Призрак в Париже

I

Вы когда нибудь были в Париже? Нет? Я тоже не был. По крайней мере, я не могу быть уверен в том, что я там был. Поэтому лучше скажу, что не был. Чтобы подстраховаться. Но допустим я все же был в Париже, тогда что я помню? Я помню узкую улочку и другую узкую улочку, а на следующей узкой улочке пространство между домами обвитыми плющом, похоже на взлетную полосу. Кажется, что если разбежишься по ней, то пушечным ядром улетишь вперед и приземлишься где-нибудь на Монмартре. Ну мало ли все таки я не в Париже. Я сижу за круглым уличным столиком, он такой маленький, чуть больше чашки эспрессо. На столике стоит чашка эспрессо. Больше на него ничего и не поместится. Моя спутница, этакая красавица вне всяких эпох, то ли прямиком из фильма Эрика Ромера, сердцеедка с короткой стрижкой, то ли подросшая молодая кровь, окрепшая и вставшая на ноги, когда я уже был взрослым, теперь требует всех благ этого мира и имеет законное на то право, сидит рядом и курит сигарету. Она наслаждается моментом, ведь побывать в Париже – это ее давняя мечта. Я незаметно отвернулся от нее и начал копаться в сумке – достал багет. Если бы я только вспомнил про него раньше! Я мог бы отщипывать понемножку и незаметно бросать крошки под ноги. Так бы я смог дойти обратно до Петербурга и по дороге найти ответы на все вопросы. Но багет был целым. Я так же незаметно убрал его в сумку. Моя спутница докурила сигарету.

II

Мы жили в очень милой квартирке на мансардном этаже в районе Сент-Уан. Как будто «потайная» дверь в парадную между сильно выпирающих вперед ресторанов. Chicken Spot слева и Boucherie Saada справа намекают нам на то, что мы находимся в мусульманском-сенегальском районе (никаких тебе Le Cochon à l’Oreille), но также помогают легко найти нужную дверь. Внутри винтовая лестница: поднимаешься на свой этаж как будто взбираешься вверх по гигантскому штопору. Пытаешься выбраться из бутылки, дружище? Хозяйки квартиры не было дома, а ключ мы достали из локера, который стоял рядом с дверью. Ах, парижане что-то смыслят в декорировании своего жилища. Они любят когда красиво, этого у них не отнять. Пусть наше временное убежище находится прямо в эпицентре чуждой восточной культуры, пусть по улице семенят толпы в хиджабах, здесь, на последнем этаже дух Парижа и он не сломлен. Каждый коврик на полу, каждая старая фотография в рамке на стене, все как будто выверено профессионалами для съемок фильма. Розовый холодильник ретро-вида, круглый стол с огромной пепельницей. Диван и кресла с резными деревянными деталями, круглое зеркало с позолоченными прутьями-лучами расходящимися как у солнца. И, конечно, окно с видом на каскады крыш.

Мы пошли на блошиный рынок Сент-Уан – самый крупный в Париже. Он как раз в пяти минутах от квартиры, а вы думали откуда все это добро? Это драгоценный улов с еженедельных походов на блошиный рынок. Так же и мы начали тщательно бродить по закоулкам, где тут и там разложены бесконечные артефакты разных времен. Военная форма, винтажная одежда, посуда, мебель, картины и просто разное барахло, которое интересно разглядывать. Она протянула мне что-то найденное на витрине. Пластиковая многоразовая зажигалка, розовая с Эйфелевой башней. Качество хорошее, хоть и пластик, но чувствуется что вещь старая и с историей. Может быть этой зажигалкой пользовался какой-нибудь протестующий студент, поджигал коктейль молотова, но или хотя бы сигареты, которые доставал из пачек, каких сейчас уже не встретишь. «Хочешь купить?» Хотел я спросить, но вдруг меня как будто сжало чем то невидимым, но очень тяжелым, как будто земля решила на меня рухнуть. Я почувствовал вкус пыли во рту, щека загорелась и начала щипать, будто в нее впились песчинки. Голова резко загудела, а люди на рынке стали как-то суетливо ходить, как будто они уже ничего не ищут, а просто спешат домой. «Х-хочешь купить?» – все таки выдавил я, еле придя в себя, – По-моему хорошая, возьми на память. – C’est combien ? Deux ? S’il vous plaît . Merci ! Она забрала сдачу и мы пошли дальше. Я протянул руку перед собой, чтобы понять идет ли дождь. Моя ладонь, почему-то, была грязной. – Где ты так запачкался? – спросила она.

