как та́м решат, – она многозначительно подняла прозрачные глаза вверх. – Каждой Душе отмерен свой срок. И на Земле, и на Небе.

– Где там?

– Там… – Она строго посмотрела на меня и помотала головой. Я почувствовала себя маленькой девочкой, которая лезет во взрослые дела.

– Все Души попадают туда? – шёпотом спросила я.

– Ты такая любознательная, – закивала она, словно что-то вспоминая, – всегда такой была.

– Ты не можешь говорить, – поняла я.

– Я ещё не там. Я выбрала сложный путь…

– Какой путь?

– Когда перед тобой встанет выбор, тебе расскажут.

– Одни вопросы… – простонала я. – Ты мне здесь больше не бабушка?

– Я такая же, как ты – Душа… – она замолчала.

Я почувствовала запах серы и насторожилась.

– Что это? – Я подняла глаза: над нами сгустились серые тучи.

– Ты должна найти ответы сама, – тихо добавила бабушка и стала отдаляться от меня.

– Ты уже уходишь?

– Только смотри не по сторонам, а вглубь себя. Так им будет сложнее сбить тебя с пути…

Я протянула к ней руку, но тут же отдёрнула её.

– Мне пора, – улыбнулась она, а потом исчезла. Как исчезает выпущенный дым от сигареты. Просто растворилась.

Я осмотрелась. Другие Души бродили по кладбищу – им как будто не было до меня дела.

Я ощутила, как правое плечо слегка опустилось.

– Ты здесь? – вздохнула я.

«Ты такая любознательная», – тихо произнёс Ангел.

– Ага, любопытной Варваре, помнится мне, нос оторвали, – закатила глаза я.

«Ты не любопытная, а любознательная. Тебе хочется зарыться глубоко в знания и исследовать всё с разных сторон. Но есть в тебе и кое-что от любопытства: импульсивность».

– Это, конечно, всё очень познавательно, но мне интересно другое.

«Знаю. Ангелы и Души?»

– Бабушка… тоже Ангел Хранитель?

«Нет».

Я вздохнула. Опять не получу ответов. Уже была готова смириться и принять, но Ангел заговорил:

«Спасение и вечная жизнь являются даром Божьей благодати, а не результатом только человеческих усилий. Чтобы прийти к выбору, нужно пройти все этапы покаяния Души, признать свои земные грехи. Ангелы и Люди – это разные творения Бога. У Ангелов есть свои функции, которыми наделил их Творец. У людей есть тело и душа, после смерти тела Душа не может стать Ангелом. У неё свой путь».

Михаил

Сегодня Маргарита не приходила ко мне в сон. Я открыл глаза и осознал, что её отсутствие в моих снах не так уж обрадовало меня, как я надеялся.

– С добрым утром! – услышал знакомый голос.

– Чёрт! – Я натянул одеяло на лицо. – Нельзя так пугать!

– Я не хотела тебя напугать.

Я откинул одеяло, взглянув на её довольное лицо: хотела, ещё как хотела.

– Ты была здесь всю ночь?!

– То же мне, удовольствие! – Маргарита закатила тёмно-карие, почти чёрные, глаза. – Только пришла.

– Чтобы порадовать меня ответами?

– Это вряд ли. Ответы будем искать вместе.

– Славно! – Я ушёл в ванную и крикнул уже оттуда, закрывая за собой дверь: – Я буду принимать душ. Голый! Просьба не подглядывать!

– Что я там не видела, – прилетел мне ответ.

Я вернулся в комнату, из одежды на мне снова, как и в нашу первую встречу, было только полотенце на бёдрах. Это уже начинает входить в традицию.

– Оценила твои формы, – ехидно улыбалась Маргарита, накручивая полупрозрачную прядь рыжеватых волос на палец.

– Я так понимаю, для тебя не существует закрытых дверей?

– Не-а, – подмигнула мне она.

– А чувство такта отбирают на входе в загробную жизнь?

Маргарита снова закатила глаза.

– Сколько тебе лет? – кокетничала она.

Я встряхнул мокрой головой, надевая рубашку.

– До возраста Христа ещё не дожил, – решил пошутить я, но понял, что вышло не совсем удачно.

– А выглядишь старше, – заметила Маргарита.

Ничего не ответив, я натянул брюки и стал причёсываться.

– У тебя волосы длиннее, чем мои!

Я усмехнулся.

– И ухоженнее. Чем ты занимаешься?

