Сталь и Асфальт

Глава 1

Глава 1. Сталь

Холод. Он витал в стерильном воздухе особняка Соколовых, просачиваясь сквозь дорогой мрамор пола и идеально отполированные поверхности мебели из красного дерева. Лена Соколова стояла у огромного панорамного окна, в которое не проникал ни один прямой луч солнца – только рассеянный, безжизненный свет. За стеклом расстилался безупречный газон, окаймленный розами, которые никогда не смели увядать. Золотая клетка. Тюрьма под видом роскоши.

Школа – лицей «Горизонт» – была лишь продолжением тюрьмы. Место, где от неё ждали не знаний, а соответствия. Соответствия ожиданиям отца, Виктора Соколова. Его портрет в кабинете, холодный и непроницаемый, как и он сам – 46-летний монолит успеха, для которого дочь давно превратилась в досадное пятно на безупречной репутации. А мать, Ольга? 44 года тишины, утонувшей в рецептурных антидепрессантах. Её пустые глаза смотрели сквозь мир, сквозь Лену. Единственная эмоция – страх. Страх перед мужем, перед жизнью, перед собственной дочерью, чья неуравновешенность грозила разрушить хрупкий фасад благополучия.

Катализатором сегодня стал табель. Не двойки – нет, тройки. Недостаточно. Никогда недостаточно.

– Позор! – голос Виктора, обычно сдержанный, взорвался в кабинете, оглушая. – Мои вложения? Мои связи? Чтобы ты, уродина, позорила меня этими жалкими потугами?

Лена попыталась что-то сказать, защититься, но жесткая пощечина отправила её в сторону. Голова звенела, щека пылала. Она споткнулась о ковёр, рука инстинктивно потянулась к лицу.

– Пап…

Взгляд упал на мать, стоявшую в дверях. Ольга замерла, её пальцы судорожно сжимали флакон с таблетками. На секунду их взгляды встретились – в глазах матери мелькнуло что-то… боль? Стыд? Но тут же погасло. Она резко развернулась и исчезла в полумраке коридора, торопливые шаги затихли за дверью спальни. Предательство. Молчаливое, но от этого ещё более горькое.

Виктор тяжело дышал, глядя на неё сверху вниз, как на испорченный товар.

– В свою комнату. Не выходи до утра. И забудь про выходные. Будешь учиться.

Дверь в комнату Лены захлопнулась не со стуком, а с глухим, окончательным щелчком замка. Заперта. Опять. Клетка. Давила грудью, не давая дышать. Тёмные волосы спадали на пылающую щёку. Она метнулась к окну – решётки, поставленные «для безопасности» после прошлой попытки сбежать. Взор упал на календарь. Красным кружком был обведён день через два месяца. Её день рождения? Нет. Это была другая дата. Финал. Конец отсчёта.

50 дней.

Цифра вспыхнула в мозгу раскалённым шрифтом. Пятьдесят дней до того, как она навсегда вырвется из этого ада. Не через дверь, не через окно. Другим путём. Единственным, который казался возможным. Отчаяние, клокотавшее внутри, внезапно кристаллизировалось в ледяную, безупречную ярость. Пятьдесят дней. И точка.

План созрел мгновенно, как вспышка молнии. Ключ от гаража. Отец хранил дубликат в сейфе, но код… Она видела его однажды, когда он, уверенный в своей неприкосновенности, набирал его при ней. 0415. Дата основания его проклятой компании.

Тишина дома после полуночи была гнетущей. Сердце Лены колотилось так громко, что, казалось, разбудит весь особняк. Она проскользнула, как тень, в кабинет. Сейф. Дрожащие пальцы набрали цифры. Щелчок. Внутри лежали ключи. Не от машины – от его любимого «зверя». Мощного, хромированного Harley-Davidson Road Glide. Игрушка для больших мальчиков.

Гараж. Запах масла, резины и… свободы. «Харлей» стоял, как спящий хищник. Лена вскочила в седло, ноги едва доставали до педалей. Завелась с первого рыка. Глушитель был снят – Виктор любил, когда его слышат. Рёв мотора разорвал ночную тишину, эхом отразивших от стен гаража. Страх? Да. Но его затмил бешеный адреналин, волна ликования. Она рванула с места, ворота гаража с грохотом распахнулись под натиском стального тарана.

Холодный ночной воздух бил в лицо, вырывал слёзы, но это были слёзы восторга. Скорость! Дорога убегала под колёсами, огни города сливались в золотые реки. Она мчалась сквозь спальные районы, к окраинам, туда, где кончался асфальт и начинался другой мир. Мир, о котором шептались в школьных туалетах. Мир «Ночных Волков».

