Где к морю синему сбегают склоны гор,
И кипарисы свой ведут немой дозор,
Где в Балаклаве иль у ялтинских ворот
Жил с матерью и с батюшкой народ,
Там Лёша рос. Отец его, сапожник,
Был человек простой, усердный и надёжный.
Хотел он сына ремеслу учить,
Чтоб тот мог честно хлеб свой раздобыть.
Но Лёша, дерзкий, словно дикий кот,
Не знал ни послушанья, ни забот.
Едва отец садился за работу,
Он мчал на площадь, презрев всю дремоту.
С ватагой сорванцов, таких же, как и он,
С церковных крыш сгонял голубий сон,
И в сад чужой, где виноград созрел,
Он лазил, дерзок был и смел.
Отец от горя слёг и вскоре преставился,
И дом их сиротством наполнился.
А сын, как прежде, убегал из дома,
Ему любая праздность так знакома.
Прошло пять лет. И вот однажды к ним,
Когда он с ватагой был неразделим,
Подходит странник, смугл его был лик,
В халате, тюбетейке, ростом невелик.
Он долго на мальчишку посмотрел,
И будто тайный замысел созрел.
«Вот тот, кого искал я столько дней!» —
Шепнул колдун, скрывая блеск очей.
То был Абдул, таджик, чья жизнь – обман.
Он подозвал мальчишку, сунул в карман
Монету, чтоб узнать про род и дом,
И подошёл к Алёше он потом.
«Не сын ли ты Ивана, сапогаря?»
– «Сын, – отвечал, – да только нет отца, я старя
Уж память о нём». И тут таджик-хитрец
Вскричал: «О, горе! Вот судьбы венец!
Твой батюшка мне братом был родным!
Я шёл к нему, надеждою палим,
А он покинул сей печальный свет!
Но ты – его живой портрет!»
Он сунул Лёше в руку серебро:
«Скажи своей матушке, что мне добро
Вернуть пора. Что дядя твой вернулся,
И чтоб очаг для ужина проснулся».
Лёша домой, как на крылах, летел,
Но мать в ответ: «Ты что, с ума слетел?
Нет дяди у тебя! Опять проказы!»
– «Нет, матушка! Он дал мне денег сразу!»
И мать, хоть не поверила словам,
Но ужин приготовила гостям.
И вот стук в дверь. Вошёл Абдул, со слугой,
Что нёс корзину с южной пахлавой.
Он пал на место, где сидел отец,
Рыдал так горько лживый тот мудрец,
Что мать поверила. И он сказал, лукавя:
«Я сорок лет бродил, свой дом оставя.
Но вот вернулся. Вижу, брат мой пал,
Но сын его мужчиной статным стал.
Я лавку для него открою, право слово,
И будет жизнь его богата и здорова!»
На утро Лёшу он одел, как франта,
В рубаху шёлковую, что ярче амаранта.
И вот идут они тропой лесной,
Где пахнет хвоей, солнцем и весной.
Но Лёша голоден, и сапоги тесны,
И мысли о еде ему грустны.
«О, дядя, где харчевня, где приют?
В руках твоих – лишь брошенный сосуд».
«Из сей бутылки, – молвил чародей, —
Явится всё, что хочешь, лишь посмей
Ты пожелать». И Лёша, не мудря,
Воскликнул: «Хоть картошки! Жду не зря!»
«А может, хочешь мяса, пирогов?»
– «Хочу! Но как? Ты, дядя, не готов!»
Абдул лишь пробку вынул, и тотчас
На скатерть пал барашек, хлеб и квас.
И Лёша, позабыв про всё на свете,
Смотрел, как чудеса творятся эти,
Не зная, что за пир роскошный сей
Душа его заплатит жизнью всей.
[3)
«Ты ешь, – Абдул промолвил, – не стесняйся.
В бутылке этой, знай, таится райский
Эдем для чрева. Лишь помыслишь ты
О пирогах, о сладости хурмы,
Или о мясе – всё родится в ней,
Лишь руку протяни к мечте своей».
«Вот это чудо! – Лёша прошептал,
Кусок пирога жадно запихал
В свой рот. – Вот матушке б сосуд такой!»
«Коль будешь слушаться, он будет твой,
И много дивных я тебе вещей
Отдам, племянник, – молвил чародей. —
Теперь же выпьем квасу и пойдём».
– «Куда? – спросил Алёша. – Ночь кругом,
Я так устал, глаза слипаются мои».
– «Нет, мальчик мой, нам надобно дойти
До той горы. Я дядя твой, поверь.
Исполнишь всё – откроешь к счастью дверь,
И та бутылка станет навсегда
Твоей наградой». Лёша, чуть дыша,
Сквозь сон кивнул: «Идём, так быть тому»,
Мечтая унести с собой суму
Волшебную, что кормит без труда.
И вот они идут. Ночная мгла
Сгущалась над землёй. И та гора,
Как призрак, в отдалении спала.
Усталость Лёшу до костей пробрала.
И страх подкрался в сердце, ледяной,
В глуши лесной, в сей час ночной.
Он чуть не плакал, к дому устремлён
Душою всей. «Алёша, – молвил он,
Колдун, – сухих мне веток набери,
Костёр зажжём до утренней зари.