III

Я влюбился в нее еще до нашего переезда в Петербург. Мы тогда жили в одном маленьком городе на севере. Она была сильно младше, но я никогда не чувствовал свой возраст, я не умел им правильно распоряжаться. К тому же, я тогда жил с мамой и будто застрял в роли подростка. Она жила напротив офиса в котором я работал и позже признавалась мне, что часто видела меня вечерами в окне, еще до того как мы познакомились. Первое время мы постоянно созванивались и рассказывали друг другу абсолютно все, что происходило за день. Всегда когда моя мама куда нибудь уезжала и я рассказывал ей об этом, она обижалась и говорила: «и чего ты тогда не зовешь меня к себя?» И я звал. Она приезжала и мы лежали на кровати в одежде и целовались. Часов в пять она уезжала домой и фактически она ни разу не осталась у меня на ночь. Она приезжала нарядившись по вечернему: иногда это были брюки и блузка иногда даже платье. Макияж с яркой помадой, прическа, серьги, маленькая сумка – она казалась такой взрослой и серьезной, хотя ей было всего 18 лет. Под утро, без помады, которая съедалась за ночь, залезая в такси на длинных сонных ногах, она выглядела неказистым подростком. В обоих ее состояниях я смотрел на нее понимая, что безвозвратно влюблен.

Это было время, единственное время в жизни, когда я забыл про существование границы между собой и другим человеком. Не было ни малейшего подвоха и ни малейшего намека на то, что что-то может пойти не так. Эта была уверенность, как сама жизнь. Я был уверен в том, что она позвонит утром, как в том, что утро вообще настанет. Утро наставало – она звонила. Сначала она звонила, а потом просыпалась. Из бессвязного мурчания мы постепенно, переходили на русский язык и желали друг другу хорошего дня. И дни всегда были хорошие. Ведь, там где нет уверенности, там нет жизни. А у меня она была. Я был уверен в том, что мы увидимся. И мы виделись по три раза в день ни разу не договорившись об этом.

После работы мы встречались ровно на полпути между моим офисом и ее домом. Это было примерно стометровое расстояние, которое можно было пройти за 30–40 секунд, но она всегда выходила из дома в наушниках, успевая за это время послушать меньше половины песни. Мы гуляли по нескольким паркам в центре. Мы жили в очень зеленом городе и летом это было очень кстати: много освежающей тени и лучи солнца путающиеся в листве, переливаясь успокаивали и радовали. Мы сидели на скамейках и курили, а еще у нас было одно любимое место – амфитеатр в глубине парка. Что-то вроде летнего театра, хотя я ни разу не видел там никаких спектаклей. Однажды она показала мне одно место, как она говорила, «дворик как в Италии». Я никогда не был в Италии и вообще в сознательной жизни почти не покидал свой город и, тем более страну, но дворик был действительно живописный, и казалось, что мы переместились в пространстве. Это было приятное перемещение. Мы любовались закатом и бельем, которое сушилось на веревке. Она рассказывала истории из своих путешествий, а мне нечего было рассказать, но было по-настоящему интересно слушать ее, хоть иногда эти истории казались слишком фантастическими для того, чтобы быть правдой. Потом мы начали мечтать, что однажды поедем куда нибудь вместе. Она всегда мечтала поехать в Париж. Почему именно Париж, она не могла объяснить, но в целом можно понять. Я всегда мечтал об Америке и Нью-Йорке, но на всякий случай пообещал ей, что мы обязательно съездим в Париж.

В тот период, когда мы виделись каждый день и были постоянно где-то рядом и физически и эмоционально иногда меня посещали странные мысли. Точнее даже не мысли, а какие то едва уловимые замыкания. Маленькие искорки, которые исчезают едва только появившись. Я просыпался рано утром и ходил на пробежку в парк, где иногда было очень красиво: пасмурное утреннее небо невероятно сочеталось с влажными зелеными кронами, с сонной утренней тишиной и безлюдностью. Эта красота напоминала мне о моей уязвимости. О том, что я очень сильно завишу от этой красоты, о том что я не могу ей обладать и не могу ее ни сохранить, ни запомнить. И это было тревожно, ведь той же самой красотой для меня была и она. Я будто чувствовал как тяжелая и мрачная туча надвигается и скоро обязательно повиснет над моей головой.