Место сходки – заброшенный автозавод на берегу замызганной речушки. Ещё за километр доносился грохочущий рок-н-ролл, смешанный с рёвом десятков моторов. Воздух гудел от низких частот и был пропитан едкой смесью выхлопных газов, гари, бензина и дешёвого пива. Свет костров и фар выхватывал из тьмы груды металлолома, разбитые корпуса цехов, толпы людей в коже и с татуировками. Хаос. Грязь. Жизнь.

Лена заглушила мотоцикл у края поляны, сердце бешено колотилось. Её дорогая, хоть и мятая, одежда, её лицо – всё кричало здесь «чужак». Она сделала шаг вперёд, но два коренастых парня в заляпанных маслом куртках – Боцман и Тиран – мгновенно преградили ей путь.

– Куда прёшь, принцесса? Не твой район, – рыкнул Боцман, широко расставив ноги.

– К Ворону, – выдохнула Лена, пытаясь звучать уверенно, но голос дрожал.

– Ворон тебя ждёт? – усмехнулся Тиран, толкая её в плечо. – Свали, пока цела!

Ярость, копившаяся годами, прорвалась наружу. Лена плюнула ему в лицо.

– Отвали!

Это было ошибкой. Тиран рявкнул и бросился на неё. Лена отчаянно сопротивлялась, царапала, пинала, но силы были неравны. Боцман схватил её сзади. Её прижали к грязному асфальту, лицом вниз. Запах земли, масла, пива. Хохот вокруг. Бессилие. Ещё секунда – и всё кончится болью. Или хуже.

– Стоп.

Голос. Негромкий, но прорезавший шум, как сталь. Он не кричал. Он приказывал. И шум стих.

Лена подняла голову. Они расступились. Перед ней стоял Ворон. Высокий, в потёртой чёрной «косухе» с нашивками «Ночных Волков». Чёрные, чуть длинные волосы падали на лоб. Но больше всего – глаза. Пронзительные, как лезвия, они изучали её без тени эмоций. В них читалась власть, опасность и… какое-то странное узнавание. Он смотрел не на жертву, а на что-то другое.

– Отпустите её, – сказал он тихо. Боцман и Тиран мгновенно ослабили хватку, отступили.

Ворон подошёл ближе, его взгляд скользнул по отцовскому «Харлею», потом по её лицу, заляпанному грязью, по синяку, расцветающему на щеке (отцовский подарок), по ярости и отчаянию в её глазах. В его глазах мелькнуло что-то – как будто он увидел отражение.

– Почему? – хрипло выдохнула Лена, всё ещё лежа на коленях.

Ворон наклонился, его лицо оказалось совсем рядом. Запах кожи, бензина, дорогого табака и чего-то дикого.

– Огонь, – произнёс он низко, почти шепотом, но так, что слышали все вокруг. – И срок поджимает. Вижу.

Он выпрямился, обращаясь к банде, но глядя на неё.

– Она с нами. Пока.

Ропот прошёл по толпе – недовольный, удивленный, любопытный. Лена смотрела на этого загадочного лидера, на его спину, заслонившую её от враждебного мира. Облегчение? Да. Но сильнее было недоверие. И странное, пугающее чувство: она прыгнула в пропасть, но падать перестала. Что ждёт её на дне? Она не знала. Знала только число, выжженное в сознании: 50.

Глава 2

Глава 2. Цель

Дождь стучал по тонированным стёклам кабинета Виктора Соколова, превращая вид на город в мрачное акварельное пятно. Капли, словно слёзы неба, стекали по стеклу, искажая огни небоскрёбов в призрачные блики. Внутри царила другая буря – тихая, но не менее разрушительная. Анна Бережная в безупречно отутюженном строгом сером костюме и с папкой на коленях, сидела напротив, излучая спокойную, неумолимую настойчивость. Её взгляд, холодный и аналитический, сканировал Виктора, словно рентгеном.

– Господин Соколов, – её голос был ровным, как лезвие, скользящим по нервам, – пропажа дочери, следы физического воздействия на лице, которые зафиксировала школьная медсестра… Документально подтверждённые. Это уже не просто семейные разногласия. Это повод для вмешательства службы опеки и, возможно, полиции. Формальный запрос уже готов. – Она слегка приоткрыла папку, дав мелькнуть официальному бланку.

Виктор нервно постукивал дорогой ручкой по стеклу стола. Звук отдавался в тишине кабинета, как отсчёт времени. Раздражение клокотало под маской делового спокойствия. Его империя рушилась не на бирже, а здесь, под взглядом этой назойливой женщины.

