Главные слова

Волшебный Эдуард

Игорь тёр глаза, щипал себя, оглядывался на окружающих, пил водичку. Даже снимал на камеру телефона и потом смотрел на телефоне. Сначала фото, потом видео. Проверял, может, перегрелся этим летним полднем – прикладывал ладонь ко лбу. Ничего не помогало.

Прямо перед ним, в вольере между ослом и лошадями Пржевальского, уныло топтался единорог и не хотел пропадать несмотря на все усилия Игоря. Вполне себе стройный, в отличие от соседей белый конь, с разноцветным рогом, закрученным спиралькой, как мороженое в рожке. Игорь, конечно, сначала усмехнулся, когда увидел это чудо. Мол, юмористы какие в нашем зоопарке. Прикрутили рог к лошади и…

Когда Игорь думал своё «и», единорог тряхнул гривой и с неё посыпалась золотистая пыльца, потом волшебное создание стыдливо посмотрело в землю, подняло хвост и покакало радугой. Игорь вздрогнул. Женщина с пятилетним мальчиком, стоявшая рядом, ойкнула, мальчик хихикнул.

– Извините, – пробормотал единорог.

– Смотри-ка, Коленька, – сказала мамаша, – разговаривает совсем как попугайчик, ну пойдём хрюшек посмотрим.

Игорь посмотрел на табличку. «Единорог южно-европейский… бла-бла… Питается… Обитает… Берегите глаза… рог… может хамить…»

– Постойте, как же так… – говорил Игорь сам с собой.

– Ну вот уж как-то так… – ответил единорог, вздохнув сначала совсем по-человечески, а потом сделав совсем лошадиное губное «тпр-р».

– Вы разговариваете? – идиотничал Игорь.

– Нет! – вспылил единорог, – Это не я! Тут чревовещатель сидит! Прямо в той куче гов…

– Не разговаривать! – заорал вдруг сторож, высунувшийся из будки на входе, – распоясался совсем…

Конец фразы сторож договорил, когда уже отвернулся, но он явно матерился.

– Так вы, значит, настоящий? – зачем-то шёпотом спросил Игорь.

Единорог только глаза закатил.

– Да как они могут вас тут держать? Вы же волшебный! Вы же единорог!

– У меня, вообще-то, имя есть, – сказал сквозь зубы Единорог, – хомосапиенсы…

– Да? А как? Вы? Вас?

– Эдуард, конечно!

– Очень приятно. – ответил Игорь и тоже представился.

Разговор прервал сторож. Он выкатился с метлой из будки, оттеснил Игоря от вольера и стал тыкать метлой между прутьев, чтоб отогнать Эдуарда подальше.

– Вы что делаете?! – возмутился Игорь.

– Извинити-и, служба, – издевательским тоном прогнусавил сторож, – эта сволочь каждый день всех посетителей распугивает. То угрожает, то обзывается, то ещё что…

– Но он же разумный, как можно держать его в клетке!

– Он-то? Хех… Ты ещё медведя не видел… – с ударением на последний слог, произнёс сторож и зашёлся кретинским смехом.

– Безобразие! – вскрикнул Игорь.

Весь следующий день он провёл, ругаясь с дирекцией зоопарка. Безрезультатно. Звонил в полицию, звонил знакомым журналистам. Даже зачем-то в городской цирк звонил и ветклинику. Даже мэру отважился позвонить, правда, его не соединили. В общем, ничего не помогло.

Перед закрытием зоопарка Игорь снова подошёл к вольеру Эдуарда. У клетки стояла молодая парочка и делала селфи на его фоне. Губы единорога беззвучно произносили узнаваемые ругательства. Сказочное создание страдало. Тогда Игорь понял, что надо сделать.

Проникнуть в зоопарк посреди ночи оказалось до неприличия просто. Перекусить цепь на решётке ножницами по металлу – ещё проще.

Как и его прозаические безрогие собратия единорог спал стоя. Игорь подкрался к нему и тихонько позвал:

– Эдуаа-ард…

– А? Что? Это не я! – задёргался разбуженный Эдуард.

– Эдуард, бегите! Я вас освободил!

– Чего… меня… я… свободен?

– Да! Бегите же скорее…

– Ох ты ж, ё… Мужик, как там тебя?

– Игорь!

– Спасибо тебе, брат! Выручил!

– Да что уж там… Давайте, скорее! Только тихо!

– А, да… Ага… Мужик, слушай… Игорь. Выпусти других, а? Будь другом, раз уж начал…

– Хмм…

– Ну, кроме медведя, конечно… Он же отмороженный на всю голову!

– А… Чёрт с ним! Почему бы и нет?!

– Ну и… правильно! Спасибо тебе! Это доброе дело, хорошее! – сказал единорог. – хоть один нормальный хомосапиенс.

После этого он посмотрел в небо, рог начал переливаться как диско-шар, копыта оторвались от земли. Эдуард взлетал.

– Так ты летать умеешь? – изумился Олег.

– Ну да… Я ж единорог, ты чё? Я волшебный.

– Так что ж ты сам не улетел?

– Не-ет, Игорян… Волшебство не так работает. Нет доброго дела – нет волшебства: только радуги из жопы. А есть доброе дело – есть волшебство! Бывай! И спасибо!

Иван и Липецева Яма

Город Липецы возник стихийно, сам собой. Вырос вокруг Ямы. Из её недр поднимались толстенные, толщиной в комбайн, кабели. «Кишки» – как их называли горожане.

Кишки тянулись вверх по склону и ныряли в здание Министерства по делам Ямы – циклопическое сооружение. Десять этажей, выстроенных из неизвестного материала, «прошлыми». Не дерево, не камень, не кирпич, не железо. Чёрное всё, без окон. Что там внутри делалось – никому неизвестно.

Говорят, министерские батюшки, которые там испокон веку днями и ночами служат и вроде как за всем этим добром следят, сами ни шиша не понимают. Чего под землёй творится, одному богу известно. И что происходит в бандурах внутри Министерства, в которые кишки уходят, – тоже. Но вот из бандур уже как-то электрический ток выходит и по проводам, обычным, тонким, в город идёт. И от него лампочка горит и электрообогреватель зимой греет. И ховер-кар, и коптер, и комбайн, и сеялка, и веяльный модуль заряжаются. А батюшки всё одно талдычат на проповедях: Божья воля, пути неисповедимы… И так со всеми загадками природы. Никакой конкретики.

Ивана такое не устраивало, пытливый ум не давал покоя, гнал, гнал на безумия. С крыльями он с крыши уже сигал. Печатный пресс изобретал. Из железок золото гнал. Результат один был: увечья. Страннее того, что он сам не угробился до преклонных тридцати пяти, только то, что его не сожгли на костре или на Пасху в жертву не принесли – в Яму не скинули. Хотя Иван и сам подумывал соорудить из коровьих кишок купол, наподобие большого зонта, и самолично на нём в Яму опуститься, чтоб поразведать, что да как.

Блажным был Иван, что уж тут. Наверное, поэтому рассказ пришлого странника в кабаке его в ту летнюю ночь так раззадорил. Мол, у вас в Липецах «Яма» ваша элекстрическая волшебная, а был я в степном селе Братконур, так там в небо, в самые облацы, струна идёт. Ну как струна – столб скорее. «Космический лифт», называется. Что такое «космический лифт» и что это значит – чёрт его разберёт, но внутри столба этого комната ездит туда-сюда, вверх-вниз. При столбе обслуга живёт и комнату эту запускает. За мзду, конечно. И обслугу братва охраняет. Хошь – плати и поезжай на небеса. Да только вот сверху никто так не вернулся. Наверх комната с человеком уезжает, а назад всегда пустая приходит. И никто её сверху, с небес, не вызывает.

Иван эту байку послушал, кружку с недопитой брагой на стол бухнул и кабак покинул. Пошёл он прямиком к Яме с твёрдым намерением найти кишку потоньше, обнять её и съехать вниз. Узнать, насколько пути неисповедимы. Правда, забыл расплатиться.

Неинтересная часть истории, что за ним погнались, причём с топором. Вернее, погнался – сын хозяина кабака, который и сам был сильно навеселе. Ивана он нашёл быстро, потому как тот орал благим матом на все Липецы, что нашёл кишку, идёт по кишке, сейчас вниз по кишке покатится и, что там «прошлые» внизу наворотили, узнает.

Началась вялая драка. Сын хозяина кабака, богатырского сложения мужик, хотел прикончить Ивана и беспорядочно размахивал топором. Иван же после истории с печатным прессом, который трижды чуть его не зажевал, стал очень вёртким. От топора он легко уворачивался и продолжал продвигаться вдоль кишки в сторону Ямы. Закончилось всё тем, что топор, сначала рубивший только воздух, вошёл в одну из кишок по самый обух.

Из массивного чёрного провода ударил сноп искр. Хозяина топора откинуло на несколько метров назад. Дымясь и размахивая руками, он убежал в темноту. Темноту… Свет в Липецах погас, впервые за… всегда. Тут же со стороны Ямы донёсся странный звук.

Звук такой, какого Иван в жизни не слышал. Вот если бы комбайн мог орать на манер «У-ааааа, У-ааааа» – то такой был бы звук. И Иван пошёл на этот звук. И как только он миновал проулок Ленина и свернул на тупик Интернациональный, увидел Яму. Над ней горело красное неверное зарево. Как будто закат, но не закат. Как будто у заката с похмела голова болела, и он не мог решить гореть или не гореть.

А потом началась окончательная дичь. Иван, когда эту историю рассказывал, на брагу валил и на стресс, после инцидента с топором.