И я тебе такое покажу,
Что смертным не являлось наяву».
Забыв усталость, Лёша в тот же миг
Собрал сушняк. И огненный язык
Взвился над хворостом. Абдул достал
Коробочку, где порошок лежал,
И в пламя бросил. И столбы огня —
Зелёный, красный – встали, всё слепя.
«Смотри, – сказал колдун, – сейчас земля
Разверзнется, покорная, моля
Освобожденья. Камень ты узришь,
С кольцом из меди. Ты его свалишь
И спустишься по лестнице во тьму,
Навстречу року своему.
Там звери, чудища, но ты не бойся их,
Они падут у самых ног твоих.
Три зала минешь. А в четвёртом – знай —
Старуха будет. Ласке не внимай,
Не дай коснуться – камнем станешь вмиг.
За ней увидишь сада дивный лик.
Пройди его. В конце увидишь дверь,
За ней – сокровищница, мне поверь.
Бери что хочешь, злато, жемчуга,
Но мне нужна лишь вещь одна, строга
На вид – бутылка старая из глины,
Что ждёт в углу. Исполнишь – половину
Богатств отдам. И вот тебе кольцо,
Оно хранит от бед твоё лицо».
И он надел на палец перстенёк.
А Лёша побледнел, он изнемог
От ужаса. «О, дядя, – он вскричал, —
Зачем я нужен? Ты б и сам достал
Свою бутылку! Отпусти домой!»
– «Нет, Лёша, – был ответ ему сухой. —
Лишь ты один войти в тот склеп готов,
Так предначертано узором снов
И звёзд. Я столько лет тебя искал
По всей земле, и вот мой час настал.
Не прекословь, иначе быть беде.
Ты мой навеки. И сейчас, и везде».
[4)
«Что делать мне? – подумал мальчик мой, —
Колдун убьёт меня здесь, под сосной,
Коль не пойду. Уж лучше я спущусь
И за бутылкой глиняной вернусь.
Быть может, он и вправду мне тогда
Отдаст сосуд, что кормит без труда.
Вот матушка обрадуется, право!»
И он сказал: «Колдуй! Я жду расправы
С землёй и тьмой! Бутылку принесу,
Но ты мне слово дай, что я спасу
Нас от нужды, и будет дар со мной!»
– «Клянусь! – вскричал Абдул. – Сосуд твой!»
И снова порошок он в пламя вверг,
И бормотал, и взгляд его померк,
И гром раздался, будто треснул свод
Небесный, и земля открыла рот.
«Подъемли камень!» – крикнул чародей.
И Лёша, позабыв про страх людей,
Увидел камень с медным ободком,
Что отливал при свете золотом.
Он взялся за кольцо, и без труда
Поднял его. И лестница туда,
Во мрак вела, где тайны вечно спят.
«Иди скорей и возвратись назад!» —
Кричал колдун. И Лёша вниз шагнул,
И мрак его, как саваном, сомкнул.
Он шёл и шёл, и в мыслях лишь одно —
Бутылка, что накормит всё равно.
И вот ступень последняя. И дверь
Железная. Он отворил. Теперь
Пред ним был зал, где свет едва мерцал,
И страшный страж с мечом пред ним стоял.
Он бросился на Лёшу, но рука,
Протянутая, стала так крепка,
Что лишь коснулся меч её – и страж
Упал безмолвно, словно тень, мираж.
И Лёша шёл, хоть ноги подгибались,
И новой двери створки открывались.
Там лев, оскалив пасть, готов был к бою,
И прыгнул, заслонив весь мир собою.
Но лапа, головы его коснувшись,
Сразила зверя. Лёша, содрогнувшись,
Пошёл вперёд. За третьей дверью – змеи,
Шипя, ползли, как тёмные затеи.
Но он шагнул, и жала их коснулись
Его руки, и змеи растянулись,
Мертвы, на камне. Он дошёл до зала,
Где старушонка в страхе ожидала.
Она к нему метнулась: «Сын, ты здесь!
Я жду тебя, неся дурную весть!»
Он руки протянул, почти обнял,
Как будто мать родную увидал.
Но в тот же миг из всех углов, из тьмы
Возникли чудища, исчадья сатаны.
Они все ждали, чтоб ошибся он,
Чтоб был в объятьях в камень обращён.
И Лёша в страхе отскочил назад,
Захлопнув дверь в чудовищный тот сад
Обмана. Он открыл её опять —
И в зале пусто, некого искать.
Пройдя его, он дверь толкнул в стене,
И оказался в дивной стороне.
Там сад сиял, и били в вышину
Фонтаны, нарушая тишину.
[5)
Там птицы пели, но не улетали,
Их сетка золотая окружала.
Дорожки были устланы камнями,
Что под лучами яркими сверкали.
И Лёша, позабыв про всё на свете,
Стал собирать сокровища все эти.
Он их пихал за пояс, в шапку, впрок,
Не зная, что готовит ему рок.
Он так увлёкся, что забыл почти
Про ту бутылку, что велел найти
Ему колдун. Но вот уж места нет,
И он припомнил дядин тот завет.
За садом зал огромный он нашёл,
Где груды злата украшали пол,
Но Лёша даже и не посмотрел —
Он цену тем вещам не разумел.
Ему милей был камушков набор,