Проект Тетис

Энцелад

Я стою, вытянувшись по струнке, и через плечо лейтенанта вглядываюсь в чернильную темноту на центральном дисплее нашего штурмового катера. Со мной еще девять таких же рядовых, только чуть старше и опытнее, при полной амуниции, готовые по первому слову командира запустить гравистанции и осуществить высадку на объект.

Напряженность обстановки дает о себе знать, я едва заметно переступаю с ноги на ногу. Лейтенант это замечает и делает выговор, не отрывая при этом взгляда от дисплея.

Мы все ждем непонятно чего.

Мне страшно. Еще бы, только безумец не станет трусить в подобной ситуации. До нас здесь бесследно исчезло три группы: две рабочие и одна из развед-подразделения.

В черноту дисплеев медленно вплывает изображение щербатой поверхности Энцелада, словно некто невидимый и огромный лениво выкатывает его на наше обозрение.

Мы, как и еще три катера, идем на снижение вместе с сопровождаемым танкером. Эсминец с подкреплением остался за границей плотности.

От танкера медленно отделяется геодройд. Он камнем падает на поверхность ледяной пустыни. Через десять минут получен сигнал успешного прилунения, и дройд начинает работу в штатном режиме. За расчетные пять часов он должен собрать и доставить на танкер десять тысяч тонн воды.

На самом деле это не совсем обычный геодройд. Вернее, он обычный сам по себе, но способ доставки груза – слабосильный токовый элеватор – новейшее изобретение Союза РУТ. Каждый из нас заинтересован, чтобы его испытание завершилось успехом, если мы хотим наконец вырваться вперед в гонке за освоение колец.

Но четыре последних миссии завершились провалом. В первых участвовали только дроны, и ни один не вернулся, не подав при этом никаких сигналов. Заподозрив неполадки в оборудовании, министерство освоения Космоса отправило на орбиту Энцелада инженеров, но не вернулись и те. Никаких следов: ни оборудования, ни черных ящиков, ни людей. И если исчезновение первой группы еще можно было списать на астрокатастрофу, то пропажа остальных двух придало ситуации окрас неприятной закономерности.

И вот мы здесь, штурмовое подразделение министерства обороны, в полной боевой готовности следим за работой танкера, экипаж которого уже договорился о баснословных отступных для своих семей, в случае если…

«Что, трусишь, Тет?» – по внутренней связи пришло сообщение от Гавидона, старшего солдата, моего негласного наставника. Я промолчала, и он продолжил: «Не бойся, у нас четыре штурмовика. До высадки вряд ли дело дойдет. Но если что, держись рядом со мной».

Я не ответила. Честно говоря, высадки хотелось бы меньше всего. Кто-то может сказать, что не стоило идти на службу в министерство обороны, если не можешь сохранять хладнокровие, но, во-первых, это мой первый боевой вылет, и искусство сражений я ранее изучала только лишь в теории и на полигонах – а там боевые потери скорее исключение, чем правило. А во-вторых, у меня не было особого выбора.

Еще тридцать лет назад женщину бы не пустили на потенциально опасную спец. операцию. Но с тех пор колония Ру сильно разрослась, а еще заключила союз с родственным колониями помельче, образовав Союз Рут.

Нас много. А цель у нас одна, и она важнее всего на свете.

Час стабильной работы геодройда. Первая партия груза готова, он успешно запускает элеватор. Все данные в режиме реального времени отправляются на базу Реи по мю-связи. Кажется, мы имеем все шансы на успех.

Комок напряженности, в последний час обосновавшийся в районе моего живота, рассеивается, и я едва слышно выдыхаю.

– Штурмовая команда два! – взрывает воздух громкий голос лейтенанта, и мое сердце булыжником падает где-то в районе желудка, а пальцы холодеют, – выход в Космос! Боевое построение!

Я на автомате разворачиваюсь со всеми лицом к стене. Времени на раздумья нет, в общем-то уже и не надо ни о чем думать. Главное выполнять команды.

Открываются люки, мы запускаем гравистанции. И в это же время катер сотрясает мощный удар.

Что это?.. Я не успеваю прикинуть варианты. Меня неумолимо вытягивает в открытый Космос, и открываю глаза я уже в нем.

Управление гравистанцией, небольшой платформой для полета и прилунения – целое искусство. Ему долго учат на тренировочных полигонах. У меня неплохо получалось, но пространство вакуумных гиперкамер – не то же самое, что окружает меня сейчас, и на какое-то время я дезориентирована. Кажется, просто хаотично болтаюсь как биомусор.

На внутреннем дисплее отображается положение в пространстве ближайшего небесного тела. Энцелад. Я группируюсь и направляю себя в сторону от него. Где-то не далее, чем в десяти метрах от меня должны находиться мои сослуживцы.

Гравистанция дает сигнал о достижении высоты построения, и я разворачиваюсь лицом к Энцеладу, занимая свою позицию.

На самом деле все происходит за считанные секунды. И только сейчас у меня есть возможность оценить обстановку. Она не радует, и я снова цепенею.

Нас в строю всего четверо. Ни лейтенанта, ни Гавидона на месте нет. Вот черт!

Наш катер уничтожен, его обломки словно зонтики одуванчика разлетаются в стороны, а внизу…

Зрелище, одновременно завораживающее своей красотой и пугающее первородной, природной силой: поверхность Энцелада извергает мощные гейзерные потоки жидкости. Высота столбов, судя по всему, достигает сотни километров. Пространство вокруг словно затянуло дымом, концентрация воды в атмосфере значительно увеличилась.

В происходящее довольно тяжело поверить: планета словно автоматной очередью подбивает гейзерным выхлопом остальные сопровождающие катера. Танкер и геодрон наверняка выведены из строя уже давно. Выжил ли хоть кто-нибудь?..

По оценкам министерства освоения Космоса Энцелад не геоактивен. Ох, взять бы сюда всех тех, кто протирает штаны в том министерстве! По их мнению, сейчас вершится нечто невозможное.

Однако, не похоже, что здесь присутствует какой-то внешний враг. Аппаратурой не замечено ни следов сторонней техники, ни признаков иного биологического присутствия. Я еще раз перепроверяю показания, стараюсь заметить любую мелочь.

Нам, штурмовому отряду, потерявшему командира, остается лишь роль статистов. Каждый из нас тщательно записывает происходящее. Выборочный сигнал, как и сигнал бедствия давно транслируется по мю-связи на ближайшую базу и эсминец. С него должна прийти помощь, забрать то, что осталось от отряда, эвакуировать выживших. Я буду скорбеть по Гавидону, но сейчас безумно рада, что я в числе последних.

Энцелад не унимается, и мне приходит в голову мысль, что планета расправится с нами быстрее, чем подоспеет эвакуация.

«Штурмовая команда два, говорит командир третьего отряда. Слушай мою команду,» – прорезает тишину голос лейтенанта соседней группы. Видимо, им повезло больше, – «Сорок градусов к перигею. Собираемся на мой маячок».

Я кидаю последний взгляд на поверхность планеты, укутанную в вуаль мелкокристаллического льда, и запускаю движение на маячок, чтобы поскорее убраться из опасной зоны.

Когда звуковой тон сигнализирует, что я почти достигла точки сбора, невидимая сила бьет меня спереди, по всей поверхности тела, как гигантская мухобойка. Гравистаниция прекращает работу. Кажется, я отключаюсь, вокруг меня глухая темнота, а впереди манящий, чарующий кокон потустороннего света. И я иду на него.

Мина

Я снова оказываюсь здесь, в этом безумном сне, который в последнее время мне часто видится.

Меня окружила неистово ликующая толпа. Они источают ненависть. Они хотят моей крови. Всё происходящее не имеет для меня смысла. Все странно одеты, и я в том числе. Какое-то тряпье. Хотя это неважно. Важно то, что меня сейчас привяжут к столбу и разожгут огонь. Пламя охватывает мои ноги, толпа ревет в экстазе. Я их не понимаю. Среди сотни глаз я нахожу особенные. Это взгляд человека, которого совсем не знаю, но чутье подсказывает мне, что он и есть мой палач. Ветер развивает, путает пряди его длинных черных волос. Он кидает на меня последний взгляд, накидывает на голову капюшон и скрывается в толпе. А еще через секунду мое сердце остановится…

– Аааа!! – я хватаю ртом воздух, резко поднимаюсь с постели.

– Тет! Эй, позовите врача! Как хорошо, что ты очнулась. Все в порядке, все хорошо, ты дома.

Меня укладывают назад. Предо мной возникает озабоченное лицо Мины. Несколько золотых локонов выбились из-под белой повязки на лбу и щекотят мне нос. Я звонко чихаю и расплачиваюсь за это волной боли, разливающейся по спине.

Входит доктор, проверяет показания медицинских приборов, стаскивает одеяло, водит сканером и холодными пальцами, сжимая мое запястье.

Я отворачиваюсь в сторону, перекатывая голову по подушке. Мина опускается в кресло рядом. Озабоченность не сходит с ее лица.

Мина – моя подруга детства. Мы росли в ней в одном секторе, учились в одной школе, смешно сказать, влюблялись в одних и тех же мальчишек. Как давно это было. Словно в прошлой жизни.

Она красавица. Ей не так много лет, как и мне, но она уже образцовый гражданин. У нее прекрасный муж на хорошей госдолжности и двое детей.

– Что ж, все показатели в норме. Вы стремительно идете на поправку, моя дорогая, – заключает доктор, – Вам неслыханно повезло. Но радоваться пока рано, все-таки задет позвоночник, и ваше восстановление зависит только…

Голос врача уходит куда-то вдаль, в ушах нарастает шум, словно помехи связи, и я снова проваливаюсь в небытие.

Не знаю через сколько времени я снова прихожу в себя.

В палате темно. Я медленно оглядываюсь. Мина спит в кресле. Бедная, сколько времени она здесь уже провела?

Пытаюсь склеить разрозненные кусочки из памяти, понять, как я здесь оказалась.

Хотя, чтобы понять, как я здесь оказалась вообще, а не в частности, стоило бы начать сначала.

Меня зовут Тет, Тетис, в честь бабушки. Несколько старомодное имя, но шестьдесят лет назад так называли каждую вторую девочку. Это были годы начала освоения Тетии, футуристы предвещали быструю экспансию по Солнечной системе, а на волне развития технологий и успеха колонизации новой малой планеты главы союза объявили начало второй Космической эры.

Я родилась в государстве под названием Союз Рут, на базе Рея, семь единиц сидерического года назад в эпоху второй цивилизации Сатурн. Отец, гравимеханик сектора, и мать, воспитатель государственного интерната для новых граждан.

Я второй ребенок в семье. У меня есть старший брат, Деко, и он ученый. Я безмерно горжусь им и жутко завидую.

Еще у меня есть Гастан. Мы вместе учились в школе и дружили с самого детства. Он, я и Мина. Я всегда думала, что он выберет ее, но получилось иначе. На последней ступени школы он предложил мне свое сердце. Мина же получила предложение руки от Гектора, своего нынешнего мужа. Они быстро скрепили свой новый союз и получили статус граждан.

Мы же вдвоем с Гастаном мечтали поступить в Высшую Школу Ботаники. Вместе полтора года назад приняли решение пойти на службу в министерство обороны: Гастан хотел заработать денег на будущее, а мне нужно было отдать «прекрасный» долг. И я согласилась стать солдатом вместо внесения вклада в численность колонии. У моей бабушки, например, никакого выбора не было, поэтому в каком-то смысле это хороший вариант.

Еще немного, и мы с Гастаном тоже могли бы стать гражданами, получить выездные карты, поступить в высшую школу и отправиться на практику в колонию Пространство Гипериона на Титане. Там гиперионцы весьма преуспели в терраформации.

Терраформация – весьма любопытное явление. Честно говоря, я считаю, что даже гиперионцы плохо представляют себе желаемый результат. Идеальный, я имею в виду. Точь-в-точь как когда то наша родная планета.

Согласно современной теории, человечество зародилось на третьей планете системы Солнце. Есть противники теории, конечно, но у современных ученых много доказательств в виде частично восстановленной и расшифрованной информации со старых носителей данных.

К тому же люди всех колоний негласно живут по суткам подозрительно близким к периоду вращения третьей планеты, несмотря на то что общепринятое времяисчисление идет согласно сатурнианского году. Забавный факт.

Насчет причин деградации планеты есть много версий. Наиболее популярна версия о супер-оружии, применяемом в глобальную войну, развернувшуюся, по разным оценкам, от тысячи до полутора тысяч лет назад, во время последней цивилизации Земля или первой цивилизации Сатурн.

Сейчас мы, их потомки, заключаем научно-исследовательские союзы, организуем экспедиции, отправляем зонды к планете, поверхность которой сотрясают множественные взрывы с тяжелыми выбросами в атмосферу.

Мне же всегда было интересно, какой она была, эта Земля, до того, как ее покинуло человечество.

К сожалению, в Союзе Рут уделяется гораздо большее внимание экспансиционным технологиям, так как наше государство не имеет в распоряжении собственной малой планеты, пригодной для терраформации.