– Анна Сергеевна, вы преувеличиваете. Лена – сложный подросток. Драма. Она всегда была неуравновешенной. Она сбежала сама, после истерики. А синяк… она же девочка, она сама споткнулась. Упала в школе. У нас есть репутация… Кредиты, партнёры, инвесторы…

– Репутация, – Анна чуть наклонилась вперёд, ее движения были точными, экономичными, – не отменяет закон. Я вижу динамику. Контроль, подавление, эмоциональная холодность матери… Клиническая депрессия, господин Соколов, это не просто "плохое настроение". Это классика семейного неблагополучия. Я даю вам неделю. Если Лена не вернётся домой добровольно и мы не начнём работу с семейным психологом, аккредитованным службой, я буду вынуждена инициировать процедуру временного изъятия. Не только Лены, но, возможно, и пересмотра условий для вашей супруги. И поверьте, пресса просто слюной исходит от таких историй про успешных бизнесменов. "Горизонт" на первых полосах – картина нелицеприятная.

Угроза висела в воздухе плотнее дождевых туч. Виктор побледнел. Капли пота выступили на его лбу, несмотря на прохладу кондиционера. Его империю могли поколебать не конкуренты, а этот назойливый социальный работник и его взбунтовавшаяся дочь. Он представлял заголовки, панику акционеров, вопросы на совете директоров.

– Я… я предприму меры, – выдавил он, голос сорвался на хрип. – Найду её. Привезу обратно. Успокою. Всё будет как надо.

– Не "успокою", господин Соколов. Не усыпите транквилизаторами. Обеспечьте действительно безопасную среду. И помните: неделя. – Анна встала, её взгляд скользнул по портрету идеальной семьи на стене – кричащей фальшивке в золочёной раме. – Доброго дня. Удачи. Вам она понадобится.

Дверь закрылась за ней с мягким щелчком, который прозвучал для Виктора громче хлопка грома. Он схватил тяжелую хрустальную пепельницу и швырнул её в стену. Осколки, как осколки его фальшивого благополучия, разлетелись по мраморному полу.

– Лена… Проклятая девчонка…

Лену мир «Волков» не успокаивал. Он испытывал. Жестоко. Стоя перед Вороном в полуразрушенном цеху, где некогда ковали сталь, а теперь ковали волю и страх, превращённом в импровизированную мастерскую банды, она чувствовала его взгляд на себе – как сканер, выискивающий слабину. Взгляд, под которым хотелось спрятаться, стать невидимкой. Рёв моторов за стенами был постоянным фоном, вибрация проникала сквозь подошвы ботинок, отдаваясь в костях.

– Нужны запчасти, – произнёс Ворон, не отрываясь от схемы мотора, над которым коптился Ястреб, его руки были черны от масла и металлической пыли. – Карбюраторы. Два. Специфические. Под «старых японцев». Только оригинал. Клон не пойдёт. – Он наконец поднял глаза. Темные, бездонные. – Склад автосервиса «Форсаж» на Индустриальной. Знаешь? Охрана – два болвана, бывшие зэки, тупые как пробки, ночью спят или пьют. Бутылка "Белого орла" – их священный грааль. Камеры только на входе, дальше слепота. Задний забор – дырявое решето. Детская площадка для вора.

Лена проглотила комок в горле. Комок страха и возбуждения. Кража. Это был шаг через грань, куда она ещё не ступала. За грань закона, в тень, где правили Волки.

– Я… я не знаю, как… Я никогда…

– Узнаешь, – отрезал Ворон, бросил ей связку вонючих тёмных тряпок и потёртую кожаную куртку, от которой пахло потом, бензином и чужой жизнью, чтобы скрыть её слишком «чистый» вид. – Покажи, что не зря вчера тебя от земли поднял. Огонь – это хорошо. Виден издалека. Но нужны и руки. Чтоб брать. И голова. Чтоб не попасться. – Его фраза повисла в воздухе, смешавшись с запахом солярки и металла.

В его взгляде не было одобрения или скепсиса. Был холодный расчёт. Практическая необходимость. Испытание на профпригодность. Выживешь – будешь полезна. Нет – так нет.

Страх гнал кровь в виски, стучал висок, но глубже, в животе, шевелилось что-то другое – азарт, дерзкий вызов. Адреналин, как игла. 50 дней. Каждый – вызов. Она кивнула, сжав зубы.

– Ладно. Берусь.

Ночь. Тяжёлая, сырая, пропитанная запахом промзоны. Склад автосервиса «Форсаж» тонул в грязноватой тьме окраины. Фонари горели тускло и нехотя, отбрасывая длинные, зловещие тени. Запах машинного масла, резины и старой ржавчины был здесь ещё гуще, чем у «Волков», бьющий в нос, въедливый. Лена, закутанная в тёмное, в чужую кожу, прижималась спиной к холодной, шершавой от граффити, стене гаража. Сердце колотилось так, что она боялась, его услышат даже сквозь рев поезда где-то вдалеке. Два охранника действительно коротали время в будке у ворот, свет из окна говорил о включённом телике с футбольным матчем и полупустой бутылке чего-то покрепче чая. Смех из будки прозвучал грубо и не вовремя.