Из ямы выскочил железный шар с щупальцами. Как осьминог из книжиц. И полетел по воздуху, как по воде поплыл. И помчался он прямо на Ивана. Тот дал дёру, бежал, спотыкался, падал, вставал, петлял по закоулкам, а осьминог не отставал.

Иван бежит, а шар за ним, щупальца в пучок сзади собрал и летит по воздуху. Гудит только и огоньками мигает. Иван влево и шар влево, Иван вправо и шар вправо. Даром, что блажной, Иван понял, дело плохо и надо резко менять стратегию: бухнулся в канаву и затих. А осьминог над ним прогудел и в проулках исчез.

Пытливый ум Ивана и тут не подвёл, свёл воедино удар топором и куда чудище из Ямы полетело. Направления совпадали. Иван помчался к месту потасовки и что же увидел?

Осьминог щупальцами в землю упёрся, а одним свободным – свет яркий на кишку направил. Иван чуть не ослеп от этого света. Искры полетели, затрещало что-то, вспыхнуло. А когда осьминог закончил, свет в Липецах снова загорелся. Осьминог снова взлетел над землёй, щупальца подобрал и был таков – двинул в сторону Ямы. Иван за ним было побежал да отстал. Верно, улетел осьминог туда, откуда взялся.

Иван после этого совсем плох стал. Подговаривал честных жителей Липец увечья кишкам наносить, хотел летающего осьминога из Ямы выманить и сетью изловить. Да только дураков в Липецах нет. Министерские батюшки сказали, что от лукавого сии затеи, значит, так и есть.

Где-то с месяц сидел Иван на краю Ямы и семечки грыз, шкурки вниз кидал. А потом собрал вещички и в путь-дорогу отправился. На прощанье в кабак зашёл, браги хряпнул, сказал, пойдёт в село Братконур, на столб смотреть. Больше мы его не видели.

Мир одинаковых людей

Поистине, моя история совершенно удивительна. Родился в одном конце света, заканчиваю дни – совершенно в другом. А закончу я их уже совсем скоро. Хорошо, хотя бы, что я успел научиться писать и читать, освоить кое-какую технику – печатные машины, например. Теперь я смогу поведать главную мудрость, что мне открылась. Всё это, конечно, глупо и странно, ведь те, кому эта мудрость предназначена, ни за что не прочтут того, что я напишу.

Я представляю, как Мукку и Баро из поселка Копувон сидят рядом на корточках у одной из хижин, обняв копья, упертые древками в землю, и внимательно изучают мои листки, передают их друг другу. Они удивленно хмыкают, чешут ни разу не мытые макушки под цветастыми шортами. Дойдя, наконец, до последнего листка, они разевают от удивления рты, и бросаются к шаману, размахивая на бегу котеками. Захлебываясь и перебивая друг друга, рассказывают старому хрычу, что только что узнали таакоое…

Смех, да и только. Я люблю посмеяться. У нас в племени вообще ценят хорошую шутку. Белые тоже любят посмеяться. Профессор Джэксон вот часто шутил и много смеялся. Потому я, наверное, и согласился поехать с ним, хотя и навлек на себя проклятия, всех, кого только знал. Но об этом я не жалею, да простят меня предки. Было понятно, что профессор станет заставлять много учиться, но с ним это совсем несложно. Не сложнее, чем гоняться с луком за дичью или дуралеями из соседних деревень. Взамен я получу столько знаний, сколько все жители острова вместе взятые не будут иметь никогда. Джэксон хотел, чтобы потом я вернулся и начал «нести просвещение». Так он говорил. Но, похоже, не судьба. Это тоже он так говорил. Мы много ездили и показывали себя толпам людей, которые рассаживались перед нами на стульях и постоянно что-то записывали. Назывались эти сборища публичными лекциями. Благодаря им мы могли путешествовать, и это было самым главным.

Джэксон говорил мне: «Понимаешь, Кмерель, я, как антрополог, уверен только в одном: человек может стать лучше. И всё человечество должно увериться в этом. И ты мне в этом поможешь. Ты, будешь моим доказательством и наглядным примером. Ты – мой козырь в рукаве.

Я буду говорить: вот перед вами молодой человек, который еще несколько лет назад из одежды признавал только кусок сушеной тыквы, надетой на пенис, а сейчас уже говорит и читает по-английски, активно знакомится с мировыми шедеврами искусства, путешествует по культурным столицам мира, черпает из колодца знаний двумя ладонями!»

Бог знает, что он болтал, я понимал немногое, но запоминал каждое слово: «Они увидят тебя, Кмерель, и устыдятся, что до сих пор столь невежественны, что ведут войны, грабят и обманывают друг друга, подобно дикарям. А ты, друг мой, будешь расти, расти над собой. Станешь личностью! С большой буквы! Ты на своем примере покажешь, что человеческий потенциал не имеет границ, что каждый, абсолютно каждый, может достичь любых высот, может становиться лучше день ото дня. Они увидят человека, который вырос в племени людоедов на Борнео, а теперь готовится начать осваивать университетскую программу». Все это он повторял и на лекциях. Джэксон говорил, что я уникален, впитываю всё как губка, и что у меня фотографическая память. Поэтому я и помню всё, что он говорил, и поэтому так легко всему учусь. По той же причине на лекциях я говорил всё больше и больше. Чем больше говорил, тем больше меня спрашивали. Спрашивали о разном, но всегда – почему мы едим людей. Я долго боялся отвечать, потому что дома мы держали подобные истории при себе: за такое могли убить люди из долины. Но однажды я подумал: «Я далеко от дома. Это же Франция, Париж. Я здесь затем, чтобы поведать про моё племя. Поведать про Яли». Подумал, и сказал просто, как есть:

– Люди вкусные. Надо было видеть этих перепуганных людишек и их страх. Будто я накинусь на них прямо там и откушу от каждого по куску. Я заметил, как Джексон побледнел, и начал вытирать тряпочкой пот со лба.

Нельзя их так пугать.

– Не бойтесь, сегодня я уже позавтракал, – повторил я шутку профессора.

Тишина, а потом смех. И безобидные вопросы.

– Как вы делаете эти штуки на пенис?

– Это называется котека. Их очень сложно делать. К растущей тыкве привязывают груз, притягивают её веревками, чтобы получить правильную форму. Потом тыкву снимают и сушат.

– Чем больше котека, тем выше социальный статус? – Нет, короткие для охоты и работы. Длинные для обрядов. Еще в них можно что-нибудь носить…

– А женщины в чем ходят?

– Они делают что-то похожее на ваши юбки, только из растений, листьев, лиан.

– У вас в племени красивые женщины?

– Всякие… Есть даже без передних зубов. Самым красивым выбивают передние зубы, так они становятся еще красивее.

– Почему на слайдах, которые мы видели вначале лекции были люди с шортами на голове?

– Это смешно. Миссионеры нам приносили в дар цветную одежду. Но мыла у нас нет. Если долго носить одежду и не стирать, краска начинает портить кожу, разъедать. А на голове – ничего, можно носить.

Ну и так далее. Про то, как и зачем есть людей, в тот раз больше не спрашивали. Как будто это вдруг всем стало не интересно. То был первый мой длинный разговор на лекции. Из-за него мы задержались во Франции. Людям захотелось увидеть меня. Профессор Джэксон был доволен. Лекций стало больше, и людей на них ходило больше.

Я много читал. Узнавал много нового. Профессор таскал меня по музеям, театрам, кино. Он называл это «знакомство с европейской культурой». А еще я смотрел на людей и удивлялся, какие разные они.

Дома все одинаковые – тощие, с красивой угольно черной кожей, черными глазами. Любят цеплять на себя бусы из ракушек, охотиться, есть, плодиться. У всех прекрасные ягодицы, вкусные и сочные, особенно если как следует их поварить. Языки такие нежные, что есть их можно прямо сразу, а ступни такие чудесные, что всякий несет их в свою хижину, чтоб похвастаться перед своими и угостить их. Здесь же, во Франции – думал я тогда – все такие разные. Есть и такие, как мы. Есть коричневые, как местное лакомство – шоколад, есть и желтые и белые. Одни большие, рыхлые и мягкие, все заросшие жиром, другие длинные и худые, некоторые сплошь покрыты мясом, есть и маленькие и средние, совсем без волос и лохматые, молодые и старые. Как профессор Джексон.

Такое разнообразие.

Во Франции мы пробыли довольно долго, но поесть нормально удалось только один раз. Я убежал ночью из отеля, где мы жили, прихватив из кухни нож побольше. Добрался до темного парка и отыскал там спящего под мостом темнокожего старика. Он был тощий и жесткий. Такой же, как староста из деревни Сохопма, которого мы убили и съели за то, что он зачем-то забрел на нашу землю. У этого старика съесть получилось только уши, язык, щеки, ну, в общем то, что не надо было варить или тушить и посыпать приправами. Остальное пришлось бросить. Не тащить же с собой в отель. Я смыл с себя кровь в холодной речушке, протекавшей там, и так же незаметно вернулся к себе в номер. На следующий день, рано утром, мы уехали в Брюссель. Поэтому я не волновался, что со мной поступят так же, как поступили бы дома люди из долины, узнай они, что я съел человека. Впрочем, дома я бы сделал то же, что и все: рассказал, что нашел его уже мертвым, что он, наверное, упал со скалы. Примерно так поступил бы и сейчас.

В Брюсселе на лекциях все уже были наслышаны обо мне и задавали вопросы посложнее:

– Как вы познакомились с профессором Джексоном?

– Он учил читать и писать в школе в долине. Все, кто жил в горах, но хотел учиться, могли ходить к нему. Я хотел.