Вот поэтому мне так важно получить выездную карту и поступить в высшую школу. Вот почему я здесь.

Разлепляю сухие губы. Хочу пить.

Ощупываю свои ладони, но не обнаруживаю на пальцах коммуникатора, чтобы связаться с внутренней системой помещения и подключиться к доступным мне устройствам. Шарю руками по одеялу.

Моя возня будет Мину. Она удивительным образом понимает меня без слов, вставляет мне в рот трубку, по которой поступает вода.

– Родная! – Мина обнимает меня, бережно, но ощутимо, – Как же тебя угораздило! Ох, мы все думали, что ты окажешься в корпусе снабжения, а тебя, оказывается, записали в штурмовики! С ума сойти!

– На учениях тренеры сделали выводы, что я неплохо управляюсь с гравистанцией, – пояснила я.

– Понятно, – примирительно заключила подруга, помогая мне сесть, – Есть хочешь?

– Сколько я пробыла без сознания? – спохватываюсь я, – Включи транслятор, я что-то не могу найти свой ком.

– Ладно, но учти, врач запретил тебе смотреть новости.

Мина через собственный ком включает транслятор и переключает каналы.

– Что, все настолько плохо?

– Ты здесь, а значит, не все, – подруга говорит так, словно пытается заразить меня своим оптимизмом. Она останавливается на каком-то развлекательном канале и возвращается в кресло.

– Давно ты здесь?

– Почти с самого твоего прибытия, – Мина закусывает губу, – три дня. Мы с семьей как раз прилетели на Тетию. Гектору нужно пробыть здесь какое-то время по службе.

– А Гастан?

– Он был на дежурстве. Я связывалась с ним, сказал прибудет первым же рейсом, как только выбьет увольнительную, – Мина усмехается, – Он злой как черт, рвет и мечет. Говорит, что так и знал, и не надо было пускать тебя на службу.

Я невольно улыбаюсь. Кто бы его спрашивал. Но его взволнованность греет мне душу.

На дисплее транслятора разноцветные кадры детской игры сменяются заставкой псевдонаучной передачи «Кто и что» в духе мистицизма.

– Что-нибудь известно про остальных? Что вообще говорят? – спрашиваю подругу.

– Нет, правительство засекретило информацию. На основных каналах сообщают лишь краткие сведения. Основная версия – авария на танкере, несчастный случай. Но поговаривают, не обошлось без мимасцев. Ну то есть гиперионцев на самом-то деле.

– Как же тебя пустили ко мне?

– Я пригрозила им сама знаешь кем. К тому же ты на обычной станции, Тет. Правда, ее совсем недавно отстроили и открыли, – Мина скорчила гримасу на очередную реплику, прозвучавшую из транслятора, – Слушай, давай я переключу, а?

Я поморщилась. Я на гражданской станции. Меня уволили?

– И что, оборонники даже не приходили?

– Ты знаешь, что я не люблю, когда ты их так называешь.

– Это еще почему? Из нас двоих если кому и обижаться на «оборонника» – так это мне. А ты просто становишься ханжой, как Гектор.

– Я не ханжа, – кажется, я задела подругу за живое, – Мне просто не нравится это неуважение и все. Просто это мое мнение.

Я знаю, что веду себя несправедливо по отношению к ней, но извиняться вроде тоже глупо.

– Так что, уважаемые господа из оборонки уже посещали меня?

– Нет, – бурчит Мина что-то разглядывая на своем коме, – При мне – нет.

– Понятно.

Понятно, думаю я. Значит, еще предстоит.

– Ты лучше скажи, что хочешь на завтрак, – меняет тему подруга, – а то ты уже три дня на катеторном питании. Давай что-нибудь закажем, я жутко голодна.

Она делится со мной поступившим по кому меню. Я заказываю кашу с белковым сублиматом и картофельный напиток. Мина – овощи на пару и минерализованную воду. Через несколько минут нам доставляют нашу еду. Первая ложка каши идет неохотно. Но затем аппетит разыгрывается, и я поглощаю еду с куда большим энтузиазмом.

Меж тем в трансляторе голос репортера продолжает нагнетать.

– В нашей студии оказалась уникальная запись интервью с профессором Домичем, сделанная несколько лет назад. Давайте посмотрим вновь эти кадры, которые, возможно, некоторые сегодня сочтут пророческими.

На дисплее появляется лицо мужчины лет сорока пяти. Он начинает запальчиво рассказывать свою теорию о том, что космос обладает своим собственным самосознанием, которое человечеству просто невозможно постичь.

– Может посмотрим что-нибудь другое? – спросила Мина.

Я пожала плечами. Меня одинаково утомляло все. Она снова стала выбирать каналы.

Мина остановила свой выбор на интерактивном спектакле и вернулась к еде.

– Знаешь, я думаю, тебе уже не надо со мной сидеть сутки напролет, я хорошо себя чувствую, – говорю ей.

Мина остается невозмутимой. Я думаю, она действительно сильно утомлена и скучает по детям.

– Посмотрим. Возможно, завтра меня уже сменит Гастан.

Она забирает мою пустую тарелку, помогает уложиться назад в постель и бережно накрывает одеялом.

– Я очень тебя люблю, Тет. То, что случилось…, – ей тоже трудно подобрать слова, – Я очень перепугалась, когда узнала, – она тяжело вздыхает, – Какая же ты храбрая. Ты всегда была храброй.

Я усмехаюсь. Мне правда смешно, что она так думает. Будучи уже подстреленным, несложно быть героем.

Мне и приятно от ее слов, и досадно одновременно, потому что это неправда. Потому что я помню свой страх, ужас тупого и беспомощного животного. Но на этих воспоминаниях совершенно не хочется сосредотачиваться.

Встреча в госпитале

На следующий день я уже могу встать.

Мины с утра не было.

«Мне необходимо вернуться в Тетисард, но моя замена обрадует тебя намного больше!» – сообщил простенький ком, обнаруженный у меня на пальце утром, – «Врачи говорят, ты идешь на поправку, так что я смело оставляю тебя на их попечение. И этот старый ком, кстати, я оставила тебе, пользуйся, можешь его потом насовсем забрать. Он без мю-связи, но для подключений хватит. Целую!».

Утром доктор проверяет мое зрение. К счастью, оно не пострадало.

Выяснилось, что пока я была без сознания, линзы с камерами с меня сняли и сразу передали в министерство обороны на экспертизу. Что ж, надеюсь, эта информация поможет восстановить ход событий.

После процедурной суеты меня облачают в медицинский экзоскелет, и теперь я могу самостоятельно передвигаться, параллельно с этим тренируя мышцы и разрабатывая прооперированные суставы.

Отправляюсь слоняться по станции.

Да, вот оно последнее слово техники. Новые стены госпиталя будто только что материализовалась с агиток Mинистерства Освоения. Широкие коридоры с высокими потолками и левитирующими сверхпроводниковыми осветителями, стены, почти полностью состоящие из матовых органических дисплеев, передающих либо высокочёткое изображение того, что находится за стеной.

Дохожу до отсека, вход в который украшает табличка с изображением ветвистого дерева. Надписи отсутствуют, как и зеленый знак общественной зоны, но из любопытства я подключаюсь к гейту и, о чудо, система пропускает меня внутрь.

То, что я вижу внутри, завораживает. Огромное пространство секции полностью отдано под оранжерею. Травы, цветы, кустарники, деревья и лианы. Все многообразие известной флоры. Я никогда не видела столько зелени в одном месте.

Медленно прохожу вдоль оранжерейных рядов и чувствую себя еще более неуклюжей в своем экзоскелете среди этой хрупкой красоты.

– В наше время юные девушки не носили доспехи. Они их не украшают.

Я оборачиваюсь на голос и почти нос к носу сталкиваюсь с полноватым старичком небольшого роста. Полосатая больничная пижама смотрится на нем слегка комично. В одной руке он держит садовые ножницы, а в другой – свежесрезанную розу.

Странно, что я не заметила его сразу.

– Что же, по-вашему, украшает девушек? – спрашиваю я и чувствую, что не могу унять раздражение. Я знаю этот тип стареющих людей, которые всегда считают, что раньше было лучше, и что из-за расслабленности и чрезмерной мягкости нового поколения наш технических прогресс остановился.

– Цветы! – старик легким жестом втыкает розу мне в волосы и хохочет. Роза не держится на моих короткостриженых волосах и сползает за ухо, повисая на нем.

Я чувствую себя, словно меня разыгрывают. Но старик смеется так добродушно, что хорошее настроение невольно передается мне, и мое раздражение отступает. Благодарю за розу, хотя меня мучает подозрение, что срезать их здесь – незаконно.

– Вы здесь работаете? – спрашиваю я.

– О, нет, нет, – качает головой Дед Холод, – мой доктор рекомендует мне физические нагрузки, и вот я, как видите, разминаюсь в оранжерее. Люблю здесь поработать, знаете ли, а саду нужен уход… Да, я, кажется, забыл представиться. Кауз, – старичок протягивает мне руку, и из кармана его пижамы выпадает книга. Я кидаюсь ее поднять.

– Тетис, – отвечаю я, вместо руки протягивая книгу. На обложке жёлтыми буквами пробегает надпись «Теория живого космоса. Проф. К. Домич», а на титульной картинке изображена система Солнце в динамике.

– Ого, не знала, что эту работу издавали.

– Ограниченный тираж, – соглашается Кауз, – за счет автора.

Он не спешит забирать книгу, вместо этого любопытно смотрит на меня.

– Юная леди интересуется работами профессора Домича?

Я смущаюсь и делаю вид, что рассматриваю обложку. Размышляю, как бы дать осторожный ответ.

– Скорее слышала про них. На самом деле я ботанику и экологию люблю больше, чем астрофизику.

– Ах да, ботаника, – кивает Кауз и отворачивается к розовому кусту, начиная его обстригать, – Тогда неудивительно, что я встретил вас здесь.

– Да, красивое место, – соглашаюсь я, – А вы интересуетесь?

– Увы, ботаника – не мой конек. Я всего лишь визуал, получающий наслаждение от созерцания прекрасного.

– Да нет же, я имею в виду теории профессора.

Старичок завершает колдовство над кустом, критически его оглядывает, словно не услышав мой вопрос, но затем, глубоко вздохнув, все же отвечает:

– Скажем так, некоторым его идеям я верен до сих пор.

– Теории живых планет?

– Живых планет, высших существ, космического разума – называйте, как хотите. Да только это очевидно.

– Что очевидно?

– Что силы гораздо могущественнее, чем мы, наблюдают за нами и всячески направляют.

– Вы про ангелов? – я начинаю подозревать, почему старик находится в госпитале.

– Я про проведение. Видите ли, юная леди, наша цивилизация достигла значительного технического прогресса. А за пределы системы Сатурн не вышла до сих пор. А почему?

– Почему?

– Потому что нам не дают, – Кауз разводит руками, – Человечество уже погубило минимум одну планету. А кто знает, как мы пришли в систему Солнце? Что привели к гибели до этого? Планету? Систему? Галактику? Но ей, – Кауз ткнул пальцем вверх, – ей не выгодно, чтобы мы продолжали это безобразие.

– Ей?

– Космосфере. Космосфере, голубушка. Поэтому человечество вынуждено ютиться на базах и станциях. И пока оно склонно к разрушению, так и будет. Мы не сможем освоить ни одну планету. Они будут сопротивляться. Как та знаменитая провальная миссия на Марсе. Или вот, слышали, что недавно случилось на Энцеладе?

Я кивнула. Вспоминать не хотелось.

– Но ведь гиперионцы практически освоили Титан и даже терраформировали его.

– Ха, гиперионцы достигли своего потолка. Поверьте, ничего у них дальше не выйдет. Так и останутся жить под куполом.

– А я-то собиралась к ним на стажировку… – разочарованно, как бы в шутку, тяну я и быстро прикусываю язык, понимая, что это не та тема, чтобы откровенничать с малознакомым человеком. В сущности, даже за обсуждения лжетеорий мне грозил бы выговор, узнай мое начальство. Нечего поддерживать псевдонаучные течения.

– Еще успеете, – авторитетно заключает Кауз, – как знать, может я все-таки не прав, и им удастся.

– Терраформировать Титан?

– Найти новую землю.

– А кто-то ищет?

– Вы что, голубушка! Все, конечно же, все ищут! Да стремятся найти побыстрее. Вот вы, думаю, на службе сейчас?

Киваю.

– Освоение или снабжение? Думаю, снабжение. А? Угадал?

Я не отрицаю, и Кауз довольно улыбается.

– Угадал, что ж, но и про освоение космоса вы в курсе.

– Экспансия по системе Солнце, гонка за освоение колец, – подтверждаю я. Это уже не лжетеории, это официальная политика правительства с лозунгами и с главной идеологией государства. Знают даже дети.

– Вот-вот. Только все это чепуха полнейшая. Фантазии. Профанация! – лицо Кауза краснеет, он перевозбужден.

– Да что вы такое говорите, – пытаюсь утихомирить я его и одновременно ищу в помещении камеры. Старик, может, и сумасшедший, но за мной такого диагноза не числится.