Обход. Задний двор. Куча мусора, разбитые ящики, запах гниющей органики. Забор действительно был изрешечен ржавыми дырами. Дырами в закон. Лена выбрала самую большую, протиснулась через одну из них, кожаная куртка зацепилась за рваный металл, раздался резкий звук ткани. Она замерла, сердце остановилось, прислушиваясь. Тишина. Только капало где-то. Тишина. Складское помещение было закрыто на тяжёлый висячий замок, тупой и неподкупный. Паника. Ладони вспотели. Но тут взгляд упал на открытое окно под самой крышей – форточка болталась на одной петле, как подмигивая.

– Лаз!

Подтащив брошенный поддон, грязный и шаткий, Лена с немыслимым усилием вскарабкалась, царапая руки и колени, протиснулась внутрь, чуть не застряв, чуть не сорвавшись на груду старых покрышек с глухим шумом.

Внутри было темнее, чем снаружи. Воздух стоял спёртый, пыльный, с примесью химикатов.

Внутри царил хаос из ящиков, агрегатов и коробок. Стеллажи уходили в темноту, как полки гигантского мёртвого магазина.

– Карбюраторы… Старые японцы… Mikuni? Solex? – шептала она себе под нос, пытаясь вспомнить марки, мельком виденные на схемах в мастерской Волков.

Она металась между стеллажами, спотыкаясь о тросы, читая кривые надписи маркером на коробках. "ГРМ", "Тормозные колодки", "Фильтры"… Где же карбюраторы?! Время текло как смола. Каждая секунда – риск. Где-то вдали хлопнула дверь – охранник? Шаги! Громкие, неуверенные. Лена прижалась за высокой бочкой с олифой, её запах был удушающим, едва дыша, стараясь слиться с тенью. Шаги прошли мимо, бормоча что-то невнятное. Выдох. Облегчение, сладкое и мимолетное. И вдруг – цель! На нижней полке, почти в пыли. Две коробки с нужными логотипами и надписью "Keihin". Она схватила их, тяжелые, неудобные, едва не выронив одну. Вес добычи. Вес её нового "я". Обратный путь. Тот же кошмар. Форточка. Сложнее лезть наружу. Падение на покрышки с глухим «бух». Боль в лодыжке. Рывок к забору. Протискивание обратно ещё труднее, с царапиной на руке от злобного металла. Бег по тёмным переулкам, сердце колотилось где-то в горле, прижимая драгоценную добычу к груди, как ребёнка. Страх сменился ликующим безумием.

– Я сделала это! Чёрт возьми, я сделала!

Получилось!

Вернувшись на базу, запыхавшаяся, с трясущимися руками, она свалила коробки к ногам Ворона. Он не сразу оторвался от разборки старого карбюратора. Он молча вскрыл одну, вынул блестящий, сложный агрегат, покрутил в руках тяжёлую деталь. Осмотрел со всех сторон. Потом его взгляд скользнул по её грязной куртке, прорванной у локтя, царапине на смуглой теперь руке, лицу, всё ещё бледному от адреналина, но с тлеющей искрой неподдельного, дикого торжества в глазах. Искрой, которая зажглась впервые за долгие недели отчаяния.

– Криво, – произнёс он, голос без эмоций, но уголок его рта дрогнул – почти неуловимо. – Шумно. Грязно. Но добыто. – Он бросил карбюратор обратно в коробку. – Куртка теперь твоя. Носи. Заработала.

Это было больше, чем одобрение. Это было признание права носить кожу «Волков». Знак принадлежности. Пусть пока временное. Но её.

Признание Ворона оказалось клеймом другого рода. Меткой, которую сразу заметили хищники. На следующую ночь на сходке, среди дыма костров и перегара, и рокота моторов, гудевших басом, появилась Алиса. Лёд. Она прибыла не на байке, что уже было вызовом, а на роскошном чёрном внедорожнике с тонировкой "под ночь", из которого вышла, как королева, небрежно захлопнув тяжелую дверь, ступая на грязный асфальт на невероятно высоких каблуках, которые не проваливались в щебень лишь чудом. Безупречная блондинка в дорогой, но ультрамодной кожаной куртке, от которой пахло деньгами и Парижем. Её холодный, голубой, как ледник, и столь же безжизненный, взгляд сразу нашёл Лену, пытавшуюся затеряться в тени у стены цеха, но теперь выделявшуюся своей новой, но чужой кожей.

