Кристиан

Глава 1

Мне было десять, когда родители оставили меня. Точнее, мне было восемь, когда оставила меня мама и десять, когда ушёл папа. Я не был брошен родителями, как вы могли подумать. Тогда были страшные времена: голод, холод, война, мор. Мне приходилось воровать хлеб по редким уличным прилавкам: люди пытались хоть как-то заработать и выпекали хлеб в старых печах, а после выставляли на рынке. В редкие, но счастливые дни, удавалось продать больше половины, оставшуюся же часть растаскивали бездомные дети. Есть было нечего, война унесла много жизней, но было и то, что намного страшнее войны. Чума. В то время она особо разошлась в нашем городке. Полегло достаточно много людей. Она не щадила ни детей, ни женщин, ни даже животных. Настолько сильной была.

Мама умерла в своей кровати. Хоть я и был достаточно мал, чтобы запомнить хоть что-то из собственного детства, но момент её смерти до сих пор стоит перед моими глазами. Как сейчас помню : флиссовое, зелёное платье и поверх большая шаль. Её бледные пересохшие губы с красноватыми трещинками, все ещё кривились в болезненной улыбке где-то на затворках моего сознания. Она шептала что-то непонятное, а потухший безумный взгляд блуждал по комнате, не задерживаясь на чем-то конкретном дольше секунды.

В тот день ей стало намного лучше. И я уже обрадовался, что она придёт в норму и станет прежней. Глупый. Этим же вечером, когда разыгралась непогода, из её комнаты вышел какой-то человек в маске, она напоминала голову ворона. Доктор, как оказалось. Я стал ненавидеть и презирать всех докторов с того дня. До сих пор считаю, что они несут только печаль.

– Мне очень жаль, – клюв ходил из стороны в сторону, руки были сомкнуты в замок где-то на поясе мужчины, а голос звучал будто это не человек говорит, а ветер шепчет. Громкий раскат грома вперемешку с яркими мерцаниями молнии усугубили положения.

Я не понимал о чем говорит этот страшный человек, но мне было достаточно взглянуть на отца, который в этот момент напоминал сломанную куклу. Он постарел лет на десять, вмиг, его и без того седая голова, стала белее снега. И невероятное чувство тревоги где-то на затворках моей души противно щекотало, дёргая нервные окончания. Я думал, что не переживу этот день, хотя самое страшное было только впереди.

Как я упоминал раньше, денег у нас не было. Отец был ранен и работать не мог, а мама, после болезни, совсем не могла подняться. Когда она была здорова, постоянно собирала грибы и ягоды в лесу за городом, которые потом обменивала на муку, сахар и соль. Ловушки в виде картонной коробчёнки и приманки были расставлены ею по всему лесу изредка удавалось поесть мясо или обменять несчастного кролика на что-то более стоящее – овощи или мыло.

Хоронить её пришлось на старом, заброшенном, солдатском кладбище. Мы завернули её трупик в грубоватое одеяло и выкопали небольшую ямку. Отец нежно уложил её в «кровать» и укрыл сверху одеялом из земли и листьев. Денег на гроб не было. Потом мы долго стояли, а он плакал и напевал колыбельную, что мама пела для меня перед сном.

С каждым днём он становился все хуже. Начал кричать по ночам. Бывало соскакивал среди ночи и, с ножом, бегал по её комнате, просил оставить его в покое и не трогать. Сошёл с ума. В такие моменты было особенно страшно и каждую ночь я прятался в большом железном сундуке, что стоял у нас в подвале – мы там мясо хранили. Он пах пропастиной и от этого становилось вдвойне тошно. Через два года ушёл из жизни и отец. Я нашёл его утром в маминой кровати. Выбрался из сундука, поднялся в комнату, он там всегда засыпал, после того, как его отпускало. Вся кровать была в крови. Он сидел неподвижно, будто вышел из строя. Будто робот у которого сели батарейки. Он перерезал себе горло тем самым ножом, которым мама разделывала кроликов после улова.