– Ничего ни у кого не выйдет, пока мы не поймем главного: как долететь до другой звезды. Желательно, в пределах человеческой жизни, разумеется. И это то, за чем гонятся и гиперионцы, и япетиане, и мы, и, прости господи, мимасцы.

– Это отдаленная цель, – осторожно соглашаюсь я, – но мы идем к ней совместными усилиями держав. Только содружество стран поможет нам…

– Чушь! – прерывает меня Кауз, – Чу-ушь! Никому не нужны эти кольца. И эта Европа, и этот Марс, покуда он так далеко. А вот было бы средство его приблизить, а? А еще лучше найти действительно пригодную для жизни планету!

Так вот, то государство, которое первым завладеет подобной технологией, одержит победу во всех всевозможных гонках. Будет безусловным лидером, диктующим свои правила в нашей системе. Да и во всех остальных системах.

– Задумайтесь, голубушка, ведь человечество как-то прилетело на Сатурн, ведь так? В таком случае, где корабль?

Я качаю головой. Я не знаю, что сказать. Но Кауз уже раздухарился, ему не нужны были мои ответы, ему нужен был благодарный слушатель.

– Сперва думали, что он на Титане. Потому-то тогда, шестьдесят лет назад, и разразилась Десятилетняя Война. Но будь так, гиперионцы уже бы это обнаружили. Будь астро-корабль у них, они бы уже захватили все остальные планеты, а нас бы с вами здесь не стояло.

Я осмысливаю услышанное. Бред, конечно, но бред такой, в котором, как будто бы есть смысл.

– А вот этот товарищ, – Кауз кивает на книгу, которая по-прежнему у меня в руках, – предполагает, что корабль спрятан в плотных слоях колец. Потому-то все так и стремятся до них дорваться. Потому-то…

Роза падает с моей головы на пол. Я наклоняюсь ее поднять, и взгляд старика падает на мои нашивки министерства обороны. Взгляд Кауза мутнеет, он переходит на крик.

– И здесь! Да как вы смеете, нахалы! Стервятники! Пошла вон! Пошла! Вон!

Он садится на пол и зажимает голову руками. От неожиданной перемены настроения собеседника я сперва теряюсь. Ему явно плохо. Пытаюсь вызвать врача через собственный ком, но мне не удается. К счастью, ком Кауза автоматический, и через минуту в оранжерею влетает медсестра и пара медбратьев с носилками.

– Что вы здесь делаете? – говорит она, кидая на меня рассеянный взгляд, – Вам сюда нельзя.

Но меня никто не спешит выпроваживать, медперсонал занят Каузом, успокаивая его и усаживая на носилки. Через пару минут его увозят из оранжереи прочь. Я двигаюсь за ними, думая, что, возможно, понадобится моя помощь.

Но шаг экзоскелета слишком медлителен, а я устала. На выходе из оранжереи я безнадежно отстаю. Да и чем я могу помочь?

Неудобно, конечно, получилось перед Каузом. Интересно, чем я его так разозлила?

– Тетис! – до боли знакомый голос окликает меня, и мое сердце на миг останавливается, я не верю своим ушам, – Тет! Вот ты где, я тебя везде ищу.

Передо мной стоит статный парень в военной форме, на голову выше меня. Я, забыв про экзоскелет и усталость, без обиняков кидаюсь ему на шею, чуть не валю с ног, но он смеется.

– Гастан!

– Ну, привет, вояка, – говорит он и звонко чмокает меня в губы.

Я смущенно отворачиваюсь.

– Эй, увидят же.

Гастан хохочет.

– Не могу сдержаться о радости, что ты цела и невредима.

У него красивые пухлые губы, острые скулы, в короткой стрижке волнами уложены вьющиеся волосы.

Любуюсь им, его радостью, и тоже улыбаюсь от уха до уха. Мы не виделись почти пол единицы года. Наконец, он здесь, рядом.

– Надеюсь, тебя отпустили на подольше? – с надеждой спрашиваю я.

– Трое суток.

– Ууу, – я разочарована, но глупо надеяться на большее. Все-таки мы оба на службе. Гастан замечает у меня в руках книгу с работами Домича, которую я не успела отдать Каузу.

– Что это у тебя там?

– Да так, ничего, – я прячу книгу за спину, титульной страницей к себе. Мне неловко от того, что у меня застали такую литературу, – один новый знакомый обронил. Надо отдать.

– Ах, новый знакомый. Моя красотка тут времени зря не теряет, – Гастан подмигивает, я прыскаю со смеху и пихаю его локтем в бок. В экзоскелете получается стукнуть его довольно ощутимо, но он закрывается плечом.

– Перестань. Это пожилой пациент госпиталя. Случайно столкнулись в оранжерее.

– Ладно-ладно. Развлекайся пока, – шутливо соглашается Гастан, – У меня есть новости, которые тебя, уверен, обрадуют, – он замолкает, разжигая мое любопытство.

– Нас увольняют в запас? – делаю самую крупную ставку, заранее зная, что она не сыграет.

– Ха-ха, понимаю, служба тебе не понравилась, – Гастан приобнимает меня за талию и аккуратно ведет назад к моей палате, – Но придется пройти ее до конца.

Я киваю. Кто бы сомневался.

– Но вот с кем…

– С кем?

– Гхм, не думаю, что я должен это сообщать тебе. Я прибыл на Тетию не один, а в составе эксперт-группы.

– Вот черт, – я убираю руку Гастана со своей талии, но он продолжает как ни в чем не бывало.

– Среди них, возможно, и твое будущее командование.

– Меня переводят?

– Тсс, – Гастан прижимает палец к губам, – Возможно. Это должно было случиться так или иначе. Ведь от твоего отделения почти ничего не осталось.

У меня темнеет в глазах от воспоминаний. Я останавливаюсь, чувствую, как тело начинает оседать.

– Почти…

– Эй, Тет… Тетис… – Гастан трясет меня за плечи, – Ты как?

– Я в порядке. Дай минуту отдышаться, этот костюм слишком тяжелый.

– Эй, а я думал, ты уже освоилась. Тебе бы пригодилось.

Гастан явно подначивает меня. Но догадка мелькает у меня в голове.

– Что?

– Да, – он снова улыбается, поняв, что я догадалась, – тебя переводят к нам.

– Но… но так ведь нельзя!

– Почему? – удивляется он, – Мы же с тобой не родственники.

Гастан служит авто-пехотинцем на Дионе. Парни оттуда – гроза девичьих сердец. Они носят авто-доспехи, словно рок-звезды, а чтобы быть на это способным, нужна немалая сила и хорошая физическая форма. Мы с Миной в детстве коллекционировали страницы агиток с их изображениями.

– А как же подготовка?

– Думаю, все будет улажено. Основы те же. А с экзоскелетом ты уже освоилась. Ты что, не рада?

– Рада, – говорю я, хотя на самом деле не уверена, – Подожди. Ты сказал «почти».

– М?

– От отделения «почти ничего не осталось». А кто остался?

– Тет, ты правда хочешь знать?

Я останавливаюсь и смотрю ему в глаза.

– Мне надо знать, Гас. Гааас?

Гастан замялся, но все же ответил:

– Гавидон и еще трое ребят из третьего.

– Гавидон жив?!

– Да. Но, знаешь, все получили множественные травмы. И все необратимо ослепли. Им наставили кучу имплантов. Смотрятся как дроиды и без экзоскелетов, – на этих словах Гастан ухмыльнулся, – Поэтому их тоже переводят к нам.

Он тянет меня под локоть, но я стою как вкопанная, переваривая услышанное. Почти никого не осталось…

Поняв, что сдвинуть с места меня невозможно, Гастан разворачивает меня за плечи к себе и произносит серьезным тоном:

– Тет, я знаю, что тебе непросто. Но ты родилась под счастливой звездой. И это не повод унывать. Сейчас не время унывать. Я хотел бы, чтобы ты знала, если ты действительно любимица удачи, как говорят, то есть много людей, кому необходимо, чтобы ты с ними ей поделилась.

– Ты например?

– Например я, – кивает он, – Запомни это. И я тебе ничего не говорил. А теперь соберись и проверь почту, для тебя есть важное сообщение.

Он заталкивает меня в мою палату и закрывает дверь.

Дорога к Дионе

«Приказ. Тетис Илина. В связи с переводом в подразделение М1 автопехотного полка Дионы, 21 числа 982 единицы сидерического года явиться в штаб по адресу…»

Я смахиваю проекцию письма и отключаю ком. Какое-то время не моргая смотрю на спинку впереди стоящего пассажирского кресла межпланетного корабля Тетия-Диона. Немолодой пассажир, спящий в нем, издает протестующий храп, будто я вторглась в его личное пространство, его рука падает с подлокотника, хлопнув меня по коленке.

В соседнем ряду раздается зычный смех. Четверо рослых парней, играющих в «магнетрон», косятся на меня, о чем-то переговариваясь. Один из них складывает пальцы в фигуру и делает странный жест. Я не знаю, что он значит, но остальные хохочут. Я отворачиваюсь. Они в гражданском, но их внешность говорит о том, что, к сожалению, их пункт назначения совпадает с моим.

Лететь до орбитальной станции где-то полтора часа. Дальше мне необходимо будет пересесть на корабль до центрального купола Дионы. Гражданская купольная система на Дионе развита гораздо хуже, чем на Рее, но зато эта планета – центр кислородно- и энерго- производственной промышленности. А еще здесь самая крупная база автопехоты Союза Рут.

Несмотря на то, что у Гастана было целых три дня увольнительных, вместе нам удалось провести от силы полтора. Дальше мне нужно было вылетать на Диону к сроку согласно приказу, иначе бы я опоздала. А Гастану – остаться на Тетии, вместе со своим начальством.

С Миной тоже больше не удалось увидеться. Она лишь прислала короткое сообщение: «Прости! Гектор в своем худшем расположении духа и не отпускает меня от себя ни на шаг. Но я уверена, мне теперь есть лучшая замена. Надеюсь, ты скоро поправишься, и мы снова встретимся уже на Рее. Люблю-целую-обнимаю!».

Так что лететь мне пришлось одной и все в том же экзоскелете: кости и сухожилия, сшитые нано-полимерными нитями, были все еще хрупки. Я надеваю наушники, включаю музыку и засыпаю лицом к стене.

Стены, пол, потолок, все поверхности, пульсируют белым светом – сигнал тревоги. Я медленно продвигаюсь вдоль коридора, прислушиваясь к каждому звуку, держа на изготовку плазматор. У очередного гейта я замираю, вжимаясь в стенку створок, одной рукой быстро набираю код доступа. Вторая створка открывается, я выскакиваю и не прицеливаясь стреляю вперед.

– Кони, ты обалдела?

– Рэман?

В рассеивающемся дыму я вижу одного из команды своего экипажа. В рукаве его куртки зияет тлеющая дыра. Он тоже вооружен, но смотрит на меня как на полоумную.

– Почему не действуешь согласно инструкции? Персонал должен немедленно покинуть корабль.

– Я получила сообщение с Титана. Нам некуда сбегать, все космопорты заняты. Нужно предупредить капитана, внутренняя связь не работает. И, кажется, они уже на верхней палубе, – мой голос дрожит, но я чувствую облегчение от того, что встретила кого-то из своих.

– Вот черт.

– Эвакуация началась?

– Да, как раз направляюсь к точке сбора. Ты их видела?

Я киваю:

– В третьем и четвертом секторах. Около десяти человек.

Рэман включает свой коммуникатор:

– Сигнал четыре, это Рэм, прием. Враги заняли третий и четвертый сектор. Десять. Продвигаются к носовой части.

Коммуникатор отозвался неразборчивым сообщением с сильными помехами, но Рэм сумел его разобрать.

– Да, мать твою, направляюсь туда. И эвакуируйте людей на Европу. Кони получила сообщение, что Титан пал. Нет, до Марса не дотянут. И пришлите подкрепление в шестой. Шевелись, Манн! Отбой.

– Ты наверх? – спрашиваю я Рэма.

– Да, пойду проверю, что эти отбросы там делают. Манн с группой выдвигаются в шестой. Может, удастся отвоевать наш корабль. А, что думаешь, Кони? Ты со мной?

Я сглатываю. В горле пересохло. Я связист, а не солдат. Как и Рэман не солдат по большому счету. Но в чрезвычайное время, мы все становимся солдатами. Можно ли считать падение империи чрезвычайным временем?

– Иди к точке сбора, – Рэм решительно двигается по направлению, откуда я пришла.

Я качаю головой и следую за ним. Я почти уверена, что на Европе нас тоже никто не ждет.

Мы следуем по коридору теперь в обратном направлении. Рэман впереди, я следом за ним.

– Может имеет смысл сделать переход? – зачем-то шепчу я. Мне хочется надеяться, что не все потеряно и мы можем найти спасение в другой галактике.

– Это пусть капитан решает, – не сводя глаз с прицела отвечает Рэм, – Тихо. Слышишь?

Я слышу топот и чужую речь в соседнем секторе.

– Они там, – будто бы удовлетворенно заключает Рэм и ухмыляется. Я задаюсь вопросом, не спятил ли он.

– Что будем делать?