– Почему вы уехали?

– Я хотел учиться. Хотел узнать, какие еще бывают люди.

– Вы ходите в музеи, что вам там нравится?

– Картины. Я очень люблю картины Рубенса. Они прекрасны.

И то правда. Что может быть прекраснее таких пухлых, рыхлых, сочных женщин и мужчин? Я таких раньше никогда не видел. И не ел. Жаль, что белых нельзя есть. Профессор говорил, белые думают, мы не едим их, потому что их миссионеры принесли нам своего Христа. Глупцы. Просто белый – цвет смерти, вот и всё. В последнее время, чем больше я узнаю, тем больше думаю, что мы, Яли, такие же глупцы – почти всё, во что мы верим, и неприкосновенность белых, в том числе, – это одни только предрассудки. Недостаток просвещения.

Машины белых – вот в чем сила, а не в плясках вокруг костров. Я думаю, что именно благодаря своим машинам, белые смогли узнать, что я продолжаю есть человечину. Но я хитрый, мы успели объездить много городов, прежде чем они догадались. Чем больше мы ездили, тем больше со мной говорили на лекциях. Профессор Джексон гордился мной. Голова его осталась такой же седой, но глаза стали как у юноши. Он радовался моим успехам в математике, географии, в изучении языка, истории искусств. Он говорил, что я за несколько месяцев усвоил то, на что должны были уйти несколько лет. «Это дар божий!» – повторял он. «Не зря я всегда первым делом ел мозги» – думал я. В Амстердаме меня спросили, как мне удается так легко всему учиться. Мне очень хотелось ответить прямо, но я не хотел расстраивать профессора, тогда я повторил его слова.

– Это дар божий!

Вообще врать белым было легко – почему-то они верили всему, что я говорил. Может, они думали, что я слишком примитивный, чтобы врать?

Однажды вечером, когда закончилась последняя лекция в Гамбурге, ко мне подошла высокая женщина с кожей цвета меди и распущенными длинными волосами и попросила показать ей мою котеку – наверняка я захватил её с собой с Борнео. Я, конечно, с собой её не брал – профессор Джексон еще там выдал мне нормальные брюки. Но женщине была нужна не вытянутая сушеная тыква, а то, что в неё вставляется – это я сразу понял. Поэтому сказал, что котека у меня в номере, и я могу принести её и показать. Пусть только ночью придет к моему отелю.

И она пришла. Я нес с собой сумку в которой лежал большой кухонный нож, ей же сказал, что это котека, но профессор будет злиться, если узнает, что я просто так, не на лекции, согласился её показать. Пусть отведет меня в свой дом, там я всё покажу. И кто бы мог подумать? Она отвела. Мы были вместе как мужчина и женщина, а потом я с большим аппетитом и удовольствием её съел. К тому времени я уже разобрался, как готовить на кухне в кастрюлях, а не на углях или на огне костра.

Так что съесть удалось не только то, что съедают сразу же у только что убитой женщины, а всё, что я пожелал. И вот, что странно, она была такой же, как все женщины, которых я съел дома, хотя отличалась от них как птица от жабы. Через несколько часов мы с профессором уже вылетели из Гамбурга на самолете.

Удивительная машина. Летит прямо по небу да так быстро, что если белые всё прознают и захотят меня убить – им придется долго за мной гнаться. Только если они не сядут в свой собственный самолет. Но, пусть я и оставил недоеденную женщину у неё дома, и через пару дней кто-то её найдет, меня никто не видел, и я смыл с себя всю кровь, прежде, чем вернуться в номер отеля. Так что можно не волноваться. Жаль только, что никак нельзя захватить с собой её череп. Дома у меня чудесная коллекция. Как и положено, я храню черепа в красивых глиняных горшках. Этот я бы держал на самом видном месте. После Гамбурга мы отправились в Копенгаген, потом в Берлин, потом в Прагу, Варшаву, Вену и много еще куда. Я съел трех мужчин и трех женщин.

Они были разные: и толстые и худые, и высокие и низкие, с разными оттенками кожи, с разными волосами и глазами. Один – желтый как перезрелый банан, с узкими, словно щели, глазами. Другая настолько большая и мясистая, что ею можно было бы накормить половину моей деревни. Третий – даже чернее меня, настолько черный, что кожа отливала зеленым. Тогда я даже волновался, что он окажется ядовитым. Глупец… Сейчас я уже немного изучил биологию. Ядовитых людей не бывает. Да и вообще люди одинаковые. Мы живем в мире одинаковых людей.

Я говорю это вам, Мукку и Баро из поселка Копувон, вам, кто никогда не прочтет эти страницы, и не узнает того, что узнал я. Вот она эта мудрость: вы можете обойти весь свет, и вы узнаете только одно: все люди одинаковые, в желудке у вас окажется то же мясо, неважно, где вы поймали его и съели – у себя на Борнео или в Лондоне. И неважно, что там это мясо про себя думает и говорит. И вот еще что.

Даже если вы съедите белого – на вас не падет проклятие, и вы не умрете тут же страшной смертью. Потому что нет никаких проклятий, это сказки для дураков. Доказательство тому – я сам. Я не просто съел белого. Я съел самого белого из белых – у него даже волосы были белые. Кожа была не розоватой, как у тех, кого мы считали белыми, а совсем белой. Белой, как мякоть кокоса. Это называется – альбинос. И после этого со мной не случилось вообще ничего. Я не покрылся язвами, в меня не ударила молния с неба, я не начал гнить заживо – и ничего такого.

И вот, что я хочу вам сказать, Мукку и Баро. Этот альбинос оказался таким же, каким был бы любой, кого вы поймали в лесу позади ваших хижин. Даже профессор Джексон, такой образованный и просвещенный человек, ничем не отличается от остальных. Только что я доел его мозги, чтобы ко мне перешел его ум, и я сумел как следует всё рассказать. Они совершенно такие же, как у всех остальных.

Мне очень жаль его. Он хотел сделать мир лучше, и я должен был ему помочь. Но как можно сделать лучше людей, закапывающих в землю отличное мясо, которое можно съесть? Ну и я, кажется, не очень справился. Думаю, если бы я учился еще хотя бы пять лет, я бы стал не глупее профессора. Но, если я ем людей, значит, я всё равно остался дикарем, и всё, во что верил профессор – полная чушь.

Именно это его и убило. Не я. Вот как все случилось: зазвонил телефон, профессор Джексон ответил, ему что-то сказали, он охнул, схватился за грудь, сказал: «Как же так? Все напрасно…». А потом задышал чаще, чем обычно и умер.

Тот, кто вырос в лесах Борнео, обладает слухом не хуже, чем у диких зверей, так что я, хотя и был в соседней комнате, всё слышал. Тем более, что профессор разговаривал по громкой связи. – Профессор Джэксон? – сказала телефонная трубка. – Да, слушаю вас.

– Вас беспокоят из Скотланд Ярда. Я детектив Стивенс. Вы в опасности. У нас есть веские доказательства, что ваш подопечный – убийца и каннибал. Если он рядом с вами – немедленно уходите. Наши оперативники уже в пути.

Думаю, если бы мы путешествовали по одной стране, меня изловили бы гораздо раньше. Но белые живут в разных странах, и мало о чем сообщают друг другу. Это дало мне довольно много времени. Я хотел узнать больше, и я узнал, но теперь пришла пора и мне умереть. Жаль только, что меня не съедят, а закопают в землю, как это принято у белых. Я бы хотел написать больше. Например, рассказать про телевидение и кулинарные шоу, но моё время вышло. Я уже вижу в окно, как в отель забегают белые. Их много, они со своим проклятым оружием. Просто так убивать они меня не станут, а захотят сначала надолго посадить в клетку. Но у меня есть кухонные ножи, и я сделаю так, чтобы мен

2016

Всех убил дворецкий

Глава I

Леопольд скептически относился ко всяческим тимбилдинговым мероприятиям. Равно как и к курсам повышения квалификации, семинарам, конференциям и всему прочему. Коучей, гуру и бизнес-тренеров – откровенно презирал. Рассуждал он так же, как его наставник (его почему-то тоже звали Леопольд): «научиться ремеслу, особенно нашему, можно только одним способом: приобретая личный опыт под надзором строгого наставника». Всё остальное – от лукавого. Только «шантрапу плодить». «Прощелыг». «Анчуток». Леопольд (наставник) знал много нелепых ругательств и каждый раз пристёгивал к своим поучениям новые.

Несмотря на всё это, пропустить ежегодный слёт дворецких никак было нельзя. Профессиональное сообщество не поймёт. Да и масштаб мероприятия опять же внушительный! А какие люди, какие люди… хочется прикоснуться к легендам. Хочется. Ну и место как подобрано. Сказка, а не место!

Леопольд запихал в чемодан самое главное: две смены белья, туалетные принадлежности, удавку, походный аквариум с ядовитыми африканскими змеями, набор свистков, пару склянок с ядом и на всякий случай одну с противоядием, револьвер со спиленной мушкой, антикварный кинжал с рубином в рукоятке, плевательную трубку, дротики, маску чернокожего ребёнка… Всё! Можно отправляться в путь! Ах да, билеты и деньги на взятку полицейским, чтоб не лезли с досмотрами!

Глава II

Поместье выглядело очень перспективно. Во-первых, расположение: высоченный утёс на острове. Во-вторых: этажность. На четырёх этажах лестниц, с которых можно упасть, столько, что глаза разбегаются. В-третьих: экстерьер. Мрачный почерневший камень, окна, всегда забранные ставнями, деревянные страшные ворота, каменные ступени. Можно от тоски сдохнуть даже без посторонней помощи. В-четвёртых: аутентичность. Прямоугольные трубы с валившим из них дымом значат, что внутри темно и холодно. К тому же есть паровой котёл, который отлично умеет взрываться, при правильном обращении.