– Волосами, – стягивая хвост на затылке, ответил я.

– Правда? Не мужское это дело, – подмигнула мне Маргарита.

Моментами её хотелось прихлопнуть, как назойливую муху.

– И давно ты ими занимаешься? – не отставала она.

– Последний год. У меня амнезия. Чем занимался три выпавших из памяти года, я не помню.

– Я тоже не помню. Но только один день, – она на секунду замолчала, будто задумалась, а потом бросила в меня: – день своей смерти.

– И никто не может тебе рассказать?

– А тебе?! – фыркнула Маргарита, явно задетая моим вопросом.

– Никто, – отшатнулся от неё я, всё ещё не зная, чего ожидать от призрака. – Я никого не помню из тех трёх лет. А из жизни до никого не осталось в живых.

– А любимая женщина? – сощурилась она.

– Я её не помню.

– Соседи. Хоть кто-нибудь! – Маргарита разозлилась: замигали лампочки в квартире.

– Сильная у тебя энергетика, – заметил я.

Она замолчала и успокоилась – свет тоже выровнялся.

– Я искал, – продолжил разговор я. Наверное, мне просто хотелось выговориться, ведь я обсуждал это только со своим психотерапевтом. И пусть сейчас моим слушателем был призрак незнакомой девушки, я чувствовал, что могу довериться ей. – А меня не искал никто.

– Всё это очень странно, – задумчиво произнесла Маргарита.

– Уж не страннее, чем твоё присутствие здесь. – Я стоял у входной двери. – Мне нужно съездить в салон.

– Я с тобой, – заявила она.

Я пожал плечами, и мы вместе вышли из квартиры.

– Это твоя квартира или съёмная? – спросила Маргарита, когда мы зашли в лифт.

– Съёмная. Свою я продал. Нужны были деньги на лечение после амнезии, – я отвечал ей, пока в лифте были только мы.

– Не мог что-то побольше найти? – заявила она.

Я косо посмотрел на неё:

– Ты и при жизни была такая противная?

Маргарита пожала плечами:

– А что говорят врачи?

– Что я пережил какое-то сильное эмоциональное потрясение.

Лифт открылся тремя этажами ниже, и в него зашла пожилая женщина с собакой. Пёсик съёжился в углу лифта и стал скулить, уставившись туда, где стояла Маргарита.

– Смотри! – Казалось, она удивилась неподдельно. – Животные на самом деле видят и чувствуют таких, как я…

Лифт открылся на парковке. Пожилая женщина подхватила дрожащего и скулящего пекинеса на руки и спокойно ушла к старенькому форду. Я же смог прийти в себя только когда сел за руль своего автомобиля.

– Разве у человека, потерявшего память, не отбирают права? – неэтично напомнила Маргарита, занимая место рядом. Перед ней даже не пришлось открывать дверь, но я вспомнил об этом, когда присел на водительское сиденье.

– Я пересдавал, – буркнул я, положив руки на руль. – И у меня частичная потеря памяти. Как водить я помню!

– Ты чего трясёшься? – Маргарита наконец обратила внимание на моё состояние.

– То есть, тебя вижу только я и животные? – я посмотрел на неё.

– Выходит, что да. – И это её ничуть не волновало.

Я завёл машину, и мы тронулись с места. Несколько минут оба молчали.

– Я, конечно, уже мертва и мне это не навредит, а вот тебе авария память не вернёт, – Маргарита вновь напомнила о своём присутствии. Но вряд ли я смогу забыть, что у меня на пассажирском – призрак.

Я ловко выворачивал руль и петлял между другими автомобилями.

– Расскажи мне, что там, – я проигнорировал её слова, не снижая скорость.

– Есть два нюанса. Я сама ещё толком ничего не поняла. Это первое. И что-то мне подсказывает, что я не должна говорить об этом с тобой. Это второе.

– Что-то? – Я следил за дорогой, не смотрел на неё, только слушал.

– Кто-то.

– И кто же?

– Ангел Хранитель.

После этих слов я перевёл на неё удивлённый взгляд:

– Они… существует?

– Представляешь! – не без сарказма воскликнула она.

На ресепшене меня остановила администратор.

– Миш! – Она вылезла из-за стойки и бежала ко мне в узкой юбке и на тонких шпильках.

– Интересно, она что, даже не запутается в своих ногах и не распластается перед нами на вылизанном полу?