Рэман быстро набирает код блокировки гейта, пока захватчики не прорвались к нам.

– Насколько-то это их задержит.

– Это глупо, они рано или поздно сюда пробьются, а у них численный перевес.

Я все равно вжимаюсь в стену за несущей перегородкой, готовая дать бой. Рэм снова включает коммуникатор.

– Манн, твою мать, дуй в шестой!

Но коммуникатор в ответ отбрехивается несвязной речью и посторонним шумом, в котором угадываются очереди плазматоров и манновское «никого нет… все потеряно». Затем связь исчезает.

Какое-то время мы с Рэмом не мигая смотрим друг на друга, осознавая произошедшее.

– Ты думаешь, они успели вывести людей? – спрашиваю я, но Рэм не успевает ответить. Панель гейта гаснет, створки начинают сотрясаться и деформироваться от ударов с другой стороны.

– Вот что, Кони, – произносит Рэман, – выдвигайся на три сектора назад и прикрой меня. Высаживай заряд полностью, а затем бросай плазматор и беги на посадку.

– Ты спятил, – высказываю я свои худшие подозрения, – давай вернемся вместе.

– Не могу. У меня кое-что для них есть, – он достает магнитную гранату.

– Рэээм, ты чего??

Очередной удар выворотил створку гейта.

– Пошла! – орет на меня напарник, и я со всех ног бегу к своей позиции.

Едва я успеваю развернуться в их сторону, как враги прорываются через гейт. Они укрываются за разломанными створками и поливают Рэмана огнем так плотно, что тот едва имеет возможность отстреливаться. Вскоре они замечают и меня: я тоже палю по ним, не давая продвинуться ближе к напарнику. Но их гораздо больше, чем мы предполагали, а заряд моего оружия неумолимо иссякает. Я начинаю сильно экономить выстрелы, плотность нашего с Рэманом ответного огня падает, и враги начинают приближаться. Один из них уже вплотную подошел к Рэму, и я вижу, как напарник активирует гранату.

У меня есть еще пара выстрелов, я высаживаю их по тем, кто пробирается через гейт, отбрасываю плазматор и бегу. Слышен взрыв, потом еще и еще, вся техника выходит из строя. Меня толкает вперед. Что это, ударная волна или выстрел – я не знаю.

Какое-то время я лежу на полу, вокруг меня тишина. Я вижу лишь пол и узкую нижнюю часть стены коридора. Понимаю, что просто ничего не слышу, я оглохла. Кажется, кто-то наступил на ладонь моей руки, но я не чувствую боли. Через какое-то время, пространство заполняет громкий раздражающий звон, сквозь который я разбираю:

– Adu eschiday? Не это ищешь?

Звон прекращается, и прямо передо мной падает человек. Его лицо удивительно бледно. Оно мне знакомо. Черные глаза его стекленеют, и это последнее, что я вижу.

Кто-то трясет меня за плечо.

– Гражданка, на выход! Приехали.

Слышится смех. Я поднимаю голову и вижу одного из четверки шумных парней. Народ действительно похватал свои сумки и столпился на выходе в коридоре.

Я стряхиваю руку нахала со своего плеча. В экзоскелете выходит грубовато, но это не смущает парня.

– Помочь?

– Обойдусь, – сквозь зубы говорю я, доставая с верхней полки свою сумку.

Его друзья ухмыляются, проходя вперед за остальными.

– Смотри, она тебе сейчас сама поможет!

Я не отвечаю, мне хочется, чтобы они поскорей отстали.

Мы вместе с толпой медленно продвигаемся через стыковочный сектор, проходим сканеры и зону очистки. Помещения тесные, кислорода мало, нахождение в плотной толпе людей выматывает. Я еще и задерживаюсь, показывая таможне документы, дающие право на ношение экзоскелета.

Наконец, мы достигаем выхода в город орбитальной станции, пространства и воздуха становится больше. И это словно заново воодушевляет скучающих в дороге парней.

– Эй, железная леди, а чего костюмчик-то бронированный нацепила? Не тяжело?

Вот привязались, думаю я, но, прежде чем успеваю что-либо ответить, слышу знакомый хриплый голос:

– Завали хлебало, Морр, у этой леди права носить такой костюмчик побольше, чем у тебя. Да, Тет?

Передо мной вырастает симбиотическая гора из металла и человеческого тела. Можно было бы сказать, что этот человек, как и я, в экзоскелете, но его левая нога и правая рука полностью механические, а глаза закрывает обруч визира. Я не верю своим глазам, стою, не зная, как поступить. Но Гавидон сам растопыривает руки в приглашающем приветствии, и я кидаюсь его обнимать.

– Ты жив!! Как я рада, что ты жив!

– Да что мне сделается, Тет? Ну и в заварушке же мы с тобой побывали, да?

Он усмехается, но как-то невесело. Я не отвечаю, не могу заставить себя отлипнуть от него. Будто он исчезнет, если я это сделаю.

– Ну-ну, – Гавидон неловко хлопает меня по спине, – не раскисай, ты же не хочешь, чтобы эти молокососы подшучивали над тобой?

– Они еще здесь?

– Ага, нам с ними в один полк.

– Нам? – я, наконец, отлипаю от железного панциря наставника, – А какими судьбами ты здесь?

– Направляюсь на службу, разумеется. Я здесь вторые сутки. Гас прислал сообщение, что ты прибываешь, ну я и решил, что могу задержаться. Крюк до космопорта невелик. К тому же, на Дионе, конечно, препаршивое все, но есть одно местечко, которое чуть менее паршивое, чем остальные. А тебе, я думаю, не хочется еще час лицезреть самодовольную рожу Морра, а?

Я смотрю на Гавидона, мне кажется, он подмигивает мне, хотя за визиром этого не видно. Он подталкивает меня ладонью в спину и направляет в сторону фудкорта. Дисплеи в этом месте до рези в глазах пестрят рекламой. Уши закладывает от какофонии звуков: музыка, выкрики зазывал, гвалт посетителей и персонала кухонь.

Мы ныряем в закоулки этого сектора, немного петляем. Музыка и шум немного стихают, и мы оказываемся перед заведением с вывеской на япет-графии. Низкий вход ведет в тесное помещение всего на три столика. За дальним уже сидит какой-то тип в национальной маске, изображающей лису. Он мне кажется странным, но повар, помешивающий варево на открытой кухне в центре зала, не обращает на него никакого внимания.

Мы усаживаемся за свободный столик. Создается впечатление, что два человека в экзоскелетах занимают половину всего пространства этой забегаловки, так что Гавидон, садясь с краю, вытягивает ноги через проход на улицу, а я выбираю место у стены.

– Эй, мастер Су-Хо! Мне острую курицу, как обычно, маринованные овощи и раччи! – кричит Гавидон человеку на кухне, не утруждая себя выбором меню. Я, наоборот, долго выбираю, останавливаюсь на соевом супе и сладкой воде, делаю заказ через ком.

Напитки принесли быстро. Я опасливо кошусь на выбор спутника: розовая жидкость пахнет резко и кажется острой на вид, но ничего не говорю.

– Ну, рассказывай, – начинает Гавидон, смачно отпивая большой глоток.

– Что? – не понимаю я.

– Что там было. Меня-то почти сразу вырубило, не успел выпрыгнуть из катера. А ты, поговаривают, еще продержалась, порадовала старика, – он усмехается, и я смущаюсь.

– Не больно-то я продержалась. Меня тоже вырубило через несколько минут, почти сразу после построения, – и уже тише добавляю, – От которого ничего не осталось.

– А камеры в линзах?

– Сняли в госпитале, пока я была без сознания. Так что записи я не видела. А твои?

– Да какие камеры, – вздыхает Гавидон, – от глаз-то ничего не осталось, не то, что от камер. Я бы снял визир и показал, да только зрелище не для слабонервных. Эй, – усмехается он, видя мое вытянувшееся лицо, – чего так смотришь? Ну подрихтовало мне рожу, да и хрен с ней, на кой солдату смазливая физиономия?

– А ты не собирался на гражданку?

– Поздно мне куда-то собираться. Врос я костьми в эту службу, – Гавидон демонстрирует механическую конечность, – а служба вросла в меня. А вот чего тебя с твоей срочной сюда отправили – непонятно. Нечего тебе делать на Дионе.

– Угу, по твоей, видать, рекомендации.

– По моей?! Ха! Да у тебя три балла по физ подготовке. Придется наверстывать в поте лица.

– Зато Гас рад.

– Гас – осел, – хмыкает Гавидон, – автопехота – не то место, где дают спуска. И командование там такое… специфичное. Если прознают, что вы вместе, сочтут за слабость. Начнут давить, манипулировать. Так что по углам там не зажимайтесь.

– Ты чего…

– Да ладно, – смягчается приятель, – все равно сейчас никому не будет дела до вас. Слишком много шума наделала эта история на Энцеладе. «Пиджаки» активизировались, так что все ходят смирно по струнке, – он оборачивается в сторону кухни, – Эй, Су Хо! Где мой заказ?!

От громкого голоса Гавидона я даже подскакиваю на стуле. Повар быстро кланяется в нашу сторону и возится с кастрюлями расторопнее.

Я не единственная, на кого подействовала громогласность моего спутника.

– Че разорался, жестянка ржавая? – один из тройки проходящих мимо пацанов разбойного вида спотыкается о механическую ногу Гавидона и с досады пинает ее.

– Чего??? – ревет в ответ Гавидон и пинает наглеца под зад. Пинок получается мощный, пацан щерится, но дать сдачи такой махине, как мой наставник, очевидно, не решается, пятится в сторону пока Гавидон угрожающе надвигается на него.

Стычка выглядит нелепой. Ровно до тех пор, пока один из его товарищей невероятно ловким, отработанным движением не срывает с Гавидона визир, и все трое бегут наутек. Я моментально срываюсь с места, пытаясь нагнать воришек. То, что они профессионалы – очевидно: улепетывают как спринтеры, а на первом же перекрёстке разбегаются в разные стороны.

Я преследую того, у кого, как мне кажется, остался визир. Экзоскелет дает плюс к силе толчка и ширине шага, но делает меня менее проворной, вор это знает и петляет в закоулках. Расстояние между мной и вором медленно увеличивается. Понимая это, рискую, отталкиваюсь что есть мочи и прыгаю ему на спину. Мне повезло ухватить воришку за ногу, я быстро подтягиваю и подминаю его под себя.

– Отдай, что спер!!! – ору ему в лицо, едва удерживаясь, чтобы не съездить по наглой морде. На мое счастье, я угадала, и краденное оказалось именно у этого пацана. Одной рукой придерживая трепыхающегося вора, второй я отнимаю визир. Прячу его и не замечаю, как один из его товарищей подкрадывается сбоку и кидает в меня горсть каких-то металлических шипов. Я машинально закрываюсь рукой, часть из них словно приклеивается к ней. За секунду моего замешательства схваченный воришка проворно скидывает меня с себя и убегает в переулок.

Металл экзоскелета начинает стремительно разогреваться. Я слышу хлопки, инстинктивно припадаю к земле, пытаясь выстегнуться из брони и лихорадочно соображая, что сделали эти твари. Механизм заело. Я чертыхаюсь, мой экзоскелет превратился в орудие пытки, в котором я запекаюсь, кожу неумолимо жжет. Пока я бессильно валяюсь на земле, в поле зрения возникают чьи-то ботинки. Не успеваю испугаться, что это вернулись подельники, как жар отпускает, оковы экзоскелета раскрываются, и я выбираюсь на волю. Поднимаюсь и вижу того самого человека в маске лисы из забегаловки.

– Эй, ты кто? – тяжело дыша спрашиваю его я.

Но он не удостаивает меня ответом и скрывается в одной из подворотен вслед за преступниками. Определенно странный тип. Даже не помог. Даже полицию не вызвал. Может, подельник?

Я сижу на земле, пытаясь отдышаться. Достаю из брони визир. Хорошо, что хотя бы все не зря. В переулке показывается Гавидон. Он движется медленно, но безошибочно по направлению ко мне. Когда он подходит ближе, я вижу множественные ожоги на его лице и белки слепых глаз.

– Тет? – окликает он, – кто это с тобой?

– Я здесь, – отвечаю я, – Я одна. Все в порядке.

Вкладываю в его руку визир, он прилаживает его назад и окидывает меня сверху оценивающим взглядом, словно я только что завалила зачет.

– Физподготовка – четыре балла, – заключает Гавидон и протягивает мне руку, помогая подняться.

Автопехота

– Катодовые блокаторы или, в простанародье, шипы. Судя по всему, бракованные – заключает Гавидон, разглядывая на ладони собранные металлические фрагменты, оставшиеся от того, что в меня кинули воры. Они расплющились, местами подплавились.

– Хороши же мы защитники, – я демонстративно осматриваю свой экзоскелет, – если даже уличное жулье имеет против нас мощное оружие.

– Ну, не такое уж и мощное, – начал было Гавидон, и это меня возмущает еще больше.

– Да я едва не сдохла! Если б не «бракованность», как ты сказал, это был бы мой последний день на службе и вообще.