Да и погода не подкачала. Пока Леопольд болтался в катере, он продрог и промок насквозь. Ледяной дождь смыл линию горизонта и перемешал всё в серый солёный водоворот. Леопольда несколько раз чуть не вынесло за борт. А когда он выгружался на каменистый берег, и капитан «корабля» швырял ему чемодан, выкрикивая ругательства, начался натуральный снег. Если так и дальше пойдёт, поместье завалит по самые окна! Будет не выйти, не войти!

Леопольд вприпрыжку радостно поспешил внутрь.

Глава III

Человек с непостной миной в гостиной был только один. Инспектор Курабье-Курвуазье Честерфестер из Скотланд Ярда оглядывал собравшихся профессиональным взглядом сквозь пенсне. Глаза цепляли мельчайшие детали, мозг дедуктивно выстраивал череду мотивов, сопоставлял события, фиксировал мельчайшие изменения в лицах. Подкорка мозга прокручивала перед мысленным взором портреты с доски «разыскиваются» в участке. Чертоги разума ждали, когда в них уже войдут. Подкрученные усы шевелились.

– Что ж, господа, – начал он, – как и вы, я получил письмо.

Господа благосклонно кивнули, приподняв бокалы с коньяком. В камине уютно плясал огонь, полутьма гостиной играла багровыми отблесками на стёклах, набриолиненных волосах, полированных ручках кресел. Господа были отъявленными дворецкими все как один. Аккуратные неприметные костюмы-тройки, белые воротнички, никогда не скрипящие начищенные туфли, часы на цепочке. И конечно же, чувство превосходства над всем родом человеческим в глазах.

Инспектор Честерфестер пригубил коньяка и продолжил.

– В ней значилось, что убийца это…

Инспектор не договорил, его прервал жуткий вой в глубине дома. Вдруг словно смерч залетел в дымоход. Камин почти погас, в гостиной стало темно. Повеяло холодом.

Глава IV

– Сохраняйте спокойствие, господа! – заголосил представитель закона. – Главное без па… без па…

В темноте что-то тяжёлое рухнуло на пол и начало кашлять. Потом что-то грохнуло. Потом взвизгнуло, зашипело. Потом всех оглушил выстрел. Что-то опять грохнуло. И вдруг секундная вспышка выхватила из мрака корчащегося на полу Инспектора Курабье-Курвуазье.

Леопольду хватило этой секунды, чтобы плюнуть ядовитым дротиком в шею инспектора. Казалось, что уже все «высказались», но какой-то дикий бренчяще-гремящий звук стремительно приближался сверху, со стороны центральной лестницы. Услышать сразу его не получилось, так как уши у всех присутствующих заложило от выстрела.

– Рояль, – догадался Леопольд и отпрыгнул подальше.

Глава V

Все участники съезда дворецких получили почётные грамоты. Свою Леопольд показал Леопольду (наставнику) и повесил в рамку в своей квартире. Этой он искренне гордился: не зря съездил! Не зря!

После непродолжительного спора и изучения места преступления, общим решением дворецких постановили, что убийцей был дворецкий Леопольд!

Спустить рояль с лестницы – конечно, идея свежая, да и эффектно весьма. Но всё же, причиной трагической и загадочной смерти инспектора стал не он. И даже не удавка. И не пресс-папье в форме ледоруба. И уж точно не пуля, уничтожившая правый ус Курабье-Курвуазье. Именно мастерски пущенный дротик угробил знаменитого инспектора Честерфестера. В момент столкновения с роялем он уже не дышал. Яд злобных африканских змей, затюканных неритмичным ультразвуковым свистом, подействовал мгновенно. Вымочить в нём и так ядовитые дротики было отличной идеей.

Когда избавлялись от улик, сам старик Монтебьё (53 убийства на счету, не считая свидетелей) пожал руку Леопольду!

Отлично прошёл ежегодный слёт дворецких! Просто отлично! Память на всю жизнь!

Лисэнинг ту зэ винд оф че-эээээээээээээндж

Обращаться к амурам было дурацкой затеей. Ветер знал об этом заранее, но всё равно обратился: друзья всё-таки. Да и к кому, если не к ним: сколько уже выручали друг друга.

Встретиться договорились на крыше десятиэтажки – место предложили амуры, что странно. В последний раз, когда понадобилось повидаться, они позвали в бар. После закрытия, само собой, чтоб на людей не наткнуться. Хотели, как обычно, отрубить сигнализацию, вскрыть замок и спокойно там побеседовать. Заодно выпить всё, что горит. Только оказалось, что не они одни такие умные.

Бармэн решил остаться после работы и погудеть там ночью с подружкой. Закончилось всё небольшой поножовщиной: амуры – известная шпана, чего с них взять. Впрочем, никто не умер – и уже хорошо. Некоторые даже влюбились.

А на этот раз – смотрите-ка, поумнели. Крыша. Добраться всем легко, посторонних на мероприятии не окажется, а если и окажутся, смыться будет легче лёгкого. Ветер облетел крышу. Вид открывался чудесный. Летняя ночь, огни города, свобода! Что может быть лучше? Он наслаждался пейзажем и даже совсем не раздражался из-за того, что амуры опять опаздывают.

Философское настроение не покидало Ветра до того самого момента, как он услышал откуда-то снизу визг сирены. Сразу возникло нехорошее предчувствие. Он подлетел к краю крыши. Магазин инструментов и садовых принадлежностей в доме напротив переливался красными аварийными огнями и истошно звал на помощь сигнализацией.

– Чтоб вас, – прошипел Ветер.

Довольно скоро дверь магазина распахнулась и оттуда вылетел маленький крылатый силуэт. Через секунду витрина рядом с дверью брызнула битыми стёклами, и оттуда вылетел второй маленький крылатый силуэт, этот тащил в руках что-то оранжевое и прямоугольное.

Ещё через секунду прямо перед носом Ветра снизу вынырнули виновники сыр-бора. Размахивая крыльями и гогоча, они зависли перед крышей. Один, тот, что был лысым и с проколотым ухом, держал в ручонках здоровенный ранец с приделанным к нему чёрным шлангом. Второй, тот, что с фиолетовым ирокезом, пытался прикурить сигару. У него не получалось, потому что одновременно он зажимал под мышками автоматы УЗИ – один свой, один – товарища. Оба по-прежнему не признавали приличий и отчаянно светили своими детскими писюнами, как будто опять для картины позировать собрались. Из одежды только армейская разгрузка с миллионом карманов. Где они из только берут такие маленькие?

– Вы что творите-то, а? – возмутился Ветер.

Амуры, не обращая внимания на Ветра, шмыгнули к нему за спину и опустились на крышу. Ангелок с ирокезом принялся мучить сигару зажигалкой, которая никак не хотела зажигаться. Лысый положил ранец, и с облегчением выдохнул.

– Ну что? Чё ты начинаешь? – пробасил он и выудил из разгрузки фляжку.

– Что начинаю? Вы же уголовники натуральные!

– Ой, да брось! – подключился второй. – Ты нам что говорил?

– Ограбить магазин я вам говорил? Это что вообще? – Ветер указал на ранец.

Лысый отхлебнул из фляжки и усмехнулся.

– Это, друг мой, воздуходувка бензиновая ранцевая! Чудо инженерной мысли человеков!

– И зачем вы её притащили?

Фиолетовый ирокез подскочил на месте, рванул к Ветру и завис прямо перед его лицом, нос к носу.

– «Ничего не получается», говорил? – рявкнул он

– Ну-у. Говорил…

– «Никто меня не слышит», – говорил?

– Ну. Да. Ладно.

– Шоколадно! – не унимался ангелочек, – «Я дую-дую, а толку нет», говорил?

Ветер решил, что уже можно не отвечать.

– «Дую-дую, только душнее становиться», говорил? «Помогите, придумайте че-нить», говорил?

– Ну говорил-говорил! Всё! – не выдержал Ветер и обошёл амура. – Спасибо! Помогли! Что мне делать с этой… дувкой?

Лысый крякнул.

– Вот тебя зовут Ветер перемен. А ты как дуешь?

Ветер сложил губы трубочкой и подул.

– О, боги! Ты как будто пёрышко с детской жопки сдуваешь! – заревел Лысый. – Сколько лет прошло? А ты всё со своим «Фьюи-и». Посмотри на нас! Ты видишь луки? Колчаны? Стрелы?

– Но это как-то…

– Как-то, не как-то! Во! УЗИ! – амур потряс в воздухе пушкой. – Скорострельность 600 выстрелов в минуту, магазин 40 патронов, дальность стрельбы 200 метров! Понимаешь?

– Ты думаешь, у нас, почему всё в пучком всегда? – снова встрял Ирокез, – Потому что надо в ногу со временем идти! Меняться надо! Или столкнут тебя с парохода современности к хренам, сечёшь? Так что бери эту хреновину-ветродуйку и вперёд, норму выполнять! А то название одно: Ветер перемен!

– Э-э… Слышь, бро, – снова заговорил лысый, – ничё он не выполнит, мы бенз забыли. Эта фиговина на бензине работает.

– Бляха-муха, я думал, ты возьмёшь.

– Куда я возьму? В третью руку? Ладно, не ссы, ща сгоняю.

– Погоди, там уже ГБР, наверное, приехали.

– Да я их с говном съем, этих ГБР! – крикнул Лысый, прыгая с крыши и расправляя крылья.