Комментарий Маргариты вызвал у меня смех. Я, едва сдерживаясь, поприветствовал Наталью:

– Добрый день, – натянуто улыбнулся я.

– Тебя давно не было. Ты в порядке? – Наталья коснулась моего локтя.

– Ты её волосами тоже занимаешься? – Маргарита опять вставила свои пять копеек. – Или ты с ней спишь?

– Нет! – вслух выпалил я.

– Что-то случилось?! – воскликнула Наталья.

– Это я не…

– Ага, скажи, что не ей. Кроме тебя и её тут никого! – Маргарита усмехнулась.

– Я в порядке, Наталья. У себя?

Она кивнула.

Мне нужно было подписать заявление на отпуск. Я направился в кабинет начальника, а Маргарита последовала за мной.

– Глаза разуй! Она так и излучает феромоны, призывающие тебя к сексу.

– Ты можешь не ставить меня в неловкое положение? – шёпотом сквозь зубы попросил я, остановился возле двери и огляделся: в коридоре никого, кроме меня и следующего по моим пятам призрака, не было.

– Я правду говорю. А если правда ставит тебя в неловкое положение, это твои проблемы.

– Мне нужно подписать заявление на отпуск. Можно, я зайду в кабинет один?

– Конечно-конечно! – Маргарита всплеснула руками. – Волосы начальника тоже нуждаются в твоей заботе? Или ты не о его волосах заботишься, а о своём положении?

Я схватился за ручку, стиснув зубы, чтобы ничего не ответить ей.

– А где ты был?

– Я же попросил! – прошипел я и посмотрел на неё.

– Ответь, и я замолчу, – невинно улыбалась Маргарита.

– Ночью страдал бессонницей, а днём отрубался и проваливался в сны, где видел твой, чёрт побери, портрет!

– А Наталья переживала… – Маргарита закатила глаза.

– Ты и при жизни была такой?

Она замолчала. Я вздохнул и вошёл в кабинет.

Требовалось тут же, не сходя с места, изобрести

обыкновенные объяснения явлений необыкновенных.

«Мастер и Маргарита» Булгаков

Марго

Я не стала докучать ему своим присутствием и исчезла. Тем более, он сам попросил оставить его. Но скрывать не буду, мне было интересно в его компании, а в жизни я обычно избегала мужчин, даже на свидания редко ходила. Мама шутила: «Помрёшь старой девой с четырьмя котами!» Только вот с котами она промахнулась – у меня была аллергия на шерсть.

– Почему я не помню день своей смерти? – обратилась к Ангелу Хранителю.

«Обычно это происходит очень резко. Душа не сразу осознаёт, что покинула тело. И последнее воспоминание стирается».

– Расскажи мне про здешние года.

«Один земной день – это сто твоих летаний. По земному – лет. Но они тянутся здесь не так долго. А очень быстро…»

– Как секунды, – добавила я.

«Быстрее! На земле нет этому определения».

– Сколько уже прошло земного времени со дня моей смерти?

«Чуть больше года».

Я опешила. Мне казалось, я умерла пару дней назад.

– Почему я не помню свои поминки? Ни девять дней, ни сорок…

«Это не столь важно здесь. Ты всё вспомнишь. Постепенно. В нужное время».

– Что ждёт меня дальше?

«Не торопись с этим вопросом».

– Ладно, – фыркнула я. Думала, пока он разговорчив, почему бы не воспользоваться возможностью. – Когда я тебя увижу?

«Когда будешь готова».

Я вспомнила то время, когда готовилась к своему рождению. Меня, как пассажира, подселили к моей земной матери и прошептали: «Через двадцать восемь тысяч летаний у тебя будет новая жизнь!»

Теперь я вспомнила все те двадцать восемь тысяч летаний – девять земных месяцев. Моя Душа постоянно летала рядом с земной матерью, которая была беременна мной. Моя Душа и два Ангела Хранителя – её и мой. Один защищал её, второй – меня. Только я их не видела, но ощущала их присутствие.

Я вспомнила каждое слово, которое мама говорила мне. Вспомнила земные часы мучений и страданий, которые она пережила перед моим рождением. И как увидела свет и услышала голос, тоже вспомнила: «Добро пожаловать на землю, Душа!» Это был голос Создателя. Голос Духа, который объединяет в себя все Души и все другие сущности…

Мне стало скучно в своих воспоминаниях, и я вернулась к Михаилу. Застала его возле стойки администратора в салоне. Странно, но к матери я могла приходить только на кладбище по её зову и всего несколько дней после похорон находилась рядом дома. А ему даже звать меня не нужно, я приходила к нему по собственному желанию.