Мы идем по тесным улицам сектора по направлению к порту, чтобы успеть на трехчасовой рейс до Дионы. К мастеру Су-Хо мы решили не возвращаться – у обоих абсолютно пропал аппетит – расплатились по комму. Я с грустью отметила истощение своего счета. Служащие получали денежное довольствие, но дни на больничной койке оплачивались плохо.

– Ну, твоя броня гражданского типа, самая простая. Служебные имеют несколько встроенных защитных контуров, их так не прошибешь.

– Уж надеюсь.

После некоторого молчания Гавидон как бы невзначай говорит:

– Знаешь, люди болтают про твою удачливость. Профессиональные щипачи обычно не допускают промахов.

– Прям уж болтают? – насторожилась я.

– Ну, поговаривают о тебе после Энцелада. Эй, чего пригорюнилась? Сама-то не считаешь, что везучая?

– Даже не знаю. Я бы сказала, что пока мне скорее не везет.

Гавидон удивленно вскидывает брови, и я поясняю:

– Я поступала на службу, мечтая тихо отсидеться в снабжении, но вместо этого меня определили в инженерный, а после обучения – в штурмовой отряд. В первом же бою этот отряд попадает в такую передрягу, что выживают единицы, да и те искалечены. И после этого, вместо того чтобы перераспределиться все в то же снабжение, я попадаю в автопехоту на богом забытой планете. Без подготовки, без знаний. И по дороге снова умудряюсь чуть не погибнуть.

– Не погибла бы ты, я бы тебя вытащил, – заверяет меня Гавидон, – А в снабжении ты бы заскучала. Зная тебя, точно могу это сказать.

Я не отвечаю. Судя по всему, Гавидон меня плохо знает.

В порт мы вошли в молчании. Покупаю билет буквально на последние деньги.

– Думаешь, я тряпка, да? – спрашиваю я товарища, – Разнылась на пустом месте про тщетные мечты отсидеться в спокойном месте. Скоро ты меня перестанешь уважать. Я не заслуживаю ничьего уважения. Но знаешь, я осознаю, что я трус, – прячу взгляд от друга, – Я трус, но трус честный.

Гавидон с минуту молчит, а потом задумчиво изрекает:

– Когда я был в твоем возрасте и попал на службу – а выбора у меня не было, хоть я отродясь мнил себя пацифистом – меня сразу направили в автопехоту. Я хиляком был – соплей перешибешь, а автопехота – место непростое, сама увидишь. В первый же мой бой меня закинули на Мимас. Я тогда от страха чуть не помер. Такого наворотил с перепуга. Активировал плазматор, забыв снять с предохранителя. Но сослуживцы, жестоко подшучивающие надо мной во время тренировок, не дали мне пропасть. Присматривали за мной, пока я сам не научился нормально стоять на ногах, – он прокашлялся и продолжил, – Так вот. Кто мы определяет не наш страх. А способность его преодолеть. А еще в бою лучше всего проверяются люди, поверь.

Я ничего не ответила из уважения к товарищу. Хотя к моей способности преодолевать у меня тоже были вопросы.

– Почему тебя перевели в штурмовое подразделение?

Гавидон замялся.

– Да так, повздорил с одним командос… А на счет обучения не переживай. Я тебя натаскаю так, что все Морры обделаются, когда ты возьмешь в руки оружие.

Прозвучало двояко. Он хохочет, а я обреченно перевожу деньги в кассу.

На Дионе мы разделились. Гавидон сразу направился в казармы, а мне предстояло показаться в штабе.

Эта часть сектора была выполнена в очень лаконичном стиле и отличалась чистотой сравнимой с операционной. По улицам то и дело сновали роботы-уборщики. Дисплеи демонстрировали льды планеты за границей купола, подсвеченные холодным искусственным светом.

Довольно быстро нахожу нужное мне помещение. Подключившись через комм, докладываю о своем прибытии. Меня впускают, я миную три гейта, прежде чем попасть в комнату, обстановка которой мало чем отличается от уличной. Разве что есть несколько офисных шкафчиков, стол с терминалом и два стула.

Меня встречает человек в форме. Для служащего в автопехоте его физическая форма выглядит невнушительно.

– Рядовой Тетис Илина прибыла на службу, – докладываю я.

– Да-да, присаживайтесь, – мне указывают на стул, и я следую приказу.

Он что-то бегло набирает на терминале.

– Так-так-так. Первая единица службы, – протягивает он, -третья терция…

– Так точно, – подтверждаю я.

– Теория – отл… кхм… что по физ подготовке… ага…

Штабной отводит глаза от терминала и пристально смотрит на меня, сцепив руки и оперевшись на них подбородком. Взгляд его цепкий, въедливый. Я начинаю нервничать словно на экзамене.

– Встречались ли вы с кем по дороге из госпиталя сюда?

– Никак нет, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал, – За исключением старшего солдата Пимита, он также прибыл на службу в этот полк. Часть пути мы проделали вместе.

– Понятно, понятно… Иные контакты с посторонними?

– Никак нет, – слова вылетают сами собой, но я вспоминаю про случай с воришками и, несколько поколебавшись, решаю умолчать о нем. Этот инцидент может привести к разбирательствам и проблемам, например, у Гавидона за халатное обращение со служебным оборудованием. А у меня за игнорирование протокола взаимодействия с гражданскими лицами. Я должна была вызвать полицию, но я не сделала этого. Все это не стоит наших с Гавидоном голов. Человек в форме замечает, что я колеблюсь.

– В самом деле?

– Так точно, – уже увереннее подтверждаю я.

Он щурится, откидываясь на спинку кресла.

– Тетис, позвольте говорить с вами откровенно, – он делает многозначительную паузу, чтобы я осознала важность сообщения. Я осознаю, – Ваша скрытность не играет вам на руку. Если в штурмовом отряде и имела место некоторая разболтанность и, я бы даже сказал, вседозволенность, то на вашем новом месте службы такое будет невозможно. Автопехота – отлаженный механизм, в котором каждый винтик – на виду.

Его слова меня озадачили.

– Я вас не понимаю. Что вы имеете в виду? Это обвинения?

– Нет, – говорит он и добавляет, – Пока. Пока я всего лишь взываю к вашей гражданской сознательности.

– Моя гражданская сознательность способна выдержать любую, даже самую строгую критику, поверьте.

Я взволнована. Я себя никогда не считала ярым фанатом режима. Но свою гражданскую позицию всегда считала безупречной. Сам факт, что кто-то мог в ней усомниться, заставляет меня нервничать.

Меж тем штабной сменил въедливый взгляд на более добродушный.

– Похвально-похвально. Что ж, ступайте. Разнарядка вам уже выслана. Номер казармы и распорядок дня – в инструкциях.

– Есть!

Я вскакиваю с места – мне хочется побыстрее убежать из помещения, словно воздух здесь стал отравлен.

Но на выходе меня догоняют слова штабного:

– Служите хорошо, рядовой Тетис Илина. От вас все этого ждут.

– Есть! – повторяю я и спешно покидаю штаб.

Указатели привели меня в сектор с высокими потолками и широкими коридорами – казармы. Караул докладывает о моем прибытии дежурному, и тот проводит меня внутрь. Миновав столовую, несколько тренировочных полигонов и шумных комнат (сейчас было свободное время, и народ развлекал себя кто как мог), я предстала перед дверью моего нового жилища.

На секунду я замешкалась на пороге. Комната оказалась маленькой, на шесть коек, без окон. Сейчас в ней никого не было, кровати были аккуратно заправлены, а боксы при них – пустыми. В армии никогда не было такого роскошества, как персональные комнаты. Солдаты обычно занимали общие казармы на двадцать-тридцать коек. Причем женщин селили вместе с мужчинами – просто потому, что их в армии было очень мало, а вот экономия была повсеместной. И то, что я сейчас вижу такую небольшую комнату, значило, что…

– Ну, чего встала? Посторонись давай.

В комнату, грубо толкая меня плечом, протискивается высокая девушка с шапкой темных пушистых волос. У нее тонкие губы и миндалевидные глаза. Камуфляжные штаны и майка на ней вырисовывают подтянутую фигуру. Не снимая берцы, она падает на одну из кроватей, бросает на пол вещь-мешок.

– Ты новенькая, – не то спрашивает, не то констатирует факт она.

– Сегодня меня перевели в эту часть, – настороженно киваю я. Очевидно она – мой новый сослуживец. И непонятно, что от нее ждать.

– Ясно, получается из-за тебя нас переводят в эту дыру, – моя новая соседка, поднимается с места, подходит ко мне и протягивает руку, – я Аммирин Ли, старший солдат и старшая группы. Буду проводить тренировки.

– Тетис, – я отвечаю на приветствие. Ладонь Амми сухая и цепкая, рукопожатие крепкое.

– Та самая везучая Тетис? – Амми, изогнув бровь, отворачивается, – У нас здесь неженок не любят.

Она снова плюхается на койку и демонстративно закидывает ноги на соседнюю кровать.

Молча подхожу к койко-месту рядом, спихиваю ее ноги, кидаю свои пожитки. Понимаю, что первое время меня будут испытывать.

– Говорят, Гавви носится с тобой как курица с яйцом, – ухмыляется она, – своих-то у него нет. Вечно страдает из-за какой-то юбки.

Мои челюсти непроизвольно стискиваются от злости, но я стараюсь сохранять невозмутимый вид. Раскладываю свои вещи по боксам.

– Мы товарищи. Гавидон – мой бывший сослуживец, прошли вместе разное.

– Энцелад. Наслышана… Ооо, остальные подтянулись! Располагайтесь!

В комнату входят еще четверо девушек, одетых так же как и Амми. Они начинают занимать свободные места, кидая на меня любопытные взгляды.

Когда суета более-менее улеглась, Амми бодро вскакивает на ноги.

– А знакомство лучше всего провести на тренировочном полигоне.

– По распорядку дня у нас физ.подготовка, – начинаю было я, но выражения лица Амми неуловимо меняется.

– По распорядку дня у нас то, что скажет командир, – строго произносит она.

Все остальные словно замирают, смотря на нас в упор.– Какие-то проблемы с подчинением? – зловеще интересуется Амми.

– Никак нет…

– Все на полигон!

– Есть! Есть! Есть! – доносится из разных углов комнаты, и девушки слаженно выбегают во внешний коридор.

– Есть! – выкрикиваю я и бегу следом.

Тренировочный полигон представляет собой двухкилометровую трассу с препятствиями в несколько уровней. В начале трассы стоит контейнер с автоброней, в которую мы облачаемся по команде. В отличие от медицинских экзоскелетов автоброня тяжелее и имеет стандартные регулируемые размеры. Система считывает мои параметры и меняет конфигурацию. Мне давит в плечах, но откалибровать броню я не успеваю, голос Аммирин командует занять стартовую позицию.

Я не знаю команд. Просто повторяю за всеми остальными. В армии незнание и отсутствие обучения не освобождают от выполнения приказов. Мы выстраиваемся в шеренгу в начале трассы, и автоматика запускает ее механизм.

Первое препятствие – отвесная скала, на которую мы забираемся, прежде пробежавшись по вязкой субстанции, похожей на грязь. Стены скалы гладкие, как отполированный металл, подошвы брони скользят, а остатки грязи на них не оставляют шансов.

Скатившись к подножию после третьей неудачной попытки, я поднимаюсь и вижу, что остальные почти у вершины.

«Обнаружена поверхность с малым коэффициентом трения. Запустить систему сцепления с поверхностью?» – всплывает сообщение на внутреннем дисплее.

«Да» – выбираю я. Конечно, да. Наконец-то.

Подошвы и перчатки брони меняют конфигурацию, и я спешу догнать остальных. Четвертая попытка преодоления вершины оказывается более успешной. Я стремительно скатываюсь вниз в новую зону, пол которой покрыт льдом. Поднимаюсь и падаю.

Теперь подошвы примерзают к поверхности. Автоматика не предлагает решения. Открываю меню, пытаясь найти нужную команду, но безуспешно. Наугад выбираю «автопрогрев», температура брони поднимается, освобождая меня от ледяных оков. Тело жжет, мигом нахлынули воспоминания про бандитов в подворотне Дионы и мое счастливое спасение. Спасет ли меня что-то в этот раз – большой вопрос.

Пытаюсь устранить упадническое настроение. Мне жизненно необходимо не отставать от остальных.

В следующей зоне это оказалось несложно. Это зона огня. Здесь темно, а невидимый «враг» обстреливает нас со всех сторон. Мы прячемся за невысокими укрытиями, представляющими из себя имитацию типичных ландшафтов сатурнианских планет.

«Дальше идете по одной», – снова слышится командный голос Амми, – «Каждая должна снять по десятку. Иначе не пройдете. Зетта, вперед.»

Одна из девушек срывается с места и перебежками, под перекрестным огнем неведомого «врага», продвигает вперед, отстреливаясь в темноту.

Я даже не представляю, как выглядит «объект». И тем более, как пользоваться встроенным оружием. Изучаю блок на запястье руки, но подсказок на нем нет, а наугад тыкать чревато. Оглядываюсь по сторонам. К соседнему укрытию подбегает одна из девушек и замирает, привалившись к нему спиной. Там вполне хватит места для двоих. Это мой шанс.