– Зажигалку там отожми у кого-нибудь! – проорал ему вслед второй амур.

Ветер перемен подлетел к воздуходувке бензиновой ранцевой, взялся за лямки, накинул на плечи. Ничего, удобно. И правда, надо меняться.

Ванильное сказание об Ирилии и Сигизмунде

Ирилия провела в башне всю свою сознательную жизнь.

Из развлечений в её распоряжении имелись зеркало, ужасная книга о любви дворцового мага и простолюдинки из королевства Эсц, набор дурацких гребешков, россыпь золотых побрякушек: три пары серёжек, четыре колье, две диодемы, четырнадцать колец разных размеров, с разными узорами, и элегантный, бесполезный кинжал, настолько маленький, что его получалось держать, исключительно зажав между двумя пальцами.

Обязанности её были не слишком обременительны: сначала она сидела у окна, выходящего на север, потом на запад, потом на восток, потом, на юг. Куда ни глянь, пышный парик леса покрывал всё пространство до самого горизонта. В тридцати трёх местах сквозь зелень проглядывали витиеватые речные узоры, нахально упирались в небо семнадцать гор, пузырились четыре холма. Ирилия могла бы сосчитать и листья на деревьях, но взгляд её всё время соскальзывал на одинокую фигуру у подножия башни.

Вот и сейчас далеко внизу закованный в доспехи рыцарь неустанно ходил под окнами Ирилии по тропе, которую сам же вытоптал. Закатное солнце играло розовым на стальных наплечниках, кирасе и шлеме. Двуручный меч размеренно качался на поясе в такт шагам.

Рыцарь словно почувствовал её взгляд, остановился, посмотрел вверх, послал воздушный поцелуй. Сердце Ирилии замерло в груди. Как же им повезло! Они такие разные, но всё же вместе, связаны необъяснимым и прекрасным чувством. Одинокая красавица Ирилия, прикованная волшебством к каменной башне, теряющейся в облаках, и благородный рыцарь Сигизмунд, охраняющий её покой.

Но что-то случилось. Рыцарь обернулся к лесу, взялся за рукоять меча. Ирилия уже знала, что это значит: он услышал, как кто-то приближается. Вскоре из леса высыпала толпа грязных простолюдинов. В руках вилы, колья, факелы. Разбойники… снова посягают на их покой. Они живут в злобе и невежестве, им не даёт покоя чужое счастье, чужая жизнь, столь отличная от их собственной.

Сигизмунд предостерегающе поднял руку. Как всегда, он говорит, что не хочет их убивать, но, если они не уйдут, будет вынужден это сделать. Разбойники отвечают, скорее всего, ругают его и, наконец, бросаются на него всей гурьбой, лишь один остаётся позади.

Меч вылетает из ножен и, несмотря на чудовищный размер, молниеносно перескакивает от одного противника к другому. Предсмертные крики доносятся до окон башни. Сигизмунд сражается, как лев, не давая никому пощады, разрубает оружие прямо в руках врагов, а потом и их самих.

Трое нападавших бросаются прочь. Но вот один, оставшийся позади, поднимает руки, делает какие-то знаки. Это маг! Над его головой прямо из воздуха появляется что-то странное, круглое. Это какой-то… мяч. Ирилия читала в её книге, мальчишки в деревнях играют такими… Только этот размером с человека и, кажется, он из железа. Маг делает взмах руками, и железный мяч летит в Сигизмунда.

Ирилия зажмурилась и отшатнулась от окна. Снизу донёсся страшный нечеловеческий хохот, и принадлежал он явно не её рыцарю. Поборов страх, она посмотрела вниз.

Злодей направлялся к башне. Железный мяч замер чуть поодаль, а рядом с ним – о ужас! – блестела яркая полоска – меч Сигизмунда. Маг остановился. Теперь между Ирилией и злодеем не было храброго рыцаря. Он лежал придавленный чудовищный стальным шаром.

Маг снова поднял руки, он хотел продолжить своё чёрное дело и, кажется, собирался с силами, чтобы сотворить ещё одно гнусное заклинание, но он не видел, как шар за его спиной вздрогнул, а потом откатился в сторону. Доспехи спасли Сигизмунда. Рыцарь поднялся в полный рост, оставив под собой углубление в земле в форме звезды, и ринулся к противнику. Через миг всё было кончено.

Вздохнув с облегчением, Ирилия подошла к окну и бросилась вниз. Пролетев немного, она расправила крылья, поймала воздушный поток и, подруливая хвостом, направилась туда, откуда пришли деревеньщины и их наёмный волшебник. Сегодня ужин из пары коров для себя и одного ягнёнка для Сигизмунда она раздобудет в каком-то из ближайших северных поселений.

Обычно Ирилия летала подальше, но сегодня всё как-то затянулось, солнце почти зашло, а ужинать в темноте не хотелось. Раз уж ей досталось проклятие сволочной принцессы, которую она съела, и теперь Илирия не могла покинуть башню дольше, чем на час, то хотя бы она могла потрапезничать в лучах заходящего солнца в компании любимого.

Новогодье

Объект: Пётр Дмитриев. Возраст: 30 с гаком. Внешность: есть. Характер: положительный. Июль 2024.

Много чего случилось этим летом. Во-первых, я шагнул в неизвестность и уволился с ненавистной работы. Больше никакого офиса, установочных встреч, видеозвонков, протоколов и отчётов в Эксель. Во-вторых, расстался с подружкой, которая устроила мне эмоциональную атомную зиму и вдобавок вытянула все бабки в рекордно короткие сроки. В-третьих, переехал в Москву за лучшей жизнью. В-четвёртых, и, как оказалось, в-главных: наткнулся на Музей теоретических исследований сверхсовременной связи им. А. Н. и Б. Н. Стругацких.

С первыми тремя пунктами всё понятно, даже рассказывать не хочется. Тем более, я ограничен во времени. И вообще, это должен быть отчёт или что-то вроде, нужна хоть какая-то конкретика. Так-то я писатель, конкретикой могу легко пожертвовать ради образности или, скажем, краткости. Но не буду. Итак, с чего всё началось. Шёл год 2024 локального времени. Лето, июль, вероятнее всего – четверг. Поздний вечер. Я шёл в недавно арендованную квартиру от станции метро. Дорога занимала 15—20 минут и вела напрямик через приятную зелёную аллею, а после – несколько вполне себе рядовых двориков. Но мой топографический кретинизм считал иначе.

Аллею я прошёл удачно. Чтоб не растаять от жары, попивал из стеклянной бутылочки воду без газа. Наблюдал, как из-за оранжевых пучков ночной иллюминации выглядывает темно-синяя ночь. Рядом, создавая хоть какой-то сквознячок, проносились самокатчики и курьеры на электровелосипедах. Первые – совершенно одуревшие и дёрганные от прохладного воздуха в лицо, вторые – по восточному невозмутимые: сидели, закинув одну ногу на низкую раму, словно на горб верблюду. Подмигивали, разбивали оранжевую световую гармонию шаурмичная – медицинским белым светом, аптека – мигающим зелёным, магазин «Смешные цены» – жёлтым, Вайлбериз – фиолетовым. Вроде бы это не совсем огни большого города в первозданном смысле, но чувствовал я себе как будто оказался в центре мира. Поэтому шёл я неизвестно куда.

Понял, что заблудился, я после того, как прошёл вместо нескольких вполне рядовых дворов, пять или шесть. Главный ориентир – Дикси в первом этаже моего дома – даже и не думал появляться на горизонте.

Я открыл карты на навигаторе, но геолокация показывала, что я где-то на полпути к Венере. Дома, как назло, выглядели совершенно одинаково и пялились на меня окнами совершенно безразлично. Пару раз я хотел спросить дорогу у аборигенов, но как только я начинал идти к ним, они куда-нибудь сворачивали и ускоряли шаг. Романтический флёр вечера угасал: хотелось по нужде, домой, а ещё вздремнуть и пельменей.

Вместо этого я бродил между домами и, могу поклясться, там были только два или три вида домов с одни и теми же комбинациями светящихся окон. Где-то наверху – фиолетовое, как будто там что-то растят, рассаду, например. Чуть ниже – несколько тёмных окон. Потом – с тусклым светом, как будто кто-то, несмотря на каникулы, мучается под светом настольной лампы с алгеброй. Чуть в стороне – пульсирующее разноцветье от телека с огромной диагональю. Ещё в стороне – пенсионерский свет лампочки Ильича на одинокой унылой кухне. Ну и так далее. Для отчёта неважно.

Не скрою, в те жаркие деньки и вечера я любил как следует охладиться пивком, но именно тогда, я пил водичку. В совершенно трезвом уме я подходил к домам поближе в поисках таблички с номером дома и названием улицы, но их не обнаруживал. Я обходил дома кругами, переходил к соседним домам, но табличек не было.

И вот, когда я совершенно отчаялся, в очередной раз зайдя за угол одного из домов, я и увидел Музей.

Обычное такое крылечко, три ступеньки, козырёк синенький, покрашен недавно. Дверь металлическая, тоже синенькая, той же краской покрашена, а на двери режимник. «Музей теоретических исследований сверхсовременной связи им. А. Н. и Б. Н. Стругацких», график работы: ежедневно, круглосуточно. Перерыв с 13:00 до 14:00. Оплата только наличными, без сдачи.

Я подёргал дверь, но она не открылась. Чертыхнулся и с досады хлопнул ладонью по металлу. В ответ откуда-то из-под локтя прозвучал старушечий телефонный голос:

– Чего колотитесь, мужчина? Домофон же есть.