Алиса прошла мимо, не спеша, наслаждаясь вниманием, сопровождаемая двумя тенями – Гришей, «Грифом», чей тяжёлый взгляд сканировал пространство на угрозы с профессиональной отстранённостью, и Артёмом, «Клыком», который шёл, заложив большие пальцы за ремень, рассекая толпу наглой ухмылкой и вызывающе раскачиваясь, как медведь на прогулке. Клык нарочно задел плечом байк, старый "Урал", возле которого стояла Лена. Мотоцикл качнулся, металл жалобно скрипнул.

– Осторожней, крыса, – прошипел он, оскалив зубы в пародию на улыбку, обнажив желтый клык. – Техника тут дорогая. Не для таких, как ты. Твое место – у помойки, а не у железных коней.

Лена сжала кулаки, ногти впились в ладони, но промолчала, проглотив ком обиды. Её взгляд встретился со взглядом Алисы. Ледяные омуты встретились с тлеющим углем. Лёд остановилась в паре шагов. Её глаза, лишённые всякого тепла, медленно, с неприкрытым презрением осмотрели Лену с ног до головы – новую, но уже поношенную куртку с пятнами, поцарапанные руки, слишком юное, не принадлежащее этому миру лицо. Лицо дикарёнка в чужом племени.

– Ворон нашёл себе щенка? – голос Алисы был мелодичным, но каждый звук резал, как осколок льда, вонзаясь под кожу. – Мило. И бесперспективно. Щенки здесь долго не живут. Ты знаешь, щенок, чья это территория? – Она сделала шаг ближе. Дистанция вторжения. Запах дорогих духов "Чёрный Опиум" смешался с бензином, создавая тошнотворный коктейль. – Моего отца. Арсения. "Барса". Волкова. Он держит этот район. Всё, что здесь крутится, крутится с его позволения. И с моего. – Она протянула руку, не глядя, взяла почти полный стакан дешёвого пива из рук замершего рядом Грифа. Он подал его автоматически, лицо непроницаемо.

Лена почувствовала, как холодеет спина. Мурашки побежали по коже.

– Я просто… хочу быть здесь…

– Просто чужая, – перебила Алиса, не дав договорить. Быстрым, небрежным движением она выплеснула всё тёмное, липкое пиво Лене прямо в лицо. Холодный, вонючий поток хлестнул по глазам, носу, залил рот, пополз за воротник куртки. Лена ахнула, зажмурилась, отпрянув. Хохот окружил их. Грубый, подлый, одобряющий. – Клеймо, грязнуля. Воняешь, как бочка из-под этого дерьма. Чтобы все видели: ты здесь лишняя. Чужая. Временная. – Алиса бросила пустой стакан к её ногам. Стекло звякнуло о камень. – Срок твой маленький, я слышала. Советую не затягивать с уходом. Пока ноги целы. А то Клык… – она кивнула в сторону ухмыляющегося Артёма, – он не любит чужаков. Особенно наглых. И особенно таких тощих.

Алиса развернулась и пошла прочь, её каблуки чётко стучали по асфальту, отбивая шаги победительницы. Гриф бросил на Лену последний оценивающий взгляд, в котором мелькнуло что-то – то ли жалость, то ли предупреждение? – и последовал за хозяйкой. Клык же задержался. Он подождал, пока Алиса отойдет, наклонился к Лене, с которой стекало пиво, его тень накрыла ее, его дыхание пахло табаком и чем-то прогорклым, как старая падаль.

– Слышала Лёд? – прошептал он садистски сладко, голос сиплый от курения. – Я действительно не люблю. Терпеть не могу. Особенно когда чужаки лезут туда, куда не просились. В чужой монастырь. У нас с тобой будут… разговоры. – Он провёл липким, грязным пальцем по её мокрой щеке, оставляя жирную полосу грязи и унижения. – Жду не дождусь. Скоро, крыска. Очень скоро.

Он отошёл, смеясь хриплым, неприятным смехом, который долго висел в воздухе. Лена стояла, вытирая лицо грязным рукавом куртки, дрожа от унижения и ярости. Пиво липло к коже, засахариваясь на холодном ветру, оно стекало за воротник. На груди куртки, где пролилось больше всего, тёмное, маслянистое пятно напоминало кляксу или… крест. Клеймо. "Чужая". Выжжено на ней пивом и презрением.

– Чужая… – прошептала она, но тут же сжала челюсти, в её глазах, под слоем гнева и страха, загорелся новый огонь – не просто вызова, а холодной, стальной решимости. Она плюнула вслед уходящему Клыку, плевок лег в пыль рядом с окурком. 50 дней. Но теперь у неё была и другая цель. Не просто дожить. А Выжить. Несмотря ни на что. И вопреки всем.