В краткий промежуток прекращения обстрела, я делаю глубокий вдох и перекатываюсь до соседнего укрытия.

– Ты куда лезешь? – шипит на меня девушка, занявшая позицию прежде меня.

Я выдыхаю. Кажется, цела. Только плечо дымится.

– Эй, помоги запустить огневую систему.

– Сейчас?? Совсем сдурела?

– А у меня есть выбор?

Видимо, Аммирин слышит наш разговор, потому что мы слышим ее «Ви, ты следующая», и моя соседка встает на изготовку.

Я чертыхаюсь. Интересно, за что Амми меня так сразу возненавидела?

– Ви, помоги мне или я завалю общий зачет.

Девушка резкими, выдающими недовольство движениями тыкает в сенсоры на моем запястье:

– Это огонь, можешь большим и указательным отдать команду. Это перезарядка, вот охлаждение. Блокировка здесь.

«Ви, пошла» – слышим мы по внутренней связи.

– И вообще, доверься подсказкам системы, – бросает она напоследок и убегает под

вспышки вражеских залпов.

Дальше я наблюдаю как девушки одна за другой пробегают зону, собираясь на общей огневой позиции. Вглядываюсь в темноту, пытаясь изучить действия остальных, пока не слышу:

«Тетис, пошла!»

Я разблокирую сенсорную систему, запускаю зарядку, покидаю свое укрытие.

В целом мне повезло, что я иду не первой – у меня было немного времени, чтобы изучить расположение укрытий, хотя огневые позиции врага не поддавались учету – они постоянно перемещались, подчиняясь сложному алгоритму.

Стреляю я обычно неплохо, лучше среднего. Но бег в броне дарит непередаваемые ощущения. Я передвигаюсь от укрытия к укрытию. Снимаю одну цель, вторую. Третий пораженный объект меня вдохновляет: а в целом, задача выполнима! Но стоит мне самонадеянно выбежать навстречу четвертой, как система автоброни сообщает о нехватке заряда. Залп невидимого врага стреляет мне в живот, опрокидывает навзничь. От удара дергает голову так, что сводит шею.

Как можно быстрее стараюсь собраться, перекатываюсь на живот и получаю выстрел в бок. Спасибо броне, что защищает, но по ощущениям стреляют будто по-настоящему.

Через секунду меня добивает толчок в спину, едва не сломавший мне хребет. Я снова переворачиваюсь и вижу пробегающую надо мной Аммирин, которая гигантскими шагами преодолевает трассу вслед за остальными и в прыжке отстреливает «вражеские объекты». Зрелище настолько же восхитительное, насколько унизительна картина распластанной на полигоне меня.

Спустя несколько мгновений залпы утихают.

«Илина, в строй, » – слышу я голос Амми, – «особое приглашение нужно?»

Я немного сожалею, что меня не прикончил выстрел в живот. Поднимаюсь и бегу.

На общей точке сбора гуляет восхищенный шепоток: «Семнадцать… Семнадцать сняла… Ну дает…».

– Учи теорию, Илина, – говорит Амми, когда я встаю в строй, – Если в ближайший месяц я не буду видеть, как ты штудируешь инструкцию по каждой модели автоброни, каждый день тебе гарантирован наряд вне очереди. Уяснила?

– Так точно, – чеканю я, и мы общей группой бежим на преодоление следующих зон.

А ночью я проваливаюсь в свой очередной кошмар.

– Не обращай внимания. Аммирин – просто стервозина, – сообщает Гавидон в ответ на мой пересказ минувших событий. Он висит на перекладине, ухватившись за нее уцелевшей рукой, делает еще один рывок и спрыгивает вниз, – Тебе достался старый броник, такие сейчас не используются.

Броник серии СЕ-260, поступили в комплектацию сидерический год назад. Сегодня с утра, под тяжелым взглядом Амми, я зубрила тех-документы по нашему оснащению.

– Да он старше тебя.

Я неопределенно хмыкаю.

Мы с Гавидоном столкнулись в общем тренировочном зале, куда я дала себе обещание ходить каждый день в свободное время, если вообще хочу выжить. Я дрыгаю ногами, силясь сделать еще один заход, но срываюсь и тоже приземляюсь на пол, только менее успешно. Смотрю как Гавидон встегивается назад в броню, так ловко, будто она всегда была его частью.

– А ты знаком с Амми?

– Ага, вместе начинали. И она вовсе не была такой раньше. Той еще сыкухой она была, я тебе скажу.

– Какое мне дело, какой она была. Сейчас она мне прохода не дает, уже пятый наряд вне очереди влепила. Знать бы, чего она так бесится.

– Новенькая ты, вот и бесится, – лениво отвечает Гавидон, запуская тестирование системы.

– В штурмовиках как-то побольше общности было. Командой работали. Жаль ребят… А здесь я на трассе даже до середины дойти не могу – меня свои же и уничтожают. Это нормально?

– Я помогу тебе с трассой, потренируем.

Но я от чего-то злюсь, и злюсь все больше. Мне вдруг вспоминается разговор с Аммирин в мой первый день.

– Слушай, Гав, а чего ты вообще со мной носишься?

– Чего? – опешил солдат, – Я не ношусь. Я помочь хочу.

– Не нужна мне твоя помощь!

Я зло пинаю мат и выхожу из зала.

– Эй, Тетис, ты чего? – кричит мне вслед Гавидон, но я не оборачиваюсь.

Нет, если я хочу хоть чего-то здесь добиться, я должна сделать это сама.

Учебка

По прошествии двух недель Аммирин все еще осталась верна себе. Наряды на самую грязную работу я получала так часто, что складывалось впечатление, что я просто обслуживаю наш отряд.

Мои кости, мышцы и сухожилия пришли в норму, медицинский экзоскелет я больше не носила, и это расширило возможности моей эксплуатации. Сегодня под моей ответственностью была чистота вентиляционных отсеков общественного модуля. В гражданских секторах это доверялось бытовым дройдам. Но в секторах министерства обороны Дионы, видимо, были свои понятия о военном воспитании.

Подхватив промышленный очиститель, я открываю люк и втягиваюсь наверх, пытаясь рассмотреть фронт работ. Увиденное приводит меня в уныние. Заползаю на четвереньках в воздуховод и начинаю драить его стены, когда в помещение заходят двое.

– И помните, – говорит один из них, – вам доверена важная миссия. Мы ведь можем на вас рассчитывать, молодой человек?

– Безусловно, – отвечает второй, и я чуть не роняю очиститель вниз, потому что этот голос я узнаю из тысячи, – Я вас не подведу.

Подсматриваю в прорези вентиляционной решетки. Да, это Гастан! Он вернулся! Однако, памятуя о том, что говорил Гавидон, не спешу прерывать чужой разговор. Все-таки нам с Гастаном действительно лучше не выпячивать на всеобщее обозрение наши отношения.

Вместо этого запускаю очистительный механизм. Удивительно, что старенький полуавтоматический робот еще вполне исправно работает. Не успела я об этом, подумать, как он со скрежетом давится воздухом, а из фильтра проливается грязная вода. Весьма неудачно проливается – прямо на лысину человека, беседующего с Гастаном.

Они оба смотрят на открытый люк, наконец, замечают на дисплеях помещения надпись «Осторожно! Идет профилактическая чистка систем жизнеобеспечения», выведенную мной прежде. А я замираю в недрах вентиляции. Мне конец.

– Гхм, – произносит собеседник Гастана, доставая платок и вытирая голову и шею, – безобразие.

– Наверное, дроид-очиститель сломался, – говорит Гастан, подавая ему еще один платок и заглядывая в люк, – я разберусь с этим.

– Что ж, разберитесь, пожалуйста, – недовольно ворчит испачканный человек и, потоптавшись на месте еще пару секунд, все же покидает помещение.

Я облегченно выдыхаю и спрыгиваю прямо на руки Гастану.

– Лови!!

– Тет?? – он так удивлен, что едва успевает поймать меня и придержать за талию.

– Наконец-то!

– Что ты здесь делаешь? – он смотрит то на меня, то в черноту люка.

Отбываю наряд вне очереди по приказу моего нового командира. Ты будешь удивлен, узнав, какие успехи я в этом делаю, – кладу руки ему на плечи. Жду, когда же до него дойдет, что мы здесь одни.

– Эээ… Во что еще ты вляпалась? – Гастан, наконец, фокусирует взгляд на мне, но улыбка его получается вымученной. Меня это расстраивает. Не хочу, чтобы он считал меня неудачницей.

– Не во что. Все в порядке. Но, честно говоря, советы и мастер-классы от знатока автопехотной брони мне не помешают. Я могу рассчитывать на вас, молодой человек? – я шутливо изгибаю левую бровь, корча серьезную мину.

Гастан меняется в лице.

– Ты о чем?

– Потренируешь меня, балда? – говорю я уже обычным тоном, – А то сейчас на полигонах мне достается.

– А… Нет, боюсь, не смогу.

Он легким движением отставляет меня чуть в сторону. Неловкость нашей встречи озадачивает.

– Ой, ты наверное, куда-то спешишь. Я тебя задерживаю? – догадываюсь я. Холодность возлюбленного меня расстраивает, но я помню, что он только что получил какое-то важное задание. Все-таки я не должна отвлекать его от службы.

Отстраняюсь и теперь замечаю, что Гастан немного изменился. Что-то в манерах, выправке, и новая форма… Он ловит мой взгляд и поясняет:

– Я теперь при штабе. Тоже перевели, с повышением, – он снова улыбается, скромно, словно думает, что не заслуживает этого.

– Поздравляю… – я все еще не могу оторвать взгляда от блестящих декоративных пуговиц на его куртке и аккуратно прошитых золотом погонов, – Это… это же здорово! Я так рада за тебя.

– Да. Так что я уже отошел от этих всех дел с броней. Можно, конечно, с свободное время попробовать, но, сама понимаешь, со свободным временем сейчас не очень.

– Понимаю…

– Эй, ты чего? – он двумя пальцами подцепляет кончик моего подбородка. заставляет посмотреть ему в глаза, – Не вешай нос. Все по-прежнему. Надо просто немного потерпеть. Мы оба должны обустроиться на новых местах. Да ведь?

– Да, но…

– К тому же, ты склонна преувеличивать. Все у тебя отлично получается, я уверен.

– Мы не будем видеться?

– Будем, конечно, – усмехается он, в его глазах вспыхивает такая знакомая и родная искорка иронии, – Должна же ты, наконец, мне рассказать про свои приключения.

– Готовься слушать, – улыбаюсь я в ответ.

Гастан склоняется и нежно целует меня в губы, а я думаю, что все мои приключения стоили того, чтобы в итоге оказаться здесь и сейчас.

– Мне пора, – говорит он, – завтра найду тебя на твоем новом наряде.

Он отпускает меня, одергивает манжеты и, подмигнув, покидает помещение.

– Тогда мне не терпится его получить, – запоздало отвечаю ему вслед.

Когда двери за ним закрываются, я в гораздо более приподнятом настроении приступаю к исполнению своего наказания.

Но на следующий день мне не достается наряд и вообще не выпадает ни одной свободной минуты.

Аммирин гоняет нас на стрелковом полигоне до потери пульса.

– С этого дня тренировки здесь и на трассе препятствий входят в ежедневную программу, – объявляет она, обходя строй, пока каждая из нас отстреливает виртуальные мишени, – и уважительная причина, по которой вы можете не явиться сюда только одна. Какая, Ви?

– Собственные похороны, – бодро рапортует та.

– Верно, – Амми подходит ко мне так близко, что я ощущаю ее дыхание на своем ухе. Смотрит пристально, – Понятно, Илина?

– Так точно, – отвечаю я, выпуская залп огня по мишени.

От напряжения уже рябит в глазах. Как только они отказываются видеть, нас отправляют на прохождения трассы.

И так изо дня в день. Каждый вечер я засыпаю без задних ног и, положа руку на сердце, в этой круговерти сама редко вспоминаю про Гастана. За минувший месяц мы встретились только раз, в обеденный перерыв. Вернее, обед мне пришлось пропустить. Гастан вызвал меня по комму в штабной сектор, мы прогулялись по его серым улицам, пересказывая друг другу все, что с нами случилось за прошедший месяц. Он был все таким же иронично-сдержанным, неохотно слушал мои восторги по поводу его нового назначения. Говорил, что не считает это своей заслугой, просто так получилось. Я же взахлеб рассказывала о событиях минувших своих дней. Он слушал и утешал. Но никакой речи о том, чтобы остаться наедине, конечно же и быть не могло. Гастан, как всегда был прав, вначале нам нужно освоиться на новых местах.

Сны мне тоже больше не снились. И я радовалась: даже в самой плохой ситуации есть свои плюсы.

Наряды я отбывала теперь по очередности. Последний, дежурство на кухне, заканчивался поздно. Мой напарник из соседнего взвода, Левх, весь день был в приподнятом расположении духа, несмотря на то, что любил врубить по транслятору новостной канал и наслаждаться нагнетающей атмосферой репортажей. Сегодня особенно часто мелькали сообщения про пограничные конфликты с Мимасом, способные любому испортить и аппетит, и настроение. Я старалась не слушать, заткнув уши музыкой.