Замечу для протокола: готов поклясться ещё и в том, что никакого домофона не было, когда я начал стучать в дверь. Но, несмотря на обстоятельства, я не растерялся и к тому же продолжал хотеть по малой нужде. Места лучше, чем музей чего-то там, не придумаешь.

– Хочу в ваш музей. Здрасьте! Осмотреть экспозицию. – Посещение платное. Триста сорок три рубля, пятьдесят три копейки. – пронудел сварливый голос. Я понял, что имею дело с маленькой занудной бабкой. – А переводом там нель… – Нельзя. Молодой человек, всё написано на двери! – Но у меня нет нал… – Молодой человек, всё написано на двери. Это музей, а не дискотэка. Вход только после оплаты наличными ровным счётом.

Услышав это «дискотэка» и «ровным счётом», я понял, что можно только молить о пощаде.

– А вы бы могли быть столь любезны… Я, в общем, заблудился, хожу здесь кругами… – А вам куда надо? – неожиданно деловито спросил голос. – Домой… Вы, может, откроете? По домофону как-то… кричу тут на всю улицу… – Вход платный! Триста сорок три рубля, пятьдесят три копейки… – О, бог ты мой… Скажите, пожалуйста, как пройти на улицу Лени… – Сейчас, подождите.

Из динамика домофона донёсся другой звук. Мне показалось, что это удаляющееся шарканье старческих тапок по скрипучему полу. Я подождал. Пару раз алёкнул и уже решил, что старая карга меня изощрённо разыграла, но тут домофон ожил.

– Называйте внятно адрес, молодой человек. Только со страной и городом. Слышите? Обязательно со страной и городом! Начните со слов «Хочу оказаться у подъезда дома по адресу».

Я выругался про себя и подумал, не нужен ли ещё почтовый индекс и что за «хочу оказаться», но решил проявить покладистость.

– Хочу оказаться у подъезда дома по адресу: Российская Федерация, город Москва, улица Ленина, дом сорок один. – отчеканил я и приготовился слушать указания.

Но указаний не последовало. Как только я закончил говорить, но ещё не закончил закрывать рот, я оказался у двери моего дома.

Объект: Пётр Дмитриев. Возраст: 30 с гаком. Внешность: изумлённая. Характер: положительный. Все еще июль 2024.

После таинственного происшествия с музеем я потерял сон и аппетит. Как будто я попал в такую же историю, как Женя Лукашин в Иронии судьбы. Правда, со значительными поправками: никакой бани, никакого алкоголя, никаких перелётов, никакой Нади. Никакого веселья, в общем.

Единственное рациональное объяснение, которое приходило в голову: бабка меня загипнотизировала. Зачем, правда, непонятно. Как загипнотизировала – тоже непонятно. Радовало, что все мои вещи остались на местах, нигде посторонних ощущений в организме не появилось. Жизнь могла бы войти в обычное русло, ведь человек приспосабливается к чему угодно, но Музей меня не отпускал. На следующее утро я отправился на собеседование и тогда впервые заметил то объявление у подъезда.

«Требуется супергерой. Работа 5/2…» – дальше читать не стал. Подумал, муть какая-то. Да и не до того было. Когда вечером я, провалив собеседование, вернулся домой, у подъезда курил угрюмый мужик, а объявление исчезло. Вернее, не исчезло, а переместилось на входную дверь моей квартиры.

«Требуется супергерой. Работа 5/2. Сверхурочные. Оплата щедрая. «Музей теоретических исследований сверхсовременной связи им. А. Н. и Б. Н. Стругацких». Меня прошиб горячий пот, ещё более горячий, чем тот, что уже был на мне. В гневе я сорвал объявление и бросил на пол. Потом подобрал и бросил в мусоропровод.

С тех пор, стоило мне выйти на улицу, объявление попадалось везде: на автобусных остановках, на витринах, столбах, мусорных баках. Небольшая прямоугольная бумажка, текст набран, кажется, на печатной машинке. И главное: ни адреса, ни телефона. Хотелось простирать руки перед собой, как Незнайка, и вопрошать: «Что же это такое, братцы?». Через несколько дней, а главное – бессонных ночей – я решил взглянуть тайне в лицо и отправиться в музей.

Я ожидал, что найти его будет непросто, вроде как надо заблудиться, чтобы найти подобное место, но оказалось, всё не так. Музей преспокойно ждал меня прямо по дороге от метро, никаких таких лабиринтов в спальных районах, странно похожих многоэтажек без названия улиц. Ничего. Вот он синий козырёк, синяя дверь.

Решительными шагами я подошёл и нажал кнопку домофона. – Здравствуйте! – импровизировал я, – по объявлению. – Здравствуйте… – домофон отвечал уже знакомым голосом, – проходите.

Замок щёлкнул, я открыл дверь и шагнул внутрь с твёрдым намерением учинить скандал. Однако всё сразу пошло не так. Для начала я наткнулся на источник голоса – это действительно была старушенция, причём удивительно компактная. Настолько, что я не заметил её и чуть не наступил. В результате разговор начался с извинений и в скандал перерастать отказался. Даже как-то неудобно было спрашивать про это преследование через объявления и главное – недавнее перемещение в пространстве.

Да и старушка оказалась похожей на библиотекаршу у меня в школе. Короткая стрижка, очки с цепочкой. Костюм, как у училки, пиджак и брюки. И, даже брошь на том же месте на лацкане.

– Значит так, молодой человек. Первичный инструктаж – завтра. Работать начинаете тоже завтра. Главное правило уже знаете. Оплата только наличными… – Так, постойте-ка… Вы вообще кто? Тут что вообще происходит? – наконец возмутился я. – Я Афродита Ивановна, смотрительница. А происходит то, что Музей вас выбрал.

Афродита Ивановна театрально обвела руками пространство, и только тогда я понял, что нахожусь на входе в огромное помещение, уставленное стеллажами, стендами, полками. Вдалеке торчали металлические горбы какой-то неизвестной техники. Под высоченным потолком висел скелет динозавра, огромный настолько, что приходилось вертеть головой, чтоб осмотреть его полностью. Кажется, вдоль дальней стены лежала космическая ракета, а чуть поодаль – нечто похожее на летающую тарелку.

Я пытался сообразить, как это всё поместилось в обычных пятиэтажный дом, в который я только что зашёл, и не мог.

Много вопросов мог бы я задать Афродите Ивановне, но спросил: – А в объявлении… При чём тут вообще супергерой? – Это я придумала. Чтоб вас, молодёжь, привлекать, а то ж не видите вокруг ни шиша. Ну а теперь, вам, Петенька, пора. У меня перерыв. Жду завтра.

Афродита Ивановна начала напирать на меня с настойчивостью мента из оцепления, попутно пихая в руки какую-то бумажку, и вскоре я оказался на улице.

– Что это вообще за дичь была? – сказал я вслух, продолжая стоять на крыльце.

Бумажка оказалась анкетой нового сотрудника. Я пробежал её глазами и, заметив вопрос: «Есть ли аллергия на лунную пыль», решил, что на сегодня с меня хватит, и отправился домой. Пройдя немного, я обернулся, решил прикинуть, влезет ли космическая ракета в обыкновенный многоквартирный дом на три подъезда. Казалось, что не очень. А ещё синий козырёк и дверь, в которую я только что вошёл, исчезли. На их месте осталась вполне себе уверенная кирпичная стена.

Объект: Пётр Дмитриев. Возраст: 30 с гаком. Внешность: располагающая. Характер: общительный. Всё ещё июль 2024.

Барышня, сидевшая за соседней партой, была очень даже ничего. Симпатичная, выразительные глаза, изящные руки, фигура – все дела. Только вот цвет кожи нежно фиолетовый, а волосы, забранные в хвост, тоже фиолетовые, пребывали в постоянном едва заметном движении. Следовало ожидать подобной компании на первом инструктаже при трудоустройстве в музей, который не имеет определённого адреса, а появляется, где ему вздумается.

– Так и будешь… пялиться? – промурлыкала фиолетовая девушка не поворачиваясь. – Эмм. Извини, не хотел. Просто… – Что просто? – Да нет, ничего… – Ну тогда смотри перед собой, землянин. Тоже мне. Пф-ф…

В «класс» – небольшую комнатку с тремя школьными партами, плакатами и схемами помещения на стенах – вкатилась Афродита Ивановна. Всё в том же наряде, всё такая же деловая.

– Уже познакомились?

– Очень надо… – бархатным голосом заметила девушка.

– Надо, не надо, а придётся, – отрезала Афродита Ивановна и села за свободную парту. – Итак, знакомьтесь. Пётр Дмитриев, из местных. Кандидат на должность смотрителя. А это Эллурия с Кеплер – 452 b. Тоже кандидат на должность смотрителя.

– Так, одну секундочку… – не выдержал я. – Почему она фиолетовая? Какой Кеплер? Это где вообще? Где-то в Европе?

– Хамло, – Эллурия демонстративно отвернулась, сложив руки на груди. Я заметил, что прядь волос выбилась из хвоста и начала ползать по её шее.

– Кеплер – это планета в созвездии Лебедя, – терпеливо объяснила Афродита Ивановна, – А Эллурия претендовала на место смотрителя очень давно. Но обстоятельства… – Вечно у вас какие-то обстоятельства… Одно слово – земляне. – проговорила девушка не поворачиваясь.

Афродита Ивановна сняла очки и оставила их висеть на цепочке, потёрла глаза, помассировала виски. – Значит так. Девочка моя. Земляне, не земляне, а у этого хамла толерантность к ненормальности 100 баллов. Ты там готовилась и стремилась. Музей Стругацких – не хухры-мухры, понимаю. Но с такими показателями, как у него… В общем, музей его сам выбрал. Ты посмотри на него, только узнал, что инопланетяне существуют – и хоть бы что. Короче говоря, работать будете вместе.