Странно, но в тот момент не было боли или страха. Просто пусто. Я дождался темноты и сбегал во двор к соседям, «позаимствовал» двухколёсную тележку с деревянными ручками сзади. Мы называли её тачкой. Она была проста в управлении и помогала привезти мешков десять картошки за раз. Я сам считал. Я знал, что она у них стоит на заднем дворе, мама постоянно одалживала её, когда год удавался урожайным.

Несколько проб и ошибок, несколько тяжёлых подъёмов я всё-таки справился и погрузил отца в эту тележку. Его тощее тело весило, примерно, как три мешка картошки, поэтому было легко его вывозить. Я укрыл тело маминой шалью, чтобы никто не видел его. Положил маленькую штыковую лопатку, мама обменяла её на фазана, чтобы было удобно копать хрен и лопух, которые служили лекарствами холодными зимами. К рассвету вторая свежая могилка была рядом с маминой. Я сел напротив, совсем без сил, смахнул испарины пота со лба и улыбнулся.

– Я с вами останусь. Вы теперь вместе. Я, конечно, скучать буду, но придёт время и мы встретимся. Я буду рядом и смогу о вас позаботиться, – прошептал я и они слышали, я знаю.

По сумеркам я вернулся домой с той же самой тележкой. Собрал все, что мне могло пригодиться. Одеяла, одежда, кастрюли инструменты. Почти все, что было у нас. Самое главное, я взял ту самую книгу и несколько листов пергамента и кисть с чернилами. Свечей у нас оставалось не так много. Огниво было совсем старенькое, но мне могла пригодиться любая безделушка. Я поставил тачку рядом с маминой могилкой, предварительно укрыв её куском мешковины – моросил дождь и принялся копать. Маленькой лопаточкой я копал до самого утра. Очень хотелось пить, но не было времени останавливаться, ведь непогода разыгралась ни на шутку. Через пару дней землянка была готова. Небольшая ямка. Я выносил землю вёдрами, приносил глину и воду из небольшой речушки, что протекала неподалёку от кладбища. Всего-то с горы спуститься. Я смешал воду с глиной и стал смазывать землю изнутри, так мама делала когда у нас обваливалась штукатурка или рассыпалась печка. Сверху я вывел железную трубу, что снял с печки заброшенного дома. Развёл костёр и вышел из своего «дома» давая глине подсохнуть и запечатать стены. Несколько палок связал между собой с двух сторон старой тюковой верёвкой и так же запечатал её глиной, поверх которой приклеил солому и листья. Голую землю я тоже закидал листьями и обложил ветвями сломанных деревьев. Чтобы было теплее. Мама готовила меня к таким моментам и делилась всем, что знала о выживании. Она была умная женщина. Очень умная женщина. Так что не удивляйтесь от чего такие познания у восьмилетнего ребёнка. Глина подсохла и я потихоньку стал перетаскивать вещи внутрь. Сообразил кровать из одеял рядом с костром, который обложил большими камнями и глиной. По краям вбил два железных держателя для чайника и казана.

Вечером пошёл на охоту, хотелось есть. Удалось поймать жабу, которую пригубил в два укуса предварительно сварив. На зиму наготовил трав, чтобы заваривать от простуды: зверобой, душицу, адонис, тысячелистник, пустырник, золотарник. Также корни растений, которые я сначала порезал, а после высушил, что-то перемолол в порошок: репейник, золотой корень, аконит, красный корень, красная щётка, шло в ход все, чему научила меня мама. Свёртки из листьев в которых находился порошок были слева. Сухая трава была расставлена справа от входа на мешковине. Натаскал веток в кучу за хижиной и укрыл сверху старыми тряпками, чтобы не завалило снегом. По вечерам, бывало, разговаривая с родителями у их могилок, засыпал от усталости. Привык. Прожил так десять лет. Целых десять! К пятнадцати начал разговаривать с воронами и, бывало, они мне даже отвечали. Я не знаю, что происходило в мире. Закончилась ли война и победили ли чуму. Часто спускался к реке, она помогала во всем : напиться воды, заварить травы, постирать вещи, добыть еды или выслушать. Летом она спасала от жары, принимая моё грязное тощее тело в свои объятия, смывая всю усталость.

Г