После вечернего приема пищи, расставляя вымытую посуду в боксы, краем глаза замечаю, как Левх возится в дальнем углу кухни, намешивая что-то в только что отчищенной кастрюле.

Мне спину аж сводит от усталости, и потому на меня накатывает раздражение, что Левх добавил нам работы. Подхожу, чтобы высказать ему.

– Ты что это делаешь?

– Дембельский пирог, – невозмутимо отвечает напарник, ссыпая в кастрюлю все, что осталось в холодильниках. Уж на что, но на пирог эта смесь явно не походила, – Мик завтра все, домой к отцу и матери. Надо уважить старшого.

На этих словах Левх зачерпывает ложкой получившуюся жижу, пробует на вкус, остается недоволен и лезет искать что-то в бокс с провизией.

– А не жирно ему будет? – я скептически наблюдаю как Левх щедро засыпает в кастрюлю сахар.

– Не ворчи, а? – отмахивает тот, – Кстати, приходи после дежурства, если хочешь. Старшина свалил куда-то сегодня по срочному вызову, а мы отмечаем. Симпатичные девчонки нам не помешают, – он облизывает ложку, и меня передергивает, – Ты – симпатичная.

– Нет уж, спасибо, – фыркаю я, возвращая наушники в уши, и отворачиваюсь, чтобы не видеть кулинарные потуги Левха.

Однако, когда поздно вечером я возвращаюсь в свой блок, чтобы, едва коснувшись подушки, провалиться в сон, мое внимание привлекает шум в соседнем блоке. Слышны веселые голоса и смех, и я иду, словно насекомое, на свет.

Соседний взвод кутит не скрываясь. Двери в казарму едва прикрыты, из щелей клубиться сигаретный дым. Интересно, как им удалось провести противопожарную систему? Поднимаю голову и вижу, что какой-то умелец воткнул в датчик отвертку. Понятно, как.

Осторожно заглядываю внутрь. От дыма слезятся глаза. Солдаты сдвинули койки в стороны, сидят в круге и делят нехитрую снедь, а центр импровизированного «стола» венчают несколько фляг.

Среди набившегося в казарму народа я замечаю Лену и Ви из моего отряда. Первая по-свойски обнимает виновника торжества, которого выдают новенькая, расстегнутая не по уставу форма и самодовольная рожа. Вторая валяется на одной из коек, затягиваясь сигареткой.

Осмелев, захожу внутрь. Сидящие ближе к выходу бегло скользят по мне взглядом, но в целом никто не обращает на мое присутствие внимания. Не начальство – и ладно.

Я протискиваюсь дальше в поисках местечка посвободнее.

– О, Тетис! Падай сюда.

Гавидон тянет меня за руку, и я плюхаюсь на пол рядом с ним.

– Так, посмотрим, что у нас тут, – хмурится он, вертя в руках синту (музыкальный инструмент), – Где ты только достал эту развалюху, Мик…

– Ты умеешь играть? – удивляюсь я.

– Умел что-то когда-то, – уклончиво отвечает Гавидон, но по его лицу я понимаю, что он рад возможности показать себя, – а кабы не эта железяка, – он кивает на свою механическую руку, но искусственные пальцы уже пробуют перебирать струны.

– Гав, – свешивается с койки Ви, обволакивая руками солдата, – сыграй нашу, «броневую», а?

Со всех сторон слышатся одобрительные выкрики, и Гав с усмешкой бьет по струнам. Нестройный хор голосов подхватывает его, веселье набирает новые обороты.

Сидящий по левую руку незнакомый мне солдат заставляет меня выпить содержимое колпачка одной из фляг, горло обжигает, я закашливаюсь.

– А где остальные из вашего отряда? Может, позовешь? – спрашивает он меня, – Но только не эту ваша Амми.

– Амми-шмамми, – ворчит Гавидон, не выпуская синт из рук.

– Кстати, странное имя, – замечаю я, делая еще один глоток из фляги и беззаботно облокотившись на кровать с Ви, – на название лекарства похоже.

– В честь тетки, – голос Аммирин врезается в пространство, словно ножницы, рвущие ткань. Сама она высится надо мной подобно скале, – Бабка с дедом прибыли с Япета пятьдесят лет назад, бежали от ужасов войны, язык еще не знали, а новое словечко, встретившееся им в пункте помощи беженцам, показалось красивым. Вот и назвали своего первенца.

Голоса людей вокруг, привлеченных представлением, постепенно затихают. Я отставляю флягу, подбираюсь, готовая встать, но Аммирин как будто нет дела, она перешагивает через меня.

– Не надоело глотку драть, а, Гавви? Дай сюда.

Амми отнимает синт у Гавидона, садится рядышком и сосредоточенно склоняется над инструментом, водя пальцами по струнам. Она затягивает песню, печальную, родную в общечеловеческой тоске и чуждую в япетенианских словах. У нее, оказывается, красивый голос. Она качает коротко стриженной головой в такт, прикрыв лисьи глаза, словно на веках начертаны ноты.

Никто в комнате не знает слов, но многие стараются подпевать, улавливая мотив, другие слушают, затаив дыхание. Я ловлю себя на мысли, что сейчас мы все действительно похожи на одну семью. На стаю.

Когда затихает последний аккорд, Амми хитро улыбается:

– Ну что замолкли? Давайте нашу «броневую»? Только теперь уж как надо, не в обиду, Гавви…

Через день становится понятно, где отсутствовало начальство. Высшее руководство решило провести серию учений в полях, а им предшествовали согласования со службой управления купольной системой.

Выступаем взводами – один против другого. Сначала разбиваем лагерь, разворачивая портативные энергостанции, ремонтный и хирургический блоки, выставляем часовых. Затем, в установленное время совершаем «нападение» на вражескую базу. Сражение идет до последнего выведенного из строя солдата. Солдаты выводятся «из строя» с помощью энерго-пушек, очень похожих на плазматоры, но действующих исключительно на электронику учебных броников. После трех выстрелов броня отключается, оставляя рабочими лишь базовые системы жизнеобеспечения и запуская маячок, сигнализирующий о необходимости транспортировки солдата с поля. Очередность нападения определяется жребием, бросаемым непосредственно перед началом атаки.

– У обороняющегося взвода есть около пятнадцати минут на подготовку, – еще раз проговаривает Амми, пока мы спускаемся в шахту, чтобы затем выйти на открытую поверхность, – В любой непонятной, спорной ситуации слушаем меня.

В подземном шлюзе закрепляем шлемы. Выходим наружу. Автоброня должна была защищать нас не хуже скафандров, но при одном только виде льдов Дионы, по коже пробегал морозец.

За пятнадцать минут достигаем назначенной нам точки на карте и спешно приступаем к обустройству лагеря. У каждого своя известная роль, каждый отряд должен действовать как единый отлаженный механизм.

Еще через двадцать известны результаты жеребьевки. Лейтенант Гаров объявляет его по общей связи: мы обороняемся. Амми отдает указания согласно приказам Гарова. От противника нас отделяет двухсотметровый хребет, если они решает преодолевать его, у нас будет больше времени на подготовку, но сложности с защитой. Также противник может пойти на преодоление южной впадины, тогда нам тяжелее будет обороняться, если мы не остановим его именно там. Наш отряд Гаров отправляет на южную впадину.

Мы двигаемся цепочкой вдоль хребта: Зетта и Нанэт впереди, Ви и Амми по центру, дальше я, Лена замыкает.

– Что там у тебя? – спрашивает Амми у разведки, когда наша база скрывается из поля видения приборов.

– Чисто. Чертовщина какая-то. По идее должны уже появиться.

– Всем стоять на месте, – велит Амми.

Мы замираем как вкопанные, сканируя местность, но она отвечает холодным молчанием, пока Амми не взрывает ее приказом:

– Все в укрытие! Рассредоточиться!

– Цель на восемьдесят и сто десять градусов к югу, – подтверждает Зетта.

– Шесть-ноль, прием. Они здесь. Ждите с юга. Мы задержим, – сообщает на общей частоте Амми.

Вот где в ход пошли полигонные тренировки. Мы заняли укрытия и готовимся к отстрелу нападающих. Противник тоже заметил нас. Его разведгруппа успевает занять противоположные позиции, у них значительный численный перевес. Нас покрывают сплошным огнем, пока основная масса противника просачивается через хребет к базе. Зетту выводят из строя первой.

– Ви, за меня здесь – говорит Амми, передавая позицию, – я в обход. Лена, Тет, оттяните их на себя, я зайду со спины.

С этими словами она перебежками скрывается из вида, пока мы при любой возможности отвечаем разрядом пушек в противника.

Система сигнализирует, что в меня попали уже два раза.

– Тет, Лена, какой остаток зарядов? – спрашивает Ви.

– Один, – отвечаю я.

– Два, – рапортует Лена.

– Тогда Лена сдвигается влево. Тет, ты следом, иначе не сможем обеспечить прикрытие.

Я жду когда Лена займет новую позицию. Под огнем противника это происходит не скоро, кажется, ее еще раз задели. Через пару минут пытаюсь пробраться за ней, но огонь противника усилился. Информационный дисплей рапортует, что Лена деактивирована, а ко мне приближается вражеский объект. Цифры 15-3 читаются в инфракрасном свете на его груди. Я стреляю, но он остается невредимым. Через секунду мы сцепляемся. Я бью по ногам, он – в голову. Я стреляю, но он отводит мои выстрелы бронированной рукой и разряжает залп мне в живот. Я падаю, мой маячок запускается.

Лежать в панцире посреди ледяной пустыни, не имея возможности пошевелиться, и наблюдать черное небо, половину которого занимает мрачно нависающий диск Сатурна – довольно тоскливо. Но какого черта этот говнюк меня сделал?! Долго ли еще я буду просто пушечным мясом??

Злость как кислота сжигает меня изнутри. Стараюсь все же дышать ровно, не отслеживать ежесекундно уровень кислорода, сатурацию и давление.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем меня забирают на транспортнике и отвозят на базу, где снимают блок с энергосистемы брони.

Учет уже проведен – мы победили. Амми принимает падших с транспортнике .

– А где Лена? – спрашивает она у оператора транспортника.

– Ничего не знаю, собрал всех, – отвечает тот.

– Ви?

– Ее уложили еще у хребта. Они были с Тетис.

– Тетис, срочно слей последние координаты! – кричит Амми, запрыгивая в транспортировщик и орет на оператора, – дави на газ, давай-давай!

Я выполняю приказ, отправляю Амми координаты, где «уничтожили» меня, и, как и все остальные, нервно жду результатов поиска.

– Такое уже бывало, – говорит Ви, но в ее голосе угадывается сильное волнение, – Маячок может отказать, ничего страшного, найдут без него.

Гаров раздает всем указания, чтобы не толпились без дела. Я помогаю разгрузить вражеский транспортировщик.

Через час привозят Лену, живую, но с последствиями продолжительной асфиксии – системы жизнеобеспечения, как и маячок, вышла из строя. Ее помещают в операционный блок до прибытия помощи.

Я провожаю взглядом, скрывающуяся в блоке капсулу с пострадавшей Леной.

Отворачиваюсь, и натыкаюсь на группу из троих солдат взвода противника. На одном из них красуется надпись 15-3. Уловив мое внимание, он выставляет вперед руку и делает вид, что стреляет в меня. Ему весело.

Гнев снова застилает глаза. Мои пальцы непроизвольно стискиваются в кулаки. В два шага преодолеваю расстояние до него и бью в голову.

– Эй, ты чего?? – кричит Морр, закрываясь.

– Получай, тварь! – ору я, добавляя пинков, пока меня оттаскивают его товарищи.

– Ополоумела что ли?

Мы привлекаем всеобщее внимание.

«Илина, возвращайся на базу», – командует Амми.

– Ты должен был проверить маячок! Ты не проверил ее маячок! – не унимаюсь я.

– Отвали, – огрызается он, – откуда мне было знать.

«Илина, если сейчас же не вернешься на базу, мытье сортиров станет твоей пожизненной обязанностью», – цедит Амми.

– Тет, идем, – ко мне подбегает Ви, оттаскивает от остальных и уводит в лагерь.

Лена выжила. А ко мне еще на месяц возвращаются наряды вне очереди.

Предательство

На очередном утреннем построении Аммирин обходит нашу шеренгу, зловеще улыбаясь. Ничего хорошего это не предвещает. Придраться не к чему: ни к нашей выправке, ни к нашей вычищенной и застегнутой по уставу форме. Смотрим в одну точку позади нее, ожидая приказа.

Вы, наверное, слышали, – начинает командир, – что нашей армии приходится несладко в приграничных конфликтах с Мимасом…

Мы молчим. Ответа не требуется. Каждая затаила дыхание, ожидая, к чему она ведет.

… и это неудивительно, пока там задействованы слабаки из штурмовых и флота. Настало время показать всем, кто на самом деле является главной оборонной силой Рут. Командование приняло решение отправить несколько взводов автопехоты в зону конфликта, – Аммирин останавливается, оглядывая нас, – Поздравляю, девочки, вы в их числе.