Я вытаращил глаза на Эллурию.

– Так ты инопланетянка?

– Вот видите! – Эллурия ткнула в меня пальчиком, – он просто тупой!

– Значит так. Может, слегка и тупой, а такие показатели хоть на Новый год загадывай! Музей лучше знает… Ладно, прения закончены. Анкеты заполнили? Давайте сюда и начинаем инструктаж.

Объект: Пётр Дмитриев. Возраст: 30 с гаком. Внешность: располагающая. Характер: изворотливый. Сентябрь 2024.

Работка оказалась непыльной. Афродита – так я теперь её называл: на «вы», но без отчества – появлялась всё реже. Причём «появлялась» – самый подходящий термин. Она никогда не заходила через дверь, а всегда выныривала из-за какого-нибудь стеллажа или просто внезапно деликатно покашливала из-за спины.

От смотрителя «Музея теоретических исследований сверхсовременной связи им. А. Н. и Б. Н. Стругацких» требовалось быть, в основном, голосом в домофоне. Ещё чуть-чуть кассиром. И никогда – гидом. Рабочее место располагалось в отдельном помещении – предбаннике. Он, кстати, появился неведомо откуда, на следующий день после того памятного первого инструктажа.

Прирос к уже имевшемуся «классу» непонятным мне образом. Когда я спросил у Афродиты, что это за дела, она только и ответила: «Перепланировку провели»

– За один день? – удивился я.

Стоявшая рядом Эллурия закатила глазки и пробормотала: «Молекулярное трансгрессирование же ну… Дикарь».

Обставлен предбанник был вызывающе просто, как будто музей был не в Москве, а в каком-нибудь ПГТ, богатом инициативными краеведами. Старый полированный стол, накрытый листом оргстекла, на нём красная настольная лампа, которую удобно при допросах направлять в глаза, коробка из-под печенья без крышки, куда посетители клали деньги, журнал. Если сесть за стол, на стене сбоку на расстоянии вытянутой оказывалась самая обыкновенная домофонная трубка с кнопкой открывания двери.

Меня это всё устраивало. Эллурия говорила, что земляне не могут не тискать везде свой местный колорит. «Так провинциально…». Неудивительно, что такой деревенщине, как мне пришлась по вкусу эта обстановка уютного захолустья.

Эллурия вообще меня постоянно третировала, но я игнорировал все выпады, делая вид, что слишком благороден, чтобы связываться со всякими невоспитанными существами с непонятных планет. На самом деле, было обидно, но я и правда ни черта не понимал почти всё время.

– Почему Музей исследований связи? Кто-то исследует связь? – спрашивал я Афродиту, улучив момент, когда Эллурия сваливала исследовать экспозицию.

– Конечно, исследует, Петечка. Вся вселенная – это такое сплетение связей. Их исследуют, – отвечала Афродита и начинала куда-нибудь собираться.

– Так, а почему сверхсовременной? Кто-то исследует не сверхсовременную связь? Это что за сплетение?

– Сверхсовременной – это, чтобы не отставать от трендов. С чинушами общаться невозможно, если в названии учреждения нет чего-нибудь инновационного. – Так, а Стругацкие здесь каким боком? И какая у меня зарплата? – А тебе сколько надо? – Э… ну-у… мне… – Э, ме, – передразнивала Афродита, – решишь сколько надо, подходи.

Эллурию же, в отличие от меня, интересовали какие-то другие вопросы. Она пыталась сама разобраться, как всё в Музее устроено. Часами лазила по экспозиции, что-то записывала в свой планшетник. В один прекрасный день вовсе объявила, что пойдёт «в поле», привлекать посетителей.

– Но ты же фиолетовая, – удивился я. – Иддииот, – обиделась девушка и ушла вглубь зала.

Вскоре мимо меня прошла неизвестная мне красотка. Я вскочил и хотел уж было спросить, как она здесь оказалось, но до меня, наконец, допёрло, что это Эллурия, но вполне себе банального человеческого цвета.

– То есть, ты типа как хамелеон? – крикнул я вслед. – Тебе идёт розовый! То есть, телесный! То есть. Блин… Я хотел сказать, человеческий, ну, земной, в смысле!

Она не ответила и выскочила наружу, демонстративно хлопнув дверью. Вернулась через несколько часов в крайнем возбуждении и спросила, заходил ли кто-нибудь. Так начались ежедневные «выходы в поле».

– Посетители были? – однажды спросила она, прямо с порога.

– Нет, ни одного.

– Отлично, всё сходится!

– А?

– Музей, он не сам по себе. Тут какое-то взаимодействие сил. Посетители приходят, если у землянина в метро, который раздаёт бесплатные газеты, разберут их все. Одновременно на парковке у соседнего дома должно быть занято место для инвалидов. Причём там должен стоять непременно красный автомобиль. Если телебашню не видно из-за тумана, то посетителей не будет. Она как антенна действует, возможно…

– Останкинскую? Антенна?

– Ещё пробки… Но я не поняла, что значит красный уровень? Это опасность?

– Нет, это значит движ…

– А ещё есть ведь танцы на Набережной… Ну где Воробьёвы горы. Там какой-то энерговихрь закручивается. Ты не замечал? А, да, ты же…

– Чего?

– Да ничего… Ничего. А ты в Третьяковке был?

– Не особенно интересуюсь. – обиделся я.

Эллурия как будто вспомнила, с кем говорила.

– Ах, ну да. Про количество посетителей на постоянной экспозиции тебя спрашивать бесполезно… Там музей – тут музей? Нет, связи не видишь? Пф-ф. Мрак… Ладно. Я пошла.

Я, как обычно, ничего не понял. Меня занимал другой вопрос: начинало казаться, что где-то в глубинах нашего музея у Эллурии было что-то вроде гнёзда. Куда-то же она всё время уходила. Я решил, что неплохо бы проследить за ней как-нибудь, но передумал. Воспитанный землянин так себя не поведёт. Надо пригласить себя к ней в гости. Пусть заодно объяснит ещё раз всю эту абракадабру.

Объект: Пётр Дмитриев. Возраст: 30 с гаком. Внешность: располагающая. Характер: решительный. Сентябрь 2024.

Как изрёк мой любимый писатель: «На следующее утро мы получили деньги». Бабки появились у меня дома на кухонном столе: ровненькая стопка пятитысячных купюр. Аккурат в 8:00. Всего – триста тысяч.

Накануне, когда я в ожидании посетителей мирно дремал в предбаннике Музея, Афродита сама предложила утрясти финансовый вопрос. Но стоило мне начать рассказывать о своих влажных мечтах, подняла руку с вытянутым указательным пальцем и поводила у меня перед носом: «это лишнее!».

– Значит так, Петюлечка, за мной! И соберись! – Афродита распахнула дверь с табличкой «Начало осмотра», заложила руки за спину и устремилась вперёд.

Я чувствовал себя как Нео, который в учебной программе, имитирующей Матрицу, идёт за Морфеусом сквозь толпу под крутую музыку. Стенд с патефонами – поворот, обходим раритетный автомобиль Руссо-балт, наклоняемся под ленточкой, огибаем макет – может, и не макет – атомной бомбы, протискиваемся между стендами с фотографиями аборигенов Боро-Боро, далее – сквозь копию квартиры писателя Булгакова с чучелом Аннушки и ещё каких-то неприятных людей, и вот мы уже идём вдоль ракеты. Каждый поворот Афродита проходит уверено, лёгкими движениями квадратного корпуса уворачиваясь от выступов, колёс, ножек и всего прочего. Я цепляюсь за всё, что можно, несколько раз чуть не падаю, напоследок отбиваю локоть об третью ступень ракеты.

Наконец, мы на месте. За диорамой «Нехитрый быт Сасквочей», оказывается, всё это время стоял здоровенный сейф. Как будто отдельное хранилище для самого ценного в банке. Только без банка. Здоровенный металлический куб цвета асфальта в два человеческих роста. Впереди дверь с круглым вентилем вместо ручки, как на подлодке.

Афродита вытащила ключ из-за пазухи, ткнула им в невидимую мне скважину в двери, и после мелодичного лязга, одной рукой, легко, как пушинку, сдула, крутанула вентиль.

Внутри сейфа лежал золотой шар. Вроде как больше красноватого медного цвета. Размером с Афродиту. И вроде как воздух вокруг него подрагивал.

– Так вот, при чём тут Стругацкие?! – заорал я радостно, – И он работает? Так это не фантастика?

– Не всё сразу, – снова остановила меня Афродита. – Мы тут вопрос зарплаты твоей решаем. Правила такие – только наличный расчёт, никаких – на карту. Это тебе не…

– Не дискотэка.

– Значит так. Не умничать. Много не проси, налоговая всё увидит – придут дяди мгновенно. Мало тоже не проси, ты в Москве, богатеньких родственников на Кеплере у тебя, нет, как я понимаю. Аренда жилья, еда и транспорт, «кафеморожено». Всё.

– А может, счастья для всех? Даром? И чтоб никто…

– Нет, этого не надо. До тебя уже пробовали, закончилось плохо. Про ледниковый период слыхал? В общем, начинаешь со слова «хочу», называешь точную сумму и место, где появиться деньгам. Со страной и точным адресом. Всё понял?

– Эмм. Ну да.

– И без фокусов, Петечка. И запомни, ваша с Эллочкой главная задача, чтобы этот экспонат остался в Музее.