Глава 3

Глава 3. Удар

Воздух в ангаре «Волков» был наэлектризован. Не от рёва моторов, которые стояли заглушенные, как спящие звери, а от тяжелой, гнетущей тишины перед боем. Тишины, которую резал лишь скрежет точильного камня о нож да нервный щелчок затвора проверяемого автомата. Лена прижималась спиной к холодному, рифленому борту фургона, пытаясь заглушить бешеный стук сердца, отдававшийся в ушах гулким эхом. Сегодня не кража запчастей. Сегодня настоящая акция. Перехват груза – партии стволов, «огнестрела» горячего, только с конвейера, идущей транзитом через их город к конкурентам Бульдога. Ставки выше некуда. Провал – смерть. Успех – война. Ворон, мрачный и сосредоточенный, как скала перед штормом, чертил пальцем по пыльной карте, разложенной на капоте «джипа», его лицо в свете тусклой лампочки было изрезано тенями.

– Точка – старый мост через Тихую. Двести метров бетона над черной водой. Фура синяя, марка «МАН», опознавательный знак – треснутое стекло фары справа. Как звезда Давида для неверных. Остановить, проверить, забрать ящики. Только ящики с маркировкой «7.62». Остальное – мусор. Быстро, чисто. Без свидетелей. Без шума. Как тени. – Его взгляд, тяжелый, как свинец, скользнул по лицам: Ястреб, хмурый, проверяющий обоймы, несколько проверенных бойцов… и задержался на Лене. Она почувствовала этот взгляд физически – холодный, оценивающий. – Ты – с Ястребом. В тылу. Смотри, слушай, не высовывайся. Твоя задача – не геройствовать. Твоё дело – шум, если что. Крикнуть, свистнуть, бросить камень в стекло. И живой вернуться. – В его голосе не было отеческой заботы, только холодный расчёт ресурса. Расходного материала. 50 дней. Цифра вспыхнула в сознании, смешавшись со страхом. Лена кивнула, глотая комок страха, горький, как желчь. Живой. Да. Это было главное.

Ночь. Холодная, безлунная. Старый бетонный мост висел над чёрной лентой реки, как гигантский скелет забытого великана. «Волки» замерли в засаде – машины приткнулись в кустах подъезда, люди растворились в тени опор, слившись с бетоном и ржавчиной. Лена, прижавшись к широкой спине Ястреба за массивным бетонным устоем, чувствовала, как дрожат её руки и предательски стучат зубы. Запах речной сырости, тины, масла от смазки оружия и едкого пота смешивался с тягучим, сладковатым предчувствием беды. Ожидание вытягивало нервы в струну. Вдалеке, за поворотом, завыл мотор тяжёлой фуры. Низкий, мощный гул, нарастающий. Синяя тень выплыла из темноты. Треснутая фара мигнула тусклым глазом. Цель. Она здесь.

Сердце Лены ушло в пятки. По плану, Ястреб должен был выкатить на мост старую «Волгу», с включенной аварийкой, имитируя поломку. Фура остановится… Лена видела, как Ястреб сжал руль своей "копейки", готовясь к рывку. Но фура не остановилась. Она лишь сбавила ход до минимума, едва ползя, и в этот миг из темноты по обеим сторонам моста, как демоны из преисподней, вырвались чёрные байки и внедорожники с выключенными фарами. Как стая гиен. На боках – стилизованные клыки. Зловеще белеющие в темноте. Клык. Предательство. Или слежка?

– Засада!!! – рявкнул Ястреб, его голос сорвался от ярости, открывая шквальный огонь из-за устоя короткими, точными очередями. Хаос поглотил мост мгновенно. Рёв моторов взвывших на полную, треск автоматных очередей, сливающихся в сплошной грохот, звон разбитого стекла, визг тормозов, дикие крики раненых и команды. План «Волков» рухнул в секунду. Они оказались в ловушке, зажатые прижатые к мосту с двух сторон. Стальные клещи.

Лена, оглушённая грохотом, как будто гигантский молот бил по наковальне у нее в голове, инстинктивно пригнулась, вжавшись в холодный бетон. Пули со свистом рикошетили от бетона над головой, откалывая куски, осыпая осколками. Она видела, как падает один из «Волков», Боцман, сражённый в грудь, красное пятно расползалось по его жилету. Видела яростное лицо Ворона, искаженное не гневом, а холодной концентрацией, отстреливающегося из-за фургона короткими, экономичными очередями. Видела садистскую ухмылку Клыка, который, укрывшись за дверью внедорожника, орал что-то своим людям, размахивая пистолетом.

– Взять живьем девчонку! Остальных – к реке!