Никто не дрогнул внешне, но я уверена, каждую обдало холодом. Об ужасах Мимаса слышали все.

Наконец-то у вас появился шанс доказать, что вы можете послужить Родине не только как домохозяйки. Но как сильные и отважные бойцы! Защитники! Славные герои! – продолжает Аммирин. Она снова проходит мимо шеренги, выкрикивая слова так, что звук пронзает тело от макушки до пят, – Я верю в вас! Верю, что вы не подведете и не ударите лицом в грязь! Верю, что послужите верой и правдой на благо Отечеству!

Аммирин делает значительную паузу, и мы отзываемся послушным хором:

– Служу Союзу Рут!

– Я вас не слышу!

– Служу Союзу Рут!!!

– Славно, – удовлетворенно заключает командир, – Сегодня физ подготовка по расписанию. Дополнительные занятия в свободное время приветствуются. Но вечером оторвитесь, так и быть, я разрешаю. Вылет завтра утром, – она кивает на выход, – Шуруйте на стрельбище.

– Есть!

Мы слаженно топаем на полигон. По дороге я неверными руками набираю на комме «Нам надо срочно встретиться и поговорить. Срочно! Пожалуйста!». Ответное сообщение приходит только в обед «Через полчаса в восьмом секторе».

Когда мне удается вырваться из череды рутины в распорядке дня, Гастан уже ждет меня у гейта, заметно нервничает.

– Ну, наконец, – говорит он, завидев меня на входе, – У меня немного времени. И по правде говоря, оно уже выходит.

– Гастан! – я хватаю его за запястья, – Наш отряд завтра отправляют на Мимас! – выражение лица Гастана не меняется, и я уточняю, чтобы он понял, – на боевое задание!

– Хм, – наконец выдавливает он, – Неудивительно. Показатели отряда Аммирин – одни из лучших…

– Тебе это было известно??

– Послушай, – говорит Гастан, отцепляя мои ладони от манжетов своей куртки и беря под локоть, – В предстоящем нет ничего такого уж страшного. Там куча народа. Дела сейчас там идут хорошо.

– Ты в своем уме?? – захлебываюсь негодованием я, – Гастан, там война! Все зашло слишком далеко! Послушай, забери меня отсюда. Давай бросим все, уедем, начнем заново. Не знаю… давай создадим семью! Я согласна на все. Давай…

– Тетис! На нас смотрят люди! – одергивает меня Гастан. Он отпускает мою руку. Смотрю на него глазами полными слез, и картинка расплывается, в горле застрял ком, – Тебе нужно было раньше задуматься, во что ты впутываешься.

– Что? Мы же вместе решили, что вступим в ряды обороны…

– Я не об этом, – резко говорит он.

– Тогда о чем?

– Ты сама знаешь, не надо больше таиться. Уже все известно.

– Я не понимаю…

– Ты ведь связалась с гиперионцами, ведь так? Я знаю, ты давно этого хотела. Мечтала даже. Что они тебе пообещали? Место в научной группе? Новый паспорт?

– Чего??? Что ты несешь? Какими гиперионцами?

– Тетис, – холодно вздыхает мой возлюбленный, – Мне удалось поразбираться в твоем деле. Есть что-то, что ты не договариваешь руководству. И даже мне. Подозрительно. И я только по старой памяти это говорю, из уважения к нашему прошлому, так сказать. На что ты вообще рассчитывала, родная?

– Гастан, я правда не понимаю…

– Давай посмотрим фактам в лицо. Ты осталась единственной уцелевшей из всего отряда, а записи с твоих камер магически стерты. Зачем ты их стерла, Тет? Что ты сделала на Энцеладе?

– Я ничего не стирала. Как вообще это можно сделать? Я…

– Вот что, – Гастан взмахивает рукой, прерывая мой невнятный лепет, – Прямых доказательств, конечно, нет. Но тебе нужно хорошенько выслужиться, чтобы всех переубедить.

– В чем переубедить?

Гастан хмыкает, и в этой усмешке, в этом взгляде я не узнаю человека, который до сего дня был самым дорогим для меня на всем белом свете. Впервые в жизни ощущаю себя мучительно, безысходно одинокой.

– Я не предатель, – тихо произношу я.

– Вот и докажи это, – его полуулыбка сменяется серьезным выражением лица штабного лейтенанта, – Servire populo1, – чеканит он стандартную речевку.

– Ipsa vita est2, – тихо отвечаю я, наблюдая как он удовлетворенно кивает, разворачивается и растворяется в толпе снующих по сектору людей.

Накануне вылета я не могу уснуть. Ворочаюсь в постели, пока она не превращается в мучительные тиски. Стараюсь никого не будить, хотя что-то мне подсказывает, что остальные тоже не спят – в комнате подозрительно тихо. Выхожу из коридор.

Ноги несут меня на тренировочный полигон. Только командир, то есть Аммирин, может запустить автоматику, но я встегиваюсь в первую попавшуюся броню и прохожу трассу без запуска учебной системы, в темноте, раз за разом отрабатывая все команды, пытаясь убедить свое сознание, что я все помню, что ничего не забыла.

Не знаю, сколько времени я там провела. Когда усилием воли заставляю себя снять броню и идти досыпать оставшиеся часы, вижу как заступает на смену дежурство соседнего взвода.

Повинуясь странному чувству, следую за двумя сменившимися солдатами. Наблюдаю издалека, как они переговариваются о чем-то, затем один из них сворачивает в санитарный блок. Я иду следом.

Когда я вхожу в помещение, он уже наполовину выстегнулся из брони. Стоит ко мне спиной, и я вижу какими страшными шрамами покрыты его правое плечо и спина.

– Тет? – тихо произносит он.

Я не отвечаю. Не знаю, как он понял. Все равно.

Гавидон оборачивается на мои шаги, я подхожу ближе. Смотрю как он стремится унять сбивчивое дыхание. Касаюсь ладонью его груди.

– Завтра нас отправляют на Мимас, – говорю я, не сводя взгляда с татуировок на его смуглой коже.

– Тет, ты не должна…

– Молчи! – резко обрываю его я, вскидывая голову, – Пожалуйста, молчи. Завтра мне нужно будет знать, что кто-то любил меня.

Он опускает руку на мое бедро, прижимая к себе, когда я обхватываю ладонями его виски, снимаю визир и целую глаза. То, что от них осталось.

– Если ты думаешь, что без этой цацки я не буду знать, как ты выглядишь, ты ошибаешься. Я всегда буду помнить.

– Я знаю, – выдыхаю шепотом, – Я знаю.

Итак. Вот он, возможно, последний день моей жизни.

Четвертый час полета. В голове ни одной позитивной мысли. Тревожность зашкаливает, хотя вначале все выглядело похожим на стандартные учения: облачились в броневые костюмы, спустились в шахту. Раз – и мы уже на корабле. Два – и мы в приграничной зоне с Мимасом.

– Флот расчистил дорогу, так что дел у нас немного, – говорит Амми, пока идет предбоевое тестирование автоматических систем брони, – Приземляемся, по координатам идем к цели, уничтожаем склад и возвращаемся к точке сбора.

Она обходит наш строй, приготовившийся к выходу в шлюзовую камеру, затем сама встает во главе, но продолжает говорить с нами по внутренней связи:

– Понимаю, скучновато. Вам бы хотелось поучаствовать в штурме Рибата. Но и на здесь большая ответственность. Цель – ключевое звено в снабжении врага боеприпасами. Вы справитесь на раз – в этом я уверена. Вернетесь героями.

Рядом снует инженер, тощий как жердь парень в комбинезоне и визире, младше меня. С каких пор в автопехоту берут таких молодых?.. Он собирает результаты тестов и дает отмашку по готовности.

– Эй, – окликаю его я, увидев желтый значок в своем отчете, – Это что?

Инженер подключается к системе моей брони.

– В пределах нормы, не обращай внимание. Программа имеет погрешности в определении скорости реакции, – он что-то бегло набирает на коме и перезапускает диагностику. Новый отчет содержит только зеленые отметки, – Все, готово.

– Илина, что у тебя там? – строго спрашивает Аммирин.

– Неоднозначные результаты теста, – отвечаю я.

– Дэн, какого?? – рычит командир, – Скоро высадка!

– Броня в норме, сержант, – оправдывается инженер, – Выход разрешен.

Аммирин едва заметно поворачивает голову в мою сторону. На ее шлеме появляется желтый отблеск сигнала готовности.

– До высадки три минуты, – объявляет она.

Я слышу свое шумное дыхание. Делаю глубокий вдох, еще и еще. Контролирую выдох, потому что, кажется, разучилась дышать.

Минута.

Открывается шлюзовой коридор, мы проходим к выходу. Меня пробивает дрожь.

Двадцать секунд… Десять… Вперед!

Вокруг мигают зеленые вспышки света.

Сначала выкидываются «куклы» – ложные цели для противника, но я этого не вижу.

Я вижу лишь гигантское око Сатурна и кратер Мимаса, в который мы летим. На тридцать градусов от нас купол и ангар полигонального типа – военный склад Рибата – одного из центральных куполов планеты. Нам необходимо прорваться через оборонительные заграждения, оставить взрывчатку в шахтах ангара и выбраться живыми.

Чуть дальше должны высадиться еще два отряда, в то время как основные силы сейчас штурмуют Рибат.

После относительно мягкого приземления Аммирин ведет нас к цели.

На внутреннем дисплее я вижу относительное положение всех своих сослуживцев. Ангар окружен кольцом малых кратеров, и нам приходится форсировать один из них. Гигантскими шагами мы преодолеваем около двух километров прежде, чем достигаем края. Здесь у нас есть небольшая передышка, но когда мы добираемся до его гребня, по равнине проносится череда взрывов, разбрасывая ледяные осколки Мимаса на сотни метров – нас ждут, и дело принимает серьезные обороты.

Амми останавливает нас и приказывает занять укрытия. Сканирование местности показывает, что ангар на первой линии защищают семь пушек и магнитный контур, способный вывести из строя броню.

Мы занимаем позиции, пока Амми переговаривается с командирами других отрядов. Отряд А-3-1 высадился в пределах кольца обороны врага. Он отвечает за выведение из строя магнитного контура.

В голову лихорадочно лезут обрывки бессвязных мыслей. О том, что я не смогу выбраться из кратера. О том, как не повезло А-3-1 и как чуть больше повезло нам не свариться заживо в своей броне. О том, что укрытие из скудного каменного грунта, за которым нахожусь я, – единственное безопасное место во всем космосе. В этот момент рядом со мной взрывом откалывает огромный кусок поверхности. Он падает в чашу кратера как в замедленной съемке, распыляя вокруг мириады ледяных брызг.

Мы не отстреливаемся – противник слишком далеко, и раскрывать свое местоположение мы не спешим.

«Как только отключат магнитный контур штурмуем пушки, задействуйте гравиконденсаторы», – говорит Амми, – «У нас около двух минут. Лена, Тет, заходите слева, остальные – за мной».

Все сигнализируют, что приняли команду, и теперь о том, чтобы остаться и переждать в кратере, не может быть даже мысли. Жизнь Лены зависит от меня, а моя жизнь зависит от Лены. И хотя кристально ясно, что это конец, вдвоем у нас чуть больше шансов, чем ноль.

Сканеры сигнализируют об отключении защитного контура противника. Я слышу команду Амми, голос Лены, и я бегу. Нет, не так. Мое тело бежит, прячется за естественными укрытиями, стреляет, целясь в шахты пушек… Но, наверное, плохо целясь, хотя это последнее, о чем я думаю.

В какой-то момент на внутреннем дисплее появляются маячки отряда А-2-6, и изображения транспортировщика противника, который выбрасывает на поверхность свой пехотный состав. На их солдатах новейшие комплекты автоброни гиперионского типа, сделанной по последнему слову техники.

«Ну надо же, как на параде,» – комментирует Лена по внутренней связи, – «Посмотрим, умеют ли они пользоваться этими жестянками».

Противник тут же подтверждает, что может и еще как.

«Ускоряемся, пока не подоспели остальные гоблины,» – добавляет Амми, – «Мы уже у цели».

Плотная стрельба идет со всех сторон, но мы с Леной каким-то чудом пробираемся дальше, и она подрывает одну из пушек. У нас все же численный перевес, количество маячков автопехоты Рут больше вражеских, и, может быть, в этом причина нашего везения. Я мельком отмечаю, что некоторые маячки гаснут, но у меня нет времени об этом задуматься как следует.

Мы проходим около километра прежде чем оказаться в непосредственной близости от ангара. Мои движения замедляются. Я списываю это на усталость и психологическую истощенность. Но Аммирин командует оставить взрывчатку в местах наибольшего урона и уходить на точку сбора. Значит, кому-то удалось прорваться к шахтам.

Лена с помощью кинетика отправляет свой запас на стенки ангарного купола и отступает.

«Тет, не тяни, давай за мной!»

Я следую ее примеру, но в какой-то момент спотыкаюсь и падаю. Споткнуться в броне невозможно, если ты хоть сколько-то умеешь ей пользоваться. Если такое происходит, это значит, что отказывает автоматика.