– С Эллочкой? – я представил, как буду изводить Эллурию этим именем, и оскалился.

– Соберись, я же сказала! Это важно!

Афродита подошла ко мне в упор и неожиданно сильно, как в диснеевском мультике, схватила за щёки:

– Запомни! Круглое легко укатывается!

Снабдив меня этой мудростью, наставница отпустила моё несчастное лицо и сообщила, что, кажется, пришёл посетитель.

Видимо, моя Толерантность к ненормальности сказалась: я молча помчался исполнять обязанности. А, может, близкое ощущение зарплаты сказалось.

В предбаннике меня ждал сюрприз. Какой-то тощий тип в дурацких узких брючках, дурацкой белой рубашке с запонками, дурацких лаковых туфлях и дурацком галстуке-бабочке стоял, склонившись над моим столом, и ковырялся в коробке для оплаты.

Я мгновенно прикинул, что смогу легко надавать ворюге по шее, и направился к нему, планируя сразу устроить потасовку без каких-либо прелюдий.

Увидев меня, тот весь изогнулся по-змеиному и залепетал:

– Простите… Да вы не подумайте… Я внёс плату, решил посмотреть сдачу…

– Какую в жопу сдачу? – рявкнул я. – У нас точный расчёт!

Я уже примерялся, чтобы врезать засранцу в ухо, но тут распахнулась дверь на улицу и оттуда влетела Эллурия.

– Скажите, любезный, – зашипела она. – А это не ваш зелёный авто на инвалидном месте припаркован?

– Эм… Да я на минуточку…

– Ну да, ну да… На минуточку, чтоб красный авто не смог припарковаться, да? Пётр – кнопку!

– Чего? Какую в жопу кнопку? – заорал я разочарованно.

– Под столом, идиот! Тревожная кнопка.

Я мгновенно метнулся под стол и действительно увидел под крышкой красную кнопку. Стоило мне её нажать, на обе двери сверху грохнулусь металлические решётки, настольная лампа погасла, а потом начала светить красным аварийным светом, заревела сирена.

То, что происходило дальше, было странно даже для Музея. Посетитель, зажал уши руками и страшно оскалился. В красном свете лицо его потеряло человеческий облик, он стал похож на Бильбо, когда тот в городе эльфов увидел кольцо Всевластия и озверел. Вдобавок он начал извиваться ещё сильнее и совсем уж страшно, как будто костей в нём вообще не было. Вроде бы он что-то кричал, но за воем сирены я не разобрал.

Наконец, незнакомец как-то резко дёрнулся, потом ещё раз, и ещё и, оттолкнув меня, со всей силы влетел в решётку, закрывающую проход в экспозицию. Мне показалось, что от удара задрожали стены. Посетитель сполз по решётке на пол.

Эллурия, кажется, стала зелёной и стояла в углу, прижав сжатые кулачки к груди. Инопланетная девица явно оробела, а я наоборот почувствовал себя в своей стихии: тут же схватил стул и врезал им по спине посетителя. Старое дерево разлетелось на куски, наверняка с треском, жаль, слышно не было.

По ощущениям, спина моего клиента показалась чересчур твёрдой, стулья обычно разлетаются на меньшее число запчастей. Я пригляделся. На полу лежал один только дурацкий костюм.

Объект: Пётр Дмитриев. Возраст: 30 с гаком. Внешность: детективная. Характер: неожиданный. Сентябрь 2024, утро после вторжения.

Понятное дело, после такой истории не захочешь просто взять честно заработанные денежки и пойти, например, в торгово-развлекательный центр играть в боулинг. Придерживая дёргающийся от нервного тика глаз, ты отодвигаешь дензнаки в сторонку и пытаешься хоть в чём-то разобраться.

Вчера Афродита Ивановна, как обычно, не соизволила что-нибудь внятно объяснить. Только появилась торжественно, как подкрепление, которого все ждали. Сначала выключилась сирена, потом решётки лязгая, уехали вверх и спрятались где-то в потолке, аварийный красный свет сменился обычным и, наконец, распахнулась дверь и в предбанник победоносно вошла наша предводительница.

– Хорошо, сработались, ребятки! На сегодня – свободны. Значит, так…

После этого «значит так» должны были последовать ответы на все вопросы, но Афродита не проронила больше ни слова. Только отмахнулась от меня, как от мухи, сгребла в кучу оставшиеся от посетителя-ворюги вещи и снова ушла.

Эллурия так и стояла в углу всё это время.

– Последовательность он сбил… и уже почти… – бормотала она, – Но вот с деньгами не предусмотрел и решил попробовать…

– Так, давай-ка колись, – мне надоела роль самого тупого участника событий, и я насел на Эллурию, – это что вообще за? Что за? Ну ты поняла.

– А? Это попытка вторжения…

– Та-ак. Кто вторгался?

– Если бы я знала… Мне нужен мой планшет, – Эллурия мягко отстранила меня и удалилась, сказав, рассеянно на прощание, – А ты молодец, обезьянин.

Пришлось проводить собственное расследование в домашних условиях. Начал я, конечно же, с новостных сводок в интернете.

«Мужчина упал на шампур во время поминок в Москве… госпитализирован с ранением в грудь» – не то.

«По Кольцевой линии курсирует новогодний состав» – Эллочка, может, и заинтересовалось бы, но нет.

«В Видном магазинный воришка запихнул 22 товара по карманам, но вынести их не смог» – неплохо, но наш клиент был круче.

«Неизвестный ворвался в музей русской народной сказки. Похищена кукла колобка» – та-ак. Музей? Кукла колобка?

«В Музее космонавтики задержали мужчину, который пытался похитить один из главных экспонатов: первый искусственный спутник…» – так-так: «был задержан… сообщил, что он художник-акционист из творческого объединения Зелёная сила – Пётр Павленский… после задержания сумел скрыться».

Чтоб меня! Круглое легко укатывается!

Я схватил телефон, чтобы позвонить Эллурии, но вспомнил, что у меня нет её номера. Тогда я стал гуглить про Зелёную силу, отчего глаз задёргался ещё сильнее.

Творческое объединение производило впечатление качественных, крепко стоящих на ногах городских психопатов. Как у всяких приличных психопатов у них имелся ужасный разноцветный сайт, в котором ничерта непонятно, только отовсюду лезут «горящие новости».

Новые доказательства, что Земля плоская. Атака планеты Нибиру. Арии и их руны помогут сразить захвачтиков-инопланетчиков. Натальные карты Наполеона сулят конец света. Ну и дальше по списку. Форум на сайте тоже имелся, но его я решил отложить на потом. На новостных порталах также нашлось нечто любопытное. Меня увлекла статья про сложную судьбу редкого памятника культуры – какого-то невероятного бубна.

Сначала он таинственно пропал из «Якутского государственного объединённого музея истории и культуры народов Севера им. Ем. Ярославского», а затем каким-то образом нарисовался у якутских шаманов. Известно это стало, благодаря посту в соцсети господина Петра Павленского. Там он выложил фото торжественной передачи бубна шаманам, после чего предмет искусства «уплыл» в непроходимые якутские чащи.

Сначала я прошёл по ссылке в статье на страницу в соц. сети господина Павленского, но она оказалась уже заблокирована. Не надеясь на удачу, я вернулся в статью и начал листать фотографии. После многочисленных изображений легендарного бубна в разных ракурсах в слайдер въехало то самое фото.

Я ахнул. Это совершенно точно был наш вчерашний клиент! Та же тощая морда, даже тот же костюмчик. И стоит также по-змеиному изогнувшись. Гад! На фоне, очевидно, якутской тайги, наш дорогой Пётр Павленский передавал бубен низенькому дедушке в бесцветном рубище, состоящем из засаленных висюлек. А может, и бабушке, на фото неясно, к тому же половину лица шамана или шаманки закрывал экзотический головной убор вроде капюшона, украшенного ветками на манер оленьих рогов.

– Сволочь такая… – шептал я в задумчивости, – А круглое легко укатывается… Круглое легко укатывается…

Объект: Пётр Дмитриев. Возраст: 30 с гаком. Внешность: брутальная. Характер: непредсказуемый. Ноябрь 2024.

Как это часто бывает, затишье случается не только перед бурей, но и после. По большому счёту затишья не случается только непосредственно во время бури. Короче говоря, после инцидента со вторжением – мы его назвали днём «Пэ» – плотность событий резко уменьшилась.

Посетители приходили в музей, вежливо здоровались, расплачивались, открывали дверь и шли в зал. Ходить за ними мне не то чтобы воспрещалось, но не рекомендовалось: кто-то всегда должен сидеть в предбаннике и караулить домофон. Я только успевал заглянуть в проём, пока дверь открывалась и закрывалась.

По моим наблюдениям, «перепланировка» в музее происходила под каждого нового посетителя. При этом каждый получал именно ту экспозицию, которую ожидал. Никто ещё не вышел и не возмутился: «А где же про исследования сверхсовременных способов связи?»

Хотя в дверном проёме я видел всё, кроме, например, радиопередатчиков. Ряды печатных машинок, на двухэтажных стеллажах в маленькой коморке. Серое брюхо дирижабля вдали ангара настолько громадного, что сквозняком оттуда раскидало все купюры из моей коробки. Библиотечные полки, уходящие вверх в круглом помещении с винтовой лестницей по центру, видимо, это была башня. Развешанные по стенам средневековые орудия пыток в круглом помещении с винтовой лестницей, но ведущей вниз, видимо, это была башня наоборот. Обмотанные гирляндами скелеты оленей, впряжённые в красно-белые сани, в каком-то безразмерном пространстве из ваты. И много ещё чего.