Улыбнулась, когда он обернулся и заметил меня. Отошёл от девушки, которая практически раздевала его глазами. Я рассмотрела желание в её расширенных зрачках, Михаил уже был к ней спиной, направляясь в мою сторону.

– Ты всё ещё здесь? – прошептал он и не останавливаясь проследовал к выходу.

– А ты времени зря не теряешь, – я кивнула в сторону стойки.

– Мы просто разговаривали, – отмахнулся он.

– Какие у нас планы?

– Думаю, в первую очередь нужно разузнать о твоей смерти. С кем я могу поговорить о тебе?

– С мамой, – пожала плечами я.

– Ну-у… тогда поехали к ней.

– А попрощаться с занозой в твоей заднице? – поддела его я.

– Заноза в моей заднице – это ты. Мы с ней не спали. Не спим. И не будем спать. Точка.

– Бедная девочка… – наигранно вздохнула я, ведь в дыхании я не нуждалась, но не могла подобрать нужного действия к словам, – ей та́к хочется!

– Ты невыносима!

– Миш! – позвала его администратор, перебивая наш диалог.

Я бросила в её сторону недовольный взгляд. Михаил обернулся у самого выхода, хватаясь за ручку двери. Девушка уже вылезла из-за стойки и бежала к нему.

– Что? – фыркнул он. А ведь он и сам был недоволен, что она вмешалась, чего тогда на мои слова злится?

– Вот сейчас точно споткнётся и…

– А ты помолчи! – зарычал он.

Девушка испуганно вытаращилась на него.

– Можно я объясню ей?

Мне нравилось это замешательство на лице испуганной девушки.

Михаил махнул на неё рукой, мол, не сейчас, и вышел:

– Тебя слышу только я!

– Точно. Я и забыла, – я семенила рядом.

Мы сели в машину. Я запрыгнула на сиденье рядом с водителем, не дожидаясь, пока передо мной откроют дверцу.

– Адрес? – Михаил всё ещё был зол на меня и даже не пытался скрыть это.

Я продиктовала.

– А мужчина в твоей жизни существовал? Сколько тебе лет… было, когда ты… кхм… умерла? – теперь мы поменялись ролями и он занял позицию интервьюера.

– Двадцать три, – первый вопрос я намеренно оставила без ответа.

– Можно было и замуж выходить.

– А ты почему один? – резко отреагировала я.

– Я не хотел тебя обидеть…

– Не обидел. Просто не люблю, когда кто-то считает, что ему виднее, как мне распоряжаться своей жизнью. – Мы оба замолчали, и я тише добавила: – Нужно было.

– Сложно, наверное, говорить о себе в прошедшем времени.

– Не сложнее, чем разбираться в причинах своей смерти.

Мы подъехали к моему дому. Будто бы ещё вчера я выходила из него человеком.

– Скажешь, что мой давний друг, – наставляла Михаила я, – узнал о том, что меня не стало, только сейчас. Приехал выразить свои соболезнования.

Он позвонил в дверь, та почти сразу же открылась. Я уставилась на женщину, пытаясь узнать в ней свою мать:

– Э-э-э… – протянула я, – э-это не моя мать.

– Здравствуйте! – не растерялся Михаил.

– Чем могу вам помочь? – Радостно улыбнулась незнакомка. Она была не намного старше меня. Решив, что красавчик напротив определённо ищет её, начала строить ему глазки, поправляя свою грудь, подчёркнутую глубоким вырезом.

Михаил был из тех мужчин, которые, даже того не желая, умели привлечь женское внимание. Природа наградила его ростом под два метра, я бы и на двадцатисантиметровых шпильках едва доставала ему до плеча. К своему обворожительному внешнему виду он ещё добавил доброжелательную улыбку и неравнодушный взгляд. Как будто одного роста уже недостаточно!

Незнакомка улыбалась ему во все тридцать два зуба, явно вставленные и отбеленные.

– Мою мать зовут Лариса, – предупредила я, не сумев скрыть своё отвращение от этой особы.

– Могу я поговорить с Ларисой? – повторил за мной Михаил, не обращая внимания на моё недовольство.

– Она продала квартиру полгода назад, – ответила женщина, слегка расстроившись, что он всё же не по её душу.