Внезапно мир сузился до точки. Сильная, волосатая рука схватила её за куртку, резко дёрнула назад, выдергивая из-за укрытия. Она вскрикнула, коротко, как подраненная птица, потеряв равновесие, и упала на колени на холодный, мокрый от росы асфальт. Над ней навис Клык, его лицо, искажённое звериной радостью, было так близко, что она чувствовала перегар и вонь несвежего лука.

– Ну что, крыска? Попала в мышеловку? Деньки-то твои сочтены? – он плюнул ей в лицо. Теплая, липкая гадость. Двое его головорезов, оба здоровенные, с тупыми лицами, схватили её за руки, скрутив за спиной с такой силой, что кости хрустнули. Боль, острая, жгучая, пронзила плечи. Страх, липкий и парализующий, сдавил горло, не давая вдохнуть. – Щас мы тут прикончим твоих новых дружков, покажем Ворону, где раки зимуют, а с тобой… с тобой я поиграю. Долго. Научишься ползать и целовать сапоги. Научишься визжать по-настоящему. От удовольствия. – Его смех был хриплым и мерзким.

Её тащили к краю моста. Бетонный парапет был низким, облупленным. Внизу, метрах в десяти, чернела ледяная, мертвая вода. Запах реки, тины и страха. Угрозы Клыка сливались в садистский бред, но Лена почти не слышала. Ее сознание металось, ища выход. Она метнула взгляд в сторону боя. «Волки» отчаянно отбивались, но их теснили, прижимая к ограждению. Ястреб, пригвожденный огнем, не мог поднять головы. Ворон, отстреливаясь, отходил к своим машинам. Шансов не было. Внезапно она заметила Алису. Лёд стояла у своего внедорожника в стороне, в полусотне метров, под защитой Грифа. Она наблюдала, как зритель в ложе. Их взгляды встретились. Ледяные омуты и бездонный ужас. Алиса не дрогнула. Ни мускула. Она лишь крикнула что-то Клыку, резко, отрывисто, явно приказ "Добивай!", и резко махнула рукой в сторону отъезда. Уходим. Добивай их. Бросок своих.

Гриф замер, как вкопанный. Его взгляд метнулся от Алисы, уже садящейся в машину, к Клыку, тащившему Лену, к хаосу боя, где гибли люди – и свои, и чужие. Он видел раненого "Волка", пытавшегося ползти, и головореза "Клыка", добивающего его прикладом. На его обычно непроницаемом, каменном лице промелькнуло что-то – глубокое, тотальное омерзение? Горькое разочарование? Решающий миг.

Лёд уже садилась в машину, хлопнула дверью.

– Гриф! – её голос, как удар хлыста, прорезал грохот. Повелительный. Требующий немедленного повиновения. Он бросил последний взгляд на Лену – маленькую, перемазанную грязью и кровью (не своей пока), с безумным страхом в глазах, но без слёз. С отчаянной решимостью зверька в капкане. И сделал шаг… Твердый. Решительный. Не к машине Алисы. К Лене.

Лену с силой швырнули к ограждению моста. Спиной ударило о бетон, вырвав стон. Клык достал нож, длинный, с серрейторной заточкой у рукояти, играя лезвием в свете фар.

– С чего начнём, а? – он наклонился, дыша ей в лицо. – Может, ушко отрежу на сувенир Ворону? Чтобы помнил, кто тут сука? – Его смех резал слух, как пила по металлу. Лена задыхалась. Тьма поползла по краям зрения. Не страх. Дно страха было пробито. Ярость. Животная, слепая, освобождающая ярость. Взрыв. Она рванулась вперед, навстречу ножу, с такой силой, что один из державших её головорезов споткнулся, ослабив хватку. Её свободная рука рванулась вниз, к земле, к осколкам разбитой фары байка, искрящимся в пыли, валявшимся у ног. Она схватила первый попавшийся – острый, как бритва, треугольник стекла, впившийся в ладонь.

Не думая, не чувствуя этой новой боли, только чувствуя дикий, освобождающий импульс протеста, желание укусить, оставить шрам, хоть какой-то след перед концом, она со всей силы рванула осколком по своему предплечью, от локтя к запястью. По живой плоти. Через рукав куртки.

Боль! Острая, жгучая, ослепительная, как удар током. Горячая кровь хлынула ручьём, ало-черной струей, заливая рукав куртки, шипя, капая на асфальт жирными каплями. Лена вскрикнула не от боли, а от нечеловеческого напряжения, от этого акта чудовищной свободы, глядя прямо в глаза ошарашенному Клыку. Его ухмылка сползла, сменившись шоком и недоумением.

– ЧТО ТЫ…?! – проревел он, инстинктивно отпрыгнув, отшатнувшись. Его люди тоже замерли, поражённые этим внезапным, жутким самоповреждением.

– Она чокнутая! Совсем!

Кровь текла слишком обильно, слишком ярко, фонтанируя, создавая картину ужасающего, смертельного ранения. Их садистский азарт сменился первобытным страхом перед безумием.

– Сдохну – но с вами! – прохрипела Лена, поднимая окровавленную руку, как знамя безумия, кровь брызнула на лицо Клыка. Её глаза горели лихорадочным, нечеловеческим огнём. Шок парализовал нападавших на ценную секунду. Секунду замешательства и страха.

Этой секунды хватило. Как призрак из дыма, как тень, Гриф уже материализовался за спиной головореза, державшего Лену. Мощный, точный удар кулаком в висок – глухой хруст – и тот рухнул без сознания, как мешок. Второго Гриф сбил с ног резким подсеканием, подломив колено, одновременно выхватывая у него из ослабевших пальцев пистолет ТТ. Он развернулся к Клыку, встав между ним и Леной, прикрывая собой истекающую кровью девчонку.

– Отбой! Всех накрыли! – заорал Гриф, его бас заглушил грохот, стреляя в воздух дважды, создавая панику. – Копы близко! Сигналы! Валим!!! Всех накрыли! – Его крик был полон такой убедительной паники, что даже свои на мгновение поверили.

Клык, ошеломлённый и обрызганный чужой кровью, колебался лишь мгновение. Взгляд на безумную Лену, на пару бездыханных тел его людей, на пистолет в руках Грифа, на слухи о внезапной полицейской облаве… Проклятия, грязные и бессильные, вид истекающей кровью девчонки и панические крики Грифа о полиции сделали своё дело. Инстинкт самосохранения перевесил жажду крови.

– Дерьмо! Отход! – рявкнул он своим оставшимся людям и бросился прочь, к ближайшему байку. Его группа, потерявшая инициативу и командира, начала беспорядочно отступать под прикрытием выстрелов, больше для шума.

Гриф мгновенно развернулся к Лене. Его лицо было напряжено, но без паники.

– Держись, чертенок! – бросил он, голос хриплый, но твердый, срывая с себя шейный хлопковый платок и ловко накладывая жгут выше локтя, перетягивая артерию. Боль пронзила с новой, невыносимой силой, но Лена, бледная как мел, почти теряя сознание, лишь стиснула зубы, не издав ни звука. Он подхватил её на руки легко, как ребенка, и понёс, пригнувшись, к уцелевшей машине «Волков» – разбитой, но на ходу "Ниве". Ястреб, прикрывая отход прицельным огнем, кивнул им, в его глазах – немой вопрос и облегчение. Ворон, весь в пыли и копоти, с лицом, как из гранита, бледным от ярости, отстреливался последним, прикрывая отход, давая время своим уйти. Его взгляд на секунду встретился с взглядом Грифа – в нем было что-то большее, чем признание.

Дорога назад казалась вечностью. Лена, прижатая к груди Грифа, чувствовала сквозь туман боли вибрацию двигателя, взрывы выстрелов удаляющихся преследователей, резкие повороты машины. Ее рука была огнем. Ее мир сузился до боли и этого странного ощущения безопасности в железных руках бывшего врага. Возвращение на базу было похоже на похоронную процессию. Тишина. Тяжелая, гнетущая. Лишь стоны и хрипы. Раненые, двое на носилках из досок, разбитая техника, дымящаяся, с пробоинам, горечь поражения.

Потерянные лица. Злоба.

Лену бережно уложили на грязный, заляпанный маслом верстак в мастерской. Металл был ледяным под спиной. Кровь сочилась сквозь платок Грифа, темнея на серой ткани. Ворон вошёл, его шаги гулко отдавались в звенящей тишине, его взгляд сначала упал на бледную, дрожащую от шока и боли Лену, ее окровавленную руку, потом – на Грифа, стоявшего рядом, его одежду в крови Лены и пыли боя.

– Костоправ в пути, – скрипуче сказал Ястреб, его руки были красны от крови, накладывая временную повязку поверх жгута из обрывка ремня. Старый подпольный доктор был единственной надеждой. Больница не вариант.

Ворон молча подошел. Его глаза, обычно нечитаемые, как омут, горели холодным гневом. Но не на нее. На Алису. На предательство. На провал. На ситуацию. Он посмотрел на её руку, на решимость, ещё читавшуюся в её глазах сквозь боль и туман.

– Глупо, – произнёс он тихо, но с какой-то новой интонацией. Не "дура", а "глупо". Не осуждение. Констатация. Факт. Глупо, жестоко, но… чертовски эффективно. Выжила. Перехитрила зверя. Он кивнул, почти незаметно. Это было больше, чем одобрение. Это было признание ее сути. Затем его взгляд, тяжелый, изучающий, перешёл на Грифа. – А ты? Зачем? – Коротко. По делу.